Пятая глава
Мир
Я в баре, на своём обычном месте. Пью пиво, ем чесночные крекеры. Ко мне подсел Винни: блондин, с торчащими во все стороны, волосами и глазами на столько большими и синими, что каждый его знакомый, хоть раз в жизни, не в состоянии удержаться, начинал откровенно в них пялиться. Одет Винни в чёрные, спортивные штаны и растянутую водолазку а, на вешалке, рядом с выходом, висит его жёлтая, зимняя крутка. Его характер можно описать двумя словами – простой и добродушный.
Винни – человек, с которым все хотят дружить, не являясь при этом ни умным, ни красноречивым, ни интересным рассказчиком. Таких, вроде называют обаятельными. В общем он нравится всем.
Лиза, встретившись с Винни впервые, восклицала «Какая очаровательная улыбка! Тебе бы на телевидение. Ты милее всех щенят, что я видела»
Единственная отрицательная черта Винни – иногда он становится Кларсоном. Хотя, правильнее будет сказать, что единственная положительная черта Кларсона – иногда он становится Винни.
- Я отвлекаю от какой то мысли?
- Нет, нет, Винни. – Сказал я. - Знаешь, я заметил, что сегодня ты улыбаешься чаще обычного.
- Прости, Мир. В баре о тебе, теперь, так много говорят. А я никогда не сидел с известной личностью. Только не обижайся.
Его указательный палец правой руки барабанит по столу. Широкие ноздри жадно вдыхают воздух. Глаза во всю ширь смотрят на меня, отражая свет барной люстры.
- На что мне обижаться?
- Тебя, ведь это злит. Что все думают…
- Меня зли то, что я не понимаю, почему все так думают.
- Людям нужен…
- Кто? – Я допил пиво и спросил снова. – Кто?
Винни знает, как сильно я ненавижу слово на букву «Г».
- Я не знаю… - Сказал он, и прокашлялся. - Но, кто то им точно нужен.
- В этом ты прав. – Я дружелюбно похлопал Винни по плечу, затем повернувшись к барной стойке, крикнул: - Марк, мне еще пива!
- Ты забыл сказать пожалуйста. – Поправил меня Винни.
- Пожалуйста, Марк!
Я снова поворачиваюсь к Винни: – Как думаешь, кто распространяет слух обо мне?
- Это не слух, скорее, это… - Винни замялся.
- Так, кто говорит об «это…м»?
- Вроде, все…
- Но кто-то же был первым?
Подошёл Марк. Поставил на мой стол кружку с пивом и забрал пустую.
- Марк хороший человек. – Говорит Винни.
- Не спорю. Не понимаю только его. Марк говорил, что ненавидит Аквариум, но всё равно не хочет уезжать.
- Он верит в то, что все можно изменить.
- Ясное дело верит. Все люди верят в... не знаю, чудо, наверное. Это заложено у нас в генах.
- Клар уж точно в чудо не верит.
- Все верят. – Отрезал я и отпил пиво и продолжил – Представь, что ты слабый и выдохшийся…
- Представил.
- Стоишь в каком-нибудь лесу, прижатый к дереву, а рядом убийца, приставил тебе пистолет ко лбу. Тебя убьют через пару секунд. Надежды нет. Что ты сделаешь?
- Попрошу не убивать меня.
- А, когда твоя просьба не помогла?
- Не знаю... зажмурюсь.
- Правильно! Ты закроешь глаза. Потому что еще с детства веришь, что если ты чего-то не видишь, значит этого нет.
- И что, так сделает каждый?
- Думаю да. Ну, может, за исключением мэра.
- Разве это вера в чудо?
- А что это? Кстати, как там твои курсы?
- Хорошо. Я теперь умею чинить вентиляторы.
…
Не знаю сколько времени. Сколько я уже выпил тоже не знаю.
Я все еще в баре. Винни разглядывает картинки на обратной стороне меню. Точнее на размытые чернильные пятна. Говорит, что видит барашков, по мне так, больше похоже на гнилые зубы.
- Марк хочет, что бы я стал каким то народным мстителем. Что бы вдохновил его маленькую группку психов на борьбу с…
- Со злом? – Спросил Винни.
- Именно.
