(Начало:
http://www.proza.ru/2019/04/21/771)
У нас с Аней есть подруга. Вникать во всю высоту и сложность наших с ней отношений да и в то, откуда они взялись, вам сейчас незачем. Довольно здесь будет сказать, что отношения эти пребыли нерушимыми даже тогда, когда мы годами не виделись. А жизнь отчаянным ветром несла нас в разные стороны. Подруга наша – из-под Питера. В Москве она сменила множество вписок и съёмных квартир, скиталась по свету, вкалывала редактором по случаю, носилась курьером, работала в малярной бригаде… Её бурное житие настойчиво требует пера, но тут и романа будет мало, потребуется целая книжная серия и, возможно, авторский коллектив. Словом, она представляла у нас бродячий элемент, - в то время как мы с Аней, счастливые обладатели московской прописки, подчас ютились на краешках в своих квартирах, в ту недавнюю, казалось бы, пору шумных и густозаселённых… Сколько утекло воды…
В начале 15-го года эры фаллократора я пил пиво с Селезнёвым… Да, так и будет он здесь Селезнёвым. Уж очень не хочется называть нашего подкаблучника Уткиным: всё-таки Иосиф Уткин хороший поэт.
Мы сидели на лавочке с пивом среди бушующей метели. Я изнемогал и вежливо поскуливал, заманивая тогдашнего друга двигать уже к метро. Но Селезнёву, как всегда, домой не хотелось, он говорил: да-да, сейчас, конечно, вот только дорасскажу… теперь допью… покурю… отолью…
Задребезжал мобильник.
- Наша подруга остаётся без крыши над головой! – сказала мне Аня. – Всю их вписку, десять человек, выгоняют. У тебя нет знакомого, который сдал бы комнату за 15 тысяч?
Я истерически заржал:
- Мы тут с Селезнёвым бухаем. Могу для смеху спросить у него.
Неожиданным образом мой собутыльник отозвался. В трёхкомнатной квартире его покойной мамы имелась одна незахламленная комната, которую он как раз примеривался сдавать. Я передал ему трубку. Выслушав Аню, он спросил, воодушевлённо улыбаясь:
- А эта твоя знакомая… Она ХОРОШАЯ?
Аня, отлично знавшая его повадки, поставила твёрдое условие: к съёмщице не приставать. (Ни от чего наша подруга так не устала в свои бродячие годы, как от непрошенного и трудноустранимого мужского внимания.) Тот обиженно крякнул:
- А я тут ко всем пристаю, что ли? Ладно, не буду…
Дня через три я вновь увидел Селезнёва. Он был окрылён.
- Слушай, - говорит, - я ведь забил тогда стрелку в метро с квартиранткой-то этой. Пришёл, стою. Ну и… Ты ж говорил, это ваша с Аней знакомая. Я и думал, что придёт сейчас тётка такая… Ну, ты понимаешь… И тут подходит ко мне такая герла! Хиппушка!
Я неопределённо хмыкнул. На возрасте мой приятель подвинут неизлечимо (истерики по поводу наступающей старости я выслушивал уже лет пятнадцать). Он и теперь решил, что я по легкомыслию не осознал всей глубины вопроса, и заговорил неторопливо и назидательно, будто усталый учитель с троечником:
- Ты понимаешь, почему я назвал её герлой? Я назвал её так потому, что с девушками такого возраста мы обычно знакомимся. Ей ведь ещё нет тридцати пяти? Сколько ей?
- Тридцать.
- Ну вот!
Забыл сказать: я младше Ани на девять лет, - эта разница даже была однажды воспета в одном из её стихотворений. Для Селезнёва, измеряющего свой престиж возрастом сидящей рядом девушки, такой факт не просто возмутителен, но попахивает прямым кощунством.
- Ну вот! – тормошил он меня. – Она сказала: бери теперь Сашу и приезжайте, посидим пива попьём.
Общество Квартирантки (будем теперь звать её так) я всегда находил прекрасным, стараясь не становиться навязчивым. С удовольствием заглядывал к ней как с Селезнёвым, так и без оного. Оному скажем пока что спасибо: год или полтора подруге нашей удалось провести в некоторой автономии от внешнего мира, которой ей сильно не хватало. Доброта и мягкий юмор помогали ей мириться с чудачествами хозяина, не преминувшего в подпитии посетовать: «Тебе уже тридцать! Обычно для меня это уже слишком. Но уж ты такая, такая…» Тот же юмор и ирония позволяли ей до поры до времени хозяина нейтрализовать. Я сознавал и собственную ответственность в качестве её бронежилета: втроём на кухне спокойнее. Потом вы ж не забывайте: помимо жены-фурии и приветливо собеседующей квартирантки, была ж, разумеется, девушка, по которой он печалился, - не считая остальных. Словом, всем пока хватало чем заняться.
