6.
Завтра, или же потом, наступило удручающе быстро. Во всяком случае, Дональду показалось, что никакого промежутка между его вчерашним забытьём и пробуждением будто и не бывало. Он недовольно разлепил глаза и раздражённо уставился в светло-серое небо, утренний туман в котором еще только начинал рассеиваться, обещая дать дорогу солнечным лучам.
Он потянулся, расправляя затекшие члены, и застонал, отчасти от боли в сломанном крыле, отчасти от удовольствия ощущения ускорившейся крови в измученном организме. Он как раз думал, не потянуться ли ему хорошенько ещё раз, когда вдруг услышал глубокий выразительный голос. Голос произнёс:
«А всё ж не думал я, что, так жестоко
Наказанный, я буду пригвождён
К нагой скале пустынной, безнадежной…».
Дональд щурясь взглянул вверх. На скале, что торчала на западной стороне островка, прямо напротив той, откуда вчера вещал Темпестуозо, восседала огромная птица – совершенно небывалых размеров и невероятной снежной белизны альбатрос.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Только во взгляде Дональда сверкал сдобренный голодом и отчаянием вызов, а взгляд альбатроса был умным, спокойным, прохладно-сочувственным и понимающим. Он нарушил молчание первым.
— Здравствуй, – сказал он.
Дональд усмехнулся.
— Ага, — отозвался он. — Обязательно. Почитай ещё что-нибудь.
Альбатрос не обиделся. Он улыбнулся.
— Я понимаю. Любезности в такой ситуации выглядят довольно нелепо.
Дональд пожал здоровым плечом:
— Ну вот и ладушки. А то я подумал, что ты тоже поболтать прилетел.
Альбатрос опять тонко улыбнулся:
— Не совсем.
— Вот как? — устало сказал Дональд. — А впрочем, наплевать…
Он опустился на камень, привалился спиной к скале и закрыл глаза. Альбатрос снова заговорил.
— Видимо, я должен был бы спросить тебя о самочувствии – но ведь ты гордый: жаловаться не станешь. Не так ли, мистер Скрэтчер?
Дональд открыл глаза и удивлённо спросил:
— Мы разве знакомы?
Альбатрос покачал головой.
— И да и нет. В действительности, я знаю о тебе довольно много, но ты вряд ли обо мне слышал. Так или иначе, разреши представиться: меня зовут Рэй.
— Надо же! — проворчал Дональд. — А я уж начал думать, что в этой части мира нормального имени и не встретишь.
Альбатрос не переставал улыбаться.
— Что поделать… Вообще-то, это только часть имени – полное имя на латыни и по-испански звучит слишком длинно, и я...
— Ладно, Рэй – сойдет. Куда лучше, чем Темпестуозо.
Рэй рассмеялся.
— Пожалуй! Я вижу, старина Анхель произвёл на тебя сложное впечатление!
Дональд искоса взглянул на альбатроса.
— Ты и его знаешь?
— Его у нас все знают, — пожал плечами Рэй. — Он странный, не отрицаю. И в целом, переносить его довольно сложно. Хотя, должен признаться: в том, что он говорит, есть доля истины. Во всяком случае, в том, как он излагает общее положение дел. К сожалению, ожесточённость и недостаток кругозора не позволяют ему сделать правильные выводы, а между тем…
— Слушай, Рэй, у тебя, случайно, с собой нет ничего пожрать? — прервал его Дональд.
Рэй огорчённо вздохнул.
— Извини – увы, ничего. Дело в том, что я, когда полетел, не знал, смогу ли тебя быстро отыскать, поэтому отправился налегке. Но, разумеется, теперь мы эту проблему решим, нужно только…
— Ничего себе! Так ты меня еще и разыскивал?! — Дональд был поражён.
— Вот именно. Я уже упомянул, что знаю о тебе довольно много. И причины тебя искать у меня имелись весьма серьёзные. Хотя надежды было, конечно, мало. Вчера я случайно встретил Анхеля – и он рассказал мне о вашей встрече. Ну, а найти этот островок птице – легче лёгкого: в этих краях его каждый знает.
Они помолчали.
