КОГДА НА НЕБЕ НЕТ ЗВЁЗД
Первая часть
Первая глава
Мир
Первая городская больница.
Второй этаж.
Я в просторном кабинете.
На синих стенах с серыми полосками не висит ни одной картины. Мне всегда казалось это странным.
Мой лечащий врач, а по совместительству, главврач больницы... а еще мэр города и любовник моей мамы, говорит что то вроде: - Бла бла бла. – Это означает, что я его не слушаю. Не из-за какого-то там неуважения или протеста, или обиды. Все намного проще, я не любитель слушать одно и тоже на протяжении нескольких лет.
Спокойными, хищными глазами он смотрит то в мою папку, то на правый край своего стола. Я же смотрю на его руки, точнее на ногти, которые уже очень долгое время не дают мне покоя. Дело в том, что ногти его правой руки всегда идеально чистые, ровные, подпиленные. А ногти левой руки – острые и запачканы чем-то коричневым, или даже... не хочу думать об этом. И он будто специально не чистит их, дабы я смотрел и ломал голову; гадал, что он все-таки этой рукой делает. Все это выглядит действительно пугающим. Словно мэр красуется ногтями, как единственным доказательством своей истинной натуры. И да, не считая меня, это доказательство все игнорируют. А, если все игнорирую, почему я должен спрашивать его об этом? Почему я должен быть тем самым, кто «спросит»?
Мэр сомкнул ладони в кулак и глубоко вздохнул. Это обычно происходит в конце его монологов, когда нужно подвести итог или что то вроде.
- В последнее время точно не происходило ничего необычного? – спросил он.
- Нет. – отвечаю я. - Абсолютно.
- Хорошо. Тогда на сегодня все.
- До свидания.
- Пока. Очень надеюсь, что в следующий раз, ты действительно будешь меня слушать, а не делать вид.
Я на улице. На остановке. Переминаюсь с ноги на ногу, рассуждая о том, почему наш город называется «Аквариум». Я понимаю, со всех сторон окружают реки, и на карте мы выглядим, как огромный прямоугольник; «Аквариум» звучит вполне к месту и даже поэтично. Но почему не назвать, «Водная гладь», например? Или «Речной берег»? Может, это глуповато (хоть, я и слышал названия на много глупее), но в «Водной глади» хотя бы не проскальзывает никакой замкнутости и обреченности, в отличии от Аквариума. Впрочем, может когда дело дошло до названия, у основателей города на то и был расчет.
Кругом снег и люди. Посвистывает морозный ветер. Мои голову и плечи облепило мокрыми хлопьями. Я стряхнул их, и спрятал руки обратно в карманы. Так холодно мне никогда не было. Надеюсь, это не войдёт у погоды в привычку. Я мысленно призываю автобус, как будто от этого он приедет быстрее... Неподалеку от меня, вместе с подругой (или знакомой) стоит тетка. Хотел бы сказать, что она типичная представительница города, для большей драматичности, но нет. Такие, как она, мне встречаются редко. По крайней мере, раньше встречались редко... В общем, она пялится на меня. Это раздражает. Возможно, если бы она этого не делала, я бы не называл ее теткой. Да и вообще, не обратил никакого внимания на ее внешность. У нее широкие ноздри и острый подбородок. Волосы спрятаны под шапкой. Губы толстые, как две сосиски и накрашены самым отвратительным цветом в мире. Без зазрения совести скажу, что она уродливая, хоть знаю как минимум двух людей, которые со мной бы не согласились. Так вот, уродливая тетка пялится на меня и параллельно болтает со своей подругой. Лица подруги не разглядеть: огромная шапка скрывает всю верхнюю часть головы, а шарф намотанный по самый нос, всю нижнюю. Только и видно, что ее бледно зеленые глаза.
Пялюсь в отместку на уродливую. Теперь она смотрит на меня не любопытным взглядом, а злобным, с не скрываемым возмущением.
- На что вылупился? – спрашивает она.
Глупый вопрос. Очевидно же, что я вылупился на нее.
- Ненормальный. – фыркнула тетка. И добавила, повернувшись к своей подруге. – Терпеть не могу крылатых.
Стоит ли говорить, что ее лицо я тоже с трудом переношу, но мне ведь достаточно просто отвернуться?
Вряд-ли.
Ее подруга сказала: - Знаешь, когда это на показ выставлено, словно все обязаны смотреть – это не правильно. Пусть делают, что хотят, только в своих квартирах. А так, я против них ничего не имею. Они же, в конце концов, не виноваты. Они такими родились.
