ИСТОРИЯ НАТАЛЬИ МЕЛЛЕР
Глава 1. СЕМЬЯ И ДЕТСТВО.
Ребенка милого рожденье
Приветствует мой запоздалый стих.
Да будет с ним благословенье
Всех ангелов небесных и земных!
М.Ю. Лермонтов
Наталья Петровна Меллер родилась 21 сентября 1936 года в обычной советской семье полурабочего – полуслужилого происхождения. Национальные корни ее были смешан-ными, от греков и украинцев до немецких эмигрантов. Последние все же преобладали, и Наталью Петровну (назовем ее коротко НП, как сейчас модно) часто принимали за немку, особенно во второй половине жизни. Почти все предшествующие годы ее родители, Петр Иванович и Алла Матвеевна, прожили в центре Москвы, на Петровке, где и встретились, поженились, завели свой дом, сперва в виде маленькой комнаты в коммуналке, и произ-вели на свет старшую дочь и единственного своего сына.
Однако по странной прихоти судьбы младшая девочка родилась в Твери, где семья Меллеров пробыла чуть более двух недель – её отца срочно вызвали на какой-то слёт стахановцев или ударников, а он накануне повредил ногу и один ехать не мог. Встретили пострадавшего приветливо, даже подлечили на ходу, а супругу поместили в один из лучших родильных домов Союза. И когда осенью 39-го пришлось срочно покинуть Белокаменную, наши герои рванули в Калинин. Там прожили аж 4-е месяца, первый раз выбравшись из столицы на столь долгий срок. В дальнейшем ни родители НП, ни их дети в Твери ни разу не были, хотя и вспоминали иногда те дни. Несколько раз собирались съездить, посмотреть, благо и город старинный, и знаменитый в нашей истории, но увы, всегда что-то мешало. Впрочем, это случайное переселение невольно подвело черту под тихой московской жизнью, и в дальнейшем семья путешествовала и переезжала весьма часто. Три года эвакуации в Казань можно и не считать, все же это был сугубо вынужде-нный и неизбежный шаг. Но затем по несколько лет жили то в Переборах под Рыбинском, то в подмосковных Мытищах, вернее у платф. Строитель, где отцу НП дали отдельную неплохую квартиру на Силикатной улице (других улиц в Строителе, впрочем, как не было, так, по-моему, и до сих пор нет). Затем несколько раз бывали в Горьком и Дзержинске, «бананово-лимонном городке», как язвительно звала его мать, невзлюбившая обитель большой химии с первого взгляда. Еще после войны стали иногда ездить в отпуск на юг, чаще всего в Кисловодск или Ессентуки, а иногда на море.
Впоследствии НП побывала и в более дальних краях, где порой приходилось жить годами. Все же наиболее интересные события нашего рассказа произошли в «первопрес-тольной». Переезд же в Тверь в 39 году был вызван опасениями отца, имевшего репресси-рованных знакомых. Экая чушь, поморщится читатель, да кто не имел репрессированных родственников или сослуживцев в годы, когда сажали каждого десятого, а то и пятого? Это все верно, но знакомый Петра Ивановича действительно числился «контрреволю-ционером», (по крайней мере, официально) аж с 32 года. Был это старый большевик В.Н. Каюров, активный член «контрреволюционной группы Рютина – Иванова – Галкина». Он принадлежал к тому редкому типу коммунистов, которые были способны учиться у жизни и делать выводы из ошибок, в том числе и из своих собственных. В феврале 17-го оный Каюров любовался горящим Петроградом, а уже летом 18-го, посмотрев и послушав селян родной Симбирской губернии (он был членом РВС 5-ой армии), стал ратовать за более осторожное отношение к середняку. Весной же 21-го, увидев крестьянскую войну в Западной Сибири, бросился писать письма Ленину о необходимости «коммерческих методов» в экономике, и особливо в сельском хозяйстве. Сталинской коллективизации (да и индустриализации) он, естественно, принять не мог и не желал.
Отметим, что Петр Иванович, человек умный и неплохо образованный («интеллиген-тный пролетарий», как говорили тогда), прекрасно понимал всю тщетность любых попыток как-то «затеряться» или «сбежать» – его-то, если бы захотели, нашли где угодно. В 37-38 гг семья спокойно жила в Москве. Очевидно, всех знакомых «контры» вычислить не смогли или не сочли нужным. Каюровскую родню взяли в первую очередь, никаких признаний от них не требовали (да по-моему, и допросов не было) – с такими людьми всё было ясно, и на этом свете их старались не задерживать.
Но в августе 39-го выгнали из партии и отправили на Северный Кавказ заведывать «турбазой» из трех дощатых халуп Б.Д. Шишкина, зятя Каюрова. Никакого отношения к Рютинскому делу он не имел, занимал некий пост в московском кинопрокате и постра-дал, очевидно, по делам чисто хозяйственным, если не бытовым. Но у Петра Ивановича, очевидно, просто сдали нервы, и он воспользовался подвернувшейся вакансией мастера в паровозном депо станции Калинин. К зиме страхи улеглись, Б. Шишкин получил благодарность за «самоотверженную работу по восстановлению здоровья раненных на финском фронте красноармейцев», и семейство Меллер благополучно вернулось в родные пенаты. Какие-то отношения с Шишкиным и остатками Каюровского рода отец Наташи поддерживал и позднее, а ее муж Андрей был немного знаком с сыном Бориса (оба они работали в журналистике). Но потом связи оборвались окончательно и бесповоротно (а с чего бы?... непонятно, однако), и уже в конце 80-х ни НП, ни её дочери Зоя и Светлана ничего о бывших знакомых не знали и никогда узнать не смогли.
Детство Наташи прошло совершенно тривиально, в московских двориках, казанских бараках и на подмосковных летних верандах. В начале сорок второго отца забрали в железнодорожные войска Северо – Западного фронта. Работали вроде как бы в тылу, но тем не менее, через пару месяцев их восстановительный поезд в полном составе попал в плен. Немцы обошли ремонтников с тыла так стремительно и незаметно, что никто и ахнуть не успел, да и воевать путейцы толком не умели. Впрочем, легкая победа способ-ствовала великодушию фрицев, а коммунистов и евреев в поезде как бы и не было.
В плену опять попали на «железку», теперь уже ремонтировали и обслуживали узкоколейку в Латгалии, по которой к станции Абрене из глубинки доставляли лес, торф, известняк и картошку. Жили на окрестных хуторах под охраной местных латышей – «националистов», которые радели в основном о своих заботах и нуждах. В итоге пленные частенько вкалывали на пашнях и огородах, косили сено и кололи дрова хозяевам, забывая порой о «третьем рейхе». Немцам, однако, было не до них, узкоколейка худо - бедно работала, а в частности вникать никто не желал. «Кулаки» кормили подневольных батраков неплохо, но драли за это, конечно, три шкуры. В мае 43-го начались какие-то реорганизации и перемещения, часть народу перевели западнее, в глубь Латвии. Петр Иванович в этой суматохе благополучно сбежал. Он обзавелся к тому времени цивильной одеждой, запасом еды, разной полезной мелочью и аусвайсом, очень похожим на настоящий. Народ в пограничной полосе, от Печорского монастыря до Лудзы и Себежа, жил пестрый, и скудных знаний местности и основ латышского языка бывшему машини-сту вполне хватило. Вскоре он примкнул к небольшому партизанскому отряду, засевшему среди бесчисленных озер и густых лесов Бежаницкой возвышенности.
Наташа в последующем часто расспрашивала Петра Ивановича о войне, о немцах, о работе в плену и ни разу не была удовлетворена его рассказами. Особенно ее возмущал контраст между официальными описаниями гитлеровцев и скудными отцовскими даны-ми. «Да ты и фашистов-то толком не видел!» – возмущалась девочка. «Ну да, возле нас немцев и не было почти, – косвенно соглашался с ней отец, – вот в Абрене, на узловой станции, была охрана, комендатура, зенитки стояли. Еще каких-то чиновников помню, гражданских, типа нашего райсовета. Да при местных «айзсаргах» немецкий советник состоял». «А гестапо?» «Ну я там, слава богу, не был, ничего сказать не могу» «Ну а местные что-нибудь знали?» «Они об этом старались помалкивать» «А партизаны вашу узкоколейку не пытались взорвать?» «Да кому она была нужна, господи, себе дороже выйдет». Однажды после такого разговора НП, не выдержав, обозвала отца дураком и была примерно наказана. С годами, постепенно, ее любознательность наконец иссякла.
Партизанский отряд, приютивший Петра Ивановича, был небольшим и плохо воору-женным. Летом кое-как еще воевали, устраивали засады на проселках и отстреливали местных полицаев. Но в глухомань немцы не лезли, а у городов и больших дорог были нашим партизанам не по зубам. В конце лета решили пробираться на юго-восток, навст-речу Западному фронту, полагая что там от них будет куда больше пользы. Долгий и утомительный поход прошел успешно, пожалуй, больше хлопот и треволнений принесли многочисленные проверки. Пленных и окруженцев в отряде, однако, было большинство, подготовились к встрече они неплохо, и ничего конкретного вменить им не смогли. Правда, «таскали» по инстанциям регулярно и по службе порой тормозили, но это все же мелочи. Скоро тов. Меллер уже работал в ремонтно – восстановительном поезде, как и в начале войны. Теперь, однако, это было куда более спокойное место. С путейцами дошел до границы, потом перешивали европейскую колею на русскую аж до самого Магдебурга. В Германии отец Натальи уже стал начальником поезда.
Как и большинство наших командиров, Петр Иванович в логове врага не терялся и привез кое-чего домой. Впрочем, железнодорожникам это сам бог велел – транспорт бесплатный, укромных мест много и народ вокруг свой, проверенный. В итоге никто из подчиненных отца в обиде не остался. Кроме того, на одной из станций в брошенном салон – вагоне бравые путейцы обнаружили изрядную кипу рейхсмарок, за которые голодные немцы одели и обули пол – поезда. Аккуратные ремесленники смастерили отменные вещички, чем страшно порадовали освободителей. Наташе трофеи очень понра-вились, и когда ей впоследствии регулярно, 08.03 и 21.09, дарили всякие безделушки (от кукол и детских книжек до наручных часов и сережек) никогда не задумывалась об их прежних владельцах. Да и к чему думать о всяких фашистах, творивших такие ужасы на нашей родной земле?
В конце 44 года семья Меллеров вернулась в Москву. Отец «на фронте» медленно, но верно продвигался по службе, а мать пошла работать на старое место – кассиром в ЦУМ. Тогда это было очень престижно, все-таки единственный в стране универмаг такого пошиба. Алле Матвеевне тоже, кстати, иногда удавались карьерные взлеты, и на пенсию она уходила уже завсекцией, правда самой маленькой во всем «Мюре и Мерилизе». А пока потекли обычные дни и месяцы – школа зимой и дача летом, елка на Новый год, дни рождения с пирогом и свечами и другие мелкие радости.
Но летом 47 года семья впервые поехала на юг, на Кавказские минводы, и тут уж впечатлений была масса. До Минвод ехали в обычном плацкартном вагоне, старом, темном и пыльном, а дальше до Кисловодска – в переполненной «кукушке», стоя в набитом битком проходе. Рядом примостился пожилой высокий военный с ординарцем, в больших, видно, чинах. Оказалось вице-адмирал. Лицо усталое, но доброжелательное и сам корректен, подтянут, несмотря на солидный возраст. В допотопном вагоне жара, духота, матерные склоки – чей чемодан на ком стоит. Одна из женщин сжалилась, мол, уступите место-то генералу, чай уже старенький. Тот вежливо отказался, мол не к лицу старому русскому офицеру, да ещё моряку, сидеть в присутствии дам. Так, слово за слово, завязался интересный разговор.
- А Вы где воевали?
- В эту войну, сударыни, не пришлось, просидел в «присутствии», в наркомате. Жаль, конечно, давно в море не был.
- А раньше?
- На японскую не успел, наш курс хоть и досрочно выпустили, но обе эскадры уже с Балтийского моря ушли. А в гражданскую повоевать пришлось немало, там же, на Балти-ке. И с белыми, и с англичанами. Те нас осенью 19-го чуть в Кронштадте не потопили.
- Ого! А Вы на каком корабле тогда служили? И кем?
- Командовал «Андреем Первозванным», был такой линкор. Он еще участвовал в пода-влении мятежа на Красной Горке, чуть ли не один на всём флоте. Как раз тогда с углем совсем плохо было. Пару миноносцев в дозор с трудом нашли.
Тут народ немного оживился, о мятеже кто-то что-то слыхал. Ведь официально его тов. Сталин подавил чуть ли не в одиночку. В Первую Мировую адмирал, как оказалось, тоже в тылу не отсиживался. «Был такой броненосец «Слава», из крупных кораблей всю войну только он и провоевал от начала до конца. Там я дослужился до старшего офицера. В Моонзундской битве, осенью 17-го, досталось нам изрядно. Броненосец мой (тут он запнулся) пришлось затопить, пройти к своим не смогли… Потом Ледовый поход, выводили из Финляндии корабли в Петроград. Там я «Андрея Первозванного» и принял». «Ааа, Маозунд, – кто-то вновь проявил эрудицию, – это Центробалт там буржуев бил?» «Ну… Руководил, конечно, Центробалт и местные комитеты, а воевали наши, русские, матросы и офицеры. Потрепали мы немцев, но пришлось все же отступать, уж очень силы были неравны. И потом… сами понимаете, Временное правительство, в стране анархия, многого не хватало». «А еще корниловщина, Краснов с Керенским». «Да-да, конечно...»
Наталья разговор слушала с интересом, хотя затекшие ноги и взмокший затылок её волновали больше. Потом, вспоминая этот вечер, она порой интересовалась подробно-стями у родителей, пыталась даже выяснить, что за моряк такой им попался в дороге. Но толком ничего узнать не смогла, а детали с годами стали забываться, хотя отец адмирала помнил долго. Как-то даже похвалил в разговоре – вот, мол, какой умница и скромняга к тому же. А ведь пережил немало, по всему видно. И холостой, за столько лет не нашёл никого. А может, и была семья… в наше время чего не бывает… и с большими начальни-ками тоже. «Да как это ты всё про всех знаешь?» – удивлялась девочка. «Э, дочка, поживи с мое, и не то узнаешь. Когда что-то не так в жизни, оно со стороны сразу видно. Не дай бог тебе все это пройти».
Когда же пройти пришлось, и очень немало, все воспоминания напрочь стерлись в ее мозгу. НП знала, что ранее она многое помнила из детства и юности – события, люди, города, какие-то подробности… Но вспомнить почти ничего не могла, и пожилой моряк канул в лету среди прочих умерших мыслей. А адмирал навсегда запомнил высокую, длинноногую, слегка угловатую девочку, с интересом вертевшую светловолосой головой в толчее вагона. Он, видно, и сам был немецко – скандинавских кровей, и овальное, с неправильными чертами, но приятное лицо напомнило ему собственных сестер, а может быть и кого-то ещё. Не очень, видно, приятные были мысли, ибо не раз он вздыхал, глядя на свою попутчицу. И попав под старость по вздорному обвинению в казанскую тюрьму, уже перед смертью, с помутневшим рассудком, помнил он лишь какие-то женские лица. Помнил их пронзительно и ярко, до головной боли, и хотелось порой разбить себе голову, лишь бы не видеть эту чертовщину. Но увы…
В ту первую поездку Кисловодск Наташе ужасно не понравился. Прелести курорт-ного общения ей по малолетству были недоступны, настоящие леса вокруг не росли, да и купаться негде. «Надо было нам куда-нибудь на море ехать, вот ведь не сообразили» – вздыхала Алла Матвеевна. Отец возражал, доказывая, что его жене и старшей дочери нужна именно эта вода и этот курорт, а маленькая потерпит, все же тут ей лучше, чем в столице. Правда, по холмам и горушкам девочка лазила с удовольствием и домой возвращаться не стремилась, иной раз доводя попутчиков до изнеможения.
На обратной дороге отец решил посетить вагон – ресторан, благо денег осталось изрядно. После короткой склоки с ним увязалась и НП, которой страшно захотелось красной икры. Обед был роскошным, и Петр Иванович неплохо «принял». Вокруг них постепенно скопилась безденежная молодежь, с удовольствием слушавшая псевдовоен-ные россказни ПИ и угощавшаяся на его счет. Подполковнику за соседним столом ситуация не понравилась, завязалась перебранка. «Да как ты смеешь! Да я подполковник, боевой офицер!» – горячился оппонент. «Боевой интендант» – уточнили собутыльники Петра Ивановича, приглядевшись к знакам различия. «Да и сам я считай полковник» – заявил отец и, нагнувшись к Наташе, тихо шепнул – «быстро беги в вагон, неси китель, бумажник и часы. Да, и зажигалку тоже».
Девочка бросилась исполнять приказание, и вскоре преображенный Петр Иванович действительно стал «настоящим полковником», чуть ли не генералом. «Молодые люди, а друзья ваши где? Зовите их скорее, мы сейчас «Абрау» закажем, а то что-то жарко сегодня. Или коньячку? А тебе доченька чего принести, говори, не стесняйся! Главная обязанность пассажира – хорошо поесть, это я как старый путеец знаю». Насупившийся подполковник решил сдать позицию без боя. Всеобщая радость по возвращении в вагон была омрачена ворчанием матери из-за потраченных денег, пятен на костюме и поте-рянной немецкой зажигалки, которая, впрочем, некурящему отцу Наташи нужна была лишь для вида, то есть для форсу.
Вскоре после войны тов. Меллера перевели в поселок Переборы около Рыбинска (тогдашний Щербаков). На бывшем волжском берегу строили товарную станцию и новые речные причалы, и Петр Иванович был назначен в управление строительства на весьма ответственную должность. От непосредственной работы на железной дороге он уже отходил и постепенно приобщался к административно – идеологической деятельности, охотно публикуя статьи и заметки в газетах и ведомственном журнале. На берегах искусственного моря прожили почти полтора года, и еще были длительные, иногда по 3 – 4 месяца, командировки, в которые порой ездили всей семьей. В те годы завершалось наполнение огромного водохранилища, и самыми яркими воспоминаниями юности остались у НП безбрежные просторы мутного, туманного, с каждым месяцем менявшего очертания свои моря. Запомнились всплывшие болота и обвалы берегов, жестокие осенние штормы, за пару часов смывавшие покинутые деревни и хутора. И стены кирпичных церквей, без притворов и куполов, упрямо торчавшие из бескрайней воды, остались в памяти навсегда. Были, конечно, и прогулки по сосновым борам и ельникам, санки и лыжи, купанья, грибы – ягоды. Иногда вместе с отцом ходили по стройке, видели первые баржи у новеньких причалов.
Работали в Волголаге естественно зеки, уже не активисты, чиновники и взятые для отчётности случайные лица призыва 37 года, а окруженцы, пленные, дезертиры, изредка власовцы да «лесные братья» – этих старались упечь подальше (страшное слово «Ивдель» многим уже было знакомо). В основном простые сельские мужики – молчаливые, хмурые и привычные ко всякой работе. Конечно, девочка запомнила колючку вокруг стройки, холодные и грязные бараки, часовых на вышках. И подневольных людей, гнувших спину от зари до зари, не замечать было трудно. Но как-то все это в глаза не очень бросалось, воспринималось некими декорациями. Рабочих рук, особенно на таких стройках, после войны всегда не хватало, и кормили узников сносно. Кладбище за ручейком, в редколесье, особо не переполнялось, а медсанчасть тем более. Что-то «не то» Наташа улавливала ско-рее из разговоров взрослых, но они, естественно, подобные темы не жаловали, особенно при ней. Да и зачем, в конце концов, советской пионерке было думать, особенно в те годы, о всяческих трусах и предателях?
Когда же, пусть и не скоро, начались нелады в собственной жизни, память выкинула «лагерные эпизоды» быстрее всего, когда раннее детство и моряк в поезде представлялись вполне отчетливо. И потом, в перестроечные годы, с интересом листая и перечитывая сенсацион-ные публикации, НП искренне удивлялась себе – неужели ничего не знаю и не помню? И сказать нечего? Ведь что-то такое я видела и слышала не раз, хоть и давно, когда-то в юности или даже раньше… или чуть позднее. Или мы действительно просто «ленивы и нелюбопытны»?
Квартира на Силикатной улице появилась как раз после возвращения из Перебор, сохранив приятное впечатление сельской тишины и неторопливого быта. Дряхлая и старая Наташина бабушка, заслуженная работница советской ткацкой индустрии, осталась в комнатенке на Петровке, и на Силикатной было необычно просторно. В эти же годы отец окончательно устроился работать заведующим небольшим музеем революционной, боевой и трудовой славы Московского железнодорожного узла на Маленковке, чему все были страшно рады. Рядом была неплохая школа, в которую Наталья и ездила с 4-го по 7-ой класс. Недоволен был только ее старший брат, Владимир, которому приходилось мота-ться на занятия через все Мытищи – в школе на Маленковке выпускного класса не было. Впрочем, ворчать он любил и умел, и к этому все давно привыкли.
Правда, однажды Владимир их сильно напугал. Он уже учился в институте и регуля-рно оставался на ночь в столице, у бабушки, улаживая заодно свои сердечные дела. Как-то в солнечное, но прохладное и ветреное, апрельское воскресенье семья решила проведать московских аборигенов. Бабушка мирно возилась на кухне, а студент усердно конспекти-ровал классиков марксизма. Общую гармонию несколько портили грязные носки, висев-шие на кусте герани. Правда, горшок стоял в самом углу широкого подоконника, и был почти не виден за приоткрытой форточкой, но кое-кто решил возмутиться. На замечания отца Владимир не реагировал, после чего цветок с дивными плодами отправился на головы прохожих, хорошо еще, что без горшка… Яростная и стремительная перебранка внезапно прервалась, спорщики застыли лицом друг к другу, как какие-то лоси или быки перед схваткой во время гона.
Брат, конечно, был вспыльчив и упрям, но таким его Наталья видела редко даже под старость. У отца же подобных приступов, пожалуй, больше и не случалось. Девочка, страшно перепугавшись, в оцепенении глядела на мужиков, не зная, что сказать или предпринять. К счастью из кухни прибежала мать, которой с большим трудом удалось развести скандалистов по углам. Надо отметить, что Алла Матвеевна вообще обладала редкими талантами миротворца – она порой улаживала совершенно немыслимые, на первый взгляд, ситуации и успокаивала настоящих шизофреников. Этому, конечно, способствовала и ее непростая работа. «В этом ЦУМ-е или помрёшь от нервов, или вовсе про них забудешь», как не раз повторяла она. А через несколько лет Меллеры вернулись на Петровку, где освободилась соседская комната. Теперь у них была своя отдельная «двушка» – неслыханная по тем временам роскошь! Правда, не удалось сохранить загородную квартиру для старшей сестры (она уже работала и училась на вечернем в МГУ на филолога), но все хорошо не бывает. Так что в восьмой класс Наташа пошла уже в столице. Народ в школе сильно переменился, много было новеньких, но НП освоилась довольно быстро.
Она по-прежнему оставалась самой рослой девушкой своего потока, а стройные ноги, большие серые глаза и тонкая талия счастливо скрашивали множество мелких и не очень недостатков. Старшеклассники и просто молодые люди стали поглядывать на нее с интересом. Брат, чуя грядущие вечеринки и беспокоясь за последствия, решил приучать сестру к «разумным дозам». Эксперимент был рискованным – многие страдали и при менее напряженном графике, однако в итоге удался на славу. В школе, на выпускном вечере Наташа, выпив пару стаканов зубровки (правда, с большим интервалом), много и грацио-зно танцевала, отпускала милые шуточки и очаровала решительно всех. Более-менее изрядно напиться, так сказать, до положения риз, ей удалось лишь на собственном 55-ти летии.
Эти годы отец НП много мотался по городам и весям, собирая данные о героических деяниях советских железнодорожников. Побывал на Трансполярной магистрали, правда, только на её западном крыле (стройка 501), и даже добрался до Дуссе-Алиньского туннеля на БАМ-е. Тогда это были сугубо секретные объекты, но наш герой так наловчился в своих возвышенно – патриотических заметках оперировать «энскими» разъездами и станциями «в далёком восточном краю» или «в одной из наших отдалённых, но быстро осваиваемых, областей», что иногда даже вольнонаёмные персонажи его опусов с трудом узнавали сами себя. Поездки были коротки и необременительны, за одним исключением. Горький и Дзержинск Петр Иванович посещал регулярно и обычно задерживался там на неделю – другую. Подобное рвение вызывало определенные подозрения, но музейный работник охотно брал с собой и жену, и детей, когда они были свободны. К числу лиц, которым «хватало премий и обеденных перерывов» он явно не принадлежал, да и мотаться в такую даль за «этим» было бы просто глупо и несолидно.
Вообще-то Петр Иванович особым целомудрием не страдал и иногда сильно огорчал свою супругу. Как раз в Мытищинскую пору появилась на их горизонте некая Ольга, рекомендованная Меллерам как хорошая массажистка. Массаж она действительно делала прекрасно, и отцу, и матери, и бабушке. Оказалось, однако, что круг ее интересов гораздо шире. Петр Иванович действовал осторожно, но косвенные улики постепенно накапли-вались, а подозрения превращались в уверенность. «Это тоже вроде массажа» - пробовал порой отшутиться отец, но безуспешно. До открытого разрыва дело, правда, не дошло, но на несколько лет отношения супругов стали весьма нервными. А любимым ответом матери на любое замечание мужа стала гневная реплика – «не нравится – иди к своей вшивой Ольге».
Наталья по простоте душевной маминой обиды не понимала, и даже удивлялась порой – такая симпатичная молодая тетка, бесплатно их лечит, что же тут плохого? В студенческие годы, вспоминая юность, она уже сама смеялась над былой наивностью, особенно в «этих делах». Конечно, присутствие Ольги делало ещё менее вероятным все поволжские варианты – тут уж никаких сил не хватит, особенно у пожилого человека. С другой стороны, ничего достойного по железнодорожному ведомству в Нижнем и Дзержинске так и не появилось, да и не предвиделось в будущем, так что некая загадка всё же оставалась. НП, часто ездившей с отцом, эти города не понравились сразу. Если в Горьком были хоть какие-то достопримечательности и красивые пейзажи, то в «бананово-лимонном» смотреть было решительно нечего. Единственное, что удивляло Наташу – где же работают его жители? Завода пластмасс тогда ещё не было, а все остальные химком-бинаты были сугубо секретными (практически до самой перестройки). Из Нижнего пару раз летом ездили в Заволжье, бродили по пойме, купались, даже «брали» рыбу, грибы и ягоды, правда понемногу. Но после Перебор эти пригородные рощицы, луговины и озерки особого восторга не вызывали.
В один из приездов в Горький случился с Натальей казус, сразу вскрывший всю подноготную этих путешествий. Они сидели в чахлом скверике у Кремлёвской стены, отец расспрашивал очередных свидетелей славного прошлого и изредка писал что-то в блокнот. Ничего нового или особо интересного в этих рассказах не было, и Наташа откровенно скучала, вертясь на лавке и мешая собеседникам. Рядом проходил молодой парень очень простой, но приятной внешности. Петра Ивановича он явно знал, и кивнув головой сел рядом с НП, видно дожидаясь конца мероприятия. Отец его заметил сразу, и быстро отпустив опрашиваемых, бегом потащил незваного гостя в гостиницу, где сразу расщедрился на роскошную закуску с соответствующими аксессуарами, а вечером обещал с оным типом ещё и сходить в ближайший ресторан.
Затем Наталья удивилась еще больше. Парень радостно рассказывал, что режим в местах не столь отдаленных значительно смягчили, родственники его полны надежд, а у какой-то Васильевны даже выпустили дядю (шло лето 55 года). Эти нездоровые мысли возмутили девочку, и она агрессивно поинтересовалась, как мол это при Советской-то власти невинные люди могли в тюрьму попасть? И почему не обращались в ЦК, и т.д.? Словом, вышел типичный разговор тех лет, когда никто ничего не понял и не доказал другим. У НП от него осталось внутреннее раздражение и какое-то смущение перед парнем – в полемику он не вступал, но смотрел приветливо, как будто все знал и понимал. Зато в ходе этих переговоров и выяснилось, что в Дзержинске и Горьком жили уцелевшие старые знакомые В. Каюрова и его друга Д. Чугурина, умершего после войны. Жили, естественно, очень плохо, и, став хоть и мелким, но все же начальником, Петр Иванович старался им помогать, в частности порой ходил по инстанциям с просьбами и жалобами. Да и общение с этими людьми, наверное, было ему приятно. Все это выглядело немного странно, но к счастью вполне невинно. К тому же, как говорится, praemonitus praemunitus.
Куда интереснее были летние поездки на юг, в Кисловодск, Ессентуки или в Пятигорск. Не говоря уж об интересных попутчиках, на курортах порой собиралось изысканное общество, попадались симпатичные молодые люди. А, впрочем, все это известно и тривиально. Расспросите любого пенсионера, который в молодости там хоть раз побывал, и дело в шляпе. Счастье-то у всех одно, и мы повторяться не будем, есть вещи и поважнее. Так вот, в самом начале 9-го класса школу посетили преподаватели и практиканты только что открытого «третьего меда». Молодые и энергичные, они красочно рассказывали о блестящих перспективах, прекрасном оборудовании и замечательных основателях нового вуза. НП загорелась сразу же, несколько раз ходила на экскурсии и прослушала цикл консультаций для поступающих. Родители выбор одобрили, считая дело беспроигрышным, и началась подготовка к битве. Наташа занималась усердно и даже брала уроки у друзей отца с подходящим образованием. Выпускные экзамены прошли отлично, затем вечер, прощание со школой и долгожданный конец первой главы.
Осталось немного, но без этого нельзя. НП с юности увлекалась автомашинами, рано научилась водить и любила ходить на всевозможные выставки и автогонки. Даже в последнем классе, выкроив время, она посетила несколько таких вернисажей. А чем эти мероприятия хороши? Собираются обычно интересные и симпатичные люди, с одинако-выми увлечениями, часто близкого возраста и схожего образа жизни. Одним словом, клуб знакомств. Так оно всё и вышло.
Не будем, однако, упрощать. НП была девушкой разборчивой и капризной, с весьма непростым характером. С годами, кстати, он лучше не стал, усугубившись изрядно расстроенными нервами. И воздыхателей вокруг было достаточно, выбирай на вкус. Так что ее выбор, скорее всего, случайным не был. А нелепый слух о том, как зажал шустрый красавец девку в теплом углу, она сразу и размякла, просто глуп. На самом деле потрудиться красавцу пришлось изрядно. Впрочем, понравились они друг другу быстро и встречались охотно, хотя ссорились часто и регулярно. Звали молодого человека Андрей Борисович Семенов (у нас он далее будет известен как АБ). Родился 12 апреля 1938 года (единственный ребенок в семье), русский, комсомолец, не привлекался, не был и т.п. и т.д. Вообще АБ и его родители на всех и всегда производили впечатление образцово – показательных советских людей, а может быть, такими и были. И в «инъяз» наш герой поступил с первого захода, без особых знакомств (впрочем, готовился он усердно). Авто – мотоделами он интересовался еще активнее, чем НП и уже в старших классах умел водить легковушку и мотоцикл. Собирал марки и в дальнейшем увлекся этим делом серьезно. Был высок, красив, начитан и хорошо воспитан. Жили они в центре, недалеко от резиденции Меллеров, и с каждым месяцем сердечные (и не очень) встречи становились все чаще. Особенно охотно молодые люди, естественно, ходили в кино.
Наташа в те годы увлеклась еще и фотографией. Отец отдал ей свою простую, трофейную, и уже изрядно потрепанную камеру (даже не «зеркалку») и девочка рьяно взялась за дело. Снимала много и бестолково, но что-то получилось и осталось на память. Слайды школьных и вступительных экзаменов, выпускной, друзья, загородные выезды… И, конечно, вдвоем с АБ во всех мыслимых и не очень видах (особым вкусом она никогда не отличалась). Потом она научилась неплохо снимать самыми разными аппаратами и остановилась, в конце концов, на очень сильно продвинутой «мыльнице». Pardon, но мы увлеклись, и вот allore. Детство, развлечения и школа уже в прошлом, впереди сложные экзамены и большой конкурс. Не получится с первого раза, можно и поработать на кафедре, там такие милые сотрудники и прекрасная техника. И уже ХХ съезд на носу, целина распахана, грядет эпоха «оттепели», кукурузы, первого спутника и Юрия Гагарина. И впереди взрослая жизнь, прекрасная профессия, любимый муж и, наверное, счастье. Неужели все было так хорошо в те далекие годы?
Глава 2. ПЕРВАЯ РАБОТА.
Всё казалось страшно необычным
В тихом неприметном уголке,
От родных и близких вдалеке,
В самом центре суеты столичной.
Н.П. Меллер
Вступительные экзамены оказались жуткой нервотрепкой, хотя материал НП знала хорошо и явных ляпов смогла избежать. АБ, только что сдавший очень сложную весеннюю сессию первого курса, помогал ей как мог и постоянно подбадривал словом и делом. Тем не менее, баллов не хватило. Это, правда, предсказывалось многими (и Петром Ивановичем в том числе), поэтому особого горя не принесло. Работа на кафедре казалась полезной практикой и страховкой на экзаменах следующего года. А пока можно было отдохнуть, рвануть на юг или в длительную турпоездку.
После долгих споров решили ехать в Ялту – Алла Матвеевна достала путевки себе и дочери. Туда же собирались АБ и его двоюродный брат Олег, пятикурсник из МИФИ. Молодые люди надеялись снять дешевую комнату у знакомых частников, где ранее останавливались родители АБ. Доехали наши дамы быстро и комфортно, пансионат был вполне приличным, хотя и располагался далеко от пляжа. Погода была прекрасна, и как не раз повторял Олег, цитируя Ильфа и Петрова, такого августа не было со времён порто-франко. Впрочем, что значит последний термин, никто из присутствующих объяснить не мог. Зато холмистые, заросшие можжевельником и кизиловым мелколесьем окрестности были на редкость живописны.
Но превыше всего, конечно, было море. Совершенно очарованная, НП проводила почти все время на пляже, забывая про еду, сон и светские обязанности (молодые люди приехали очень быстро). Она и раньше неплохо плавала, а теперь, видно, решила достичь совершенства в этом приятном спорте. АБ, судя по всему, был не в восторге от такой инфантильности, и их ссоры стали чаще и регулярнее. Но расслабляющее влияние курортной неги как-то сглаживало конфликт. «Время летело незаметно», и вот уже завтра отъезд. Не совсем довольный АБ порывался ехать с дамами, а вовсе неудовлетворенный Олег уговаривал его остаться еще на недельку, спокойно пожить в своё удовольствие. Наташа решительно стала на сторону последнего – как мол, можно бросать родственника, да и Москва еще успеет надоесть за зиму. Слушая подобные выступления, Алла Матвеевна порой качала головой, но старалась не вмешиваться. В конце концов, все решил случай – обратных билетов у парней не было, и достать их они смогли лишь через 8 дней, когда уже и Олег вполне созрел для возвращения.
Домой Наташа с матерью ехали не совсем обычно. Вначале все шло хорошо, но где-то за Белгородом, уже ночью, поезд вдруг резко затормозил в чистом поле. Потом медленно дополз до темного полустанка, где стояли еще часов пять – шесть. Никто ничего не знал, а отвечать на вопросы поездная бригада упорно отказывалась. Слухи же, естественно, ползли самые разные, один страшней другого. НП, естественно, ничему не верила и в глубине души смеялась над наивными попутчиками. Уже совсем рассвело, когда поезд медленно пополз на север. Проехали большую станцию, забитую составами, в их числе было и два пассажирских, местного сообщения. Здесь тоже стояли, но недолго, минут двадцать, машинист бегал к диспетчеру, а из двух купейных вагонов публику переселили в плацкарт, а некоторых и на сидячие места. На их место доставили, на носилках, каких-то людей, явно больных или сильно пораненных. Говорили, что их везут в Курск, в ближайшую большую больницу. НП, испуганная и притихшая, уже не смеялась над чужими страхами, а жадно слушала все разговоры взрослых. Наконец, поезд тронулся и еле-еле пополз дальше. Впрочем, состав был явно перегружен и птицей лететь никак не мог – вместе с медиками и «сопровождающими» добавилось почти сто человек, да ещё в некоторые вагоны поставили какие-то здоровые ящики, числом более десятка.
Проехали вёрст пятнадцать, миновали полустанок, где стоял длинный товарняк с углем, по насыпи перешли через глубокий овраг. Пути изгибались, и впереди был хорошо виден переезд с гравийной шоссейкой, вокруг которого что-то темнело, двигались люди и дымил какой-то агрегат. Потом обзор скрыли лесополосы вдоль мелкой выемки, а когда дорога вышла на невысокую насыпь, стало видно, что тут случилось что-то серьёзное. Несколько вагонов, побитых и не очень, лежали вдоль полотна, хмурые путейцы чинили встречный путь, обмениваясь впечатлениями и нещадно матерясь. Вокруг стояло десятка три телег, на них что-то грузили, а стреноженные лошади понуро жевали пожухлую осеннюю траву. Алла Сергеевна, стоя у открытой двери, успела перекинуться парой фраз с мужиком, который трамбовал гравий между двух новеньких шпал. Он сообщил, что вчера вечером местный товарно – пассажирский налетел на воз с дровами, застрявший на переезде. Большинство пассажиров отделались переломами и вывихами, но есть и убитые. За очередным полустанком поезд, наконец, ускорил ход и к вечеру благополучно прибыл в Курск. Наталья порывалась бежать в медпункт, сдавать кровь для пострадавших, но обнаружила, что никаких пострадавших вроде бы и нет. И в областной газете ничего об аварии не говорилось. И до самой Москвы так ничего больше выяснить и не удалось.
