Крик подстреленной птицы

Полная версия книги с архивными фотографиями доступна по ссылке:
https://yadi.sk/i/PKQj0CmCBhC6Wg

Слово редактора

Летописец казачьих судеб


Писатель, историк и краевед Тамара Михайловна Лобова известна в нашей стране и за рубежом всем, кто интересуется славной и трагической историей казачества, судьбой его выдающихся деятелей. Неустанное подвижничество, многолетние разыскания в архивах, встречи с живыми, чудом уцелевшими свидетелями прошлого позволили автору собрать бесценный, воистину уникальный материал. Из небытия, из долгого забвения были вызваны тени знаменитых личностей, рыцарей-героев, имена простых казаков — кубанцев, терцев, донцов...

Тамара Михайловна по крупицам восстановила их родословные, в том числе родословную своего многочисленного и знатного рода. Хопёрские казаки Лобовы, их родственники и близкие верно служили Отечеству с незапамятных лет. Немногие их потомки пережили годы Гражданской войны, невиданное в мировой истории братоубийство, коллективизацию и раскулачивание, что на самом деле обернулось геноцидом целого народа. Но те, кто уцелели в жестокой «классовой борьбе», сумели сохранить живую и чистую душу, не озлобились и, пройдя через испытания Второй мировой войны, самоотверженно трудились на трудовом фронте, воспитывали детей в духе братолюбия и преданности Родине.

Обо всем этом читатели прочтут в книге с пронзительным, за сердце хватающим названием «Крик подстреленной птицы». После изданной в 2001 году первой книги «Рождены для службы царской», получившей одобрение казаков, профессиональных историков и литераторов, Тамара Михайловна была единодушно принята в члены Союза писателей России. Новая её книга-исследование — значительный шаг в дальнейшем освоении исторической действительности, в открытии горькой правды минувшего.

Да, подстреленная птица — это и сама Тамара Лобова с её трудной судьбой... Вопреки всем невзгодам обездоленная с детства казачка выстояла, уберегла и выпестовала свой талант, к тому же взрастила детей и внуков, поставила птенцов на крыло — и теперь повествует нам о сокровенном и пережитом. Она знает цену изречению древних: «Вещи и дела, аще ненаписани бывают, тмою покрываются и гробу беспамятства предаются, написанные же яко одушевленнии». Под её пером ушедшие от нас казаки, возвращаясь в книгу памяти, обретают вторую жизнь, вечную одушевлённость. И в этом главная ценность трудов автора.

Мне хотелось бы обратить внимание и на другую сторону творчества Тамары Лобовой. Она многое сделала для возвращения нашим современникам почти забытых страниц «Истории Хопёрского полка», написанной казачьим генерал-майором Василием Толсто вы м и напечатанной в Тифлисе небольшим тиражом в 1901 году. Ныне эта книга переиздана небольшим тиражом казаками станицы Суворовской. Тамара Михайловна, напоминая иным казакам, не знающим своего родства, об этом замечательном исследовании, одновременно обогащает наши знания новыми, зачастую неизвестными фактами и свидетельствами — словом, продолжает писать историю терского и кубанского казачества.

Уместно привести слова писателя Виктора Лихоносова, сказавшего о Тамаре Лобовой, что она «быть может, первый летописец казачьих судеб». С полным основанием теперь можно подтвердить справедливость этого давнего замечания.

Иван ПОДСВИРОВ



РОДНЫЕ И БЛИЗКИЕ

Ты, выкорчеванное начисто,
Ты, изведённое под корень,
Былое русское казачество –
Незаживающее горе.

И память о тебе всезнайками
Заплёвана теперь по брови -
Корят казачьими нагайками,
Не помнят о казачьей крови.

Да, пусть тебе землёю плачено,
И пусть гордилось ты по праву –
Но сколько же тебя истрачено
За сотни лет казачьей славы.

Кто песню пропоёт печальную

О гибели хмельной и зряшной,
В столетья книгу поминальную
Кто занесёт твой жребий страшный.

Р.М. Самарин



Крик подстреленной птицы


Боже, Боже! Это мы пред тобою, мы — осколки старых казачьих родов. Осколки разные: большие и маленькие, прозрачные и замутнённые, острые и тупые. Разные, но вот на сколе все одинаковые. Манит скол своей чистотой и прозрачностью, как драгоценный камень. Этот скол и есть наше нутро, наша душа и наша совесть.

После жутких гонений и систематического истребления не все казаки имеют мужество назвать себя казаками. Многие даже и не знают о том, что казаки, потому что вытравлена память у народа, а другие, напичканные пропагандой, до сих пор видят в своих предках душителей революций и свобод.

Один из известных писателей винит наших дедов:

— Если бы они написали, оставили бы свои воспоминания, тогда бы внуки имели представление о многом, что наяву произошло с казачеством.

Это кто бы писал мемуары? Мой прадед Михаил Ферапонтович, когда его красные волокли за конём? Или Михаил Иванович Свидин, зверски замученный в застенках НКВД? Или умерший от разрыва сердца при выселении из Суворовской Илья Жендубаев?

Воспоминания оставили казаки, которые уцелели. Это они открыли нам глаза: Науменко, Елисеев, Фостиков, Недбаевский, Галушкин, Петин, Шкуро, Краснов, Деникин и другие. Это они вывезли за рубеж, сохранили архивы и клейдоны казачьих войск. Слава им вовеки! Но и в России фантастическими, только одному Богу известными путями сохранили память некоторые архивы и семьи.

Только чудом можно назвать то, что уцелел Николай Лаврентьевич Свидин и записал свои воспоминания. Во Франции была издана книга Николая Михайловича Свидина «Секрет Николая Свидина». Книга была переведена с французского и издана его племянником Юрием Николаевичем Свидиным под названием «Тайна белого офицера».

Чудом было и наше знакомство с писателем Лихоносовым В.И. и Свидиным Ю.Н. Тогда Юрий Николаевич не знал, насколько большой род Свидиных, что претерпели его родные и кто из них избежал смерти. Пришлось дать ему кучу адресов.

Полковник Конвоя Его императорского Величества Иван Гаврилович Свидин оставил воспоминания, но дошла до нас всего пара листочков. Он был одарённым человеком. Его тянуло к перу, был у Ивана Гавриловича писательский талант. Николай Михайлович Свидин оставил книгу о своих мытарствах по свету, потому что дожил до того возраста, когда пришла потребность рассказать правду о времени и о себе.

Из Лобовых никто, как мне пока известно, не написал воспоминаний и не оставил дневников. Может, и написал кто, да не попали потомкам в руки эти бумажные кораблики. Намокли под ливнями, застряли они под корягами, растерзали их бури истории.

Завидую я Свидиным и тешу себя мыслью, что мои предки доверили мне написать о них. В поисках своих родных, с их заслугами перед Россией, в поисках тех, кто не продавал и не предавал, я узнала, кем на самом деле были казаки. Казаки заплёваны. Замазано грязью наше прошлое, мы позволили себя унизить, поверив в те бредни, которые привыкли распространять в разное время интриганы и лжецы всех мастей. Да, после настоящего геноцида не каждый, назвавшийся казаком, в действительности казак. Казаком надо не только родиться, им надо стать и им надо быть. Если к этим словам отнестись серьёзно и вдуматься в их смысл, то придётся отыскивать идеал для подражания, а это наши предки. Чистота их душ и помыслов.

Сколько сил ушло у меня на поиски — одному Богу известно. Мало кто отозвался на мой призывный крик, но те, кто откликнулись, дали повод думать, что наш род жив и сохранил не только высокие душевные качества, но и общую внешность. Мы все оказались на «одну колодку».

Много найдено, а сколько ещё искать?!. Ничего пока не известно о семье полковника Ильи Васильевича Лобова. Он доводился моему прадеду Ферапонту родным братом. А где семья Ивана Ферапонтовича? Матрёны Ферапонтовны и других? Тупики, тупики, тупики... А Васильевичи? Известны только двое: Илья и Ферапонт. Хорошо, что воевали здорово, хоть по наградным листам объявились в архивах.

Жил на земле главный мичман Северного флота в отставке Геннадий Чернов. Он знал командующего Северным флотом Семёна Михайловича Лобова.

— Вы не признаётесь, что доводитесь Семёну Михайловичу родной сестрой. Не может быть у чужих людей такого сходства! И внешность, и характер, и даже повадки одинаковые.

Я перестала отнекиваться. Лобов — значит родной.

Много лет, как только приезжаю в Москву, иду на Ново-Девичье кладбище поклониться адмиралу флота, о котором до сих пор помнят на Севере. В Мурманске и Гаджиево улицы носят его имя. Это не просто дань памяти замечательному моряку и полководцу, это слава всей фамилии, услышав её, сразу спрашивают североморцы:

– А кем вы доводитесь адмиралу Лобову?

Лётчики тут же вспоминают командира самолёта «Ильи Муромца» Василия Дмитриевича Лобова. А Святой Земли Русской архимандрит Захарий Лобов?!

583 Лобовых проживают в Москве. Что в них осталось от предков и кто считает себя казаком?

Когда испанец Хуан Хосэ Эрейра де ла Муэла написал впереди своего имени ещё двенадцать, потом свою фамилию, у меня перехватило дыхание. Смешались чувства. Знает 12 колен! А я? Только шесть. А другие?

Революции, войны, выселение, бесконечная миграция вплоть до наших дней разрушили не только общество, но и семьи. Кто знает родных дальше третьего колена? Очень немногие. Сейчас у наших соотечественников началось переосмысление прошлого, потому что открывается масса неизвестного в истории. Нашего, родного, своего. История и народ — единое целое. Когда люди находят свои родовые имена в истории, ничто не будоражит их так глубоко. Пришло время собирать камни. Один мой знакомый не раз говорил:

— Тебе делать нечего. Родных ищешь, какие мучения сама себе придумала! Люди деньги зарабатывают, а  ты?

Всё правильно. Энтузиазмом сыт не будешь. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», но у каждого своя стезя.

Однажды нашла в архиве послужной список Ковалёва Ефима Еммануиловича, служившего урядником в Конвое Его Величества. Позвонила внуку:

— Приезжай.

Николай Николаевич — человек мужественный. Собой владеет, но тут сдержаться не мог. Заходили желваки под кожей, побелел, почернел, залился краской. Замерло дыхание. Сел. Прочитал снова.

– Да это же мой дед Юхим!

– Твой, твой дед. И станица ваша.

Не знал отчества деда. Это ему не в упрёк. Трёх лет остался без отца.

– А почему Еммануилович?

— Да потому, что родился на Еммануила. Имя дали по святцам.

Смотрела я на Колю и была счастливее его, потому что чуть раньше испытала такое же потрясение. Встретились дед и внук. С небесами началась перекличка.

После выступлений по радио, в печати, по телевидению стали приходить письма, чаще от пожилых людей, которым хочется узнать о судьбе своих родных, развеянных ветром истории по всему свету.

Первое письмо пришло из Краснодара от Аллы Николаевны Лебедовской. Её мама Ираида Фёдоровна, в девичестве Фоменко, услышала свою фамилию по радио. Было ей в ту пору 80 лет. Ираида Фёдоровна болела и настоятельно просила с ней встречи. Возможности у меня долго не было. Приехала я поздно. Женщина умерла. Встретились мы с её дочерью Аллой Николаевной Лебедовской. Взглянули друг на друга и поняли, что по состоянию души мы очень близкие люди. В ней меня поразило благоговение перед родителями, бабушкой, дедушкой.

Дед её Фёдор Фёдорович Фоменко родом из старинного казацкого рода. Окончил Воронежский кадетский корпус, училище в Краснодаре. Артиллерист. Участник Первой мировой войны. Служил в Карсе. Его батарея, а потом дивизион, не имели потерь. Настолько талантлив был офицер Фоменко, владел в совершенстве своей профессией. В 1917 году ему присвоили звание генерала. Фоменко не ушёл за кордон. Из Владикавказа семья переехала в Краснодар. Работал статистиком, его знали как добропорядочного, исполнительного человека, труженика. В 1937 году власти вспомнили «о недобитых в семнадцатом» и привлекли его по 58-й статье без права переписки. Пропал навсегда воин Фоменко. В 1956 году его жене выдали решение Краснодарского краевого суда об отмене решения «тройки», о его реабилитации. В свидетельстве о смерти указан год 1943. Место захоронения прочеркнуто. Но, видимо, не думали власть предержащие, что родится у Фоменко Ф.Ф. внучка и пойдёт куда надо, и спросит, где похоронен дед. Извините, говорят, мол, не знаем. Но для неё это не ответ. Её дед защищал Отечество. Герой. Место упокоения должно быть названо.

Я без слёз не могу смотреть на старые фотографии. Какая порода людей истреблена! Интеллигента, русского офицера, казака. Судьба Фоменко типична для России. Так повторяются судьбы, что диву даёшься. Уничтожались люди по одному сценарию. Кажется временами, что сердце разорвётся от чужого горя.

Я по радио рассказываю о белых, а в это время слушает передачу казак Володарский. Он пишет о красных. Учитель истории. У нас оказались одни мысли, завязалась переписка.

В 1917 году началось истребление нации. До сих пор делятся очумевшие люди на белых и красных.

Ищу я свою фамилию. Всех. Родных и однофамильцев. Потом устанавливаю степень родства, а если не удаётся, неважно. Главное, что мы нашлись. Это так здорово!

Мы утратили чувство родства потому, что ослабли родственные узы. Коллективизм — дело хорошее. Замечательно, когда все люди — братья, прекрасны слова Тараса Бульбы у Гоголя, что нет уз святее товарищества, но спервоначалу держался народ на роде. Объединение самое крепкое было на родовых началах. На этом стояли и стоят все нации. Жили компактно. Селились рядом дед, отец, тёти, дяди, кумовья. Все родственники у казаков служили вместе в одной сотне. Закрывали друг друга в бою, стояли насмерть. Это одна из причин необыкновенной отваги казаков. Мы с сыном не могли понять, почему полевая черкеска у наших предков была чёрной, а белым был башлык. Это демаскировало ночью. И вдруг он догадался: «Да это же, чтобы не порубить друг друга в ночном бою!» Отец берёг сына, а сын отца. Меня в юношеские годы потрясли слова из «Гренады» Михаила Светлова: «Отряд не заметил потери бойца».

Почему? Отстал боец, а рядом не было ни отца, ни брата? Рядом были чужие люди. Чувство родства теряется, уходит на второй план, товарищ занимает в душе место сестры и брата. Верх над личностью берёт толпа. А в толпе, не дай Бог, чем отличился — съедят только за то, что где-то, по мелочи даже, проявил себя личностью.

После переворота 1917 года изменён естественный ход событий. Рушится государство, а с ним и род. Зачастую насильственно разрываются семьи, и чувство родства ослабевает, заменяется коллективизмом. Человек становится «колесиком и винтиком пролетарского дела». «Гвозди бы делать из этих людей», — образность-то какая! Что человек, что железяка — всё одно. Сгоняют народ с земли, сбивают в спецпоселения, накапливают в бараках на огромных стройках, нарушая привычный, общепринятый образ жизни.

Зверь имеет свою, подчёркиваю, свою нору. У птицы есть своё гнездо.

Родительский дом. Начало начал. У кого он есть? У кого сохранился? Кто живёт в доме своего прадеда? Где обогреется душа? В той клетке, которую мы называем квартирой?

Пришли мы с внучкой Катей в станице Суворовской к родному дому. А как войти? Что за люди в нём живут? Долго не решались. Отворили, приветили. Мы попросили разрешения двумя ногами на родной земле постоять. Я показала внучке, где что было, и впервые не плакала. Устало сердце, слезы высохли. Остался основной дом, немного перестроен, но главное жив, дождался нас.

Потом мы пошли посмотреть дома деда Семёна Глотова в Кисловодске. За одним ещё как-то ухаживают, «прихватизировали», а другой кричит: «Спасите, люди!» Больше ста лет стоит дом. Греет, укрывает, но нет хозяина и полное запустение. Дерутся в нём жильцы, унижают друг друга, потеряли всякую совесть. Видно, прав наш народ — чужое никому не в пользу. Постояли, до родных стен дотронулись. Тёплые. Свои. Дедушки и бабушки привиделись. Труженики и хлебосолы. Чего горевать? Всё остаётся людям, никто на тот свет с собой ничего не взял, ничего не унёс. Только бы на пользу пошло.

Родные пенаты, родные могилы... Умерла тётя Ася в Душанбе, тётя Лёля на Смоленщине, дядя Миша в Ташкенте, дядя Ваня в Сеймчане Магаданской области. А ну, найди могилки, навести, убери к празднику?! Так и потерялись. А потом всё под бульдозер. И нет ничего. Ни вас. Ни нас. А через десяток лет блеснёт мыслишка у «добрых» людей: «Да тут же, под этим микрорайоном, старое кладбище было! Вот, варвары, что наделали! Надо часовенку ставить!» А сами в это же время на другом кладбище кости в кучу сгребают, да на мусорку вывозят... Не задумываемся. Нам кажется, что будем жить вечно и безнаказанно, но это не так.

Я начала искать родных по страданию души. Половина моего города родные по маме. У них была большая семья, дружная. Тринадцать детей. В живых после голода, раскулачивания, войн осталось пятеро. Они все разные, лицом и характером, но были очень сплочены. Выжили только благодаря взаимной выручке. Со стороны отца, по мужской линии, почти никого нет. Где они? Семьи были большие, а родных нет. Что случилось? И когда?

Получила казачий журнал из Канады. Живёт там казачка Елена Яковлевна Шипулина. Ей много лет, но она все силы отдаёт журналу. Одержима идеей единения казаков. В журнале она поместила письмо Олега Николаевича Лобова. Оказалось, что он работал старшим преподавателем в Новочеркасском кадетском имени Александра III корпусе. Никаких родственных связей нет. Однофамильцы? Генерал-майор казачих войск О.Н. Лобов прислал свою фотографию. С неё смотрел мой отец.

Нос, рот, уши, овал лица, подбородок, прямой и открытый взгляд, даже почерк схож, и один день рождения, только годы разные у моего отца и у Олега Николаевича. Как не удивляться? Такое не может быть причудой природы. Олег Николаевич родился в станице Митякинской, значительно южнее станицы Ново-Хопёрской, откуда ветвь моего рода. Но и то верно, что всякая случайность есть закономерность. А было, видимо, вот как. После подавления восстания Кондратия Булавина, когда кровью верховых казаков были залиты берега Дона и его притоков, оставшихся в живых казаков переселили в Азов. Вот и рассыпались семена моего рода по вольной реке. Много Лобовых на востоке Державы. Эти ушли с Ермаком Тимофеевичем. Пополнилась земля дальняя моими родичами, когда раскулачивали и выселяли на погибель в Среднюю Азию, на Урал, на Север в вечную мерзлоту.

В Краснодарском краевом архиве оказались документы об авиационном белом дивизионе и там несколько приказов, подписанных командиром дивизиона есаулом Лобовым. Лётчик! Один из первых! Известно, что звали его Василием. В нашем роду часто давали это имя.

Последний приказ подписан 4 января 1920 года. Больше никаких нигде следов. Упала духом. Вдруг узнаю, что Краснодар иногда навещает в прошлом лётчик-испытатель, а сегодня исследователь, собиратель истории авиации А.В. Махалин из Москвы. На мой вопрос он ответил не сразу, но прислал обстоятельное письмо. Оказывается, есаул Василий Лобов был известным лётчиком. Это один из командиров первого в мире тяжёлого бомбардировщика «Илья Муромец». Огромный многомоторный самолёт построил выдающийся авиаконструктор Игорь Иванович Сикорский. В 1918 году Сикорский оказался за рубежом в Нью-Йорке. Там он создавал самолёты и вертолёты, но уже не для своего Отечества, а для США. Сегодня почти все вертолёты в Америке выпускает фирма Сикорского. Американцы свято чтут память русского учёного; не так давно выпустили почтовую марку с его портретом. А мы? И мы помним. Не раз спрашивала я у людей, даже далёких от авиации, слышали ли они о Сикорском? Ответ был сразу:

– Первый бомбардировщик «Илья Муромец».

Помнят. Вот что пишет А.В. Махалин: «О есауле Лобове, начавшем службу вместе с полковником Ткачёвым в 1-м Кубанском авиаотряде, могу добавить, что звали его Василий Дмитриевич. К несчастью, документов Эскадры воздушных кораблей практически нет в военных архивах Москвы (можно только предполагать или догадываться об их судьбе). Оттого у меня нет более основательных сведений о есауле Лобове В. Д.»

Позднее мне удалось выяснить, что В.Д. Лобов закончил артиллерийское училище. Воевал. В звании есаула (капитана) учился в Качинском училище военных морских лётчиков. В 1916 году летает командиром «воздушного корабля «Илья Муромец № 8». В 1920 году с Белой армией ушёл за рубеж, умер во Франции в 1947 году. Вот и вся информация. Осталась одна ниточка: искать следы Лобова в США. Может быть есть сведения в архиве Сикорского, но как до него добраться? Где взять адрес? Зашла в тупик. И, о чудо! Получаю приглашение на открытие новой экспозиции в Кисловодском музее-театре «Благодать». Экспозиция посвящается И.С. Сикорскому!!!

Профессор Бостонского университета Александр Дмитриевич Портнягин в США встретился с сыновьями Сикорского. Они передали с ним редкие фото и личные вещи Игоря Сергеевича. Один из его сыновей, Николай Игоревич, посетил музей-театр «Благодать». Директор «Благодати» Валентина Петровна Имтосими подарила мне фото командиров бомбардировщиков «Илья Муромец». Первый слева — капитан В.Д. Лобов. Фотография 1916 года, г. Псков. Этот снимок вошёл в экспозицию одного из залов «Благодати», посвященной выдающемуся авиаконструктору, богослову и философу И.С. Сикорскому. До земли кланяюсь незаурядной женщине-труженице, человеку высокой культуры Имтосими Валентине Петровне, которая всю себя отдаёт возрождению России.

С Божьей помощью и нашим усердием можно многое сделать. В поисках Лобовых не заметила, как обросла другими родственниками: Рябых, Евренко, Захаровы, Чертиновы, Зверяевы, Тютюнниковы, Чернолиховы, Бекичевы, Никитины, Помазановы, Булавиновы, Знаменские, Жуковы, Резенко, Остроуховы. Всех теперь не перечислить.

Как-то меня пригласили пятигорчане на Тирольскую обедню. Первого июня молятся казаки по «жертвам Ялты». В 1944 году между Сталиным, Черчиллем, Рузвельтом был заключён тайный договор. Одним из его пунктов была выдача казаков, как военных преступников. Летом 1945 года англичане со всей Европы согнали казаков и первого июня в Австрии, в небольшом городке Лиенц выдали их советским внутренним войскам. Замучено и убито в застенках НКВД 37 генералов, 2605 офицеров, 29 тысяч казаков. Эшелонами везли казаков и их детей на шахты Кузбасса, в Магадан, на Колыму. Более двух миллионов русских людей.

...Триста подростков, с зажжёнными свечами, стояли в небольшой ложбинке на южном склоне Бештау. Необычайной чистоты воздух, мягкие краски, непроходимый лес, местами ковры из цветов. Здесь был когда-то мужской монастырь. Назывался он Второ-Афонским. До войны тут был детский дом. Во время богоборчества всё разрушили. Уничтожили, никаких следов, но место намоленое, святое. Его не спутать с другим, потому что тела здесь не чувствуешь, только слышишь песню души. Теперь монастырь восстанавливают и над горой Бештау летит звон колоколов.

Я рассказала юношам о Лиенце. О Величко, Скворцовых, Польских, Свидиных. Об их судьбах. Зажгли свечи, и три священника начали службу: «Со святыми упокой. Царство Небесное!». Подпевали пожилые женщины. Одна из них плакала. После службы она подошла ко мне:

— Я Свидина.

Ещё одна история.

Судьбы, судьбы, судьбы... Господи! Да есть ли предел терпению? Где он? Почему Ты меня, весёлую и жизнерадостную, повёл путём скорби?

В Краснодарском архиве хранит славу казачества В.И. Шкуро. Он мне прислал списки Георгиевских кавалеров Хопёрского полка, а там я нахожу Свидина Лаврентия. Отчества нет, но станица — Суворовская. Кинулась к Свидину Юрию Николаевичу. У него дед Лаврентий — гвардеец Государя. Нет. По возрасту не подходит. Вспомнила, что у меня есть фото каких-то Свидиных. Лёля Лобова мне дала его давно, но я, по легкомыслию своему, снимок не описала. Раз фотография от Лёли, может, это родной брат её мужа — Свидина Михаила Леонтьевича — Лаврентий? Вдруг Саша Савкин привозит мне из Суворовской снимок всадника. На фото ему лет 25. Старики в станице говорят, что это вроде бы Лаврик Свидин, но какой? А.В. Савкин любил меня удивить и порадовать. Не стало Саши в 30 лет, а я до сих пор не могу привыкнуть, что его нет. Он дал объявление в местные и центральные газеты с просьбой отозваться всем казакам станицы Суворовской, где бы они ни жили. Пошли письма. Одно из них из станицы Лабинской от дочери Лаврентия Леонтьевича Свидина. Посылаю ей ксерокс семейной фотографии. Да, её отец. Мало того, она указала адреса своих родственников, с которыми поддерживает связь. «Я была удивлена Вашим письмом и настолько расстроилась, что стала вспоминать свою жизнь и всё пришло в память. До 1934 года мы жили в станице Суворовской. 1933 год пережили чудом. Ели травы, корни, грибы. В Баталпашинске папу допрашивали о каком-то полковнике Свидине». Ясное дело, чем известнее был человек, тем опаснее становилось родство.

Потом семья переехала на Мушту в Приэльбрусье, на золотые прииски, но в 1937 Лаврентия Леонтьевича арестовали. Во время обыска забрали все фотографии и все документы. Арестовали за то, что во время войны награждён офицерским чином, за то, что полный Георгиевский кавалер, за то, что пролил кровь за Отечество. «Отбывал срок в Магаданской области. Одиннадцать лет! Пришёл, а на работу его нигде не берут», — пишет Анна Лаврентьевна в письме.

Этот Свидин строил «светлое будущее» для всех стран и народов на краю света, а других морили голодом под Будённовском. Сразу, в первый месяц в ссылке, умирали дети до трёх лет. Голод, холод, болезни уносили людей целыми семьями. Если умирали родители, то те дети, которые оставались живы, зачастую из-за малого возраста не знали фамилий, росли в колониях, в детских домах. Потом жизнь так зажала, что думки стали только о куске хлеба. Так и стало нам, как говорят, самим до себя.

Уже немолодую женщину я встретила в больнице. Дело давнее. Забыла я имя и фамилию, но осталась она в памяти навсегда. Женщину сбил мотоцикл. Хрупкая, худенькая, небольшого росточка. Глаза с чёрными обводами. Когда полегчало, поведала она мне свою историю.

Известно, что 850 тысяч молодых женщин в ВОВ было мобилизовано на фронт. После гибели мужа, её как водителя, призвали в армию. Детей двое. Мальчику три года, девочке шесть. Их сразу определили в детский дом, а там решили отправить девочку куда-то в Сибирь, а мальчика на юг. Сестра вцепилась в братика, они так кричали, что взрослые не смогли оторвать их друг от друга. Отправили вместе, а потом снова и снова пытались разлучить. Дети взрослели и ещё крепче держались. Прошла свою Голгофу мать. Кончилась война, а никаких сведений о детях нет. Потерялись.

— Жизнь для меня стала не в жизнь, только и жила надеждой, что найду детей. Всю войну я молила Бога спасти моих деток.

Пошла мать по стране искать детей. Нашла через два года в Гудермесе. А если бы разорвали детей? Мальчик был совсем маленький. Забыл бы свою фамилию и кончился бы род. Появился бы какой-нибудь Сашин, Серёжин, Мишин, как в блокадном Ленинграде. Этим детям повезло, а другим? Специально разрывали семьи. Особенно часто разлучали сирот, чтобы оборвать родовые связи, а теперь нам пеняют и в глаза тычут: «Иваны, не помнящие родства!»

Эти «умники», даже из переживших выселение народов, до сих пор не поняли, что у них сохранились родовые связи только благодаря тому, что высылали их всех вместе и селили тоже вместе. Если погибали родители, то дети оставались с родными: бабушками, дедушками, тётями, а русские семьи разрывали на части, чтобы исключить родовые отношения и этим самым обессилить и обескровить народ.

Так чей же это интерес? Народ, лишённый памяти, становится быдлом. Враги наши говорят, что произошли мы, русские, неизвестно от какой дворняжки. Дескать, татаро-монголы сделали нас воинами, болгары дали письменность, немцы — знания и ремесло. И так далее, и тому подобное. А если усомнимся в этом да заглянем в себя, в свой род, то увидим в нём историю своей страны, правдивую и настоящую. Увидим себя людьми с высокой культурой, нравственностью и славой. Вспомним, наконец, о достоинстве.

Говорю на днях с одним хорошим человеком, Иваном Ивановичем, а он мне горько и растерянно:

— Нет родных, ничего не знаю.

Так нет или не знаем? Остались зёрнышки, проросли. Надо искать, но это дело тяжкое. Моя мама говорила, что самое трудное дело — Богу молиться, а я теперь могу добавить: и искать родных. Ищешь годы, найдёшь, а человек, может быть, и не рад. Не до родных. Жизнь измотала, замкнулся в себе. И такое бери во внимание.

Не стало общения. Дорогая переписка. На свадьбу, на похороны не поедешь. Наши родные, бывало, сели на брички да поехали на другой край станицы в гости. На Пасху, на Рождество, на именины. Где больного присмотреть, где в «помочи» дом построить, где покос скосить. Вот и роднились. Жили все одними интересами, одной жизнью. «Гуртом» тяготы переносили. Вместе радовались, потому что свой своему поневоле друг.

Занимаясь историей казачьих родов, я поняла, что можно ещё восстановить историческую память фамилии, свою принадлежность к истории России. Современный человек растерял мудрость предков, и сегодня крайне важно привлечь для работы над историей рода детей. В семье и в школе. Срочно. Время не ждёт.

То, что забыли сыновья, должны же вспомнить внуки.



Жар-птица


Он был даже не рыжий, а какой-то оранжевый. После каждого бритья головы волосы его становились всё рыжее и рыжее, а с каждой весной высыпало всё больше веснушек и «коноплей». Эти «конопли» вылезали везде: на лбу, на широком курносом носу, гнездились мелкими крапушками на щеках и ушах. Они рассыпались по подбородку, шее, позолотили всё тело. Рыжие глаза прикрывали такие же ресницы, а над ними полыхали оранжевые брови. Увесистая ярко-красная губа в улыбке растягивалась даже не до ушей, а аж до самого затылка. Она-то и придавала лицу особое очарование.

Мать Толяна умерла при родах, отец ушёл на фронт. Что он жив, сын знал точно, потому что отец прислал после войны весточку. Видимо, он был сильно контужен или вечно пьян, так как потом напрочь забыл о Толяне, которого оставил старухе-матери на попечение.

А Толян ждал отца. Маленький, тщедушный, садился он каждый вечер на чурбак у ворот и ждал. Ворот, собственно, как таковых не было. Плетень смастерила бабка и привязала его к оглобле куском верёвки. Рыжий, в силу своей немощи, не мог откинуть плетень, как бабка, и проделал дыру в нём для личного пользования.

Жили внук и бабка в бывшей лавке. В ней когда-то продавали москательные товары, по-нынешнему — хозяйственные. Дед купил лавку по дешёвке, привёз с базара и поставил на фундамент. Сложил, как мог, печку с лежанкой, а бабка обмазала её глиной с конским навозом. Обжиться дед не успел — помер.

Рыжий называл хату будкой. Тонкие стены зимой промерзали, покрывались инеем и просыхали только жарким летом. Тёмная, заплесневевшая, с саднящим душу запахом бедности, «будка» вызывала у него отвращение и злость.

Топили хату изредка кизяком. Бабка собирала «коровьи розы» и сушила их. В основном в топку шли хворост, пеньки и будылья. Зола, что оставалась после сгоревших будыльев, особенно после подсолнухов, заменяла щёлок. Её разводили в дождевой воде и отстаивали. Этим раствором мылись и стирали бельё. Зимой купание в холодной хате для мальчишки было пыткой. Чтобы внук не завшивел, бабка скребла его голову дедовой тупой бритвой.

Бабку Толян помнил только старой. Чёрная, высохшая от нужды и голода, она с каждым днём всё больше пригибалась к земле и, чтобы совсем не переломиться, не расставалась с клюкой.

Старуха была двужильной. Просыпалась до восхода, гремела ведром, чугунком, а потом, схватив косу и вилы, неслась в горы на весь день. Там она косила сено для коровёнки, собирала хворост, щавель, съедобные корешки, шиповник. Соседи диву давались, когда к вечеру старуха возвращалась с добычей. На плечах она тащила огромную вязанку травы, сверху травы — хворост, в фартуке лежал подсохший навоз. Бабка, осторожно ступая босыми ногами, медленно поднималась по тропинке к хате. У ворот бросала вязанку и замертво падала на лежанку. Внук прикрывал её серым солдатским одеялом и уходил к корове.

С ранней весны до поздней осени Рыжий пас коровёнку. Кормилицу. Каждый год она приносила телёнка. Его выкармливали до месяца и продавали, чтобы заплатить налог. Молоко сдавали государству. В обязательном порядке. План большой, выполнить было его сложно. Коровёнку кормили, чем придётся. Что с неё спросишь? Старуха еле выкраивала внуку кружку молока.

Душили налоги. Налоговый инспектор для Толяна был страшнее палача. При виде инспектора бабка начинала кричать, как по-мёртвому. Инспектор заходил во двор. По-хозяйски заглядывал во все закоулки, нет ли где неучтённой курицы, подсвинка, телка. Потом пересчитывал деревья, перемерял землю. Всё это он делал молча, не обращая внимания на бабкины вопли, а уходя, предупреждал, что при неуплате налога в срок её и внука выселят из хаты на улицу и жильё отойдёт государству. После ухода инспектора Рыжий долго отхаживал старуху, плача над её и своей судьбой.

В школу не ходил. Принимался за учёбу разов пять. Из года в год поступал в первый класс, но, как только выпадал первый снег, его учёба прекращалась, потому что бабка не могла купить ни обуви, ни одежды.

Читать и писать Толяна научила соседская девчонка, с белыми, как лён, волосами и синими-синими глазами. Девчонку так и прозвали: «Белая». Её мать покрасила дверь коричневой краской, дети писали на ней, как на классной доске. Рыжий мелом выводил палочки, крючки, а потом буквы и цифры.

Девочка была вредной, драчливой. Верховодила, но Толян прощал ей всё за то, что она читала ему стихи и сказки. Мальчик часами слушал Белую, воображая себя сказочным принцем, а её богатыркой-синеглазкой. Часто он представлял отца Добрыней Никитичем. Ему чудилось, что вот-вот приедет за ним отец на лихом коне, в кольчуге и шлеме, с мечом на боку. Посадит сына в седло, поедут они в сказочную страну, где нет ни холодов, ни голода, ни налоговых инспекторов.

Учился Рыжий легко, с удовольствием. Белая, изображая из себя учительницу, всё чаще хвалила своего ученика. Толян быстро освоил грамоту и математику, догнал своих сверстников, а почерком удивлял многих, но больше всего он любил рисовать. Как-то попался ему чистый лист бумаги, и мальчик набросал портрет своей подружки. Хотел было повесить в своей халабуде, но Белая принесла художнику ломоть хлеба с говяжим жиром и сливовым вареньем, и «выдурила» рисунок. Толян бы нарисовал другой, да не было бумаги никакой. Он рисовал на снегу, на песке да на соседской двери мелом.

Весь день Рыжий был занят, помогал бабке во всех её трудах, а вечером бежал на луг, где собиралась вся окрестная малышня. Приносили картошку, пекли в золе, делили поровну и ели без соли. Соль была дорогая и считалась лакомством. Играли в «казаки-разбойники», в «армянского», в «жошку», определяя очерёдность длиной стопы: «Адум, бастум».

Толян уходил с луга последним. Ему никак не хотелось возвращаться в будку, где его обволакивала темень, сырость и затхлый запах. Он приносил охапку соломы, бросал на пол и засыпал сном праведника. Иногда перед сном Рыжий в мечтах подносил к охапке огниво, высекал искры, воображая, как прыгают, приплясывают оранжевые и синие огоньки, как подхватывает их ветер, как гудит и трещит огромный костёр, как горит ненавистная халабуда. Эти картины перебивала бабка своим кашлем. Внуку становилось её немыслимо жаль, жаль не только бабку, но и саму халабуду.

Двенадцати лет Толян определился учеником в бригаду маляров, а потом альфрейщиков. Он мог весь день, почти не отдыхая, разрисовывать потолок. Неимоверно болела шея, затекала спина, терпли руки, но Рыжий принимал каторжный труд, как манну небесную. Он почти не пользовался трафаретами, рисовал от руки чудные розы, тюльпаны, ирисы, ромашки, бабочек и райских птиц.

Быстро стал Толян мастером. Расцвёл его талант. Роспись стала изящной, лёгкой, весёлой. Появилась известность и спрос.

В первую зарплату принёс внук бабке булок, чаю, сахару и цветастый расписной платок. Старуха сроду такого не видела. Расплакалась:

— Глупый Толян, глупый! Зачем мне теперь такой платок? Вот если бы смолоду?

Мысли бабки воткнулись в последнее слово и зашли в тупик. «Молодость...» Что это такое, она так и не вспомнила.

Позже внук провёл электричество. Старуха никак не могла привыкнуть к яркому свету, всё жаловалась, что он ей глаза ломит, да ругала внука:

— Не господа, могли бы и так жить.

Рыжий заметил, что бабка стала плохо спать, мало и редко ела, стала задумчивее и молчаливей.

Толян заспешил. Завёз камень, завалил двор досками, шифером. Построил времянку, а бабка во все заступцы костерила внука, потому что хотела помереть в своей будке.

Спасла Толяна корова. Как-то она отвязалась и ушла вверх по речке. Старуха пошла её искать, а Рыжий бросился ломать халабуду. Лом и топор пели в руках внука победную песню, а когда старуха вернулась домой, дело было сделано.

Толян быстро построил дом. Впрочем, дом — не то слово. Дворец! Комнаты с расписными потолками и лепкой, ванна, облицованная изразцами. Сделал хозяин паровое отопление, построил сарай, подвал. Дом снаружи забросал тёмно-серой «шубой», сам вывел белоснежные пилястры и, для большей внушительности, завершил их роскошными капителями. Рыжий не спал ночей, не знал выходных и праздников, всякую работу делал своими руками. Потом сварил железные ворота с калиткой, посадил молоденькую иву, смастерил под ней скамейку.

В трудах Толян не заметил, что годы прошмыгнули мимо, что вышли замуж подружки, поженились товарищи. Решил, что и ему пора. Присмотрел себе в жёны востроглазенькую девушку. Белобрысенькую да шуструю. Зажили в любви и согласии. Подарила Толяну жена доченьку, такую же рыженькую, конопатенькую и губастенькую, как он.

Бабка всё ещё была жива, хотя жизнь в ней едва теплилась. Внук с невесткой уходили на работу, уводили в ясли малышку, а старуха оставалась наедине со своими пролежнями, болью и вялыми мыслями. Бабка устала мучиться, звала смерть, но та, видно, оглохла и никак не приходила. Счастливыми были часы, когда проваливалось сознание и пропадали все ощущения. Рыжий видел всё и понимал, что дни бабки уже сочтены. Он не спал вторую ночь. Заранее загрунтовал стену в бабкиной комнате и взял в руки палитру. Никогда не ходила так плавно кисть по стене, никогда не ложились так удачно краски, никогда Толян не рисовал так вдохновенно.

Разбудило бабку солнце. Она приоткрыла глаза, увидела поверх одеяла свои руки с надутыми венами и костлявыми пальцами. Подумала: «Как у индюшки!»

Старуха повернула голову, перевела взгляд вниз. У стены, прямо на голом полу, спал Толян. Рядом стояла недопитая бутылка с зельем, а на стене блистала Жар-птица. В короне и розовых перьях. Она была настоящей, живой. Бабка видела, как ветерок перебирал перышки, как солнце золотило крылья. Синими глазами смотрела птица на старуху ласково, с сочувствием и состраданием. Потом она опустилась со стены, подошла к бабке и вдруг весело подмигнула.

Бабка улыбнулась и разразилась неуёмным смехом. Тело её затряслось от хохота, и бабке стало легко. Легко как никогда не было. Давно забытое чувство радости наполнило всё её существо, и старуха вспомнила, что нечто подобное она испытала, когда взяла на руки новорожденного внука, когда впервые прижала его к себе и выронила над ним первую слезу.

Рыжий проснулся к полудню. Подошёл к бабке и увидел на её лице радостную улыбку. Она пристально смотрела на Жар-птицу.



Без суда и следствия


«За наше счастливое детство
Спасибо, родная страна»
(Из пионерского приветствия)


Несколько лет назад я начала собирать воспоминания людей, переживших октябрьский переворот, Гражданскую войну, коллективизацию, Великую Отечественную. Записывала на диктофон, просила их написать о прожитой жизни. Прочитав горы опубликованной литературы документальной, научно-популярной и художественной, пришла к выводу, что нет достовернее и трогательнее рассказов участников тех или иных событий, тех людей, которые варились в котле нашей страшной и безумной истории.

Послал мне Господь прекрасных и памятливых рассказчиков, душевных и порядочных людей. Я слушала и красных, и белых, и участников ВОВ, и тех, которые ушли с немцами за кордон и служили у них, родителей, переживших своих детей, детей, выросших сиротами.

Виктор Иванович Свидин гордится своей фамилией. Произносит с небольшой растяжкой, подчёркивая её музыкальность. Вроде бы весенняя капель: Сви-дин! Все Свидины до сих пор спорят о происхождении фамилии. Юрий Николаевич говорит, что они от грузин. Дескать, были Свидинидзе, потом прадед шашкой у фамилии хвост отрубил, и появились Свидины.

— Да нет, — вступает в спор тётя Женя, — мы от растения свидины. Трава такая есть.

Этот поворот совсем не устраивает племянника Сашу:

— Мы от Швединых. Мы от шведов.

Как бы то ни было, а нашла я в Краснодарском архиве послужной список Мартина Свидины, который служил в Конвое Его Императорского Величества ещё в 1844 году.

Виктор Иванович считает, что фамилия произошла от свидины, растения-медоноса, но это не главное. Главное он подметил давно. Свидины высокие, черноволосые, кудрявые красавцы. Отменные воины и радетельные хозяева. Были они в станице Суворовской людьми не последними, да и при Дворе у Государя за службу Отечеству в большой милости. Историю своего рода Виктор Иванович ведёт от прадеда Василия, который привёз пленную девчушку из Персии, с войны. Было ей всего 15 лет, а красоты редкой. Окрестили Свидины полонянку и оставили в семье. Научили казачьему обряду и обычаю. Через 3 года, в добрый час, обвенчался Василий с красавицей. Хорошее потомство пошло. Сыновья: Иван, Фёдор, Леон, Григорий, Степан, Николай да 5 дочерей!

— Мой дедушка Иван Васильевич Свидин родился с бабушкой Марией Никитичной Никитиной в один год. В 1860-м. У них было пять сыновей: Максим, Михаил, Василий, Иван, Николай и пять дочерей: Феня, Маруся, Марфа, Александра и Ольга. Жили в 7-м квартале, это сегодня переулок Родниковский, 3.

Бабушка больше любила сыновей, а дедушка дочерей. Выросли дети, и семья сразу прибавилась. Добавились снохи, зятья, а потом их дети. Мало своей земли было, так брали ещё в аренду. И хлеб сеяли, и коней, и быков имели, и пчёл разводили, и сады растили. Казака «заря угонит и заря пригонит». Работали до упаду. Мария Никитична старшей в доме была и примером во всём. Она и коней к службе готовила, и сбрую сама шила, и шкуры выделывала, и шубы шила. Верх — приталенный, а низ в сборку. Грела шуба хорошо и сидела удобно. Сама бабушка для сыновей ткань на черкески выбирала, а шил известный мастер Илья Жендубаев.

— Деда дважды выбирали атаманом станицы. Вместе с братом они продали пару быков, лошадей, овец и купили колокол. Этот колокол так и звали в станице «Свидиным колоколом». Когда рушили церковь, сбросили с самого верху, он упал и не разбился.

Женились сыновья на казачьих дочерях: Лобовых, Захаровых, Остроуховых, Слюсаревых, Вербицких, Жуковых. Эти же семьи брали за своих сыновей Свидиных девчат. Так вся станица оказалась в родстве. Только Александру отдали за мужика — Ковтунова Стефана Дмитриевича. Руки у него были золотые. Краснодеревщик, умелец, хлебосол. Жили в достатке, но не лежала душа у Александры к мужу. Даже в глубокой старости не могла она забыть свою первую любовь. Так и промаялась всю жизнь с хорошим, да нелюбимым супругом.

Мария Александровна была монахиней, трижды ходила по горам кавказским в Иерусалим. Однажды обморозилась и пришлось отцу самому ампутировать ей пальцы на ногах. Александра рассказывала станичникам о Святых местах и несла в мир Слово Христово. Дочь Ольга выросла здоровой, сильной, красивой. Замуж вышла за казака Вербицкого Николая.

Жили Свидины, как все. Домовито. Растили детей, преумножали достаток, но случилась революция и полетела вся жизнь в тартарары. Завертелось, как в страшном кино. Белые придут — грабят, красные придут — грабят.

— Красные пришли во двор. Схватили бабушку. Старший из них саблю в горло воткнул. Кровь брызнула. Он и говорит: «Давай золото». Бабушка хрипит: «Отпусти, дай помолюсь!» Помолилась и говорит: «Нету золота. Теперь убивай».

Бросили они окровавленную старуху и ушли, но не надолго. Отобрали коров, лошадей, овец. Началось небывалое воровство. Ночами воры угоняли скот, грабили дома.

Офицеров Свидиных расстреляли. Среди них был Леон Васильевич. Дядя Свидин Максим Иванович бежал с семьёй в Таджикистан, Василий Иванович в Грузию, Михаил Иванович в Ессентуки. Свидина Николая Фёдоровича сослали в Сибирь на лесоповал. Дали десять лет. Ольгу Ивановну вместе с мужем Вербицким Николаем арестовали и отправили в Пятигорскую тюрьму. Судили. Ни за что, ни про что. Только за то, что казаки, дали по десять лет!

— Тётя Оля отбывала срок в Узбекистане. В 1935-м пришла наша очередь. Стали готовить списки. Тайно пришёл к нам ночью один из станичников и предложил бежать. А куда? С престарелыми родителями, с кучей детей и внуков. Дедушка собрал свою семью, рассказал, что нас ожидает и потерял сознание. Недолго болел Иван Васильевич, вскорости умер. И Слава Богу, что не пережил со всеми нами того ада, который устроила нам власть в ссылке.

Суворовской клуб превратили в тюрьму. Сюда в наручниках согнали всех глав семейств, а в это время грузили на подводы стариков, детей, жён казачьих. Когда обоз тронулся, стоял такой крик и стон, что до сих пор забыть нельзя. Знали, что везут на верную гибель в Сибирь или на Кольский полуостров, в гиблые места. В это время от разрыва сердца скончался Илья Жендубаев. Его семью вернули в станицу. В Ессентуки прибыли ночью. Загнали в товарные вагоны, туда же казаков в наручниках. Дети повеселели. Отцы рядом. В одиннадцать часов ночи приехали в Минеральные Воды. К составу прицепили ещё вагоны. Хотелось есть. Мучила жажда. Туалета не было. Взрослые плакали, возмущались и недоумевали: «За что?.. Куда везут?..» Ехали всю ночь. Поезд медленно остановился в тупике. Увидели часовых с винтовками. Повезли дальше на подводах. Кругом была необъятная степь. Прошлогодние кусты полыни и ковыля придавали пейзажу особую грусть. Множество бугорков с отвесными и ровными стенками оказались сусличьими норами. Семьи с грудными детьми разместили в бараках, а другую часть, с малышами — в палатках. Остальные стали рыть землянки. Стены поднимали над землёй, уплотняли дёрном, чтобы змеи не заползли. Их было здесь много, столько, сколько сусликов. Привезли воду в белой деревянной бочке. Только для питья. Ни умыться, ни грудных деток искупать, ни постирать. Построили баню, но охрана надела решётки, и баня превратилась в тюрьму.

— Тут встретился мой отец с родным дядей Николаем Фёдоровичем Свидиным, который уже отбыл 10 лет на лесоповале. Здесь уже жили его сыновья Иван, Николай с женой Александрой Ильиничной и двоюродный брат Дмитрий Егорович Свидин. Повеселели родственники. Всё же вместе. Пришло письмо из Узбекистана от Ольги. В неё влюбился тюремный врач — узбек. Она вышла за него замуж и родила мальчика.

По становление ЦИК от 1 февраля 1930 года о применении политических репрессий на местах исполнялось с большим рвением. Представители власти грабили население и бессовестно наживались на чужом горе.

— Председатель Суворовского станичного совета, красный партизан Растобара Антон, которому было дозволено всё, выгнал нашу бабушку Марию Никитичну из дому. Было ей 75 лет. К родным дочерям не могла пойти, так было опасно. Приютили дальние родственники. Растобара поселился в нашей усадьбе. Новый большой дом (гостевой) разобрали и куда-то увезли. В старом жил Растобара. Он разбирал сараи, летние кухни, навесы, амбары и топил ими печи. Жил он в доме до прихода немцев. Бежал, но был пойман и расстрелян.

Дома у новых хозяев быстро ветшали, станица пустела, хирела. Скотина в колхозах дохла. А тут каждый день колокол звонит да на нервы атеистам действует. Церковь, куда народ валом валит, Бога о помощи просит, начальству глаза ест. Решили храм снести. Валентина Максимовна Свидина рассказала, что пустили по станице слух, будто будут деньги выдавать, а для этого стали собирать подписи. Подписи собрали, но денег не выдали. Перед тем, как взорвать церковь, Растобара зачитал короткое постановление о сносе собора и те самые списки, якобы сами станичники просили церковь снести. Жители от этих слов онемели и оглохли.

В это время в ссылке встретился Иван Свидин с Филиппом Никитиным, Лобовым Михаилом, Григорием Абдуловым, Киселёвым Михаилом, Феневым Иваном, Захаровым Иосифом и другими суворами.

— До самой зимы копали ямы, готовили замесы, делали саман для трёх посёлков, наш назвали: «Трудпосёлок № 4». Ни слова о спецпоселении. Самана требовалось много, и потекли человеческие потоки из Романовки, Ново-Романовки, Петропавловской.

Петропавловская... Казачья станица Терского войска. Мне рассказывала мама, Глотова Татьяна Семёновна, что когда их везли в ссылку в Петропавловскую, то им навстречу ехали обозы с людьми, которых вывозили из станицы. Эти люди оскорбляли встречных и... проклинали их!!! Не власть проклинали, а таких же несчастных, обездоленных и обобранных людей! До конца своих дней мама не могла забыть этого.

Ямы с глиной. Ледяное месиво. Голыми ногами, приподняв лохмотья, топтались по кругу женщины, подростки, пожилые люди. Болезни валили. Кормили мамалыгой из ячменной муки. Она была плохого размола. Попадалось много остюков, что вызывало сильные боли в животе. Вода артезианская, с сильным запахом сероводорода. Началась цинга. Мор. Первыми пошли на тот свет малыши. Их не успевали хоронить. Пришла очередь взрослых. Кладбище за зоной росло. Ходить туда охрана не разрешала. Навещали покойных только во время очередных похорон.

Первые бригады ссыльных уничтожали змей и сусликов. Через полтора года их поубавилось. Сусликов ели, так как голод не тётка.

– В станице прознали, что мы голодаем, что страшно бедствуем. Полина Максимовна Чеботарёва, родная сестра моей мамы, добралась поездом до Будённовска и пошла пешком степью. Она принесла продукты. Всю ночь проговорила с моими родителями. Рано утром разбудили меня: «Пойдёшь с тётей в Суворовскую». Осторожно прошли по селу и степью на Будённовск. Вдруг нам навстречу человек:

– Кто такие? Куда?

Тётя говорит:

— Да вот с сыном пошли в посёлок, а нас не впустила охрана. Хотела повидать сестру.

Паспорт проверил и спрашивает:

— Почему ваш сын не вписан?

Как они поладили, Витя не знал. Только мужчина показал беглецам дорогу и предупредил, что они его не встречали. Воды с собой не было. В горле пересохло. Подошли к речке, перегороженной глиняной плотиной. Полина Максимовна набрала полные ладони воды и вдруг зашлась в кашле. Вода была горько-солёная. Долго шли до первого колодца. Напились воды, сели кушать. Тётя подсовывает мальчику еду, сама почти не ест:

— Ешь, Витенька, ешь, — да слезу смахивает.

Прошли 18 километров. Впереди оказалось озеро. Тётя выбрала поровнее место, легла и быстро заснула. Витя спать не мог. Всходило солнце. Лучи его просвечивали всю толщу воды, каждую камышинку. Играла рыбья мелочь у берега, и такой покой был вокруг, такая красота, что всё происходившее ранее провалилось на время из памяти. Тётя спала долго и так крепко, что племянник испугался, не умерла ли? Вдруг вдалеке раздался еле слышный паровозный гудок. Они прошли километра два до станции и сели в поезд. Поезд тронулся. Полина Максимовна перекрестилась:

— Слава Богу, поехали.

Слёзы полились рекой. Мальчик прислонился к стенке вагона и крепко заснул.

Холодным солнечным днём приехали в Суворовскую. Тепло и радушно приняла семья Витю. У тёти было двое детей. Отец их погиб в революцию. Жили очень бедно, но все родственники помогали, чем могли.

— Жил я и у Прасковьи Помазановой, младшей сестры моей мамы, но больше у тёти, которая украла меня из ссылки. Летом мы вместе с соседскими мальчишками ловили рыбу, драли раков из нор. Однажды полез я в нору за усачём, а вытащил водяную гадюку. Так заорал, что всех перепугал. С тех пор про норы забыл. Днями мы пропадали на Куме. Из воды не вылезали. Я заболел малярией. Лечили хиной. Необыкновенно горькие порошки почему-то совершенно не действовали. Я уже оглох от хины, но ничего не помогало. В Ростове-на-Дону жила моя сестра Мария, которой удалось избежать высылки, и брат моей тёти Иванов Иван Максимович. Меня повезли в Ростов. Там сестра встречалась со мной тайно. Не дай Бог, прознает милиция. Сейчас же арестуют и нас отправят к родителям в ссылку. Однажды у меня начался сильный приступ лихорадки. Меня вывели на тротуар и оставили там. Стало совсем плохо. Сердобольные прохожие вызвали скорую помощь. В больнице оформили как беспризорного. Мария заранее предупредила брата, чтобы говорил, что он сирота и живёт у дяди.

Матери снились страшные сны. Витенька стоял перед глазами. Что с мальчиком, как он там? Душа ныла всё сильней. Тревога была не напрасной. Учуяло сердце беду. Неведомыми путями пришло известие, что сынишка при смерти и лежит в больнице в Ростове. С мест переселения никого и никуда не отпускали. Никому ничего не сказав, тёмной ночью ушла женщина в степь. Днём пряталась по овражкам и зарослям, ночью шла и шла. Голод заставил просить подаяние. Одна мысль билась в голове и сердце: только бы увидеть сына. Что может остановить Мать? Муки? Каторга? Расстрел? Нет такой силы на земле. И Мать шла. Голодная, обессиленная, пришла к родным в Суворовскую. Собрали, что могли, и посадили в поезд.

— Пришла сестра в больницу и сообщила, что приехала мама. Она предупредила, чтобы при встрече я называл маму тётей. Когда меня вывели две медсестры и врач, я бросился к маме: «Тётя, тётя, ты приехала!»

К тому времени я уже поправился и поехал с мамой в Суворовскую. Здесь маме сказали, что за её побег арестовали моего папу Свидина Ивана Ивановича. Маме родные дали продуктов и она поехала в трудпосёлок. Отца выпустили, дело замяли.

Все дети в ссылке работали с восьми лет. Брату Николаю было всего четырнадцать, когда его с такими же девочками и мальчиками отправили в село Покойное корчевать лес. Летом мучила жара и горячие пыльные бури, а зимой сильные морозы и метели.

Кормили затиркой и галушками. Ни фруктов, ни овощей. Дети слабели, но каждый день по посёлку ехала подвода, на которую собирали ребят и везли в поле. Их выстраивали в ряд, на вытянутую руку справа и слева. Каждому давали бутылку. Они шли по пшенице и собирали клопа-черепашку. Один километр вперёд и столько же назад. Солнце, казалось, растапливало кости, жгучий ветер сёк горячей пылью. Охранники никого не жалели. Подгоняли, следили, чтобы работали дружно. Воду привозили в бочках. Она отвратительно пахла тухлыми яйцами. Её экономили и давали детям ограниченно. Хлеб такого низкого качества, что не лез в горло, но и его выдавали по норме.

Спасались молитвами. Молили Бога об урожае. Будет урожай — выживем. В апреле 1936 года шли дожди в этот засушливом районе и урожай собрали высокий. Всё делали вручную. На треть трудодней выдали пшеницу. Сколько радости было, когда испекли первый хлеб. Каким он был вкусным! Казаки ели его после стольких лет голода. Делали свои дрожжи и выпекали хлеб в печках-плитах, которые топили будыльями и перекати-полем.

— Меня привезли из станицы к родителям в 1936 году. Захаровы купили корову. Семья у них была большая, дружная. Семён Петрович Захаров был женат на родной сестре моего отца Марфе Ивановне Свидиной. Кругом, куда не повернись, родня.

В посёлке уже была школа. Колхоз ожил и стали закупать тонкорунных овец, построили молочно-товарную ферму. Свидину Дмитрию Егоровичу доверили лошадей. Николай Фёдорович Свидин заведовал птичником. Отбыл дядя десять лет на лесоповале в Сибири. Там повредил ногу и с трудом передвигался. Только вернулся в станицу, тут же схватили и отправили во вторую ссылку вместе с сыном Иваном Николаевичем и снохой Александрой Ильиничной (Жендубаевой). Без суда и следствия конфисковали всё имущество у семьи и выслали. Будучи инвалидом, он не мог ходить, но это никого не касалось. На работе, на птичнике, и скончался казак. Хоронили всем колхозом. Приехали родные из Суворовской. Плакали не только по покойнику, но и над своей жуткой судьбой.

На полях начали сеять хлопчатник. Работали и взрослые, и малолетки — дети. Целыми днями собирали вату. Колючки царапали кожу до крови. Валились с ног взрослые, а уж дети... Детям надо было отрабатывать обед. Недозревшие коробочки возили по домам, высушивали, выбирали вату и сдавали в колхоз. За сданную вату стали давать дешёвые ткани. Денег не было совсем. Трудодни отоваривались частично, только тем, что производил колхоз.

— Открыли почту. Разрешили переписку, но все письма проверялись органами. Бабушке в ту пору было 77 лет и папа обратился за разрешением привезти бабушку из Суворовки. Я был счастлив. Чудная моя бабулечка Мария Никитична была рядом. Она заменила мне всех. Глубоко верующая, она держала пост и пешком ходила в село Покойное и Будённовск в церковь. Умерла бабушка в 92 года и похоронена в родной станице.

Колхозные угодья простирались далеко от главной усадьбы. Взрослых с полевых станов охранники не отпускали. Женщины под страхом смерти уходили ночами домой, стирали, купали детей, готовили еду и по-тёмному возвращались назад.

Колхозы «Новая Жизнь», «Победа», имени Кирова документов колхозникам не выдавали и поэтому выехать за их пределы было нельзя. Ни один колхозник в стране не имел документа, удостоверяющего личность, и был лишён любого передвижения по стране. Крепостное право? Нет! — Рабство.

В последнее время опубликованы материалы по репрессиям народов, где приводятся официальные цифры. Большинство казаков и русских людей, пострадавших во время репрессий, по сей день не реабилитированы, так как не имеют документов. За давностью лет, за отсутствием свидетелей и многих других причин, количество репрессированных во много раз занижено. Документы о высылках, расстрелах и т. д. не дают полной и ясной картины. Наш народ знает и помнит зловещие слова: «Без суда и следствия». Хочу напомнить, что дети, погибшие в спецпоселениях и тюрьмах, не учитывались вообще. Тысячи их остались на кладбищах спецпоселений. Страшные факты мне рассказывала женщина, чудом оставшаяся в живых. Она была подростком, когда их сослали на Колыму. В её памяти сохранились такие жуткие картины, что описать их невозможно только по той причине, что у читателя может не выдержать сердце.

В 2003 году была издана в городе Нальчике книга «По решению правительства Союза СССР». В ней авторы: доктора исторических наук, профессоры Николай Фёдорович Бугай и Аскарби Муаедович Гонов, предоставили обществу массу архивных документов о репрессиях. Нельзя переоценить этот колоссальный по объёму и исторической значимости труд.

Уничтожение народов начали с казаков. Они были первыми.

1937 год. Начались новые аресты. В трудпоселке стали арестовывать арестованных. Забрали семью Фенева Ивана. Всех расстреляли, как стало известно через несколько лет. Позже арестовали заведующего почтой армянина Енока Даниловича Арутюнова.

— Наш трудпосёлок переименовали в село «Новая Жизнь». Стали приезжать родные из станицы. Дорогие и долгожданные. При встрече все плакали от безысходности и горя. Его хватало везде. Хоть и стало сытнее и дома построили, и скотину развели, но жить под ружьём было тяжело и обидно. Только досыта хлеба наелись, — война. Объявление войны потрясло всех от мала до велика. Стали призывать казаков. Ушёл на фронт мой брат Николай, с ним остальные призывного возраста. Появилась надежда на реабилитацию, но напрасно думали люди, что власть одумалась.

Треугольнички писем читали всем селом. С замиранием сердца встречали почтальона. Враг пёр на Кавказ. Немцы заняли Ставрополье.

— Мой отец работал старшим чабаном. Стадо 2,5 тысячи овец. Племенное, маточное, тонкорунное. Отец угнал отару далеко в степь, домик на колёсах замаскировал в лесополосе. Я тайно возил воду для овец в бочке. Бочка вмещала 75 вёдер воды. Я вытаскивал эту воду из артезианского колодца ведром на длинной верёвке и наливал бочку. Это дело было крайне трудным. Я уставал до изнеможения.

Жизнь подростка была в опасности. Он ехал крадучись, по окраине села, по бездорожью в степи, постоянно озираясь, чтобы не напороться на немцев. А немцы грабили и грабили. Отнимали последнее. Непокорных били плетью. В отаре прошёл окот, она увеличилась вдвое. Трудно человеку несведущему представить, что это такое окот (сакман)! Отец и сын сделали невозможное. Они сохранили и преумножили ценнейшее поголовье, но награды кулаку-спецпоселенцу не полагалось.

Очистили край от немчуры, и пошли по сёлам нищие. Шли за подаянием матери с детьми, старики. Кормили казаки несчастных, привечали, подавали, что могли. К Захаровым зашёл очередной нищий. Одет в лохмотья. Измождён, в чём душа держится, облеплен вшами, на лице и руках раны, короста. Ослаб так, что слова сказать не может. Полина Андреевна протянула ему кусок хлеба, а он взял дрожащей рукой, и выдохнул:

— Спасибо, мама!

Не признала своего сына, свою кровиночку родная мать! Закричала она на весь посёлок, заголосила от неизбывной боли, от жестокой обиды и от радости. Привёз Николая Захарова из Будённовска сосед Булгаков Василий Романович.

Николая долго лечили, потом его опять забрали на фронт. Пришло одно-единственное письмо от бойца, а следующей была похоронка: «Ваш сын Захаров Николай Иосифович погиб смертью храбрых в боях с немецко-фашистскими захватчиками при освобождении г. Николаева». На фронте был его брат. В письме домой он обещал жестоко отомстить врагам. И мстил. Как отважного воина, его во время войны отправили на учёбу в офицерское училище. Подполковник запаса Иван Иосифович Захаров, кавалер многих боевых наград, умер в г. Ессентуки в 1997 году.

– Пришло сообщение от моего брата Николая. При освобождении Будапешта он был сильно контужен и весь изранен. Николая чудом обнаружили санитары после боя. Он был засыпан землёй, только немного нога торчала. Брат потерял дар речи, были раздроблены кости стопы, руки не владели. За Колю писал товарищ по палате. Время летело, брат шёл на поправку. Как-то Николай спал, а в это время хирург делал обход и вдруг крикнул: «Свидин, Свидин!» А Коля громко сказал «Я!» С тех пор вернулась к нему речь. Долечивали брата в Кисловодске, а потом разрешили навестить родных, после чего отправили добивать врага. Вернулся Николай Иванович с войны в «Новую жизнь» и работал до 1954 года. Умер от неудачной операции. Похоронен в трудпосёлке Новая Жизнь.

– В конце мая 1945 года пришло сообщение, что приезжает в родное село бывший спецпоселенец Герой Советского Союза Сундеев Иван. Встречать назначили боевого офицера Ивана Иосифовича Захарова. Председатель выделил для встречи тачанку и кучера. Поезд пришёл вовремя. Встретились фронтовики. За ними наблюдали несколько человек. Друзья зашли в магазин купить водку, наблюдавшие вошли за ними. Неожиданно один из молодчиков ударил по голове Героя, он потерял сознание. Молодчики подхватили обмякшее тело Сундеева. Его положили в машину, возле которой стояли люди в форме НКВД, и увезли. Дома встречающих поджидал работник особого отдела. Он расспросил подробно кучера и Ивана Иосифовича, как было дело, и сказал: «Он не приехал. Вы его не встретили», — и взял подписку о неразглашении. Было ясно, что среди кулаков и спецпоселенцев быть не может Героев. Нет сомнения в том, что убийство это было спланировано работниками комендатуры и НКВД. Много лет искал следы Героя Советского Союза Ивана Сундеева подполковник Захаров Иван Иосифович. Он обращался во все центральные архивы, архивы Юга страны и Дальнего Востока, но никаких следов не обнаружилось. Героев среди спецпоселенцев быть не должно.

Первой из Новой Жизни выехала семья Захарова Иосифа Петровича в Ессентуки, за ними Дмитрия Егоровича Свидина. Остальных и семью Ивана Ивановича Свидина оставили на месте. Боялись, что с отъездом казаков колхозы развалятся. Позже удалось выехать Остроуховым, Никитиным. Не все вернулись в Суворовскую. Разъехались кто куда.

Виктора Ивановича Свидина призвали в армию с места спецпоселения, но репрессированным он не числился. Пошёл служить Родине. Учился в авиационной полковой школе младших командиров и к концу службы получил из дому известие, что родители переехали в г. Пятигорск, в станицу Горячеводскую. Было это в 1954 году. Виктор Иванович окончил техникум. Как отличный геодезист и неутомимый труженик, направлялся на работу за рубеж. Он составлял различные планы и топографические карты. На секретном предприятии проработал всю оставшуюся жизнь. Как-то собрались они с Захаровым Алексеем Иосифовичем, да и составили списки казаков, переселённых из станицы Суворовской в Новую Жизнь. Их 75 человек, но и здесь указаны не все дети, погибшие на спецпоселении.

Стоит в Суворовской, в Родниковском переулке, почти развалившийся домик. Неухоженный, с покосившимися ставнями и латаной крышей, заросшим огородом. Приезжает изредка к нему на свидание седой человек. Статный и красивый. Долго сидит на лавочке у дома напротив. Смотрят они друг на друга в глубокой печали и перекидываются мыслями как два старых товарища после долгих лет разлуки:

– Как живёшь, старик?

– Терпимо.

– А ты? Как ты тут?

– Тяжело. Сам видишь, тяжело. Совсем дошёл без хозяина...



Господи, спаси живущих на Руси


Маленький белый домик утонул в цветах. Среди них невысокая пожилая женщина в беленькой «выбитой», как говорят в станице, косынке. Подала руку. Сильную, мозолистую. Подумалось: «Сколько же эти руки земли перелопатили, сколько хат перемазали, сколько окон покрасили, сколько белья выстирали, сколько хлеба испекли! А скольких людей обласкали, скольких накормили и пригрели!»

Елена Ивановна Жендубаева из своих предков знает только, что отца звали Иван Сергеевич, а деда Сергей Иванович. За остальных просит Бога: «Помяни, Господи, в Царствии своём весь мой род до двенадцатого колена».

Родилась она в 1926 году, а когда было семь лет, в 33-м умерли от голода почти все родные. Ни тёток, ни дядек, ни племянников, ни дедушек, ни бабушек, а была семья у деда Сергея Ивановича Жендубаева большая. Только мальчиков девять и одна девочка. Имён прадедов и прабабушек не знает. Вспоминает со слезами:

— У маминой сестры было шестеро детей. В 1933 году её муж Василий Шамайский пошёл в поле. В тот год суслики сильно расплодились. Их травили. В небольшие мешочки насыпали протравленную дерть или зерно и опускали в норы. Суслики ели его и дохли. Ничего не подозревая, дядя Вася принёс домой несколько таких мешочков. Тётя обрадовалась, напарила в чугунке зерно. Из шестерых детей только одна Рая выжила и её мать. За три дня семь гробов вынесли.

У другой сестры моей мамы Матрёны было восемь детей. Они в яме, что была в конце огорода, спрятали зерно. В 33-м году в станице была создана комиссия, кстати двоюродная сестра отца Мария Ильинична была в этой комиссии. Молодые парни и девчата в красных косынках ходили по домам и всё, что попадалось под руку, забирали себе. У них, у этих настоящих грабителей, были все права, власть и они безнаказанно делали всё, что хотели. Они же выследили заветную яму у тёти Моти, проследили ночью, когда хозяева пошли за зерном. Утром подъехали подводы. Семья осталась без единого зёрнышка. Из двенадцати детей умерли восемь, а чуть позже и тётя Мотя с мужем.

Пошёл Елене седьмой год. Мать с отцом на работе были. Кушать хочется, да нечего. Мама, уходя, наказала:

— За загнеткой, в печке, я полстакана квасоли оставила. Терпи, не ешь. Это всё, что осталось.

О чём только не думала девочка, а перед глазами фасоль. Пусть без соли, пусть недоваренная. Девочка чувствует её вкус во рту и сглатывает голодную слюну. Вдруг стук:

– Открывайте. Вошли активисты:

– Где твои родители зерно прячут?

– У нас зерна нет.

Одна из них, высокая женщина в гимнастёрке, в узкой юбке, в сапогах. На голове чёрный берет и наган сбоку.

— Помирать буду — никогда её не забуду. Всю жизнь стоит она перед глазами. Активистка заглянула в печку, ничего нет. Потом за заслонку и... схватила фасоль. Мигом высыпала в свою сумку. Подлые были люди. Подлые эти активисты. Тётка Маруська была активисткой, тоже с ними вместе грабила.

Про эту «активистку» и я знаю. Рассказывали родные. Есть у меня и её воспоминания. Люди недалёкие. Ни Бога не боятся, ни людей не стыдятся. Как-то я увидела на руке одной своей знакомой колечко очень хорошей старинной работы. Откуда такое интересное колечко? И вспомнила, что был её папа в ЧОНе (Части Особого Назначения). Видимо, надолго хватило награбленного.

— В огороде у Васильевых выросли громадные тыквы. Хозяйка — Катя Жендубаева на кусочки тыквы резала и сушила в русской печке, а потом в тёмной кладовке прятала. Пришла комиссия (они по шесть-семь человек ходили). Нашли тыкву. Мария хватает тыкву и в фартук складывает. Уже через верх посыпалось. В это время в хате сидел хозяин. Он зашивал тапок. Увидел Маруську и говорит: «Ты, подлая, тыкву сажала, ты её растила, ты её сушила? Значит, твоим детям надо есть, а моим? Мои дети пусть с голоду помирают?» И бросился на неё с кривым ножом. Активисток, как ветром сдуло. Как козы прыгали через плетни.

У отца Елены Ивановны Жендубаевой остался небольшой мешочек пшеницы. Как его сохранить? Иван Сергеевич сделал детскую бричку с двойным дном. Туда засыпали зерно и с ведро кукурузы. Сверху положили сено. Как только активисты показывались, дети сразу выкатывали бричку, сажали на неё малыша Лёню и давай катать по улице. Так и спаслись.

— Они, эти бабы, доводились племянницами моему деду. Склочники. Баба Маша никому жизни не давала, до глубокой старости писала доносы и жалобы. Вот тебе и тётка двоюродная.

Родились в семье Ивана Сергеевича после Елены Ивановны: Тая в 1928 году, Митя в 1930, Михаил в 1932, Коля в 1934. Он погиб во время аварии в 19 лет.

Глава семьи был зав. мастерскими, а мать в колхозе пахала... на своей корове. Мать подоит корову, а молока почти нет. Надоит кружку молока. Что с коровы взять, когда она весь день плуг таскала? Как-то мать надоила кружку молока и поднялась к детям на печку. Митя лежал мёртвый. Она Таечке стала давать молоко, а та не пьёт. Вздохнула несколько раз и всё.

— Мама с папой всю ночь проплакали. Утром отец сбил ящик, положили в него двух младенцев: Таечку пяти лет и Митеньку трёх. В саду под деревом выкопал папа ямку и пошли родители на работу. Смерть была повсюду. Как только развиднелось, смотришь: то там, то здесь лежит мёртвый. Под плетнём или у дороги. Специальная бригада ездила на подводе и подбирала умерших. Мне Мефодий Майгуров рассказывал, что с утра они выкопают две — три могилы, устанут. Самих голод донимал. Потом приладились. Рыли большую могилу, клали в неё по пять — шесть человек и засыпали. Без гробов хоронили, погребения не было. Все могилы эти так и остались безымянными. Никаких опознавательных знаков не ставили.

Жизнь продолжалась. В 1939-м родилась сестра Нина. В 1948 году родилась ещё одна девочка.

— В 1934-м папе давали кусочек хлеба, как мыло размером, на четверых. Давали сою. Спасала кукуруза. Мать идёт с поля, наломает кукурузы, принесёт в пазухе кочанов. Сварим, вот это было лакомство! Так мы и выжили.

В 1937 году председателем колхоза была Воронина. Рослая, красивая женщина. Фотография была: стоит она в пшенице, поле огромное, бескрайнее. Хлеба тучные. Радости сколько! Уборка на днях, да налетел ветер с градом, и всё погибло.

— Нас обворовали. Отец продал хату. Мы переехали на другую улицу. Воспитывались мы в большой строгости. Отца боялись, как огня. Конь у него красивый был. Мать его вычистит, оседлает. Отец садится на коня, и поехал. Поженили родителей совсем молодыми. Маме 15 лет, а отцу 16. Оба сироты. Ни отца, ни матери. Мама была глубоко верующей, молитвой сама спасалась и нас спасала.

Работали в колхозе за палочку. Денег никаких не платили. Жили крайне скудно. В 5-м часу, к вечеру, 22 июня 1941 года пришли в поле мальчишки и сказали, что началась война. Ивана Сергеевича призвали в армию. Через год немцы заняли Ставрополье.

Это было в августе 1942 года. Станичники узнали, что немцы близко. В колхозе стали раздавать зерно.

— Я привезла бестарку зерна (плотный ящик на колёсах для перевозки зерна). Спрятали ночью зерно, а утром я привезла трёх овец. Подъезжаю ко двору, а возле мастерской машины и танки. Немцы пошли купаться на речку, а один из них зашёл к нам и взял мою сестру Нину. Ей тогда было 2,5 года. Он сел в машину, похожую на маленький автобус. Сидит немец с ней в автобусе и сидит. Часа два прошло. Я испугалась. Смотрю, он несёт сестру. Дал мне немец пакет с конфетами и пряниками. Показывает фотографию, а на ней он с женой и двумя детьми. Мальчик и девочка. Что он говорил, я так и не поняла.

Из станицы наши уходили без боя. Дорога тогда шла через Морозову гору. Первый немецкий танк уничтожил нашу машину, там же погибли полковник и два лейтенанта. Их завернули в палатку и похоронили возле нынешнего поста ГАИ. У одного из погибших нашли адрес. Эту бумажечку Володя Свидин, в ту пору ещё подросток, скрутил в трубочку и сунул в балалайку. После войны сообщили матери погибшего, и она приезжала на могилку к сыну. Позже ещё двоих военных убили немцы. Всех затем перезахоронили в братскую могилу на площади и поставили памятник.

10 августа 1942 года наша небольшая группа залегла в стороне станицы Бекешевской. Завязался бой. К вечеру в Суворовскую привезли на подводе раненых.

— Одного доставили к нам. Я подошла. Дядька, как мой отец возрастом. Он был без сознания. Кости оказались целы, но сильно был изранен разрывными пулями. Военный был родом с Украины. Капитан. Когда пришёл в сознание, снял с себя гимнастёрку и попросил подальше спрятать, чтобы не нашли. Станичная аптекарша стала делать перевязку. Достала йод и узенький бинт. Немец бинт увидел и заорал. Он выскочил из хаты, принёс всё для перевязки и широкие бинты. Позже немцы открыли госпиталь и забрали нашего постояльца. Через две недели ночью он постучал к нам и сообщил, что за ним приехали из партизанского отряда, что был в Боргустанской.

Прощаясь, капитан обещал сообщать о делах на фронте. Своё слово он сдержал и уже за три-четыре дня Жендубаевы знали, что наши вот-вот будут.

— У нас остановились немцы. Человек пятнадцать: «Хозяечка, дайте нам солки». Дали. Они постелили солому на пол и так спали. Немцы были обуты, одеты, варили вкусные обеды. Мародёрствовали румыны. Стреляли птицу, грабили и очень обижали население.

12 января 1943 года, в последнюю ночь, у Жендубаевых заночевали два немца. Спать легли в маскировочных халатах. Вскоре в окно постучали и немцы ушли. Где-то выстрелила пушка. В хату зашли двое красноармейцев. Замёрзшие, голодные. Их накормили, обогрели. Свои! Вошёл ещё один военный, попросил убрать комнату: «Сейчас к вам полковник приедет. Он четверо суток не спал».

— Наша хата стояла у дороги. Стучат: «Тётенька, пустите погреться». Набьются человек двадцать. Голодные. Опять всё отдадим. Отец на фронте, может, и его кто сердобольный обогреет или накормит. Принесли к нам лейтенанта с обмороженными ногами. Он рассказал, что немцы, отступая, около Черкесска оставили заслон из румын. Их там было около двух тысяч. Румыны залегли в большой канаве, а тут поднялся буран, и всех их там замело.

К весне начался падёж скота от какой-то заразной болезни. Лишились кормилицы и Жендубаевы. Елена Ивановна в ту пору работала конюхом, это в 17 лет! Плачет и плачет. Коровы нет, значит, погибель всей семье. Ребята в бригаде решили помочь горю. Вслед за нашей армией перегоняли эвакуированный скот. Несколько коров отбились от стада. Одну из них удалось поймать. Привели к Жендубаевым корову большую серую. Через месяц она отелилась. Утром давала ведро молока и вечером ведро. Зажили.

Морозы стояли суровые. Снега необыкновенные. Ворота замело, очистить снег невозможно. Мать ногу поломала, два года лежала в постели. На руках у Лены куча детей, корова и работа. В полях под снегом осталась кукуруза.

— Наденешь обноски, в худые отцовские кирзовые сапоги набьёшь сена, ноги тряпками обмотаешь, и с утра до вечера из-под снега голыми руками ковыряешь кукурузу. Грузили на подводы и везли в Ессентуки.

Чтобы кукурузу не воровали, поставили объездчика. Лютый был. Ничего не давал взять. Лучше сгноят, чем людям дадут. Время на обед давали. А что есть? Хоть бы кипятку — душу обогреть!

— Я в перерыве схвачу несколько початок, потом быстро-быстро почищу — и за пазуху. Ледяную. Талию поворозкой (тонкой верёвкой) перетяну. Так воровала кукурузу. Дома крупорушкой молола, парила в печке и кормила мать, сестёр и братьев. Если я один день не выйду на работу, все умрём с голоду, а если поймают с ворованным — тюрьма.

Вечером вся семья на русской печке. Керосиновая лампа под потолком. Все вяжут варежки с двумя пальцами и носки для фронта.

— Шерсть возили по домам, давали грамм в грамм. Норму надо выполнить, хоть умри. Вяжешь и дремлешь. Чуть глаза смежишь, мать будит: «Вяжи!»

1944 год. Иван Сергеевич на фронте. Пишет письма, жив. Дома жить легче не стало, потому что налоги были непомерные. Чтобы не платить налоги за деревья, стали сады вырубать. Когда пошёл Лене 18-й год, прислали ей налог за бездетность. Удивилась:

— Где же мне этого дитя взять?

Весной сорок пятого посадили огород, а потом решили ещё вскопать целину и посадить фасоль. Вдруг мимо огорода люди побежали. Оказывается, война закончилась! Мать с дочерью бросились за всеми на площадь.

– Дней за десять до Победы прислал мой отец письмо. Неподалёку от нас, по дороге на Бекешевскую, жил Иван Леонтьевич Свидин. Он служил в одном полку с моим отцом и был у него командиром. Его жена — тётя Даша Резниченко, дети Люба, Володя, Женя, а как звали ещё одного мальчика, я забыла. Мать моя подбеливает печку, тут почтальон принёс письмо. Я читаю письмо, а отец пишет, что Иван Леонтьевич убит. Папа всё описал. Мать говорит:

– Иди, Свидиным скажи.

Пришла Елена к соседям. Мальчик на печке сидит и что-то ест. За столом кушают остальные. Тётя Даша говорит:

— Письмо от отца получили? Ну скажи, что там?

Помертвела девушка. Как сказать? Решила подождать, пусть хоть поедят. Тётя Даша стала сон рассказывать:

— Под пятницу будто бы я в корыте постирала чёрную юбку и белый платок, а платок стал серый-серый. Я юбку в речке выполоскала, а платок уронила, и его унесло течение.

Тут Елена и сказала, что отец сообщил о том, как погиб Иван Леонтьевич.

– Тётя Даша ложку выронила, как начала кричать. Во дворе Пётр Леонтьевич жил, сестры говорят:

– Может, это неправда, может, ошибка, может, жив.

Через несколько дней пришла похоронка. Перед самой победой погиб! Когда папа вернулся с фронта, тётя Даша пришла к нам, стала расспрашивать о муже и потеряла сознание.

Почти все сверстники Елены Ивановны погибли на фронте. Николаю Иванову приглянулась Елена Жендубаева. Учились вместе в школе. Он на два класса вперёд. В первые дни войны ребят призвали в армию. Коля пришёл днём. Поговорили, и он ушёл. Прислал всего одно письмо, а через месяц погиб.

— В 1948 году я поехала в гости к троюродной сестре в Сухуми. Там и встретила своего суженого. Красивый, умный, грамотный. Потом мы жили под Москвой. Муж работал машинистом паровоза и играл в железнодорожном оркестре на трубе. Меня сильно тянуло домой, к родным, в станицу, и мы приехали в Суворовскую. Обжились. Подняли троих детей. Двух дочерей и сына. Сын умер от болезни, схоронила мужа.

Семеро внуков у Елены Ивановны. Правнуки пошли. Дом. Огород. Забот хватает, но она ещё в церкви несёт послушание, а каждое воскресенье, принарядившись, идёт в храм.

Вечер. Затеплив лампадку, повязав заветную косынку с «выбивкой», становится старая казачка на колени у образов, благодарит Бога за скорбь и за радость, просит мира и здоровья для всех людей и молит:

– Помяни, Господи в Царствии Твоём весь мой род до двенадцатого колена. Сам ты, Господи, их имена знаешь. И немного подумав, добавляет:

– Господи, спаси живущих на Руси.



Жили-были...


Омойся скорбями душа,
Возрадуйся сердце печалью,
И радость грядущего дня
Исполни свой гимн величальный.
Елена Камышная


Михаил Тимофеевич Ягодкин медленно шёл по улице. Он часто останавливался и искал глазами номера на домах. Улица была длинной, дорога прямой и ровной. Заборы выкрашены, яблони, груши, вишни, виноград. Дети носятся табунком. Пошла старуха с клюкой, чистенькая в цветастом платочке. Станица. Казаки. Михаилу Тимофеевичу стало тепло и уютно. Он искал свою двоюродную сестру Наденьку Чепко, с которой расстался очень давно. Вот уже много лет не было от неё ни слуху, ни духу. Михаил Тимофеевич хотел этой встречи и боялся. Боялся встречи с прошлым, потому что уже не было сил вновь переживать пережитое.

Он нашёл её домик. Сердце так заколотилось, что не смог сам кликнуть хозяев. Попросил прохожего. Вышла пожилая женщина. Что-то родное, знакомое пробивалось в её лице сквозь морщины:

— Надя, Наденька, родная! Не узнаёшь меня?! И я бы тебя не узнал. Столько лет прошло!

Надежда подошла поближе и всмотрелась в старика. Совсем чужое лицо, только ямочка на щеке.

— Миша, братик, неужели это ты?

Они долго стояли, прижавшись, друг к другу. Вот оно — счастье человеческое.

Как-то я приехала к родным в станицу. А мне и говорят:

— А ты знаешь, что у нас какие-то Лобовы появились. Домик тут неподалёку купили. Они из Закавказья приехали. Из Грузии, что ли. Да ты не волнуйся, это, скорее всего, однофамильцы.

Как однофамильцы? Не может быть! В Суворовскую они не приехали, а вернулись. Лобовы. Это только родственники.

Идти долго не пришлось. На зов вышел старик. Он был так похож на моего отца, что я не выдержала и бросилась ему на шею:

– Вы Лобов и вы — дядя Ванечка!

– Да. А вы кто?

– Я — Михаила Ивановича Лобова дочь.

– Миша живой?

– Никого уже нет.

Дядя Ваня познакомил меня со своей женой Надеждой Ивановной, сыном Юрой, невесткой Галиной. После небольшого застолья тётя Надя сказала:

— Очень тебя прошу, поищи в Кисловодске Чепко. Может, быть кто-то жив, а ещё у меня был брат Ягодкин Михаил Тимофеевич.

Я была знакома с Михаилом Тимофеевичем, но виду не подала. Уж очень хотелось сделать сюрприз тёте. Когда Михаил Тимофеевич узнал, что здесь, почти рядом, живёт его сестра Наденька, то от радости не знал что делать. Он стыдился своих слёз, а я успокаивала:

— Поплачьте, будет легче.

И вот старики сидят со своими родными в музее Кисловодской гимназии № 19. Совсем недавно мы провели здесь встречу Поповых, Святогоровых, Шипиловых, Алексеевых, Ясносекирских. Все они близкие родственники, проживая в одном городе, не знали друг друга, а уж степени родства тем более. Помог всех созвать Владимир Ильич Попов, он и создал родословную Поповых. На встречу собрались более 150 человек! Сколько было воспоминаний, радости и сколько слёз!

Михаилу Тимофеевичу уже за восемьдесят, и Надежде Ивановне почти столько же. Не нарадуются, не наговорятся.

– У нас в станице все атаманы были что надо. Это сегодня, когда казачество выбили, мало таких, как были. Вот уж верно сказано, что каждый казак атаман, но не каждый атаман казак. Атаман, прежде всего, должен быть во всём примером. Твой дед Агафон Филиппович Чепко какой атаман был! При нём школу построили! Так и зовут казачьей. Сто лет.

– Сейчас я вспомнила, как один казак напился и начал жену гонять. Его мать вступилась, а он её и ударил. Собрали сход. Старейшины решили отрубить казаку ту руку, которой он мать ударил. Он на колени упал, стал просить у всех прошения. Как ему жить без руки. У него же семья, её кормить надо! Пожалели. Заменили поркой. Чуть ли не до смерти забили. Вот как учили отца и мать уважать. У атамана было много помощников. И не только старейшины. Десятники обеспечивали полный надзор, а это же порядок. Десятник отвечал за 10 домов на своей улице. Если какая баба выливала помои или высыпала мусор на улице, то казаку пять плетей давали, а он уж потом с домашних спрашивал.

— Мой папа рассказывал про Козьменко, что он всем атаманам был атаман. При нём идеальная чистота в станице была и порядок. Он останавливал каждую бричку и проверял, есть ли лопата, чтобы ямки на дороге засыпать. Вот так и содержали дороги в порядке.

— А ты знаешь, что при нём нам ессентучане водопровод построили. В Воровской балке начинался Малый Ессентучок. Балка принадлежала Кисловодской станице. Ессентукские казаки говорят: «Мы вашу воду возьмём, если разрешите». Атаман согласился при условии, если они построят сторожку у выхода воды, поставят большую колоду, чтобы, не распрягая, можно было поить быков и лошадей. Ессентукские казаки выроют канавы, а кисловодские проложат трубы и засыплют. Ессентучане установят несколько колонок.

Резервуар построили. Он и сейчас стоит на горе по улице Целинной. Там дом электросети. Водопровод тогда проложили до улицы Шоссейной. Моста не было и переезда тоже, а ниже, на улице Главной, колонка была, где пересекаются Главная с Водопойной. Колонка стояла у церкви и ещё две против переезда на Главной. По Водопойной к речке Берёзовке шли два спуска. Там скот поили.

