роман о Сергее Суханове
Продолжение, предыдущий отрывок см http://www.proza.ru/2018/11/19/364
- Чувствуете, мужики, весной пахнет!
Втроем они застыли на крыльце теоретического корпуса, вдыхая морозный воздух полной грудью. Артем Немченко, высокий, нескладный, потянулся, хрустнув пальцами, словно сломав зараз несколько сухих веток хвороста, и замурлыкал.
- Тебе бы, Тема, не на врача учиться, - привычно подколол долговязого однокурсника Вениамин. - А на детского писателя, к примеру. Встаньте, дети, встаньте в круг. Правда, хоровод вокруг елки с твоим ростом водить тоже - не фонтан.
- Нет в тебе романтики ни на грош, - привычно обиделся Артем. – И разговаривать, к примеру, о недавно написанной поэме Евгения Евтушенко «Снег в Токио» бесполезно, поэтому не будем тратить время.
- А, помню… это ведь он написал «Идут белые снеги».
- Он, он, не сомневайся.
Спустившись со ступенек, троица направилась в сторону трамвайной остановки. Обгоняя их, староста Марина Заварина оглянулась, едва не поскользнувшись, и напомнила:
- Мальчики, завтра не забудьте комсомольские билеты, собрание курса будет, помните? И по членским взносам ситуация не совсем благополучная! Подтянитесь.
- Да помним мы, не забыли, не забыли, - передразнивая ее, Вениамин, помахал портфелем. – Ты, кстати, куда торопишься, завтра, вроде, зачетов нет, учить ничего не надо.
- Подружка взяла билеты на «Открытую книгу» по Каверину, в «Художку», боюсь, как бы не опоздать. Кстати, там про открытие пенициллина, если вы читали. Играют Дворжецкий и Чурсина. Рекомендую! Двухсерийный.
- Да читали мы, читали, - все в той же манере передразнил ее Вениамин, пользуясь тем, что девушка его уже не слышит.
- А вот я сомневаюсь, что ты Каверина читал, - заметил Артем, вышагивая впереди всех. – Хоть его и зовут так же, как тебя. Не только «Открытую книгу», но и с «Двумя капитанами» наверняка не знаком.
Он умел говорить обидные вещи такой интонацией, что на него не обижался никто. Весь его внешний вид - рост под два метра, огромных размеров нос и губы, ручищи-грабли, сорок пятый размер обуви – все производило впечатление этакого взрослого ребенка, на которого обижаться – грех. Там, где вот-вот могла вспыхнуть ссора или даже потасовка, Артему удавалось сглаживать острые углы, примиряя самых непримиримых.
Как это у него получалось – не ясно.
Вот и сейчас, из сказанного выходило, что Вениамин – вовсе не такой невежда, что не читал Каверина, а сегодня же, ну, в крайнем случае – в ближайшие выходные возьмет в библиотеке роман и непременно прочитает от корки до корки. И у Артема больше не возникнет повода в чем-то стыдить товарища. Хотя лично Герману во все это верилось с трудом.
- Мне тут, короче, Высоцкого записи достали, - шепнул Герману Вениамин, когда Артем оторвался немного вперед и слышать сказанное не мог. – Вот это я понимаю, монтана… Предлагаю забуриться ко мне и оттянуться по полной.
Угловатый, коренастый, он мгновенно загорался, и так же быстро - в считанные мгновения – мог потухнуть. Зато в пылу своего горения был способен уговорить кого угодно, даже самого черта. В такие минуты Герману казалось, что ни цунами, ни третья мировая война не способна заставить Ракитина отказаться от своей затеи. Впрочем, в этом они были похожи. Может, на этой почве и сдружились.
- Родителей куда денешь?
- Они уж неделю как в Усть-Качке. Поправляют сердечные дела, короче. Ну, чтоб давление не зашкаливало.
Артем уловил сепаратные переговоры однокурсников, но сделал вид, что ничего не услышал, продолжая свой путь к трамвайной остановке, как ни в чем не бывало.
- А девочки там будут? – продолжал наседать Герман, которому не казалась удачной перспектива слушать глуховатые магнитофонные записи весь вечер. – К тому же ты в курсе, что лично мне по душе больше Джо Дассен, Абба и БониМ. У тебя, кажется, французские пласты были?
- Так пригласи свою… Людочку, кажется. Ну, кого ты из Хрусталя провожал, помнишь? Будут тебе и Дассен, и Абба. Чего только ради друга не достанешь!
Еще бы он не помнил, кого провожал из ресторана! С Людмилой с тех пор не виделись, на последнем дежурстве ее в клинике не было.
- Угу, я, значит, с Людой, а ты с кем? Или на мою будешь пялиться?