Прибыв в столицу, НП в первый же день потребовала у отца узнать все подробности этого происшествия по своим каналам. Слегка удивившись, ПИ расспросил коллег, но ничего особо интересного не узнал. Так, обычная авария, пути пострадали мало и почини-ли их быстро, а официально, как всегда, и вовсе ничего не было. На этот момент он особо обратил внимание дочери, доложив о результатах опроса. Сейчас конечно времена не те, сплошной либерализм, с ухмылкой сказал ей отец, но и простой выговор по комсомоль-ской линии тебе тоже, наверное, ни к чему. Так что лучше забудь поскорее всю эту историю и устраивайся на работу. Совет был верным, ибо Наталья уже две недели как вернулась с юга, но пока что откровенно бездельничала, заодно мешая и АБ, у которого был очень трудный семестр. Но перед походом на кафедру она решила проявить и напечатать все фотки, нащёлканные в Крыму. Это оказалось очень непросто – Петр Иваныч собирался в очередную поездку и возиться с проявителями и закрепителями категорически отказался, попытка же сделать всё самостоятельно позорно провалилась. А в единственном на Петровке фотоателье не соглашались на выборочную печать – мы мол, всё проявим, и всё напечатаем. С большим трудом, где-то между Введенским кладбищем и путями Казанского направления, удалось найти мастерскую, где согласились сперва проявить все пленки, а потом уж печатать снимки по выбору заказчика. Да ещё пришлось выждать изрядную очередь. Но в итоге всё вышло неплохо, и разложив фотографии по альбомам НП отправилась устраиваться на работу.
На кафедре её встретили приветливо, но предупредили, что в её обязанности будет входить уборка двух комнат, правда небольших. Но это оказалось единственной неприят-ностью. Составов для пломб тогда было немного, и Наталья быстро научилась их готови-ть, также как и немудрёные композиции для убивания нервов, дезинфекции и т.п. В первые дни она немного боялась старомодного автоклава – стерилизатора, но вскоре наловчилась обращаться и с ним. Приходилось ещё готовить наглядные пособия для обучения студентов – огромные челюсти, неестественно белые зубы и прочие детали человеческого организма. Сперва эти не очень уклюжие макеты вызывали смех, но потом быстро приелись. Были ещё какие-то мелочи, но в общем работа не напрягала, и при нужде всегда было можно отпроситься по своим делам. К тому же сотрудники кафедры охотно брались за лечение сложных зубов и извилистых каналов (видно для повышения квалификации), а таковых у Натальиных брата и отца было множество. А вот её жених и Алла Матвеевна в те годы зубами не страдали, не считая пары простых пломбочек. Понятно, что свободного времени у нашей героини было много, и она рьяно предавалась любимым делам, особенно фотографии и езде на авто. На Новый год вся семья отправи-лась в Рыбинск, отпраздновать возвращение городу исконного названия, как выразился Владимир. Отец и мать его поддержали, а вот Наталье название Щербаков нравилось больше. Встретились с бывшими сослуживцами ПИ, нарядили общими силами трёхметро-вую ёлку у пристани, которая когда-то строилась на их глазах, вволю накатались на санях и лыжах. Не успели оглянуться, как пора было возвращаться домой.
Быстро пролетели зима, весна и начало лета, и вот опять экзаменационная страда. На этот раз НП чувствовала себя куда более уверенно, да и рекомендацию ей дали на кафедре отменную. И всё же она едва прошла, будь конкурс чуть поболе, пришлось бы поработать ещё сезон. До начала занятий оставалось почти три недели, и родители на радостях купи-ли дочке билет на экскурсионный пароходик Москва – Ярославль – Кострома – Горький – Рязань – Москва. В сопровождающие ей отрядили двоюродную сестру Аллы Матвеевны. Каюта была маленькой, пароход нещадно дымил и двигался очень медленно, а кормёжка была весьма скудной. Но красивые пейзажи, старинные города и очень толковый экскур-совод решительно перевесили все напасти. В Горьком, благо все достопримечательности Наташа видела не раз, она отправилась к друзьям отца. Все они к тому времени получили какую-то работу или пенсию, а также прощение бывших и небывших грехов, и ничего материального им передавать уже не требовалось. Только письмо, несколько фотогра-фий… ну и поговорить с людьми, им это всегда приятно. Наталье все очень обрадовались, долго расспрашивали про родных, про её работу и про будущую учебу. Потом в маленьком бугристом дворике поставили самовар, мужики принесли самогон и баклажку крыжовенного вина собственного производства. Самогон показался нашей барышне стра-шно крепким – там и правда было аж за 50 градусов – а вот вино очень понравилось. После первого стакана началась долгая неторопливая беседа, с перерывами на чай с бубликами и вареньем, и когда Наталья побежала на пароход, посиделки были в самом разгаре. Впрочем, всё было тихо и чинно, никто не повышал голоса и почти не ругался, даже по делу.
Этот разговор оставил у НП двойственное чувство. Собеседники в основном хвалили Хрущёва, ругали культ и его героя с многочисленными прихлебателями. Много говорили на чисто бытовые темы, вспоминали друзей, родственников и сослуживцев, порой ещё довоенных лет. Конечно теперь, когда партия и правительство решительно осудили всякие извращения и отклонения, это было законно и непредосудительно. Но с другой стороны, Наталью коробило слишком вольное и пренебрежительное, на её взгляд, отношение к бывшим вождям и их помощникам. Всё же они руководили первой в мире страной социализма! К счастью, собеседники больше говорили о мелочах, обсуждали в частности рецепты самогона, различных настоек и вин. Потом долго выясняли, где лучше жить – в Сормово или же на Нагорной стороне, а кто-то предпочёл пригороды – Кстово, Бор или даже Балахну с Городцом. Но вот, наконец, и родной пароход, и путешественники двинулись вверх по Оке. После Горького проплыли красивые изгибы Горбатовских гор, Муромские и Мещёрские леса, посмотрели Рязань. Последняя остановка была в Констан-тиново, на родине Есенина, что страшно обрадовало Наташу, горячую поклонницу его творчества. А при Сталине покойного поэта не жаловали, и то, что теперь его признали и изучали, было приятной неожиданностью. Но вот и путешествию конец, а через день на торжественном собрании новых студентов приняли в лоно родного вуза, в присутствии ректора и кучи каких-то важных дам и почтенных старцев. Но это время в жизни нашей героини требует особого разговора.
Глава 3. СТУДЕНЧЕСКАЯ ПОРА.
Быстры как волны, все дни нашей жизни,
Что день, то короче к могиле наш путь…
Налей, налей товарищ, заздравную чару…
Бог знает, что с нами случится впереди!
Старая студенческая песня
Первые две недели учёбы прошли легко, ибо преподаватели, проводившие лабораторки, задержались на каких-то курсах. Злые языки утверждали, что им просто понравился тамошний стол и обилие молодых девок, на самих курсах и вокруг них. Наталья, по своему обычаю, в эти сплетни не верила, и с нетерпением ждала практических занятий. Но сперва они её страшно разочаровали. То есть она видела в расписании много химии и биологии, но всё же надеялась на какую-то стоматологическую специализацию. Но увы, ничего подобного не было, будущие медики изучали строение различных клеток, свойства протоплазмы и ядра, готовили и исследовали какие-то вытяжки и экстракты. А на химпрактикуме и вовсе изучали всякие элементы и их соли, большинство которых нормальные люди и в глаза не видели. Только в конце второго курса пошли понемногу специальные предметы, а на третьем они уже решительно преобладали. Много хлопот у НП было с общественно – историческими дисциплинами, благо в них она плавала всю жизнь. Но тут ей сильно помог Андрей, порой целиком готовивший за невесту доклады и рефераты, а потом долго объяснявший ей, что это такое и с чем его едят. Особенно Наталья боялась дополнительных вопросов, и АБ иногда часами просиживал над возмож-ными репликами с мест и наилучшими на них ответами. Но и это не помогало от неиз-бежных ляпсусов, порой смешивших преподавателей. К счастью, время было оттепельное, «Краткий курс» уже стал предметом насмешек, а научный коммунизм, как отдельную дисциплину, ещё не изобрели.
Если быть предельно кратким, то где-то с середины третьего курса учеба не представ-ляла для НП особых проблем. И диплом она защитила легко, и госэкзамены сдала лучше многих, и без особого напряга. Практические тонкости своего ремесла она, естественно, освоила не все, но тут уж без опыта было не обойтись. А распределение обещало быть неплохим, и лет за пять наша дама надеялась овладеть всеми тайнами родной профессии. Только родители почему-то волновались по поводу её легкой учебы, и даже хорошие отметки их успокаивали не всегда. Особенно тревожилась мать, ей всё время казалось, что дочка что-то списывает или подделывает, и добром сие не кончится. Но тут уж ничего поделать было нельзя, и Наталья быстро привыкла к немым упрекам и к косвенным подозрениям. К тому же со временем такие случаи становились всё реже, хотя совсем на нет так и не сошли, до самой процедуры получения диплома и направления на работу. И то на следующее утро после получения оных бумажек ПИ вспомнил, что она не снялась с
учёта в комитете ВЛКСМ, и ежли что, её могут запросто выпереть из комсомольцев. Его дочь резонно заметила, что для этого надо напиться допьяна на Красной площади, или долго орать антисоветские лозунги где-то в центре города, на что она, слава богу, не способна в принципе. К тому же сперва надо устроиться на службу, это сейчас гораздо важнее. Затем узнать там, где сидит местный комитет, а уж потом ехать за учётной карто-чкой на место учёбы. На том и порешили.
Начало трудовой деятельности мы опишем в следующей главе, а пока вернёмся к делам семейным и личным. С первых месяцев учёбы Наталья обратила на себя внимание пяти – шести студентов, среди которых было два пятикурсника. Один, правда, плюгавый и тихий, в науках совсем не блистал, и по окончании курса планировал вернуться домой, в город Копейск, пригород Челябинска. Но этот тип был страшно упорен, и даже частые появления АБ в меде – он обычно заканчивал учебу раньше Наташи и успевал её встретить после последней пары – его не останавливали. К тому же он считал себя куда более выгодной партией, чем этот хлыщ. Он тебя всё равно бросит, убеждал Наталью упрямый ухажёр, найдёт себе дочку дипломата, и хана. А у меня отец секретарь райкома в Варне, у него трёхкомнатная квартира со всеми удобствами. Отец вот-вот пойдёт на повышение, в область, вот мы эту красоту и займём. После свадьбы. И так продолжалось до самого отъезда секретарского сына в родные пенаты. Но и оттуда он слал частые письма, где пространно описывал прелести родных мест. Года через полтора он действии-тельно переехал в Варну, скоро стал там заведующим маленькой клиники, потом женился на дочери директора образцово – показательного совхоза, растившего племенной скот для целинных областей и Зауралья. Была она красива, стройна и умна, весьма энергична и деятельна, что однако, не прервало эпистолярных упражнений её мужа. Вполне односто-ронних, ибо НП не ответила ни на одно его письмо. Только посетив лет через пять – шесть Москву и убедившись, что предмет его страсти упорхнул в неизвестном направлении, он пропал из поля зрения наших героев.
А вот второй старшекурсник, на вид легкомысленный и пустоголовый, доставил куда больше хлопот Меллерам и Семёновым. Говорил он мало, и глаза никому не мозолил, но регулярно выкидывал всякие штучки. То приглашал Наталью в Большой, на премьеру знаменитого балета или оперы, показывая билеты в партер, то звал с собой на какую-нибудь модную выставку, куда попасть было очень трудно. Или предлагал на каникулы отправиться вместе на известный курорт, там мол, уже заказан шикарный номер в гостинице-люкс. В первый же год на восьмое марта положил ей в авоську с тетрадями роскошное платье, и НП с большим трудом удалось отыскать дарителя и вернуть презент. Потом ей невзначай был предложен только что изданный двухтомник Есенина, а когда и он был отвергнут, драгоценное издание небрежно вылетело в окно. Получив диплом, этот тип остался на кафедре, и его предложения стали чаще и завлекательнее. На втором курсе 21-го сентября, где-то в обед, Наталья обнаружила в своей сумке фотоаппарат – зеркалку немецкого производства. Даритель был на каком-то совещании, просто оставить фотик на его столе она не решилась, столь ценную вещь могли и спереть. Хорошо, что минут через десять в институте появился Андрей, у которого внезапно отменили какую-то лекцию. Он аккуратно завернул аппарат в газету, постучал в «совещательную» комнату и тихо попро-сил сидящего с краю товарища передать такому-то сей предмет. Поблагодарил, извинился за беспокойство, и быстро смылся в коридор. А когда АБ пытался припугнуть этого нахала, тот с милой улыбкой всё отрицал. Мол, у вашей невесты полно поклонников почище меня, красивых и богатых, куда уж нам со свиным-то рылом в их блестящий ряд. И вышеописанный челябинец упомянут был как-то невзначай, пару раз, вот, мол, где искать-то надобно прежде всего.
Даже убедившись, что подарками, билетами и путёвками ничего не достичь, хитрый ухажёр не успокоился. Он выяснил, где работает ПИ, и стал частым посетителем музея на Маленковке. Нашлись и какие-то, скорее мифические, родственники, якобы служившие вместе с отцом Наташи в желдорвойсках в конце войны. Впрочем, этим он скорее себе навредил, Пётр Иванович в последние годы не любил вспоминать сей эпизод своей жизни, и настороженно относился к подобным разговорам вообще. Но наш хитрец быстро это просёк и опять сменил тактику. Теперь он больше напирал на общих знакомых в Горьком и Дзержинске, предлагал свои услуги «по снабжению и связи», а потом выдвинул идею о совместной поездке на Волгу, так сказать, семейной компанией. А когда и это не выгоре-ло, перенёс своё внимание на Аллу Матвеевну. То покупал в её секции самый завалящий товар, то предлагал донести до дому сумки и авоськи. А однажды, прибежав с вытаращен-ными глазами, страшным шепотом доложил о предстоящей ревизии. Она и правда состоя-лась через три дня, но ничего необычного тут не было, перед большими праздниками, или сразу после них, проверки были всегда, и все об этом знали. Только перед самым дипло-мом изобретательный ухажёр понял, наконец, тщету своих попыток и оставил наших друзей в покое. Были и другие претенденты, не столь изобретательные и терпеливые, но по мнению АБ не менее опасные. Один из них даже вызвал инъязовца на дуэль, вполне серьёзно и при свидетелях. Борисыч сперва хотел свести всё к шутке, но противник стал всюду рассказывать про его трусость и робость, и в конце концов, пришлось согласиться на драку. Но наш герой не оплошал – согласно обычаю, право выбора оружия было за ним, и он предложил на выбор самодельные дубины из вырезанных на даче солидных дубовых сучьев, или лыжные палки со снятыми кольцами и заточенным острием. Проти-вник, короткорукий и коротконогий, был не в восторге, но всё же выбрал палки, полагая, что от них вреда будет меньше. Так оно и вышло, а по числу порезов и разрывов, в основ-ном на одёжке, Андрей Борисович зрителями и секундантами был единодушно признан победителем. Продолжался поединок почти полчаса, правда, с перерывами. Впрочем, то был единственный случай, чаще всего дело заканчивалось склоками, перебранками или мелкими драками, в которых наш герой чаще побеждал, чем проигрывал, но в основном «по очкам».
В конце третьего курса Андрей, уже завершавший написание диплома, в свете всех этих происшествий стал усиленно предлагать Наталье расписаться, и как можно скорее. Мол, так будет для всех спокойней. К тому же он, видимо, устал от платонических отношений, но его невеста по-прежнему проявляла удивительную недогадливость. Она пространно рассуждала о трудностях семейной жизни вкупе с учёбой, о том, что у них вся жизнь впереди, и нечего спешить со столь ответственным и важным шагом. На месяц – полтора острота проблемы временно притупилась – наш герой учил дипломную речь, бегал по городу в поисках машинистки, что напечатала бы его опус, ночами корпел над плакатами. Но вот успешная защита позади, все бумаги получены, и после месячного отпуска АБ приступил к работе. Его отпуск совпал с отпусками родителей и со студенческими кани-кулами, и Наталья впервые отправилась отдыхать с будущими родственниками. Сперва ей было боязно и неловко, но «свои» на этот раз собирались в октябре в Среднюю Азию и её брать не желали, да и учеба не позволяла долгих отлучек. И сама НП не очень стремилась смотреть восточные древности, пляжный отдых нравился ей больше всего. Вот так она и попала в Адлер, в двухэтажный домишко, в семи – восьми минутах ходьбы от моря.
Пляж там был неплохой, из мелкой гальки, и вход в воду удобный. Солнце жарило неимоверно, но водица была холодновата, особенно когда штормом приносило воду из глубин открытого моря. Но для спортивных молодых людей это оказалось даже приятно. Куда хуже было соседство большого депо, что привольно раскинулось метрах в ста от их пляжа. Там не только мыли вагоны, но и заправляли паровозы, делали мелкий ремонт, и всё это с дымом, лязгом и гулом, а порой и с какой-то вонью. Ветер в основном дул с мо-ря, да и паровозы на этой линии уже заменяли электротягой, но пока от этого были только лишние хлопоты – вокруг кипела стройка, ставили столбы и бетонировали опоры под них, чего-то ломали вдоль линии, таскали туда-сюда мотки проволоки и кучу всяких железяк. Но всё это были мелочи, главное, что отдыхалось им хорошо, да и родители жениха оказа-лись людьми приятными и доброжелательными. И когда настал день отъезда, Наташе было страшно жалко покидать «гостеприимные пляжи юга». Остаток каникул пришлось помогать родителям – они затеяли дома глобальный ремонт, и к началу учёбы с трудом удалось его закончить. Особенно сокрушался Владимир, у которого это были последние каникулы в жизни – он уже получил диплом и вот-вот должен был выходить на службу, как только первый отдел проверит его запутанную биографию (Натальиного брата распре-делили в режимный институт). Но всё же ему удалось дней десять после ремонта погулять по осенней Москве, прорваться в театр, посмотреть пару новых фильмов и устроить с друзьями-студентами прощальный ужин в ресторане. Да и Наталья, уставшая от ремонта больше всех, всё же вспоминала это лето с удовольствием.
Однако не успел начаться очередной семестр, как АБ, совершенно не удовлетворённый отпуском, возобновил разговоры о свадьбе. Он уже отработал более месяца в издатель-ском отделе ТАСС-а и считал себя вполне взрослым, солидным человеком. Ну а жена… ежели она волей случая слегка моложе его, это не повод затягивать дело, всё это чистая формальность. Тем паче, что и ей осталось учиться меньше двух лет, все трудности уже позади, и нечего оглядываться на нелепые предрассудки. НП защищалась как могла, но её аргументы отлетали, как горох от стены. В конце концов, уразумев почти подсозна-тельные, полуфрейдистские, мотивы такой торопливости, Наталья жутко обиделась и устроила дикий скандал. Мол, не к лицу советскому интеллигенту, да ещё одному из лучших, идти на поводу у столь низменных страстей. Её жених, обиженный не менее невесты и оскорблённый в лучших чувствах, пытался соблюсти объективность, но не выдержал и быстро перешел на крик. В итоге они не разговаривали почти месяц, даже по телефону, а уж о встречах и говорить нечего. Оба, конечно, страшно переживали, но не решались нарушать принципы, к тому же каждый считал, что виновен куда менее парт-нёра. Хорошо хоть родители, быстро поняв что к чему, особо не переживали, регулярно утешая друг друга по телефону. Наташины сестра и брат относились к ссоре более серьезно, но куда спокойнее самих участников склоки.
Учитывая упрямство будущих супругов, размолвка могла затянуться надолго, но примирению сильно помог Зауральский поклонник. Он давно уже вроде смылся домой, в Варну, но теперь совсем некстати оказался на каких-то курсах, в их же институте. Заметив, что Натальин жених уже две недели не появляется в вузе, он утроил свои усилия. Сперва сие было терпимо, но через пару дней этот нахал договорился до того, что тассов-ский редактор давно уж, небось, развлекается со шлюхами, пока его бывшая невеста корчит тут из себя «скорбную невинность». В итоге он схлопотал пощёчину, побежал жаловаться в студком, но повторить свои слова, сказанные студентке Меллер, отказался. Она же утверждала, что он грубо оскорбил её, и её близкого друга (назвать его женихом в такой обстановке она как-то не решилась). Студкомовцы совершенно не желали кого-то наказывать и что-то выяснять, и тогда пострадавший обратился с жалобой в вузовский комитет комсомола. Но и тут он ничего не добился, ему посоветовали обратиться в суд, благо к их комсомольской организации товарищ уже не принадлежал. Тот на время затих, а вскоре и курсы закончились, и он вновь вернулся к эпистолярному жанру. Еще в те критические дни два друга-первогодка, почему-то предпочитавшие барышень постарше, тоже решили воспользоваться моментом. Они давно уже с интересом поглядывали на Наталью, но видно ещё побаивались эту дылду. А вот теперь осмелели. Но их натиск был отбит без труда, никто из окружающих его и не заметил.
А вот поклонник – «дароносец», как обозвал его ПИ, даже и не пытался воспользоваться столь удобной для него ссорой. Понимал, видно, что девушке не до него. К тому же, если бы размолвка оказалась серьёзной, он выиграл бы и так, а ежели бы они помирились быстро и надолго, то не стоило и огород городить. Впрочем, его неявку на поле брани в те дни никто из действующих лиц не заметил и не оценил. А вот эпопея с Варненским курсистом (или курсантом?) быстро стала известна заинтересованным лицам, и дней через пять после его явления в комитете наши герои поспешно помирились. Первые дни будущие супруги наслаждались покоем и полным умиротворением, всюду где можно и не очень ходили вместе, и при каждом удобном случае целовались страстно и долго. Наташе сие порой казалось верхом неприличия, но она терпела, понимая, что надо чем-то жертво-вать в этой сложной и бурной жизни. А через неделю её жених сперва редко, а потом всё чаще, стал возвращаться к теме бракосочетания. Но теперь он действовал гораздо осторо-жнее и хитрее, понимая, что неудача ускоренной атаки делает неизбежной длительную осаду по всем правилам искусства. Основным его аргументом стала необеспеченность их будущего существования. Семьи мол, у нас многодетные, с квартирами плохо, надо вставать на очередь или вступать в кооператив, а для этого нужен законный брак. И так придётся с родственниками ютиться лет пять, а то и больше, а ежели ещё и с регистрацией промедлим… Наталья понимала, что по сути он прав, и тянуть далее совершенно незачем, но от этих разговоров оставался какой-то неприятный осадок. Как будто барин крепост-ную девку женит, пожаловалась она как-то сестре, тут же, впрочем, признав сие сравнение крайне неудачным. Так прошло два месяца, и вдруг гр. Меллер с изумлением поняла, что идея замужества уже не вызывает никаких побочных чувств, и наоборот, с каждым днём становится всё более привлекательной. То ли ей приснился свадебный пир, с икрой и шампанским, то ли сама церемония с красивым платьем, фатой и туфлями на каблуке, а может просто надоело противиться здравой, в общем-то, идее.
Еще три недели прошли в бесконечных переговорах, родственников оказалось куда больше, чем казалось на первый взгляд, а очередь в ЗАГС много длиннее обещанного месяца, если играть свадьбу в воскресенье или в субботу вечером. В конце концов АБ остановился на ближайшем, ровно через месяц, буднем дне, это была среда. Заодно и отдых посреди недели выйдет, и гостей будет поменьше. НП слегка волновалась за учеб-ный процесс, но свои сомнения держала при себе. Родители идею одобрили, и закипела работа. Ресторан, как место праздничной попойки, отпал сразу – они при всех неувязках и задержках, покидали ЗАГС не позднее часа дня, а ни одно солидное заведение в будни не открывалось столь рано. Пришлось закупать массами еду и питьё, выстаивая очереди или переплачивая знакомым продавцам. А поскольку покупалось всего много, соседи по очередям не упускали случая высказать всё, что думали о соперниках. «Вот так узнаёшь о себе много нового», пошутил однажды ПИ, вынося из продмага ящик «Столичной». Хоро-шо, что наряды молодых и свидетелей взяла на себя Алла Матвевна, она же позаботилась о кольцах и иных украшениях, о цветах и подарках от родителей. Но и другим работы хватало на всю катушку. Так незаметно пролетел месяц, настал вечер вторника, а куча дел была ещё и не начата. Но молодых успокоили, что куча родственников готова всё сделать и доделать, пока они будут регистрироваться, так что волноваться не о чем. Последнюю ночь все спали плохо, проснулись рано, и чуть не опоздали на церемонию.
Но в общем всё обошлось, и когда товарищей Семёнова и Меллер вызвали на ковёр, они кое-как уже могли сориентироваться в обстановке. Гости с трудом расселись по кривым и облезлым стульям, протрубили первые ноты мендельсоновского марша, и вот у стола с раскрытыми папками им предстояло ответить на самые каверзные вопросы в их недолгой
жизни. Ответили вроде бы правильно, окружающие одобрительно улыбались, теперь надо было расписаться в толстых гроссбухах и заполнить какие-то листки. Наконец, все форма-льности выполнены, можно обменяться кольцами, поцеловаться и выслушать напутствен-ную речь. Потом поздравления родственников и друзей, фотографии на память – новобра-чные у стола с записями, обмен кольцами и групповой снимок со всеми гостями. Потом ещё какая-то суета минут на 15 – 20, и вся ватага двинулась домой. Погода была хорошая, идти недалеко, и посему решено было сей путь преодолеть пёхом. Заодно и аппетит нагуляем, довольно усмехнулся Меллер – старший, ему, как видно, уже не терпелось приступить к трапезе. Но по дороге пришлось претерпеть ещё один казус – уже недалеко от дома на процессию налетели оборванные и грязные детишки. Они с визгом и рёвом требовали милостыню, грозясь всеми небесными и земными карами при отказе от неё. Растерявшаяся публика кое-как набрала нужную сумму, совсем не маленькую, и почти бегом рванула к подъезду. Как потом выяснилось, оборванцев наняла бывшая поклонница АБ, дабы отомстить ему за неверность. Но вот наконец и Меллеровская двушка, столы уже сдвинуты, на стульях и табуретках лежат длинные доски. Суета, шум, толкотня… наконец, с большим трудом, все разместились по местам, и началось пиршество.
Народ так проголодался, что после первого тоста и про «горько» никто не вспомнил. Но уже после второго бокала ошибку исправили, а потом, когда большинство перешло на коньяк и водку, целоваться приходилось всё чаще. Наталья сперва смущалась, но потом привыкла. Когда кончилось шампанское, она перешла было на вино, но оно ей не понра-вилось, пришлось удовлетвориться пятизвёздочным «Араратом». Часам к шести все уже порядком осоловели, и было решено ехать к Кремлю, прогуляться вечерком по Красной площади, как и было задумано. Но тут возникли некие сложности – троллейбусы не ходи-ли из-за какой-то поломки, и пришлось всю дорогу туда и обратно проделать пешком. Пока дошли многие устали, пришлось посидеть возле ГУМ-а, поглазеть на столичную публику. Потом долго ждали смены часовых у Мавзолея, не торопясь рассмотрели всю процедуру, погуляли по холодку. В общем, домой вернулись уже ближе к десяти, и опять накинулись на выпивку и закуску. Часть гостей потихоньку разошлась, но остальные завели патефон и на освободившемся месте устроили танцы. Прекратились они только к полуночи, когда соседи снизу устроили скандал. Пришлось и их пригласить к столу, хотя знакомство было чисто шапочное. Но припасов купили с большим избытком, и новые едоки никого не стесняли. Опоздавшие на метро частью разместились на кухне, а в основном продолжали праздновать почти до шести утра, но уже более тихо и спокойно. Хорошо, что это был четверг, и на второй день никто не остался. Наконец, последние гости, усталые, но довольные, разбрелись кто куда. Молодожёнам ближе к утру удалось прикорнуть на пару часов, не более, и теперь они просто валились с ног. И продрыхли почти до одиннадцати, когда их разбудило не по-осеннему яркое Солнце. Пришлось судорожно собираться и бежать сломя голову, на работу и на учёбу.
Так у наших героев получилось брачное утро вместо ночи. Но всё сошло прекрасно, родители и гости остались довольны, а больше всех ликовал жених, а точнее уже молодой муж. Через пару дней молодые переселились к Андреевой бабушке, у которой была комната в коммуналке. Большая, с двумя окнами, и когда её разгородили ширмой, у молодожёнов появилась вполне приличная комнатушка с отдельным выходом в коридор. В квартире жили мелкие служащие какого-то министерства, в основном пожилые, без особо вредных привычек, более-менее культурные и тихие. Находилось это логово в мале-ньком переулке, совсем недалеко от Семёновых и Меллеров, так что ритм жизни наших героев почти не изменился. Муж работал, жена усердно грызла гранит науки. Только у неё неожиданно появился новый поклонник, с их же курса, но на три года старше, он поступил только после армии. До свадьбы никакого внимания на Наталью он не обращал, можно сказать, не замечал в упор. Ему, видите ли, нужна любовница, а нормальные любовницы, по его мнению, получаются лишь из замужних женщин. Впрочем, сей ловелас оказался ненавязчивым и ненастырным, его ухаживаний хватило на два месяца. Мол, не хочешь и не надо, найдём другую. Незаметно прошёл Новый год, весна, майские праздники, сессия, и надвигались последние каникулы. АБ выхлопотал себе отпуск в августе, хотя по закону ему полагался сентябрь – октябрь. Но в эти месяцы должны были отдыхать его коллеги, и начальство с удовольствием отправило молодого специалиста в отпуск чуть ранее.
Вот, наконец, сессия позади, но перед отдыхом предстояло ещё одно дело. Уже два – три года по стране организовывались студенческие строительные отряды, и руководство третьего меда решило примкнуть к новомодному движению. Будущим стоматологам предстояло работать на целине, но не на юге Сибири или в Северном Казахстане, ак северо-востоку от Ташкента, в широкой предгорной долине. Там была довольно сухая степь, но самые стойкие зерновые, сорго или просо, вроде неплохо росли и без орошения. Вот для тружеников уже распахиваемых полей и строился новый совхоз. Проводы на Казанском вокзале были помпезными и пышными, но до ближайшей к полям станции студенты ехали почти неделю, да потом ещё сутки добирались на грузовиках – машин не хватало, и стройотрядовцев возили по очереди. В первый день они чуть не сдохли от жары, но ночью стало холодно, а от старых палаток толку было мало. Не хватало лопат, да и толку от них не было – ссохшуюся землю надо было долбить кирками, но их было ещё меньше, чем лопат. Но через три дня привезли местные мотыги, которые на удивление легко справлялись с твёрдой землёй, изрядно смешанной с камнями. Когда же через три недели с грехом пополам вырыли котлованы под два многоквартирных дома, выяснилось, что кирпича не хватит и на один фундамент, а цемента и того меньше. И до самого конца работы стройматериалов вечно не хватало. Раствор мешали в старых корытах, которые за ненадобностью отдали строителям в соседнем ауле, а кусок фанеры или доски заменял ма-стерок. Большинство же, одев суконные рукавицы, предпочитало класть раствор руками. И когда впоследствии НП услышала знаменитую фразу из песни Высоцкого – «а лучше бей рукой» – она искренне восхитилась, как эта мысль подходит ко многим случаям из жизни, и личной и общественной.
Кормили студентов не очень, но хуже всего была нехватка воды. Её хватало для питья, готовки и помывки рук, а чтобы сполоснуть что-то ещё, приходилось по нескольку дней стоять в очереди. А нормально помыться им удалось лишь на станции, перед посадкой в вагоны. К концу работы фундаменты были готовы примерно на две трети, но учитывая все обстоятельства, и это было хорошо. Совхозовцы надеялись осенью и зимой, когда полевых работ почти нет, достроить своими силами хоть один дом, а на следующий год и второй. Но зима выдалась очень мокрая, дороги раскисли, и почти ничего на стройку завезти не удалось. В итоге первый дом достроили, и то вчерне, студенты на следующий год, а через восемь месяцев местные справились и со вторым. Впрочем, эти подробности стали известны в столице год спустя, а пока будущие медики в приподнятом настроении, с чувством выполненного долга, двинулись домой. Домой ехали ещё дольше, чем на стройку, но теперь хоть накупили вдоволь еды, пока ждали состав. А местные комсомо-льцы в каждый вагон прикатили по бочке креплёного вина, нечто вроде мадеры. Была она крепковата для такой жары, да и вкус резкий, зато сахара было в меру. И хватило этого вина аж до самой Москвы, остаток допивали уже на вокзале. Потом встреча с родными, расспросы и рассказы, и долгожданный отъезд на море. Молодожёны опять рванули в Адлер, благо там были знакомые частники с недорогими комнатами, да и место известное. На этот раз решили лететь самолётом, ибо там как раз открыли большой и современный аэропорт, единственный на всём пространстве от Анапы до Колхидской низменности. Наталья раньше никогда не летала, и конечно волновалась. Её супруг, хоть и путешест-вовал пару раз на «кукурузниках», волновался не меньше, но умело это скрывал. Всё было готово к отъезду, билеты куплены, и через три дня после возвращения из ССО молодые уже садились в ероплан.
Был это новомодный по тем временам ТУ-104, который вряд ли упомнит кто-то из современных читателей. Ходили слухи, что там пассажиров даже кормят и поят во время полёта, но заранее в это никто не верил. Посадка прошла быстро, потом минут пятнадцать ехали по аэропорту, с тремя или четырьмя остановками. Но вот длинный разбег, крутой быстрый взлёт, и подмосковное Внуково осталось далеко внизу. Андрей всё таращился в иллюминатор, не мог понять, где у самолёта винты, и очень удивился, когда ему объясни-ли, что их нет в принципе. Наташа же, быстро освоившись в довольно удобном кресле, погрузилась в приятные раздумья о предстоящем отдыхе. Потом она даже вздремнула, но долго нежиться ей не пришлось, началась кормёжка. Еда супругам понравилась, и НП умяла всё, что смогла. Сосед деликатно намекнул ей, что самолёт сей сконструирован на основе военного лайнера, а у них очень резкая посадка, так что лучше есть в меру. Но Наталья, всегда гордившаяся своей физической формой, только посмеялась над этими страхами. После обеда она задремала надолго, и не заметила, как началось снижение. Но после очередного «ухаба» сон как рукой сняло, а через три – четыре минуты ей срочно понадобился пакет. Он вроде был рядом, в кармане на спинке переднего кресла, но не успела она его раскрыть, как обед вырвался наружу. И от пакета оказалось больше вреда, чем пользы. Но дальше всё прошло нормально, и к моменту выхода на волю НП почти пришла в себя. Её мужа тоже мутило при посадке, но он всё же сдержался. После получасового ожидания супруги получили багаж, сторговали по дешёвке какого-то частника, и минут через десять уже были на месте.
На этот раз море было очень тёплым, и жара стояла страшная, но с частыми дождями. Наши герои, несмотря на любовь к загару, часто купались ночью, дабы не перегреться. После сильных ливней, когда сутки – двое в море и войти было страшно, мотались по экскурсиям. Съездили в Красную поляну по жутко кривой и опасной дороге, но сам посёлок понравился, особенно горы вокруг. Кое-где на них просматривались и ледники, несмотря на лето ярко сверкавшие на Солнце. Ну и леса вокруг были прекрасны – густые, сумрачные, перевитые лианами, с огромными пихтами метров по 50 высотой. Затем пару раз ездили в Хосту, смотреть тисово – самшитовую рощу. Наталью она особенно не впечатлила, деревья как деревья, а её муж, увлекавшийся ботаникой, даже скорее дендро-логией, был в восторге. Недалеко от Хосты, если по просёлку подняться в горы на пару вёрст, были заброшенные сады, где уже поспели яблоки, сливы и груши. Большинство деревьев, конечно, засохло и выродилось без ухода, но и оставшихся для насыщения редких посетителей хватало с избытком. И ещё вездесущая ежевика, впрочем, на фоне нормальных плодов она как-то не смотрелась. На новенькой электричке съездили в Новый Афон, осмотрели полузаброшенный монастырь, пруд возле полустанка, маленькую старинную электростанцию. Обошли вокруг бывшей дачи Сталина, внутрь там никого не пускали, хотя по слухам, дача в последние годы пустовала. По крутой и извилистой дорожке залезли на гору, где ютились развалины древней крепости. Наташа, привыкшая к кремлевской монументальности, долго не могла понять, почему тут такие тонкие и низкие стены. Муж втолковывал ей, что на такие кручи нормальные пушки не затащить, а то что можно пронести на руках, и эту стенку ни фига не пробьёт. Внутри крепости были какие-то полуразвалившиеся постройки, внушительные на вид, но сильно заросшие травой и кустами. С обрывистого холма открывался хороший вид на долину речки внизу и горы за ней, уходившие до горизонта.
Ещё на весь день ездили в Сочи и в Лазаревское, но там особо смотреть было нечего. Наконец, пора было ехать домой. На сей раз перелёт прошёл благополучно, и вот наши герои уже во Внуково, стоят в очереди на автобус. Ждать пришлось порядочно, Андрей уже начал ворчать, что здесь можно сгореть на солнышке основательнее, чем на юге. Зато доехали быстро, шоссе недавно как раз отремонтировали, и вот счастливые супруги уже в родной хате. Впереди был последний учебный семестр, написание диплома и работа на кафедре, возможно и аспирантура. А пока пришлось, и совершенно неожиданно, попотеть над брошюрами и сборниками атеистического содержания, включая статьи Плеханова и Ленина. По велению ректора, одним из первых уловившего антирелигиозный фанатизм Никиты Сергеича, в их вузе ввели новую специальность, научный атеизм. Вообще-то сию дисциплину включили в план первого семестра четвёртого курса, но все не прослушавшие её, включая и аспирантов, обязаны были проштудировать оный курс дополнительно. Наталья, уже забывшая всё то немногое из общественных дисциплин, что отложилось когда-то в её мозгу, была напугана, ошеломлена и раздражена одновременно. Опять придется бегать в читалку, конспектировать классиков, писать доклады и рефераты. И самое обидное, что таких вузов, где ввели эту хрень, в столице было не более четырёх, да и по стране в целом пока менее двадцати. Но делать было нечего.