— Возле спуска у Пензелеевых два дома было, а ещё Занозин дом стоял. Кирпичный. На Полтавской жили Манагоровы и дед «Передум». У него маленький кирпичный дом был там, где сейчас трасса. От этого домика вниз — Коротенко, Лысенко, Бакуны. От них прямо упираешься в Малороссийскую. Угловой полутораэтажный дом — Занозиных. Их не высылали. Вниз по спуску жили Гордиенко, а напротив два дома Чепко. Рядом жили Гриценко и Митлицкие. По проходу на речку, на горке — Гавриловы. Пруд там был большой. Трава зелёная. Просторно, места много. Потом Рытиковы жили, на Узкой улице Репко. Там же дочь Ясносекирского, что была Илье Ягодкину сестрой. Моя мама — в полутораэтажном доме возле церкви. Лестница там была. У Карпа Ивановича Дводненко, да ещё у Чепко двухэтажные дома были.

– Их выслали в Таджикистан. Сын Карпа Ивановича, Иван Карпович Дводненко, погиб на войне. Герой Советского Союза.

– Да ты что?!

– Дом Чепко за железной дорогой до сих пор стоит. Емельяненко ещё жили под горой. Они три брата там построились, потом на их месте построили стадион.

Родилась Надежда Ивановна Чепко в Кисловодской станице. Служили все родичи во 2-м Волгском казачьем полку. Жили на том месте, где сегодня расположена фабрика «Динамо». В семье были дети: Надя, Мария, Валя, Коля, Нина. Нина умерла в младенчестве. Отец, Иван Николаевич, не служил по болезни. Деда она не помнила. Бабушка была очень старая. Она была Чепко, жила у дочери Тамары Емельяненко. Самые близкие родичи — Доценко и Ягодкины. Брат отца Надежды Ивановны — Чепко Нестор Агафонович был офицером, ушёл за границу. Жил в Германии и умер во Франции. Это его отец был атаманом.

Занимались сельским хозяйством. У них были кони, коровы. Косилка, плуги, борона, конные грабли. Иван Николаевич джигитовал, участвовал на скачках, пел в хоре. Жили своим трудом. Вдруг пришли и сказали, чтобы отдали своё место колхозу, а им дадут другой дом. Казак упёрся: «Как это я вам своё родовое место отдам? Тут мой отец и дед жили, а я уйду? Нет!»

— Был голод. Отец караулил бураки. Сосед-старик, станичник, погибал с голоду. Отец ему оклунок бураков дал. А этот чёрт Тырло, фамилию его не помню, только прозвище, задержал. Тырло написал на отца заявление, папу посадили и выпустили. Он снова написал, что мой отец белый офицер, а он сроду им не был. Суд был на Минутке. Свидетели подтвердили, что отец никогда офицером не был. Офицером был его брат Нестор. Так и загнал Тырло моего отца на 10 лет в тюрьму. Потом кто-то написал на Тырло, и ему дали 20 лет, этому предателю. У Тырло осталось шестеро детей. Голодные, вшивые. Мама говорила: «Мои слёзы даром не упали».

Иван Николаевич отсидел 10 лет, и его сослали в Омск. За семьёй пришли через год, как забрали отца.

— Мама стирала бельё, дело было к обеду. Зашёл к нам сосед, переписал нас и бабушку. Она оказалась у нас в гостях. Мама говорит: «Она живёт у другой дочери». Но ему-то что? Внёс, подлец, в списки.

Бабушка старая-старая была. Надо было её в любой дом отвести, но мы не догадались. Схватил её сосед и повёл за собой. Она немощная, за ним не успевает, упала. Так он, собака, волоком по земле её тащил до станции. Изодрал всю до крови. Нас покидали на подводу и повезли на станцию. Ничего не дали с собой взять. Ни еды, ни одежды. Повезли. Жара. Три дня не давали пить. Дети так кричали, что до сих пор я их крик слышу. На остановках люди пытались выглянуть в окна, но конвоир сразу штыком в лицо, не разбирая, кто кричит, ребёнок или взрослый. Позже принесли кислючую густую кашу куском и кипятку. Это за двое суток! Привезли казаков в Северный Казахстан, в Асакаровку. Весь эшелон выгрузили. На станции стояли длинные столы, сбитые из досок. Дали поесть. Похлёбка — жуть!

— Не встречали Вы там Марию Ферапонтовну Ляшенко, в девичестве Лобову?
—
— Нет. Там только были наши. Минуткинские казаки. Стариков, детей и больных повезли на машинах. Одну женщину с поезда сняли почти мёртвой. Она умерла на другой день. У женщины была водянка. Кожа потрескалась на руках и ногах. Вода текла. Как могли такую больную высылать?
—
Остальных погнали по этапу. Привезли Наденьку с братьями и бабушкой засветло, взрослые пришли глубокой ночью. Стали всех загонять в землянки. По четыре-пять семей в одну, спускались вниз, как в подвал. Потолок из брёвен и присыпан землёй, на полу сено. Утром увидели степь без края. Куда ни глянь, ровно. Чудно было и непривычно. Проволока, четыре вышки, на них солдаты, комендатура. Выходить за пределы поселения нельзя, иначе смерть. А голодно!!! Кушать хочется. Дети, рискуя жизнью, пролезали под проволокой, искали в степи щавель.

Бабушка умерла сразу, а через два дня на лагерь напали киргизы. Их выгнали с насиженного места, и они хотели вырезать всех в лагере. Киргизы были на верблюдах. Завязался бой, охрана киргизов отпугнула.

Несчастные люди! Как же им было тяжело, когда их вывозили из родных мест! Вот как стравливали народы! Теперь это «великое переселение» и даёт свои горькие, очень горькие плоды. Всё аукнулось через 80 лет. А виновных, как всегда, нет.

— Мне сразу подумалось, что мы все здесь умрём. Через месяц трёхлетний братик преставился. Все мы малярией заболели, да так тяжело, что вспомнить страшно. Мне 12 лет тогда было. Ляжешь на одну сторону, опухает всё, перевернёшься на другую, опухает эта сторона. Меня выносили на улицу, на солнце. Как-то лежала я во дворе и вижу: летят ангелы с крылышками. Летят ко мне и зовут. Я сразу поднялась, но тут же упала без сознания. Мама с сестрами плачут, кричат. Думали, что я умерла. Соседская старуха молитвы надо мной читать стала. Побежали за старухой-знахаркой. И вдруг я глаза открыла. Бабка ко мне. Взяла за руку: «Пульс! Живая!»

С нами многих из станицы выслали. Рядом жили родные братья мамы — Ягодкин Семён, и Тимофей. Николаю Ягодкину удалось высылки избежать. Его жена работала в стансовете, узнала, что и их вышлют, сразу собрались и уехали в Ленинград, потом в Минск. Николай там работал в министерстве и написал письмо Сталину. От Сталина к нам в ссылку пришло письмо. Нас освободили, дали на дорогу продуктов. Ехали мы домой, как короли. В скором поезде.

— Наденька, — вступил в разговор Михаил Тимофеевич, — в Асакаровский район тогдашней Акмолинской области были сосланы часть казаков из станицы Бекешевской, и наших, минуткинских, в 1934 году. Сослали туда нашего Фёдора Калашникова. Вместе с ними пришёл эшелон. В дороге людей напоили водой, которой заправляли паровозы. Все заболели дизентерией, и пришёл к станции назначения эшелон с покойниками. Все двери были закручены толстой проволокой. На красных «телятниках» аршинными буквами мелом было написано: «Добровольные переселенцы».

Проволоку раскрутили. Во всех вагонах лежали мертвецы, только в одном из них оказался полуживой годовалый малыш.

В Кисловодск вернулись Чепко зимой. Всё добро было разграблено, в доме жили чужие люди. Семью Ивана Чепко поселили в доме напротив, у Грищенко в кухне. Голодуха. На колхозных полях осталась кукуруза. Её завалило снегом. Надя с матерью пошли за кукурузой. Босые. Обуть нечего. Ковыряли кукурузу голыми руками. Руки и ноги обморозили. Объездчик подъехал и давай плетью бить.

— Мы с мамой на колени упали, молим пощадить, а он хлещет. Отнял мёрзлые початки и отпустил.

На другой день Надя с матерью вновь пошли за кукурузой. Наковыряли из снега и, сколько смогли, принесли домой. Как смогли, напарили в печке и впервые за несколько дней поели. Кукуруза была жёсткой. С голоду наглотались целиком, а потом такие боли в животе начались, хоть на стенку лезь.

Тут-то и случилась ещё одна беда. Выкрали документы. Мать снова лишили гражданских прав и выслали вместе с сестрой Марией. Наде в ту пору было уже 13 лет, и она работала нянькой у одних хороших людей. Легко управлялась с двумя маленькими детьми. Одному был один месяц, а другому два годика. Хозяйка с мужем работали в санатории. Она никому не говорила, что девочка — прислуга, а при людях называла Надю сестрой. Девочка была работящей, ловкой и хозяйка в ней души не чаяла. Через несколько месяцев вернулись из ссылки Елена Афанасьевна Чепко (Ягодкина), мать Нади, и сестра Мария. Они бежали с мест поселения. Елена Афанасьевна устроилась на работу в строительную бригаду в санаторий. Со временем Надя вышла замуж, родила девочку, но брак был недолгим. Вместе с Еленой Афанасьевной работал Лобов Иван Александрович. Он жил в общежитии строителей и учился в вечерней школе.

— В станице Суворовской у меня была жена Наталья и маленький сынишка Лёня. Поженили нас насильно, по сговору. Вскоре Наташа вышла замуж, и я забрал ребёнка. Моя мама была Найдёновой, как её звали, я не знаю. Она умерла, когда я был грудным. Тяжёлая жизнь была, трудная. В бегах, горестях и бедах. Не жизнь, а сплошная трагедия. Я разговаривал со многими людьми и ни одного не встретил, чтобы можно было порадоваться: «Вот он, счастливый, какую завидную жизнь прожил!» Нашему поколению, особенно казакам, нечего вспомнить. Одни муки. Не дай Бог никому такую жизнь. Повезло мне с Надеждой. Она Лёне стала родней родной матери. Взяли меня на Финскую войну, но когда мы прибыли на место назначения, война закончилась. Вернулся в Кисловодск, а Лёни нету. Приехала Наташа и забрала его.

В 1941 году направили Ивана Александровича в командировку в Тбилиси на авиазавод. Начальство заметило трезвого, умелого рабочего. Завод был оборонный и Иван получил бронь. Работал слесарем 6-го разряда. Потом разрешили вызвать в Тбилиси семью.

– Весной 1942 года я выехал срочно в Кисловодск. Тяжело заболела тёща Елена Афанасьевна. Еду в электричке. В вагоне ко мне подошёл подросток в армейской форме. Закопчённый, худой, замученный. Он уставился на меня и говорит:

– А вы меня не узнаёте?

Да с такой болью в глаза смотрит. Я говорю:

– Нет!

— Я же ваш сын Лёня!

У меня сердце аж съёжилось от неожиданности. Еле с собой совладал!

Забрал отец с собой сына, привёз в Тбилиси. Никаких документов у мальчика не было. Ни метрических, ни об образовании. Надежда Ивановна работала уборщицей в школе, поговорила с директором, а он сказал, что, если документов нет, можно принять только в первый класс.

Мальчику 12 лет и в первый класс! Как Ломоносов. Он упёрся и в школу не пошёл. Обратилась Надежда Ивановна в ФЗУ.

Директор взял мальчонку с условием, что приёмная мать будет помогать его жене по хозяйству и мыть полы в училище.

— Так попала я в заложники. Помою полы в ФЗУ, бегу за обедом для директора и его семьи. За это он давал мне кроме зарплаты 800 граммов хлеба. Потом бегу мыть полы в школе. Дома маленький сын Саша один. Замкну его, а у самой сердце болит, как же он там.

Пришло в училище пополнение. Привезли подростков-грузин из разных сёл. Пошла Надежда Ивановна за тряпкой в свой закуток и увидела этих ребят. Стоят они все голые, трусят свои обноски, а вши сыплются, как дождь. Дети их ногами топчут. Тела все в болячках, расчёсаны до крови. Смотреть на детей было невозможно. Такие измождённые, а глаза! Глаза нельзя всю жизнь забыть. Дети ещё, а какая мука в них застыла. Вымоет Надежда Ивановна Лёню, одежду выварит, а он пойдёт на занятия, и снова вши кишмя кишат. Так и стал Лёня ей сыном. Больше, чем о своих, о нём переживала. Родственники со стороны его матери говорят:

– Сколько ты там с мачехой жил, всего лет пять! А он им:

– Да не пять, а все двадцать пять.

— Семья наша после войны ещё увеличилась. Родился сын Юра. Друг друга дети любят, о нас заботятся. Света живёт в Иванове, Саша в Москве, Лёня в Железноводске. Остались мы с младшеньким Юрой. Как начали бесы крутить всем мозги и народы стравливать, продали мы «за шапку сухарей» квартиру в Тбилиси и приехали в Суворовскую. Тосковали очень. Ведь там у нас остались соседи, друзья.

Юра до сих пор не может привыкнуть к новому месту. Работы нет, а он хороший специалист по автоматике. Работал с отцом на авиазаводе, техникум окончил, и вот теперь не у дел. Теперь в огороде копается. Света в Иванове, в институте преподаёт, уже давно пенсионерка, да разве на эту пенсию можно прожить?

— Дети приезжали каждый год. Вместе семья собиралась. Нам с дедом радость и детям тоже. А сейчас что? Совсем скудно стали жить. Тоскуем. Внуков не видим. Состарились мы с дедом как-то незаметно. Четверых детей воспитали. Живём одними воспоминаниями. Прожили мы с Ваней в любви и согласии. За всю жизнь ни разу слова друг другу поганого не сказали. Много перенесли лишений в жизни, но спасла нас любовь. Парой мы были красивой. Когда вместе шли, все люди оглядывались, а сейчас на кого похожи стали?! Одно слово, старики. Живём теперь, как в той сказке: «Жили-были старик со старухой».



Лёлины рассказы


Сегодня принёс почтальон большой пакет от замечательного человека — Виктора Ивановича Лихоносова. Писатель. Лауреат Государственной премии, премий А.Н. Толстого и М.А.Шолохова, обладатель множества званий и наград. Добрейший Виктор Иванович обнаружил в Краснодарском краевом государственном архиве приговоры станиц Суворовской, Бекешевской, Баталпашинской и прислал мне их копии, переписав сотни фамилий. Здесь же, в конверте, оказался лист № 1673 «Выпись из метрической книги умерших в 1894 году, выданная приставом станицы Суворовской». Подписи священников Иоанна Крылова и исполняющего дело псаломщика Василия Вознесенского.

Стоп! Батюшка Крылов? Открываю свои записи. Это тетрадь с надписью «Лёлины рассказы». Лелей я зову Елену Михайловну Лобову, в замужестве Свидину, родную сестру моего деда Ивана Михайловича. Совсем молодой попала она в ссылку в Среднюю Азию. Там у неё умерло двое детей, муж — в Великую Отечественную от ранения, полученного на фронте. Она одна подняла и воспитала двух дочерей. Сейчас ей восемьдесят шесть лет, но Лёля сохранила такую свежесть памяти и сердца, что язык не поворачивается назвать её бабушкой. Рассказчица великолепная. Речь красочная, эмоциональная. Я стараюсь не пропустить ни одного междометия, ни жеста. Хочу запомнить каждое движение руки, выражение лица, особенно глаз. Только Рембрандт мог передать своей кистью глаза старого человека. Они когда-то потрясли меня в Русском музее. Бездна чувств, приглушённых годами и муками. Такие глаза у Лёли.

— Батюшка Крылов был у нас священником. Любимец станичный — отец Иоанн. Дом его был на площади возле церкви. Жену звали Марией, а по станичному — «Лошадиная матушка». Удивительная была женщина. Попадья, а курила и в карты играла. Была ещё слабость и страсть — кони. Всем казакам ездила она выбирать коней на ярмарку, под Пятигорск. Никому не отказывала.

Кто помнит её в станице? А батюшку Иоанна? Кто остался после них на земле? Была дочь, умерла молодой. Все они, Крыловы, — семья батюшки, похоронены в склепе, на кладбище, а церкви-то нет. Всё разрушили.

– Отец Иоанн отпевал твоего деда и моего брата Ивана, а матушка на ярмарке выбрала ему строевого коня Аихача. Конь был — загляденье. Воевал с ним брат на Туретчине, в Персии, с ним и в Палестине был.

– Как в Палестине? — спрашиваю.

– Так, в Палестине. У гроба Господня, на горе Афон. Во всех святых местах в Иерусалиме. Уже перед революцией.

– А ты ничего не путаешь?

– Да разве можно что спутать или забыть? Я каждую ночь, как в кино, всю свою жизнь вижу.

— Ты не обижайся, родная, но расскажи, Лёлечка, всё по порядку.

– Нас было четверо у отца: старший Иван, Мария, Анастасия и я. Отец мой — Лобов Михаил Ферапонтович на службе, на войне, да в Конвое 15 лет. Дед Ферапонт Васильевич — тоже воякой был добрым, вся грудь в крестах. Ты же нашла запись в архиве?

– Да, в книге Василия Толстова «История Хопёрского полка»: «Наградить знаком отличия военного ордена, за боевые подвиги в Турецкую войну в 1877 году, приказного Ферапонта Лобова, станица Суворовская», — и там же сообщение, что в мае 1854 года награжден Василий Лобов.

– Правильно, звали моего дедушку Ферапонт Васильевич. Это твой пращур. У Ферапонта Васильевича было четверо сыновей: Семён, Иван, Александр и Михаил. Мы от Михаила. Ещё три дочери: Мария, Анна и Матрёна. Женился Михаил на Бекичевой Анне Павловне. Отец строгий был. Родителей мы звали на «Вы». Уважительно, с трепетом относились к пожилым. Если кто плохо вёл себя на улице, любой взрослый мог залепить оплеуху, но и хвалили за благое дело. Если шёл по улице учёный человек, так не только дети кланялись учителю или фельдшеру, — старики шапку снимали.

– Скажи, Лёля, а дети сквернословили?

– Да что ты? Дрались между собой, не без этого, а так старались вести себя достойно.

– Клички были? Прозвища?

– О! Да с этим делом у нас полный порядок был. У Евренко был сын Петя. Его детей звали Петюшкины. Свидиных — Леоновы, потому что их отец был Леонтием. Нас звали Ферапонтовы, по дедушке Ферапонту. А «Лапша», «Буданочка», «Юрзочка», «Кукарека», «Корольки», «Галушка»... Как-то Ваня Гетманов заявил: «Ребята, я буду князь». И всё. Дети, внуки — все стали Князевыми. А вот знаешь, Гриша Свидин по-станичному — «Цуня». Он имел привычку сказать: «Де же мои цуни?», — когда обувь искал. Так Цунёй и остался. И внуки, и правнуки «Цунями» стали. Одного из Остроуховых звали «Бадрижанин». С фамилиями трудно в станице, а вот по прозвищам и ищи. Прозвище в станице на первом месте.

– Лёля, а ты, видно, шкодливая была?

– И шкодливая, и весёлая. Вся порода у нас такая. Особенно твой дед Иван. Допекла я его однажды, так он вот, что придумал. На улице мороз крепкий, снег в колено. Ваня управил лошадей, промёрз. Зашёл в дом, да и говорит: «А у нас на замке, что на амбаре, варенье выступило». Я на печке, слышу. Надо же — варенье на замке! Вот здорово! Жду, пока заснут. Ждала долго, чуть сама не задремала. Оделась, тихонько прошмыгнула в сенцы, — и во двор. А там луна, снег рыпить под ногами. Обошла дом — к амбару, а замок весь в инее. Где ж варенье? Лизнула. Ой! Язык так и прилип! Кровь, иду, реву. Долго я брата корила, язык болел. Сердобольный был твой дед. Кошек, собак подбирал. Больных лечил. Однажды дудака (дрофу) принёс домой, долго он с ним нянчился, потом отвезли мы его с Ваней далеко в степь и выпустили.

Жили мы крепко. У отца строевой конь был — Мишачок, у брата — Лихач. Была ещё пара рабочих лошадей. Отец мой был лучший в станице хозяин. Любил чистоту и порядок. Весь инвентарь: букарь, грабли, плуг, культиватор — всё стояло на досках под навесом и укрыто брезентом. Там же сноповязалка английская.

– Какая?

– Да английская. И не одни мы имели сноповязалку. В нашем квартале у всех они были. И у Никитиных, и у Мищенковых, и у Евренковых. Послали деньги в Англию почтой, получили заказ в ящике. Ездили за сноповязалкой в Курсавку. Она была конная, возила пара лошадей, косила и снопы вязала. При ней ещё был бочонок с маслом, пять литров, для смазки. Снопики были маленькие, аккуратные. Легко можно поднять и молотить. Половину урожая молотили на току, остальное дома.

– Лёль, а куда ж девали излишки?

– Продавали, возили зерно в Курсавку. Там ссыпку держала наша тётя — Мария Ферапонтовна, а уж они зерно потом отправляли в Германию и Австрию.

– Лёля, а урожаи были хорошие?

– Да что ты! Сами же хозяйничали. Работали, как каторжные.

– Скажи, а ссорились между собой твои родители?

–  Ругала мама отца за то, что сеял много. Он на службе, а сил не хватало. Когда было ссориться? Некогда было. Работали.

– Скажи, у дедушки со своим отцом распри были?

– Редко. Как-то, уже в революцию, папа стал Ване выговаривать, что у Александра сын Фёдор пулемёт у матросов отбил, сотником стал. Иван отстегнул карман на груди, достал офицерские погоны и говорит: «Нате вам». Он их в Персидском походе заслужил.

– Послушай, а Фёдор — сын Александра Ферапонтовича? Мне папа рассказывал, как Фёдор с братом Николаем скрывались от красных в балке за нашей станицей, в сторону Бекешевской. К ним ещё подросток пристал, вошёл в доверие, а потом зарубил их сонными и ушёл к красным. Коленьке ещё восемнадцати не было.

– Правильно, Фёдор жил ещё несколько дней, но никто помощи не мог ему оказать. Красные полстаницы тогда сожгли и вырубили, а Бекешевскую почти всю. Особенно у нас злобствовали донцы, свои же казаки. Так и умер Фёдор без помощи.

Смотрю я на Лёлю и думаю: «Есть ли на земле такое место, где скопилось бы столько злобы и ненависти? Есть ли на земле народ, который настолько утратил ориентиры, что брат может убить брата, отец — сына, и есть ли ещё народ, способный столько вынести?».

– Лёля, а ты хорошо помнишь моего дедушку, каким он был?

– Высокий. Чернявый. Кожа белая-белая, румянец во всю щеку. Глаза не голубые, а серо-синие. Высокий, стройный. В станице мало было таких красивых людей, как наш Ванечка. Приехал он с фронта совсем больной. Были они в каком-то страшном походе, еле на коне сидел. Чуть стал поправляться, поднялись казаки против матросов и красных. Отец мой тогда атаманом был. Сам Ваню проводил, помог на коня сесть. Вскоре нашла его шальная пуля. Было это на третий день Пасхи — 22 апреля 1919 года. Дядя Иван Ферапонтович привёз Ванюшу убитым и коня Аихача привёл. Потерялись Ивановы дети, как выслали их, так и пропали.

— Лёля, мы их найдём. Нашлись же Лобовы под Будённовском. В Пятигорск приехал из Днепропетровска Василий Александрович Лобов. В Пятигорске уже давно живёт Тамара Николаевна Лобова.

Терзаю Лёлю:

— А дальше?

– А дальше вот что было. Мама наша в тифу была, без памяти. Не знала, что Ванюшу похоронили. Спрятали Лихача, не выводили даже на прогулку. Я и поила его, и кормила, чтобы мама не увидела. Стала она поправляться, шатает её из стороны в сторону. Пошла мама по двору и всё на конюшню смотрит, всё норовит туда пройти, а сил нету. Села на лавке и говорит: «А чей это конь на конюшне? Сдаётся мне, что конь Ванюшин». Почуяло сердце беду, а тут сыночек Ванин Феденька: «Бабуня, а мово папу в ямку зарыли». Ахнула мама, упала как подкошенная, и опять слегла. Совсем мало времени прошло — папу замучили.

Прабабушка моя Анна. Анна Павловна Лобова, в девичестве Бекичева. Имя-то ей какое дали — «Благодать». У меня родилась дочь.

Папа спрашивает:

– Как же, доня, назовёшь внучку? И я тихо ему на ухо:

– Анной. Обрадовался папа:

— Да если твоей дочери достанется хоть одна сотая от моей бабушки — это уже будет человек.

Умерла Анна Павловна в 1946 году в Средней Азии, а я помню её руки, её тепло. Помню бараки, ссылку. Помню всех нас, детей, которые росли возле неё. Мы — голодные, замусоленные. Отловит нас бабуня и давай в арыке мыть. Своих детей полно, а она ещё и таджичат позовёт, отмоет, причешет, у кого волосы. Мы, в основном, все лысые были (в целях профилактики педикулеза). Даст баба Аня что-нибудь жевнуть, приласкает.

Помню её, даже в старости красивую, аккуратную, чистую. Бабуне было около 80 лет, и, как любой старый человек, она попросила дочерей приготовить одежду и всё, что положено «на смерть». Чего это стоило в войну, в голодуху, с кучей детей, без мужчин!? Есть нечего, а она тут «на смерть». Приготовили. Соседка умерла, хоронить не в чем. Собрала бабуня всё своё и отнесла. Было это не один раз. Её поговорка осталась законом для нашей семьи: «Не смотри кто — выше, а смотри кто — ниже».

Дров и угля не было, топили, чем попадя. Воду летом грели на солнце. Благо, жара больше 50 градусов. Поставит бабуня ведро, только отвернётся, а я уже сижу в нём: «Ах, ты, грец!» Мне не выскочить, маленькая, толкну ведро и бегом на четырёх. Ведро так манило меня, что проделывала это не один раз в день. Жалела бабуня нас всех и любила. Родителей мы не видели. Отцы на фронте, а матери сутками не выходили с завода. Так и была у нас баба Аня и защитница, и кормилица, и мать, и отец.

– Лёля, а меня маленькую помнишь?

– Да уж тебя не забыть. Что только с тобой не приключалось! То за шакалом ночью ушла, то в арыке тонула, а то вовсе потерялась, еле нашли.

– Про шакала чуточку помню. Бог меня тогда спас. Ещё козу и козлёнка Борьку.

– Козу вы с Борькой вместе сосали. Всё мама караулила. То тебя, то Борьку отгоняла. А ещё с тобой у меня связано вот что. В войну тебе четырёх лет не было. Горе тогда перехлестывало через край, люди с ужасом ждали почтальонов. Сколько похоронок было! От беды стали гадать, снам верить и всему, что вселяло хоть какую-то надежду. Заметь, чем тяжелее жизнь, тем суевернее люди. Ты имела какой-то дар. У тебя спрашивали, вернётся солдат домой или нет. Ты очень плакала, но никогда не ошибалась в ответах.

– Я помню. Меня одна тётя спросила о муже, я ей сказала: «Ваш папа убитый». Она обиделась и мне: «Это твой папа убит, а наш жив». «Нет, ваш убитый, а мой домой едет». Пришла соседям похоронка.

– Знаешь, как мы поразились, когда Михаил домой вскорости вернулся. Мы же никогда и ни во что, кроме Господа, не верили. Ни в приметы, ни в гадания, ни в какую другую чепуху.

– Лёля, а я забегаю домой, из-за шкафа — бритый затылок и белая нижняя рубашка. Папка не поместился весь, я его сразу увидела. Он мне, уже взрослой, рассказывал про то, как домой с фронта ехали. Поезд поднимался на какую-то возвышенность, вдруг два вагона отцепились и с бешеной скоростью — вниз. Чудом вагоны не слетели с рельсов. Папа остался жив.

– Ты вся в него. Отцова дочь.

– Лёля, а кого ещё помнишь?

– Тетю Марию Ферапонтовну. Жили они в Курсавке. Вышла тётя за Пимена Аяшенко. Это они имели ссыпку. Тётя добрая была. Богатая, но никого не забывала. Всем помогала.

– Мне рассказывал Иван Александрович, что в Суворовку вернулся из Тбилиси, о том, что тётя засаливала огурцы в бочках, а потом их зачем-то бросали в пруд, предварительно хорошо забив.

— Э! Тётя была великой труженицей. И хлебосольной и хозяйственной. Дочь их Тая вышла замуж за немца Эдуарда Фёдоровича, фамилию не могу вспомнить. Он был мукомолом. Дочь у них была и сын. Выслали их в Казахстан, всё у них отняли. Следы всей семьи пропали ещё до войны.

– Как выслали? А Костя, он же красным был!

– О, Костя — особая история. Он же учился в Ставропольском юнкерском училище, Ляшенко Константин Пименович. Ох, и любила его моя мама! Как приедет к нам в Суворовскую на каникулы, сразу начинает церковные службы служить. Он попал под влияние социалистов, и пошло! С Ваней, твоим дедом, часто шушукался, против царя настраивал, а тот ему возражал или вообще отмалчивался. Когда поветку ломали, летнюю кухню, в стене нашли «Капитал» и «Манифест». Это Костя Ванюше дал. Офицером Костя участвовал в заговоре. Заговор раскрыли, Костю долго держали в подвале, и он заболел туберкулёзом. Мама возила ему продукты в Курсавку. Когда красные пришли, пощады никому не было. Кого в расход, кого в тюрьму, а Костиных родителей в ссылку. Раскулачили, всё отняли, а Косте дали комнату, как пострадавшему от царского режима. Совсем молодым умер. Мама вспоминала: «Сяду к нему на кровать, возьму его за руку, а Костя плачет».

Занялся новый день. Полно дел в доме, а я снова с Лёлей за столом и с заветной тетрадочкой.

– Расскажи, Лёля, ещё кого помнишь.

– Священника помню. Отца Александра Багриенко. Он приехал к нам из Ставрополя. Тогда ему было под сорок. Сослали его в Таджикистан. Вот он говорил, что красивее нашей церкви нигде не видывал. Стояла она на площади, видна была из Ессентуков, а колокол слышали за много верст. Помню крещение. Вся станица участвовала в крестном ходе. Наш сосед, дед Колесников, нёс крест с непокрытой головой. Мороз крепкий, голова у деда бритая, кожа аж потрескалась. Всю жизнь он ходил без шапки. Летом казаки носили шляпы. Шапку в помещении снимали все. Если было холодно в церкви, то натягивали башлык. Снимали шапку перед заслуженными людьми. Покойника несли с непокрытой головой.

– А коня вели?

— А как же, всё по казачьему чину.

– А чем благословляли казака?

– Иконой Спасителя, а женщину — иконой Божией Матери. У нашей родственницы бабы Даши Евренковой весь угол был в образах.

– А наши?

— Наших нет. Расстреливали тогда за иконы. Мы сразу благословение моего отца закопали в огороде. Замотали хорошо, вроде как надо всё сделали. Достали её через несколько лет, но икона сильно испортилась. Открыли церковь в Душанбе, я хотела её туда отнести, но потом постеснялась. Сильно она плохая стала. Куда девать? Я и придумала. Пошли мы с сестрой Анастасией на могилу к маме и зарыли там. Осталась одна, та, в которую Шура Никитина стреляла.

В тридцатые годы это было. Однажды выпила Шура крепко и давай стрелять в икону из нагана. Три пули прошили образ. Мамаша моя — крупная женщина, строгая. Схватила она плеть с гвоздя, зажала между ног Шуркину голову и давай сечь.

— Как же она бабуню не застрелила? Тогда в её руках такая власть была! И в ЧК могла сдать!

– Не знаю, не сдала, как бы то ни было, а все родные её боялись. Только мама моя положилась на Волю Божию, высекла, и всё тут.

Никогда не собиралась я в дорогу так быстро. Вечером заглянула в почтовый ящик — письмо от Лёли! Из деревни Потапово Гагаринского района. Утром я уже стояла с сыном у кассы железнодорожного вокзала, а через час ехала московским поездом в бывший Гжатск, на родину кумира моей молодости — Юрия Алексеевича Гагарина. Ни в мечтах не грезился, ни во сне не снился мне этот город, который находится в четырёх часах езды электричкой от Москвы.

Автовокзал в Гагарине прямо у железнодорожной платформы. Дома я, конечно, нагрузила хурджины, но горячительного надо было купить. Выскочила на улицу, а это улица Строителей. Да на ней же в двадцать пятом доме живут мои родственники Рая и Анатолий! Беженцы из Таджикистана. Я к ним. Звоню в квартиру, а сзади подошла женщина: «Вы к кому?» Молчу. Открыл дверь хозяин: «Вам кого?» Молча раздеваюсь, хожу по квартире, разглядываю, как живут. Они: «Кто вы, да к кому?»

— Ну к кому, если не к вам? Родных уже не узнаёте?!

Через полчаса я ехала на «Жигулях» в деревню Потапово. Смоленская область — равнина, Русь. Чудное место. Перелески, смешанные леса, речки, промёрзшие до дна, снег. Холодно, но не стыло. Природа здесь излучает какое-то тепло, покой и уют. Дома и избы добротные, дрова аккуратно сложены. В каждом дворе коровы, кони, козы, машины.

Отлегло от сердца. Не пропадут мои родичи на новом месте. И взаправду, устроились они неплохо. Только всё здоровье растеряли, пока из Душанбе вырвались, да вещи, да родных. Лёля горюет: «Остались там старухи-соседки одинокие. Кому они там нужны посреди войны? Да дочь в Нуреке с внуком Мишенькой. Ни пешком к ним не дойдёшь, не долетишь, теперь и не доедешь».

Не зря печалилась Лёля о внуке Мишеньке. Вскоре после её смерти Миша с группой ребят пошёл в горы, наступил на мину... Так не стало ещё одного казака, который носил имя своего деда Михаила Аеонти-евича Свидина, умершего от ран в 1944 году.

Говорит Лёля, а у меня сердце заходится. Пошло по новому кругу. Высылка в Среднюю Азию. Там почти шестьдесят лет труда и мытарств. Сейчас они всё потеряли и чуть живые вырвались не в родную станицу, они там совершенно никому не нужны, а на Русь — матушку, в Смоленскую губернию. На своей земле нам, казакам, и теперь, оказывается, места нет.

Закончила я «Лёлины рассказы». Прочла своей соседке тёте Гале Петренко. Она у меня — первый слушатель, значит, и первая жертва.

– Ну как? — Спрашиваю.

– Да что ты всё о тяжелой жизни пишешь? Напиши что-нибудь другое.

– Хорошо, только вот вы, тётя Галя, расскажите мне о себе. Много ли вы на своём веку радовались?

Задумалась она, а потом и говорит:

— Не помню...

Вот то-то и оно.



А наша жизнь простая, как наречие


Алексей Матвеевич Мозговой — невысокого роста, коренастый, плечистый. Глаза голубые. Всё в нём выдаёт степняка. В чертах проступают и русские, и татары, и калмыки. Если это ему сказать — оскорбится.

— Я казак.

Конечно казак, с великой казачьей реки, с Дона. С верховий его, с Хопра. Фамилия у него древняя и не абы какая-то там из прозвищ и кличек, а Мозговые, значит, с мозгами были предки. Фамилия — это тебе не фунт изюму. Она для человека — всё. И прошлое, и настоящее, и будущее.

Непросто разговорить Алексея Матвеевича.

— Всю жизнь в себе всё хранил. Боялся что-либо спутать или забыть. Наверное, время пришло. По рассказам родных я похож на родную сестру моей матери Марию Белицину. У мамы было много сестёр. Одна из них ушла в монастырь. Екатерина умерла в 95 лет. Она имела троих сыновей. Во время выселения, а было несколько потоков, тётю Катю выслали в Арзгир, а её мужа в Сибирь, где он и погиб. Дедушка Белицин Григорий Григорьевич, отец моей матери Матрёны Григорьевны, умер от голода.

Марк Маркович Мозговой работал у одного из моих дедов. Была у него весёлая фамилия Бабарыкин. Дед имел молотилку, мануфактуру, немножко торговал и становился на ноги. В 1927 году дедушку Бабарыкина посадили на телегу и больше его родные не видели.

В 1933-м умер от голода отец матери — Белицин Григорий Григорьевич, опухли от голода сестра Анечка, а ей шёл седьмой годик, и пятилетний брат Федя. Только благодаря тому, что Марк Маркович работал в депо и получал какой-то паёк, дети остались живы. Ели лебеду, подснежники, калачики, жмых.

— Отец родился в 1892 году. Было их в семье семеро. Старший — Сашко, за ним Иван, Андрей, Дуняха, Матвей, Владимир, Демьян. От Ивана остались 2 дочери. Они дожили до глубокой старости. Остались живы дети Владимира. Сын и дочь. Владимир был немой. Маленьким его дети выронили из колыски (люльки), и ребёнок с перепугу онемел. Он был богатырём. Необычайной красоты и громадной силы. Умер дядя Владимир в 1933 году. Пришёл он к моей бабушке Вере. Она дала ему солёный перец. Дядя его съел и умер. Детей Владимира воспитал брат Матвей. В этом же году скончался от голода дядя Иван. Матвей учился в церковно-приходской школе, но прилежания не было. Больно шустрый был, но учился неплохо.

В 1912 году Матвея Марковича призвали на действительную службу. Вскоре началась русско-турецкая война, и он во время боевых действий попал в плен. Целый месяц держали его турки в зиндане (глубокой земляной яме). Потом приехали фермеры и купили его, как раба. Два года трудился у турка казак. В 1917 году начался обмен военнопленными. Отец рассказывал сыну, что прибыл пароход и привёз 17000 лаптей. Это всё, что могло выделить Временное правительство для 17000 своих воинов, попавших в плен. Хозяин обул Матвея Марковича, сшил шинель и мундир, дал турецкую винтовку. Пленных доставили в Константинополь. Всю жизнь стояла перед глазами бухта, Босфор, Голубая мечеть. Красота этого города потрясла казака.

Пароход «Святой Пантелеймон» прибыл в Одессу. На нём были военнопленные разных национальностей. Грузин и других людей встречали, как героев. С песнями, вином, подарками. Только русских никто на берегу не ждал. Здесь же формировались военные отряды из добровольцев. С большими приключениями добрался Матвей Маркович до Курсавки. В это время на Ставрополье уже вовсю шла Гражданская война. В населённых пунктах создавались отряды самообороны. Они выставляли посты ночью. У всех вооружённых людей отбирали оружие и только потом впускали в станицы и сёла. Чтобы сохранить оружие, казак переспал в балке, а утром пришёл домой.

Шёл 18-й год. Прибыл домой Иван Матвеевич Мозговой. Он тоже служил на русско-турецком фронте. Прапорщик, награды. Вернулся с фронта по ранению. Наконец встретились братья в родном доме, а везде разгул. Шкуро собирает свои отряды, а Иван Кочубей свои. Кочубей мобилизует казаков, и Шкуро тоже. Шкуро захватил Саблю, захватил Александровскую. В это время кочубеевцы забрали прибывшего на побывку брата жены Матвея Марковича Мозгового — Фёдора Григорьевича Белинцина. Матвея Марковича — шкуровцы. В Сабле Матвея спросили:

– Ты присягу Царю-батюшке давал?

Казак решительно ответил:

— Кому я давал присягу, того уже нет, а вот вы — самозванцы. Ивана, как офицера в отпуске по ранению, не тронули. Матвея выпороли за дерзость и дали три дня на сборы. Иван с Матвеем по дороге домой договорились, что в случае гибели одного из братьев, живой должен будет воспитать его детей. Пока они ехали, Крым-Гиреевку заняли красные. Иван Кочубей въехал на коне в церковь, разогнал молящихся и выпорол батюшку.

Однажды выпороли и Марка Марковича, а дело было так. Зима. Бескормица. Вот-вот должна была отелиться корова. Остальной скот кормили будыльями и соломой, а кормилице — корове сохранили немного сена. Марк Маркович надел опорки (обрезанные валенки), взял вилы, пошёл к стожку за сеном и увидел казака, который дёргал сено из стожка для своего коня. Казак выхватил шашку и замахнулся на деда. Дед вилами перехватил шашку и сломал её. Марка Марковича схватили и привели к командиру, а им оказался однофамилец — полковник Мозговой. Деда поэтому белые не расстреляли, а только выпороли, и мобилизовали сына Матвея. Матвей Маркович управлял артиллерийской упряжкой. Под Армавиром упряжка не успела развернуться и застряла в болотце. Матвей вместе с другими попал в плен к красным. У красных оказались земляки — крым-гиреевцы. Они поручились за Матвея, поэтому его не расстреляли. Красные дали казаку коня, оставили саблю, но оружие должен добыть в бою сам. Так Матвей попал в отряд, который вошёл в Ставропольскую дивизию. С ней Матвей Мозговой приближался с боями к Царицыну. Как-то в разведке подъехали к колодцу. Попросили у молодайки ведро и напились воды. Слава Богу, что не успели напоить этой водой коней, ведь вода оказалась с мылом. В это время налетели белые, пришлось гнать во весь опор. Белые на хвосте, смерть за спиной. А в животе... Только белые отстали, всех с коней сдуло. Долго хохотали потом кавалеристы, вспоминая, как «удобряли» степь.

— Мой отец, Матвей Маркович, был среди ставропольцев, которые встречали на Царицынском фронте Сталина. Из поезда вышел низкорослый, в длинной серой шинели человек. Лицо бледно-жёлтое, рябое. Усы. В кожаной фуражке. Сбоку маузер. Он прошел мимо, не сказав ни слова, и уехал. После его отъезда начались расстрелы комсостава.

Когда я учился в школе, отец корректировал мои знания по истории. Он говорил, что на самом деле создателем Первой Конной был Думенко. Он был, по словам отца, отважным воякой. Будённый и Ворошилов были под его началом. В поединке с калмыцким князем (фамилию не помню) Думенко был ранен. После взятия в 19-м году Ростова и Новочеркасска Думенко был отстранён от командования армией. Со взятием Новочеркасска закончилась история казачества.

Как таковых боёв за Новочеркасск не было. В Ростове, на привокзальной площади, собрали митинг. Тут была вся Первая Конная, Ставропольская дивизия, дивизия Городовикова, вторично созданный корпус Думенко. В бронированном вагоне прибыл М.И. Калинин — вручать боевые награды. Среди них был и Думенко. Когда Калинин произнёс, что молодая Республика Советов награждает командира корпуса Думенко, то Думенко взял слово и сказал, что в революцию он пришёл сознательно. В своё время он отказался от полного банта Георгиевских крестов, а новое правительство заменило награды. Он отказался получать и орден Красного Знамени.

Я умудрился рассказать об этом в школе, что Думенко создал Первую Конную армию, и что мой отец это может подтвердить. Вызвали отца к завучу. Им был капитан II ранга Медведский. Это было в 1948-49 гг. Завуч пытался нажать на Матвея Марковича и привести в рамки того времени, но он сказал, что был участником событий и лично всё пережил.

После всего этого отец убедил сына в том, что он должен молчать и не выносить разговоры из дома. Чем это могло закончиться, мы знаем не понаслышке.

С Первой Конной армией прошёл Матвей Маркович до Польского края. Потом участвовал в попытке прорыва из окружения дивизии Гая. Позже был Крым. Сиваш. Турецкий вал. Сабельный удар по голове. К счастью разрубило будёновку и снесло только кожу. В лазарете заразился сыпным тифом. Долго не приходил в сознание и санитары отнесли его в покойницкую. Очнулся Матвей Маркович среди трупов. Надо было видеть санитаров, когда они увидели сидящего «покойника». Только в начале 1923 года вернулся домой. Всё вроде бы то же. И Сутан-гора, что в 7 километрах от Крым-Гиреевки, и речка, и степь. Хаты стоят, а народу сильно в них поубавилось. И родных и соседей. Разруха кругом, запустение. Голод. Как Мамай прошёл. И вспомнилось, как пахал он ещё до призыва в армию букарем (деревянным плугом) землю и обнаружил каменную плиту. Быками плиту сдвинули, а там древнее захоронение воина. Так и не узнал Матвей Маркович, кого потревожил — воина Тамерлана или Крым-Гирея.

— В 1927 году устроился отец в железнодорожное депо в Минеральных Водах. Раз в неделю проходил он 50 километров до Крым-Гиреевки, чтобы принести детям хоть немножко продуктов. Комбедовцы выгребали всё, даже из печек вытаскивали еду, ничего не оставляя хозяевам. Население обрекалось на голодную смерть. Старшая сестра Марина однажды схватила топор и бросилась на грабителей.

Отец, только потому, что служил в Первой Конной армии, получил паспорт и смог устроиться в городе на работу. Остальные сельские жители не имели никаких документов, удостоверяющих личность, и не могли никуда отлучаться из своего населённого пункта. Матвей Маркович получал на работе скудный паёк, но и его большую часть откладывал, чтобы накормить детей. Когда открыли ТОРГСИН, торговлю с иностранцами, потекло русское золото широкими реками за рубеж. Люди несли обручальные кольца, нательные кресты, иконы и меняли на муку, крупы, масло, сахар.

— Отец ходил пешком в ТОРГСИН, в Пятигорск. Вынес из дому все: и царские монеты, и серьги, и кольца. Шёл через Нагуту в Минеральные Воды, а потом в Пятигорск. 60 километров в одну сторону. Обратная дорога была тяжкой. Отец нёс продукты. И как бы ни было тяжело, ноги сами несли домой, потому что там его ждали голодные дети.

В 1928 году немецкие инженеры на горе Змейка открыли карьер по добыче камня. Они смонтировали подвесную грузовую дорогу и вагонетки побежали по склону горы. Змейский камень очень твёрдый. Он с трудом поддаётся обработке. Его взрывают, дробят и из этой щебёнки делают железнодорожные насыпи по всей Северо-Кавказской железной дороге. Аоже Волго-Донского канала выложено этим камнем.

— Отец ходил от станции железной дороги три километра, да поднимался по горе ещё два.

Наконец, Матвей Маркович смог забрать семью из Крым-Гиреевки. Вначале снимали квартиру в Минеральных Водах, а потом получили одну комнату на всех. В ней и ютились трое детей и муж с женой.

Одну из дочерей — Марину выдали замуж. Она умерла от родов. В 1935-м дочь Ма рию, учительницу начальных классов, украли грузины. Следы её потерялись навсегда. О ней долго ничего не знали. В 1941 году пришёл человек и сказал, что в санитарном поезде на железнодорожной станции Матвея Марковича ждёт раненый. Отец пошёл с посыльным. Раненый рассказал, что это он с друзьями украл Марию, женился против её воли. Он сван, у них есть ребёнок. Больше никогда зять с тестем не свиделись. До сих пор никаких известий о Марие и её семье нет.

Перед войной стали давать участки для индивидуального строительства. Заготовили лес, но в ВОВ его конфисковали на строительство укрепрайона под Минводами.

— Во время войны отец не призывался по возрасту. Они вместе с сыном Фёдором работали в подсобном хозяйстве щебзавода. Там оыл трактор чтз, кони. Выращивали пшеницу, овёс, ячмень, просо, морковь, помидоры, свёклу. Там же было 2 пруда, где все купались.

Перед оккупацией решили эвакуировать щебзавод. Помню, как мама пекла пирожки отцу в дорогу. Он привёз масло, а мама сделала начинку для пирожков из бурака и сухофруктов. Мне до сих пор кажется, что ничего вкуснее я в жизни не ел.

Было тогда Алексею всего 3 года. 12-14 июля 1942 года лошадей и оборудование щебзавода вывезли в сторону Моздока. Но под Моздоком остановил движение немецкий воздушный десант. Отец решил платформы бросить. Вывели лошадей и на конях двинулись на Астрахань. Под Кизляром встретили своих.

Алексей Матвеевич помнит, как он, трёхлетний карапуз, ходил с матерью на работу в подсобное хозяйство. Эту нескончаемо длинную утомительную дорогу, нескончаемый рабочий день и постоянный голод запомнил на всю жизнь.

— Брат Фёдор, который в 13 лет уже работал в подсобном хозяйстве, во время оккупации остался с семьёй. Когда наши отступили, Фёдор в Бештаугорском лесу нашёл лошадь и повозку. Немцы мобилизовали брата вместе с повозкой возить овощи. Помню, как пришли два немца. Большие дядьки в коротких сапогах на толстой подошве. Наверное, только сапоги запомнились мне потому, что я в ту пору был совсем маленьким и видел только их. У нас была санитарная собака. Санитарные собаки — это специально обученные животные. На них крепились перевязочные материалы. Собака должна была обнаруживать раненых, а те оказывали сами себе или друзьям по несчастью первую медицинскую помощь. Эти собаки были большие, умные и сильные. Бойцы помнят случаи, когда собаки вытаскивали раненых с поля боя. Меня собака не любила и слушалась только Федю. При виде немцев он спустил овчарку с цепи. Она бросилась на врагов, в этот момент немец дал очередь из автомата. Фёдор схватил коромысло и кинулся на немцев. Они сбили мальчишку с ног и долго били ногами. Немцы забрали лошадь и повозку. Федя лежал без сознания в луже крови. Я орал. Орал от ужаса, что Федю убили и он теперь будет, как наша овчарка, лежать неподвижно. Понемногу страх прошёл. Я подобрался к бочке с водой, набрал картузом воды, притащил к Феде и вылил ему на голову. Федя очнулся, отлежался и пошёл в штаб. Там он всё рассказал офицеру. Тот приказал всё вернуть, но привели нам уже другую лошадь. Старого румынского тяжеловоза.

Помню, как пришёл к нам румын в одних кальсонах, полез за абрикосами на дерево, а с него кальсоны и свалились. Все это видели и хохотали.

Однажды мы с мамой шли по дороге на работу. Мимо проехала закрытая машина. В ней везли на расстрел. Расстреливали в противотанковом рву. Там захоронено около 12000 человек, а ту пору машины были редкостью, и я обрадовался, но взрослые уже знали, кого и зачем в них возят. Из машины выбросили маленький узелок. Мама его подобрала. Там лежало обручальное кольцо и немного денег. Деньги разделили между всеми, кто шёл с мамой на работу. А кольцо отдали самой молодой.

В 1943 году с передовыми частями нашей армии вернулся домой отец. Работал на старом месте. Вышел на пенсию. Умер в 1981 году. Сестра Аня закончила РОККовские курсы младших медицинских работников и трудилась в госпиталях, а потом на железной дороге.

В голодуху, в 1946 году пошёл Алексей Мозговой в школу. Окончил десятилетку и подался в Одессу. Моря до того никогда не видел, но звала романтика. Ветер странствий настойчиво свистел в ушах, но стать морским волком не пришлось. Учился в Минводском училище. Работал в Туле машинистом подъёмного крана, а уж потом закончил Ростовский институт народного хозяйства, факультет механизированного учёта. Женился на казачке Ефимовой Галине Ефимовне. Родился сын Андрей. Радуют душу внуки Алёша и Ксюша.

Подкрадывается старость — итог жизни. Всё чаще и чаще вспоминает он своих родственников: отца Матвея Марковича, мать Матрёну Григорьевну, сестру Анечку и брата Федю. Перелистал в памяти свою жизнь и пришли на ум слова Василия Шукшина о том, что никогда хорошо не жили и нечего привыкать.



Терпи душл, в раю будешь


Холод на душе, будто в проруби,
Словно я живу не своё,
Подняла глаза — кружат голуби,
Оказалось — всё вороньё.
Валентина Жаркова


Щёлкнул стартовый замок. Хорошо натянутый аммортизатор выстрелил, как огромная рогатка. Планер оторвался от земли и пошёл в набор. Чем выше поднималась машина, тем сильнее чувство восторга вытесняло страх. Под ногами пилота в ущелье змеится Аликоновка, играет серебром волн Подкумок, припали к земле станичные хаты, сады, подводы. Справа в густой сини неба белый Эльбрус, а слева каменное око горы Кольцо. Внизу толпа зевак:

— И как этот маленький самолётик летит? Без мотора. Только крыло и ферма. Даже кабины нет!

Вот планер развернулся, пошёл к Боргустанским горам. Неожиданно зацепился за скалу, упал и перевернулся. Случилось это летом 1935 года.

— Очнулась я от боли в плече. Из него сочилась кровь. Саша Бжитов разорвал свою крепдешиновую рубашку и сделал мне перевязку. Открытый перелом ключицы.

По призыву «Комсомол — в самолёт!» тысячи молодых людей пошли в авиацию. Среди них Прасковья Гавриловна Кобозева. Как бы сказали у нас в станице, «Дьяченковых родов». Дьяченко — фамилия на Кубани распространённая и известная.

— Дедушка мой, кубанский казак Дьяченко Ефим Григорьевич, пустил на Свет Божий двадцать одного сына и одну дочь. Вот какие семьи тогда были! Хозяин был хоть куда! Два завода имел в Краснодаре, мыловаренный и пивоваренный.

Мама Маймула Анастасия Захаровна — из-за Кубани, из посёлка Греческого. Её родная сестра Татьяна вышла замуж за Ерёменко. В семье у них трое сыновей стали лётчиками. Герой Советского Союза Иван Емельянович, брат Пётр Емельянович и Андрей Емельянович. Андрей до войны приезжал в Кисловодск. Не застал меня дома. Я тогда была в летних лагерях в Ессентуках на аэродроме. Летали на самолётах «ПО-2». Он приехал на аэродром, и мы встретились. В ту пору он уже полковником был. Я очень обрадовалась, а он при прощании, сказал, что рад моим успехам и тому, что в его родне есть ещё один лётчик, да ещё и женщина.

Училась Прасковья отлично. Волевая, целеустремленная, сообразительная, схватывала всё на лету. Быстро освоила теорию и практику полёта. Как преуспевающую, отправили её в лётную школу в Батайск.

Ровно через двадцать лет я пойду по тому же пути. Поступлю в Ессентукский аэроклуб, буду сидеть в тех же самых классах на улице Гоголя, 5, и с этого же аэродрома поднимусь в небо на планере.

Судьба свела меня с Прасковьей Гавриловной Кобозевой в 1998 году, когда ей было уже 80 лет! Пожилая женщина, опираясь на костыль, тяжело шла по паркету. Белые волосы обрамляли красивое лицо. Опрятно одетая, держалась просто, но с достоинством. Во время знакомства сообщила:

— Да, участница Великой Отечественной. Я лётчица.

Разговорились, и оказалось, что мы с Прасковьей Гавриловной одной крови — пилоты. Это обстоятельство стало причиной продолжения нашего знакомства.

Родилась она в Дагестане, в Хасавюрте, в 1918 году. Отец Гавриил Ефимович Дьяченко капитаном служил в Каспийской флотилии, был уже в ту пору большевиком. В 1919 году в бою ему отрубили саблей руку, и он попал в плен к туркам. В плену руку зашили шпагатом и иглой, которой зашивали мешки. Зашили рану живьём. Культя долго не заживала, кровоточила, сильно болела. Всех пленных бросили в глубокую яму и 26 суток держали. Набили в яму людей, как селёдок. Ничего не давали, кроме воды один раз в сутки. Грязь, вонь. Тут же и по нужде, тут же и спали сидя. Однажды всех вытащили из ямы на воздух. Подвели к стене. Турецкий генерал подходит к каждому и тычет палкой:

– Ты кто? Национальность?

Дошла очередь до Гавриила Ефимовича:

– Кто?

– Русский.

Турок рассвирепел:

– Как фамилия!?

– Дьяченко.

Турок опять не верит. Борода у пленного как смоль, чёрный, немытый, весь в грязи.

— Не ври! — кричит турок-генерал, — прочтите списки взятых в плен!

Вывели из строя всех русских, а остальных расстреляли. Потом оставшихся — на допрос. Турецкий генерал и говорит Гавриилу Ефимовичу:

– Я тебя знаю, ты капитан. Помнишь, пароход тонул, а ты мне спасательный круг бросил?

– Да откуда же мне знать, кому круг попал в руки!

– Так это ты спас мою жизнь! Ты мне тогда, а я теперь тебе дарую жизнь!

И «одарил»...

Перевели капитана Дьяченко в другую яму. В ней уже сидели три человека. Воду давали три раза в сутки. Еды никакой. Прознали об этом женщины-турчанки, ночами стали пышки в яму бросать.

Эх, бабы, женщины, матушки! Везде вы одинаковы. Трудно вам переносить чужую боль. Вскрикнет младенец, и у каждой матери на Земле оборвётся сердце, заболит, заноет, потому что женщина и мать, и жена, и сестра любому существу человеческому.

Двоих караульщики поймали, и что с ними стало, неизвестно. Наконец вытащили капитана из ямы.

— Грамотный. Писать будешь. Мы тебя на турчанке женим, в свою веру примем.

– Нет, — отвечает Гавриил Ефимович, — нет. Я казак. Ни веры, ни родины менять не буду. В России у меня жена есть и 13 детей впридачу.

– Ах, ещё и казак! Запрягать его в плуг вместо тягла!

Запрягали по три человека. Руки у казака не было правой, поэтому он шёл посередине.

— Идём, упадём, отдышимся и опять тащим плуг. А турок кричит:

— Скорей, скорей! — да плетью хлещет. Днём пашут, а ночью в яме спят. И так пять лет.

Через пять лет разрешили ходить по селению. Вроде и худой, и замученный, и заросший, а приглянулся казак одной турчанке. Взяла она Гавриила Ефимовича к себе в дом, мальчика с ним нажила, дала сладкое имя ребёнку — Алма, что значит — Яблочко. Так что есть где-то в Турции у Прасковьи Гавриловны ещё один брат. Потом русские пленные получили свободу, и капитан Дьяченко разыскал свою семью в Армавире.

— Мама моя поваром была при штабе. Увидели мы дядьку в шароварах, в чириках. Думали, что цыган, и врассыпную. Даже мама отца признала не сразу. Было что отцу ей рассказать. А маме?!

Чеченцы в Хасавюрте дом сожгли. Осталась Анастасия Захаровна с кучей детей (восемь мальчиков и пять девочек) на улице. Голые, голодные. Прасковью с семи лет в чужие люди отдали, в няньки. Потом удалось в Армавир переехать. Дед богатым был, а дети все большевиками стали. Немцы в Великую Отечественную многих расстреляли.

— В нашей семье двоих повесили, старшего брата Тимофея, что хирургом был, фашисты в Краснодаре убили. Дяди Иллариона Ефимовича дочь в Донецке расстреляли. Я растеряла всех родных.

После войны, когда стали приходить сведения о гибели братьев и сестер, горе так поглотило, что она замкнулась и ни с кем не делилась своей бедой. Разум говорит, что не воскресить, не поднять, а сердце до сих пор смириться не может:

— Эти хоть от рук врагов погибли, а те, которых раскулачили, которых на Маныч сослали, все пропали.

Была у деда Дьяченко огромная семья. А где она? То свои, то немцы истребили, то в голодные годы повымерли. Где теперь взять силу народу, коли в семье по одному, а то и вовсе детей нет?

В Кисловодск приехали в голодном 1933-м. Бедность страшная. Очень тяжко жили. Гавриилу Ефимовичу пенсию не дали даже по инвалидности. После турецкого плена он совсем стал калекой. Отвечали на его просьбы: «К туркам обращайтесь за пенсией. Вы же у них работали». Никто сочувствия не проявил. Ведь партийным был. Честным человеком и справедливым, но клеймо пленного так и осталось с ним на всю жизнь.

— Когда пришли немцы в Кисловодск, папу забрали, как коммуниста. Соседи выдали. Ему уже 80 лет было. Я его везде искала, даже под горой Кольцо, — везде, где немцы наших расстреливали. Сама раскапывала, среди убитых искала. Нигде не нашла. Сгинул папа. Даже могилки нету. Теперь одна из всей семьи осталась.

Старшая сестра Ма рина Гавриловна в Краснодаре балериной была, может, кто ещё помнит её, Евдокия во Львове, Вера жила в Хабаровске.

В 16 лет пошла Прасковья работать в «Курзеленстрой». Цветы сажала и училась на курсах бухгалтеров. Затем поработала в курортном совете бухгалтером под руководством Тиграна Григорьевича Акопова и перевели её главным бухгалтером в клуб «Медсантруд». Повезло девушке с начальником. Замечательным человеком оказался Арсений Николаевич Кузнецов. А тут открыли курсы лётчиков. На месте нынешнего поселка Мирного был аэродром, у горы Кольцо. Преподавателем — лётчик Шаулов из Ессентукского аэроклуба. Позабыла со временем Прасковья Гавриловна всех курсантов, помнит только Сашу Бжитова. После окончания лётного училища вышла замуж за полковника Аепихина. Самым близким другом его был Юрий Саранцев, известный киноартист, кисловодчанин. Взяли Аепихина Павла Савельевича на Финскую, и больше жена его не видела. От первого брака осталось двое детей. Сынишка умер, а девочка родилась с больным сердцем. У полковника Аепихина был адъютант Николай Андреевич Киселёв. Павел Савельевич попросил своего друга, в случае его смерти, жениться на Прасковье Гавриловне и воспитать его дочь. Киселёв своё слово сдержал. Был красив, обходителен, понравился.

— Любила? Нет. Три мужа было и никого не любила. Не довелось. Так жизнь моя и погасла.

Личная жизнь женщины, судьба — это её характер. Боятся мужчины сильных женщин. Со слабыми проще. Те приспосабливаются, прощают легко. А что примитиву надо? Поел-поспал, поспал-поел. Вот и не узнала любви Прасковья Гавриловна. Красивая, умная, деловая. Нравилась многим, но никто не отдал ей своей души. Только жить начали с Киселёвым — война. Ушёл на войну.

В 1942 году мобилизовали в Кисловодске для уборки урожая 100 горожан. Среди них около 30 женщин. Отправили под Ставрополь в Тахтинский район. Старшей назначили Прасковью Гавриловну.

Отвезли и бросили. Один вагон на 100 человек! Пришлось шалаши строить. Лето, жара. Воды нет. Ни попить, ни помыться. Еды никакой. Люди стали умирать от голода. Хлеб убирали. Потом догадались колосья руками тереть, веять и за 10 километров ходили менять пшеницу на какую-либо еду.

— Одежда на нас сгорела, а тут — немцы десантируются. Хотят «масло, яйко». Какое «масло-яйко», когда у нас уже 18 женщин от голода умерли. Забыли нас в поле. Председателем горисполкома Кисловодского была Ивченко. Она нас послала, и в том, что все погибли, и она виновата. Хуже, чем немцы, с нами свои поступили.

Отправляясь на уборку урожая, Прасковья Гавриловна успела в письме сообщить мужу об этой поездке. К счастью, оно дошло до Киселёва. Он с отступающими войсками оказался в Минеральных Водах и послал за женой машину. Разыскал водитель Прасковью, а она из шалаша выйти не может. Голая. Одежда от пота и солнца вся истлела. Спаслись только Прасковья Гавриловна и ещё одна женщина.

Я никак в толк не возьму: почему сами не ушли домой, почему не спасали свои жизни ради своих детей и родителей? Чем объяснить такую бессмысленную и ничем не оправданную покорность судьбе, разным обстоятельствам? Это было всегда? Вероятно. Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в великом возмущении писал: «Если нас всех вместе сложить и со всех сторон запалить,— мы и тогда противного слова не молвим».

Пришла Прасковья домой, а тут немцы. Железную дорогу перерезали. Дочь оставила с матерью, а сама пошла с группой горожан через аул Кармов в Нальчик. В Нальчике, в военкомате, сообщила, что она лётчик.

– На чём можете летать?

– Да всё равно, попробую.

– Дали «ПО-2». С поля боя перевозила раненых. Генерала Кушлянского после ранения из Минеральных Вод в Прохладный доставила, там госпиталь был. Как-то лечу над Прохладным, снижаюсь, уже на посадке, почти приземлилась и, вдруг мне в голову — бац! Я без сознания. Раненого вытаскивают и меня. Спрашивают:

– Вас обстреляли?

– Нет.

– Как ранили?

– Не знаю.

Видимо, слепой осколок. Он застрял в кости головы над бровью. В госпитале, в Прохладном, пролежала три дня. Хирург говорит:

— Ты, деточка, счастливая, что осколок не достал до мозга, а только пробил кость. Хорошо, что глаз остался. Операция нужна. Подожди, вот всё утихомирится, операцию сделаем. Теперь тебе летать нельзя, а ты просись в госпиталь вольнонаёмной.

Немцев выбили, госпиталь перевели в Кисловодск. Осколок торчит над бровью, голова перевязана. Пришла в Гранд-Отель к начальнику госпиталя № 5408 Листову. Это был самый большой эвакогоспиталь в городе. Потом его перевели в санаторий «Кисловодск». В феврале 1943 года начала работать в госпитале и осваивать ещё одну профессию — медицинской сестры. Окончила медучилище, а в декабре приехал домой Киселёв.

— Он был ранен, после ранения на фронт не взяли и мы с ним поехали в Хасавюрт, где Николая назначили начальником «Заготзерно». Он запил, загулял.

Издевался, бил Прасковью, а она ждала ребёнка. Уе хала в Кисловодск одна и родила здесь девочку. По том в пьяной драке Киселёв что-то натворил и его посадили. Через много лет приехал он к жене. Дочери уже было 16 лет. О совместной жизни не могло быть и речи. Пошла Прасковья Гавриловна его провожать, а он схватил её за руку и под поезд. Спасибо, какой-то гражданин от него оторвал. Никаких вестей больше не стало. Как в воду канул.

Детей двое. Больны. Сколько пережито было! Душа высохла из-за них. Днём на работе, а ночью за швейной машинкой. Надо детей во что-то одеть, да и подработать. Переутомление сказалось. Осколок сильно забеспокоил. Профессор Гнилорыбов кожу на осколок натянул, а оперировать побоялся.

С великой благодарностью вспоминает Прасковья Гавриловна его и профессора Крамаренко, с которым работала, и доктора Айзекса. Это он, дорогой доктор Айзекс, помог ей попасть в клинику. А на что ехать в Москву? 1952 год. Бедность неописуемая. Всё-таки стараниями многих людей попала она в Московскую клинику МОНИКа. Положили в нейрохирургию. Профессор Гордашевский больную готовит к операции, и вдруг его арестовали по делу врачей. Обвинили евреев-врачей во вредительсве. Гордашевский обратился к следователю:

— У меня в отделении молодая женщина, участница войны лежит. Осколок в голове. Двое детей. Я должен её спасти.

Отпустили на операцию.

Операционная огромная, столов много. Сама выбрала стол, привязали. И такое возбуждение нервное началось, что наркоз не взял. Больше четырёх часов долбили кость. Боль ужасная, скрежет. Голову сдавили, держат, пот с профессора ручьём. Просят: «Потерпи, потерпи». А женщина стонет и молит: «Дайте передохнуть». И вдруг: «Саркома?» Нет. Осколок оброс, глубоко ушёл. Тянут, а он трещит, как сухое дерево. Осколок вытащили, голова сразу лёгкой стала. Угнетал очень, и опухоль давила. Профессора забрали, и судьба его неизвестна. Сколько же людей могли бы спасти его золотые руки и доброе сердце!

Рассказывает мне Прасковья Гавриловна, а я вспоминаю друга моего отца. Человек большой отваги и мужества. Всю войну прошёл. На фронт попал прямо со школьной скамьи, в первый день войны пошёл добровольцем. Никогда не скрывал своей национальности, не менял фамилию Даниил Ноевич Гезенцвейг. Когда все родственники уехали за рубеж, он остался с женой в Ташкенте. Чехарда, которую затеяли сильные мира сего, развал Советского Союза так потрясли его, что грянули один за другим четыре инфаркта. Нет Даниила Ноевича, нет профессора Гордашевского, нет Абрама Львовича Кадина из института Бурденко, который лечил меня и подарил ещё один урок доброты. Спасая больного, он умер у операционного стола от перенапряжения. Светлая им память.

После операции Прасковья Гавриловна сразу ослабла.

— Дети водили на работу и с работы встречали. Я часто падала. Изматывалась, а ночами шила людям. Устала от жизни. Будучи на курорте в Сочи, зашла в глубокую воду и решила утонуть. Благо соседка по палате заметила что-то неладное и стала следить. Догнала она Прасковью уже в воде.

Потом соединила Прасковья Гавриловна свою судьбу с профессором Кобозевым, с ним прожили 14 лет. Эти годы радости не принесли. Выросли дети, осложнились с ними отношения. Умер муж, и осталась она в домике без каких-либо удобств. Инвалид войны 2-й группы.

Ходит мимо сосед и кричит:

— Убить тебя надо, красноголовую! Это вы нам такую жизнь сотворили!

А сам под ноги не смотрит, не видит тот асфальт, который благодаря хлопотам Кобозевой постелили. Да только ли асфальт? Сколько людям добра сделала за 25 лет будучи председателем квартального комитета, сколько энергии и здоровья потратила она, чтобы хоть как-то скрасить жизнь окружающих! Кого защитила, кого приструнила. Не жалела себя никогда, потому что в кипении жизни думала только о других.

Высыпала Прасковья Гавриловна из полиэтиленового мешка пригоршню орденов и медалей, и вспомнился мне один давнишний разговор. Сидели втроём: моя мама, сын — юноша и я. Говорили о религии. Мы с Алёшей мелко плавали в этом вопросе, поэтому говорили полушутя, а мама вдруг сказала:

— Вы своими разговорами меня в грех вводите. Я так на этом свете намучилась, да ещё придётся из-за вас в геенне огненной гореть.

Сказала мама очень серьёзно и с такой грустью посмотрела на нас, что мы оторопели. Сын опустил глаза и ответил:

— Бабуля, когда придёте к воротам рая, — там всех встречает Апостол Пётр. Он спросит вас:

– Ты откуда, милая? Вы скажете:

– Я из России.

Откроет райские врата Апостол:

— Проходи, сестра, в рай. В аду ты уже была.

Вот и живём по старой, как мир, поговорке: «Терпи душа, в раю будешь».

А там нераспятых нет.



СВЯТЫЕ ЗАЩИТНИКИ РУССКОЙ ЗЕМЛИ


Помнит Россия героев былинных


«Дивен Бог во святых своих»
(Из Священного Писания)


«Жил-был под старым городом Муромом, среди лесов дремучих да болот и топей непроходимых во селе Карачарове исправный крестьянин Иван Тимофеевич Чёботов (Чоботов) с женой своей Ефросиньей Яковлевной.

Под старость послал им Господь сынка, которого они назвали Ильёю. Всем взял Ильюша: был здоров да крепок, и разумом вышел. Одно горе — не владел он ни руками, ни ногами, сиднем сидел тридцать лет».

Так начинает свой пересказ былины о муромском богатыре русский учёный, критик, журналист Николай Иванович Надеждин. Автор жил на свете недолго, всего 52 года с 1804 по 1856 год. Он собрал былины и сказки и издал, сохранив в своих пересказах, образы и дух русского богатырского фольклора.

Народ назвал предание об Илье Муромце былиной, тем самым подчеркнув достоверность изложенного. Илья Муромец — лицо историческое. Известны его родители, место рождения, дата смерти. Знаем мы, что больной Муромец, по слову угодников Божьих, вьидоравливает и становится богатырём. Это чудо даровано ему Богом за стойкость к скорбям, за душевную чистоту и доброе отношение к людям.

И пророчат Божьи люди:

— Будешь ты, Илья, великим богатырём, и смерть тебе в бою не написана, смело можешь выходить в бой со всяким богатырём.

И тут же предупреждают:

— Не бейся только со Святогором-богатырём — его сама земля через силу носит, не бейся с Самсоном великим — его стерегут Ангелы Божии, не затевай борьбы с родом Микулы Селяниновича — его любит мать-земля сырая; не трогай Вольгу Святославовича — этот, если силой не возьмёт, возьмёт тебя хитростью.

Люди Божии, калики перехожие, наставляют Илью, предупреждают, настораживают против страшного греха — междоусобицы, вражды между русскими людьми, между русскими богатырями.

Выздоровевший Илья Иванович готов ко всем испытаниям. По древнему обычаю испрашивает благословения. Родительское благословение — настоящий Кодекс Чести. Глава семьи — Иван Тимофеевич наставляет сына:

— Поезжай с Богом, на добрые дела даю тебе благословение родительское; только на худые дела нет тебе моего благословения, не проливай напрасно крови христианской, не делай зла даже и татарину, за сирых, бедных заступайся.

Илья первым среди богатырей назвался казаком и гордился этим званием, потому что казак — это не просто богатырь, а христианин, сила духа которого выше физической мощи. Илья Муромец — светлый символ России. Как старый казак, не по возрасту, а по древности рода своего, как казак настоящий, выбрал Илья самую трудную дорогу — прямоезжую. Этой дорогой стала вся его жизнь.

Не случайно богатырь сковал себе копьё (пику) булатное, а на добра коня надел седло черкасское. По казачьему обряду зашил Илья в ладанку горсть земли родимой, надел её на шею, отстоял службу Божию, сел на доброго коня и поехал в чужедальнюю сторонушку. Так описывает былина традиционные сборы и проводы казака в поход.

Жил Илья Муромец в XII веке, служил народу своему в звании атамана. Вот как обращается к чужестранному проезжему богатырю Добрыня Никитич:

— Эй ты, вор и нахвальщик! Зачем ездишь мимо нашей заставы, не отдаёшь поклона атаману Илье Муромцу, податаману Добрыне Никитичу, не платишь сбора на всю братью богатырскую есаулу Алёше Поповичу?

Как видите, и поклоны надо было бить казакам и сбор платить. Стояли эти казаки-богатыри не где-нибудь, а на заставе, на границе Руси.

Вновь и вновь в былине подчёркивается, что богатыри и сам Илья – казаки, и не трое их, уже, а двенадцать: «Атаманом у них сам Илья Муромец, податаманом Добрыня Никитич, есаулом Алёша Попович, здесь же с ним были: боярский сын Гришка, да Васька Долгополый». Крепко обороняют богатыри заставу: не пропускают ни конного, ни пешего. Сокол пролетит и тот перо выронит, добрый молодец пойдёт – головой поплатится.

Богатыри народные — христианские воители, защитники правды Божией. С крещением Руси, принятием православия резко изменился сам тип богатыря. Вместо дикой богатырской удали в языческом обществе, в образе Ильи Муромца воплотились заповеди Христовы. Любовь и смирение, бескорыстие и самопожертвование, заступничество за «бедных вдов и малых детей».

Казак в былине — защитник веры и своего народа. Не даром князь Владимир, оскорбивший богатырей, получив ультиматум от татар о сдаче Киева, горюет:

— Если бы был тут хотя бы один старый казак Илья Муромец, заступился бы он за народ православный, потрудился бы ради Господа Бога.

Сам же князь и «отблагодарил» Илью Муромца за подвиги богатырские — морил голодом, в подвале держал, а когда смерть рядом стала — сразу вспомнил!!!

Так всегда было. Власть всегда вспоминала о казаках, когда пятки пекло. Тогда и бросалась к казакам, как князь Владимир Красно Солнышко к Илье Муромцу:

— Славный богатырь Илья Иванович! Съезди к Калину-царю, сразись с ним ради матушки родной земли, постой за христиан православных, за Святые Божьи церкви.

А Илья выше самого князя, великодушней. Зла не вспомнил и наказал князю готовить Киев к обороне. Сам же поехал в дальнее чистое поле искать оскорблённых князем Владимиром богатырей, потому что одному Муромцу с татарами не справиться. Долго ли коротко нашел в степи Илья тринадцать богатырей вместе со своим крестным отцом — Самсоном Самсоновичем, просит прийти на помощь князю Владимиру.

Отвечает славный Самсон Самсонович: «Дал я зарок не служить князю Владимиру за то, что не почитает богатырей могучих, слушает злые наветы бояр «продажных». Мудрым был Илья Муромец, дипломатом, упросил Самсона Самсоновича поехать под Киев не ради князя Владимира, а ради Руси-матушки, ради церквей православных. Зарок его на себя взял.

Приехали богатыри под Киев, а там не только Калин-царь с татарскими ордами, что на сто вёрст вокруг Киева раскинулись, но и его сын Таракашка Корабликов да зять Ульюшев, да сорок царей-царевичей, сорок королей-королевичей.

Дело было под вечер. Устали богатыри, прилегли отдохнуть. Одному Илье не спится. И не был бы Илья казаком, если бы не решился ночью на вылазку. Начал среди татар поезживать да боевой палицей помахивать: махнёт правой рукой — повалятся татары целой улицей; отмахнётся — ложатся целой площадью. А тут конь, бурушка, говорит ему про три подкопа вырытых врагами. Из двух подкопов вынес его конь, а в третьем оба на дне остались. Схватили добра молодца татары, заковали в железные цепи. Что только не сулил Калин неверный богатырю, а Илья не согласился, и приказал Калин-царь побить его калёными стрелами.

Ведут Муромца мимо церкви и взмолился казак:

— Господи, не выдай меня неверным татарам!

Услышал Господь молитву Ильи и послал к нему двух ангелов. Они освободили богатыря. Не сладить бы с врагами Муромцу без помощи Божьей. Вновь спасает Илью Ивановича Вера и Дух казачий. Не дрогнул перед Идолищем поганым, Соловьем-разбойником и заезжим чужим богатырём, перед Калином-царём, победил дочерей Соловья-разбойника: богатыршу Польку и Катюшу. А силы ему Господь посылает по трудам праведным. Конь копытом землю пробил — из неё родничок ударил. Остановился Илья, соорудил над ключом часовенку, да своим именем и назвал. Вошёл в палаты княжеские, помолился образу Спаса Пречистого, отдал поклон на все стороны. Сообщает князю Владимиру, что ехал дорожкой прямоезжею и очень сожалеет, что торопился поспеть к заутрене, а к обедне не поспел:

— Задержали меня дела важные.

Казак Илья считает дело защиты Веры и Отечества самым главным и самым неотложным. И когда шипел да ревел во всю мочь Соловей в Киеве да перепугал весь народ русский, Муромец за все его дела злодейские тут же «расправился с Соловьем по-своему».

Нет Соловья в живых и некому больше изводить богатырей могучих, обижать христиан православных, но успокаиваться нельзя, враги всегда готовы к нападению и к козням разным. Не войной пойдут, так хитростью изведут. Когда не могли победить богатыря в честном бою, заманивали его хитростью. Кормили, поили, спать клали. Богатыря убивали сонным или отнимали во время сна память.

Не таков Илья. Он готов к любому испытанию. Нельзя казака провести, заманить калачиком или красотой девичьей. Вот сводит его судьба с красивой королевной. Увидела она Илью. Вышла старому казаку навстречу, ласковое слово молвила, просит хлеба-соли у неё откушать, а потом предложила ему на кровати отдохнуть. Не поверил богатырь королевне, посмотрел на кровать недоверчиво. Схватил он королевну и бросил на ложе. Кровать перевернулась и упала красавица в погреб глубокий, где томились сорок царей-царевичей да сорок королей-королевичей. Спас Илья Иванович богатырей, «а душечку красную девицу разрубил Илья на части за её злодейства и раскидал по полю». Также побил и раскидал Муромец разбойников и многие другие подвиги совершил.

Пришло время Илье задуматься:

— Приходит старость древняя, надвигается старость тучею чёрною, налетает чёрным вороном, а юность буйная-привольная улетела далеко ясным соколом. И то сказать довольно пожил я на белом свете, прожил я триста годков без малого.

Приезжает однажды богатырь к чудному кресту, что всеми цветами отливает, а стоит он над погребом с богатствами «...вынул богатства несметные, понастроил на них прекрасных церквей Божиих с чистым звоном колокольным по всему стольному Киеву.

Прилетела тут за Ильёй Сила Небесная; сняли его Святые ангелы с верного бурушки и унесли в киевские пещеры святые. В них до сих пор покоятся богатырские кости нетленные».

Остаток жизни Илья Муромец проводит, как и все казаки того времени, в монастыре и посвящает себя служению Богу. Первоначально он был похоронен в богатырском приделе Софийского собора, а затем мощи Святого Земли Русской были перенесены в Антониеву пещеру. Множество чудес произошло у его святых мощей, множество православных приходят приложиться к ним.

Канонизирован русский богатырь в 1643 году. 1 января (по новому стилю) — день прославления Преподобного Илии Муромца, Печерского в Ближных пещерах. Святой Илия почитается в соборе с преподобными Киево-Печерской лавры и Муромскими Святыми.

Кондак:

«Чистотою душевною божественно вооружився, и непрестанные молитвы яко копие вручив крепко, пробол еси бесовская ополчения, Илие, Отче наш, моли непрестанно о всех нас!»

В 18-м веке паломник Леонтий, побывав в Киево-Печерской лавре, писал: «Видехом храброго воина Илью Муромца, в нетлении под покровом златым; ростом яко нынешние крупные люди; рука у него левая пробита копием, язва вся знать; а правая рука его изображена крестным знамением». Преподобный Илия почивает в молитвенном положении, сложив персты правой руки, как положено в православии, — три первых перста вместе, а два последних, пригнув к ладони. Над гробницей образ Преподобного Илии Муромца. На иконе Муромец изображён в монашеской одежде. Правая рука благословляет, а в левой руке — свиток со священным писанием. На иконе монах-старец. С длинной белой бородой, правильными чертами лица, глазами полными спокойствия, мудрости и внутреннего света.

Так насколько исторически верен образ былинного богатыря, раз уж додумались потревожить мощи Святого, чтобы воссоздать его действительный облик?

Известно, что живший на нашей земле и погребённый в ближних пещерах Киево-Печерского монастыря, русский богатырь — казак Илья Муромец умер в 1188 году.

Сергей Никитин, медицинский эксперт-криминалист, представитель единственной в мире российской школы антропологической реконструкции, основанной М.М. Герасимовым, создал скульптурный портрет богатыря. Он же подтверждает, что лежат русские святые хорошо сохранившимися. У Ильи Муромца раны от удара копьём в левом запястьи и плече. Установлено, что в юности у него был повреждён позвоночник, неподвижность богатыря объясняется параличом. Последними исследованиями определён возраст его при кончине — сорок-пятьдесят лет. Смертельная рана в области сердца. Мощи Святого Илии мироточат и исцеляют немощи людские.

На родине Святого, в Карачарове, в церкви Гурия, Самона и Авива находится икона Преподобного Илии с частицей мощей. Русское воинство считает Святого богатыря своим покровителем. Во многих воинских частях открыты храмы, посвященные Преподобному Илие — защитнику Святой Руси.

Уже много-много лет не носят ноженьки богатыря, не бьёт копытами его славный бурушка, а во всех концах Матушки-Руси вспоминает народ великие дела Преподобного Чудотворца, старому казаку песни поёт, честь воздаёт:

«...и живут ещё поныне —

Старый дедушка Илья,

А Алёша, а Добрыня –

Святорусская семья...

Живы все... и только дремлют,

Но сквозь сон, схватив порой

Меч тяжёлый, чутко внемлют:

Не зовут ли их на бой».

М. Майков.



Светом Божественным Русь просветивший


«Господь да просветит мою тьму
и изыдет честное от недостойного».
(Св. Дмитрий Ростовский)


В Ростов Великий я собиралась долго. В Москву сейчас попасть трудно, а из Москвы в Ростов ещё сложнее. Не те времена. Нет теперь экскурсий из столицы в этот древний город «за неимением желающих». Уже отбросила мысль поклониться мощам Святителя Дмитрия Ростовского, написавшего Жития Святых, да послал Господь казака Сергея Крупинича. С Сергеем мы познакомились не случайно. За этим знакомством стоял Промысел Божий. Его предок — Василий Гридасов и наш Степан Лобов участвовали в одном бою за станицу Бекешевскую в 1843 году и оба награждены Георгиевскими крестами IV степени. Прошло 158 лет, и привела его судьба в наш дом, в Кисловодск.

Сергей Анатольевич — бывший военный. Горячий, шустрый. Готовый сразу в бой или на помощь. Серёга красив, весёлый. Про себя говорит: «Гарный хлопец!» Кичится тем, что казак. Песни казачьи слушает со слезой и поёт сердцем. Я люблю его общество, его непосредственность и удаль.

Узнав о моём желании съездить в Ростов Великий, сразу, без слов, снарядил своих друзей Любочку и Александра Иванец, и мы покатили туда, куда Императрица Елизавета Петровна со свитой пришла пешком. В Спасо-Яковлевский мужской монастырь. Попутчики приятные, умные, заботливые люди. Дорога длинная, но время проскочило быстро.

Вот и Ростов. Был когда-то Великим. Теперь пришёл в упадок. Кругом запустение, безлюдье. Грусть.

Дорога к монастырю вся в рытвинах. Только остановились, к машине бросились дети: «Тётенька, дайте хлебушка!» Рвануло сердце, завыло, заметалось. Отдали всё. Дети набросились, как галчата. Подошла женщина в возрасте. Одета в старое выношенное пальто, в разбитых ботинках. Куплено всё во времена «застоя». Экскурсовод.

— Я бесплатно покажу монастырь, только слушайте. Экскурсий нет. Стосковалась по работе.

Алиса Васильева стала нашим добрым ангелом. Умница, влюблённая в российскую историю, поэтесса. Женщина незаурядная, не сломалась в перестройку, а стала спасаться работой, пусть бесплатной, но любимой.

Вот он Спасо-Яковлевский мужской монастырь, основанный в 14-м веке епископом Иаковом. Могучие стены, красивые ажурные башни и храмы опрокинулись в зеркало озера Неро. Над воротами высокая трёхъярусная колокольня, братские кельи, настоятельский корпус. Первой у озера стоит Зачатьевская церковь, названая так в честь зачатия Святой Анны. Церковь почти квадратная, высокая, пятиглавая. Вплотную к Зачатьевской стоят Яковлевский и Дмитриевский храмы. Особо благолепен Дмитриевский, построенный графом Н.П. Шереметьевым в стиле русского классицизма. Первоначальные строения были все деревянные. Ни одно из них не сохранилось. Первые каменные здания возведены в 1725 году.

Когда Епископ Дмитрий 1 марта 1702 года впервые вошел в Зачатьевский храм, то указал место своего погребения в юго-западном углу церкви:

— Се покой мой, зде вселюся в век века!

Родился Святой Дмитрий Ростовский в декабре 1651 года под Киевом в местечке Макарове, в украинской семье. Родитель Савва Туптало служил сотником в казачьем полку и даже имел свой фамильный герб. Он участник Переяславской Рады, где казаки присягнули на верность России. Вскоре семья переехала в Киев. Родители Дмитрия были людьми набожными, воспитали детей христолюбивыми, ревнителями Веры Православной. Три дочери, одна за другой, были игуменьями Иорданской женской обители. Отец, посвящая единственного сына Господу, построил в Кирилловском монастыре трапезный храм, в честь Святого Великомученика Дмитрия.

В Киевской духовной школе Коллегиуме, крупнейшем в то время православном учебном заведении, Даниил прошёл только начальные классы. Он выучил польский, латынь, греческий, церковнославянский. Ректором здесь был Иоаникий Голятовский, учитель риторики. Ревнитель православия, он в своих сочинениях боролся со всеми толками, враждебными Вере. Не было ему равных в полемике. Господь послал Голятовскому достойного ученика. Дмитрию оказалась доступна сила слова, но чтобы словом владеть, надо иметь обширные знания, и Святой учился у своего великого учителя.

9 июля 1668 года, в 17 лет, Даниил принёс Богу монашеские обеты: целомудрия, нестяжания, послушания. Его аскетизм, кротость, смирение поражали старцев. Дьяконом Дмитрий служил во владениях гетмана Дорошенко в Каневе, а через 6 лет рукоположен в священника. В это время у Дмитрия уже определились глубокие знания, проповеднический дар и искусство писателя. Вышла первая книга о чудесах Божией Матери. Монастыри уже узнали о замечательном проповеднике и наперебой приглашали его для проповеди.

В 1684 году архимандрит Киево-Печерской лавры предложил собрать и исправить жития Святых, или Четьи-Минеи, что означает «чтения ежемесячные». Сборники житий Святых, составленные по месяцам в соответствии с днями чествования церковью памяти каждого Святого. Это было очень сложное дело. Надо прочитать уйму книг и различных документов, сверить и уточнить факты, изучить Писание западной, восточной и греческой Церкви. Надо было составить хронологические справки, исторические словари, сверить в разное время написанные книги.

— Да не будет ми лгати на Святого.

Его так захватила работа, что Дмитрий отказался от игуменства в Батуринском монастыре. Всего три года писал монах свои труды спокойно в скиту.

Жизнеописания Святых было составлено ещё во времена Ивана Грозного, при митрополите Макарие, но они не были полными. Назывался этот труд «Великие Четьи-Минеи».

Описать жизнь простого человека — сложнейшая задача, потому что человек — это Вселенная, а представить и описать житие Святого?! Понять его мир, проникнуться его духовным и мирским подвигом, прикоснуться к святости. Часто во сне к Дмитрию приходили сами Святые, рассказывали, что претерпели за Веру. Так непомерными трудами был создан первый том, через семь лет второй, в 1700 году третий. Этот том закончил Дмитрий Савич Туптало настоятелем Новгород-Северского монастыря. Все с нетерпением ждали появления следующих томов.

Жития Святых — настоящее сокровище нравственного воспитания. Здесь есть ответы на многие вопросы, которые веками стоят перед человечеством: чего искать в жизни, как построить земную жизнь.

