16.
Николая Забродина уволили по 33 статье за прогулы. На этот раз на работу он сразу устро-иться не мог – мешала «позорная» статья.
Денег нет, выпить не на что – депрессия. Иногда я видел его у магазина в компании таких же безработных мужичков. Иногда он одалживал у меня мелкие суммы денег, и я не отказывал, когда они были. Я его не пытался перевоспитывать, не агитировал начать трезвый образ жизни, потому что был уверен, что эти слова многократно ему повторяли его родственники. Для меня было ясно одно – Николай Забродин постепенно деградировал, алкоголизм наступал, и его окончательная по-беда была не за горами! Таких спившихся мужичков в нашем райцентре хватало – они регулярно попадали в медвытрезвитель, их отправляли на лечение в наркологическое отделение и даже в ле-чебно-трудовой профилакторий. Они угасали от алкогольного цирроза печени или алкогольной кардиомиопатии. Они порой замерзали насмерть зимой в каких-нибудь кустах и в канаве. И только считанные единицы находили в себе силы порвать дружбу с алкоголем и вернуться к трезвой жиз-ни.
А в райцентре продолжалась сезонная вспышка простудных заболеваний, поликлиника всё ещё переполнена пациентами, и я опять продолжал работать в усиленном режиме, возвращаясь до-мой уже затемно.
Так, за работой, незаметно пролетел январь и начался февраль…
В первый понедельник февраля я с утра, как обычно, пришел на утреннюю оперативку у главного врача. Я, признаться, недолюбливал это скучное мероприятие. Поначалу я вполуха слушал выступление главного врача – худощавого очкастого мужчину с бледным морщинистым лицом, других участников этого мероприятия. Когда стал выступать дежурный хирург, я стал более внима-телен, потому что речь вдруг зашла о Николае Забродине:
- В 17 часов поступил пациент, Николай Забродин, с проникающим ранением брюшной по-лости, состояние ближе к тяжелому, - Александр кратко описал состояние пациента и ход операции и затем сообщил неожиданную новость, - во время операции у пациента наступила клиническая смерть, была сделана дефибрилляция, ИВЛ (искусственная вентиляция легких – примеч. Автора) и непрямой массаж сердца. В итоге – успешная реанимация. Операция тоже завершена успешно. В настоящее время пациент находится в палате ИТР. Состояние тяжелое, но стабильное.
В моей практике иногда случались случаи клинической смерти с последующей успешной ре-анимацией. Более часто с этим сталкивались мои коллеги, работающие в хирургическом и терапев-тическом отделениях. В своих воспоминаниях пациенты, перенесшие клиническую смерть, описы-вали различные картины, но в основном эти воспоминания можно было разделить на три группы. Одни пациенты видели светлый коридор, по которому они поднимались вверх, ощущая необыкно-венную эйфорию. Другие пациенты в момент клинической смерти как бы падали в черную яму, в глубокий колодец. И, наконец, были пациенты, которые в момент смерти не ощущали ничего: их сознание мгновенно отключалось (наподобие щелчка электрического выключателя) и также внезап-но включалось. И те минуты, за которые врачи возвращали пациента к жизни, воспринимались им как одна секунда!
И мне было интересно – что же видел Николай?
Через неделю я посетил Забродина в хирургическом отделении, куда он был переведен из па-латы ИТР. Палата была просторная – на шесть коек, но сейчас в ней почти никого не было. У окна, полунакрывшись одеялом, мирно спал старенький бородатый дедушка. А Николай, с газетой в руках занимал койку рядом с умывальником – напротив входной двери. Увидев меня, он улыбнулся и медленно (видимо, резкие движения вызывали боли в животе) присел на койке.
Для начала мы поговорили о здоровье, о погоде, о местных новостях. Я не задавал ему лиш-них вопросов, предпочитая, чтобы Николай рассказал о своем «харакири» сам, если, конечно, захо-чет.
И Николай, наконец, приступил к рассказу. Видимо, накипело у него на душе и решил он по-делиться своими мыслями и своими впечатлениями с понимающим и сведущим собеседником.
