А женимся мы осенью. Ну, может,
Не осенью, а раннею зимой.
Но лишь один момент меня тревожит -
Что он пока не в курсе, что он мой.
Юлия Соломонова
Кирилл был скромным, послушным мальчиком, причём исключительно одарённым сообразительностью и памятью.
Нет, не вундеркинд, просто знания и навыки хватал на лету. С трёх лет его показывали гостям, демонстрируя выдающиеся на фоне прочих детей способности.
Кирилл мог пересказать сказку Чуковского ‘Федорино горе” от первой до последней строчки без запинки. Много других детских произведений знал на память, запоминая не только тексты, но и расположение строк. Если в руках у него была книжка, создавалось впечатление, что читает с листа, так уверенно водил мальчонка пальцем по строчкам.
Тем не менее, читать Кирилл пока не умел.
Родители его были людьми прагматичными, сразу придумали для себя фантазию на тему обеспеченной старости, всвязи с чем учили Кирилла всему сразу: игре на пианино и скрипке, танцам, гимнастике, математике, шахматам, английскому языку, живописи, пению и фигурному катанию.
Были попытки развить Кирилла и в других областях, но массированные инициативы не прижились: не вписались в режим дня по тем или иным причинам.
Детство у мальчика пролетело в рамках экзотических диет, строгого режима, карающих наказаний и плотного расписания занятий. День его был расписан по минутам. Отступления от графиков исключались.
Так незаметно пролетело детство, перешедшее в загруженную всевозможными упражнениями юность.
Ничего сверхъестественного не произошло: Кирилла везде хвалили, его уровень во всех начинаниях был довольно высоким, но, ни в одном направлении он так и не преуспел.
В десятом классе, когда Кирилла усиленно готовили к выпуску с золотой медалью, произошёл серьёзный срыв, скорее всего по причине перенапряжения.
Юноша провалился в болезненную меланхолию, с треском завалил все экзамены, сдав их на четыре и три.
Родители бушевали, но что-либо изменить были бессильны.
Состояние юноши плавно перетекло из апатии в нервозность и затяжную депрессию.
Кирилла поставили на учёт в психиатрической клинике, освободили от службы в армии.
Год после школы юноша медленно приходил в себя, превратившись из человека, который умеет всё, в того, кому ничего не хочется и ничего не нужно.
Однако через год он почти поправился, даже поступил учиться в Финансовый университет, правда по покровительственной протекции непростых папиных друзей и благодаря щедрым денежным вливаниям.
Винтики в родительских мозгах по-прежнему крутились лишь в одну сторону – победа в борьбе за тёпленькое место под солнцем любым путём.
Учился Кирилл неплохо, но без огонька. К двадцати годам юноша так и не приобрёл друзей, общался исключительно с преподавателями и родителями.
Однако в двадцать лет (скрыться от физиологических изменений организма невозможно в принципе), Кирилл начал превращаться в обычного юношу с присущими его возрасту потребностями и интересами.
Внешне он был весьма привлекателен: подтянутый, мускулистый, рослый, с энергичной пружинистой походкой, благородным профилем и мягким характером.
Лицо Кирилла отличалось правильными чертами и породистой мужественностью. На подбородке его красовалась привлекательная ямочка. Говорили, что он похож на Кирка Дугласа, сыгравшего в фильме Спартака.
Не заметить эксклюзивный экземпляр породистого самца не могли. Большинство девчонок в стенах университета рассматривали юношей исключительно в матримониальных целях, как будущих перспективных мужей, иначе, зачем вообще учиться в элитных учебных заведениях.
К нему постоянно подкатывали длинноногие красотки с высокой грудью, одетые гламурно, дорого, ярко, чем только пугали претендента на роль благородного рыцаря.
Постепенно интерес к парню прокис. Дамы шёпотом домысливали его физические и сексуальные особенности, не стесняясь в фантазиях, нелестных эпитетах и предположениях.
Так бы всё и шло своим чередом. Родители и педагоги привили ему множество специфических навыков, забыв научить общаться, жить в социуме, любить роскошь, комфорт и достаток. Ко всем этим излишествам Кирилл был абсолютно равнодушен, чему способствовал спартанский образ загруженной интеллектуально и физически жизни в детстве.
Учился он легко, но без интереса, единственно для того, чтобы не выслушивать родительские выговоры.
