Наконец выходит солнце.
Дома, улицы, сугробы, деревья без листьев, все заливает светом. Вокруг остается свет, как единственный материал из которого теперь сделано окружение. Вся реальность разом изменила форму существования. Оказывается, все может быть ярко, сильно и заполнено жизнью, которая проявляется в сверкании солнечных пятен. Поражает легкость, с которой произошло это изменение. Ты, как обычно, не был к этому готов, никто этого не обещал, никто не предупреждал. Теперь, этим изменением, окружение оставило тебя в новом, неизвестном месте, ну раз тебя окружает неизвестно что. В любой момент кем угодно ты можешь быть брошен, без всякого предупреждения. Тебя никто не предупреждал, а значит, не предупредят и в будущем. Глядя на залитые светом улицы еще вчера бывшие ущельями тьмы, понимаешь, что ничему нельзя верить, поскольку любое доверие может быть обмануто. Надеясь на что-то ты обманывал сам себя. Ничему вообще нельзя верить. Понимание любой вещи должно включать мысль о том, что любое толкование временно, а значит невозможно высказать никакое определенное суждение. Это и есть ветер весны, который лишил тебя всего. Все отобрано, кроме того, что прямо сейчас в руках, и оно, хотя бы в эту секунду верно, надежно и не обманет. Например, капля воды на сосульке через которую слепит солнце.
Появляется запах земли.
Запах земли, уже прочно забытый, появляется неожиданно. Так приходит напоминание о том, что ты хотел забыть. Ты хотел избавиться даже о памяти, как будто очиститься. Ты предпринял для этого какие-то усилия, как-то обосновал себе это. Вспоминать о прошлом было бесполезно, так как связь утрачена. Перебирать в памяти общее для вас тепло, какие-то обиды или дела совершенно незачем. Все закончилось и жалеть не о чем. Ты твердо знал, что этого уже никогда не будет, как будто кто-то невидимый это обещал. Ты же уже был уверен, что этого больше не будет. Теперь же кто-то пришел и напомнил о себе, разом разрушив все результаты твоих усилий и лишив иллюзии успешного побега. Ветер весны все поменял. Прошлое прямо тут, никуда не делось, и выглядит так, как будто ничего не кончалось. Снова все начинается с начала, как будто ничего до этого не было а все достижения ровным счетом ничего не значат. Запах земли восстанавливает памяти о силе лета поддерживающей жизнь, этой жизнью вытесняя отсюда само пространство, спокойно беря тебя как шахматную фигуру и ставя в самое начало.
Прохладный воздух, на улице знобит.
На улице влажно и холодно. Одно это разрывает контракт сознания с реальностью, отторгая тебя от окружения и забрасывая куда-то, создавая сильную иллюзию холода, похожего на тот, что охватывает при погружении в море. При помощи этой иллюзии ты оказываешься в другой жизни, и сразу потерян, заброшен и забыт на берегу океана. Ты выдернут из своего окружения и не можешь указать пальцем направление на прошлую жизнь. Связь потеряна, поэтому ты особым образом свободен. Никто тебя не схватит за руку. Это дает ощущение достигнутой свободы, как будто ты сбежал на море, и карнавал образов окружающий тебя стирает память. Но в действительности это лишь видимость, мираж, хотя и показавшийся ярко, и во всех деталях. Нет никакого реального перехода на ту сторону. Конечно же, ты никуда не перемещен, лишь возникло мимолетное убеждение в этом, словно кто-то тебя обманул. Но почему-то этот мираж свободы виден очень хорошо, так что на долю мгновения заставляет поверить в свою реальность. Эта ясность как яркий свет зачем-то лишает иллюзий. Остается лишь видимость перехода на ту сторону, как всего лишь часть от коровы, которую можно завернуть в бумагу и положить в карман. Такая часть это лишь малое утешение тому, кто таким образом ясно понимает, что никакой целой коровы у него нет.
Появляются лужи.
Весенние лужи, это не зимние лужицы. Весной все иначе. Это уже не таяние снега, это манифест, особая форма заявления. Сама структура пространства приобретает жидкую форму, такую, какой она не была до этого, являясь тебе твердой. Ты смотришь на это как на конформизм, отказ от собственного бытия и полное подчинение обстоятельствам, так как тебя снова оставляют, уходя куда-то дальше. Окружение приобретает такую форму, которую кто-то там требует, по какому-то там закону. Кто-то как-то заявляет об этом, хотя бы мандатом общего процесса потепления, который тебе, конечно, не предъявили. И ты всего лишь смотришь как все плавится, мерцает, становится плоским и прозрачным, способным отражать свет намного лучше и утекает куда-то. Смысл этой подвижности и конформности, в том, что делается шаг вперед, за границу, которую ты не можешь преодолеть, так как остаешься здесь, на высыхающей земле. Нельзя схватить кого-то за руку, и заставить прекратить процесс трансформации, так как здесь ты узнаешь, что от тебя ничего не зависит. Ты бессилен, а значит, не зная того, сам стал частью этой воды и глядя на лужи, заполнившие проталины в слежавшемся снеге наблюдаешь как бы сам себя, потерявшего всякое обличье и ставшего частью пейзажа.