«Четьи-Минеи» — произведение великого мастера. Лаконичный, сочный, красочный язык. Автор захватывает читателя художественным описанием эпохи, нравов. Даёт точные исторические характеристики известным лицам. Священные рассказы ярки и назидательны, образы живые. Недаром А.С. Пушкин говорил, что Четьи-Минеи Святого Дмитрия представляют собою неистощимую сокровищницу для вдохновенного художника. Эта книга вечно живая, бессмертная. Ей посвятил он двадцать лет жизни! Дмитрий Ростовский напишет около 40 томов. Он считал свой писательский труд служением Богу, Церкви, людям. Россия, благодаря трудам Дмитрия Ростовского, становится образованной страной. Само слово «образование» означает — Образ Бога в сердце человека. Идеалом святости для православного являлась земная жизнь Господа, Божией Матери и всех Святых. Святые — свидетели о Христе, поэтому «Жития» читались в каждой русской семье ежедневно. Идеал святости не потерялся, не ушёл из жизни православных. Трудами и подвигами Церкви, государства и благочестивых мирян этот идеал внесён в жизнь. Православные подражали житию подвижников Веры. Старались так же молиться, работать, поститься, почитать Угодников Божиих, учили Евангелие, Псалтирь. Его труд — драгоценный источник духовного назидания, энциклопедия русской святости.

Дмитрий Ростовский не отличался крепким здоровьем, но в 57 лет ходил пешком в Ярославль служить обедню, полсотни километров, и возвращался за сутки назад. Был он небольшого роста, худой, сгорбленный. Волосы у Святителя были белокурые с проседью, маленькая клинообразная бородка. Носил очки. Ходил в шерстяной тёмно-зелёной рясе. Этот цвет любил монах. Строго соблюдал посты, а ел в Страстную неделю один раз — в четверг.

Времена выпали на долю Святого тяжёлые, но он вырос в семье воинов и унаследовал закалённый казачий дух. Святитель говорил, что ветвь под тяжестью всегда плодотворит, а в письмах грустно шутил: «В том разве одном различествуем мы между собою, что нам беда от своих, а Вашему преподобию от чужих».

В центре Спасо-Яковлевского Дмитриевского монастыря — Святой колодец. Вода чистая, вкусная. Над колодцем деревянный шатёр. Вокруг сруба скамейки для паломников. В этом монастыре писал Святой Дмитрий свой последний, четвёртый том «Жития Святых». 9 февраля 1705 года закончил он «Четьи-Минеи» — живую проповедь силы веры во Христа и самоотверженной любви к Нему.

Тот же колодец, из которого пил воду Святой, то же озеро, на берег которого выходил подышать великий труженик. То же небо и то же солнце, а мир совсем другой.

Здесь несли гроб с телом Святителя. Первым подставил плечо грозный царь Пётр I. В ту пору ещё никто не знал, что через полвека, по настоянию императрицы Елизаветы Петровны, Дмитрий Ростовский будет причислен к Лику Святых. Что пойдут пешком к его мощам нетленным паломники из Белоруссии, Украины, со всех концов Империи Российской. Что его именем, именем Дмитрия Ростовского будет названа крепость, ныне Ростов-на-Дону, что станет «российский Златоуст» Небесным покровителем этого города, что из Ростова Великого через 240 лет привезут донцы в свою столицу Ростов-на-Дону частицу мощей Святого из казачьего рода на вечное хранение.

Спустя 42 года после кончины Святого было обретено его нетленное тело, хотя лежало в сыром месте. У мощей получали исцеление: больные горячкой, помешательством ума, калеки, не владеющие ни руками, ни ногами.

Вот и я иду по монастырю. Полное отрешение. Переступила порог Зачатьевской церкви. Увидела две раки, подошла к свечному ящику, купила свечи. Спросила у пожилой женщины:

— Где мощи Святого Дмитрия?

Она в ответ буркнула. Переспросила, служительница ответила так, что у меня брызнули слёзы. У раки Святителя выплакалась, отвела душу, успокоилась. Снова подошла к свечному ящику. Женщина словно преобразилась: «Вы откуда?» Ответила. Купила иконки и маленькую тощую книжицу о Святом Дмитрии, набор открыток. Совсем нечего приобрести в святых местах и не только здесь.

Семь лет, восемь месяцев и двадцать шесть дней подвизался Святитель Дмитрий на Ростово-Яковлевской кафедре. Это время стало венцом всей его жизни.

Захотелось побыть одной. Саша и Люба остались с экскурсоводом, а я со своими мыслями о Святителе. Каково ему было нести монашеский подвиг, писать «Жития», бороться с ересью, с расколом?! Самому Петру I «стелившему души, как солому», перечить и говорить правду-матку в глаза. Смелому царю, который правил страной железным посохом: «Сам брады стриг, сам главы сёк» (Б. Чичибабин).

Казаки — воины земные, а монахи — воины Небесные. Так сила Святого склонила перед ним буйного, противоречивого и неординарного Петра Великого, который уважал воинский дух и правду Святого. Перед Царём стоял сонм вопросов, которые подчас казались неразрешимыми, и решал он их огнём и мечом. Император Пётр понимал, что сила страны в её устоях, в единении Народа и Православия. Он повелел всем носителям ереси, раскола и сектанства рубить головы. В тоже время приказал в полках не соблюдать посты, а священникам нарушать тайну исповеди. Святитель в проповедях говорил, что сегодня ты Царь и всем страшен, а утром мёртв, и кто тебя убоится?

— Днесь неприступен еси, а утро лежащ во гробе ногами всех попираем будешь.

Святитель принял и одобрил многие дела Петровы, поддержал его начинания, но резко осудил вмешательства в дела Церкви. Царь учредил Монастырский приказ, который был обязан доставлять большие сборы на военные и общегосударственные нужды. Богатые митрополии быстро оскудели. Пришлось закрыть Ростовскую духовную школу — любимое детище игумена.

Сам Дмитрий был настолько беден, что пишет в своём завещании: «Изволяй же безденежно помянуть грешную мою душу в молитвах своих Бога ради, таковый сам да помяновен будет во Царствии Небесном». 28 октября 1709 года нашли его уже почившим на коленях в молитве. После игумена осталась библиотека в 300 томов.

Замечательны труды Святителя: «Келейный летописец» и «Розыск о раскольнической Брынской вере», его проповеди и многое-многое другое. За духовный подвиг причислен к Лику Святых казак Даниил Савич Туптало, в мантии епископ Ростовский Дмитрий. Его «Четьи-Минеи» или «Жития Святых» прочтёт весь православный мир, и весь этот мир будет молиться и поклоняться Святому, создавшему такую книгу, которая будет востребована всегда. Святому, который вслед за Апостолом Павлом напишет, что вера есть вещей обличение невидимых.

Не посадил Святитель дерево, не построил дом, не родил сына, он дал человечеству «Жития Святых» — источник знания высочайшей нравственности, человеколюбия и великого жизненного подвига. Вот какие слова написал Дмитрий Ростовский в «Уроках благочестия» двести лет назад для всех поколений православных: «Итак, в благополучии и почёте не хвались, но в унижении не впадай в отчаяние. Если постигнет тебя радость, не забывайся в веселии; если зло приключается, не скорби без меры. Век настоящий переменчив, и всё в нём превратно, а смерть всех сравняет. Где богачи превозносимые? Где князья и господа? Где сильные и храбрые? Где владельцы стран и земель? Всех вместил малый гроб. Где красивые и цветущие лица? Отошли, как будто их никогда не было, не оставили и следа почёта и славы.

Одно только прочное и надёжное на свете — Бог и его Предвечная Слава».

Ростов Великий

2002 год



Богом венчанный Святой


«В Москве, на Петровке, в высоком особняке помещался Музей Наркомздрава. И там на втором этаже был зал, где, в доказательство несуществования мощей, а (существования мумификации), под большой витриной, под стеклом с перекладинами, лежали мощи Св. Иоасафа Белгородского... Епископов, мне сказали, хоронят с длинными волосами, как полагается православному священству, но теперь он лежал остриженным под первый номер еле серебристой головы. Я видела образ его и сразу узнала нос с горбинкой, строгие благородные черты. Высокого роста, епископ лежал обнажённый, с куском картона на чреслах, закрытые глаза — не видели, слава Богу! И стали мы с сыном-подростком приходить в Музей прикладываться к мощам, стараясь делать это незаметнее. Думаю, мы были не единственными».

В своей книге «О чудесах и чудесном» Анастасия Ивановна Цветаева вспомнила о посещении анатомического музея в Москве в 1924 году. Теперь этого музея в столице нет. Так что же случилось с мощами Святого? Кем он был в земной жизни, и чем досадил богоборцам, если они начали глумиться над ним 166 лет спустя от его кончины?

Святитель Земли Русской Иоасаф Белгородский — потомственный казак. Отец его Горленко Андрей Дмитриевич был офицером Прилукского полка. Мать Мария Даниловна в девичестве носила фамилию Апостол и была дочерью украинского гетмана Даниила Павловича Апостола. В Прилуках на Полтавщине 8 сентября 1705 года и родился Иоаким Андреевич Горленко.

Со временем отец Иоакима стал бунчуковым товарищем гетмана Апостола, то есть заведующий бунчуком — войсковым знаменем, и занял среди казаков Запорожской Сечи высокое положение. Родители Иоакима были богатыми людьми, но богобоязненными, ревностными, непоколебимыми поборниками православия. Дед его Дмитрий Горленко построил две церкви. В благочестивой семье родился будущий Святитель Иоасаф. Конечно, отец очень хотел видеть в своём сыне преемника, мечтал о его военной карьере, но Господь рассудил по-своему.

Вместе с Апостолом Андрей Дмитриевич принял сторону Мазепы и после неудачной попытки отделиться от России ушёл в Турцию, а через год, в 1710 году, вернулся к семье. Много бед претерпели родители Иоакима. Андрей Павлович был подвергнут допросам, унижению, конфискации всего имущества, выселен на жительство в Москву.

Восьми лет отдали Иоакима в Киевскую академию при Киево-Братском монастыре. Здесь обретался его родной дядя по отцу инок монастыря о. Пахомий. Общение с монахами, уклад монастырской жизни вошли в плоть и кровь юноши. Он попросил благословения родителей. Иоаким получил отказ, но зов Христа оказался сильнее.

С малых лет Иоаким был очень слаб здоровьем. Два года провёл он в строгом посту. Год молчания, ни горячей, ни варёной пищи. В 20 лет Иоаким принял монашество с именем Иллариона. Написал покаянное письмо родителям, попросил прощения и благословения. Пришло время и полковник Горленко понял, что нужны воины в духовной брани и благословил сына. Будучи иноком, Илларион возвратился в академию, окончил старший богословский курс.

В 1727 году, 22-летний Илларион, по отречении от всего мирского, принял великое пострижение в мантию с именем Иоасафа, в честь Святого Иоасафа, царевича индийского, который оставил царство и предпочёл пустынножительство во имя Христово. Иоасаф посвящен в игумены Аубенского Мгарского Спасо-Преображенского монастыря. В это время, как и ранее, он вёл строгую подвижническую жизнь. Был трудолюбивым, справедливым, заботливым управителем, а болезнь давала знать. В своих записках Святой Иоасаф пишет, что в августе 1737 года он «...крепко заболел и уже чувствовал близкий исход жизни, но Божьим милосердием был помилован». Через три года он пишет вновь: «...я опять болел и страдал отчаянно, но милосердный Бог оставил мне жизнь для его прославления». Лубенская обитель дважды горела. Чтобы восстановить церкви и все постройки, нужны были большие деньги, и Иоасаф отправился в Москву, а потом в Петербург для сбора пожертвований на восстановление соборной монастырской церкви.

В Петербурге он был представлен императрице Елизавете Петровне, которая любила церковное благолепие, посещала монастыри и храмы. Мужем её был простой певчий, казак Разумовский Але ксеи Кириллович, возведённый ею в графское достоинство. Достигнув высокого положения в обществе, граф по-прежнему поднимался на клирос, пел, потому что любил богослужение, духовенство, красоту храмов.

Будучи глубоко верующей, Елизавета Петровна отменила смертную казнь, а её последовательница Екатерина II запретила пытки. Дочь Петра после беседы с игуменом Иоасафом повелела выдать две тысячи рублей на восстановление храма.

Позже по указанию Елизаветы Петровны игумен был возведён в сан архимандрита. В 40 лет он стал наместником Троице-Сергиевской лавры.

2 июня 1748 года, в 43 года архимандрит Иоасаф — епископ Белгорода и Обояни. В Белгородскую епархию входили 1060 церквей. С первых же дней своего служения Святитель Иоасаф обратил внимание на образование. Священники зачастую получали образование первоначальное при соборных церквах и читали по слогам. Первым делом он решил поднять религиозно-нравственное состояние приходского духовенства. Преосвященный Иоасаф оказывал постоянную помощь нуждающимся и бедным ученикам училищ.

Он ежегодно посещал церкви своей епархии, останавливался не в богатых домах, а в самых бедных. Особо бдительно следил за пастырями церкви Христовой, чтобы благоговели к службам и святыням церковным. Он был строгим пастырем, но ещё строже Святитель относился к самому себе. Нравственная чистота, аскетизм, кротость, простота. «Жизнь Святителя была непрестанной борьбой с мягкотелостью и теплохладностью, и эта борьба поражала своей смелостью и размахами. Святитель не смешивал христианского милосердия с сентиментальностью, не заботился о том, что скажет свет, как будут относиться к нему лично, не покупал популярности и любви к себе ценою измены долгу и правде. Он был чист и безупречен и ничего не должен был миру, и кроме Бога никого не боялся. В этом был источник его прямолинейности и строгости». Эти строки взяты из «Воспоминаний» князя Н.Д. Жевахова, товарища обер-прокурора Синода, заместителя председателя братства Святого Иоасафа.

Святителю был дан дар провидения. Он видел людей насквозь и помогал избавиться от греха. Многие служители его времени погрязли в мирских делах и разных ересях. С ними Святитель был очень строг. Сам не имел никакого имущества, потому что всё раздавал бедным. Перед христианскими праздниками посылал келейника к нищим и бедным. Келейник должен был положить дар у окна и, трижды стукнув в стену, чтобы хозяева обратили внимание, скрыться. Когда келейник заболел, Святитель сам в мирской одежде разносил тайную милостыню, творя милосердие, так, «чтобы левая рука не знала, что делает правая». Как-то Владыка послал купить дрова на базаре и отвезти бедной вдове с тремя детьми, только не говорить, кто прислал. Женщина подняла глаза к небу и увидела «в сиянии» Святителя Иоасафа.

Однажды крестьяне, под Троицын день, попросили молитв Владыки о ниспослании дождя. Долго стояла жара, черви стали уничтожать посевы. Выслушав просителей, Владыка повернулся к своему кучеру и приказал на завтра приготовить сани. Люди застыли в недоумении. На следующий день выпал снег, увлажнил почву и согнал червя. Милосердию Святителя не было границ.

Владыкой в селе Пески была обретена и прославлена икона Божией Матери «Песчанская». Иоасаф приехал в Замостье, что в Харьковской области, и в одной из церквей увидел среди мусора икону. Он пал перед ней на колени и воскликнул: «Царица Небесная! Прости небрежность твоих служителей, не видят бо, что творят». Этот образ, как и предрёк Святитель «...являет особое знамение своего заступничества для этого села и всей страны».

В молитвах и великих трудах прошла короткая жизнь Святителя. Казака. Доблестного хранителя Веры Христовой. Его пастырский подвиг нельзя переоценить и предать забвению. Нельзя забыть его наставление «Брань седми честных добродетелей, седми грехами смертными». Нельзя забыть его молитву, молитву Святителя Иоасафа Белгородского: «Буди благословен день и час, в оньже Господь мой Иисус Христос, мене ради родился, распятие претерпе и смертию пострада. О Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, в час смерти моея прими дух раба твоего, во странствии суща молитвами Пречистыя Матере и всех Святых Твоих яко благословен еси во веки веков. Аминь».

Скончался Святитель Иоасаф 10 декабря 1754 года, в дороге. Владыку облекли в голубой парчовый саккос, в омофор розовой парчи и в подризник из красной материи. На голову возложили митру зелёного бархата с жемчужным украшением. Два с половиной месяца стояло его тело в открытом гробу в Свято-Троицком соборе. Из-за бездорожья не смог во время прибыть архимандрит, назначенный для отпевания владыки Синодом, и был крайне удивлён, найдя тело нетронутое тлением. Прожив на свете всего сорок девять лет, из них двадцать девять Святой Иоасаф посвятил служению Господу и своему народу. Погребён был Святитель в усыпальнице Белгородского Троицкого собора.

Спустя два года по погребении Святого священники кафедрального собора, зная о его святой жизни, открыли гроб и нашли тело нетленным, несмотря на то, что в склепе было достаточно сыро. Слух об этом пошёл по Земле Российской, и потекли к мощам нетленным людские ручейки со своими бедами, душевными, телесными страданиями и по вере своей получали помощь и исцеление.

Начался XX век, и некоторым верующим людям стал во сне являться Святитель, который предупреждал о тяжких испытаниях, войне, голоде. Так он снился одному офицеру в 1912 году, будто бы взял его Иоасаф за руку и вывел на высокую гору, откуда открылась Россия вся залитая кровью. «Покайтесь, — сказал Святитель. — Этого ещё нет, но скоро будет». Военный рассказывал сон, люди вокруг смеялись и называли его сумасшедшим.

Пришло лето 1914 года. Объявлена война. Предсказание сбылось. В своих «Воспоминаниях» князь Жевахов приводит слова этого полковника: «...я видел, как притуплялось чувство страха перед смертью, как люди превращались в диких зверей, жаждущих только крови... Я трепетал при встрече с таким дерзновенным неверием и попранием заповедей Божиих, и мне хотелось крикнуть обеим враждующим сторонам: «Довольно, очнитесь, вы христиане; не истребляйте друг друга в угоду ненавистникам и врагам христианства; опомнитесь, творите волю Божию, начните жить по правде, возложите на Бога упование ваше: Господь силён и без вашей помощи; без войны, помирит вас». В молитвах офицер часто обращался к Святителю и однажды наяву увидел Иоасафа. В великой скорби он сказал, что уже поздно. Теперь только Матерь Божия может спасти Россию, что немедленно надо доставить на фронт Песчанский образ Божией Матери, обретённый Иоасафом, и Владимирский образ Царицы Небесной, ту самую икону, которой благословила его мать. Пока иконы будут находиться на фронте, милость Божия не оставит Россию. «В иконах сих источник благодати и тогда смилуется Господь по молитвам Матери своей».

Полковник тут же бросился к военному коменданту, к А.А. Вырубовой, к митрополитам, архиереям, но его везде гнали. Уволили со службы и упрятали в сумасшедший дом. Год метался офицер между военными, гражданскими и православными чиновниками. Никто не внял его словам, только встреча с князем Жеваховым вселила надежду. Князь поверил полковнику и приложил все усилия для встречи с Николаем II, но вокруг царя образовалось плотное кольцо из будущих иуд и предателей. Пришла «година смут и трусости бесславной, измены, лжи, неверия и зла». Так писал об этом времени поэт С.С. Бехтеев.

Не удалось пробиться к царю князю Жевахову. Его размышления в вышеуказанной книге горьким упрёком звучат и для нас сегодня: «Вместо нравственной отвественности стала выдвигаться ответственность юридическая; человек стал бояться человека больше, чем Бога... Россия сбилась с пути и катится в бездну. Кто же может вовремя удержать её от гибели?»

Ответ был дан. Православная церковь, соборность народа под её началом. Сохранение нравственности — духовной чистоты. Всё это понимали те, которые готовили сегодняшний день. Им нужно было любыми средствами доказать, что Бога нет, что всё дозволено. Нет греха, нет ответственности за поступки. По сей день властью поощряется разврат, мат стал языком общения: «Крой, Ванька, Бога нет!..» В России начался неописуемый террор. Грабёж церквей, монастырей, надругательства над мощами Святых стали среди людей в чёрных кожанках престижным занятием. Безбожная власть поощряла зверства, а уж исполнители ничего не стеснялись и никого не боялись.

В 1920 году народный комиссариат юстиции принял постановление «О ликвидации мощей». Белгородские газеты стали писать о мощах Святителя Иоасафа, что это чучело, набитое соломой. Чтобы доказать свою правоту, большевики ворвались в Троицкий собор и хотели обнажить тело Святителя, но о. Никон (Пурлевский) их остановил. Обливаясь слезами, он разоблачил Иоасафа. Нехристи увидели нетленное тело. Один из них вонзил в живот Святителя ланцет. Комиссия заключила, что тело Иоасафа не подверглось тлению в связи с климатическими условиями. Вечером чекисты ворвались в дом владыки, приставили наган к его виску и только так хотели заставить подписать протокол, что с согласия владыки мощи увозятся из Белгорода. Владыка отказался, тогда один из злодеев ударил о. Никона по голове револьвером, а когда владыка упал, бил и топтал его ногами. Епископ чудом остался жив.

Так мощи Святого оказались в анатомическом музее. Там богоборцами было вскрыто тело. Никаких следов бальзамирования обнаружено не было. Попиратели Веры Православной остригли голову Святителя и выставили в музее нетленные мощи разоблачёнными. Позже Святые мощи оказались в Ленинграде, в Центральном музее истории религии и атеизма. Находился он в Казанском соборе. Рядом с мощами Иоасафа положили труп одного фальшивомонетчика. От преступника пошло зловоние, а от мощей Иоасафа необыкновенное благоухание. Неземной запах наполнил всё помещение. Народ хлынул для поклонения. Люди открыто молились около них. Мощи решили срочно убрать. А.И. Цветаева в очерке писала: «Куда перевезли мощи Святого Иоасафа Белгородского, целы ли они где-нибудь?»

В1991 году митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн получил письмо от Л. А. Соколовой, в котором она рассказала о том, что её отец Соколов Аркадий Васильевич, работая в Центральном музее истории религии и атеизма, вместе с другим рабочим Прудниковым получил распоряжение закопать в подвале мощи Иоасафа Белгородского. Там было очень сыро и они отнесли их на чердак, завернули мощи Святого в простыни и засыпали сухим шлаком.

Иоанн Петербургский и Ладожский назначил комиссию, которая подтвердила, что на чердаке музея найдены чудотворные мощи Святого. С великими почестями, молебнами, по дорогам, усыпанным цветами, при огромном стечении верующих, были доставлены мощи Святителя Земли Русской в Белгород. Свято-Троицкого собора уже нет, поэтому раку с нетленными мощами установили в Преображенском соборе. Так состоялось второе обретение мощей Святого, сияние души которого осветило не только эпоху Елизаветы Петровны, но и нас грешных.

«Величаем тя Святителю Отче Иоасафе и чтим Святую память Твою, Ты бо молиши о нас Христа Бога нашего».



Преподокный Далмат - сын атамана


О Преподобном Чудотворце Далмате я впервые услыхала от терского казака Бориса Васильевича Бирюлькина. Борис Васильевыич подарил мне чудную икону Святого. Образ так поразил меня, и захотелось, хоть немножко узнать о Преподобном. Я попросила Бориса Васильевича помочь раздобыть литературу, а он познакомил меня с писателем Виталием Носковым. Виталий Николаевич принял меры. Оглянуться не успела, как из Кургана, от Аникина Юрия Николаевича, пришла тяжёлая бандероль, а в ней две книги о земных подвигах Далмата.

Оказалось, что Далмат в мирской жизни был Дмитрием, и вот что говорится в «Известии об основании Далматовского монастыря», составленном его сыном архимандритом Исааком: «И бысть сице того же града Тобольска житель, чином воин, дворянские породы Дмитрии Иванов сын Мокринскии, не вельми богат, но жительствую без великия скудости, дом свой строя во обилии, по своей воле прилежа церкви».

Мокринские — рязанские казаки, дворяне, «служилые по отечеству», издавна осели в Зауралье. Жил здесь «от руды приказчик» Григорий Мокринскии, его сын Тимофей, что подарил Далматовскому монастырю Псалтирь и Часослов, там же в монастыре обретался Фёдор Михайлович Мокринскии.

Отец Дмитрия Иван Мокринскии участвовал в завоевании Сибири, строил крепость Берёзово, там же и был атаманом. Женился на новокрещённой татарке. В 1594 году в семье родился первенец, которого назвали Дмитрием, за ним Савватий и Фёдор. Дети его были боголюб ивыми и богобоязненными; обучены смалу грамоте, воинскому делу, так как казаки в Сибири призывались на военную службу с 15 лет, а служба была пожизненной.

Позже Иван Мокринскии служил в Обдорском остроге, а потом был переведён в Тобольск. В 1628 году его старший сын Дмитрий стал городничим Тобольска и проявил незаурядные организаторские способности. Дмитрию приходилось перевозить большие государственные деньги, ловить сбежавших арестантов, выполнять различные поручения, кроме основных своих служебных обязанностей. 14 лет прошли в трудах и заботах. Возникли материальные трудности. Умерла жена. Дмитрий Иванович оставил службу, дом, имение и ушёл с иконой Успения Божией Матери в руках в Невьянский Спасобогоявленский монастырь. В Невьянской слободе, неподалеку от Спасобогоявленского монастыря, служил боярский сын, его родной брат Савватий Иванович.

В монастыре Дмитрий Иванович Мокринский был пострижен в монашество с именем Далмат. Здесь Далмат проявил редкое трудолюбие и терпение. Монастырские братья хотели поручить ему строительство монастыря, но Далмат, узнав об этом, ушёл со своей иконой Успения Божией Матери в пустынные калмыцкие степи.

В 1644 году на левом берегу Исети, притока Иртыша, у Белого Городища выкопал он себе пещеру. Это место стало называться Исе тской пустынью, потом Далматовской. Широкая река Исеть отделяла пустынь от владений татарского мурзы Илигея. Некоторые местные жители из русских стали натравливать мурзу на инока, говоря, что он пришёл захватить его земли. Татарин замыслил убить Далмата, но когда Илигей подошёл с мечом к пещере, Далмат, по милости Божией, сумел остановить злодеяние. Он рассказал мурзе, что они родные, что мать Далмата крещёная татарка, что пришёл он с миром на эту землю. Илигей успокоился, но враги старца продолжали наушничать и клеветать на монаха.

Через год Илигей вновь пришёл с татарами к пустыне. Он остановился на противоположном берегу Исети на ночлег. Здесь сонному татарину явилась Матерь Божия в багряной ризе и бичом в правой руке. Она грозно сказала:

— Илигее, почто ты пришёл еси и хощеши онаго старца убити? Не токмо тебе его убити, но и зла слова к нему не имаша зреша, но еще оному ж старцу и вотчину свою отдай.

Идигей выполнил наказ Пресвятой Богородицы, подарил земли монаху, дружил с ним, приглашал в гости, оказывал старцу почести, искренне уважая Далмата. В знак особого расположения подарил Преподобному кольчугу и щишак. Быстро слава о монашеских подвигах понеслась по Сибири, а потом через Уральский хребет, перевалила в Россию. В книге «Свято-Успенский Далматовский мужской монастырь» А.А. Пашков приводит рукопись тех времён: «Инок Далмат жил в пещере, в краю пустынном, в лесах дремучих, едва проходимых... Может быть, те русские скупщики, тот же Илигей, татарин, как видоки, рассказывая о подвигах его, о терпении, сделались сначала и нехотя глашатаями этой громкой, столь обширной молвы».

Первым к Далмату пришёл из Нижнего Новгорода старец Иван, а потом «мнози чернецы и миряне», пустынножители. В живописнейшем месте, на высоком берегу полноводной реки Исети построили иноки часовню. Крутые берега реки и глубокий овраг служили естественной защитой от врагов. В 1651 году на пустынь напали калмыки, убили 20 человек и 20 угнали. Чудом спасся среди пожара Далмат.

Есть предположение, что у самого Далмата было несколько детей, но известен больше всех его сын Иван Дмитриевич Мокринский, в монашестве Исаак. После разорения пустыни калмыками, пришёл к Преподобному его сын Исаак, чтобы быть с отцом до смертного часа вместе.

Далмат и Исаак стали возводить монастырь. Вместе с братьями-монахами они построили церковь Успения Божией Матери, потом братские кельи. Отец и сын поселились отдельно. Жили в одной келье, в ограде монастыря. Монастырь стал фортпостом России в этом далёком неизведанном крае. Монахи и служители расселяли христиан на огромных безлюдных пространствах, помогая создавать русские поселения и остроги (крепости).

Здесь столкнулись интересы России и кочевых племён башкир, татар, калмыков и других народов. В 1662 году инородцы напали на русских, живших по берегам Исети, разгромили все поселения, а монастырь сровняли с землёй. В этом же году русские войска разбили башкир, но уже летом следующего года башкиры, объединившись с татарами, одолели русских на реке Берёзовке. Только в 1665 году были разбиты кочевники регулярными войсками. В Зауралье установился мир, но ненадолго. Чтобы защитить русские поселения от набегов кочевников, тобольским воеводой П.И. Годуновым было предпринято строительство оборонительно-укрепительной линии по рекам Тоболу, вверх по Исети, через Исетский острог, Далматов монастырь до Катайского острога.

На прежнем месте Далмат и Исаак с монастырскими людьми начали строить новую обитель. Время тревожное и трудное, требовало большого напряжения сил духовных и физических, но нашёлся старец, который оклеветал монахов Лота, Никона и Исаака. Началось дознание. Этот прискорбный факт сохранился в исторических документах.

Вскоре великими трудами монахов, послушников и простых крестьян — христолюбцев была вновь построена церковь Успения Пресвятой Богоматери, все необходимые монастырским людям постройки.

В 1666 году в монастыре введено настоятельство и игуменом назначен сын Далмата Исаак. А.А. Пашков в вышеуказанной книге приводит выписку из Шадринского архива: «Старец же Далмат остался в ряду иноков, хотя жил уже не в пещере, но образ пещерной жизни не изменил. Скромная его келья стояла в отдалении от других келий». Далмату в эту пору исполнилось 72 года. Многие ученики старца Далмата продолжили его миссионерскую деятельность. Строили церкви и часовни в крепостях, поселениях, деревнях; проповедовали Православие в среде зауральских народов. Только в одной слободе Куяровской было шесть храмов! Ученик старца Далмата Афанасий был рукоположен во иеродиаконы Софийского собора в Тобольске, а позже вернулся в свой монастырь игуменом.

Вскоре пришлось старцу пережить ещё одну беду. Его сын Исаак и игумен Афанасий, по оговору, были сосланы в Енисейский Спасский монастырь. Там, в ссылке, провели они целый год. Только по личному распоряжению митрополита Сибирского Павла они возвратились в Далматов монастырь. Исаака митрополит поставил здесь настоятелем, а Афанасия отправил в Первопрестольную бить челом Великому государю и великому князю Фёдору Алексеевичу всея Великая и Малыя и Белыя России самодержцу о монастырских нуждах. Царь с пониманием отнёсся к нуждам монастыря и выделил нужную сумму.

Игумен Далмат в это время, по указу митрополита Павла, строил Введенский девичий монастырь, развернул работы на Железенском поселье, занимался многотрудными церковными делами. Женский монастырь был построен в 1681 году неподалёку от Далматовского. Строительство церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы затянулось. Не было денег даже на церковную утварь. В 1700 году московский дворянин Иван Иродионович Качанов прислал 50 рублей, на которые и была построена Введенская церковь.

Возле Далматовского монастыря оседали люди, распахивали богатые чернозёмы. Обилие леса вокруг позволяло развивать строительство, различные ремёсла, охоту. В реках водилось много рыбы. Человеку трудолюбивому жилось в этих местах сытно. Поселенцы из Великого Устюга, Каргополья, Кунгура, Казани, Тобольска, Тюмени осели на монастырских землях. Через 100 лет со дня поселения в пещере Далмата, монастырю принадлежали 18 деревень с 2156 душами. Обитель строилась, богатела трудами поселенцев, монастырской братии, большими вкладами царей и священнослужителей. Прихожане жертвовали монастырю лошадей, быков, птицу. Три фамилии в книге А.А. Пашкова остановили моё внимание. В одной поразило прозвище. В 1674 году «...декабря 1 день приложил Пресвятые Богородицы Шадринской слободы крестьянин... назвищем Марамышка», а вот и однофамилец промелькнул: «В 1700 году «приложил в дом Пресвятые Богородицы тоя же обители крестьянин Микула Лобов быка пёстрого», и был пострижен Виссарионом, здесь же блеснул крестьянин Пушкин.

Так постепенно трудами старца Далмата и его сына Исаака была создана большая приходская община-вотчина. Монастырь становится не только православным и экономическим центром в Сибири, но и просветительским. По специальному указу из Тобольской консистории детей клириков обучали грамоте с 5 лет, а неграмотным дьячкам не разрешалось жениться. И ещё: «...дабы как дворяне так и разного чина люди детей своих из молодых лет сначала обучали российских книг чтению», если кто указ нарушит и при проверке окажутся необучены, тем «учинено будет жестокое на теле наказание и чинов будут лишены!»

В 1735 году в монастыре учреждена славяно-российская школа, учителем в которой был Петро Кирьянов. Обитель собирает библиотеку. Царь Фёдор Алексеевич лично передаёт в монастырь 12 книг, 4 стихаря и писчую бумагу, позже Пётр I доставляет сюда книги и церковную утварь. Старец Далмат сам слыл книжником и всячески способствовал приобретению книг для монастыря и церквей Далматовской вотчины. Нельзя преувеличить значение монастыря для просвещения жителей здешнего края. Позже в обители откроют церковно-приходскую школу с тремя отделениями, а затем духовное училище.

Далматовская обитель процветала. Постепенно деревянные постройки были заменены кирпичными. Неподалёку от неё вскоре вырос Рафаиловский монастырь, всего через 50 лет в Тобольской епархии насчитывалось 13 монастырей.

Скончался старец Далмат в 1697 году, в 103 года, а в 1864 году Пермская духовная Консистория установила в селе Далматово 24 июля ежегодный крестный ход — день преставления старца Далмата. В 1881 году построена усыпальница над его гробницей.

Грянул Октябрь семнадцатого...

Церковь отделена от государства и школа от Церкви. В Далматовском монастыре открывают музей, потом народный дом, позже сносят купола. В 1945-м весь монастырский комплекс занял завод «Молмашстрой».

Только 6 мая 1992 года по благословению Священного Синода открыт Свято-Успенский мужской монастырь. Через 2 года, 6 августа археологами были обретены мощи Преподобного Далмата, а в 1997 году, к 300-летию преставления Святого, протоиереем Александром были составлены служба и акафист Преподобному Далмату. Потянулись паломники к святым мощам, чтобы поклониться Преподобному, получить чудесное исцеление. Вот и мы узнали немного ещё об одном Святом нашего Отечества.

Трудно отыскать на карте маленький городок Далматово, он лежит между Курганом и Екатеринбургом. Там, в Зауралье, силами боголюбцев и монахов восстанавливается ещё одна Святыня нашего народа — Далматовский монастырь. Каждое утро поднимает жителей звон колоколов Далматовской обители. И пока будет слышен этот звон, будет стоять Земля Русская, земля наших отцов и дедов.



Силой молитвы своей охраняя
Душу родимой земли


В Кремле я побывала впервые 50 лет назад. Помню, как поразила его красота, как восторг захлёстывал душу, как обступили события и люди и как долго потом стояли перед глазами кремлёвские соборы, башни, стены. Кремль — Святыня русского народа. Алтарь нашего Отечества.

Соборная площадь. Здесь стояли полки перед военными походами и сюда возвращались с победой, здесь шли императоры венчаться на царство. Здесь стучал своим посохом Иван Грозный, здесь проезжали в Вербное Воскресенье «на осляти» патриархи российские. Здесь в 1326 году заложили собор во имя Успения Божией Матери князь Иван Калита и Московский митрополит Пётр. Со временем храм стал усыпальницей митрополитов и патриархов.

Посетители проносились по храмам тучами. Экскурсовод должен был в считанные минуты всё показать, развенчать все церковные догмы, и во время освободить место для следующей группы. Думалось, что в этой круговерти нельзя ничего запомнить и рассмотреть. Нет! Потом память восстановила почти всё. Но теперь я была одна. Никто не жужжал в ухо, никто не мешал смотреть на кремлёвское чудо, ничто не заглушало голосов прошлого. Сегодня я шла в Успенский собор поклониться мощам Святого патриарха Гермогена.

После 1917 года собор превратили в музей и только с 1990 года разрешены богослужения, да и то 1 раз в год на второй день Пасхи. В этот день дозволен доступ к мощам Святых. Я этого не знала.

Вот иконостас из 69 икон, созданный при патриархе Никоне, царское моленное место или Мономахов трон, 19 гробниц. Среди них раки (мощехранительницы) Чудотворцев Петра, Ионы, Филиппа и Гермогена.

Рака с мощами патриарха Гермогена установлена в юго-западном углу в бронзовом шатре. На двери шатра... замок. В недоумении я села на скамью, что посередине собора. Группы экскурсантов сменяли одна другую, а моя душа горько плакала. Почему оскверняются до сих пор Святыни русского народа, почему я не могу припасть к мощам Праведников и очиститься в Святом намоленном месте? Почему до сих пор проводятся здесь экскурсии и нет ежедневной литургии во спасение Державы? Почему я, потомственная казачка, приехавшая из такой дали, до сих пор не имею права поставить свечу в древнем Алтаре своей Родины донскому казаку патриарху Гермогену?

Кем был Святой Гермоген и какими подвигами прославлен, знает не каждый в нашей стране. Уроки русской истории эту тему обходят молча.

Биография Святителя до 50 лет — чистый лист. В «Истории казачества» В.И Нелепин сообщает, что родился он в Вятке и назван был Ермолаем. Неизвестны обстоятельства, которые заставили уйти из родных мест на Дон и стать служивым казаком. Был он, судя по всему, человеком набожным и в 50 лет принял священническсии сан. Первым местом его церковного подвига стала Гостинодворская Никольская церковь в Казани.

В 1579 году в Казани, в доме стрельца Онучина, случился пожар. Дом сгорел дотла. На пепелище была найдена икона Казанской Божией Матери. Отец Ермолай перенёс её в Никольскую церковь. Эта икона одна из самых почитаемых, как покровительница русского воинства. Икону Казанской Божией Матери несли впереди войска Минина и Пожарского в 1612 году, и 1812 она с русскими войсками стояла под Смоленском, спасала страну в 1914-м. Она стала, как столп Веры Православной, на защиту нашей Родины в 1941 году.

Вскоре Ермолай принял иноческий постриг с именем Гермогена, а всего через год становится настоятелем Спасо-Преображенской Казанской обители. Около 10 лет служил игуменом. 13 мая 1589 года Гермоген стал первым Казанским митрополитом. Он строил храмы, просвещал жителей, приобщал к церкви новокрещённых, по его настоянию с 1592 года совершаются во всех церквах молитвы в первую субботу после Покрова, в память русских воинов, погибших при взятии Казани. Через пять лет митрополит Гермоген составил «Сказание о явлениях иконы Казанской Божией Матери и совершившихся от неё чудесах», а ещё через год — «Житие святителей Гурия и Варсонофия» — первых казанских Святителей, скромных пастырей, посвятивших жизнь свою служению Богу и людям.

В эту пору Россией правил третий сын Ивана Грозного Фёдор Иванович. Четырнадцать лет государство развивалось спокойно и поступательно. В 1589 году Российская Церковь была провозглашена автокефальной — самостоятельной, полностью не зависящей от Константинопольской и учреждено патриаршество. Первым патриархом Московским и всея Руси церковный собор объявил митрополита Ростовского Иова. Это значительно подняло авторитет Русской Православной Церкви в глазах Рима и у всех православных. В 1595 году по указу патриарха Иова митрополит Гермоген освидетельствовал вновь открытые мощи умершего в 1285 году углицкого князя Романа Владимировича. Мощи были признаны нетленными и перенесены в новую соборную церковь Преображения. Митрополит Гермоген поставил свою подпись под Соборным определением, по которому была предложена кандидатура Бориса Годунова в избрании на царство. Ещё при жизни Бориса Годунова на Руси появился якобы оставшийся в живых царевич Дмитрий. Самозванца поддержали часть русских бояр, люто ненавидевших Бориса Годунова, польский король и шляхта. За ними стояла католическая церковь, давно стремившаяся уничтожить православие. После смерти Бориса Годунова в 1605 году Ажедмитрий вошёл в Тулу. Бояре по его приказу казнили всех Годуновых и малолетнего царя Фёдора Борисовича. Они же привели Самозванца на трон, но иерархи Православной Церкви не сомневались в смерти царевича Дмитрия. Патриарх Иов отказался признать в Ажедмитрий царя. В Московском Успенском соборе с патриарха содрали святительские одежды, избили немощного старика и заключили в темницу.

Новым патриархом стал грек архиепископ Рязанский Игнатий, который устраивал врагов Руси. Ажедмитрий праздновал победу. Он женился на католичке Марине Мнишек, провозгласил себя царём, а её царицей. Запад готовил полное порабощение Православной Церкви католиками, что привело бы к порабощению русского народа, потере им национальной независимости.

Казанский архимандрит Гермоген потребовал перекрещивания Марины по православному обряду. Это не устраивало самозванца и католическую церковь. Патриарх Игнатий предложил венчание без перекрещивания. Затея, возможно бы, и удалась, да слишком авантюристы обнаглели. При венчании по православному обряду Ажедмитрий и Марина отказались принять причастие. Это кощунство всколыхнуло народ. 17 мая 1607 года были убиты и Ажедмитрий, и многие поляки из его окружения, и представители католической церкви. Был схвачен, лишён сана и заточён в Чудовом монастыре патриарх Игнатий.

1 июня 1606 года на русский престол венчался Василий Шуйский. Чтобы упрочить положение царя, нужен был авторитетный церковный деятель. Патриарх. По настоянию царя им стал прямой, честный и непоколебимый митрополит Казанский Гермоген. 3 (13) июля Поместный собор Русской Православной Церкви избрал патриархом Московским и Всея Руси 70-летнего Гермогена. В Успенском соборе Московского кремля Митрополит Исидор вручил Святейшему патриарху Ермогену (Гермогену) посох Святителя Петра, Московского Чудотворца, а царь подарил панагию, украшенную драгоценными камнями, белый клобук и посох. По древнему обычаю Святейший патриарх Ермоген «совершил шествие на осляти» вдоль стен кремля.

Патриарх был твёрд и милосерден. Н.И. Костомаров в «Русской истории» пишет: «Подчинённые его не любили: он был человек чересчур строгий. Находясь постоянно в столкновении с царём, он, однако не только не подавал руки его многочисленным врагам, но всегда защищал Василия». Строгий приверженец формы и обряда Гермоген уважал в нём лицо, которое было освящено царским венцом и помазанием. Даже после того, когда Василий Шуйский был свергнут, насильственно пострижен и заключён в Чудовом монастыре, патриарх советовал одуматься и возвести его снова на престол.

В воззвании Святитель обращается ко всем православным: боярам, священству, пахарям и ратникам: «Видите Отечество всё чужими расхищаемо и разоряемо, и святые иконы и церкви обругаемы и невинных кровь проливается. Не своё ли Отечество разоряете?» Гермоген стал на пути иноземцев, стремившихся посадить на русский престол инородца. Патриарх выдвинул кандидатуру Михаила Романова, но мы, как никто другой, знаем, что нет пророков в Отечестве своём. Бояре не хотели возвышения одного рода над другим и предлагали на трон то принца шведского, то польского.

Поляки пришли к Москве. Предатели-бояре решили посадить на трон королевича Владислава. У патриарха выбора не было. Падение нравов, клятвопреступление, предательство и лютость свирепствовали в стране. Голод косил людей, грабежи не прекращались ни днём ни ночью. Страшная междоусобица разрывала страну, и патриарх вынужден был согласиться, но при условии, если Владислав примет Православную Веру.

В это время поляки совсем разнуздались. Они бесчинствовали в монастырях, расстреливали образа в церквах, избивали население и беспощадно грабили. Все эти действия возмущали не только патриарха. Прокопий Ляпунов поднял и повёл за собой недовольных. Продажные бояре обратились к Гермогену с просьбой усмирить Прокопия, а Салтыков Михаил бросился на Святителя с ножом.

— Не боюсь твоего ножа, — сказал казак, — я вооружусь против ножа силою Креста Святого. Будь ты проклят от нашего смирения в сем веке и в будущем.

На другой день православный народ слушал патриарха на Соборной площади.

Высокий, стройный, несмотря на почтенный возраст, владыка-воин говорил о бедах насущных и призвал стоять насмерть за Веру Православную. Народ поднялся. По благословению патриарха двинулся на поляков и литовцев из Рязани Прокопий Аяпунов. Поляки с боярами приступили к патриарху:

— Если ты не напишешь Ляпунову и его товарищам, чтоб они отошли прочь, то сам умрёшь злою смертью.

Святитель ответил:

— Вы мне обещаете лютую смерть, а я надеюсь через неё получить венец и давно желаю пострадать за правду. Не буду писать, я вам уже сказал, и более от меня слова не услышите.

Патриарх призвал народ к покаянию. Три дня все русские люди почти ничего не ели и стояли на коленях, моля Господа о пощаде и спасении Отечества. Весной 1611 года враги посадили владыку в Чудов монастырь, в настоящий склеп. Высотой он был около полутора метров, а длиной всего метр. В этом узилище Святитель не мог ни встать ни лечь. Враги придумали страшную пытку голодом. Раз в неделю давали сноп овса и мало воды. И так девять месяцев до самой кончины, патриарх оставался в заточении один на один с мучителями, бессердечными и жестокими.

П. Ляпунов пишет в апреле 1611 года: «Гермогена с престола свели, в смертной тесноте держат второго Златоуста, обличающего бесстрашно предателей и отступников веры христианской».

В «Новой повести», которая, по мнению учёных, была написана в 1610-11-х годах, говорится, что было тогда такое страшное время Божьего гнева, что люди не чаяли себе спасения; что чуть ли не вся Земля Русская опустела; и прозвали старики наши это лютое время — лихолетье, потому что тогда на Русской Земле была такая беда, какой не бывало от начала мира. Там же автор называет Гермогена «столпом непоколебимым», который стоял за Веру Христову и за всё великое государство не оружием, Словом Божьим. «Если умрёт он за Слово Божье, то жить будет вовеки».

В русском ополчении начались распри. Убили Прокопия Ляпунова, и атаман Заруцкий провозгласил царём малолетнего сына Марины Мнишек. Святитель обратился к народу, чтобы никто не признавал царём «Маринкина сына».

Патриарх Гермоген из заточения рассылал грамоты через священников по всей Руси, пробуждая национальное самосознание во всех слоях русского общества. Их читали в монастырях и храмах, поднимали народ против поляков и предателей бояр. Поляки, прослышав о том, что в Нижнем Новгороде собирается ополчение, приступили к патриарху и потребовали, чтобы он приказал нижегородцам быть верными Владиславу, но Гермоген ответил: «Да будет с ними милость от Бога и благословение от нашего смирения! А на изменников да излиется гнев Божий и да будут они прокляты в сем веке и в будущем». Владыка Гермоген стал за Веру и велел всем стоять!

В своей грамоте в Нижний Новгород патриарх наставляет собрать ополчение со всей земли, впереди нести список иконы Казанской Божией Матери и идти на Москву. В последнем предсмертном обращении патриарх призывал: «Пишите к Ефрему, да и в Вологду пишите, и к Рязанскому владыке, везде говорите моим именем, моим словом... Всем вам от меня благословение и разрешение в сем веке и в будущем. Стойте за веру неподвижно, а я за вас Бога молю». Святитель знал, что с падением Православия порушится Русское царство, а с ним и Православная вера в русских людях. В своих трудах Священномученик Иоанн Восторгов пишет о пастыре Гермогене: «Он хорошо понимал, что основной характер жизни есть характер церковности и народности, и что поэтому нужно пробудить религиозное национальное чувство в русском народе — он сбросит с себя «бесовское омрачение» и водительство тех, что «промышляли лихими делами»; он крепко верил, что Православие есть опора и основа и жизненная сила русского национального самосознания, нравственный смысл и оправдание русского государства и государствования...

И то он знал, что измена верхних слоев народа, отказ от их исторических преданий, веры и народности ещё не есть смерть народа».

Кто мог бы подумать, что через 300 лет вновь погрязнет Россия в неверии, лицемерии, коварстве, низости, лжи, что вернётся к нам Смутное время. Лихолетье нравственное, духовное чёрным крылом заслонит светлый Лик Державы.

От имени «Всей Земли» разослал грамоты Гермогена и старцев Троице-Сергиевской Лавры во все города и веси воевода князь Дмитрий Пожарский, и вся Земля Русская поднялась. Поднялась, когда страна уже была под иноземным игом, когда осталась свободной от врагов только Троице-Сергиевская лавра. Всего 2500 монахов этого монастыря полтора года сдерживали натиск ляхов. Архимандрит Дионисий, настоятель лавры продолжил дело Гермогена: «Помяните и смилуйтесь над видимой общею смертной погибелью, чтоб нас самих смерть не постигла. Для Бога отложите ваши распри, чтоб всем вам потрудиться для избавления Православной Веры, пока к врагам помощь не пришла».

Староста Козьма Минин-Сухорук и воевода князь Дмитрий Михайлович Пожарский создали второе ополчение. Н.И. Костомаров в книге «Смутное время Московского государства» привёл народную песню, записанную в первой половине XIX века об этих событиях:

Как во старом было городе,
Во славном и богатом Нижнем,
Как уж жил тут поживал богатый мещанин,
Богатый мещанин Сухоруков сын,
Он собрал-то себе войско из удалых молодцов,
Из удалых молодцов нижегородских купцов,
Собравши их, он речь им говорил:
— Ой, вы гой еси, товарищи, нижегородские купцы,
Оставляйте вы свои домы,
Покидайте ваших жён и детей,
Вы продайте всё ваше злато-серебро,
Накупите себе вострых копиев,
Вострых копиев, булатных ножей,
Выбирайте себе из князей и бояр удалова молодца,
Удалова молодца воеводушку;
Пойдём-ка мы сражатися,
За матушку за родну землю,
За родну землю, за славный город Москву.

А в это время патриарх Гермоген умирал мученической смертью в Чудовом монастыре: «Болит моя душа, болезнует сердце моё и все внутренности мои терзаются, все составы мои содрогаются и с рыданием вопию: помилуйте, помилуйте, помилуйте братия и чада, свои души, и своих родителей, отшедших и живых...»

17 февраля (2 марта) 1612 года скончался в заточении великий праведник-патриот Гермоген, а в ноябре этого года Москва была освобождена от иноземной нечисти. Не думали, не гадали враги, что Православная Вера — эта могучая животворная сила соединит русский народ и опрокинет иноземцев. Русь вышла из страшного испытания победителем, значительно окрепнув духовно и нравственно.

Патриарх Гермоген земным подвигом полностью подтвердил своё соответствие духовному сану, он показал пример истинного служения Отчизне. В трагическое для Родины время он не ограничился молитвами и соблюдением постов и направил паству по пути спасения. Патриарх Гермоген — совесть и душа нашего народа.

Через 42 года после кончины нетленные мощи Гермогена патриархом Никоном были перенесены из Чудова монастыря в Успенский собор. В 1913, по настоянию Царя-Мученика Николая II, Патриарх Гермоген был причислен к Лику Святых. Трижды в году прославляется Церковью Священномученик Гермоген — Патриарх Московский и Всея Руси Чудотворец: 2 марта — день памяти, 25 мая — день прославления и 18 октября (пяти Святителей Московских).

На иконе изображён Святой в полный свой богатырский рост. В патриаршем облачении, со свитком в левой руке, а правой благословляет потомков русичей. Красивый строгий Лик светел и ясен. Большие глаза смотрят в душу с любовью и укором: «Не своё ли Отечество разоряете?»

— Своё, Владыка Святый, своё.

И слышится из глубины веков могучий голос великого Гермогена: «Благословляю достойных вождей христианских утолить печаль Отечества и Церкви. Стойте за Веру Православную и Отечество Русское, а я за вас Бога молю!»



Скорбная ноша


Утомлённый ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь Небесный
Исходил, благословляя.
Ф.И. Тютчев


Соловецкие острова... Соловецкие храмы... СЛОН и СТОН... Вымороженная земля, покрытые мхом валуны, могучие монастырские стены. Низкое бесконечное небо над головой и ледяное бесконечное море.

При слове «Соловки» у наших современников возникают разные представления. Одни вспоминают русскую историю, другие Соловецкий монастырь, а у третьих при этом слове поднимаются на голове волосы. Эти третьи прошли через Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН) или же отсидели срок в Соловецкой тюрьме особого назначения (СТОН). Их, этих третьих, что были свидетелями преступлений режима против нашего народа, почти никого не осталось на земле. Умер знаменитый исследователь русской литературы Д.С. Лихачёв. Нет писателя О.В. Волкова, нет историков Н.П. Анциферова и В.П. Никольского, священника, философа, математика и химика П.А. Флоренского. Нет многих и многих других, но осталась память и тяжёлым камнем легла на сердца потомков.

Только с 1917 по 1923 год, по данным профессора А.И. Курганова, погибли от репрессий: академиков, профессоров, учителей, студентов, художников, музыкантов 160 тысяч, офицеров, фабрикантов, торговцев 170 тысяч, полицейских, жандармов 50 тысяч, 1 миллион 300 тысяч крестьян. Духовенства 40 тысяч. Репрессии продолжались, набирали бесы силу, и нет теперь никакой возможности узнать всю правду. К 1940 году в Советском Союзе было разрушено 50 тысяч церквей и 25 тысяч часовен! В 1920 году на Соловецких островах открыли первый исправительно-трудовой лагерь. За двадцать лет здесь были замучены тысячи людей: политзаключённые, уголовники, священники.

На Соловки в 1924 году с группой священнослужителей на пароходе по бурному морю везли епископа Захария Лобова. В трюме было неимоверно тесно, пароход переваливался с одного борта на другой, выматывая из людей последние силы. Тяжёлый спёртый воздух высушил горло. Хотелось пить. Казалось, этому пути не будет конца.

Ещё со сходен увидели узники на берегу большой деревянный крест, а за ним купола церквей за мощной каменной оградой. Тундру с её скудными стланиками и лишайниками, замшелые камни, вершины сосен. Подойдя к кресту, все узники пали на колени и вместе с монахами и священниками запели: «Верую во Единого Бога Отца Вседержителя...»

После молитвы колонна обречённых, подгоняемая конвоем с овчарками, пошла в лагерь на свою Голгофу.

Не думал, не гадал епископ Захарий, что останется жив, что доведётся ему ещё послужить Господу и своему народу, что эта ссылка сюда будет не последней. Замечательный художник Михаил Васильевич Нестеров сказал: «Не бойтесь Соловков. Там Христос близко».

Монастырские кельи почти не отапливались, тёплой одежды, пригодной к здешним морозам, ветрам и сырости, не было. Страшный голод и холод. Люди обматывали ноги ветошью и ложились один на другого по нескольку человек, чтоб хоть как-то согреться. Но не так томила стужа и голод, как страдала душа. За что? Почему? Надолго ли? На все вопросы ответа не было. Спасались верующие молитвой, а перед сном, когда валились после каторжного труда, одолевали воспоминания.

Захарий Лобов видел перед собой родную станицу Митякинскую, где родился 27 января 1854 года. Вспоминалось детство, летнее пекло, вкус спелой смородины, вишен, крыжовника, пение жаворонка в степи. Сенокос. Запах дорожной пыли, прибитой проливным тёплым дождём. Дед, бабушка. Отец Пётр Прокофьевич, казак. Труженик и воин. Господь послал ему пять сыновей и одну дочь.

Захар в семье был старшим. С малых лет тянуло его в церковь. Любил он богослужение, восхищался церковным пением, читал жития Святых. Он первым из детей ушёл из дому. Окончил Павловское училище под Воронежем, а затем Донскую духовную семинарию в столице Войска Донского, в Новочеркасске. 35 лет прослужит Захар Лобов в церквах Войска Донского, но самыми дорогими и милыми сердцу будут годы, проведённые в Новочеркасском Кафедральном соборе Вознесения Господня. Здесь он стал протоиереем и после настоятеля вторым лицом, потому что был ключарём. У него хранились ключи от храма, ещё он обязан был следить за порядком богослужения и точным исполнением Устава. Отец Захарий был членом церковно-приходского попечительства при Новочеркасском войсковом соборе, казначеем Донского епархиального Аксайско-Богородичного братства, членом епархиального училищного совета и преподавателем Закона Божия в Новочеркасской военно-фельдшерской школе и коммерческом училище. Протоиерей Захарий понимал, насколько жизненно важно воспитание молодёжи в вечной истине и правде Христовой, и не жалел сил на этом поприще.

Вознесенский Кафедральный собор начали строить донские казаки ещё при атамане Матвее Ивановиче Платове. Из-за слабых грунтов, просчётов инженеров-строителей здание собора дважды оседало и падало. Его построили только через 100 лет! Собор стоит на холме, виден со всех сторон издалека. После Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге и храма Христа Спасителя в Москве он занимает третье место в России. Пять тысяч прихожан могут поместиться в соборе на службе! Это прекрасный памятник нового византийского стиля. Дивно внутреннее убранство собора, росписи и иконы. В верхнем ярусе расположены хоры и залы для бесед, стены с картинами из прошлого донских казаков.

Часто вспоминал Захарий золотые купола Вознесенского собора, слышал благовест — праздничный перезвон колоколов. Вспоминал, как приводил сюда своих детей к причастию: Оленьку, Верочку, Гаврика, Алёшеньку. Дочери осядут в Ростове. Сын Гавриил станет профессором. Алёшенька пойдёт дорогой отца, примет монашество и пострижен Антонием. Архимандрит Антоний Лобов в 30-х годах будет сослан под Архангельск. Пропадёт без вести. 22 сентября 1923 года протоиерей Захарий (Лобов) хиротонисан (посвящен) в епископа Нижне-Чирского, викария (заместителя) Донской епархии, а через год арестован чекистами и сослан на Соловки. Здесь епископов было уже больше, чем на воле.

Через два года епископ Захарий вернётся из ссылки, но служить на Дону не разрешат. В 1929 году он назначается архиепископом Воронежским и Задонским. В это время Русская Православная Церковь переживала сложнейшее время. Внутреннее неустройство церкви, порождённое властью безбожников, расколы, сектантство, аресты священнослужителей, разорение храмов и монастырей нанесли сокрушительный удар по Православию. Чтобы сохранить церковь и епископат, митрополит Сергий (Старгородский) подписал декларацию о признании церковью советской власти и сотрудничестве с ней. Не все приняли точку зрения митрополита Сергия, что и усилило противостояние внутри церкви, так как многие считали новую власть властью сатаны и не находили возможным сотрудничество с нею. Утверждалась эта власть дьявольскими методами: расстрелами, грабежами, насилием, голодом. Захарий Лобов принял сторону Сергия, потому что другой возможности сохранить единство Православной Церкви уже не было. Архиепископ Захарий был участником заседаний временного Патриаршего Священного Синода. В 30-е годы начался настоящий разгул репрессий.

Невозможно было смотреть, как рушили храмы, обители, жгли церковные книги, убивали и замучивали не только монахов и клириков, но и тех, кто пытался остановить произвол. Голод, раскулачивание, расказачивание. Многие люди растерялись, а православные шли за утешением и ободрением к священникам. Архиепископ Захарий добился разрешения сохранить на Дону несколько церквей. Прихожане видели в батюшке Захарии не только утешителя и защитника, а прежде всего заступника перед Господом. Люди шли к архимандриту с надеждой укрепить душевные силы, получали наставление и обретали в молитвах утешение.

Отцу Захарию пошёл 71-й год, когда за ним пришли чекисты. Забрали облачение, митру, панагию, золочёный крест, иконы. Допросы, издевательства, побои, снова допросы. Очные ставки со «свидетелями». Обвинения в контрреволюционной агитации с использованием религиозных предрассудков масс, в отрицательном отношении к советской власти и т.д. по известному, накатанному сценарию. Захарий Лобов опроверг все обвинения и не подписал ни одного документа. Архимандрита-казака сломить не удалось. В одной из последних своих проповедей на воле он говорил: «...Как и в первые годы христианства, ныне за Бога страдают все люди, вся церковь...»

Пять лет лагерей. Таков был приговор спецколлегии Воронежского суда. Верховный суд подтвердил решение этого суда и 12 ноября 1935 года он был отстранён от управления Воронежской и Задонской епархиями и отправлен на Соловки.

Соузники вспоминали, что Захарий Лобов был прост и великодушен, стойко переносил тяготы лагерной жизни. Архимандрит тяжело болел, а в последние годы ослеп, но даже в таком горестном состоянии соблюдал все церковные обряды и молился Господу до последней минуты. Перед Великой Отечественной войной закончился крестный путь мученика.

Один из внуков Захария Лобова, сын его родного брата Григория Петровича, Олег Николаевич Лобов в своём труде «Святая правда Захария Лобова» пишет: «Стоит на могиле погоста Троицкого скита на острове Анзер безымянный, полусгнивший и покосившийся берёзовый крест — место предположительного захоронения, по словам старожилов, викария Донской епархии Захария Петровича Лобова, реаоилитированного только в июне 1992 года». Прочитав этот материал, я положила его в архив, в папку «ГУЛАГ» и наткнулась на давние выписки из книги А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ»: «...на Анзере, штрафная командировка, где лечат... убийством. Там, в Голгофской церкви, лежат и умирают от бескормицы, от жестокостей — ослабевшие священники, и сифилитики, и престарелые инвалиды, и молодые урки. По просьбе умирающих, и чтоб облегчить свою задачу, тамошний голгофский врач даёт безнадёжным стрихнин, зимой бородатые трупы в одном белье подолгу задерживаются в церкви. Потом их ставят в притворе, прислоняя к стене, — так они меньше занимают места. А вынося наружу, — сталкивают вниз с Голгофской горы».

Через несколько лет пришла я за благословением к митрофорному протоиерею о. Иоанну Знаменскому, и он подарил мне православный календарь. Как всегда, прочитывая всё от корки до корки, я дошла до 22 сентября. Это день прославления родителей Пресвятой Богородицы Иоакима и Анны, а с ними и Священномученика Захария. В скобках указана фамилия — Лобов!

В 2000 г. Москве состоялся Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви. Собор принял решение прославить для общецерковного почитания в лике Святых Собор новомучеников и исповедников Российских XX века, поимённо известных и доныне миру не явленных, но ведомых Богу. Более тысячи мучеников и исповедников были причислены к Лику Святых.

«Святые — соль земли, они смысл её бытия; они тот плод, ради которого она хранится. А когда земля перестанет рождать Святых, тогда отнимется у неё сила, удерживающая мир от катастрофы», — так писал Преподобный Силуан.

Сегодня Русская Православная Церковь ведёт духовную брань за Россию и народ русский. Страшную битву со злом, а там, где зло переходит грань допустимого, народ гибнет. История знает тому множество примеров. Потоп, Содом и Гоморра, их гибель за разврат. Авраам умолял Святую Троицу пощадить город ради десяти праведников, но их не нашлось. Только праведный Лот с семейством был спасён, а город с развратниками разрушен.

У Иоанна Златоуста по этому поводу прочтём: «Даже один, исполняющий волю Божию, лучше тысяч беззаконников».

Так найдётся ли среди нас десять праведников, способных удержать возмездие за наши беззакония?

Найдутся. По пророчеству Святых Отцов: «Не до конца прогневается Господь и не попустит разрушиться Земле Русской, потому что в ней одной сохраняется ещё Православие и остатки благочестия христианского». Преподобный Серафим Саровский.



Колокольный звон с четырёх сторон


Колокольный звон с четырёх сторон,
Приведи к Кресту, приведи к Христу
А.А. Иванов


Весна в этом году запоздала на месяц. Запоздала и на юге и на севере. Уже было начало мая, а холода никак не отпускали землю. Жухлая прошлогодняя трава не давала прорости ещё слабой зелени. И только изредка в чёрных зеркалах маленьких озёр выглядывали жёлтые лютики, настолько яркие, что глаза хватались только за них и больше ничего не хотели видеть.

Поезд мчал на север, отмеряли колёса вёрсты, а я вновь перечитывала письма Виктора Валентиновича Попова. Их было много. Целая пачка.

«Живём мы, как и все, но стараемся. Веру нашу и Православие в своей личной жизни и общественной внедряем, как образ жизни, а не философию, также проводим Апостольское служение открытием заброшенных источников, установлением там крестов и икон, ремонтируем старые часовни и строим новые. Восстанавливаем церкви. Псковская область по величине равна Франции, а казаков в нашей станице 20 человек. Так что всё не просто.

Приходят к нам, становятся в строй и помогают только те, которые чтят Господа и верят в Него. В прошлом году приехали мы в город Себеж, что в 250 км от Пскова, привезли туда икону для Святого источника. 3,5 км шли пешком Крестным ходом от храма. Через весь город с батюшками и с прихожанами. Все горожане высыпали на улицу и все молились. Такой Крестных ход был в 1917 году и всё. Один местный казак увидел нас в справе, (в форме) с иконами, бухнулся на колени и стал просить: «Братушки! Дайте шашку поцеловать, откеда вы такие?» Мы все аж опешили. Теперь у нас там 3 казака».

Когда-то, по переписи 1585 года, в том же Себеже несли службу 31 конный и 114 пеших казаков. Что же это были за казаки и откуда они здесь взялись? Местные краеведы частично ответили на многие вопросы. Казаки в ту пору были здесь главной военной силой, опережая даже стрельцов. В статье «Жили-были себежские казаки» старший научный сотрудник Псковского музея-заповедника М.И. Зуев пишет: «Повествуя о первых успехах земляков в Ливонской войне, 1558-1583 гг. псковский летописец отметил, что в 1558 году казаки взяли боевую немецкую башню на р. Овмже. В 1564 г. литовцы «гонили за нашими казак и хотели взять Говью — «городок пустой, что казаки взяли» и «казаки, ходячи от Говьи много воеваша». А сегодня:

«Есаул Сергей Филимонович Алексеев, 50 лет из себежских казаков (псковских). Первый атаман Великорецкой станицы. При нём восстановлен источник в Елизарово. Это древний монастырь, где было сказано настоятелем Филофеем, что Москва — третий Рим, а четвёртому не бывать. Давно уже из уст в уста передавали древнее предание, что во время гонений будет расстреляна икона, монастырь опустошат и возродится он только тогда, когда над родником будет снова поставлена икона Ефросина Елизаровского. Пришло время. Казаки вычистили источник, поставили икону Святого, и монастырь восстал из пепла. Три года трудились казаки и я, и мой сын Попов Андрей Викторович, каждый вечер после работы».

Есть у нас свой иконописец — Анатолий Анатольевич Иванов из донских казаков. Приписан к Великорецкой станице. Замечательный художник и поэт. Это он расписал бесплатно иконостас нашего храма, написал иконы для всех Святых источников. Анатолий Анатольевич написал картину о гибели донского атамана Черкашенина у Покровского храма. Сейчас эта картина подарена казакам Всевеликого Войска Донского и находится у них в штабе. Анатолий Анатольевич в нашем казачестве с первого дня создания Псковского отдела. Им написан гимн псковских казаков».

Известны в ту давнюю пору казаки не только псковские, опочецкие, красногородские и великолуцкие, но здесь уже участвуют в боях донцы, запорожцы, терцы. В ХIII-ХV в.в. Российским государством создаётся оборонительная линия — «Псковский щит». Кроме самого Пскова и его 12 пригородов, в него вошли монастыри, засеки, сторожи, засады. Казаки осели на северной границе в станицах Донской и Морской и стали насмерть вместе с русскими войсками на рубеже. Они же и построили в Пскове, в своей слободе, каменный храм на месте сожжённого поляками. Воинский храм Александра Невского когда-то был клубом, потом госпитальным храмом. Сегодня по молитвам казаков и отца Олега (Тера) храм возвращён православным:

«У нас кто трудится, так это Владимир Владимирович Глинский – есаул хутора Ястребиного Псковского отдела. Со чадами своими Егором и Вовой, с женой Ириной. Волжские казаки. Владимир три года был атаманом Псковского отдела. С ним на хуторе живёт Гришкин Виталий Николаевич — старший урядник. Они охраняют Псково-Печёрский монастырь, несут послушание от его настоятеля игумена Тихона. При атамане Глинском Покровский храм стал Храмом! В деревне Тешково установлен трёхметровый крест на каменном пьедестале с иконой Святого Николая на месте бывшего храма, построенного в 1908 году в честь рождения Цесаревича Алексея. Там же восстановлен источник с часовней в честь Царя Мученика Николая П. Они облагородили три источника, сделали подходы к ним. Вода – это кровь земли. Как надо беречь воду, как лелеять и благодарить Господа за такой чудесный дар. А недавно наши казаки в 70 км от Пскова стали восстанавливать монастырь в Николаевской пустыни.

Потеряли мы Валентина Григорьева. Умер от неизлечимой болезни. Главный строитель часовни Князя Владимира. Он был надёжным и порядочным человеком. Достойно жил и мужественно нёс свой крест».

В 1994 году местные краеведы и журналисты с помощью здешних жителей, разыскали в трёх километрах от Пскова и девяти километрах от владений княгини Ольги заветный камень. На нём по преданию родился Креститель Руси князь Владимир.

На берегу реки Черёхи лежит камень, а на нём полустёртый след Божией Матери и крест. Чья-то добрая рука вокруг камня разбила небольшую клумбу, рядом скамья. Здесь надо побыть одному. Святые места не терпят толчеи и шума. Душа просит покоя.

«Преподобный Нестор в 970 году упоминает, что Святославом, Ольгиным сыном рождён Владимир от Малуши Ольгиной ключницы. Родился же Владимир в Будятине, селе близ Пскова, за что Ольга разгневася на Малушу, сослала от себя», — пишет историк Н.С. Ильинский.

В 1909 году в Буднике побывал член Государственной думы С.В. Войейков. Он предложил построить здесь часовню, но этот замысел тогда претворить в жизнь не удалось.

По благословению митрополита Псковского и Великолукского Евсевия и под непосредственным руководством протоиерея Владимира Попова часовня была построена за 7 лет. Строительство велось только на пожертвования, при участии казаков Великорецкой станицы, местных доброхотов, московских, петербургских казаков, даже дачников. Стоит сегодня в Буднике чудо-часовенка. Высокая, из белого кирпича, поблёскивает она оцинкованной крышей, осеняет крестом псковскую землю. Зайдёт путник — помолится, затеплит свечку, вспомнит о деяниях Крестителя Руси и о его бабке — княгине Ольге.

Места здесь древние, былинные. Вот самое известное — Ольгино Поле. Так называется не только само Поле, но и маленькая деревенька. Живут здесь селяне и дачники, приветливые и хлебосольные. Как бы не были заняты, обязательно поведут к часовенке, покажут камень, с которого осматривала свои владения Княгиня. Камень врос в землю, над ним великорецкие казаки срубили деревянную малюсенькую часовенку, поставили иконы, украсили вышитыми рушниками, освятили место и родник. Обычай ставить часовни и храмы у источников пришёл к нам из Византии. Вода в них обладает чудодейственной силой. Если помолиться, а потом испить воды, то человеку даруется исцеление от болезней. Эти источники были спасением от нашествий врагов.

В колодце вода чистая, сладкая, похожа на нашу, ледниковую. Смотрит солнышко в родник, купает лучики, да слепит того, кто поглубже заглядывает, а когда народ с Крестным ходом, да с водосвятием у колодца молится, кажется, что где-то рядом стоит Великая Княгиня — первая Святая на Руси и радуется за всех нас.

Русские — язычники, как пишет Преподобный Нестор «живяху яко зверь». Вся жизнь россов была борьбой с природой и нуждой, зверями и врагами. Донимала и междоусобица. Предки наши ходили на Константинополь и читали греки особые молитвы Божией Матери о защите их от русских. Европа считала их наказанием Божьим. У руссов был обычай класть меч перед новорожденным. Всю жизнь русс не расставался с мечом. В своём труде «Значение Права» профессор Царевский пишет, что в X веке арабский писатель Ибн-Фодлан так характеризует наших предков: «Я видел русских; они высокого роста, стройные, как пальма; у каждого топор, большой меч: они никогда не ходят без оружия». Князья и старейшины родов никого и ничто не щадили в дикой своей отваге, распалясь в битве уже не знали предела».

В «Слове о полку Игореве» автор пишет о князе Всеславе: «Он кидался зверем, бросался волком, головы стлал снопами, стальными цепями вымолачивал души из тел, реки кровью затоплял, берега костями засевал...»

Христианство укротило зло, очистило душу не только русского народа, но и сердце самого князя Владимира. Из язычника жестокого и грубого он превратился в милосердного христианина, который победил свои нечестивые похоти и вожделения. Витязь, не щадивший не только врагов, но и крови русской в своих походах и потехах, становится «красным солнышком». Он не только не может пролить понапрасну чьей либо крови, но не может казнить преступников: «Боюсь гнева Небесного!» Равноапостольный просветитель завещал своим сыновьям и всему народу нашему: «Имейте в себе любовь, понеже вы есте братья единого отца и матери. Еще будете в любви между собою, и Бог будет в вас, и будете мирно живуще. Аще будете ненавистно живущи, то погибнете сами и погубите землю отец своих».

Сегодня казаки всем миром утверждают Веру Православную, возрождают православные традиции и Россию.

«Уряднику Михаилу Ивановичу Зуеву 55 лет. Он научный сотрудник Псковского музея-заповедника. Это он нашёл летописи Х1П-Х1У вв. о себежских и псковских казаках, где сказано, сколько земли имел казак, какая семья была, конным он был или пешим и многое другое. Сам он из себежских казаков. Вот он-то и оказал огромную помощь в передаче казакам храма Покрова и Рождества Пресвятой Богородицы, где в 1581 году явилась Пречистая Дева, и монаху-кузнецу Дорофею подсказала, как спасти Псков и всю Россию от иноплеменников. Погибли во время этого страшного сражения не только псковичи, но и все донские и терские казаки во главе с третьим (по счёту) атаманом Войска Донского Михаилом Черкашениным. Урядник Зуев нашёл синодик, где указаны 40 имён казаков, погибших во время битвы, а мы поставили на их могиле каменный крест X века и поминаем героев на каждой проскомидии».

В письме атамана Псковского отдела Виктора Валентиновича Попова речь идёт об удивительном храме-близнеце. Необычна церковь тем, что имеют два храма, единую стену и двухпролётную звонницу на западном фасаде. Это остатки Покровского монастыря, основанного в XIV веке. Здесь, в юго-западном углу крепости Покровская церковь стала одним из военных укреплений. 170 дней бились псковичи с противником, который превосходил русичей в пять раз. 8 (21) сентября, в день Пресвятой Богородицы был отражён первый натиск. В память об этом событии, после победы над полчищами Стефана Батория, к Покровскому храму пристроили Церковь Рождества Пресвятой Богородицы.

Вот он храм, вот Пролом и Угол. Церквушки небольшие и едва поднимаются куполами выше крепостной стены. За стеной насыпанный курган, на нём Крест — памятник выдающемуся подвигу псковичей, донских и терских казаков. Установлен он князем Иваном Петровичем Шуйским — руководителем обороны. Церкви Рождества и Покрова Пресвятой Богородицы, по всему видно, лет 100 не ремонтировались. Казаки наладили печь, побелили внутри, покрасили. Теперь пишут, что купили лемех на крышу. Аемех — маленькие резные деревянные дощечки. Их живописно укладывают мастера на куполах храмов, удивляя южан чудным кружевом.

От Пролома, через арку видна река Великая. Аениво играет зелёная вода серебряными блёстками. Купают ивы свои тонкие ветви в реке. Далеко, на другом берегу, видны древние монастыри. Стоят они с IX—X веков, то опускаются своими оградами и церквами к самой воде, то поднимаются на прибрежную крутизну. Величава река Великая, трудно сравнить её с какой-то другой. С Невой или Северной Двиной, с Доном. Если дать волю воображению, то можно представить на реке не только древних русичей, но и викингов, и струги Садко и полки Александра Невского. Тут же за кремлёвскими стенами впадает в Великую река Пскова. Уже вместе сонно катят они свои волны в Псковское озеро.

Встречал меня атаман за день до Пасхи. Я увидела человека среднего роста, 50 лет, поджарого, если не худого. И вдруг вспомнила слова казачки Белкиной из Суворовской станицы:

— Иде ты видала вислопузого казака? Как же он, пузатый, на коня взлетать?!

Улыбнулась своим мыслям и продолжала его разглядывать. Смуглый, глаза светлые, взгляд прямой, крючковатый нос. Борода с проседью, лопатой. Аицо показалось очень знакомым. Где я его видела? Вспомнила уже дома. В музее А.Н. Толстого на Пречистенке. Любовь Фёдоровна Подсвирова показывала мне рисунки Горшельта (1868 г.). Он рисовал типы терских казаков. Вот одного из них и напомнил мне атаман Попов. Виктор Валентинович родом из наших мест. Терский казак. Закончил давным-давно техническое отделение авиационного училища и служит в Псковской дивизии техником самолётов. Человек он мастеровой, на что не глянет, всё сделает, да не абы как, а добротно. Работает легко, весело. Особенно любит дерево. Резьбу. Тут он настоящий художник. Мастер. Виктор привёл меня в Никольский храм Аюбятовского монастыря, где настоятелем протоиерей о. Владимир Попов, священником иерей о. Николай Попов и псаломщик — сам атаман и тоже Попов. Все Поповы — потомственные казаки, приняли они меня с христианским радушием.

Церковь древняя с особым своим духом и теплом. Кто только не осквернял её! И крестоносцы, и литва, и поляки, и шведы, и богоборцы, а уж немцы!!! Всех мастей, пород и званий! Сегодня церковь, восстановленная из пепла казаками Псковского отдела, зовёт прихожан на Святые дела. Иконы здесь все намоленные, но одна из них особенная. Это копия старинной иконы XVI века «Богоматерь Умиление». Всем миром собирали деньги на икону, и вот она копия, на месте той, которая стояла 400 лет в Аюбятовском монастыре. Подлинная икона была вывезена немцами, а потом чудом обретена в Риге. Сейчас она на реставрации. Церковь небольшая, потому что храмов здесь много, на каждом шагу. Было в Пскове до революции двести церквей и часовен, а сейчас восстановлено и действуют двадцать.

Шевельнулось в душе: «Вот бы причаститься...»

И слышу над ухом:

– Не хотите принять Святых Тайн?

– Да я же не постилась.

– А вы — казак в походе.

Причащал меня батюшка Владимир — настоятель Никольского храма. Потом была проповедь. О В оскресении Христовом, о Православии — единственной силе, которая, сплотив русский народ, спасёт Россию. Эта сила выработала в нём лучшие человеческие и воинские качества. Проповедь всегда имела особое значение в жизни нашего народа. Казаки черпали духовную силу в храмах. Всё лучшее в народе воспитывалось духовно-православной проповедью: доброта, терпимость, честность, радушие, бескорыстие, отвага. Нельзя переоценить значение проповеди.

У отца Владимира особый дар проповедника. Красивый мягкий голос. Чистым ручейком льётся речь, проникновенны слова. Отец Владимир окормляет Псковский казачий отдел. Он всюду с казаками и в любом деле казаки с ним рядом. Так и было у наших дедов заведено, так и у псковичей. Всем бы казакам так. Вначале бы в храм за благословением, на молебен, а уж потом на круг или ещё какое Святое дело.

«Есть у нас казак Воронин Никита Сергеевич. Ему 20 лет. В казачестве с 15 лет. Помогал восстанавливать Снетогорский монастырь, выступал на Псковском радио в православных передачах каждую среду в течение двух лет. Участвовал во всех наших паломнических поездках. Он окончил ветеринарный институт и поступил в аспирантуру.

Завадовский Юрий Викторович, 50 лет. Из рода князей Завадовских. Сейчас обретается в г. Риге, в одном из православных монастырей в качестве трутника, но вместе с братом Вадимом месяц-два в году работают в Крыпецком монастыре. Они же с нами создавали хутор Ястребиный.

Приписной казак Кошкаровский Евгений Михайлович собирает народное русское духовное песнопение. Они с женой поют дуэтом в ансамбле «Алтарь», что в Санкт-Петербурге. Приезжал из Петербурга, помогал нам строить часовню Князя Владимира в Буднике.

Приписной казак Иванов Максим. 20 лет. В мае демобилизовался. В армии только поощрялся командованием.

Фарапонов Алексей Фёдорович — атаман хутора Себежского. Казаки г. Себежа поставили 2 часовни, помогают строить Троицкий храм, а атаман там же несёт послушание алтарником.

Да, чуть не забыл про войскового старшину Селянина Виктора Дмитриевича. Подполковник в отставке. Товарищ атамана. Всё лето трудился на строительстве часовни Князя Владимира, нынче тяжко заболел. Спаси его, Господи. Жалко казака. А еще у нас есть казак Серёжа Олесов, замечательный парень. Никогда ни в какой просьбе не откажет. Радуется любому поручению, лишь бы Богу и людям угодить. Чистая бескорыстная душа».

Конечно, самые трудные дела на казаках, а на какую фотографию не посмотришь, завидки берут. Семьями приходят казаки на любое дело. И дети рядом и женщины. Правильно говорит атаман: «Как ни хвали мужчин, а самые исполнительные и активные у нас казачки, без них ни одно дело бы не пошло. Ольга Ивановна Судовас, родные сестры Ильины — Галина Михайловна и Татьяна Михайловна, Светлана Ивановна Мальдвина». И детский православный хор, и все праздники, и строительство, и пение в церквах. Да мало ли что приходится им делать и их детям!

«...Все труды наши — во Славу Божию. Всё, что мы тут «натворили» для нас самих чудо и диво-дивное. Пресса наша молчит, что мы подняли из руин два монастыря. Женский Рождества Пресвятой Богородицы на Снетной горе и Спасо-Преображенский на реке Мироже. Начали восстанавливать Никандрову пустынь. Установили пять крестов и икон на могиле самого Никандра и на святых источниках. Там же привели в порядок источник Святого Александра Свирского. Этим самым мы подали пример местным жителям и зажгли искру Веры во Славу Божию. Теперь в Никандровой пустыне и храм стоит, и часовня, и молитва свершается монашеская и мирская за всех нас, россиян. Раз мы воины Христовы, то наш долг — возвеличить Славу Божию и донести свой Крест до конца со всеми трудностями и скорбями. Если мы делаем угодное Богу, то он нам и здоровье, и людей, и средства даст. Нам только не забывать молитву: «Слава Богу за всё! Слава Богу за всё и за скорбь и за радость!»

Псков начал свою историю более тысячи лет назад — в 903 году. Первым князем был родной брат Рюрика Трувор, призванный кривичами (псковичами) на княжеский стол. Вскоре Псков становится пригородом Новгорода. Этими двумя городами управлял один князь, но были времена, когда несколько десятков лет княжеский стол оставался в Пскове свободным. Князь в Пскове не считался необходимостью. Всем управляло народное вече. Не терзали псковичей ни внутренние распри, ни боярские раздоры. С 1348 года существовала Псковская республика.

С 1400 года стали псковичи звать на княжеский стол от Великого князя Московского. Даже в ту давнюю пору люди, нанимая властителей, не давали им большой воли. Были правители слугами у псковичей, а не вершителями судеб. Не поклонялись они земным богам. Нерадивого князя гнали в три шеи и нанимали другого. Только через 150 лет вошли псковичи в состав Русского государства. Псков был центром псковской земли, вотчины княгини Ольги. Город был настолько велик, что в средние века ему не было равных в Европе.

Стены кремля высокие, мощные, украшенные множеством башен. Детинец и Довмонтова крепость, Соборная площадь и собор Святой Троицы. Его видно отовсюду. Стоит храм на взгорье с 1138 года на месте первого, построенного княгиней Ольгой, которая из Киева посылала золото и серебро на его постройку. Храм белокаменный, огромный. Он был центром государственной жизни древнего Пскова. В соборе сажались на княжение псковские князья, хранились государственные документы, знамёна, рядом с храмом стоял княжеский дом, здесь же на площади собиралось вече. Иконостас семиярусный, иконы в полный рост, древнего письма. Не всё здесь сохранилось в первозданном виде, многое прошло через руки реставраторов. Древность храма, его иконопись вызывают особый душевный восторг, не сравнимый ни с чем. Вспомнился храм Христа Спасителя — выдающееся земное творение. Всё там восхищает и подавляет богатством и красотой убранства, но нет одного — присущего старым соборам и церквам Духа Святости, нашей древней отеческой православной одухотворённости.

Деревянный крест княгини Ольги, украшенный иконами и старинными письменами, рака Святого князя Всеволода — Гавриила. Гробница Святого князя Довмонта. Из литовцев родом, крестился в Православную Веру. Честью и правдой служил Пскову.

В том же приделе стоит гробница Святого Николая Саллоса (юродивого), того самого, который спас Псков от гнева Ивана Грозного. Грозный царь после разорения Новгорода пришёл разгромить Псков. Блаженный Николай стал укорять царя в пролитии крови христианской, и как угощение протянул ему кусок сырого мяса. Иван Грозный возмутился:

– Я христианин и не ем мяса в посту.

– Ты пьёшь кровь человеческую.

Там же, в соборе похоронены все псковские князья.

Кафедральный Свято-Троицкий собор и церкви Пскова были разграблены в Великую Отечественную войну. Вместе с другими церковными ценностями немцы вывезли одну из самых почитаемых святынь — Псково-Покровскую икону Божией Матери. Только теперь она возвращена городу. Икона большая, ветхая. На ней изображены картины обороны Пскова в 1581 году от нашествия Стефана Батория, а также явление Царицы Небесной на стенах кремля вместе с псковскими Святыми, обратившими врагов в бегство.

«Случилась у нас беда. Четверо казаков, охранявших Псково-Печёрский монастырь, оставили своё послушание. Остался там Володя Глинский и Виталик Гришкин. Тяжело им вдоём».

Вспомнился Владимир Глинский, хутор Ястребиный. Живут на хуторе казаки домовито. Трудятся от зари до зари. Служат России на границе, а Богу — в монастыре.

Монастырь расположен во впадине, похожей на перевёрнутый колокол. Обнесена обитель мощной каменной стеной с оборонительными башнями. При Петре I у стен монастыря вырыли глубокий ров и залили его водой. Монастырь был мощной неприступной крепостью. Когда-то здесь были непроходимые леса. Песчаные, крутые горы, глубокие овраги привлекли сюда ещё в незапамятные времена пустынножителей. Отшельники использовали пещеры естественные и пробивали новые. Песок очень древний, хорошо спрессованный. Лопата тупится после 15 минут работы. Песок белый, но местами перекрывается светло-коричневыми натёками. По-всему судя, жили здесь отшельники ещё в конце первого тысячелетия.

В летописи сообщается о старце Марке Печерском. Был ли он пустынножителем или начальником здесь неизвестно. В 1392 году обнаружена «Богом зданная пещера». Она и послужила началом Печерского монастыря. В монастырской описи сообщается о явлении иконы Божией Матери в 1472 году, а через год был основан монастырь Преподобным Ионой, когда латиняне стали теснить православных живших в г. Юрьеве. Поселился здесь Иона со своей семьёй. Жена приняла постриг с именем Васса. Она была первой, принявшей монашеский образ. Монахиня была первой похоронена в пещерах. Иона прямо в пещере вырубил небольшую церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы, но вскоре умер. На монастырь напали лифляндцы и полностью его разрушили. Так началась трудная, полная военных тревог жизнь печерских монахов. Не одно поколение иноков, трутников, простых смертных и благодетелей участвовали в строительстве монастыря, его украшении и содержании. Помнит история игуменов Дорофея и Герасима и многих других, но больше всех приложил сил Корнилий. 41 год он был здесь игуменом. При нём было закончено устройство обители, построена мощная крепостная стена с башнями и тремя крепостными воротами. Кроме основной своей деятельности он просвещал чудь, строил храмы для новокрещённых.

Добрый и трудолюбивый пастырь был оклеветан. 20 февраля 1570 году Корнилий вышел встречать Ивана Грозного с крестом в руке. Царь, предварительно разгневанный на старца, своей рукой снёс ему голову. Опомнившись, Иоанн подхватил окровавленное тело и понёс в монастырь. Кровь лилась, обагряя одежду царя, его сапоги и землю, по которой он шёл.

С тех пор дорога, по которой нёс Иван Грозный тело Корнилия, называется «кровавым путём». В память о мученике Корнилий отправил государь щедрые подарки, но можно ли замолить невинно пролитую кровь?!

Мощи Корнилия были через много лет обнаружены нетленными. В честь Преподобного Мученика Корнилия в Никольском храме устроен придел. Есть в монастыре «Корнильевский» источник. Из него берут воду для водосвятных молебнов, а богомольцы увозят домой, как Святую, излечивающую разные недуги.

Монастырь служил для всего края не только оплотом против всех западных и северных соседей, каждый из которых точил зубы на Псковскую землю, но, прежде всего, духовным и культурным центром. Здесь была собрана богатая старинная библиотека, где по сей день хранится список XV века древнерусской летописи: «Сказание о погибели Земли Русской». Монахи обители писали летопись древнего Пскова. Монастырю повезло. В 1920 году он вместе с г. Печёры отошёл к буржуазной Эстонии и оставался там до 1940 года. Таким образом был спасён от разорения богоборцами. В Великую Отечественную войну разрушены были Трапезная и Братский корпус, стена Михайловского собора. Почти все храмы пострадали от артиллерийских обстрелов. Святая обитель-крепость по сей день является светильником Православной веры. Не иссякает поток верующих, которые идут припасть к Святым мощам праведников Печерских, приложиться к Чудотворной иконе Успения Богоматери. Рядом с Успенским собором — вход в монастырские пещеры. Над входом надпись: «Богом зданные пещера». Здесь начинаются семь подземных «улиц». Температура воздуха 5 градусов. Похоронены в пещерах иноки обители, паломники, строители, благочестивые миряне, ратные люди. Предположительно захоронено здесь около 10 тысяч человек. На стенах установлены керамические плиты, где указаны имена представителей славных родов: Суворовых, Ртищевых, Нащёкиных, Мстиславских, Кутузова М.И., поэта Плещеева А.Н, композитора Мусоргского М.П. и других. Тут лежат предки А.С. Пушкина. 12 поколений Святых Земли Русской! И не от эфиопского дедушки — арапа царя Петра Великого пришёл талант поэта, а от Святости рода Пушкиных!