- Я в этот день с утра трезвый был – решил еще раз работенку подыскать, - начал Забродин. – Походил по разным конторам, но все без толку. Так вот незаметно дело до обеда и прошло. Но обе-дать домой я не пошел, а заглянул на обратном пути в гараж и там с друзьями угостился самогоноч-кой. За этими делами как-то и позабыл, что у жены сегодня день рождения. Прихожу домой, почти трезвый – на своих ногах, только слегка одежда грязновата. Дома застолье – жена, племянницы, по-други жены… И жена мне сходу: «Нализался, пьяница! Уйди с глаз долой!»
Очень мне стало досадно. Мысли всякие в голову полезли. «Вот, - думаю, - пришел слегка выпивши – и пошел вон! А когда получку в дом приношу – всегда пожалуйста! Зачем и жить тогда, если в своем доме обузой стал для всех?»
Сейчас-то я понимаю, что это водка мне всякие мысли пакостные нашептывала. Но в тот мо-мент оценивал всё по-другому. Ушел я в комнату сына (он в армии и она пустует), а по пути из кла-довки нож большой, рыбацкий, прихватил. И решил я всем назло покончить счеты с жизнью. А для усиления эффекта – сделать себе харакири. Как в фильмах про самураев. Сел я на диван, расстегнул рубаху, вытащил нож из ножен и со всего маху себе в брюхо засадил. И сразу – резкая боль, сам словно в тумане нахожусь… Смутно помню лицо жены, и как в «скорую помощь» меня затаскива-ют. Боль при каждом толчке… Помню операционный зал, уколы мне делают. А потом отключил-ся…
Очнулся я внезапно, и словно бы поднимаюсь, возношусь вверх к потолку. И сам-себя вижу лежащим внизу на операционном столе, и вокруг меня врачи с медсестрами суетятся, что-то делают. А я все выше и выше поднимаюсь, потом через какой-то светлый коридор промчался… и оказался на небесах. Светло вокруг. На душе так благостно и прекрасно – никогда у меня такого чувства не было. И встречают меня все мои умершие родственники – тех, которых я знал – покойная мама, дя-дюшки, тетушки, дедушка и во главе все моя любимая бабуся Марфа. Все они в белых одеждах, но не в полный рост, а наполовину – наподобие портрета. Бабуся сердита, хмурится, пальцем мне гро-зит и говорит: «Нехорошо ты, Коля, поступил! Рано тебе еще к нам. Возвращайся назад и живи. Ты еще нужен людям!»
И после этих слов я опять отключился… и очнулся только в больничной палате, в реанима-ции.
Вот такая со мной история приключилась. По правде сказать, неустойчив я раньше был к Бо-гу, сомневался. А теперь, когда на ноги встану, сразу в церковь пойду, свечки поставлю, помо-люсь…
Николай замолчал, выговорившись, и я, попрощавшись, оставил его отдыхать в палате.
Рассказ Забродина меня очень заинтересовал. Хотя атеистическое воспитание не позволяло мне полностью поверить в версию путешествия «на тот свет», в этом рассказе были такие детали, которые современная наука объяснить не могла. И у меня, как врача, возник ряд вопросов. Клиниче-ская смерть подразумевает отсутствие сознания. Как же Николай мог увидеть происходящее в опе-рационной во время своего «вознесения»? Светлый коридор и встреча с родственниками, ранее умершими, можно объяснить иллюзиями умирающего мозга. Но опять-таки это все же до сих пор только научные гипотезы. А вообще-то я был удивлен, что Вениамин удостоился «светлого коридо-ра». Если оценивать с религиозных позиций, то такой пьяница, как Вениамин скорее бы должен по-пасть в «черную яму» или ограничиться забвением… Видно, много натерпелся трудолюбивый род Забродиных (дед Николая в годы коллективизации был незаконно «раскулачен» и выслан в Каре-лию), настрадался безвинно, и заслужили все его представители и «светлый коридор», и благодать Божию. Да и сам Николай, кроме пьянства, ни в каких грехах, а тем более, в подлостях замечен не был. Обычный честный труженик.
17.
Пока Николай отдыхал и набирался сил в больнице, его родственники переживали и каялись, виня себя за случившееся. Жена Забродина сказала соседке, что, дескать, зря она не позвала мужа к праздничному столу: пусть и пьяный был, зато здоровым бы остался.
