Судьба моего деда пролетела, как звезда над небосклоном. Дед мой происходил из зажиточного русского рода. Родина его отца, деда и прадедов – слобода Михайловка Дмитриевского уезда Курской губернии Российской империи. Мой прадед несколько лет жил в Киеве с семьей, где работал у крупных местных промышленников-фабрикантов, занимаясь поставками сахара, зерна, технической конопли между Курской губернией, Киевом и Одессой. Через три года после революции им всем пришлось возвращаться из Киева обратно в свою родную деревню на границе современных Курской и Брянской областей, где в свою очередь подверглась раскулачиванию семья его отца (деда моего деда). Отцу деда еще в Киеве предлагали покинуть Россию морем через Одессу, стать участником так называемой большой Русской эмиграции первой волны, но он не решился на этот шаг, в основном из-за семьи и детей. Вместо этого он вернулся с детьми в родную деревню, где к концу 1920-х годов от былого богатого поместья в несколько домов и сотню голов в их распоряжении остался один лишь маленький домик.
Возможна ли такая судьба? Дед, достигнув совершеннолетнего возраста, страстно захотел стать военным, служить в рядах РККА. Он поехал в Тулу, поступил в Тульское оружейно-техническое училище, где был замечен, и уже через несколько месяцев был послан в составе пятерки лучших в Москву – прямо в Кремль, на экзамены в Московское военное училище имени ВЦИК. Ему повезло, он прошел строгий отбор и стал курсантом этого престижного высшего военного учебного заведения, находящегося в самом Кремле. Можете ли вы себе представить такую судьбу человека в XX веке, выходца из зажиточной традиционной православной русской семьи, который, вместо того чтобы бежать за границу, сгинуть в лютой Гражданской войне, погибнуть от голода и смертельных болезней или просто быть репрессированным и отправленным в Сибирь – напрямую попал в элитарное военное училище, в Кремль, к товарищам Калинину и Сталину? Могло ли в судьбе одного человека сойтись так много? А это история моего деда. Ему во всем помогала его пассионарность, энергия, работоспособность, смекалка, ум, усидчивость и просто удивительное везение. В Кремле он не раз видел Сталина и Калинина, как в коридорах, так и во внутренних дворах. Один раз лично разговаривал с Михаилом Ивановичем Калининым один на один, когда стоял на посту в коридоре. Несколько раз Надежда Константиновна Крупская, жена Владимира Ульянова-Ленина, заместитель народного комиссара просвещения РСФСР, проводила с небольшими группами кремлевских курсантов занятия, и дед был в числе этих групп, разговаривал с ней. Среди его преподавателей были и те, кто лично охранял в свое время Ленина и Сталина. Также, будучи курсантом, некоторое время он состоял на должности шефа и внештатного художника-оформителя Московского Художественного академического театра СССР им. М. Горького (МХАТа).
Проучившись два года, по доносу дед был исключен из училища. Кто-то прознал про его происхождение и «классовый статус». Но ему опять повезло – удалось поступить в Государственный центральный ордена Ленина институт физической культуры имени И. В. Сталина (ГЦОЛИФК), где он проучился еще два года. Прошло немного времени, и опять крутой поворот судьбы – зовут обратно в Кремль! Там дед доучился, получил звание лейтенанта и перед самым началом войны был послан на Дальний Восток, на службу в бригаду подводных лодок Тихоокеанского флота во Владивостоке. В то время Сталин, чувствуя приближение войны, создавал на востоке страны оперативно-стратегический резерв, куда отправлялись лучшие военные кадры. В поезде «Москва-Владивосток» дед познакомился со своей будущей женой, моей бабушкой, выпускницей факультета иностранных языков при ГЦОЛИФКе. По приезду они сразу расписались и после этого жили в гарнизонах уже неразлучно. Восемь лет дед служил в Владимиро-Ольгинской военно-морской базе Тихоокеанского флота. Двенадцать лет – в 7-й истребительной авиационной дивизии ВВС ТОФ. Занимался штабной работой и физической подготовкой личного состава, в том числе офицерского, готовил экипажи боевых подводных лодок до и во время эпизодов Советско-Японской войны. В период службы в Владимиро-Ольгинской бухте, был вхож в семью адмирала Наума Цирульникова, бывшего ранее начальником штаба Тихоокеанского флота – они вместе с бабушкой обучали его детей. От этого времени остались награды и орден Красной Звезды.
Дед был полон энергии и здоровья, хотел служить и дальше, но в 1961 году попал под «хрущевское» сокращение и был уволен в запас. Вместе с семьей они переехали в Ростов-на-Дону, где почти сразу получили квартиру. Дед и на гражданке сделал себе яркую, впечатляющую карьеру – устроился на работу в центральный городской почтамт Ростова-на-Дону, где проработал главным художником целых тридцать три года. Все внутреннее и внешнее оформление ростовского почтамта лежало на нем: циркуляры, инструкции, расписания, объявления, плакаты, баннеры. Его оформительские наработки чиновниками Министерства Связи СССР не один раз признавались лучшими во всем Советском Союзе! Дед ездил в Москву, Ригу, Вильнюс и Таллин, где у него перенимали опыт и стиль. Его команда также занималась оформлением плакатов, баннеров и растяжек для майских и ноябрьских военных парадов в Ростове-на-Дону, а в 1980-х годах он стал уже почти полноценным художественным руководителем оформительской части всех парадов и демонстраций – сам решал, где и какие растяжки и плакаты будут висеть, где и какие флаги будут стоять, и так далее.
Помимо оформительской деятельности дед, Михаил Нилович, любил писать стихи, небольшие поздравительные куплеты и эпиграммы. Сохранилось около сотни страниц рукописей его авторства, записанных мелким каллиграфическим почерком. Было принято решение опубликовать эти записи. Здесь публикуется первая часть его стихов. Большая часть стихов и заметок в этой части была написана в 1940-х и 1960-х годах, но в 1990-х они были переписаны самим автором заново и начисто со старых разрозненных записок и по памяти. Главную поэму о первых тридцати годах его жизни, которую он называл «Посланием», Михаил Нилович тоже собрал из записанных ранее частей. Текст публикуется в авторском варианте, лишь с немногочисленными пунктуационными правками. Теперь и у тебя, читатель, есть возможность прикоснуться к жизни простого человека с захватывающе интересной судьбой, пересекающейся с историей России и Советского Союза XX века.