— Так, — произнёс, наконец, Дональд, — и зачем же я тебе понадобился?
— Я скажу, конечно, но это длинный разговор, — ответил Рэй.
Дональд усмехнулся.
— Наверное, хочешь спросить, не тороплюсь ли я? Не волнуйся, у меня есть еще немного времени.
— Кто знает, — на этот раз без тени улыбки сказал Рэй. — Ладно, слушай. Я прилетел из Антарктиды…
Рэй поведал о том, что после приговора Ионафану и исчезновения Скрэтчера история с яйцами, несмотря на отчаянные усилия Администрации, не только не затихла, но, напротив, получила неожиданное продолжение. Те, кто присутствовал на последнем заседании и слышал слова Ионафана о чуде, рассказали обо всём знакомым, те – своим, и слухи стали расти, как снежный ком. Довольно скоро в Общине образовалась группа пингвинов, которые истово поверили в чудо, произошедшее с Лепестогом. Немалую роль сыграла в этом и судьба бывшего уполномоченного Администрации мистера Пимпла, который после того рокового дня ушёл в отставку и подался в отшельники, поселившись в полном одиночестве в самой пустынной и скудной части территории Общины – где и замкнулся в каком-то непонятном окружающим безмолвии.
За пределы Общины слухи разнесли чайки; история обросла выдумками, легендами, и скоро многие, очень многие обитатели довольно большой части этого побережья Антарктиды были уверены в том, что малый пингвин Ионафан творил чудеса, претворяя камни в живые яйца, что злые чиновники выгнали его в открытое море, где его должны были слопать акулы, но он, вопреки всему, не погиб – именно потому, что как есть истинный чудотворец! – и достиг какой-то далёкой благословенной земли и там и поныне остаётся. И еще, что он очень рассердился на жителей Общины и вообще проклял всю Антарктиду – так что теперь скоро наступит полный конец света. И спасти теперь Антарктиду может только его прощение. А прощение от него может принести не кто иной, как его друг и сподвижник Дональд Скрэтчер, который якобы и поплыл искать Лепестога, чтобы просить его сжалиться над несчастными жителями Антарктиды и, в особенности, Общины, умолить снять проклятие и, посредством чудотворения повысив яйценоскость самочек, спасти сообщество пернатых от полного вырождения. Образовалась инициативная группа самых разных птиц, которая стала разрабатывать план устроения Новой Общины – основанной на...
— Интересно, но длинновато, — перебил Дональд и зевнул. — Просто какой-то курс занимательной орнитологии. Какое это имеет отношение ко мне? Ты меня разыскивал, чтобы сообщить, что мои бывшие соотечественники – несчастные безумцы или тупицы? Так это для меня не новость…
— Хм, не хочу давать советы, но, знаешь, лично я сделал бы акцент на том, что они несчастны – а не на том, что они безумны или глупы. Я бы не стал тебе этого говорить, если бы это не было связано с моими розысками.
Дональд кивнул головой.
— Окей, будем считать, что ты меня пристыдил. Только нельзя ли поближе к делу, а то у меня скоро фитнес и визит к косметологу.
Альбатрос помолчал, потом заговорил.
— Ты хочешь казаться грубее и хуже, чем ты есть, но, поверь, я знаю тебя лучше, чем ты сам. Ты не таков – иначе я не стал бы тратить время на тебя… Пожалуйста, не подыскивай очередную остроту – дай мне закончить. Итак: я прилетел за тобой. Моя задача – вернуть тебя обратно в Антарктиду. Если бы ты мог плыть – я должен был бы убедить тебя плыть. Но теперь, наверное, придётся перенести тебя по воздуху. Это, конечно, значительно тяжелее, да другого выхода нет. Как-нибудь справлюсь… Да и надежнее будет – по воздуху: с акулами не встретишься.
Дональд изумлённо качал головой.
— Мне кажется, у вас там случилась эпидемия безумия – и ты тоже заразился. Какая Антарктида? По какому воздуху? Куда обратно?.. Слушай, я и сам на грани сумасшествия – думаешь, нам тут в этой уютной психушке вдвоем будет веселее?