Через два дня после посещения Николая в больнице, меня вызвали на дом к его отцу, Матвею Васильевичу. К нему я отправился сразу по окончанию приема в поликлинике. Идти пришлось на окраину райцентра – в микрорайон деревянных двухэтажных домиков.
Матвея Васильевича Забродина я знал по его нечастым посещениям поликлиники. Его судьба трагична и типична – типична для многих крестьянских семей России, испытавших в начале 30-х годов, так называемую, коллективизацию. Его отец Василий, уроженец здешних мест, был, что называется, «крепким середняком». Земля, дом, хозяйственные постройки и, главное, большая тру-долюбивая семья: он сам, жена и десять детей – шесть сыновей и четыре дочери. Они не стали дро-бить свои участки, когда два старших сына обзавелись собственными семьями. У них фактически получился своеобразный семейный колхоз. Все трудились не покладая рук, до седьмого пота. Зимой, когда сельхозработы заканчивались, сыновья отправлялись на заработки – плотничали, столярнича-ли, да и вообще не отказывались от любой работы. В итоге семья Забродиных не бедствовала и ни-когда не пользовалась наёмным трудом. И жили в достатке, на зависть местным пьянчугам и при всеобщем уважении других справных хозяев.
Но наступила «коллективизация», и спокойной жизни пришел конец. Семейный колхоз За-бродиных (в котором к тому времени уже насчитывалось четырнадцать совершеннолетних работни-ков – выросли и женились старшие сыновья) никак не вписывался в картину новой колхозной жиз-ни. Братьев раскулачили на радость завистливым односельчанам-пьяницам, имущество Забродиных большей частью забрали в новый колхоз, а остатки растащили все те же односельчане, нынешние колхозники. А всех Забродиных, от мала до велика, отправили на север Карелии. Насколько мне было известно от Николая, горя им всем пришлось хлебнуть вдоволь! Но трехжильные вологодские мужики, привыкшие к тяжёлой работе и суровому климату, приспособились и к новой жизни. Рабо-тали на лесозаготовках, охотились, рыбачили. Так и прожили до самой войны, которая изрядно про-редила этот работящий род. Среди выживших был и отец Николая, Матвей, который воевал на Ка-рельском фронте, был ранен, после демобилизации вернулся в леспромхоз, женился. Сын Николай был первенцем. После школы и армии он работал там же в леспромхозе. А потом его отец, выйдя на пенсию, решил воротиться в родные края. И вернулся, с женой пенсионеркой, единственный из все-го рода Забродиных. Через несколько лет вслед за отцом на родину предков приехал его старший сын Николай, уже женатый молодой отец.
Матвей Васильевич, худой лысоватый старик среднего роста, открыл дверь не сразу, а только после нескольких продолжительных и настойчивых звонков. Как выяснилось позднее, он был глу-ховат, что и не удивительно для его восьмидесяти лет. Жил он один – жена умерла несколько лет назад – в маленькой двухкомнатной квартирке, обставленной только самой необходимой мебелью.
Вызвал он меня в связи с повышенным артериальным давлением. Видимо переживал старик за сына, ночами не спал. И нынешней ночью случился гипертонический криз, давление скакнуло до немыслимых цифр. Приезжала «скорая», делали уколы, давление снизили. А утром был передан ак-тивный вызов участковому терапевту.
Осмотр проходил в так называемом «зале» - небольшой прямоугольной комнате площадью около шестнадцати квадратных метров. На стенах – недорогие бумажные обои, потолок оклеен та-кой же недорогой плиткой. Из мебели – диван, круглый стол, пара стульев, тумбочка, на которой стоял черно-белый телевизор «Рекорд». Пациент жаловался на умеренное головокружение. Сейчас артериальное давление было слегка повышенным для его возраста. Учитывая возможные побочные действия, я назначил несколько препаратов для снижения давления и для дальнейшего его поддер-жания на допустимых для данного пациента цифрах.
Когда осмотр был закончен и даны рекомендации, старик обратился ко мне слегка хриплова-тым голосом:
- Не скажете, как там Коля? Когда выздоровеет?
Я знал, что все родственники Николая – в том числе и его отец, уже посетили в больнице не-удачливого «самурая», но, видимо, старик хотел узнать и мое мнение, как медицинского работника.