Подруга уродливой снисходительно а скорее жалостливо смотрит на меня, как на побитого котенка. Наверное, считает себя хорошим человеком, понятия не имея, что мне сейчас очень сильно хочется плюнуть ей в лицо, только бы изменить это мерзкое выражение.
Я злюсь. А потом вспоминаю, что мне плевать.
Автобуса все нет. И приедет он, наверное, еще очень не скоро. Если вообще вспомнит о существовании этой остановки. Я представил, что здесь стоим мы с Авророй. Просто стоим вместе, делимся, смеясь, историями из детства, вспоминаем какими мы были. На ней надето зеленое пальто и фиолетовая шапка, из-под которой выбиваются и развиваются на ветру кудрявые прядки длинных волос. Я пью горячий чай, а она ест шоколадное мороженное – хочет заболеть этой зимой, чтобы я перестал называть ее неуязвимой. Мы передохнули от воспоминаний, помолчав пару минут и стали рассуждать, куда пойдём сегодня вечером. Я, прильнув подбородком к ее плечу, предлагаю потанцевать. Она смеется, напоминая что я ужасно танцую. Я не стал говорить, что мы танцуем одинаково. Вместо этого, отобрал у Авроры мороженное и выкинул в урну. Аврора в отместку замахивается в меня снежком. Я увернулся. Снежок попадает в мужчину, что сидит на скамье, позади нас. Мы, не придумав ничего лучше, убегаем с остановки.
Как раз, к концу моей фантазии, приехал автобус. Люблю такие совпадения.
Я вышел у стадиона - место, где в любое время суток до ужаса шумно и оживленно. Все меньше безразличных взглядов. Все больше недоумевающих. А стоило всего-то надеть зимний пуховик, вместо пальто, которых, кстати говоря, у меня много. Двадцать три, если точнее. Такие длинные, с вкладкой и стягивающими ремешками на внутренней части спины, чтобы крылья не выпирали, и вообще никак не проглядывались. В основном черные и серые. Еще есть парочка зеленых, для каких-нибудь особенных случаев.
В данный момент я не ношу пальто не из-за каких-то принципов. Это бы означало, что мне не все равно. Я не ношу плащ потому, что на улице зима, не в обычном своем легоньком воплощении, как вчера или позавчера, а очень холодная, морозящая до костей, самая настоящая зима. Хорошо одно, синоптики обещали, что уже завтра температура нормализуется. В такую погоду, как по мне, идеальная верхняя одежда – это пуховик. Но тот единственный, что есть у меня, оказался мал, да и стягивающих ремешков в нем нет. Я прорезал на спине дырки, и выправил крылья. Выглядит не очень, зато молния застегнулась.
- Мам, смотри. – Услышал я за спиной тонкий, детский голос. За ним последовало шиканье. А потом молодая мама с маленькой дочкой, обогнали меня быстрым шагом, и скрылись за железной дверью продуктового магазина.
Из-за дырок спину продувает. Завтра пойду на улицу в пальто. А, за одно, признаю свою идею с пуховиком идиотской. Встану перед зеркалом и с уверенным взглядом скажу: Да, это было глупо. Но не расстраивайся. В конце концов, ты – псих. Чем еще заниматься психам, как не рождать идиотские идеи?
Я захожу в маленький, обшарпанный магазинчик. Здесь всего пять стеллажей. В основном с шоколадками и чипсами. Под потолком моргает серая от комьев пыли, лампа. Охрипшее радио передает оживленную беседу ведущего с каким-то доктором (наверное, доктором): « - Согласитесь, – говорит ведущий. - За последние пару десятков лет, общее число психически больных в нашем городе сильно выросло, и с каждым годом становится больше.
- Кем бы ни были ваши статистики, их следует уволить. – отвечает доктор. – Они сильно преувеличивают.
- А психиатрические больницы? Их число тоже растет. Некоторые даже считают, что подобных учреждений скоро станет больше, чем школ или детских садов.
- Хах, уверяю вас, сколько бы мы не строили психиатрических лечебниц, образованию детей это никаким образом не повредит.
- Да, но...»
Я подхожу к прилавку. От седого продавца, в голубой, мешковатой рубашке пахнет кофе. Я сказал, что мне нужны сигареты.
- «Ястреб» или «Филин»?
- «Филин». Две пачки.