…Интересно бы узнать: откуда пошёл этот тупо-бессмысленный культ молодости? Из комсомола, в недрах которого сформировался некогда активистский стиль Селезнёва?.. Или из бесконечного рекламного видеоряда?..
Отправляя нескончаемый ритуал, мы с Селезнёвым вновь пьём пиво на лавочке.
- Аня велела мне к ней не приставать, - напоминает он недоуменно-полувопросительно.
- Да! Это правильно и это важно! – подтверждаю я. И начинаю терпеливо втолковывать вещи, которые должен бы сам понимать Селезнёв, привыкший сердито учить меня феминизму.
- Я твёрдо этого держусь, - кивнул он. – Последний раз я был у неё, так она три раза заводила со мной разговоры на сексуальные темы. Но я всякий раз их пресекал. – Его лицо отобразило достоинство почтенного отца семейства, с которым шутить не смей.
Зная обоих, я с трудом удержался от смеха, но покорно кивнул. Нельзя было раздражать его в этом пункте и ставить Квартирантку под удар.
Ещё через пару недель он сказал с удивлением:
- Слушай, она чего-то вроде как тебя хочет видеть. Приезжайте, говорит, вдвоём.
Роль бронежилета я выполнял не без удовольствия. Селезнёв тоже не особо напрягался. Ведь он твёрдо уверен, что «девки»-то все – его. А другой уровень общения вряд ли сумел бы представить.
«Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» - тут бы и воскликнуть нашему герою, который, однако, плохо умеет радоваться настоящему.
А остановилось бы – он, пожалуй, так и прожил бы и десять, и двадцать лет: добывая деньги у жены, ездя к Квартирантке потрындеть и потравить байки под пиво. Однако подругу нашу такое существование не прикалывало. Она взялась поступать в институт – и готовилась так, что к моменту поступления едва ли не заслуживала уже какого-нибудь диплома. Продолжая при этом работать, заметим на полях!.. Будучи приветливой, но не трепливой, она и нам-то с Аней не сразу рассказала, на чём так сосредоточена. На период вступительных экзаменов она даже своего парня (кстати, существовавшего) полностью отлучила от дома. Мы старались и звонить пореже.
Селезнёв узнал обо всём лишь после зачисления. Он злился, получая от неё деньги на улице, на бегу, едва обменявшись парой слов, месяцами вынужденный пить пиво без неё. Подобное поведение жилицы он находил вызывающим.
- Чем она занята-то, вообще? – вопрошал он меня со строгим укором в проницающем взгляде.
Мои речи о том, что у неё, в принципе, своя жизнь есть, да и зарабатывать нужно, были встречаемы как гнусная отмазка, - Селезнёв оскорблено кривил губы.
Узнав наконец об институте, он смягчился и даже позволил завести кошку, подобранную на улице. Едва успела квартирантка к ней прикипеть – та убежала из дома, и сокрушённая хозяйка ходила, выкликая её по всему району.
За парня своего наша подруга вышла замуж. Согласитесь: такое иногда случается. Но Селезнёв в глубине души был уязвлён, что не замедлило сказаться на ходе событий.
Вдобавок мы с Селезнёвым разругались в дым и никуда больше вместе не ездили. Функции бронежилета вскоре перешли от меня к мужу Квартирантки, но до его официального появления оставался ещё некоторый зазор. Селезнёв страшно вибрировал, пил ночи напролёт, бомбардируя Аню и Квартирантку предрассветными смс-ками с обличением меня и не догадываясь в простоте, что одна отсыпается после работы, другая – после учёбы. Организовать против меня всеобщий бойкот (подсказанный, видимо, всё тем же комсомольским опытом) так и не удалось: за нашим героем пошла лишь чета юных поэтов, ещё со школьной скамьи окунувшихся в океан его обаяния. Жена, видя мужнее горе, стала к нему поснисходительнее. Вместо былых добротных социально-политических анализов из-под его пьяного пера всё чаще выходили странные посты о глупости уличных голубей или нерифмованные стихи о цвете трусов сидящих в метро девушек. Но именно теперь его жена, привыкшая к опоре для каблука, всё больше восхищалась его творениями.
Меня ему было не достать, Аню тоже. Как было не вылиться его злости на нашу подругу?
Вся история до того бестолкова, что я вечно сбиваюсь, забывая какую-нибудь деталь. Вот и тут.
К моменту сдачи селезнёвской квартиры на ней лежал тяжелейший гнёт коммунальных долгов. Предполагалось, что с денег за съём хозяин наконец-то выплатит их хотя бы постепенно. Он бы, может, и выплатил. Но тогда на какие шиши он угощал бы Квартирантку пивом?.. Наверно, и сам угощался бы пореже, так что это был не выход. Долги росли. Стационарный телефон разрывался от грозных предупреждений. Потом пошли отключения электричества.