***
Послание, Печали и радости нашей жизни, 1940-1995
Печали – в том, что жизнь ломали,
Нещадно будто бы шутя,
Но мы дыхание второе обретали,
В печали пребывая и скорбя.
А радостей – их было больше,
И лихолетье повергая в прах,
Бурлила жизнь веселая и злая
На наших устремленных вдаль глазах.
Я запомнил Крещатик
И Днепр величавый,
Киев-град, перезвон, перезвон,
Я родился там, мил мне он, дорог,
Но милее всего мне не он.
Я мечтаю и денно и нощно
Посетить свое детство – село,
Мне милее всего и дороже
Только, только оно и оно...
Я уже поведал Вам
Где на свет родился,
Где от рода по сей год
В жизни находился.
Мама Дарья, отец Нил,
Я – сынишка Михаил,
Самый младший был в семье,
Братец Ваня во главе.
Были две еще сестрички,
Таля, Маша милые,
Шумные, забавные,
В маму все красивые.
Куклы были их забавой,
И потешились весь день,
Наряжали их, любили,
От жары тянулись в тень.
Во дворе дуб величавый
Был пристанищем детей,
Там играли, забавлялись,
Прячась под листвою в тень.
И каштан здесь приютился,
Тоже рос большой, большой,
Двор красавцами гордился
В лето жаркое и в зной.
А зимой оба красавца
Покрывались и в снегу
Друга на друга любовались
Ни как в сказке – наяву.
Занесла судьба отца
В Киев-град, столицу,
С ним и маму увезла
Будто за границу.
Им-то Курским соловьям
Повезло проехать
По украинским краям,
Разузнать проведать.
Приютил их Киев-град,
Фабрикант Слонимский,
Отец был доволен, рад,
Коммерсант российский.
Их дела преуспевали
И доход большой давали,
Мама, папа в здравьи жили,
Четырех детей нажили.
Вдруг внезапно грянул гром,
Пришла революция,
Со слезами и трудом
Возвращались в Курский дом.
Ну да хватит о былом,
Нещадной революции,
Тиф пронесся по Руси,
Не ведая обструкции.
С трудом Ваня уцелел,
Тифом тоже он болел,
Но вот мамочку родную
Тиф злосчастный быстро съел.
Ой, какая перемена
В жизни вдруг свершилась,
Революция все съела,
Будто бы взбесилась.
О сиротстве вдруг нежданном
Я поведал, рассказал,
Об угасшей любви, ласке
...Не изведал, не узнал.
Да, прощай наш милый Киев,
До свиданья на всю жизнь,
В тысячу девятьсот двадцатом
Нас ждала вторая жизнь.
Жизнь уже совсем иная,
Не любезная, а злая,
Здесь мы вдруг осиротели,
Плохо жили, мало ели.
Вдруг опять пришла беда,
Сестричка Маша умерла,
Ой беда! Жизнь без мамы
И печальна и трудна.
Но отец был молодец,
Уповал на Бога,
И с смирением просил
Помощи немного.
И Господь молитве внял
В времена лихие,
Обогрел и обласкал,
Вот дела какие.
В семье нас четыре рта
Все поесть хотели,
И людская доброта
Нас кормила, грела.
Отец мучился, старался,
Духом все же он не пал,
Но как он не ужимался,
Вскоре мачеху сыскал.
Накормить, стирать, убрать –
Все это непросто,
В дом вселилась благодать,
Жить мы стали сносно.
И она к нам пригляделась,
Легче стало, отцу, нам,
Прибирала и варила,
Стегала днем, по вечерам.
Прослыла как мастерица,
Одеяла шила так –
В пяльцах нить сверкает, мчится,
Пяльцы были как верстак.
И изделие ее от души хвалили,
Шли заказчики в наш дом,
Но коль было нас пять ртов,
Ей давалось все с трудом.
Молвою люд богат и часто
Злыми мачех называл,
К ней привыкли, были рады,
И отец так не стонал.
Очевидно, вера в Бога
Усмиряла ее прыть,
В дом согласие вселилось,
Марфу-мачеху с годами
Стали все сильней любить.
На лицо была что надо,
И красива и крепка,
К нам приехав с Украины,
Свежесть жизни привезла.
На селе сперва страдали,
Но отец был молодец,
В центре дом кирпичный дали,
Стал завскладом наш отец.
Склад огромный был, фабричный,
Отец с рвеньем в нем служил,
И доверием начальства,
Трудясь честно, дорожил.
Так и жили, не тужили,
При достатке, при Торгсине,
У отца десятки были,
Не простые, золотые.
В времена те за десятку
С семьей месяц можно жить,
И не худо и не бедно
Есть прилично, не тужить.
Их, как видно, было столько,
Что о них никто не знал,
Ну конечно отец только
Ларец ото всех скрывал.
Был и кованый сундук,
Пребольшой, приличный,
В нем одежда меховая,
Фрак, сюртук столичный.
Фрак он в церковь одевал
С радостью, с смирением,
И на Бога уповал,
Живя надеждой, утешением.
Только звон колоколов
Всех взывал к смирению,
Всемогущий часослов
Вел всех к поклонению.
Люди шли и там молились
За спасение души,
А другие только злились,
Ставя палки на пути.
Ой, и были времена –
Страшные, лихие,
Русь была раздроблена,
Люди стали злые.
Но отец был верен Богу,
Он его от бед хранил,
И басистый голос предка
В храме пел мой отче Нил.
Клирос был его отрадой,
Помогал и камертон,
Песнопение – наградой,
Хором он был увлечен.
Пред алтарем, басистый голос
Вещает пастве бытие,
Апостол зычно воспевает
Святых ушедших житие.
А теперь и о природе
Можно кое-что сказать,
Была заповедь в народе –
Все беречь, приумножать.
Вокруг – зелень, парки, рощи,
Пруд чудесный, благодать,
Воздух чистый и аллеи
Тополиные стоят.
Величавый Брянский лес –
До него рукой подать,
Там премножество чудес,
Довелось мне там бывать.