Рэй переждал эту тираду и спокойно продолжил.
— Ты перебарщиваешь с сарказмом. Видимо, потому что не так уж уверен в себе. Я тебя не виню, поскольку ты многое пережил, и твоё нынешнее положение незавидно. Ты всегда ратовал за самообладание, за приверженность разумному подходу, за ясность мысли и точность изложения – а теперь истерично бросаешься нелепыми, бессмысленными вопросами, хотя должен был бы спросить о главном. Мне не впервой слышать от таких как ты обвинения в глупости или сумасшествии – более или менее грубые. И швырнуть в меня стаканом чая тебе не удастся… Стоит ли тебе так упорно настаивать, что ты непременно умнее всех? Может быть, дашь шанс ещё кому-нибудь?
Рэй замолчал и, склонив набок голову, смотрел на Дональда. Тот тоже молчал и, в свою очередь, с интересом рассматривал Рэя. Видимо, эта короткая речь альбатроса произвела на него впечатление.
— Каким еще стаканом? — наконец сказал он. — Ладно. Валяй. Слушаю.
Рэй коротко кивнул и продолжил:
— Наполовину полным. Так вот, похоже, всё идет к тому, что народ Антарктиды больше не может жить только на рациональной почве, руководствуясь лишь законами и предписаниями Администрации. Народу нужны новые основания для жизни. Если угодно, ему нужна вера в чудо – вера в возможность изменения его жизни, избавления от её невзгод прямо сейчас, а равно и вера в грядущее воздаяние. Чтобы построить такую систему необходимы: Событие, Герой или Мученик, а также его Апостол. Событие у нас состоялось – это чудо превращения каменного яйца в живое. О чуде, разумеется, говорим чисто условно… Мученик – это, конечно, Ионафан Лепестог. Нужен ещё лишь Апостол. Им можешь быть только ты. Ты был его другом, ты был вовлечён во все эти события, наконец, у тебя репутация бунтаря против Системы. Раньше ты оставался предметом поношений и насмешек. Теперь ты станешь авторитетом. Вокруг фигуры Лепестога сложится культ, а вокруг твоей фигуры – организация, которая авторитетом Лепестога и твоим авторитетом будет удерживать общество в рамках лояльности, в рамках морали, и, таким образом, препятствовать его распаду. Вот поэтому ты нам нужен...
Дональд слушал его с изумлением.
— Слушай, я не верю, что ты говоришь серьёзно!
— А что тебе кажется странным?
— Да вообще всё! От самой идеи до возможности её воплощения! Не говоря уже о моей скромной персоне! Это же какой-то абсурд!
Альбатрос покачал головой.
— Послушай, Дональд… Я знаю, раньше ты проповедовал идею возможности полётов для пингвинов. Ты в связи с этим часто смотрел в небо. Но ты не увидел там самого важного. Ты не увидел нас. Таких как я – прошу прощения, если это прозвучит нескромно… Твоя мысль летела ввысь, но на этом пути она пропустила важную стадию. Ты боролся с мещанством, убожеством устремлений, унылым конформизмом своих соплеменников, против косности и догматизма Администрации, ты стремился к небу, но ты не смог понять, не смог увидеть – кто? стоит над этой самой Администрацией! Может быть, самый развитой из пингвинов, ты всё же мыслил масштабами пингвиньего племени – не замечая толком других птиц. А между тем, мы не просто присутствуем в вашей жизни – мы действуем, мы её направляем, определяем её. Говоря «мы», я не имею в виду, конечно, массу глупых чаек, крачек и тому подобной мелюзги. Я говорю о небольшой группе таких птиц, как я – альбатросы, отчасти буревестники, некоторые императорские пингвины – хотя они уже стоят ниже… Ты об этом не знаешь, но именно мы создали вашу Администрацию. Мы отбирали пингвинов для её руководства. Мы сочиняли те самые законы и правила, которые охраняют и, в конечном счёте, сохраняют общину. Ты можешь считать их несовершенными – мы и сами осознаём их неполноту, – но, так или иначе, Община держится ими. И не только ваша. Знаешь ли ты, сколько таких общин за пределами вашей бухты? Как ты думаешь, кто смог устроить их жизнь? Прозвучит, наверное, нескромно, но я знаю, что ты и сам, хотя не переносишь бахвальства, но не любишь и пустого кокетства. Так вот: в нашем мире над вами, над Администрацией, есть настоящая элита – которая не считает нужным демонстрировать своё реальное участие в управлении. Это мы.