Впрочем, они тоже устали – поняли, что звёзд с неба сын хватать не будет. На том и оставили в покое. Лишь бы получил хлебную профессию.
Однако Амур предприимчив. Не сумев вонзить копьё, решил попробовать маленькие дротики. Что с того, что мальчик не имеет склонности к развлечениям и сентиментальной романтике ввиду провалов в воспитании, зато умеет видеть настоящую естественную красоту: не ту, на которую молятся представители имущих классов и ценители массовой культуры, а истинную, основанную на эстетике, созданной самой природой.
Кирилл был уверен, что человек не способен создать более совершенное творение, чем это может сделать среда обитания. Улучшить или облагородить настоящее, цельное искусственно – невозможно.
Очарование изящных линий, великолепие природной гармонии, богатство изысканной пластики, волшебство пропорций, контрасты и тени, притяжение скромности, обаяние простоты и минимализма.
Кирилл имел свои критерии и суждения о том, что на самом деле прекрасно: любил подмечать тонкости гармоничных композиций, которые позволяют привычные вещи и явления воспринимать как прикосновение к магии.
Такие моменты он старался запечатлеть, набрасывая ежедневно десятки эскизов, для создания которых всегда имел при себе блокнот и карандаши.
В аудитории юноша обычно садился в отдалении от всех, чтобы не мешали думать и рисовать. Наброски Кирилл делал постоянно.
Сама учеба не тяготила и не привлекала. Науки и теории усваивал с одного прочтения, но серьёзно увлекали его лишь мысли о сокровенных знаниях, способных объяснять суть вещей и явлений: не всех, только таких, которые побуждали к плодотворному творчеству.
Рисовать Кириллу нравилось, даже очень, но совсем не то, чего от него ждали родители и педагоги. Он хотел научиться изображать тайную жизнь предметов, чтобы посмотрев на рисунок можно было проникнуть в глубину его сущности, понять спрятанные за гранью банального представления о нём глубинные, эстетические и тайные, мистические его смыслы.
Последнюю неделю недалеко от него, то справа, то слева, иногда немного спереди, садилась одна и та же девушка.
Прежде Кирилл её не замечал, хотя мог поклясться, что она ему знакома. Видимо это была единственная из всего потока представительница противоположного пола, которая не предпринимала попыток понравиться, познакомиться.
Она не носила ярких, привлекающих внимание одежд, двигалась естественно: плавно, изящно, словно уверенная в безопасности и физических возможностях грациозная кошка.
Особенно привлекали выразительные жесты, чарующая женственность, соблазнительная хрупкость, пропорциональные, обаятельные, дружелюбные черты лица.
Впрочем, он не особенно внимательно вглядывался в её внешность, чувствуя значительную долю стеснения. Лишь мимолётные, беглые, перехватывающие настройки фокуса, улавливающие отдельные интересные детали давали пищу для описательных фантазий, на основе которых Кирилл делал эскизы и наброски.
У незнакомки было симметричное, изящное, если не сказать совершенное лицо, маленькое, аккуратное, просвечивающее насквозь ушко, высокая шея с прозрачной кожей, кокетливые завитки волос, лёгкий золотистый пушок на щеках, утончённый профиль, изящный носик, миниатюрные пальчики, узкая аккуратная ладонь.
Ему нравились как отдельные черты, так и общее впечатление.
Вот девочка потёрла мочку уха, засунула ручку в рот, вытащила от напряжения язычок, сжала губы, сморщилась, изобразила непонимание, растерянность, отрицание. Теперь улыбнулась. Движения, позы, нюансы подвижной мимики, выразительные жесты – вот где кладезь неповторимой, благородной красоты.
Мимолётных взглядов было достаточно, чтобы делать серии набросков с разного ракурса, схватывать особенности поведения, увлечений, характера.
Кириллу уже удавались многие моменты, но пытливое желание создать совершенный образ заставляли смотреть внимательнее и дольше, разглядывать фактуру кожи, характерные топографические мелочи, без которых нет возможности раскрыть цельность, которая увлекает и привлекает.
Довольно часто появлялось желание разорвать эскизы, уничтожить, потому, что линии и штриховка не отражали чего-то основного, главного. Чего – Кирилл не понимал, не видел. Ощущение, что вот-вот удастся схватить суть, проникнуть под таинственную завесу, скрывающую её настоящую, не давало покоя.
Сердце его билось от напряжения, заставляя разглядывать гипнотизирующий его внимание объект вновь и вновь, иногда слишком назойливо, явно.