Землянику не забуду,
До чего же она вкусна,
И орехи и опенки,
Всех богатств не сосчитать.
Помню, как-то заблудились
И дорогу не нашли,
На деревьях примостились,
Рассвело чуть-чуть – ушли.
Пантелей был «атаманом»,
С зарей в лес плелись всегда,
Он нас был немного старше,
Но пройдоха хоть куда.
Завод, фабрика и пруд,
Раков, рыбы изобилие,
Водяная мельница, уют –
Вот такая то идиллия.
Никто плавать не учил,
А хотелось крепко,
Сам познал, все изучил,
За все брался цепко.
И береза у пруда дивная стояла,
Забирался и с нее прыгал,
Совсем не боялся.
Вдруг пришла пора и в школу,
Приковали к парте нас,
Ума надо набираться,
Нам открыт был первый класс.
Быстро в школе преуспел,
В класс второй за год успел,
Дом наш школою прослыл,
Отец в нем детей учил.
Ведь то были времена,
Не сравнить что ныне,
Почему не все шли в школу –
Не пойму поныне.
Помню, что нужда и голод
На пути преградой стал,
В годы те и стар и молод
Изнемог и сник, устал.
Потому то в осень, зиму
Отец «школу» открывал
И детишек неимущих
Письму, счету обучал.
Так и шли за годом год,
Жизнь переменилась,
Все смешалось, изменилось,
Но чуть легче жилось.
Коль я в школе успевал,
Отец путь такой избрал,
Усадил в контору мне,
Ему нравилось и мне.
И в конторе фабрики
Стал я бронь-учеником,
Мне понравилось в конторе,
Слыл прилежным я юнцом.
Моя первая любовь
Была Лида Шматова,
Мы в конторе с ней дружили,
Милая, приятная.
Поразъехались потом,
Кто куда подался,
Пробирались мы с трудом,
За жизнь стойко дрались.
Мне захотелось в РККА –
Профессия прельщала,
Начсоставом стать с годами
Судьба мне обещала.
Вопреки отцовской воле
Я покинул отчий кров,
Мне понравилось в конторе –
Уезжал с большим трудом.
Прощай, дивная природа,
Соловьиный край,
До свиданья, папа, мама,
Сестры, брат, гудбай, гудбай.
До свиданья, сослуживцы,
Славная обитель,
И бумфабрика, прощай,
Милый покровитель.
Брянский лес, луга, поля,
Я прощаюсь с вами!
Не забуду тополя
Стройными рядами.
И красавец пруд и парк,
Школу, где учился,
И завод что у пруда
Мирно приютился.
И династию Журовых,
Дяди, тети милые,
И двоюродную рать,
Уезжаю, милые.
И церквушка на холме
Где с отцом трудился,
Помогите в жизни мне,
Чтоб не возвратился.
Осени мой первый шаг,
Путь к самопознанью,
Покидаю свой очаг
Ради тяги к знанию.
Благословенные края,
Мой путь вы освятите,
И детства милая земля,
На помощь мне придите.
Распрощавшись, я уехал,
В путь отец благословил,
В Тулу в первый раз приехал,
Здесь три месяца служил.
И по слуху мне знакомо
Тульское училище,
Сдал экзамены успешно –
Путь открыт к светилищу.
Вдруг благая весть пришла
С матушки столицы –
Пять из лучших в Москву слать,
Чтобы там учиться.
И опять три месяца,
Подготовка-сдача,
Слава Богу, повезло,
Шла со мной удача.
Да и в спорте преуспел –
Первенцем стал в беге,
И успешно пробежал
На пять тысяч метров.
Нас пятерка ликовала,
Но того еще не знала,
Что и в матушке Москве
Предстоят экзамены.
А финал таков, что Кремль
Распахнул двум двери –
Троих в Тулу отослал
Продолжать учение.
Был я рад, и вся родня
Как о том узнала,
И хвалила и гордилась –
Москвичом назвала.
Да непросто москвичом,
а москвичом-кремлевцем!
Больше трех лет я учился,
И прослыл умельцем.
И опять мне исключенье,
Я у начкурса – секретарь,
Год за годом вел учет весь
И красиво все писал.
Он доволен, мне отрада –
Ключ всегда мне доверял,
В кабинете до отбоя
Я писал и рисовал.
С иностранных был немецкий,
Его с рвеньем изучал,
На вечернем в институте
Я учебу продолжал.
МХАТ-театр – шефом был,
И весь люд кремлевский
На спектакли приходил
В зал училища большой.
Его величие Царев,
Игрою всех прельщал, пленил,
Репертуар театра озарил.
А в Кремле большое царство
Я увидел и познал – и ружейная палата,
и царь-колокол, царь-пушка –
В первый раз вас повидал.
Видел все политбюро,
Председателя ВЦИКа Калинина,
А однажды повезло,
Слушал речь правителя!
У училища в Кремле я стоял в наряде,
Сталин с речью выступал,
Академикам военным
Здоровья, успехов в службе пожелал,
И об этих временах
Мною сказано в стихах –
Родная Армия, я с нею рос, я в ней мужал,
И четверть века безупречно
На страже Родины стоял.
Мне воскрешают в памяти былое
Куранты древнего Кремля,
Да! Было время золотое,
Там начиналась биография моя.
Чеканя шаг в строю кремлевцев,
По Красной площади иду,
И у подножья мавзолея
Присягу Родине даю.
В ту пору было восемнадцать,
Я был ровесник Октября,
Багряным заревом вставала
Серпа и молота заря.
Ну, прощай пока на время,
Я вернусь еще к тебе,
А теперь пора поведать
О военфаке института,
И конечно о себе.
И на этот раз фортуна
Улыбнулась мне,
Автомотоспорт позвал нас,
Пригласил к себе.
Он ГЦОЛИФКом назывался,
И хвалили институт,
В нем я тоже обучался и
Абросимову Женю
Незаметно встретил тут.
Автомотофакультет
Был одним из лучших,
И премного, много лет
Им весь люд гордился.
Пришел черед с Кремлем проститься,
С Москвой, о как ее мне жаль,
И Мавзолеем, где присягу
В былые годы принимал.
И военфак при институте,
И автомотофакультет,
И дни те славные златые,
Где обучался много лет.