— Ты считал своё руководство болванами – и был недалёк от истины. Но ты не понимал, что именно болванов мы и подыскивали и продвигали на нужные посты. Сама система, в которой действовали рационально обоснованные правила, требовала для своей исправной работы туповатых, но исполнительных чиновников. Всё бы ничего, но теперь эта система стала давать сбои. Видимо, она отжила своё. И нужно думать о её постепенной замене. Мы, те, кто несёт ответственность за судьбы пернатого народа Антарктиды, не можем позволить этим процессам развиваться спонтанно – с риском обрушения в совершенный хаос и войну всех против всех. Мы не можем позволить случиться у нас тому, что происходит сейчас у людей. И вот, обстоятельства сложились таким образом, что нам необходимо твоё участие. Принудить я тебя не могу – тебе решать. Но ты подумай – хорошо подумай…
Альбатрос замолчал. Дональд глядел на него в упор – и тоже молчал. Рэй смотрел спокойно и взгляд не отводил. Огромная белоснежная птица на фоне безоблачного неба напоминала величественное мраморное изваяние. Внизу тихо шипел мелкой чёрной рябью маслянистый океан – облизывая изъеденные скалы, неутомимо выдыхая отравленный тёплый воздух, который поднимался вверх, закручивался спиралью, обволакивал смрадными испарениями серые камни острова.
Дональд проковылял к своей луже набрал в рот воды и шумно прополоскал горло. Воду он проглотил и повернулся к Рэю.
— А скажи-ка мне, серый кардинал, ты сам-то веришь в то, что в истории с Ионафаном произошло чудо?
Рэй устало пожал плечами.
— Видишь ли, в данном случае совершенно не имеет значения, верю я или нет. Не важно даже, имело ли место это чудо в действительности. Важно только то, что народ начинает воспринимать это как чудо, и что на этой вере можно построить управление народом – причём, для его же блага.
— Но если чуда не произошло, то ты зовёшь меня участвовать в чудовищном обмане!
Альбатрос пожал плечами еще раз.
— Не прошло и двух месяцев, как ты солгал под присягой – ради дружбы. Тогда ты не рассуждал об аморальности обмана! Мы не знаем ничего о чуде, но ты можешь исходить из того, что оно произошло. Или же не верить в чудо, но пойти на обман – уже не ради одного пингвина, хоть и твоего друга, а ради всего народа. Народ нуждается в руководстве. Чтобы просто выживать. Идеологические и даже моральные основания такого руководства не так уж важны – имеет значение только его действенность. Мы должны сохранить народ – это главное. Выбор средств подчинён этой цели.
Дональд усмехнулся.
— Ты говоришь, как сэр Родерик Спенсер.
— Нет, — спокойно ответил Рэй. — Это Родерик Спенсер говорит так, как я.
Дональд вернулся к своей скале, привалился спиной к стене и сказал:
— Ну ладно… Ты объяснил, зачем это всё нужно, как ты выразился, пернатому народу Антарктиды. Но я не пойму, отчего ты решил, что это нужно лично мне?
Альбатрос кивнул.
— Вопрос резонный. Ну, что же, я скажу. Я думаю, что ты можешь согласиться на моё предложение, по меньшей мере, в силу двух причин: ты не лишён честолюбия, и ты не лишён своеобразного гражданского чувства, как бы ты не пытался изображать безразличие к ближнему. Ты – пингвин с немалыми способностями. Не гений, конечно, но уровень твой высок для твоего рода. Это правда. Как правда и то, что в силу обстоятельств, твои таланты не получали признания и применения. Так была устроена система. Теперь мы её изменим. И нам сейчас необходимы такие как ты. Я не обещаю тебе место в первом ряду, а точнее будет сказать, за кулисами – среди подобных мне. Мы и впредь будем оставаться в тени. Над вами. За вами. Как угодно. Но я предлагаю тебе первое место на авансцене. Как видишь, я с тобой откровенен. Я не собираюсь тебе безудержно льстить и возносить до небес твои дарования. Я с тобой честен. И надеюсь, ты это оценишь. То положение в обществе, которое я тебе обещаю, даст тебе возможность удовлетворить твоё законное – законное! – честолюбие и, в тоже время, послужить своему народу. Так скажи честно: разве в моём предложении есть что-то недостойное?