В обители царит идеальный порядок. Всё радует глаз. Владимир Глинский показывает монастырь. Трудно найти лучшего рассказчика. Ему знаком здесь каждый уголок. Глубоко верующий, он прекрасно владеет речью, хорошо знает историю монастыря. Владимир показал нам пещеры, водил на Святую гору, где стоит беседка Петра I; мы увидели большой колокол 4 тонны весом — дар Петра Великого. Колокола, подаренные монастырю Иваном Грозным и Борисом Годуновым, все храмы и святые места. Надо было видеть, как искренне радовались иноки встрече с псковскими казаками. Казаки здесь не гости. Они первые помощники монастырю во многих делах.

После службы принимал нас игумен монастыря архимандрит Тихон (Секретарёв). Когда я увидела высокого, стройного, средних лет игумена, то тут же почему-то представила его в форме Его Величества лейб-гвардии Гренадерского полка. Разворот плеч, походка, военная выправка, мужественное, волевое и необычно просветлённое лицо. Такие люди запоминаются на всю жизнь. Недолгой была беседа, короткой молитва, но общение с архимандритом согрело души и ещё раз убедило, что с нами Бог! Что есть те, которые не жалея живота своего, хранят Веру Православную, денно и нощно молятся за весь наш народ, за страну нашу, погрязшую в грехе, за совесть нашу потерянную.

Я спросила у атамана Виктора Валентиновича Попова:

— Почему вы с женой принимаете монашеский постриг?

Ответ был таков:

— У монаха есть возможность отмолить грехи семи поколений предков и семи поколений потомков.

Это ли не подвиг?! Не это ли зовётся силой Духа? Жить в миру по монашеским законам и правилам. Такое не каждому под силу. Быть монахом и атаманом отдела сможет не каждый. Зовут теперь атамана отцом Иоанном, а его жену Галину Михайловну — матушкой Ангелиной.

Начали казаки восстанавливать храм, заложенный в 1908 году в память рождения цесаревича Алексея. Вся семья Николая II была в Первую империалистическую войну в Пскове. В военном соборе Александра Невского молились Мученики Российские. В здании железнодорожного вокзала сохранились две комнаты, где останавливался государь. В зале ожидания висит простая деревянная рамка. В ней помещён текст о пребывании в Пскове царя. Написано от руки фиолетовыми чернилами. Неумело выполнен заголовок, наклеены копии фотографий царской семьи на псковском вокзале. Я стала читать, и рука потянулась к записной книжке: «Несмотря на ошибки, большие и страшные, тот строй, который в нём воплощался, которым он руководил, которому своими личными свойствами он придавал жизненную искру, строй этот к этому моменту выиграл войну для России.

...вот его сейчас сразят. Вмешивается тёмная рука, безумно меняющая его судьбу. Царь сходит со сцены. Его и всех, кого он любил, предают на муки и смерть, его усилия преуменьшают, его действия осуждают, его память порочат.

Остановитесь и скажите, а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых, в людях честолюбивых и гордых духом, отважных и властных недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько простых уроков, от которых зависела жизнь и слава России!

На пороге победы она рухнула на землю, заживо пожираемая червями, как в древности Ирод».

Уинстон Черчилль.

Эта информация к размышлению...

Иногда тяжёлые думы спать не дают: «Перевёлся народ наш. Нету Андрея Осляби, Александра Пересвета и им подобных, готовых «за други своя...» Таких всегда было мало, но они были, есть и будут. Как есть Псковские казаки.



Прости, Господи, грехи наши


Станица Бекешевская лежит под горой Бекет. Склон горы полого опускается к речке Куме. В изумрудной зелени местного сквера в самом центре станицы совсем недавно вырыли котлован, и залили бетоном основание храма Рождества Пресвятой Богородицы.

В станице есть маленькая церквушка, построенная казаками в 1991 году. Тогда же обустроили небольшую усадьбу для священника. Позже задумали возвести храм у кладбищенской ограды. Заложили фундамент и вывели стены. То ли строители дали промашку, то ли место выбрали неудачно, но подошли грунтовые воды и повредили основание. Вот и пришлось строить заново. По благословению ныне покойного Митрополита Ставропольского и Владикавказского Гедеона строительство начали там, где в 1825 году поставили церковь казаки Хопёрского полка. Они привезли её из станицы Северной, куда пришли с верховий Дона в 1777 году.

Станица быстро разрослась. Церковь со временем обветшала и не вмещала всех молящихся.

В 1882 году с Божьей помощью начали станичники строить каменный храм. Поштукатурили, побелили. Пять золочёных куполов поднялись ввысь и засверкали в небесах кресты. На звоннице повесили три колокола. В храме установили деревянные хоры, богатый пятиярусный иконостас.

Причт: два священника и диакон.

В 1886 году колокольный благовест известил о начале службы в храме. Великие труды понесли бекешевские казаки, возводя свой храм. Строительство обошлось в 65500 рублей.

Позже, в начале XX века казаки Семёновы, род которых искони был знаменит и славен героями, построили часовню. Она была большой, просторной, длиной 15 метров. Подстать храму. Часовня дополняла архитектурный ансамбль площади.

Позже здесь возникло небольшое кладбище, на котором хоронили священников, Георгиевских кавалеров, уважаемых станичников, жертвователей.

Жила станица своим укладом, молилась, воевала, с Божией помощью тяжким трудом добывала хлеб насущный.

То, что случилось в станице Бекешевской в 1918 году, нельзя было увидеть даже в страшном сне.

Продотряд под командованием Морозова занял станицу. В ту пору в Бекешевской не было ни одного служивого казака. «Гости» этим воспользовались и стали «заготовлять» не только продовольствие, но и грабить население. Они отнимали боевые золотые и серебряные награды, украшения, дорогое оружие и лошадей. Больше всего продотрядовцев раздражали старики и старухи, которые осыпали грабителей проклятиями, не скрывая своего возмущения и ненависти к пришельцам. А тут ещё колокольный звон.

В воскресный день Морозов прервал службу в храме. Молящихся выгнали из церкви, натаскали соломы и подожгли.

Станичники видели, как загорелись сами по себе свечи, потом огонь с пола стал подниматься к клиросам и к иконостасу. Они видели, как пламя лизало Святые Лики, как пузырилась и стекала краска, как коробилось и трещало дерево. Пламя охватило всё здание и взметнулось в небо. Рухнула колокольня. Прощальный звон колоколов услыхали аж в Суворовской.

На другой день недалеко за станицей нашли тела всех продотрядовцев. Кто же покарал богоборцев? Ответ ясен.

Позже разобрали закопчённые церковные стены на хозяйственные постройки, а все церковные службы продолжали в часовне Семёновых до 1938 года. В Советском Союзе богослужение было запрещено. Закрыты, разграблены, осквернены, сметены с лица земли монастыри, храмы, духовные учебные заведения.

Власть расправилась с Церковью, загнала её в катакомбы и думала, что на этом всё закончится. Но Господь поругаем не бывает, как не бывает поругаема Церковь.

В 1940 году только в двух или трёх церквах на окраинах Москвы шло богослужение. Церковь Всех Святых на Соколе никогда не закрывалась. Здесь меня крестили. Мама попросила двух нищих с паперти стать моими крестными родителями. Имён я их не знаю, но поминаю. Когда я в 1960 году увидела из окна трамвая золотой купол с крестом, бросилась навстречу, не раздумывая. Чудо-церковь звала меня всякий раз, когда приезжала в столицу.

Эту церковь ещё называют Грузинской, открыта в 1732 году. Здесь есть икона Святой Нины, Равноапостольной царицы Грузинской Тамары и Святой царицы Кетеван. Тут же захоронена супруга героя воины 1812 года князя П.И. Багратиона.

В ограде церкви — кладбище, где до ВОВ хоронили погибших лётчиков, парашютистов, воздухоплавателей.

Сын никак не хотел ехать со мной в Москву. Я еле его уговорила: «Сынок, я тебе покажу свою Москву». Здесь мы пошли не в Кремль, не в мавзолей Ленина, а поехали на станцию Сокол. Прошли мимо женщин, торгующих редиской, луком, каким-то барахлом и... я застыла в ужасе! За оградой не было могил!!! Везде лежал асфальт. В одиночестве стоял памятник П.И. Багратиону.

Неужели нам мало бед, неужели мы никогда не остановимся перед кощунством? Когда же перестанем Бога гневить? Ведь каждая беда — кара за неверие.

Вторая мировая война началась не случайно. Это страшная кара за неверие. Как подошли немцы к Москве, власти с перепугу бросились открывать церкви, молебны устраивать. Иконами Владимирской и Казанской Божией Матери обнесли Москву и Ленинград. Атеисты, воспитанные партией и правительством, перед боем молились и с именем Божьим на устах умирали. Матери, отправляя на фронт своих детей-комсомольцев, тайно зашивали им в одежду молитвы, надевали кресты и молились. Молились за своих детей, мужей и отцов.

Кончилась война. Две тысячи её участников пришли в Троице-Сергиевскую лавру. И стали русские богатыри, израненые и обжжённые войной, стеной за Веру Православную.

Наступили хрущёвские времена. Власть снова стала душить Веру и верующих. Снова потребовали от священников нарушения тайны исповеди. Кто не согласился сотрудничать с КГБ, тех упрятали в тюрьму. Кого на восемь, а кого на десять лет! Списки посещающих храм, крестивших детей и венчавшихся, передавались репрессирующими органами на производство, где глумились богоборцы над самыми сокровенными чувствами верующих.

Вы думаете, что время богоборчества прошло? Нет. Оно приняло иные формы. Ещё Ф.М Достоевский писал, что Бог с дьяволом борется, а поле битвы — сердца людей.

Господь сохранил Русскую Православную Церковь. Молитвами, трудами и мучениями Православных Подвижников. Нельзя переоценить их подвиги. То, что они сделали для нашего Отечества, не поддаётся земной оценке. За ними Царство Небесное, а за нами — покаяние.



УЖ НЕ МЫ ЛИ КАЗАКИ...


Подарю я вас рекой Тереком


Рекою быстрою со протоками. Как поётся в старинной казачьей песне, гребенские казаченьки одарены были Иваном Грозным той самой рекой — Тереком, что Горынович. С высоких гор несётся он, ревёт, бьётся в теснинах «дик и злобен», пугает буйным норовом, но поит и кормит с давних пор казаков. Известно, что жили они в горах Кавказа с глубокой древности, что подтверждают не только предания старины, но и археологические находки.

А.Ф. Щербина — автор «Истории Кубанского казачьего войска», член-корреспондент Академии наук, пишет: «Вопрос о происхождении казачества принадлежит к числу тех исторических задач, которые нельзя считать окончательно решёнными. Не установлены ни процессы образования первоначальных форм казачества, ни постепенный ход в их развитии, не установлены ни ближайшие причины, породившие их, ни степень самостоятельности, не даны ответы на вопрос: кто были творцы этих форм, ставшие во главе своеобразного движения народной массы к автономии и политической свободе».

Прошло со времени написания этих строк почти сто лет, но до сих пор они верны, потому что история казачества долгие годы находилась в забвении.

Так и с гребенцами. Несколько исторических версий предложили миру видные историки о происхождении казаков. Одни считают, что гребенские казаки вышли с Дона, другие — с Рязанской земли. Но сами гребенцы говорят, что ещё в давнее время жили они по ту сторону Терека, на Сунже, на горах, по гребням, отчего получили такое название. Ещё по одной версии, жили казаки между кабардинцами, в древней Казарии, а в 1282 году татарин Ахмет повёл за собой пятигорских казаков, которые основали город Черкасск на Днепре и стали называться черкасами. Пятигорские черкасы были христианами славянского языка. По утверждению профессора Баскакова, «казаки Кавказа, во всяком случае, должны считать давность своего поселения не позже других туземцев края, к каким они и должны быть причислены».

Гребенские казаки прибыли на Куликово поле вместе с донцами и принесли с собой икону Гребнёвской Божьей Матери.

В 1486 году пришли на землю Кавказа турки под предводительством главы мусульманской секты софитов Секайдара. Они опустошили Кавказ и перебили всех христиан. Немногим удалось уцелеть в этой резне и после захвата турками значительной части кавказских земель, казаки спустились со своих гор-гребней, и вместе с кабардинцами обратились к Ивану Грозному с просьбой взять их под сильную руку России. Иван Грозный закрепил союз, женившись на дочери кабардинского князя Темрюка Айдарова.

Как считает Иван Дмитриевич Попко, замечательный исследователь и историк казачества, на Тереке появляются рязанские казаки в связи с переводом их в Московском государстве в мужицкое сословие и лишением всех льгот. Здесь, на Тереке, они встретили множество русских, живших с кабардинцами в мире и согласии. Это были гребенцы, которые к тому времени смешались частично с горцами, что отразилось на типе казаков, их обычаях и привычках. Жили гребенцы семейно, домовито.

Славяне осели здесь в незапамятные времена, тут же стали селиться кабардинцы, чеченцы, ногайцы, армяне, черкесы, грузины. «Удальцы из разных народов, на всё готовые и «отпетые». Вот из кого возникло Терское войско.

Инородцев крестили. Все они подчинялись князю Джанклишу, его сыну Сунчалею, внуку Муцалу, правнуку Касбулату. Они управляли этой разноплеменной и разноязычной массой. Сами творили суд и расправу. Рыцари, храбрые и честные, пользовались большим почтением и доверием народа. Авторитет их был беспрекословен, поэтому во всех делах они возглавляли и Гребенское, и Терское войско.

Здесь только смелости заслуги
Спасти и выручить могли,
Здесь князь и раб в боях, как други,
За землю русскую легли.
В.А. Гиляровский.

Позже князь Андрей Бабичев и Пётр Протасьев со стрельцами поставили город на Тереке и назвали его Терком. Это была первая русская крепость на Кавказе. В том же 1567 году гребенские казаки возвели станицу Червлённую, название которой указывает на происхождение её поселенцев — казаков из Червлённого Яра, с Верхнего Дона. Затем Гладковскую, Курдюковскую, а позже Андреевскую, по имени её атамана Андрея Щедры. Эти станицы и крепость Терки составили основу Гребенского войска. Оно контролировало движение через перевалы и ущелья, защищало границы от турок и крымцев. Строительство Терок обострило отношения между Россией, Турцией и Крымом. Крепость закрыла путь мусульман в Мекку и движение по «астраханской дороге». Иван Грозный решил Терки снести, чтобы не обострять отношения с турками. Но в 1577 году Лукьян Новосильцев поставил новый городок при устье Сунжи с тем же названием — Терки. С этого года повелено считать старшинство Терского казачьего войска. С той же военной целью спустя 10 лет был построен Трёхстенный городок при впадении Терека в Каспий. Недолго просуществовали и вторые Терки. Тяжелый климат сделал своё дело. Только нужда заставила строить третьи Терки. Старые Терки были названы Сунженским городищем, а новые Терки возведены близ Тюмени. Иван Грозный понимал значение этой крепости в борьбе за Кавказ и направил воеводу Андрея Ивановича Хворостина с большим отрядом стрельцов и городских казаков.

Кто же они такие — городские или городовые казаки? Первое упоминание о них относится к 1502 году. Князь Иван III приказывал княгине Рязанской Агриппине: «Твоим служилым людям и городовым казакам быть всем на моей службе, а кто ослушается и пойдёт самодурью на Дон и в молодечество, их бы ты, Агриппина, велела казнить!»

В XVI веке известны Самарские, Воронежские, Тамбовские, Елецкие, Задонские, Чугуевские, Астраханские, Ливенские казаки. Видимо, в Рязань и в Московию приходят казаки после разгрома их татарами на берегах Дона. Служба городовых казаков регулировалась специальным уставом. Они назывались именем того города, где проживали. Были эти казаки-добровольцы и в стрелецких полках и в опричнине. Городовые казаки управлялись Стрелецким приказом, потому что состояли на государственной службе. Остальными ведал Посольский приказ. Вот они-то, остальные, были вольным казачеством. Они стекались к рекам: Дону, Уралу, Волге, от которых и получили название казачьи войска. М.А. Караулов 2-й в книге «Терское войско в прошлом и настоящем» пишет, что в отличие от казаков городовых, «детей боярских и стрельцов», вольное казачество полностью отрицало сословное разделение. Когда царь Алексей Михайлович попросил прислать ему «лутших людей»», то получил ответ с Дона, что «лутших людей» у них нет, потому, что «все ровны». Таким вольным казачеством было и Войско Терское.

На левой стороне Терека, в четырёх верстах от берега построили казаки Новые Терки. В крепости поставили Благовещенский монастырь, собор, все городские службы. 2000 стрельцов и 500 казаков охраняли городок. За ним — слободка. Климат в Терках был плохой, влажный, морской. Гарнизон валила лихорадка. Сюда, для увеличения численности населения, направляют 1400 украинцев с домочадцами и скарбом. В Терки перевели часть «верховых казаков» с Верхней Волги, появились пленные поляки, шведы, литовцы и «опальные люди» для строительных работ. Возле крепости и станиц жители посадили сады, виноградники, вспахали землю под зерновые культуры. На пастбищах появились табуны и стада. Народ стал обживаться, но поражение в боях с Шамхалом Тарковским, султаном Аварским, нашествия сераскира Кази-Гирея, большие людские потери и разрушения привели в крайнюю бедность казаков. Их осталось менее 1000. В таком состоянии «застал» Пётр I крепость в 1722 году и приказал перевести остальных терцев в Астрахань. К ним же была переселена тысяча «семейных» донцов.

Жили казаки в топком месте, в землянках. Бедовали и маялись. Очень мало их осталось: старых терцев 200 человек, а семейных 400. Между гребенцами и Кизляром «семейные» основали три городка. Так постепенно возникает Кавказская линия, первым звеном её были гребенские казаки.

Казаки обязательно окружали городок стеной с вышками, всегда были готовы к отражению неприятеля. Внутри дома на стенах развешано оружие, доспехи, полати с постелью, которые потом заменила кровать. Посуда на полках и красный угол с образами.

Одежда у казака была щегольской. Верхний зипун и бешмет обшиты галуном, нагрудные патронташи или газыри, шапка из бараньего меха, башлык, знаменитая бурка, воспетая, как и седло черкасское, в песнях.

Особое внимание уделяли казаки шашкам, кинжалам, пистолетам. Оружие у казака было главным атрибутом жизни. Вначале топоры, дротики, пики. Длина пики была 3 м. 60 см. На древке крепился наконечник, около 40 см., его назвали пером. Зачастую пика (древко) усиливалась двумя железными полосами. Дротики и пики были оружием первого боя. Упразднили пики в 1836 году официально, но казаки еще в течение многих лет ими не брезговали. Затем в бой шли боевые топоры. До сих пор встречаются они у терцев в станицах и являются реликвиями родов. Булавы и перначи тоже со временем отжили свой век и стали служить символами власти. Казаки-линейцы отличались необыкновенным воинским мастерством и лихостью. Это о них писал А.П. Ермолов: «Из всех казаков, существующих в России, нет им подобных».

Каждое казачье войско имело клейдоны. «Клейдона» в переводе с немецкого означает «драгоценность». Ими в войске были: знамёна, бунчуки, трубы, литавры, барабаны, печать и др. Интересные клейдоны принесли с собой в Терское войско волгские казаки. Две именные пушки с надписью: «Казакам бывшего Волгского войска за верные их службы. 1738 г.» Все символы воинской чести передавались из поколения в поколение и назидали казаков о святости их боевого товарищества.

Казак знал только службу, походы и рыбную ловлю. С домом управлялись женщины. Жена ухаживала за конём. Седлала, как поётся в песне: «Жена коня ему подводит, братишка пику подаёт». Она первая встречала мужа с поклоном, водила коня по двору, чтобы остыл, снимала седло, поила и кормила лошадь. Потом полагалось снять с мужа сапоги и вымыть ему ноги, но часто приходилось казачкам омывать слезами остывшие тела своих суженых или перевязывать страшные раны.

Нередко терцы и гребенцы женились на горских женщинах. Смешение с другими народами привело к образованию особого типа казака и казачки, которым была свойственна удивительная физическая красота и крепость. Славились красотой казачки станиц Червлённой и Наурской. Стать и внешнее обаяние их покорили Льва Николаевича Толстого.

Жизнь в порубежье заставляла женщину приобретать военные навыки. Часто они превосходили мужчин в вольтижировке, стрельбе и рубке. Женщине-казачке нередко приходилось вступать в бой и сражаться рядом с мужем и своими детьми. Коня на скаку остановить было делом привычным, а уж в горящую избу войти...

Это случилось 11 июня 1774 года. Был Духов день. В церкви служили службу. Стар и мал, празднично одетые, подпевали церковному хору. Караулы на вышках зорко всматривались вдаль и, вдруг раздался сигнал: «Идут!» Все бросились к оружию. Станицу обложило восьмитысячное войско под командованием калги Шабаз-Гирея-султана. Враги не знали, что станица достаточно укреплена, а на валу стояли четыре пушки. Начался штурм. Обороной руководил полковник Савельев, позже известный генерал. Посреди станицы женщины и дети развели костры, стали разогревать золу и готовить кипяток. В руках смельчаков грозным оружием стали косы, серпы, топоры, горящие головни, смола, кипяток и даже горячие щи, которые сверху лились на головы врагов. Бабы в красных праздничных сарафанах и детишки не отставали от казаков.

В рапорте моздокскому коменданту говорится, что некоторые казачьи жёны, и девки, иные с ружьями, а прочие с косами помогали в бою, а одна, будучи с косою, срезала голову у неприятеля и завладела его оружием. 12 часов шла кровавая сеча. Только к позднему вечеру битва стала стихать, а в это время навёл свою пушку казак Перепорх на высокий холм, где маячил бунчук калги, прицелился, да и попал, куда метил. Выстрелом убило любимого племянника калги, он увидел в этом плохое предзнаменование, и враг отступил, но до сих пор наурцы уверены, что снятие осады принадлежит Промыслу Божию.

11 июня — день Святых Апостолов Варфоломея и Варнавы. Осаждённые на вечерней заре увидели, как два всадника в белых одеждах, на белых конях, проехали вдоль вражеского стана. Ужаснулись татары и отступили. 12 июня разбитое «скопище» прошло мимо Моздока. Более 800 человек потерял калга в бою за Наурскую. За Моздоком он переправился через Терек и остановился в Большой Кабарде на реке Чегем.

Многие женщины станицы были награждены медалями «За турецкую воину 1769-1774 года» и очень этим гордились. Надолго запомнились врагам «Наурские щи». С тех пор и стали отмечать в Терском войске «бабий праздник».

Терские казаки издавна занимались виноградарством, разводили шелковичных червей, выращивали марену — красящее вещество и продавали её персидским купцам, ловили рыбу. Если в станице и в городках казаки слыли вольными, то в походе была железная дисциплина. Казаки рассчитывались на десятки, затем полусотни и сотни. Пять или шесть сотен составляли полк. Походное начальство выбиралось от десятника до походного атамана. Атаман был отцом и командиром казаку.

Обучение военному делу начинали рано. Новорожденному мальчику родственники приносили в подарок: пули, ружья, стрелы, порох. Малышу исполнялось 40 дней, и отец надевал на сына шашку, стриг волосики в кружок. Мать в это время должна получить очистительную молитву в церкви. Потом на коне везли ребёнка в церковь, где батюшка служил молебен во славу Иоанна-воина. С первого дня у ребёнка формировали характер воина.

В восемь лет мать выводила мальчика в степь безлунной ночью и, показывая на звёзды, говорила, что это глаза предков. Они смотрят, как ты растёшь, как относишься к отцу и матери, как защищаешь своих родных, свою землю. Предки всегда помогут тебе в трудную минуту. Тебе нечего бояться, потому что с тобой Небесное воинство — твои предки.

С трёх лет малыш под присмотром ездил по двору, а в пять носился с малолетками по степи. Уже к пятнадцати годам малолетки умели владеть конём, оружием и участвовали в походах. В архивах сохранился приказ за 1837 год по Кавказскому Линейному войску: «...в видах поддержания в казаках воинственности и честолюбия, показать себя наездником в глазах других, предписывается производить с молодыми казаками скачки и джигитовки со стрельбою холостыми патронами на площадях в воскресные и праздничные дни».

Коней казаки берегли пуще глаза. Стоили они больших денег. Казак поступал в первоочередной полк на четыре года и лошадь приобреталась от четырёх до восьми лет. Ещё на четыре года казак переходил во вторую очередь и, живя в станице, должен был сохранять строевого коня и полное обмундирование на случай войны. Коня холили, в упряжь не запрягали. Когда казак переходил в третью очередь, то мог продать строевого коня, но должен был в исправности содержать седло и обмундирование. В случае войны казакам третьей очереди, властью войскового атамана, покупались лошади у местного населения, если конь погибал во время боевых действий, то хозяевам выплачивались деньги из государственной казны.

Строевой конь... Характеристики этого животного, боевые качества: выносливость, выучка, скорость, реакция. Множество восхищённых строк посвятили конники боевому другу — строевому коню. Описаны в литературе, в воспоминаниях кавалеристов потрясающие воображение случаи, когда лошадь хватала зубами за одежду выпавшего из седла раненого всадника и волокла с поля боя, спасая жизнь своего хозяина. Описаны случаи, когда лошади плакали над убитыми.

Много лет назад в газете «Комсомольская правда» был напечатан рассказ о том, как группа писателей, будучи в командировке в казачьих краях, увидела интересную картину. У дороги пасся конь. Совсем белый от старости (кони седеют, как люди) и очень худой. Пас его на верёвке мальчик. Удивлённые писатели спросили:

– Почему ты пасёшь коня на верёвке?

– А конь слепой.

– Так зачем же он вам старый, да ещё слепой?

– Этот конь привез моего дедушку с войны живым.

На днях прочитала стихи и поразилась мечте автора:

Чтоб нам вернули лошадей,
Чтоб наши дети не болели,
Воротнички у них белели
И было всё, как у людей.

Рос казак рядом с конём и на коне. Молодых казаков берегли родные, закрывали собой в бою. Службу малолетки в основном несли охранную на привалах, ухаживали за конями, стояли в дозорах. Даже престарелые старались служить в войске. В станице безногие, безрукие и немощные несли караул.

Давно слава о боевых заслугах терцев и гребенцов разлетелась по разным землям. Вот как пишет В.А. Потто, приводя строки из царской грамоты, данной Каспулату Черкасскому, водившему терцев и гребенцов в украинские походы во времена Царя Алексея Михайловича: «Дело было под Чигирином, где казаки с царскими ратниками людей турских и крымских побили, с Чигиринских гор окопы их, городки, намёты, пушки и знамёна сбили, многие языки поймали, отчего визирь турского султана и крымский хан, видя над ними такие промыслы и поиски, от обозов отступили и пошли в свои земли».

Ходили гребенцы и терцы брать Азов, в Крым, были в Персидеком походе во времена Петра I.

В 1712 году переселились гребенцы, в третий раз, на левый берег Терека, где поставили на протяжении 80 верст станицы с прежними названиями: Щедринскую, Червлённую, Новогладковскую (Гребенскую), Старогладковскую и Курдюковскую.

Гребенцы — староверы. Со стороны православных терцев они ощущали неприязнь и давление. Старообрядчество ничего опасного для государства не представляло, другое дело — раскол. Это внутренний враг, который способствовал ослаблению державы. Как пребывающие в расколе, были представлены Петру I гребенские казаки. Но царь имел достаточно ума, чтобы различить раскол и старообрядчество, сделать вывод, что гребенские казаки служат России честно, что вера их никому вреда не делает, и прекратил всякое преследование казаков-староверов. Оставил им двуперстный крест, бороду, платье и хождение по солнцу.

Дело в том, что во время крестного хода староверы выходят из церкви и идут вправо — «по-солнцу», а православные — влево — навстречу солнцу. Не в этом сила раскола.

«Скорее надо удивляться, как это малолюдное войско сумело удержать у себя православие среди сильнейших его магометовских народов», — вот, что понял Пётр Великий, но стоило царю умереть, и войско Гребенское было втянуто в раскол. Внутренняя борьба ослабила войско, его боевую готовность, но гребенцы, верные Отечеству, не нанесли ни хулы на православную церковь, ни противления священной власти царя, ни учению о государственном гербе. У раскольников двуглавый Орёл — эмблема дьявола, ничего подобного в Гребенском войске не было. Они просто отошли от церкви в силу печально сложившихся обстоятельств, но сохранили неизменную верность Родине и своим государям. «Раскол отразился только на некоторых чертах их домашнего быта», — пишет Василий Александрович Потто в книге «Два века Терского казачества». Раскол замкнул Гребенское войско в узкий круг, привил множество суеверных понятий, но не заглушил чувства гражданского долга.

Во время Персидского похода в 1722 году, побывав на Тереке, Пётр I повелел строить крепость на реке Сулак — Святой Крест, для чего переселили пять тысяч терцев на новую линию и тысячу семей донских казаков. Так образовалось новое войско — Астраханское.

Тяжёлые условия жизни, «моровая язва» — чума, ослабление России во времена Анны Ивановны заставили отвести наши части на север и отдать завоёванные при Петре I земли. Командующий войсками в Персии генерал Левашов выбрал место для нового укрепления — урочище Кизляр, что в переводе означает «много-много девушек». Здесь и возвели казаки с солдатами крепость с пятью бастионами, земляным валом и глубоким рвом. Первым комендантом Кизляра был полковник Красногорцев из Тенгинского полка. Севернее Кизляра выросли станицы Бороздинская, Кагарлинская, Дубовская, которые образовали Терско-Семейное войско, позже присоединённое к Гребенскому.

В станицу Дубовскую позже пришёл знаменитый гость — Емельян Пугачёв. Здесь его зачислили в Терско-Семейное войско. Начались волнения в станицах и Моздокском полку. В Моздоке Пугачева схватили, посадили на гауптвахту, но Емельяну удалось бежать на Яик, и... заполыхала крестьянская война.

В связи со строительством Кизлярской крепости возникает Терско-Кизлярское войско, которое приняло участие в Турецкой войне 1737 года. В это время на Терек двинулись полчища Надир-хана. Заволновались чеченцы и кумыки, стали угонять скот, вытаптывать посевы, воровать людей. Чтобы усилить линию, в урочище Мез-догу (Дремучий лес) полковник Гак, инженер по образованию, в 1763 году заложил Моздокскую крепость. Кабардинцы посчитали этот шаг России своеобразным вызовом и открыто выступили вместе с кубанскими татарами против Моздокского гарнизона, считая земли исконно своими. На реке Калаус дорогу им перекрыли калмыки и наголову разбили.

Для усиления оборонительной линии постоянно пополняются станицы командированными донскими и яицкими казаками, также малороссами, «кои сами в том войске служить пожелают». Правительство призывает на казачью службу черкесов, грузин и армян, обещая по пятнадцать рублей годовых. В Моздоке для обращения их в христианство была построена деревянная церковь и таможня для сбора доходов от торговли. Со временем Моздок превратился в мощную крепость со своим комендантом, гарнизоном и 40 пушками.

На линии все пушкари были донскими казаками. С Дона они переселялись семьями. Так к Моздоку было приписано 100 канониров, и они с семьями основали станицу Ауковскую. В том же 1770 году из-под Царицына были переселены 517 казачьих семей, что составило половину Волгского войска. Эти казаки основали станицы Галюгаевскую, Ищерскую, Наурскую, Калиновскую, Меккенскую. Станицы были основательно укреплены, и каждой приданы для обслуги пушек канониры. С этой целью переселили с Дона 250 пушкарей. В полковой состав они не включались, не полагалось канонирам даже лошадей, а ружья имели они только для защиты орудий.

Через семь лет причислили сюда 200 семей калмыков, а потом прибыла команда русской милиции из Москвы. Она была семейной. 335 человек основали станицу Стодеревскую. Так был создан Моздокский полк. Первым командиром этого полка стал полковник Иван Дмитриевич Савельев.

210 верст от Каспия по Тереку до Малки были заселены станицами кизлярских, гребенских, терских и моздокских казаков. По Кучук-Кайнарджийскому миру, заключённому между Россией и Турцией, граница нашего государства прошла по берегу Азовского моря, реке Ее, Калаусу. Громадное пространство между Тереком и Азовом было ничем не защищено. Светлейший князь Потёмкин решил переселить на Линию Хопёрский полк и оставшуюся часть Волгского войска. Сам генерал Иван Варфоломеевич Якоби осмотрел 500 казаков, назначенных к переселению, в Ново-Хопёрской крепости и 700 казаков в посаде Дубровка на Волге. С переселенцами двинулись на Северный Кавказ Владимирский драгунский, Кабардинский пехотный, два донских полка, два егерских батальона.

Хопёрцы стали строить Ставропольскую, Северную, Московскую, Донскую станицы, а волгцы осели пятью станицами. В урочище Бештамак (на Малке), у крепости Екатерининской, позже названной Екатериноградской, в Марьинской станице на Золке при крепости с тем же названием, Павловской на реке Куре, Георгиевской у истока реки Томузловки, в Александровской крепости — станице Александровской. Станицы эти охраняли границу, более 200 вёрст, и одного полка было конечно недостаточно, поэтому всё мужское население было под ружьём, хотя никакого содержания от казны эти казаки не получали. Оборона же станиц оставалась на неслуживом населении.

Не по доброй воле, а по царскому указу ехали на Кавказ казачьи полки. Ведь лучше, говорят, сгореть, чем переселиться. На старом месте оставались вдовые казачки с детьми да немощные старики. Всё забрать с собой и перевезти не могли. Оставались распаханные земли, ухоженные сады, родные хаты. Здесь их ждала война, бедность, землянки и полная неизвестность будущего. Переселения требовали перенапряжения всех сил, и чем больше изучаешь историю казачества, тем всё больше убеждаешься, что жизнь казаков была за пределами человеческих возможностей. На долю каждого казака выпало по два переселения и три войны. Подумать страшно, а всё пережить!

Во всех войнах участвовали казаки. Власти не жалели казаков никогда. Восхищались, награждали, но не жалели. В самые жестокие схватки, где заранее были известны большие потери, бросали христолюбивое воинство. Некоторые казаки восставали против переселения на Кавказ, разбегались, но основная масса принимала решение правительства как Перст Божий.

Волгское войско поддержало восстание Пугачёва, упала дисциплина, оно было переформировано, из войска создали полк, который навсегда прославился на Кавказе. «Никаво не устрашусь!» — такая была надпись на знамени Волгского полка. Часто историки казачества любят поправить: «Не Волжский полк, а Волгский». Нет разницы. Называйте, как хотите, как вам удобно. В самых первых документах вы прочтёте и Волжский, и Волгский полк. Сохранилась старая печать Вольских казаков. Вот как!

Когда через год на Линию прибыли женщины с детьми, то ужаснулись тому состоянию, в которое пришли их казаки. Ни хлеба, ни посевов, ни хозяйства. Все силы были брошены на строительство крепостей, и большая часть казаков не получала от казны никакого довольствия. «Нельзя не удивляться, что при всех невзгодах, страшной нужде казаки не потеряли боевой дух и сохранили мужество, боевые качества, унаследованные от дедов», — писали их командиры.

Воспитание казаки получали в семье. Бабушки, деды, старшие дети. Отец — служивый казак, бывал дома редко. Служба, ратные дела отнимали лучшие годы, здоровье, зачастую жизнь, и нужно было семье воспитать воина, труженика, человека высокой морали, семьянина.

Очень рано дети приобретали трудовые навыки: «Кто рано встаёт, тому Бог даёт». В труде развивался ребёнок физически, вырабатывалась сноровка. Учили детей заповедям Божьим: доброте, не украсть, не убить, почитать старших и любить ближних. Воспитывали сострадание к чужому горю. Бояться козла спереди, коня сзади, а человека со всех сторон. Учили пуд соли съесть, а потом брать в товарищи, за которого и в огонь, и в воду. Учили всегда держать слово, поэтому у казаков не брали закладных записок, давая в долг. Даже в судебном заседании никто не сомневался в слове казака. Учили выживать в особых условиях, не терять контроль над собой, не сдаваться. Для казака нет безвыходных положений. Никогда казаки не поклонялись золотому тельцу.

Девочку учили всем женским делам и ремеслам: прядению, шитью, ткачеству, вязанию, уходу за животными. В семье женщины должны быть ласковыми, уступчивыми: «ласковое теля двух маток сосёт». Умная жена всегда соглашалась с мужем, хотя эта шея вертела головой, поэтому в казачьей семье были мир и согласие. Разводов в станицах не было, и если бы мы чаще обращались к истории своей семьи, насколько бы легче стало жить. Ведь там опыт поколений, и не пришлось бы нам заново изобретать велосипед.

Много ходит разговоров о казачьих «вольностях». Это как понимать. Казак не имел выбора. Он должен был жить Человеком и умереть Героем. Вот и читаешь в послужном списке простого казака: «Вредных привычек не имеет. Нравственно безукоризнен». Мало сегодня найдётся людей, которым можно дать такую характеристику. У Стендаля в работах о Наполеоне сказано про казаков: «Они были чисты, как дети, и велики, как Боги». В семье с младых ногтей нам внушали, что если кому-то что-то можно, то нам нельзя. Мы — казаки, и не простые, а линейцы.

Линейцами стали называть всех казаков, которые жили на Азово-Моздокской линии. В 1832 году при генерале Паскевиче все линейные части, кроме нижнего течения Кубани, где находилось Черноморское войско, были объявлены Кавказским линейным войском. От впадения Терека до поста «Изрядный источник» на Кубани. На 700 вёрст протянулась Азово-Моздокская оборонительно-укрепительная линия. В первой половине XIX века военные действия расширились, а казачьи полки всё ещё управлялись командирами по-своему усмотрению. Для наведения порядка Высочайшим приказом от 21 июня 1832 года Терское-Семейное, Гребенское и Терско-Кизлярское войска были преобразованы в полки. Учреждается Линейное Кавказское казачье войско, в которое вошли полки: Гребенской, Терский, Кизлярский, Кавказский, Кубанский, Ставропольский, Хопёрский, Волгский, Горский, Моздокский, Сунженский и Владикавказский.

Владикавказская крепость была построена в 1784 году с целью защиты осетин, ингушей и кистов-чеченцев от притесняющих их кабардинцев. Эти народы были присоединены к России в 1770 году, а после присоединения Грузии решено построить несколько укреплений для «умиротворения среди обитателей здешних мест».

В 1785 году в Чечне появился пророк Ушурма, или имам Ших-Мансур. Он провозгласил священную войну — газзават, поднял множество горцев и атаковал русские укрепления. Под командованием генерал-поручика Потёмкина сражались терцы с полчищами Мансура и нанесли ему не одно поражение. Мансур был разбит и бежал к туркам. Всем казакам была выдана награда — по золотому рублю.

30 сентября 1790 года в сражении с Батал-пашой у речки Овечки действовали терцы в авангарде под командой генерала Орбелиани. 40 тысяч турок были разгромлены трёхтысячным русским войском. Казаки пленили Батал-пашу. Эта знаменитая битва навеки прославила командующего нашими войсками генерала Ивана Ивановича Германа, награждённого орденом Великомученика Святого Георгия Победоносца II степени. В этом же сражении особо отличились две сотни Волгского казачьего полка, которыми командовали подпоручик Стрешев и прапорщик Тимофеев, сотники Попов и Венгеровский, хорунжие Усков и Корсунский награждены орденами Святого Георгия Победоносца IV степени. Позже здесь возникла станица, названная так в честь побеждённого Батал-паши. С 1803 года — линейная станица на правом берегу Кубани, с 1880 года — город Баталпашинск, позже город Черкесск.

Управление Линейным войском возлагалось на наказного атамана. Он осуществлял гражданское управление, отвечал за военную подготовку и службу казаков. Первым наказным атаманом был Пётр Семёнович Верзилин. Его имя тесно связано с памятью М.Ю. Лермонтова. В доме Верзилина в Пятигорске произошла ссора между Мартыновым и Лермонтовым, который с Тенгинским полком объездил всю Линию. Сам, будучи отменным воином, поэт восхищался казаками: «И какой же русский в душе не казак!» Командовал Лермонтов в Тенгинском полку отрядом «охотников», или добровольцев. Отлично владел приёмами рукопашного боя и саблей. Поэт-воин прекрасно понимал, что война — дичайшее выяснение отношений между людьми и с глубокой печалью писал:

Кавказ! Далёкая страна!
Жилище вольности простой!
И ты несчастьями полна,
И окровавлена войной!

Один из современников М.Ю. Лермонтова, участник битвы при реке Валерик Евпл Филиппович Семёнкин (1817-1895 гг.), уроженец станицы Червлённой, похоронен в Ессентуках, в ограде церкви Святого Николая Угодника. Службу начал рядовым казаком, а закончил генерал-лейтенантом. Рядом с ним один из Федюшкиных — генерал-майор Федул Филиппович (1818—1881 гг.). Женат Федул Филиппович был на дочери Евпла Семёнкина. Рядом похоронен их внук. Сохранились надгробья. В этой церкви находятся поминальные Георгиевские скрижали. Это доски со списками Георгиевских кавалеров.



Убитые в сражениях в Русско-Турецкую войну 1877—1878 гг.

Под селением Бейли-Ахмет Прик. Андрей Алексеевич Шеян

Под горой Кизил-Тапа Каз. Гавриил Михайлович Малышев


Нижние чины ст. Ессентукской, награждённые за мужество и храбрость знаками отличия в Русско-Турецкую войну 1877— 1878 гг.


Ур. Пётр Васильевич Гасюк 3 и 4 ст.

Ур. В асилий Филиппов Шабанов 3 и 4 ст.

Вахм. Евдоким Иванович Веретенников 4 ст.

Ур. Семен Алексеев Тулин 4 ст.

Ур. Вакул Антонов Марков 4 ст.

Ур. Фёдор Иванович Островсий 4 ст.

Ур. Степан Егорович Подкатилин 4 ст.

Ур. Михаил Павлович Прокопов 4 ст.

Ур. Андрей Кузьмич Трофимов 4 ст.

Ур. Фёдор Варламов Прокофьев 4 ст.

Ур. Иван Матвеев Пегушин 4 ст.

Ур. Василий Георгиевич Халипов 4 ст.

Ур. Феоктист Иванович Поляков 4 ст.

Ур. Василий Лаврентьев Мирный 4 ст.

Ур. Севостьян Иванов Шанько 4 ст.

Ур. Сергей Анисимов Скоробогатов 4 ст.

Ур. Степан Иванов Ждан 4 ст.

Ур.Терентий Степанов Халипов 4 ст.

Ур. Лазарь Иванов Скоробогатов 4 ст.

Ур. Ефим Родионов Шерстобитов 4 ст

Ур. Тимофей Григорьев Кравченко 4 ст.

Ур. Николай Иванов Чернов 4 ст.

Ур.Александр Дмитриев Звягин 4 ст.

Ур. Наум Калинин Попов 4 ст.

Ур. Андрей Фёдоров Лялькин 4 ст.


Их должны поминать на литургии вечно. Очень сложно восстановить этот обряд, но надо, для нас, а особенно для наших потомков. Им будет отыскивать историю казачества ещё сложнее, чем нам. Надо восстановить списки Георгиевских кавалеров и поминать в церквах. Нельзя опускать руки, надо искать упорно, ибо сказано: «Ищите и обрящете, толците и отверзется».

60 лет будет длиться на Кавказе война. Не одно поколение горцев и казаков сойдутся в кровавых сечах. Противники будут уважать друг друга за воинскую доблесть, честь и достоинство. Не случайно до сих пор помнят горцы песни о выдающихся командирах Слепцове, Круковском и других, а казаки скольких воинов-горцев воспели! Настоящие воины Кавказа никогда не нападали двое на одного или со спины, не глумились над пленными, над телами погибших. Это считалось недостойным джигита, подлостью.

Война на Кавказе была делом привычным, но каково было матерям? Сколько слёз пролили казачки, кабардинки, чеченки, осетинки, карачаевки, ингушки, кумычки?! И напутствует, ещё в колыбельке, своего прекрасного младенца мать-казачка: «Да готовясь в бой опасный, помни мать свою». Мать у казаков почиталась особо. Относились к ней дети с величайшим уважением и любовью. Это объясняет особое поклонение Матери Божией Богородице. На Её заступничество уповали матери, молились за своих детей. Молитва матери считается у казаков самой сильной. Недаром говорят: «Молитва матери со дна моря достанет, молитва матери спасла». И спасались. Казаки перед боем просили у Матери Божией заступничества и не могли их взять никакие вороги.

Случилось это в 1853 году, когда возникли между Россией и Турцией разногласия о Святой земле и положении христиан на Востоке. В первых числах июня приказано было свыше о командировании в город Тифлис из Линейного войска по одной самой лучшей отборной сотне, под командой храбрых и надёжных офицеров от Хопёрского, Кубанского и Ставропольского полков. Они собрались в Пятигорске и двинулись к Александрополю. Второй полк состоял из шести сотен: 1-го Хопёрского, 1-го Кубанского, 2-го Кавказского, Волгского, Гребенского, Моздокского казачьих линейных полков под командой подполковника Елисеева. Они соединились во Владикавказе, а в Александрополе с Нижегородским драгунским полком, кавалерией князя Чавчавадзе, с батареями. Всего 9000 человек. 19 ноября между Александрополем и Карсом при Баш — Кадык — Ларе состоялась битва, при которой турки, располагая 36 тысячами человек и 46 орудиями, потерпели поражение. Неприятель оставил на поле боя 24 пушки и множество военных припасов.

Эта победа объяснилась не только военным мастерством и храбростью русских. Пленные враги показали, что, когда сражение было в полном накале, и все силы были введены в дело, турки увидели сходящую с неба светлую женщину, держащую знамя в руке. За Ней шли два воина. Свет от Неё был настолько ярок, что был подобен солнечному сиянию, и никакой глаз выдержать его не мог. Турки пришли в ужас и побежали. Русские этого явления не видели, о нём свидетельствовали только турки.

Линия Волгского полка была очень растянута, испытывала со стороны неприятеля большие разорения. А.П. Ермолов решил создать за счёт того же Волгского полка новые станицы. 14 марта 1825 года он издаёт приказ, по которому из станицы Александровской выведено оыло в 1825 году 385 семейств. Из них: станицу Горячеводскую основали 100 казаков, Бабуковскую, вместе с кабардинцами 50 семей, Ехсентукскую основали 235 человек (у Бугунтинского редута), 100 поселено у крепости Кисловодской, 50 казаков создали станицу Боргустанскую, на месте военного поста. Командующий Кавказской армией генерал А.П. Ермолов 30 июля 1822 года приказал майору Тенгинского полка Принцу: «Находящиеся в команде Вашей одна рота пехоты и при ней орудие и 40 человек казаков должны от сего времени и в продолжение всей зимы иметь расположение своё на Подкумке близ урочища Боргустан. Изволите наблюдать все сходящие к сему пункту дороги, так же те, кои от реки Кумы проходя высотами, спускаются к реке Подкумку по левому оному берегу».

При создании станицы Боргустанской оставлены на месте казаки и солдаты этого поста. Солдаты были приписаны к станице. Позже здесь поселились 20 крестьянских семей из Воронежской губернии. Их тоже приняли в казаки, но место для этой станицы было выбрано неудачно. От Кисловодской крепости до Боргустана было 18 вёрст. Располагалась станица между речками Эшкаконом и Подкумком неподалёку от Рим-горы. Станица занимала 45 десятин. С западной и восточной стороны ее обнесли рвами и насыпали валы. Ворота охранялись сторожевыми постами. Устройство землянок А.П. Ермолов запрещал категорически, поэтому казаки строили жильё из плетней, обмазанных глиной.

В.А. Потто в книге «Два века Терского казачества» пишет, что приступая к постройке своих станиц, «...казаки прежде всего отводили место под церковь и обносили его каменной оградой с проделанными в ней бойницами. Жилые строения располагались вокруг церкви. Сколотив кое-как хату, казаки употребляют всю свою силу на постройку Божьего храма, и в этом отношении станицы щеголяют одна перед другой. Красота церкви, высота её колокольни, густота звона, блеск купола и золочённого креста служили признаками большего или меньшего достатка станицы.

Медленные удары колокола созывали станичных жителей на молитву, а частые — «набат» — тревогу. В летнее время на работу в поле жители выезжали под охраной. На месте работ стоянку окружали возами, чтобы в случае нападения горцев легче было защищаться. Возвращались в станицу также под охраной».

Пётр Семёнович Верзилин, в ту пору командир Волгского полка, пишет в рапорте на имя генерала Емануеля, что станица не имеет необходимых пастбищ, а в случае нападения неприятеля отступать некуда. Узкие проходы в скалах и бездорожье. Тревоги Верзилина были не напрасны. В 1834 году напали на станицу абадзехи. Защитников убили, а женщин и детей угнали в полон. Выкуп из плена женщины стоил 700 рублей серебром, девушки 1000, а ребёнка 500. Многих пленников станичники не могли выкупить, а отбивали, нападая на аулы. Некоторые оставались в плену навсегда. Разорили горцы станицу Боргустанскую и только часть населения спаслась в Боргустанских горах. Новую станицу с прежним названием основали малороссы в 1847 на реке Боргусте, уже на Боргустанском плато. Отстроились заново. Укрепили станицу. Строевые казаки на службе, постоянно в боях и стычках с горцами. Охрана населённых пунктов лежала на стариках и малолетках. И случилась беда в Боргустанской. Давно это было. Стёрло время имена многих участников этого события, но до сих пор известно только, как звали девочку.

Дело было летом. Жали казачки пшеницу в поле. Жарко. Солнцепёк. Одна из женщин посадила свою маленькую доченьку Груню под кустик на краю поля. Вдруг налетели горцы. Вихрем промчались по полю. Бросилась мать к ребёнку, а его и след простыл. Много времени прошло, искали всей станицей пропавшую, но девочка, как в воду канула. Каждый день выходила неутешная мать за околицу, долго всматривалась в снежную горную цепь: «Где, в каком ауле моя доченька? Отзовись, Грунюшка, если жива». Проходили год за годом, а мать всё ждала дочь и надеялась, что она найдётся. Однажды, поздней осенью, враги заметили одинокую женщину за станицей, подкрались, схватили и увезли в горы. Так она стала невольницей. Рабыней.

Там же, неподалёку в ауле, выросла её дочь. Грунюшка забыла свои обычаи, родную станицу, своих родителей, приняла чужую веру. Славилась она красотой, трудолюбием и добрым нравом. Полюбил Груню знатный воин. Женился и родился у них сын. Молодая женщина заболела и мужу посоветовали взять из соседнего аула пленницу в няньки. По родинке на щеке узнала мать свою дочь, но признаться никак не могла. Об этой трагедии матери и дочки сложили в Боргустанской песню, которую знали и пели во многих станицах Терского войска: «Как за рекою, как за Дарьёю». В песне говорится, что казачка пела над колыбелькой своего внука:

Баю, бай, баю, бай,
Ты по батюшке татарчонок,
А по матушке — мой внучонок.

Тихо вошла молодая женщина в саклю. Услышала песню, прислушалась. Где-то она слышала этот голос! Перед глазами выплыли картинки из детства и давно забытый образ матери: «Мама, вы моя мама!» Женщина в слезах бросилась к матери. Рассказала мать дочери, что Груню похитили ребёнком, как страдала и сколько слёз пролила. Рассказала, как схватили её враги и умчали в соседний аул. Даёт дочь матери денег золотых, коня резвого, коня лучшего. Беги, мать, спасайся, но мать говорит: «Не поеду я домой в станицу, я с тобой, дитя, не расстануся». Этими словами заканчивается песня-былина, из которой мы знаем, какие отношения в ту пору складывались на Кавказе. Этот случай не единственный. Тяжко приходилось предкам нашим, много бед они перенесли, пока Кавказ замирили, много горя натерпелись.

К бывшим постам на Малке в 1829 году переселены казаки для устроения станиц Беломечетской и Приближной. После причисления к Волгскому полку Нижегородского, Верхне-Подгорного, Александрийского и Незлобного крестьяне этих мест были приняты в казаки.

Нести военную службу русским переселенцам было несложно. У них, как и у казаков, были боевые навыки, достаточно лошадей и оружия.

Со временем 8 казачьих станиц Волгского полка заняли кабардинские берега Терека. На Сунженской линии в 1818 году поставили крепость Грозную. Сунженскую линию охраняли три новых полка: 2-й Владикавказский, 1-й и 2-й Сунженские, их составили 22 станицы. Генерал Алексей Петрович Ермолов считал, что Кавказ — это огромная крепость, которую штурмом не взять — надо вести правильную осаду.

Часто линейцы покидали обжитые станицы, шли выше в горы, а их места занимали переселенцы из Воронежской, Харьковской и Черниговской губерний. И снова житейские невзгоды преследовали терского казака: «Его спартанская бедность, — пишет Попко, — была, можно сказать, позолочена лучами военной славы, прекраснее всех других видов славы, как покупаемая кровью и страданиями». Линейцы издавна стяжали вполне заслуженную похвалу ратными подвигами. «Желая достойно ознаменовать заслуги всех чинов Кавказского линейного войска, признали Мы за благо Особою Высочайшею грамотою нашею Всемилостивейше пожаловать сему храброму войску Георгиевское знамя», — писал Царь в своём указе.

25 августа 1859 года был взят последний оплот Шамиля — Гуниб. Война многолетняя, изматывающая все народы Кавказа и русских, была закончена. Эта дата стала отмечаться, как День Терского войска, по новому стилю 7 сентября.

В память этого события в Тифлисе (Тбилиси) был создан военный музей «Храм Славы». Лучшие художники рисовали славных воинов: Ермолова, Слепцова, Барятинского, Котляревского, Мадатова, Врангеля, Евдокимова, героев Кавказской войны офицеров, солдат, казаков. Храбрых и отважных мюридов Кази-Муллу, Шамиля и других.

По предложению князя Александра Ивановича Барятинского в 1860 году Линия была разделена на Кубанскую — правую и Терскую — левую области, но казачество обособили. Оно получило название Кубанского и Терского войска. Атаман войска назначался, то есть был наказным, позже это звание было соединено с должностью начальника войска. Им стал генерал-маойр Христофор Егорович Попандопуло, его сменил генерал-лейтенант граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов. В 1871 году он встречал императора Александра II на Терской земле. С ним прибыли два Августейших сына — наследник цесаревич Александр Александрович и великий князь Владимир Александрович. Среди встречающих были по два представителя от казаков, осетин, кумыков, кабардинцев, чеченцев. Навстречу царю во всех станицах выходили жители с хлебом-солью. Во Владикавказе устроили смотр войску. В этой поездке царя сопровождал Терский эскадрон Его Императорского Величества.

Терский Гвардейский эскадрон был собран из самых рослых, сильных и отважных казаков Терского войска. Особу царя и его семью охраняло специальное воинское соединение — Конвой Его Императорского Величества.

8 октября 1868 года принял Георгиевский штандарт ротмистр Илья Сафонов, в будущем генерал-лейтенант, командир 2-й Кавказской казачьей дивизии. Это он подарил миру великого пианиста, дирижёра и педагога Василия Ильича Сафонова, который был директором Московской и Нью-Йоркской консерваторий, снискал мировую славу блестящим исполнением творений Чайковского. Слава выдающегося музыканта-сына оттеснила славу отца-воина. Так какие же заслуги перед Отечеством у Сафонова-старшего?..

Илья Иванович — казак станицы Ищерской, родился 20 июля 1825 года. В службу вступил в 19 лет, в 24 года хорунжий и первая награда за боевое отличие. В 27 лет — орден Св. Анны IV степени, позже орден Святой Анны III степени с мечами. В 1861 году штаб-ротмистр и через год награждён орденом Св. Владимира IV степени с мечами и бантом, в 1864 году орденом Св. Станислава III степени. Затем пожалованы: орден Св. Станислава II степени, орден Св. Анны II степени, Монаршее благоволение, орден Св. Владимира III степени. В 1883 году — генерал-майор Сафонов награждён орденом Св. Станислава I степени. В этом же году пожаловано дворянское звание, орден Св. Анны I степени и орден Св. Владимира II степени.

Генерал-лейтенант Илья Иванович Сафонов умер 22 августа 1896 года в Кисловодске. Там был и похоронен в ограде храма Николая Угодника у алтарной стены. К горькому сожалению, могилы были разрушены вместе с собором в 1936 году.

Во Владикавказском архиве есть документы на конвойца Кузьму Ивановича Занкисова. Осетин-казак станицы Черноярской. За отличие в боях награждён золотым Георгиевским оружием, орденом Святой Анны III степени. Его первыми командирами были люди редчайшего мужества генералы Эристов, Круковский, Нестеров, а генерал М.Д. Скобелев считал себя его учеником. Несколько раз раненый, генерал-майор Занкисов возвращался в строй. Аюбили Занкисова при Дворе. Он был на редкость скромным и простым человеком. Настоящие воины всегда отличались от других этими качествами.

С 1756 года осетины служат России в составе Терского войска. Позже в Моздоке были сформированы два горских полка, а в 1877 году осетинский дивизион. Осетинские казачьи части на всех фронтах и во всех войнах творили чудеса. Их беспримерная храбрость и преданность Отечеству не знали границ.

Из поколения в поколение кабардинцы Бековичи-Черкасские честью и правдой служили России. Вот что сказано в общем Гербовике дворянских родов Всероссийской Империи, начатом в 1797 году, часть II: «Род князей Черкасских происходит от Инала из Черкасской земли, который в древние времена был в Египте Султаном. После завоевания Государем Царём Иоанном Васильевичем Астрахани, покорились Российской Державе и Черкасские князья. Владевший тогда князь, правнук помянутого Инала, Темрюк Идаров, в знак подданства отправил Государю сына своего Салтмана и дщерь свою Марию, которая потом была в супружестве за Царём Иоанном Васильевичем, а Салтман по крещении назван князем Михаилом и пожалован в Бояре. Племянник родной его, князя Темрюка, князь Борис Камбулатович Черкасский был Боярином; в супружестве имел Марию Никитичну Романову. Равным образом и другие многие потомки, Египетского Султана Инала Князья Черкасские, по восприятии Христианской веры служили Российскому престолу в Боярах и самых знатнейших чинах, и от Государей в жалованых грамотах всегда имянованы были Князьями».

Эльмурза Бекович участвовал в Персидском походе Петра I, при Елизавете Петровне он уже был генерал-майором и назначен начальником «Кизлярского иррегулярного войска». Его сын Касбулат Эльмурзович, в крещении Александр, дослужился до полковника и был в конце XVIII века командиром Терско-Кизлярского казачьего войска. Младший сын Александра — Ефим (Асланбек) — воевал с п ерсиеи в 1826-27 -х годах. У Ефима родились пять сыновей. У одного из них, Фёдора, в 1870 году родился сын Николай. В 1904-м он был назначен командиром Кабардинской сотни Терско-Кубанского полка. За участие в делах против японцев только за один год князь Николай Фёдорович Бекович-Черкасский награждён шестью орденами! 48 всадников из его сотни за войну с Японией удостоены Георгиевских крестов!

Военная мощь определяет международное положение любой страны. Это лучше всех понимал Александр III, наказывая нам, потомкам: «У России нет друзей, кроме её армии и военно-морского флота». Царь-Миротворец. Тринадцать лет отдыхала Россия от кровопролития! Экономика, культура, народное просвещение, транспорт получили значительный толчок. В это же время были усилены военные крепости, построены железные дороги, полностью преобразован морской флот. Запасные кадры ежегодно призывались на месячные сборы для обучения, на Кавказе была введена воинская повинность. Казачьи войска — Донское, Кубанское, Терское — должны были выставлять шестисотенные полки. Первый — кадровый или первоочередной, второй и третий — запасные, они вводились в действие в связи с потребностью фронта. Численность полка в случае войны увеличивалась втрое.

Позже Сунженский и Владикавказский полки были сведены в один — Сунженско-Владикавказский. Этот полк стал именоваться полком генерала Слепцова, 1-й Терско-Кизлярский — имени генерала Ермолова, а 1-й Горско-Моздокский — полком генерала Круковского, генералы стали вечными шефами своих полков.

В Русско-Японскую войну из числа терских казаков первой и второй очереди были сформированы отборные сотни. Вместе с кубанцами они составили Терско-Кубанский полк Кавказской конной бригады. Терско-Кубанский полк формировался из народностей Терской и Кубанской областей. Шли в полк своей охотой, добровольно, поэтому эти воины назывались охотниками. Место сбора — Прохладный. В апреле 1904 года сюда прибыли Кабардинская, Осетинская, Ингушская, Чеченская и две Закубанские сотни. Всем кавалеристам выдали голубые погоны с буквами ТК: Терско-Кубанский полк. С августа 1904 года Кавказская конная бригада воевала в Маньчжурии. За десять тысяч верст от родной земли, среди непролазной грязи, или в снежных вихрях, при двадцатиградусном морозе, жили казаки в землянках или под открытым небом. Такого врага, как японцы, казаки ещё никогда не видели и не знали. Над каждым японцем был совершён погребальный обряд. Японские воины обрекли себя на смерть.

С Терско-Кубанским полком попал в Японию Эльмурза Асланбекович Мистулов. О его подвиге узнала вся Россия. На поле боя было оставлен смертельно раненный корнет, князь Магомет Эльдаров, из селения Мундар-Юрт Грозненского отдела. Мистулов с несколькими казаками бросился на выручку. Среди них был кабардинец Оли Гетавов, награждённый за этот подвиг Георгиевским крестом. В схватке Мистулов был ранен пулей в живот и получил три штыковые раны. За исключительный подвиг Мистулов был награждён орденом Святого Георгия IV степени. В знак глубокого восхищения офицеры полка преподнесли ему шашку, кинжал с поясом и газыри в серебряной оправе с позолотою: «За геройский славный подвиг от сослуживцев Терско-Кубанского полка», а казаки-осетины — серебряный портсигар с золотой вязью: «Храброму воину Эльмурзе от осетин Кавказа». Русско — Японскую войну закончил Мистулов в звании есаула, получив абсолютно все боевые награды по своему чину обер-офицера, до Святого Владимира IV степени с мечами и бантом, и Георгиевского «золотого оружия». Как герой был представлен в Петербурге Николаю II. Затем служил на турецкой границе в 1-м Горско-Моздокском полку, в 1914 году — командир 2-го Сунженско-Владикавказского полка, в это время проявляет особые командирские качества, за что награждён орденом Святого Владимира IV степени с мечами и тремя «Монаршими Благоволениями», позже Мистулов командует 1-м Кавказским полком.

Орёл-командир, спартанец и спортсмен, бессребреник, он был исключительной скромности человеком. И опять казаков поражает необыкновенное хладнокровие и храбрость этого рыцаря без страха и упрёка. В феврале 1917 года произведён в генерал-майоры и воюет в Персии, в Отдельном Кавказском кавалерийском корпусе Баратова. После Октябрьского переворота вернулся в родную станицу Черноярскую. Вскоре на круге был избран командиром вооружённых сил Терека. Больше четырёх месяцев вели терцы кровопролитные бои, но силы были не равны, да ещё эпидемия тифа, отсутствие со стороны других частей поддержки. Мистулов понял бесплодность дальнейшей борьбы. Генерал Вдовенко пишет: «Смерть Мистулова — очень тяжелая потеря для войска человека исключительной храбрости и благородства, прекрасного товарища, которого мы все любили и уважали». Генерал Мистулов застрелился в станице Прохладной 9 ноября (по старому стилю) 1918 года 49 лет от роду. Холост, значит прямых потомков нет.

Я заинтересовалась этим человеком: «А как же Мистулов — осетин, мусульманин молился? Как проходили церковные службы?»

И нашлось одно воспоминание полковника Елисеева, сослуживца Мистулова: «Мусульманин по вере, но на всех церковных службах полка — в Турции на каменистой площадке, или на отдыхе полка под Карсом, в молоканском селении Владикарсе, за селом, на пашне — он всегда стоял впереди полка. Высокий, стройный как изваяние. Он не осенял себя крестным знамением и не подходил к кресту священника, но несомненно: в вере Единому Богу молился вместе со своими подчиненными — православными казаками». Помолимся о нём и мы.

Под Мукденом сражались Кизлярско-Гребенской и Сунженско-Владикавказский полки. Битва эта длилась две недели. Сражавшихся с двух сторон было более миллиона! Триста тысяч потерял враг на полях Маньчжурии, но и русские покрыли землю толстым слоем крови. Там в конце 1905 года в бою под деревней Санвайцзы пал смертью храбрых талантливый поэт Власий Иванович Гурджибеков. Подъесаул Гурджибеков был храбрым, отважным и умелым офицером. В Сунженско-Владикавказском полку воевал с Японией подъесаул Михаил Александрович Караулов. Туренчен, Порт-Артур, Кинчжоу, Вафангоу, Дашичао, Ляоян, Шахе, Санкден, Мукен. Ровно через 40 лет по этим местам пройдут терцы в составе кавалерийского корпуса дважды Героя Советского Союза генерала Плиева и разобьют Квантунскую армию. За казачьими полками числились особы иностранных владетельных домов. В Терском казачьем войске с 1895 по 1910 годы значился Его Высочество эмир Бухарский Сеид Абд ал Ахад Бахадур-хан. Звали его в России Абдулахад-ханом. Он несколько раз останавливался в Пятигорске на улице Красноармейской, 20. Здесь жил генерал-лейтенант Никифор Алексеевич Даркин. Совсем недавно у меня побывала Людмила Ивановна Попова из Ростова-на-Дону. Она правнучка генерала Даркина и рассказывала о том, что её прадед вынес с поля боя Абдулахад-хана. Прожил на свете правитель Бухарского ханства 51 год. Воинская дружба и преданность долгие годы связывала семьи Свидиных, Даркиных, Сафоновых с Абдулахад-ханом.

Эмир Бухарский в Кисловодске жил на даче «Мавритания» (снесена при строительстве санатория). Очарованный красотой здешних мест, эмир оплатил строительство великолепного здания Главных нарзанных ванн. Сегодня это памятник архитектуры республиканского значения. Жаль, что до сих пор нет на здании мемориальной доски, которая напоминала бы об этом замечательном благодетеле.

В 1907 году был построен эмиром дворец в Железноводске. Здание до сих пор останавливает внимание прохожих. Эмир приезжал в этот год со своим сыном на Кавминводы и на скале у «Замка коварства и любви», в окрестностях Кисловодска, осталась надпись: «Принц Бухарский, 1907 год».

Но мир опять был недолог. Во время Великой, или Первой мировой войны Терское войско выставило в действующую армию всё мужское население. В станицах остались одни женщины, дети, старики. Полковник А. Зайцев в своей книге «1918 год» пишет: «В то время, когда вся масса Империи давала на военную службу 29 процентов ежегодного призывного возраста — казачество выставляло 72 процента, то есть в два с половиной раза больше. В мирное время казаки составляли половину всей русской конницы: 56 полков из общего числа 121 и более трети всей конной артиллерии. Во время воины 1914 года, с мобилизацией второй и третьей очереди, на фронт выступило 159 конных казачьих полков и 18 кубанских пластунских батальонов. В начале 1915 года с Кубани на фронт отправилась добавочная сводная конная дивизия, 4 батальона пластунов».

В этом же году на тех же основаниях, что и казачьи полки, из горцев Кавказа создаётся Кавказская конная, или Туземная дивизия. В Туземную дивизию вошли полки: Черкесский, Кабардинский, Татарский, 2-й Дагестанский, Ингушский, Чеченский. Туземная дивизия (насколько коротка наша память)! Кто только не посчитал за честь служить в ней! Русские дворяне, грузинские, татарские, армянские князья. Бароны из Швеции и Польши. Офицеры из Финляндии. Французы — полковник Гавриил Бертрен и принц Наполеон Мюрат. Братья Альбицци — маркизы из Италии, поляки: князь Станислав Радзивилл и граф Станислав Солтан, прапорщик барон Штейнгель, магометанской веры поручик Керим-Хан Эриванский, штаб-ротмистр Михаил Леус, персидский принц Фазула Мирза, корнет Сергей Турбин — сын генерал-лейтенанта Турбина.

Благодаря трудам замечательного писателя О.А. Опрышко, который написал книгу «Кавказская конная дивизия», мы теперь много знаем об этой дивизии. Нет пока исследования по этой теме более ёмкого и значительного. Ещё называли эту дивизию «Дикая». Одеты всадники были очень пёстро, ярко. Единой формы не было. Оружие, сбруя, одежда — всё искрилось, горело на солнце. Отваге этих воинов не было границ. Из семи тысяч всадников, которые прошли в Первую мировую войну службу в дивизиии, три с половиной тысячи Георгиевских кавалеров, а офицеры — все.

Терцы в эту войну выставили 12 конных полков, два пеших батальона, семь отдельных сотен, три батареи.

Что стоило семье снарядить казака на битву? По закону необходимо было иметь бурку, две черкески, два башлыка, шапку, шаровары, сапоги, две пары белья, две перемётные сумы для вещей и съестных припасов, торбу для овса, две уздечки, подковы с ухналями (гвоздями для ковки), седло, кинжал, шашку, строевую лошадь. Вот что пишет в своём приказе атаман Терского войска в 1914 году перед отправкой казаков на фронт: «Знаю, что отцы выводили на продажу последний скот для того, чтобы купить коней сыновьям, жены ваши, оставляя детей, сами становились за плуг, дабы освободить мужей на службу. Совершить это могла только присущая вам казачья доблесть, в одной лишь смерти находящая преграду в исполнении Державной воли царской».

Сколько казаков не вернулось в станицы? Данных нет. Судьба пленных неизвестна. Многое кануло в лету, но по капелькам собирают историки сведения, и стало известно, что казаки не братались с немцами, не сдавались в плен, их враги подбирали только тяжело раненными или без сознания, что до конца наши деды были верны воинской присяге. До сих пор мы не знаем, сколько всего было Георгиевских кавалеров в войске, кто из них остался жив, что стало с членами их семей? Георгиевские кавалеры — неувядающая слава России.

Передо мной опросная карточка казака станицы Кисловодской Мирошникова Петра Ивановича из государственного архива Краснодарского края. Он воюет на Юго-Западном фронте с начала войны до 16 сентября 1916 года. В этот день тяжело контужен. Награждён за боевые подвиги Георгиевскими крестами четырёх степеней и орденом Святого Владимира IV степени. Герой Великой войны возвращается живым в Кисловодск, а тут — революция. Социалистических идей, видимо, не разделял. Вступает в отряд А.Г. Шкуро. Чудом сохранилось в этом же архиве ещё одно сообщение: «Михайлов В.И. из дворян Кисловодской станицы Терского казачьего войска с 1 июля 1915 года по 1 сентября 1917 года служил добровольцем на Северо-Западном фронте (воюя с немцами). Ушёл на фронт в 19 лет. За боевые заслуги награждён орденами Святой Анны IV, III, II степеней, Святого Станислава III, II степеней, Равноапостольного князя Владимира IV степени и введённым Временным правительством солдатским Георгиевским крестом IV степени для офицеров, с пальмовой металлической веткой».

В состав Терского войска входили осетины, ногайцы, черкесы, грузины, кабардинцы. Казакам была чужда классовая рознь. Дворяне и офицеры в станицах никакими особыми льготами не пользовались. Но в связи с «великими марксистскими идеями», проникновением их в массы, ослаблена власть. В казачьих областях возникли новые и обострились старые распри с чеченцами и ингушами, с иногородью. Быстро забыли переселенцы, кто обеспечивал им своими жизнями покой и порядок. Горцы начали жечь станицы и сёла. Иногородние и солдаты митинговали денно и нощно. Во время такого митинга в декабре 1917 года на станции Прохладной был убит Михаил Александрович Караулов, атаман Терского войска, депутат Русской Государственной думы двух созывов. Воин, исследователь, историк, основатель Терского войскового музея и войсковой библиотеки.

Казаки считают земли, на которых протекла жизнь их предков, присуждёнными им в удел Богом. Они пролили за них в боях море крови и называют эти земли Казачьим Присудом. Казачий Присуд — территория, на которой распространялась власть казачьих кругов. С декабря 1917 года в казачьих войсковых обществах провозгласили независимость, и началась борьба за Казачий Присуд, которая длилась более двух лет. Фактически красный террор начался с 1918 года. 24 января 1919 года директивой ЦК РКП(б) было узаконено уничтожение казачества.

Ни один народ, ни в одной стране не знал такого массового уничтожения, которое длилось около 40 лет! За эти годы изведён цвет русского народа, его рыцарство — казачество. 80 процентов казачьего населения было уничтожено. Расстреливали терцев, а тех, кто оставался в живых, сгоняли с земли. Летом 1918 года в станицах Тарской, Сунженской, Фельдмаршальской были убиты тысячи казаков, а кто оставался в живых — бежали.

Весной 1921 года 70 тысяч казаков были подняты и отправлены на переселение. Дети, женщины, старики. 35 тысяч были изрублены по дороге на железнодорожную станцию. Много недосказанного в этой истории, а в других? Сколько казаков было отправлено в застенки и в лагеря во время коллективизации? Кто погиб на этапах, замёрз в тайге, умер от голода?

Слушаешь и не переслушаешь терского казака Михаила Тимофеевича Ягодкина. Волосы шевелятся. Неделями не заснёшь. В самом страшном сне не привидятся те страсти, что ему пришлось испытать. А он сидит передо мной. И стыдно, и горько, и жутко. С десяти лет по каторгам. Иначе не назовёшь его жизненные вехи. Чем провинился мальчик в десять лет перед новой властью? За что она превратила его жизнь в ад? 85 лет человеку, а что видел?! Зачем жил? Кто вернёт ему «бесцельно прожитые годы?» Пишет стихи, изливает душу. Не про Великую Отечественную, которую прошёл от начала до конца, а всё про неё, про муку казачью — расказачивание. Только на передовой воевал Михаил Тимофеевич 26 месяцев! Три контузии и одно ранение. Пишет старый казак, уверивший в чудо, письма правителям о том, чтобы в конце концов восстановили казачьи права, вернули казачьи земли станичникам, призвали казаков на государственную службу и возместили казакам потери, но ответов на письма не получает.

Терский казак Иван Яковлевич Супрунов. Родился он в станице Бекешевской, умер и похоронен в г. Прохладном. Всю жизнь власти преследовали его за то, что казак, и унижали с малых лет. Убили отца, раскулачили, согнали с земли. Сколько лишений перенёс ещё ребёнком! Голод, болезни, но самое страшное — гонение. Гонение за то, что был тружеником и честным человеком. Служил в армии, затем работал в Киеве, был завгаражом. В Киеве был арестован по 58-й. Шесть лет лагерей и два года поражения в правах. Архангельск, Печора, Воркута. Видимо, и там власти без казаков не обошлись, раз «доверили обживать вечную мерзлоту». А сколько было таких? Миллионы...

В 1936 году разрешили казакам служить в Красной Армии и сформировали четыре кавалерийских корпуса, но они так только назывались; казаков при зачислении в них проверяли строго, не дай Бог из раскулаченных, из ненадёжных. А как грянула война, сразу вспомнили, что где-то в шахтах, концлагерях, на лесоповалах есть ещё те, кто готов «за други своя живот положаша», за Отечество. И пошли те, что остались, что подросли — дети Георгиевских кавалеров вперёд, на врага, на фашистов! Сын Георгиевского кавалера трёх степеней Анатолий Гаврилович Чужинов. Командир катера, капитан-лейтенант. Весь в орденах, на войне потерял ногу.

Казак станицы Кисловодской Алексей Ефимович Святогоров в 1929 году с родителями был выслан в Сибирь, в Ачинск. Чудом выжил. Во время Великой Отечественной войны командир бомбардировщика ТБ-3. Награждён двумя медалями «За отвагу». Эта медаль — олицетворение духа нашего народа. Утверждена 17 октября 1938 года. Когда вы увидите медаль на груди мужчины или женщины, склоните голову. «За отвагу» — значит за подвиг на передовой.

Алексея Ефимовича сбили над Феодосией. Потом была Керчь. Там, в катакомбах Аджимушкая, в немецком кольце, оказался воинский состав нашей армии со всего Керченского полуострова. Обгоревшего, всего израненного, неподвижного терского казака, лётчика Святогорова поместили в подземный госпиталь. Лежал он неподалёку от выхода. Немцы пустили газы, раненые стали задыхаться. Тогда врачи и медицинские сестры вынесли кого могли на свет Божий на носилках и отдали немцам в плен. Так военный лётчик оказался в Румынии, а когда наши части вошли в эту страну, доверили ему командование взводом разведки.

Кавалер трёх «Георгиев» Григорий Бердо уходит добровольцем в корпус генерала Плиева. Один его сын — Антон бил немца с воздуха, а другой — Роман всю войну прошёл в войсковой разведке. Не посрамила казачьей чести семья Дубовых из станицы Кагарлинской Шелковского района. Отец, два сына и дочь. Один сын и дочь умерли в госпитале. Вскоре от ранения умер отец. Шее ть ранений у Петра Фёдоровича Дубова, а ушёл он на фронт 17-летним. Награждён тремя медали «За отвагу».

В старой казачьей станице Змейской на памятнике погибшим в ВОВ двадцать два казака Липовых! Это только одна фамилия понесла такие потери!

В 14 лет попал в партизанский отряд Цыбульский Владимир Филиппович. Позже был 5-й Гвардейский Донской казачий корпус. И вот она грамота, подписанная командиром части: «Ты знаешь о славных сражениях за овладение Волновахой, Корсунь-Шевченковским, Романом, Добреценом. Навсегда, на всю жизнь сохрани в памяти своей традции казаков, расскажи народу, передай своим новым товарищам по части о славных этапах боевого пути донской гвардии». Всю войну прошел в кавалерии, а в 1945 году попал на Тихий океан. Живёт терский казак Цыбульский в г. Прохладном. Работал всю жизнь во Владикавказском военном училище и ничего не забывает. Не забывает и рассказывает ребятам в школах и казакам-малолеткам о боевом пути. О доблести и славе казаков.

В Великую Отечественную войну на немцев наводило ужас одно слово — «Казаки!» У посёлка Жарковского, что южнее Ржева, полк терских казаков за четыре часа вырубил отборную немецкую кавалерийскую дивизию «Зелёная роза». Эта воинская часть немцами создавалась по казачьему типу. В неё входили высококлассные кавалеристы, отлично владеющие приёмами сабельного боя. В чём дело? Известно, что монархи многих стран пытались создать войска по типу казачьих. Тип был, но дух казачий присущ только России. Так и в этой битве победил казачий дух.

В 1942 году в военных действиях принимало участие 17 кавалерийских корпусов. 7 из них стали Гвардейскими. Только 2 корпуса назывались казачьими. 4-й Гвардейский Кубанский и 5-й Гвардейский Донской. Доваторцы. Беловцы. Селивановцы. Плиевцы. Так называют они сами себя до сих пор. Терцы в большинстве своём служили в корпусе генерала Белова, во 2-м кавалерийском. Что мы знаем о них? Очень мало. Страшные потери понесли кавалерийские части, если в 1943-м осталось всего 8 корпусов. Кровопролитные бои под Керчью, под Моздоком, глубокие рейды в тылы врага. Неувядаемой славой покрыли себя терские казаки: Герои Советского Союза В.Д. Коняхин, П.Г. Селивантьев, И.Я. Филько, Б.С. Вишневский, А. Бондарь, К.В. Абухов, И.К. Дводненко, Г.А. Романенко и другие. На деле ещё раз подтвердилась мысль Куприна, что казак — драгоценный союзник в охране государства. Дра-го-цен-ный союзник, да все ли это поняли? Само слово «казак» боялись произносить. Память утрачена, вот и пришлось вытаскивать её из архивов.

Архивы. Сегодня это особый разговор. Уже не говорю о тех, которые удалось вывезти за рубеж. Не говорю о том, что наши российские стали недоступны исследователю ввиду полного нашего безденежья. Не на что поехать, а когда было на что, всё недоступно, всё в спецхранах. В Гражданскую сколько было уничтожено документов! А потом изголялись над памятью людской! Про красных — можно, про белых — нельзя, всё уничтожить, но историю цветом красок не удивишь. В Великую Отечественную войну спасали первым долгом архивы ОГПУ, НКВД и пр. Богатейший архив из Краснодара вывезли частично двумя эшелонами, а остальное отправили морем. Корабль потопили немцы. В Тбилиси и в Кутаиси находится военный архив Кавказского фронта, но доступа для русского исследователя нет. А сколько подлинных документов было передано архивами Северного Кавказа в Грозненский архив, республиканский?!

Я никогда не забуду встречи с работниками этого архива М. Хаджиевой и М. Ченчиевой: «Перед самой войной переехал республиканский архив в роскошное здание горкома партии. Перевезли 800 фондов, 662 тысячи архивных дел! И вдруг война! Чтобы сохранить архив, каждый день приходили под огнём работники, проверяли сохранность, дежурили, охраняли фонды. 31 декабря 1994 года началась жуткая новогодняя ночь. Бомбы, бомбы. Страшно стало потом. Главное — архив. Каждый документ — человеческая душа. Не думали о смерти. Нашло какое-то отупение». Сгорели здание архива, детский садик, библиотека Чехова. Богатейшее собрание документов и книг. Сгорела память, а значит, и будущее вместе с ней, то, что в единственном экземпляре, то, что никогда уже не восстановить. Осталось одно хранилище, четверть фонда — личные дела переселенцев. Надо всё начинать сначала.

И так всю жизнь. То Гражданская, то голод, то трудармии, то Отечественная, то перестройка, то реформы, то Афган, то Приднестровье, то Чечня...

На этом историческом фоне началось возрождение казачества. Нет, не с закона о реабилитации, он казакам ничего не дал. Много лет подспудно зрело в казачестве желание вернуться к своим нравственным истокам, к своему исконному образу жизни, к своей героике и истории. В 1990 году казаки Терека заявили о себе: «Казачество живо! Мы преемники истории и славы своих предков». И опять мы встретили те же славные фамилии, на которых стояла казачья доблесть.

Терское казачье войско — воюющее войско. Никогда не забыть потомкам подвига казаков батальона генерала А.П. Ермолова. Это они, умудрённые жизненным и военным опытом, пошли своей охотою на войну, оставив дома своих детей, чтобы спасти чужих. Так поступали их предки. Погибшие казаки-ермоловцы должны остаться в памяти людской и в синодиках, как вечно поминаемые в православных храмах, потому что Воин всегда ближе к Богу. Казаки восстанавливают храмы, приютили массу беженцев, воюют с бандформированиями, охраняют границу.

Терцы, терцы, дорогие моему сердцу казаки! Никогда не терялись вы перед врагом, никогда вы не унывали, никогда не оставляло вас чувство юмора:

— Уж не мы ли казаки, уж не мы ли терцы?

– Да, вы – КАЗАКИ и вы — ТЕРЦЫ! Низко кланяюсь вам я, Тамара Лобова.



Рождены для службы Царской


«Вы все чисты перед своей совестью, передо мною,
перед теми, кто знает истину...»
Великая Княгиня Ольга Александровна.


«Сердечно поздравляю Дивизион Его Величества Конвоя с днём Вашего праздника. Да пошлёт вам всем Господь, столь пострадавшим — бодрость духа, силу и терпение.

Да будет Вам поддержкой светлое и дорогое прошлое, в верности которого вы не поколебались», — пишет великая княгиня Ксения Александровна.

Да, вы не ошиблись. Эту телеграмму отправила в Калифорнию родная сестра Николая II великая княгиня Ксения Александровна 5 октября 1952 года. Сестрам царя удалось спастись. Их вывезли преданные люди за границу. До последних своих дней они поддерживали самую тесную связь с конвойцами, которые находились за рубежом. Те, кто остался в России, были уничтожены или репрессированы. И офицеры и нижние чины.

— Кто же они такие, конвойцы? — спросила я у Антона Ивановича Матухнова.

Дед сразу выпрямился, крутнул ус, погладил бороду, разлил по глазам огонь. Обрадовался, разволновался. Понимает, что память о нём и его рассказы останутся навсегда с нами. «Наш дед», — так звали его казаки. Самородок. Простой казак, труженик, с типичной для своего времени судьбой, с трагической и долгой жизнью. Ах, как умел он сказать! Так ввернёт словцо, что оно не только заиграет, заискрится, но и зазвенит как-то по-особому.

– Ты спрашиваешь, Конвой? Да как же было царю без надёжных людей, без охраны? По-станичному конвойцев гвардейцами кличут. Во всех поездках царя три человека сопровождали, всего три казака.

– Три?

– Не веришь? А ты проверь и задумайся, почему самой почётной для казака была служба в Конвое — личной охране царя? Почему верой и правдой служили ему наши предки? Да потому, что вся жизнь царской семьи была у них перед глазами. Конвойцы постоянно были с царём и его семьёй. Днём и ночью несли караул. Они имели верное представление о нём самом — Помазаннике Божием и об окружении. Велик был пример и авторитет царя-батюшки.

Вот почему не иссякает о них память в станицах, где, как святыни, берегут до сих пор конвойские значки, царские подарки, иконы, пасхальные яйца, серебряные часы, чарочки, кинжалы. Мне довелось читать письма детей царя и государыни Александры Фёдоровны на фронт. Они пронизаны самыми добрыми чувствами к казакам.

Помнила царская семья и о дне рождения конвойца, и о дне его Ангела, одаривала подарками, особенно щедро — в день Конвоя. Не могу обойти вниманием письмо великой княгини Ольги Александровны:

«Буду с вами душой и мыслями 4-го октября, в день Конвойного праздника — желаю приятно проводить день, начиная молитвами о душах всех тех казаков, когда-либо служивших в Конвое Его Величества. Сколько лиц я вспоминаю с детства. В Гатчинском дворце слышится мягкий звук их ног в чувяках (в ногу) ночью по коридорам при смене. В особенности приятно ночью знать, что около нас наши любимые казаки! Некоторые очень любили душиться, употребляли хорошее мыло !И этот запах я помню ещё. Даже в госпитале, где во время войны лежало много терцев, покупали и мылись таким же пахучим мылом! А седла и оружие, папахи ни за что не отдавали на хранение. Мне приходилось умолять нашего старшего врача оставить всё это у них. Писали письма Государю верноподданные, а я посылала, чтобы «в руки» попало. Так много трогательного было. И всё ушло. Господь с вами».
Любящая Вас Ольга. 1959 год.

Служба при дворе была для казаков делом привычным. Ещё в давние времена отправлялись в Москву, а позже в Петербург, казачьи посольства — зимовые станицы. Все сношения с казаками государство осуществляло через Посольский приказ. Бывали в Москве казаки при Иване Грозном и Ажедмитрии, а 12 февраля 1613 года в Первопрестольную прибыли жители из пятидесяти городов. Вместе с москвичами казаки составили собор «Государева обирания». Атаман Межаков с Великим Московским собором присягал первому Романову (сыну митрополита Филарета) — Михаилу Фёдоровичу:

«Заповедано, что Избранник Божий, Царь Михаил Фёдорович Романов, был родоначальником правителей на Руси из рода в род с ответственностью в своих делах перед Единым Небесным Царём. Кто пойдёт против сего Соборного постановления: сам ли Царь, Патриарх ли, вельможа ли, всяк человек, да проклянётся таковой в сем веке и в будущем отлучен бо он будет от Святые Троицы».

Постоянно приглашались казаки на царские торжества и приёмы, а иногда на показ разным иноземным гостям. По почину Потёмкина в 1769 году были сформированы особые гарнизонные части Петербургского и Московского легионов. Вошли в них команды Донского, Чугуевского, Уральского и Терского войск. В это же время в Петербурге нёс службу «разъездной» казачий полк под командованием донского старшины Ивана Платова — отца знаменитого графа. Полк поддерживал порядок в Москве и Московской губернии. Позже в 1774 году, в крепости святого Димитрия (ныне Ростов-на-Дону) собрали в столицу 65 самых лучших и способнейших в казацкой службе человек «на лёгких и прочных конях для употребления при Высочайшем Ея Императорского Величества дворе».

Служба почётная, а каково отцу-матери? Как провожать добра молодца? По заведённому исстари обряду рано утром вся станица собирается у ворот. В доме служивого празднично одеты родные и друзья. Вчера молились в храме Божьем, а сегодня отправляемый казак, одетый по-походному, молится на образа, кладёт земные поклоны. Отец берёт икону, наставляет помнить Бога, не забывать Его заповедей, служить царице верой и правдой, слушаться начальников своих. Помнить родителей, не забывать, что они вскормили и вспоили на службу царскую: «Вот тебе благословение от меня и твоей родительницы, и знай, что с верой в Бога и Его Пречистую Матерь тебе не будут страшны ни вражеские пули, ни мечи. Послужи Матушке-Царице, как деды и отцы служили». Кланяется казак в ноги отцу-матери, всей родне, просит ждать со службы. Обходит дом, прощается с родными местами, идёт по станице, а рядом братишка ведёт коня в походной сбруе. Уже позади станица. Заводят казаки прощальную песню. Вот жена подала мужу ребёнка, а он посадил его в седло. Сама же обвила руками шею коня, плачет и молит коника привезти назад её милого друга. Последняя минута. Казаки снимают шапки, кланяются, крестятся. Застучали копыта, блеснуло на солнце оружие — и только лёгкая пыль...