Мундир на мне военный,
Я стал Морфлота лейтенант,
Судьбе и Богу благодарен –
Мечта военным стать сбылась.
Прощайте, Кремль и ты, Москва,
Привет Владивостоку!
Тебе, Тихоокеанский флот,
Форпост, недремлющему оку.
И так подводником я стал,
Служил в бригаде лодок,
«Малюток» лодок я не знал,
А обучал состав весь спорту.
Запомнил лодки помощнее,
«Ленинцы» и «Щуки»,
И постепенно постигал
Подводные науки.
Служба шла и с нею годы,
И по службе преуспел,
Спорт – профессия младая,
Начсостав понял, узрел.
Океанский флот могучий,
Спорт был развит хорошо,
Шли спартакиады флота,
И подводникам бригады
На рекорды повезло.
Главсудьей спартакиады флота
Довелось бывать не раз,
В Комсомольске-на-Амуре
Побывал я тоже раз.
Увлекался лыжным спортом,
Любил бегать на коньках,
Летом – плаваньем, ныряньем,
Моржеваньем в прорубях.
В БПЛ, Малом Улиссе
прослужил два года,
В Москву съездил и в дороге
На всю жизнь сроднился я.
Шел я как-то в ресторан, захотел покушать,
Встретил девушку в купейном,
Извинилась и, стесняясь,
Слегка даже покраснев,
Вдруг разговорилась –
Я вас знаю, в инфизкульте
Вы дружили с Варей,
С нею часто выезжали
И катались в паре.
Ошарашен, удивлен
Сказанным девицей,
Симпатичной, миловидной,
Покинувшей столицу.
У нее в Владивосток
Было направление,
Но пока доехали,
Ввел в ее судьбу
Большое изменение.
Свою судьбу скрепить с моей
Быстро согласилась,
В Владивостоке вместо школы
В подводный мир со мною удалилась.
Каюткомпания ее ошеломила,
Подводный рацион потряс,
И после калорийного обеда
Две плитки шоколада ждали нас.
Квартиру сразу получили –
Она устраивала нас,
Паек подводный месячный вручили
И содержанье про запас.
И с той поры вторая жизнь
Впервые начиналась,
Мы кое-чем обзавелись,
Судьба нам улыбалась.
Но только жаль, моя фамилия
При мне так и осталась,
Она же при своей –
На всю оставшуюся жизнь,
Так попросил отец ее,
Имея только дочерей.
Отвлекся я, теперь по существу,
Она в Москве в инязе училась,
И знание английского
Здесь было кстати, пригодилось.
В те годы был приказ –
Офицерам флота
Английский изучать,
Ей вдруг приятная работа.
Теперь хочу вернуться к давним строкам,
Я их приятной встрече посвятил –
Под стук колес, по самой длинной трассе
Москва-Владивосток,
В одном составе десять с лишним суток
Судьба нас мчала на восток.
В начале дни тянулись скучно, долго,
Пока не встретились с тобой,
Состав помчал быстрей,
Летело незаметно время,
Мы ближе становились,
Дни в ресторане становились веселей.
В купейном ты, я в воинском вагоне
Неслись навстречу неизведанных дорог,
Оставив отчий кров, закончив институты,
Переступали первый жизненный порог.
Ступали робко, боязливо,
Остерегаясь ложного пути,
На жизнь смотрели справедливо,
Взяв крепко рука за руку,
Путь долгий жизненный решили
С честью мы пройти.
Сперва так робко и с стесненьем
В вагоне целовались всласть,
И с каждым днем с присущим рвеньем
Обуревала к поцелуям страсть.
Преуспевала ты, и поцелуи
Я уносил, живя мечтой,
Что ты отрада, мне награда,
Придешь ко мне, пойдешь за мной.
Пришли мы в ЗАГС Владивостока,
Скрепить решили регистрацией судьбу,
Одни мы были одинешеньки –
Ни близких, ни знакомых,
Взяв рука за руку пошли.
Пошли вдвоем навстречу жизни,
Навстречу неизведанных дорог,
По жизни шли уверенно с любовью,
Мы подарили жизни детям,
О, дай вам в жизни счастья Бог.
От счастливых дней до страшных
Довелось немного жить,
Страх, смятение и смуту
Довелось нам пережить.
Июнь следующего года –
Зазвучал зловещий стон,
Война страшная с фашизмом –
Шли потери, шел урон.
И хотя Восток слыл Дальним,
На защиту сразу встал,
Слал на фронт от вахт свободных,
Самураев «в гости» ждал.
Свет угас в домах тот час же,
Всюду затемнение,
Офицерский весь состав
Переведен на военное положение.
Опустели все дома,
Семьи офицерские,
Эвакуированы в Сибирь,
Где морозы зверские.
Люд морозов не боялся,
С нетерпеньем вести ждал,
Как с врагом народ сражался
И на Бога уповал.
Волновалась Женя тоже
И не только за себя,
В ее «недрах» шевелилась
Ее радость и моя.
И названье то, зима,
Здесь и приютилась,
В Яя Бориках жила,
И с хозяйством и с семьей
Быстро подружилась.
Хорошо к ней относились,
Угощали молоком,
Уважали и жалели,
Что грустит она при том.
Состояние ее очень волновало,
Среди всех она одна
Чувствовала, знала.
Посему прибег я к мысли
Просить об исключении,
И вернуть в Владивосток –
Она ведь в положении.
Просьбе вняли и решили
Сделать исключение,
Дан приказ – сопроводить
К месту назначения.
На телеге до вокзала ехала одна,
Одинешенька одна,
Страху повидала,
Распрощалась с Сибирь «раем».
Поезд шел в Владивосток
И привез моих питомцев,
Не забуду эту встречу –
Слез и радостей поток.
Располнела в ссылке Женя,
К тому же и поправилось,
И родное существо
Нам очень уж понравилось.
Родилась на свет девчонка
Милая, приятная,
С нею радость в дом пришла
Крикливая, забавная.
Сперва шло все хорошо,
Леночка крепчала,
Хотя спать и не давала,
По ночам кричала.
Имя дали Леночка,
С днями все худела,
Грудница у Жени
Вся вдруг затвердела.
И пошла, пошла, пошла
Беда за бедою,
На глазах худела крошка,
Ни пела, ни ела.