Он потел, краснел, испытывал внутреннюю неудовлетворённость, но уже не мог отказаться от затеи.
Кириллу не хватало подробностей, иногда настолько пикантных, как форма ресниц или бровей, расположение и рисунок морщин, особенности мимических мышц, объём и упругость губ, поры кожи.
Юноша хотел видеть радужку её глаз, предметы, отражённые в зрачках, детальную картину эмоций, внезапные порывы, движения души.
Чем внимательнее он вглядывался, тем отчетливее понимал, что его таланта для того, чтобы раскрыть такое многогранное явление как привлекательность юной женственности конкретно этой особы недостаточно. Нежная девичья обаятельность потрясла, удивила.
Захотелось знать о ней всё.
Кирилл записался в библиотеку Ленина, читал книги о природе женской красоты и индивидуальности, вникал в понятия, раскрывающие глубинную суть, параллельно увлекаясь не только, даже не столько образом, сколько самой девушкой.
Чем дальше, тем отчётливее понимал Кирилл, что невозможно раскрыть оригинал через метафору. Необходимо проникнуть в индивидуальные особенности темперамента, в глубину настроений и эмоций, изучить и понять проявления разнообразных свойств характера, стереотипы и логику мышления.
Как человек состоит из органов, органы из тканей, ткани из клеток, клетки из отдельных элементов, так и образ из отдельных характеристик, большинство из которых рассмотреть можно лишь в значительном приближении.
Кирилл день за днём подкрадывался к своей модели ближе и ближе, пока не оказался совсем рядом, пока не ощутил живое тепло, не почувствовал букет исходящих от вожделённой модели запахов.
Близость невероятным образом взволновала, посеяв в его сознания семена чего-то особенного, необычного, заставив перейти границу неуверенной робости.
– Разрешите представиться, точнее, познакомиться милая девушка, меня зовут…
– Знаю, как тебя зовут, давно заметила, что ты меня преследуешь. Скажу сразу – неинтересно. Я слишком нуждаюсь материально, чтобы терять время на флирт и любовные развлечения.
– Что вы, девушка, у меня совсем другие цели.
– Относительно целей и их реализации я уже высказалась. Мне нужен диплом, необходима хорошо оплачиваемая работа и уверенный карьерный рост. Это всё, что увлекает и развлекает. Относительно остального, не помню точно, но, по-моему, на планете живут и нуждаются в мужском покровительстве около трёх с половиной миллиардов женщин. Выбирайте любую на свой вкус. Можно даже попытаться составить карту желанных черт и отыскать именно то, чего хочется. Меня, пожалуйста, оставьте в покое.
– Всё же осмелюсь спросить ваше имя.
– В этом нет секрета. Виктория Ефимовна Силаустьева. Папа механизатор, мама доярка. Удовлетворила вашу любознательность?
– Увы, нет. Как раз это меня не интересует. Посмотрите, пожалуйста, эти эскизы. Может, взглянув на них, вы перемените гнев на милость. Я интересовался, знаю, что каждая женщина считает на этапе знакомства с мужчиной, что его привлекают исключительно доступность.
Кирилл покраснел, застеснялся, но близость к цели разогревала интерес.
– Мечтаю нарисовать ваш портрет. Живой, понимаете? Не отказывайте сразу, подумайте, Вика. Мой интерес не связан с желанием заработать. У меня вполне благородная цель. Я искренне поклоняюсь красоте. К развлечениям и флирту моё желание отношения не имеет. Попытайтесь поверить.
– Допустим, убедили. Что дальше?
– Мне нужно видеть вас в непринуждённой обстановке, наблюдать, как вы ведёте себя в обыденной жизни, вне присутствия кого бы то ни было. Хочу наблюдать эмоции, мимику, жесты, поведение, естественные реакции. Обещаю показывать все наброски.
– Во-первых, прекрати выкать, не люблю. Дальше, как ты себе это представляешь? Я должна переселиться к тебе? Не смеши. Так нагло меня ещё никто не клеил. Будешь приставать – заявлю в милицию.
– Всё гораздо проще. Не нужно выдумывать того, о чём я не помышляю. Для начала достаточно, если вы, то есть ты, разрешила мне быть иногда рядом. Час, два, сколько сможешь вытерпеть мою близость.