Первый теплый день.
Однажды на улице становится тепло. Еще может лежать снег и сверкать лед, но на какое-то время днем будет тепло. Однажды все меняется, как будто не могло поменяться и раньше. Теперь предъявлен манифест того, что все может быть иначе, заявленный и утвержденный, а то что раньше все было не так, не твоего ума дела. Здесь ничего не является твоим делом. Но даже если это не твоего ума дело, это все равно заверенное заявление реальности другой возможности. Это первое достоверное доказательство, полученное тогда, когда уже не остается какой-то надежды. Ты уже это начал считать мифом, разуверился и отчаялся. Но теперь получен след достоверный настолько, что уже можно не сомневаться. Сомнение запирало тебя в камере печали и тоски и лишало надежды, теперь это не так. Появление такого признака оживляет, восстанавливая силы и возвращая к жизни, подтверждая хотя бы умозрительную конструкцию. Это похоже на голос который тебе ответил там, где уже не ожидалось никакого ответа, так как была полная уверенность, что тебя окружает пустыня. Теперь ты услышал голос, значит, здесь кто-то есть.
Снег исчезает.
Снег тает, открывается земля. Снег покидает эти места, тот, кто уходит, забирает даже последнее, не желая оставлять здесь ничего. В каком-то смысле это место покинуто и проклято тем, кто так тщательно очищает свои следы, чтобы не оставить после себя даже мусор. Он что-то знает. Это признак ненависти. Это переселение того, кто здесь больше ничего не ждет и принял окончательное решение, и нельзя заставить его остаться. В сознании того, кто уходит таким образом есть стена, за которую не продолжаются никакие связи из его души туда, где казалось, находится большая часть его жизни, он оставляет это место не рассчитывая вернуться. Для него все законченное и он целиком обращен в новую часть, которая будет проходить где-то еще. Уходящий таким образом счастлив своим освобождением, и никак не занимается полянами на которых видна прошлогодняя трава, которые покрыты лужами и залиты светом. Тому, кто остается здесь приходится лишь гадать о таком решении. Тот, кто остался, брошен без объяснения, и без возможности расследовать ситуацию. Как всегда.
Днем становится тепло.
На улице можно оставаться долго. Улица тебя принимает, раскрывая навстречу тебе объятия. Она словно знает, что откуда-то ты будешь изгнан и тебе надо дать место. Тебя уже ждут, и готовы подвинуться, чтобы дать тебе место за столом. Тебя туда либо звали, либо просто ожидают, что ты окажешься там так или иначе, по той или иной причине. Вероятно, оттуда твое положение лучше видно, они знают как все на самом деле, но ответа, конечно же, как вежливые, не дадут. Рядом ждет новый дом, новая вселенная, открытая для изучения и заселения, как объятья, готовые принять падающего, приласкать, утешить, дать место тому, кому идти некуда. Но поскольку такому путешественнику пришлось покинуть прежнее место, когда делаешь шаг, теперь все равно уже знаешь, что рано или поздно это живое существо все равно уползет куда-то, забрав даже мусор. Теперь ясно, что это свойственно всему живому, хотя бы из способности меняться. Поэтому однажды об этом останутся только следы в памяти. Но сейчас оно здесь и ты ощущаешь его теплое дыхание которое проявляется в том, что ветки кустов потяжелели и покрылись почками.
Появляются почки на деревьях.
На ветках набухают почки. Почки отличаются по цвету от веток, обычно они или темнее, или красные. Ветки наливаются цветом и кончики ветвей образуют корону, похожую на внешнюю оболочку дерева. Это отражение, призрак, проекция дерева в другой мир, в область памяти или в области лучших представлений о себе. Мечта объекта. Можно это же описать иначе, как прообраз, прототип объекта, который находится очень далеко и отражается здесь чем-то другим, лишь отдаленным похожим на прототип. Такой нежный светящийся ореол напоминающий дерево, это лишь мимолетная память о том недоступном и далеком месте, где находится этот идеал. Эта память и проявлена образом-призраком, и поскольку видение предстает во всей красе, и не дает отвернуться, это вызывает особо сильную боль, не давая шанса. Гость из лучшего мира, оказывается, не был искажением реальности в результате наложений множества снов, а вполне осязаем, и зачем-то находится здесь столько, чтобы у тебя уже не осталось шансов на то, чтобы себя обманывать или как-то утешать. Особенно это заметно при появлении первых листочков.
