С каких-то пор, любезные друзья, вошел у нас в моду процесс замены слова русской речи подобием "винегрета" языковых ее форм.
Как вы, наверное, поймете, все это делается, как мне кажется, из явной не «любви» к русской словесности. Честно скажу, пытаюсь иногда и я ее «обидеть».
Впрочем, не будем мы кого-то за эту вольность осуждать, это - их выбор.
Ведь, вложив должный смысл в слово иное, перекроив его на свой лад, "цепляя" к нему иностранное слово, в русском звучании, рекламу солидную можно себе создать.
Автор приведет к примеру слово "нетворкинг".
Что слышим мы в нем, читатель?
Иной, подумает, что нельзя отворять (открывать) ворота, двери.
Другой же поймёт, здесь, что нельзя отворачиваться, заслоняться.
А третий, знакомый с речью заморской, английской, поймёт, что значение слова - безделье.
Ведь так?
А видим мы что в этом "салатном" слове ?
Я, лично, вижу стремление автора ухватить "быка за рога", мотивируя вас не на "безделье", а на работу вашего ума.
Попробую и я заинтересовать вас, друзья, незамысловатым словом "нетфишинг", только вот иметь мы здесь будем дело как с английской речью, так и с немецким языком.
Заранее оговорюсь я, что мой фишинг - далеко не вид электронного мошенничества.
Какой закладывал я смысл в это "слово-винегрет"?
Короче говоря, вспоминать мы будем не процесс рыбной ловли, а его подобие.
Итак, приглашаю вас я, читатель, вместе со мной на этот "фишинг", который "нет", в шестидесятые года прошлого столетия, в Приморье.
Было тогда мне лет одиннадцать, когда сердобольный сосед наш дядя Володя, взял меня с собой на ночную рыбалку, как он ее называл.
Сейчас, смотря "со своей колокольни", процесс тот называть рыбалкой я вовсе не берусь: ловить пытались мы рыбку с другом нашей семьи сетями, во время осеннего нереста, на Тадуша-реке.
Процесс сборов наш на ночной вояж был недолог: загрузили мы с дядюшкой Володей скарб не хитрый свой в его трехколесный мотоцикл, и - в путь, по приморским грейдерам к таежной речке.
Перед закатом, в лучах осеннего солнца, по едва различимой в зарослях папоротника лесной дороге, вышли мы на нужный перекат реки, где и разбили свой ночной лагерь.
Пока мы ехали к месту рыбной ловли, не переставал я восхищаться красотами приморской осенней тайги.
Вот кедры вековые кивают мне приветливо и величаво своими кронами, в россыпях чудесных шишек.
Лианы приморского леса, лимонник, дикий виноград, подлесок, цветами радуги горят.
Волчья ягода розово-красным цветом напоминает икру лососевых рыб.
Помню я одно время, когда ловили удочкой на реке мы, мальчишки, ленка, кумжу, форель, пеструшку-форель на икру красную лососевую, с завершением ее запаса, для наживки на крючок мы брали уже Волчью ягоду, которую хищник принимал за аналог живой.
Папоротника листья, листья ландыша уже горели цветами солнышка осколков. В "розетках" ландыша висели редкие кисточки рубиновых его ягод-глазков.
Лист уже начал постепенно опадать, за собой оставляя почки, на худеньких ветках засыпающих деревьев.
В помине уже не было надоедливых мух, гнуса.
Природа, казалось, уже спать начинала.
И эта пора засыпания мира растительности словно толчком пробуждала всплеск зарождения новой жизни для рыб лососевых.
Из моря-океана, наплывами, косяками, пошла «лососевая пора».
Причём, в какой-то период времени «идёт» ход, движение, кеты, чавычи, затем - симы, горбуши. Все, очевидно, зависит от времени года, температуры воды в море, главное - температуры воды в речках и от созревания икры и молок у производителей лососевых.
В тот первый раз выезда моего на ход осенний лосося не довелось мне, читатель любопытный, увидеть, как происходит нерест сей сказочной рыбки, в ходе которой она, в попытках продолжить свой род, погибнет, став пищей животных, птиц, растений и самой матери ее, реки.
Немного отступлю я от повествования, чтоб рассказать вам, до чего же бывает любопытен «нерестовый ход».
Совсем недавно, тому не больше четырех лет, в речках чистых Приморья видел я сей дивный процесс.