Естественно, супруг помогал ей как мог, ему-то эта фигня казалась куда проще политэкономии или истории КПСС. Но дело осложнялось личностью преподавателя – она была потомком Бухарских евреев, и прожив всю жизнь среди революционеров, ещё в детстве стала убеждённой безбожницей. Теперь она требовала того же и от своих учени-ков, часто повторяя, что религиозным предрассудкам нет места при коммунизме, а он уже на носу, если верить программе партии. Вдобавок сия дама слишком хорошо знала свой предмет, особенно в части восточных религий. И если при изучении христианства что-то можно было придумать или наболтать, то на исламе, иудаизме и буддизме всё было куда сложнее. Приходилось изучать источники и порой даже читать довоенные издания, в том числе сборники Ташкентского и Томского университетов, на эту тему. «Чтобы победить врага, его надо хорошо изучить и знать назубок» – любила повторять на семинарах и лек-циях их неутомимая наставница. Приходилось заучивать пространные доказательства того, что пророк Мухаммед никак не мог сочинить Коран за свою недолгую жизнь, Будда не имел возможности читать греческих и римских философов, компиляциями из которых якобы заполнены все буддийские тексты, а Иисус Христос и вовсе вымышленный пер-сонаж. Особенно часто сия атеистка апеллировала к противоречиям священных текстов и тогдашних историков, начиная с Ветхого завета и кончая папскими энцикликами нашего века. Ей часто возражали, что историки народ подневольный, вот в начале двадцатых Троцкий считался героем Гражданской войны, через двадцать лет уже стал врагом народа, а сейчас это обычный оппозиционер, ну только с очень уж меньшевистским прошлым. Зульфия Алиевна, так звали преподавательницу, в ответ доказывала, что отклики по горя-чим следам всегда пристрастны и необъективны, а у древних авторов, мол, времени было достаточно, хотя в общем все знали, что и тогда большинство трактатов и повестей писалось современниками. Но студенты возражали наставнице редко, опасаясь её бурного темперамента и партийной непреклонности.
Но всё на свете конечно, и настал, наконец, день экзамена по страшной дисциплине. Он шёл первым в сессии, даже ранее большинства зачётов, ибо начальство спешило отрапор-товать наверх о своих успехах. Наталья волновалась больше других, хотя формально зна-ла почти всё. И не напрасно – ей достался билет с вопросом по древнему христианству, и неутомимая Зульфия дотошно расспрашивала студентку о несообразностях библейских текстов. Пришлось вспоминать о разночтениях в евангелиях, о несоответствии дат правле-ния и имён правителей и царей Иудеи, несообразности описания суда над Христом, но этого было маловато. Слава богу, два других вопроса оказались простыми, и всласть поворчав на нынешнюю молодежь, ЗА поставила ей четверку, вслух добавив, что по сути отметка с большим минусом. Было обидно, ибо НП рассчитывала на красный диплом, и теперь ей ни одной четвёрки получать уже было нельзя. Зато впереди остались зачёты и экзамены отменно лёгкие, по нужным и понятным предметам, и сданы они были превос-ходно. Дипломный семестр прошёл нормально, и вот уже литература собрана, материал обработан, и написан черновик текста. Осталось доделать какие-то мелочи, где-то внести поправки, и дело в шляпе.
Но при редактировании текста неожиданно возникли сложности. Натальин руководитель отличался строгостью стиля и требовательностью к орфографии, да к тому же оказался изрядным женофобом. Он считал, что в стоматологии и так засилье слабого пола, и пора ограничить сей пагубный процесс. И ладно бы гражданка шла работать в обычную клини-ку, ну а раз она остается трудиться на кафедре, пусть уж основательно отшлифует свой труд. Пришлось даже накануне защиты переделывать один плакат, хотя нарисован он был в полном соответствии с указаниями шефа. Но неожиданно ему пришла в голову иная идея, и надо было воплотить её в жизнь. Пришлось вместе с мужем полночи чертить новую картинку, а на следующий день ещё и редактировать её. И даже в последнюю ночь перед действом не удалось нормально выспаться – руководитель решил вставить в доклад пару дополнительных абзацев, и Наталья несколько часов заучивала оный отрывок. На защите было несколько посторонних товарищей, как оказалось, друзей шефа, но вели они себя прилично, и каверзных вопросов не задавали. Но без нервотрёпки не обошлось, и львиная доля её пришлась как раз на новопеределанный плакат. Мол, он сильно перег-ружен деталями, часть из которых к тому же не имеет прямого отношения к теме диплома. Наша соискательница защищалась как могла, в душе понимая справедливость сих претензий, но полностью оправдаться ей не удалось. Шеф же сидел как ни в чём ни бывало, а потом даже пожурил её за отсутствие бойцовских качеств. Он мол, так подробно отработал все аргументы и доказательства, а эта робкая и неповоротливая дипломница не смогла их даже чётко и внятно озвучить. Впрочем, после лёгких раздумий работу всё же оценили на «отлично», и пока остальные дипломанты защищали свои труды, Наташа с мужем в соседней комнате приготовили небольшой фуршет для участников действа. Ну не для всех естественно, а только для своих и близких. Родители НП для такого случая даже притащили три бутылки хорошего коньяка, немного икры и свежей осетрины, не говоря уж о прочей мелочи.
Короткое застолье всем очень понравилось, даже Натальин руководитель соизволил её похвалить. Она в свою очередь переадресовала комплименты мужу и родителям, ей мол, было не до того. Шеф опять слегка пожурил её за такие слова, настоящий медик, прово-згласил он, должен успевать всё, и никогда не забывать о здоровом питании. Особенно когда оно сопровождается столь изысканными напитками. Борисыч робко заметил, что даже лучшие напитки хороши в меру, да и то не всегда и не везде. Но маститый дантист с ним не согласился, заявив, что стоматологам без пары рюмочек за день обойтись никак нельзя. Пациенты по большей части пугливые и нервные, часто просто капризные, а причиняемые им страдания невольно создают комплекс вины. Да и регулярная дезинфек-ция при их профессии просто необходима, и ведь не эфиром же носоглотку полоскать. Наташе сей разговор был слегка неприятен, и она хотела было перевести его на профессиональные темы. Но никто её не поддержал, и кафедральные мужи ещё минут двадцать обсуждали с ПИ сравнительные достоинства крепких и не очень напитков. Но вот застолье пришло к концу, последний тост, напутствие счастливой дипломнице, и все разошлись по хатам. НП и её группа защищались одними из первых, и им пришлось ждать ещё пять дней до заключительного собрания курса. Счастливым медикам обещали выдать дипломы через 5 – 6 недель, а пока можно было отдыхать. Кому-то ещё пришлось побе-гать по поводу будущего трудоустройства, но у Натальи всё уже было решено. Поступать в аспирантуру её отговорили, мест было мало, а претендентов множество. А вот заявление о приёме на работу с положительной резолюцией декана уже лежало в отделе кадров. Осталось получить все бумажки, заполнить анкету, и через пару – тройку дней приступать к работе.
А вот с отдыхом в тот раз вышло неважно. Муж работал, его как раз наметили на повышение, и в ближайшие полгода, если не больше, об отпуске не могло быть и речи. А у старшей сестры подрастал годовалый сын, ему полагалось жить на даче, а родители уже отгуляли своё на тот год. И пришлось нашей даме почти месяц сидеть с ребёнком, кормить его, стирать пелёнки и всячески развлекать. Сестра с мужем приезжали к ней по два – три раза в неделю, но всё равно было очень трудно, особенно в первые дни. Алла Матвеевна с супругом тоже навещали внука, но нечасто, да и помощи от них было нем-ного – привезут жратвы, поиграют с чадом, погуляют по окрестностям, и домой. Зато время пролетело мгновенно, хорошо хоть рядом была приятная речка, в которой невольная няня успела немного поплавать. Год был грибным, но НП не успела даже обойти ближайшие посадки в поисках маслят, как муж привез ей долгожданное известие из деканата. Через четыре дня она уже оформила все формальности, а ещё через неделю вышла на службу.
В начале дипломного семестра наши герои попытались встать в очередь на отдельную квартиру. Однако, погуляв несколько дней по инстанциям они выяснили, что их метраж не позволяет надеяться на скорое новоселье, а в кооператив студентов не записывают. Вот мол, когда оба будете работать, тогда и приходите. Наталья пыталась возражать, что она уже работала до учёбы, у неё идёт непрерывный стаж, и сразу после получения диплома её возьмут почти на ту же должность, вопрос уже решен. Но чиновникам жилотдела её доказательства были, что слону дробинка. Вы можете принести справку, что работаете там-то или там-то рабочим, служащим, членом производственной кооперации или сельхо-зартели? Или же вы член союза писателей или художников, коим разрешено работать на дому, и можете подтвердить это документально? А коли нет, так и скатертью дорожка, приходите попозже. Наша дипломница пробовала скандалить, обзывала собеседников бюрократами и чинодралами, грозила написать в газеты и пожаловаться в ЦК. И она действительно написала дюжину жалоб и прошений, два заявления в ЦК и три в Верховный совет. Но всё было напрасно, и всласть побегав по инстанциям и истратив уйму бумаги, Наталья наконец успокоилась. Следующую попытку разрешить квартирный вопрос супруги предприняли уже поздней осенью.
Глава 4. ВЫБОР.
Жизнь – без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами – сумрак неминучий,
Иль ясность Божьего лица.
А.А. Блок
Первый месяц работы не принёс никаких неожиданностей нашей героине. Порой было трудно втягиваться в ритм особо сложных заданий, практикумов и лекций, но таких оказалось немного. Народ вокруг большей частью работал знакомый, начальство строгое, но не вредное и не злопамятное. Перед большими праздниками, включая и Новый год, на кафедре устраивали посиделки, весёлые и шумные, с шампанским и обильной закуской. Регулярно организовывались экскурсии, в музеи и на выставки, просто по городу и по ближним окрестностям. Иногда разрешалось брать родных, и тогда НП приглашала мужа, который охотно составлял ей компанию. Когда же мест не хватало, наша дама ездила с коллегами редко, она пока что чувствовала себя неловко одна среди не очень близких людей. К тому же нехватка мест часто оборачивалась склоками, недолгими и вялыми, но и сие было не шибко приятно. Опять же самые популярные места, куда стремилось больши-нство туристов, нашим героям были уже знакомы, они предпочитали города и селения поменьше и подальше. Иногда, по старой памяти, пытались путешествовать самостоя-тельно, но сие получалось очень редко – работы, особенно у АБ, было много, и отпроси-ться было почти нереально. А на праздники обычно планировались встречи с друзьями и родственниками, коих было великое множество. Правда, приходили они чаще всего порознь, так что пространства их комнаты пока хватало.
В ноябре, сразу после праздника, наши герои возобновили квартирную возню. Сперва хотели, как и предполагалось ранее, пробивать себе кооператив, но тут судьба подкинула им щедрый подарок. Сестра НП после долгих мытарств смогла прописать к родителям мужа и сына, до того приписанных к Коломне, где жили дед и бабка. Во-первых, прошли все сроки, отведённые на «воссоединение супругов», а во-вторых, коломенский дом был признан аварийным, и основной аргумент жилищников – а почему бы вам не отправиться к мужу – отпал вполне официально. Теперь в квартире на Петровке формально ютилось уже шесть человек, а у родителей АБ все нормы давно уже были превышены. Та же комната у бабушки, где реально проживали молодые, по документам значилась почти что вдвое меньшей, чем в реальности. Часть её когда-то занимала щитовая, отделённая фанерной перегородкой. Потом щитовую перенесли в подъезд, ибо на старом месте новое оборудование не помещалось, а отметить сей факт в бумагах забыли. Впрочем, по слухам родители Андрея сильно тому поспособствовали. Но как бы то ни было, жить молодо-жёнам было негде, и пришлось поставить их на льготную очередь, почти в самом начале ея. Двигалась она не в пример общей довольно быстро, и наши друзья надеялись за год, или чуть позже, получить заветную жилплощадь. А пока отпраздновали с друзьями Новый год, всё было весело и хорошо. Первого числа посетили родителей, и тех и других, для чего пришлось вставать в жуткую рань, ещё не было одиннадцати. А потом пошли зимние будни, с лыжами, коньками и прочими обыденными развлечениями.
А в самом конце января, вечером во вторник, к молодым прибежал взволнованный Пётр Иваныч. Оказалось, что в соседнем подъезде освобождается квартира, маленькая и одно-комнатная, с плохим санузлом, но отдельная. Её планировали отдать очередникам из соседнего квартала, но те отказались, им место показалось слишком убогим. Ну а мы не привереды и не жадины, опять же в тесноте, да не в обиде. Отец добавил, что завтра же утром рванёт в ЖЭК, к знакомому мастеру, дабы квартиру осмотрели и составили акт, что она нуждается в ремонте. Ну а потом вы напишете официальную бумагу, что согласны вселиться туда, невзирая на огрехи, а ремонт сделаете своими силами в установленный законом срок. И улетел, даже не дождавшись ответных реплик. Андрей всполошился, и через полчаса помчался к своим, дабы подкрепить усилия тестя – у них тоже был знакомый бригадир в коммунхозе. В общем, вплоть до субботнего вечера все их родстве-нники, да и сами молодожёны, бегали сломя голову и почти не спали. Все бумаги, как выяснилось, надо было подавать только в печатном виде, тоже требовало времени и сред-ств. В понедельник прошёл слух, что ранее отвергнувшие квартиру переселенцы готовы изменить своё мнение. Пришлось мобилизовать знакомых пенсионерок, которые всюду рассказывали, что в освободившейся халупе течет вода, и соседи ждут не дождутся, когда туда кто-нибудь въедет. У ЖЭК-а мол, всё равно нет средств, и за казенный счет воду починят не ранее конца апреля. Потом возникли какие-то проблемы с газом, потом с чекм-то ещё, всего и не упомнить. Только в пятницу перед полуднем соответствующая комис-сия постановила выдать ордер на данную жилплощадь Меллер Н.П. и Семёнову А.Б., льготным очередникам, состоящим в законном браке. Затем это решение утверждалось вышестоящими инстанциями, но тут всё прошло быстро и безболезненно. И не успели наши герои переварить нежданное счастье, как пора было переезжать.
Хотя особого ремонта квартира не требовала, а вышеупомянутые протечки были сфабрикованы знакомым сантехником, кое-что всё же пришлось починять. А для удовлет-ворения общественного мнения даже выдумывали мнимые прорехи, а потом усердно их латали. А то не дай бог кто-нибудь донесет, что никакого ремонта и не было. И переезд был очень хлопотным, вещей было море, ибо родители желали отдать детям чуть ли не половину обстановки. А молодёжь сплошь и рядом не желала брать всякое старьё, хотя и признавалась, что выкидывать его пока что жалко. Хорошо, что старшая сестра недавно получила садовый участок, а её муж быстро соорудил там летний домик. Он был невелик, и протопить его как следует даже на первое мая было трудно, но как хранилище дом был неплох. А рядом сооружался большой сарай, кухня и хранилище инвентаря, и для него тоже нужны были полки, шкафы, столы и стулья. Но как ни старались счастливые новосё-лы и их родственники, переселение заняло почти два месяца, да ещё полгода что-то доку-пали, перетаскивали, выбрасывали и чинили. Друзья, знакомые и родственники наперебой стремились в гости, поздравить счастливых новосёлов и выпить за их успехи. Гостей не смущало, что в первые дни в квартире и сидеть-то было негде, а разложить еду тем более. Бывший однокурсник Андрея как-то пришёл к ним с буханкой чёрного, большущей луковицей и поллитрой водки. Да, ещё он принёс два пластиковых стаканчика, которые, по его словам, какой-то дальний родственник спёр где-то за бугром, то ли в кафе, то ли в вокзальном буфете. Наверное, так оно и было, ибо в Союзе подобные штучки никто пока не встречал. Когда же супруги усомнились в целесообразности пития втроём из двух стаканов, гость успокоил их, заметив, что ему подойдет любая ёмкость, будь то чайная кружка или баночка из-под пудры. В крайнем случае, он и из горла выпьет, при такой-то закуске. Да, кстати, соль у них есть? Ну и отлично, хлеб и лук с солью для советского человека лучшая закусь, особенно под водку. Да, а они слыхали, тут поляки заявили недавно, что водка – это их изобретение?! До чего же наглый народ… ладно, давайте по третьей, за российский приоритет. А то совсем обнаглели иноземцы. Андрюш, ты почаще доливай, а то уже поздно, а завтра же на службу с утра. На робкое замечание хозяйки, что можно же и оставить на потом, гость удивился, а подумав, счёл сию фразу неудачной шуткой. И допил-таки свою ёмкость.
Большинство посетителей вело себя не столь развязно, но хлопот с ними всё равно было множество. Наконец, жизнь на новом месте устаканилась, последние огрехи на кухонной стене очищены и покрашены, дощатые полы выскоблены и покрыты импортным лаком. После майских праздников АБ стал кандидатом в члены КПСС, но это ожидалось давно, и прошло как-то незаметно. А тут и лето на носу, и долгожданный отпуск, который на сей раз решили провести в Литве, в Паланге. В Прибалтике, по слухам, в тот год стояла аномальная жара, и купаться можно было не хуже, чем в Сочи или в Ялте. Народу тогда на Балтийские пляжи ездило немного, да и те в основном в Юрмалу, и наши герои наде-ялись без помех снять комнату у какого-нибудь частника. Смущало только, что ехали они без обратных билетов, и до Кретинги, откуда надо было добираться автобусом ещё час – полтора. Да и поезд был пассажирский, ехавший часов на шесть дольше обычного. Но ничего другого достать не удалось, а Пётр Иванович, ранее всегда помогавший своим с билетами, на сей раз решительно отказался. Он считал, что нашим людям, да ещё моск-вичам, совершенно нечего делать в этой Литве, где леса и болота до сих пор кишат бандитами – националистами. Уж если в Латвии кое-где ещё бродят недобитые айзсарги, возмущался он, то лесных-то братьев было пятьдесят тыщ, ежли не более, а побили и похватали не больше тридцати. Уж коли хочется приключений на свою жопу, езжайте на Рижское взморье, там хоть русских много, и густых лесов возле моря нет. Заодно и Ригу посмотрите, говорят, очень интересный город, и вполне спокойный. Но молодые его не послушались, и вскоре уже бегали по перронам Белорусского вокзала, ища свой поезд. Нашли, с трудом распихали по вагону чемоданы и авоськи, попрощались с провожав-шими, и тронулись в путь.
Выехали вечером, поели и почти сразу легли спать. Проснулись уже в Смоленске, где поезд стоял почти час, и супруги успели сбегать в буфет. За городом состав неторопливо проехал по развилкам и свернул на какую-то захолустную линию, где тихие полустанки попадались раз в час. Причем когда-то эта дорога не была столь сонной – вдоль неё пов-сюду виднелось полотно, оставшееся от второго пути, а по берегам рек и речек стояли опоры разобранных мостов. И на станциях и разъездах заметны были остатки «былой роскоши». Возникшее недоумение развеял севший на третьей или четвертой остановке после Смоленска местный старожил. Он пояснил, что до войны линия действительно была двухпутной, с солидными станциями и хорошим оборудованием, но только до Полоцка. Там тогда был большой укрепрайон, вот для связи с ним дорогу регулярно чинили и совершенствовали. А теперь граница далеко на западе, укрепрайон упразднили, а хозяйст-венных грузов мало, одной колеи вполне хватает. Наталья страшно удивилась, но оконча-тельно шокировал её Даугавпилс. Там стояли больше часа, и их состав загнали на крайний путь, недалеко от паровозоремонтного завода. Его как раз перестраивали в тепловозоре-монтный, и на путях вокруг стояли локомотивы всех времен и народов. В основном обычные изношенные машины, ждущие планового ремонта, но попадались и сильно потрёпанные. Особенно всех удивил грузовой тепловоз, новенький, видно недавно пост-роенный, но одна секция была смята чуть ли не на треть длины. При виде оного многие охали, а другие ворчали, что вот опять скрывают от народа всё подряд, а потом ползут по стране нелепые слухи. Ни буфетов, ни магазинов поблизости не было, низкая и узкая платформа пестрела выбоинами и ямами, и к концу стоянки злословие пассажиров неимоверно выросло.
Наконец поезд медленно тронулся, прополз по мосту через Даугаву, и двинулся на юго-запад. Теперь он стоял буквально у каждого столба, правда недолго, минуты по три – четыре. Незаметно проехали Латвию, до Кретинги осталось меньше шести часов. И вот на одном полустанке в вагон влезла дюжина мужиков с косами и топорами, правда, их лезвия были аккуратно замотаны рогожей. Ну вот, ахнул Андрей, лесные братья пожаловали. И посреди дня, влезли прямо в московский поезд. Говорил ведь твой папаша, езжайте на юг… Впрочем, уже через минуту выяснилось, что это обыкновенные колхозники, едут в соседний район помогать на сенокосе. А топоры-то вам зачем, удивилась Наталья. Но ей объяснили, что луга тут окружены лесами, и часто приходится вырубать кусты, молодую поросль и прочие сорняки. И все везли с собой наждачные бруски – вокруг полно валунов, и сколько не чистили сенокосы, мелкие камешки попадаются до сих пор. Литовцы вели себя вежливо и корректно, и когда осмелевшая НП рассказала, что вошедших сперва при-няли за партизан, те долго смеялись. Так, за разговорами, незаметно доехали до Паневе-жиса. Здесь стоянка была интереснее – на север и восток от города тянулись узкоколейки, и столичный народ с интересом смотрел, как из маленьких, почти игрушечных, вагончиков выгружали сахарную свеклу, картошку, брёвна и щебёнку. Наталья сразу вспомнила военные рассказы отца, и спросила у железнодорожников, не та ли это линия, что примыкает к станции Абрене. Те удивились, задали несколько вопросов, а потом дружно заржали. Отсмеявшись, местные объяснили смущённым москвичам, что та дорога наверно в Латвии, отсюда вёрст триста будет, а здесь Литва. А в Прибалтике узкой колеи много, вот и в Шауляе они увидят то же самое. Заинтригованные этими рассказами пассажиры чуть не опоздали в свой вагон.
В Шауляе стояли всего полчаса, а следующая большая стоянка была уже в Кретинге. Там пришлось больше часа ждать автобуса, поскольку в предыдущий они не влезли. Хорошо взяли билеты заранее, а так бы и этот пропустили. Но вот наконец и Паланга. Комнату нашли быстро, в старом центре городка – это был сарай во дворе двухэтажного дома. Наверху хранилась всякая всячина, не поместившаяся дома, а низ, комната площадью метров в восемь, сдавался курортникам. Место было прохладное и удобное, иногда только мешали мыши, возившиеся на чердаке. Но внизу, на каменном полу и таких же стенах, им было делать нечего, а ковырять их сверху было бы трудно, как выразилась владелица сарая. Погода стояла прекрасная, кормили в городе отлично, и время пролетело мигом. Часто бродили по окрестностям, осмотрели музей янтаря в усадьбе какого-то магната, смотались в Клайпеду. В сосняках на дюнах собирали маслята, а чуть дальше от города и рыжики. Дважды ездили в соседний посёлок, Швентойю, где по слухам можно было наб-рать янтаря. И набрали, но самую мелочь, только два кусочка были размером с копейку, даже меньше. Обратно пришлось лететь самолётом, на поезд билетов не было вовсе. На этот раз передвигались на ИЛ-18, удобном и плавном в полёте, и всё прошло нормально. Домашние преувеличенно радостно встретили их возвращение, как будто наши герои вернулись с людоедских островов или из Антарктиды. В ответ НП рассказала историю с косарями, и вообще отзывалась о литовцах исключительно хорошо. Окружающие соглас-но кивали головой, но переубедить до конца ПИ ей так и не удалось.
Конец лета и сентябрь прошли в обычных мирских делах. При каждом удобном случае Наталья моталась на дачу к сестре, собирать грибы. Их уродилось много, а опята обильно росли до конца октября, несмотря на заморозки. Но в это время на работе у АБ всё изменилось, круто и резко. Однажды его вызвали к заместителю директора по кадрам всего агентства. Строго говоря, к его секретарю, но всё равно сие было неожиданно, и наш герой, идя на встречу, сильно волновался. Но приняли его приветливо, и после обычных вопросов о работе, о коллективе, о планах на будущее и о семейных делах, начальник перешёл к делу. Отметил, что тов. Семёнов успешно прошёл «курс молодого бойца», ведёт большую общественную работу, и вообще показал себя с самой лучшей стороны. Отлично владеет английским, и упорно совершенствуется в немецком и французском. Так что есть мнение – назначить Семёнова Андрея Борисовича на должность помощника корреспондента в отделение ТАСС в городе Лондон, Великобритания. Возражений нет? Ошарашенный Андрей, помолчав немного, поблагодарил за доверие, и сказал, что готов выехать на место службы в любое время дня и ночи. Но не всё оказалось так просто. Во-первых, его предшественник уходил на повышение, начальником корпункта в Дублине, но перевод и ирландская виза ещё не были оформлены. Во-вторых, аккредитация самого АБ и его жены – ведь не оставит же он её тут одну – тоже процедура не из быстрых. А кстати, сможет ли она там устроиться, ведь кроме как медсестрой работать там негде? Андрей успокоил собеседника, рассказав, что жена, до поступления в институт, работала именно медсестрой, и вполне справится с подобной работой и в Лондоне. И наконец, хорошо бы ему перед отъездом стать полноправным членом партии, но это как раз по срокам проще всего. Так что готовься, дорогой товарищ, веди себя прилично и достойно, и постарайся оправдать высокое доверие!
Вернувшись на рабочее место, АБ тут же позвонил жене и велел ей прийти домой как можно раньше. Они долго обсуждали ситуацию, скорее дабы свыкнуться с новостями, а не для принятия каких-то решений. Собственно, программа действий и так была предельно ясна. Четыре месяца прошло в сборах, собеседованиях, писании всевозможных заявлений и анкет. Супруги прошли довольно строгую медкомиссию, которая, к счастью, ничего предосудительного не нашла. Много было хлопот с багажом, список запрещённого к провозу был сложен и длинен. Приём в партию вылился в настоящий экзамен, партгруп-орг собрал по всему агентству знатоков Британии, и те часа три мучили вопросами будущего корреспондента. А под конец один из них небрежно спросил, не помнит ли милый юноша, где похоронен Ф. Энгельс? Андрей, слегка удивившись, робко заметил, что вроде бы его прах сожгли, и развеяли над морем… там, где соратник Маркса любил отдыхать… или работать на природе. Во-во, оживился вопрошавший, это вы верно отме-тили! А то эти буржуи любят наших терзать каверзными вопросами. Наш герой удивился про себя, но благоразумно промолчал. И подобных казусов было множество. Наталью тоже таскали по инстанциям, задавали нелепые вопросы, и раз пять напомнили, что по прилёту ей надлежит сразу же встать на комсомольский учет в тамошней организации. А то знаете ли, есть любители отлынивать от общественной работы.
Наконец, все формальности улажены, документы оформлены, получены загранпаспорта и разрешения на въезд со стороны англичан. Приобретены билеты на самолет, и до дня отлёта осталось всего десять дней. Сборы, проверки, утряска багажа – его, несмотря на все ограничения, набралось на четыре чемодана и две сумки. В последние дни супругов замучили сомнения, правильно ли они согласились на эту поездку. А то осрамишься за бугром, потом и тут приличной работы не найдёшь. А требования там высокие, и следить будут из-за каждого куста, и свои, и буржуи. Но в очередной раз всё обсудив и обдумав, супруги решили рискнуть. Хоть поживем в мировой столице вволю, на иностранцев посмотрим. В те же дни повторилось нашествие гостей, все хотели проводить отъезжаю-щих, напутствовать, выпить на прощание и т.д. В последний день пришлось даже симули-ровать обрыв электропроводки, дабы на родительской квартире на Петровке собраться без помех. Некоторые пытались прорваться и туда, но Алла Матвеевна решительно пресекла все попытки.
И вот наконец-то день отъезда. Отец АБ на «Победе» доставил отъезжающих в Шере-метьево, куда они совсем недавно прибыли из Паланги. Аэропорт открыли не так давно, и интерьер его ещё не утратил первозданной строительной свежести. Последние напутст-вия, поцелуи, слёзы – и вот наши друзья уже заполняют анкеты перед паспортным контролем. Вопросы вроде были простые, но когда НП равнодушно скользнула глазами по строке о вывозимых ценностях, сосед по столику посоветовал ей записать серьги и оба кольца, включая обручальное, и мужу тоже. А когда Андрей возмущённо заметил, что не собирается торговать фамильными ценностями, сосед посоветовал поберечь ему свой пыл для разговора с таможенниками. И правда, расспрашивали их долго и с пристрастием, как каких-то буржуйских шпионов. Почти все вещи пришлось распаковать и предъявить, что-то долго изучали в особой камере с черно – синим экраном, обычные женские тряпки разглядывали на просвет и придирчиво мяли в руках. Поинтересовались, зачем им столько еды, но Наталья объяснила, что деньги они получат только через три дня, пока им выдали сущую мелочь, на метро едва хватит. А есть и пить почему-то хочется ежедневно. При слове «пить» проверяющий насторожился, но увидев три пачки «слона», сменил гнев на милость, даже заметил, что на двоих они могли взять четыре бутылки водки, а не три. Эх, знать бы это заранее… Наконец, всё проверено и упаковано, вещи сданы в багаж, паспорта украшены соответствующими штампами. На билетах проставлены места, и не прошло и часа, как супруги двинулись на посадку. Им сильно повезло – Аэрофлот летал тогда в Лондон лишь три раза в неделю, и им оформили билет на аглицкий ероплан. На первый взгляд он не шибко отличался от наших, но взлетел плавно и ровно, а в карманах на спинках кресел лежало множество цветастых буклетов, очень милых на вид. Наташа так увлеклась чтением, что не заметила, как начали разносить обед. Она встрепенулась, лишь увидев настороженное лицо мужа, и нервно спросила, в чём дело. Оказалось, сидевшие впереди мужики заказали красное вино. Как, просто за так?! Вроде бы… наверно, оно в цену билета входит. Попробуем? А можно? Думаю да… ну не убьют же! И когда стюардесса подошла к юным москвичам, супруг на одном дыхании выпалил – ред драй вайн, плииз!!! Всё прошло удачно, и осмелевшая Наталья заказала беленького, а потом, распробовав, попросила добавки.
Андрей с ужасом смотрел на эту сцену, но опять всё вышло как нельзя лучше. Время за трапезой пролетело быстро, и вот уже до посадки осталось чуть более часа. Погода была не очень, но иногда в облаках появлялись разрывы, в которых виднелись города, поля, холмы и реки. И вот, посмотрев в очередной раз в окошко, наши герои увидели что-то синее, не то морской залив, не то большое озеро. Очертания его показались знакомыми, немного подумав, АБ вскрикнул – так это же Ла-Манш! А там, смотри, уже Англия, через полчаса Лондон будет! И точно, не прошло и сорока минут, как началась посадка. Всё прошло хорошо, и порулив ещё минут десять, самолет встал недалеко от здания аэрово-кзала. Наталья приободрилась, увидев недалеко от лайнера тележки для багажа, и в нима-лом числе. Степенные европейцы собирались и выходили страшно медленно, хотелось подтолкнуть их или растолкать на фиг. Но вот, наконец, все на земле, багаж разгружен, и можно ехать дальше.
Очередной казус случился между трапом самолета и стойкой паспортного контроля. Вещей было много, на тележку их кидали не глядя, и никто не заметил, как трехлитровая банка варенья угодила в самый низ. Когда же густая ароматная жижа потекла по бетонным плитам Хитроу, было уже поздно. Долго и нервно искали урну, вытирали руки и вещи чем попало, точнее платками и ночной сорочкой, которые потом никуда не могли впихнуть. Наконец, кое-как добрались до стойки, мучительно вспоминая, куда же запрята-ны документы. Нашли, предъявили, ответили на массу вопросов, половину из которых не поняли, получили обратно паспорта. Теперь таможня. Опять было много загадок, что-то очень придирчиво просили раскрыть и показать, а на сомнительные вроде бы вещи не обращали внимания. К концу процедуры НП поняла, как чувствуют себя на лесоповале в конце смены, да и АБ изрядно вымотался, хотя и держался молодцом. Но вот все позади, и аккуратный гибрид трамвая с электричкой везет счастливую пару в столицу Британской империи. Теперь знакомство с советской колонией, обустройство жилья и прочие прият-ные и не очень хлопоты.
Первые дни пролетели в каком-то безумном вихре, совершенно не отложившемся в памяти. Постоянные хлопоты, проблемы, беготня, новые знакомства и извечные заботы смешались похлеще, чем в «доме Облонских». Впрочем, это уже совсем другая глава и мы опять увлеклись.
Глава 5. В ЛОНДОНЕ.
Низкие подземки поезда,
Серые холодные туманы,
Уличная яркая реклама,
Мутной Темзы грязная вода.
Н.П. Меллер
Советская колония в Лондоне была очень разбросана, занимая самые различные квартиры и здания во всех концах города. Надзирающим и направляющим органам это добавляло массу хлопот, но простым сотрудникам даже нравилось, позволяя полнее и непринужденнее изучить загадочную твердыню империализма. Работники ТАСС-а не составляли исключения, и со своими чадами и домочадцами были причудливо вкраплены по разным углам среди прочего нашего (и не очень) люда. Нашим друзьям выделили комнату на севере города, скорее даже в предместье. До работы было далеко, зато рядом было знаменитое Хайгетское кладбище, куда регулярно полагалось ходить всем советс-ким гражданам, на поклон к могиле Карла Маркса. Но Наталья и её муж посетили и иных знаменитостей, Спенсера, Фарадея и писательницу, писавшую под именем Дж. Эллиот. Но больше всего им нравились извилистые тропки и гроты на склоне холма Хайгейт, Египетская улица и Ливанское кольцо с разлапистыми кедрами. А вот основатель науч-ного коммунизма нашим друзьям быстро надоел, ибо все, кто ходил к нему первый раз, да
и большинство старожилов, сперва заезжали в их дом, и просили составить компанию для похода на кладбище. А это не всегда было удобно, часто погода не баловала, да и времени такая экскурсия требовала изрядно. Но со временем эти вылазки становились всё реже – новые сотрудники в советских учреждениях столицы Британской империи появлялись редко, а старые считали, что уже отходили своё.
С работой у НП поначалу тоже были проблемы. Медпункт посольства был невелик, и никаких дантистов там не было, и не предполагалось в будущем. Пришлось работать медсестрой в хирургическом кабинете, что было непривычно и сложно. К тому же выяс-нилось, что она не выносит вида открытых переломов и разорванных сосудов, из которых льется кровь, хотя чуть ранее стоматологические повреждения, даже самые серьёзные, её совсем не трогали. К счастью, серьёзные травмы случались там крайне редко, за всю лондонскую эпоху их не набралось и пяти. Но и без них работы было много, особенно летом, когда народ мотался на море, или организовывал экскурсии в самые неожиданные места, в основном в горы Уэльса и в Корнуолл. Хотя тамошние вершины и не отличались крутизной и большими высотами, всегда кто-то возвращался с вывихами, ушибами или же глубокими порезами. Начальство, опасаясь шума во враждебной прессе, по всякому поводу устраивало суровые разборки, но мало кто обращал на них внимание. По правде говоря, процент травмированных был мал, и вряд ли больше чем у местных, особенно на морских берегах. Там всегда было многолюдно, и советские граждане опасались прыгать и бегать по береговым кручам и утёсам. А вот молодые и не очень англичане ужасно любили такие забавы, и частенько расшибали себе колени, локти и носы. И выпивали наши сограждане куда меньше аборигенов – кто-то боялся, а большинство просто берегло денежки для более ценных покупок.
Хотя АБ много мотался по стране, часто по долгу службы посещая совсем неинтересные места, где происходили забастовки, демонстрации или сборища «прогрессивных партий, союзов и организаций, преимущественно левого толка», они иногда ездили и вместе, в далекие по английским меркам, города и местечки. Чаще всего на выходные, но иногда и на неделю – другую, когда приходило время отпуска. Домой же за всё время супруги летали всего дважды, каждый раз на неделю. Билеты были дороги, да и времени вечно не хватало, хотелось многое увидеть и услышать. Между тем пускали наших не всюду, а кое-куда попасть было можно, но только после официального запроса, ответ на который порой приходилось ждать месяцами. Но свободного времени выпадало немного, интерес-ных мест было множество, и подобные задержки огорчали не шибко. На второй год супруги поехали в Шотландию, аж на две недели. Осмотрели Эдинборо и Глазго, побыва-ли на горных озёрах, но до Лох-Несса не добрались, оказалось далековато. Поездили по холмам, незаметно переходящим в горы, подивились обилию вереска и малости тамошних лесов. Несколько раз бывали в Оксфорде и Кембридже, эти городки особенно нравились своей тишиной, уютом, и каким-то особенным духом, который был заметен даже иностранцам. А вот университетские здания, замшелые, холодные и старинные, Наталье не понравились, она часто повторяла, что не смогла бы там прожить и недели. Но чаще всего, конечно, ездили на море, даже когда вода была явно холодной для купания. Причем не только на юг, к проливу, но и дальше на запад, в Торки, Плимут и Эксетер. Посетили и западный берег острова, под Бристолем, в Уэльсе и даже севернее, однажды проехав до самого Ливерпуля. Ну и конечно, исходили и объездили весь Лондон, благо во многие районы можно было смотаться и вечером, после работы.
Через три месяца проживания за бугром НП оказалась в положении, что обрадовало и встревожило её одновременно. Но тревожилась она напрасно, местные медики оказались ничуть не хуже наших. По ходу дела были обычные осложнения, но в общем беремен-ность прошла легко. Девочку назвали Зоей, в честь бабушки Андрея. Через полгода ребёнка пришлось отдать в ясли, ибо никто не хотел платить молодой маме за возню с чадом. Мол, здесь не Союз, валюты вечно не хватает, да и работы навалом. В яслях преобладали дети самых бедных лондонцев, в основном эмигрантов и их потомков в первом поколении. Тем не менее бельё всегда было чистым, полы вымыты, в помещениях всегда тепло, но не жарко. И кормили детишек отменно, особенно тех, кто остался без родного молока. Среди мамаш были потомки евреев, бежавших в начале века из черты оседлости, которые ещё помнили русский язык, и часто расспрашивали НП о жизни в России (слово СССР они не признавали). Наталья в свою очередь расспрашивала собесе-дниц о жизни Ист-Энда и Уайтчепеля. Общение было интересным и содержательным, только вот местные всегда удивлялись, что русским корреспондентам, да ещё из центра, так мало платят. Надо же, жена вынуждена работать, и бедное дитя приходится носить в ясли. Наша дама пыталась толковать им о нехватке кадров, дороговизне валюты, о приоритете тяжелой индустрии и о пользе общественного труда, но всё это было как горох об стенку. Даже Андрей, несколько раз забиравший вечером дочку, не смог убедить собеседниц в необходимости женского труда, особливо при наличии малых деток. Только в детском саду стало полегче – там и детей было гораздо больше, и публика более разнообразная и частью даже состоятельная.