Вот и собрались в Москве придворные команды: Чугуевская, Донская и Волгская. По случаю Кучук-Кайнарджийского мира объявлено было торжество. Екатерину II сопровождал конвой Лейб-гусар, конной Гвардии, Лейб-кирасир и Придворные команды. «Лейб» — означает личный. Личные полки находились при Дворе и участвовали в самых опасных и кровопролитных военных действиях. «Гвардеец» дословно — охранник. Отборные войска, овеянные боевой славой, самой высокой отваги и мужества удостаиваются чести называться гвардейскими.

Любила матушка-императрица казаков, а после одного случая прониклась к ним особыми чувствами. Как-то Екатерина II каталась с придворной дамой по парку в коляске. Лошади испугались и понесли. Кучер растерялся и выпустил вожжи. Это было на берегу канала, ещё момент — и карета упала бы в воду. Случившийся здесь казак Мамин, отличавшийся большой силой, схватил карету за задние колёса и остановил лошадей. Щедро наградила государыня казака, но главной радостью были разговоры, которыми она удостаивала его. Полюбились Матушке казаки и их песни. Она слушала их во время своих прогулок вместе с Григорием Александровичем Потёмкиным.

Всесильный правитель «Ея Императорского Величества Самодержицы Всероссийской, генерал-аншеф, командующий сухопутными Ея Величества войсками в Крыму и Южных Российской Империи Губерниях расположенными, флотами плавающими на Чёрном, Азовском и Каспийском морях, всею лёгкою конницею, Донским войском и всеми иррегулярными, Государственной Военной коллегии Вице-Президент, Екатеринославский, Астраханский и Саратовский генерал-губернатор, Ея Величества генерал-адъютант, Действительный Камергер, Кавалергардского корпуса поручик, Лейб-гвардии Преображенского полка подполковник, Кирассирского и Новотроицкого полка шеф, над всеми войсками Генерал — Инспектор и Кавалер». Это его зачислили запорожцы в своё войско, и стал Светлейший князь Потёмкин-Таврический простым казаком Грицко Нечёсой. Нравилось Григорию Александровичу это прозвище. Среди казаков он представлялся: «Грыцько», и запустив пятерню в густые кудрявые волосы, озорно добавлял: «Нечёса».

Перед Павлом I лейб-казаки предстали в декабре 1796 года во время перенесения тела императора Петра III из Александро-Невской лавры в Зимний дворец. Достойно несли службу конвойцы и этому царю, искренне любили и жалели его. Так почему удалось покушение? Где были конвойцы? В Сестрорецке. Оклеветанные, оболганные заговорщиками, они вместе со своим командиром Фёдором Петровичем Денисовым были удалены от двора. Вот что писали в те времена о Павле I:

«Его знали мало. Он не знал никого. Деятельный, скорый, кипучий и повелительный, любезный и обворожительный даже и без царского венца. Он хотел один всем управлять, всё видеть, всё улучшить: создал множество неблагодарных и умер несчастным».

В 1805 году Конвой состоял из трёх эскадронов, два из которых сражались под Аустерлицем. За проявленную храбрость полковник Чернозубов пожалован орденом Святого Георгия IV степени, ротмистр Бирюков, поручик Чеботарёв и корнет Жмурин — орденами святой Анны III степени. «Кавалергарды, Конная Гвардия и лейб-казаки отчаянными атаками спасли гвардейскую пехоту», — вспоминает Ф. Булгарин.

Позже из черноморцев была сформирована Гвардейская сотня и зачислена в Лейб-гвардии казачий полк четвёртым эскадроном, которым командовал Афанасий Фёдорович Бурсак. Люди в сотню отбирались хорошего «состояния, доброго поведения, здоровья, ростом и лицом видные». Это было в 1811 году. Старшинство Конвоя определяется по формированию Черноморской Гвардейской сотни.

В 1811 году Наполеон начал приготовления к войне. Наступил грозный 1812 год. Россия стягивала войска к западной границе. 16 марта 1812 года Император Александр I произвел смотр всем выступающим в поход полкам.

Гвардии казачий полк под командованием Орлова — Денисова получил назначение быть в авангарде 3-го корпуса генерала Тучкова, расположенного у г. Торки. В тёмную ночь с 12 на 13 июня встретили Лейб-казаки французов из корпуса генерала Даву. Это были первые выстрелы, первый бой, первые пленные первой Отечественной войны. Меня поразил рассказ одного из казаков, приведённый Б.Р. Хрещатицким в «Истории Лейб-гвардии казачьего Его Величества полка».

Это случилось недалеко от Витебска на берегах Двины 25 июня 1812 года. По правому берегу реки двигались французы, а по левому — казаки, не давая французам переправиться. Враги остановились на отдых. У командира лейб-казаков Орлова-Денисова мелькнула мысль о возможности захвата группы французов, которая выдвинулась вперёд и стала в удалении от основных сил. Двадцать пять казаков под началом поручика Конькова 1-го разделись догола, взяв с собой одни пики. Незаметно они переплыли реку и бросились на неприятельский лагерь, начав колоть опешивших французов. Враги оправились от первого испуга, и за горсткой казаков понёсся кавалерийский полк, но наши смельчаки, захватив пять лошадей, повернули назад к Двине. Дерзкие всадники понеслись к крутому обрывистому берегу. Французы даже сбавили ход в надежде, что казаки повернут обратно. Настолько была высока круча, что коню не под силу с неё прыгнуть, но привычные кони казаков не попятились и, после мощного прыжка, поплыли к противоположному берегу. В этом бою конвойцы не потеряли ни одного человека. На берегу их ждали сухая одежда, похвала командира и сытный кулеш.

Овеяли себя славой Лейб-казаки и при обороне Витебска, Могилёва, Смоленска. Чудеса храбрости проявили они при Бородине, не раз и не два спасая части, попавшие в тяжёлое положение. Силы были неравные. Особенно на левом фланге: войска Даву, Нея, Жюно, Мюрата, Нансути, Понятовского. С нашей стороны редеют и редеют ряды. Ранены и гибнут братья Тучковы, граф Воронцов, Ермолов, граф Кутайсов, князь Горчаков. Полки наполовину перебиты. И вдруг кавалерийская атака. Это 1-й кавалерийский корпус Уварова, казаки атамана Платова и Лейб-казаки графа Орлова-Денисова. Они неожиданно появились в тылу неприятельской пехоты. Французы атаки не ожидали, а казаки, расстроив ряды противника и порубив множество из них, вернулись на свои позиции. Так бывало часто, когда Лейб-казаки спасали пехоту, проявляя невероятную храбрость и находчивость, атакуя противника.

За отличие при Бородине в Лейб-гвардии казачьем полку были награждены: полковник Ефремов — орденом Святой Анны II степени с алмазами, ротмистр Царевич Имеретинский Константин — орденом Святого Владимира IV степени с бантом, поручики Леонов, Андрианов, Греков, Корней Орлов 1-й золотыми саблями «За храбрость» и корнеты: Николаев, Кутейников и Каменев — орденами Святой Анны III степени.

Со слезами оставляли Лейб-казаки Москву, но, отступая, надеялись на победу. Ни минуты не знали покоя французы. Налетали казаки на обозы, без отдыха преследовали врага то с фланга, то с тыла, рассеивая неприятеля. Французы замерзали в сугробах, умирали от голода. За кампанию 1812 года Лейб-гвардии казачий полк потерял убитыми около 100 человек. В 1813 году полк получил назначение состоять в Конвое Его Величества и всегда находился близко от того места, где был государь.

Говоря о славном прошлом Конвоя Его Императорского Величества, его боевых заслугах в войне с Наполеоном, хочется вспомнить о младшем офицере Лейб-гвардии Черноморского полуэскадрона, участнике Кульмского сражения (17-18 августа 1813 г.) Алексее Даниловиче Бескровном. Герой был награждён золотой саблей с надписью «За храбрость», орденом Святого Владимира IV степени, а позже за боевую службу бриллиантовым перстнем стоимостью в тысячу рублей, пятью тысячами рублей деньгами, орденом Святой Анны. После войны возвратился казак на родную Кубань и в чине полковника назначен Командующим войсками Черноморской линии. С 1827 года служил Отечеству войсковым атаманом Черноморского казачьего войска. Израненный с головы до пят, Алексей Данилович скончался в 48 лет. В его память один из полков Кубанского войска именовался: «1-й Таманский генерала Бескровного полк». Отрадно, что сегодня в казачьих войсках возрождаются исторические наименования полков и среди них, на Кубани, есть полк генерала Бескровного.

4 октября (17 числа по новому стилю) произошла знаменитая «битва народов» под Лейпцигом. В ней участвовало почти 600 тысяч человек. На высоком холме стояли, наблюдая за ходом сражения, император австрийский Франц I, король прусский Фридрих-Вильгельм и русский царь Александр I (Благословенный) со свитой. У подножия холма только Конвой русского Государя. Французы прорвали наш центр, смяли пехоту и лёгкую гвардейскую конницу. Неприятель мчался прямо на свиту Государя. Жизнь венценосных вождей в опасности. Замерли сердца гвардейцев. Уж слишком большая сила навалилась, но полковник Ефремов поднял обнажённую саблю, сделал ею крестное знамение в воздухе и крикнул казакам:

— Братцы, умрёмте, а дальше не пустим!

В эти мгновения не больше восьмидесяти шагов отделяли холм от французов. С гиком понеслись на врага казаки. Закованы в латы французы — не достать врага. Вдруг крик Ефремова:

— Коли лошадей!

Страшны казачьи пики при дружном ударе! Сами донцы говорят: «Страшна дончиха, да и как не быть ей страшною, если на ней всё донское — и древко, и железка». Такая пошла у французов каша, что и сказать нельзя. Враги были смяты, спасены жизнь царя и честь русской армии. После боя император приказал полку пройти мимо него.

Восторгом горя, пред глазами Царя,
Не спеша, в окровавленном строе,
Боль от ран заглушив, лишь ряды сократив,
Прошли Лейпцигской битвы герои.

Полковник Ефремов был награждён особо: «Государь с груди державной крест Ефремову отдал», — поётся в старой казачьей песне. Впервые в истории все офицеры полка по Высочайшему повелению получили небывалую награду «по их желанию и выбору». Полковой командир — граф Орлов-Денисов, был награждён орденом Святого Владимира II степени, полковник Протопопов — орденом Святого Георгия IV степени, ротмистры Жмурин и Каменов, штаб-ротмистры Попов, Леонов, Хрещатицкий, Греков — алмазными знаками Святой Анны II степени. Из Черноморской сотни Конвоя полковник Бурсак был награждён орденом Святого Георгия IV степени, ротмистр Ляшенко, поручики Безладнов и Мотяшевский — Святого Владимира IV степени. Австрийский Император пожаловал командиру полка графу Орлову-Денисову орден Марии Терезы. Георгиевскими крестами были награждены 24 казака.

Но потери оказались значительными. Во время атаки был убит полковник Чеботарёв, ранены поручики Орлов 2-й и Бескровный, корнет Николаев. Убито нижних чинов 18, ранено 34 человека.

В ознаменование побед донцов и черноморцев Лейб-гвардии казачьего полка в Отечественную войну и в кампании 1813 года, полку были пожалованы 22 серебряные трубы, а позже Александр 1 повелел наградить этот полк Георгиевским штандартом с надписью: «За отличие при поражении и изгнании неприятеля из пределов России 1812 года и за подвиг при Лейпциге в 4-й день октября 1813 года». Позже, при разворачивании черноморцев в самостоятельную войсковую часть, девять Георгиевских труб и Георгиевский штандарт остались в Лейб-гвардии казачьем полку, поэтому Государь пожаловал новый Георгиевский штандарт и новые Георгиевские трубы «за боевую и постоянную усердную службу и преданность престолу». Полотно штандарта было изготовлено из жёлтого штофа, посередине вышиты выпукло блёстками и битью Российский государственный герб, а по углам на алом поле, в венках вензелевое изображение имени государя императора. Вокруг полотнища штандарта та же надпись, что и на прежнем штандарте. В 1861 году Лейб-гвардии Черноморский казачий дивизион был соединён с Лейб-гвардии казачьим эскадроном Собственного Его Императорского Величества Конвоя.

Впоследствии Император Николай I увековечил этот блистательный подвиг и повелел в 1832 году установить праздник Конвоя в годовщину Лейпцигской битвы, в памятный день Святого Иерофея. За Лейпцигскую битву Александр I наградил Лейб-казаков «алыми пиками до рукояти». Конвойцы первыми вошли в Париж и стали лагерем на Елисейских полях. По случаю этого события родилась в Конвое песня:

А потомству в поученье,
Чтобы подвиг вечно жил,
Этот день Царя веленьем
Полк наш праздник получил.

Подвиг предков свято чтим,
Верно служим Государям,
Лейб-казачью честь храним
И лицом в грязь не ударим

Более 500000 человек участвовали в этой битве. С обеих сторон пали в бою около 130000 воинов разных национальностей.

Через 100 лет на Лейпцигском поле, на месте, где полегли десятки тысяч воинов дружественных армий, немцы создали мемориальное кладбище. Обелиски, памятники, зелень, цветы и колоссальный монумент. Архитектор Бруно Шмиц под руководством К. Тимме воздвиг гигантскую пирамиду высотой 91 м. Состоит она из 26500 глыб порфировидного гранита. Каждая глыба весит 1 т 200 кг. Общий вес памятника 300 тысяч тонн! Огромное шестигранное сооружение с двойными стенами. Внутри между стенами 500 ступеней серпантином. Они ведут на смотровую площадку. Тщательно отполированы стены, светильники. Внутренняя часть памятника освещена солнцем. Его лучи падают сквозь смотровое окно. Трёхметровое отверстие огорожено сеткой. Отсюда экскурсоводы показывают чудную лепнину, фрески и скульптуры. Скульпторы Франц Мецнер, Христиан Беренс и каменотесы высекли 12 огромных каменных скульптур. Потрясает образ смертельно раненного воина. Он изображён от ранения до кончины. Можно представить размеры этой скульптуры, если большой палец на ноге равен одному метру! Среди бела дня, даже в солнечную погоду, через смотровой люк видны звёзды. Внутри пирамиды в четыре яруса тянутся рисунки, выполненные разноцветными камнями и красками. В самом верхнем ряду 250 лейб-казаков рубятся с французами. Десятки чугунных плит установлены снаружи. На них названия всех воинских соединений и списки погибших на Лейпцигском поле. На фасаде высечена 15-метровая скульптура женщины, которая отбрасывает руками змею. Вот-вот змея вонзит жало в сердце женщины. Змея — символ войны.

Рядом русская церковь Святого Алексея — памятник Русской Славы. В 1913 году был построен этот храм, как дань русскому христолюбивому воинству, тем, кто сложил здесь голову за Веру, Царя и Отечество. 22 тысячи русских людей. На территории храма — чугунные массивные плиты с названиями и номерами частей, участвовавших в разгроме Наполеона. Внутренняя часть поражает своим великолепием. Золото икон, фрески, чудесные хоругви. Здесь хранится Библия, на обложку которой ушло два килограмма золота, уникальные книги со списками погибших героев. В них указаны не только имена, но и место рождения, дата гибели, полк, где служил погибший. Особое восхищение вызывает люстра весом в одну тонну. Она изготовлена из драгоценных камней уральскими казаками-умельцами. В подвале храма некрополь. В нишах покоятся останки генералов и офицеров-участников Битвы народов. Деньги на храм шли со всей земли русской, не остались в стороне немцы, но больше всех собрали казаки: донцы, кубанцы, терцы, сибиряки. Все казачьи войска передали деньги на храм. 127000 рублей золотом внесли добровольные пожертвователи, а остальные 180000 поступили из царской казны. По сей день совершается в храме Святого Алексея — музее Русской Славы Божественная Литургия, на которой поминаются павшие в бою.

С 1828 года стали служить в Конвое команды горцев Кавказа: лезгин, грузин, армян, а также крымских татар. 315 молодых горцев воспитывалось в кадетских корпусах. Офицеры и оруженосцы Лейб-гвардии Кавказского полуэскадрона по собственному желанию изучали русский язык под руководством избранного университетом кандидата господина Грацилевского. Он перевел для горцев на русский язык черкесский алфавит. По окончании военно-учебных заведений горская молодёжь прикомандировывалась к Лейб-гвардии Кавказскому эскадрону Конвоя Его Императорского Величества. Приказано было:

«Юнкеров Кавказского горского полуэскадрона, произведённых в офицеры, зачислять на основании существующего правила, как-то: по кавалерии с жалованием по чинам и с разрешением проживать в семействах, где они влиянием своим будут небесполезны. Горцы и мусульмане, учащиеся в корпусах, дадут офицеров, более соответствующих видам правительства».

Горский взвод под командой ротмистра Азамата Гирея (потомка крымских ханов), был сформирован из разных «тамошних народов». В нём находились князья и уздени Большой и Малой Кабарды, чеченские, кумыкские мурзы и ногайские уздени. Ввиду особого состава Лейб-гвардии Кавказско-горского полуэскадрона, он был разделён на группы. Детей мусульман, предназначенных для образования, избирали из всех племён, населявших равнины и горы, чтобы благие намерения Государя действовали на все племена. Обычаи каждого племени были приняты во внимание.

В 1831 году при подавлении мятежа в Польше горцы проявили не только необыкновенную храбрость, но и ожесточение. По этому случаю Н.В. Галушкин в книге «Собственный Его Императорского Величества Конвой» приводит письмо генерала Бенкендорфа к эфенди полуэскадрона Магомету Хутову: «Замечено, что горцы в самом жару дела, внимая единой пылкости их нрава, не щадили жизни мятежников ни в коем случае, что Вам, как общему их наставнику, поручаю я внушить горцам, что сколько неустрашимость и рвение нужны против неприятеля сражающегося, столько необходимо в победителе великодушие и милосердие к человеку обезоруженному и просящему помилования. А как соединённые эти качества составляют полное достоинство воина, то желал бы я, чтобы горцы, отличаясь природною их храбростью, равномерно известны бы были и великодушием к побеждённому». Казаки никогда не обижали врагов, просящих пощады. В уставе полевой службы говорилось: «Когда кончилось сражение, раненого жалей и старайся по мере сил помочь ему, не разбирая — свой он или неприятельский. Раненый уже не враг твой. С пленным обращайся человеколюбиво, не издевайся над его верою...» За участие в боевых действиях поручик Хан-Гирей в 1831 году награждён чином штаб-ротмистра. Пять юнкеров и три оруженосца получили золотые медали на Георгиевской ленте с надписью «за храбрость» для ношения на шее, шесть юнкеров — «знаки отличия военного ордена» — Георгиевские кресты для нижних чинов, а два оруженосца произведены в юнкера. Как сообщают кабардинские исследователи Р.К. К армов и М.И. Айдаболова в «Страницах истории» (Лейб-гвардии Кавказско-горский полуэскадрон), командир горского полуэскадрона полковник Анзоров награждён орденом Святой Анны II степени, поручик Али Тамбиев орденом Святой Анны III степени. Ротмистр Егидаров и штаб-ротмистр Араблинский по полугодовому жалованию. Эфенди Мутазали Алиеву пожаловали золотую медаль «За усердие». Офицерами Конвоя были кабардинец Константин Николаевич (Коста Исламович) Хагондуков и балкарец Александр (Асланбек) Урусбиев, много лет прослужившие в Лейб-гвардии Кавказском эскадроне Собственного Его Величества Конвое.

В 1839 году Государь признал полезным иметь в своём Конвое команду из находившегося в действующей армии Конно-мусульманского полка. Третью часть его составляли армяне, кроме них в полку был «целый взвод турок ахалцыхских во всём их наряде». Мусульмане прибыли в Петербург под командой поручика Султан-Алиаскар-Бек-Гасан-Бек-Оглы в составе: 2 обер-офицеров (старших), 4 векилей и 24 всадников. Здесь они встретили заботу и внимание. У каждого горца имелась своя кровать с ночным столиком и плевательницей. Обшитая кожей мягкая мебель, половина из которой красного дерева, ломберные столики, устилавшие пол ковры, дорогие шторы на окнах. Холлы и лестницы были дорого и со вкусом украшены. Чистота и порядок поддерживались инвалидами и собственными служителями из азиатцев.

В 1857 году из Тифлисской и Кутаисской губерний в Конвой прибыли грузинские дворяне из древних и знатных родов. В том же году в первый взвод Конвоя были приняты армяне, как древнейшие христиане, всегда отличающиеся «непоколебимой преданностью Российскому престолу».

Юнкера и векили Лейб-гвардии Кавказского полуэскадрона, отслужившие 2 года, стали производиться в офицеры по установленному для вольноопределяющихся экзамену. Кто экзамен выдерживал, через 4 года службы в Конвое выпускался прапорщиком милиции. Таким образом, с основания Лейб-гвардии Кавказско-горского полуэскадрона, были произведены в офицеры 472 горца, из которых находились на службе в армейских частях 6 штаб-офицеров и 1 генерал. 1 февраля 1882 года это соединение было расформировано. Офицеры произведены в следующие чины, получив пожизненную пенсию 1200 рублей в год.

После подавления восстания в Польше, из находившегося там Сборного Линейного казачьего полка сформирована команда Линейных казаков Собственного Его Величества Конвоя. Это было в 1832 году. Линейцы — казаки, жившие на укреплённой Кавказской Линии. Царь Николай I отметил храбрость и усердие линейцев, пожелав избрать среди них 50 человек в личный конвой, и дать им все преимущества старой гвардии. Впредь именовать эту команду Лейб-гвардии Кавказским линейным полуэскадроном Конвоя Его Величества, п ервыми офицерами полуэскадрона были есаул Левашов и сотник Разцветаев. В марте 1855 года полуэскадрон линейцев был развёрнут в эскадрон. В начале эскадрон размещался в Кирасирских казармах в Царском Селе, а с 1860 года в Петербурге на улице Шпалерной. По этому адресу в мирное время вплоть до 1917 года шли письма казакам из родных станиц и хуторов.

Из линейных казаков в 1836 году был определён камер-казак к Высочайшему Двору. Выбирали его из казаков императорского Конвоя. Этот казак находился в покоях государя и пользовался особым доверием царственной особы. Первым камер-казаком государя Николая I был урядник Подсвиров. Он выделялся трезвостью, отличным поведением, всегда служил примером своим товарищам. Телосложения богатырского, росту очень большого, приятной наружности.

В 1837 году Николай I наметил длительное путешествие по Крыму, Закавказью, Тереку и Кубани. Ехал царь в коляске, но большой путь по бездорожью пришлось проехать верхом. Сопровождали государя в этой поездке взвод казаков-линейцев Конвоя под командой хорунжего Фирсова и взвод горцев с князем Айдемировым. В этом путешествии император посетил Вознесенск, Одессу, Бахчисарай. Был он в Имеретии у князя Дадиани. Был в Кутаиси и в Зугдиди. Посетил осетинские селения, затем поехал в Ахалкалах и Гумры (Александрополь). В Армении государя принимал патриарх всех армян Иоаннес, который преподнёс Николаю I частицу Святого Креста Господня. Из Армении царь отправился в обратный путь. Он был труден и опасен. Наконец добрались до Владикавказа, Пятигорья, потом был Екатеринодар. Везде государя встречали торжественно, проводили смотр войскам, в больших городах давались балы. На встречу императора выходили с хлебом-солью. Рады царю были и стар и мал. Потом он отбыл на Дон, а казаки-линейцы, щедро одарённые и награждённые государем, были отправлены на льготу. Горцы получили отпуск. Благополучно вернулся в Петербург царь из тяжёлого и далёкого путешествия. Многие представители горских народов выразили свою покорность, что подавало надежды на мирную и спокойную жизнь на Кавказе. Искренне желал государь водворить порядок и спокойствие на Кавказе «дружелюбием и снисхождением», но не вышло.

Среди горцев Чечни и Дагестана при активном содействии Турции начал распространяться «газзават»— священная война с «неверными», то есть немусульманами. В 1819 году Кази-Мулла объявил себя духовным вождём — Имамом. Погиб он в бою через 13 лет. Его место ненадолго занял Гамзат-Бек. Третьим имамом Чечни и Дагестана стал Шамиль. Он прежде всего помирил враждовавшие племена и собрал всех отчаянных храбрецов, давших клятву отдать свои жизни священной войне — «газзавату» или «джихаду». Обе стороны были достойны друг друга, но война стоила огромных жертв.

18 февраля 1855 года скончался император Николай Павлович, а на другой день было объявлено его завещание. Прочтите и вдумайтесь в каждое слово:

«Благодарю славную верную Гвардию, Армию и Флот. Молю Бога, чтобы Он сохранил в них навсегда те же доблести, тот же дух, коими при мне отличались. Покуда дух сей сохранится — спокойствие государства и вне и внутри обеспечено, и горе врагам его!

Всех вас любил, как детей своих, как мог, улучшая состояние ваше; ежели не во всём успел, то не от недостатка желания, но оттого, что или лучшего не умел придумать, или не мог более сделать».

Эти строки писал человек искренний, душевный, по-настоящему любивший свой народ и заботящийся о своём Отечестве.

В 1856 году царь Александр II пожаловал Георгиевский штандарт Черноморскому казачьему дивизиону, повелевая «Штандарт сей употреблять на службу нам и Отечеству с верностью и усердием, российскому воинству свойственным». Позже, в 1868 году, в Прохладной был собран Терский эскадрон, и в этом году ему вручён Георгиевский штандарт. Командиром Лейб-гвардии Кавказского Терского казачьего эскадрона назначен ротмистр Илья Иванович Сафонов.

Терский конвойный и Кубанский эскадроны с генералом Скобелевым освобождали Болгарию от турок. За атаку под Ловчей 25 августа 1877 года ротмистр Кулебякин, по единодушному решению кавалерской Думы, награждён орденом Святого Георгия Победоносца IV степени, штабс-ротмистр Золотарёв орденом Святой Анны II степени с мечами. Сотник Иван Гаврилович Свидин — орденом Святой Анны II и III степени. Поручики Шерпутовский, Гажеев и корнет Федюшкин произведены в следующий чин, а 25 казаков награждены Георгиевскими крестами IV степени (или знаками отличия военного ордена).

26 августа Александр II прибыл под Плевну:

«Кубанцами и терцами я достаточно нахвалиться не могу. Вот уже более четырёх месяцев они меня оберегают днём и ночью и не оставляют меня ни на шаг, оказывая всевозможные услуги мне лично и моей главной квартире».

Штаб-ротмистр Парфентий Терентьевич Кулебякин написал знаменитую боевую песню:

С Богом, терцы! Не робея,
Смело в бой пойдём, друзья!

В ту пору он был командиром эскадрона. Александр II, прослушав эту песню, лично поблагодарил Кулебякина и пожаловал ему бриллиантовый перстень. В Краснодарском краевом госархиве сохранились послужные списки многих конвойцев.

19 февраля 1878 года в 6 часов вечера закончилось освобождение Болгарии, а 13 мая на Марсовом поле состоялся парад в память победоносного похода. У всех конвойцев на груди блестели новые ордена и медали.

1 марта 1881 года убит государь Александр II. Ротмистр Терского эскадрона Кулебякин ранен в правую руку, унтер-офицер Косьма Мачнев получил 17 ранений. Унтер-офицер Андрей Шошин ранен в голову, казак Александр Малевич ранен в бедро и грудь (умер через 10 минут после ранения), Пётр Кузьменко — в левый глаз и в голову. Казаки Михей Луценко, Никандр Сагеев и Иван Алейников ранены в ноги. На другой день Конвой принёс присягу Александру III. Царскую чету в поездке сопровождали всего три казака Конвоя. В день коронования Александра III полковник Скакун и терец-ротмистр Бежанов были награждены орденом Святой Анны II степени. Когда я впервые встретила имя Бежанова в документах, — обмерла. Вот уж неисповедимы пути Твои, Господи!

Несколько лет назад войсковой старшина Александр Иванович Шмаль принёс мне обломок клинка. Его нашли много лет назад при рытье котлована. Это часть наградной сабли с надписью: «Ротмистру Бежанову за турецкую войну. 1877 год». На другой стороне: «Моего Императорского Величества Конвоя». Он попросил найти хозяина. Клинок взяла, но подумала: «Безнадёжное дело», а когда стала натыкаться на сообщения о Бежанове, поняла, что Бог даёт двумя руками. Вот он, любезный мой Елизар Иванович (так звали Бежанова). Есть теперь у меня копия его послужного списка. Елизар Иванович — достойный сын своего Отечества! Кавалер Ордена Святого Георгия Победоносца IV степени, отмечен многими российскими наградами. Сколько лет пролежал его клинок в кисловодской земле? Как там очутился? Известно, что генерал-майор Е. И. Бежанов в старости жил в Петербурге. Он прибыл на столетие Конвоя 4(17) октября 1911 года, а тут подъехали его друзья по Терскому эскадрону: полковник Фёдор Иванович Шерпутовский из Владикавказа, из Карса — генерал-майор Логвинов, из Ардона — генерал-майор Хоранов, генерал-майор Андрей Дмитриевич Старицкий, генерал-майор Василий Косьмич Федюшкин из Ессентуков, из Прохладной — полковник Парфентий Терентьевич Кулебякин. Это он написал 44 года назад знаменитые строчки:

Так идём путём прадедов
Лавры славы добывать!
Смерть за веру, за Россию
Можно с радостью принять.

Об этом воине хочется сказать особо. Он начал служить в 18 лет. В боях прошёл всё Закубанье, Чечню и Дагестан, воевал в Болгарии. При освобождении Болгарии, под Ловчей, отличились многие конвойцы, но Кулебякин награждён был за один этот бой орденом Святого Георгия Победоносца IV степени и золотым Георгиевским оружием! Если посмотрим послужной список, то оказывается, кроме этих наград он имел полный бант Георгиевских крестов, да впридачу Святого Станислава I степени с мечами, Святой Анны II и III степени, а ещё множество других наград, в том числе и иноземных.

За мужество и храбрость, проявленные в боях в Русско-Турецкой войне, кубанцы удостоились знаков отличия на головные уборы с надписью: «За отличие в Русско-Турецкую войну 1877-1878 годов», а терцы — «За Ловчу 22 августа 1877года».

Из Грозного на 100-летие Конвоя прибыл Абдул-Меджид Арцуевич Чермоев, тот самый, который в 1917 году создавал Союз объединенных горцев Северного Кавказа, был председателем Горского правительства. Жизнь закончил в эмиграции.

Недавно приехала ко мне в гости чеченка Хава Касумова. Несколько лет от Касумовых не было вестей. Проклятая война лишила нас общения. Душа изболелась. Каким-то чудом Хава дозвонилась до нас, а потом мы встретились. Она рассказала, что погибла мама, тяжело болел и умер отец, что брат и сестра выехали за рубеж, но на чужбине всё горькое. И хлеб и сахар. Продолжая тему войны и её последствий, я стала рассказывать о мытарствах казаков, ушедших с Врангелем за кордон, и вспомнила о Тапе Чермоеве. Он помог выжить в эмиграции многим казакам. Хава, услышав о нём, сказала:

— А ведь мы Чермоевцы, из его тайпа, из его семьи.

Мир тесен. Надо же, как Бог свёл! Сколько воды утекло, а мы снова рядом. Потомки конвойцев. Казаков и чеченцев.

Из станицы Кисловодской на 100-летие Конвоя прибыл генерал-майор Семён Михайлович Киреев, а его родной брат Фёдор Михайлович, полковник, служил помощником командира Конвоя Его Императорского Величества по строевой части. Из станицы Ессентукской — подъесаул 1-го Волгского полка Алексей Михайлович Горепёкин, из Суворовской — Иван Гаврилович Свидин, из Баталпашинска — подъесаул Георгий Семёнович Жуков. Более ста человек, тех, самых отважных, самых надёжных и верных своему Отечеству и государю воинов.

В Конвой попасть было непросто. Для выбора в Гвардию командированные офицеры объезжали все станицы войска. Вначале офицеры спрашивали казаков Конвоя, знают ли они кого достойных из своей станицы. Конвойцы в письмах спрашивали об этом стариков-гвардейцев, отцов. Атаман и старики представляли молодых казаков, готовых к действительной службе. Станица выносила приговор.

Так, 19 февраля 1899 года выборные Щедринского станичного сбора Кизлярского отдела Терской области из числа 54, имеющих право голоса на общественном сборе, 39 единогласно утвердили, что изъявивший желание поступить на службу в Конвой Его Императорского Величества приказный Андрей Таран, присяги 1889 года «поведения, нравственных качеств хороших и к вредным сектам не принадлежит». Затем списки выбранных из всех станиц отправлялись в Войсковой штаб. Для «гвардейского роста» требовалось 2 аршина 8 вершков, или 180 сантиметров. Рост не нужен был отличным джигитам, танцорам и песенникам.

Казаки проходили строевую и медицинскую комиссию. Ветеринарный врач осматривал лошадей. Они для службы в Конвое должны были быть рослые, исправные и гнедой масти. В Конвое на светлосерых лошадях сидели командиры и трубачи. Трубачи следовали непосредственно за Государем на прекрасных арабских кровей конях, которых покупали у коннозаводчика Коцева в Кабарде. При смене Конвоя через четыре года давал Царь знаки «За службу в Моём Конвое». Эти знаки зарабатывались большим трудом. День начинался в пять утра. Сначала убирали лошадей, а потом начинали строевое обучение. Каждый конвоец осваивал вольтижировку. Казак стоял на лошади и гнал впереди себя тройку коней. Это упражнение называлось римской колесницей, была и пирамида. Сложной считалась трапеция, когда двое, стоя на коне, держали шест, на котором третий проделывал сложнейшие гимнастические упражнения.

Среди казаков было много старообрядцев. На присяге Александру II присутствовали два священника — старообрядческий и православный. После совершения священной молитвы адъютант Конвоя объявлял казакам о тех подвигах, за которые жаловался Георгиевский крест, но кроме чтения правил о наградах, адъютант сообщал о наказаниях, которые налагались на воинские чины за проступки. Затем священники громко и медленно читали текст воинской присяги, установленной Петром I. Вслед за священником молодые казаки поднимали правую руку для крестного знамения, повторяя текст.

Офицер в Конвое служил 20 лет. Костюм полагался синий, парадный — алый. Кто из молодых проявлял особое усердие в службе, того командировали в учебную команду Конвоя. Она имела при казарме сотни большое и удобное помещение с гимнастическим залом. Для конных учений выезжали на Марсово поле или на Манеж за Троицким мостом. Успешно окончившим курс присваивали звание урядников и жаловали серебряные часы с цепью. На крышке был изображён устав, перо и подкова. Желающих учили седельному делу. Лучшим седельным мастером при Николае II слыл казак Хопёрского полка гвардеец Фенев из Баталпашинска, портным — Шамайский. Ещё учили образцовой ковке (курс обучения девять месяцев). За усердие давали серебряные часы. На цепочке к часам прикрепляли брелок-подковку с молотком. На верхней крышке часов — подкова и надпись: «За отличную ковку». Такие часы были у Помазанова из станицы Суворовской. В Кисловодске мне довелось встретиться с Николаем Фёдоровичем Селютиным, у которого в семье хранится серебряная чарочка. Брат его был кузнецом в Конвое и получил этот подарок от Николая II за усердие.

Все старые конвойцы производились в урядники. Очень редки были случаи увольнения без переименования в урядники и с лишением гвардейского мундира. Провинившийся не мог с таким позором появиться в станице, из которой потом в течение нескольких лет не принимали казаков в Конвой. В 1913 году один из гвардейцев опоздал из отпуска и появился в нетрезвом виде, за что был лишён гвардейского мундира. Сознавая, что своим поведением он опозорил станицу, поручившуюся за него, казак застрелился из казённого пистолета.

Архивы хранят сведения о разных делах. И добрых и плохих. Конвоец Жадан, провинившийся однажды, лишается гвардейского мундира. Как ему возвращаться в Боргустанскую? И пишет Жадан письмо царю. Какие слова подбирает! Так искренне винится, что прощает Государь казака. А вот Кузнецов из Ессентукской станицы. Тоже совершил неблаговидный поступок. Сохранился в Краснодарском государственном краевом архиве послужной список казака Дмитрия Кузнецова, а в нём переписка с канцелярией, Императорской главной квартирой. Ответ за номером 1229 от 25 июля 1904 года: «отчислить лейб-гвардии 3-й Терской казачьей сотни Дмитрия Кузнецова из Конвоя в Терское казачье войско, без всяких преимуществ за службу в Конвое». И докладная записка Дмитрия Кузнецова от 30 июля 1904 года:

«Вашим Высокоблагородием приказано мне продавать строевую лошадь, вследствие увольнения меня 11 будущего августа в войско за совершённый мною 4-го сего июля проступок в Гатчине. По случаю столь радостного события в Царской семье, Высокоторжественного дня рождения Его Императорского Величества Государя Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича, осмеливаюсь всепокорнейше просить милостивого ходатайства Вашего Высокоблагородия: не найдёте ли возможным испросить помилования и оставления меня для дальнейшего продолжения службы в Собственном Его Императорского Величества Конвое. Его Высокоблагородию Командующему А. гв. 3-й Терскою сотнею Собственного Его Императорского Величества Конвоя, подъесаулу Федюшкину».

Федюшкин, конечно, не оставил земляка в беде, да и царь-батюшка понимает, что слишком много соблазнов в столице. Ординарцем у государя служил терский казак, урядник 3-й сотни Григорий Фёдоров, возможно, и он замолвил словечко. Простил Николай II и Кузнецова и Подсвирова.

По желанию государя Конвой принимал участие в сопровождении и охране высоких иностранных гостей. Вот почему довольно часто в послужных списках конвойцев встречаются сообщения об иностранных наградах.

Как-то мне попалась фотография Императрицы Марии Фёдоровны с дарственной надписью, выполненной её рукой, конвойцам Е. Ногайцу и А. Рогожину. А. Рогожин эмигрировал, жил в Болгарии, потом в Калифорнии, а кто же остался в России? Поиски привели в станицу Червлённую. Спрашиваю:

– Кто же служил в Конвое Его Величества?

– Да полстаницы!

– А кто же самый знаменитый в роду?

– Кто? Да Ксюша Рогожина, моя бабушка. Дед служил в Конвое, а жена была молоденькой, да красотой на весь Терский край славилась. Дед в Петербурге, а она в станице, ну и, конечно... Пишут из станицы деду, мол, или приезжай и рубай голову своей жене, или забирай её с собой. Растерялся дед, пошёл к царю, рассказал, как есть, а государь говорит, что делать нечего, привози свою Ксюшу ко двору. Только, как привезёшь, покажи казачку.

Привезли Ксюшу в столицу, представили государыне Александре Фёдоровне. Одела она её в светское платье, прическу сделала, украшения надела разные. Вышла Ксюша, пред светлые очи царя стала, он и обомлел. Вся свита замерла. Глядят — не наглядятся. Пришёл в себя Николай II, опомнился, да и говорит:

— Ксюша, а при дворе у нас никто праздно не живёт, все работают. Ты что умеешь делать?

А она сама не своя. Самого царя-батюшку красотой сразила, да и говорит, что шить может. Стала Ксюша с мужем при дворе жить. Двадцать лет жили они в Петербурге. Жалованье шло в сберегательную кассу, и за время службы казаки скапливали денежки. Каждому конвойцу царь давал сундук, в него складывали подарки.

— Пришёл срок моим уезжать из Петербурга. Дедов сундук два казака на телегу ставили, а бабкин — шесть! Приехали в Червлённую людьми богатыми. Чего только в сундуке у Ксюши не оказалось! Состарилась Ксюша. Лежит больная, просит деда: «Петь, воды подай!» А дед ей молодые годы да красоту простить не может и говорит: «Пусть тебе Филька подасть!» Не унимается бабка: «Пить!» А он: «Пусть тебе Фомка подасть!» Лежит-лежит Ксюша, да опять воды просит, а дед: «Пусть тебя царь-батюшка поить». Досталось, видимо, хлопот деду с красавицей женой. Даже к государю приревновал!

– А куда же подевались царские подарки?

– После революции отняли всё.

1961 год. В Америке, в штате Калифорния, была издана книга «Конвой Его Императорского Величества» Н.В. Галушкина. В ней сообщается, что в Первую мировую войну особо отличились конвойные сотни. В это время из Георгиевских кавалеров была создана 5-я Сводная сотня. 16 казаков из Кубанского войска и столько же из Терского. Уходили на фронт конвойцы по жребию. Первой на передовую прибыла 1-я Кубанская сотня под командой есаула Андрея Семёновича Жукова. Через год казакам было вручено 147 Георгиевских крестов и 19 медалей «за храбрость». Не уступали кубанцам терцы. Четвёртая Лейб-гвардии сотня Конвоя ушла на фронт под командой есаула Григория Петровича Татонова.

Императрица Александра Фёдоровна благословила офицеров и вручила всем офицерам и казакам нательные образки. Великая княжна Татьяна подарила подъесаулу Федюшкину шёлковую рубашку, лично ею вышитую. Великие княжны вязали на фронт носки и варежки, выезжали в Ставку, сестрами милосердия служили в госпиталях. Ещё они писали под диктовку раненых письма. Дочери государя любили казачьи песни, а конвойцы прекрасно пели. Галушкин пишет, что любимой песней Николая II была старая казачья:

Ой, да нету, нету да такой во поле травушки,
Чтобы травка без цветов росла,
Ой, да нету, нету да такой матушки,
Чтобы матерь по сыну не плакала.
Ой, да ты, родимое дитятко,
Не гонися за большим чином.
Как в большом чине быть переднему,
Быть переднему, быть убитому.

Запевал эту песню Ромащенко. А вот передо мной послужной список из Краснодарского государственного архива на Ромащенко Михаила Фёдоровича. Родом из станицы Кисловодской. Прибыл из 1-го Волгского полка в Лейб-гвардии 4-ю Терскую казачью сотню Конвоя. Живут его потомки в Кисловодске. Интересно, что они знают о Михаиле Фёдоровиче?

Как-то принёс мне казак Виталий Дмитриевич Дарий фотографию. Выполнена она в Санкт-Петербурге в фотомастерской на улице Конюшенной, 16, где снимались почти все конвойцы. На фотографии дядя Дария — Иван Матвеевич Горбань.

– Виталий Дмитриевич, ваш дядя что-нибудь рассказывал о себе?

– Нет, он был замкнут. Взрослые ничего не рассказывали, боялись истребления. Берегли нас, поэтому молчали.

– Тогда давайте спросим фотографию. Фотомастерская Козлова. Как уцелела небольшая карточка? За такие снимки могли расстрелять на месте всю семью. Иван Матвеевич роста гвардейского, стройный молодой человек с правильным и красивым лицом. Правый глаз на фото кем-то испорчен. На погоне вензель Царя Николая II. Ниже погона конвойный знак. Значит, хозяин уже отслужил в Конвое четыре года. Станиславская лента, шейные и нагрудные медали, одна из них «за храбрость». Следовательно, конвоец Горбань участвовал в Первой мировой войне. Под газырями — гвардейские нашивки. Они сразу бросались в глаза, выделяя конвойцев. Главное украшение — кинжал. Серебряные ножны. Такие именные кинжалы вручались Его Величеством за подвиг. Была у Ивана Матвеевича семья, дети. В 50-е годы уехал он в Мариуполь, и связь прервалась. Растерялись они с Дарием Виталием Дмитриевичем, вот и ищем мы теперь потомков Горбаня по всем городам и весям. А кто ищет, тот рано или поздно найдёт. Нашлись же потомки конвойца Ивана Матвеевича Бакуна из станицы Кисловодской. Отзовутся со временем и потомки Kуки Захарова из станицы Суворовской, и Ивана Бугаева из Усть-Джегутинской, и Марка Тимофеевича Миноги из Боргустанской, Василия Попова из Kысогорской и других конвойцев из наших краёв, послужные списки которых я нашла в архивах.

В послужном списке всё: сведения о казаке, о службе, наказаниях и наградах, кто жена, где и когда родились дети, как их звали, поэтому такая находка особенно дорога. Можно отыскать близких. Надо видеть лица родных в тот момент, когда протягиваешь им весточку из прошлого, а какой трепет и наслаждение испытывает твоя душа! Куда ни придёшь, везде принимают, как самые родные и близкие. Главное — в разговоре на слово не скупятся, самым сокровенным поделятся. Всю родню переберут, все события постараются вспомнить. Перебивают друг друга, уточняют, а как песню затянут!.. Заслушаешься.

Заслушаешься да задумаешься — не истребить духа казачьего. Загнать в подполье можно, задурить, замордовать человека на время, но дух неистребим, как неистребима память. Не забыть нам своих предков, которые честью и правдой служили России, сохраняя Державу. Сохраним и мы навсегда в своей памяти и в сердце имена гвардейцев, которые в октябре 1911 года съехались на столетие Конвоя! Забыть нельзя, потому что прошлое составляет непрерывный, жизненный поток. Это слава и горький опыт поколений. Да, можно взять из прошлого только то, что нужно сегодня, взять на время, но тогда нарушается связующая нить времён, и уходят годы, десятилетия на то, чтобы установить порядок событий, а в это время настоящее становится прошлым. Вот и выходит, что мы всё время навёрстываем упущенное, опаздываем с анализом исторических событий и, следовательно, повторяем ошибки предков. Разрыв временных связей в истории даёт возможность фальсифицировать факты, обманывать целые поколения.

Библия по этому поводу говорит: «Нечестивый зачал неправду, был чреват злобою, и родилась ложь».

Генерал М.К. Дитерихс писал: «Ведь только через бесконечную и постоянную ложь во всех проявлениях вновь строящейся жизни людей можно было привести их к конечной цели, к религии лжи».

Патриарх Алексий II как-то сказал, что ложь и обман стали нормой поведения. Сегодня с правдой у нас всё хуже и хуже.

До сих пор по разным печатным изданиям кочуют сообщения о том, что, когда началась Февральская революция, личный Конвой Его Императорского Величества Николая II перешёл на сторону восставших и царь, через несколько часов после этого, подписал отречение. В Петрограде были расклеены листовки о переходе на сторону мятежников Конвоя в полном составе, хотя известно, что Конвоя не было в Петрограде ни одного дня с начала Первой мировой войны!

Вот полная роспись службы офицеров Конвоя на 2 марта 1917 года:

1. Командир Свиты Его Величества генерал-майор граф Граббе-Никитин сопровождал Его Величество в Пскове.
2. Помощник командира по хозяйственной части, полковник, барон Унгерн-Штенберг, находился в Петрограде.
3. Помощник командира по строевой части полковник Киреев находился в Ставке.
4. Адъютант Конвоя подъесаул Ветер — в Царском Селе.
5. Командир А.-Гв. 1-й Кубанской сотни есаул Рашпиль — в Ставке.
6. Командир А.-Гв. 2-й Кубанской сотни есаул Свидин — в Царском Селе.
7. Командир А.-Гв. 3-й Терской сотни есаул Панкратов — в Царском Селе.
8. Командир А.-Гв. 4-й Терской сотни есаул Татонов — в Ставке.
9. Командир формировавшейся сотни (А.-Гв. 5-й сводной сотни) есаул Савицкий находился в Петрограде.
10. Есаул принц Риза-Кули-Мирза — в Царском Селе.
11. Есаул Макухо — казначей — в Петрограде.
12. Подъесаул Федюшкин 1-й — в Ставке.
13. Подъесаул Скворцов — в Царском Селе.
14. Сотник Зборовский — в Царском Селе.
15. Сотник Зерщиков — в Царском Селе.
16. Сотник Шведов — в Ставке.
17. Сотник Белый, сильно пострадавший при крушении поезда 2 января 1915 г., находился в отпуске по болезни.
18. Сотник Скляров находился в Ставке.
19. Сотник Шкуропатский — в Ставке.
20. Хорунжий Рогожин — в Киеве.
21. Хорунжий Ногаец — в Киеве.
22. Хорунжий Колесников — в Царском Селе.
23. Хорунжий Галушкин — в Ставке.
24. Хорунжий Грамотин по велению её Величества в командировке.
25. Хорунжий Аавров сопровождал Его Величество в Пскове.
26. Хорунжий Ергушев — в Ставке.
27. Хорунжий Федюшкин 2-й — в Царском Селе.
28. Хорунжий Вертепов — в Царском Селе.

Далее пишет очевидец Н. В. Галушкин:

«Главную моральную ответственность за создание клеветы на Конвой, прежде всего, несёт член Временного Комитета Государственной Думы есаул Караулов! Использовав прибытие к нему в думу урядника Сторчака и его малой группы людей, Караулов лично принял самое деятельное участие в распространении провокаторской легенды, умышленно созданной для опорочивания всех членов Государева Конвоя». Всего с Карауловым на стороне восставших оказалось 20 человек Конвоя нестроевой команды. Конвой в это время состоял из 28 офицеров и 670 урядников и казаков. Сотни Конвоя в это время несли службу в Могилёве, Царском Селе и Киеве, где были Государь, Императрица Александра Фёдоровна и мать Царя — Мария Фёдоровна. Надо было оклеветать славные гвардейские части, которые находились на фронте и никакого участия не принимали в бунте своих запасных частей. В те мрачные дни создавали клевету, стараясь, прежде всего, очернить тех, кто остался верен долгу. Тех, кто с 28 февраля 1917 года до 8 марта нёс напряжённую службу охраны в Александровском дворце, не снимая оружия и не переодеваясь в часы краткого отдыха.

Перечитав множество литературы по данному вопросу, я считаю, что самым достоверным источником является книга Галушкина о Конвое ЕИВ. Её писали все конвоицы, оставшиеся в живых. Не верить им у нас нет никаких оснований. Откроем книгу ещё раз:

«Некоторые «свидетели», происходивших событий в феврале — марте 1918 года в своих воспоминаниях сплетают были и небылицы, искажая действительность. Такого рода произведения не только искажают истину, но и дают основание другим, ссылаясь на них, создавать и усугублять неверныя и ложныя сведения о службе чинов Конвоя».

Можно смириться с тем, что придумали враги, но А. Вырубова, Т. Мельник (Боткина), генерал Войейков! Приложил тут свою нечистую руку Керенский и Юлиан Семёнов недобро упомянул Конвой. В своих воспоминаниях конвоицы восстановили каждый из самых страшных дней их жизни. Дней измены, трусости и обмана.

Псков. 2 марта Государя убедили в необходимости отречения. Царь поставил свою подпись. Когда отбывали довольные А.И. Гучков и В.В. Шульгин, государь обратился к стоявшим рядом конвойцам:

– Теперь вы должны сорвать с себя мои вензеля.

На что казаки, став по стойке «смирно», ответили:

– Ваше Величество, прикажите их убить!

3 марта в Ставке, в Могилёве, узнали об отречении. Все были в подавленном состоянии. В 19 часов император прибыл в Ставку. Читаем у Галушкина:

«У главного входа в губернский дом царя ждал полковник Киреев. Старого служаку, всегда спокойного и рассудительного, было трудно узнать. Он как-то вмиг сдал и выглядел несчастным, глубоким стариком. Доложив Николаю II о состоянии Конвоя, Фёдор Михайлович срывающимся голосом сказал:

— Ваше Императорское Величество, все офицеры и казаки готовы до конца исполнить свой воинский долг. Данную Вашему Величеству присягу не нарушим!..

4 марта в Царском селе, в Александровском дворце, появились неизвестно откуда манифесты об отречении царя и великого князя Михаила Александровича. Во второй половине дня была налажена связь с государем. Императрица вызвала к себе сотника Зборовского и передала благодарность императора конвойцам за верность его семье. Перед уходом сотника она попросила:

— Виктор Эрастович, пусть все офицеры и казаки снимут с погон вензеля Его Величества. До меня дошли вести, что в Петрограде из-за них убивают офицеров. Сделайте это, пожалуйста, ради меня и моих детей. Мы не хотим, чтобы кто-то пострадал из-за нас.

Но казаки эту просьбу не выполнили.

Дальше случилось вот что: начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал-адъютант Алексеев издал приказ № 344, п. 1:

«Находящийся в ведении Командующего Императорской Главной Квартиры Собственный Его Величества Конвой включить в состав штаба Верховного Главнокомандующего и переименовать в Конвой Верховного Главнокомандующего». Это известие, как пишет Галушкин, стало для Конвоя полной неожиданностью.

Для некоторых современных историков этот приказ Алексеева оказался главным аргументом. Никто из них не сказал правду. Конвой государя присяги Временному правительству не давал! Так в одной из казачьих газет приводится статья Н. Плотникова «Собственный Его Величества Конвой», которая перепечатана из «Военно-исторического журнала». В ней автор сообщает: «Тем не менее Временному правительству присягнули все».

— ???

У меня больше слов нет.

7 марта в городскую ратушу вызвали есаула Свидина Михаила Ивановича и командира Сводного пехотного полка и объявили, что по распоряжению Временного правительства 8 марта необходимо сдать посты в Александровском дворце частям Царскосельского гарнизона. Всю ночь казаки Конвоя не спали. Днём прибыл командующий войсками Петроградского гарнизона генерал Корнилов. Он подал императрице постановление Временного правительства об аресте семьи Николая П. Великая княгиня Ольга Александровна никогда не простила Аавру Георгиевичу этот грех.

После отъезда Корнилова Александра Фёдоровна узнала о том, что Конвой намерен сражаться до последнего. Она пригласила сотника Зборовского:

— Виктор Эрастович, прошу вас всех воздержаться от каких-либо самостоятельных действий, способных задержать приезд Его Величества и отразиться на судьбе детей. Начиная с меня, все должны подчиниться судьбе!..

Сдачу постов начали в 16 часов. Офицеры вновь попросили Зборовского пойти к Государыне и доложить, что Конвой исполнит любое её приказание, но она попросила сотника передать всем казакам благодарность за вернуую службу и вручила на память образки.

В Могилёве царь прощался с Конвоем в штабе. В помещении присуствовало несколько сотен человек. Государь окинул всех грустным взглядом. Левую руку он держал на эфесе шашки. Правая была опущена и сильно дрожала, лицо осунулось и пожелтело.

— Господа! Сегодня я вас вижу в последний раз, — голос царя дрогнул и он смолк.

В помещении наступила тишина. Все смотрели на Государя. Взволнованный он начал обходить строй офицеров. Однако, попрощавшись с тремя первыми, Государь не выдержал и направился к выходу. В последний момент увидел конвойцев, стоящих в алых парадных черкесках. Подошёл к ним. Обнял полковника Киреева и поцеловал его.

«В этот момент, бывший в общей шеренге офицеров Конвоя хорунжий Сергей Лавров, потерял сознание и во весь свой большой рост упал прямо головой к ногам Государя Императора...»

Спускаясь по лестнице, государь увидел вахмистров, урядников и трубачей. Они стояли на коленях и рыдали. Царь сильно побледнел. Подошёл к ним, обнял каждого и троекратно поцеловался с каждым. Потом государь попросил подхорунжего Новосельцева передать казакам его прощальный привет и благодарность за службу. Обернувшись к офицерам, сказал:

— Прошу вас оставаться здесь. Не провожайте меня...

Вместе с царём уехал только его ординарец вахмистр Пилипенко.

В своём дневнике царь напишет: «Дома. Я прощался с офицерами и казаками Конвоя и Сводного полка. Моё сердце разрывалось...»

В эти дни из Киева в Могилёв приехала мать государя — Мария Фёдоровна. 8 марта 1918 года император пробыл с ней вместе более трёх часов. Это было последнее свидание Матери с Сыном. Больше они не виделись. В 17 часов поезд с государем отправился в Царское Село, а позже отошёл поезд Марии Фёдоровны в Киев.

До последнего дня пребывания в Киеве мать русского царя охраняла 5-я Сводная полусотня. Почила Мария Фёдоровна в Бозе 14 октября 1928 года. Похоронена она в Датской Королевской усыпальнице. Честью и правдой служили ей старший урядник Кубанского казачьего войска Тимофей Ящик и старший урядник Терского казачьего войска Иван Орёл. На похороны матери государя прибыли более 20 конвойцев. От Гвардейского объединения — полковник С. Са фонов, от Конвоя — есаул Евгений Михайлович Ногаец и старший урядник Тимофей Константинович Ящик — камер-казак императрицы Марии Фёдоровны.

Больше Конвой никакой службы не нёс. В конце марта пришло разрешение отбыть на Северный Кавказ. Сотням, уезжающим из Могилёва, не позволили заехать за семьями в Царское Село. Временное правительство боялось конвойцев. Они действительно для «временных» представляли опасность.

29 мая, вечером, собрались офицеры 2-й Лейб-гвардии Кубанской, 3-й Лейб-гвардии Терской и 5-й Лейб-гвардии Сводной сотен в своём Собрании. За столом сидели молча. Встал Фёдор Михайлович Киреев, прибывший из Ставки. Он молча поднял серебряный бокал с выгравированными на нём автографами всех офицеров Конвоя. Бокалы заказали специально к этому дню. Киреев встал и молча поднял бокал. Это был первый и последний тост.

Великая княгиня Ольга Александровна Романова-Куликовская, возмущённая неправдой о Конвое, в своём письме 27 июля 1958 года пишет Н.В. Галушкину в Калифорнию:

«Да, я сержусь и болею до тошноты, читая ту ложь, что пишут про Конвой — столько лжи везде слышишь, а скажешь правду, — никто не слушает. Как, например, годами поднимают вопрос о нашей Анастасии — это такая гадость — ложь, и находятся русские люди, утверждающие, что знают её, а сами близко не были. И зачем все это...»

Телеграмма великой княгини Ксении Александровны, приведённая в начале этой статьи, — прямое указание на то, что верность Конвоя была непоколебима, а сообщение великой княгини Ольги Александровны о своих переживаниях при чтении лжи о Конвое для истории имеет неоценимое значение.

Благодаря стараниям П.Н. Стрелянова-Калабухова книга полковника Н.В. Галушкина «Собственный Его Императорского Величества Конвой» недавно переиздана очень небольшим тиражом в 1000 экземпляров и стала более доступна.

Те, кому удалось уйти с армией генерала Врангеля на чужбину, офицеры и казаки Конвоя под сенью своих гвардейских штандартов в течение долгих лет хранили свой родной дивизион в облике строевой части. Подтверждение тому — опубликованный в журнале «Родная Кубань», № 1 за 1999 год, приказ дивизиону Собственного Его Величества Конвоя № 121 от 1 октября 1977 г., Сан-Франциско, параграф I:

«Быстро текущее время отметило в этом году 164-ю годовщину выдающегося исторического события-победы русского оружия под Лейпцигом, битвы, в которой наши предки Конвоя спасли жизнь Императору Александру I и двум союзным Монархам, не только прославили свою часть, но и вписали блестящую страницу в историю Императорской России. Безупречная служба Русским Монархам сынов Кубани и Терека являла собой исключительный пример выполнения воинского долга и свято чтилась в сердцах тех, кто имел честь и счастье охранять Царский трон. Три Георгиевских штандарта, 15 серебряных Георгиевских труб, знаки за боевые отличия на папахи — яркое свидетельство о славной боевой службе Конвоя. В наступившие проклятые годы смуты, когда не стало Венценосного хозяина нашей великой Родины, «Военный совет» своим постановлением от 27 апреля 1917 года переформировал Конвой в два отдельных Гвардейских Дивизиона — Кубанский и Терский (впоследствии соединённых в один дивизион Лейб-гвардии Кубанских и Терской сотен).

Слава Дивизиона, слава о доблести и подвигах его чинов не померкнет. Мы же никогда не сможем забыть и тяжёлые жертвы, понесённые нами на полях сражений, забыть тех, кто ушёл от нас, до конца оставаясь верным нашим святыням. Поздравляю Вас, дорогие чины Дивизиона, с праздником Конвоя и шестидесятилетием нашего Дивизиона. Да поможет нам наш Небесный Покровитель Священномученик Иерофей сохранить и впредь нашу верность и преданность Родной части и её седым штандартам».

Снился мне как-то сон. Будто стою я в Царском Селе. Серая утренняя мгла. Чуть-чуть видны контуры Александровского дворца. Медленно поднимается туман, умывает росой деревья. Зажигаются огни, хлопают двери. В конюшнях фыркают лошади, тычут тёплыми носами в плечи хозяев, просят лакомство, цедят воду, хрустят овсом. Переговариваются казаки, чистят, седлают коней, выводят из конюшен, строят по ранжиру. Командир Конвоя князь Георгий Михайлович Трубецкой командует: «На конь!» Вся колонна вначале шагом, а потом рысью пошла из Царского Села. Кони неслись мимо меня, рассыпая искры по брусчатке, а над головами всадников реяло знамя. Оно было огромным и перекрыло всю колонну. Вдруг Конвой исчез, а на мостовой осталось знамя. Оно было испачкано грязью. Изорвано. Истерзано. Я схватила древко, но оторвать от земли не смогла. Заныло сердце: «Как быть? Как поднять такую тяжесть?» Выпрямилась, а неподалёку стоит казачья рать...



Рождала станица героев


«Стой! В пешую оборону! С конь долой!» — раздались громкие приказы Круковского и других офицеров. Через минуту казаки уже сбатовали лошадей, суетливо сбили их в круг и с винтовками в руках сплотились тесным кольцом вокруг своего бравого командира. Только один Круковский остался на лошади. Грозно и сурово глядели старые хопёрцы на многочисленного неприятеля; им не впервой было драться одному против четырёх, но молодым и малоопытным жутко становилось на душе, когда чёрною тучею враги охватили это живое укрепление».

Так писал историк В. Толстов в «Истории Хопёрского полка».

Описанное выше произошло не за тридевять земель, а у нас на Ставрополье, в станице Бекешевской 2 мая 1843 года. Спросить сегодня не у кого, что было 60-70 лет назад, а уж события 150-летней давности — куда там! Вот и ищешь глубоких стариков и старух. Они знают! Недаром же всю жизнь старательно отбирали факты, события, предания, прятали в самых сокровенных уголках души всё, что составляет нашу историю. Не сожжёшь память, не растопчешь, не сдашь в спецхран, не арестуешь.

Спросите сегодня у любого бекешевского казака, какого он полка, ответят не задумываясь:

– Хопёрского. Второго Хопёрского.

– А откуда знаете?

– Родители, деды рассказывали, что пришли с Хопра. Сначала основали у Ставропольской крепости станицу Северную, а в 1825 году началось переселение к Бекешеву посту, что на реке Куме.

Легко сказать «переселились», «основали». Всё уже в прошлом времени, оттого и кажется, что так просто.

672 казака да бабы с детьми под горой Бекеч соорудили земляной вал. На нём ставили плетни, а меж ними набивали землю. Снаружи за плетнями плотно укдадывали колючий кустарник — тёрн и копали глубокие канавы. Станица имела форму правильного четырёхугольника с четырьмя воротами для входа и выхода. У ворот, в караулках дежурила стража. Станицу разбили на квадраты, по ним разметили улицы и проулки. 188 дворов одного размера, чтобы никому не было обидно, распределили меж казаками по жребию. В центре станицы отвели место для церкви и для площади. Рядом — станичное правление с двором. Здесь же станичная конюшня постоянного резерва. 30-40 казаков были готовы в любую минуту к отражению неприятеля.

Случилась эта история по весне, когда поднялись тучные зеленя вокруг станицы, а вся степь загорелась лазориками. В этот майский день поздравляли станичники с днём ангела всех Афанасиев. В церковном приходе священник рассказывал о святых благоверных князьях русских Борисе и Глебе, о перенесении их мощей. По станице с раннего утра тёк густой запах свежевыпеченного хлеба, смачно приправленного дымком, который не стоял столбом, а нависал над хатами седой бородой. « К непогоде», — ворчали старики. «Косточки ломит, — шамкали старухи, — к дождю».

К вечеру заторопились в станицу казаки, бывшие в разъездах и дневных пикетах. Стада и табуны загнали за станичную ограду. Не дай Бог вовремя не вернуться в станицу! Ворота закрывались, а караул пускал казаков по личному разрешению атамана. Время было военное, обстановка боевая, велика опасность прорыва противника в любую минуту, поэтому строгости были большие.

Ночь опускалась на Бекешевку. Небосвод почернел, налился влагой. Холодные потоки воды хлынули на станицу. Всё живое кинулось искать укрытие. Бабы первым долгом похватали ребятишек с улицы, бельё с верёвок, казаки загоняли обезумевшую скотину. Замерла станица. В непроглядной тьме потонули хаты, и лишь караульщики на вышках пытались рассмотреть путника да расслышать топот копыт. Казалось, ливню не будет конца. Дождь шёл стеной, а беда была уже близко.

Около полуночи три тысячи черкесов седлали коней. Горцы решили разгромить хопёрские казачьи станицы, стереть их с лица земли, огнём и мечом очистить от казаков свой проторенный для набегов путь — сухопутную границу России. Черкесы, найдя брод, легко переправились через Кубань, оставив в стороне Жмуринский и Яман-Джелтинский посты. На Жмуринском, правда, казаки услышали какие-то звуки и направили к реке разведку, которая и определила численность врага. Проведя разведку, казаки скрылись в ночи, а вскоре над Жмуринским постом вспыхнул тревожный сигнальный костёр. На обоих постах казаки приготовились к бою, но горцы всё же перехитрили, прошли мимо. Их спасла темнота ночи. Тут всполошились казаки. Понеслись во весь опор нарочные в Баталпашинскую и Беломечетскую. Надо было предупредить станицы о прорыве черкесов, а горцы, несмотря на непролазную грязь, на рысях уже подходили к Солёным озерам. Неожиданно для них постовая команда Хопёрского полка зажгла маяк. Горцы бросились было на казаков, но напоролись на встречный огонь. Завязалась перестрелка. Неприятелю ни к чему была такая задержка в пути и, не останавливаясь, не теряя времени, вооружённые черкесы помчались дальше. Не раз ещё бросались горцы на постовых казаков, решив, видимо, покончить с ними. Но храбрецы отстреливались дружно. Нападающие, бросив эту затею, кинулись догонять своих.

По левобережью Тамлыка черкесы неслись к Суворовской. С Тамлыкских высот открылась перед ними станица, ярко освещенная огнём. Гудел набат, на постах пылали костры, станица была готова к бою. Это не входило в расчёты черкесов. На лёгкую добычу рассчитывать не приходилось. Видели — здесь даже бабы с ружьями шли на подмогу. Пришлось развернуться на Бекешевскую.

В то время, когда горцы переправились через Кубань у Жмуринского поста, глубокой ночью, стороной, спешил в станицу мирный ногайский уздень Асланбек Каблахов. Храпел, выбиваясь из последних сил, конь. Комья грязи разлетались из-под копыт в стороны, пену с коня шматками срывал ветер, а сбавить ход уже нельзя. Там, впереди, соседи-кунаки и сильный жестокий враг. Надо поспеть спасти станичников от грабежа и насилия.

Пропели третьи петухи. Крепок сон у сотника Бирюкова, спит глухонемой казак Колесников. Обняла своих деток на печи Акулина Супрунова. Заворочался Захар Фенёв. Далеко опередил Каблахов черкесов. Он успел сообщить первому сотнику Сергею Антоновичу Косякину о движении абадзехов и кабардинцев и, сменив коня, бросился к начальнику Кисловодской линии подполковнику Львову, стоявшему лагерем на Боргустанских высотах.

Как только поступила в станицу тревожная весть, ударили в набат. Женщины, старики, служащие казаки, подростки приготовились к обороне. Заперли ворота, поперёк улиц поставили возы, сани. Завалили, чем попало, проходы. Здесь же, к счастью, квартировала рота Волынского пехотного полка. Единственное гарнизонное орудие зарядили картечью, прислугой к нему встали казачьи бомбардиры Корней Козлов и Максим Заиченко.

Тонкой полоской отделилось небо от земли. Поднимался рассвет. Стали видны размытые очертания вышек под горой Бекеч, контуры церкви. Светлой змейкой проступила речка Кума.

Трёхтысячное войско обрушилось на Бекешевскую со стороны кладбищенских ворот.

Этой же ночью у Белой кручи, под Баталпашинской, стояли биваком четыре сотни Хопёрского полка под командованием подполковника Круковского. Они заметили сигнал, да и казак с поста подтвердил движение сильной партии горцев. Круковский шёл по следам врагов к Солёным озерам, но они от Суворовской повернули к Бекешевской. Измученные, на усталых лошадях, проделав 35 верст по сплошной грязи, хопёрцы подошли к Тамлыку.

Горцы, не теряя времени, бросились на штурм Бекешевки. Некоторые из них перебрались через станичную ограду, зажгли первые три хаты, изрубили Акулину Супрунову и Пелагею Тетеревятникову. Не успел увернуться от неприятельской сабли Марк Кучеров. Рядом с ним упали Захар Фенёв и Степан Пивоваров. Дружный ружейный и картечный огонь отбросил противника. Озлобление неприятеля росло, но с каждой минутой крепло мужество осаждённых. Два часа стояли бекешевцы насмерть против сильного и смелого противника. Подполковник Круковский и подумать не мог, что станица уже обложена горцами, но услышав выстрелы, он тут же приказал казакам пробиваться сквозь цепь черкесов и дать знать осаждённым о близкой помощи. Один из казаков был убит, двое других выполнили задание. Черкесы увидели отряд Круковского и, в самый разгар штурма, большая часть горцев вдруг повернула назад.

«Едва хопёрцы переправились через Тамлык и стали подниматься по крутым западным скатам горы Бекеч, как из-за гребня вынеслось до двух тысяч горцев. Они с налёта бросились на казаков. Но хопёрцы их уже заметили и быстро спешились», — так описал этот эпизод историк В. Толстов. «С обнажёнными шашками, пронзительным воплем бросились черкесы на казаков. Но прицельный огонь из 350 стволов остановил противника. Закипел кровавый бой. Черкесы, закованные в панцири, врубались в казацкие ряды, от их напора падали рядом отец и сын, кум и сосед. Но и казаки в долгу не оставались — доставали панцирников, если не меткой пулей, то булатным кинжалом».

Враг зверел — атаки шли одна за другой, без продыха. Неимоверными усилиями четыре сотни казаков геройски сдерживали напор врага. В это время к станице уже шёл полк Львова, отобрав 500 казаков Волгского полка, с двумя орудиями и с ротой Минского полка. Солдат посадили сзади каждого всадника. И вот полк неожиданно появился на правом берегу Кумы, на виду всей Бекешевки.

Хопёрцы напрягали последние усилия в неравном бою, но горцы готовились нанести решительный удар. Вдруг заволновались черкесы и стали отходить к Куме. Круковский смекнул, что подоспела подмога. Скомандовал: «На конь!»

Сотня за сотней выносились вперёд казаки, гнали врагов с фланга и с тыла, поражая задние ряды. Одна из сотен далеко обогнала другую. Увлечённый погоней, сотник Бирюков налетел на засаду и упал, сражённый пулей. На высоком берегу, у входа в Кумское ущелье, соединились все казачьи отряды. Тут и нанесли они черкесам последний удар. Вихрем налетел полк Круковского, сбил противника и преследовал его так, что тот пустил коней во все повода. Паника охватила закубанских наездников. Люди смелые и храбрые, группами и в одиночку, бросились в Кумское ущелье, но неотступно по пятам гнался за ними Круковский.

Горцы, вопреки своему обыкновению, не могли захватить с собой 200 тел убитых. В их числе оказался и султан Ахан-Гирей, зверски истребивший 1 февраля 1843 года команду 9-й роты Подольского полка между укреплениями Курганным и Родниковским. Во время преследования к казакам-хопёрцам и воинам Волгского полка присоединились отряды полковников Альденберга и Краснова. Полковник Краснов с отрядом двинулся вниз к Кубани к Хумаринским укреплениям. Отмахав рысью 130 верст за день, отряд Краснова успел занять горные переходы по Кубани и Куме и заставил черкесов искать спасения на снежных перевалах Главного Кавказского хребта.

Утром третьего мая Краснов направил четыре сотни Кубанского полка выше Каменного моста, но отряд не нашёл там неприятеля. Вечером разведчики сообщили: черкесы переправились через Кубань и рассеялись в землях карачаевских, стараясь скрыться от преследования. Сюда же прибыли потом отряды Круковского и Львова.

Наиболее пострадали сотни Круковского. Были убиты храбрый сотник Бирюков и десять казаков, тяжело ранены обер-офицер, два урядника и 14 казаков. Контужены обер-офицер и десять его казаков. Более 20 лошадей было убито, ещё шесть пали во время усиленного преследования.

Вот и стали мы, современники, свидетелями крупнейшего боя времён Кавказской войны. Поросла быльём казачья слава, но хранит архив Высочайший Указ, подписанный Государем 28 февраля 1844 года:

«За храбрость и мужество при отражении сильной партии горцев, сделавших нападение на станицу Бекешевскую, пожалованы награды: подполковнику Круковскому — чин полковника и орден Святого Георгия IV степени, есаулу Склярову и сотнику Перепеловскому — следующие чины войскового старшины и есаула, сотнику Косякину — орден Св. Анны III степени с бантом, зауряд-хорунжим: Фисенкову (старшему), Алейникову, Клочкову, Жукову, Дугину и Фисенкову (младшему), и уряднику Василию Косякину чин хорунжего, урядникам: Степану Лобову, Ивану Лоскутову, Василию Джемарджидзе, Семёну Мищенкову, Павлу Дьяченкову, Захару Салженикину и казакам: Якову Конорезову, Фёдору Юрченкову, Малофею Тришкину, Фёдору Остроухову, Ивану Гущину, Петру Климову, Фёдору Дееву, Фёдору Пулину, Тимофею Орлову, Трифону Головне, Авдею Карпову, Афанасию Давыдову, Фёдору Борисенкову, Василию Гридасову, Никифору Гречкину — знаки отличия военного ордена IV степени».

(Военным орденом является солдатский Георгиевский крест).

И лишь кое-где старейшины казацких родов пробуют сегодня напеть песню тех времён, что сложили хопёрцы в том далёком 1843 году:

Распрекрасно было нам в походах
Нам с Круковским молодцом,
Трудно было лишь сражаться
С Коноковым беглецом.
Из-за гор было высоких
Из кумских крутых вершин,
С сильной партией черкесов
Конок вышел на простор.
Навостривши, Конок, лыжи,
Атажукина просил
И с налёта пред зарёю
Бекешевку окружил.
Ох, поскорее Конок уплетайся
С гололобою ордой;
Ты назад не оглядайся:
Круковский на берегу.
Ну теперь уж мы расскажем
Мы про стычку молодцов,
И про волжцев, про волынцев,
Про хопёрцев удальцов.
Словно звери разъярились,
На черкесов бросились.
У нас сотник Бирюков
Он вскричал: «Вперёд, ура!»
Вдруг пронзила тут сотника пуля
Сквозь белую грудь его,
Он от этого удара
На сыру землю упал.
Тут заплакали казаки,
Зарыдали воины все:
У нас храброго не стало –
Убит сотник Бирюков,
Ранен хорунжий Дугинов,
А с ним песенник Орлов
И выгадчик Токарев.

Никогда не забывали казаки воспеть славу и своим достойным противникам, которые со временем стали сослуживцами, друзьями, сватами. Улеглись страсти той первой Кавказской войны. Но в любой войне всегда есть два действующих лица — победитель и побеждённый. Казаки и солдаты выполняли свой воинский долг, защищая границы Российского государства. Один мудрец давно изрёк: «Не народы воюют, воюют правительства».

В нашем Отечестве горцы пользовались правами наравне с казаками. У них был один и тот же земельный надел! Он колебался в зависимости от местности и качества земли. Горцы хранили свой уклад жизни, обычаи, язык, свою религию, у них были свои суды. Все проступки народов против российских законов могли быть судимы этими судами, за исключением уголовных. Все народы Кавказа были освобождены от воинской повинности.

Немногие сегодня знают, что Конвой Его Императорского Величества состоял не только из казаков, но и из кавказцев. Гвардейцы навеки покрыли себя неувядающей славой. Один из сыновей Шамиля — Мухаммед-Шафи — служил в этом Конвое.

Не все помнят Султана Шахи-Гирея — адвоката из Курюковского аула Баталпашинского отдела, после революции — товарищ председателя Законодательной и Краевой Кубанских Рад. Он имел светлый ум, блестящее образование. Свою жизнь Султан Шахи-Гирей посвятил укреплению дружбы и добрососедских отношений между кавказскими народами.

Светлая память и Эльмурзе Асланбековичу Мистулову — герою Русско-Японской и Первой мировой войн, кадровому офицеру 1-го Волгского полка. А Султан Клыч-Гирей — герой Первой мировой войны! Офицер Туземной или Дикой дивизии Сергей Григорьевич Улагай, бабушка которого была казачкой, кавалер ордена Святого Георгия Победоносца IV степени.

Не могу назвать других многих кавказцев (их слишком много), которые разделили с казаками и русскими все тяготы жизни. За долгие годы службы бок о бок, жизни в станицах черкесов, карачаевцев, абазин, кабардинцев, грузин, других народов произошло значительное их смешение. Временами трудно определить национальность того или иного человека. Появилось определение: «Кавказская национальность». Если вдуматься, то в этих словах есть правда, есть историческая основа. Ассимиляция народов Кавказа с русскими, с казаками сделала своё дело.

Много лет назад в Тбилиси со мной на грузинском заговорила пожилая женщина. Я извинилась, сказав, что по-грузински не разумею.

— А ты покопайся в своих родных и найдёшь наших.

Через 30 лет я «покопалась» и нашла в роду персиян, калмыков, кабардинцев, осетин и другие народы. Я ведь тоже «лицо кавказской национальности». Моя тётя ещё до войны вышла замуж за кабардинца Амдулаха Харуновича Бейтуганова, родила ему троих сыновей, дала им русские имена. Ушёл на фронт редчайшей души человек — Амдулах и не вернулся, положив голову за други своя.

Долгие годы дружила моя мама с Разиат Исхаковой, а отец с Джамбулатом Боташевым, тем самым, который доводится родным правнуком майору русской армии — знаменитому Абдрахману Боташеву, другу Воронцова-Дашкова. Да и мы выросли в большой дружбе с соседями. Если христианина на суд Божий ведут крестные отец и мать, то мусульманина — сосед. Сосед — главный обвинитель и защитник по Корану, а там не сказано, какой он должен быть национальности. Вот и выходит всё по пословице: «Родителей и соседей не выбирают. Их даёт Бог».

А уж Ему видней.



Той дорожкой проходили
На пост братья казаки
(к истории Хопёрского полка)


Нас горсть была, не больше сотни,
Но долго будет помнить враг,
Что у России есть хопёрцы
И каковы они в делах!
(Из казачьей песни)


Допекают меня внучата: «А ты была маленькой? У тебя были дедушка и бабушка? Покажи фотографии, расскажи про всех». Рассказываю байки разные, что-нибудь веселое, забавное. Как дед Михаил с дедом Фёдором картошку сажали.

Было это давно. В первые годы советской власти. Никого из взрослых мужчин-кормильцев уже не было. Все погибли. Бабушка Аня запрягла коней, нагрузила на бричку три мешка картошки и послала внуков в степь. К загону приехали, яму вырыли, высыпали в неё картошку, старательно заровняли земельку казаки и вечером воротились домой. Удивилась баба Аня: «Как управились так скоро?» Да через недельку безобразие и обнаружила. Всё бы ничего, но работягам исполнилось: одному — десять, другому — двенадцать лет.

Смеются внуки, заливаются. Катя, Настя, Ваня, Витя. Возмущается подруга: «Ну и имена-то старые, патриархальные. Вон, у других — Эллочки, Илоны, Эдуарды». На это я отвечаю: «Плохо у меня с речью. Я эти имена не выговариваю». Но кому надо, знают, что у меня по двору с именами родных память бегает.

Искони повелось у казаков чтить предков, хранить имена основателей своего рода. Из уст в уста передавались рассказы дедов, из поколения в поколение амбарные и священные книги, иконы, пояса, уздечки, шашки. А что досталось нам после планомерного, тотального истребления казачества? За найденную икону — расстрел, за фотографию — к стенке, за Библию — расстрел. А за рассказы-разговоры — десять лет и вечное поселение. Так и стали мы народом без прошлого. Выходит, что все мы родились в 1917 году. Без прадедов, дедов, а кто и без отцов, как на ветке, выросли.

Отец боялся шевелить прошлое, хотя и понимал, как хочется узнать, какого мы роду-племени, кто предки наши. Наконец настало время, когда пошли мы за своими родными, а вернее — вслед за горем людским. И вот что выяснилось в архиве: «С давних пор вдоль реки Хопёр в пределе Червлёного яра по Великую Ворону жил народ христианский воинска чина живущий, зовимии козаци». Червлёным яром называли урочище или яр, овраг с красноглинистыми берегами. Здесь же по Хопру шла главная дорога из Москвы к Азову. Рязанские казаки имели там свои займища и юрты. Юрты — жилища казаков, казачьи городки с прилегающими к ним землями. Из рязанской земли издавна двигались разные люди по Оке, Цне, Проне к верховьям рек Вороны, Хопра, Дона и Донца. Они занимались рыбной ловлей, охотой на бобров, куниц, добывали бортяной мед, «гуляли на Волге». Из этих казаков и вольных малороссов-черкас была создана Хопёрская команда. Поселенцы на Хопре завели у себя казацкие порядки. Главными пороками между казаками считались трусость, измена, убийство и воровство. За такие преступлния виновные приговаривались к смерти: «В куль, да в воду!»

Интересную запись оставил А. Герцен: «Казачество отворило дверь всем нетерпеливым и не любящим покоя, всем искавшим приключений и ждавших сильных ощущений, всем рвавшимся к опасным подвигам... Оно вполне соответствовало тому буйному началу, которое выражалось русским словом «удаль» и составляет одну из характерных черт славян».

Хопёрская команда участвовала в разных шведских баталиях и взятии Азова в 1696 году. Пётр I сам обозначил будущие рвы и валы, а потом вместе с казаками и солдатами под шквальным огнём турок копал землю. В ту пору ему было двадцать четыре года. Атаман войска Донского Минаев Фрол уговаривал государя поберечь себя, но Пётр ответил: «На службе Государству и народу моему не пощажу своей жизни. Пример мой нужен для поощрения воинов, с которыми должен и хочу разделить всякие трудности и опасности». С моря подошли суда. Помолился царь. Окреп душою: «Если Бог за нас, кто против нас?» Сам навёл пушку, сам зажёг фитиль, сам послал первую бомбу в Азов. Грохнули единым залпом все орудия, снаряд попал в пороховой погреб крепости. Рвануло воздух, колыхнулась земля, загорелись постройки. Солдаты рыли окопы, продвигаясь к городу. Шестьдесят тысяч крымских татар и турок под командой Нуреддина и Муртазы-паши, стоявшие в десяти верстах от Азова, шесть раз нападали на русские войска. Неприятель подошёл к лагерю и сразу атаковал нашу пехоту. Петровские войска перестроились. Дружные залпы остановили пеших и конных. Турки начали отступать к речке Кагальник, но здесь их достали казаки. Месяц бились русские войска за Азов. 17 июля 1696 года полторы тысячи казаков ворвались в крепость. Первым на стенах с Хопёрской командой оказался атаман Кондратий Булавин. Кинулись к нему волгцы, запорожцы и стрельцы. Во время молниеносной атаки казаки захватили два бастиона и четыре пушки. Фрол Минаев рассердился и грозил наказать самовольных, но государь позвал удальцов к себе, «милостиво многою похвалою пожаловал».

17 июля 1696 года считается датой не только основания Хопёрского полка. Император Александр II присвоил Кубанскому казачьему войску старшинство по Хопёрскому полку. Позднее Кондратий Булавин и Игнат Некрасов подняли восстание за независимость Дона, когда царь Пётр I заявил в 1707 году, что не будет считаться с казачьими правами и потребовал выдачи с Дона и Хопра людей, позже приписанных в казаки.

В 1708 году к Булавину в Пристанском городке присоединились все 25 городков с 3670 казаками. Бунт был усмирён. Жестоко расправился Царь Пётр с мятежниками, наказав князю Долгорукову: «С казачеством осторожнее, своих обычаев и порядков они держатся до исступления... Жечь городки без отстатку, а людей рубить, и заводчиков на колья, ибо сия сарынь кроме жесточи не может быть унята». 600 семейств бежали на Кубань с Игнатом Некрасовым и там отдались под покровительство крымского хана. Семь тысяч казаков были казнены и убиты. По Дону и Хопру плыли плоты с повешенными «на глаголях» (виселицах) казаками. Оставшиеся в живых были переселены вниз, в Азов. В 1717 году всего 94 человека вернулись, но уже в Ново-Хопёрскую крепость, построенную по плану Петра I на месте верховых городков Белявского, Григорьевского и Пристанища. Раньше сюда, в этот городок, который говорил своим названием о конце мытарств и покое, сбегались вольные люди и пленные с невольничьих рынков. На месте разрушенных городков была построена земляная крепость Хопёрск, переименованная позже в Ново-Хопёрскую станицу. Позже сюда, в крепость, явились на жительство охотники — черкасы, из числа служилых казаков Харьковского, Острогожского, Сумского и других малороссийских полков, а также из Украинской губернии и других мест. Всего 125 человек с семьями.

Ещё во времена царя Фёдора Ивановича донцы делились на верховых и низовых казаков. Издавна верховых казаков называли «чигами». Происхождение этого прозвища для нашего исследователя плотно скрыто временем. Есть несколько объяснений, но ни одно из них неубедительно. Чиги отличались от русских людей и от низовых казаков большим трудолюбием, предприимчивостью и простотою нравов.

В 1717 году в Ново-Хопёрской крепости было 219 человек казаков, которые стали называться казаками Хопёрской команды. В 1738 году хопёрцы получили полковое знамя. Позже, в 1754 году, распоряжением военной коллегии переведены были на службу в Азовский полк один ротмистр и сто казаков. Хопёрская команда осталась при постоянном составе: два ротмистра, два хорунжих, два писаря, 122 казака.

Мне не забыть этот день. Тёплый. Солнечный. Майский. Я ехала в троллейбусе и плакала. Было очень стыдно. Люди обращали внимание, а я никак не могла собой овладеть. Одна женщина присела рядом и пыталась меня утешить:

– Успокойтесь, не плачьте. Вас кто обидел, или вы кого потеряли?

– Нет, я нашла, нашла.

– А почему плачете?

– Потому что нашла.

– В тот день я в Краснодарском архиве нашла документы о своих родных. Как долго искала, как исстрадалась моя душа, как соскучилась я по тем, кого не видела никогда. Были у меня и папа, и мама, но ощущение сиротства не проходило. Мои родители не помнили отцов, а мы не знали дедов. С замершим сердцем вчитывалась я в архивные документы, представляла каждого родственника, продумывая и проживая его жизнь. И увидела огромный мир прошлого в деталях. Как одевались, что ели-пили. Кто кем командовал, чем отличился, кто погиб и где. Какие письма писали, какие песни пели.

Один из старых документов относится к 1751 году, где сообщается о том, что в Хопёрской команде «умре казак Кирей Лобов», а в списке служащих казаков в 1733 году числился в слободе Градской его сын Василий Лобов.

В этом списке 122 фамилии: Григорий Косякин, Степан Пивоваров, Влас Фенёв, Герасим Ковалёв, Иван Кривобокое, Павел Савенков, Алексей Жуков...

Их потомки ныне проживают в станицах Суворовской, Бекешевской, в Черкесске, Кисловодске, Ессентуках, Ставрополе. Много воды утекло с тех пор, много поколений сменилось в каждом роду. Как они жили, кто уцелел во времена войн, революций, эпидемий, голода? Что осталось там, в бездне прошедших лет?

6 октября 1774 года по Высочайшему указу Екатерины II Хопёрская команда была преобразована в Хопёрский полк. Казакам возвратили прежние земли, а через год отмежевали Хопёрскому полку ещё по 15 десятин на каждую душу мужского пола.

В 1777 году по предложению Светлейшего князя Потёмкина было решено переселить Хопёрский полк на Кавказ. Екатерина II утвердила план строительства крепостей на Азово-Моздокской оборонительно-укрепительной линии: «Быть по сему».

Капустины, Лобановы, Мещеряковы, Батищевы, Воропановы, Васильевы, Коноваловы, Скворцовы, Зверяевы, Рябых, Писаренко.

В ту пору командиром Хопёрской команды был Пётр Подсвиров, а его заместителем Павел Ткачёв. Но когда полк сформировали, то его командиром назначили армейского полковника Устинова, потому что власти не доверяли казакам. Под командой полковника Устинова полк в составе 16 старшин, 500 казаков, 60 казаков-канониров двинулся на Кавказ. Вместе с ним пошла военная песня:

Не свет белая заря занималася,
Не красное то солнце из-за гор выкаталося:
Выкатывалось солнце — да всё знамя царское —
Царя Белаго, то знамя Петра Перваго.
Как на знамени том было всё написано
И золотым словом было напечатано:
Что не всем-то полкам было в поход объявлено,
Одному лишь полку, то полку Хопёрскому
Было прямо сказано, приказом назначено:
Как идти ему под те леса дремучие,
И под высокия горы снежныя,
Под те снежныя горы кавказския!
Шли казаки:
Мимо лесу было, мимо тёмнаго, моря Чёрнаго
Пролегала там, братцы, дороженька, да широкая...
Как по той ли, братцы, по дороженьке никто не хаживал
Там шли, да пришли да казаченьки да незнаемые,
Не донские, братцы, не гребенские, не уральские
Там и шли, да прошли, да казаченьки ново-хопёрские.
Притомлённых своих, да добрых коней в поводу ведут.
Свои дротики, свои острые, во руках несут.
Одномерные свои штуцеры на плечах несут;
Цветное платье своё, прикровавленное, в тороках везут.
А что не ранены наши казаченьки впереди идут,
А что раненых наших казаченек на арбах везут.
Удалой то, братцы, наш полковничек впереди идёт,
Свою сабельку, свою острую на руках несёт...