Отвез их в больницу,
Сразу положили,
Помогали им врачи
И двоих лечили.
Но поймите, времена,
Шла жестокая война!
Трудно было в годы те
И не только на войне.
Со слезами на глазах
Женю встретил, не узнал,
Похудела, побледнела,
Ничего почти не ела.
Слишком слаб ребенок Лена,
Она нас тревожит,
Еще больше ее мама –
Совесть ее гложет.
Вдруг с больницы сообщили –
Ребенок умирает,
Заберите ради Бога,
И жена ведь так страдает.
Взял машину, приезжаю,
Женщина встречает –
Крошка ваша умерла,
Плохо чувствует жена,
Ой, как жаль тебя, дитя
И бедняжку маму,
Забрал Леночку, всплакнул,
Успокоил маму.
Отошла с трудом и Женя,
Стала поправляться,
На руках носил ее
И чтобы отвлекаться...
Для забавы двух котят
Взяли, для потехи,
С ними весело ей было,
Уйма визга, смеха.
Снова выдали паек,
Но уже не прежний,
Шла война тяжелая,
Ощутил люд здешний.
Сводки Совинформбюро
День за днем пугали,
И почти еженедельно
Города сдавали.
Страх и ужас охватил,
Шла война тяжелая,
Фашизм все сметал и жег,
Потери преогромные.
Обстановка усложнялась,
В страхе Родина была,
На Востоке ожидалась
И с Японией война.
Бурлил флотский экипаж,
Создана команда,
Здесь для фронта, для войны
Готовили солдата.
Был и я командирован
В флотский экипаж,
Здесь с рассвета до заката
Шел, готовился тренаж.
Обучали мы матросов,
Офицеров в том числе,
Подготовка шла для фронта,
Доставалось всем, и мне.
Рукопашный бой, стрельба,
Полоса препятствий,
Перебежки по-пластунски, строевая.
Это перечень того,
Что надо знать фронтовику,
И команды отсылали,
Шли составы на Москву.
Так и шли за годом год –
Страна силу обретала,
И уже на фронте с фрицем
Успешней воевала.
Вдруг приказ пришел,
В нем и назначение,
В новый гарнизон –
С ним и повышение.
В залив на севере, ВО ВМБ ТОФ,
Святых Владимира и Ольги,
Военно-морская база ТОФ,
И звание – итог.
Шла война, и все успешней,
Все упорней и мощней,
Гитлер в зверстве изощрялся,
Города сжигал, людей.
Но настал черед и немцам –
Сбит безудержный порыв,
Силу фронты обретали,
Шли умело на прорыв.
Сводки радостные с фронта
Люд в слезах воспринимал,
И для фронта, для победы
У станков всю ночь стоял.
Прибыв к месту назначенья,
Все очень понравилось,
Зелень, озеро и школа,
Женя вдруг поправилась.
Сразу в школу обратилась
И обрадовала всех,
Преподавать английский стала,
Ей сопутствовал успех.
Не хватало в школе кадров,
Гарнизон был отдален,
А детей то учить надо,
Школа – детский гарнизон.
Вдруг адмирал базы Цирульников Наум
Предлагает помощь школе,
Посылает нас двоих
Обучать детей своих.
Преподавал черченье, рисование,
Физкультуре обучал,
Частично немецкий –
Я его неплохо знал.
Друг Евсеев – математик,
Ее знал он на зубок,
Был порядочный флегматик,
С ним шли в паре бок о бок.
Забегая наперед, вспоминаю дни те,
Он и я был награжден, память берегите.
Штаб ВМБ ТОФ,
Залив святых Владимира и Ольги,
Служил и жил я здесь,
Женя и я все силы отдавали школе.
Из всех наград, что я имел,
За заслуги в образовании –
Самые приятные,
Адмирал вручал награды,
Он и сослуживцы –
Все были благодарные.
Гарнизон прекрасен был,
Утопал весь в зелени,
Здесь пресное озеро и школа,
Санаторий «Сандагоу» и военный госпиталь.
Был самым памятным, приятным
Пресноозерский гарнизон,
Залив святых Владимира и Ольги –
Нам подарил Ларису он.
Шли годы, подросла Лариса,
Четыре годика шло ей,
Мы в санаторий укатили,
Бродя средь дивных кедрачей.
Не повезло мне в «Сандагоу»,
Увлекся сбором кедрача,
И как то пробираясь в чаще,
Постигла травма глаза, о, эта неудача.
Совпало к счастью так,
Что в то же время, врач отдыхала,
И там же в санатории лечила,
Но, видя ухудшение со зреньем,
Уехали мы оба в гарнизон.
Не буду вдаваться в подробности,
Так много пришлось пережить,
И к счастью обязан я Гите Борисовне,
После операции нежно промолвила –
Глаз вне опасности,
С вами по-прежнему будет служить.
В знак благодарности
Подарил ей альбом с гравировкой –
Гите Фогельсон, подполковнику
Медслужбы гарнизона ВО ВМБ ТОФ –
Немало глаз, надежды луч теряя,
Прозрели с ласкою глядя на Вас,
И радостно лучи воскресшие встречая,
С любовью отзываются о Вас.
Жизнь сбила с толку, и давненько
«Печали-радости» застыли, и теперь
Я припадаю вновь к посланью
И открываю стихам дверь.
И продолжаю путь по жизни
С тех памятных и мрачных дней
Когда мой глаз прозрел, и снова я
Увидел жизнь и прелесть тополей.
Как не вспомнить дивное созданье,
Я помню парк, аллеи тополей,
И в осень помню увяданье
И запах ароматов тех далеких дней.
Азы в те годы постигая,
Спешили в школу на урок,
И как бы по пути взирали
На пруд, на фабрику, завод.
Промчалось детство безвозвратно,
И ты, могучий Брянский лес,
Я не вернусь к вам вновь обратно,
Постиг где множество чудес...
И вновь, о пруд уже дальневосточный,
Размашистый, огромный и большой,
Средь сопок дивных приютился,
Любуясь как бы сам собой.
***
Мир мечтает о мире, 1943
Мир мечтает о мире,
А мира в мире все нет,
Воюют страны со странами,
Неся разрушения и смерть.