Но когда Зое исполнилось пять лет, или чуть раньше, один парнишка обозвал её комму-някой, а родителей девочки шпионами. Что значат сии слова он и сам не знал, видно просто услыхал их от взрослых. Андрей, поговорив с дочкой, велел ей забыть эту чушь и не обращать внимания на подобные вещи. Мол, дуракам закон не писан, и лучше над ними просто посмеяться. Но Наталья отнеслась к делу серьёзнее, и пыталась разобраться с негодниками. Но никто не воспринял её жалобы всерьёз, и через неделю дело заглохло само собой. А вот со школой возникли проблемы – в местные советских детей отдавать не разрешалось, а в школьной группе при посольстве единственная первоклассница была яв-ной обузой. Спасла её лишь хорошая подготовка – Зоя уже умела читать, писать и считать почти до ста, посему её присоединили к трём второклашкам, авось справится. Ей ещё не было и шести лет, но родители решили не терять времени, ведь и вышеупомянутым «второклассникам» едва исполнилось семь. Впрочем, назвать сии занятия школой можно было лишь условно, детишки учились на квартирах у сотрудников, обладавших какими-то основами педагогики, настоящая училка была только в шестом – седьмом классе. А далее школьников предполагалось отправлять в Союз, за бугром устраивать им десятилетку бы-ло накладно. Училась Семёнова хорошо, только вот проявляла полное равнодушие к октя-брятским делам. Но родители и педагоги объясняли сие влиянием среды и надеялись, что при скором возвращении на Родину всё придет в норму. Через три года у Зои появился братик Костя, а за год до возвращения на родину родилась Светлана. На этом их родители решили, наконец, остановиться. Константин ходил в тот же детсад, что и старшая сестра, и успел два года поучиться у тех же педагогов, а вот Света избежала всякого знакомства с дошкольными учреждениями туманного Альбиона – её мать получила справку, что ребен-ку требуется особая диета, которой не было в окрестных садах и яслях. Начальство долго ворчало по поводу столь длительного прогула, но ничего сделать не смогло.
Всё время пребывания в Лондоне АБ много работал, и за десять с лишком лет вряд ли нашлось бы более дюжины рабочих дней, в которые он не отправил бы в Москву репор-таж, очерк или хотя бы коротенькую заметку, пусть и по самому пустяковому поводу. Он, как репортёр Персицкий из известного романа, не брезговал чёрной работой. Пусть лучше они отсекут лишнее, чем будут требовать добавок, не раз повторял он в разговорах с женой. Но при этом, как ни странно, работа не отнимала у него много времени, разве что в первые месяцы, ну от силы год. А потом большая часть посланий писалась автоматически, тем паче, что львиную долю их занимали дежурные отчёты о юбилеях, годовщинах и праздниках. Да и эпизоды классовой борьбы английских трудящихся описывались по некому шаблону, простому и удобному. Иногда посылка сообщений занимала больше времени, чем их написание, особенно шифрованных. А шифровать приходилось почти всё, иногда самые безобидные и общеизвестные вещи, ибо руководство считало нужным держать противника в напряжении. Пока, мол, они будут разгадывать что-то невинное, могут чего-то важного и не заметить. На самом деле всё было наоборот, но спорить и что-то доказывать кегебешникам никто не хотел, особенно по столь мелкому делу. К тому же основную работу выполнял штатный шифровальщик посольства, и лишь когда он был занят чем-то действительно серьезным, приходилось корпеть над телетайпом. Формально корреспонденты не имели права на такую работу, но запретов и ограничений было столь много, что соблюдать их было положительно невозможно. Ну а когда приходилось работать дома, жизнь вообще казалась раем.
Свободное от работы и путешествий время наш герой почти всецело посвящал теперь филателии. Заказывал все конверты с гашением первого дня, а на второй год подписался на полный ежегодный набор всех марок, что планировалось выпустить в Великобритании, и в последующем заказ аккуратно повторял. Много ходил по магазинам, а когда выяснил адреса толкучек и блошиных рынков, посещал и их. Там, по слухам, среди всякой фигни можно было наткнуться на редкости, даже на уникумы, но реально такого что-то не замечалось. Хотя кое-какие вещи за полцены, а то и за четверть, иногда удавалось урвать. Но не везде полагалось шастать советским людям, были места заманчивые, но недоступ-ные. Только однажды, в Глазго, вдали от начальства, Андрей и Наташа рискнули зайти на обшарпаный, грязный и очень бедный рынок, якобы кишевший уголовниками. Ничего интересного там не было – рынок как рынок, обычное барахло по обычным ценам. Ходили вокруг какие-то подозрительные типы, но не больше, чем в других местах. Наши супруги так и не поняли, за что этому месту такая честь. А вот обменом Андрею занима-ться почти не пришлось – его запасы местных почти не интересовали. Зато в иных лондо-нских магазинах многие европейские марки, и весьма редкие в том числе, продавались дешевле, чем на континенте. То ли их в своё время завезли в изрядном числе, то ли они не пользовались особым спросом у надменных островитян. АБ тщательно выискивал подоб-ный товар, и даже со временем договорился с некоторыми торговцами, дабы они отклады-вали ему определённые вещи. К моменту возвращения в Союз его коллекция столь выросла, что пришлось оформлять специальное разрешение на её вывоз. Впрочем, ничего, что составляло бы национальное достояние, в его подборке не было, и разрешение выдали быстро и без проблем.
Где-то в середине срока наши герои намылились посетить Норманские острова. Очень хотелось увидеть англичан, живущих почти во Франции, да и сами островки на картинках выглядели очень живописно. Разрешение получили загодя, заранее купили билеты на теплоход, собрали вещички. И вот тёплым июльским днём путешествие началось. Отплы-ли из Вулиджа, тихого предместья Лондона, миновали доки и причалы большого порта, какие-то склады или фабрики, опутанные железнодорожными путями. На низких берегах всё чаще попадались болота и трясины, а река стала заметно шире. Потом Темза превра-тилась в залив приличной ширины, а затем берега пропали среди воды. Теперь их путь лежал в самую широкую часть Ла-Манша. Ветра почти не было, но по морю гуляли приличные волны, изрядно раскачавшие их корабль. Супруги даже порадовались, что не склонны к морской болезни. Плыли довольно долго, пришлось зайти в буфет, где давали очень вкусные кексы с густым тёмным пивом. И стоило всё это недорого. Справа по курсу виднелись английские берега, то высокие, то низменные, а слева через несколько часов пути показался скалистый полуостров Котантен. Вообще путь оказался неблизкий, четыре сотни вёрст, и несмотря на приличную скорость, плыли они почти десять часов. Андрей даже порывался поменять обратные билеты на самолёт, но это оказалось невозможно. Сами же острова оказались очень маленькими, но живописными, с крутыми скалистыми берегами, с пышными садами и с яркой, как будто нарисованной, зеленью сочных лугов и
пастбищ. Островные постройки не отличались древностью или особой красотой, разве что воды вокруг было непривычно много. В Сент-Хелиере, столице архипелага, наши герои наткнулись на небольшое сборище пожилых и не очень людей. Перед ними выступал мэр города и ещё какие-то шишки, видно, встреча была важная. Андрей потихоньку расспро-сил стоявших окрест жителей и выяснил, что митинг посвящен последней войне, немцы захватили острова как раз летом. А собравшиеся это жители города, которые в сороковом не успели эвакуироваться, и пять лет провели в плену. Судя по всему, это считалось тут чуть ли не подвигом, и по окончанию речи мэр вручил ветеранам памятные значки. Ната-лья страшно удивилась и решила выяснить подробности, мол, хорошо ли хвалить челове-ка, попавшего во вражеский плен? Собеседники удивились ещё больше и объяснили любознательной барышне, что жители ведь не виноваты, что правительство не успело их вывезти. А при немцах они вели себя достойно, ничем оккупантам не помогали, и старались им даже еду не продавать. А что, немцы не могли за так отобрать, всё что им требовалось? Конечно могли, и отбирали, но сперва они хотели привлечь жителей на свою сторону, и старались соблюдать приличия. Ну а потом, когда увидели, что их никто не жалует, перестали церемониться. Но в моральном плане они этим только навредили сами себе, да ещё перед всем миром выступили как обычные грабители.
Подивившись такому подходу, супруги дождались конца митинга и пошли гулять по городу. Скоро устали, зашли в маленький ресторанчик, хорошо поели. Выпили местного сидра, он был не крепкий, вроде пива, в меру газированный и сухой, без всякой сладости. Андрей хлебнул ещё рюмку Гордонса, что-то около ста грамм на наш счёт, а его жена побоялась, мол слишком жарко. Хотя с моря дул прохладный ветер, и солнце часто скры-валось за облаками. После обеда переплыли на соседний остров, откуда предполагалось отплытие домой. Там тоже долго бродили по узким просёлкам между полей и садов, разг-лядывали добротные каменные дома на хуторах, ограды небольших полей, ухоженных тучных коров. Кое-где сохранились ветряные мельницы, лениво вращавшие свои лопасти под морским бризом. Но в общем и целом, оба острова оказались очень схожими между собой. На смотровой площадке бросили монетку в щель, и долго разглядывали в под-зорную трубу окрестные скалы и совсем мелкие островки. Судя по всему, там постоянно никто не жил, но в общем и целом, ландшафт выглядел вполне культурным. Уже стемнело, когда они сели на теплоход и отправились домой. Выспаться толком не удалось, и в понедельник супруги откровенно сачковали, с трудом дождавшись вечера. Впослед-ствии АБ несколько раз, не менее пяти, летал на острова один, уже с чисто служебными целями, иногда пропадая там на два – три дня.
Пожалуй, это была самая трудная и утомительная поездка за всё время жития в Англии, но и такие реприманды порой необходимы. Так сказать, экстремальная тренировка. А в общем, приобретя минимальный опыт, они старались так планировать свои поездки, дабы ночевать в кемпинге или на постоялом дворе. Цены на ночлег везде были приемлемые, а уровень обслуживания, даже в далёком захолустье, оставлял приятные воспоминания. Наши герои не раз обсуждали этот парадокс, почему мол, в английской деревне всегда чистые простыни и свежее пиво, а в московских и питерских отелях, порой и высшего класса, всё совсем не так. Наталья пыталась объяснить сие недавней отсталостью страны, татаро – монгольским игом, крепостничеством и реакционной политикой царизма, преодолеть которую за полвека не так-то просто. А её муж, частично соглашаясь с этими доводами, как-то угрюмо заметил, что сложившаяся в Союзе финансово – экономическая система уже не отвечает современным требованиям. Ну пусть не вся и не во всём… но то, что скостроляпили при Сталине явно устарело, а нового так и не нашли. Или не захотели, ведь начальникам всех уровней и так живется неплохо. А ведь польза от них мизерная… меньше, чем от царской бюрократии. Те хоть не принимали поспешных решений на пустом месте, небось Лысенко с Презентом при том режиме ни в один университет, самый захолустный, не приняли бы на службу. НП робко возражала, что и сие в конечном счёте есть наследие прошлого, но выходило это у неё очень неубедительно. Впрочем, такие разговоры были редки, супруги чаще обсуждали бытовые особенности осмотренных мест.
Ну и конечно, содержимое местных магазинов, которые в любом захолустье были столь богаты, что никаких денег не хватало, даже на малую часть приглянувшихся товаров.
Первые год – полтора наши герои, особенно НП, никак не могли привыкнуть к местным мерам, особенно длины и веса. Ярды, фунты, кварты, акры – всё это безбожно путалось в голове и не хотело хоть как-то соизмеряться с привычными советскими значениями. Да и деньги сперва были просто нелепыми – какие-то шиллинги, вроде наших гривенников, делились на двадцать пенсов, а дюжина оных шиллингов составляла фунт стерлингов. А были ещё какие-то кроны, полукроны и фартинги, правда, больше в теории, в жизни Наталья их видела в основном в коллекционных магазинах. Валюта была довольно серьёз-ная, за фунт можно было купить два доллара, а на сдачу прилично налакаться, и не только пивом. К местным деньгам супруги привыкли быстрее всего, уже через полгода бойко считая в уме небольшие суммы. Но прошло несколько лет, и в Англии грянула денежная реформа. Устав от тысячелетней возни с некруглыми числами, гордые бритты решили принять классическую схему, оставив фунт из ста пенсов. Курс фунта при этом почти не изменился, а вот пенсы и полупенсы стали гораздо дороже – если раньше НП иногда оставляла их «в пользу бедных», то теперь сие стало накладно. Хорошо хоть эта реформа началась, когда супруги свыклись с остальными курьёзами аглицкой системы мер и весов, а то двойная переоценка была бы непосильным бременем для них. Когда старые деньги окончательно исчезли из обращения, АБ немного погоревал о мелком серебре старых лет, в основном 40 – 50-х, эти монетки нравились ему чисто эстетически. Он даже одно время решил собрать некую подборку, эдак штук сто – полтораста основных типов и разновид-ностей. Но попадалось в основном одно и то же, а ежели находилось нечто интересное, то почти всегда тёмное или потёртое. И через три месяца наш герой плюнул на это дело, сосредоточившись исключительно на филателии.
Самым тяжелым временем для нашего корреспондента стал 68 год, когда Варшавский договор вторгся в Чехословакию. Андрея со всех сторон засыпали каверзными вопросами, обличающими фактами и уличающими цифрами. А поскольку западное телевидение каждодневно показывало возмущенных чехов, в массовом масштабе, всех рангов, слоёв и прослоек, от дворников до цекистов, то утверждать, что всё делается не корысти ради, а токмо по воле пригласившего нас народа, было трудно. Даже многие коммунисты, особенно молодые, открыто осуждали советское вторжение, а руководство партии делало вид, что ничего не происходит. А уж лейбористы и тред-юнионы и вовсе вели себя по хамски, иной раз хуже буржуев. Тем хоть в доверительной беседе можно было намекнуть про геополитику, державный фактор, стратегические интересы и зоны влияния. А левые сразу начинали кричать о демократии, прогрессе, пережитках сталинизма и бюрократии-ческом перерождении советских верхов. Один старикан, ещё помнивший Троцкого и Бухарина, как-то даже обозвал АБ агентом охранки, наверное, он имел в виду КГБ. Наш герой, естественно, писал пространные отчёты для этой организации, и не только о рабо-те, но и обо всём увиденном и услышанном, где бы сие не случилось. Но так вынуждены были поступать почти все наши, волею судьбы на долгий срок оказавшиеся за бугром. А когда наш герой пожаловался на строптивых собеседников своему начальству, то услыхал в ответ, что Англия страна консервативная, левых там мало, приходится работать с тем, что есть. И беречь их, пока новых не вырастили. А ведь приходилось ещё делать повседневную работу, которой из-за кризиса тоже прибавилось.
Но прошел месяц, другой, третий, и ажиотаж вокруг чешских событий стал спадать. Но до конца страсти не утихли, ибо в Британии появилось несколько сотен, или больше, чехов-эмигрантов. Они неистово ругали Советы, Россию, коммунизм, Брежнева и Суслова. Последний, по их мнению, был главным виновником и инициатором вторжения. Андрей несколько удивился такой мысли, ибо до того считал Михал Андреича тихим и серым аппаратчиком, вряд ли имевшим своё мнение. Да и вообще о нём вспоминали редко, куда реже, чем о Семичастном или Полянском, не говоря уж о правящей троице. Те же чехи утверждали, кстати, что Косыгин был против «акции», и Брежнев с Подгорным его долго уговаривали. Странно было слышать такое от людей, и за версту не видевших никого из членов Политбюро. В советской колонии тоже ходили подобные слухи, и даже порой более экстравагантные, но как-то считалось, что они чем-то обоснованы. А тут какие-то бездомные бродяги, вроде как всё про всех знают лучше нас. Но постепенно и эти толки улеглись, но теперь тов. Суслов и среди наших уже считался главным «анти-чехом», хотя явных доказательств, естественно, никто не имел. Но публика как-то легко поверила в эти слухи. В августе 69 года наш герой получил, наконец, отпуск, им они с женой отправились в Москву. Были и другие планы, но очень не хотелось опять и опять слушать ехидные речи и отвечать на каверзные вопросы. Сие была вторая и последняя поездка домой за время командировки, но если первая прошла исключительно тихо, то теперь всё было наоборот.
Если Андрей рассчитывал отдохнуть дома от «чешского вопроса», то он глубоко просчитался. Друзья, знакомые, родственники и сослуживцы накинулись на него с расспросами и вопросами, среди которых были и весьма острые. А когда их задавали малознакомые и совсем незнакомые люди, непонятно как затесавшиеся в ряды своих, наши герои сильно переживали. Наталья сразу заявила, что знает о Пражской весне только из наших газет, ни с кем не встречалась, не обсуждала и вообще не интересовалась этим делом. Но и у неё пытались выведать, что говорили англичане о тех событиях, и как относятся к нам. Ну а её муж за неделю устал больше, чем за месяц работы, и с огромным облегчением вылетел к месту службы, когда закончилась вся эта катавасия. С тех пор супруги надолго невзлюбили и чехов, и их страну, как будто те сами себя высекли. Потом,
лет через десять, они уже сами смеялись над своей нелепой фобией. Но были в тот приезд и светлые моменты – родители НП наконец-то вышли на пенсию, почти одновременно, и в их доме стало гораздо уютнее. Пока что они опекали детишек старшей, но по всем прикидкам и расчетам, к моменту возвращения нашей пары в родные пенаты, их отпрыски не должны были остаться без присмотра.
Правда, одно время жизнь наших героев могла измениться круто и необратимо, и неизвестно ещё в какую сторону. Года за два перед возвращением на Родину где-то наверху возникла мысль – а не назначить ли тов. Семёнова заведующим, и на тот момент единственным сотрудником, корпункта ТАСС в Лондондерри, в Северной Ирландии. Место было перспективным, и давало неплохие гарантии дальнейшего продвижения по службе. Но с другой стороны, то были годы гражданской войны в Ольстере, причём самого разгара её. К тому же Дерри, как демонстративно называли город ирландцы, был главной ареной всех событий. Оставить жену и детей где-то в Англии было нереально, а селить их в каком-нибудь убогом домишке, где часто нет света, а порой и воды, казалось безумием. Особенно после жизни в Лондоне. Да и работа там обещала быть крайне слож-ной, ведь корреспондент действовал как бы с британской стороны, и во многом зависел от английских военных. Начиная от разрешений на поездку куда-то за пределы своего квартала, и кончая доставкой еды и питьевой воды домой в дни забастовок, столкновений и карательных акций. А официальные симпатии СССР и нашей прессы были на стороне ирландцев, что естественно вызывало постоянное раздражение местных властей. И в любой момент был риск вылететь обратно в Лондон, не угодив какому-нибудь генералу, а то и полковнику. Можно было, конечно, писать как можно меньше, по возможности ограничиваясь официальными сводками, но это быстро бы изгадило репутацию автора уже среди своих. И немного подумав, АБ отказался от такой чести. Отказ восприняли с пониманием, а через полгода ему сообщили, что где-то через год – два А.Б. Семёнова планируют назначить ответственным редактором отдела науки и культуры известного журнала «За рубежом». Это было совсем другое дело, и наш герой сразу же согласился. По косвенным данным, перевод мог состояться даже ранее намеченного срока, и уже через семь – восемь месяцев супруги начали потихоньку готовиться к отъезду. Это оказалось неожиданно просто, почти всё желаемое к отсылке домой было некрупным и не тяжелым, а многое заранее отослали по почте.
Где-то в середине своего пребывания в Англии супруги попали на какой-то вечер, не очень торжественный и вполне демократичный. Сперва всё было тривиально, но потом их хороший знакомый обратил внимание россиян на невысокую старуху. Она мило улыба-лась окружающим и неторопливо пила виски, рюмку за рюмкой, в промежутках затягива-ясь сигаретой. Андрей спросил кто это, узнал что баронесса Закревская-Бенкендорф-Будберг и вопросительно поглядел на собеседника. Как, вы её не знаете, удивился тот. А чем она знаменита? Ну как же, была секретарём Горького в Сорренто до самого его отъезда в Союз, и фактически его женой. А потом много лет жила с Г. Уэлсом, тот якобы предлагал ей жениться. В 19-ом году перешла по льду Финский залив, когда красные собирались вторгнуться в Эстонию, где она жила с последним мужем. А до того в Петрограде работала с Локкартом, был такой разведчик. Его большевики хотели посадить, но потом выпустили, говорят, как раз Мура (так в просторечии звали эту даму, на самом деле она была Мария) за него хлопотала. А может быть и наоборот, Локкарту пришлось вызволять свою сообщницу… теперь вряд ли кто-то что-то упомнит. А дети у неё были, поинтересовалась Наталья. Да, двое, ещё от первого брака с Будбергом, был такой прибалтийский помещик. После гражданской войны они остались в Эстонии, а что с ними было потом – неизвестно. Да вы подойдите, поговорите с ней, она любит с соотечественниками общаться. Недавно тут в Россию ездила, не помню только, в Москву или в Ленинград. Но всё прошло успешно.
Наталья отказалась сразу, её почему-то страшно испугала такая возможность. А муж, еще раз подробно расспросив своего знакомого, и сделав несколько кругов по комнате, вокруг да около, наконец решился. Бабулька встретила его приветливо, расспросила кто они и чем занимаются. Потом долго рассказывала всякие эпизоды из своей жизни, но в основном бытовые и не шибко интересные. АБ задал ей массу вопросов, но её ответы, пространные и вроде бы обстоятельные, были не особо информативны. Некоторые темы она явно избегала, кое о чём говорила банальные, всем известные вещи. Тем не менее, Андрей был очень доволен встречей, и до конца жизни с восторгом вспоминал этот день. А его супруга запомнила в первую очередь, как много престарелая баронесса пила креп-ких напитков, заметно не опьянев даже к концу вечера. В какой-то момент ей даже стало завидно, несмотря на все свои тренировки. Вообще-то разных «мероприятий», всяких там вечеров, встреч, банкетов и раутов за эти годы было множество, правда, в основном АБ посещал их один. Но и на долю его супруги подобного пришлось не мало. Ничего особо интересного там почти не было, сперва Наталья боялась за свой английский, а потом бо-льшей частью молчала уже по привычке. Только однажды к ним подсел некий кельт, как выяснилось, его предки – кальвинисты когда переехали в Лондон из Бретани, вроде бы из Бреста. Он прекрасно говорил по-русски, да ещё на десятке европейских, и не только, языков, ибо был историком, специализировавшемся на Наполеоне первом и Французской революции. И вот среди всяких забавных историй он рассказал, что во время войны 812 года в русской армии была английская батарея из четырёх облегчённых пушек, неболь-шого калибра, но очень дальнобойных. И обслуживали сии орудия лучшие артиллеристы Британии – в Лондоне знали, естественно, что Бонапарт весь поход намерен провести в действующей армии, и лелеяли мечту как-нибудь покончить с ним удачным залпом. Но увы, за всю кампанию удобный случай так и не подвернулся. И только село Фили под Москвой осталось памятником того случая – во время стоянки русского воинства в тех местах, командир батареи по утрам приветствовал своих богатырей стереотипной фразой: хэллоу фелоус, Бонапарт ещё жив? Вот от слова фелоу и пошло, опосля неизбежных искажений и упрощений, название оного села. Андрей сразу воспринял сие как анекдот, и притом не шибко смешной, а его супруга поначалу и не знала, кому верить. Только прочтя множество книг (в те моменты, впрочем, когда больше нечего было делать), и нигде не найдя подтверждения оному казусу, она согласилась с мужем.
Наконец, отметим напоследок, что наши лондонцы года за полтора до возвращения на Родину записались на кооперативную квартиру на юго-западе Москвы, рядом с большим лесопарком, в живописной и здоровой местности. Несмотря на высокую цену, попасть туда было нелегко, но АБ справился с этой задачей. Помогли ему и будущие коллеги по журналу, да и своё начальство оформило нужный запрос. Впрочем, пока это восприни-малось как нечто из очень далёкого будущего, вроде полёта на Луну. Иногда Наталья с мужем мечтали, как разместят, наконец, всю библиотеку в удобных изящных шкафах, но сие бывало редко и нерегулярно, супругам хватало их повседневных забот. Обратный перелёт прошёл куда спокойнее, без суеты и нервотрёпки. А вот в Москве вдруг начались неожиданные осложнения – НП сперва не хотели брать на работу на родную кафедру. Мол, за бугром она работала не по профилю, и пока восстановит нужные навыки, пройдёт куча времени. Только после свидания с ректором, организовать которое тоже было очень сложно, дело пошло на лад, да и то не сразу и с постоянными «пробуксовками». Впрочем, у неё это была единственная серьезная проблема по возвращению домой, а у мужа уже с первых минут после приземления всё пошло как по маслу. Хотя, отправившись по приле-ту в первый раз на службу, он страшно волновался, куда больше, чем его супруга, которая сперва очень легкомысленно отнеслась к трудоустройству. НП утешала мужа как могла, мол, тебя же они сами пригласили на эту должность, всё давно согласовано и никаких неожиданностей быть не может. Андрей с ней формально соглашался, но нервничать не перестал до самого вечера, когда он, наконец, смог расслабиться.
Глава 6. БРЕМЯ СЛАВЫ.
Пока светит Солнце, пока что мы живы,
Не страшны судьбы нам шторма и отливы!
Мы к счастию сами проложим пути,
И сможем по ним беззаботно пройти.
Н.П. Меллер
Не прошло и недели по возвращению в Белокаменную, как АБ с головой окунулся в новую работу. Журнал «За рубежом» был тогда одним из любимых изданий советской интеллигенции, включая и слегка оппозиционные её слои. Даже убеждённые диссиденты, всем и вся предпочитавшие радио Свободы, иногда отзывались о сим журнале с одобре-нием. Однако работать там было нелегко, почти все статьи и заметки приходилось перево-дить с импортных языков, по возможности сглаживая неудобные для советского слуха места. Но и сильно перевирать текст было нельзя, наши уже подписали международную конвенцию об охране авторских прав, и слишком вольное изложение грозило неприятно-стями. Приходилось писать комментарии, иногда очень пространные, объясняя советским читателям тенденциозность и зашоренность даже лучших западных авторов. Мол, буржу-азная ограниченность порой не позволяет им увидеть очевидные истины, и заставляет цепляться за старые догмы. Андрей справлялся с подобными опусами лучше всех, но эта фигня выматывала его хуже всякой иной работы. На регулярных встречах с зарубежными авторами наши журналисты часто просили их самые интересные вещи публиковать в двух вариантах – после газетного или журнального очерка его более мягкий вариант издать в каком-нибудь малоизвестном специализированном сборнике, вроде вестника МГУ. Его-то мы переведём и опубликуем, и все будут довольны. Но далеко не все авторы, даже левых взглядов, соглашались на такие фокусы.
Тем не менее работа шла, и оставалось время на театры, загородные поездки и воскресные экскурсии, обычно на машине, в ближайшие к столице города, городки и посёлки. Предпочитались, конечно, места, богатые памятниками старины или же живопи-сными природными видами, или даже отдельными деревьями, скалами или обрывами (АБ очень любил геологические разрезы, где на небольшом склоне видны отложения многих эпох). Иногда оборачивались за день, иногда находились друзья или знакомые, или их друзья и родственники, у которых можно было переночевать. Без особых удобств, естест-венно, но одну ночь можно провести и в сарае. А через полгода подоспела и долгожданная квартира в Тёплом Стане, трёхкомнатная, с двумя балконами и огромным коридором. Кухня, правда, была маловата, но иных в те годы просто не строили. На оставшиеся чеки в «Берёзке» быстренько прикупили отличную мебель, красивую, удобную и довольно легкую, а кое-что старинное привезли от родителей. По блату достали, с большим трудом, югославскую газовую плиту, а казённую обменяли соседям на гэдээровский сервиз «Мадонна». Неполный правда, да и одна рюмка была с мелкими выбоинками, но это мело-чи. Наталья мечтала ещё о финской сантехнике, но пока на неё не было ни сил, ни средств. В коридоре, вдоль стены, разместились полки с книгами, что было очень удобно – библиотека всегда была на виду у всех, и поиски нужной книги не затягивались. В одной комнате пришлось циклевать паркет, обои переклеили по своему вкусу, что-то пришлось подремонтировать на большом балконе и в сортире. Сменили замок на входной двери и укрепили её. Первое время работал только один лифт, и мусор вывозили не вовремя, несколько месяцев жильцы скандалили в ЖЭК-е. Но это всё мелочи, а в общем и целом новая квартира оказалась на редкость хорошей.
Только стало гораздо труднее ездить на службу, хорошо хоть накануне переезда открыли метро в Беляево и переделали «Калужскую», теперь там была нормальная станция, а не открытая всем ветрам платформа в депо. В ту сторону ходило два автобуса, и ещё один до «Юго-Западной», и иногда ждать их приходилось долго. Продлить же метро до их района обещали лет через восемь – девять, а в реальности сие случилось ещё позже. А вот стар-шей дочери, которая собиралась поступать в «Лумумбу», до места будущей учебы ехать было всего ничего. В соседнем микрорайоне, в трёх минутах ходьбы, достраивалась современная школа, её обещали открыть максимум через год. Наталья как раз собиралась в ближайшее время заняться диссертацией, и оптимизация Костиной учёбы ей была очень кстати. А детсад для младшей был уже готов, его открыли буквально через пару месяцев после их вселения в новый дом. Только ходить туда было неудобно, через пустырь со строительным хламом, но все надеялись, что этот пустырь скоро застроят, а вдоль новост-ройки соорудят хоть какой-то тротуар. В первые месяцы после переезда супруги сильно надеялись на родителей, но им ежедневная езда на окраину оказалась непосильной. Меллеры – старшие раз-другой в неделю удостаивали вниманием внуков, а Семёновы появлялись раз в месяц, а то и реже. Они уже были в сильно преклонном возрасте, часто болели, и Андрей очень боялся за родителей, особенно за мать. Она всё реже выходила из дома, а потом и вовсе перестала покидать квартиру. Мол, сил осталось совсем мало, надо их всячески беречь. Сын пытался доказать матери, что свежий воздух необходим людям в любом возрасте, но ничего путного не добился.
Через год после переселения Наталья, готовясь сдать кандидатский минимум, прослу-шала несколько лекций по марксистско – ленинской философии, из которых мало что поняла, и по английскому языку, которые не дали ей ничего нового. Иногда она даже мысленно поправляла преподавателя, а однажды сделала сие вслух, когда та ошиблась на пустом месте. Наша соискательница пыталась отказаться от этих занятий, но ей объяснили что так положено, и нечего вперёд батьки лезть на экзамены. Сдача минимума прошла нормально, кое-какой материал уже был собран, но работы предстоял непочатый край. Тема диссертации выглядела солидно – исследование новых материалов для протезиро-вания на предмет их стабильности и коррозии в биологических средах. Мол, заранее тут многое рассчитать нельзя, и нужны натурные исследования. Правда, большая часть мате-риалов была импортной, или созданной на базе импортных, и злые языки шушукались, что все основные параметры худо-бедно проверены разработчиками. На это им возража-ли, что всё учесть невозможно, к тому же особенности климата, традиционного питания и качество местной воды играют огромную роль. А бывший руководитель Натальиного диплома высказал и вовсе крамольную мысль – мол, надо делать дешёвые протезы и дешёвые материалы для них, дабы самый простой гражданин раз в пять лет, а то и чаще, без всякого напряга мог поменять свои кусательные причиндалы. Но эта смелая мысль не встретила никакой поддержки у коллег, и далее никто не оспаривал важности и актуаль-ности темы. Но работе сильно мешала вечная нехватка инструментов, нужных компози-ций и иных ингредиентов. А заначки часто приходилось тратить на высокопоставленных пациентов, тем паче, что приходили они обычно неожиданно, и с сильно запущенными зубами, часто с острой болью. На сетования же врачей сии граждане отнекивались нехваткой времени, загруженностью работой, которая, как всегда, была очень срочной и государственно важной.
Тем не менее работа шла, и за два года нужный материал был собран, вернее добран. Теперь началось оформление и литературные изыски, что оказалось куда сложнее практи-ческой части. Большинство иностранных публикаций было труднодоступно, приходилось долго ждать очереди в разных библиотеках, или даже заказывать фотокопии. А что-то и вовсе нельзя было достать, приходилось реконструировать основные мысли авторов по ссылкам в иных изданиях. В каждой главе и даже большом отделе необходимы были упоминания идейного характера – прогрессе советской стоматологии, о вкладе в сей процесс тех или иных лиц или целых организаций. Правда, подобные вставки были коротенькими и в общем объеме занимали ничтожную часть. Наталья обычно поручала писать их мужу, который с очередным абзацем справлялся за пять минут. Собственных публикаций не хватало, пришлось срочно написать две стать и выступать на паре общесоюзных конференций. И с одной статьёй случилась заминка – местные редакторы потребовали стороннего акта экспертизы, ибо по их мнению, часть данных могла быть отнесена к разделу «для служебного пользования». Это, конечно, было бредятиной, но приказ есть приказ, и начались поиски. Никто из знакомых не хотел сочинять подобную бумагу, и Натальиному руководителю пришлось ехать в Военно – медицинскую академию к старым друзьям, которые всласть поворчав, написали требуемый акт. И то только после обильного угощения. К счастью, то было последнее препятствие, далее работа шла споко-йно и беспрепятственно. Срок защиты переносили несколько раз, то мешали летние отпу-ска, то вдруг заболел завкафедрой, то потребовались какие-то дополнительные бумаги. Но к очередному сроку всё, наконец, было в ажуре.
Как ни странно, перед защитой НП была совершенно спокойна, видно после аглицких треволнений выступление в родном институте было безобидным делом. Но вопросов было множество, и порой весьма заковыристых. Замечания оппонентов и сотрудников кафедры Наталья, конечно, знала заранее, с чем-то согласилась, на что-то аргументиро-вано и убедительно ответила. Но с остальными любопытствующими пришлось повозить-ся. В конце концов все были удовлетворены, зачитаны отзывы, и началось высказывание мнений. И те и те были, естественно, положительными, и после необходимых формально-стей произошло голосование. Чёрных шаров не было, и после оформления результата, поздравлений и благодарностей, вся компания отправилась в соседний зал, где уже были накрыты столы. Банкет прошёл исключительно шумно, НП никак не ожидала, что пара знакомых надерется до положения риз. Один из оппонентов поспорил с коллегами из Томска, да так яростно, что дело чуть не дошло до драки. Кое-как спорщиков утихоми-рили, но тут бывшедипломный руководитель опять вылез со своими идеями. На этот раз он провозглашал их куда более громко и агрессивно, кричал, что всякий советский человек имеет право раз в три года… да даже в два, сменить свои протезы. А то едешь на рыбалку, кипятился он, а у знакомых колхозников такое гнильё во рту торчит! Притом, что едят они здоровую пищу, и родниковую воду пьют. Кто-то возражал ему, что зато они пьют очень плохой самогон и много… ну не все, но большинство. Оратор возражал, что его друг – рыболов делает отличные напитки, частью настоянные на полезных растениях, и можно выпить хоть литр без особых последствий. А крепость там ого-го, под пятьдесят, а то и выше. Потом правда сам признал, что сие исключительный случай, и у других окрестных жителей продукт куда хуже. Ещё ему заметили, что и родниковая вода бывает разная, слишком жёсткая, или наоборот, почти дистиллированная влага тоже вредны. Потом перешли на фтор, иод и прочие полезные, но в разумных дозах, элементы. В общем, застолье затянулось до полуночи, и только неоднократные напоминания о скором закрытии метро позволили разогнать гостей. А один товарищ даже остался ночевать на кафедре, уютно устроившись на диванчике в тихом закутке у комнаты заседаний.
Следующий день Наталья провела дома, хотя её на службе ждали срочные дела. Но сил куда-то идти и что-то делать совершенно не было. Впрочем, никто из начальства этого не заметил. ВАК утвердил нашу даму довольно быстро, и месяца через четыре она уже щеголяла новеньким удостоверением. Её муж тоже хотел со временем остепениться, но потом раздумал. Он объяснил супруге, что много общается с иностранцами, а они скепти-чески смотрят на наши звания. Особенно по общественным наукам, где четверть работы, если не более, занимает маловразумительная идеология. А вот число публикаций, особенно зарубежных, для них куда весомее, и ему выгоднее сосредоточиться на них. На том и порешили, а через месяц АБ выступил на конференции, посвящённой английскому средневековью. Он ещё в Лондоне изучил кучу старинных книг, грамот и документов по истории Нормандских островов, а собранные на месте свидетельства и впечатления допо-лнили картину. А многочисленные фотографии приятно разнообразили текст. В общем, работа была оценена очень высоко, и впоследствии Андрея всегда приглашали на такие сборища. Выступать, правда, ему уже было не с чем, но он активно участвовал в обсуждении многих докладов и сообщений, высказав множество полезных и остроумных замечаний. Ещё АБ несколько раз ездил на семинары в страны СЭВ, посвящённые разря-дке и построению нового политического порядка в Европе, но это было менее интересно. А однажды он посетил Париж, где коммунисты и социалисты устроили семинар по поводу какой-то годовщины дочери Маркса и её мужа Эвелинга. Он прочитал там неболь-шой доклад, в основном посвященный описанию Хайгетского кладбища и его истории. Сообщение всем понравилось, оно было максимально деполитизировано и носило скорее бытовой, даже домашний, характер.
Плавное, и даже роскошное, течение жизни нарушали лишь неизбежные кончины родственников. Сперва последняя Натальина бабушка ушла в мир иной, легко и в очень преклонном возрасте. Затем мать Андрея, совсем одряхлевшая и старенькая, её смерть воспринималась болезненнее. А через два года умер и её супруг, он давно говорил, что без жены долго не проживёт, и последние месяцы всё время болел. Но всё равно было очень грустно и тошно. Более дальние родичи в те годы были ещё молоды, и никаких сюрпризов к счастью, не преподносили. Пётр Иваныч раза три – четыре мотался в Горький на похороны своих друзей, пока не заявил с грустью, что из старого поколения остался совсем один. То есть в Москве-то оставались какие-то знакомые, но не очень близкие, а там, на Волге, жила уже одна молодёжь. С ними тоже иногда встречались, но с каждым годом всё реже и реже, а потом, незаметно, оборвались и последние связи. Наталья порой вспоминала старых знакомых, а её муж, видевший волжан всего-то три – четыре раза, быстро про них забыл.