- Выздоравливает Николай. Я думаю, что недели через две и домой выпишут – на долечива-ние, - заверил я старика. – Но боли, наверное, еще долго беспокоить будут.
- Эх, Коля, Коля. Грех-то какой – жизни себя хотел лишить! – вздохнул Василий Матвеевич. – А все водка окаянная! Я вот с этим зельем всю жизнь осторожничал, только слегка, да и то по боль-шим праздникам. А сейчас вообще без нее обхожусь. А вот Веня, как с армии пришел и в лес-промхозе стал работать, к водке и пристрастился…
Я не перебивал Василия Матвеевича – пусть выговорится, легче будет. Я вообще старался дать выговориться всем своим пациентам (если позволяла ситуация на приеме), а на вызовах – тем более. Возможность выговориться – потребность многих больных, особенно старых и одиноких. Выслушаешь внимательно престарелого пациента – и ему станет легче!
- Он, ведь, потом на шофера выучился, - продолжал старик. – В леспромхозе лез возил. Но выпивать не перестал. И попался на дороге выпивший. Оштрафовали его на первый раз. Не проня-ло! И через год вновь гаишники его заловили – с крепкого похмелья. На этот раз права отобрали. Опять Коля в лесорубы вернулся. А немного погодя сюда перебрались, так сразу здесь лесорубом и устроился. Не стал и права восстанавливать. Да и правильно: продолжает вино употреблять – а пья-ному за рулем не место…
Во время разговора Василий Матвеевич не выглядел расстроенным и поникшим – передо мной сидел спокойный упрямый старик, сохранивший ясность ума и солдатскую выдержку.
И я подумал:
«До чего же крепок и несгибаем этот простой вологодский мужик – типичный представитель русского крестьянства – переживший ужасы коллективизации и раскулачивания, победивший в же-сточайшей войне, осиливший послевоенную разруху, и сейчас, перешагнув на девятый десяток, не сгибающийся перед бытовыми проблемами и житейскими напастями!»
18.
Весна в этом году наступила слишком ранняя для здешних мест. Уже в начале марта воздух сильно потеплел, установилась солнечная погода, начали таять снега и потекли ручьи. А вот уже и лужи, и первые лесные проталины. Весна – пора надежд, каждый надеется на лучшее, ждет перемен и немножечко, в глубине души, маленького чуда.
В нашей семье тоже перемены – мы купили свой первый цветной телевизор – модель «Гори-зонт» с большим экраном. Купили по цене 850 рублей, что соответствовало моей зарплате за четыре месяца. Но в том то и дело, что даже за деньги такого телевизора не купить, в свободной продаже его нет (как нет и любых других телевизоров), нам пришлось прождать в очереди в местном уни-вермаге целых два года. Да и вообще много чего нет в свободной продаже в наших магазинах. И са-харный песок уже по талонам продают, и на покупку у табачных изделий талоны ввели. Словно война началась!
Николая Забродина выписали из больницы, сидит дома, долечивается, периодически ходит к хирургу, проходит лечение для профилактики спаечной болезни. Пока алкоголь не употребляет. Не знаю, насколько хватит у него терпения…
Пациентов в поликлинике стало меньше – вспышка простудных заболеваний пошла на убыль. И даже хронические больные приходили ко мне только в случае крайней необходимости, предпочитая больничным стенам неспешные прогулки под мягким весенним солнышком и разме-ренные беседы на лавочках у подъездов. И вот, направившись как-то с активным вызовом к своему пациенту Груздеву, я встретил его у подъезда – он сидел на лавочке вместе с женой и счастливо улыбался.
- Уже гуляете? – поинтересовался я у их.
- Второй день начали на улицу выходить, - ответила жена. - Вожу его под руку, потихоньку. Надо к свежему воздуху привыкать.
- Хорошо на улице, - добавил Груздев, - душа радуется.
Я его хорошо понимал – для него, прошедшего по краешку могилы, сейчас важен каждый день, каждый луч солнца, каждое дуновение ветерка…
Этой весной я решил сделать очередную попытку получить категорию. Несмотря на длитель-ный стаж работы в поликлинике у меня не было даже второй категории. Неохотно давали у нас ка-тегории врачам, оправдывая эти действия лимитом средств. Не то чтобы важна была для меня эта вторая категория – но почему бы и нет? Работу я выполнял исправно и никаких нарушений не было. Конечно, наличие второй категории не давало права на повышения зарплаты. Зарплату повышали только врачам первой категории, а её без предварительного получения второй не давали.