– Никакую близость терпеть не собираюсь. Хочешь – учи со мной уроки. От помощи не откажусь
– Спасибо, Виктория Ефимовна! Можно, сегодня начать?
– Я живу в общежитии. Туда не пустят. Твоё предложение.
– Могу снять квартиру.
– Ещё гостиницу предложи. Ты меня разыгрываешь. Думаешь, наверно, что я деревенская дурочка без мозгов и принципов. Размякнет и даст – никуда не денется. Беру своё обещание обратно. Мне роль девочки по вызову не подходит.
– Вика, домой я тебя, к сожалению, пригласить не могу. Родители имеют на моё будущее определённые виды, которые не соотносятся с моими желаниями.
– Я бы и не пошла. Давай так – найдём дешёвое кафе, где нет официантов, закажем покушать, а потом будем учить. Платишь ты.
– Годится. Но у меня есть просьба. Ты будешь вести себя естественно, как обычно, не обращая внимания на моё присутствие. Можешь ничего не говорить. Пока это не обязательно.
– Уверен, что не собираешься приставать?
– Смешно, но я не умею этого делать. Ты первая девушка, с которой я останусь наедине.
– На какой ещё едине? Мы же договорились.
– Не ищи подвоха в моих словах. Всё обстоит именно так, как я говорю. Ты модель, я художник – не более того. Кстати, насчёт квартиры, если вдруг передумаешь, поселить тебя я там не могу, а учить уроки никто не помешает. Это квартира моего дяди. Он сейчас в командировке, где-то в Африке, электростанцию строит, а ключ нам оставил. Мама туда только в выходные ходит. В остальные дни мы можем спокойно там заниматься. Если хочешь – могу подтянуть по любому предмету. Из меня ваяли вундеркинда, но я сопротивлялся.
– Хвастун. Так уж и по любому?!
– Честно. Общие предметы для меня вообще семечки. Мне учиться неинтересно. Я музыку люблю, рисовать. Но никогда не буду заниматься любимыми делами за деньги.
– Хочешь сказать, что играешь? А на чём?
– Пианино, скрипка. Могу на гитаре.
Ела Вика с завидным аппетитом, много. Наблюдать за ней было ужасно интересно.
Кирилл рассматривал девушку, представляя, как кормит её с ложечки. Он так увлёкся, что забыл, зачем пригласил потенциальную модель в кафе.
Блокнот лежал закрытым, карандаш он почти целиком успел сгрызть.
– Так и знала, что врёшь. Уставился, ничего не рисуешь.
– Ты такая забавная, насмотреться не могу. Хочешь, закажу ещё чего-нибудь вкусненькое? Кофе с пирожным, мороженное. Или цветы. Я потом нарисую, по памяти.
– Мы зачем сюда пришли, уроки учить или развлекаться? Ты рисуешь, я учу. Проверю, какой ты художник. Меня что-то сомнение берёт.
– Всё, приступили. Молчу как рыба. Будут вопросы по учёбе – спрашивай.
Через час их попросили из кафе. Они шли и смеялись. По любому поводу. Было очень странно, но получалось это само собой.
Кирилл проводил Вику в общежитие, спросил насчёт решения, где заниматься завтра.
Вика долго крутила нос, словно желала расплющить его всмятку, смотрела на юношу одним глазом, – ладно, уговорил, бери ключи. Но имей в виду, никаких вольностей не допущу.
Вика протянула руку для прощания и посмотрела, долго, по-особенному, словно впуская парня погостить в сверкающие коричневым блеском пределы души.
Кирилл успел заметить в её глазах своё отражение. Это поразило, буквально потрясло. Ладонь девушки, прохладная, мягкая, была удивительно эластичной, нежной. Отпускать руку совсем не хотелось.
Самое удивительное – Вика словно умела читать мысли, не торопилась выдергивать желанный приз, даже потрогала пальцем запястье Кирилла. От этого мимолётного прикосновения застучало в висках.
На метро парень побежал вприпрыжку, необычайно довольный, даже возбуждённый. Спустившись вниз, уселся на первую же скамейку, приступив к рисованию.
На портретах Вика была разная, чаще улыбалась, а он пытался вспомнить лицо в тот миг, когда через кожу ладони чувствовал её всю.
Эскиз за эскизом юноша выбраковывал, не в силах поймать тот, проникающий в глубину открывшейся на мгновение тайны взгляд, запечатлевший их нечаянное мимолётное единство.