Всего на Азово-Моздокскую линию переселилось около трёх тысяч хопёрцев обоего пола. Туда вместе с хопёрцами перевели и Волгский полк. На расстоянии 300 верст было построено девять крепостей, при них станицы, а в промежутках редуты. Линия на северо-западе замыкалась Донской станицей, а на реке Средний Егорлык соприкасалась с постами Донского войска. Оставалось 150 вёрст ничем не защищенного пространства. В 1783 году по реке Кубани шла граница с Турцией. Через год на правом берегу Кубани уже построены крепости Прочный Окоп и Преградный Стан, чуть выше станицы Барсуковской. От Преградного Стана на юго-восток до Константиновской крепости (Пятигорск) шла ничем не укреплённая и не обеспеченная сухопутная граница. Не хватало войск. Здесь часто прорывались горцы, пока не заселили эту брешь хопёрские казаки:

Владычицы, Белоусовы, Вонюховы, Лоскутовы, Дьяченко, Рыбасовы, Черенковы, Поповы, Бильдяевы, Болдыревы, Несмачновы.

В 1785 году от Царицына-на-Волге, степями до города Кизляра, вдоль Кавказской линии через Моздок и Ставрополь на Черкасск-на-Дону Екатериной II учреждён почтовый тракт. По всей дороге устроены почтовые дворы. Расстояние между станциями от 15 до 30 вёрст. Возле них стали оседать поселяне и отставные солдаты. Тут же на линии Хопёрского полка возникли поселения государственных крестьян и однодворцев курского наместничества: Пелагиада, Надежда, Михайловка, Бешпагир и Сергиевское. От крепости Донской до Среднего Егорлыка возникли восемь редутов. Они соединили Терек с Доном и замкнули Азово-Моздокскую линию.

Мозговые, Кондратовы, Кучеровы, Феневы, Стоволосовы, Борисенковы, Тетенниковы, Шевцовы, Гречкины, Лутченковы, Чикильдины, Самойловы, Загудаевы.

Из хопёрских станиц самой мощной была Ставропольская. Её усилили в нескольких местах каменной стеной с бойницами. По горам у станицы, по речкам Ташле и Мамайке, росли дремучие леса. Аеса хватало для постройки домов и крепости. Из дуба и ясеня хопёрцы построили церковь во имя Казанской Божией Матери. 22 октября 1777 года (ст. ст.) Хопёрский полк прибыл на место, где позже построил Ставропольскую крепость.

Бурляевы, Конорезовы, Алейниковы, Беликовы, Гениевские, Подсвировы, Булавиновы, Скляровы, Братковы, Заиченко, У Лесковы, Шептухины, Пивоваровы.

В 1790 году «За мужество и понесённые труды» в походе с генералом Бибиковым под Анапу, всем офицерам и казакам пожалованы овальные серебряные медали с надписью «За верность», а через год — за взятие персидской крепости Дербента императрица Екатерина II пожаловала всем участникам похода по серебряному рублю.

Листаю фолианты, ищу родных. Вот они: Никитины, Мищенко, Евренко, Знаменские, Черноликовы. Теперь они пишутся Чернолиховы. Но это фамилии русские, а моя прабабушка — Бекичева, брат — Асанов, тётя — Есаулова. Из каких народов, из каких земель? Нет покоя. Вдруг в книге есаула В. Толстова «История Хопёрского полка» читаю, что капитану Фамицину поручалось переписать проживающих в Битюцкой области крещёных азиатцев: «Это персияне, калмыки и прочие азиатцы, в разные времена попавшие в Хиву в качестве военнопленных. Оттуда они были проданы киргиз-кайсакам, от которых бежали на Дон, Хопёр, в Саратовскую и Тамбовскую губернии». Когда русские предложили избрать им род занятий, то они изъявили желание поступить в казачье сословие, всего 145 семей. «Потомки этих калмыков и персиян, — пишет В. Толстов, — семейства: Есауловых, Михайловых, Ильиных, Асановых, Абдуловых, Шамайских и другие живут теперь в Суворовской и Баталпашинской станицах Хопёрского округа, слившись с коренным населением полка. Все они служат и хозяйничают исправно. Многие дослужились до офицерских и даже генеральских чинов».

Звоню брату в Суворовскую:

– Нашла, нашла Асановых! Служат в Хопёрском полку с 1775 года. С ними Жендубаевы и Бекетовы из персиян. Первыми командирами Хопёрского полка были Павел Ткачёв и Пётр Подсвиров. Остался ли кто в станице?

– Ткачёвы живут в Бекешевской и Железноводске, а Подсвировы у нас в станице и в Черкесске.

Найдёновы, Головины, Сотниковы, Панпурины, Перваковы, Макеевы, Серковы, Погореловы, Чертиновы.

Раскидала судьба хопёрцев. То в Канаде отзовутся, то в Аргентине, то в Первопрестольной. Разговариваю в Москве с казаком Иваном Григорьевичем. Уже разговор к концу подошёл, вдруг догадалась фамилию спросить, а он:

— Подсвиров.

Земляк, известный писатель.

— А вы знаете, что ваш предок — первый командир Хопёрского полка, а сколько Подсвировых в наградных листах!

Родом Иван Григорьевич из станицы Кардоникской. Вот ещё один — ходит по земле, жизни радуется. И я рада. Ещё один казачий род жив, и не просто казачий, а наш — хопёрский.

Постоянные набеги горцев привели к тому, что генерал от артиллерии Алексей Петрович Ермолов убедил правительство в необходимости переселения хопёрских и волжских казаков на новое место в связи с расширением в 1822 году границ Кавказской Линии. Хопёрский полк переселили: в станицу Северную близ Бербердова аула, при посту Бекешевском, на реке Куме — 672 души мужского пола,

Ставропольскую — при Карантинном посту на реке Куме, при устье речки Тамлык близ укрепления Баталпашинского. Всего 1429 человек,

Воровсколесскую к Баталпашинску — 26 человек,

Донскую к посту Беломечетскому против устья реки М. Зеленчук и у Невинномысского укрепления — 1015 душ мужского пола,

Московскую у Усть-Барсуклов и к Невинному мысу — 895 человек,

Супруновы, Квиткины, Рябоконевы, Мерзловы, Мерновы, Яровы, Рудиковы, Лучкины, Поляковы, Телятниковы, Переверзевы, Гусевы, Кравцовы, Моргуновы, Клочковы, Крымовы, Забазновы, Безбородовы, Лисицыны.

С переселением на новое место хопёрцы стали охранять южную границу. Служба распределялась на станичную, кордонную и внешнюю. Внутреннюю и станичную службу несли служащие казаки. Те, которые отслужили на полевой службе 25 лет, переходили во внутреннюю на 5 лет для охраны порядка в станицах и усиления их обороны. Кордонная служба не допускала в пределы Руси заразы и охраняла русские поселения от немирных горцев. Внешняя служба состояла в том, что резервы полка посылались для военных действий за границу.

Самой ответственной и тяжелой была служба пограничная. Очень уж сложный рельеф, пересечённая местность, да и постоянные набеги горцев делали службу особо опасной и трудной. В стороне Кубани стояли вековые леса, а к Азовскому морю и вниз по Куме раскинулись неоглядные степи с богатым разнотравьем. В лесах были олени, козы, медведи, рыси, тетерева. В степи — джейраны, сайгаки, бесчисленные стаи птиц. Богат край, но очень неприветлив. Тут и осели хопёрцы, основав станицы: Ставропольскую, Бекешевскую, Баталпашинскую, Суворовскую, Невинномысскую, Александровскую, Воровсколесскую, Грушевскую, Донскую, Московскую, Северную, Круглолесскую, Сергиевскую, позднее Красногорскую, Усть-Джегутинскую, Беломечетскую, Темнолесскую, Кардоникскую, Зеленчукскую, Исправную, Отрадную, Преградную, Передовую, Удобную, Спокойную, Надёжную. Станица Карантинная — само название говорит о назначении — позже была переименована. «Государь Император по всеподданнейшему докладу повелеть изволили Карантинную станицу Хопёрского казачьего полка, близ которого находится возвышение, называемое «Суворов курган», получившее название от расположения на одном лагере покойного генерал-фельдмаршала Италийского, графа Суворова-Рымникского, назвать Суворовскою в память о пребывании сего полководца на Кавказской линии». По преданию, этот курган сложили из камней солдаты, наносили шапками землю, и назвали его Суворов курган. Стоит он и поныне, напоминая о славе былой.

Читаю документы, в глазах рябит: Семенихины, Дьяковы, Севериновы, Соловьяновы, Кусиковы, Грибовы, Стриженовы, Щёкины, Щербаковы, Вертелецкие, Шкарупины, Фисенко, Картушины, Свидины, Шелкоплясовы, Бекетовы.

Историческое призвание казака наложило на него самую трудную обязанность воина-поселянина. Он с честью с ней справился и вынес на своих плечах все тяготы. Трудился на земле до седьмого пота и защищал её, Матушку, не щадя живота своего. Более двухсот лет бились хопёрцы с турками, с персами, с поляками, с немцами и с французами.

Это казаки взяли в плен первых гусар-французов в войне 1812 года. Это они замерзали на Шипке и геройски умирали в армии Скобелева, погибали на фронтах Первой мировой, поили коней в Одере и Шпрее во время Великой Отечественной войны, поливали кровью афганские высоты.

В 1805 году Михаилу Лучкину за храбрость был пожалован орден Святой Анны. В 1810 году ему же за отличие при поражении персидских войск — золотая медаль «за храбрость». В 1806 году за отличие в деле с персиянами на реке Самуре командиру Хопёрского полка Александру Ивановичу Багратиону пожалован орден Святого Владимира. Из грузинских князей. Женат на хоперской казачке Дарье Борисовой. Позже командиром полка назначили есаула Ивана Филипповича Аучкина. В 1856 году Андрею Есаулову была пожалована за храбрость золотая шашка. Служили в Хопёрском полку генерал-майор Чавчавадзе и князь Дондуков-Корсаков. А вот опять Аучкины, но уже женская линия: в 1853 - 59-х годах Казы-Гирей, султан Андрей Андреевич, полковник из закубанских султанов, был женат на красавице — хопёрской казачке Аучкиной.

Большие сроки служили в Хопёрском полку наши предки. Ротмистр Капустин с 1717 по 1757 год. Сорок лет! Сотник Жендубаев Данило Моисеевич с 1825 по 1860 год. Войсковой старшина Даркин Алексей Гаврилович с 1830 по 1879. Пятьдесят лет! В 1837 году принял полк Бирюков Прокопий Павлович. На службе с 1793 года.

Проезжая по территории Хопёрского полка, Николай I остался весьма доволен его состоянием, но обратил внимание, что «бороды к эполетам не идут, а эполеты к бородам». В 1838 году приказано было казакам и офицерам казачьих войск брить бороды и носить короткие волосы, но не все казаки исполняли этот указ. Сохранилось множество фотографий с нашими бородатыми предками. А уж если конвойцы не все брили бороды, то уж остальным... сам Бог велел! Начальство на такие «шалости» особого внимания не обращало.

С 1831 года в Кубанском и Терском казачьих войсках была введена кавказская форма одежды. В 1917 году казаки сменили черкески на гимнастёрки «по бедности армии...»

В г. Кисловодске, на бывшей территории Терского казачьего войска, есть Казачья Горка. Когда-то здесь стоял казачий пост, который был сожжён в 1836 году. Поиски в архивах Терского казачьего войска и Волгского полка результатов не дали. Оказывается, что в этом бою участвовали казаки Хопёрского полка. В «Истории Хопёрского полка» В. Толстова написано об этом событии: «В сентябре 1836 года начали получаться из-за Кубани весьма тревожные известия о сосредоточении скопища, в числе около 1000 горцев, в верховьях реки Белой, с намерением вторгнуться в наши пределы. Вслед за тем узнали, что эта многочисленная партия перешла Аабу и остановилась на Урупе против Баталпашинского участка. На Кубани поднялась тревога. Командир Хопёрского полка, майор князь Джамбакуриан-Орбелиани разослал повсюду гонцов, чтобы на кордонных постах держали ухо востро. Начальник кордонной линии генерал-майор Засс, находившийся в это время с действующим отрядом за Кубанью, узнав о приготовлениях хищников, остановил войска на р. Маре, и сам поскакал на линию.

22 сентября он собрал на Вознесенском укреплении на реке Ямансу (Чамлык) отряд из 700 казаков и 200 ногайцев и 200 человек пехоты с 6-ю конными орудиями, с которым двинулся к горе Ахмет в верховьях Аабы, месту первоначального сборища хищников. Здесь он не застал черкесов, которые в ночь на 22 сентября выступили к Зеленчукам».

Генерал Засс поспешил в погоню за неприятелем до самой станицы Баталпашинской, куда прибыл в полночь, на 24 число, сделав в полтора суток около 150 вёрст по горам и лесным трущобам. Между тем эта партия горцев, маневрируя на Зеленчуках, двинулась совершенно неожиданно для наших кордонов к р. Джегуте.

Соединившись здесь, отряд из резервных казаков Хопёрского полка с частью пехоты под начальством командующего Кисловодской линии подполковника Гана, двинулся навстречу партии, но горцы быстро переменили направление. Перейдя Кубань у Баталпашинской, вечером 23 числа ещё до прихода Засса, они пошли на Солёные озёра.Тогда Ган с хопёрцами и пехотой ночью выступил к станице Бекешевской, предполагая, что неприятель может напасть на эту станицу. «Но черкесы, встреченные у Бекешевской решительным отпором хопёрских резервов, прошли мимо и стремительно бросились по направлению к Кисловодской линии. Полковые команды, завязав перестрелку, нанесли им некоторый урон и задержали всю партию на продолжительное время. Черкесы, однако, сожгли кордонный пост, разгромили один из домов и захватили 5 человек в плен. Затем вся партия хищников, опасаясь наткнуться на какой-либо из наших отрядов, бросилась к горе Бермамыту, а оттуда на Кубань.

«Награды:

Всемилостивейше жалованныя хопёрским офицерам и казакам за подвиги мужества и храбрости, за отличия в делах с неприятелем и за понесённые труды и лишения в походах в период Кавказской войны 1778-1864 и во время Турецкой войны 1877-1878 гг.

26 сентября 1836 года

За храбрость и мужество при поражении сборища горцев, бывшего в набеге на Кисловодскую линию, пожалованы награды: майору князю Джамбакуриан-Орбелиани золотая шашка с надписью: «за храбрость», хорунжим Есаулову и Бирюкову — чины: сотника, уряднику Ивану Аверину — чин хорунжаго и казакам: Алексею Воропанову, Ивану Тупикину, Аеону Мельникову и Николаю Дьяченко — знаки отличия военного ордена IV степени».

В 1845 году в Хопёрском полку числилось 3385 служащих казаков. Служилыми считались все казаки от 20 до 45 лет, без разделения на строевых и льготных. В этом же году Николаем I были пожалованы чинам Кавказского казачьего войска «права и преимущества, присвоенные чинам русской армии», и все полки войска наделили землями, сообразно новому устройству.

В том же году из Хопёрского полка по Высочайшему положению «О Кавказском линейном войске» была организована бригада № 5 из двух полков: 1-го Хопёрского с полковым штабом в станице Александровской и 2-го Хопёрского в станице Баталпашинской. Строевой состав каждого полка определён в 6 сотен. При этом переформировании в каждой станице образовалась своя сотня. Каждая сотня имела свой значок из цветной материи, с изображением креста над полумесяцем и надписью: «С нами Бог!». Каждому полку был определён особый цвет обмундирования.

Казачьи офицеры уравнивались в чинах с армейскими. Звание хорунжий соответствовало прапорщику и корнету, сотник — поручику, есаул — капитану и ротмистру, войсковые старшины — майору. Кроме того, часто встречается в документах звание зауряд-хорунжий. Офицеры с этим чином считались ниже хорунжего. Они получали половинное жалование против хорунжего, но освобождались от повинностей: натуральных и денежных. Зауряд-хорунжие — это те, которые числились в полках сверх штата. Все изменения в личном составе генералов и штаб-офицеров казачьих полков стали объявляться в Высочайших приказах, относительно обер— (старших) офицеров в приказах военного министра с добавлением: «по Высочайшему повелению». Позже назначены были офицерам вестовые или «драбанты».

С выходом нового положения особое внимание уделялось строевому образованию и обучению молодёжи. С этой целью в станице Михайловской была создана военная учебная команда, а в каждом полку полковые школы на 50 мальчиков каждая. В школах преподавались: фронтовое образование казачьей линейной службы, Закон Божий, русская грамота, чистописание, арифметика, рисование. Для подготовки офицеров учреждены 24 вакансии в военных учебных заведениях.

В конце 1845 года введены станичные начальники. Офицеры. Они назначались, но в казачьих станицах всё держалось на обычаях и старых порядках, уважать которые был обязан каждый офицер и простой казак.

Самым тяжёлым у хопёрцев был Баталпашинский участок, открытый для вторжения врага. Кроме того, Хопёрская бригада охраняла Кубанскую линию, внутренние станицы и селения, почтовый тракт, Пятигорские минеральные воды. Ос обо опасным был 1846 год, поэтому не взяли из 5-й бригады ни одной сотни в действующие отряды, а наоборот, усилили двумя сотнями донцов, батальоном Кубанского егерского и двумя ротами Ставропольского полков, чтобы не допустить Шамиля в Закубанский край, Кабарду и на Кисловодскую линию. Эти меры оказались своевременными. Шамиль, боясь быть отрезанным нашими войсками, отступил в Чечню. Позже снова скрестят хопёрцы свои шашки с воинами Шамиля, Хадхи-Мурата и Таглика. Не успели казаки дух перевести, как через год появился один из ярых приверженцев Шамиля — Магомет-Амин. В 1849 году он собрал абадзехов, всех мирных горцев и бросился на станицы. Не один бой выдержали хопёрцы с полчищами Магомет-Амина, множество казаков полегло в схватках с ним, многие вернулись домой калеками, но хопёрцы выстояли. Страшным был последний бой у станицы Урупской. В этом сражении горцы были разбиты в пух и прах.

1-й Хопёрский полк начал своё существование в 1845 году. В него кроме потомственных казаков вошли 32 селения Ставропольской губернии. Бывшие крестьяне быстро переняли казацкий образ жизни, с успехом несли трудную походную и боевую службу в своей бригаде. Не раз отличались в боях. 25 июня 1851 года император Николай I пожаловал 1-му Хопёрскому полку простое знамя с надписью: «За отличную усердную службу». Хопёрцы не раз подтверждали, что достойны царской награды. В 1853 году они участвовали в деле под Башкадыкларом под командой полковника Камкова. Их храбрости не было границ. В. Толстов пишет в «Истории Хопёрского полка», что это же хопёрцы отбили у турок красную пушку — своеобразное турецкое знамя! Султан подарил красное орудие в знак своего расположения к анатолийской армии. «Хопёрцы дружно ударили на турок, которые уже не помышляли о победе, а только злобно отбивались и шаг за шагом уступали нам поле битвы. Сотник Фисенков настойчиво вёл сотню впереди, причём, кроме орудия казаки в жестокой рукопашной схватке взяли у турок ещё зелёное знамя. Противник потерял в этом бою около 6 тысяч убитых и раненых. С нашей стороны убито 317 и ранено 926 человек. Отбитое хопёрцами красное орудие было представлено главнокомандующему. Полковника Камкова наградили Георгиевским крестом». Благодаря трудам Василия Толстова, сохранились выписки из приказов о награждениях.

19 ноября 1853 года: «За отличие при сражении с турками при сел. Башкадыкларе пожалованы награды сотникам: Ивану Фисенкову орден Св. Владимира IV степени с бантом и Ефрему Борисенкову орден Св. Анны IV степени с надписью «за храбрость», хорунжему Михаилу Фоменко — чин сотника, уряднику Семёну Булавинову — вторая треть пенсии на знаки отличия военного ордена, урядникам Есаулову, Фоменкову и ещё трём казакам — знаки отличия IV степени».

После этой победы наши войска отошли на зимние квартиры в окрестностях Александрополя и селениях Тифлисской губернии.

Весной 1854 года Россия объявила Турции войну. Турки готовились к войне, строили укрепления и против 18 тысяч наших войск выставили 60 тысяч. Сюда прибыло вместе с русскими войсками 9 сотен казаков-линейцев. Полковник Камков командовал 6-сотенным полком, 3-сотенным — полковник Дмитрий Скобелев. Отец «Белого генерала» Михаила Скобелева — освободителя Болгарии. Под руководством самого главнокомандующего князя Бебутова 29 ноября была проведена рекогносцировка. Здесь произошла внезапная встреча казаков с вражеской конницей. Хопёрский казак Фёдор Кузьмин налетел на выскочившего вперёд всадника и срубил его, тот успел пулей ранить его в бок. Рана оказалась неопасной.

24 июля началось выдающееся сражение при Курюк-дара:

С Малки, с Терека, с Кубани
Довелось собраться нам,
Чтобы дали басурмане
Честь и место казакам.
Видно, турки в самом деле
Заартачились не впрок,
Позабыть уже успели
Прежде заданный урок.
Лезут с грозною замашкой;
Мы на встречу выйдем к ним
И казацкой острой шашкой
Память туркам подновим.
Для начала ради скуки
Мы потешимся слегка,
Чтобы их баши-бузуки
Распознали казака.
Вот тут знатная работа,
Мы потешимся сполна;
Где ни взглянь — у нас ворота,
А у них валит стена.
Вспомним трудное мы время,
Как нас вёл лихой Камков,
И как Скобелев правдивый
Службу правил казаков.
Не жалел за Русь, за Бога
Своей жизни никогда,
Хотя был с нами немного,
Будет наш он навсегда.
В память с турками забавы
Вспомним мы Курюк-дара.
Князю Бебутову слава!
Войску русскому ура!

В этом кровопролитном бою хопёрцы вместе с другими войсками рубились лихо и неустрашимо бросались на врага. Конь Скобелева был дважды ранен. Сотня есаула Фисенкова, несмотря на плотный ружейный и картечный огонь, отбила орудие, белый шерстяной штандарт, три шёлковых значка. «Офицеры и казаки в этом сражении выказали много доблестных подвигов мужества и храбрости, и каждый напрягал все силы, чтобы способствовать общему успеху боя», — пишет историк.

Жара. Устали лошади и люди. Турки в беспорядке отступили к Карсу, потеряв 15 орудий, 6 знамён, несколько значков и множество оружия. Три тысячи убитыми и 2018 человек пленными, не считая 12 тысяч разбежавшихся курдов и баши-бузуков. Наши потери — 3051 ранеными и убитыми. А вот награды за подвиг хопёрцам:

24 июля 1854 г.

«За отличие в сражении с турецкою анатолийскою армиею при сел. Курюк-дара, пожалованы награды есаулу Фисенкову — орден Св. Станислава IV степени с бантом, сотникам Борисенкову и Расторгуеву — чины есаула, Захарову — орден Св. Анны IV степени с надписью: «за храбрость», хорунжему Булавинову — Монаршее благоволение, урядникам Салженикину и Юрченкову треть пенсии на знак отличия военного ордена и урядникам Есаулову, Лобову, Маляеву, Ворпинову, Ростокину и Жукову — вторая треть пенсии на знаки отличия военного ордена и казакам Семёнову, Карпову, Яковлеву, Вишневскому, Кирееву, Юраеву, Языкову, Капельникову, Кисилёву, Зеленскому, Гущину, и Шведову — знаки отличия военного ордена IV степени и кроме того всем казакам обеих хопёрских сотен Высочайше пожаловано по 3 рубля каждому».

В 1879 году последовал Высочайший указ о назначении Шефом Хопёрского полка Великой Княгини Анастасии Михайловны: «Коему именоваться Хопёрским Ея Императорского Высочества Великой Княгини Анастасии Михайловны полком». Великая княгиня Анастасия Михайловна — почётная казачка станицы Суворовской.

Торжественно Россия отмечала 200-летие Кубанского войска. В связи с юбилеем последовал указ: «В знак особого Монаршего благоволения жалует Государь всея Руси двум комплектам Хопёрского полка новые Георгиевские знамёна, а 3-му простое с надписями на полотне знамён: «За верную двухсотлетнюю службу Хопёрского полка». Все знамёна с Александровскими лентами, с установленными на них надписями.

Николай II жалует казакам за их службу Отечеству из государственных имуществ казённые леса и земли. Жалует священные хоругви поколениям кубанских казаков и седой славе их предков: «Да послужат все царские милости сынам сынов их в укрепление искони присущих кубанцам духа, воинской доблести и самоотвержения на службу и на пользу Святой Руси».

В Хопёрском полку служили не только Солженицыны, Гетмановы, Корниенко, но и многие кавказцы. С ними дружили, роднились, воевали наши деды. Светлая память Алиму-Гирею, Адыку Афендову, князю Ивану Александровичу Дадиани, Зурабу Гужуевичу Аджиеву, Сергею Григорьевичу Улагаю и Камботу Тамбиеву, европейцам: Георгию Александровичу Емануелю и барону Михаилу Леонардовичу Унгерн-Штенбергу.

Не забудем героев Русско-Японской и Первой мировой войны, Георгиевских кавалеров: Илью Мельникова и Лаврентия Свидина из станицы Суворовской, Федота Вонюхова и Константина Шведова из Бекешевской, Степана Красникова из Передовой, Павла Гетьманова из Спокойной, Якова Турова из Зеленчукской, Василия Правоторова из Отрадной, Ефима Кунина из Удобной, Павла Шмыткина из Баталпашинской.

Хочу сегодня напомнить имена славных командиров полка, выдающихся воинов и полководцев: А.Ф. Педино, Н.А. Даркина, Ф.А. Круковского, В.Г. Захарова, Я.Д. Маламы. Кланяюсь до земли всем хопёрцам — участникам Великой Отечественной войны.

Прокатился по земле ещё один век. Век тяжёлых испытаний и перемен. Сколько народа уничтожено! Перебиты почти все казаки, но подрастающее поколение подхватило на свои знамёна героизм и славу дедов.

Как-то поздним вечером раздался телефонный звонок. Межгород.

– Скажите, вам ничего не говорит фамилия Чертиновы?

– Всё говорит. Откуда звоните?

– Живу в Петербурге, военный корреспондент. Проездом в Чечню. Услышал о вас, начал искать, добрался до Ессентуков. В запасе несколько часов.

– 

– Когда мы можем встретиться? Сейчас?

Через два часа передо мной стоял черноволосый молодой человек с голубыми глазами. Чистая белая кожа лица, румянец, правильный нос. Средний рост. Сдержанный. «Породистый, — подумалось, — казак». Володя Чертинов. Из истории семьи знает, что высланы были деды на Дальний Восток. Потом с мамой он жил в Кзыл-Орде, позже судьба занесла в Североморск. Женился в Петербурге. Есть сын. Ищет корни семьи. В какой-то старой книге увидел свою фамилию среди торговых людей России. Возле фамилии была приписка: «станица Суворовская». Уже работая военным корреспондентом, Володя бывал однажды в Чечне, но остановиться в наших краях не мог. И вот сидим мы глубокой ночью. Ровесник моему сыну рассказывает о своей жизни, а я ему о его предках. Показываю архивные документы:

– Смотри, в списках отставных хопёрских казаков в 1773 году в слободе Градской числится казак Яков Чертинов, он служил в Хопёрской команде с 1745 года по 1769 год. Ещё раньше фамилия ваша была — Чертины.

– Мне батюшка посоветовал переменить фамилию, потому что она от чертей произошла.

– Да откуда батюшке знать наши, казачьи премудрости? Есть ещё Чертовы, а история этих фамилий восходит к обычному слову — «черта».

В. Толстов пишет: «В половине 17 столетия южная граница Московского государства представляла огромное пространство, покрытое почти сплошными девственными лесами, а ближе к Азовскому морю и Дону необозримыми степями. Порубежными населёнными пунктами, через которые была положена черта от приходу воинских людей, в те времена считались города: Симбирск, Керенск, Шацк, Тамбов, Коротяк и Белгород. Далее черты городов нет».

– Так что Чертиновы жили на черте или на границе. Фамилию тебе менять грешно, твой род известный, фамилия славная. Чертины и Чертиновы — один род. И вот почему. Если спросить: «Ты кто?» — «Борисенко», а если: «Ты чей?» — «Борисенков». Почище бывало. Мужа записывали в станице — Клименко, а жену — Клименковой.

– Кстати, а ты знаешь, что само слово «станица» означает? Станица, первоначально, отряд конной разведки на степных рубежах Московии. Это слово появляется в исторических документах XVI века, как название казачьих служилых отрядов «для бережения от прихода воинских людей». Командирами были станичные головы. В 1571 году в Москву они вызываются со всей южной границы, или с черты. На основании показаний этих казаков Разрядный (Военный) приказ составил предварительную роспись для несения пограничной службы на юге страны. Это был первый устав пограничной службы. Позже на вольных реках: Дону, Тереке, Яике — слово «станица» приняло другой смысл. Так стали называться казачьи поселения.

Отпущенные нам Богом часы пролетели быстро, а через год Володя приехал в отпуск. Вместе с Сашей Савкиным, директором Суворовского музея, нашли они место, где были Чертиновы сады (10 десятин) и его родных в станице.

Однажды, на кладбище в Суворовской, наткнулись мы с Таисией Васильевной Чернолиховой на чугунный крест, установленный когда-то на могиле священника Фурсе. Большой, тяжелый, лежал он, скрытый густой сиренью. Попробовали поднять, да не тут-то было! Неподалёку увидели кости. Собрали и хотели их прикопать. Пошла я искать какую-нибудь железку. Дебри из сирени. Ни звука. Вот заросший мхом могильный камень, за ним крест, надпись осыпалась, а вот расколотая пополам плита. Счистила землю и мох: Чертиновы! Приедет, Бог даст, Володя, поднимем камень.

В этот день нам ещё повезло. Нашли две забытые могилы. Памятники на месте захоронения Георгиевского кавалера сотника Луки Перепеловского и Александра Ильина. Умер Ильин в 1900 году. Это его посылала станица на коронование Николая II. Могилы заброшены, прервалась связь времён, и те же Перепеловские, бывая на кладбище, даже не знают о том, что их предки покоятся здесь, рядом.

А сколько в станице Ильиных? Почему же потомкам не привести в порядок могилу своего предка — старшего урядника Ильина? Очерствели наши души, если проходим мимо могил равнодушно. Пора казаки, выйти из оцепенения, иначе нам не подняться. Один из самых варварских способов уничтожения людской памяти — разрушение некрополей. Слава Богу, наконец казаки в Суворовской запретили захоронения на старой части кладбища и объявили его мемориальным.

Тупикины, Иноземцевы, Тютюнниковы, Крымцевы, Фоменко, Колесниковы.

Сколько вас в наградных листах, а сколько в списках убитых, раненых и замученных... Чем больше узнаёшь, тем больше вопросов.

В Гражданскую, в сентябре 1920 года, красноармейцы заживо сожгли в Суворовской триста казаков. Кого постигла такая страшная участь? По ком выплакали глаза отцы, матери, дети? До сих пор об этом жутком событии говорят в станицах шёпотом. Рассказывал мне Иван Яковлевич Супрунов, старейшина Терского казачьего войска, что в Суворовскую привезли и карачаевцев, и абазин, и других горцев из аулов, но больше всего было казаков из Бекешевской, в их числе был его родной дядя. Горцев сразу отделили от основной части и через некоторое время отпустили, других казаков отправили в порт Петровск и утопили в Каспийском море, а триста человек сожгли живьём в доме священника. Теперь здесь здание электросети и на нём мемориальная доска о том, что здесь было сожжено тридцать человек. Это не так. Поверить в то, что заживо сожгли триста казаков трудно, но надо. Это правда, подтверждённая многими свидетелями.

Тарановы, Тарасковы, Василенко, Чеботарёвы, Семёновы, Козловы, Беликовы.

Стою на кладбище предков. Оно у нас на возвышенности. Отсюда видна вся станица. Распростёрлась она вдоль Кумы, Дарьи, Тамлыка. Рядом новая церковь радует свежестью красок. Праздник в Суворовской. Вдруг откуда-то полилась наша, хопёрская:

Той дорожкой проходили
На пост братья-казаки,
Бурки чёрные мелькали,
Чуть белели башлычки.

Дрогнуло сердце и замерло в ожидании следующего куплета:

Вдруг догнал казак с пакетом,
Он догнал и передал,
Чтоб Морозов, сотник, разом
Наш Хопёрский полк собрал.

Соберёмся, братья казаки! Допоём вместе со своими детьми и внуками!



Послесловие.

Мною в настоящей книге использованы труды историка Василия Григорьевича Толстова. Кубанский казак, генерал-майор. Родился в 1857 году в станице Темижбекской Кубанского казачьего войска. Окончил Ставропольское юнкерское училище. Служил в 1-м Хопёрском и 1-м Кубанском полках. Был командиром 2-го Кубанского полка. До 1917 года атаман Кавказского отдела Кубанского казачьего войска. Умер в Югославии в 1935 году в сербском монастыре Хопоно.

Василий Григорьевич — участник сражений и многих событий. Он был необыкновенно трудолюбив и талантлив. В.Г. Толстов написал книгу «История Хопёрского полка Кубанскаго казачьяго войска 1696—1896 г.г.» Издана она была в Тифлисе в 1901 году. Тираж 500 экз. Затем он пишет «Памятку Кубанского полка». Книги Толстого большая редкость, поэтому доступны не каждому. Писатель поражает обилием исторического материала, достоверностью изложения. ВТ. Толстов приводит в книге песни хопёрских казаков. Они настолько самобытны, красочны, что я решила привести их в текстах. Песни написаны участниками событий, простыми людьми. В них зачастую нет рифмы и больше похожи песни на былины, сказы, чем и дороги они для нас. Целые картины прошлого нарисованы. Идут казаченьки ново-хопёрские дороженькой широкой, да неезженой. Свои дротики, штуцера в руках несут. И кони у них притомлённые в поводу, и платье у них прикровавленное и раненые есть. Значит, идут на Кавказ с боями. Не унывают казаки, потому что впереди командир. Идёт полковник пешком, хотя мог бы в экипаже ехать или верхом на лошади. Так нет! Идёт вместе с сослуживцами, не делает для себя никаких поблажек. И саблю в руках несёт. Неудобно идти с саблей на боку. Бьёт по ноге, за бугорки цепляется. Отстегнул бы её да и отдал ординарцу. А какой он командир без оружия? На руках несёт...

Это песни наших предков. Неужели они недостойны памяти?



Славен внук, как славен дед


Сегодня в станице Суворовской на площади среди голубых ёлочек стоит памятник. На мраморном пьедестале бронзовый бюст великого полководца А.В. Суворова. Он поставлен казаками станицы на месте памятника Ленину. На въезде в станицу на высоком холме вознёсся Поклонный Крест. Несколько улиц названы именами старинных и самых заслуженных родов. Есть теперь улица Скворцовых, Свидиных, Польских, Лобовых, Перепеловских. Я думаю, что главе администрации и атаману станицы Суворовской Новохацкому В.Г. и другим подвижникам: братьям Савину А.М. и Савину А.М., Асанову Н.В., Хохлову В.И., Жендубаеву М.И., Омельченко А.И., Смолкину Ю.А., Соловьянову М.Г., Григорову Ю.В., Малютину Л.Г. зачтётся этот подвиг не только на земле, но и на небесах. Отдавая дань прошлому, в Суворовской решили назвать улицы именами известных казаков.

Вначале хотели назвать улицы именами конкретных героев: Скворцова Михаила Алексеевича, но не менее заслужен Алексей Васильевич, а Георгиевский кавалер Степан Скворцов!? Если назвать улицу именем Ивана Гавриловича Свидина, то как же забыть Михаила Ивановича, а Егора Гавриловича и прочих. У Лобовых героев вон сколько! Вот и пришла правильная мысль назвать улицы именами целых родов, чтобы отдать дань памяти всей фамилии.

Я стояла на Всенощной в станице Суворовской. Здесь мало осталось старинных родов. В основном иногородь да инородцы. Ждём начала службы. Вдруг появились пятеро парней в армейской форме. Один из них в казачьей. Тихо переговариваются. Подошла:

— Откуда, казаки?
—
— Из «Карла Маркса».
—
— Чьи будете?
—
Назвали две фамилии. Одна мне неизвестна, но другая — Помазановы — знаменита. Гвардейцы, с особыми заслугами перед Родиной.

Когда-то их предки ходили в другую церковь. Она стояла на кладбище значительно выше, на бугре. Возвращались казаки из похода и, немного отдохнув, торопились в церковь. Одни шли в большую, на площадь, а другие сюда — в маленькую, больше похожую на часовню.

Как сообщается в справочнике за 1910 год, станица Суворовская относилась к Баталпашинскому отделу Кубанского казачьего войска. Населена была казаками Хопёрского полка. Общественной земли 32 тысячи 652 десятины. Жители занимаются садоводством и огородничеством. В 1910 году 170 семей переселились на дополнительный надел и возле станицы Выселки, в Краснодарском крае основали станицу Ново-Суворовскую.

С 1911 года в Суворовской приёмный покой, участковый врач. Казанская церковь построена в 1902 году. Как говорил отец Александр (Багриенко), умерший в Таджикистане, не было краше этой церкви во всей России. Видна была церковь из Ессентуков, а колокол слышно, под ветер, за 40 верст. Состав притча: 2 священника, 1 диакон, 2 псаломщика. К Казанской церкви приписана Софийская. Две церковно-приходских школы при Казанской церкви. Мужская и женская. При Софийской церкви была ещё одна.

Население 10 тысяч 496 душ. 1576 дворов. Рождений — 573, браков -84, смертей — 250. Преобладающая национальность — великороссы с малороссами, да персияне с калмыками. Несмотря на это, суворы представляли большую сплочённую семью. Инородцы были крещены и слились с русскими.

Все казаки были равны в правах. По свидетельству В. Толстова, в Хопёрском полку не было господствующего сословия. Офицеры и чиновники вышли из общеказачьей среды, связь на этой почве не разрывалась между офицером и рядовым ни на службе, ни дома, ни на льготе. Офицер был лишь лучшим из казаков и в повседневной жизни ничем: ни обстановкой, ни привычками, ни отношением к труду от них — не отличался.

Если бы все десять с половиной тысяч Суворов выжили и не было бы войн, казней, голода, высылок, сколько бы было в станице Писаревых, Чертиновых, Ос троуховых, Рыбасовых, Майгуровых?! Какой бы сейчас была станица, если бы не «достижения» наших властей?! Ушла жизнь былая, как вода в Куме. Только что через Куму переплывали, а теперь к Харечкиной круче «по воде аки по суху»...

Откуда же название такое у кручи? Поспрашивала у местных знатоков. Пожимают плечами, а ответ в архиве оказался. Харечкины — первопоселенцы. Видимо, кто-то из них стоял в охранении здесь, на круче, когда рыли ров, да городили ограду.

В 1825-30 -х годах тут уже жили Подсвировы, Жендубаевы, Васильевы, Косякины, Ткачёвы, Скворцовы, Захаровы — те, на которых держалась честь и достоинство Хопёрского полка, а значит, и слава России. Недаром в Кубанском войске их называли линейцами, подчёркивая, выделяя их из остальных казаков. Отличались хопёрцы особой отвагой. При взятии Карса казак Мельников награждён Георгиевским крестом IV степени, за взятие крепости Ардаган уряднику Григорию Перепеловскому присвоен чин зауряд-хорунжего. Это было в 1828 году. В 1829 году за взятие турецкой крепости Байрут хорунжие Перепеловский и Щёкин — орден Святой Анны III степени. За отражение натиска горцев на Кисловодскую линию в 1836 году Ивану Тупикину, Леону Мельникову, Николаю Дьяченко — Георгиевские кресты IV степени.

Суворы вы мои, суворы! Сколько же вы выстрадали, где вы только не были! Какой документ по истории Отечества не открой, везде вы. Вся земля косточками казачьими посыпана, да щедро кровушкой полита.

Где бы ни был казак, в какой бы земле ни бился с ворогом, дома, в милой сердцу Суворовке ждали его родимые мать-отец, да жена с детьми. С Харечкиной кручи запоминаешься ты навек тому, кто здесь родился. Всегда ты стоишь перед глазами. Весной, утонувшая в садах. Летом, звенящая пчёлами и зноем. Осенью, пахнущая спелыми яблоками. Зимой, притихшая, как невеста, укутанная белым пуховым платком.

Не одну слезу пролили по тебе, родная станица, те, кто не смог вернуться домой, — растерзанные дети твои. И куда бы ни бросала их судьба, всегда у казаков с собой была родная земля. Мать шила мешочек, насыпала землю, и носил её казак вместе с нательным крестом. С этой землёй уходили казаки в свой последний путь.

У Андрея Григорьевича Шкуро в «Записках белого партизана» читаю, что в Суворовской по его приказу арестовали знаменитого гвардейского казака — станичного комиссара. Шкуро приказал его расстрелять, но казаки вступились за своего атамана. Они рассказали грозному полковнику, что атаман 15 лет служил в Конвое Его Императорского Величества, что он Георгиевский кавалер, что нет в станице ещё такого же трудолюбивого и радетельного хозяина. «Он был хорошим атаманом, — говорили старики, — когда же большевики назначили его атаманом, то заступался за нас и не давал в обиду. Оставьте его по-прежнему атаманом». «...Я приказал, — пишет дальше Шкуро, — привести арестованного. — По просьбе стариков, — сказал я ему, — освобождаю вас от наказания за службу у большевиков и вновь назначаю вас станичным атаманом, примите, однако, обличие, привычное казаку. Через мгновение славный старик появился в синей черкеске гвардейской сотни Конвоя Его Величества, с многочисленными медалями. Его радостно приветствовало население».

Это был мой прадед Михаил Ферапонтович Лобов. Отпустил Шкуро с миром атамана, но дни его уже были сочтены. Снова пришли красные, сразу схватили нашего прадеда и поволокли привязанным за конём по станице. Кто-то из местных успел сообщить об этом командиру красногвардейского отряда Михаилу Герасимовичу Ильину. Прыгнул он на коня, догнал лошадь, обрубил постромки. Поднял, понёс. Жив ещё. Слава Богу! Грех-то какой! Крестным отцом доводился ему Михаил Ферапонтович. С сотником Иваном Лобовым — сыном атамана воевали они на Туретчине. Оба Георгиевские кавалеры.

Развела их судьба, Иван Лобов ушёл в Белую армию, а Михаил Ильин — в Красную. Рассказывает Елена Михайловна Свидина — Лобова:

— Страшное было время. В Гражданскую то красные, то белые. Стрельба, кровь, паника. А мы же дети. Не можем ничего понять. Заняли станицу красные, стал к нам на постой красный командир. По двору Феденька бегает, четырёх лет.

– А твой папа где?

Ну, Федя и доложил:

– Красных чертей поехали бить.

– Улыбнулся командир и говорит:

— Мамаша, когда ваши отступают, пусть мальчонку с собой берут. Дураков сейчас много, могут ребёнка зарубить.

Но Федя никогда не отступал. Он орал, отбивался и оставался с бабуней. Как только всадники появлялись на краю станицы, пулей летел к бабушке с белой и алой ленточкой. Она прикрепляла их к шапке внука, учитывая политическую и военную обстановку.

Капитан кавалерии Фёдор Иванович Лобов прошёл свой ратный путь в боях не только с фашистами, но и с японцами. Война для него закончилась в 1947 году.

Родной тётей ему доводилась Александра Григорьевна Никитина. Отец и дед служили с моими предками в одной сотне. Породнились, отдав дочь Елену за моего деда Ивана Михайловича. У Григория одни девки, певуньи на всю станицу да красавицы. Только Шура среди них — маленькая, худенькая и лицом в Ильиных. Смуглая, черноволосая. Отлично училась в Баталпашинской гимназии, умная, памятливая.

Неспокойное было время. Девятнадцать раз переходила станица из рук в руки. Пришли белые со Шкуро. После непродолжительного отдыха решил Андрей Григорьевич устроить смотр своим войскам. Доволен остался. Что строй, что рубка, что вольтижировка. Закончили джигиты показ своего мастерства, как вдруг на поле вылетел казачонок. Маленький, легкий. Как пушинка летал он под конём, хватал с земли предметы и рубил лозу на зависть. Ахнули казаки: чей же это сынок блеснул? Шкуро подозвал джигита и подарил свой наган на память. Никто не узнал Шурку, но на плацу был её отец — Григорий Никитин. Вояка, гвардеец. Молча смотрел он на Шуркины художества, а когда приехал домой, сёк её до полусмерти. За то, что нарушила казачий обычай, за то, что принародно утёрла нос казакам. Девка, а туда же: я не я. Ночью тихо вывела Александра коня, садами, огородами прокралась за станицу и помчалась куда глаза глядят. Догнал отец с казаками дочь в Екатеринодаре. Она отпросилась по нужде и пропала.

Попала Александра Григорьевна в Первую Конную к Будённому. Комиссаром прошла Перекоп, Среднюю Азию. Женщина. О чем мечталось ей, как жилось? И жилось ли в том аду, куда так безжалостно и жестоко бросила её судьба?

В станицу приехала вся в коже, с маузером на боку. Стриженая!!! С папироской в зубах!!! Ни дать, ни взять — мужик! Это было в начале 30-х годов. Пришла домой, а отец не принял. Большевичка. Против своих пошла! Ничто не помогло: ни мольбы матери, ни слёзы сестёр. До конца своих дней не простил отец дочь.

В семье об Александре Григорьевне знали, что, дескать, в 1937 году она жила в Душанбе, а когда начали сажать и расстреливать её товарищей по партии, пришла в Таджикский ЦК ВКП(б) и сдала партийный билет. Разочаровалась ли она в великой идее, за которую боролась всю свою недолгую жизнь? Почему осталась жива во время чисток? Ведь таких, как она, смелых, расстреливали почти всех. Эти мысли много лет сверлили мне мозги. Слишком туманно всё было. Вспомнились её рассказы о том, что работала она кассиром, как укусил её скорпион где-то в горах, как её выхаживали таджики, как напала банда, как сбросили её на дно глубокого ущелья. Рассказывала она нам о себе, да не договаривала.

Наконец несколько лет назад добралась я до Москвы и попала в архив Красной Армии на улице адмирала Макарова. Люди там работают замечательные! Искренне хотели помочь. Кроме фамилии у меня ничего не было. В какой части служила? Были ли правительственные награды? Вопросов много, ответов нет. И вдруг попалось дело с приказами о присвоении званий в 1936 году учащимся разведшколы Главного разведывательного управления Красной Армии. Я прочла несколько раз, потому что глазам своим не верила. Она! Шурка! А раз так, то есть послужной список! Значит, есть биография. Ура! Да рано обрадовалась. Дело оказалось не простым. Теперь надо связываться с очень серьёзной организацией — Главным разведывательным управлением Министерства Обороны. Думаю, за давностью лет, можно будет получить сведения об Александре Григорьевне Никитиной, так как прошло после её смерти больше полувека.

Не было у неё ни мужа, ни детей, ни кола, ни двора. Из имущества: комиссарская кожанка, галифе, гимнастёрка, да шевровые сапоги. Эти вещи не давали покоя моему младшему брату. Он всё норовил их стащить и в укромном местечке примерял то одно, то другое. Конечно, для трёхлетнего карапуза это было трудом непосильным, поэтому Шурины вещи находили то в сарае, то в огороде, то за домом. Предметом особого внимания братца была чёрная фуражка. Стоило Шуре переступить порог, как братик начинал приставать:

– Тюля, подай фуяську!

– Нет, не могу. У меня же другой нет, мне не в чем ходить. Вот помру, тогда её тебе отдадут.

– А когда помёшь?

– Уже скоро.

Мы, дети, обожали Шуру, когда она садилась у печки поздним вечером. Огня не зажигали. Трудно было с керосином после войны. Попыхивала Шура папироской, и в наши души лился её голос. Часами мы слушали сказки. Им не было конца. Видимо, истосковавшаяся по детскому теплу душа, складывала их на ходу. Сколько ни просили мы её рассказать о себе, Шура отмалчивалась, лишь курила одну папиросу за другой. И молчала.

Сбылось проклятье отца. Ничего не осталось на земле от Шуры Никитиной. Ничего. На кладбище в Душанбе холмик без каких-либо намеков на то, что здесь лежит казачка из славного рода Никитиных. И была ли девочка?.. Прости, Господи, и белых и красных.

Войны одна за другой. Нет им конца. Закончилась Гражданская. Вздохнуть бы, оглядеться. Ан, нет. Снова террор. Убийства. Смерти.

Андрей Павлович Бекичев. Родной брат моей прабабушки Анны Павловны Бекичевой. Красавец. Умница. Богатырь, с огромными ручищами. Больше всего на свете любил свою станицу, сад и пчёл. В коллективизацию получил десять лет лесоповала в Архангельской области и вечное поселение в Таджикистане. Знаменитым мичуринцем стал в ссылке Андрей Павлович. Иосиф Сталин за трудовые успехи жал ему руку. Умер в возрасте ста лет в Регаре. Вот уж воистину: «Терпение и труд всё перетрут».

Сын его Иван Бекичев в канун войны окончил пединститут, ушёл добровольцем на фронт. Воевал четыре года, а погиб после войны, наступив на мину.

Другом у него был Михаил Леонтьевич Свидин. Мобилизовали в продотряд. При конфискации продовольствия многодетной семье оставил совсем немного картошки. Арестован. Пять лет тюрьмы. По этапу отправили на Дальний Восток. Здесь он прошёл свои «университеты». Рассказывал жене Михаил Леонтьевич, как в 1934-35 -х годах нагнали к ним на строительство водопровода в Ново-Николаевск украинцев. Умирали они от голода, пухли, болели. Больных сносили в барак, потом поджигали. Чем не Хатынь? Только масштабы!..

«Столько, — говорил Свидин, — замучили людей, что если бы тела уложить, то хватило бы до Москвы». Слушаю, а у самой жуть ползёт по сердцу. Понадобился Михаил Леонтьевич Родине в 1941 году. Ранен был в 44-м в легкое. Двое суток пролежал на льду. Умер в Ташкентском госпитале, а могилы нет. У нас все они «братские», а значит НИЧЬИ. Лежат в них братья по горю-несчастью. Понастроила «благодарная родина» на кладбищах многоэтажек, фабрик, заводов, пивнушек, дискотек. Горько. Так и с нами будет, если не пройдет чума сердца, если не вернём память.

В архивах почти нет наградных листов, чтобы не ударила в глаз родная или знакомая фамилия. Вот и Найдёновы нашлись, и Золотарёвы, и Знаменские. Есть в архиве сообщения об их предках. Трудно восстановить цепочку их родословной, но начало есть.

Отыскались суворовские казаки Алексей Гаврилович Жуков из Петербурга и Галушкин Виктор Иванович из Ново-Суворовской. Их привёз ко мне Юрий Николаевич Свидин. Эти встречи, общение с казаками дают возможность проследить, утрачены моральные качества или нет потомками казачьих родов. Может, и есть неприятные случаи, но они настолько редки, что говорить о них не стоит. В основной своей массе потомственные казаки остались теми же воинами Христовыми, что и их славные предки. Это позволило мне назвать статью: «Славен внук, как славен дед». Не от гордыни, не из желания приподнять свой народ над другими. Название подтверждено историческими данными и многими наблюдениями. Я не оговорилась, назвав казачество народом — это непреложный исторический факт. Есть народ украинский, есть народ белорусский, был и есть казачий народ. Как и все вышеуказанные народы, казаки часть русского, со своей территорией (в прошлом), со своими обычаями и языком. Обидно, что при последней переписи только 140 тысяч человек назвали себя казаками, хотя в казачьих обществах и войсках на учёте цифра во много раз больше. Нет точности в сообщениях о количестве казаков в дореволюционное время. По одним данным 4,5 миллиона, а вот из Америки мне прислали другую цифру: около 8 миллионов! Неизвестно, какие категории казаков учитывались. В каждой семье в нашей станице было в среднем шесть — семь детей, рождались больше мужчины. На 12 мальчишек приходилось три — четыре девочки. Вот нашли Свидины свооих предков Дениса, Илью и Гаврилу. Нельзя ставить точку. Надо искать дальше. Род славный, заслуженный. Есть где-то, ждут своего часа архивы. Не поленилась я покопаться в Краснодарском краевом госархиве и попались мне послужные списки ещё троих Свидиных, служивших в Конвое Его Императорского Величества. Виктор Иванович Лихоносов говорил: «Да я за 10 лет весь архив перебрал. О Свидиных там больше ничего нет!» Ну и представьте себе сцену, когда он увидел послужные листы! Нельзя переоценить работы В.И. Лихоносова по истории Кубанского казачьего войска, в частности по истории нашей станицы Суворовской. Они с Юрием Николаевичем Свидиным сделали великое дело — потянули за одну ниточку и нашли своих предков, а рядом всплыли многие другие наши станичники.

Гаврила Свидин получал монаршее благоволение, а его потомок из станицы Суворовской Николай Николаевич Свидин за мужество и храбрость, проявленные в боях с душманами, награждён орденом Красной Звёзды, медалями «За отвагу», «За мужество». Не укатились яблоки далеко от яблоньки.

Навеки уснул во Франции, в Страсбурге, Николай Михайлович Свидин, который до последнего вздоха мечтал хоть одним глазом взглянуть на родительский дом, испить воды из родника у Кумы. Какой же любовью и тоской по родным местам пронизана его книга: «Секрет Николая Свидина», в русском издании — «Тайна белого офицера».

Я никогда не забуду полные слёз глаза Анастасии Михайловны Лобовой, оказавшейся в Душанбе:

– Ася, поехали со мной в станицу, родных повидаем, могилы отыщем.

– Поехать можно, но как уезжать?!

«Как уезжать?..» Это снова и снова умирать, расставаясь с родной землёй, со своими близкими. Снова и снова разрывать сердце на части. Что чувствовали вы все, расставаясь с родной станицей, с матерью-землёй, вскормившей вас? А то же, что и несчастное дитя, которое навеки, насильно отрывают от родной матери. Ужас расставания, страх перед неизвестностью, горе, бесконечные муки, вечное сиротство.

Спросите у Таисии Васильевны Ткачёвой, родители которой вывезены были, в чём стояли, в станицу Петропавловскую, на верную гибель. Спросите тех, кто пережил своих крошек братьев и сестёр, умерших от голода в Сибири, что они испытывают, приезжая в Суворовку?

В ссылке, в Средней Азии, умер Иван Булавинов. Десять лет тюрьмы получил участник Великой Отечественной войны его брат Николай. Срок отбывал на Курильских островах. Осуждён после воины. Нет следов Щёкиных. Пропали. А какой был большой и знаменитый род! Ну а те, которые покоятся на кладбище в станице? Сбили крест с памятника майору Косякину. Валяется в кустах надгробье Перепеловских. Кучей хвороста завален один из красивейших памятников Мельниковым. Забелён кем-то множество раз большой крест. Посыпалась известь под металлической щёткой, а там: Бекичевы: Григорий, Василий, Параскева, Василий.

Почему забелён памятник, и не один раз? — Страх. Генетически наследуемый страх. Его несёт клетка через поколения. Ужас прошлого не даёт покоя. Мне пришлось беседовать с внуком одного из последних гвардейцев Конвоя Его Императорского Величества. Дед прожил страшную жизнь, прошёл все муки ада, умер от ранения в Кисловодском госпитале во время Великой Отечественной войны. Попросила переснять фотографии, но получила отказ. Боятся люди повторения террора, никому больше не верят, не признаются, что казачьего роду, потому что гарантий нет.

Как-то меня попросил Владимир Николаевич Фенёв собрать землю с мест расстрелов, казней, боёв, со старых казачьих могил, чтобы поместить её в специальную капсулу у памятника репрессированным и убиенным казакам в Кисловодске. В Бекешевской я обратилась к историку Александру Пивоварову, а в Суворовской к Николаю Васильевичу Асанову. Пошли мы на кладбище и первым долгом взяли землю у разрушенной церкви. Здесь похоронен был полковник Илья Васильевич Лобов, на средства которого строилась эта церковь. Тут же покоился священник Крылов. Затем мы решили взять землю у самого старого креста. В поисках наткнулись на крест, который глубоко ушёл в землю. Сирень так заполонила его, что пришлось вырубать с корнем. Немного очистили памятник и увидели буквы, выбитые неумелой рукой. Появился интерес, и мы решили крест откопать. На следующий день со мной пришли Иван Иванович Асанов и Юрий Иванович Лобов. Крест большой, тяжёлый. Попотели ребята, и вдруг читаем: «Здесь покоится ст. урядник Лобов Василий». На кресте ниже выбит Георгиевский крест, ещё ниже чёткая надпись: «От Стрижакова». Когда поставлен крест? Дат нет. Почему Стрижаков сделал последний подарок моему пращуру? Закрыл ли он его в бою, выручил ли из плена или был односумом? Неизвестно.

Нашла я документы в архивах, наградные листы, а могилы утеряны. Уже совсем отчаялась. Сколько лет искала могилы, расспрашивала станичников, никаких вестей. Этот крест — подарок судьбы. Здесь мои родные: дедушка, прадедушка. Наконец-то мы встретились. Какой-то «мудрец» тут же мазнул по кресту белой краской, но я не в обиде. Время пришло, когда нет ничего святого и праведного. Не знал, не понял, не догадался, на что он руку поднимал. Этому кресту не меньше 130 лет. Сколько за эти годы здесь народу побывало, сколько гроз пронеслось, а он стоит назло врагам и стихиям! Где вы, потомки Стрижакова, того, что сотворил такой памятник моему пращуру? Светлая память им обоим.

Расстрелян в Гражданскую в посёлке Энем Краснодарского края Иван Свидин. Совсем молодой человек. Тысячи казаков там полегло. Поехали мы искать место расстрела с Юрием Николаевичем Свидиным. Оно описано его отцом Николаем Лаврентьевичем в амбарной книге. Кружим, ищем, а всё не то. Изменилась с годами местность. Вдруг мотор заглох. Вышли из машины. Говорю Юре: «Давай землю возьмём здесь». Взяли землицу, сели в машину. Как ни в чём не бывало завёлся мотор и мы поехали, всё больше и больше удивляясь происшедшему. Как будто следят они за нами, невинные жертвы страшной бойни, и ведут, указывают путь, постоянно напоминая о себе нам, внукам и правнукам расстрелянного прошлого.

С древности, испокон веков, дети у казаков носят имена дедов. Бывало в семье по два Николая или Ивана. А как же быть исследователям, историкам, если во всех битвах участвуют: Лисицыны, Сеньковы, Верховцевы, Дуньковы, Крымовы, да одно и то же имя у деда и внука?

Передо мной Высочайший указ от 25 июля 1800 года.

«Государь Император указал произвести в есаулы поручиков: Миронова, Найдёнова, Ярова и Косякина, в сотники прапорщиков Ткачёва и Борисенкова». В ту пору жили они в станице Ставропольской, а с 1825 года переселились на Куму. При переселении перевезли с собой церковь Казанской Божией Ма тери, но в 1896 году она сгорела. На месте сгоревшей деревянной церкви в 1902 году построили кирпичную. В 1936 году богоборцы её взорвали, и только через 60 лет выяснилось, что один из станичников сохранил несколько десятков оплавленных кирпичей. Из них станичники собрались поставить часовенку на кладбище. Дай, Господи, чтобы всё удалось.

В настоящих битвах и тревогах проходила жизнь у казаков, они несли кордонную службу, изматывающую всё население напряжением сил и нервов.

Это случилось в 1828 году. «По дороге из станицы Баталпашинской есть курган у Солёных озёр. Здесь, по преданию, воспитанник убил своего аталыка — воспитателя», — пишет В. Толстов. Страшная легенда ходила среди черкесов, связанная с этим преступлением. Ежедневно после захода солнца появлялась на кургане тень убитого аталыка. Она бросалась с воем и криком на проезжего или прохожего и замучивала до смерти.

Будучи на охоте, казак станицы Суворовской, урядник Хопёрского полка Переверзев уснул у кургана, а когда проснулся, услышал голоса, в которых узнал своих кровных врагов. Их было более десяти. Закипела казацкая кровь. Он вспомнил легенду и решил воспользоваться суеверием людей, благо был одет в белую черкеску и лошадь была белой масти. Черкесы неожиданно наехали на курган и подняли головы. На вершине, ярко освещенной луной, стоял призрак и глядел на них. Горцы оцепенели, а потом в диком страхе бросились наутёк. Переверзев, гикая и крича, несся за ними следом.

Отваге суворовских казаков не было границ.

Вот ещё одна выписка из Краснодарского краевого государственного архива. Фонд 396, опись 1, лист 634-635.

О кавалерах Георгиевских крестов 1872-74 гг.

войсковой старшина Перепеловский   4 степень (Уманский полк)

отставной войсковой старшина Василий Фоменков 4 степень

(Урупский полк)

есаул Илья Лисицын 4 степень

есаул Илья Лобов 3 и 4 степень

хорунжий Филипп Фоменков 4 степень

урядники:

Дмитрий Абдулов 4 степень

Тимофей Борисенко 4 степень

Станислав Безбородое 4 степень

Никита Гнутов 4 степень

Тимофей Гетманов 4 степень

Егор Дьяченков 4 степень

Карп Дульков 4 степень

Степан Есаулов 4 степень

Пётр Жутков 4 степень

Дмитрий Звиряев 4 степень

Егор Захаров 4 степень

Никанор Знаменский 4 степень

Михаил Ильин 4 степень

Фёдор Ильин 4 степень

Пётр Киселёв 4 степень

Константин Лобов 4 степень

Иван Лоскутов 4 степень

Гаврило Мищенко 4 степень

Давид Мищенко 4 степень

Иван Мельников 4 степень

Алексей Михайлов 4 степень

Афанасий Никитин 4 степень

Пётр Павлинов 4 степень

Иван Птахин 4 степень

Пётр Рябых 4 степень

Иван Сеньков 4 степень

Иван Свидин 4 степень

Иван Скворцов 4 степень

Яков Тупикин 4 степень

Яков Шамайский 4 степень

Казаки:

Тимофей Васильев 4 степень

Василий Гетманов 4 степень

Степан Есаулов 4 степень

Семён Жуков 4 степень

Павел Захаров 4 степень

Иван Ильин 4 степень

Павел Колесников 4 степень

Конон Лисицын 2, 3 и 4 степень

Гавриил Лисицын 4 степень

Егор Нечаев 4 степень

Михаил Остроухов 4 степень

Даниил Птахин 4 степень

Иосиф Сеньков 4 степень

Егор Фенев 4 степень

Михаил Фоменков 4 степень

Подписи: атаман А. Мельников пом. атамана Булавинов за писаря Ильин.

Шли годы. Обрастала станица домами, хатами. Пахала, сеяла, разводила скот. Славилась Суворовка садами, бахчами и виноградниками. В Краснодарском архиве писатель В.И. Лихоносов обнаружил интересный документ. Приговор станицы от 2 декабря 1884 года: «Находясь в числе 342 домохозяев, в присутствии урядника Остроухова — атамана станицы, единогласно постановили: просить Его Высокоблагородие господина Заведующего войсковыми и станичными лесами, относительно обращения Верхне-Кумского лесного участка под садоводство, т.к. участок пользы не приносит, а представляет удобную почву для садоводства». И личные подписи Ильи Знаменского, Петра Беликова, Савелия Савельева, Ивана Слюсарева, Михаила и Матвея Чеботарёвых. Всего 252 подписи расшифровали мы с Н.В. Асановым. За проявленную инициативу получили суворы благодарность от начальства.

В России была традиция: ещё до восшествия на престол будущие цари знакомились со своим государством, чтобы иметь о нём представление. Александр II, будучи наследником престола, в своё время посетил Дальний Восток, Сибирь. В октябре 1846 года Цесаревич Александр путешествовал по Кавказу. Из Керчи в тот год он поехал по Кубани, на Прочный Окоп, а затем последовал на Куму, потом на Терек. В Баталпашинской, нынешнем Черкесске, хопёрцы имели счастье угощать Его Величество обедом, а в Суворовской Цесаревич остановился на ночлег. Станичники имели возможность ему представиться и конвоировать до Пятигорска.

Много лет назад довелось мне прочитать роман Валентина Пикуля «Баязет». Это его первое произведение. Роман исторический. Тут я наткнулась на фразу: «Ожогин я, Дениска. Мы из станицы Суворовской». Валентин Пикуль, поражённый подвигом защитников Брестской крепости, решил узнать, было ли что подобное в истории России, и наткнулся на документы, где рассказывается об осаде Баязета. Некоторые имена в романе вымышленные, как у Дениски Ожогина, некоторые немного изменены, другие верны.

Пришло и моё время. В Краснодарском государственном архиве приняли меня как родную, с открытым сердцем. Директор А.М. Неволина, работники архива А.А. Соколова, В.И. Шкуро, Э.М. Ефимова-Сякина, А.М. Сичевая, С.Г. Темиров, С.В. Самофтор. Нет человека в этой организации, который бы не бросился мне на помощь. Особая благодарность АА. Алексеевой. Пошли передо мной страницы из разных дел. Полистаем их и мы с вами.

Баязет был взят русскими трижды и выдержал две осады турок, вознамерившихся вернуть город. Первый раз это произошло в июне 1829 года, когда около двух тысяч казаков и солдат 12 дней вели жестокие бои с 14 тысячами османов. Турки отошли, посрамлённые, ни с чем. Во второй раз это случилось в июне 1877 года. Вновь, после 23 дней осады, туркам не удалось увидеть своих знамён на стенах Баязетской цитадели. В этих событиях участвуют сотни Хопёрского полка, куда входили казаки станицы Суворовской. Ровно полвека отделяют события, а наградные листы пестрят всё теми же фамилиями и именами.

Без воды и без пищи, в невероятную жару, в раскалённой каменной цитадели остался гарнизон Баязета против многочисленного врага. В семь раз превосходили турки русских. «Враги несколько раз предлагали гарнизону положить оружие, но всегда получали решительный отказ». Не было никакой возможности сообщить русскому командованию о безнадёжном положении осаждённых. Плотное кольцо вражеских войск охватило крепость. Мыши не проскочить. И всё же командир вызвал охотников. Первым вышел удалой казак станицы Суворовской вахмистр хопёрской сотни Иван Сиволобов, а за ним два уманских казака Цокура и Шепель.

23 июня 1877 года Иван Сиволобов со своими подчинёнными глубокой ночью ушёл из крепости, чтобы выполнить невероятную по своей трудности задачу и навеки остаться в памяти российской. Сообщение было доставлено, на поддержку крепости брошены войска, гарнизон спасли, а за подвиг Ивана Сиволобова наградили Георгиевским крестом I степени № 8! Иван Сиволобов один из первых полных Георгиевских кавалеров нашего государства. За отвагу и мужество генерал Кербалай-хан (в некоторых архивных документах Карбалай) вручил Сиволобову 300 рублей, а его товарищам по 100. Ивана Сиволобова произвели в хорунжие, а Цокура и Шепеля наградили Георгиевскими крестами IV степени. Сохранилась военная песня про те славные дела:

Вспомним, братцы, дружно грянем!
Тергукасов с нами был!
Он с отрядом к Баязету
Смело храбро подходил,
Гарнизон наш в Баязете
Атакован турком был;
Голод, жажду принимал,
Но одно себе твердил:
«Из нас каждый рад стараться
Постоять против врага,
Басурманам же не даться
Живым в руки никогда!»
Двадцать три дня уже прошло,
Гарнизон почти в руках,
Турок цепь свою занял
В крутых каменных горах.
А мы, братцы, с Богом, в бой
На врагов своих пойдём,
Двинем грудею своей,
Гарнизон наш отобьём!
Вот отбили уж три пушки;
Турок бросился бежать.
Семьдесят два человека
Не успел с собой забрать,
Хоть пришла к нему подмога,
Измаил сам прибежал,
Но, увидев неудачу,
Пожалел, что опоздал.
На другой день чуть с рассветом
Тергукасов отступил
И с отрядом и с добычей
Мимо турок проходил.
А упавший духом турок
Только вслед нам поглядел,
Сожалея о потере,
И вчера, что не успел.
Двадцать восьмое июня
Будем помнить мы всегда,
И Державный наш Отец
Не забудет никогда!
Смело будем мы гордиться,
Что разбили всю орду,
Хоть пришлось нам потрудиться
В семьдесят седьмом году.

Вот как!

Люблю я свою станицу. Никогда там не жила, но всегда по ней тоскую. Видимо, эта отцовская тоска вместе с любовью передалась мне. Приехать в станицу лишний раз нет возможности, но уж когда повезёт, обязательно иду на кладбище. Сижу в безмолвии, говорю мысленно с казаками, горюю и скорблю по былой славе казачества. Я никогда не видела своих дедов, но думы всё про них. Сколько казаков истребили! Какой народ уничтожили! Что от него осталось? Настоящего казака не только днём с фонарём не сыщешь — с прожектором не найдёшь!

Как-то в раздумье сидела я на лавочке у могил. Неподалёку присел мужчина. Достал пол-литра горькой, закуску. «Поминки, — решила я, — значит, местный». Немного опасаясь, приблизилась:

– Вы чьих родов будете?

– Сиволобов.

Меня, как громом... Онемела. Пришла в себя:

— Что-нибудь знаете об Иване Фёдоровиче Сиволобове?

– Нет, что я могу знать?.. Вырос с мамой, живу в Пятигорске. Её могилу только и знаю.

Оставим потомка казака-героя, а сами прочтём ещё один архивный документ.

«Список наград за понесённые труды и лишения в походах во время Турецкой войны 1877-78 годов: Петру Булавинову — чин есаула, орден Святой Анны III степени с мечами и бантом, орден Станислава II степени с мечами. Вахмистр Борисенко и урядник Лисицын произведены в хорунжие». Двести человек за Баязет получили награды только в Хопёрском полку. Кроме того, 1-я сотня Хопёрского полка и казаки станицы Суворовской, находившиеся в Баязете, от государя императора: офицеры по 200 рублей, а казаки по 25 рублей сверх денег от казны за погибших лошадей.

В списке сотник Алексей Скворцов, получил чин есаула, орден Святой Анны IV степени с надписью: «за храбрость», орден Святого Станислава III степени, с мечами и бантом. Погиб Алексей Васильевич Скворцов и покоится на Аракс-реке. Теперь это Турция. Сын Алексея — Михаил служил в Конвое Его Императорского Величества. Вместе с конвойными сотнями с первых дней пошёл воевать с германцами. В Первую мировую войну дослужился до звания генерал-майора, а сын его Михаил Михайлович прислал из далёкой Калифорнии: «Тебе, родная станица, до сырой земли поклон».

Это наши деды:
Грянули, ударили,
Понеслись на брань.
И в минуту с четвертью
Взяли Эривань!

Платили наши казаки щедрую дань смерти, гибли от голода, холода, смертельных ран, спасая греков, грузинских, армянских детей и женщин, стариков, которых тысячами вырезали турки. Короткой память у некоторых оказалась сегодня. Забыли вдруг, какие муки приняли русские люди, спасая от истребления целые народы. Сколько полегло казаков в войнах, сколько сирот осталось в станицах:

Не с лесов дремучих казаки идут,
На руках могучих носилочки несут,
Поперёк стальные шашки острые.
На этих носилочках есаул лежит, в крови плавает.
Его добрый конь в головах стоит, слёзно плачется.
Вставай, брат-хозяин, ай с турецкой земли.
Все наши товарищи, все домой пошли.
А ты, брат, один во турецкой земле лежишь.
Вставай, брат-хозяин, садись на меня.

Это я напоминаю сегодня людям со слабой памятью, которые с насмешкой и презрением поглядывают на казаков из своих иномарок. Не забывайте, что славен внук, как славен дед.

Государи русские помнили казаков, посещали столицы и станицы казачьи. По приезде императора Александра III с Марией Фёдоровной в Екатеринодар, имели приглашение и суворы прибыть на обед. Снова привозят домой подарки и благодарности от царской четы за добросовестную службу. «Я привык с малолетства любить и уважать казачество. Я уверен, что в казачестве останется тот же дух, которым оно всегда отличалось в службе России. Я буду стараться поддержать казачество в его настоящем виде, как войско, испытанной доблести, столь полезное Отечеству». Эти слова Александра III да нашим правителям в уши!!!

В 1896 году из нашей станицы направляется обществом для присутствия на священном короновании их императорских величеств атаман — урядник Александр Ильин, про которого в послужном списке: «Поведения примерного, служба хорошая, нравственно безукоризнен».

По новой железной Владикавказской дороге приехал Александр Ильин в Москву, а там — вся Россия. Съехались гости со всех концов страны. Столица утонула в цветах и улыбках. Разбежались глаза у атамана. Нарядная публика, шикарные дамы. Золотом и серебром горят мундиры на солнце. Аикует народ. На Соб орнои площади объявлено построение. Замерли военные, не моргнув глазом, стоят гвардейские полки и конвойные сотни. В Успенский собор чинно идут государь император и государыня императрица Александра Фёдоровна. Николай II в парадном мундире Лейб-гвардии Преображенского Его Величества полка. Государыня в серебряном парчовом платье. Слышит Ильин, как царь читает молитву: «Буди сердце мое в Руку Твою, еже устроити к пользе врученных мне людей и славе Твоей, ако я в день суда своего непостыдно воздам Тебе слово: милостию и щедротами Единародного Сына Твоего во веки, аминь!» После коронования все гости получили подарки, а наш герой награждается шейной на Станиславской ленте медалью «за усердие» и золотым рублём. Вряд ли сохранились эти царские подарки в семье урядника Ильина. Время прокатилось такое, что сохранить что-либо было невозможно.

Одна особа мне говорит:

— Что это казаки у вас такие пряничные? Всегда и во всем первые, да лучшие?

А всякое было. В Краснодарском архиве хранится дело № 7048. Формуляр 396, опись 1. «О буйстве хорунжего Рыбасова». Из нашей станицы казак. А дело № 4090 за 1874 год — «О нанесении войсковым старшиной Лобовым оскорбления на словах станичному атаману уряднику Остроухову». Чем всё кончилось, выяснить пока не удалось, но я приношу искренние извинения Остроуховым, благо они мне близкие родственники, может простят.

В этом же архиве в газете «Кубанские ведомости» №39, четверг, 18 февраля 1899 года мне попалась статья из станицы Суворовской, подписанная: «Иван В. Жуков». В статье автор пишет:

«...В нашей станице несколько человек занимаются торговлей вином, не имея на то никаких законных прав. С этой целью они едут в немецкую колонию, отстоящую в верстах 20 от станицы. Берут там бочёнок, или даже меньше того вина, привозят его в станицу и открывают винную торговлю. Вместо денег берут плату и натурой: так 1 четверть вина стоит мешок муки, кварта — мерку проса или известное число кусков сала и т.д. Одним словом, все продукты сельского хозяйства имеют хороший сбыт в этих так называемых «чихирнях», посетители которых большею частью молодые люди, «парубки», только и заняты лишь мыслью как бы стащить что-нибудь если не у себя, так у соседей. Для уплаты за выпивку один из таких парубков под хмельком сегодня сознался мне, что только отнёс шесть фунтов овечьей шерсти в вознаграждение, за которую выпил «полкварты», а два дня тому назад с ним произошёл такой случай. Набрал он у себя мешок муки и только что было собрался в путь, как вдруг услышал шаги, приближающегося к нему отца. Чтобы скрыть свой поступок, рассказчик бросил мешок в близь лежащую кучу соломы, и как ни в чём не бывало пошёл в хату вместе с отцом, думая, что сделал очень аккуратно; но не тут-то было: через несколько времени на дворе послышался какой-то крик. Оказалось, что свиньи в драке между собою делят найденную добычу. И таких случаев имеется не один, а несколько.

Желательно было бы, чтобы атаман станицы обратил на это явление особенное внимание и прекратил вредную деятельность «вольных виноторговцев», т. к. они своими пресловутыми квартами:

1. нарушают питейный устав,

2. подрывают интересы тех, которые имеют на право торговли законные документы,

3. в высшей степени понижают уровень нравствености молодых людей,

4. в значительной степени нарушают интересы коренных жителей нашей станицы.

Хотя я и не уполномочен никем указывать обществу станицы Суворовской на означенный порядок вещей, тем не менее считаю себя не только вправе, но и обязанным поступать так, потому что каждый, видя тёмные стороны народной жизни, беспомощность, нищету, одним словом, всё то что весьма вредно влияет на интересы целого общества, не должен относиться ко всему этому, как говорится, спустя рукава. Ведь каждый из нас принадлежит к какому-нибудь обществу, а потому и должен как можно лучше наблюдать интересы последнего, близко принимать к сердцу нужды его, бороться с тёмными явлениями народной жизни, посвящая на это свой труд и способности и заботиться не только о себе, но и благосостоянии целого народа». Вот такая гражданская позиция.

Вся станица находилась в родстве. У нас нет однофамильцев. Все мы родственники, не всё про всех знаем, да и установить теперь многое сложно, потому что вырваны, выломаны из генеалогических древ целые ветви.

Не могу не привести письмо от казака Гарбузова В.И. из Нальчика: «Должен поблагодарить Вас за книгу «Рождены для службы Царской». Чувствовал я себя одиноким и обделённым, но Ваша книга рассказала, как много у меня родни — вся станица Суворовская! Точно такое чувство у меня было, когда принимали в казачью общину. Поручился за меня казак Алимов М.Е., но надо ещё два поручителя, а их нет. Тогда повезли меня в Прохладный. Рассказал я свою биографию. Есаулец говорит:

— Кто за него поручится?

Тут встаёт красивый высокий старик:

— Я поручусь.

Я разыскал его после круга, спросил откуда он меня знает, а он в ответ: «Я Супрунов Иван Яковлевич. Ты с Бекешевской. Я знал твоего отца и деда. Мы с тобой родственники. Мой двоюродный брат был женат на твоей тёте Анне». Это Вам эпизод для новой Вашей книги. До 1957 года я жил в Суворовской. Хотел поступить в техникум, но паспорта мне не дали, сказав: «А кто будет в колхозе работать?» Хорошо, мама в ту пору жила в Нальчике, выправила мне паспорт, и я поступил в техникум. Много добра мне сделал Гетманов Иван Максимович. Он взял меня на работу. Вспоминаю, как я заступился за Ваню Жендубаева. Его собирались бить Рябыхи. Пётр и Николай, а тут прибежала Таиска, сестра ихняя, и сказала, что Рябыхи мои родственники. Оказывается, баба Оля Рябых, что жила за Суворовым курганом, в колхозе им. Куйбышева, была бездетная и, когда прадед Порфирий Лобов овдовел, она взяла Ваню Лобова на воспитание. Он доводился моей бабушке Насте родным братом. В семье была ещё дочь Даша. Мама их была Безбородовой. Она рано умерла и всех деток разобрали родственники. Ваня был самым маленьким. От него и пошли: Михаил, Пётр, Николай и Таисия Лобовы.

Иногда задумываюсь: «Какой же дожна быть Родина и Мать ли она мне?» В 1947 году я умирал с голоду. Жили мы ниже по течению Кумы, хутор Сунжа. Умирали дети. После голода я ослеп, минус шестнадцать. Потом мы уехали в Боргустанскую, пошёл в школу. Ничего не вижу. Слепой. Меня зарегистрировали в Бекешевской, после того как мы вернулись из ссылки. Приехали из Ирбита, где строили мотоциклетный завод. Спецпоселенцы.

Началась война. Отца и деда вызвали в особый отдел и приказали написать заявления добровольцами на фронт. И ушли. И не вернулись. Отцу было 26 лет, пропал без вести. Дед похоронен в Симферополе».

Никогда суворы не оставляли в беде своих станичников. Особенно берегли сирот и вдов. Забота о них лежала на атамане. У моей прабабушки Анны Павловны Бекичевой во время эпидемии холеры умерли родители. Тринадцать детей мал мала остались без попечения. Всех детей разобрали родственники и всех «довели до ума». Жил когда-то на Куме казак Александр Дьяченко. Во время его службы в полку заболела и умерла жена. Ребёнок остался без присмотра. Станица выносит приговор с просьбой об увольнении этого казака на льготу. Дьяченко дают помощь и пенсию на ребёнка.

Отличались суворы хлебосольством и приветливостью, весёлостью нравов, а песенники и танцоры были на славу. Знали о талантах из станицы и при Дворе, где служили наши станичники семьями. Они были первыми в бою и первыми на службе Государю. В 1890 году: «Прибыл из 1-го эскадрона Конвоя Степан Свидин. На его место отправлен Каленник Дуньков. В Конвое: Павел Остроухов, Алексей Свидин, Владимир Свидин, Василий Скворцов, Иван Скворцов, Михаил Жуков, Иван Шиховцов».

Станица посылала казака в Конвой. Этих казаков называли гвардейцами, они были в особом почёте и слыли национальными героями. На них равнялись казаки всех войск. Не было смелее и отважнее их. 21 год прослужил в Конвое Иван Гаврилович Свидин. Полковник. Богатырь, герой многих сражений. Там же служил его сын Михаил Иванович. Ушёл на Первую мировую войну с первой конвойной сотней. Был тяжело ранен, чудом выжил. Государыня сама навещала раненого. Принял горячее участие в оказании помощи офицеру Конвоя сам Государь Николай II. Он подарил М.И. Свидину дом в Петербурге. В 1945 году М.И. Свидин был взят в Лиенце и замучен в застенках НКВД.

В 1914 году вновь опустела станица. Ушли казаки, уже в который раз, на фронт, и полетели чёрными птицами похоронки. Убиты старший урядник Фёдор Жуков, казаки Фёдор Васильев, Кондрат Подсвиров, Дмитрий Шевцов. Ранены старший урядник Иван Рыбасов, Иван Сеньков, Павел Жуков. Уходит на войну из станицы Ново-Суворовской подхорунжий Пётр Степанович Барышников, призывается из Суворовской прапорщик Никитин в третью пластунскую запасную сотню. Они стояли до конца. Они были патриотами. Присягая Царю и Отечеству, остались верными присяге.

Вот дело из Государственного архива Краснодарского края. Фонд 396, опись 5, стр. 270: «Краткая записка о службе хорунжего, командира 4-й сотни Кубанского партизанского полка Георгия Михайловича Ткачёва». Эта записка составлена 2 декабря 1919 года, в ней сказано, что Ткачёв Г.В. окончил 2-классное училище в станице Суворовской Баталпашинского отдела. Женат. С 1909 года служит в 6-м Кубанском пластунском батальоне, а в 1914 году, по мобилизации, зачислен в 12-й Кубанский пластунский батальон. Уходит казак на Первую империалистическую войну рядовым, а через три года — офицер и полный Георгиевский кавалер. С октября 1918 года — против большевиков.

Люди чести, доблести и славы пугали новую власть, и она начала их уничтожение. Вырублено казачество, обескровлен народ. И снова, и снова бьются в слезах и безысходности сироты и вдовы. Женщина, мать, сестра. Где берёте вы силы, всё выносящие казачки мои? Это вы воспитали потомство в достоинстве и совести. В уважении к человеку, в сострадании и любви. Недаром Ф.М. Достоевский сказал, что женщина — самое ценное и необходимое существо в природе. Женщины сохранили песенную культуру нашего народа, его легенды и сказания далёкой старины:

«Однажды спустилась на землю Пречистая Дева, наша Мати Небесная, вместе со Святым Николаем в лучшей своей короне из жемчугов. Тихо скользила Она вдоль обширного казачьего края, внимая горькому плачу своих детей. Тогда казакам часто приходилось биться с врагом. Наступил знойный день, пересохли уста Её, и нечем было их освежить. Никто на хуторах не отвечал на стук, никто не отвечал на зов, только громче раздавались за дверями горькие рыдания. Тогда пошли Они к реке. И только наклонилась к её струям Пречистая Мати, как упала корона с Её головы и скрылась под водой. «Ах, — сказала Она. — Пропали мои прекрасные жемчуга, никогда не будет у меня больше таких красивых». Но когда возвратились Они в свой Небесный Дом, то увидели на Её троне такие же сияющие зёрна драгоценного жемчуга. «Как попали они сюда? Наверное, казаки нашли корону и передали для меня». «Нет, Матушка, — сказал Ей Сын. Это не жемчуг, а слёзы казачьих матерей. Ангелы собрали их и принесли к Твоему Престолу».

Вот почему жемчуга в казачьей земле — это слёзы матерей. Им, вечным мученицам и труженицам, бабушкам нашим: Прасковье Евренко, Надежде Козыревой, Анне Бекичевой, Марфе Асановой, Дарье Захаровой, Марии Лобовой и всем почившим от века — вечная память.

Вынесла моя станица и расказачивание, и коллективизацию, и Отечественную войну. Множили наши казаки славу своих отцов. Рубились они, рубились их деды, а прадеды хвастались о былых басурманских сечах. Их рассказы остались в памяти военного поколения.

На Великую Отечественную войну собирались казаки со всех концов страны. Суворов призывали с мест спецпоселений, освобождали из тюрем. Воевали они теперь порознь и на разных фронтах. При обороне Керчи оторвало ногу казаку Николаю Лаврентьевичу Свидину. Три ранения у него и медаль «За отвагу». В первый день войны свершил свой подвиг Николай Васильевич Ильин. Он погиб за Родину, чтобы вечно жить. В зенитной артиллерии сражался бывший спецпоселенец Василий Александрович Лобов. В 89-м артиллерийском полку держал оборону города Чернигова Василий Ильич Чеботарёв. Раненый попал в плен. Четыре года провёл в плену в Германии. Что помнит этот человек?! А сколько не вернулось Суворов с фронта!? Их имена высечены на памятнике в центре станицы.

Ещё одной войной выбиты мужчины, на себе пахали бабы, приносили с полей опухшим от голода детям зёрнышки, а кто попадался — в тюрьму. Одиннадцатилетние дети поднимались с матерями, бабушками до зари и шли на работу: мешкодержатели, сеяльщики, помощники трактористов, на фермы, в полевые бригады. За галочку, за палочку, за трудодень.

Это же они создали послевоенное государство, мощную армию и флот, ракетную базу, новейшие технологии, двинули науку, да всё, чем сильно и славно было наше Отечество. А потом земля разверзлась, и выскочили бесы с ваучерами. Слово-то какое! Скулу свернёшь. И пошло всё прахом, и остались те, чьим горбом всё нажито «яко наг, яко благ». Невольно вспоминаешь Некрасова: «Бывали хуже времена, но не было подлей». Кто не ворует, тот не ест. Эта мораль не про нас. Недостойна она нашего народа. Не одно лихолетье перенесли, переживём и это.

Поставили суворовские казаки на ноги колхозы, послали детей погибших на войне героев учиться. Появились свои специалисты. Кто не знает вечных тружеников: Жуковых, Мориных, Рябых, Вертелецких, Писаренко, Писаревых, Ильиных, Жуковых, Синьковых, Воробьёвых и многих других. Весь мир знает академика Бориса Павловича Никитина, его труды по воспитанию детей. Из нашей станицы вышел академик Иван Иванович Левченко, известный энергетик страны, автор многих технических разработок и научных трудов. Кто на Кавказе не знает Евгению Борисовну Польскую? Тётя Женя считала себя потомственной казачкой и гордилась этим. Она написала известные книги с Б.М. Розенфельдом: «Дорогие адреса», «Замечательные деятели литературы и искусства на Кавминводах», «И звезда с звездою говорит». Но главным делом её жизни стал роман «Это мы пред тобою, Господи»... Она описала наши концентрационные лагеря, где содержались, нет, замучивались женщины и дети. Я узнала о родстве с ней поздно, прочитав на обложке последней её книги, что она из нашей станицы, из рода Ильиных. Не стоило большого труда установить степень родства, и я решила её навестить. Что повезти старому и тяжелобольному человеку? Конфеты, духи, платочек? Расчесала пряжу и спряла нитку, связала носки. Белые, пушистые. Взяла их тётя Женя, расправила, погладила в глубокой задумчивости. Вспомнилась бабушка Татьяна, родная хата, и пошёл у нас разговор. Не скупилась Евгения Борисовна на слова, будто бы знала, что этот разговор у нас был первым и последним:

— Что же ты так поздно пришла? — с горечью и укором спросила она. А я до сих пор не могу простить себе, что опоздала.

Всё перемололо время. Ушли в историю и красные, и белые, и безумство наше поубавилось. Воскресает истреблённое племя казачье. Робкие ростки пошли на срубленном дереве. Оживает казачество, и очень сложным путем идёт возрождение. Временами кажется, нет, не поднимемся. И тут же: «А они, наши предки, такие невзгоды одолели, что нам и не снилось! Чем же мы хуже?» Вспомнит атаман станицы, откуда он родом, встанем мы плечом к плечу, кликнет он старый клич, который звучал под стенами Карса, Еревана, Эрзурума, на Баязете, под Сталинградом, Кенигсбергом и Берлином: «Суворовские! Не выдавай!»