Я расстегиваю пуховик. Запускаю руку во внутренний карман. Денег там нет, только волшебная справка. Наверное, оставил кошелек в пальто, или на тумбочке. Надеюсь, мелочи хватит.
Я высыпаю на стойку всю мелочь, что у меня есть, и начинаю высчитывать. Десять, двадцать, тридцать...
Радио продолжает вещание: «- И последнее... Простите. Уж очень часто мы об этом слышали. – говорит ведущий. Похоже, что он сдерживает смех. - Можете поклясться, здесь, в прямом эфире, что все это не инопланетное вторжение.
- Хах. Клянусь, это не инопланетное вторжение. Хотя теория интересная... Мне, правда, больше нравится другая. Про какой-то искусственно выведенный вирус... Якобы мэр травит собственный город газом, сводящим с ума. Чтобы людей было проще контролировать. Клянусь, это не более, чем выдумки обывателей. И будь я студентом первокурсником, с удовольствием бы в них верил»
Я наскреб на одну пачку. Считаю дальше.
«- Спасибо за увлекательную беседу. – сказал ведущий.
- Вам спасибо. Зовите еще.
- Это был...»
Я досчитал до нужной суммы и убрал оставшуюся мелочь в карман. Продавец отдал мне сигареты. Потом сгреб деньги в ладошку и принялся раскидывать по ячейкам кассы. Я продолжаю стоять у прилавка, хочу дослушать ведущего.
«- Что ж. На самом деле существуют десятки теорий. Инопланетяне, правительство, эксперименты. Чего стоит та история с тестами на П.И.Э.С (психическое и эмоциональное состояние)»
Старик вопросительно на меня смотрит.
- Тепло у вас здесь. – говорю я.
Ведущий продолжает: «- ... Знаете, мой хороший друг сказал мне, что люди не изменились. Просто теперь, чтобы значиться психически нездоровым, много причин не требуется. Такое время»
- Можете погреться. – Старик добродушно смотрит на меня. – В коморке много места. Есть кофе и крекеры.
- Нет, спасибо, я...
«- А наша передача подошла к концу»
- Я тороплюсь. До свидания.
Иду через парк. Кругом голые деревья, неработающие фонтаны и пустые лавочки. Зимой, здесь, почти что безлюдно. Не будь так холодно, я шел бы на много медленнее, или, даже посидел бы на лавке.
Спроси кто-нибудь, за какие заслуги меня считают психом, я бы без лишних раздумий, ответил, что все из-за Второго. Да, сваливать на него вину, одно из моих любимых занятий.
«Второй я» появился спустя пару недель, после нашего с Авророй «происшествия». Говорит, это я его создал. Знать бы еще, зачем. Может, от скуки?
Внешне он от меня никак не отличается. Лицо, одежда, все тоже самое. Разве что, он может летать. Если бы он использовал это, что б покинуть мою голову... а так, по мне его умение летать бессмысленно. Нет, я не ненавижу Второго. Иногда мне нравится с ним что-то обсуждать, даже спрашивать его мнение. Мне так же нравится, что Второй не пытается занять мое тело. Одно время меня часто посещали такие опасения; насмотрелся фильмов. Потому вынудил Второго поклясться никогда подобного не делать. Здорово, что даже какая-то воспаленная часть моего мозга держит свое слово. Главным образом мне не нравится, что у меня вообще есть второй я; само его существование; а еще, что он всегда рядом, когда со мной происходят странные вещи.
Например, однажды, мы с мамой неделю жили в отеле, когда наш дом избавляли от плесени. И там, в холе отеля я познакомился с девушкой. Мы разговорились. Мне было шестнадцать, ей, наверное также, хотя выглядела она старше. Длинная шея. Неестественно черные волосы до плеч. Голубые глаза, спрятанные за очками в красивой, золотой оправе. Я спросил, есть ли у нее мечта. «Мечтаю набить татуировку на руке, с каким-нибудь победным символом» ответила она. Я не скрыл своего разочарования и сказал, что это дурацкая мечта, и что любой дурак может набить себе татуировку. И дополнил свою речь фразой: – С тем же успехом, ты бы могла мечтать купить себе новое платье или что-то типа того. И вообще, если так хочется, то набей уже, и придумай мечту поинтереснее. Она ничего не ответила, просто ушла в свой номер. Через несколько дней я узнал, что у нее рак. Потом я потревожил многих людей, чтобы найти ее и извиниться. А, когда дошло до дела, она моих извинений не приняла. Не помню, что именно сказала та девушка, но после ее слов, я сильно разозлился на себя а, если точнее, был в ярости. Разбил все стеклянные полки в номере и выкинул из окна всю свою одежду, в том числе и ту, что была на мне. Когда мама вернулась номер, я валялся на полу и плакал. А Второй смотрел на все это, сидя на окне, и с умным видом говорил, что после такого, из отеля я поеду прямиком в больницу, а не домой. Так и получилось.