После защиты работа шла по-прежнему, только зарплата слегка выросла. Прибавка была маленькая, Наталья ожидала большего, но приставать к начальству с расспросами не решилась. Ведь инструкций и правил пруд пруди, и при желании можно обосновать что угодно. Муж как-то рассказал ей, что у них недавно при переаттестации понизили одного сотрудника, по совершенно пустяковому поводу, и даже не связанному с работой. Он как-то обсуждал с начальником тонкости самогоноварения, и упомянул, что у соседа по даче есть отличный перегонный аппарат. Там между выходом пара и холодильником стоит отрезок дюймовой трубы, обёрнутый снаружи тряпками для теплоизоляции, а внутри наполненный осколками стекла, примерно одного размера, естественно, хорошо очищен-ными и промытыми. А фиксируются сии стекляшки снизу и сверху латунными сеточками. О, так это же дефлегматор – оживился начальник, проявив изрядную эрудицию – отлич-ная вещь, с ним спирт получается чище и крепче. И тут чёрт дёрнул Залман Лазаревича (так звали пострадавшего) начать дискуссию – равновесный ли процесс перегонка, или нет. В итоге он насмерть разругался с начальником, и тот, оскорблённый в лучших чувствах – он заслуженно считался лучшим экспертом по перегонке пищевых жидкостей во всём ТАСС-е – затаил лютую ненависть к незадачливому подчинённому. Наталья, удивлённая и озадаченная, специально проконсультировалась у знакомых химиков, и выяснила, что вопрос этот неоднозначный, и по существу праздный. В самом деле, объём браги всё время убывает, а готовый продукт прибавляется весьма быстро, какое уж тут равновесие. А с другой стороны, в дефлегматоре, важнейшем узле всего прибора, всё вполне равновесно, и состав жидкости и пара, и температура, и скорость процесса. Так что бедняга пострадал совершенно зазря. Эта история окончательно убедила НП, что ругаться с начальством можно лишь при крайней необходимости, как бы ни были сильны и бесспорны твои аргументы.
Поскольку Андрей часто посещал разные симпозиумы, встречи, рауты и вечера, Наталье приходилось играть роль светской дамы советского разлива. Это ей давалось легко, после Англии никакого страха перед буржуями уже не было, осталось лишь лёгкое почтение и некое любопытство – чем, мол, эти отличаются от тех и других. Иногда попа-дались интересные собеседники, побывавшие в экзотических краях, видевшие великие события прошлого или общавшиеся с сильными мира сего. А чаще всего говорили ни о чём, повторяли пустые и вежливые слова, не несущие какого-то смысла. НП часто вспоминала баронессу Будберг, представляя себе, как та в своё время разнообразила такие посиделки, к ужасу чопорных старушек. Но увы, сие осталось в прошлом, и из всех встреч только два случая запомнились надолго. Сперва бывший военный атташе Чили (он остался после переворота в Союзе, ибо был убеждённым социалистом) рассказывал, как он охотился на ягуара в компании с двумя бразильскими министрами. У чилийца было трёхствольное комбинированное немецкое ружьё, наши герои впервые услышали про такое. Два гладких ствола были 16-го калибра, не очень мощные, зато нижний нарезной был калибром 9,3 мм. Вот из него дипломат и пальнул в зверя, и вроде попал в сердце. Или почти. Но когда они подошли поближе, ягуар вскочил и бросился на обидчика. Один бразилец выстрелом навскидку перебил ему переднюю лапу, но зверя это остановило лишь на мгновение. Чилиец всадил в огромную кошку оба жакана, но та продолжала идти на него, хоть и медленно. Хорошо, что атташе успел перезарядить все стволы и еще три пули поразили цель, после чего ягуар упал. И то он был ещё жив и пытался ползти, и толь-ко восьмая пуля оборвала его жизнь. Наталья, сроду не видавшая охот опаснее утиной, была в ужасе, и долго расспрашивала храброго тигреро (так, оказывается, называют в Латинской Америке охотников на крупного и опасного зверя) о подробностях той схватки. Польщенный охотник даже принёс из машины свою стрелялку, очень внуши-тельную на вид, хотя и тяжеловатую на ощупь. Андрей долго, с восхищением, рассмат-ривал ружьё и задал его владельцу множество вопросов, в основном наивных, но чилиец отвечал охотно и очень подробно.
Второй случай случился почти через два года после первого. На одном званном обеде рядом с НП усадили странного человека, одинаково хорошо говорившего по-русски и по-немецки. Ещё он мог изъясняться по-английски и по-итальянски, а по виду был похож на кавказского горца. А когда выяснилось, что он и албанский знает, заинтригованная Ната-лья, забыв про всякий этикет, прямо спросила, откуда он родом. И добавила, что её собе-седник очень похож на портрет кабардинского князя, который она видела в Пятигорском музее. Здоровый такой, стройный мужик, с орлиным взором и большими усами, весь обвешанный ножами и пистолетами. Андрей пытался подсказать ей, что это сабля и кинжал, но собеседника женские оговорки совершенно не смутили. Весело рассмеявшись, он рассказал барышне, что его родители действительно родом с Кавказа, отец был полко-вником в армии Врангеля, а в эмиграции осел в Албании. Одно время даже командовал гвардейским полком, шефом которого был Ахмед Зогу, тогдашний албанский диктатор. Когда итальянцы перед войной захватили Албанию, семья уехала в Югославию, где отец поступил в армию, а он, тогда двадцатилетний юноша, пошёл учиться в офицерское училище. Там, кстати, училось много молодых россиян, в основном казаки, горцы и дети среднего класса, которые в те беспокойные годы предпочли военную службу карьере фермера, адвоката или инженера. А когда немцы вторглись в Югославию, они вместе с многими эмигрантами подались в горы южной Сербии, где вскоре присоединились к чётникам Драже Михайловича. Не к Недичу, уточнил албанец, и тем паче не к усташам… то были просто звери. Их даже немцы не любили и одергивали при каждом удобном случае, а уж итальянцы усташей постоянно сдерживали, где только могли, даже евреев вывезли из зоны их влияния. Наталья удивлённо переспросила, что выходит и у агрессо-ров были разногласия. А как же, ещё больше удивился её собеседник, ведь когда Италия готовилась к капитуляции, они заранее сообщили партизанам, где и когда оставят своё оружие, боеприпасы и прочее имущество. Вот с того момента Иосиф Броз и пошёл в гору, а ранее у него в строю и тридцати тысяч не было.
АБ робко заметил, что по нашим данным партизан ещё в конце 42 года было 150 тысяч. В ответ ему привели кучу неувязок и огрехов советской пропаганды, и наш герой не стал возражать. И вообще, продолжал горец, как вы думаете, почему это в крестьянской стране народ вдруг за коммунистами пошёл? В колхозы захотели? Просто партизаны оказались единственной разумной силой в стране, они стремились воссоздать единую Югославию и не выделяли ни одной нации, выше или ниже других. А как же ваш Михайлович, спросил Андрей, что же он не смог возглавить борьбу? Увы, вздохнул его собеседник, он был слишком сербом и явным националистом. Не таким, конечно, как Павелич, чётники мало кого убивали, и выгоняли чужаков редко. Но всё же… А в сорок пятом захватили нас англичане, всех русских выдали советам. Хорошо мы были албанцы по паспорту, кто-то в итальянцы попал, многие в югославы, и эти все спаслись. И югославы тоже? А зачем Брозу лишние хлопоты, с какими-то эмигрантами, ему своих дел хватало. Чуть не каждого десятого судить надо. Вот даже когда поймали нашего Михайловича, его долго не реша-лись казнить, а хорватского епископа всего лишь посадили лет на пять, ну чуть больше. А мы подались в Аргентину, там после войны много наших осело. Отец пошёл в армию, он хоть и был староват, но взяли его сразу, а мне война опротивела напрочь, решил поиметь мирную профессию. Поступил в университет на физика, закончил успешно, и работаю до сих пор в Национальной комиссии по атомной энергии. У нас четыре лаборатории, свои реакторы построили, так что есть где развернуться. А что, в Аргентине много наших, и русских тоже? А как же, есть кварталы и целые сёла, где славяне преобладают, и не толь-ко в Аргентине. Вот в Чили с двадцатых годов существует казачье общество, со своим атаманом, а в южной Бразилии есть такие места, где православных большинство. Там и свадьбы справляют по-нашему, на древнерусском читают молитвы, а потом знакомые песни поют. А у нас в Аргентине, после войны, в десятке… ну пусть в двадцатке, самых богатых граждан, были два русских купца – Власов и Рогов. Вот так-то. Потом они ещё поговорили о разных мелочах, и наконец разошлись, очень довольные встречей.
На одном из таких вечеров супруги как-то встретили дальнюю Наташину родственницу,
которая была со своей подругой. Та недавно разошлась с мужем, который рванул на заработки в Западную Сибирь, оставив Ирину с трёхлетним сыном. Наталья долго возму-щалась мужским коварством, барышня ей понравилась, и она позвала её в гости. Пусть не сейчас, а как появится свободное время. Та долго отказывалась, но после очередного телефонного разговора пообещала приехать, через пару недель. Встреча получилась недолгой и скомканной, Ирина торопилась домой, где сидел ребёнок с очень старой бабушкой. НП пришлось развлекать гостью одной, так как муж уехал на три дня в коман-дировку. Вернувшись, он поворчал немного, ему не нравились глаза их новой знакомой. Какие-то они у неё волчьи что ли, как у голодной собаки. А впрочем, твои друзья, делай как знаешь. При следующей встрече Наталья попыталась получше разглядеть глаза гостьи, и они действительно показались ей странными. Но потом, встречаясь при самых разных обстоятельствах, это выражение её удивляло все меньше и меньше, а потом вроде бы и вовсе пропало. То ли первое впечатление было обманчиво, то ли в душе у барышни постепенно прошли какие-то подвижки.
Андрей заинтересовался Ириной, когда узнал, что у той хранится альбом с марками, кои собирал её отец, а частично и дед. Он несколько раз звонил даме, просил позволения поглядеть марки, а потом стал её уговаривать продать их ему, вместе с альбомом. Ирина сперва решительно отказывалась, потом обещала подумать. Особенно нашего героя заин-тересовала подборка русских земских марок, небольшая и не очень богатая, но у него и такой не было. Они, конечно, регулярно появлялись в комиссионных отделах филателис-тических магазинов, особенно в центре, но стоили очень дорого. Да и разбирали их, несмотря на дикие цены, довольно быстро, тогда филателия была в моде. Наш герой даже думал продать для такого случая свою подборку Турн и Таксис, была такая частная почта в Европе, особенно много контор она имела в Германии. Тут они стоили заметно дороже, чем в Лондоне, но только формально. А найти реального покупателя было трудно, тема довольно редкая, а отдавать за полцены просто обидно. Да вдобавок они Андрею просто нравились, маленькие строгие прямоугольники, с лаконичным, но изящным рисунком, без всяких излишеств. Так что по зрелому размышлению сия подборка осталась в коллекции. Но и с Ириной всё было непросто, она регулярно чего-то просила – то денег взаймы, то билеты на модную постановку, то какие-то дефицитные мелочи по хозяйству. А когда Наталья как-то удивилась такому подходу, её муж, неопределенно хихикнув, высказал предположение, что он просто понравился оной барышне. НП сперва не восприняла эту идею всерьёз – он же для неё пожилой, почти на десять лет старше, и совсем не похож на бывшего мужа. Правда, это был аргумент спорный, но она настолько была уверена в себе, что саму возможность покушения на мужа восприняла с юмором. Тем паче от какой-то малорослой девицы, довольно нескладной, и к тому же курящей. Сам АБ, кстати, был заядлым курильщикам, но в женщинах этот недостаток очень не одобрял.
К тому же и общались они обычно по телефону, личные встречи были редки, и как правило, не наедине. Да и болтали при встрече о разных пустяках, чаще всего о марках и альбомах. Так прошло несколько месяцев, и однажды они сошлись на очередной вечерин-ке, точнее на дне рождения АБ. Сперва всё было очень мило и невинно, гости веселились, выпивали и закусывали, тосты, витиеватые и не очень, сменяли друг друга. Но ближе к вечеру Наталья заметила, что её супруг слишком уж часто поглядывает на Ирину, причём весьма приветливо. И ответные взгляды были столь же любезны. Улучив момент, НП попеняла мужу, правда беззлобно, что он совсем не обращает внимания на жену, всё время разглядывая гостей. Андрей заметно смутился, пригласил её потанцевать, а потом дважды провозглашал тосты за свою прекрасную супругу. Наталья уже было успокоилась, но тут Ирина, пробормотав какие-то извинения, поспешно собралась и ушла. Проводив гостью, АБ стал задумчив, а минут через десять пожаловался жене, что у него сильно ломит грудь, непонятно отчего. На замечание, что это скорее всего простуда, он ответил отрицательно, мол, у простуды совсем другие симптомы. Ещё через полчаса наш герой объявил о своём недомогании гостям, присовокупив, что боли усиливаются. А вскоре, пространно извинившись, попросил разрешения у публики удалиться на отдых. Ему, естественно, разрешили, а несколько встревоженные гости стали постепенно расходиться по домам. Пострадавший почти сразу заснул, а утром чувствовал себя нормально. Супруга пыталась отправить его в поликлинику, но Андрей решительно отказался. Это, мол, какая-то случайность и нечего обращать на неё внимание. После короткой дискуссии эта точка зрения стала общепринятой.
Глава 7. ИТОГИ И ПОТЕРИ.
Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что Бог гласит его устами!
М.Ю. Лермонтов
После вышеизложенного случая свиданки, даже заочные, вроде бы прекратились, и НП вздохнула свободно. Понятно было, что просто так всё это не кончится, но она все же надеялась на благоприятный исход. Мол, со временем страсти улягутся и утихнут, а там глядишь, и вовсе забудутся. В конце концов, история выглядела мимолётной и не очень серьезной. Ну, а загадочный приступ Наталья сочла ловкой симуляцией, просто удачным поводом для быстрого завершения вечеринки. И когда через месяц с хвостиком супруг опять пожаловался на сильные боли в груди, она небрежно ответила, что ему пора бросить курить, а то допрыгается. К её удивлению, муж через пару дней сам вернулся к этой проблеме, пора мол, вести здоровый образ жизни. Он в несколько этапов сильно сократил ежедневную дозу табака, а через полгода и вовсе смог обходиться без него. За всё это время боли бывали редко, недолго, да и несильные. Наталья уже поняла, что сие реальная болезнь, но пока всё казалось не очень серьёзным. Андрей пару раз ходил к ухо-горло-носу, тот тщательно прослушал его и вроде ничего не нашёл. А когда почтенный эскулап через месяц узнал, что его подопечный бросил курить, он убеждённо заявил, что все трудности позади, и теперь его пациенту надо больше бывать на свежем воздухе, хорошо питаться и чаще ездить на море. НП была такого же мнения, и даже на какое-то забыла про болячки своего супруга.
Но месяца через три боли возобновились. АБ сходил на рентген, но результат был какой-то неопределённый, никто из врачей не мог толком сказать, что, как и почему. Наш герой, выкрав снимки из своей истории болезни, отвёз их в ведомственную клинику, где после долгого изучения ему сказали, что снимки негодные и их надо повторить. Скорее всего, плёнка была просроченная или бракованная, а может быть барахлил аппарат, или поставили слишком большую выдержку. В общем, надо их переделать, и лучше тут, где есть опытные кадры, а не в районной поликлинике. Так и сделали, но пришлось долго ждать свою очередь, ибо клиника первым делом обслуживала сотрудников министерства. Наконец, снимки готовы, переданы соответствующему врачу, а через неделю подошло и время приёма. Докторша выглядела очень хмурой и озабоченной, долго исследовала пациента вдоль и поперёк, назначила кучу каких-то анализов. И в следующий раз велела прийти с женой, мол, её тоже надо обследовать, ибо генетические болезни никто пока ещё не отменял. Однако ничего конкретного о сих загадочных хворях сказано не было. Наталья тоже сдала какой-то анализ, скорее всего для проформы, ибо врач его результаты просмотрела бегло и невнимательно, велев ей зайти завтра, буквально на десять минут. Лучше утром, прямо перед работой, она как раз в первую смену будет работать. Наталья, встревоженная и испуганная, прибежала в клинику ещё до открытия, и почти четверть часа прождала перед закрытыми дверьми. Чуть не потеряла номерок от вешалки, а в коридоре на лавке у кабинета хотела забыть свою импортную сумку. Но всё это было мелочью по сравнению с диагнозом мужа – у него оказался рак лёгкого, причём в опасной стадии, когда ни операция, ни какое-либо лечение уже не могли помочь. Правда, второе лёгкое вроде бы было чисто, и теперь надо было не допустить болезнь до него.
Когда выяснилось истинное положение вещей, Наталья не сразу поняла его. Несколько дней, и даже недель, она на что-то надеялась или верила во что-то. Но прошёл месяц и два, и теперь даже посторонний человек при беглом взгляде на её мужа сказал бы, что дело плохо, и очень даже плохо. Доктора недоумённо пожимали плечами, как мол в таком раннем возрасте, у вполне здорового человека, развилась такая жуткая болезнь. Очевидно, тут сказалась какая-то предрасположенность, или наш герой попал в чуждые условия кли-мата. В общем, идей было много, а толку от них чуть. После долгих раздумий больному назначили массу лекарств, часть из них вызывала явную аллергию и была быстро забракована. Но и остальные оказались не шибко полезными, Андрею с каждой неделей становилось всё хуже. Сам он грешил на английский комплекс по изучению и произво-дству отравляющих веществ в Портон-Дауне. На само предприятие лиц из соцлагеря, конечно, не пускали, но наш герой несколько раз бывал в командировках недалеко от химического центра. И однажды там случился какой-то инцидент, якобы совсем не опасный, но на соседних хуторах заметна была некая суета. Да и сотрудники центра вряд ли бегали бы по окрестностям с анализаторами и индикаторными трубками без особой нужды. Однако и эта идея осталась лишь гипотезой, подтвердить или опровергнуть её не удалось. Наверное, ближе всех к истине был старикан из Томска, специалист по общей терапии. Он считал, что природная предрасположенность и какие-то внешние воздействия (не обязательно какое-то одно) наложились на ослабление организма, на переживания и внутренние неурядицы. «Как говорят, рак готовит себе постель», угрюмо пояснил профессор Наталье при их последней встрече. И добавил, что надежды на выздоровление уже нет никакой.
Формально это было понятно и раньше, но людям свойственно верить в чудо, да и предыдущие заключения не были столь категоричны. НП долго мучила собеседника вопросами и уточнениями, пыталась привлечь к делу заграничных друзей – вдруг найдут там какое-нибудь сильнодействующее новейшее лекарство. Но профессор убедил её, что чудес не бывает, и всё выльется в пустую трату денег. Теперь оставалось только ждать, по возможности облегчая больному его страдания. К счастью, боли не были сильными, и к анестезирующим средствам прибегать почти не пришлось. Куда хуже были душевные муки – больной быстро догадался, что его дело плохо, и страшно переживал за жену и детей. Долго думал о своей коллекции, но в конце концов решил оставить её детям. Мол, продать всегда успеется, а старшая дочь давно уже проявляла интерес к папиным альбомам. Правда, ей не нравились некоторые темы, а другие наоборот, хотелось расширить, но пока было не до того. АБ ходил по сберкассам и нотариусам, мотался по комиссионкам, а когда мотаться уже не мог, посылал туда жену, с кучей всяких шмоток. Были и ещё какие-то дела, всего не упомнишь. Даже когда он уже не мог вставать с больничной койки, на родственников сыпались указания, что и как делать с тем-то и с тем-то. К счастью, теперь какие-то указания можно было и проигнорировать.
Наконец, свершилось неизбежное, и начались печальные хлопоты. На похороны собралось множество людей, частью Наталье почти незнакомых, но хорошо помнивших её мужа. Ни девять, ни сорок дней не отмечали, среди свободной интеллигенции тогда сие
считалось пережитком старины и дурным тоном. Зато родственники и друзья навещали её по два – три раза в неделю, скрашивая одинокое существование. Но всё равно было очень грустно, и нередко НП не спала ночами, терзаясь мрачными мыслями. К тому же если родственники и знакомые оказались на высоте, всячески поддерживая молодую вдову, то на работе большинство коллег отнеслось к её горю безразлично, а многие и со скрытым злорадством. Вот мол, всю жизнь жила за счёт мужа, а теперь пусть привыкает всё делать самостоятельно, своим трудом. Правда, зарплату ей поднимали исправно, порой даже ра-ньше других, а после смерти мужа руководство выделило на похороны солидную сумму. Но избалованная людским вниманием, наша дама очень болезненно воспринимала любую небрежность в свой адрес. Прошло почти три года, прежде чем она свыклась с грубостью и безразличием по отношению к своей особе, но к тому времени острота потери изрядно сгладилась. Но не совсем, и бывало что и через пять – шесть лет после смерти супруга она просыпалась вся в слезах, вспоминая какие-то моменты прошлого.
Постепенно, однако, НП пришлось заняться квартирно – денежными делами. Друзья-филателисты АБ как-то предложили ей купить коллекцию мужа, за очень приличные деньги. Да и какие-то солидные накопления были, а уже началась перестройка, и самые дальновидные предсказывали, что в конце концов, девальвации не избежать. Не сейчас конечно, но лет так через 10 – 12. И вот, после долгих раздумий и обсуждений с детьми и родственниками, Наталья решила на все деньги купить квартиру где-нибудь в Подмос-ковье, в небольшом тихом городе, желательно недалеко от хорошего леса и чистого пруда. Такое место заменяло бы дачу, а при нужде там можно было поселить и кого-то из детей. Дело было трудное, пришлось затевать фиктивный обмен, и притом многоразовый, добы-вать липовые справки, акты экспертизы и заключения, то и дело давать на лапу всяким чиновникам. И квартира требовалась кооперативная, с другими тогда ничего сделать было нельзя. Да и найти подходящее место оказалось непросто. В конце концов, остановились на Орехово-Зуево, на левобережье, на окраине города, недалеко от Исакиевского озера. То была однокомнатная квартира в бетонной пятиэтажке, с досчатым полом и газовой колонкой на кухне, снабжавшей помещение горячей водой. До озера пешком было менее получаса, а от станции до дома, на автобусе – минут пятнадцать, и лес был недалеко. Не шибко удачное приобретение, но иные варианты были ещё хуже. Зато и денег ушло меньше, чем предполагалось, не пришлось даже продавать марки. Но и хранить их было бессмысленно – Зоя быстро охладела к отцовскому увлечению, и предложила, сбагрив коллекцию, добавить к Ореховской квартире настоящий деревенский дом подальше от столицы, можно даже в соседней области. Идея понравилась, и начались поиски, заодно пришлось много бегать по комиссионкам и клубам, дабы уточнить стоимость кое-каких вещиц. И то и другое заняло куда больше времени, чем предполагалось, но в конце концов всё кончилось благополучно. Коллекцию продали, а на выручку приобрели бревенчатый дом с большими сенями, крытым двором и печкой под Чекалиным в Тульской области, на границе с Калужской. К дому почти задаром прирезали и соток двадцать землицы, весьма хорошего качества. Только вот добираться туда было трудно, автобусы ходили редко, и от остановки идти было далеко. А на машине в дождь можно было и застрять, ибо последние два километра дороги были грунтовкой, правда, хорошо укатанной, но всё же иногда не шибко проезжей. Впрочем, поездку всегда можно было подгадать под хорошую погоду, это ведь не на службу мотаться кажный день.
Теперь, казалось, всё будет в ажуре. Зоя пару лет назад познакомилась с аспирантом-химиком из ГДР, теперь он заканчивал курс и собирался домой. Обещал пригласить их в гости, и не прошло и двух месяцев, как действительно прислал приглашение НП, Зое и Косте, с припиской, что последнего вряд ли пропустят. Тогда как раз рухнула Берлинская стена, и многие боялись, что власти ограничат обмен. А то, мол, в почти уже западную страну хлынут беженцы с востока. Но всё вышло наоборот – Наталью с сыном пропус-тили, а Зое отказали в визе. И потом, когда она несколько раз пыталась съездить к другу, ничего не вышло. Сам он приезжал в Россию раз десять, хотел было осесть навсегда, но не нашел нормальной работы, да и тянуло домой после пяти лет житья в чужой стране. Через пару лет он женился на немецкоязычной швейцарке из какого-то горного кантона, где и нормальных городов почти нет. Да и те что есть, не больше Электроуглей. Правда, сия особа закончила Женевский университет, и там же работала, но на очень скромной должности. Дочка погрустила немного, но особо не отчаивалась, мол, и тут нормальных парней много. Да и не только тут – она как раз получила диплом, и устроилась на работу там же в УДН, на подготовительный факультет. К обучению иностранцев её пока не допускали, Зоя готовила материалы, сочиняла брошюры и наглядные пособия, вела учёт и контроль посещаемости и успехов молодых и не очень студентов, редактировала экзаме-национные листы. Но уже хорошо, что она вращалась среди образованной публики и разноязычных иноземцев, а через год – полтора готовилась приступить и к преподаванию великого и могучего языка жаждущим знаний выходцам из самых разных стран. Впрочем, уже опыт первого семестра убедил её, что многие студенты, особенно из самых слабораз-витых стран, стремятся поскорее получить диплом любыми средствами, а на родине за-нять какое-нибудь тёплое местечко. Или остаться тут, лучше всего женившись на русской девке. Но это, как говорится, в порядке вещей.
Но не успели стихнуть страсти вокруг несостоявшегося замужества, как начались проблемы с Костей. Он с самого начала перестройки проявил интерес к коммерции, даже не закончил институт, оставшись с неполным высшим. Устроился в кооператив, который занимался внедрением наукоёмких технологий, а заодно втихомолку выделял и сбывал драгметаллы из старых приборов, электротехники и вторсырья. Затем начали продавать за бугор редкие металлы и их соли, что-то делали сами, что-то скупали у обедневших НИИ и их сотрудников. Наш герой быстро стал замом директора, потом, закончив соответству-ющие курсы, стал вести бухгалтерию. Потом кооператив преобразовался в малое предпри-ятие, его обороты постепенно росли. Но прошёл ещё год, и наш герой начал выражать недовольство своей ролью. Мол, он работает больше всех… ну по крайней мере, его идеи кормят полконторы, а зарплата не очень. Хозяин по возможности старался не обострять отношения, и по мере возможности шёл навстречу строптивому заму. Одно время каза-лось, что они, наконец, договорились на взаимовыгодных началах. Но как-то раз Костя заехал по делам в одну сомнительную, но очень богатую фирму, где только что, после скандала с генеральным, уволились оба замдиректора, главбух и начальник отдела безо-пасности. Господина Семёнова на этой фирме хорошо знали, и как-то даже предлагали к ним перейти, но на довольно мелкую должность. И вот теперь гендиректор предложил Константину Андреевичу на выбор любую из пока вакантных должностей. У Кости были большие сомнения, но подумав и уточнив подробности, он согласился на второго зама. Он надеялся, что сия должность наименее связана с тёмными сторонами их бизнеса, да и материально он был бы лицом «наиболее безответственным», как выразился один его друг. Босс на старом месте только покачал головой, но отговаривать своего помощника не стал. Там, конечно, денег куры не клюют, заметил он, но я думаю, что поработав полгода ты сам от них сбежишь. Его собеседник ответил неопределённо – примирительно, что мол, всё может быть, и подставлять свою голову он не намерен ни за какие коврижки, даже фантастически сладкие.
За полгода, и даже чуть больше, однако, ничего страшного не случилось, наш герой выполнял обычную менеджерскую работу, правда, весьма высокого пошиба. Незадолго до того он женился, теперь родилась дочь и жена сидела дома на законном основании (она и раньше не очень-то стремилась работать). Забот и хлопот прибавилось, но это было даже приятно. А вот на службе начали копиться сложности. Большинство продаваемых товаров
было контрабандой или вещами, не удовлетворяющими стандартам, и нашим, и западным. То есть попросту брак. А тут ещё Косте некоторые сотрудники намекнули, что можно реализовывать совсем левые вещички, помимо директора и главбуха. Мол, если докопа-ются до сути, то сколько и чего продали будет уже неважно, а так сей товар от внешне легальной партии не отличишь. Теперь денег стало по потребности, но вскоре наш бизнесмен почувствовал, что его босс о чём-то догадывается. Потом неожиданно исчез его главный партнёр по побочным продажам – не то сбежал от долгов, не то от милиции. А половина связей шла через него, продавцы и покупатели стали проявлять недовольство, несколько раз пришлось возвращать деньги с процентами. Наш герой и так любил выпить чего-нибудь вкусненького, особенно в хорошей компании, а теперь он часто не просыхал по два – три дня. Жена и мать нервничали, но ничего толком сделать не могли, их мужик стал страшно дёрганным, орал и бесился по любому поводу. А на любые упреки хватался за нож или пистолет, грозя всех поубивать. НП как-то легко его утихомиривала, а вот Зою он пару раз чуть не пырнул, когда та возмущалась его пьянством. Хорошо хоть её брат был в таком состоянии, что ничего реально сделать не смог.
Где-то через четыре месяца шефу осточертели Костины пьянки, и он заявил, что ежели за две недели его зам не завяжет с этим делом любой ценой, он его выгонит. Тот испугался, зашился буквально на третий день, но хватило его ненадолго, через неделю побежал расшиваться. Но не успел, знакомый врач уже ушёл до хаты. Костя с горя рванул к нему домой, за город – тот жил в коттедже верст за сорок от МКАД-а, по Киевскому шоссе. Но до посёлка не доехал, домой не вернулся. Было уже за полночь, когда встревоженные родственники начали звонить в милицию, на скорую помощь, в больницы и морги. Но нигде никто ничего не знал. К утру жена немного успокоилась, решив, что он расшился у какого-нибудь случайного фельдшера, и теперь приходит в себя у какого-то приятеля, скорее всего за городом. Наталья ушла на работу, но не успела раздеться, как её позвали к телефону. Знакомый патологоанатом из Склифа просил её срочно приехать. В панике, забыв зонт и шляпку, но схватив зачем-то папку с программой студенческого практикума, она бросилась на вызов. И не напрасно – Костину машину, сильно искорёженную, обнару-жил около двух ночи водитель грузовика на обочине малой бетонки, где-то посередине между Киевским и Калужским шоссе. Водитель, весь в крови, не подавал признаков жизни. Скорее всего, он вылетел на встречную полосу, где столкнулся с тяжёлым грузовиком, но второго участника аварии найти не удалось. Наверное, он пострадал не сильно, и на всякий случай удрал втихомолку. Был ли это несчастный случай или попытка самоубийства – сказать трудно, во всяком случае, в крови погибшего ничего лишнего не нашли. Очевидно, катастрофа произошла уже поздно, когда движение было редким, и никто ничего не видел.
Жена и сёстры Кости рыдали без умолку, а НП, как ни странно, пережила эту потерю легче, чем первую. То ли предчувствовала что-то уже давно, то ли свыклась с вечными потерями, теперь уж и не понять. Хорошо хоть её отец не дожил до смерти внука – он тихо и безболезненно умер во сне на 86-ом году жизни, за восемь месяцев до аварии на бетонке. До последнего сохранил ясный ум, сам ходил в магазин, и порой гулял час – полтора по местам своей юности. Алла Матвеевна пережила мужа почти на пять лет, но последние годы почти не вставала с постели, и забывала многое. Однако уход за матерью как-то помогал Наталье забыть прошлые потери и невзгоды. Костина вдова довольнно быстро вышла замуж за его коллегу, который ушёл из той фирмы почти за год до траге-дии. Он ещё во времена Костиных запоев обещал супруге незадачливого коммерсанта, что не бросит её в любом случае, и слово своё сдержал. А через пару лет у них родилась дочка, и НП теперь часто оставалась вечерами с двумя девчонками, когда родители уходили на концерты, в театр или в гости. Родительская квартира окончательно перешла к брату Владимиру, а Наталья с дочерьми водворилась в родном и привычном Теплом Стане. Зоя усиленно работала, писала диссертацию, и жила уже своей, отдельной жизнью. Никаких хлопот с ней не было, наоборот, старшая радовала порой мамашу какими-то при-обретениями для дома, или просто подарками. А вот со Светланой было сложнее, частью, конечно, из-за её неустойчивого возраста. Впрочем, в институт она поступила сразу, училась неплохо и будучи девушкой общительной и остроумной, надеялась побыстрее обзавестись супругом. НП, естественно, всячески одобряла эти мысли, тем более, что молодые могли бы жить в Ореховской квартире, ежели ничего более подходящего не найдётся, хотя бы вначале. Но это уже следующая глава нашей повести.
Глава 8. СТРАННЫЕ МЫСЛИ.
Работай, работай, работай
Ты будешь с уродским горбом.
За долгой и тяжкой работой,
За долгим и скучным трудом.
А.А. Блок
Когда, наконец, в поредевшем семействе Меллеров худо-бедно восстановились мир, стабильность и спокойствие, Наталья всё больше времени стала проводить в деревне. На службе, после неких пертурбаций и неурядиц, появился неплохой доход, при весьма воль-ном графике работы. Семинаров и практикумов осталось немного, а лечение старых и новых клиентов не отнимало много времени. Молодёжь облюбовала квартиру у Исакиев-ского озера, а НП больше по душе пришлась изба на высоком берегу Оки. К экскурсиям и поездкам, даже и заграничным, она на время охладела, а вот сбор грибов-ягод, возня на огороде, мочка яблок и выделка вина из груш приятно разнообразили трудовые будни. На реке был отличный пляж, а окрестные леса, хоть и небольшие, в основном лиственные молодняки, были очень уютны и богаты грибами, особенно осенью. Вишни и сливы шли на варенье, а вот огромное грушевое дерево давало не шибко вкусные плоды, хотя обиль-но и ежегодно. И вышеупомянутое вино не всегда получалось приличным, часто оказыва-ясь мутным и безвкусным. Но у дальнего соседа на горке был хороший перегонный аппарат, и за половину готового продукта он охотно перерабатывал любые количества браги. А самогон получался отличным, чистым, с прекрасным грушевым запахом и крепо-стью где около 50 градусов. Яблоки же, негодные к мочке и варке повидла или варенья, давали отличный сидр, сухой хорошо газированный, крепостью градусов в пять. И прочие растения, включая огородные, как правило радовали хозяйку. Впрочем, навоза вокруг было полно, зола в изобилии, а когда не хватало времени на возню с грядками и кустами, всегда можно было нанять соседку, за очень символическую плату. Та регулярно маялась от скуки, ибо большую часть дворовых работ выполняли внуки и дети, и охотно помогала милой вдовушке. Ну а большую часть мужских дел – обрезку старых дерев, колку дров, починку заборов и сараев – также охотно делали соседи.
Изба была тёплая, с огромной, но очень экономичной печкой, дров всегда хватало, и Наталья часто ездила в деревню и зимой. Тем более, что даже на машине осенние загото-вки невозможно было вывезти сразу, особенно по раскисшей дороге. Ну а когда подмора-живало, дело шло веселей, да и на месте съедалось и выпивалось куда больше, чем при летней жаре. Ну а когда вошли в моду январские каникулы, НП с удовольствием проводи-ла их на природе. Каталась на лыжах до отказа, иногда по льду реки ездила и на коньках. Правда, получалось это не всегда, часто лёд бывал неровным, бугристым, с ямами и даже с полыньями, где любители подлёдного лова удили свою добычу. Наталья также попыта-лась заняться рыбалкой, сперва естественно летней, но сие времяпровождение ей не очень приглянулось. Лучше уж ягоды собирать, особенно землянику на вырубках – она поспева-ла рано, обычно уже в середине июня, и всегда была очень сладкой и душистой, хоть и мелкой. Ну а потом созревала земляника в перелесках, малина, черника… а потом, после уборки садовых ягод, наступала пора брусники и клюквы. Последней, впрочем, в тех краях было очень мало, приходилось ездить на маховые болота в сторону Козельска, за 40 – 50 км. Но как известно, охота пуще неволи. Наша дама пыталась вырастить и морошку, привезённую друзьями из Ленинградской области, посадив её на смесь песка и торфа под старыми соснами. Но хоть место было мокрое и тенистое, северная ягода кое-как протя-нула пару лет, а на третье лето засохла. Зато хорошо прижилась синяя жимолость, черенки которой укоренял для всей округи один опытный садовод из Чекалина. Она поспевала даже раньше клубники и приятно разнообразила июньское меню.
Дел на фазенде всегда хватало, но многие вечера, особенно осенью, оставались свободными. Да и летом темнело так поздно, что намаявшись за день, Наталья часто после восьми вечера садилась с книгой на западное крыльцо, допоздна освещённое Солнцем. Особенно в те годы, когда вводили летнее время. И вот однажды, лениво перечитывая в сотый раз небольшой сборник стихотворений Александра Блока, она вдруг ясно предста-вила себе четверостишие про какого¬-то вояку, скорее всего младшего офицера, попавшего в потрёпанный войной город, почти безлюдный. Скорее всего в Ленинград, уже в конце блокады, и конечно ужаснулся увиденному. Причём она сперва именно как бы увидела строфу, а уж потом записала её. За пару недель стихотворение было готово, затем сочини-лось ещё несколько. Не все они были удачными, но пять – шесть из них Наталья читала родственникам и друзьям, и все остались довольны. Потом этот порыв иссяк, но зимой, в Москве, ей вдруг пришёл в голову сюжет пьесы, довольно странной. Как души или эманации неких древних римлян и англичан Викторианской эпохи, где-то в потусто-роннем мире обсуждают причины краха своих империй. Писалась пьеса дольше, чем все стишки, вместе взятые, но получилась неплохой, опять же все без исключения слушатели одобрили сей опус. Потом началась весна, в апреле пришлось догуливать отпуск, а иначе его грозили напрочь ликвидировать. Однако, две недели ясной и солнечной погоды, пусть и прохладной, проведённые на воле, в полях и лесах, были восхитительны. Особенно НП радовалась обилию сморчков и строчков, обильная жарка не смогла поглотить всю добы-чу, и часть засушили на зиму. Потом началась майская страда, посадка огорода и обрезка сада, потом две недели безвылазно пришлось проторчать в столице, была уйма хорошей и срочной работы. За это время никаких новых мыслей не было, ни в стихах, ни в прозе, и наша героиня уже стала отвыкать от писательства. Может оно и к лучшему, решила она, дело ведь ужасно неблагодарное и хлопотное. Но как вскоре выяснилось, гражданка Меллер обрадовалась слишком рано.