Появляются первые листочки.
На молодых деревьях появляются листья. Они яркие, маслянистые, и вспыхивают искрами когда на них падает луч света, как будто загораются и вообще принадлежат другому миру, а ты видишь лишь проекцию того, что не понимаешь. Листочки оживают в огненном танце, удаляясь от наблюдателя в сферу какой-то своей, недоступной тебе жизни. Ты остаешься здесь, с этой стороны, и кто и за что тебя здесь оставил остается без объяснения. Возникающие там и сям вспышки проявляют карнавал который тебя не удивляет и не пугает. Вообще наличие другой жизни должно было испугать. В таком отсутствии испуга проявляется некоторая обреченность. Хотя молодые деревья выделяются на фоне остального еще серого леса, но это выделение лишь подчеркивает то, что молодые деревья ведут свою жизнь не ожидая ничего от окружения, и от тебя тоже, даже не занимаясь тем, живо окружение или нет, как будто земля представляет пустыню. Тем самым они уходят не оглядываясь и не прося помощи. Это разрыв связи с окружением.
Тени в лесу.
Лес пока прозрачный, и освещенный сильным солнцем прорезан тенями деревьев. Пространство раздроблено и умножено, что подтверждается яркими пятнами остающимися на сетчатке когда закрываешь глаза. Все разбито на небольшие отделенные линиями теней яркие области, как будто каждое пятно по отдельности ведет свою жизнь. Но кажущийся хаос такого построения неожиданно согласуется сам с собой, и действует ансамблем. Удивительная согласованность проявляет наличие возможности понимания в рамках тихой жизни под прямым светом, и даже созданной этим светом. Замусоренность освобожденного от снега леса неожиданно превращается в карнавал согласованных образов, идущий куда в своем измерении, в тот праздник, который ты наблюдаешь со стороны, как житель не имеющий приглашения на лайнер проходящий мимо. В любом случае эта согласованность возможна, но зачем тебе такое знание, не ясно. Само знание об этом остается доказательством, которое не ясно кому предъявить.
В парк тени заметны лучше чем деревья.
При прогулке в парке или в лесу все детали пейзажа подобраны так, что ясно ощущается ожидание полного преображения. К этому преображению лес уже подготовлен, а пока представляет прозрачный остов, полный прошлогодней травы, упавших веток и луж на полянах, то есть заготовку, уже расчерченную разметкой теней. Ожидается что-то новое, то, что сметет все существовавшее ранее со сцены, и тем самым, заранее, уничтожает его ценность. Если между вами было какое-то тепло, оно уже лишено значения. То, что сейчас является ценным, что в глубине души является основой, вызывая тоску любви и выводя галерею дорогих образов будет навсегда забыто, и этим ожиданием преображения уже сейчас уничтожено. Сейчас твой последний ужин с другом, с которым придется расстаться, так как его никто не звал продолжить путь с тобой. Это своего рода отказ от красоты, которая дальше за тобой не последует.
Солнечный свет.
Свет заполняет улицу, как будто это резервуар. Как будто можно вот так взять, и сюда что-то налить. Улицу заливает светом словно водой, по самое горлышко, так что возникает ощущение наводнения, когда ты вытесняешься из пространства и сохраняешься только, если превратился, например, в рыбу. Тебя изгнали даже из собственного тела, заставив принять другую форму. Теперь ты неизвестно кто неизвестно где. А здесь, на месте которое ты по привычке считал своим, что-то совсем не то что должно быть. Ты ожидал вот это, и даже был уверен, что будет так, а на самом деле этого нет. Света налито до верха и лишнее выплескивается, не имея возможности поместиться, ища эту возможность где-то еще, в другом месте, за горизонтом. А твой мозг преобразует то что видит в котел кипящий на плите, для какого-то обеда. Я возле такого котла могу испытывать только тихую радость, как радость мыши от тепла печи под полом, то есть, радость того, кого не пригласили, скорее, забыли выгнать. Радость того, кто стоит с краю, и может поймать то, что ему не предназначалось, то, что упало. Я чужой, одет неподобающим образом. Любой, кто посмотрит на меня поймет, что у меня нет права, и мне место где-то там, за горизонтом.