Уже в двух шагах от выхода из парка, я поскользнулся и упал. Трое парней, проходивших мимо, помогли мне встать. После, двое прижали меня к кирпичной ограде, а третий достал нож и отрезал несколько перьев. Они немного посмеялись и ушли.
Я перешел дорогу, свернул за полу разорившийся торговый центр и, наконец, добрался до бара. Весь смысл в этом – я шел в бар. Тут поблизости больше и нет ничего интересного. Пять жилых домов, а за ними целых два района, состоящих из одних только фабрик и заводов. Все, что есть в этом городе, он делает сам...
Но вернемся к бару. Это маленькое двухэтажное здание. Неприметные, серые стены. Ставни на окнах. Даже таблички нет, вместо нее наклейка на двери «НЕНОРБАР». Не сложно догадаться, что тут проводят время только такие как я.
Я сел за свой любимый столик под номером десять, напротив маленькой сцены. Вот вот придет группа, сыграет что-нибудь новенькое. Над барной стойкой висит телевизор, показывает новости. С каких пор здесь смотрят новости? Высокая, широкоплечая женщина в строгом синем костюме, нахмурив густые брови, говорит твердым, внушающим доверие голосом: «– ... Полиция уже начала расследование. Если вы владеете какой-нибудь информацией, немедленно сообщите по телефону, что вы видите на экране»
Народ в баре повернул головы в мою сторону, задержали взгляд на секунду и вернулись к своим делам.
Ко мне подошел бармен, по имени Марк. Я сказал: - Мне пиво.
- Я знаю. – Он придвинул стул и сел рядом со мной.
- Почему все на меня так посмотрели?
- Вчера ночью, в центре, человек десять видели крылатого. Летящего. Я хотел спросить...
- Они думают, это я? Ты тоже? Бред, ведь.
- Ага... Я по поводу нашего недавнего разговора.
- Я, вроде бы жирно намекнул, что не буду принимать участия. Тебе то зачем это надо? Не отвечай.
Марк, будто не слыша моих слов, провел рукой по воздуху, указывая на посетителей и спросил: - Видишь их?
- Да, вижу.
- Знаешь, кто они?
- Люди. Если я ничего не путаю.
- Они войны. – сказал Марк.
Я покосился на бармена и моего лучше друга, по совместительству. Он, пытаясь предотвратить мой смех, продолжает говорить: – Самые настоящие войны... - Теперь мы оба смотрим на полу-дремлющих, завсегдатаев бара. - То, что ты наблюдаешь сейчас это временное состояние. Их нужно подтолкнуть, понимаешь? Всего один толчок ... Ты бы видел нас неделю назад...
- Что, отчитывали грубых продавцов?
- Помнишь Герону?
- Смутно. Да.
- Продавец выгнал её из магазина.
- За что?
- Если вкратце, смущала покупателей.
- Ну, и что вы сделали?
- Пришли в магазин всей толпой. Потребовали извинений.
- Изящно.
- Дело же не в компенсации или расправе. Главное показать, что за каждым отдельным, с виду слабым человеком, может стоять еще человек тридцать.
- Ясно... И почему я должен становиться частью этого всего?
- Потому что ты мой друг. И у тебя много свободного времени.
- Ты отменишь бесплатную выпивку, если откажусь?
- Нет.
- Тогда я пасс.
Марк, если и разочаровался во мне, то виду не подал.
- Странно, что именно ты решил все это организовать. – сказал я. – Я помню, каким ты был раньше...
- Люди меняются. В большинстве случаев.
- Что заставило измениться тебя?
- Наш город. Хах, тем, что он, как раз, не меняется. Мне кажется, надо ему помочь.
- Значит, грубыми продавцами дело не ограничится? – Шутливо спросил я и, состроив недоверчивую гримасу, добавил. - Может, ты и мэра планируешь сместить?
- Все возможно. – Подмигнул Марк левым глазом; затем, смущенно улыбнувшись, произнес: - По-моему, мэр неплохо справляется со своими обязанностями. Взять хотя бы отмену закона П. К. Р.
- Что это?