- Дурак ты, Суханыч! Это во-первых. А во-вторых, ревнивец, каких еще поискать. Всю малину мне хочешь испортить.
Друзья наткнулись на поджидавшего их Артема. Идти дальше, давая возможность однокурсникам продолжать секретничать, Немченко, видимо, посчитал ниже своего достоинства.
- Так о чем вы… сепаратничаете у меня за спиной?
- А что, спина широкая, надежная… - решил отшутиться Герман. - За ней так и тянет потрепаться о своем, о женском. Ты на нас, двух придурков, не обращай внимания…
- Слушай, говори за себя! – обиделся Вениамин.
- Я, собственно, и не обращал. До поры, до времени… А теперича вам придется расколоться, иначе повиснет неприятная пауза. Остатки самолюбия и у меня имеются, да будет вам известно. Так что, будем ставить точки над «и» или как?
- Или как, - огрызнулся Вениамин и, раздосадованный поведением и того, и другого, поднял капюшон. – И плевать я хотел на возникшие паузы.
- А я знаю, в отличие от тебя, Венечка, как преодолеть возникшую неловкость, - с нарочитой веселостью Артем попытался обнять однокурсников за плечи. Вениамин сбросил его руку, но продолжил идти рядом. – Вот послушайте. Задачка на чистую логику, подчеркиваю. Летит самолет, везет пятьсот кирпичей. Один выпал, сколько осталось?
- Я забыл сказать, что задачки для дебилов решаю исключительно по воскресеньям, дома, чтоб никто не видел и не слышал, - с ухмылкой констатировал Вениамин. – А сегодня четверг!
- Ответ понятен, а ты что скажешь? – Немченко повернулся к Герману. – Не обращай внимания на Венечку, он скоро заинтересуется, гарантирую.
Тот какое-то время шел молча, потом начал рассуждать:
- Скажу, что один кирпич вряд ли выпасть может, посыплются все остальные. Короче, пустой самолет останется.
- И твой ответ понятен. А теперь послушайте правильный. – Артем остановился, подождал, когда друзья остановятся и оглянутся на него. - Останется четыреста девяносто девять кирпичей.
- Я же говорю, для дебилов, - захохотал Вениамин, опуская капюшон обратно. – Что я тут среди вас делаю, сам удивляюсь!
- Послушай, Артемыч, - возмутился Герман, планируя пустить в ход свою невостребованную до поры дедукцию, - это несерьезно…
- Следующий вопрос, не расслабляться! – перебивая Германа, Немченко стремительно продолжил путь. – Как в три приема поместить в холодильник слона?
- Скорей слон проглотит холодильник, - развел руками Герман. – Ну и вопросики у тебя!
- Придерживаюсь прежнего мнения.
- Ясно, опять не справились. Повторяю: задачки на чистую логику. Всего три приема, что тут сложного? Открыть холодильник, поместить туда слона, закрыть холодильник. Продолжаем мозговой штурм. Третий вопрос: как в четыре приема поместить в холодильник оленя?
- Четвертым приемом рога отпилить надо, они не поместятся, - Герман показал, как он будет отпиливать рога.
- Ну, если на чистую логику, - Вениамин задумался, даже шаг замедлил. – Наверное, надо достать сначала слона из холодильника.
- Браво! – зааплодировал Артем. – Первый правильный ответ. Это надо отметить! Итак, открыть холодильник, достать слона, поместить туда оленя и закрыть холодильник.
- Давайте пойдем помедленней, - предложил Герман. – А то остановка уже близко, а мы еще не все задачки решили. К тому же на быстром ходу мое логическое мышление немного отстает.
- Четвертый вопрос, - продолжал Артем. – На день рождения льва собрались все звери с окрестных лесов, кроме одного. Кого именно.
- Оленя! – воскликнул Герман, подпрыгнув на месте от пришедшей догадки. – Он же заперт в холодильнике!
Вениамину ничего не оставалось, как глубоко вздохнуть:
- Вообще-то, олени не живут там, где львы, но поскольку задачки на чистую логику…
- Отлично. Итак, у вас по одному очку! Теперь предпоследний вопрос. Подчеркиваю, последний будет самым трудным. Подготовьтесь. Отнеситесь серьезно.
- Не тяни резину, - перебил Вениамин. – Мы уже почти пришли.
К остановке медленно подкатывал переполненный трамвай.
- Ты же сказал, что задачки для дебилов решаешь по воскресным дням, - ехидно заметил Артем. - Или мне показалось? Что-то с памятью моей стало… Все, что было не со мной, помню.
- Я передумал, передумал, - привычно затараторил Вениамин, - давай свой … предпоследний!