Кирилл рисовал, раздражаясь, чуть не плакал от негодования. И лишь тогда отразил нужные черты, когда душа ощутила сначала сладость, потом восторг, потому, что понял, что именно означал тот таинственный взгляд.
Вика ему поверила. Даже не так. Доверилась, несмотря ни на что. Означать это могло лишь зарождение определённого чувства.
Кирилл обрадовался, прикусил указательный палец почти до крови, испугавшись нечаянной мысли. Он не был готов к настоящей ответственности. Нет, нет и нет! Договорились только рисовать. Нельзя злоупотреблять доверием. Нельзя!
Рисунок между тем вышел отменным. Нужно дома изобразить то же самое в цвете на большом листе. Как бы то ни было, день представился необыкновенным, поистине удачным.
Кирилл рисовал, наслаждаясь вдохновением. Сегодня, как никогда, получалось, словно играючи. С портрета на него внимательно, доверчиво смотрела смелая девочка, но как, как смотрела!
Юноша боялся вслух произнести это слово. Зато, оно кричало где-то внутри. Если он нарисовал так, как было на самом деле – это Любовь.
И что тогда делать? Отказаться дальше встречаться или напротив, подыграть и будь, что будет? Как художнику ему интересно досмотреть весь изобразительный ряд, потом выбрать лучшее, но чем это грозит? И потом… он обещал.
Что, если события не дадут возможности быть безучастным зрителем, потребуют не просто участия – активных действий? Это так страшно – влюбиться.
Хорошо, если взаимно. Бывает иначе. Что потом? Страдать, мучиться?
Его всю жизнь учили следовать указаниям и никогда не позволяли самому принимать решения. Совет спросить не у кого. Родители однозначно поймут неправильно.
Кирилл обдумывал нечто, о чём не имел ни малейшего представления.
Знал Кирилл весьма условно лишь название чувства, ряд общих описаний. Он переживал не любовь, скорее её ожидание или предвкушение. Предпосылок, кроме мимолётного взгляда, ощущения трепета от прикосновения к ладони, размытой природы томления, непонятно, приятного или раздражающего – не было. Что-то в его душе, несомненно, происходит, но это так неоднозначно.
Ясно лишь одно – природа не пожелала оставить его в покое, включив вопреки воле механизм принуждения. Но он не воспринимает эти ощущения предвестником насилия. События происходят, следуя личному желанию, собственным усилиям, предпринятым для знакомства.
Девочка по-настоящему для него интересна. Общаясь с ней, Кирилл впервые в жизни соприкоснулся с отличиями мальчика от реальной девочки. Пока на уровне визуального контакта.
Даже эта степень близости показала, как велика пропасть физиологических различий, насколько беспредельно сильно хочется нырнуть в омут непохожести с головой, окунуться в бездну неразгаданных тайн, засекреченных воспитанием, социальными запретами, прикоснуться к тому сокровенному, что тщательно скрыто.
Кирилл ложился спать, ворочался с боку на бок, опять вставал, смотрел сквозь окно на ночную улицу.
Его посетило страстное желание очутиться там, где никого нет и кричать, кричать. Неважно, отчаяние этим будет выражено, восторг, ликование: в любом случае, ему станет легче.
Он шептал имя девочки, просто имя, но оно отдавалось во всём теле набатом, заставляя кровь прорываться сквозь сосуды со свистом и скрежетом.
Юноша пытался разговаривать с иллюзорной, воображаемой Викой, вступал с ней в полемику. Много раз, внимательно и скрупулезно разглядывая портрет, сравнивал с эскизами, задавал девушке на картине вопросы, получал ответы, спорил.
Временами Кириллу казалось, что он сходит с ума. Возможно, так и было на самом деле. Происходило нечто из ряда вон выходящее: он воспринимал по памяти реальный запах её волос, слышал голос, даже чувствовал прикосновение миниатюрного пальчика к своему запястью.
Это было приятно и тревожно одновременно. Измученный, он ненадолго уснул лишь под утро, забывшись настороженным сном, полным сказочно приятных видений.
Желание как можно скорее увидеть Вику гнало в университет. Он боялся, что всё происходящее вчера привиделось.
Грань между сном и реальностью стёрлась. Кирилл хотел знать правду и боялся её узнать.
Что-то происходило не так, как должно быть.
Ключ от дядиной квартиры жёг ладонь. Неужели они действительно проведут какое-то время наедине?