Как-то уже летом, в деревне, на глаза НП случайно попался «Остров пингвинов» А. Франса. Потрепанная книжка почему-то вызвала раздражение, потом вопрос – а почему, собственно, пингвины? А если бы... И правда, а если бы существовала какая-нибудь цивилизация мыслящих животных? Или птиц, ящериц, змей, наконец? Сказочники и фантасты что-то на эту тему писали, но видно совсем не то. А ведь можно придумать много интересного, целую вселенную со своей историей и географией.
Мысли эти скоро забылись, но потом вспомнились, затем как-то незаметно стали складываться в голове фрагменты текстов. По ночам снились странные города и веси, немыслимые существа почти наяву жили, торговали и воевали друг с другом. Ожившие картинки напоминали известного булгаковского героя. НП, не на шутку перепугавшись, прошла однажды даже соответствующее обследование, которое, однако, ничего не дало. Оставалось записывать непонятные мысли по возможности подробно и аккуратно, соблюдая хронологию. Интересно, что перенесенное на бумагу быстро забывалось и «новые порции бреда» (как она сама не раз ругалась в сердцах) почти не повторяли написанное.
Наверное, это была реакция на все ее несчастья и горести – душа всё выплескивала наружу, чтобы не задохнуться, не быть раздавленной дикими мыслями. Странно, что началось это не сразу, а когда вроде бы все несчастья уже остались в прошлом. Но что было, то было, а почему и как – теперь уж не объяснишь. НП, интуитивно почувствовав что-то подобное, довольно быстро свыклась с новым занятием, порой получая от него некое удовольствие. Постепенно это стало даже чем-то вроде спорта, весьма, правда, сомнительного. С годами изложение становилось ярче и четче, работа шла быстрее и продуктивнее. От первой до последней строчки минуло более 10 лет, хотя, конечно, большая часть этой странной одиссеи была написана быстрее – где-то за пятилетку.
Поразительно, что сочиняя порой за вечер по 20-30 страниц готового текста, Наталья успевала делать все свои обычные дела, внешне не изменив привычного образа жизни. Работа, деревня, походы в кино и починка машины, редкие поездки в отпуск и частые встречи с родственниками и друзьями… А где-то в «подполье», в закоулках памяти росли, ширились и гибли великие цивилизации и маленькие скромные княжества, менялись общественные и религиозные устои, сотни различных городов – от тихих средневековых местечек до огромных фабричных мегаполисов – получили подробные планы и описания. Также подробно изложена была история и география множества больших и малых стран и народов. Политики и полководцы, ученые и поэты, короли и торговцы пяти тысячелетий обрели подробные биографии. В наиболее полюбившихся странах описывались иногда отдельные электростанции и заводы, не говоря уже о настоящих достопримечательностях.
Конечно, вся эта чертовщина опиралась на какие-то знания, факты и аналогии нашей истории и современной жизни, но весьма поверхностно. Когда НП впервые сталкивалась с описанием чего-то нового, она обычно прочитывала три – четыре статейки в словарях или энциклопедиях, очень редко какую-нибудь популярную брошюру. И тем не менее... Все получалось удивительно правдоподобно и удачно, а варианты обычно выбирались оптимальные, будь то электровозы, плотины, охотничьи ружья или церкви, театры, музеи и обелиски. Когда через много лет известный историк увидел описание военного флота одного из мифических государств, он был поражен прекрасными (но вполне реальными) характеристиками боевых кораблей, самолетов и подводных лодок. А когда ученый муж понял, что писал это не профессиональный историк или фантаст, а женщина-врач, никогда не видавшая подобных «железяк», его рассудок пострадал много сильнее, чем у автора выдумки.
Как ни странно, меньше всего присутствовали в этих опусах литература и искусство – стихи и прозу за своих героев НП писала неохотно, а написанное ранее включать в безумную эпопею также не стремилась. Правда, все без исключения главы, повествующие ли о трудных войнах, природных катастрофах и переселениях племен и народов, так же как и самые простые бытовые отрывки, уснащались стихотворными эпиграфами, но их было не очень много – у самых цитируемых авторов вряд ли набралось бы по три – четыре страницы. Охотнее Наталья описывала жизнь выдающихся поэтов, драматургов и писателей, изредка музыкантов и спортсменов. Очень любила ученых, да и вообще науку, подробно излагая десятки изобретений всех эпох и народов. Интересно, что были среди них и полезные вещи, которые пригодились бы и в реальной жизни.
Но более всего она полюбила географию этого безумного мира. Реки и озера были ее фаворитами, и в самой захудалой стране описывались подробно и со вкусом. Здесь были и огромные глубокие озера типа Байкала, не замерзающие в самые холодные зимы, и тихие пойменные озерки; неторопливые речки бескрайних равнин и холодные реки нагорий, высокими водопадами падающие в океан. А из ландшафтов более всего полюбились НП холмистые равнины с невысокими горами с умеренным, мягким климатом. На берегу океана там (как в Англии) и зимой зеленела трава, а дальше вглубь континента появлялись и снег, и морозы, правда не очень суровые. А на окраинах – то тропические лагуны и пальмы, то арктические пустыни; иногда же, если страна была поболе, в ней умещалось решительно всё. Сперва все виртуальные подданные нашей сочинительницы помещались на двух материках небольшой планеты, весьма похожей на нашу Землю. Затем её подопе-чные заселили всю планету, от полюса до полюса; на это ушло более двух тысячелетий. Всего там оказалось семь материков примерно одинакового размера и несколько тысяч островов, от огромных, в полторы – две Гренландии, до крохотных скал посреди океана с парой – тройкой деревьев на макушке. Затем были освоены ещё три планеты вокруг той же звезды, более – менее пригодные для жизни. Далее наши подопечные двинулись далее в глубь Вселенной. За полторы тысячи лет им удалось заселить два десятка планет и астероидов в системах ближайших к исходному солнцу звёзд. Ну а дальше дело пошло нарастающим темпом, и к концу повествования разумные звери обитали уже на 50 или 60 тысячах небесных тел самого разного масштаба.
Какое-то время наша сочинительница увлекалась излишней цикличностью в развитии своих миров. Мол, поскольку их жители имеют гораздо большую силу и энергию при том же весе, что и мы, да и защитные средства у них куда совершеннее, большинство благ цивилизации оным существам не нужны. Захотят – применят, а захотят – отвергнут. Так что многие моменты неизбежно будут повторяться, конечно, в разных вариантах и в разной обстановке. Но скоро Наталья заметила, что повторяется, и ничего нового во все эти «повторения пройденного» уже не может добавить ни капли. Тогда она ограничила явно выраженную цикличность первым тысячелетием своей эпопеи, там, где ещё можно было придумать какие-то разнообразные и пикантные подробности. В дальнейшем, естес-твенно, какие-то народы, государства и планеты что-то копировали от далёких предков, живших к тому же черти где, но это считалось обычным делом, и лишь вскользь упоми-налось на соответствующей странице. Что же касается дел, приключений, похождений и путешествий отдельных лиц, то они, в конце концов, были более-менее равномерно раскинуты по всему повествованию. Правда, по логике истории, большинство планет рано или поздно достигало в своём развитии спокойных и неспешных времён, когда там и описывать в сущности было уже нечего. Но во-первых, на это тоже требовалось не мало времени, в среднем тысяча – другая лет, а во-вторых, всегда оставались окраинные, мало-своенные и просто слаборазвитые миры на окраине Ойкумены, куда ещё не добралась никакая цивилизация. А там можно было придумывать всё, что угодно.
Интересно, что среди политиков и коммерсантов решительно преобладал сильный пол, а вот писатели, поэты и художники почти сплошь были женщинами. Даже среди архитекторов и скульпторов слабый пол решительно преобладал. А вот деятели театра и особенно кино упоминались крайне редко и кратко, во всей эпопее от силы 15 – 20 раз. И по столь кратким и отрывочным заметкам что-то определённое о них сказать было трудно, часто просто невозможно. А вот среди учёных и естествоиспытателей встречались самые разнообразные типы, причём, грубо говоря, всех и всяких было где-то поровну. Среди военных НП определённо отдавала предпочтение нижним чинам, причём чаще всего неофициальным воинам – пиратам, каперам, партизанам и благородным и не очень разбойникам, вроде Р. Гуда и В. Телля. Среди них преобладали моряки, но не сильно, а вот лётчиков почти не было. Видно, излюбленные типы автора плохо гармонировали с работой в воздушном пространстве. Хотя те же пираты довольно часто летали на мелень-ких аэропланах, в основном для разведки и наблюдения за противником, описывалось сие всегда кратко и без подробностей.
Завершив свой главный труд, Наталья потом не раз возвращалась к нему. Что-то допи-сывала, и ежегодно сей роман разбухал ещё на десяток – другой страниц, что-то правила или переделывала почти заново. Какие-то кусочки вычёркивались, но таких было немно-го, и новые абзацы и главы с лихвой покрывали эту убыль. И даже когда текст был, наконец, отшлифован и доделан, НП не успокоилась. Она передохнула с годик, а потом начала сочинять дополнения к эпосу, в основном в виде таблиц, карт и детальных хроно-логических сводок самых интересных моментов звериной истории. В оных таблицах не только расписывались подробные данные кораблей, заводов и электростанций, но и приводились статистические данные многих городов, общим числом более пятисот, вклю-чая их уровень благоустройства, нормы осадков и среднюю скорость ветра. Конечно, всё это сочинялось более лениво и медленно, чем основной текст, да и более небрежно, особе-нно по стилю и по форме (в цифрах она всегда была предельно аккуратна). Но тем не менее, работа шла до глубокой старости, пока наша дама могла различать буквы и иные значки. Где-то с середины основного текста работа пошла на компьютере, потом в электронный вид были переведены и ранние тексты. Это тоже было непросто, к тому же всякое прочтение после долгого перерыва выявляло какие-то огрехи, и начиналось редактирование по новой. И эти постоянные правки также продолжались до самого конца жизни автора. А вот показывать кому либо готовый роман, в отличии от стихов и пьесы, НП долго не решалась, и в итоге его прочло вряд ли более шести человек. И если малые произведения во множестве распечаток разошлись среди друзей и знакомых, а что-то попало и в интернет, то роман так и не попал на суд широкой публики. То ли Наталья боялась огласить столь странный текст, то ли посчитала его малоинтересным для больши-нства читателей, теперь уже не уточнишь. Вот пожалуй и всё, что можно рассказать об этой странице жизни нашей героини.
Глава 9. РАБОТА И ОТДЫХ.
Дождь проливной в Каире – это чудо!
Трамваи встали, и машин не видно,
И лишь усталым осликам обидно
Тащить под ливнем лишние два пуда.
Н.П. Меллер
В прошлой главке мы невзначай упомянули «редкие поездки в отпуск» нашей героини, и теперь пришла пора рассказать об этом более подробно. Так как отпускного времени еже-годно получалось полтора месяца, а то и более, проводить их только в деревне скоро стало скучновато. Пару лет НП ещё крепилась, мол большой ремонт за выходные не сделаешь, да и хотелось посмотреть окрестности, особенно Козельск, Калугу и Тулу. Но когда по крупному всё было починено и осмотрено, её потянуло на море, да и в Европу наведаться давно уже было пора. На первый раз решила смотаться в Египет, благо там она пока ещё не была, да и Красное море тёплое уже в марте. А так как март не сезон, то и одноместный номер оказался не шибко дорогим. За неделю Наталья накупалась и загорела до одури, съездила на экскурсию в монастырь среди Синайских гор. Правда, в сокращённом варианте, встречать восход Солнца на вершине высоченного пика ей как-то не хотелось. Может быть, потом, в следующий раз, а пока и так хорошо. Их отель стоял на самом краю Шарм Аль Шейха, и отдыхающим предлагали на денёк смотаться в Израиль. Но семья в соседнем номере только что вернулась из такого вояжа и осталась недовольна. Мол, на Мёртвом море были всего час, что там можно увидеть, и дорога совершенно неинтересная. Ну, посмотрели Эйлат, такой же город, как Шарм, на том же море. Только вместо арабов ходят евреи, да в старом квартале почище и просторнее. И ради этого пол дня трястись в автобусе, по жаре?
Только вот цены на спиртное показались нашей путешественнице ужасно высокими, да и торговали им далеко не везде. Что ж, в другой раз надо брать с собой побольше. В общем, поездка удалась, и в конце октября того же года НП рванула в Анталью, теперь уже на олл инклюзив. Мол, смотреть там особо нечего, будем бездумно расслабляться. Пить, есть, загорать и плавать до опупения. Ну и по магазинам пройтись, из Египта она почти ничего не привезла, кроме десятка сувениров. Так оно в общем и вышло, но всё же Турция в тот год понравилась меньше Египта. То ли обилие немцев и англичан в гостинице навевало неприятные мысли, то ли скудость развлечений по вечерам, а может быть, как ни странно, обилие и хорошее качество еды. Всё время хотелось и того, и другого, и третьего, а места в животе катастрофически не хватало. А вот магазины понравились больше египетских, и цены в общем и целом приемлемые, да и продавцы не столь назойливы и жуликоваты, как на Красном море. Но уже на четвёртый день денег осталось совсем немного, и теперь при-ходилось всё рассчитывать и взвешивать, прежде чем купить самую пустячную тряпицу. И это тоже слегка портило настроение. В конце концов, Наталья утешила себя, что первый блин комом, да к тому же и такой отдых куда лучше будничной толчеи в Первопрес-тольной. В следующий раз, на майские праздники, они поехали вдвоём с Зоей, причём в Мармарис, который им расхвалили как самый красивый курорт в Турции. На май вода, конечно, может быть холодноватой, зато ещё народу немного, везде вольготно. Так оно и вышло – окрестности были очень красивы, городок маленький и тихий, а вода в море холодновата. К тому же их отель, от ограды которого до берега не было и 50-ти метров, почему-то считался «второй линией» и не имел своего пляжа, а соседние территории, засыпанные привозным песком, были платные. Но прямо от большого гостиничного бас-сейна, с шезлонгами и хорошей солнечной площадкой, к морю вела широкая асфальтиро-ванная дорожка. Вот по ней постояльцы и ходили окунаться, ну а загорать было удобнее у бассейна, да и теплее.
Из буржуев в городе решительно преобладали англичане, и даже цены повсюду указывались не только в долларах и марках, но ещё и в фунтах стерлингов. Но теперь, как ни странно, это не вызывало ностальгии, даже наоборот. Скорее всего, это Зоя, весело щебетавшая с иноземцами и вспоминавшая всякие подробности лондонского быта, сгла-дила возможные неприятности. Да к тому же в какой-то момент Наталья просто привыкла к засилью буржуев, и перестала обращать на них внимание. Обычные курортники, вроде них, только из другой страны. В отличии от Антальи, здесь на каждом шагу продавались местные сухие вина, очень неплохие и дешёвые. Но и обычные для подобных курортов виски, бренди и мартини также имелись повсеместно. НП сперва ворчала по поводу высоких цен на шампанское, но скоро обнаружила, что простое игристое, местное или привезённое с Балкан, ненамного хуже. В отеле они кормились утром и вечером, а днём предпочитали наскоро перекусить в номере или в ближайшей забегаловке. Особенно во время долгих прогулок по живописным окрестностям города. А вот цены в местных магазинах были заметно выше, чем в Анталье. Но нашим дамам особо ничего и не требо-валось, так, пяток сувениров на память, да за всё время пару – тройку шмоток, особенно приглянувшихся. Некую сумму решили даже сохранить для дьюти-фри в аэропорту, ибо здесь, по слухам, был наилучший выбор на всю страну.
В один из дней Наталья с Зоей съездили на длинную экскурсию вдоль реки Даламан, смотрели старинные греческие гробницы, высеченные в скалах, окунулись в открытое море. Оно было совсем холодным, зато совершенно прозрачным и очень красивым. Ведь залив-то в Мармарисе в это время года, после паводка на горных речках, был мутноват, хотя и слегка. Так даже и не заметно, а вот когда есть с чем сравнить, разница видна отчётливо. Средиземноморский пляж был пошире городского, но зато там весь день гулял ветер, приходилось всё время лежать за укрытием из топчанов. Всё это, до мельчайших подробностей, было заснято, НП за день потратила три больших плёнки. После обеда по дороге домой заехали на тёплый источник с лечебными грязями, отогрелись и извалялись в тине. Общую благодать несколько испортил обед – его цена входила в стоимость экскурсии, но когда сели за стол, оказалось, что за напитки надо платить отдельно. И не только за крепкие, но и за чай, кофе и минералку. Народ поднял гвалт, началась долгая перебранка, и в итоге некую минимальную запивку удалось отвоевать. Ну а к винам и сокам туристы демонстративно и не притронулись. В гостиницу вернулись поздно, усталые и довольные, и после ужина сразу завалились спать. При возвращении чуть не опоздали на самолёт, ибо Зоя, бегая по дьюти-фри, потеряла где-то посадочный талон. Хорошо хоть билет остался, но момент был неприятный.
Поздней осенью наши дамы смотались в Тунис, в небольшой курортный городок недалеко от Суса. На этот раз купались мало, но зато за четыре дня объездили полстраны. Обошли весь Сус, полюбовались на старый город, посмотрели на заброшенную ветку от вокзала в порт. Она шла и дальше, к маленькой станции на южной окраине города, откуда допотопные угловатые электрички отправлялись в Монастир и Махдию. Наталья долго не могла понять, зачем отделять эту линию от общей сети, пока Зоя не пообщалась с неким железнодорожником, коий говорил по-испански (английский тогда был в Тунисе не в почёте, а повсеместный французский как раз совершенно не знали наши туристки). Так вот, местный знаток объяснил, что Монастирская ветка работает исключительно на пригородное движение, и совершенно не связана с общетунисской сетью. К тому же это единственная в стране электрифицированная линия метровой колеи, которых в Тунисе вообще кот наплакал. Есть ещё метро в столице, ну и линия в Карфаген, а остальная железка ездит под тепловозами. Метро в столице, кстати, они увидели во время поездки в оную, и чуть не умерли со смеху. Сие был обычный трамвай, на окраинах более-менее скоростной, но никак не метро. А в центре города линия была даже одноколейной, и встречные вагоны ждали по пять – шесть минут своей очереди. Да и шла эта колея очень извилисто, так что скорость была не ахти. А вот трасса Тунис – Гулетт – Марса, по кото-рой наши туристки ездили смотреть развалины Карфагена, им понравилась. Вполне при-личная электричка с широкими вагонами, довольно быстрая и с удобными сиденьями. А вот сам Карфаген экскурсанток сильно разочаровал, смотреть там было нечего. Вот римских развалин было много, целый квартал, но супротив Помпеи и Геркуланума и они смотрелись не очень. Видно, был когда-то маленький провинциальный городок. Да ещё круглый залив на море, якобы выкопанный древними жителями как раз в Карфагенские времена.
А вот сама столица небольшого древнего государства нашим дамам очень понравилась. Весьма опрятный, не очень шумный и очень симпатичный город, где даже на базаре большинство продавцов не хватало прохожих за сумки и за ноги, рекламируя свой товар. Куча красивых мечетей, а рядом широкий бульвар с изящными европейскими зданиями. А из безделушек нашим туристкам особо приглянулись браслеты и широкие кольца из нержавейки. Легкие, ажурные и очень изящные, они стоили очень недорого, и смотрелись прекрасно. Понравилось дамам и местное вино, особенно белое, а местная водка «буха» показалась им очень резкой, с каким-то даже смолистым оттенком, хоть и была крепо-стью в 35 градусов. Зоя с удовольствием пила анисовую настойку, более мягкую и менее приторную, чем наша, а Наталья с детства не любила анис и отнеслась к этому пойлу впо-лне равнодушно. Почти полная бутылка анисовки осталась и на день отлёта. Как водится на курортных чартерах, самолёт опоздал почти на два часа, и Зоя, томясь ожиданием, постепенно эту бутылку уговорила. Угостила сидевших рядом студентов, но они так обалдели от сильного вкуса и аромата, что предложили лучше глотнуть коньяка, у них почти литр остался, двенадцатилетнего икс-о. Зое коньяк понравился, но и от анисовки она не отказалась, а вот Наталья изрядно приложилась к студенческому дару. В общем, всё и вся допивали уже на борту, и все остались довольны.
В последующие же два года НП не покидала родные пределы, и вообще не ездила далее деревни и ближайших облцентров. Да и те посещались редко и ненадолго, только в виде воскресных экскурсий. Но сие не было следствием какого-то охлаждения нашей героини к
путешествиям, вовсе нет. Просто она, после пары – тройки неудачных попыток, сошлась с одним мужиком. Вроде бы всерьёз и довольно надолго. То был её дальний сосед по даче, он имел домик на окраине городка, недалеко от их деревни. Они познакомились случайно, поздней осенью, когда Юрий помог Наталье вытолкнуть машину, застрявшую на обочине посёлка. Наша дама соблазнилась рыжиками под придорожными ёлками, но пока она их собирала, «девятка» малость сползла на склон кювета, и никак не хотела выезжать обра-тно. Ну а когда её дёрнули тросом в нужном направлении, всё пошло на лад. Слово за слово, соседи познакомились, и когда пришла пора есть чуть подсоленные рыжики, Юра подвалил с большущей бутылью крепкого, собственной выделки. Нечто среднее между зубровкой и калгановкой, очень приятное на вкус. Потом Наташа совершила ответный визит, и пошло – поехало. Юрий хорошо разбирался в автотехнике, часто чинил, подкра-шивал и регулировал тачку нашей даме, а та в ответ щедро снабжала его фруктами, овощами и разносолами. Фотографировала нового друга на отдыхе, за работой, просто на улице и даже в метро – он очень любил фотки, а сам снимать не умел, да и не очень хотел. А работал он в каком-то закрытом и очень секретном НИИ, где даже в самые голодные годы платили неплохо. Там выпускали какие-то стабилизаторы для ракет и самолетов, вроде автоматизированных гироскопических систем, которых требовалось не менее двух на каждый летательный аппарат. К тому же они часто ломались, даже не ломались, а теряли свои характеристики, и капризные устройства приходилось регулярно чинить и модернизировать. И делалось всё это в этом же НИИ, больше никто в стране справится с такой работой не мог, да особо и не хотел.
И вот на второй год знакомства «молодые» решили вместе смотаться на море. Дело было в январе, посему отправились в Египет, как самое тёплое место. Хотели в Хургаду, но не было мест в дешёвых отелях, и пришлось опять рвануть в Шарм-аль-Шейх. Но на этот раз на самую южную его оконечность, рядом с каким-то островом, который уже был за границей. Туда предлагали однодневные экскурсии – окунуться с аквалангом, посмотреть на подводный мир, на красивых рыбок и на ветвистые кораллы. Но нашлись дела поин-тереснее, да и вообще поездка вышла весьма драматичной. Началось всё с Шереметьево, где у Юры отобрали перочинный нож, мол, теперь нельзя холодное оружие проносить в салон. Причём лезвие старого ножика едва держалось, и нужен он был только как штопор. Но на предложение прямо тут же сломать и выбросить лезвие туристам ответили, что таможенники уже составили акт, и не намерены свою работу бросать на ветер. Вот вернётесь, и по этой бумажке получите обратно свой клинок. Но поскольку наши герои улетали из Шереметьево-2, а вернулись в Шереметьево-1, старая железка так и осталась на складе аэропорта. В Шарме долго искали свой багаж, а взявшийся по своему почину им помогать туземец сразу запросил за работу десять фунтов. Хорошо хоть, сторговались на пяти. Когда подходили к автобусу, из-за него выскочил какой-то тип, хотел помочь НП нести чемодан, изображая шофёра. Но тут Юрий был на высоте, и указав подруге, что настоящий водитель, как и положено, сидит на своём месте, незваного помощника быстро и твёрдо отстранил.
Отель оказался неплохим, правда, их номер был дальше всех от пляжа, но минут десять ходьбы вполне терпимо. Зато это было отдельное бунгало, а не номер в большом корпусе, и ресепшен рядом, удобно было ходить в город и ездить на экскурсии. Море и правда было тёплое, а вот воздух уже с четырёх вечера сильно охлаждался, и нагревался опять только к двенадцати дня, или позже. А при ветре загорать и вовсе было трудно, хорошо хоть тоник и швебс в пластиковых литровках были крайне дешевы. Их укрепляли захваченным с работы спиртом и грелись прямо не лежаках. Вдоль берега угнездились кораллы с острыми гранями, и для схода в воду поверх полипов настелили мост, который уходил на глубину два – три метра. Сперва странно было сразу попадать в глубокое место, но к этому наши герои быстро приспособились. А дня через три Юрий решил слезть в воду прямо с кораллового рифа, так мол удобнее и проще. Ведь шибко острые они только на краю, а там можно аккуратно слезть в воду и плыть далее, а до того приятнее идти по мелкой водичке, чем по скользкому настилу. Так всё примерно и вышло, но наш пловец решил ещё и залезть прямо на риф при возвращении, минуя лесенку на мостках. Мол, влез благополучно, и вылезу так же. Но он не учёл, что входил-то он с твёрдого, хоть и коря-вого, берега, а вылезать пришлось из воды, да ещё с волнами, хоть и мелкими. Юра долго примеривался, выждал удобный миг, но не успел выскочить целиком, как очередная волна припечатала его ногу к ракушкам. Порез был не очень глубоким, но длинным и болезнен-ным, и дня на три о купании пришлось забыть. Хорошо хоть, на следующие два дня были запланированы и оплачены экскурсии – сперва в монастырь св. Екатерины, а на следую-щий день в Каир.
В монастырь съездили удачно, было тепло и немноголюдно, всё что можно осмотрели не торопясь, без спешки и суеты. Засняли интересные места, сфоткали друг друга у неопали-мой купины, в которой с удивлением узнали самый обычный шиповник. Здесь было куда прохладнее, чем у моря, а растущие вдоль сухого русла тополя, вязы и какие-то кусты свидетельствовали, что оно не всегда сухое, или же грунтовая вода где-то близко. Да и монастырские огороды, весьма обильные, говорили о том же. Не удалось только залезть на Синайскую гору, там лежал снег и обе дороги, короткая и длинная, были непроходимы. Но наши друзья и так увидели максимум возможного за один день, и были очень доволь-ны. Перед ужином ещё успели пробежаться по рынку, купили физалиса, мандарин и фиников. Пару последних, вызвавших смутное сомнение, Наталья попробовала прямо на базаре, даже не сполоснув, к ужасу своего спутника. Но она считала свой организьм очень стойким к любой инфекции, и долго смеялась над нелепыми страхами. За ужином слегка выпили за успех завтрашней экскурсии, но не шибко много, утром предстояло рано вста-вать и долго трястись в автобусе через весь полуостров и потом ещё чёрти куда. Тут надо заметить, что бунгало наших туристов было очень прохладным, так что в первую ночь они изрядно подмёрзли. Кондиционер же, поставленный на 25 градусов, молчал, и только когда его перевели на максимум, где-то за тридцать, начал слегка греть помещение. Но уже на второй день все к этому привыкли.
И вот, после обильного завтрака, наши герои двинулись в Каир. Ехали долго, останав-ливались несколько раз у закусочных и туалетов, но в общем доехали хорошо. Народ гадал, как они пересекут Суэцкий канал – кто-то считал, что по обычному мосту, другие утверждали, что не так давно под каналом прорыли туннель, а третьи считали, что ничего такого нет, и придётся ждать паром. Но сторонники туннеля оказались правы, причём он оказался светлым, чистым и даже с пешеходными тротуарами вдоль стен. Стены были облицованы плиткой, простенькой, как в общественном нашем сортире, но после грязного европейского бетона или замшелого кирпича, и сие казалось очень нарядным. В столице первым делом осмотрели Каирский музей; экскурсия была долгая, но жутко интересная, экспонатов море, огромные экспозиции, особенно по древнему Египту. Затем публику провезли по магазинам, где предлагались сувениры и безделушки, пряности и местный чай, картинки на папирусе и прочая дребедень. Цены были средние, порой даже высокие, а качество в основном не очень. НП купила себе пару жуков, а её друг ограничился подо-бием древнего манускрипта на толстом и широком тростниковом листе. Затем заехали в музей папируса, прослушали подробную лекцию о древней письменности, сфотографиро-вались у пресса. На нём же саморучно изготовили пару листов «бумаги», вышла она похуже, чем у древних мастеров, какая-то пятнистая и неровная. Ну первый блин всегда комом… Наконец, огромный город позади, и наши туристы едут в Гизу, к пирамидам, Сфинксу и прочим древностям.
Ехать оказалось близко, минут двадцать по песчаной пустоши. Пирамиды всех очень впечатлили, хоть большинство и видело их на множестве фотографий и рисунков. Но одно дело картинка, а иное – реальная глыба из огромных камней. Правда, внешнюю облицовку со всех трёх пирамид давно уже ободрали, и довольно высоко, но всё равно, вид был прекрасным. Только вот погода после полудня стала портиться, солнце спрята-лось за тучи, и подул сильный ветер. Юрик напялил кепку, предусмотрительно взятую из чемодана, а Наталье пришлось кутаться в шарф, по счастью весьма тёплый. В таком виде осмотрели гробницы, сфоткали всё что можно, и себя, в том числе, на фоне древностей. А вот Сфинкс нашим героям решительно не понравился – какой-то грязный, убогий, весь щербатый, да и стоял он в изрядной яме среди песка, насыпанного за много столетий. Но это мелочи. Когда, наконец, все насмотрелись на творения древних веков, экскурсантов повезли на обед. Он оказался на удивление хорошим, с бесплатным вином, местным чаем трёх сортов и ароматными сладостями. Затем небольшая прогулка по магазинам, после которой планировалась обзорная поездка по городу и отбытие домой. Но отъезд задержал-ся минут на десять, ибо из туч, бродивших над городом, хлынул дождь. Не очень сильный, и шёл он недолго, но местные были в шоке, мол, за шесть минут выпало пол годовой нормы осадков. Как выяснилось, среднегодовая норма была 36 мм, меньше, чем у нас выпадает за октябрь или ноябрь. Город после ливня смотрелся очень красиво, даже нарядно, и дышалось легко. Юрий на одном перекрёстке заснял ослика, тащившего боль-шую телегу среди луж и мокрого асфальта. Вышло очень живописно, но не успели они доехать до конца экскурсии, как дождь пошёл опять. На этот раз воды было поменьше, но когда разошлись тучи и вновь засветило солнце, город, непривычный к обилию воды, буквально захлебнулся в оной. Трамваи встали, на перекрёстках образовались дикие пробки, по улицам плыл всякий мусор, корзины и кошёлки с едой, тряпками и всякой дрянью. С трудом выехали из города, вот наконец, нужное шоссе и последняя остановка у ресторана с бесплатным туалетом. И через четверть часа усталые, но довольные, наши туристы уже неслись домой.
До канала доехали быстро, прошмыгнули туннель, и уже в сумерках покатили по берегу залива. Но через пару часов, когда уже стемнело, дорогу преградил полицейский патруль. Выяснилось, что недавние ливни смыли с барханов горы песка, и дорога совершенно непроходима. Может её расчистят завтра, часам к десяти утра, а может и нет. Сунулись на боковую трассу, но там творилось то же самое. Была ещё объездная дорога по центру Синая, но шла она по горам, петляя по самым высоким отрогам, и ехать там пришлось бы не менее десяти часов. В общем, после бурного обсуждения, решили вернуться в Каир, где и заночевать, авось к утру дорогу расчистят. К чести сопровождающего и экскурсовода, они сразу заявили, что все дополнительные расходы будут за счёт фирмы, и слово своё сдержали. Ну конечно, отель для ночёвки нашли самый дешёвый, три звезды, хорошо хоть в тесном номере были умывальник и унитаз. Последнее особенно обрадовало НП, она уже с обеда чувствовала какую-то тяжесть в животе и некую слабость во всём теле. Облегчившись перед сном, она кое-как помылась над раковиной и завалилась спать, Юра к тому времени уже сопел на своей раскладушке. Но через пару часов Наталья проснулась и с трудом успела прыгнуть на толчок. Она явно чем-то отравилась, скорее всего вчерашними грязными финиками. Хорошо, что нашлись какие-то желудочные таблетки, и оставалось ещё грамм сто спирта. Пока она судорожно рылась в лекарствах, Юрий разбавил спирт вдвое и насыпал туда чайную ложку соли для верности. Боль понемногу затихла, а понос хоть и повторился утром, но был куда слабее.
Спали туристы долго, почти до обеда. Они сильно устали накануне, ведь в отель загрузились во втором часу ночи, да и водителям надо было отдохнуть перед дальней дорогой. К тому же сопровождающие ждали открытия шоссе, и не хотели будить публику раньше времени. Но минуло одиннадцать, двенадцать, час, а дорога вдоль залива по-прежнему была непроезжей. Под рукой не было нужной техники, ждали сапёров, а у них хватало работы в самом Каире и в его пригородах. И когда от соседней группы пришло предложение – совместно зафрахтовать 48-миместный самолёт, на котором разместятся обе группы, сопровождающие сразу согласились. Но пришлось поторопиться, но взлетать надо было не позднее 14.30, так как потом ВПП была занята до позднего вечера. Наскоро умывшись и перекусив, нечёсанные и полусонные туристы попрыгали в здоровенный автобус, куда с трудом втиснулись обе группы. Но всё же влезли, и хоть ехал он медленно, и самолёт подали не сразу, а кто-то потерялся и его искали почти десять минут, в четверть третьего ероплан был готов к старту. Это оказалась старая винтовая машина, с узкими проходами и жёсткими креслами, но все были рады и этому. Тем паче, лететь было близко, и не прошло и двух часов, как оный лайнер благополучно сел в Шарме. Посадка была жестковата, и в дороге трясло изрядно, но это мелочи. Ближе к финишу Наталья посетила летающий клозет и осталась им довольна. Выгрузились быстро, их уже ждали автобусы, и ещё засветло наши герои попали в своё бунгало. НП сразу завалилась спать, а Юраша, основательно перекусив и разбавив остатки спирта, решил прогуляться по окрестностям. Ему давно хотелось пройтись по соседней стройке, посмотреть, из чего здесь строят и как строят.
Территории двух отелей, действующего и строящегося, разделял солидный забор, но вдоль моря, по самому берегу, можно было свободно пройти. Но метров через тридцать – сорок коралловые скалы вплотную подходили к воде, пришлось лазить по камням и обломкам. Наш герой подобрал кусок арматуры, и опираясь на него, минут двадцать обследовал берег. Белые камни на фоне тёмной предзакатной воды были красивы, вокруг стояла тишина, видно рабочий день на стройке уже закончился. Наконец, Юрий вылез на берег и побродил по стройплощадке. Ничего интересного тут не было, и осмотрев два подъёмных крана, штабеля плит и кирпича, мешки с цементом и гипсом, связки арматуры и досок, наш следопыт пошёл к воротам. Изнутри они легко открылись, а потом защёлкнулись почти беззвучно, так что никто его и не заметил. Железяку он зачем-то оставил, и выйдя на уютную дорожку между платанами, решил прогуляться к ресепшену, пока совсем не стемнело. А там можно и на боковую. Через полсотни шагов Юрий подошёл к группе туристов, видно только что приехавших из аэропорта. То были итальянцы, и вспомнив по совместной работе сотню – другую слов, он перекинулся с приезжими десятком фраз. Те, удовлетворив своё любопытство, отправились в свои номера, очень довольные общением, а наш турист подошёл к сотрудникам отеля, кучкой стоявших рядом. Один из них поинтересовался, не итальянец ли он, видно слышал недавний разговор. Но, сказал Юрашка, и будучи в приподнятом настроении по поводу успешного возвращения из Каира, вдруг выпалил – Аль-кайда, аллах акбар! И потряс над головой железкой, которую забыл выкинуть, выходя со стройки.
Результат превзошёл все ожидания. На него набросились с вопросами, а секунд через десять явились двое охранников и потребовали документы. Хорошо их бунгало было рядом, его было видно от места происшествия. И пройдя под конвоем до дверей, наш герой подвергся тщате-льному обыску. Более часа полицейские рассматривали паспорт, путёвку и все прочие бумажки, включая и билеты на прошедшие экскурсии. Долго допытывались, нет ли у них оружия или запрещённой литературы, осмотрели все вещи, заглянули под кровать и за шкаф с одёжкой. И только после того, как Юрий написал пространное объяснение на две страницы (хорошо хоть по-русски), пришельцы успокоились, и ещё раз всё тщательно осмотрев, покинули номер. НП ко всему происходящему отнеслась с полным безразличием – у неё опять схватило живот, и даже ейный паспорт предъявлять пришлось Юре. К счастью, посетители быстро поняли её состояние и особо не докучали. В общем, легли поздно, и на утро чуть не проспали завтрак. Натальин живот окончательно прошёл, полиция больше их не беспокоила, и последние дни отдыха прошли спокойно и весело. Впрочем, за одним исключением – когда Юра сменил очередную плёнку в фотике, он, засняв три – четыре кадра, сломался насмерть. Пришлось плёнку вынимать и переставлять в натальину мыльницу, при том, что там она сперва перематывалась назад, а в юрином аппарате работала напрямую. В общем, засветили кадров десять, если не больше, хорошо хоть там уже ничего интересного не было. Так незаметно подошёл день отлёта. Самолёт, конечно, опоздал и наши туристы полтора часа шлялись по аэровокзалу. За это время на последние деньги прикупили сувениров, а Юрий к тому же выменял на все остатки две чистые новенькие бумажки в 25 и 50 пиастров, очень симпатичные на вид. Но вот наконец объявили посадку. В дьюти-фри наши странники взяли джин Гордонс, дабы не замёрзнуть под кондиционером – в здании аэро-порта они работали вовсю, а лезть в чемодан за свитерами и кофтами не очень-то и хотелось. Перелёт прошёл нормально, только, как мы уже знаем, приземлились они к другому аэропорту. Но сие было нестрашно. В общем, оную поездку участники действа вспоминали потом скорее с радостью, чем с огорчением. Только вот поездка эта оказалась единственной в таком составе – весной Юра уступил свой дом в городке сестре с мужем и детьми. Они насмерть поругались с мужниным братом, а поскольку родительская квартира давно уже отошла младшим родствен-никам, пришлось переселяться в Тульскую область.