- Бабка пошла одна на болото с крокодилами, - продолжал однокурсник, явно наслаждаясь их разбуженным интересом. - И не испугалась. Как вы думаете, почему?
- Так все крокодилы… это… того самого, - Вениамину явно не хватало от возбуждения слов. - На дне рождения у этого… как его…льва были! Там пиво, шашлыки, красавица львица…
- Смотри-ка, коряво, но верно, - слегка разочарованно заключил Артем, поворачиваясь к трамваю. – А я думал, не догадаетесь. Ну, уж последний-то… Точно ни в жисть! Не по зубам, как говорится.
Дверца «остановилась» далековато от нашей троицы, пришлось работать локтями.
- Э, а последний-то! Артемыч, несправедливо! Может, подождем следующий? – реплика Германа утонула в сотне других, сыпавшихся со всех сторон. – Выношу на обсуждение! Кто «за»?
Поскольку время было около пяти, рассчитывать на более комфортные условия «доставки» не приходилось. Толпа ринулась на штурм вагона. Тем, кому следовало покинуть его, пришлось «пробиваться» с боем, оставляя в толпе пуговицы и перчатки.
- Бабка все равно утонула, - влетело в ухо Германа на ступеньках вагона. – Почему?
Студентов разметало так, что поддерживать прерванный разговор стало нереально. Однако бабка все равно утонула…
Дверцы закрылись со второй попытки, вагон тронулся.
Герман попытался вспомнить, в каком кармане у него проездной, но память отказывалась помогать. Что-то в последнее время частенько контролеры начали свирепствовать на маршруте, которым в основном и пользовались студенты-медики.
И все же, почему бабка утонула? Ясно, что ответы типа «не умела плавать», «жижа засосала» и прочие здесь не подходили.
Так и не вспомнив, где у него проездной, Герман расстроился, поскольку шарить в собственных карманах при контролере считал крайне унизительным занятием. Как будто тот требовал вернуть долг, а бедный студент не подготовил к нужному сроку деньги.
Проездной мог оказаться где угодно – даже в дипломате среди конспектов, бутербродов и второй обуви!
- Предъявим закомпостированные абонементы, проездные билеты или рубли за бесплатный проезд, - раздалось практически над самым ухом, отчего Герман вздрогнул. Дурно пахнущий дедок с физиономией, напомнившей студенту отчего-то силикатный кирпич, протискивался явно к нему, словно чуя легкую наживу. Еще немного и «кирпич» повиснет совсем рядом. Тоже мне, Дамоклов меч!
- Артемыч, ты где?
- Здесь я, сзади, - послышалось издалека, как будто снаружи вагона. – Готов выслушать ответ на последний вопрос. И вручить вам главный приз, коллега!
Боковым зрением Герман уловил, что «кирпич» уже вплотную слева, практически на уровне интимной близости. Эх, кирпич, кирпич… Как вовремя ты появился в вагоне!
- Сначала мы предъявим абонемент, - заскрежетало прямо в ухо. - Причем обязательно закомпостированный, а уж потом будем отвечать на вопрос.
- Кирпичом бабку убило, - изо всех сил закричал Герман. – Тем самым, что выпал из самолета в первом вопросе.
- Я тоже так подумал, - откликнулся Вениамин справа из глубины вагона. – Только не стал кричать на вест вагон. Порядочность возобладала.
- Какую бабку? Ты мне зубы не заговаривай! – дедок-кирпич был явно не расположен к импровизации. - Нет абонемента, плати штраф! Ишь, бабку он убитую нашел. Да еще кирпичом.
- Браво, коллега, вы заслужили приз.
В этот момент в правой руке Герман почувствовал какую-то бумажку и в одночасье все вспомнил. Проездной он отдавал вчера Артему, так как ему требовалось съездить в больницу к матери. Предстояло сделать несколько пересадок, и все они были трамвайными…
Увидев проездной, «кирпич» тотчас потерял всякий интерес к личности ликующего студента и начал протискиваться дальше.
- Спасибо вам.
- За что это?
- За подсказку!
Физиономия на какое-то мгновение перестала напоминать кирпич, округлилась, и вскоре исчезла из поля зрения Сухановского.
* * * *
О таком он даже не мечтал. Ему, студенту-первокурснику, разрешили присутствовать на утренней линейке в хирургической клинике. Заспанные, медлительные хирурги-дежуранты рассаживались в креслах аудитории, над кафедрой красовался огромный плакат с надписью:
Быть плохим инженером – стыдно.
Быть плохим бухгалтером – убыточно.
Быть плохим врачом - недопустимо!
Быть плохим хирургом – преступно!!!