Живет мир в тяжелое время,
Бог весть, что всех ждет впереди,
На плечах народов тяжелое бремя,
От крови и стона кто может спасти?
***
Гите Борисовне Фогельсон, 1948
Ваш шприц как меч,
Заставил армии микробов
На поле брани лечь.
Немало глаз, надежды луч теряя,
Прозрели, с ласкою глядя на Вас,
И радостно лучи воскресшие встречая,
С любовью отзываются о Вас.
***
Слобода Михайловка, 1965
Пеньковый шнур, пеньковый шнур,
Все обошли тебя небрежно
И только я поднял тебя,
Тебе обрадовался нежно.
Напомнил ты мне о былом,
О детстве безвозвратном,
О самом светлом, дорогом,
Тяжелом детстве и приятном.
Пенька кормилицей была,
Все с нетерпеньем ждали всходов,
И ты росла на радость, конопля,
Неся и в стебле и в зерне
Так долгожданные доходы.
Твой ароматный масла вкус
Был ежедневным гостем в доме
И стар, и млад питался им,
И стебель твой в канатах пароходов.
Веревка – суть в ней стебель твой,
В шпагате и в шнуре – ты всюду,
Доволен люд твоим плодом
И там где ты растешь – повсюду.
Твой стебель на ноги поднял
И слободу и Курскую губернию,
Орел, Воронеж поспевал
Вослед полезному творению.
О, время, время приглушило
Благословенные края
А люд постиг величье тайны,
Увяла, сникла конопля.
Теперь Курск славится металом,
Из недр земли поднялся он,
И слобода вознеслась выше,
Там мощный рудный легион.
Так предки в далекие годы
Величье растенья познав
Плоду конопли пели оды,
Не ведая, что под ночами
В недрах земли вырастает
Руда, в ней – могучий метал.
Родной отец обязан стеблю,
Его он в Киев проводил,
Где жили с милой мамой,
Тот стебель жизнь мне подарил.
Ты, стебель, в тяжкую годину
От бед и голода спасал,
В труде и поте многодневном
Тебя отец и я познал.
Слобода Михайловка Михайловского уезда
Курской губернии,
Родина отца, деда и прадедов.
***
Ворошиловский мост, 1965
И вот уже я на мосту,
Вокруг большая панорама,
Взметнулся ввысь красавец мост
Соединив два брега Дона.
Увесист он и величав,
Из сплава он железа, стали и бетона.
И стар и млад идут, а он
Красуясь шумною толпою
Как исполин, как великан,
Вознесся ввысь над синевою.
***
Открытка, 1968
«Кремлевцу Михаилу Ниловичу на память об учебе в Кремле в школе им. ВЦИК, курсанты которой охраняли Кремль, Съезды Советов, Конгрессы Коминтерна, а самое главное – квартиру и кабинет В. И. Ленина, а также его самого. Фотография с картины «Беседа В. И. Ленина с часовым на посту номер 27». Председатель ростовской группы ветеранов-кремлевцев, Андрюшкин, 5.09.1968».
Служил я в РККА, Советской Армии, ВС СССР. Учился в ОВУ ВЦИК, Объединенном военном училище имени Всероссийского центрального исполнительного комитета. Встречался с председателем ВЦИКа, Михаилом Ивановичем Калининым и Надежной Константиновной Крупской, наркомом просвещения. Слушал Сталина Иосифа Виссарионовича, когда он выступал перед выпускниками военной академии им. Фрунзе с речью 25 июля 1934 года, – я тогда стоял в десяти метрах от него. С 5 мая 1934 гола по 27 августа 1937 года – учеба в Кремле. Три года в бригаде подводных лодок ТОФ во Владивостоке. Восемь лет – Владимиро-Ольгинская военно-морская база ТОФ. Двенадцать лет – 7-я истребительная авиационная дивизия ВВС ТОФ. Уволен 2 июня 1961 года, с 12 июня 1961 года в Ростове-на-Дону.
***
Родной Армии!, 1975
Я с нею рос, я в ней мужал,
И четверть века безупречно
На страже Родины стоял.
Мне воскрешают в памяти былое
Куранты древнего Кремля,
Да, было время молодое,
Там начиналась биография моя.
Чеканя шаг в строю кремлевцев,
По Красной площади иду,
И у подножья Мавзолея
Присягу Родине даю.
В ту пору было восемнадцать,
Я был ровесник Октября,
Багряным заревом вставала
Серпа и молота заря.
Бежит неумолимо время,
Смотрю на даты и полет,
Прими, космическое племя,
Пятьдесят седьмой родной Армии идет.
Смирились мы со словом ветераны,
Кончаем летопись свою,
Все больше нас тревожат годы,
Но жаль что мы не в том уже строю.
***
Со стихией споря, 1982
Когда-то там с стихией споря
Нептун мне руку подавал
А шторм свирепый беспощадно
В пучину бездны опускал.
Я заново жизнь начинаю,
Иду тропою давних лет,
И вновь детей, жену встречаю
И посвящаю им же стих-куплет.
С любовью вспоминаю прошлое, былое,
Те дни, когда спешили в Крым,
Те дни, то время золотое,
Когда с любовью мчались в Сочи,
К брегам песчаным, золотым.
И вспоминая море, штиль и шторм,
Вы с мамой радовались штилю,
А я преградам напролом
Бросался в шторм, его стихию.
И вспомнил, как с стихией споря
Нептун мне руку подавал
А шторм свирепый беспощадно
В пучину бездны опускал.
***
Дорогая женушка и детки!, 1992
Я в жизни не был подлецом,
Старался быть хорошим мужем и отцом,
Суди сама, судите дети,
Повинен в чем? За что в ответе?..
***
Евгению Федоровичу Грунскому, 1994
Гвардеец смотрит в даль, былое вспоминая,
Те дни, когда жестокая война
Громила, рушила святое,
К Москве победоносно шла она.
О, сколько полегло в жестокой схватке,
Оплакивают их до сей поры,
Мы шли дорогами войны в единой связке,
К Победе же пришли не все... Увы.
Остался за плечами фронт военный,
И с сорок пятого, на фронте трудовом,
Все силы отдавали Родине, Отчизне,
Мы жить стремились праведным трудом.