Речка весьма не большая, вблизи самого поселка, изобилует большим количеством перекатов, позади обширных затонов – ям, на одном из которых, у автомобильного моста через эту реку, я наблюдал нерест дальневосточного лосося.
Сейчас не берусь я утверждать, что это была кета или чавыча, но по размеру, явно, это была не горбуша и не сима.
Что привлекло меня в речке у того моста?
Череда машин на обочине, толпа небольшая зевак-автолюбителей, которые склонились в немом восхищении над перилами моста, заставили и меня припарковаться, от них невдалеке.
Вышел я из машины и, не спеша, спустился (тихо-тихо) к самой воде, в стремлении не испугать властелинов реки, в борьбе их с вечностью за продолжение своего рода.
Но как я ни старался, неосторожный шелест гальки под моими ногами, смутив меня, донес до моего слуха пару не приятных для меня фраз раздраженных зевак, сопровождаемых соответствующими им жестами.
Отошел я от воды назад шагов на пять и стал в нетерпении наблюдать за хрустальной водой, в водоворотах брызг и радуги чудесной.
Минуты через две из изумруда зелени ключевой воды появились тени, как мне показалось, гигантских рыб, которые своим телом, как бы в конвульсиях, стали в прибрежной гальке реки сооружать импровизированные гнезда для будущих своих детей.
Сделав четыре-пять заходов на свой «аэродром», добившись диаметра лунок до полутора метров, они, приглашая, видимо, самок, скрылись в прозрачной глубине.
Секунд через пятнадцать-двадцать появилась первая самочка-разведчица, размером их уже поменьше, но круглее, которая «на бреющем полете» прошла над площадками всех «аэродромов». Сделала она три или четыре «облета» и скрылась в глубине водоворотов.
Минуты через полторы-две уже небольшая стайка самок стремглав заняла площадки и, ну, творить чудеса рождения икринок, агонизируя своим телом, в ударах по каменистому гнезду.
Подергаются они своим уже израненным телом секунд пятнадцать-двадцать, пустив фонтан икринок (из которых, кстати, большинство унесено было рекой), отступят в глубину, приглашая будущих папаш.
Тех доло ждать не приходится: вот уже могучие рыбины и поливают соком жизни из своих запасов оставшиеся икринки.
Идет повторение процесса.
Наблюдал я за действом в течение часа, удивляясь, насколько сильна еще рыба, прошедшая по перекатам, мелководью реки, преодолев лесные в воде завалы, свыше шестидесяти километров от устья реки.
Теперь-то я уже знаю, что самец, чтоб сохранить потомство, снабдить икринки кислородом, будет стоять бессменным стражем у подобных «аэродромов».
Не стал, конечно, я дожидаться, когда самцы начнут гонять других рыб, в попытках их поживиться молочной икрой. Продолжил я свой путь.
Продолжу я рассказ о ночном "нетфишинге".
Почти уже в кромешной темноте, под каплями осеннего дождя, вбил дядя Володя на перекате десяток кольев из стальной арматуры, высотой до полутора метров, накинув на них полотно не ряженой сети, без поплавков.
Нам оставалось только ждать у костра, когда пойдет лосось.
До четырех часов (ночи) не слышно было ни одного всплеска в районе сетей, не шел лосось.
Уже перед рассветом, когда стали постепенно тухнуть звезды и на траву легла предрассветная роса, стали слышны нам звуки ударов чего-то в воде, в районе сети.
Дядя Володя меня к воде не подпустил, оставив у костра.
Через какое-то время, он, чертыхаясь, прибежал к биваку, разыскивать стал в рюкзаке нож.
На мой вопрос, какая попалась рыба, он многозначительно улыбнулся, приложив палец к губам своего рта. «Жди! Всему свое время!» - исчез он в брызгах рассвета.
Рассвело. Я у костра жду победителя речных боев.
Пришел, наконец, дядя Володя, забрал четыре мешка для рыбы, вернувшись к реке.
Часа через полтора, принес он те мешки, наполненные, как мне показалось, явно не рыбой.
Собрали мы свой скарб, загрузили добычу в транспорт и к двенадцати часам дня были уже дома.
Когда зашли мы с дядей Володей в дом, отдал он моей матери один мешок с добычей «нетфишинга», филейную часть лесной лани, а может, и косули, приложив при этом палец к своим губам.
Вот вам, читатель, и «нетфишинг», во всей его «красе».