И в один из дней, когда у моего кабинета временно иссякли пациенты, я прошёл в кабинет к главному врачу. Он был на месте. И меня принял.
Мы поздоровались. И я без предисловия начал:
- Александр Николаевич! Пора бы мне на категорию сдавать. Первую пока не прошу, но на вторую у меня давно срок подошёл.
Главный врач, поправив пальцем очки, поджал губы, нахмурил брови – этот разговор ему не нравился.
- Видите ли, Николай Павлович, срок то у вас подошёл, но у нас на категории лимит, дей-ствуем в размерах выделенных средств. И на этот год категорию для вас никак не можем дать.
- Тогда давайте я буду готовиться на следующий год, - не унимался я.
- И на следующий год, боюсь, не получится. Если только через два года.
В общем, соловья баснями кормят! Уходил я от главного врача очень недовольный.
Главврач лукавил – средства у него были, но он их приберегал для выделения категорий уз-ким специалистам. А нас, участковых терапевтов, обычно категориями не баловали, и на сегодняш-ний день из трёх участковых терапевтов райцентра ни у кого не было даже второй категории. Хотя тот же ЛОР-врач, работавший в ЦРБ пятый год, вторую категорию получил в прошлом году.
Медленно проходя по коридору поликлиники, я как-то отстраненно и отчётливо понял, что никаких то перспектив у меня в этой больничке не намечается. Как относился главврач к участко-вой службе, так сказать, «по остаточному принципу», так и будет дальше относиться. И категорию – даже вторую! – я смогу получить только в отдалённом будущем. А могут, придравшись к какому-либо промаху и вообще отказать!
19.
Сегодня у нас четверг – так называемый день профилактики. По четвергам в поликлинике, как обычно, работает только один дежурный терапевт по приему экстренных больных. Остальные врачи или проводят профосмотры, или уезжают на дальние медпункты проводить консультативный приём больных. Но сегодня никто никуда не поехал, сегодня – День Донора!
С утра, еще до открытия поликлиники в ЦРБ приехала группа сотрудников областной стан-ции переливания крови. К десяти часам все было готово для приёма доноров.
Несколько часов я (и ещё один терапевт) принимал доноров, в основном мужчин (женщин было намного меньше), пожелавших сдать кровь. Кровь сдавали совершенно безвозмездно. Един-ственное, что получали доноры – талон на обед в столовой, а также справку – освобождение от ра-боты на любой день (не считая дня Донора). Редко у кого-то выявлялись противопоказания, почти все заходившие в мой кабинет были кадровыми донорами, сдавшими кровь не один десяток раз. Пришёл и Николай Забродин, у него это была тридцать первая кровосдача.
- Как самочувствие? – поинтересовался я.
- Отличное! Я после каждой сдачи крови чувствую себя превосходно – кажется, что здоровья прибавляется…
К полудню количество доноров стало уменьшаться, а потом и вовсе не прекратился. В завер-шении кровь стали сдавать медработники ЦРБ. Сдал кровь и я, это у меня была уже двадцатая кро-восдача, и у меня была уже первая степень донора.
В 14 часов прием доноров завершился. Все медработники собрались в конференцзале поли-клиники. Главный врач поблагодарил нас за работу.
Дали слово и руководителю группы станции переливания крови – высокой худощавой жен-щине средних лет. Она также поблагодарила всех за участие в мероприятии, сообщила, что показа-тели сегодняшнего приема превысили средне-областные. И потом она произнесла следующее:
- Мы, медицинские работники, всегда работаем на благо наших пациентов, а, значит, на бла-го всего народа, всей страны. Наша эмблема – Красный Крест, это символ всей медицины. Образно говоря, мы все самоотверженно трудимся под созвездием Красного Креста.
Эта фраза, такая ёмкая и точная, как-то прочно отпечаталась в моей памяти. Действительно, не только эмблема змеи, обвившейся вокруг чаши, а в большей степени красный крест является сим-волом всей нашей Российской медицины. И не случайно именно красный крест (а не эмблема со змеей) изображен на машине «скорой помощи», передового отряда медицины.