Картину юноша надёжно спрятал: завернул в холст, положил свёрток под подушку. Изображение слишком сильно будоражило воображение.
Вика как обычно сидела в аудитории на привычном месте. Поздоровавшись с ним кивком головы, уткнулась в конспект, словно не замечая волнение Кирилла. Он не знал, что об этом думать.
Наверно, действительно привиделось.
Кирилл присел рядом, вдохнул букет пряных ароматов молодого тела, от которых закружилась, поплыла странным образом голова. Рука сама собой потянулась к Вике, накрыла её ладонь, такую же прохладную и нежную как вчера. Значит было.
Девушка улыбнулась, не выказав даже тени раздражения. Это растопило робость, придало уверенности, подтолкнуло к дальнейшим действиям.
– Принёс ключ, как и обещал, – заговорщическим тоном прошептал он.
– Замечательно. Я так голодна – не представляешь.
– У меня яблоко есть.
– Давай. Я бы сейчас целого поросёнка съела.
– На перемене обещаю накормить в буфете.
– Там дорого.
– Ничего. Ты сегодня такая красивая.
– Мне кажется, ничего не изменилось. Я вчера пришла в общежитие и свалилась в постель как убитая. Но ты так и не дал мне выспаться.
– Я, как это могло случиться?
– Не знаю, чем ты занимался всю ночь, я так и не смогла тебя прогнать. Снишься и снишься. Приставал с каким-то особенным портретом.
– Тебе действительно это снилось? Не может быть!
– Ещё как может. Если и дальше будешь мешать спать – больше не буду позировать. Покажешь?
– Чего показать, квартиру? Конечно, покажу.
– Я про портрет. Получилась хоть? Я так и не поняла, похожа или нет.
– Похожа. Только… пока не покажу – нельзя, примета плохая, кое-что нужно переделать. А эскизы можешь смотреть. Вот они.
– Ого. Правда я. Как тебе удаётся уловить такое сходство? Можно, девочкам в общежитии покажу?
– Это же личное, интимное. Мало ли что про меня подумают. Скажут, что влюбился.
Вика внимательно посмотрела Кириллу в глаза, потом на руку, лежащую на своей ладони.
– Это правда?
– Ты о чём, Вика?
– Кирилл, ты читал Фрейда? Человек ничего не произносит просто так, случайно. Ни-че-го. Ты сказал про любовь. Мы договаривались – только рисовать, так?
– Да, сама видишь, рисую. Вон сколько. Это всё – ты. Но мне пока не хватает информации… о тебе. Ты до сих пор для меня за-гад-ка.
– Женщину, если ты вообще чего-нибудь смыслишь в этом вопросе, разгадать невозможно в принципе. Кирилл, я должна получить диплом и профессию. Не вздумай морочить мне голову своей любовью. А ещё лучше, давай сразу остановимся, пока не стало поздно. Если честно, мне тоже не по себе. Сны эти глупые, волнующие мысли, тревожные предчувствия, непонятно откуда выросшее желание дотронуться до тебя. Бред! Между нами ничего нет и быть не может. Убери руку. Ишь ты, иллюзионист хренов. Гипнотизирует тут. Выставил свои серые глазищи, зыркает, а у меня мурашки по телу. Не поддамся, даже не думай. Сегодня сходим последний раз, потому, что кушать хочется, и всё, на этом заканчиваем портреты ваять. Не дай бог ещё чего попутно воплотим в жизнь. Я за себя теперь не отвечаю. Чёрт меня дернул связаться с авантюристом. Напою, накормлю! Купить задумал, художник! А я как дура уши развесила.
– Вика, ты что, я ни о чём таком, даже в мыслях… я же не виноват, что приснился тебе. Может ты тоже мне снилась. И разговаривала. Что теперь – портрет в мусорку выбросить?
– Ничего! Сказала же, кушать хочу. Всё из-за тебя началось. Сказочник. Чего ты там про любовь говорил?
– Ничего. Это ты, ты говорила.
– Значит, врал? Не любишь, а словами бросаешься?
– Вика, ты меня вконец запутала. Ничего такого не было, нечего выдумывать.
– Выходит, я вру, да? Сознавайся, а то уйду.
– В чём сознаваться?
– Ладно, проехали. Не хочешь – не надо. Когда уже эта пара закончится? У меня от голода голова пухнет. Или от любви? Что ты со мной сделал, негодяй! Если так дальше пойдёт, я без диплома останусь.