Выходит, дороже всего человечеству обходятся ошибки хирургов. Но ведь это не так! Почему-то вспомнился разговор, состоявшийся незадолго до выпускных экзаменов с одноклассником Федькой Рулевым, решившим поступать в педагогический. С пеной у рта тот отстаивал свою правоту:
- Ошибка врача лежит в земле! А ошибка учителя ходит по земле. Ходит и творит злодеяния, грабит, насилует, убивает!
- Не факт, что все ошибки педагогов обязательно насильники, воры и убийцы, - сопротивлялся, как мог, Герман. - Они могут быть просто недалекими людьми! А ошибка хирурга почти всегда заканчивается смертью больного.
- Тоже не факт, - возражал Федор, и спор разгорался с новой силой.
Когда в аудиторию вошел грузноватый Евгений Анатольевич Ратнер, поздоровался и тяжеловато опустился на кресло в первом ряду, линейка началась.
Герман не мог представить, как много больных с обострениями, травмированных после аварий, даже жертв домашнего насилия, может поступить в клинику всего за сутки. Хирурги докладывали, что было сделано в первые минуты и часы после поступления, как эти больные провели ночь и каково состояние каждого из них утром.
Новые термины так и сыпались на первокурсника. «Инфузия», «Гематокрит», «Реополиглюкин»… Демонстрировались рентгеновские снимки, на которых невозможно было ничего разобрать. Ратнер задавал много вопросов практически по каждому поступившему. Кого-то из докторов отчитывал, кого-то хвалил, с кем-то спорил.
Герман недоумевал: как можно спорить с профессором, доктором наук, ректором мединститута! Однако спорили, и профессор иногда соглашался, признавая свою неправоту.
В конце линейки, когда разгорелся очередной спор, профессор неожиданно повернулся к аудитории и указал пальцем на него:
- Ты кто такой?
Вскочив, студент почувствовал, как приливает кровь к голове, как начинает стучать в висках и пересыхает во рту. В аудитории, как назло, повисла удушливая тишина, почти все сидящие оглянулись на него.
- Герман… Сухановский, студент.
- Выходи сюда, студент, будешь участвовать в дискуссии, смелее, смелее. Ты же будущий хирург, от тебя у нас секретов нет, и у тебя от нас, надеюсь, тоже.
Едва не споткнувшись, Герман неуверенно спустился к доске. Пока спускался, уловил насмешки, недоверчивый гул, даже вздохи разочарования. Странно, но это его нисколько не задело.
- Вот ты как считаешь, Сухановский, можно ли переливать острому больному его же кровь. Ту, что мы собираем в операционной ране. Во время операции… Я понятно объясняю? Твое мнение?
С ним разговаривал сам Ратнер! Смысл сказанного до него доходил с трудом, будто он находился под водой, а профессор – на берегу, и пытался до него докричаться. Звуки противно множились, деформировались, искажались. В голове стучало: сказать в группе – никто не поверит. Все равно, что с Генеральным секретарем ЦК партии за руку поздороваться.
- Ее, наверное, очистить надо, - услышал он как бы со стороны свой голос. – Ну, перед тем, как переливать. Профильтровать что ли…
- Вот! – профессор, словно ствол маузера времен гражданской войны, направил на него указательный палец. – Коряво, но верно говорит, согласитесь! Очистить и снова капать! Реинфузия, коллеги! Садись, Сухановский, считай, первый теоретический экзамен ты выдержал.
Как вернулся на место, он не помнил. Хирурги продолжали спорить, словно и не было перед ними только что смущенного студента. Герман же никак не мог отделаться от галлюцинации: перед глазами дрожал готовый выстрелить палец профессора, направленный в него.
В тот же день после занятий он пошел в читальный зал медицинской библиотеки, и в отдельную тетрадь выписал все термины, которые услышал утром на линейке. А рядом – их значение.
Когда еще у них будут клинические дисциплины! Сколько он успеет узнать важного и нужного за это время! Не стоит его терять впустую.
Однако, странное дело: многие термины почему-то казались ему знакомыми. Словно он встречал их где-то, когда-то. Может, в другой жизни. Как поет Высоцкий: «Хорошую религию придумали индусы, что мы, отдав концы, не умираем насовсем!» Так и в Германе будто кто-то жил, не умерев до конца. И этот кто-то в прошлой жизни был, как минимум, хорошим доктором, а как максимум – классным хирургом.
Неспроста у него иногда вырывались суждения, о которых он никогда не слышал, даже не подозревал. В такие минуты Герман мог поклясться, что это говорит не он. Но как поклянешься, кому? Сразу же поставят диагноз шизофрении и отправят в психушку.
Продолжение - см. http://www.proza.ru/2020/01/17/639