Что сегодня могу сделать для тебя, родная станица? Что тебе подарить? У меня ничего нет, кроме сердца. Я дарю тебе сердце своё. Оно всегда с тобой, земля моих предков.

Я — твоя плоть и кровь.



Налёт


Этот рассказ принадлежит перу полковника Его Императорского Величества Конвоя Ивана Гавриловича Свидина. С первой буквы до последней. Его мы обнаружили в Ростове на Дону у внучки И.Г. Свидина Ирины Михайловны. Большая фотография с обратной стороны была заклеена старой выгоревшей бумагой. Я попросила разрешения бумагу оторвать. Оказалось, что фотографировался Иван Гаврилович в Ставрополе 10 сентября 1910 года. За портретом лежаля выгоревшая от времени статья И.Г Свидина, опубликованная в «Кубанских ведомостях» за 1911 год. Ещё одно воспоминание о Кавказской войне и наших предках.

«В 1828 году после сезона на группах Пятигорских минеральных источников возвращалась в Петербург фрейлина Ея Императорского Величества Александры Фёдоровны. Ехала она на почтовых, потому что в те времена ни одной железной дороги в России не было. Фамилии этой фрейлины нам установить не удалось. Время было весьма тревожное и, хотя путь пролегал вблизи мирных аулов, но полагаться на полумирных обитателей их было нельзя: при удобном случае они также непрочь были ограбить и зарезать оплошного спутника; не подлежало сомнению и то, что многие отчаянные башки этих мирных аулов по своим воровским делам имели постоянные сношения с немирными закубанскими горцами и шайками абреков.

В окрестностях станицы Бекешевской со стороны аула князя Нартукова (на реке Куме) на экипаж фрейлины внезапно напали абреки, убили ямщика, увели лошадей. Еле жива от страха и потрясённая, фрейлина убежала до станицы Бекешевской, и там поднялась тревога, поскакали казачьи разъезды, но абреки на своих быстрых, как ветер, конях словно сквозь землю провалились. Поиски не привели ни к чему.

Около того же времени ехали на нескольких подводах казаки станицы Суворовской, возвращавшиеся с меновой торговли в мирных аулах. В числе прочих ехал казак Щербаков с сестрой казака Булавинова и ея девятилетним сыном Георгием. Перед так называемой Угольной балкой, заросшей густым дремучим лесом, недалеко от аула Нартукова, из лесу на обоз вынеслась партия горцев с гиком и пальбой. Казаки частью были перебиты, частью изранены; на долю Щербакова выпало получить одну пулю в шею навылет, а другою ему пробило щеку и оторвало язык. Его сестра успела скользнуть в кусты и там, затаясь, шептала молитвы Пресвятой Богородице о заступлении. Один из горцев обежал куст, Булавиновой не заметил. Тем временем из станицы Бекешевской на выстрелы во весь опор вынеслись казаки, и тогда Булавинова и раненые вылезли из кустов, но малолетки Георгия Булавинова ни в числе раненых, ни в числе убитых не оказалось: он исчез, как исчезли бесследно под покровом наступающей темноты и нападавшие абреки. Долго рыдала и долго звала своего ненаглядного Егорушку казачка Булавинова, но ответом на ея вопли и рыдания было только глухое эхо из Угольного леса и стоны смертельно раненого Щербакова. Затем все убитые и раненые и казачка Булавинова под надёжным прикрытием были отправлены в Суворовскую. Щербаков от тяжёлых ран через двадцать дней скончался. Для получения слухов о Егорушке немало давалось подарков и денег мирным лазутчикам, но всё было напрасно, и неутешная мать повыплакала свои глаза.

Об этих двух происшествиях по команде было донесено в Петербург. Император Николай I страшно разгневался и повелел поставить экзекуцию в мирном ауле князя Нартукова, вблизи которого имели место описанные события, а самого князя Нартукова иметь на особом счету в подозрении. Никаким клятвам и уверениям Нартукова веры не давалось.

Около года спустя, а именно в августе 1829 года, отряд казаков под началом командующего Хопёрского полка полковника Канивальского из станицы Баталпашинской обрушился на Б. Зеленчук, дабы задать острастку горцам за их хищнические набеги. Налёт Канивальского был столь стремителен и внезапен, что горцы увидели отряд на расстоянии двух-трёх вёрст. Первым увидел казаков один из горцев, молотивший просо на току и насыпавший его в козий мешок, который держал полонённый мальчик Егорушка. Бросив работу, он накинул на себя винтовку, вскочил на лошадь и поскакал поднять тревогу. Чаще и чаще раздавались выстрелы, скоро перешедшие в бесконечную трескотню. Мальчик сразу сообразил, что это наступает и стреляет русский отряд. Не задумываясь и не обращая внимания на старика-горца, преследовавшего его с вынутой шашкой, он что есть духу бросился бежать на выстрелы по бороздам, по камням, по кустам; круча на мгновение остановила его, но раздумывать было некогда, и он смело прыгнул вниз и попал на песок и наносной ил. Видя мальчика в горской войлочной кабардинке на бритой голове, в черкесском бешметике и чувяках, один из казаков цепи навёл на него винтовку: «Стой, дядя, стой. Не стреляй! Я русский».

К мальчику подошли и стали расспрашивать, а в то время подъехал казак из станицы Суворовской. Андрей Киселёв, который сразу же узнал в мальчике своего станичника. Плачущего слезами радости Егорушку Киселёв посадил сзади себя и повёз его к полковнику Канивальскому. Как раз в это время донец с пикой гнался за горцем; выстрелом из винтовки Киселёв подбил лошадь горца, который вслед за тем насквозь был пронизан донской пикой. На пути к Канивальскому Киселёв наткнулся на семь трупов горцев; в числе их Егорушка опознал своего хозяина.

Будучи сердечным и добрым мальчиком, Егорушка при виде убитого опечалился и лепетал Киселёву, что хозяин обращался с ним хорошо, любил его и поговаривал, что когда, мол, Егорушка вырастет, то отдаст за него свою «кызы», то есть дочь. Канивальский в присутствии офицера обласкал мальчика и подробно обо всём расспрашивал. Когда Егорушка сказал, что его фамилия Булавинов, то находившийся тут же в свите князь Нартуков поднял руки и воскликнул: «Слава Пророку! Теперь он меня спасёт. И наш Император Николай Павлович. Слово кабардинского князя также свято и правдиво, как слово всякого рыцаря и русского дворянина».

На обратном пути отряда, на переправе через Кубань, в Хумаринском укреплении, Егорушку Булавинова поместили на ночлег в квартире доктора по желанию сего последнего. Его обмыли, привели в порядок, вместо закопчённых кабардинских лохмотьев дали всё нужное из семейного гардероба. Из укрепления Егорушку отправили в станицу Баталпашинскую, а отсюда на почтовых под охраной в Суворовскую.

Император Николай I узнал об освобождении Булавинова из плена, повелел немедленно доставить его в Петербург для личного расспроса. Местное начальство всполошилось, Егорушку обмундировали с иголочки и поручили хорунжему Щёкину везти его в далёкий полуночный Петербург. Бесконечная езда совершалась на почтовых. Весь долгий путь Щёкин бодрил Егорушку и поучал, как держать себя перед Царём и как отвечать на его вопросы.

Рослый и красивый мальчик обладал большой природной сметкой, быстро воспринимал наставления своего проводника и, когда по приезде в столицу, после соблюдения разных формальностей был доставлен в Зимний дворец, то на все вопросы императора давал точные и обстоятельные ответы, причём пояснил, что, когда его схватили горцы и мать его кричала: «Егорушка!», тоже был близко в кустах под скалой и всё слышал, но ни плакать, ни разинуть рта не смел под угрозою горца, который заставлял его молчать, а потом когда всё утихомирилось, его на лошади умчали в Закубанскую сторону на Зеленчук. У этого горца он и был пленником до освобождения. Император был тронут судьбою юного страдальца, милостиво обласкал его, произвёл его в урядники и, наградив деньгами, приказал отправить на родину.

Опала с князя Нартукова и его аула была снята.

Возмужав, Г. Булавинов вступил в ряды служилых, и был одним из выдающихся казаков — рубак в беспрерывных тревогах, набегах и перестрелках с горцами. Он дожил до глубокой старости и умер в 1899 году. Преданностью царю и Отечеству он всегда служил примером как товарищам, так и подрастающему поколению казаков. Да будет пухом могильная земля этому доблестному казаку славного родного Кубанского войска».

Поиски прямых потомков и фотографии Георгия Булавинова пока не дали результатов.

Мне хочется немного рассказать об авторе этого повествования Иване Гавриловиче Свидине, а для этого давайте откроем его послужной список.

Родился Иван Гаврилович в семье кубанских казаков Хопёрского казачьего полка, в станице Суворовской Баталпашинского отдела 24 марта 1843 года. Исповедания православного. В службу вступил 1 января 1861 года. «Зачислен в конно-артиллерийскую казачью № 14 (ныне) 5-ю батарею бомбардиром. В 1864 году произведён в урядники, а за отличие против горцев при покорении Западного Кавказа награждён знаком отличия военного ордена Святого Георгия IV степени №127169». Через год его повышают в чине. Старший урядник И. Г. Свидин направляется в учебный казачий конно-артиллерийский дивизион. За 5 лет беспорочной службы награждён нашивкой из тесьмы. Из учебного дивизиона прибыл в свою часть. За успехи в науках и примерное поведение произведён в унтер-офицеры. В 1873 г. закончил Ставропольское казачье юнкерское училище по первому разряду и из портупей-юнкера проиведён в хорунжие. Будучи на службе в Хопёрском льготном полку назначен заведующим оружейной мастерской. Позже зачислен во 2-й Кубанский полк заведующим оружием и награждён 100 рублями. В 1877 году Иван Гаврилович командовал 6-й сотней 2-го Кубанского конного полка. «За отличное мужество и храбрость в делах против турок произведён в сотники» и награждён орденом Святого Владимира IV степени с мечами и бантом. В 1878 году И.Г. Свидин награждён орденом Святого Станислава III степени с мечами и бантом, переведён Высочайшим приказом в Кубанский казачий эскадрон Собственного Его Величества Конвоя корнетом. За бой под Плевной награждён орденом Святой Анны III степени с мечами и бантом. За отличие против турок у селения Новосело (Болгария) награждён орденом Святого Станислава II степени, а за бой под селением Марково орденом Святой Анны II степени с мечами. Указом Правительствующего Сената от 31 марта 1881 года № 1333 утвержден в правах потомственного дворянина. Мы знаем о его дальнейшем пути, а это ещё 25 лет службы. Иван Гаврилович пожалован всеми обер-офицерскими наградами и не только российскими. Заканчивает службу в звании полковника Конвоя Его Императорского Величества, а в 1917 году он был представлен к присвоению звания генерала. Но после Октябрьского переворота все его заслуги оказались ему во вред. Под портретом Ивана Гавриловича остались его стихи, собственноручно написанные автором 10 сентября 1910 года:

Быть может, через много лет,
Когда меня в живых не будет,
Посмотрите на мой портрет
И он в вас прошлое пробудит.



Нет ордена выше, нет славы большей


Императорский Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия был учреждён 26 ноября 1769 года Екатериной II для поощрения служащего дворянства. Орденом № 1 награждена сама Екатерина II, как его учредитель. В статуте ордена сказано: «Ни высокий род, ни прежние заслуги, ни полученные в сражениях раны не приемлются в уважение при удостоении к ордену Святого Георгия за воинские подвиги; удостаивается же оного единственно тот, кто не только обязанность свою исполнял во всём по присяге, чести и долгу, но сверх сего ознаменовал себя на пользу и славу Русского оружия особенным отличием».

Орденом награждались те, кто. лично предводительствуя войском, одержит над неприятелем, в значительных силах состоящих, полную победу, последствием которой будет совершенное его уничтожение, или лично предводительствуя войском, возьмёт крепость, или захватит неприятельское знамя. В общем — за выдающиеся подвиги. Екатерина велела: «Сей орден никогда не снимать, ибо заслугами оный приобретается».

В римской армии служил чудный юноша Георгий. Отличался он красотою лица, крепостью тела и ещё редким мужеством, за что и назначен был трибуном, начальником знаменитого воинского полка. Позже он стал комитом — советником Диоклетиана, жестокого правителя Римской Империи.

Георгий воспитан был родителями в христианской вере. Узнав о том, что царь замыслил мученически истребить христиан, Георгий своё состояние раздал нищим, рабам даровал свободу и приготовился к бесчестию и мукам. Он заявил язычнику-царю и его приближённым, что Иисус Христос — Единый Бог, Единый Господь во славе Бога-Отца, Которым всё сотворено и всё существует Духом Его Святым: «Я раб Христа, Бога моего и, на Не го уповая, своею волею явился среди вас, чтобы свидетельствовать об истине».

Диоклетиан был крайне удивлён речами своего приближённого. Вот, что пишет Святитель Дмитрий Ростовский в «Житиях Святых»: «Я и прежде дивился твоему благородству, Георгий. Признав твою наружность и твое мужество достойным чести, я почтил тебя немалым саном. И сегодня, когда ты говоришь дерзкие слова, себе во вред, я, из любви к твоему разуму и храбрости, как отец, даю тебе совет и увещеваю тебя, чтобы ты не лишился воинской славы и чести сана своего и не предавал своим непокорством цвета твоей юности на муки. Принеси же богам жертву, и получишь от нас ещё больший почёт». Святой Георгий отвечал: «О, если бы ты сам, царь, через меня познал истинного Бога и принёс Ему любую жертву хвалы! Он сподобил бы тебя лучшего царства бессмертного, ибо то царство, которым ты теперь наслаждаешься — непостоянно, суетно и быстро погибнет, а вместе с ними гибнут и его кратковременные наслаждения. И никакой пользы не получают те, кто обольщён ими. Ничто из этого не может ослабить моего благочестия, и никакие муки не устрашают душу мою и не поколеблют ума моего».

И повелел царь своим оруженосцам заключить Святого Георгия в темницу. На грудь ему положили тяжёлый камень, а ноги забили в колоды, но эту муку перенёс Георгий с достоинством. Тогда Диоклетиан велел принести большое колесо, к нему привязали обнажённого юношу, а внизу положили доски, утыканные железными остриями. Колесо со страдальцем вращали, железные острия разрезали тело мученика на части, а он молился и благодарил Господа. Бездыханного отвязали его от колеса, и вдруг ангел Господен, спустившись с небес, возложил руку на мученика, исцелил все его раны. И стал Георгий невредим телом и призывал Господа. Ужас и недоумение надолго поразили всех, но жестокий Диоклетиан не успокоился на этом злодействе. Он приказал ввергнуть Святого Георгия в обложенный камнем ров с негашёной известью и ею засыпать мученика на три дня. Помолившись, и оградив своё тело крестным знамением, Георгий вошёл в ров. На третий день царёвы слуги разгребли известь в надежде найти только кости, но он стоял с лицом светлым, простирал руки к небу и благодарил Бога за все Его Благодеяния. Жесточайше истязая тело Георгия, Царь решил уничтожить душу Христова Воина. Тогда Диоклетиан приказал обуть Святого Георгия в железные сапоги с раскалёнными гвоздями и гнать его до темницы с побоями. Какие муки принял Святой Георгий!!! Кто из смертных перенёс бы такое?! Молился он и призывал Господа дать терпение до конца. И снова Господь услышал молитвы праведника и заживил язвы и тело его. Ноги стали невредимыми. Задумался Диоклетиан. Уж не колдовство ли это повелел привести волхва Афанасия. Среди колдунов ему не было равных. Приготовил Афанасий два сосуда с питьём. От одного питья Георгий должен во всём Царю послушаться, а от другого умереть. Снова Георгий выходит победителем. Не убил его Афанасий даже смертоносным ядом. И снова весь синклит с Царём возмутился: «До каких пор, Георгий, ты будешь удивлять нас деяниями своими?» Отвечал блаженный Георгий: «Не думай, Царь, что я не обращаю внимания на муки, благодаря человеческому умышлению. Нет, я спасаюсь призыванием Христа и Его силою. Уповая на Него по-таинственному Его научению мы ни во что не считаем муки и не боимся убивающих тело, так как они не могут убить души».

Наконец истощил Царь всё своё злодейство и решил испытать Георгия по-другому. Он требует воскресить умершего, и блаженный в долгой и страстной молитве просит Иисуса Христа ниспослать чудо, дабы неверующие познали Господа. И чудо свершилось. Покойник воскрес. Тут волхв Афанасий припал к ногам Святого и уверовал в Единого Бога. Диоклетиан приказал отсечь мечом голову Афанасию. Такую же смерть принял и землепашец Гликерий, уверовавший во Христа. Жена Диоклетиана, будучи втайне христианкой, увидев подвиги мученика, решила открыться, за что и была мужем-злодеем приговорена к смерти. К счастью, по пути к месту казни Александра умерла. Когда вели Георгия на погибель опутанного оковами, молился Христов Воин Господу и просил дать ему силы достойно закончить свой жизненный путь. Ни мучения, ни унижения и оскорбления не сломили духа блаженного. Наступают последние минуты земной жизни Святого. Ему бы о себе подумать, но величие души требует почти невозможного. Христов Воин просит Господа за своих мучителей: «Не ставь во грех согрешившим против меня по неведению, но подай им прощение и любовь, чтобы и они, познав Тебя, получили участие в Твоём Царстве с избранниками Твоими. Прими и мою душу со благоугодившими Тебе от века, презрев грехи, совершённые в ведении и в неведении».

А далее сказано в «Житии Святых», что, помолившись, Святой Георгий приклонил с радостью свою голову под меч, достойно совершив своё исповедание и сохранив веру непорочную. Так сподобился Святой Георгий нетленного и вечного венца. Предсмертная молитва Христова Воина бьёт в самое сердце. Уже пройден Святым Георгием весь жизненный путь, позади страшные муки, невыносимые страдания, кажется, всё позади, подвиг совершён. Победил блаженный всех своих врагов и невежество близких, но весь итог его жизни в последней молитве, когда Победоносец заканчивает жизненный путь величайшим подвигом. Георгий находит в себе нечеловеческие силы и молится за своих врагов. Вот главный подвиг жития Святого, вот главное, ибо Господь наш Иисус Христос сказал: «Не жертвы прошу, а милости».

Кончина Святого Великомученика Георгия последовала в 304 году. В V веке в честь Святого была построена в Риме церковь, в которой хранится часть мощей его, копьё и хоругвь.

На Руси Георгий Победоносец почитается, как покровитель воинов. В 1036 году, после победы над печенегами, Ярослав Мудрый основал в Киеве монастырь в его честь. Он же первым из князей принял в схиме имя Георгий. С давних пор известно на Руси сказание о «Егории Храбром», у которого:

По колени ноги в чистом серебре,
По локоть руки в красном золоте,
Голова у Егория вся жемчужная,
По всём Егории частые звёзды.

23 апреля, а по новому стилю 6 мая, выходил весь народ славить Егория — покровителя землепашцев и скотоводов:

Егории ты наш, храбрый,
Ты спаси нашу скотинку,
В поле и за полем,
В лесу и за лесом...

Множество поговорок связано в русском языке с именем Егория (Юрия). «На Егория заря с зарёю сходится», «На Егорье роса — будут добрые проса», а на Юрия осеннего 26 ноября (9 декабря по н. ст.), одного из двух праздников Святого Георгия, крестьянин мог уйти от своего барина к другому. Этот указ был отменён в конце XVI века, и появилась поговорка: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»

Со времён Ярослава Мудрого введены монеты с изображением Святого Георгия, а на знамёнах Дмитрия Донского был его лик. При Иване III гербом Московского княжества, а затем и Российского государства, стало изображение Святого Георгия на белом коне, поражающего копьём змея. Сын Ивана Грозного Фёдор Иоаннович награждал отличившихся воинов золотой монетой с изображением Святого Георгия. Носилась она на шапке или на рукаве.

Не случайно Святому Георгию посвящен высший боевой орден нашей Державы. Знак ордена представлял собой белый эмалевый крест с изображением в центральном медальоне Святого Георгия, поражающего копьём крылатого змея в память о поражении Георгием в Байруте дракона.

В сказании говорится о том, что однажды, будучи военным трибуном, приехал Георгий в город Силену, что в провинции Ливия. Там находилось озеро, где поселилось чудовище-дракон. Каждый день ему на съедение приводили жители юношу или деву. Вскоре в городе не осталось детей, кроме дочери властелина. Девушку одели в лучшие одежды и оставили на берегу. Вдруг к девице подъехал всадник в белых одеждах и на белом коне. Он расспросил несчастную, а в это время поднялся из преисподней огнедышащий змей. Георгий бросился на змея. Дракон начал извергать из пасти огонь, дым, серу, страшные хрипы и высунул свой раздвоенный язык. Победоносец пригвоздил копьём язык змея, перевязал своим поясом шею дракона и наказал девице вести пленника в город.

Орден Святого Георгия имел четыре степени. Знаки I и II степени были больше по размеру, чем III или IV. Носились так: I степени на широкой ленте, состоящей из трёх черных полос и двух оранжевых, через правое плечо, II и III — на узкой шейной ленте. IV степень на такой же ленте, продеваемой в одну из петель мундира на груди.

Звезда ордена четырёхугольная золотая, в центральном медальоне — вензель «СГ» и по синему полю девиз: «За службу и храбрость». Звезда носилась на левой стороне груди, давалась вместе с двумя старшими степенями.

Всего четверо героев имели четыре степени, были полными Кавалерами ордена. Это полководцы: Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, Михаил Богданович Барклай де Толли, Иван Фёдорович Паскевич и Иван Иванович Дибич.

Генералиссимус Суворов был награждён сразу орденом Святого Георгия III степени, потом II и I степени. Среди морских командиров этим орденом I степени был награждён Чичагов Василий Яковлевич. Настолько высока была награда, что императоры Александр I, Николай I и Александр III были награждены орденом Святого Георгия Победоносца IV степени и только. Первым, получившим столь высокую награду 8 декабря 1769 года, был полковник Фабрициан Фёдор Иванович за дело под Галацем. Его удостоили этой награды, как и Суворова, третьей степенью, минуя четвёртую. Первым кавалером Ордена Святого Георгия I степени был фельдмаршал П.А. Румянцев. Награждён в 1770 году. Первая степень ордена, включая Екатерину II и полных кавалеров, была вручена только 25 воинам. Из Царей только Александр II был удостоен I степени. Последними орденом Святого Георгия I степени были награждены Главнокомандующий русскими войсками на Кавказе во время Русско-Турецкой войны (1877-1878 г.г.) Великий Князь генерал от артиллерии Михаил Николаевич и командующий Дунайской армией Николай Николаевич Старший. Он был двадцать пятым, последним кавалером ордена Святого Георгия I степени.

Позже в России был учреждён капитул ордена — Георгиевская дума. Она выносила решение о награждении, а Император утверждал. Среди казаков первым в войске Донском был награждён Ф.П. Денисов. Он, как и М.И. Платов, имел II, III, IV степени ордена Святого Георгия Победоносца. В Первую мировую войну первым награждённым Орденом Святого Георгия был хорунжий 1-го Донского полка С.В. Болдырев.

При штурме Измаила в 1790 году священник Т.Е. Крутицкий (Куцинский) заменил убитого в бою командира, поднял крест и повёл за собой Потоцкий полк. Он первым полез на стену бастиона, «воодушевив примером гренадеров своего полка». Две пули попали отцу Трофиму в наперстный крест, третья в ногу, но он продолжал взбираться на стену. За этот подвиг батюшка, по настоянию самого А.В. Суворова, награждён наперстным крестом на георгиевской ленте, украшенным бриллиантами и возведён в сан протоиерея. Он был первым из священнослужителей нашего Отечества. Вторым — священник Филофей Владевич, участник этого же штурма Измаила.

Не обошла высокая слава женщин. Кроме Екатерины II, выдающимся орденом России награждена сицилийская королева Мария София Амалия. За поход против Гарибальди в 1849 году ей был вручен орден Святого Георгия IV степени.

Орденом Святого Георгия IV степени с 1914-го по 1917 год было награждено 3504 генерала и офицера. Среди них командир Кавказской конной дивизии великий князь Михаил Александрович. В октябре 1915 года Верховный Главнокомандующий Вооружёнными силами царь Николай II был отмечен орденом Святого Георгия Победоносца IV степени.

13 февраля 1807 года учреждается знак отличия военного ордена для награждения нижних чинов, как его стали называть, «солдатский крест». Он был схож с офицерским орденом. На оранжево-черной ленте крест, в круглом медальоне на лицевой стороне креста изображался Георгий Победоносец на коне, поражающий копьём крылатого дракона. Этот знак был без эмали. Вручался только за подвиг на поле брани, при обороне крепостей и на водах.

В 1856 году были учреждены четыре степени. Две первые из золота высшей пробы, две вторые — из серебра. Иноверцы награждались Георгиевскими крестами с изображением государственного герба вместо Святого Георгия.

Знак военного ордена с 1913 года называется Георгиевским крестом. Уже к 1916 году, в связи с обнищанием государства в войне, первую и вторую степень стали изготавливать из бронзы, а третью и четвёртую — из медно-никелевого сплава. Первым в Русско-Японскую войну 1904-1905 годов награждён Аввакум Николаевич Волков. Он был полным Георгиевским кавалером, но в 1915 году совершил ещё подвиг, за который получил ещё один крест I степени. Вот ещё один редкий случай. Казак Терского войска полковник Кулебякин Парфентий Терентьевич, гвардеец Его Императорского Величества Конвоя, имел все степени Георгиевского креста, серебряные и золотые. Он же награждён ещё и золотым оружием!

Во время Русско-Японской войны все члены экипажа крейсера «Варяг» и канонерки «Кореец» были награждены Георгиевскими крестами. Первыми награждёнными военным орденом Святого Георгия были казаки Лейб-гвардии казачьего Его Величества полка: Куранов, Чернышёв и Комаров в октябре 1807 года.

Самым молодым Георгиевским кавалером был 13-летний корнет Алпатов. В 1843 году он получил орден и офицерский чин за подвиги и мужество, проявленные в сражениях, и был по личному желанию Государя зачислен в Императорский Конвой.

Солдатским орденом Святого Георгия награждена Надежда Дурова, которая числилась дворянским сыном Александровым. Знаменитая кавалерист-девица начала свою службу в 1806 году в Донском Атаманском полку, затем она вступила в Гродно в Уланский полк. В 1807 году награждается за спасение поручика Финляндского драгунского полка Панина.

Первым Георгиевским кавалером из рядовых в начале Первой мировой войны стал казак 3-го Донского казачьего атамана Ермака Тимофеевича полка Кузьма Фирсович Крюков из хутора Калмыковского станицы Усть-Хопёрской. Он убил 11 немцев, сам получил 12 ран. В войну 1914-1917 гг. был сформирован Георгиевский батальон, состоящий только из Георгиевских кавалеров.

Кубанская казачка Елена Чоба, лихая наездница, ловкая и сильная, награждена Георгиевскими крестами III, IV степени и тремя медалями «за храбрость». Погибла в Гражданскую войну. Георгиевскими крестами III и IV степени в Первую империалистическую войну была награждена Антонина Пальшина из Сарапула.

В эту же войну из города Ставрополя добровольно на фронт ушла вместе со своим братом-врачом Римма Михайловна Иванова. Она была санитаром, позже медицинской сестрой. Пока история войн не знает подобного подвига. Римма Михайловна вынесла с поля боя и спасла жизнь более 800 раненым! Она представлена к Георгиевским медалям «за храбрость» II и III степени. Римма Михайловна служила в Самурском пехотном, а потом в Оренбургском полках. 9 сентября 1915 года Оренбургский полк нёс страшные потери. Когда погибли все офицеры, двадцатилетняя сестра милосердия Римма Иванова подняла в контратаку солдат. Они выбили врага из окопов, но героиня была так изранена, что умерла тут же на поле боя. О подвиге девушки узнала вся страна, её имя не сходило с уст, о ней писали все газеты. Государь Николай II «17 сентября изволил посетить память покойной сестры милосердия Риммы Михайловны Ивановой орденом Святого Георгия IV степени». Тело национальной героини было доставлено в Ставрополь специальным поездом. Великий князь Николай Николаевич прислал серебряный венок. Только военные дела государственной важности не позволили Царю лично присутствовать на похоронах. Римма Михайловна Иванова — единственная женщина, в нашей стране, отмеченная такой высокой наградой за воинские подвиги! Когда будете в Ставрополе, сходите в Кафедральный Андреевский собор. В его ограде рядом с Митрополитом Гедеоном и о. Николаем (Польским) лежит та, о которой рыдала вся Россия. Помолитесь о рабе Божией Римме, поставьте свечу, очистите душу от греха забвения.

Александра Львовна Толстая, родная дочь Льва Николаевича, на Первой империалистической была сестрой милосердия. Службу закончила полковником. Георгиевский кавалер. Она награждена тремя Георгиевскими медалями «за храбрость».

В 1916 году все воины, оборонявшие французскую крепость Верден, были пожалованы Георгиевскими крестами.

К 1917 году Георгиевскими крестами было награждено 1366000 человек. Среди них 42 тысячи полных кавалеров.

29 марта 1915 года за храбрость, проявленную в бою, награждён Георгиевским крестом IV степени мулла Кабардинского полка Кавказской конной дивизии Алихан Шогенов. Позже, в июле этого же года, он произведён в прапорщики.

27 апреля 1916 года к берегам реки Тигр с сотней казаков Уманского полка вышел Василий Данилович Гамалий. Через горы и ущелья, с боями, за десять дней он прошёл по вражеской территории: Курдистану, Турции, Персии. За этот беспримерный переход он был награждён орденом святого Георгия Победоносца IV степени и золотым оружием. Все участники этого легендарного перехода стали Георгиевскими кавалерами.

Георгиевские кавалеры освобождались от налогов, получали прибавки к жалованью и пенсии. Носили военный мундир, независимо от выслуги лет. Со временем к Георгиевским крестам для солдат была добавлена медаль с надписью: «за храбрость».

В 1774 году первым получил золотую саблю фельдмаршал П.Я. Румянцев-Задунайский. До 1907 года 600 человек награждены золотым оружием. Позже оно стало называться Георгиевским. Оружие имело, помимо надписи на эфесе, белый эмалевый крестик и темляк на Георгиевской ленте. Георгиевским оружием в Первую мировую войну был награждён А.Г. Шкуро.

С 1806 года в русской армии введено награждение Георгиевскими знамёнами, со знаком ордена Святого Георгия и кистями на Георгиевских лентах. Вручались они за выдающиеся боевые заслуги. Первыми их получили донские полки Сысоева и Ханжонкова, отличившиеся в сражении с французами у австрийской деревни Шенграбен 4 ноября 1805 года. На полученных знамёнах было начертано: «За подвиги при Шенграбене 4 ноября 1805 года в сражении пятитысячного корпуса с неприятелем, состоящим из 30 тысяч». Георгиевскими знамёнами были награждены не только Кубанское, Терское, Уральское, Сибирское войско, но многие полки казачьих войск. К Георгиевским наградам относились серебряные трубы и рожки.

Песни бы петь, книги писать о Георгиевских кавалерах. Но не опишутся многие подвиги героев. Растоптана будет их слава. Только за фотографию Георгиевского кавалера расстреляют семью, а уж их самих вырубят почти до последнего. Придёт страшное испытание на нашу землю, перевернёт всё вверх дном революция. К ленте Георгиевского креста будет прикреплена лавровая металлическая веточка, и станут «временные» награждать им героев. Этот орден будет первым в новом государстве. Начнётся Гражданская война — стыд и позор наших народов. Бесы разделят Россию на красных и белых. И польются реки братской крови. Растоптаны будут все духовные ценности, милосердие, честь, любовь к ближнему. Чувство родства истребят, и заменят его на коллективизм. Поднимутся друг на друга казаки, одурманенные агитацией, опьянённые безумным зельем. За это многие десятилетия будем мы искупать страшный грех братоубийства.

Давно нет Георгиевских кавалеров, только изредка попадётся старая фотография с усатым бравым предком, у которого вся грудь в крестах. Носили наши деды на своей груди маленькие иконы — ордена и медали с изображением Святых, называя свои мундиры «иконостасами».

Идут другие времена. Надели казаки свою традиционную одежду, погоны, появились почётные знаки, похожие на старинные награды, которые несведущие люди принимают за Георгиевские кресты. Нет, никто из казаков не «цепляет» дедовских наград. Ни один казак не способен на такое кощунство. Георгиевские кресты омыты кровью наших предков. Никогда ни один казак не осквернит святость награды.

Как здорово смотреть на идущих строем казаков! И умудрённых опытом, и совсем безусых. Идёт колонна, чеканя шаг, по тем самым улицам, где когда-то шли эскадроны Георгиевских кавалеров.

Идут казаки, а из небесной выси смотрят на них прадеды. С закрученными усами, на белых конях, а впереди золотоволосый всадник с пикой в руке — Святой Георгий Победоносец.

Выше головы, казаки!



Айда, хлопцы, в Царство Небесное!


Подворья Скворцовых в станице Суворовской давно нет. Большой участок земли занят огородом. У самого края стоит старое засохшее дерево. Иссечённое ветрами и бурями, чёрное, с потрескавшейся корой, на фоне небесной сини. Оно уцепилось ветвями — корягами за небо, потому что на земле ему уже делать нечего. Истёк срок.

Скворцовы — казаки-линейцы Хопёрского казачьего полка. Аихие казаки — воины. Много числится за ними подвигов и наград. Документы сохранились с 1773 года. В списках служивых казаков станицы Ново-Хопёрской 16-м записан Андрей Скворцов. Скворцовых в нашей станице было когда-то немало. Одна ветвь — гвардейцы. Служили в Государевом Конвое. В России из этой ветви никого не осталось. Трудно было бы представить, что после всех событий, произошедших в нашей стране в последние 80 лет, кто-то остался жив.

Автомобили норовили проскочить мимо поста ГАИ, но не тут-то было. Их останавливал могучий, необъятный лейтенант Терешко. Надо же! Живой персонаж из книги В.И. Лихоносова «Наш маленький Париж». Только лейтенант не казак, о книге не слышал, но знакомству обрадовался. Любезно предложил мне стул и пошёл к дороге.

Тёплый июньский день перемахнул через половину, а гость запаздывал. Кого ждала? Петра Ивановича Величко из Америки, из Калифорнии. Главной целью его визита было посетить станицу Суворовскую, родину казаков Скворцовых.

Пётр Иванович — сын Ивана Величко из станицы Передовой Хопёрского казачьего округа, адъютанта А.Г. Шкуро. Его отец ушёл с Врангелем. Пётр Иванович родился в Югославии. В 1945 году чудом спаслись при департации казаков из Европы в Советский Союз. Многого добился в жизни Величко. Взял трудолюбием, хваткой, талантом. Вое вал в Корее, был в плену. Выучил девять языков. Магистр. Предприниматель. Родной язык знает в совершенстве. Акцента никакого, дикция чёткая. Я при нём употребила расхожее нынче:

— Эта вещь хорошо смотрится.

Он заметил:

— Откуда в русском языке такое слово?

Стало стыдно. Прав Пётр Иванович. Кто же постоит за наш язык, если мы его не оберегаем?

После недолгого общения стало понятно, что только наш, хопёрский казак, мог очаровать «Мисс Колумбию», самую красивую женщину этой страны. Мерседес не пожалела, прожив с ним всю жизнь. Человек он обаятельный, лёгкий в общении и крайне интересный. По телефону мужской голос озорно спросил:

— Вам звонил Мишка Скворцов?

Вот это да! Сразу солидный человек превратился в озорного мальчишку, и потянуло заглянуть в ту жизнь.

В Краснодаре Ю.Н. Свидин передал мне видеофильм, который снял М.М. Скворцов. В фильме он рассказал о своих родных и близких, о себе, о судьбах многих казаков, которые оказались за кордоном. Потомкам русских офицеров до сих пор свойственно неистребимое, непривычное для нашего глаза благородство, а Михаил Михайлович окончил кадетский корпус в Югославии. Если бы он попал в нашу толпу, сразу был бы замечен: «Не наш», а кто постарше: «Из недобитых». Их узнавали не по погонам, не по иконостасам на груди. Их узнавали по походке и отстреливали.

«Дедушка мой — есаул Кубанского войска, Алексей Васильевич Скворцов», — пишет мне Михаил Михайлович. Я начала искать. В Краснодарском краевом архиве есть «Списки наград за понесённые труды и лишения в 1877-78 годах». В одном списке с моими родными запись: «Сотнику Алексею Скворцову чин есаула. Орден Святой Анны IV степени с надписью «за храбрость», орден Святого Станислава III степени с мечами и бантом».

16 января 1887 года в Варшаве у него родился сын Михаил. Алексей Васильевич погиб совсем молодым и покоится в Турции. В раннем детстве потерял Михаил Алексеевич отца и мать. Остался с дедушкой Василием Ивановичем. Дедушка в старости ослеп и узнавал внука по голосу. Внук юношей приезжал в Екатеринодар в отпуск, Василий Иванович водил руками по лицу Мишеньки, стараясь ощутить те изменения, которые произошли с годами. Дед обожал его и всю жизнь хранил хворостинки, на которых «гарцевал» Миша.

Дети погибших офицеров, солдат, казаков имели особые привилегии и льготы. Михаила приняли в 3-й Московский Императора Александра II кадетский корпус. Окончил с отличием. Затем было знаменитое юнкерское Николаевское училище. В 1906 году произведён в урядники. Через два года Михаил был выпущен из училища хорунжим и назначен в тот самый Кубанский отдельный казачий дивизион в Варшаве, где когда-то служил его отец.

Под стать отцу оказался сын — честный и порядочный, мужественный и отважный. В 1910 году переведён в Собственный Его Императорского Величества Конвой.

Огромная ответственность легла на плечи казака. Конвой Государя. Это означало охрану не только царствующей личности, его семьи, но и всего Отечества. Не стало царя и результат очевиден. Что значили для государства дворцовые интриги? Ни-че-го. «Король умер, да здравствует король!» Не было временных. Власть стояла крепко на престолонаследии. Как говорят японцы: «Сильная власть — здоровые дети».

Вот как! Видимо, России без настоящего царя, как и «без царя в голове», не прожить. Но где его взять-то настоящего? Всех убили. Нет престолонаследия.

Помимо несения службы, конвойцы присутствовали не только на официальных приёмах, торжествах, праздниках, но и на придворных балах. Михаил Алексеевич дружил с дочерью Александра III — Ольгой Александровной, переписывался с её сыном Тихоном Куликовским-Романовым. Великая княгиня Ольга Александровна многими Божьими щедротами славилась. Она крестила Михаила Михайловича и подарила ею написанную икону Архистратига Михаила. Она была «... незаурядным художником, скромным, добрым и отзывчивым человеком», — пишет о своей крёстной матери Михаил Михайлович Скворцов.

В 1945 году, в связи со срочной эвакуацией, часть семейных ценностей пропала. Альбомы, портреты. Пришлось оставить большой портрет-фотографию Врангеля с личным посвящением: «Доблестному соратнику генералу Скворцову. Ген. Врангель».

Сохранился небольшой, в сравнении с пропавшим, альбом фотографий, подарок царя — столовый серебряный прибор с выгравированными на каждом предмете званием Михаила Алексеевича Скворцова, инициалами и фамилией, некоторые значки и ордена.

Бережёт Михаил Михайлович серебряный бокал, на котором выгравированы подписи всех офицеров Конвоя. Их было двадцать восемь. В последний раз они собирались вместе 29 мая 1917 года в тот самый прощальный день. Пили офицеры Конвоя из этих бокалов в первый и последний раз. Были они молоды и полны жизни.

«Самое ценное — сохранившаяся у меня открытка, посланная в 1916 году, подписанная Государыней и четырьмя Великими Княжнами. В 20-х годах в Югославии некий богач предложил Отцу огромные деньги за уникальную открытку. Увы, хотя он знал, что наша семья была в очень затруднительном материальном положении, он не учёл того, что русский офицер честью не торгует. Открытку храню в банковском сейфе. Дома — фотокопия».

Сразу же, по объявлении Первой мировой войны, две сотни Конвоя ушли на фронт и с ними Михаил Алексеевич Скворцов. Хранит сын отцовский бинокль, с которым тот был на войне, документы, среди них копии «Краткой записки» о прохождении службы, которая составлена 25 июня 1923 года. «В этой «Краткой записке» перечислены отцовское продвижение по службе, ранения, награды. Будучи очень скромным человеком, Отец не умел хвастаться и никогда не приписывал себе каких-либо подвигов». Я соблюдаю точную запись. Михаил Михайлович Скворцов пишет «Отец» и «Мать» с большой буквы. За это я прониклась к нему глубоким уважением.

Случайно Михаил Михайлович узнал об одном факте из жизни Отца. Одиннадцать казаков под его командой захватили батарею из четырёх пушек с командой и пехотным прикрытием. За этот подвиг подъесаул Скворцов был представлен к ордену Святого Георгия IV степени, статутный подвиг, но Георгиевская дума не поверила в саму возможность подвига и отклонила представление. «Государю было доложено о свершившемся, он обещал лично, при встрече, наградить Отца, что было для Него дороже». Но встретиться им уже не довелось.

Через много лет Отец расскажет сыну, что был с разъездом казаков в разведке. Выскочив на бугор, они случайно оказались прямо перед австрийской батареей. Считая, что живыми им уже не выбраться, сняв папаху и перекрестившись, Отец повёл казаков в атаку: «Айда, хлопцы, в Царство Небесное!» И бросились на врага.

Сколько лозунгов мы знаем: «За Веру, Царя и Отечество!», «За Ленина!», «За Сталина!», и «За Москву!», и «За Орёл!», но такой — встретился впервые. Только это не призыв. Михаил Алексеевич назвал точный адрес воина — Царство Небесное.

29 мая 1916 года подъесаул 1-й сотни Собственного Его Императорского Величества Конвоя Михаил Скворцов, казак станицы Суворовской, получил известие, что австрийцы переправляются через реку Прут и во главе со своим взводом, несмотря на ружейный и пулемётный огонь, двинулся к месту переправы врага, дошёл до названного места и открыл по лодкам сильный огонь. Противник бежал. «Благодаря таким решительным и энергичным действиям подъесаула Скворцова, переправа австрийцев была ликвидирована в самом начале». За этот подвиг М. А. Скворцов удостоен Георгиевского золотого оружия. Михаил Алексеевич был Первопоходником. Временно командовал 2-м казачьим корпусом. Был на острове Лемнос и в Константинополе. В конце 1920 года переехал в Болгарию. Там через год женился на сестре милосердия Марии Николаевне Фёдоровой. Она выходила его в Гражданскую от сыпного тифа. За вынос с поля боя под обстрелом раненого награждена Георгиевской медалью «за храбрость». Позже Скворцовы переехали в Сербию, а там Господь послал им сына Михаила в 1926 году.

«С самого детства помню, как меня Отец учил отвечать на вопрос: «Кто ты?» Следовало отвечать: «Я казак станицы Суворовской, отдела Баталпашинского, Михаил Скворцов».

Слово «Баталпашинск» правильно не выговаривалось, казаки смеялись, выслушивая малыша, и почти каждый вновь спрашивал: «Кто ты?»

«С ранних лет вспоминаю, что казаки называли Отца «Батькой», и с каким уважением и любовью они к нему относились. У Отца был неплохой голос, и он был знатоком наших старых кубанских песен. Терпеть не мог самостийников, считая казаков верными сынами России, гордился казачьим происхождением и историей нашего славного прошлого».

Помнит станица Суворовская гвардейцев Скворцовых. Висят портреты в станичном музее. На литургиях в церкви Веры, Надежды, Любови и матери их Со фьи поминают Ивана, Василия, убиенного на поле брани Алексея, Георгиевских кавалеров Михаила, жену его Марию, Степана и Ивана. Строятся станичники на улице Скворцовых. Мечтают восстановить храм Казанской Божией Матери, который возводили когда-то при участии всех Скворцовых.

Взяла я горсть земли в бывшей усадьбе Скворцовых, и понеслась она с Петром Ивановичем Величко за дальние моря, за высокие горы, за быстрые реки. Прилетела Мать — Родная Земля к Сыну своему — Михаилу Алексеевичу Скворцову и легла на могилу, чтобы никогда с ним больше не расставаться.



ЧАША БЫТИЯ


Душа родилась крылатой


На очередном допросе его снова пытали, били по голове, сломали ребра. Бездыханного приволокли в камеру, а когда всех осужденных вывели на расстрел, он уже не подавал признаков жизни. Потом в эту камеру прибыли другие жертвы, и с ними красный военный лётчик Брагин отправился «во глубину сибирских руд», в те места, которые помнили декабристов. Но теперь здесь были тысячи душ и тел, которыми Иосиф Сталин со своими подручными топили костёр истории.

Прошло почти полсотни лет, а из памяти до сих пор не выпал ни один день, от первой встречи до последней.

Меня остановил громкий разговор. Открыла дверь, и увидела пожилого человека, высокого, стройного, в золотом пенсне, в берете, в зелёной армейской рубашке. Держался с достоинством. Вежливо доказывал инструктору ДОСААФ, что он член Осоавиахима с незапамятных времён и пришёл заплатить членские взносы. Инструктор объяснял, что, дескать, ведомости у него нет и принять деньги не может. Я же разглядывала посетителя и не сразу обратила внимание на белую палочку в его руках, а когда увидела, содрогнулась: «Слепой!»

Представилась. Взяла из рук старика 30 копеек, приклеила марку на удостоверение. Гражданин поцеловал мне руку, представился:

— Военный лётчик Брагин.

Я ахнула!

— Первое ночное бомбометание? Я знаю о вас по истории воздухоплавания и авиации СССР.

— Да, это обо мне писал Дузь.

Так познакомилась я с человеком, дружба с которым переломила всю мою жизнь. Пять лет мы виделись почти каждый день. Если что-то мешало мне забежать к Брагиным, то наутро, чуть свет, он уже стучал в нашу дверь, объясняя свой ранний визит тревогой и беспокойством.

Поначалу нас объединила авиация. Я могла часами слушать его рассказы в удобном старом, вытертом до дыр кресле. Рядом на стуле, у круглого стола, сидела его жена Зинаида Арефьевна. Она часто поправляла и уточняла «исповеди Николки», добавляя в них перцу и юмора.

Парой они были редкой. Одногодки. Образование и воспитание получили светское. Им можно было задать любой вопрос, излить душу и получить мудрый совет. Со временем эти два пожилых человека взяли на себя ответственность за мою душу. У меня были прекрасные отец и мать, но Брагины стали моими духовными родителями.

1963 год — время хрущёвской «оттепели». Уже были выпущены из тюрем красные командиры, «враги народа», вернулись из ссылок жертвы сталинских репрессий, уже мы читали Солженицына, Дьякова, генерала Горбатова. Удивлялись, не верили и негодовали, шёпотом, по поводу расстрела в Новочеркасске, а я слушала и слушала Брагиных. Записывать было нельзя, и приходилось до предела напрягать память, чтобы сохранить фамилии, факты, события.

Николай Михайлович родом из Екатеринбурга. Мать его была дочерью хозяина гранильной фабрики. Красивая, умная, богатая, вышла замуж за вдовца с тремя детьми, да своих родила десять. Мне было интересно узнать, как взаправду жили «господа — эксплуататоры». Оказывается, очень просто. С малых лет дети приучались к труду. У каждого была своя комната. Порядок поддерживался хозяином. Разрешалось завести рыбок, голубей, собаку, кошку. Во главу угла ставились духовные ценности. Дети обучались музыке, языкам, в доме была большая библиотека, выписывались газеты и журналы. В одном из них 16-летний Коля Брагин увидел чертёж планера конструкции Делонэ и сам построил аппарат из бамбука и высококачественной сосны. Обтянул прочным тонким шёлком. Со сверстниками притащил в загон для коров. Натянули амортизатор, и планер оторвался от земли. Удалось сделать несколько взлетов, но к концу лета 1910 года планер рухнул на землю. Высота была небольшая, и авиатор отделался ушибами.

Так и не смог Николай Михайлович расстаться с мечтой. После окончания реального училища он едет в Москву и поступает в МВТУ на теоретические курсы авиации. В ту пору возглавлял Высшее техническое училище и читал лекции по аэродинамике Н.Е. Жуковский. Студент Брагин отличался любознательностью, и Николай Егорович нередко приглашал его к себе в Мельниковский переулок.

В разгар Первой империалистической войны многих выпускников МВТУ направили в Гатчину, в школу морских военных лётчиков. Потом был фронт.

Архивные документы сохранили сведения о том, что военный лётчик, прапорщик Брагин, участвовал в корректировании огня 2-го артиллерийского авиаотряда. Лучшим корректировщиком этого отряда был будущий теоретик тактики нашей авиации профессор Лапчинский. «Все мои полёты с ним, — пишет Брагин, — заканчивались уничтожением двух-трёх батарей противника». Прапорщики Н.М. Брагин и Н.А. Андреев стали одними из первых русских лётчиков, которые на самолётах «Вуазен» и «Сопвич» выполнили первые штурмовые полёты.

Летом 1917 года Брагин летал на истребителе, и случилась с ним беда: «Сошлись мы с немецким лётчиком. Каждый хочет занять выгодную позицию. Зашёл я с нужной стороны. Пулемёт в ту пору стоял на капоте. Прямо перед лётчиком. Чтобы дать очередь, надо было опустить нос самолёта, перевести его в планирование. Ручку управления зажимали ногами, лётчик вставал в полный рост и стрелял. В это время самолёт снижался. Отогнал я немца, и раз — на сидение, чтобы самолёт выровнять, а в это время рукояткой турели мне по подбородку! Так зубы и высыпались. Генерал АА. Брусилов дал золотые деньги. Из этих червонцев дантист отличные зубы сделал. Как свои, да ещё и блестели».

Где-то я читала, что в Первую мировую войну была выполнена первая аэрофотосъёмка. Спросила об этом Николая Михайловича.

– Это мы сняли с воздуха всю линию фронта, сделали планшет и подарили его Царю Николаю II. Снимали с «Ньюпоров».

– На этом самолёте разбился Нестеров?

– Да. Я знал его. Мы пришли в авиацию рано. Только всё начиналось. Мы были первыми, на нас смотрели, как сегодня на Гагарина. Мои друзья остались в веках! Уточкин, Победоносцев, Арцеулов, Лобов, Заикин, Андреев, Шиуков Сикорский. Знаете о нём?

– Конечно!

– Он создал первый в мире многомоторный бомбардировщик «Илья Муромец». Немцы этот самолёт называли «летающей крепостью». Потом Ленин изгнал учёный мир из России. Много лучших людей эмигрировали. Уехали умы.

Смотрела я на него и не верила своим глазам, не верила, что вижу перед собой одного из тех, кто создавал нашу авиацию, кровью которых омыт каждый шаг к совершенству.

Авиационная техника в ту пору была в первобытном состоянии. На самолётах не было крайне необходимых в полёте авиагоризонта, вариометра и других приборов, поэтому от лётчиков требовались высокие лётные качества и мастерство. Русские асы — выдающиеся лётчики: Орлов, Яиченко, Кокорин, Зиновьев, Сук, Зайцев, Ягелло, Зверева, Кузнецов, их знала вся Россия. Одним из лучших русских лётчиков был Е.Н. Крутень. Он дважды охранял самолёт-корректировщик Брагина на своём истребителе «Ньюпор-23».

«В одном из полётов капитан Крутень на моих глазах сбил самолёт противника. Заметив немца, Крутень атаковал его сверху, со стороны солнца. Две-три короткие очереди из пулемёта, и мы увидели, как немецкий самолёт начал падать», — писал в своих воспоминаниях Н.М. Брагин. Через несколько дней над аэродромом близ Тарнополя услышал Николай Михайлович короткие пулемётные очереди. Бой шел на высоте 2500 метров. В синеве безоблачного неба трудно было рассмотреть самолёты, ведущие воздушный бой. Через час от Крутеня пришла радиограмма с просьбой выслать в указанный район самолёт «Вуазен» с горючим, запчастями и санитаром. «Несмотря на сильную болтанку, — вспоминал Брагин, — я вылетел с санитаром в нужный район, легко нашёл два самолёта, стоящих рядом. Самолёт Крутеня со сломанным костылем, два раненых немецких лётчика. У Крутеня не было ни капли горючего». Это была последняя победа прославленного лётчика. Спустя несколько дней, 4 июня 1917 года, совершая посадку на свой аэродром близ деревни Плотычи, капитан Крутень сделал разворот на небольшой высоте и, потеряв скорость, разбился.

В одной из газет того времени писали: «После великого Нестерова он был наиболее видным из боевых лётчиков». Погибшему Крутеню шёл двадцать пятый год. Для характеристики боевой деятельности погибшего авиатора достаточно указать, что за последнюю неделю им было сбито три немецких самолёта. Среди учеников Крутеня и Нестерова особенно выделялся лётчик Смирнов. Овладев в совершенстве искусством высшего пилотажа, он сбил два десятка немецких машин. А наш герой — Брагин только за один год войны награждён пятью боевыми наградами, в том числе орденом Святого Георгия IV степени. Так отметила Россия ратный подвиг Николая Михайловича в Первую мировую войну.

Я спросила его, почему прапорщик Брагин остался в России, почему перешёл на сторону красных. Возможность уйти за кордон у него была. И получила ответ:

– Но этот вопрос очень сложный. В политике разбирался я слабо. Всё произошло быстро, как при землетрясении. Помните картину Брюллова «Последний день Помпеи»? Восемьдесят процентов красных военных лётчиков были из бывших офицеров. Мы спасали Россию, а какую цветом, не задумывались. Никто из нас не мог предвидеть, что здесь начнётся, что всё потонет в крови, лжи и обмане. Лозунг «Земля — крестьянам, мир — народам» сделал своё дело. Многие большевикам поверили, а они извратили идею. Я вернулся на родину в Екатеринбург и там летал у красных.

В ту пору были модны аббревиатуры, и одна из них — «краснвоенлёт» — стоит теперь перед фамилией Брагина. В Сибири он разбрасывает листовки с воздуха, летает на разведку, бомбит ночью станцию Зима.

Целью бомбёжки было отбить золотой запас России у Колчака. Это первое ночное бомбометание вошло в историю авиации. Сложность ночных полётов в ту пору представить трудно, а бомбёжку с воздуха — и подавно. Нет горизонта, нет ориентиров, нет приборов. Кидал бомбы вниз лётчик-наблюдатель, если был, а то сам лётчик заходил над целью и метал снаряды, как бы тогда выразились, собственноручно! Летает, летает, летает.

Передо мной полетный лист от 27 января 1920 года 1-го Советского авиационного отряда.

Лётчик Брагин.

Наблюдатель Трушнов.

Система самолёта — «Сопвич».

Состояние погоды — 20 градусов мороза.

И ниже результат разведки: обстрелян обоз и конница. По полотну железной дороги движения противника не замечено.

В приведенном выше полётном листе указан наблюдатель Трушнов. Наблюдатель запоминал позиции противника или заносил их на карту, следил за воздухом, не подкрадывается ли где противник, сбрасывал бомбы. Николай Михайлович однажды взял с собой наблюдателем красного командира, опытного, обстрелянного, осмотреть линию фронта. Полёт закончился. Сели. Спрашивает Брагин, что тот видел.

– Окопы, телеги, лошадей, пушку.

– Нет, совсем не пушку. Пушки там нет.

– Ну, как же нет, сам видел!

– Не пушка это, а походная кухня.

Отличный лётчик, грамотный, высокой культуры, смелый и неутомимый, быстро поднимается по служебной лестнице. В 1921 году командует Воздушным флотом Народной революционной Армии Дальневосточной республики. Под командой пять самолётов. Никогда ему уже не забыть «боевые ночи Спасска, Волочаевские дни», взятие Хабаровска и Владивостока.

Передо мной два снимка. На фотографии 1916 года двадцатидвухлетний прапорщик Брагин. Высокий стройный интеллигент в форме военного лётчика. Вся фигура выражает достоинство и благородство. Необычно красивая внешность. На другом — совсем другой человек. Опустошённые глаза, обрезалось лицо, пропал лоск. Шишак заменил щегольскую лётную фуражку, а чёрный мундир с кортиком на боку и белоснежную рубашку с галстуком — тужурка «с разговорами». Прошло всего два года, но каких! На переломе истории. Потом была Москва. В показательной тренировочной эскадрилье имени Ленина служит Брагин начальником штаба, помкомандира эскадрильи. В звании полковника (три шпалы) демобилизуется из армии и с 1924 года работает в авиапромышленности инженером по вооружению и авиаконструктором с Туполевым, Яковлевым, Поликарповым, Григоровичем.

В 30-е годы на 39-м авиазаводе имени Менжинского был создан самый быстроходный истребитель «И-5», где впервые в авиации Н.М. Брагиным были применены электроприборы (электроспуск), позволявшие открывать огонь одновременно четырьмя пулемётами «Шкас». На ручке управления были установлены гашетки-кнопки, что значительно облегчило действия лётчика в бою. Такие системы широко применялись в Великой Отечественной войне и позже.

Затем была сложнейшая работа по созданию авианосцев. В 1931 году инженером Вахмистровым в Москве был создан самолёт-авиаматка «ТБ-3» с установкой на нём от двух до пяти истребителей «И-4» конструкции Туполева. На них впервые были смонтированы электроспуски Брагина. Истребители пилотировались лётчиками-испытателями В.П. Чкаловым и А.Ф. Анисимовым. Они дали отличные отзывы о вооружении «И-4». Серго Орджоникидзе подарил Брагину легковой автомобиль, а правительство наградило большой денежной премией.

Было лётчику Брагину уже за сорок, когда он поступил в Московский авиационный институт. Пять засекреченных инженеров-вооруженцев слушали курс у профессора В.П. Ветчинкина и изучали специальные науки. Сами вооруженцы испытывают в полёте свои изобретения. Не всё и не всегда заканчивалось благополучно, и Николай Михайлович всерьёз занимается в парашютной школе Я.Д. Мошковского. Получает парашютный значок № 409. Из семидесяти прыжков у Брагина было девять вынужденных. Девять раз, только при авариях в воздухе, заглянул этот человек в глаза смерти. Свой первый вынужденный прыжок лётчик Брагин сделал с парашютом французской фирмы «Жюкмес». Эта фирма каждому, спасшемуся с её парашютом, присылала специальный значок — золотого шелковичного червя в натуральную величину, который прикреплялся к узлу галстука.

Много я узнала о Николае Михайловиче от его давней подруги Евгении Артемьевны Астаховой, жены маршала авиации. Она мне рассказывала, что Брагин был награждён орденом Боевого Красного Знамени, как познакомился он с Зинаидой Арефьевной, как гуляли у Брагиных на свадьбе в 1923 году: «Брагин был в ту пору неотразим, но и невеста ему была под стать. Женственная, грациозная, воспитанная. Знала четыре языка, прекрасная пианистка. Весёлая и добрая. Дом всегда полон гостей».

Однажды я спросила Зинаиду Арефьевну, что запомнила она в жизни больше всего. Какая живая картина осталась в памяти?

— Много всякого. Я была свидетельницей разных событий, но самое ужасное — гибель на моих глазах самолёта-гиганта «Максим Горький». В его создании принимал участие и Николай Михайлович.

Специальное конструкторское бюро в составе А.А. Архангельского, М.В. Петлякова, В.М. Мясищева, П.О. Сухого, под руководством Туполева создало крупнейший в мире самолёт АНТ-20 «Максим Горький». Из сверхпрочных материалов, 8 моторов, полётный вес 42000 килограммов, брал 80 пассажиров, скорость 250 километров в час. На борту были оборудованы типография, выпускающая 8 тысяч листовок в час, фотолаборатория, буфет, помещение для демонстрации кинофильмов, салон для отдыха. Испытывал самолёт и был первым его командиром знаменитый Михаил Михайлович Громов, Герой Советского Союза, большой друг семьи Брагиных.

По инициативе работников журнально-газетного объединения в дни 40-летия литературной деятельности А.М. Горького была развёрнута агитационная кампания по созданию «на добровольные» средства трудящихся специальной эскадрильи имени Максима Горького. Инициатором была газета «Правда».

В это время в стране разразился страшный голод. Зинаида Арефьевна вспоминала:

– Нет, наверное, на земле слова страшнее этого. Вымирали Украина, Дон, Северный Кавказ, Сибирь, Поволжье. Не было семьи, где в 33-м кто-то не умер от голода. В это же время у вымирающего народа, только в виде займов, было отнято 8 миллионов рублей золотом. Колоссальная сумма! Построено 30 самолётов и один дирижабль. Они обслуживали политические кампании партии и правительства, а на грешной земле в это время обезумевшие от голода родители ели своих детей. Специальные отряды ловили и расстреливали людоедов, а на головы советских людей, на вымершие деревни, сёла и станицы сыпались и сыпались миллионы листовок, в которых рассказывалось, как организовать весенне-полевые работы, уборку урожая, о социалистическом соревновании, о том, «как хорошо в стране советской жить».

Однажды Брагину пригласили на аэродром в Тушино, где проводились катания для работников авиационной промышленности и их семей. Обычные для тех времён агитполёты.

— Я была назначена во второй заход. Трагедия произошла на моих глазах. Посадили в самолёт женщин, детей. Заревели моторы. Небывалый по силе звук придавил меня к земле. Огромная железная птица поползла по аэродрому и, набрав силы, поднялась в воздух. Самолёт-гигант закрыл всё небо. Рядом, для сравнения, летели два истребителя. Они казались крошечками. Из самолёта посыпались тысячи листовок, рассказывающих об этой машине — настоящем чуде авиации. Вдруг один из истребителей изменил курс, набрал высоту. Лётчик решил отличиться и сделать мёртвую петлю вокруг «Максима Горького». Вошёл в пике и на наших глазах врезался в самолёт. Погибли все.

– А Громов?

– Михаила Михайловича в самолёте не было. Он испытывал другие машины.

– Говорил мне Николай Михайлович, что вы любили его общество.

– Ещё бы! Миша был душой нашей компании. Под стать моему Николеньке. Рослый, красивый. Любил лошадей. Конюшня у него знаменитая была. Талантливый, общительный человек. Женолюб и сердцеед. Меня Николка к нему ревновал, а мне даже приятно было мужа иногда подразнить.

Родом Зинаида Арефьевна была из Васильевых. Мать, Савицкая в девичестве, — фрейлина императрицы Александры Фёдоровны. Отец — фабрикант. Детей в семье — одиннадцать. Держали их очень строго. Росли с няней:

– Из крепостных была. Ещё мою маму нянчила, — рассказывала Зинаида Арефьевна, — могучая старуха, с характером. Бывало, мама схватит ремень, а мы, как горох, к няне. Она расправит юбки и бросается на маму, словно квочка. Справедливая была няня, труженица. А любила нас! Вся власть в доме принадлежала ей. Даже папа няню побаивался. Нас к труду приучала сызмальства. Как-то угорела я от утюга. Помню, меня по саду водили.

– Как же случилось?

— Гладила я себе одежду, а утюг углями нагревался. В ту пору я маленькая была, лет семи. Носом прямо к утюгу. Надышалась, еле откачали. А ещё в церковь ходили, Закон Божий учили. Когда мне 12 лет исполнилось, отец стал в оперу вывозить, а потом на балы. У нас в Большом театре своя ложа была. Позже стали меня в Кисловодск брать. Жили мы в «Гранд-отеле», это сегодня санаторий «Нарзан» А потом всё рухнуло, покатилось. Все мы, кто не уехал за рубеж, оказались на обочине. Позже я устроилась на работу. За мной стал ухаживать мой начальник — Вышинский. Невысокий, лысый, толстоватый и, конечно, получил «атандэ» — отказ. Однажды он увидел меня с мужем, Николаем Михайловичем, и началась трагедия нашей жизни.

Брагина взяли в 1937 году в Москве, на 39-м авиазаводе. Зинаиде Арефьевне поначалу объявили, что он расстрелян. Вызывали в органы и требовали что-то подписать, но получили отказ. Вдруг пришло письмо, что он жив. Дали десять лет по 58-й статье. Её сразу уволили, как жену «врага народа». Устроилась на работу поломойкой в парикмахерскую, но и оттуда выгнали. Только в войну пригодилась Отечеству. Рыла окопы, а потом один генерал взял машинисткой. Таких, как Зинаида Арефьевна, было много. Ей было легче, у них не было детей, а что пережили остальные семьи! Не поддаётся разуму. Голодали, мёрзли, мучились несказанно. Умирали матери, дети оставались одни и погибали.

— Да разве наше с Николаем горе могло сравниться с их бедой? Однажды в войну шла домой. Вот и дом рядом. Налёт на Москву начался. Вдруг ба-бах! Нет дома, нет квартиры, ничего нет!

Одна «забота» от НКВД. Вызывают, расспрашивают, дают советы. В начале войны пришло от Николая Михайловича письмо, в котором он сообщил, что пока вестей от него не будет. В лагере Брагин через конвоира передал рацпредложение оборонного значения и был вызван в Омск в особое конструкторское бюро при НКВД, где генеральным конструктором был А.А. Туполев, а позже В.М. Мясищев. Здесь им были созданы исключительные условия. Брагина назначают ведущим инженером отдела, дают высокую зарплату, большие премии, но получает их Зинаида Арефьевна через Бутырскую тюрьму.

— Спустя шесть лет после ареста, в 1943 году, приехал на квартиру человек и объявил, что завтра мне даётся свидание в Бутырской тюрьме на полчаса. Я поняла, что Николай в Москве.

Оказывается, всё конструкторское бюро было на даче в Болшево, под Москвой. На другой день с утра несколько детей и жён были в Бутырках и ждали приезда мужей. В тюрьме проверили документы. Готовились к встрече. Надо было подавить в себе волнение, слёзы, чтобы скрасить встречу после стольких лет разлуки. Даже охранники нервничали.

— Я вошла в отдельную комнату первая. Прежде всего взяла себя в руки, чтобы не расплакаться и как можно меньше волновать его. А когда вошёл — не узнала. Передо мной был мой Николенька, но в новом чёрном костюме, белой сорочке, в галстуке. Выбрит, кладёт на стол плитки шоколада. Это в то время, когда мы получали по 300 граммов хлеба, который хлебом трудно было назвать.

Николай Михайлович продолжал рассказ жены:

— Свидания позже давались прямо на даче. Кормили без ограничений, но работали не считая времени. На даче были огород, клумбы, где мы любили проводить свободное время. Хотелось свободы, воздуха. Клетка, хоть и золотая, всё одно — тюрьма.

Закончилась война, всех конструкторов перевели в Таганрог. На авиазаводе Брагин получил в 1947 году освобождение. Поселился в Малоярославце, так как имел запрет жить в крупных городах. Устроился на небольшой завод сельхозмашин и вдруг арестовали. Вновь сослали в Сибирь под Новосибирск, за 150 км. Работы нет. К счастью, с собой всегда был фотоаппарат. За кружку молока снимал детей, стариков и... ни шагу. Только в своей деревне. Потом отремонтировал трактор. Признали, дали работу на МТС. Сам не знает, как выжил. Зинуша приезжала, бывала у Николая Михайловича по нескольку месяцев, родные помогали.

Умер Сталин. Лётчик Брагин подал прошение о пересмотре дела. В 1954 году реабилитирован. Приехал в Москву, пришёл к своему старому другу-маршалу авиации Ф.А. Астахову. Говорили о многом, а когда расставались, глянул Фёдор Андреевич на ноги Брагина, смутился, попросил задержаться. Через некоторое время подал ему новые туфли. Снял с себя лётчик Брагин обувь, больше похожую на опорки, надел кожаные модные туфли и только тогда поверил, что ужас прошлого позади. Много получал подарков и наград Николай Михайлович, но дороже этих туфель у него до сей поры подарков не было.

После всего пережитого оставаться в Москве было невмоготу и Брагины переезжают в Кисловодск на Сапёрный переулок. Николай Михайлович активно включается в общественную жизнь города, читает лекции о развитии авиации и космонавтики. Когда я впервые пришла к ним домой, поразилась убожеству обстановки. Сырость, никаких удобств. Всё, во что входили гвозди, было оббито фанерой. Почти слепой человек сам латал и красил крышу, провёл воду. Я возмутилась:

— Куда смотрят власти?

И вдруг услышала:

Если душа родилась крылатой,
Что ей хоромы и что ей хаты?
Что Чингиз хан ей и что орда?
Два на миру у меня врага,
Два врага воедино слитых —
Голод голодных и сытость сытых.

Это была Марина Цветаева. А кто о ней тогда знал? Единицы. Всё ещё было в запрете.

У Николая Михайловича на клавиатуре пишущей машинки были наварены буквы. Он печатал на ней письма «брехунам-авторам», которые допускали большие и малые неточности в публикациях, вёл огромную переписку с друзьями, ветеранами авиации. Он никогда не жаловался на здоровье, никогда не ныл. Я долго не знала о его жизни. Рассказывал о себе, когда приходилось, к случаю. Однажды неловко его пожалела:

— Пощадили бы себя. Сегодня вы на выжатый лимон похожи.

Николай Михайлович переменился в лице, сел на стул, взял меня за руку. Долго думал, и видно было, что какие-то чувства мешают ему. Наконец произнёс:

— Я вам расскажу, как этот лимон выжимали.

И пошла передо мной его жизнь в застенках НКВД, в ссылках, в секретном конструкторском бюро. Я увидела его мать, отца, братьев и сестёр. Душа моя кричала от вопиющей несправедливости и боли. От него я узнала, что Тухачевский утопил в крови восставший Кронштадт и восстание крестьян под руководством Антонова, правду о Якире, Котовском, Будённом. Было это в 1965 году! Всё, что слышала, прятала от себя самой. Такая крамола была в словах Брагина, и такие страсти разверзлись, что временами не выдерживала, плакала — жалко было всех. Получалось, что не успели мучители и убийцы отмыть от крови руки, над ними самими заносился топор, и слетали их головы. Беседы с Николаем Михайловичем привели меня к мысли, что не всё гладко в нашем королевстве. Заплечных дел мастера никогда не смогут утаить от истории свои деяния. Зло наказуемо. По Брагину выходило, что все идеи ничто по сравнению с теми муками, которые ради них несёт человек. Один. Не стадо, не общество, не коллектив. Тот, кому больно, голодно и холодно. Он первый мне сказал, что Россия — полигон, где испытываются человеческие возможности, поэтому на пределе людских сил строятся отношения в нашем обществе.

Не забыть ни одного дня, когда мы с семьёй приходили вечерком на Сапёрный. Николай Михайлович брал в руки гитару, трогал струны и с Зинаидой Арефьевной запевал «Соколовский хор у «Яра». Потом он рассказывал о Соколове, о цыганах, о знаменитом ресторане, куда гурьбой вваливались молодые авиаторы. А встречи с Шаляпиным, Собиновым! Сколько художников, композиторов, театральных деятелей они знали, с кем дружили! Меня в ту пору волновало, какими были Царь Николай II, Александра Фёдоровна. А какими были Ленин, Сталин, Киров, Ворошилов? Оказывается, «...мелюзга, моему Николеньке чуть выше пояса. Один Ворошилов хоть на лицо был хорош. А Крупская навещала меня в больнице. Некрасивая и никакой симпатии», — добавляла Зинаида Арефьевна. Так шла информация почти о каждом, с кем сталкивала Брагиных жизнь. Это в ту пору, когда история была упакована в спецхранах, когда срочно уничтожались обличающие власть документы. От Брагиных я узнавала прошлое России. Хлынул поток сведений, и мне легче сейчас разобраться в том, что было, а чего не было. Не каждому на жизненном пути попадается такой человек, как Брагин. Мне повезло.

Николай Михайлович был человеком рослым, и ему почти невозможно было приобрести одежду. Однажды мы поехали на экскурсию по Грузии, и в Болниси я купила ему немецкое бельё нужного размера. С какой же радостью я протянула подарок своему кумиру! А он растерялся, побледнел. Не понимая, что натворила, хвалю бельё, какое оно тёплое, лечебное, а он вдруг говорит:

— А я вам подарю, — ... и называет предмет женского туалета.

Пришла моя очередь бледнеть. Боже мой! Передо мной стоял Мужчина, Офицер, которого, по глупости, я приняла за дедушку. Только сейчас до меня дошло, что он будет для меня жить вечно, что на земле не будет большего примера для меня, что с этих пор эталоном Человека и Мужчины станет военный лётчик Брагин.

1967 год... В этот раз я побила все свои рекорды. Не бежала — неслась. Казалось, что сердце вот-вот лопнет от напряжения и радости.

— Николай Михайлович, вас наградили орденом Боевого Красного Знамени! Вот газета, указ. «Брагина Николая Михайловича». Вас вспомнили.
—
— Нет. Меня не вспомнили, а достали из нафталина.
—
Эти слова ледяной струей сбили мою радость, я сразу сникла и заплакала. Он сидел, опустив голову, на моих глазах как-то съёживался и превращался в старика. Я поняла, что сейчас вся жизнь летит у него перед глазами, какая боль печёт и рвёт его на части. В момент созрело решение. Бросилась домой. Достала то, что было для меня всего дороже — награды моего дедушки Ивана Михайловича Лобова — Георгиевский крест IV степени и серебряную медаль «за храбрость». Не колеблясь, не раздумывая, приняла решение и бросилась назад.

— Николай Михайлович, это вам от меня.

Я разжала руки. На ладонях, отливая особым благородством, лежали Георгиевские награды. Он смотрел на них невидящим взглядом, а потом стал на колени, прижал мои руки с наградами к лицу и застыл.

Стало ясно, что этого дня он ждал всю жизнь.



Разорённое гнездо


Два самолёта неслись над землёй. Две «этажерки». Один самолёт летел нормально, а второй, строго над ним — вверх колёсами. Назвали этот полёт на французский лад: «тэт-а-тэт», что по-нашему значит «голова к голове». Подумаешь, невидаль, скажут знатоки. Да только было это в начале сороковых прошлого столетия, когда в 1933 году открылся аэроклуб в Пятигорске.

Первым начальником его был лётчик Балашов. Энтузиаст, влюблённый в свою профессию, первый набор комплектовал из передовиков производства городов Кавказских Минеральных Вод. В конце 1934 года выпустили первых пилотов. Тогда они были наперечёт: Терновой, Балабанов, Бабурин, Алхимов, Декин, Цицов, Волковская, Шокарев, Кузьмин, Ягодзинский. На них заглядывались девушки, мальчишки провожали до дому, гордились родственники. Сейчас слова: пилот, лётчик, авиатор — стали привычны и повседневны.

Авиатор... Авис в переводе — птица. Когда летишь в пассажирском самолёте, то ощущуение полёта искажено. С высоты десять тысяч метров Земля — вогнутая. Чаша. Самолёт висит на одном месте, и совсем нет тех впечатлений, которые охватывают человека в спортивной или маленькой учебной машине, когда ты один на один с небом.

В пору становления авиации не было в стране молодого человека или девушки, которые бы не мечтали взлететь на самолёте или планере, прыгнуть хоть разок с парашютом, оторвать от земли авиамодель.

В 1936 году в аэроклубе создали авиаотряд, укомплектованный лётно-техническим составом. Получившие первоначальное обучение направлялись в лётные училища. Наряду с пилотным отделением были организованы группы планеристов, парашютистов, авиамодельный кружок. В городах Кавминвод открылись филиалы. В 1938 году перебазировали аэроклуб в Ессентуки.

Аэродром — это не только лётное поле. Это подходы, запасные площадки, естественные ориентиры: горы, речки, озёра и прочее. Это ещё и климатические условия. По сумме таких показателей в России нет равных ессентукскому среди учебных аэродромов страны. Не случайно десятки лет здесь тренировалась сборная Советского Союза по высшему пилотажу, здесь установлены всероссийские и всесоюзные рекорды планеристами и парашютистами.

Команда Ессентукского аэроклуба ещё в 1938 году завоевала первое место по самолётному спорту на Всесоюзных соревнованиях! Командир звена Кашуба, пилоты Меликян, Тихонов, бортмеханики Великий, Ревзин получили первую премию: три спортивных самолёта. Это они готовили отличные кадры. Мужественных, стойких людей и выдающихся лётчиков, готовых к серьёзным испытаниям. Проверкой всему стала Великая Отечественная война. Курсанты аэроклуба Герои Советского Союза: генерал-майор Минаков — выпускник 1935 года, командир звена Кашуба — выпускник 1937 года, летчик-инструктор аэроклуба Алексеев, лётчик морской авиации Шеин, выпускник 1934 года Терновой. Наш аэроклуб окончил Заслуженный строитель Российской Федерации Шубников — начальник строительства космодрома Байконур с 1955 года. Начальником Ессентукского авиаспортклуба был Герой Советского Союза, штурман авиации Козлов Валентин Георгиевич.

Тысячи выпускников аэроклуба посвятили свою жизнь службе в Вооружённых Силах страны, работали пилотами на внутренних и заграничных линиях, создавали новые типы летательных аппаратов, помогали растить урожай и боролись с вредителями в сельском хозяйстве.

Каждый из них, из курсантов и спортсменов, где бы он ни жил и чем бы ни занимался, никогда не забудет ни первый полёт, ни первый прыжок, ни первых своих инструкторов участников ВОВ: майоров Мокшина Николая Семёновича, Савадова Ивана Сергеевича, лётчиков-истребителей Краснознамённого Балтийского флота майора Сомова Алексея Андреевича, майора Жилина Виктора Георгиевича, установившего не один рекорд России на планере; капитанов: Немцова Валентина Лаврентьевича, Сибирякова Германа Александровича, инструктора-парашютиста майора Сарбашова Султана Мангереевича, Клёпова Евгения Кузьмича — заслуженного лётчика, инженера Мкртчан Степана Александровича и других.

Не посрамили чести своего аэроклуба их воспитанники. Балаев Мекер установил 17 мировых рекордов по парашютному спорту, 1 всесоюзный и рекорд «Русское диво». Он открывал Всемирную Олимпиаду в Сеуле. Это наши парашютисты: Мекер Балаев, Евгений Клёпов, Александр Клёпов, Вячеслав Мисник, Сергей Шевченко и Исмаил Геттуев приземлились сразу на обе вершины Эльбруса. Высота этого снежного великана 5643 м. над уровнем моря. Простому смертному не дано понять, сколько нашим ребятам понадобилось мужества, мастерства, душевных и физических сил, чтобы установить этот рекорд.

Закончила я Ессентукский аэроклуб давно и считаю годы, проведённые здесь, самыми трудными и самыми счастливыми. Вставать приходилось в три часа утра. Бежать три километра до вокзала. Полчаса в электричке, а потом нестись в гору ещё полтора км. Зачем? А чтобы вновь и вновь испытать счастье полёта.

Я спрашивала у многих выдающихся авиаторов и рядовых лётчиков, какой летательный аппарат они выбрали бы сегодня, ответ был один: «планер». Планер — это самолёт без мотора. Машина для души. Отцепился от самолёта, глаза впились в прибор. Стрелка поползла вверх, указывая набор высоты. Восходящий поток! Небольшой крен и пошёл! Тишина, безмолвие. Всё внизу маленькое, пустяшное, незначительное. Пустыми стали людская толчея и все земные заботы. Планер бесшумно режет крыльями воздух, только слабый свист с консолей нарушает покой. Солнце выкатилось из-за Джуцы и охватило машину золотым пламенем. В этом огне заплясали искры. Казалось, что какой-то чудодей щедрой рукой сыплет и сыплет золотой дождь с небес, радуясь тёплому дню и солнцу.

Сегодня на нашем аэродроме нет ни одного планера, да и самолётов всего три. Пилотов первоначального обучения ни одного! Один час полёта стоит 18000 рублей! За несколько последних лет не нашлось ни одного состоятельного человека, который бы сказал: «Я вам дам деньги, а вы обучите лётному мастерству молодого человека!» Прыжок с парашютом пока стоит курсанту 2000 рублей! А цены растут! А прыгать хотят-то подростки! У них денег нет, а когда заведутся, бороды седые до колен вырастут!

Работают здесь асы. Скольких лётчиков смогли бы они воспитать, профессионалов и спортсменов! Может, не курили бы тогда наши подростки анашу, не грабили бы квартиры, не убивали бы людей, да тысячами не сидели бы в тюрьмах...

А всего тридцать лет назад только на пилотном отделении курсантов первоначального обучения набирали ежегодно 50 человек при конкурсе 5 человек на место! Инструкторами работали мастера спорта по высшему пилотажу лётчики первого класса: Надежда Тарелкина, Татьяна и Александр Загумённые, Юрий Шикунов, Галина и Александр Лукьяновы, Андрей Щебриков, Алексанр Павлов, Валентин Величко и другие. Они обучили высокому лётному искусству не только сотни спортсменов, но передали его своим детям, а некоторые успели и внукам.

Тысячи прыжков выполнено с парашютом на нашем аэродроме, воспитаны сотни спортсменов, которые высоко несли славу нашего Отечества. Александр Нарыжный, Владимир Аарченко, братья Клёповы, Анатолий Шергазин, Григорий Погосян, Вячеслав Мисник, Геннадий Батаев, Юрий Хурхуров, Геннадий Масленников, Виктор Москалик выполняли первые «капли», «этажерки», «буксировки». Крутили «комплексы» и осваивали новые типы парашютов.

Разговаривала как-то с техником Василием Кирилловичем Павловским. Пятьдесят лет работал в нашем аэроклубе. Одна запись в трудовой книжке. Пенсия минимум. А зарплата? Ответа нет. Горькое молчание.

Командир парашютного звена Евгений Евгеньевич Клёпов — личность уникальная. Всё, что можно только проделать в воздухе с парашютом и без него, он смог. На аэродроме чуть ли не с пелёнок, прыжков больше 4 тысяч. Пенсия минимальная. Зарплата изредка. Возмущаюсь: «Что здесь сидишь? Сторожа больше получают!»

– Ничего другого делать не могу. Да и как я без неба? Спрашиваю:

– Как дела с материальной частью?

Почти все парашюты на списание, а пополнения нет. Парашюты стоят дорого, даже наши, около четырёх тысяч долларов, завод в Иваново. Можно заказать любой тип и любую модификацию, были бы деньги. Купили спортсмены два парашюта вскладчину, но это же не решило проблемы.

Вспомнилась юность, когда мы выстраивались в очередь за деньгами в кассу. Нам платили за прыжки, кормили, обеспечивали постелью, спецодеждой. Сегодня и тот самый Григорий Погосян, сорок лет назад пришедший на аэродром и подготовивший десятки парашютистов-спортсменов на общественных началах, первый инструктор Мекера Балаева должен выложить непомерную сумму.

Бюджет аэроклуба (цифры 2011 года) — 1 млн. 500 тыс. руб., а ремонт самолётов Ан-2 — 2,5 млн. руб., Як-52 — 1 млн. 800 тыс. руб. А новый Як-52 стоит 250 тыс. долларов, и цены растут. Уже бензин 25 руб. за 1 кг. Всё запредельно!

Имея целую когорту мастеров, такую славную историю, такие замечательные традиции, аэроклуб не может уже несколько лет участвовать в чемпионате России, уже не говоря о других соревнованиях.

Почти за 80 лет существования нашего аэроклуба подготовлены тысячи патриотов, которые прошли здесь первоначальное военное обучение, закалили тело и душу, определили свой жизненный путь. А что, уже есть гарантии, что Державе в скором будущем не нужны будут люди, владеющие военно-прикладными видами спорта?..

Сегодня на призывников жалко смотреть! Хилые, ничему не обученные, малограмотные ребята.

Чтобы спасти положение, нужно вернуться в прошлое и взять из него всё лучшее. Возродить ДОСААФ, субсидировать государством все организации, призванные готовить молодёжь к призыву в армию, готовить резервистов.

Как нужно сегодня аэроклубу внимание всех государственных структур и спонсоров-патриотов.

Надо, крайне необходимо во чтобы то не стало, помочь выжить нашему аэроклубу, нашему родному разорённому гнезду.



Панихида в Дыдымке


Молебен здесь служили впервые. Диакон и певчие божественным песнопением возносили нас к небу, где по кругу ходили два военных вертолёта. Их рокот был жутким фоном нашей молитвы.

До Чечни рукой подать. Восемь километров. Исконные казачьи земли: станица Курская, Полтавская, хутор Дыдымкин. У нас этот хутор зовут Дыдымкой. В ней находится колония общего режима. Этого посёлка нет даже на карте среднего масштаба, но сегодня сюда устремились колонны машин. Автобусы, легковушки всех мастей и марок. На перекрёстках наряды милиции. Въезд на территорию по пропускам. Чувствуется близость границы. Дождь. Мелкий, холодный. По всему краю киснет. Неужели не перестанет? По дорожному месиву въезжаем в Дыдымку, а здесь свежий асфальт, сирень вдоль дороги. Всё, чего касается глаз, нарядно и торжественно.

Сегодня в Дыдымке будет совершена панихида по убиенным воинам. В августе — октябре 1942 года стали тут советские солдаты, чтобы не пропустить врага к Грозному. Под Моздоком, Курской, Дыдымкиным погибли почти весь 4-й Кубанский Гвардейский казачий и 5-й Донской Гвардейский казачий корпуса, 409-я Армянская дивизия и множество других воинских частей и подразделений.

Над братской могилой Ставропольской митрополией построена часовня. Стоит она в парке и, как светлая тихая молитва, тянется к небу своим серебристым куполом. Казаки, приехавшие на торжество, рассыпались по парку, военные, музыкальный взвод. Мы, штатская публика, в ожидании высоких гостей: митрополита Ставропольского и Владикавказского Гедеона, священников армянской церкви, муфтия от мусульман, раввина от еврейской общины, ламы от буддистов, глав всех кавказских республик, Ставропольского и Краснодарского краёв.

На скамейке три женщины. Местные. Пожилые. Подхожу:

– Христос воскрес!

– Воистину воскрес!

– Православные, праздник у вас какой, сколько народу наехало на торжество. Наверное, столько людей Дыдымка никогда не видывала?

– Не видывала? Да во время Отечественной здесь многие тыщи прошли.

– Не прошли, а навсегда остались. Земля по сей день начинена снарядами и костями.

А вы помните те события?

– Ещё бы! Мы с бабушками, с матерями, как только бои затихли, стаскивали в траншеи и окопы убитых и засыпали. Да разве можно было нам всех схоронить. Сколько миру полегло!

– Что, очень много их было?

– Не счесть. Страшные бои. Всё танки немецкие, да бомбёжки. Смесили наших. Не дай Бог, что тут было!

– Говорят, в этом районе тридцать тысяч погибло наших.

– А кто считал? Может, и больше.

– Когда было больше убитых, при отступлении или освобождении?

– Конечно, при отступлении. Не пускали немца к Грозному. Стояли насмерть. Отступавших свои расстреливали.

– Казаки здесь воевали?

– Всяких было много, а казаки здесь в окружение попали. Немцы их танками. Плохо вооружены были наши. Почитай, с голыми руками на немца. Очень много казаков здесь полегло. Наплакались мы тогда. Тела начали сразу от жары портиться. Малолетки, поднять мёртвого не можем, тащим. Сил нету и не бросишь человека поверх земли. Грех. А вдруг твой отец где-то убитый лежит или брат? Птицы клюют, звери косточки растаскивают. Испокон веку было принято: душе на небо, а телу в землю. Жаль всех. Молодых много полегло, совсем дети.

– Бабулечка, а у солдат были какие документы? Когда вы трупы захоранивали, ничего не обнаруживали, может, у кого что и сохранилось?

– Не хочу больше с тобой разговаривать. Как можно мёртвого человека трупом называть? Да ещё воина, да ещё таких героев, которые здесь лежат? Не трупы мы здесь хоронили, а тела человеческие. Убиенных воинов.

Вот и оборвался наш разговор. Казалось бы, ничего с моей стороны бестактного, а вот пойди, пойми их. К слову придралась бабуля? Может, и так, но если задуматься, то разница в словах большая. Им, всё пережившим, своими глазами видевшими ужас смерти, её хаос и омерзение, эти два слова никак не уравнять.

Спасли солдатики. Совсем молоденькие. Полгода не отслужили. Из Ставропольской казачьей 21-й десантной. У старух попить попросили. Потеплели бабулечки, засуетились. Разговор в другое русло перекатился:

– Ребята, вы откуда?

– Я из Бурятии, а я из Набережных Челнов, а мы с Кубани, мы из Ставрополя.

– Каких же родов, из каких станиц? Как звали отца, деда, где они воевали, живы ли сейчас?

И пошло! У всех значки парашютистов.

— Страшно было, казаки?

Молчат. Стыдятся признаться. И правильно. Всем страшно одинаково, но надо победить самого себя. В этом секрет мужества. Открытые взгляды, озорные лица. Смотрю с восхищением. Весёлые парни! Какие молодцы! Один к одному. Фазиев Ренат из Уфы. Морозов Алексей из станицы Кардоникской. Кудинов Александр из Лысогорской. Телелюхин Вячеслав из станицы Кореновской. Шатов Александр из Ставрополя. Данилов Сергей из Шпаковского. У всех деды воевали в Великую Отечественную. В живых осталось мало.

– Скажите, кто знает, как звали прадеда? Молчат, а жаль.

– Как у вас, ребята, с дедовщиной?