Дональд, помедлив, ответил:
— По-моему, ты предлагаешь мне роль коронованного петрушки в своём спектакле.
Рэй пожал плечами.
— А ты метишь в режиссёры? Впрочем, сравнение твоё неверно. Я не буду тебе напоминать заезженное «весь мир – театр…» и так далее. Дело не в этом. Я прошу тебя взглянуть на это иначе. Это не спектакль. И мы не играем судьбами пернатых. Посмотри на это как на сообщество товарищей, соратников, призванных, волей случая, который наделил их бо?льшими способностями, чем у прочих, к тому, чтобы править. И в этом соратничестве каждому определён тот вид работы, которую он может делать лучше других. Не воспринимай это как набор привилегий, присвоенных такими, как я. Смотри на это как на бремя, которое мы несём. Это нелёгкое бремя – думать о народе и думать за народ, который, как целое, думать не способен. Я не раз хотел всё бросить… Поверь, порой мне самому хочется превратиться в стофунтовую пингвиниху – и не знать ничего, кроме своих яиц, слушать раз в полгода речи сэра Родерика Спенсера, сплетничать о соседях и ловить себе рыбу по расписанию. Но это стыдно и малодушно – уклоняться от своего призвания. Даже если это призвание – бремя. Я прошу тебя взять часть этого бремени на себя. Только и всего.
— Ну, что же, — медленно проговорил Дональд, — ты говоришь очень разумно. Не подкопаешься. Со всех сторон обложил меня… И польстил моему тщеславию, и где надо уколол – так чтобы выглядеть честным в моих глазах. И к нравственности воззвал, и к братскому чувству, и интеллектуальный вызов предложил – как бы с желанием взять «на слабо». Технично, ничего не скажешь.
— Я рад, что ты меня понимаешь, — холодно откликнулся Рэй. — Рад, поскольку твой ответ лишний раз подтверждает, что я в тебе не ошибся. Двум умным птицам будет легче найти общий язык. Но есть ещё одно – то, что ты упустил. Помимо всего прочего я предлагаю тебе просто жизнь. Может быть, непростую, не такую уж весёлую и радостную, но зато наполненную смыслом. Жизнь. Это немало само по себе, разве нет?
Дональд усмехнулся.
— То есть, без моего согласия играть в твои игры ты меня спасать не собираешься, правильно я тебя понял?
Рэй кивнул.
— Да, это так. Уж извини. Для такой частной благотворительности у меня нет ни времени, ни желания. Дело нужно делать, господа!
— Значит, если я откажусь, мне – конец? Допустим. Но что тогда будет с твоим планом? Если я тебя правильно понял, я тебе совершенно необходим. Значит, я могу торговаться, выговаривать условия, верно?
Рэй покачал головой.
— Нет, не верно. Не скрою, твоё участие было бы очень желательным. Это сильно упростило бы нам всю дальнейшую работу. И чтобы заполучить тебя, мы готовы обсуждать условия. Но, разумеется, только нюансы, детали. Принципиально ничего не изменится. Если же ты откажешься, ты тут и погибнешь. А у нас всего лишь возникнут затруднения. Но ты можешь быть уверен, мы их разрешим. В конце концов, есть Адольф Эдельберг. Некогда он был твоим приятелем и приятелем Лепестога. Можно сделать из него раскаявшегося разбойника. Есть новоиспечённый отшельник мистер Пимпл. Словом, у нас имеются разные варианты. Для тебя других вариантов нет.
Они снова замолчали.