- Закон о первом крылатом ребенке. Если у мужчины и женщины рождается крылатый первенец, больше этим людям детей заводить было нельзя.
- Что, если первенец без крыльев, а второй ребенок с ними, третьего заводить можно?
- Да.
- Я не совсем понимаю.
- Я тоже. Наверное, какой-то смысл в этом был, не знаю... В общем, мэр отменил П. К. Р., и для многих стал героем.
- Понял. Он тебе нравится.
- Кому он может не нравиться? – Шутя спросил Марк.
- Ну да... - пробубнил я, потирая нос. - Сколько он уже на своем посту?
- Почти двадцать лет.
- Так долго... Почти всю мою жизнь.
- И будет еще столько же. В Аквариуме нет временных рамок на этот счет. Как в Лиловой роще, например.
Марк привстал.
- Я принесу тебе пиво. – произнес он.
- Спасибо. Кстати... - Я достал две пачки «Филина» и протянул бармену. – Держи.
Марк улыбнулся: - Спасибо, Мир.
Он ушел к барной стойке и, примерно через три минуты вернулся с большой кружкой пива.
На сцену вышла группа из шести человек. Они колдовали над своими гитарами, синтезатором и ударной установкой (если я правильно назвал эту штуку с барабанами и тарелками), настраивали микрофоны, переговаривали между собой, наверное, еще что-то делали, я не видел – отвлекся на свое отражение в кружке.
Мне понравилось, что солист ничуть не отличался от остальных участников группы, как то обычно бывает. Ни дурацкой шляпы, ни подкрашенных глаз. Они все вышли на сцену в обычной одежде, (в которой ходил я, Марк, и Кларсон – мой хороший знакомый, что сидит в самом дальнем углу и злобно таращится на всех) Только вид у участников группы был отрешенный, как и полагается всем музыкантам. Буд-то эти ребята существуют вне времени и пространства и, когда кончатся песни, просто растворятся в воздухе.
Второй я занял свободный стул, за моим столиком. В его руке так же появилась кружка с пивом. Он следит за сценой, ничего не говорит. Зачем пришел сюда, непонятно. Не хочу думать сейчас ни о нем, ни о ком-либо другом... А тем временем, тишина заполнила бар, вытеснив шум гомон. Один из музыкантов приложил пальцы к клавишам синтезатора. Мне уже нравится эта песня.
Я чувствую, как погружаюсь в транс, а значит, ребята на сцене все делают правильно. Музыка, словно река, что заканчивается водопадом, сначала медленно течет, щекоча уши, после, тревожно ускоряется, заставив все мое тело напрячься. Меня переполняют страх и любопытство. Музыканты все громче и громче играют одну мелодию, постепенной дополняя ее другими инструментами, а их лидер терпеливо ждет, тяжело выдыхая им в такт. И вот, когда громкость дошла до своего пика, солист запел. Музыка, в купе с его хрипловатым, голосом, завораживает. Она подхватывает меня и все во мне, что отвечает за любовь к прекрасному, и уносит далеко далеко, в место, где нет ни хорошего ни плохого, где нет ничего живого и ничего мертвого, туда, где нет ни одного цвета, или все они перемешались - во тьму, в самое ее ядро.
Я не верю, что все люди в мире подключены к какому-то одному мыслительному проводу, если можно так выразиться. Хочется думать, что о каких-то вещах размышляю лишь я один. Но сейчас... Эти слова, этот голос. Я уверен, солист знает меня, понимает. Он написал эту песню специально для меня, предвидя, что я зайду в этот бар... Музыка играет, солист поет. Руки пробила дрожь, тело обмякло. И, вдруг... мне захотелось плакать, кричать, бить кулаками о стол, умереть, убить солиста, разнести бар к чертовой матери под эту песню. Другой я прочитал мою последнюю мысль. Сквозь мыльный барьер своего воображаемого полета по темноте, я увидел, как Второй создал десяток своих копий (его любимый фокус). Вместе они отодвигают кружки, встают со своих мест и абсолютно обезумев, начинают крушить все на своем пути. Других посетителей словно и не было. Я переворачивают столы, ломают стулья о пол, кидают кружки в стены, в барную стойку... отрывают обои, выцарапывают штукатурку со стен... По всюду стекло, пахнет пивом.
Повсюду стекло, пахнет пивом.
Я вышел их транса. Песня закончилась. Бар цел и невредим. Посетители на месте. Мои штаны залиты пивом, на столе осколки кружки и моя рука в них. Из порезов сочится... Меня рвет.