- А я не собираюсь бороться с ним, и с кем бы то ни было еще. Борьба это…
- Это? – Винни искренне пытается понять меня.
- Не могу вспомнить слово… Вертится на языке... У тебя такое бывало?
- Да. Много раз. – Винни отложил меню. – Как то не мог вспомнить слово «вентиль». Смотрел на него в душе, а слово сказать не получалось. Три дня, представляешь? Я сильно расстроился. Авия долго успокаивала меня, и пообещала не подсказывать. А, когда я, наконец, вспомнил, она была так счастлива. Стала целовать в губы и за ухом, а потом мы долго… - Он покраснел и отвернулся, что-бы я не заметил.
- Думаешь, Клар сильно злится? Тело его, но ты всем нравишься больше. Даже его жене…
- Я Авии не нравлюсь, она меня любит. Как никогда не любила Кларсона, она сама сказала.
- Как вообще можно влюбиться в Клара? Он кретин, каких поискать. Ты уж не обижайся.
- Я не в обиде. На самом деле Кларсон даже хуже, чем ты думаешь. Он… Он очень плохой… И ты не прав, Мир. Это и мое тело.
Я не смог скрыть ироничного взгляда: – Ты появился всего два года назад. Да и у тела не может быть двух хозяев, как не крути.
- Значит, конкретно это тело. – Винни указал рукой на себя – рас… раскрутили так, что у него теперь два хозяина.
- Винни…
- Нет, подожди. Вот у тебя есть мама, да?
- Да.
- Она твоя мама уже много лет.
- Двадцать три года, если точнее. – Заулыбался я, не понимая, что он пытается мне сказать.
- Допустим, она недавно родила тебе сестру или брата. Она теперь и его мама. Ровно на столько, на сколько и твоя. Хотя твоей матерью является двадцать два года, а его всего пару дней.
- Винни, это дурацкий пример. – Заключил я, немного поразмыслив.
- Я знаю… Но это не значит, что я не прав. Когда-нибудь я придумаю хороший пример, и ты признаешь мою правоту.
Ночью стало намного теплее. Дорога размокла. Я иду домой. Иду медленно, и не могу поднимать ноги выше, что-бы не издавать этот отвратительный, шаркающий звук. Пытаюсь обходить лужи, дабы не намочить новые ботики. Получается в одном случаи из трех. Вокруг дома абсолютно мне не знакомые. Очевидно, что я перепил. Надо было согласиться на такси… Надо было взять деньги на такси.
Я остановился. Задрал голову к верху. Странно, я почти ни с кем не говорил о звёздах. Пару раз с мамой, ещё до моего «падения». Один раз с Марком, когда мы лежали в больнице. Моя лучшая подруга вообще не любит говорить о космосе. У Лизы ним связаны все кошмарные сны, где холодно, темно, одиноко, а сама она задыхается и бесконечно падает.
Серая пелена, затянувшая небо на весь день, полностью рассеялась. Тысячи звезд, яркие и бледные, вращаются перед моими глазами, становясь больше и размытие. Такие моменты особенно прекрасны в полной тишине, когда ничто не отвлекает от мыслей. Когда можно просто смотреть и думать: «Ничего себе, а ведь мир действительно огромный. И, где-то там, в нескольких галактиках от меня, находится нечто, к пониманию чего мне не добраться даже моей самой гениальной, извилистой и изощрённой мыслью. И всё-таки это «что-то» я, когда-нибудь обязательно встречу. Может, после смерти. Может, в другой реальности…» Меня охватило ощущение невесомости. Голова закружилась. Хочу лечь прямо тут. Я никогда не спал под звездами. Может, настало время?
- Нет!! – Чей-то мужской голос ответил на мой вопрос. Дальше последовали обрывистые крики и стоны.
Чувство полета исчезло. Звезды вернулись на прежние места, стали более или менее четкими. Я опустил голову. Вглядываюсь в темноту, пытаюсь увидеть то, что услышал.
За углом, рядом с гаражами четверо. Или пятеро. Я вижу склонившиеся силуэты. И сразу понимаю, что там происходит. Быстро (на сколько это возможно) иду к бедняге, на чьи «нет», «пожалуйста» и «ааа» никто не реагирует. Пошел бы я туда будучи трезвым? Нет.