– Нет такого и не было, живём и служим нормально.

Слава Богу, что хоть у этих нормально. А мысли жуют душу. Вот они передо мной. Само совершенство природы. С руками, с ногами, здоровые, сильные люди. Такие же погибли и искалечены в Чечне, а кто даст гарантии, что завтра этих не бросят в бой? Не изуродуют, не убьют? Что не пропадут без вести, как те, которые здесь лежат с Отечественной в траншеях, окопах, противотанковых рвах. А сколько их осталось не зарытых? И позабытых? Сколько? Кто считал? Но тогда шла великая битва за страну, за Кавказ. Все народы поднялись в одном строю. Погибали русские, чеченцы, кабардинцы, карачаевцы, калмыки, лезгины, осетины, черкесы, армяне, грузины, аварцы. Всех не перечислишь. А если бы свершилось чудо и поднялись они, наши соколы, и встали? Что сказали бы мы им, как смотрели бы в глаза тем, кто умер с мыслью, что их война была последней? Что сотворили мы со своей отчей стороной? В кого превратились???

— В людоедов.

Митрополит Гедеон, молясь, просил Господа простить безумство наше.

Чёткая команда прервала мои мысли. Построение. Десантники в голубых беретах замерли в строю. В струнку вытянулись наши терцы в чёрных формах с синими лампасами, с шашками на боку. За ними кубанцы в синих черкесках с красными башлыками. А вот старейшины. Подобрались, подтянулись. А наград у них! Фронтовики. И выправка что надо, и взгляд орлиный. Только головы побелели. Не седые, а белые. Среди них мой новый знакомец — казак Михаил Васильевич Братков из Невинномысска. Участник войны, тяжело ранен в боях за Армавир. Поёт вместе с церковным хором: «Вечная память, Царство Небесное, вечный покой!» Героям уснувшим навек. Недаром считают, что когда человек поёт — душа с Богом разговаривает. Божественное пение завораживает, и вот уже вся площадь вопиет к небу: «Господи, помилуй!» Летит ввысь мольба: «Спаси, сохрани и помилуй. Прости нас, Господи!»

В молитве не заметили, как кончился дождь, выглянуло солнышко, подсушило лужи и обогрело нас. Закончилась служба православная. Обратились к Богу со своими мыслями мусульмане, евреи, калмыки. Мы стояли рядом и понимали каждого пастыря. Всех объединяла одна боль, одни чувства кипели, одни слова рвались наружу: «Не для войны рождаются мужчины, а для того, чтоб не было войны».

Вот уже все выступили, возложили венки на братской могиле неизвестных героев, и вдруг ударили литавры, грянули барабаны — и широко полился гимн Гимн Нерушимого Союза. Взлетела сотня голубей, взмыла стая в поднебесье, догоняет её новый Гимн России, а вертолёты кружат, стрекочут: «Чечня, война, Чечня, война».

Сколько же веков костерят люди войну, а она, проклятая всеми народами, только звереет, матереет от крови людской и ничего не боится: ни слёз, ни проклятий.

Закончилась торжественная часть. Объявлен концерт, но нам не до него. Тяжело на душе. Едем на поминальный обед. Всё по казачьему чину. Строго. Трапеза по-военному коротка. Вышли, сфотографировались на память. Вот они: Юрий Киселёв, Николай Ткачёв, Фёдор Найденов, Владимир Лазебный, Александр Шмаль, Виктор Иващенко. Все живы. А завтра? Не дай, Господи, чтобы завтра была война. Покатили мы домой. Юра Киселев запел:

Полно вам, снежочки,
На талой земле лежать,
Полно вам, казаченьки,
Горе горевать.

Подхватили все разом, и полилась раздольная песня про казачье житьё. Блеснуло солнце. Щедро полился из-за облаков тёплый свет. У дороги с двух сторон стояли станичники-куряне. Они махали нам, бросали цветы. Подпрыгивали, и смеялись, и что-то кричали дети. Совсем малыши и подростки. Засветились лица казаков.

Всем миром, всем народом, всей Землёй остановим беду, чтобы эти дети видели танки только на пьедесталах.

Я в это верю.



Из огня да в полымя


– Вы начальник санатория?

Да.

– Я из девятнадцатой школы.

– А, это вы собираете гуманитарную помощь солдатам! Так вот, я как представитель этого ведомства, со всей ответственностью заявляю: наши солдаты ни в чём не нуждаются. У них всё есть.

(Из разговора по телефону).

Знаем мы цену таким заявлениям. Активисты из школ 19-й и 9-й упорно, изо дня в день, объезжали квартиры. Дети, старики несли в школу из последнего последнее. Везли матрацы, одеяла, постельное и нательное бельё, даже три пуховых подушки. Общество слепых передало уйму носков, вязаные шапки, продукты. Женщины из хора «Красная гвоздика» на колясках привезли тюки. Не могут отдышаться... Разговорились: «В Великую Отечественную мы, тогда детишки, в госпиталях помогали, а одна из нас в литейном цеху работала. Вот здоровья и не хватило на старость».

Санатории «Луч», «Кисловодск», «Джинал», имени Горького, магазин «Нектар» немедленно отозвались на обращение директора школы № 19 Владимира Ивановича Пискунова оказать посильную помощь армии. Позвонила женщина с улицы Жуковского:

— Я инвалид. Почти не двигаюсь. Приезжайте!

Приехали, а у неё такая бедность! Ей бы дать, но женщина в обиду:

— Я ведь тоже хочу поделиться.

В классах дети разбирают пакеты: что солдатам, что в сиротский дом к Новому году. Складывают конфеты, печенье, пишут записки. С Донской и Прудной, Главной и Азербайджанской пошла в школу помощь. С улицы Марцинкевича прибыли на санях. Консервы. Ящики с домашними заготовками, крупами.

Спрашиваем:

— От кого?

– А не все ли равно? От людей.

Низкий поклон вам, люди! Вам, кто сохранил главное качество своё — сострадание.

Чтобы заправить машину, нужны были деньги, и я... пошла на базар.

Многие в мясном ряду меня поняли и протягивали деньги. Один стал меня стыдить:

– Гордости у вас нет! Побираетесь. Я бы лучше умер, чем просил.

– А ты сам принеси, не жди, когда попросят!

Молодой. Откуда ему знать, что такое голод и холод? Поэтому ни копейки не дал. А вот мать моей соседки Фатимы Байрамкуловой, старая, полуслепая, связала пять пар носков. Она прожила жизнь, и не знает девяностолетняя женщина, как можно пройти мимо чужого горя. Многие, пережившие ссылку, карачаевцы помнят, как в сорок четвёртом их спасали от голодной смерти казаки. Мы были сосланы раньше в Среднюю Азию, и я ребёнком знала: наших привезли с Кавказа. Когда стали возвращаться из ссылки, встретились мы в Кисловодске, как родные. И сегодня мои ровесницы: Аня, Розиат, Асиат, Фатима, Аиза — первыми бросились на помощь.

Вспомните землетрясение в Спитаке! Вся страна поспешила на помощь. Погибли тысячи людей... А в Чечне меньше? Больше погибло. Больше народу осталось без крова. Сколько детей осиротело! Тогда не зазорно нам было выручать армян из беды. Собирали деньги, отправляли эшелоны с продуктами, с вещами. А сейчас устыдились милосердия?

Окликнули знакомые женщины. Подошли: «Да мы и не знали, что в армии так тяжело. Поможем, пойдём по домам». Подключилась городская администрация. М. Прокопов обеспечил техникой. Отличный водитель А. Розетт вместе с сынком, казаки и мы, делегация школы во главе с Владимиром Ивановичем Пискуновым, отправились в путь.

В Будённовске, бывшем Святом Кресте, около 15 градусов мороза. Ветер. Останавливаем БТР. Оказывается, нам в одну сторону. Машинально дотронулась до брони, обожгла руку — ледяная! На этой броне, наверху, в летнем камуфляже, в выгоревших, обгоревших и истрёпанных курточках, на морозе и ветру ехали заиндевевшие солдаты. Руки в трещинах. Заветренные, почерневшие лица...

– Почему же вы, ребята, так одеты?! Почему нет носков? Тёплых брюк? Белья? Перчаток?

– Что было из зимнего, всё истрепалось и сгорело. Обмундирование некачественное. Куртка или бушлат на три года выдаются. А мы в боях были. Разве в таких условиях что сохранишь?

– Давно в бане были? А ели когда?

Молчат. В глазах тупая непомерная усталость. Им сейчас не до нас. Бронетраспортёр отстал, потерялся из виду. Вот и военный пост. Проверка документов. Досмотр. Въезжаем на территорию части. Заместитель командира рад. Разрешил познакомиться с военными. Здесь многие в вагончиках. Тепло, чисто, электричество. Дымит полевая кухня. Всё понятно: к штабу ближе — порядка больше. Спрашиваем:

– Помощь получали?

– Вчера Кисловодск был. Казаки станицы Минутка привезли, у нас сгрузили. Вы лучше поезжайте туда, где хуже.

Поехали «туда», в голую степь. По дороге прихватили попутчика. Совсем молодой человек. Женат. Маленькая дочка. Офицер. Семнадцать месяцев на войне:

– Столько истрачено сил в Чечне... Афганцы говорят, что в Афгане были цветочки. А в Чечне — страшнее! Да, в десять раз больше погибших, раненых. Там было проще. Вывели армию, границу закрыли и всё. А здесь по-другому. Нас сажают за патрон, а они все — с автоматами. Жизнь-то наша и на гражданке в опасности. Те, кто эту войну развязал, наверху жируют, а расхлёбываем мы. Своими жизнями платим за страшную эту «похлёбку». Никому, кто прошёл «горячие точки», оружия не разрешают иметь.

– Думаете дальше служить?

– Нет, решил уволиться. Навоевался. Наслужился. Хватит. Потрясён беспорядком и полной безответственностью. Больше тридцати раз брали Бамут! Взяли, сдали. Взяли, сдали... А за потери в нашей армии никто не отвечает. Когда нас в начале войны выгрузили в Грозном, колонну безоружных солдат сопровождал один БТР. До самого Ведено чеченцы нас расстреливали. Я первый раз на войне. Не представлял, что жизнь в нашей армии полностью обесценена, и не армейские командиры во всем виноваты. Над ними штатские начальники стоят. На многое у меня сегодня глаза открылись. А по телевизору туфту гонят!

Спросила у одного казака из Будённовска: «Неужели в городе нет помещений, чтобы расселить солдат?» Оказывается, можно развернуть около тысячи коек. Предложено командованию, но почему-то не используют такую возможность.

Слова начальника кисловодского санатория Министерства Обороны так бы и забылись, если бы мы не попали в одну из палаток. Армейская, человек на пятьдесят, облезлая, видавшая виды, прошедшая через огни и воды, вместе с солдатами вышла она из Чечни. Который раз латанная, приютила ребят. В палатке двухъярусные кровати. Буржуйка, дровишки. Ближе к теплу поселились контрактники. Голые матрацы, суровые одеяла, подушки без наволочек. Под потолком прицеплено замызганное полотенце. Земляной пол оттаял и потёк. Густое месиво грязи тянется за ботинками на снег. Его нанесло выше крыши. На улице, на костре, среди танков, канистра с варевом. Суетится женщина. Морозно, ветрено.

– Сынки, когда вышли из Чечни?

– Позавчера.

– Как себя чувствуете?

– Нормально.

– Нормально??? А хуже, чем у вас, есть?

– Есть. У нас ещё ничего. Дрова есть, баньку топим. Замкомбата у нас молодец. Рядом пехотинцы, так те вообще в поле под машинами.

– А ветер, мороз, снег какой?!

– Что делать? Терпят. Мы в таких условиях два года. Только в Грозном были в казармах два месяца, а так всё время в полевых условиях. Привыкли. Человек ко всему привыкает, мать...

Слушала я солдатиков и думала печальную думу. Как на Великой Отечественной. Те же условия и для них. Как будто и не бывало полувека.

Вот закончатся когда-нибудь их мытарства, вернутся ребята домой. Больные от недоедания, переохлаждения, стрессов. Обожжённые и искалеченные. Как сложатся их судьбы? Родятся ли у них здоровые дети? И родятся ли вообще? Как приспособятся к мирной жизни? К безработице, беспределу, дикому рынку? Что ждёт их впереди?..

На обратном пути нам встретился знакомый БТР. Он медленно и упорно шёл по заснеженной дороге. Как израненный боевой конь. На ледяном его крупе сидели мужчины. Мальчики. В просвете облаков, на самом горизонте, показался и на минуту завис малиновый кусок солнца. Опускалась ночь, начиналась метель.

В висок молотом било:

Доколе ворону кружить?
Доколе матери тужить?

Чечня, 1997 год



Ликуя и скорбя


«Музей, созданный руками подвижников: учителей, школьников, энтузиастов — сынов России, наследников творящего духа, не только впечатляет, но и вдохновляет. Это действующая школа нравственности, народной жизни. И больше всего радуюсь тому, что приняли дети создание этого музея за кровное дело, и потому он жизнеспособен сейчас и в будущем.

Надеюсь, что добрая эстафета начинается с вашего музея и пройдёт по многим городам и весям Отечества и дело очищения и возрождения Родины восторжествуют полностью. С великой надеждой на это —

Анатолий Парпара,
лауреат Государственной премии России, профессор,
президент фонда им. Лермонтова».


Это строки из книги отзывов «Музея трагедии и Славы Отечества» Кисловодской гимназии № 19. Он поражает своей необычностью всех, кто сюда попадает.

Построена гимназия на склоне горы Ракетной, где в 1825 году стояла казачья вышка. 30-40 казаков несли караул. При появлении противника зажигали костёр, а позже запускали сигнальные ракеты, извещая редуты и крепости о передвижении неприятеля. Первыми сюда были переселены казаки Волгского полка, которые и основали станицу Кисловодскую. Видимо, не случайно, а по промыслу Божьему, улица, на которой расположена гимназия, носит имя Героя Советского Союза Марины Владимировны Расковой.

В фойе встречает нас барельеф Матери-Родины, а далее: «Ты вошёл в музей, возрождённый твоими сверстниками, теми, чья душа пронизана болью за судьбу земли предков. Сердцем ощути глубину трагедии и величие нашего истерзанного Отечества. Оторванные от исконной культуры, одурманенные написанной извращенцами историей, мы — жалкое подобие людей, безродные существа. Осмысли всё увиденное здесь, возроди свою память, свою душу. Без твоего покояния, без пробужденной у тебя совести России не встать с колен, не сделать свой, даже последний шаг».

Прекрасные, в полный рост, портреты заступников земли русской: Сергия Радонежского, Александра Невского, Минина и Пожарского, Пе тра Первого, генералиссимуса Суворова.

Под музей не отводили какого-то отдельного помещения. Да никакой самый просторный зал не смог бы вместить всё, что собрано энтузиастами за годы поиска. Классы, коридоры, фойе — везде в них выставлены экспонаты. Здесь проводятся встречи, экскурсии, тематические вечера, лекции и беседы в дополнение к урокам истории, литературы, обществоведению, основам военной службы.

Часто ли вы видели, чтобы взрослые просили прощения у детей: «Прости нас за отчаяние и горе, которое ты познаёшь, отвергнув горькие уроки жизни нашей, наших отцов и дедов». Горькие уроки дедов описаны Андреем Терентьевичем Губиным в романе «Молоко волчицы», который охватывает более чем столетний период жизни Терского казачества. Это историческое произведение изучается в гимназии. Лауреат Шолоховской премии жил в Кисловодске, писал замечательные книги. Родился Андрей Терентьевич 17 октября 1927 года в станице Ессентукской, в семье терского казака. Детство прошло в Кисловодске. Был пастухом, молотобойцем в колхозе, пожарным в театре, паровозным кочегаром. Чтобы посмотреть белый свет, плавал на транспортных кораблях и рыболовецких судах. Начал писать стихи «о торосах, альбатросах и крошке Мери». Потом учился во Всесоюзном государственном институте кинематографии, кинодраматург. Романы «Молоко волчицы», «Траншея», «Светское воспитание», книгу «Афина Паллада» написал гений. В своём завещании, за несколько лет до кончины, Андрей Терентьевич писал: «Я самый счастливый — и самый несчастный. В колоде жизни я вытащил козырного короля, но ставка оказалась мизерной. Я сражался с осой золотой — ловил хвост кометы. Если мне придётся умирать в одиночестве, под плетнём, как говорила моя мать, или в кабинете медсестры в районной больнице во время её ремонта, рядом с бочками извести, на цементном полу, и если мне не хватит места в морге и меня положат в дровяном сарае с мусорными баками, я не посетую на это, ибо в жизни выпил бокал, полный поэзии, золотого вина любви, дружбы, знал нежность снега и жар огня, запах трав и синь океанов, был богаче любого Рокфеллера, и никакая смерть уже не перечеркнёт это». В гостиной-музее Губина сберегаются: пишущая машинка, семейный альбом, фотографии родных. Здесь собираются друзья семьи Губина, которой была уготована трагическая судьба. Маргариту Николаевну, жену писателя, зверски убили, а их единственный сын Андрей, молодой врач, скончался в 24 года. Оборвался род Губиных, но никакая смерть не перечеркнёт благодарной памяти.

В коридоре справа витрина, посвященная первому директору гимназии Владимиру Ивановичу Пискунову. Кубанский казак, закончил физико-математический факультет Краснодарского госуниверситета. Учитель от Бога. Великими трудами, в самые тяжёлые 90-е годы он создал уникальную школу, лучшую в Ставропольском крае. 18 лет он был директором гимназии. В день его рождения 26 ноября гимназия отмечает свой день. Скончался Владимир Иванович в 58 лет, оставив своё творение — гимназию № 19, о которой знают далеко за пределами нашего отечества.

Во время Великой Отечественной войны Кисловодск стал городом-госпиталем. Уже в августе 1941 года было развёрнуто около 21000 коек. Всего за время войны было спасено более 600000 раненых. Из них 82 % вернулись в строй. Такого не знала ни одна медицина ни одной страны. За это город удостоен ордена Отечественной войны, а на Курортном бульваре воздвигнут памятник военным медикам — бронзовая скульптура сестры милосердия работы известного скульптора, народного художника России Анатолия Бичукова.

у августа 1942 года в город вошли фашисты. В Кисловодске осталось несколько тысяч тяжелораненых. Их всех разобрали местные жители: врачи, медсестры, санитарки и другие кисловодчане. Группой учащихся гимназии № 19 была установлена семья казаков Беспаловых, которая взяла к себе несколько раненых. Один раненый скончался, а остальных выходили. Не было ни продуктов, ни перевязочных материалов. Свои дети зачастую оставались голодными, а раненых кормили. Это ли не подвиг! Сегодня ещё жива Зинаида Степановна Беспалова, которая и рассказала поисковикам о своей семье, как голодали, как жили под страхом смерти. За время оккупации города немцами было расстреляно около 3000 человек местных жителей.

11 января 1943 года с Малого Седла спустился батальон капитана Антошкина — подразделение 37-й армии, которой командовал генерал Пётр Михайлович Козлов. Бойцы шли вниз по горной тропе, а вдоль неё стояли дети и спрашивали:

— Дяденька, а вы не видели моего папу?

Обо всём этом узнают ребята в одном из классов школы, где «хозяином» учитель Иван Михайлович Галкин. Из его школы №16 ушли на фронт 105 человек. Вернулись пятеро. Сегодня из них жив только Иван Михайлович. В 17 лет он ушёл на фронт. Воевал на кавказских перевалах в поднебесье, дошёл до Берлина, где был тяжело ранен. Два года провёл в госпиталях. Награждён двумя орденами Славы, орденом Отечественной войны, другими орденами и медалями. Почти 40 лет был директором школы и более 55 лет в просвещении. Сегодня Иван Михайлович по-прежнему на передовой. Только сейчас линия фронта, самой страшной войны с беспамятством, проходит через души детей. Он учитель истории, собирает с детьми воспоминания участников войны, экспонаты для музея, руководит всей исследовательской работой. Вместе с учащимися гимназии он создал «Книгу памяти», «Партизанский отряд им. Лермонтова», «Моя семья в годы ВОВ», «История семьи — история страны» и многое другое. В музее собрано более 300 писем с фронта. Даже самый равнодушный посетитель не может сдержать слёз, когда читает их в музее. Нельзя переоценить скупые весточки с войны. Они написаны матерям, детям, отцам. Работа с письмами с фронта уже даёт результаты. Учащиеся опрашивают своих близких, соседей. Ученица 5-го класса Таня Клочкова написала о своём дедушке, который рассказал, что случилось с ним, однажды, на войне. Его подразделение заняло деревню. Дедушка, тогда ещё молодой парнишка, увидел на убитом немце часы. Они в ту пору были для нашего солдата редкостью. Только снял солдат с немца часы, стал застёгивать их на руке, как осколком срезало кисть руки и раздробило часы. Так дедушка потерял руку и остался инвалидом. Ребёнок пишет: «Теперь я знаю, что нельзя брать ничего чужого, даже у врага».

Есть в классе истории экспозиция «У войны не женское лицо». 2142 женщины ушли на фронт, а сколько не пришло с войны, до сих пор точно не известно. Из 10000 призванных не вернулись домой около 6000 бойцов. В классах и коридорах хранится оружие с мест боёв на перевалах Северного Кавказа, ордена и медали, аппарат Морзе, патефоны, пластинки, громкоговорители, кисеты, портсигары, ложки и многое другое. А в книге отзывов есть такая запись: «Дорогой Иван Михайлович! Ваше благородное дело пусть останется добрым следом на нашей земле. Это нужно детям. Министр образования Ставропольского края Шаболдас А.Е.».

Есть в музее стенд, посвященный Ростовской специальной авиашколе, материалы собрал бывший её курсант А.Д. Прокопов. На стене Памяти — портрет Г.К. Жукова, скрижали с фамилиями не вернувшихся с войны кисловодчан.

Большой интерес у посетителей вызывает раздел: «Внимая ужасам войны». Панорама жестокого боя в горах Афганистана, фотографии тех, кто там воевал. Их было сто пятьдесят шесть. Пятеро домой не вернулись. Личные вещи ребят родители передали на вечное хранение в музей.

Рядом «Кавказский крест». Вещи и документы Саши Александренко, погибшего в 19 лет. Он — Герой. Награждён посмертно орденом Мужества. Учащиеся школы побывали у его матери и, увидев, как она живёт, обратились к главе города полковнику С.В. Демиденко с просьбой улучшить её жилищные условия. Сергей Викторович отреагировал незамедлительно. Сам, побывавший во многих «горячих точках», и без инициативы детей выполнил бы долг перед памятью воина, но в этом случае главное — сострадание детей и стремление помочь человеку в беде. Во время армяно-азербайджанского конфликта погиб 23-летний Алёша Котов. Младший лейтенант. Поэт. Его мама передала музею детские рисунки, письма, рукописи стихов и рисунки Алёши.

В Чечне, в 19 лет, погиб мой сосед Ванечка Мигунов Я его знала с пелёнок. Меньше чем за месяц до окончания службы подорвался на фугасе бронетранспортёр. Ничего не осталось от Вани, кроме рубашки, которую он носил до службы, писем, да фотографий, щедро политых горькими материнскими слезами. Называется эта витрина: «Ваня... Ванечка, сынок». Каждый день мимо моих окон идёт его мать Светлана Александровна Мигунова, а я не могу поднять на неё глаза. От стыда, от своего собственного бессилия перед случившимся. А сколько таких матерей по стране? Кто вернёт им детей? Всё может вынести мать, но только не это.

Батальон Терского казачьего войска имени генерала Ермолова. Своей «охотою», как сказали бы встарь, добровольцами пошли они воевать в Чечню. Отправились туда: старейшина Терского войска Б. Лобанов, Ю. Киселёв, А. Савченко, Ю. Петров и другие наши земляки, зная, что любит Бог блаженных и солдат, а казаков тем более.

Есть старое предание, записанное Б. Алмазовым, которе объясняет, почему казаки были выделены народом. Оно говорит о том, что спустился Христос с небес и попросил дворян, что были на охоте с собаками, защитить Веру Христову. Дворяне ответили, дескать, мы сейчас. Только поскачем домой, собак накормим, доспехи наденем и пойдём в бой. Отвернулся от них Иисус и пошёл к купцам. День был базарный, торговля шла вовсю. Христос попросил купцов защитить Веру. Они ответили, что сейчас, только барыши подсчитают, лавки закроют, доспехи наденут... И Оог пошёл к пахарям, а пахари тоже не против:

— Мы сейчас плуги домой оттащим, скотину накормим, доспехи наденем...

Обиделся Христос и пришёл к казакам. Казаки-дворяне бросили собак на охоте, купцы-казаки открытыми лавки, пахари-казаки оставили плуги в борозде и все стали за Веру Христову. Не полагалось казаку иметь доспехи, а только крест нательный на груди, да ладанку с землёй с могил предков.

Перед входом в музейный отдел «Казачьей чести, доблести и славы» — прекрасный портрет казака в полный рост. Это работа преподавателя А.А. Зудиновой. Она же оформила казачью хату. Здесь мы принимаем гостей. Предметы быта, фотографии, подковы, пики, уздечка, послужные листы офицеров и казаков Конвоя Его Императорского Величества, хранящие память о Рогожиных, Ясно-Секирских, Рудиковых, Гречкиных, Свидиных, Матухновых, Попадьиных, Поповых, Козловых, Остроуховых, Гусевых, Чепко, Ткачёвых и других казаках. Всего сегодня в музее семь тысяч единиц хранения.

Здесь глядят на нас выдающиеся полководцы: Багратион, Барятинский, Кутузов, Нахимов, Корнилов, Ермолов, как бы вопрашая, верно ли Отечеству служим. Слова Ивана Ильина, великого русского мыслителя, напоминают: «Воинское дело трудное, скорбное и трагическое, но крайне необходимое и служащее благой цели».

Гордость гимназии — портретная галерея Великих князей и Государей Российских. Собирателей земли нашей. Инициатором её создания был бывший в ту пору главой администрации Кавказских Минеральных вод Алексей Викторович Кулаковский. Замечательные портреты выполнила преподаватель мировой художественной культуры А.В. Холодная.

Благой цели посвящают свои неустанные труды устроители и хранители музея — педагоги и учащиеся гимназии. В экспозиции музея — Эрмитаж. В гимназии работает своя художественная школа. В Эрмитаже представлена богатейшая коллекция работ. Рисунки маслом и пастелью, акварелью и гуашью. Вышивка, работы из пластилина. Даже из теста можно, оказывается, создавать настоящие картины. Дух захватывает от восхищения.

Музей был открыт 5 мая 1995 года. За прошедшее время его посетили более 60000 человек! Едут люди посмотреть чудо-гимназию из всех уголков страны. Были в гостях известные писатели, поэты, художники, музыканты, педагоги, учёные. Казаки из Америки, Кореи, учёные из Испании и других стран.

«С великим восхищением посетила музей гимназии № 19! Искренне восхищаюсь энтузиазмом создателей, истинных просветителей учителей, носителей истории Отечества! Огромное спасибо за предоставленную возможность поучиться, приобрести опыт. С уважением Абрамова Н.В., директор школы № 17 г. Архангельска».

«С благоговением и трепетом посетил уникальный музей, в материалах и экспонатах которого — отражение жизни казачьего народа, самородного слитка лучшей крови всех наших народов.

Подвижническая деятельность этого музея свидетельствует о живом неубитом национальном духе и являет собой пример для других краеведов, историков и всех патриотов нашей страны.

Думаю, со временем Кисловодский музей «Трагедии и Славы Отечества» превратится и должен превратиться в музей государственного типа, ибо по своей силе воздействия и воспитания людей он не знает себе равных и обладает не только ценнейшимим экспонатами, но и, главное, энтузиастами своего дела».

Писатель П. Г. Подсвиров, г. Москва.

Музеи — хранители истории, это крепость государства. Двери гимназии №19, где работает музей «Трагедии и Славы Отечества» всегда распахнуты для добрых людей. Мы ждём вас. Приходите.



Семейное предание


Скучно Ибрагиму. То баранов паси, то коров. Конюшню надо чистить, двор подмести. То ли дело деды!

Вчера весь вечер дедушка Джамбулат про них рассказывал, и снились Ибрагиму необыкновенные кони в серебряных сбруях, воины в панцирях и кольчугах, в золотых шлемах, оружие, украшенное драгоценными камнями.

Солнце накалило камни. Пышет зноем летний день. Мальчик лежит под навесом на куче пахучего свежего сена. Набегался, устал. Из-под опущенных век в узкие щёлочки виден двор, огород. Рыжий конь пьёт воду из ведра. Мухи облепили глаза животного, слепни — круп. Конь мотает головой, бьёт копытом, машет хвостом и снова пьёт.

Сегодня подростку весь день не даёт покоя ковёр, что как из сказки. На ковре, как живые: его пращур Абдрахман Боташев, русский царь и граф Воронцов-Дашков. На груди у Абдрахмана два золотых креста — два ордена Святого Георгия Победоносца. Царь наклонился к Абдрахману, смотрит на него ласково, что-то, улыбаясь, говорит.

Размечтался мальчик — и уже не Абдрахман, а Ибрагим Боташев взят в аманаты — заложники и направлен в Санкт-Петербург для воинского обучения. Это его везут на далекий Север, показывают чудный город. Это он до смерти испугался, узнав, что временами солнце здесь не заходит и видно ночью, как днём. Это он взял в руку гусиное перо и вывел первые Аз, Буки, Веди. Это он становится майором русской армии Абдрахманом Боташевым, храбрым и честным воином.

Как говорит дедушка Джамбулат, дед Абдрахмана Алжи Ибрагим вместе с другими влиятельными людьми Карачая подписывал прошение о принятии в подданство России.

Это было во времена генерала Емануеля в 1828 году. Генерал сразу увидел отличного сложения ребёнка и решил его обучить военному делу. Абдрахман оказался очень способным к воинским наукам, уже к 1842 году получил чин подпоручика. Абдрахман женился на русской дворянке. От этого брака у него родились два сына и дочь. Джамбулат говорит, что именно от них пошла русская ветвь Баташевых, которые стали выпускать знаменитые тульские самовары, те самые, что славились на всю Империю.

Абдрахман честью и правдой служил России, участвовал в Крымской войне 1853-1856 годов, Русско-Турецкой 1877-78 годов, за что пожалован орденами Святого Георгия. За свои военные подвиги получает он дворянское звание и земельный надел в 101 десятину.

Хорошо в Петербурге. При дворе, при царе, а дома лучше. Непрерывно снятся родные места, белоснежные горы, шумные реки, небо такой синевы, воздух такой чистоты, что при воспоминании дух захватывает. Нет сил жить в каменном городе, душит тяжёлый сырой воздух. Болит и ноет сердце: «Домой, домой!» Там, на Кавказе, спасение от болезни и хандры. Уважил царь, всё понял и подписал отставку.

Здесь, в родном ауле Карт-Джурт женился Абдрахман на красавице Темирбулатовой и зажил привычной жизнью горца. В Карачае родились у него пять сыновей и одна дочка.

– Дедушка, говорят, что Абдрахман стихи писал и песни.

– Мне Хасан читал «Сары къая», что значит «Жёлтая скала». Там писатель ругает русских и обзывает, видимо, генерала Емануеля «собачьим генералом». Нет. Этого он не мог написать. Абдрахман уважал русских, был благодарен за просвещение и доброе отношение. Все мы, Боташевы, всегда дружили с русскими. Много сейчас чепухи пишут, хотят как-то прославиться, Аллах с ними.

Давняя дружба связывала Абдрахмана с Михаилом Семёновичем Воронцовым-Дашковым. Абдрахман Боташев был долгое время старшиной в Карт-Джурте. К нему, к давнему верному другу, боевому товарищу и приехал граф. Весь аул высыпал приветствовать почётного гостя. Музыканты заиграли родные мотивы, девушки и парни пустились в пляс, а сыновья Абдрахмана показали такую вольтижировку, что удивили бывалого кавалериста.

Богатые подарки привёз генерал своему другу. Когда сели пировать, попросили Абдрахмана рассказать о его молодости, как поднял на спор коня со всадником, за что получил первого Георгия? Вспомнил старый воин, как во время Крымской войны оказались русские на какой-то сопке в окружении. Обложили их враги со всех сторон. Положение безвыходное: «Сдавайтесь!» Командир к Абдрахману: «Придётся сдаваться». Не раздумывая, выхватил свою шашку Абдрахман, да как крикнет: «За мной!..»

Враги опешили. От его громового голоса кони присели, всадники припали к лошадям. Русские воспользовались минутой замешательства и рванули вперёд. За этот подвиг Абдрахман получил орден Святого Георгия. Вспомнил Абдрахман ещё один случай из своей жизни, когда на спор, уже в родном ауле, испытали силу богатыря. Привели быка-трёхлетку. Абдрахман поднатужился, оторвал его от земли, бросил в сторону, да как... гаркнет! Женщины попадали в обморок. Долго смеялся граф и дивился неиссякаемой силе воина. Не было, говорят, ему равных по силе во всем Кара чае.

Вспомнил дедушка, что тот самый знаменитый ковёр, где запечатлены были царь, генерал Воронцов-Дашков и Абдрахман, был у них до 1935 года. Тогда Боташевы жили в Кисловодске. Пришли из НКВД, забрали ковёр, все фотографии. Унесли с собой память.

Неймётся Ибрагиму: «Где теперь ковёр? Вот бы найти, да увидеть Абдрахмана! Каким он был, этот знаменитый предок?»

Из забытья вывел голос деда. Джамбулат — старик, но уже в том состоянии души и возраста, когда ему это слово не подходит. Он — старец. Каждый день дедушка вспоминает что-то новое из истории семьи Боташевых, и пусть не всё сказанное вяжется с настоящей историей, это не столь важно. Понимает Ибрагим, что точно так Джамбула ту рассказывал его дед Эльмурза про предков, поэтому ему надо запомнить всё, чтобы передать своим детям и внукам. Таков закон рода.

Род Боташевых древний, дворянский. В родословной иерархии карачаевцев на самом верху. Все они свято чтят предков и берегут семейное предание, которое берёт начало с давних времён.

Рассказывает дед, а мальчик видит, как ворвались в аул Карт-Джурт враги. Жуткий крик покрыл все звуки. Лязг оружия, кровь. Убитые люди, раненые кони. Храбро бились карачаевцы, но силы оказались не равны. Все джигиты погибли в страшном бою, но не насытились враги кровью воинов. Они стали подводить мальчиков к оси арбы и убивать всех, кто был выше ростом.

Малыши, которые оставались в живых, быстро забывали, кто они, откуда родом, свои настоящие имена и, естественно, не могли мстить, так как не знали правду. Далеко, в чужие края, угнали поработители детей. Среди них оказался карлик. Он был годами старше и сошёл за ребёнка. Когда дети подросли, карлик рассказал им, что они карачаевцы и жили у огромной двуглавой ледяной горы, где живут их боги.

Прошло много лет. Выросли у них сыновья и дочери, но родина звала и не давала покоя. Решили идти домой. Состарился карлик, стал немощен, но вызвался показать путь. Долго шли карачаевцы, много лишений и невзгод претерпели и пришли в верховья Баксана. Начали обживаться. Мудрым был карлик, опытным. Сразу предупредил:

— Когда деревья валить будете, смотрите, чтобы щепки не попали в речку. По щепкам внизу люди догадаются, что вверху кто-то есть, и нас найдут.

Однажды карлик достал из газырей пшеницу и сказал:

— Там, где хорошо растёт пшеница, там наша родина. Надо её найти. Кто пойдёт на поиски?

Вызвался отважный Боташ. Пошёл он через перевалы в Большой Карачай и там на правом берегу Кубани нашёл место, похожее на то, о котором рассказывал карлик. Боташ посадил пшеницу. Она поднялась стеной. Густая, сильная. Вернулся к своим:

— Я нашёл родину. Взошла хорошая пшеница. Дайте мне кого-нибудь на подмогу, чтобы собрать урожай.

Взял Боташ своего сына, сына своего друга Карчи Джантугана и ещё одного юношу. Пошли пешком. Пока собирали пшеницу, наступила ночь.

Заночевали в пещере. Сына Карчи укусила змея. Это был его единственный сын. Боташ принёс бездыханное тело парня к убитому горем отцу. Карча ничего не сказал, но злые люди стали его убеждать, что Боташ из корысти убил Джантугана, чтобы лишить Карчу наследника. Затаил своё горе Карча и решил отомстить Боташу.

Один грузин Вердини убил человека. Карча спас его от кровной мести и пообещал, если он убьёт Боташа, то Карча сделает его узденом — карачаевским дворянином, а если промахнётся, то ему не жить.

И чудится Ибрагиму, что он идёт с Боташем к ледникам Эльбруса бить туров. Осторожно обходит ледяные трещины, скользит по снегу, поднимается по отвесным скалам. Знаменит охотник Боташ. Меткий глаз, твёрдая рука, легкая поступь. Туры очень чуткие животные, видят хорошо и слышат. Зашёл Боташ с наветреной стороны, чтобы звери запах не учуяли. Выбрал самого крупного, прицелился. В этот момент пропела стрела убийцы свою смертельную песню. Она вонзилась в спину Боташа. Покачнулся богатырь и рухнул в пропасть. Стадо туров бросилось врассыпную. Из-за скалы вышел разбойник Вердини. Он был счастлив. Сдержал своё слово Карча — стал грузин карачаевским дворянином — узденом.

Дети Боташа в страхе разбежались. Одни скрылись в Карачаево-Черкесии, эти Боташевы, а те, кто попал в Кабарду — Баташевы.

Горько Ибрагиму за Боташа:

– Дед, а дети отомстили за смерть отца?

– Слушай дальше, не перебивай, — заметил дедушка.

– Потом шесть братьев Боташевых из Карачаево-Черкесии, когда возмужали, собрались вместе, чтобы отомстить за отца. Они подошли с верными людьми к аулу Карт-Джурт, что означает «старая родина», чтобы истребить его. Все люди аула вышли и попросили прощения. В те времена, чтобы остановить месть, вокруг селения копали глубокую канаву. Этот ров местами сохранился по сей день.

В 1930 году отмечали карачаевцы 300-летие рода Боташевых. Много умных и знаменитых людей у них в роду.

Георгиевский кавалер Абдул-Керим Исмаилович, участник войны с Японией 1904-05 годов — Хамзат Мустафаевич, ученый-математик Азрет-Алий Ильясович, дипломат Магомет Абдрузакович, религиозный деятель Мухаммат (Шакай Улу), генерал-майор юстиции Зульфа Абдуловна, четырёхкратная чемпионка страны Кулистан Магомедовна, художник Лариса Магомедовна, академик Руслан Абдрузакович.

У них одна фамилия — Боташевы, одни предки. Может, в каждой семье сохранили предание по-своему. Другие исторические факты, другие детали, как знать. Может, у кого-то из них есть мемуары.

Джамбулат говорил, что его дедушка Эльмурза читал по-арабски и жил 108 лет. У него был один сын — Ботта. У Ботты — Джамбулат и Эреджен. Из аула Карт-Джурт переехал Ботта Боташев в Кисловодск, а 1922 году взяли его сына Джамбулата в Красную Армию, где служил он в кавалерийском полку. Потом, в 1929-м вызвали Ботту в НКВД. Генерал Янин говорит:

— Это внуки дворянина Абдрахмана? Почему до сих пор живы?

Выслали на Соловки. Ботта был очень сильным и здоровым. Перевыполнял нормы, поэтому освободили через шесть лет. Не успели обрадоваться встрече, как 18 марта 1935 года стучат:

— НКВД. Собирайтесь!

108 семей карачаевцев выслали в Байявут, в Узбекистан. Там женился Джамбулат на карачаевке Ахматовой. Умерли у него в ссылке четыре сына и дочь от голода и болезней.

— В 1944 году собрали всех карачаевцев до кучи в Казахстане, а когда во времена Хрущёва вернули нас домой, то разыскал я своего давнего друга Мишу Лобова. Купил с ним рядом дом.

Выросли дети карачаевца Боташева и русского Лобова вместе, а когда пришла пора жениться младшему сыну Хасану, то послал его Джамбулат во время свадьбы на три дня к Михаилу Ивановичу, чтобы закрепить дружбу родством. По карачаевскому обычаю стали родственниками Лобовы роду Боташевых.

Интересно Ибрагиму:

— А те русские, Боташевы? Знают ли историю рода?

Знают, потому что послал Господь на землю великого труженика Боташева Алексея Николаевича, который собрал историю рода за 55 веков!!! Издал книгу «Боташ» и навечно вписал своё имя в историю России.

Рассыпались Боташевы по стране, а некоторые попали за рубеж, но каждый год собираются они всем родом, всей фамилией в ауле Карт-Джурт. В живописной долине, в верховьях Кубани — там и здесь развалины «старой родины» карачаевцев Боташевых. После выселения аул стёрли с лица земли, и развалины родных домов стали священным местом. Здесь, у подножия Эльбруса, встречаются Боташевы, чтобы помянуть своих предков, восстановить родовые связи, собирают деньги, чтобы помочь родственникам в случае какой беды. Со взрослыми приезжают дети. Они тоже никогда не забудут свою старую родину.

Хочется Ибрагиму иметь много детей. Сыновей: Абдрахмана, Эльмурзу, Ботту, Эреджена, Джамбулата. Честных, мужественных, справедливых и добрых. Хочется, чтобы не замарали они чести своего рода и помнили семейное предание.

Ибо тот, кто знает историю — тот знает себе цену.



Последний намаз


Взошла луна над Северным Кавказом.
Гори, костёр чабанский, согревай.
Что день не суждено начать намазом,
Уснув, не думал мирный Карачай.
А в это время кое-где не спали
И шел тяжелый 43 -и год,
Чтоб власть Отца народов уважали,
Решили выслать маленький народ.
Чекисты рассчитали очень мудро:
Когда аулы спали тихим сном,
В холодное ноябрьское утро
Был окружён войсками каждый дом.
И времени на сборы не давая,
Сажали всех людей в грузовики.
Прикладом непокорных подгоняя,
Тянулась цепь солдат, примкнув штыки.
Седой старик в углу сидел. Молился.
Намаз окончить командир не дал,
Но через борт один солдат, смутившись,
Потрёпанный Коран ему отдал.
Петляет в гору узкая дорога,
Внизу стоит пустой Кичи-балык,
И вот, случайно иль по воле Бога,
С людьми в обрыв сорвался грузовик.
Застыли горы в траурной печали,
Нельзя мгновенье повернуть назад.
А остальные думали в молчанье —
Кто их оплачет? Горный водопад?..
Загнали их в товарные вагоны
И повезли в далёкий Казахстан...
Кавказ луна залила светом серым.
В аулах тишина. Гуляет скот,
Лишь только волкодав, товарищ верный,
Хозяина с хозяйкой подождёт...

Алексей ЛОБОВ.



Солёный курдюк


Сегодня у меня гости. В саду на траве коврики, одеяла, брошены подушки. Клеёнка заставлена разными яствами и питьём. Гости в восторге от тонких запахов цветов, переливов звуков и красок лета. Неподалеку разбрасывает свои водяные жемчуга Лермонтовский водопад.

— Тамара Михайловна, а почему водопад так называется? Расскажите о Лермонтове.

Рассказываю о поэте, его жизни, творчестве, а перед глазами другое лето.

1946 год. Послевоенная разруха. Голод. Мы сидим на бугре у Лермонтовского водопада. Маленькие, худенькие, как засохшие былинки. Мы — это мой друг Алька, мой ровесник и друг Вовка. Вовке Харыбину, как и мне, шесть лет. Алька взрослый, ему семь. По правде, его зовут Хусейн Алилов, а по-уличному — Алька.

Не слышим водопада, не видим здешних красот — есть хочется. Всё нутро кричит от голода. Хоть бы кусочек жмыха, картофелинку. Можно поймать воробья, зажарить. Да что толку? Он такой маленький. Как говорит Макляшка: «Кушать нет, один кастяшка».

Съедены лопухи, лебеда, нет щавеля, голы кусты барбариса. Мы зовём их кислицей. Во рту по камешку. Сосём, перекатываем, мечтаем. Мечтаем о хлебе — чёрном, тёплом, с кислинкой. О том, что на свете есть булки, пряники, конфеты, игрушки, мы и не знаем. Мы — дети войны. Катается во рту камешек и вроде бы не так сосёт под ложечкой. Вовка на ладонь посадил божью коровку и уговаривает её полететь на небо:

— Там твои детки кушают...

Вдруг Алька, оседлав хворостину, срывается с места и скачет к своему дому. Дом, как и положено у горцев, стоит на высокой круче над рекой. Хозяин дома — отец Альки, лакец Наби. У него полно детей. Свои, родственников, да ещё Макляшка. Это сын друга Наби — кабардинца. Он из Каменномостской. По-русски мальчика зовут Николай, но произнести ему это трудно, и он называет себя Макляй. По-нашему, — Макляшка. У них в Каменномостской ещё голоднее.

Из ворот высунулась бритая башка Альки. Он уже потерял хворостину, несётся к нам на бугор. Тоненькие ножки не оставляют следов на траве. Лицо светится, глаза искрятся радостью. В руке у Альки зажат кусок солёного курдюка. Кусок маленький, с его ладошку. Первой даёт мне, потом Вовке, а что осталось — себе. Быстро растворяется в нас кусочек голодного счастья, и с каждой секундой вливается живительная сила в наши тельца.

Грохочет водопад. Темно-зелёным пятном села на бережок тень тучки.

Выросли мои друзья. Вовка — росту гвардейского, весь в богатырскую свою родню. За высокий рост прозвали его Мотылём. Добрый, доверчивый, непосредственный, надёжный. Никогда не съест один, как мы говорили, «с кулака».

Алька кряжистый, коренастый. По натуре смелый и отчаянный, безрассудный, взрывной. Много он попил кровушки у нашего участкового Василенко. Со временем мы отдалились друг от друга, и я потеряла мальчишек из виду.

Рассказываю «Княжну Мери», а сама там, в детстве.

Встретила Алилова вновь в аэроклубе, когда стала работать инструктором парашютного спорта. Алька — первый на укладке парашютов, первый бросает последнее в общий котёл, первый в любой драке.

Солнце только выкатывается, а мы уже на аэродроме в Ессентуках. Полный штиль, ветерок не шелохнёт травинки. Старт. Построение, предпрыжковый осмотр. Ревёт мотор, взлетаем, набираем высоту. Справа — Эльбрус. Полыхает великан то голубым, то розовым, то красным цветом. Горят снега Главного и Бокового хребтов Кавказа, переливаясь всеми цветами радуги. Всё меньше дома, люди. Всё ближе вершины гор Юца, Джуца, Машук, Бештау. Смотрю на Альку. Парашют к нему как прирос. Прижимает к сидению страх. Открывается дверь, команда: «Приготовиться! Пошёл!» Надо раздавить страх, одолеть себя. Одно движение, шаг в пропасть... И ты — герой.

Журчит речка, шевелит память.

Ругается тётя Зоя:

— Зачем отправила Альку в Литву, в парашютную школу? Ведь можно убиться, а в лучшем случае покалечиться. Зачем ему твой парашют?

Между тем рассказываю гостям о Печорине, который едет на дуэль с Грушницким по ущелью Ольховки. Поит коня у водопада после дуэли, а моя память листает свои страницы.

Сидит мать Альки у нас в доме. Праздничная, нарядная, ласковая. Принесла газету Туркестанского военного округа. На весь разворот большой газеты заголовок «Методика подготовки десантников-парашютистов старшины Алилова Хусейна Набиевича».

Читаю ещё и ещё. Слёзы мешают. И снова скачет по дороге, накатанной повозками и арбами, мой друг Алька. В ручке зажат солёный курдюк. Бежит навстречу моё голодное и счастливое детство.



О Мариам Ибрагимовой


Какой была Мариам?

Красавица миру на диво.
Румяна, стройна, высока.
Во всякой одежде красива,
Ко всякой работе ловка.

Стихи А. Н. Некрасова поплыли в памяти, когда я вспомнила первую встречу с ней. Мариам Ибрагимовна шла по красному ковру. Походка, осанка: «Пройдёт, словно солнце осветит, посмотрит — рублём подарит». Потом белым облачком она легко поднялась по лестнице и скрылась за дверью лаборатории.

Никогда не думала, что эта женщина-врач рисует картины, рифмует стихи, изучает архивы, пишет роман о Шамиле. Образ Шамиля в сознании Мариам сложился по рассказам родных и близких. С младенческих лет впитывало сердце всё, что помнили о нём горцы. С годами сложился в сознании герой — человек чести. Душа всё больше и больше прикипала к Шамилю. Потом были исследования, сомнения, бессонные ночи — обычные авторские мытарства.

Постепенно отважный воин превратился в мудрого старца, который многое понял и переоценил в конце своей жизни. Шамиль, — литературный образ, отчасти, — мечта Мариам. Мечта женщины о настоящем мужчине.

Её мать — казачка. Отец — лакец. Сколько талантливых людей родилось от смешения кровей! Не будем говорить о Пушкине и Ле рмонтове. Возьмём Мариам Ибрагимову. Её талант многогранен. Часто говорят: «Ей Бог дал». Бог даёт всем, но дар преумножит только труженик. Самоистязанием и добровольным мученичеством. Конечно, не осилить бы всего Мариам без матери, которая взяла на себя часть житейских забот, без друзей и родных, которые не оставили в трудный час. Мариам Ибрагимовна успела сделать столько, что поверить очень трудно. Сегодня готово посмертное, полное собрание сочинений Мариам в 15 томах, которое подготовил к изданию сын — Рустам Юрьевич Ибрагимов.

Замечательна её публицистика, прекрасна поэзия, потрясают записки тяжелобольного врача, который час за часом описывал течение страшной и мучительной болезни. Это целый научный трактат, но самым значительным трудом Мариам Ибрагимовны есть и будет роман «Шамиль».

Книгу о Шамиле написала женщина-воин. Мариам отважно бросилась в бой за своего героя. Претерпела, пережила. За долгие годы вымучила душу и тело, и вышла победительницей.

Много ещё напишут о Шамиле, но напишут ли лучше Мариам Ибрагимовой?



Гусь Девятый


Нюрку прозвали Гусем Девятым в память о том самом поганеньком, слабом гусе из сказки. Восемь гусей красивых и сильных пролетели мимо Иванушки, который кричал у избушки на курьих ножках: «Гуси-лебеди! Отнесите меня домой к матушке и батюшке!»

Только девятый, самый хилый и самый добрый, подхватил на крыло Ванечку и спас его от Бабы Яги.

Была Нюрка и вправду неказистой. Со сбившимися волосами, с цыпками на руках и ногах, девочка смахивала на того гуся, который в стае был последним.

Жила девочка в своём доме с огородом. Дом начали строить на склоне горы ещё до войны, да не успели. Наспех покрыли соломой, настелили полы, помазали глиной стены. Даже побелить не успели.

Родилась Нюрка за год до войны, и не было у неё ни сестры, ни брата. Из ближних: отец, мать и кот Ибрагим. Соседи отца девочки считали придурковатым и лодырем. Звали пренебрежительно Гринькой.

Гринька на войну не пошёл, а работал в госпитале истопником. Госпиталь стоял на вершине горы, прямо над Тришкиным домом. Гринька набирал в госпитале полную сумку жужелицы (прогоревшего угля) и с мыса визжал: «Макрида!!!». Так он называл свою жену. Макрида, маленькая, сухонькая, с больным сердцем, карабкалась по крутизне, брала тяжеленную сумку и волокла её вниз. Гринька шёл рядом, понукая и подтрунивая.

Все в округе уважали мать Нюрки. Звали её Мотенькой, Матрёной, не скрывая сочувствия, потому что знали: была Мотя у Гриньки рабой рабской, ездил он на ней верхом и погонял в хвост и в гриву.

В доме было всё в единственном числе. Одно одеяло, одна подушка, одна лавка, один чугунок, одна сковородка. Аожек было две, да и те обкусанные и выщербленные со всех сторон. Всё, что было до войны, проели в лихие годы, поэтому у девчушки было одно платьице и одни трусы. Были ещё две сандалии, но они скоро стали малы. Мать отрезала носы, но пальцы вылезли наружу, и носить сандалии было невозможно. Так и ходила Нюрка, пока земля была тёплая, босиком. По весне, с непривычки, подошвы на ногах чувствовали каждый бугорок, каждый камешек, но к осени они так огрубели, что хоть по битому стеклу ходи.

Дочь любила мать. Помогала ей на огороде, по дому. Выбирала из жужелицы не совсем прогоревшие угольки, носила воду.

Родник был наверху, почти на вершине горы. Нюрка набирала воду и несла ведро впереди себя, потому что сбоку ведро цеплялось за землю. Склон горы был очень крутой, иногда ведро перевешивало, и девочка катилась вниз по горе. Мокрая и грязная возвращалась она к роднику и вновь спускалась к дому. Позже Нюрка додумалась повесить два ведра на коромысло и дело пошло.

Однажды, в жаркий день, девочка подошла к роднику и увидела в крапиве змеиный хвост. Она осторожно раздвинула коромыслом куст и увидела красавца «ужака» с яркими оранжевыми «ушками». Уж приподнял голову и уставился на подростка. Нюрка в восхищении разглядывала «ужака». Расписную чёрно-зелёную спинку, серебристо-белое брюшко, маленькую точёную головку с раздвоенным языком. Уж шипел и показывал ей жало.

— Да ты ещё дразнишься?! А ну, спрячь язык!

Но уж продолжал своё.

Девчонка решила проучить неслуха. Она осторожно подвела крючок коромысла под брюшко ужа и перенесла его на полянку. Только тут Нюрка увидела, что в одном месте брюшко очень толстое.

— Вот, дурак, такой большой камень проглотил. И не подавился! Теперь помрёт.

Нюрка положила ужака на траву и вдруг увидела, что «камень» внутри ужа начал двигаться к шее, уж растянул рот и из него выпала лягушка. Девчушка застыла на месте. Уж тут же скользнул в траву, а лягушка лапками смахнула слизь с глаз, скакнула пару раз и со всего размаху плюхнулась в родник.

Нюрка обожала свою гору. Она облазила все закоулки и кусты, знала, как ей казалось, в лицо каждого кузнечика, шмеля, осу, стрекозу, каждую птичку. В солнечные дни любила она греться на горячих камнях и «слушать траву», где стрекотали, пищали, шелестели и пели на все голоса обитатели горы. По склону, в затишке, росли цветы. Девочка выбирала их по цвету, плела венки, надевала на голову, на бёдра, ноги. Делала из цветов серьги, ожерелья.

Вишнёвым соком красила себе губы, ногти, подводила сажей брови и глаза. Складывала руки лодочкой и начинала танцевать, как Тамара Ханум. Эту великую танцовщицу увидела Нюрка в кино. В госпитале. Дети к началу сеанса пробирались через подвал в кинозал и садились за экраном. Сидели, не дыша, чтобы не обнаружила билетёрша.

На экране знаменитая актриса исполняла индийский танец. В танце она рассказала девочке, как шумит водопад, как бездонно небо, как хороши цветы, как прекрасна жизнь. Танец долго преследовал Нюрку и во сне и наяву.

Были у неё праздники, были. Девчушка с друзьями ходила в кино, в госпиталь и много раз смотрела трофейные фильмы: «Двойную игру», «Тарзана», «Индийскую гробницу», «Мстителя из Эльдорадо», «Долину гнева». За экраном было плохо видно, потому что дети сидели к нему вплотную и не могли видеть всё изображение, зато хорошо слышно.

Изредка Нюрка поднималась на вершину горы. Это было большое плато. Подальше от госпиталя стояли огромные радиомачты за колючей проволокой. Охраняли их солдаты с винтовками. Называли эти мачты «глушилками». Они забивали чужие радиостанции, чтобы советские люди не слушали радиопередачи из-за кордона.

Здесь пленные немцы строили длиннющую каменную ограду для санатория. Их охраняли солдаты с автоматами. Нюрка знала, что это враги, но ей хотелось рассмотреть их поближе. Она попросила солдата, тот подозвал одного из них. Подошёл немец и Нюрка ахнула: «Скелет!» Скелет подошёл к девочке и по-русски сказал:

— У меня дома есть дочка, такая, как ты. Я её больше не увижу. Возьми.

Он протянул деревянную куколку. Девочка подняла глаза на солдата, он молча кивнул. Нюрка схватила игрушку и бросилась домой.

Никогда она никому не показала куколку. Доставала из тайника и играла с ней тогда, когда никого не было дома. У девчонки не было тайн только от кота Ибрагима, потому что он был её настоящим и преданным другом.

Большой, тёмно-серый с рыжими подпалинами, маленькими ушками, с хитрыми зелёными глазами, кот исполнял все Нюркины прихоти: ходил на задних лапах, крутил «сальто», просил подаяние, гонял чужих кошек.

Ели они с девчушкой из одной сковородки. Посуды в доме не было. Хозяйка наливала из чугунка воду с варёной картошкой в сковородку. Кот садился рядом на лавку, со знанием дела осматривал стол и ждал. Как только Нюрка черпала ложкой, кот моментально вытягивал когти и хватал картошку. Ел с руки, то бишь с лапы. Обедали Нюрка с котом, строго соблюдая очерёдность. Раз она ложкой, другой раз — он лапой. Девочка жевала медленно, картошка переела ей душу: «Хлебца бы, да маслица постного...»

Как-то играла Нюрка с котом в «дочки-матери». Надела на Ибрагима своё единственное платьице, к шее и передним лапкам привязала его толстыми суровыми нитками и стала баюкать. Кот чего-то испугался, вырвался из рук своей «мамы» и прямо в Нюркином платье бросился на гору в кусты шиповника. Он несся, как бешеный. Ни крики, ни плач хозяйки не могли кота остановить. Платье цеплялось за шипы, коряги, репейник и скоро от него остались одни лоскутки. Нюркиному горю не было конца. Слёзы градом катились по её худому лицу, она размазывала грязь своими красными заветренными, в трещинах ручками и плакала навзрыд. Девочка настолько была несчастна, что дети пошли к Гриньке с просьбой не убивать подружку.

Гринька взорвался. Он схватил единственный чугунок и с таким остервенением запустил в дочь, что дети от страха присели. К счастью, чугунок пролетел мимо, ударился о каменную стену сарая и развалился надвое.

Так и осталась Нюрка в одних трусах. Летом это не страшно, да и не привыкать ей терпеть холод, голод, обиды разные. У других ещё хуже. У Нюрки есть дом и такой чудный кот.

Ибрагим, видимо, чувствовал свою вину. Ловил мышей, приносил хозяйке, клал у ног девочки, как бы угощая, и только после Нюркиного: «Спасибо, ешь сам», — уносил жертву под кровать.

Как-то девочка влетела с улицы в дом и увидела мать. Мотя загадочно улыбнулась и показала глазами на кровать. На ней лежало белое, пушистое байковое платье. С круглым воротником и кармашками. Матрёна купила у раненых больных в госпитале новые портянки и тайно от Нюрки сшила руками ей платье. Девочка нарядилась. Длинновато. Это хорошо, будет навырост. Она собрала все обрезки, завязала бантики в волосах. Голова от них стала белой.

Нюра посмотрела на себя в осколок зеркала, что нашла на свалке у госпиталя, и увидела: чёрные бровки дугой, длинные пушистые ресницы над серыми большими глазами, точёный нос, маленький красивый рот. Полюбовалась. Вступила в отцовские галоши. Гордо подняла голову и вышла на улицу. На людей посмотреть и себя показать.



Красные и Белые казаки


Красные и белые казаки
Побратались кровушкой у реки.
От себя оставили лишь сирот —
Видно, вправду Бога забыл народ.

Что толкнуло, братия, вас на брань?
Аль не вместе брали вы Эривань?
Аль забыли Турцию? Баязет?
Не деды ль оставили вам Завет?

А семья с детишками, а жена?
А присяга Родине, а страна?
Прежде, чем оружие вынимать,
Ты спроси у брата: «А как там мать?»

Оградись знамением в три перста,
Вспомни Матерь Божию и Христа.
Помолись Спасителю за себя,
За Россию-Матушку, за царя.

Алексей ЛОБОВ



Песня


Эта песня долго пробивалась из моей памяти сквозь толщу событий, которые засорили мозги. Вначале вспомнились отдельные слова, потом несколько строк. Как ни напрягала память, весь текст не приходил в голову. «Вот, бестолочь, ну почему не записала текст, когда был жив отец?» Оно всегда так, что имеем — не храним. Ушла песня из памяти.

Мать отца Елена Григорьевна Никитина пела песни с особым чувством, завораживала голосом. Никитины, которых в станице Суворовской кличут «Титкины», — певцы. Бывало, мы, подростки, три-четыре человека, заведём первыми голосами, а бабушка одна — вторым. Её мощный голос, низковатый, грудной, сразу заглушал наше попискивание. Говорят, что когда в станице пели, лампы тухли. И вправду тухли, а окна: «Дзынь, дзынь!»

У моей родни, по мужской линии — Лобовых и Бекичевых, не было ни голосов, ни слуха. Песни знали старые, но петь стеснялись, зная о своём недостатке. Среди жизненной колоброди эта песня вспоминается только с отцом. Сильный физически, могучий духом, он всегда ронял слезу, как только слышал любимый напев. Сам петь не умел. Медведь придавил ему ухо с такой силой, что когда он издавал первый звук, остальные, оторопев, замолкали. Ещё несколько секунд, широко раскрыв рот, выводил он свою руладу, потом, опомнившись, замолкал, виновато озирая окружающих. Душа его просила песни, страдала, а Бог не дал таланта.

Жизнь оторвала отца от казачьей среды, от казачьей жизни. Долго жил он вдали от родной станицы. Часто в застолье принимался петь в одиночку какую-то старую песню: «Бурки чёрные мелькали, чуть белели башлыки». Слёзы заволакивали глаза, голос перехватывало волнение, отец конфузился.

Шли годы, строчки не забывались. Нигде я не слыхала их продолжения. Однажды случайно попала на день рождения к Ване Асанову. Сели за столы в шесть вечера, а встали в семь утра. Такого ещё в моей жизни не было и, видимо, уже никогда не будет. Всю ночь пели казаки, не повторив ни одной мелодии. И вдруг — она! Та самая, которая не давала мне покоя:

В тихий вечер, в непогожий,
По ущельям, по скалам,
Как подул ветер холодный,
Дождь со снегом пополам.

Вдоль по бережку холмистому
Путь-дороженька легла,
Освещала ту дорожку
Чуть заметная луна.

Той дорожкой проходили
На пост братья-казаки,
Бурки чёрные мелькали,
Чуть белели башлыки.

Их догнал казак с пакетом,
Он догнал и передал,
Чтоб Морозов, сотник, разом,
Весь Хопёрский полк собрал.

Он собрал перед рассветом.
Не прошла ночная тьма.
Встретил ласковым приветом
Нас полковник Малама.

Он поздравил нас с походом,
Сказал: «Братцы, ой-да не внывай!»
И отправил за собою
Весь наш полк в Турецкий край.

Турки все беспечно спали,
Им не снилось про войну,
А проснувшися узнали:
Очутилися в плену!

В тихий вечер, непогожий,
По ущельям, по скалам,
Как подул ветер холодный,
Дождь со снегом пополам.

Целое событие, поход воспели наши предки. Военная песня нарисовала эпизод из жизни полка. Только почему-то в станице поют: «Полковник Маламах». Неправильно. Речь идёт о Якове Дмитриевиче Маламе, наказном атамане Кубанского войска. Это замечательный человек и воин. По его биографии можно определить, когда была написана песня. Примерно в 1880 году, когда Малама был полковником. Казаки слов на ветер не бросали. Долго присматривались. Скупые на похвалу, могли воспеть только героя и настоящего отца-командира. Первые три-четыре года Яков Дмитриевич зарабатывал авторитет, а потом услышал песню. Забыли в станице, кем был Малама, как правильно писалась его фамилия, а песня 120 лет плывёт над Суворовской и Бекешевской, поминая и сотника Морозова и всех остальных.

Хлебали наши деды горе и славу большой ложкой, а на память оставляли песни. Напевные и маршевые, разудалые и грустные, бытовые и военные. Возмутилась душа: «Почему такую чудную песню не поёт Кубанский казачий хор?» На ходу, в Краснодаре, перехватываю В.Г. Захарченко, руководителя этого известного на весь мир коллектива. Он говорит, что да, пели эту песню, но давно.

Поехал, как оказалось, Косыгин с визитом в Турцию, а казаки в Советском Союзе поют о том, как турки «очутилися в плену». Неудобно, видите ли, перед турками, которых наши предки били и ни у кого не спрашивали. Вот песню и прихлопнули.

Сижу как-то дома, вдруг слышу про «балсыки». Осмотрелась, а это внук кошку укладывает спать. Поёт малыш песню моего отца. Путает внучек буквы и слова, но это не страшно, придёт время, научится. А мне его песня — елеем на сердце.

И славно, и сладко, и всё хорошо.



Екатерина Лобова,
ученица Кисловодской гимназии № 19, 9-й «Г» класс (родословная)

Чьи шпоры весело звенят и голоса


В моём роду есть пращурка Анна. Она умерла в 1946 году. Так зовут и мою тётю. В нашей семье все дети носят имена своих предков. Так было заведено у казаков испокон веку. Я тоже ношу имя одной из прабабушек. Полвека прошло со дня смерти Анны, а такое впечатление, что она всегда рядом. Это была на редкость умная и добрая женщина. Знала тьму преданий, обычаев, знала древние песни, была сильной духом и могла остановить зло.

Это случилось в тридцатые годы, когда началась борьба с религией. В гости к бабушке Анне пришла наша близкая родственница Александра Григорьевна. Она в ту пору служила комиссаром дивизии в Первой Конной армии Будённого. Умела лучше казака скакать на лошади. Увидела комиссарша икону, выхватила наган и расстреляла образ. Две пули попали. Бабушка Анна схватила Шурку и давай хлестать её нагайкой. Била, пока не устала.

Перед Александрой Григорьевной вся станица дрожала, а бабушка Аня не побоялась. Была она человеком милосердным, и когда отец выгнал Шурку из дому за то, что она, девушка, пошла воевать, да ещё за красных, то приютила Александру Григорьевну. Наша «Комиссарша» прожила жизнь, полную лишений, в борьбе за советскую власть. У неё не было детей. Все о ней забыли, но моя бабушка летала в Таджикистан и нашла её могилу. Многие мои родные умерли в ссылке, в Средней Азии. На чужой земле, так далеко, говорила бабушка Анна, куда бы ворон косточек не занёс. Мои родные очень страдали, и единственной их мечтой было вернуться домой, на Кавказ. Теперь в Азии остались только заброшенные могилы.

В нашем доме висит портрет моего дедушки Ивана Михайловича Лобова. Он очень красивый, сфотографирован в Черкесске, кубанке.

Мне он доводится пращуром. Служил Иван Михайлович в Хопёрском полку. Этот полк участвовал во многих войнах и не знал поражений. В двадцать один год Иван Михайлович был награждён Георгиевским крестом IV степени и серебряной медалью «за храбрость». В Гражданскую войну не изменил присяге, своим родным и погиб в Белой армии под Таганрогом. Его имя носит мой брат Ванюша.

Казаки были истреблены, а те, кто остался, попали в ссылку или тюрьму. В ссылке родилась моя бабушка, а прабабушка рассказывала о тех бедах и мучениях, которые испытали честные, трудолюбивые люди в ту пору, когда нашей страной руководили злые и жестокие правители. В это время уничтожались старые книги, фотографии, документы. Мы всей семьёй интересуемся своей фамилией. История нашего рода восстановлена с 1750 года.

Много лет назад, в XIV веке, писали, что в пределах Червлёного Яра жил народ христианский, «зовимии козаци». Вот там, на Хопре, жили мои предки — верховые казаки. Они в 1696 году брали Азов. Семейное предание хранит память об этом походе и участии в нём моих родных. В 1707 году Царь Пётр I утопил моих предков в крови за участие в восстании Булавина.

Недавно из Петербурга пришло письмо от журналиста В. Чертинова. В нём оказалась ксерокопия из очень старой книги, где собраны сведения о многих казачьих фамилиях. Там сообщается, что в станице Хопёрской, в слободе Градской «умре казак Кирей Лобов». В списке № 9 в 1733 году служащим казаком числился мой прямой предок Василий Лобов. Позже Екатериной II в 1777 году Хопёрский полк был переселен на Азово-Моздокскую линию и основал город Ставрополь. Потом Лобовых вместе с полком переселили в верховья Кумы, где в 1825 году возникла станица Суворовская.

В книге Василия Толстого «История Хопёрского полка» за 1901 год, которая хранится в Краснодарском краевом государственном архиве, сказано, что в 1843 году состоялось выдающееся сражение под станицей Бекешевской, в этом сражении участвовал Степан Лобов, было это во время Кавказской войны.

28 февраля 1844 года Георгиевским крестом IV степени награждается Степан Лобов.

За битву при Курюк-даре 24 июля 1854 года Георгиевским крестом награждён ещё один мой предок — старший урядник Василий Лобов. Совсем недавно мы нашли и откопали его крест на кладбище в станице Суворовской. Сын Василия Ферапонт Лоб ов тоже Георгиевский кавалер. Он участник осады Баязета.

Это было в 1877 году. 6 июня захлопнулись ворота цитадели. В крепости было около 1500 воинов, а за стенами 15000 турок. Казаки дрались один против десяти. Начались тяжёлые дни осады Баязета. Вот как пишет в книге «История Хопёрского полка» Василий Толстов: «Отрезанный от внешнего мира, окружённый подавляющим числом врагов, перенося муки жажды и голода, наш Баязетский гарнизон стойко и мужественно держался в замке в продолжение 23 дней». Один сухарик в день, ложка воды для раненых и температура воздуха плюс 50.

Поражённый этим подвигом казаков Валентин Пикуль пишет свой первый роман «Баязет» по казачьим архивам. За подвиг на Баязете много казаков, моих предков, были награждены. Среди них Георгиевский крест I степени № 8 получил Иван Сиволобов — один из первых полных Георгиевских кавалеров Российской Империи. В приказе по Второму Хопёрскому полку за 1878 год генерал-адъютант Лорис-Меликов пишет: «Помянем вместе, товарищи, вечною памятию тех братьев наших, коим Господь не сулил дожить до минуты славного мира; воздадим дань благоговейного уважения семьям, осиротевшим после войны. А когда судьба вернёт нас к родному очагу — будем наставлять наших детей и внуков, чтобы и они шли умирать за Отечество с такой же беззаветной готовностью, с какою были переполнены во все времена войны их отцы».

Сын Ферапонта Михаил участвовал во всех войнах, которые вела Россия в ту пору, имел много наград, был Георгиевским кавалером. Пятнадцать лет служил в Конвое Его Императорского Величества. Лучший в станице хозяин, хлебосол и великий труженик, был уважаемым человеком. При малом чине, старший урядник, его избирали атаманом и при белых, и при красных. Горькой оказалась его судьба. Михаила Ферапонтовича хотели расстрелять белые, а красные привязали его к конскому хвосту и поволокли по земле. Михаил Ферапонтович принял муки и умер Человеком. Мои прадедушки Михаил Иванович Лобов и Федор Иванович Лобов не посрамили своего рода в Великую Отечественную войну. В пять лет Михаил Иванович остался сиротой. Был в ссылке. Я больше всех любила его. Дедушка был необыкновенно добрым, совестливым и никогда не врал. Он был очень сильным человеком, своими руками построил дом. Все соседи и сослуживцы любили его. Папа мой Алексей Геннадиевич Лоб ов очень похож на Ивана Михайловича.

В музее нашей школы была изготовлена историческая копия первого знамени Хопёрского полка за 1738 год. Это знамя шили и мы, дети. Под таким знаменем шли на подвиг и смерть наши предки. Школа подарила знамя Кубанскому войску в день 300 -летия служения России. Наши ученики провели городской праздник, посвященный 300-летию Кубанского войска и 420-летию Терского войска, где собрались мои родные: Остроуховы, Асановы, Бекичевы, Жендубаевы, Никитины, Свидины, Захаровы, Булавиновы. Есть в нашем роду адмирал, генерал, режиссер Мосфильма. Синоптик Ия Петровна Лобова много лет из Москвы сообщала по радио прогноз погоды. Около ста человек родных мы обнаружили в последнее время. Со многими установили связь и очень рады. В посёлке Терском под Будённовском нашёлся Михаил Иванович Лобов, главный агроном. В Будённовске — дети Федора Григорьевича. Совсем недавно нашёлся Василий Александрович Лобов, а с ним и целая ветвь родных. Вместе с семьёй он ещё ребёнком был в ссылке. Родители умерли от голода в ссылке, а он остался сиротой совсем маленьким. Мыкался по белу свету. Чего только не пережил! Прошёл всю войну. Окончил институт, работал на крупнейших стройках страны. Как же я рада, что нашёлся дедушка Вася! Он воспитанный, весёлый и талантливый. Он делает кормушки для птиц — дворцы и замки — и дарит их детям. Вот какой родственник нашёлся! Ещё жива прабабушка Мария Семёновна. По комсомольским путевкам она работала в самых трудных местах: в шахтах, на торфоразработках, рыла окопы в войну. Чистюля и труженица, наша заступница, никогда не сидит без дела. В семье старшая, потому что все старики умерли. Мы чтим свою Марусю и очень любим.

Через канадских казаков нашёлся Олег Николаевич Лобов. Генерал-майор казачьих войск. Преподаватель Новочеркасского Донского имени Императора Александра III кадетского корпуса. В 17 лет пошел на войну, имеет 38 правительственных наград. Начал войну рядовым, а службу в армии закончил командиром полка тяжёлых танков. Он занимается историей казачества и написал много научных трудов.

В Краснодарском архиве моя бабушка Тамара Михайловна Лобова нашла сведения о лётчике Василии Дмитриевиче Лобове. Сведения о нём кратки и обрываются в архивных документах 4 января 1920 года. Василий Дмитриевич Лобов — участник Первой мировой войны, один из командиров первого в мире тяжёлого бомбардировщика «Илья Муромец», который немцы называли летающей смертью.

17 октября 1998 года мы ездили вместе с нашим классом и старейшинами Кисловодского отдела казаков в станицу Суворовскую на могилы моих предков. Это день Конвоя Его Императорского Величества. На кладбище в станице построена церковь вместо разрушенной, которую в начале века построил полковник Илья Васильевич Лобов, там был в склепе и похоронен, но всё во время борьбы с религией было осквернено. Утрачены были и могилы других моих предков, но со временем мы их нашли и установили ограды и кресты Георгиевским кавалерам:

Лобову Константину,

Лобову Степану,

Лобову Василию,

Лобову Илье Васильевичу,

Лобову Ферапонту Васильевичу,

Лобову Михаилу Ферапонтовичу,

Лобову Ивану Михайловичу.

Умершим вдали от родной земли: Лобовой Анастасии Михайловне, Лобовой Марии Михайловне, Бекичеву Андрею Павловичу, Лобовой Анне Павловне, Свидину Михаилу Леонтьевичу.

В этот день в церкви Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи благочинный церквей КМВ отец Иоанн Знаменский и настоятель церкви отец Василий Журавлёв отслужили молебен в память моих и своих предков. Знаменские происходят из замечательного казачьего рода, доводятся мне родственниками и в их роду много героев. Я молилась и думала: «А будут ли обо мне вспоминать потомки?»

Мои предки были трудолюбивыми, добрыми и отважными. Проливали кровь и отдавали жизни «за други своя и Отечество». Они были честными, любили свою семью, свою станицу, свою Родину.

Пройдёт время, у меня будут дети, и я расскажу им всё, что знаю о своём роде. Я принимаю из рук отца и бабушки родословную Лобовых, надеюсь, что мне удастся открыть ещё не одну страницу из истории моей семьи. Я постараюсь передать моим потомкам тот глубокий интерес к истории семьи, безграничное уважение к предкам, к своей земле, которое внушила мне бабушка — Лобова Тамара Михайловна.



«Ты Будешь жить десятки лет,
Десятикрлтно в детях повторённый»


«Росистый вечер дышал упоительной прохладой. Луна поднималась из-за тёмных вершин. Каждый шаг моей некованой лошади глухо раздавался в молчании ущелий; у водопада я напоил коня, жадно вдохнул в себя раза два свежий воздух южной ночи и пустился в обратный путь. Я ехал через слободку. Огни начинали угасать в окнах; часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались». (М. Ю. Лермонтов «Герой нашего времени».)

В доме Марка Глотова ужинали. За большим столом собралось все семейство. Отец, мать, жена Надежда, урождённая Трескина. В доме не богато, но чисто. Аампа осветила полати, лавки, огромную русскую печь, образа в красном углу. На столе большая миска с едой. Дед прочёл молитву и зачерпнул ложкой из чашки. За ним отец, бабушка, мать и дети один за другим, соблюдая порядок.

Смотрит Марк на своих детей, любуется. Старший Филипп. Вырастет из него настоящий мужчина. Красивый, крепкий, работящий. Трезвый и добрый. Женится на славной девушке Аграфене Демковой. Будет у него четверо детей. Антон погибнет в Гражданскую войну у красных, не оставив потомства. Дочь Оленька выйдет замуж за Петра Куца. Родятся у него внуки: Анатолий и Людмила.

Евдокию Филипповну просватают за Василия Москалёва. У Ивана будет трое детей. Николай погибнет в 25 лет, у Владимира не будет детей, только Борис продлит эту линию.

Рядом с Филиппом сидит Устин. Бравый будет из него солдат и радетельный хозяин. Ему сосватают Татьяну Яникову. Славились девчата этого рода красотой и кротостью. У Ус тина родятся Мария, Таисия, Варвара, Никита. Мария выйдет замуж за кабардинца Бейтуганова. У неё будет три сына: Анатолий, Борис, Виктор. У Варвары не будет детей. Таисия выйдет замуж за Богомолова. Родится у неё сын Але ксандр. Никита Устинович, участник Великой Отечественной войны, привезёт жену-молдаванку. Род его закончится в третьем колене. Жива только его дочь Галина.

Больше всех жалко Марку сына Кузьму. Родился сынок слабый здоровьем. Как ни оберегали родители мальчика, не спасли. Умер рано.

Взгляд отца перешёл на Михаила. Хорош, с Филиппом одно лицо. Труженик и чистюля. Спокоен за него отец. Со временем из рода Нарыковых возьмут ему невесту Елену Моисеевну. Счастлив будет в браке Михаил. Проживут вместе 54 года в любви и согласии. Родятся у Михаила дети: Илья, Антонина, Алексей, Анастасия. Уйдёт Алексей на войну, будет служить Отчизне верой и правдой. В пятом поколении у Михала в роду останутся Евгений, Олег и Любовь.

Дочь Евдокия Марковна выйдет замуж за Але ксея Ж ерлицына. Ж ерлицыны богатые, порядочные и хорошие люди. Будет у Евдокии 19 детей, да в живых останутся немногие. Сына Василия убьют в Пятигорской тюрьме. Следы дочери Евдокии затеряются в Грозном. Четыре поколения будет у её сына Сергея. Степанида выйдет замуж за Кузьму Шкрябина. Дмитрий на Великой Отечественной войне потеряет ногу и умрет бездетным. Младшая дочь Марка — Мария – выйдет замуж за Евдокима Бубликова, с прозвищем по слободе Крендель. Родятся у неё двое детей: Таисия и Павел. Таисия выйдет замуж за Григория Мамонова. Павел женится на Раисе Фененко, пойдёт на войну и, к счастью, останется жив. Будет у него двое детей – Жанетта и Анатолий.

Семён. Рано поутру бросается на помощь тяте. Подаёт сапоги, картуз. Отец — Марк Глотов, в слободе человек известный. Справедливый и честный, поэтому ему доверяют и споры разрешать и землю делить. Живут в слободе Глотовы с первого дня основания. В турлучных домах, под соломенными крышами, а когда сгорела половина слободы, стали строить каменные и кирпичные.

По дому работы много, а ещё сады в Широкой балке, покосы в Джуцах. Не успели яблоки и груши собрать, надо копать картошку, а тут срочно сено вывозить. И всё это под охраной. Кто оплошал — домой не вернулся. То падеж начнётся. Целую балку завалили животными, она до сих пор Чумной называется. Чуму сменил ящур, его сибирская язва. Скот погиб, а сколько труда положили напрасно!

Больше всех привязан к скоту Семён. Подрос и попросил у отца благословения. Ушёл вместе с братом Михаилом в немецкую «колонку», в Иноземцево, — набираться у немцев ума-разума. Немцы разводили красную немецкую породу коров. Животные крупные, тяжёлые, по горам не пойдут. Вот и надо многое уметь и знать. Не один год батрачил Семён Маркович, заработал двух коров и быка. С этого начал. Научился лечить коров, даже кровь взглядом у животных останавливал. Всё было хорошо, но не идут за него невесты замуж. И высок, и красив, и кудряв, да уж больно шкодлив. Додумался соседскую новую бричку с кручи в Ольховку, на спор, столкнуть. Столкнул, а Марку плати, а позору сколько! Обрадовался Марк, когда сваха невесту предложила — Катю Сазонкину. Всем хороша: и лицом, и ростом вышла. Крепко думал Антон Сазонкин, его жена Ульяна все глаза выплакала. Боялась, не сложится жизнь у дочери. Ан нет, как женился Семён — сразу переменился. И хозяин, и муж, и отец замечательный.

К тёще и тестю с любовью и уважением. Стали жить вместе. Скот лучший в слободе. Стадо растёт, размножается. Птицы полон двор. Овечки есть и свиньи. Обходятся своими силами. Всё своё. Деньги — копейку к копейке. Решили место купить и купили. В 1889 году за 640 рублей серебром на улице Николаевской (ул. Гагарина, 56). Дом построили из кирпича, с резным балконом, в два этажа, шесть больших комнат, амбар, большой хлев, конюшня, летняя кухня, ледник. Всю работу по дереву «золотой топорик»— тесть Антон Сазонкин сделал. В любом деле помощники дети. Их тринадцать, но до взрослого возраста доживут пятеро. Уже дойных коров двадцать, по тридцать литров молока дают, жирного и ароматного. Каждое утро везут молоко на телеге в «Гранд-отель» (санаторий «Нарзан»). Разбогатели, а рядом бедные родственники. Надо им помочь. Вот и казус вышел.

Подарил Семён родственникам лошадь. А они летом на фаэтоне курсовых на Медовые водопады возили. Ездить-то ездили, но сена не заготовили. Снег выпал. Пошёл мой пращур снег убирать, открыл ворота, — стоит лошадь, одни рёбра да кожа. Довели животину, сама ушла от нерадивых хозяев!

Дети растут. Скоро сыновей выделять, на ноги ставить. Купили землю на Водопадной (Прудная, 29). Тесть с тёщей не нарадуются, кирпич завезли. Каждый в бумагу завёрнут, а на нём фамилия хозяина завода. Тесть говорит: «Поехали, Семён, в Нижний Новгород, лес купим. Там дешевле и выбор есть». Купили на Нижегородской торгово-промышленной ярмарке вагон леса. Выдержали, высушили. Сам Антон Сазонкин и балки клал, и полы стелил, двери, рамы сделал. Стоит работа деда Антона больше ста лет. Ни шашель не ест, ни время не берёт. До сих пор люди помнят моего пращура Антона, много добра сделал он для жителей города.

Деньги доставались большим трудом, но жадности не было. В монастыри, тюрьмы деньги и посылки отправляли постоянно. Нищих не забывали. На строительство собора не раз давали большие суммы. В 1903 году поехали в Саров и 19 июля участвовали в прославлении Святого Земли Русской Серафима Саровского, где видели всех членов Царской семьи, потом пошли в Новый Афон на моление. Каждое воскресенье вся семья в церкви. Жизнь отлажена строго, по домострою. Примером детям всегда служили родители.

Особо радовались ребята, когда мать с отцом запрягали коней и ехали на телеге к «Душкомою». Так прозвали в городе армянина — хозяина магазина по Ремесленной. Он стоял у магазина и зазывал: «Душка мой, заходи». Никто не помнит его настоящего имени, но прозвище живо ещё по сей день. Принимали у Душкомоя радушно. Выносили самовар, чай подавали душистый, китайский, с баранками. Пока приказчики взвешивали и отмеряли товар, хозяин потчевал покупателей. Стоимость закупленного записывалась в книгу, рассчитывались потом, когда деньги были. Бедным часто прощали. Прабабушка Таня рассказывала, как она, маленькой, брала в лавке фунт конфет-помадок и говорила: «Запишите».

Татьяна Семёновна была очень спокойной и доброй. Подростком на обходила больных и старых соседей, помогала им, носила воду из Маркова родника на Николаевскую (Гагарина).

Грянула Первая мировая война. В стране объявили сбор средств в помощь фронту. Бабушка с дедушкой отдали целую шапку червонцев. Потом началась Гражданская война. Умер Семён Маркович Глотов в 1921 году от тифа. Старшую дочь Прасковью успели выдать замуж за Георгия Москалёва. У неё родятся сын Николай и дочь Екатерина. У Николая будет два сына — Александр и Игорь. Екатерина выйдет замуж за Василия Сушкова и родит троих детей: Георгия, Людмилу и Олега.

Самой маленькой из детей Семёна Глотова Татьяне было всего пять лет: «Помню только, как понесли тятю, и все плакали». Осталась Екатерина Антоновна одна с кучей детей. Подростками умерли в голод Шурик и Вася. Продотряды отняли всё до последнего зёрнышка. Умерла с голоду пращурка Ульяна, скончался «золотой топорик» Антон, который умудрялся овса принести или горсть соли.

В 1929 году Екатерину Антоновну и дочь Татьяну сослали в станицу Пе тропавловскую. Было Татьяне 14 лет. Заставили хлопок убирать, а они раздетые, голодные. Татьяна в резиновых тапочках, снег по колено. Коченела так, что от мороза кожа на ногах лопалась и сочилась кровь. Через год убежали в Кисловодск. Стали скитаться по родне, а все боятся. И снова ссылка. В Ачинск, в Сибирь. Бросили в тайгу. Пока довезли, половина людей умерла голодной смертью. Особенно часто умирали дети. Прабабушка, когда рассказывала, очень плакала и говорила, что Сибирь — большая могила. Бежали. Шли по тайге мать и дочь. В Ачинске их на вокзале узнал карачаевец из Учкекена. Глотовых знал весь Кисловодск и окрестности. Дружили они с карачаевцами, абазинами, породнились с кабардинцами. Карачаевец отбыл ссылку 10 лет (первая волна). По дороге домой умерла его семья. По проездным документам своих родных он привёз Екатерину Антоновну и Татьяну Глотовых в Кисловодск. Жалко, что забыли имя этого человека, который спас моих родных.

Татьяна Семёновна выйдет замуж за Михаила Ивановича Лобова. Родится у неё семь детей, но четверо умрут младенцами.

Началась Великая Отечественная война, и сыновья Семёна Марковича пошли на фронт. Старший Иван попал в плен к немцам, а потом его отправили на Колыму, где он умер в 1950 году в Сеймчане. Остались три сына сиротами. Семён, Виктор, Валентин. А ведь отец не погиб на фронте, столько мук принял в плену и в советском концлагере и не вернулся домой. У Виктора будет два сына, у Семёна — дочь Людмила. Род Ивана продолжает сын Валентин и внук Андрей. У Анны Семёновны будет мужем Николай Васильевич Харыбин. Кавалер двух орденов Славы и других наград, участник парада Победы на Красной площади в 1945 году. Уйдет добровольно на фронт её 17 -летний сын Семён. Вернётся живым. Семён умрет в 44 года от болезни. Род его продолжают Владимир и Александр.

Павел Семёнович — самый сильный, красивый из потомства Семёна Глотова. Женится на Елене Караченцевой. Он станет опорой для своих братьев, сестёр и племянников, поможет всем выжить в послевоенную разруху. Павел отличался особым чувством сострадания к своим родным. У него родятся дети Виталий и Людмила. Мужскую линию Павла продолжает его внук Владимир, а женскую — Андрей.

Алексей Семёнович женится на Нине Непомнящей. Будет у него трое детей: Валентина, Владимир и Николай. Алексей уйдет на войну, и старшему сыну Николаю придётся многое пережить, чтобы помочь семье выстоять. И сейчас он, уже пожилой, никого не оставляет в беде. Его отец Алексей Семёнович был отличным воином, но попал в окружение в начале войны. Немцы заставляли наших военнопленных таскать катки по минным полям. Мины взрывались, и люди погибали. Все друзья Алексея погибли, а он остался жив. Екатерина Антоновна, его мать, молилась Богу за своих сыновей и день и ночь. Род Алексея продолжают два внука — Сергей и Алексей.

Мы ещё мало знаем о своих родных, и поисковая работа помогает нам их обрести. Так я познакомилась с Анастасией Михайловной Глотовой, и она многое мне рассказала.

В благоустройство нашего курорта вложен огромный труд поколений Глотовых, Москалёвых, Барашкиных, Куц, Харыбиных, Сушковых, Демковых, Непомнящих, Караченцевых, Яниковых и многих-многих других моих дальних и близких родственников.

Я очень рада, что много лет назад из-под Москвы, из деревни Глотовки, из Тамбовской губернии и других областей «Рассей» пришли мои предки и создали самый красивый и добрый город на земле — Кисловодск.

Это они посадили первые деревья, построили первые жилые дома и санатории. Они спасали раненых и воевали на всех фронтах и во всех войнах.

За это им мой низкий поклон и живым и мёртвым.