СЕРДЦЕ, НЕ ВОЛНУЙСЯ! (роман-хроника в 4-х частях).
Часть четвёртая: УЧИТЕЛЬ ОРЛОВ.
2. В ДЕРЕВЕНЬКЕ ПОД МОСКВОЙ
Узкая сухая тропинка перечеркнула зеленую поляну с одного угла на другой и нырнула в высокий густой сосняк. Из леса она выбежала на открытое место и весело побежала по низкой лужайке. С одной стороны поднимался кудрявый березняк, с другой лежала мочажина, поросшая острой травой. На опушке справа высился стожок сена, обнесенный пряслами. Через овражек перекинут мостик. Недавно поставленный межевой знак окопан канавкой и вынесен на меленький курганчик из желтой глины.
Три километра в одну сторону и три в другую - таков мой путь ежедневно. Вот уже второй месяц я работаю на новом месте, в базовой школе одного из ЦК профессиональных союзов. Школа находится в деревеньке Соколово, под Москвой. Для школы использовали двухэтажное пустующее здание, которое когда-то строил фабрикант, но использовать не успел, пришла революция и он убежал. Здание переоборудовали, на первом этаже устроили две аудитории, контору, столовую с кухней, на втором - общежитие для мужчин и женщин. В школе учились председатели крупных месткомов и фабкомов, были люди с Кавказа, Украины, Белоруссии.
Устроил меня сюда брат. Я хотел ехать на Урал, вернуться к старому месту работы, но он сказал, что открывается новая школа и если я хочу поработать в ней, нужно немного задержаться. Я подождал месяц и с первого октября работаю здесь, преподаю русский язык профсоюзным работникам. Брат заведует учебной частью этой школы и тоже преподает два предмета.
Для меня было далековато ходить и я вскоре снял комнату в деревеньке. Комната узкая, тесная, помешается всего одна кровать, стол, два стула и этажерка с книгами. Хозяева набожные старик со старухой, целый день их не слышно. Напротив, через улицу, видна маленькая церквушка, на дверях ее висит большой замок, не работает, говорят, что попа нет.
Ежедневно я занимался по четыре часа, по два часа в каждой группе. Проходил чаще азы, моя задача заключалась в том, чтоб научить председателей фабкомов писать более или менее грамотно - где поставить мягкий знак, где большую букву, как законспектировать прочитанную главу в книге или составить план и тезисы своего доклада, например, отчет месткома за год. Почасовая оплата была хорошая, я зарабатывал довольно прилично.
Много читал и почти каждый выходной ездил в Москву. До Мытищей ходила пыхтящая "щука", а там пассажиры обязаны были пересаживаться на электричку.
Вернувшись из Лысьвы, лето я провел у брата, ходил на Клязьму удить рыбу, на пляжах загорал после купанья, в тенистых рощах читал книги. Клязьма - не Иртыш, где можно было за пару часов наловить полведра чебаков (по здешнему - плотвы). Клёв был плохой, рыбешка ловилась мелкая. Мать говорила, критически осматривая улов, "Это только коту на один зуб".
Мама, мама! Как она постарела за последний год, но все такая же хлопотунья, не отходит от плиты. Весной перед окнами многоэтажного дома, где раньше ничего не росло, насадила помидоров, но их поломали и повыдергали. Как она сокрушалась, что нельзя огородом заниматься. "Земля родила бы, да супостаты ничего не дают делать", - жаловалась она.
Отец совсем поседел, он часто приходил на Клязьму и с берега долго смотрел на переливчатые струи воды на перекатах. Бросив щепку или сухой прутик, наблюдал, с какой быстротой тянет их течение. Несколько раз порывался поставить самоловы "для пробы", но брат Прокопий разъяснял ему:
- Хочешь, чтобы на твои самоловы люди попались и нас с тобою в милицию потащили? Смотри, сколько народу купается в реке. Да и рыбы той нет, какую ты привык ловить в Иртыше. Там стерляди навалом, а тут и чебаков на уху не наловишь. Видал, сосед Виктор, какие уловы носит? Глядя на них, плакал бы, да слез нет.