Лужи издают смешной звук, когда я в них вступаю. Ноги промокли. Надеюсь, я не заболею – во время гриппа мне всегда снятся страшные сны. Не всякая ерунда с призраками в старинных особняках. По настоящему страшные. Чаще снится, что моя мама мертва. И чувство обреченности и потери просто раздирает изнутри. Это ощущение на столько отвратительное, что словами не передать. И самое странное, что я пытаюсь внушить себе, что все хорошо. Рыдаю от горя и при этом говорю себе – от ее смерти только польза, ты получил наследство и тебя больше никто не опекает… ненавижу эти сны. Ненавижу себя, когда мне снится подобное.
Ребята, избивающие стонущего парня, заметили меня и остановились.
- За что вы его? – Спрашиваю. Если ответят: «Мы видели, как он украл у старика пакет с продуктами» или что то в этом роде, то я развернусь и уйду.
Какой-то парень сделал шаг мне навстречу и произнёс: - Он гребанный крылатый. – что уйти мне, конечно, не позволило. А ведь мне так хочется домой…
Знаю ли я фразу, способную изменить человека, чьи характер и принципы формировались двадцать с лишним лет? Нет. Об умении драться, вообще лучше не спрашивать.
Четверо. От двадцати до сорока лет, в темноте не разобрать. Я смотрю на них, они смотрят на меня. Наверное, ждут, что я к ним присоединюсь, или уйду.
Мы стоим молча, где то минуту. Если бы не стон валяющегося, на мокром снегу, крылатого, было бы совсем тихо.
…Однажды, гуляя по парку, я увидел, как один парень избивает крылатого. Избиение не выглядело таким уж жестоким. Больше было толчков и ругательств, нежели самого битья. Увидевшее, заставило меня поёжиться и быстренько убежать, с мыслью «хорошо, что на его месте не я»...
Я глубоко вздыхаю и только потому, что не придумал ничего лучше, снимаю пальто.
Теперь мои крылья обнажены. Я вытянул их и немного ими похлопал. Назад пути больше нет. Они быстро окружили меня. Бежать я и не думал, иначе теряется весь смысл.
Вот, я уже валяюсь на снегу, получая со всех сторон пинки в живот, ноги, грудь, голову… Кажется, я успел ударить кого-то пару раз в живот. Другой крылатый быстро смылся, а значит, я, вроде как, сделал доброе дело… Кто-то ударил меня в пах. Я взвыл на всю улицу. Затем, корчусь и кашляю. На лбу запульсировала вена. До сегодняшнего дня я думал, что эту боль преувеличивают... Ненавижу себя за то, что пошел на такое!
Перевернулся на живот. Теперь удары поступают только на ноги и бока.
Получил удар по челюсти. Испачкал своей кровью чей-то ботинок. Перестал издавать какие либо звуки, кроме хриплого дыхания, которое теперь кажется очень громким…
Я отключился на пару секунд. Меня все еще бьют. Картинка перед глазами размазалась, теперь кажется, что тут нет никаких людей, одни только ноги, полные ярости. Откуда в них столько злости, думать нет сил.
Меня вдруг осенило. Поздновато, но все-таки. Я вспомнил о том, что может мне помочь.
Тяну руку к внутреннему карману пальто. Получил по ней пару раз, но смог вытащить справку. Волшебную справку, созданную для моей защиты. Изо всей силы поднимаю руку вверх и машу бумажкой перед их лицами. Они остановились. Не поняли, что именно я держу. Я хриплю настолько громко, насколько могу: «Я псих». Один из них светит на справку фонариком, что бы удостовериться. Через секунду все они разбежались.
Облегченно вздыхаю. Применять, какое бы то ни было насилие по отношению к сумасшедьшим строго запрещено в Аквариуме; карается большим штрафом и даже сроком до пяти лет.
Звуки убегающих ног стихли. Снова тишина, сбивающаяся только легким свистом ветра. Я кое-как развернулся и лег на спину. Холодно, все еще ощущается неимоверная боль, но она, словно, осталась где то позади... Не знаю, как это объяснить. Правая рука мертвой хваткой вцепилась в справку. Не могу ее разжать. Или не хочу. Перед глазами темно синее небо и, кажущиеся черными, крыши высоких, четырёхэтажных зданий. Золотой цвет звезд смешивается с серым цветом тощих облачков. Небо похоже на одеяло. Наверное, всё похоже на одеяло, когда хочется спать... Закапал мелкий дождь. Мне вдруг стало хорошо и легко. Все снова плывет. И я, забывая обо всем на свете, плыву следом.