Потом явилась жена с криками и притихшим Селезнёвым под мышкой. Ей пришлось узнать, что в безобразиях виноваты не жильцы. Но легче не стало: астрономические долги надо было откуда-то выплатить.
Селезнёв, придя уже в одиночку, назначил молодожёнам множество новых и срочных условий. Закончив их перечень, ухмыльнулся:
- И вы, дорогие мои, никуда не съедете. Вы всё это заплатите. Потому что деваться вам некуда: у вас убежала кошка, и вам надо дождаться её возвращения в ЭТУ квартиру.
Так и было. И – да, они платили по новым и всё новым условиям. До тех пор, пока карманы не остались совсем пусты.
Квартирантка изготовилась съехать.
Селезнёв потребовал немедленного съезда, но… после выплаты денег за декабрь… уже выплаченных в начале месяца.
Наша подруга отказалась не из одного чувства справедливости: денег впрямь не было.
Был канун Нового года.
Канун её дня рождения.
Шла зачётная сессия.
Он всё это знал.
- Давай просто встретимся, я тебе отдам ключи.
- Да нет, я заеду.
Приехал он с женой, которой вновь полностью делегировал речевую функцию.
Жена потребовала денег. А денег нет. Потому что их уже заплатили.
- Мы вас сейчас запрём снаружи. Выпустим, когда будут деньги.
Муж Квартирантки, в отличие от потомственного пролетария Селезнёва, не был склонен к интеллигентским экивокам и угрожающе кивнул:
- Валяйте. А мы ментов сейчас вызовем быстренько.
Разговор сразу изменил русло. Пошептавшись за дверью, хозяева решили: надо отобрать у квартирантов что-то из их вещей в залог, пока не заплатят. Но и тут не прошло: прихватив было ноутбук жилицы, Селезнёв его всё-таки отдал.
Чета юных поэтов также была вызвана для участия в карательной операции.
- Быстрее! Быстрее! – руководила хозяйка сборами жильцов. Интонации выдавали в ней киноманку, насмотревшуюся фильмов о нацистских концлагерях.
Сборы она снимала на камеру и, видимо, надеялась спровоцировать драку. Иначе трудно угадать, для чего она ложилась и ногами подгребала под себя вещи жильцов.
- Кто вы такие? Откуда вы вообще здесь взялись?
- Нас рекомендовала Аня Малиновская! – брякнул муж Квартирантки.
- Ну, Аня эта вообще абсолютно сумасшедшая! – объявила хозяйка, видевшая Аню мельком раза четыре.
Юные поэты, вскинувшись на ключевое слово, взялись произносить антималиновские речёвки.
Логику хозяйки (чьим слепым и особенно немым орудием стал теперь её муж) уловить было трудно. Стоило жильцам «быстрее, быстрее» собраться, как Селезнёв стал выхватывать у Квартирантки пакет с вещами, не давая ей выйти с ним на лестницу (деньги-то так и не выплачены!), но, прихваченный сзади её мужем, задрожал и отшатнулся.
Подруга с мужем загрузили вещи в вызванное ими Яндекс-такси.
- Нет у вас привычки своими руками всё делать! – гордо бросила Квартирантке жена потомственного пролетария ни с того ни с сего.
Жадность всё-таки победила в ней стремление быстрей удалить «девку»: уж очень хотелось отжать ещё денег.
Хозяйка, известная некогда своими статьями о бесправии мигрантов, процедила узбеку, сидевшему за рулём такси:
- Учтите. Если Вы сейчас отсюда с ними уедете, я сделаю так, что у Вас будут большие неприятности с ФМС!
Убегая куда-то, она поручила мужу стоять перед такси, загораживая телом выезд. Тому, видимо, было стрёмно, и вместо себя он поставил 18-летнюю поэтессу. Та постояла – покорно, без азарта – и отошла.
Они всё-таки уехали оттуда.
В тот день наша подруга вынужденно пропустила зачёт. Кто-то в администрации уже изготовился за этот единственный пропуск её, круглую отличницу, перевести на платное отделение. При её доходах это было бы чревато утратой института, в который она поступила с таким вложением.
И всё это – лишь ради того, чтобы Селезнёв пил пиво до одури, катаясь с супругой по европам и наставляя нас в свободомыслии.
И что же, что же?.. – спросите вы.
Всё, в общем, неплохо.
Без крыши над головой наша подруга не осталась и не останется.
Она продолжает учиться на бюджетном отделении.
Кошка нашлась.
Произошло ещё много всего разного. Но это уже другая история.
Зато теперь я лучше знаю в лицо своего классового врага. Какими бы красивыми да аж пролетарскими словами он_а не прикрывались.
Наверно, для феминисток здесь тоже обнаружится кое-что небезынтересное.