В столице же нашим героям встречаться стало сложнее, а через полгода Юрию предложили перейти работать на питерский филиал, главным технологом и одновременно замдиректора по производству (в общем-то сие было одно и то же). А так как в северной столице у нашего героя, в просторной двушке, жила одинокая родственница, он долго не раздумывал. К тому же от её квартиры до новой работы было всего минут двадцать езды на трамвае, и до центра недалеко. А Юрик давно уже, лет двадцать, не был в Питере, который ему страшно нравился, и по поводу оной разлуки страшно переживал. Наталья тоже соскучилась по Петрограду, и первые полгода охотно ездила в гости к новоявленному начальнику. Но постепенно встречи становились всё реже, ездить было накладно и долго, а Юрий, загруженный работой, Москву посещал раз в год по обещанию. НП подумывала также перебраться в Питер, да не было ни подходящей работы, ни нормального жилья. И чем реже становились встречи, тем труднее было организовать следующую. Так, постепенно, наши герои расстались навсегда. Пожалуй, то был последний роман в жизни НП, по крайней мере, обычного, так сказать, свойства. Была ещё очень странная, можно сказать даже, экзотическая история, но об этом потом. А пока что поведаем о судьбе Светланы, а потом и Зои, благо мы их не упоминали уже довольно давно, особливо первую.
Глава 10. СВЕТЛАНА.
В эпоху войн, в эпоху кризисов,
Когда действительность остра,
У засекреченного физика
Была беспечная жена.
Студенческая песенка
Младшая дочь Натальи, как мы уже знаем, сразу после школы поступила в историко-архивный. Училась она средне, но без проблем, и по окончании вуза была распределена в новую, только что открытую библиотеку на Профсоюзной улице, между «Беляево» и «Калужской». Помещение было большое, просторное, народу пока работало немного, и Светлана быстро стала «главным специалистом». Библиотечный фонд был огромен, сюда из мелких библиотек центра, где почти не осталось жилых домов, передали массу книг. Среди них попадались очень интересные, порой настоящие редкости, и пользуясь по-пер-вости отсутствием всякого учёта, молодая сотрудница перетаскала домой нимало томов. Но приятнее всего было обилие посетителей. Район был в основном интеллигентский, населённость его росла, и не всякий мог позволить себе дома хорошую подборку книг. А посидеть в уютном светлом зале, почитать фантастику или модный детектив, попить чаю или кофе с приветливыми сотрудницами. Кстати, обычай поить чаем с конфетами и плюшками постоянных клиентов ввела именно Света, и она же добилась от руководства денег на покупку водогрейки, кружек, ложек, и ежемесячного финансирования продоволь-ственных закупок. Посуду, конечно, приобрели самую простецкую, а вот чай и кофе наша барышня выбирала сама, хоть и давалось сие нелегко. Зато посетители были в восторге, и скоро оная библиотека стала как бы неформальным культурным центром всего района. Сюда теперь ходили не только любители чтения, но и желавшие просто поболтать с умны-ми собеседниками, и просто на людей посмотреть и себя показать.
Светлане особенно нравился один электронщик, он и жил рядом, и работал недалеко, остановок восемь на автобусе. Но оный тип был очень серьёзен, в разговоры не вступал, и даже чай пил редко и понемногу. Света как-то поинтересовалась, а хоть друзья у него есть, или он так и живёт, бука букой. Тот удивился, потом слегка обиделся, и заявил, что ещё с третьего класса дружит с тремя парнями, и встречаются они регулярно. Надо же, удивилась библиотекарша, просто невероятно… а приведите-ка их сюда, тогда поверю. У нас ведь очень интересные люди бывают, и фонд огромный, так что ваши друзья будут зело довольны. Парня сильно рассмешило это «зело», и он обещал подумать. Думал долго, Светлана уже успела забыть тот казус, как вдруг в пятницу, перед обедом, заявилась вся четвёрка. Библиотека им очень понравилась, сидели долго, почти до закрытия, и обещали приходить часто и регулярно. Свете они приглянулись не шибко, но она решила, что сам вышеозначенный электронщик в компании постепенно станет более общительным. Они и правда стали приходить часто и регулярно, но её избранник по-прежнему молчал, и ни на кого не обращал внимания. Зато его друг, выпускник физфака МГУ, быстро стал прояв-лять знаки внимания к нашей героине, и чем дальше, тем больше. Он был самый старший из них, и видно самый настойчивый, через пару недель пришёл уже один, без друзей. А на вопрос, как его собственно, зовут, важно ответил, что прозван быв Петр Аркадьевич. Это так рассмешило нашу барышню, что она долго расспрашивала парня про его родствен-ников и предков. Пётр оказался разговорчив и словоохотлив, рассказывал занятно и с юмором, так что Светлана дважды поила его кофеем для поддержания сил. Затем он всё чаще и чаще приходил к ней, иногда с друзьями, а чаще один, приносил цветы, красивые безделушки и открытки разных стран и времён (наша дама собирала открытки, хотя и без особой страсти). Постепенно Света свыклась с его присутствием, и когда поклонник про-падал на пару – тройку дней, ей было скучновато. Вскоре они начали встречаться и вне работы, ходили в кино, вместе отмечали праздники и дни рождения… а потом барышня оказалась в положении, и пришлось срочно сыграть свадьбу. К тому времени, благодаря разговорчивости жениха, НП и её родные знали о нём решительно всё, и к предстоящей свадьбе отнеслись спокойно. Как заметила Зоя, второго такого вала информации она не выдержит, так что пусть женятся поскорей. Ну а пока народ гуляет на свадьбе, пока молодые налаживают свой быт и готовятся к рождению первенца, пора и нам узнать основные вехи из биографии жениха.
Пётр Аркадьевич был родом из старинной инженерной семьи, иные выходцы из которой попадали и в сферы чистой науки. Его родители слыли заядлыми туристами, поднимались на многие горные хребты и изредка катались на горных лыжах (в основном, правда, под Звенигородом и на берегах Волгуши). Немного знали Ю. Визбора, И. Тамма и некоторых других знаменитых и известных. Выбор сына (физфак МГУ) одобрили, учился он неплохо, но ни на кафедре, ни в аспирантуре остаться не смог. Распределили Петра в «десятку» на Каширке, в неплохую вроде бы лабораторию; секретность там была необре-менительной, а зарплата повыше обычной. Снабжение всегда было на высшем уровне, и даже спирта всем сотрудникам хватало с избытком. Новые приборы, перспективные темы и именитые сослуживцы приятно радовали глаз. Местный народ, правда, работой себя не очень утруждал, но на этом фоне карьерный рост казался даже более простым делом. Тем паче, что завлаб и его зам были старенькими, достойной замены им пока не было, а со стороны приглашать кого-то в дирекции явно не хотели.
Но, как говорится, внешность обманчива. Делать не то, что все, очень трудно, планы и обязательства выполняются и так, отчеты пишутся, темы приходят и уходят, появляются новые, а старые, вроде бы интересные и актуальные, забываются скорее, чем хотелось бы. А коллектив живет своей жизнью, в некоем плане очень насыщенной и интересной. Кто-то отлично готовит настойки и ликёры из казённого ректификата, кто-то имеет родстве-нника в продуктовом магазине, а кто-то регулярно приносил западные фильмы на самых обычных кассетах. Изрядную часть спирта Петро уносил домой, и в бесплатных крепких напитках недостатка не было. Его друзья, в отличии от сослуживцев, настойки не любили, и предпочитали неразбавленный ректификат. Светлану сие сильно раздражало, ибо про-дукт быстро расходовался, причём в основном попусту, учитывая запах в туалете после таких встреч. Первое время они жили с родителями мужа, но после рождения сына им удалось, путём хитроумного обмена с доплатой, поиметь собственную двушку в Ясенево. Квартира была маленькой, зато прямо рядом с метро, открытым почти год назад. Были проблемы с мебелью, тогда её почти не появлялось в продаже, народ ночами дежурил у магазинов, дабы не пропустить свою очередь. Но постепенно, и частично с помощью родственников, проблема была решена. На новой квартире друзья мужа появлялись реже, и жизнь стала поспокойней. К тому же Света воспользовалась перестроечными льготами, и сидела с сыном дома более двух лет. А потом появилась дочка, пока что на горизонте, в проекте, как говорят, но идти на службу максимум на полгода совершенно не хотелось. И Пётр её в этом горячо поддержал – у них в семье вообще не было принято работать жен-щинам. Они, видите ли, должны блюсти домашний уют, семейную атмосферу и прочие прелести интеллигентной семьи. Пока что такой подход нашей барышне понравился, и она с удовольствием просидела дома ещё три года с дочерью. А за это время в жизни её мужа произошли большие перемены.
Окончательно разочаровавшись в своей работе, он наконец, решил её сменить. В это время как раз расширялось наше представительство в МАГАТЭ, и Петра Аркадьевича с радостью взяли на должность инспектора. Работа оказалась простой, начальство доброе, и за полгода нашего героя дважды повысили в должности, прибавив и жалованье. Но всё равно одной зарплаты семье явно не хватало, Светлана уже намылилась было вернуться на службу. Но пока нашёлся побочный источник дохода, и весьма обильный. Мужа часто посылали в загранку, на всякие совещания, отчёты и проверки, и после первых пробных поездок ему разрешили брать с собой супругу. В стране уже свирепствовала перестройка, денег у народа прибавилось изрядно, а в магазинах было пусто, как никогда. И вот наша дама, набрав в столице колбасы, сухарей, пакетов чая и кофе, тратила все командиро-вочные на модные тряпки, кассеты, обувь и прочие востребованные вещи. Дома всё это перепродавалось с изрядной прибылью, и до следующей поездки бюджет был свёрстан. Но не прошло и полгода, как Союз распался, и валом пошли всякие реформы. В магазинах со сказочной быстротой появилось всё что можно было пожелать, правда, за большие деньги. Но и импортный привоз был недёшев, наши супруги решили было, что на валюту будут максимально дешево приобретать что-то себе из шмоток и обстановки, а рублевую зарплату тратить исключительно на еду. Но вскоре выяснилось ещё одно печальное обсто-ятельство. У наших магатешников постепенно сократили финансирование, что-то они получали из-за бугра, но не очень много. Так что поездки становились всё реже и реже, и вскоре и вовсе сошли на нет. Теперь для Светы поиски работы стали жизненной необхо-димостью, но её муж был по-прежнему против. Мол, это временные трудности, а через месяц – другой, ну через полгода, всё войдёт в норму. Его супруга была иного мнения, но в родную библиотеку её назад уже не взяли – им тоже сократили финансирование, да и посетителей стало заметно меньше. Светлана пока что, дабы приобрести нужную специа-льность, пошла на курсы бухгалтеров, которые успешно окончила через восемь месяцев. Всё это время Пётр постоянно ругался с ней из-за этих курсов, а когда она, получив дип-лом, быстро нашла вполне приличную работу, и вовсе закатил грандиозный скандал. Его не смущало, что все сроки прошли, а их положение только ухудшилось. В конце концов, исчерпав все аргументы, он выразил уверенность, что его жену выгонят с работы через пару недель, ибо справиться со столь сложной работой она никак не сможет.
Однако, его надежды не сбылись, а через полтора месяца его супруга получила соли-дную прибавку зарплаты, «за успешную работу и высокую квалификацию». Тут уж неза-дачливый физик разошёлся вовсю, мол, или он, или эта дурацкая работа. Света пыталась сманеврировать, мол, можно сменить работу, коль эта столь тебе противна. Вот недалеко, в Коньково, открылся общественный центр, им нужен бухгалтер… даже просто счетовод, баланс сводить раз в квартал. И заодно можно там книжки, плёнки и кассеты читателям выдавать и принимать обратно, это я точно осилю. Ты что, этот центр, это же гнездо разврата, там все бездельники и алкаши со всего района толкутся! С раннего утра и до позднего вечера. Хорошо, вот на Соловьином проезде открыли маленькую частную гостиницу, им диспетчер нужен, а персонал чисто женский. Какой уж там-то разврат?! А постояльцы?! Ну, так при таком подходе вообще нигде работать нельзя! Вот я и говорю, сиди дома и не выпендривайся! И такие разговоры шли каждый вечер. Через неделю наша дама к подобным сценам привыкла, и в основном отмалчивалась, или просто посылала мужа, ссылаясь на усталость и головную боль. Тот вроде бы притих, а ещё через неделю вроде бы и смирился с обстоятельствами, но неожиданный случай круто всё переменил. Близилось 23 февраля, и на светиной работе народ решил, как обычно, отметить сей праз-дник со всевозможной пышностью. Готовили угощение и покупали подарки, естественно, бабы, и Светлана несколько дней пропадала на службе от зари до зари. И вот как-то вече-ром её супруг, не выдержав одиночества, язвительно спросил, с кем это она трахается уж который вечер. С начальником, не слишком остроумно сострила его жена, после чего ей был предъявлен ультиматум. Ну развод, так развод, всё лучше будет, чем сейчас, ответст-вовала обвиняемая, в тот момент ей очень хотелось есть и спать, а на остальное было плевать. Но муж понял всё буквально, и утром отнёс в ЗАГС заявление о разводе.
Процесс не занял много времени, Светлана так устала от скандалов и разборок, что готова была на всё. Теперь, после распада Союза, не надо было ждать целый месяц, и убедившись в отсутствии взаимных материальных претензий у супругов, ходатайство удо-влетворили через три дня. Пётр Аркадьевич собственноручно сжёг в кухонной раковине причитавшуюся ему долю семейных фотографий, и забрав свои спортивно – туристиче-ские причиндалы, отбыл к родителям. Квартиру пришлось поменять с доплатой, на более худшую, точно такую же по планировке, но гораздо дальше от метро и на последнем этаже. Разницу отдали мужу, теперь уже бывшему, и он этим удовлетворился. А через полгода, ну чуть более, бывый супруг ушёл со своей работы, напрочь сменив сферу деяте-льности. Он завербовался горнолыжным тренером, благо недавно стал мастером спорта по сей специальности, и заодно окончил преподавательские курсы по спортивным предме-там. Денег и свободного времени стало гораздо больше, и через пару лет наш спортсмен вступил в гражданский брак с одной из своих воспитанниц. Довольно скоро они родили ребёнка, и вместе прожили долго, но, по всем доступным сведениям, сие сожительство не было особенно успешным, или даже просто счастливым. Впрочем, Светлана почти не интересовалась жизнью своего бывшего супруга – алименты он платил исправно, часто навещал детей и не предъявлял никаких претензий. А когда детишки окончательно возмужали и пошли работать, последние связи потихоньку прервались. Да и нам в общем-то Пётр Аркадьич не шибко интересен, так что вернёмся к описанию семейства Меллеров, со всеми возможными подробностями.
Светлана через год после развода перешла работать старшим кассиром в известную фирму «Айн штрассер», самолёты которой летали тогда по всей планете. Их касса находилась прямо у выхода из метро «Охотный ряд», в самом центре города. Платили там хорошо, работа была спокойная и непыльная, и несколько лет наша дама каталась, как сыр в масле. Но потом грянул очередной финансовый кризис, пассажиров поубавилось, и после недолгих раздумий, буржуи закрыли московское отделение компании. Впрочем, сотрудников о том уведомили заранее, и они имели почти три месяца на трудоустройство. Пришлось изрядно побегать, но через пару месяцев Света устроилась вторым бухгалтером (или замом главного) в ЗАО «Электросплавы», небольшую, но солидную фирму. Там делали мощные магниты для компьютеров и аудиосистем, нихромовые спирали, особо чистую нержавейку и прочие важные и ценные мелочи. Работы было много, часто прихо-дилось задерживаться или приходить на службу в субботу, но платили хорошо, и народ там собрался приличный. Изредка приходилось мотаться в командировки, но не надолго и не очень далеко. Пожалуй, в плане карьеры то был лучший период её жизни, да и самый продолжительный. Лишь за несколько лет до пенсии Светлане пришлось опять заняться поисками работы, но об этом чуть позже. А пока что опишем личную жизнь нашей героини за отчётный период, если выразиться по-канцелярски. Первые годы после развода Света не особо стремилась под венец, ей вполне хватило истории с Петром Аркадьевичем. А так, без особых обязательств, она встречалась с несколькими мужиками, однажды даже одновременно с двумя. Но все эти романы были не очень долгими, максимум год, а потом у воздыхателя находились недостатки, крупные и не очень, но в любом случае явно неприятные, и мешавшие дальнейшему общению. Одно время наша дама решила найти себе обеспеченного муженька, благо уже появились богатые личности, кои тогда же были названы «новыми русскими». Но увы, сразу же обнаружились и многие их черты, впосле-дствии многократно осмеянные в бесчисленных анекдотах. То есть, конечно, не все из них, и не всегда, были столь тупы и вульгарны, но на каждого нормального богача прихо-дилась куча красивых и страстных одноклассниц, однокурсниц, подруг детства и прочих претенденток. И в конце концов, Светлана решила, не торопясь и не нервничая, найти себе нормального, сугубо среднего по всем данным мужика, для гражданского брака. А там, может быть, получится и что посерьёзнее, а нет, так и не надо.
Однако подобный тип подвернулся ей далеко не с первой, да и не со второй-третьей, попытки. То был некий Геннадий, бывший инженер, в начале 90-х годов открывший собс-твенное дело. Он из отходов, скорее даже из некондиции и брака одного большого завода, наловчился делать неплохие и дешёвые бытовые мелочи, от вилок, тарелок и кастрюль до СВЧ-печек, когда попадались подходящие детали. Познакомились они случайно, в троллейбусе, когда ехали на ближайший рынок за жратвой. Вместе выбирали что подеше-вле и посвежее, а потом новый знакомый довёз сумку прямо до квартиры. Ну а дальше всё пошло как обычно. Мужик оказался толковый, дружелюбный, с юмором и очень общите-льный. Любил, правда, выпить, но меру свою обычно знал. Работал он с братом и двумя сыновьями, сам вёл всю отчётность, что было очень трудно. Тут Света оказала ему неоце-нимую помощь, за что наш герой был ей страшно благодарен. Сближение, кстати, шло очень медленно, обе стороны уже имели печальный опыт и не торопили события. Но, в конце концов, всё наладилось, родные свыклись с «женихом», и дело казалось на мази. Впрочем, мы опять увлеклись, пора уже заняться и старшей сестрой, а потом вернуться к главной героине повести.
Глава 11. ЗОЯ.
Училки и преподавалки
Играли в прятки и скакалки,
Наверно, вспомнилось им детство,
Или досталось вдруг наследство.
Шуточные стишки Н. Меллер
Мы оставили Зою в момент работы над дисером, когда она уже несколько месяцев самостоятельно преподавала иностранцам русский язык, вполне освоившись на кафедре, да и в институте в целом. Работала она неплохо, защитилась быстро и без проблем, как будто прочитала очередную лекцию. Через несколько лет стала доцентом, а потом, уже в зрелом возрасте, дослужилась и до зама завкафедрой, на коей должности и проработала до пенсии. Работала она очень ровно, без конфликтов и даже без серьёзных споров с колле-гами и начальством. Да и студенты обычно ей были довольны. Этому много способст-вовал спокойный характер Зои и её подход к окружающим, вежливо – доброжелательный и неторопливый, порой даже замедленный. Иногда сие вызывало удивление, порой даже насмешку, но в общем и целом много способствовало успешной карьере нашей препода-вательницы. С годами объем работы постепенно вырос, и где-то от 45 до 53 она работала по шесть дней в неделю, а иногда и по воскресеньям. Зато и платили в то время прилично, Зоя порой позволяла себе провести отпуск в Швейцарии или на Лазурном берегу. А вот до того порой с деньгами бывало туго, иногда приходилось подрабатывать на стороне. Одно время она даже переводила винные и коньячные этикетки сотрудникам СЭС-а, проверяя-вшим алкогольную продукцию. Тогда по всей стране вошли в моду региональные марки, и Москва и область также озаботились экспресс-проверкой поставляемого зелья. Платили там очень мало, но и работа была простая и быстрая, а остатки от анализа, уносимые домой, порой избавляли от лишних трат.
Где-то год с лишним, ежели не полтора, у Зои был жених – испанец, к которому она пару раз ездила в гости. Он тоже учился в Лумумбе, ибо родился где-то в Африке, когда его родной клочок земли был испанской колонией. А когда закончил вуз, страна уже стала независимой, а он, как испанский гражданин, получил вид на жительство в метрополии. Был он круглый сирота, жил в съёмной комнате, и работу нашел себе совсем не по специ-альности, но платили там хорошо. Только вот и с ним ничего не вышло, отчасти из-за амбиций НП – ей этот безродный южанин сразу не понравился, а отчасти и самой Зое он приглянулся не шибко. Она сперва пыталась просветить своего друга, привить ему какие-то знания, чтобы хоть было о чём поговорить на досуге. Но испанец упорно не желал ни читать, ни смотреть по телеку ничего, не связанное непосредственно с работой или с прос-тыми домашними делами. В кино не ходил, не говоря уж про галереи или театры, и так, постепенно, их роман выдохся сам собой. За сим последовала длительная, почти в три года, пауза, незадачливые поклонники Зое уже осточертели, а иных долго не было. То есть она даже не отвечала на те знаки внимания, что проявляли недостойные, по её мнению, претенденты. Однако время шло, и всё оставалось по-прежнему.
Как-то ранней весной, в конце февраля или в начале марта, нашу даму отправили на соседний факультет, за какими-то распечатками. Там в учебной части она неожиданно встретила старого знакомого, который несколько лет занимался каким-то бизнесом, а на факультете числился на полставки. Теперь же оный тип вернулся к преподаванию – мол, денег на жизнь хватает, годы не те, и хочется спокойной жизни. Зоя слегка удивилась, товарищ был её старше всего-то лет на десять, и до спокойной жизни было ещё далеко. Но с другой стороны, так хоть есть с кем поболтать из знакомых, ибо пока Иван Сергеевич, так звали оного гражданина, занимался своим гешефтом, его и увидеть-то было мудрено. В общем слово за слово, вспомнили прошлое и решили встречаться почаще. Так и вышло, а на майские праздники они уже вместе отправились в деревню. Наталья, как всегда, ворчала, что новый мужик тоже не ах, мол, староват и некрасив, но Зоя на сей раз была тверда и непреклонна. Поездка прошла отлично, было по-летнему тепло, а из погреба извлекли кучу солений и маринадов, благополучно переживших зиму. Избу протопили за два дня, и там стало очень уютно, было много хорошей выпивки и отличный шашлык. Народ расслабился, и две недели заслуженного отдыха пролетели, как один миг. И в столице они продолжали встречаться, часто и регулярно, хотя Зое не очень нравилось, что Иван резко отрицательно относится к браку, даже гражданскому. Впрочем, тогда это её не очень заботило, мол, через год – другой всё может измениться. Главное, вести себя подобающим образом, ибо все знали, что Сергеичу нравятся барышни скромные, но не робкие, умные, но не занудные, умеющие поддержать беседу и развеселить собеседников. Ну а со всем этим у нашей дамы проблем не было.
Почти год всё шло хорошо, только иногда поклонник раздражал Зою слишком долгими и нудными рассуждениями о преимуществах свободной любви и тяготах нашего весьма несовершенного, юридически и морально, брака. И с каждым разом эти разговоры становились всё длиннее и назойливее. Но сие было не очень страшно. Но вот в какой-то момент наша барышня поняла, что что-то в её жизни не так. Сходила в женскую консуль-тацию, сдала соответствующие анализы, и вскоре выяснилось, что она беременна. Сперва сие известие, как обычно, ошеломило будущую мамашу, но, как ни странно, очень скоро Зоя совершенно успокоилась. Она так долго маялась от какой-то внутренней неустроен-ности, пусть не явной и не очень заметной, что с готовностью приняла то положение, в котором оказалась волею судьбы. НП ругалась и требовала аборта, но её дочь на сей раз проявила твёрдость. Мол, в её возрасте аборты делать уже поздно, и вообще пора иметь собственного ребёнка, тем паче, что по прогнозам ожидался мальчик. Так оно и вышло, роды были непростые, но в итоге всё обошлось. Назвали юношу в честь деда Андреем Ивановичем, при этом Зоя демонстративно решила дезавуировать незадачливого отца. А тот и не особо расстроился, мол, у меня есть свои принципы, и менять их незачем. Ясно, что после родов любовники заметно охладели друг к другу, но какое-то время молодая мать надеялась на лучшее. Но потом, поняв что ухажёру её ребёнок совсем не нужен, порвала с ним резко и надолго. Потом были какие-то попытки примирения, но безрезуль-татные, и года через три они расстались навсегда.
Потом, в зрелые годы, у Зои были неплохие поклонники, но как-то уже не хотелось заводить полноценный роман. Повстречаться, куда-то сходить, съездить ненадолго – это пожалуйста, а далее увольте. Один не в меру пылкий поклонник даже обиделся на неё за такую холодность, и обиделся крепко. Но ничего изменить не смог, и промаявшись с месяц, потихоньку удалился с глаз долой. Андрей уже заканчивал пятый класс, когда у Зои наконец-то появился поклонник, с которым они нашли общий язык, пусть не сразу и нескоро. Жил он недалеко от Теплого Стана, и встречаться было удобно. Вот пожалуй и всё, что можно рассказать в этой главе, а нам пора вернуться к главной героине, а не то сия повесть грозит затянуться надолго.
Глава 12. ПОСЛЕДНЕЕ ИСПЫТАНИЕ.
Я ошибся. Кусты этих чащ
Не плющом перевиты, а хмелем.
Ну так лучше давай этот плащ
В ширину под собою расстелим.
Б.Л. Пастернак
В 2001 году седьмое ноября пришлось на среду и трехдневного отдыха не получилось. Шестого вечером на работе была непродолжительная, но весьма бурная вечеринка и домой НП шла не очень твердо. Настроение было средненьким – она устала, впереди было много работы, да и здоровенная сумка изрядно мешала. Попросить же кого – нибудь помочь она не решалась, помня печальную историю 21-го числа. Несмотря на поздний час народу в метро было много, и поезд шел мучительно медленно. Было жарко и душно, а на «Новых Черемушках» предстояло ждать следующий состав, ибо этот далее идти не желал. Где – то у «Академической» образовалась в вагоне давка, и лохматый молодой человек притиснул НП в самый угол (правда извинившись). На пересадке она, споткнувшись, чуть не повалилась на случайного попутчика, но он сумел ее удержать. Сам, кстати, судя по виду, тоже после праздника возвращался. В новом поезде молодой человек опять оказался рядом и иногда вроде бы посматривал в ее сторону. Хотя понять наверняка было трудно, особенно в такой толпе.
Но вот, наконец, и «Теплый Стан». Народу выходило много, и НП опять стала тревожиться за сумки. Молодой человек понял это по – своему и предложил донести их до дома. Немного поколебавшись, она все – таки решила довериться попутчику, здраво решив, что в толпе с грузом не убежишь, а на улице она придет в себя. Да и вид у гражданина был вполне интеллигентный. По дороге как – то непринужденно завязался интересный разговор, быстро перешедший почему – то на церковные темы. По части веры молодой человек выразился уклончиво, но православие похвалил. Еще добавил, что отец, сам неверующий, часто говорил, что в нашей стране церковь всегда играла полезную роль. Так за интересным диалогом вошли в подъезд, поднялись наверх. При свете молодой человек оказался не таким уж и юным, да и лохматой была лишь борода, а на макушке зияла изрядная лысина. Но отказывать было уже неловко, да и разговор пошел приятный, и, поколебавшись еще секунду, Наталья пригласила его на ужин.
Ни есть, ни пить никому уже не хотелось, а вот проболтали они изрядно. Много говорили на исторические темы, вернее говорил в основном гость, а НП с интересом слушала. Запас знаний у товарища оказался огромным, и делился он им охотно. Долго рассуждали по поводу Октябрьского переворота, благо и дата была подходящая. Гость относился к нему умеренно – снисходительно, мол, ежели Временное правительство ничего сделать не могло, да и не хотело, почему бы большевикам не подобрать, то, что плохо лежит. К тому же они испытывали вполне понятный страх за собственную судьбу, благо Корнилов, Краснов, Деникин и их многочисленные сторонники орудовали по всей стране. А власть ничего не делала, дабы их обуздать, или хоть как-то ввести деяния крайне правых в законные рамки. Ну и понятно, что крайне левые решили всё грести под себя. Мол, всё равно хуже не будет, а так хоть махровым черносотенцам хвост прищемим, и уже хорошо. А там видно будет.
Затем поговорили о европейцах, в основном о голландцах и итальянцах, с которыми собеседник много общался на предыдущей работе. Наталья, конечно, много хвалила своих любимых британцев, по ходу дела рассказав кучу занятных историй из своего прошлого. Так незаметно время перевалило за полночь, собеседники уже смертельно устали и хотели лишь поскорее добраться до койки. Они уже давно перешли на ты, и в какой-то момент, набравшись наглости, НП предложила собеседнику отправиться в спальню. Тот, слегка подумав, с готовностью согласился, видно наша дама ему приглянулась всерьёз. Правда, в такую поздноту никому уже ничего не хотелось – так, пообжимались перед сном расце-ловались вволю, и почти сразу задрыхли. Наутро встали рано, толком не проспавшись, ибо намечено было на праздник множество дел. Естественно, обменялись телефонами, и в четверг вечером молодой человек позвонил ей, мол не встретиться ли им завтра. Наталья в пятницу заканчивала работу в обед, посему с готовностью согласилась. Её новый друг, как выяснилось, работал по довольно вольному графику, и тоже мог при необходимости уд-рать пораньше. Порешили для начала съездить на Москворецкий рынок за всякой нужной мелочью, отсутствовавшей в местных магазинах. А затем прошвырнуться на Варшавку, по тамошним магазинам, а потом зайти в Еврейский театр, там в будни часто бывают билеты на интересные постановки. Но свободных мест не было, и они, обойдя за четыре часа два десятка торговых точек, усталые и голодные вернулись домой. На следующей неделе в четверг Наталья была свободна весь день, и она предложила Дмитрию Семёновичу, так звали её нового друга, смотаться в Орехово-Зуево, погулять, посмотреть город и устроить небольшой обед с хорошими винами. Они всегда были в ближайшем магазине, тамошние жители предпочитали им электрогорскую водку, дешёвую и весьма чистую. ДС согласил-ся, и до поездки они лишь созванивались пару раз, уточняя детали будущей встречи.
В четверг поднялись рано, надо было успеть на быструю электричку, уходившую с Серпа и молота в восемь сорок три. Там вдобавок оказалась очередь в кассу, а работаю-щих автоматов оказалось всего два, остальные ещё не перестроились на новый тариф, вве-дённый всего неделю назад. Правда, НП, искушённая в транспортных делах, взяла билеты до полдороги, мол, дальше всё равно никакие контролёры не ходят. И стоили они круглую сумму, брать было легко и быстро. В дороге много болтали, разглядывая в окно знакомые места – ДС несколько лет подрабатывал в Электростали, делал анализы металла для местных коммерсантов. Растворял и проверял пробы он, конечно, в родном институте, но на нём же лежала и вся транспортная работа, привоз и отвоз образцов и отчётов. Так что до огромной развилки во Фрязево он линию помнил прекрасно, и всю дорогу рассказывал Наталье про разные примечательности. Ну а дальше осталось проехать чуть-чуть, и уже наша мадам развлекала попутчика, правда её знания были куда более скудны. На привок-зальной площади успели на автобус, и через четверть часа уже были у сотого магазина, где закупили снедь и пойло. Погода была необычно тёплая для ноября, и перед магазином наши герои почти час гуляли по окрестностям. Но вот наконец и нужный подъезд, подъём на третий этаж и однокомнатная хрущёвка с газовой колонкой на кухне предстала перед очами прибывших. Дмитрию квартира понравилась, тепло, уютно, тихо, под окнами не то парк, не то реденький лесок. Так незаметно и день пролетел, пора было возвращаться. Оба устали, но были очень довольны… так, впрочем, обычно и бывает в жизни. Почему-то не уставшие от какого-то дела субъекты обычно оным делом и не очень довольны, а вот нао-борот бывает сплошь и рядом. Попробуйте в час пик, вечером, проехаться часик-другой на общественном транспорте, даже и не в очень большом городе, и вы в этом убедитесь. Впрочем, мы опять отвлеклись. В воскресенье наши друзья сходили в галерею у метро Беляево, на выставку знаменитой современной художницы Б. Левиковой. Её работы и ДС, и НП в основном понравились, хотя далеко не всё было понятно. Но Дмитрий вообще считал, что в живописи главное впечатление, а глубокий социальный смысл пусть ищут и создают соцреалисты. А мы просто поглазеем вволю и поахаем. Наталья, не чувствуя себя знатоком живописи, предпочла с ним согласиться, и осмотр прошёл отлично. Ну а потом их встречи стали регулярными.
«Молодой человек» действительно оказался моложе НП почти на шестнадцать лет, но его сие нисколько не смущало. Ну а нашу даму тем более. Она к тому времени уже успела позабыть свои потери, обрела уверенность, и прошлое представлялось ей исключительно в романтических и героических тонах, а сама себе она представлялась некоей смесью ама-зонки, светской львицы и высокоинтеллигентной дамочки. А с такой гражданкой, ясное дело, любой мужик познакомится с радостью. Правда, сия теория плохо соответствовала реалиям и фактам, но тем хуже для последних. На момент знакомства ДС работал в небо-льшой фирме, занимавшийся бытовыми отходами и обследованием свалок. Сам он, как химик, анализировал свалочные газы и растворы, вёл опыты по сбраживанию различных отходов при разных условиях и с разнообразными добавками. А до того почти десять лет работал в академическом институте, недалеко от метро «Ленинский проспект». Попал туда с трудом, ибо учась на химфаке МГУ считался двоечником, и в учебной части не хотели такого типа распределять в «акадэмию». Хорошо, нашёлся знакомый профессор, оформивший официальную заявку на нашего героя. И то пришлось ругаться почти месяц, и писать письменный отказ от предложенного распределения в электронный «ящик». Но в общем всё обошлось, хотя нервотрёпка случилась немалая. А потом их темы и разработки как-то зачахли, или перестали быть актуальными, зарплата постоянно падала, и наш герой решил сменить работу. Сперва ничего путного не попадалось, но через полгода школьный друг свёл его с директором вышеозначенной фирмы. Поначалу тот хотел взять ДС на пол-ставки, что не очень устраивало последнего. Но потом из оной фирмы уволился послед-ний химик, и даже на простейших приборах уже некому было работать. Вот тогда они и договорились, окончательно и бесповоротно. Работа оказалась интересной и непыльной, платили неплохо, а в середине девяностых они даже трижды поработали в Италии, на тамошних свалках. Определяли состав газа, продуцируемого отходами, его запасы и то, как они будут выделяться по времени в ближайшие 10 – 15 лет. Местным за такую работу, да ещё в таких условиях, пришлось бы платить бешеные деньги, а наши довольно быстро, и на разумных условиях проделали всю работу.
Единственным минусом молодого человека были плохие зубы, особливо передние, два из которых и вовсе были обломаны почти на корню. Сама Наталья работать с близким человеком не решилась, но сосватала его лучшему протезисту кафедры, который за месяц с небольшим привёл в норму кусательные способности ДС, как любили шутить коллеги по факультету. Вдова дипломата, как с некоторых пор стала величать себя НП, ремонтом осталась вполне довольна, и стала подумывать о совместном путешествии в новогодние каникулы, желательно в Европу. Но вскоре выяснилось, что оные туры весьма дороги, да и мест почти не осталось. Разве что встречать Новый год на пароме между Турку и Стокгольмом, но Семёныч её отговорил. Он уже однажды плавал таким маршрутом, и не нашёл в нём ничего интересного. Холодная вода, туман, в два часа дня уже темно, а цены в ресторане куда выше, чем на суше. Наталья порывалась слетать в Лондон, показать столицу мира новому другу, но сие было очень сложно, да и друг не горел желанием туда ехать. В итоге решили проехаться по Турции, но не по прибрежным курортам, а по древ-ним городам и руинам, и по природным знаменитостям внутри страны, на высоком и холодном нагорье. Отправились второго числа утром, едва отдышавшись от новогоднего веселья, но до Стамбула долетели нормально, быстро заселились в маленький скромный отель, и пошли гулять по городу, несмотря на дождик. Ведь назавтра в городе им предсто-яло всего две экскурсии, и надо было самим посмотреть всё, что можно. В общем и целом город понравился, только уж очень грязный, на иных улочках горы мусора высились на полтора – два метра. Впрочем, то была жилая застройка, пусть и в самом центре, а в исторических кварталах было вполне пристойно. После прогулки доели дорожные запасы и завалились спать перед завтрашним походом.
Утром встали рано, но не успели доесть завтрак, как экскурсионный автобус подъехал к постоялому двору. Осмотрели Голубую мечеть, огромную и парадно-казённую, величие её напомнило чем-то мавзолей Ленина на Красной площади. Потом гуляли по дворцу Топкапы и по садам и паркам окрест него, осмотрели церковь святой Ирины. Церковь всем понравилась, небольшая и очень изящная, она была очень пропорциональна, и даже не верилось, что построили её полторы тыщи лет назад. Дворец тоже был занятен, НП более всего удивили маленькие и не очень удобные комнатушки, в которых ютились наложницы султана. Видно, их было слишком много. Ну и всякие музейные редкости стояли в изобилии в залах и покоях, иной раз просто разбегались глаза. Дождя на сей раз не было, и прогулка вокруг дворца тоже удалась. А потом поехали смотреть подземный резервуар для воды, он был совсем недалеко, можно было и пешком дойти. Но видно экскурсовод боялся, что в толчее, да на узких улочках, кто-то потеряется. А через полчаса после осмотра цистерны группа уже отправлялась в дорогу. Но всё обошлось, и вот уже туристы, рассевшись в автобусе, созерцают Царьград с высоты Босфорского моста. День, впрочем, был пасмурный, оконные стёкла мутноваты, и зрелище особо не впечатлило. А на азиатском берегу, когда вокруг замелькали поля, горы и деревни, большинство турис-тов решило вздремнуть. Только ДС почти два часа смотрел на проплывавшие пейзажи, но потом и он сдался, мол, за окном уже начало темнеть. Стемнело и правда быстро, как и положено на юге, но прежде чем предаться неге, наши друзья немного закусили, так как с обеда прошло почти семь часов. Допили стамбульское пиво, и с чистой совестью дремали потом до самой остановки.