Я проснулся на жёсткой больничной подушке. С головой, наполненной смесью ваты и газировки, и телом, полным необычайной лёгкости. Надо мной склонились два лица. Моя мама, чье красивое лицо, подпортили мешки под глазами. И мэр, чей вид никак не изменился. Темно зеленый пиджак, белая рубашка, и белый галстук. Каштановые волосы зачесаны назад. Небольшие круги под голубыми глазами. Ни единой морщинки на лице, из-за чего не понятно, сколько ему лет. Тонкие губы. Широкие скулы. Странные родинки на лбу и подбородке. Сейчас он, своим успокаивающим голосом, спросит…
- Как ты себя чувствуешь?
- Наверное, так же, как и выгляжу.
- Мир… - Мама прильнула к моему лицу, и стала аккуратно гладить голову.
- Кто это сделал? – Спросил мэр.
- Я не помню.
- Не помнишь или не хочешь отвечать?
- Не напирай на него. Не сейчас. – Сказала мама.
- Было темно… - Пытаюсь ответить я.
- Сколько их было?
- Четверо. - Мама продолжает гладить меня, а я не могу оторвать взгляда от её руки. Я и забыл, как это успокаивает и расслабляет. Будто я снова в детстве.
- Они что-нибудь тебе говорили?
- Я не знаю… я хочу пить.
- Диана, ты нас не оставишь?
- Зачем? – Спросила мама.
- Мир хочет пить. Принесёшь ему что-нибудь?
- А… Конечно. Я заварю нам чай.– Потом, она наклонилась ко мне, что бы поцеловать в лоб, но, из-за того, что каждый сантиметр моего лица занимают синяки и ссадины, передумала и просто ушла.
Не успела дверь за мамой, захлопнуться, мэр спросил: - Ты специально снял пальто? Хотел быть избитым?
- Не совсем так... Там был еще крылатый. Я подумал, если им так надо, пусть лучше меня изобьют.
- Почему тебя?
Не представляю, как лучше на это ответить.
- Ты думал, что заслуживаешь избиения? – Подсказал мне мэр.
- Нет. Не знаю. Просто… у меня был выбор, стать отбивной или спокойно дойти до дома, а у того, другого крылатого, такого выбора не было.
- Откуда ты знаешь, может, был?
Я повёл плечами.
- А, зачем показал справку? Решил, что с тебя хватит? – Мне показалось, что мэр улыбнулся. - В любом случае, мы проверили твои крылья, когда ты был без сознания. Все в порядке. Я уже сообщил полиции. Ты теперь не подозреваемый.
- А, если я нашёл способ летать с подрезанными крыльями?
- Тогда бы пришлось полностью их удалить.
- Крылатые после такого долго не живут.
- Гений, что придумал, летать с подрезанными крыльями, с лёгкостью должен справится и с этой задачей, так?
- Вы же понимаете, на сколько жутко это звучит?
- Я понимаю, что для тебя не пожалели обезболивающего.
Не знаю, почему, я улыбаюсь его словам.
- Тебе нужен отдых. – Продолжает мэр. - Полежишь тут недельку другую.
- Зачем? Я полон сил.
- Твои почки, рёбра и состояние в целом, так не считают.
Держа в руках кружку с чаем, вернулась мама.
- Что ж, а мне пора бежать.
- Уже? – Оставив чай на тумбочке, рядом с моей кроватью, мама подошла к мэру и, держась за изгиб его локтя, поцеловала в губы.
- Пока Диана. А ты, Мир, надеюсь, очень скоро поправишься.
Мэр покинул палату.
Мама села в кресло, размешала сахар в чае и дала отпить мне немного. А потом, она, крепко сжав мою руку и прильнув лицом к подушке, глухо заплакала.
К металлическому привкусу во рту, прибавился приторно сладкий вкус чая из столовой. А, к звукам гудящей лампочки, висящей над моей кроватью, мамины всхлипы. Так я и заснул.