– Ну, что я говорил, это ты, ты, не я про любовь.
– Не отказываюсь. Потому, что дура. Учиться надо, а тут ты, всё ты!
– Что я? Рисую и рисую. Как обещал. Никаких вольностей не позволяю.
– Ты… ты первый начал. Сидела себе в сторонке, никого не трогала. Как деревенщина неразумная, на приманку повелась. Теперь мучаюсь. Ладно, можешь руку обратно положить. Ты мне давно понравился, если честно. Держалась, терпела. Но это ничего ровным счётом не значит. Не облизывайся. Я не пирожок с вареньем.
– Пошли завтракать.
Само собой получилось, что до квартиры дяди они добирались, держась за руки.
Удивительно, но чем ближе Кирилл знакомился с Викой, тем меньше мог разглядеть, плотнее сосредоточиваясь на личных переживаниях. Он начинал чётко различать оттенки ощущений, замечал различные реакции на слова, действия, поступки. Вместе с этим росла в геометрической прогрессии масса неосознанных желаний.
Кирилл даже представить не мог, что общение с девушкой может быть настолько разнообразным, несмотря на то, что внешне ничего особенного не происходило. На ходу учились разговаривать глазами, жестами, прикосновениями, понимая не намёки даже, а предчувствия и мысли.
С каждой минутой росла плотность соединения, чувство сопричастности, даже привязанности. Для этого им не понадобилось слов, обещаний, клятв.
Тебе хорошо со мной, спрашивала глазами Вика?
Кирилл нежно сжимал её пальчики, передавая тем самым именно тот ответ, который девушка ожидала. Её реснички сладострастно хлопали именно столько раз, чтобы юноша понял, насколько ей дорог.
Ребята не хотели говорить вслух, пока кто-то посторонний мог невольно вмешаться, услышав их деликатный диалог, слишком интимный, чтобы о нём можно было сообщить миру. Их чувства едва возникли, не успев покинуть девственную колыбель. Возможно, они сами ещё не догадывались, что это начало появления более сильных влечений, но уже стремились быть вместе и боялись этого.
Не прошло недели, как они, скрестив пылкие взгляды, признавались друг другу в любви, делились своим прошлым, раскрывая самые закрытые тайны, превращая их в общее настоящее.
Последовавшие за откровенностью душ поцелуи и объятия лишь укрепляли союз. Несколько месяцев изо дня в день множество раз влюблённые клялись в вечной любви, хотя наутро иногда их забывали, но повторяли вновь.
С тех пор довольно долго не рождалось портретов и рисунков. Не так просто оказалось полностью, как он мечтал, раскрыть желанный образ. Художественный вкус и тяга к прекрасному сублимировались в самое яркое из чувств, уготованных человеку природой, изменяя тем самым и само понятие красоты, раскрывшей ему множество тайн, достойных лишь исключительно талантливой кисти.
Кирилл был обжигающе горяч, впечатлителен и пылок, Вика – нежна и податлива, но осмотрительна, терпелива и осторожна.
Работа над портретом продолжалась каждую минуту, добавляя желанному образу обаяние и изящество.
Юноша оказался талантлив ещё и в любви.
Несмотря на то, что девушка полнее и глубже раскрывалась с разных сторон, оставив в прошлом невинную стыдливость, скромность и целомудрие всё так же занимали в её характере лидирующие позиции, составляющие прочную основу первоначального образа, с которого и началась эта история.
Романтическую взаимность, безумную страсть и чистоту восторженных чувств талантливой парочке удалось сохранить в секрете до окончания университета.
Оба получили дипломы с отличием, замечательную работу, но любовь на богатство и роскошь так и не променяли.
А портрет… в их совместной квартире изображения Вики: с детьми, без детей – висят везде. Они заполняют пространство совместной жизни, как свежий воздух необъятные пределы природного ландшафта.
Разглядывая их один за другим можно проследить, как девушка взрослела, вместе с ней изменялась удовлетворённость жизнью, восхищение талантом художника, нарисовавшего и перевернувшего вместе с портретами всю её замечательную жизнь.
А тот, самый первый портрет, написанный вдохновлённым неожиданным открытием трогательным в своей девственной стыдливости юношей, рукой которого водило небывалой силы вдохновение, занимает центральное место в их доме, напоминая о том, что любовь может родиться даже из целомудрия.