Благословен был день и, слава Богу,
Все шло прекрасно, хорошо,
Томимый одиночеством в неволе
Со мной везенье за везеньем шло.
Приятный день был на исходе,
Им так обрадован был я,
И собираясь в путь обратный
Вдруг неприятность встретила меня.
Был опечален я, был встревожен,
Померкли сразу краски того дня,
Как жаль тебя, любимец Женя Грунский,
Я вспомнил жизнь твою, тебя.
Мир праху твоему, Евгений,
Ты в жизни многое познал,
Твой устремленный взгляд, ты с нами,
Твой умиленный взгляд –
Таким тебя люд знал.
***
Шматовой Лиде, 1936, 1994
Письмо Лиды Шматовой 1936 года: «Здравствуй, Миша! Первым долгом прошу у тебя извинения, что так долго тебе не писала. За это время было столько приключений, что даже описать, и то очень трудно. Ну, начинаю тебе описывать свое житье-бытье, как старому другу. Выехала я из дома 3-го августа, а приехала в Ростов 14-го августа в четыре часа дня. Ведь ты знаешь, что я никогда не была в городе, и пришлось мне среди шумной толпы тащить чемодан с мешком и искать рабфак. Все же нашла, сначала обратилась в справочное бюро, мне указали на какой трамвай сесть, я села на трамвай и как раз доехала до рабфака. Тут я сошла, и нашла рабфак. Прихожу в рабфак, а там уже никого нет, и я не знаю, что мне делать. Но вот идет какой-то мужчина и говорит «Вам девочка, куда?», я сказала, что мне нужно директора рабфака, и прямо все ему рассказала, чтобы мне указал общежитие. Но тут он мне говорит, что общежития в рабфаке совсем нет, так что придется вам искать себе убежище. Я сказала: «Что хотите, то и делайте, а мне найдите квартиру». Тут он повел меня в «Дом колхозника», где я прожила все учебные испытания. Но все же испытания сдала и теперь устроилась учиться. Все же как хорошо жить, когда учишься! Ты все переживаешь в это время, и детство, и юность и вообще все, все. Но сколько мне пришлось пережить за это время, я и сама не знаю, но я все же не падала духом. Я все время бодро бралась за задуманное дело. И вот теперь я, Мишка, уже учусь. О, как хорошо учиться и как хорошо жить в городе. Вот, Миша, я теперь доказала тебе, что я не из таких. Я успела и поработать, и уже имею специальность секретаря-машинистки, которая также теперь мне пригодилась, теперь мне осталось добиться – это выучиться в рабфаке, потом в институте, и тогда уже буду иметь специальность. Помнишь, Миша, какая я была, чересчур уж тихая, я всего боялась, а теперь посмотрел бы на меня. Уже не та. Я опять же комсомолка, здесь в Ростове я продвинулась, стала техсекретарем нашей фабрики, т. е. комсомольской ячейки. Везде участвую. Был у нас 2-го сентября физкультурный парад, все мы шагали в трусах и майках. Вот было весело! Мы шли в рядах, и в то же время и танцевали. Как все было живо. Как хорошо. Я ведь давно стремилась к этой жизни. Но вот теперь вырвалась, и живу одна. Я вольная птица, хотя и приходится голодать, но это нипочем. По мне никогда не узнаешь что голодная я или нет. Я все время смеюсь. Я сейчас живу в общежитии, все же рабфак мне выделил. Я ходила к директору, а он посмотрел на меня и спрашивает: «Откуда ты приехала?» Я ему ответила: «Из Курской области». Он даже удивился, что я так далеко заехала, и мне помог. Также в рабфаке когда узнали, что я машинистка, то начали давать работу, и за это конечно доплачивают, а мне все это поддержка. Ведь из дому мне не могут помочь, так как там самим нужно жить, а я уж как-нибудь проживу. Теперь, одна моя мечта исполнилась – это учиться, и еще остались две мечты, как они исполнятся, так сейчас же тебе, Мишук, сообщу. Ну а пока всего. Жму крепко руку, как старому другу. Пиши по адресу: г. Ростов-на-Дону, Нахичевань, Пролетарского района, 2-ая Майская, 2, Обувная фабрика 2, Секретарю-машинисту Шматовой Л. Г. При том же, Миша, сообщаю тебе, что я работаю секретарем-машинисткой на обувной фабрике. Эта работа очень ответственная, а особенно в городе. Всех рабочих нужно обязательно прописать, а не то оштрафуют на 100 руб. Ну пиши чаще. Буду также отвечать аккуратно».
Так рано в цветущие годы
Расстались навеки с мечтой,
Мне суждено пережить то святое
Что нас единило, роднило с тобой.
Скромность тех лет удержала
Твой светлый и нежный порыв,
Как лист предо мной трепетала,
Боясь оскользнуться в обрыв.
Как жаль моя первая, нежная,
Почти неземная любовь,
Запомнил и пруд и березу,
Ту встречу вечерней порой,
Она нам шептала не ведая
О встрече последней с тобой.
Не знали мы, не ведали,
Судьба куда нас приведет,
Писала ты мне из Ростова,
О годы!.. Ушли и промчались,
Теперь мое племя в Ростове живет.
***
Так и было, 1995
Гарнизон Владивостока, бухта Малый Улисс, где дислоцировалась бригада подводных лодок Тихоокеанского флота, в которой я служил, с 25 июля 1941 года переведена на военное положение. Переведен на военное положение и гарнизон торпедных катеров, который дислоцирован неподалеку в Большом Улиссе. Уже с 28 июня 1941 года подлодки ТОФа несли службу по охране Дальневосточных рубежей СССР. Семьи офицерского состава эвакуированы в Сибирь. Женя была эвакуирована в сибирский небольшой городок Яя Борики, где морозы доходили до минус сорока. Хозяин Кулигин Михаил и его семья к Жене относились с уважением. Все время давали молоко. Я часто посылал посылки с продуктами. В письмах к Жене я благодарил Кулигина за доброе и уважительное отношение к Жене.
В Сибирь эвакуировали Женю,
Она и впрямь по уши влюблена,
Майор Союза с девочкой-женою,
И слезы парочки влюбленных
Пронижут тучи памятного дня.