И отец сникал, увядал как сорванный лист. Было жалко смотреть, как умирала в нем жилка рыбака.
Брат по-прежнему плохо жил с женою. Сын рос вольником, драчуном. Из Сибири приехали две мои родные сестры - Таня и Даша. Старшая Татьяна устроилась на прядильную фабрику, младшая Даша, окончившая несколько групп на родине, поступила на рабфак при Московском зоотехническом институте, находившемся в Загорске. Еще одна сестра, Фрося, тонувшая когда-то в Иртыше, теперь училась в ФЗУ, а самая младшая, Фая, пошла в шестую группу, племянник Петрович - в четвертую.
Татьяне не нравилось текстильное производство и она, придя со смены уставшая, часто говорила:
- Лучше в совхозе работать, чем тут глотать пыль и шум слушать. Скоро совсем оглохну. Не даром все пожилые женщины здесь глухие.
Ей шел тридцать второй год, но на вид можно было дать все сорок: лицо восковое, утомленное, глаза ввалились, губы поблекли, на лбу и шее появились глубокие морщины.
- Дожить бы только до весны, а там обратно уехать в Сибирь, - мечтала она. Отец поддерживал ее, а мать молчала.
Мои хозяева, лысый старик и сморщенная старушка, жили тихо, мирно, никогда не ссорились, не ругались. Такое редко бывало в крестьянских семьях. К ним приходили дети, жившие отдельно и тогда на кухне раздавались громкие разговоры.
В свободное время я так много читал, что даже уставал от чтения. По вечерам никуда не ходил, да и некуда было - в деревне ни избы-читальни, ни клуба, я даже не знал, где и когда собирается молодежь. Песен и гармошки не слышно было. И в нашей школе по вечерам ничего не проводилось, все были заняты подготовкой к занятиям.
Бывая в Москве, я ходил по магазинам, покупал себе нужные вещи. В ту зиму я хорошо оделся, завел новое белье, купил костюм шерстяной и отличную кожаную тужурку. Теперь я походил на учителя, носил сорочки и модные галстуки, даже белые перчатки завел. Не упускал случая зайти в Сандуновские бани, попариться или принять горячую ванну. Очень приятно чувствовал себя после бани и не торопился ехать домой, отдохну, обсохну, только тогда отправляюсь в дорогу.
Всей школой часто делали выезды в Москву - в театры, музеи, на выставки, на праздничные демонстрации. Вместе с коллективом побывал на многих спектаклях, операх, а седьмого ноября на Красной площади прошел перед трибунами, на которых видел всех руководителей.
Когда ехали в столицу, поднимались очень рано, шли на полустанок в темноте, садились в один полупустой вагон, держались кучей, рассказывали смешные истории и пели песни: "Мы кузнецы и дух над молод, куем мы счастия ключи"; "Наш паровоз лети вперед, в коммуне остановка"; "Все выше и выше, стремим мы полет наших птиц". Домой возвращался я настолько уставшим, что терял аппетит, но выспавшись, чувствовал себя бодро.
В маленькой деревеньке под Москвой, под названием Соколово, окруженной со всех сторон густым хвойным лесом, зимой утопающей в мягких сугробах снега, я прожил ровно полгода. Работал в школе преподавателем, ходил на лыжах в лес, охотился с малокалиберкой на куропаток. Много читал. Писал дневники. Уволился во второй половине апреля с намерением уехать в Казахстан. А перед моим отъездом за неделю уехали в Казахстан отец и родная старшая сестра.
Брат тогда сказал мне: "Сейчас, конечно, не мед и не молочные реки в кисельных берегах. Страна переживает трудную полосу. Поезжай и ты туда. Вдруг потребуется помощь, ты будешь близко".
Это импонировало моим желаниям: мне хотелось больше ездить, больше видеть и больше знать. Но для страховки я ответил:
- Перед отъездом, как мне помнится, отец сказал: "Ничего проживем как-нибудь, ни один рыбак еще не умирал с голоду". Ты разве не веришь ему? Это он только храбрится. Мы уже раз выручали его из беды. Возможно, что и второй раз придется выручать. Ничего не поделаешь, такова наша сыновья обязанность.
*****
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2019/04/28/1107