— Знаешь, — начал, наконец, Дональд, — ты, как я уже сказал, рассуждал очень разумно. Однако кое-что не учёл… Ты сказал, что одна из причин, почему я должен согласиться на твоё предложение, это моё желание помочь пернатым братьям в их нелёгкой жизни, моё чувство ответственности перед своим народом. Но ты забыл, почему я вообще тут оказался… Могу честно тебе сказать, что я и сам ещё пока в себе не разобрался до конца. Однако попал я сюда потому, что меня, скажу без рисовки, потрясла история с Ионафаном – потрясла настолько, что я покинул Общину и вообще Антарктиду. Мне с некоторых пор не даёт покоя то, что он говорил о некой силе, ради которой можно даже пожертвовать жизнью. И если это всё правда, значит, вся наша жизнь – и моя, и всего, как ты говоришь, «пернатого народа» – не имеет большого значения вне соприкосновения с этой силой. Выходит, и стараться ради устройства этой жизни – в том числе, в той роли, которую ты отводишь для меня, мне, да и тебе самому тоже, — нет особого смысла.
— Но ты и раньше считал, что жизнь, в целом, бессмысленна, — возразил Рэй. — Ты и сам говорил об этом Лепестогу. Ты говорил, что смыслом наполняем жизнь мы сами. Не жизнь вообще, а свою конкретную жизнь. Если Лепестог был всего лишь безумным, значит, твои сомнения напрасны – просто вернись к своим прежним взглядам. Твоя новая жизнь будет полна – и смыслом, и вызовами, и трудностями, требующими воли, ума, упорства. Насколько ты к этому способен, конечно.
— А если он не был безумным? Тогда что? — мрачно спросил Дональд. — Он не был похож на безумного – там на суде. Тогда я и сам так решил – что он свихнулся. Но чем больше я об этом думал, чем чаще вспоминал, тем больше убеждался, что это не так. Он выглядел так, будто что-то узнал. Или испытал. Пережил. Что-то настоящее.
— Ну да, ну да, — вздохнул Рэй. — Так или иначе, нам ведь это доподлинно не известно. Думаю, нам стоит действовать так, чтобы не посрамить память Лепестога. Представь себе, что он тебе в твоем нынешнем положении посоветовал бы – и так и поступи. Лично я думаю, что он дал бы тебе совет согласиться – ради служения ближнему.
— Если ты сейчас скажешь «он гордился бы тобой!», меня просто стошнит! —мрачно перебил Дональд.
— Откровенно говоря, мне непонятно, отчего ты колеблешься, но, может быть, тебе нужно подумать… Я могу быть у тебя сегодня ближе к ночи. Заодно попробую разведать, нельзя ли будет раздобыть для тебя какой-нибудь еды. А ты думай, размышляй… Времени только у нас с тобой не так уж много. Конечно, тут важно понимать свой потолок. Отдавать себе отчёт в том, какое место ему уготовано судьбой. Не замахиваться чересчур... Ты ведь всё-таки всего лишь пингвин. А для пингвина это очень хорошая карьера. Такие предложения каждый день не делают. Об этом тоже подумай! Итак, до вечера.
Альбатрос расправил свои огромные крылья и бросился вниз. И исчез. Дональд остался один. Он встал, постоял немного, неподвижно глядя на то место на вершине скалы, где еще недавно возвышался белый силуэт прекрасной птицы, потом прогулялся по площадке и поплёлся к своей каменной стенке. От слабости он уже не мог подпрыгивать, как положено пингвину-скалолазу. В центре плато он помедлил, с тоской поглядел на свою изрядно обмелевшую лужицу с мутной водой и заковылял к себе в тенёк. Плюхнушись у подножья скалы, он замер и закрыл глаза.
День был в разгаре. Было светло, но всё небо было затянуто какой-то нечистой белесой дымкой, сквозь которую свет пробивался, словно изгаженный, осквернённый этим сизым дымчатым фильтром. Клочковатые сгустки этой дымной мути перемещались по небосводу, неохотно подчиняясь бестолковым движениям слабого душного ветерка.
Стараясь не думать о терзавшем его голоде, Дональд принялся размышлять о том, что произошло сегодня утром.
Продолжение следует... http://proza.ru/2019/04/30/1619