Возврат с Сибири был приятен,
Всласть целовались, слезы на глазах,
А в чреве матери – Елена,
Шел разговор тревожный, впопыхах.
Война шла жестокая, лихая,
Фашист сжигал дотла
Деревни, города, но Сталин
В Сталинградской битве
Поставил на колени Гитлера –
Фашистского врага.
И вдруг у Жени каменеют груди,
Елена со слезами на глазах сосет,
Но нет у мамы молока
И мама и Елена плачут,
Безжалостна к беднягам,
Война лишила жизни
Миленькую девочку Елену,
С трудом вставала на ноги и
Моя любимица жена.
***
Малютка, 1995
Восток Дальний нас ждет не дождется,
В бухте Малый Улисс наш причал,
По тебе он особо соскучился
И приезда решительно ждал.
Пирс – подлодки «Малютки» знакомые,
У причала сигнал ждут, стоят,
По тревоге уходят мгновенно,
Воды «Тихого» день и ночь бороздят.
К ним на смену пришли «Щуки», «Ленинцы»,
Это гордость морских рубежей,
И подводную вахту бессменно
Пронесут до конца наших дней.
Не вернулась Малютка с позиции,
Экипаж погрузился во тьму,
И на дне океана могучего
Лежит лодка слегка на боку.
Самураи в восторге ликуют,
В перископ все спешат посмотреть,
На поверхности нет, и исчез вмиг
Перископ, глаз Малютки моей.
Торпеда достигла цели
И Малютку в мгновенье взорвав,
Разлетелась в Японском море,
Осколки вокруг разбросав.
***
Мундир офицерский, 1995
Мундир офицерский, погоны
Висят в гардеробе в углу,
Обвисли, примялись, смотрю на них с болью,
Как будто пред ними в долгу.
Мне жаль их, висят, приуныли,
А были когда-то в строю,
Забыли, давно их забыли,
Мечту оборвали мою.
Так рано в цветущие годы
Расстался на веки с мечтой,
Тебе спеты лучшие оды,
Живу и поныне с тобой.
Во сне тебя до сих пор вижу,
Армейскую жизнь, гарнизон,
Курантов бой больше не слышу,
Умолк, затерялся и он.
Мундир офицерский, погоны
Висят в гардеробе в углу,
Обвисли, примялись, смотрю на них с болью,
И кажется мне что
Пред вами я не был в долгу.
***
Я немножко слыл в жизни художником, 1995
Ни художник, ни поэт, но сердце пламенно поет,
Мне силы Кисть и Муза придает.
Я люблю все прекрасное, светлое,
Вдохновенье приходит с ним вдруг,
Все красивое, дивное, нежное,
О, поэзия! Милый мой друг.
До чего ты звучишь величаво,
Словно арфа и струны ее
Воспевают созвучное, нежное,
Вдруг светлеют душа и чело.
Я немножко слыл в жизни художником,
Неразлучно с поэзией шел
К берегам неизведанным трепетно,
И в поэзии друга нашел.
Не стал я в жизни художником
И поэтом тем паче не стал,
Проработал я все же художником
Тридцать три года жил, творил, оформлял.
И поэзия в ногу со мною
Шла по жизни с тех памятных лет,
Вместе с боем Кремлевских курантов
Появлялся курсантский куплет.
А курсанты-кремлевцы любили
Светлым дням посвященный куплет,
Свое фото с любовью дарили
Сердцу близким девчатам тех лет.
И виновники всех юбилеев,
Когда их поздравляли друзья,
На работе спешили к художнику
Посвятить им куплеты за здравие,
Пожелать долгих лет и добра.
Тридцать три лучших года работы в почтамте
Не прошли не заметив мой труд,
И работы мои посетили
Москву-матушку, всю Прибалтику,
Посетил я Эстонию, Латвию и
Литву заодно не забыл.
Родной Армии многим обязан,
Там я рос, там учился, мужал,
И в младые цветущие годы
В ней я с рвеньем служить начинал.
Двадцать семь лет прослужил безупречно,
Но судьба оборвала мой путь,
Миллион двести тысяч сослали,
Привыкать стал к гражданке чуть-чуть.
И уже не прошло и недели
Как профессию вдруг я обрел,
На почтамт, милый сердцу пришел я,
Там судьбу на гражданке нашел.
***
Жизнь моя, 1995
Пролетело детство как жар-птица,
Пронеслись луга, поля, леса,
И теперь все чаще снится
Отчий кров, родимые края.
Мой стол, моя отрада,
К тебе я прибегаю вновь,
Сажусь, из под пера струится
Живительная, страждущая новь.
Меня вдруг осенила мысль,
Она мелькнула скоротечно –
Из под пера вдруг оживает жизнь
В которой мы живем не вечно.
Как лучезарный свет
Блеснуло детство, юность, годы,
И вот теперь на склоне лет
Я пережил и радость и невзгоды.
Как много было светлых дней,
Не миновали и невзгоды,
Пришлось бывать средь двух огней,
Жить в мире бурь и непогоды.
И только детство, блики солнца
Дарили безмятежный сон,
Он был чарующим и светлым,
Прекрасным, как гора Афон.
А юность – та стремилась к жизни, свету,
Идя преградам напролом,
Тянулся в матушку-столицу,
По воле Бога сроднился и с Кремлем.
Там за кремлевскою стеною
Азы науки постигал,
В военном деле в дни учебы
И жизнь и подлость я познал.
Растоптан, уволен безусый мальчишка,
Ярлык на нем – «классовый враг»,
И этот мальчишка по имени Мишка
Приют обрел новый и светлый очаг.
А что натворить то я мог?
Я жизнь то еще не изведал,
Но в жизни сам Бог заступился, помог,
И ожил я снова.
И вдруг... жизнь иная открылась,
Военную форму с плеч снял,
Уже не курсант, а студент я,
Мне институт в жизни многое дал.
Свет рубиновых звезд не увижу,
Звон кремлевских курантов умолк,
Где-то там за кремлевской стеною
Длился три с лишним года мой рок.
1945, Владивосток.
1960, Владивосток.
1995, Ростов-на-Дону.
Автор – Михаил Н. С.
* Фотография сделана в Кремле в мае 1937 года. «Приручение кавказского волка».