В Анкару, столицу Турецкой республики, прибыли уже за полночь, и сразу завалились спать. Надеялись продрыхнуть часов до десяти, но проснулись в полдевятого от голода, и наскоро умывшись, побежали на завтрак. Поели вдоволь, а изрядная чашечка ароматного и крепкого кофе окончательно разогнала остатки сна. Здесь уже чувствовалось «дыхание гор» – вокруг лежал снег, и хотя было около нуля, таять он не спешил. Старый город, окружённый солидной стеной с массивными башнями, был невелик, но очень живописен. Осмотрели его за пару часов, а потом отправились в мавзолей Ататюрка. Иные туристы ворчали, что мол, насмотрелись мавзолеев в белокаменной, но тут оказалось совсем не то. Последнее прибежище Мустафы Кемаля включало в себя не только обширный музей, но и диораму, изображавшую «юность полководца» во время Дарданелльской операции, а перед главным входом пролегла красивая широкая аллея, с скульптурами и изящными посадками деревьев и кустов. В общем, целый комплекс, хорошо задуманный и расплани-рованный. После мавзолея состоялась небольшая пробежка по магазинам, и опять в дорогу. На сей раз ночевали в маленьком городке, и утром продолжили путь, никто даже и
не запомнил место ночлега и его название. Проехали озеро Туз, окрест была уже насто-ящая зима, минус три – четыре, и снег лежал не токмо на горах и высотах, но и прямо на берегу. А вот само озеро не замерзало даже в самый сильный мороз, ибо было жутко солёным – как пояснил гид, само слово туз как раз и означает соль, или солёная вода. На небольшом возвышении у берега стояло кафе, возле которого остановились на обед. Зал был маленьким, народ изрядно устал в дороге, так что все ели не спеша, растягивая довольствие. В баре ДС нашёл Алтынтепе, неплохое красное вино, сухое и зело крепкое, аж в 14 градусов. Просили за него многовато, ну так это ж не супермаркет. Наконец, когда уже начало темнеть, добрались до цели, небольшого городка в самом центре Каппадоккии. После ужина туристов пригласили в баню, что было очень кстати после зимнего дня и долгой поездки. Дмитрий, правда, забыл взять плавки, и пришлось ему, сунув за пазуху выжатые трусы, ехать в отель в одних брюках. Ну, вечер был не шибко холодным, и всё обошлось. А наутро была экскурсия в старинный пещерный город, один из самых крупных на всём нагорье.
По подземелью ходили больше трёх часов, удивляясь, как тысячи людей жили здесь годами и десятилетиями. Впрочем, воздух повсюду был чист и свеж, а невидимая и бесшумная вентиляция работала исправно уже не первое столетие. Осмотрели жилые комнаты, склады, хранилища вина и масла, полюбовались на массивные камни, запирав-шие узкие проходы. Иные из них были так велики, что не всяким рычагом можно было сдвинуть их с места. Винтовые лестницы между этажами были высечены в камне, но кое-где их заменили деревянными, причём давно, судя по тёмному цвету досок и их изношен-ности. В общем, все были в восторге, исключая НП, у которой в первом же подземелье разыгрался приступ клаустрофобии. Пришлось ей, бедняжке, всё время экскурсии провес-ти наверху. Хорошо хоть, вход в пещеру был рядом с небольшим посёлком, где имелась масса магазинов и лавок, явно рассчитанных на приезжих. И когда ДС вылез на свет божий, его подруга отоварилась на всю поездку вперёд, потратив почти все деньги. Хорошо хоть на обед осталось, а так пришлось бы менять доллары по очень плохому курсу. Отдохнув после перекуса, наши друзья отправились в ближайший монастырь, смотреть танцы дервишей. Впрочем, сие была скорее долгая молитва под музыку, сопровождаемая танцами, и какими-то древними действами, напоминавшими скорее огнепоклонников и анимистов, нежели правоверных мусульман. Но им, как говорится, виднее. Фотографировать было строго запрещено, и вообще туристы обязались сидеть тихо, ничем не мешая обряду. Всё же сие молитва, а не цирковое представление. Отнюдь не всем такие условия понравились, и в монастырь прибыла лишь треть группы. Но все остались довольны, зрелище было очень необычным. Даже две семейные пары из Поволжья, сами исповедовавшие ислам, признались, что ничего подобного не видели и не слышали. После молитвы отправились спать, завтра ожидался ранний подъём. Предстояло проехать больше двухсот вёрст до Коньи, и кратко осмотрев город, двигаться далее к Иераполису и Памуккале. В Конье дул ветер и шёл дождь со снегом, который тут же таял, и народ на улице выглядел более хмуро, чем в иных местах. Посему после осмотра достопримечательностей, погуляв тут же минуть десять, все собрались в автобусе, и после короткой проверки двинулись дальше.
Буквально за пару минут до отъезда к нашим путешественникам подошли две симпатичные турчанки, по виду студентки старших курсов. Они на хорошем английском осведомились, откуда приехали гости, давно ли в Турции, и как им понравилась Конья. Оробевшая Наталья, ещё недавно кичившаяся своими языковыми знаниями, молчала, судорожно глотая воздух, и ДС взял дело на себя. Просто, но чётко, он рассказал, что они туристы из России, из Москвы, здесь четыре дня, видели Стамбул, Анкару и Каппадок-кию. Конья им очень понравилась, но к сожалению стоянка маленькая и посмотрели они немного. Студентки поблагодарили, и пожелали им ещё раз посетить сей древний город, и лучше летом, когда сухо и тепло. Дмитрий ответил, что они надеются приехать ещё раз, но летом вряд ли, он боится, что будет очень жарко, они люди с Севера. Те засмеялись, пожелали доброго пути, и напоследок сказали какой-то витиеватый комплимент, который наш герой совершенно не понял. НП в автобусе долго ворчала, что выговор у них не тот, и слова путают, так что понять ничего невозможно. Её напарник был другого мнения, и дабы прервать затянувшийся спор, предложил полистать буклеты, что они нахапали в городе. Но там не оказалось ничего нового. Подробно, с кучей фотографий, описывался мавзолей Мевляны, его гробница и небольшой музей при ней. Излагалась жизнь святого Джалаледдина Руми, его заветы и философские размышления, но всё это они уже слыша-ли от экскурсовода, но в более сжатом виде. Правда, всё услышанное забывается скорее прочитанного, да и оформлены проспекты были очень красиво, и фотки были отличными. Затем они решили подремать, и проспали до вечера, до самого прибытия в гостиницу. Соседки через проход даже сделали Дмитрию шутливое замечание, что спать надобно ночью, а по дороге нужно смотреть в окно.
Но оказалось, что не всё так просто. Отель, как уверял его управляющий, открыли лишь позавчера, и в номерах стояло около 6 – 8 градусов тепла, хотя батареи были горячими. Только к трём ночи удалось как-то заснуть, хорошо хоть рядом был круглосуточный универмаг, где удалось прикупить еды и нечто вроде нашей зубровки. Напиток оказался крепким, ядрёным и пахучим, что помогло скрасить пребывание в этом «склепе». Утром вся группа, разморённая наконец-то наступившим теплом, проспала, но больших задержек удалось избежать. И вот уже довольные россияне осматривают город мёртвых в Иерапо-лисе – огромное скопище саркофагов, надгробий и просто могил со скромной надписью на угловатом камне. Кое-что разрушилось со временем, но большинство погребений сохранилось неплохо. Здесь уже чувствовалась близость моря – был явный плюс, и снег не выпал ни разу за всю зиму. Лёгкие облачка не мешали фотографам, и НП олтщёлкала почти всю плёнку на 36 кадров. Её друг ворчал, что глупо снимать одно и то же, саркофаг и есть саркофаг. Сам он сделал всего четыре снимка. Но вот и конец экскурсии, и через полчаса наши туристы уже в Памуккале, где кстати, ДС уже был лет семь назад. Он сразу заявил, что тогда всё было красивше, воды куда больше текло со всех сторон, и вот прям тут можно было окунуться в горячий источник, а теперь чёрти что. Однако же по теплым ручейкам и лужам он шлёпал с удовольствием, сфоткал основные виды, и себя в воде и вокруг неё, естественно, руками НП. Та тоже немного поснимала, но больше лазила по известковым наростам и тёплым ручейкам. Рядом с озером имелась колонка питьевой воды, очень приятной на вкус, слегка газированной, не очень холодной, но и не тёплой. На всякий случай наши друзья, вволю напившись, набрали с собой ещё пятилитровую канис-тру оного зелья. Потом обошли вокруг нижнее озеро, засняли его с разных точек, и вот родной автобус несёт туристов далее, к развалинам древнего Эфеса. Но до прибытия в оный город, на крутом и залесенном берегу какого-то залива Эгейского моря, они посети-ли ещё одну знаменитость – неказистый домик из грубого камня, в котором якобы много лет жила дева Мария, уже когда её сын вознёсся на небеса.
Сие здание наших пилигримов особо не впечатлило. Дом как дом, вокруг какие-то заросли, внутрь не пустили, но и через окна видно, что там почти ничего нет. А вот самые продвинутые богомольцы были в восторге, они что-то там нашли среди камней и колючих веток, и даже вроде бы что-то поняли, осматривая свои находки. Впрочем, ничего с собой уносить не разрешалось, но и простого созерцания иным посетителям хватило. За час все всё осмотрели и ощупали, и группа покатила далее, к Эфесу. Ночевать тут не предполага-лось, посему после осмотра развалин и получасового отдыха все двинулись на ночлег в ближайший курортный город, где зимой пустовала половина гостиниц. Там успели зайти в продмаг, взяли еды на ужин и бутылку красного. На ней долго искали какую-нибудь удобочитаемую надпись, но только в номере обнаружили внизу этикетки микроскопиче-скую фразу «ред драй вайн». Ну и отлично, а то ДС боялся, что они взяли что-то сладкое, говорят, турки любят ликёрные и сладкие вина. Но видно не все и не всегда. На сей раз в номере было тепло и удобно, и основательно поужинав, без спешки и суеты, наши герои улеглись спать. Пожалуй, то была самая удачная ночёвка за всю поездку, а вот мнения об эфесских развалинах разделились кардинально. Дмитрию они очень понравились, особен-но библиотека, а вот НП утверждала, что иерапольские саркофаги куда интереснее и зрелищнее. Назавтра утром они даже поспорили на эту тему, впрочем, лениво и совсем беззлобно. Далее предстоял переезд в Бергам, три часа не шибко быстрой езды по живопи-сным приморским дорогам. Несмотря на зиму, то тут, то там виднелись вечнозелёные кусты и деревья, а однажды на морском берегу промелькнула большая клумба с какими-то цветущими растениями. В общем, всё как положено в типичных средиземноморских субтропиках. По дороге осмотрели одну из первых христианских церквей, давным-давно, чуть ли не в третьем веке нашей эры, перестроенную из древнего языческого храма. От святилища остались лишь три стены, изрядно разрушенные, да в одном углу остатки ку-пола. Но всё равно, постройка выглядела очень внушительно, даже красиво, несмотря на траву и кусты, торчавшие и на стенах, и среди плит пола, и в трещинах фундамента.
А вот и Пергам, где у входа в «античный квартал» на обломке колонны сидела пушистая симпатичная кошка. Она позволила заснять себя со всех сторон, даже погладить, а когда туристы двинулись дальше, спокойно слезла с постамента и пошла по своим делам. Небось тоже сотрудник музея, шутили туристы, знает все свои обязанности. Далее среди каких-то камней очень милая собачонка пыталась поймать мышь, которая пряталась под бульники и пищала, когда собачьи когти касались ее шкурки. Наконец, охота успешно завершилась, мышка съедена, а на второе псине досталось грамм двести колбасы, от благодарных зрителей. Экскурсовод слегка хмурился, созерцая всю сию кутерьму, но на всё про всё хватило десяти минут, и график нарушен не был. Алтарь Зевса и святилище местной Паллады, порядком потрёпанные, выглядели неплохо, но как-то мелко и невзра-чно. Остатки городских стен и храма Деметры тоже особе не впечатлили. А вот огромный амфитеатр с каменными скамейками, величаво спускавшийся по склону горы, выглядел очень даже внушительно. Жалко, уже смеркалось, да и найти хороший ракурс оказалось непросто, так что ДС ограничился четырьмя снимками. Наталью же сие циклопическое строение просто испугало, у неё закружилась голова при одном лишь взгляде вниз, на арену, хотя вообще-то высоты она не боялась никогда. Так что ей было не до фоток, кое-как спустилась вниз, и оставалась там до конца экскурсии, пока другие прыгали по уступам и ступеням. Потом, гуляя по развалинам, она быстро пришла в себя, и в автобусе уже сама смеялась над своими фобиями. На следующий день посетили Трою, последнюю достопримечательность программы. Ничего примечательного, впрочем, там не было и в помине, хорошо если из земли торчали остатки стен высотой в полметра, ну максимум в метр. По сравнению с ними самые скудные пергамские руины казались верхом красоты и изящества. Но народ, пресытившись древностями, к подобной скудости отнёсся соверше-нно равнодушно. Туристы немного оживились лишь при виде здоровенного деревянного коня, якобы точной копии того самого, троянского. Полазили вверх-вниз, пощёлкали друг друга, и через полчаса уже катили к Чанаккале, где предстояло переправляться через Дар-данеллы. Городок был небольшим, дул сильный ветер и было холодно, временами капал и дождик. Паром оказался маленьким, и из воды торчал едва-едва, где-то на полтора метра. А на фоне метровых волн его корма вообще не была заметна. Посему ДС немного нервничал, когда НП стояла у самого борта, под солёными брызгами. Но она, довольная своей выдержкой на фоне водобоязни большинства туристок, наотрез отказалась уходить в каюту. Да и переправа была короткая, каких-то сорок минут с хвостиком, и вот они уже на европейском берегу. Тут некоторые, и Дмитрий в их числе, предлагали экскурсоводу проехать на другую сторону полуострова, к мемориалу Дарданелльской операции первой мировой войны. Мол тут недалеко, и объект очень интересный. Но другие их не поддер-жали, а поскольку на подъезде к Стамбулу ожидались пробки, решили не рисковать.
Вдоль Мраморного моря проехали удачно, с двумя остановками на перекус и хождение в сортир. В Чаталдже постояли минут двадцать, пока полицейские разбирались с фурой, что на перекрёстке наполовину съехала в кювет. Но сие мелочи, а на следующей развилке они уже свернули в аэропорт. Так как ехали с запасом, пришлось довольно долго околачивать-ся в зале ожидания, хорошо хоть рейс не опоздал. Местные киоски и магазинчики не отличались ассортиментом, да и денег у наших друзей почти не осталось. Порадовало лишь, что регистрация началась почти за четыре часа до вылета, и они быстро попали в зону дьюти-фри. Взяли очень вкусных булочек, пакет мармелада и поллитра горькой нас-тойки, на каких-то местных травах. Нашли полутёмный коридор, в котором не ожидалось посадки-высадки в ближайшие полдня, и с удовольствием отобедали. Настойка оказалась крепковата, или трав было слишком много, пришлось запить её кофеем. Но это мелочи. В очереди перед регистрацией случился казус, Димону показавшийся забавным, а Наталье не очень. Молодая пара, давно говорившая на повышенных тонах, окончательно рассори-лась, парень получил по морде, а барышня в ответ схлопотала хороший плевок по тому же месту. Начались крики и слёзы, быстро перешедшие в взаимную истерику. Утешали юных сограждан всем миром, и ушло на то более часа. Наконец, страсти улеглись, начались вза-имные извинения, а последующее примирение перешло в страстную любовь, со стонами и вздохами, с поцелуями взасос при всём честном народе. Ну вот, заметил ДС, теперь будет что вспомнить… вот настоящие чувства! Его подруга возражала, что сие не чувства, а одна дурость, дикость какая-то, но убедить своего ухажёра не смогла. Потом, в самолёте, оная парочка проспала всю дорогу, видно, бурные чувства потребовали огромного расхо-да энергии. А так долетели нормально, на электричке легко доехали до Павелецкого, а там и дом рядом. В общем, поездку сочли удачной, но в следующий раз, летом, скорее всего в июне, решили обязательно смотаться в Европу, и желательно в Лондон.
Но так вышло, что в Англию наши путешественники так и не попали, хотя в последующие годы и месяцы объездили почти всю Европу, в основном с автобусными турами. Дважды прокатились по центру материка, от Варшавы до Парижа через кучу столичных городов и пригородных резиденций, всяких королей и иных вельмож. Во вто-рой раз график был плотнее, заодно посетили Антверпен, Дельфт и Кобленц, проехались по долине Рейна в самой красиво её части, где река течёт между лесистых гор. Правда, в Париже были на день меньше, ну да Бог с ним. Как раз в ту поездку был очень холодный июнь, во французской столице при плюс шестнадцати каждый день лили дожди, хорошо хоть не облажные. В Польше соседи посмеивались над Димоном, который на всякий случай взял две бутылки перцовки, но уже на франко-германской границе насмешки прек-ратились. А на берегах Сены согревающее пойло выдавалось уже строго по карточкам, как шутила НП, дозируя перцовку в подставленные стаканчики. В Брюсселе малость потеплело, но в Амстердаме опять полил дождь, а термометр упал до 14 градусов Цель-сия. Перцовка кончилась, и после экскурсии наши друзья решили выпить по стаканчику крепкого джина, желательно Гордонса. Зашли в первый попавшийся магазин, там как раз у входа был прилавок с каким-то питьём. Джин плииз, изрёк наш знаток, но продавец отрицательно покачал головой, мол, донт андерстенд. Наталья произнесла ту же фразу с более английским прононсом, но с тем же результатом. Тогда они по очереди попросили коньяк, бренди, водку, виски и просто стронг алкоголь. Но увы… И ведь на индонезийца или мулата парень не был похож, типичный белокурый и высокий европеец. Ладно. Перешли в следующее заведение, но там предлагали только холодное пиво, якобы превосходное на вкус. Но проверять сие никто не решился, пошли дальше. В третьем месте прямо перед входом висела небольшая полочка, на которой стояли бутылка с джином, коньяк три звезды и пара бренди. Обрадованные туристы повторили своё закли-нание очень милой девушке, что стояла рядом, но оказалось, что она торгует только моро-женным. А стронг алкоголь?! Джаст э момент, ща продавец придёт, улыбаясь ответила барышня. Но прошло десять минут, пятнадцать, двадцать, и всё было по-прежнему. При-шлось идти далее. В следующем магазине висела похожая полка, но побольше, и рядом стоял моложавый стройный мужик. На этот раз парень оказался понятливым, и через пару минут наши друзья получили по стограммовке. Продавец лишь спросил, не нужен ли им тоник и лёд, на что Димон поспешно ответил что нет, им нужен чистый джин. И на всякий случай добавил – онли стронг алкоголь. К счастью, на следующий день окончательно потеплело и можно было перейти на вино и пиво.
После Гааги туристов вывезли на берег Северного моря, где был очень приличный пляж. Вода, конечно, была ещё очень холодна, и народ часа два просто загорал на солнышке. Но Наталья, вспомнив молодость, решила окунуться, благо купальник был под рукой. Она даже проплыла метров пять, но потом выскочила как ошпаренная, и стала бешено расти-раться двумя полотенцами. То есть вторым орудовал её напарник. Но этого показалось мало, решили, несмотря на теплынь, выпить чего-нибудь крепкого. На пляже как раз был магазинчик, а в нём знакомая полка с напитками. Рядом стояли два продавца, но когда ДС обратился к ближайшему со стандартной фразой по поводу джина, он согласно кивнул, и оба коммерсанта быстро куда убежали. Ну вот, начинается, проворчал наш герой, вспом-нив Амстердам, опять какая-то фигня будет. Но минут через пять оба парня вернулись, один нёс пару Гордонсов, а другой палку с каким-то мудрёным набалдашником. Из него нажатием кнопки он извлёк то ли тряпку, то ли губку, и пока коллега удовлетворял питейные потребности интуристов, ловко обмахнул потолок, полки и верх стены от едва заметной пыли. Ну вот, а ты боялся, заметила НП, просто европейцы чистоту любят. Её друг проворчал в ответ, что больше всего они любят суету, изображающую работу, но дальше свою мысль не развил. Ну а затем продолжились обычные туристские будни. В Дельфте, где они зашли перекусить в кафе в самом центре, официантка оказалась «искон-ной россиянкой», по её собственному выражению, правда, с явно украинским говором. Она посоветовала взять им какую-то мешанину, не то шашлык, не то жареные овощи, но в общем штука оказалась очень вкусной. Под неё выпили уйму пива, некрепкого, но очень густого и ароматного. Не то что традиционное бельгийское, крепостью семь – девять градусов – попробовали-то его с удовольствием, а вот продолжать желания не возникло. Тем паче, что вино вокруг дёшево, и вполне пристойного вкуса. А вот бельгийские города нашим героям очень понравились, и Брюгге, и Антверпен, и Брюссель. Димон вообще обожал мокрые города, и Брюгге, конечно, привело его в восторг, как впрочем, и Амстер-дам, и Дельфт, да и Гаага. Ну а Брюссель, по мнению НП, был куда лучше Парижа (она на вопрос, понравилась ли ейстолица Франции, всегда отвечала что да, красивый город, на Брюссель похож). Хотели даже как-нибудь съездить отдельно в Бельгию, без всяких там Варшав, Парижов и Берлинов, но так и не собрались, благо совсем неосмотренных мест повсюду было множество.
Следующий поход был в Скандинавию, и тоже в июне месяце. Солнце почти не заходило за горизонт, было тепло, и даже в Бергене, самом дождливом городе планеты, за весь день прошло всего три дождичка минут по десять, а то и меньше. Один к тому же пришёлся на время поездки на фуникулёре и даже не помешал глядеть в окно. А вот наверху, когда туристы вдоволь насмотрелись и нафоткались, Димон решил заглянуть в сортир. Кинул в щёлку, как положено, пять крон, но дверь и не думала открываться. Пришёл смотритель, и поколдовав минут пять объявил, что данная кабинка сломалась. Вот когда какая-то из других освободится, он пусть позовёт его, и будет пропущен бесплатно. Но очередь «на справление нужды» не очень-то желала кого-то пропускать, а тут ещё Наталье срочно понадобилось туда же, и она заняла место своего друга, что также вызвало некую дис-куссию. В общем, пока публика обсуждала ситуацию, наш герой в небольшом овражке, даже просто в яме, недалеко от сортира, среди колючих кустов, нашёл отличное место и справил все свои потребности. А его подруга получила доступ к заветному отверстию ещё минут через десять. Но зато, как и предполагалось, совсем за так. Берген всем очень пон-равился, только вот у ДС в фотике села батарейка напрочь, а запасную он забыл в Москве. День, естественно, был воскресным, и когда путешественники нашли, обежав весь город, какую-то открытую лавочку, цены там их очень удивили. Но что делать, хочешь снимки щёлкать, гони монету. Потом поехали в маленький городок Фломм, где предстояло кататься по самой крутой (в смысле наклонной) железной дороге в мире. Ну нормальной колеи и с нормальной тягой, в виде двух кургузых и приземистых электровозов, безо вся-ких канатов и зубчаток. Виды там были преживописнейшие, скалы, водопады и туннели попадались на каждом шагу, а вокруг леса и горы, да синее северное небо. Но вот зачем сию дорогу построили, затратив уйму сил и средств, понять было трудно. ДС долго расс-прашивал о том экскурсоводов и вообще всех вокруг, с кем смог найти общий язык. И в самом деле, протянули бы канатку, фуникулёр соорудили, ну в крайнем случае, проло-жили бы узкоколейку. А строить полноценную линию к городу с населением в двадцать тысяч, да ещё на берегу незамерзающего моря, возле удобной бухты… как-то странно, по меньшей мере. Но только вернувшись в Фломм, почти перед отъездом, Димон наконец-то получил вразумительный ответ. Оказывается, стройку начали в 30-е годы, были какие-то планы линию продлить или соединить с иными поселениями, но потом всё это отпало. А достраивали и электрифицировали ветку уже в годы войны, когда немцы хотели создать тут, в глубокой, хорошо защищённой и очень удобной бухте, большую базу подлодок. По их расчётам, у Фломма можно было базировать, со всеми ремонтными и снабженческими службами, чуть ли не сотню подводных крейсеров, а маленьких лодок и того больше. Ну до конца войны они сделать почти ничего не успели, но вот железную дорогу отреста-врировали капитально. Ну а потом местные решили её использовать на всю катушку, раз уж так вышло, не пропадать же добру.
ДС ответил им в том смысле, что десятилетиями поддерживать в рабочем состоянии заведомо ненужную вещь накладно и невыгодно, и с каждым годом всё труднее. Но ему возразили, что нагрузки невелики, климат мягкий, а строения очень капитальные, так что содержать всю сию хрень в рабочем виде не так сложно. Правда, электровозы при работе жрут уйму энергии, но её цена входит в билеты, а пассажиров, как видите, хватает. В основном туристы, но и местные тут охотно ездят. Наш герой с сомнением покачал головой, но больше спорить не стал. К тому же по случаю дня независимости, или как там называется 12 июня, экскурсовод от лица компании выставил пятилитровый пакет сухого красного, испанского производства, очень приличного качества. Так вот до самого Осла, как шутила НП, и ехали с ветерком, и со всеми удобствами. Столица же Норвегии произ-вела на наших пилигримов, как впрочем, и остальные города Фенноскандии, некое как бы двойственное чувство. С одной стороны, окрест прекрасные виды, леса, озёра, кое-где и холмы с горушками, море на горизонте, ясное северное небо. А с другой – все города довольно новые, древних построек почти нет, ибо то, что строили до семнадцатого века, было сугубо деревянным. И естественно, горело не один раз, обычно до тла и на всю катушку, от центра и до самых до окраин. Да и потом настроили не шибко много. Хорошо хоть, что «в Осле» наши граждане сходили в музей Мунка, или как он там назывался, где вдоволь насмотрелись живописи конца 19 – начала 20-го века. Да и всякой другой тоже, хоть и в меньшем числе. Но конечно, самым потрясным был Фрогнер-парк, где почти до горизонта, в изобилии стояли и лежали творения некого скульптора Вигеланна. На самые разные темы – от злого мальчика, плюющего соплями в пространство, до огромного столпа спрессованных в борьбе за кусок хлеба, живых когда-то тел. А кто-то, сверху, и сейчас вроде бы выглядит как вполне живой. Создавалась оная композиция в годы войны, что не добавляло оптимизма автору, но это можно было понять, и весьма легко. В общем, всё сие выглядело куда интереснее и внушительнее, чем унылый классицизьм знамени-того Торвальдсена, коего они вдоволь насмотрелись через пару дней в Дании. Какие-то древние иерои, растопырив пальцы веером, стояли или бежали в напряжённых позах, хрен знает куда и зачем. И ваще, такие сюжеты мало кому интересны, даже и в сильно нетре-звом виде, и особенно сейчас. Хотя и сто – двести лет назад все эти изыски мало кого могли заинтересовать, да почти что никого. Так рассудили наши туристы по окончании поездки. А вот сам Копенгаген понравился куда более прочих скандинавов, но именно как город, а окрестности тут были хиловаты. Уж со Стокгольмом точно не сравнить. Но природы и так насмотрелись вдоволь, а копенгагенская архитектура, вполне среднеевро-пейская, как-то настраивала на мажорный лад. Только вот полдня шёл дождик, но к счастью, не очень сильный.
Больше всего в городе понравился музей восковых фигур, очень богатый и разнооб-разный. Кого только там не было, включая Чингисхана и Ельцина. Очень даже прилично представлена Вторая мировая, и не токмо вождями, но и кучей генералов и адмиралов. А ещё всем понравились всяческие приколы, вроде тюремных камер с палачами, каких-то чудищ и клыкасто-когтистых тигров, саблезубых скорее всего. Уже в самом конце, поднявшись по лесенке, наши путешественники наткнулись на гражданина, что опершись задом о перила, целился огромным объективом в какие-то фигуры у стены напротив. Тут же щелкнула мощная вспышка, и туристы испуганно отшатнулись, бормоча извинения. И лишь секунд через пять все поняли, что сие вовсе не богатый американец, а его восковая копия, но с настоящим фотоаппаратом. И там был какой-то датчик, ибо камера срабаты-вала лишь тогда, когда кто-то поднимался по лесенке почти доверху. Выйдя из музеума, наши друзья ещё погуляли по центру, и найдя кафе, где брали еврики, отлично пообедали, переждав очередной дождь. Хотели ещё прокатиться на метро, но там брали только туземные кроны, а менять ради того полтинник совершенно не хотелось. Так что погуляли по переулкам вокруг вокзала, к которому вышли по берегу неширокого канала или речки. Набережная была очень уютная, и транспорта там ездило немного, да и солнышко нако-нец-то стало вылезать из-за туч. Выпили какого-то особого пива, со специями, но весьма приятного, особенно в столь прохладную погоду. А вот привокзальная местность зело не понравилась – шумно, пыльно, и какой-то народ бегает взад-вперёд. Так что вернулись в кофейню, взяли ещё того самого пряного пива, и поплелись к стоянке автобуса.
Потом был переезд из датского Хельсингера в шведский Хельсинборг, а по дороге в первом из них, по средневековой транскрипции Эльсинор, они узрели памятник принцу Датскому и прекрасной Офелии, стоявших рядом на скромном пьедестале, как будто и не связанные ничем друг с другом. Впрочем, понять кто есть кто было зело непросто, оба длинноволосые, стройные и женственные на вид. Пидоры какие-то, хрен поймёшь кто где, ворчала НП, делая очередной снимок в надежде прояснить истину. Но так и не поняв ху из ху, спрятала фотик и присоединилась к Димону, разгуливавшего рядом. А тут и паром подали, и через полчаса наши туристы уже плыли через пролив, созерцая окрестности. Выгрузились на шведский берег, и покатили к Стокгольму. По дороге остановились пообедать на берегу большого и очень красивого озера, ДС порывался залезть в воду, но она оказалась зверски холодной. Наталья даже не успела щёлкнуть затвором, как её друг вернулся на берег. В столице Швеции было четыре часа свободного времени, и Димон полез смотреть местное метро. Там, в центре города, были, по слухам, очень красивые станции. Но на нашего героя произвела впечатление токмо одна, где часть стены была дикой скалой безо всякой облицовки. Еще на одной станции стены были украшены некими панно, даже подобиями картин, но разглядеть их можно было лишь под опреде-лённым углом, как переливающиеся картинки на карманных календарях. А найти нужный ракурс мешали пассажиры и пассажирки. В общем, Димон решил, что в Осле метро луч-ше, хоть и попроще на вид.
Но вот наконец и паром, на котором всю ночь предстояло плыть в Турку. На пароме они заказали ужин, который обещал быть на весь вечер, до полуночи. Блюда выбрали быстро, немного с избытком, но недоеденное можно и в каюту унести. А вот с выпивкой возникли разногласия. Наталья желала шампанского и сухого вина, а её друг склонялся к пиву. Вино ведь дадут испанское или итальянское, самое простое, а такое мы и дома выпьем, да и запасы его невелики. А пива вон четыре бочки, и все разные, и ещё вон бутылки какие-то, и наверняка всё оно отличное. Мы ведь уже в этом убедились. Мысль была здравая, а когда им сообщили, что по большому бокалу шампусика все и так получат, это мол, вхо-дит в обязательный набор, НП согласилась на пиво. И не ошиблась, его было действии-тельно много, и отличного качества. Ну и закуска была соответствующая, наши друзья чуть не лопнули. Пришлось прибегнуть к помощи танцев, и лишь тогда, за три присеста, удалось доесть и допить все остатки. Только в полпервого наши герои вернулись в каюту, когда во всех бочках закончилось пиво (а вино допили гораздо раньше). Утром чуть не проспали, хорошо хоть, ночи были светлые и солнце начало жарить в иллюминатор уже с четырёх часов. В Турку особо не задерживались, благо всё интересное осмотрели ещё по дороге туда, а вот в Хельсинки удалось погулять пару часиков, прокатиться на трамвае и залезть в метро, на единственную тогда действующую линию. Здесь, в отличии от Стокго-льма и особенно от Осло, где на иных станциях и ворот не было, имелись в наличии солидные турникеты, почище парижских. Ну а так всё было чисто и опрятно, и поезда удобные, и станции тоже, по большей части просторные и светлые. Но вот наконец-то и отправка домой. Народ так устал, что даже не смотрел окрест, хотя виды вокруг были истинно замечательные, и погода отличная. Даже таможню перед Выборгом проходили в каком-то полусне. Только в Питере, на Ладожском вокзале, народ немного ожил. Так уж вышло, что почти все экскурсанты разъезжались домой именно отсюда, и перед расста-ванием они побродили по зданию, полюбовались его архитектурой, загадали съездить ещё
раз в северные страны, да и не только в северные. Обменялись напоследок телефонами и разбежались по своим платформам, радуясь теплу и солнцу.
Увы, это был последний вояж в Европу нашей героини. Потом она ещё раз слетала в Анталью исключительно с купально-гастрономическими целями, да дважды свозила в Анапу внучек и внуков. Где-то через месяц после скандинавской поездки её отправили на пенсию, правда, весьма торжественно. Мол, лет ей уже много-премного, а преподавате-льская нагрузка с сентября вырастет, и далее будет только расти. В общем-то начальство было право, НП уже с трудом справлялась с занятиями, благо они шли очень плотно. А сокращать ей часы никто не собирался. К тому же и клиентов сильно убавилось, кто-то ушёл в мир иной, другим зубы уже были неактуальны, а у иных остались одни протезы, с коими они и надеялись дожить до конца. Было, конечно, обидно, могли мол, потерпеть еще годик-другой, там бы и ветерана труда получила, а так шиш. Ну да ладно, всех денег не унесёшь, а так хоть пожить для себя можно. Но и сие оказалось не просто – то Света или Зоя требовали посидеть с внуками, пожить с ними на даче, или в ореховской квар-тире. То Димон устраивал внезапные выезды в деревню за грибами, ягодами или берёзо-вым соком, а то и просто заняться любовью вдали от всех, в тишине и покое. А ей с каждым днём всё меньше хотелось и того, и другого, и третьего. Одно время Наталья совсем было собралась остаться в деревне, но тут у них за околицей закрыли из-за нерентабельности газонаполнительную станцию, где она заправляла баллоны с пропан-бутаном. А возить их в Козельск было слишком… как и готовить на электроплитке и отапливаться одной печью, особенно зимой. Тогда она решила осесть в Орехово, но и там постоянно кто-то приезжал, уезжал, чего-то хотел и был чем-то недоволен. За четыре послепенсионных года она измоталась и постарела более, чем за всю жизнь до того. А может быть, просто накопилась огромная усталость за все прошедшие года, и от всех случившихся пертурбаций. Димон пытался лечить её хандру общеизвестным, и на его взг-ляд, оптимальным способом, но ничего не вышло. Через полгода наша дама прямо заявила своему последнему другу, что её половая жизнь кончилась, и ничегошеньки более такого в жизни не хочется. Увы и ах. ДС, к счастью, сие воспринял спокойно, мол все там будем. И в последующие месяцы свою подругу не забывал, навещал регулярно, возил в театры и на концерты, в цирк и на дачу. Но увы, длилось сие недолго – Наталья всё чаще жалова-лась на боли, особенно в ногах, ругалась, что забывает самые простые вещи, и с каждым месяцем здоровье её действительно становилось всё хуже. Через год – полтора она уже не выходила из квартиры, а потом и из своей комнаты. В конце концов, Зое пришлось нанять сиделку, расторопную и общительную хохлушку из-под Житомира, коия взяла на себя весь труд обслуживания болезной.
На своё 76-и летие НП вряд ли понимала, зачем вокруг неё собрались знакомые вроде бы лица, хотя и выпила с удовольствием большой бокал шампанского. А через полгода случилось неизбежное. На похоронах, кроме Зои, Димона и сиделки, были Костина вдова с дочерью, пара сослуживцев из меда, да натальина подруга с мужем, помнившие её со школьных лет. На отпевании в церкви были ещё с дюжину друзей и родственников, но на кладбище они уже не поехали. Похоронили нашу даму на Ваганьковском, в семейной могиле, почти в центре огромного города. Зоя полушутя сказала потом Димону, вот мол, женился бы на мамаше вполне официально, и сам бы тут же лежал когда-нибудь. Теперь, впрочем, всё это уже не имело никакого значения для тех, кто прощался в тот мартовский день с НП, да и для остальных героев нашей повести тоже.
Глава 13. СУДЬБА.
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье!
Те кто достойней, боже, боже
Да узрят царствие твое.
А.А. Блок
Что же осталось по «гамбургскому счету» от нашей героини? Пять – шесть хороших стихов и дюжина средних, экстравагантная пьеса и странный роман – огромная эпопея, в общем неизвестно о чем. Остались еще, конечно, у многих хорошие воспоминания, плоды ее прекрасной работы да краткие записки ДС. Все это, увы, не вечно. Дочери и внуки получили от НП немало, и не только в мирских благах, но и это в порядке вещей. Вот и все, расскажем лишь вкратце о судьбе ее ближайших потомков.
Старшая дочь прожила, наверное, самую спокойную жизнь среди всего меллеров-ского семейства (насколько сие вообще было возможно). Впрочем, Зою не раз выручал ее спокойный и ровный характер, отшлифованный Лондоном, престижной школой и послед-ними годами жизни Кости. Она, не в пример младшей, почти никогда не жаловалась на жизнь и старалась не обременять матушку своими заботами. Семейная жизнь Зои склады-валась долго и трудно, так и не дойдя до высот законного брака. Жили они, впрочем, с последним мужем неплохо (особенно в последние годы), да и сын Андрей в общем не огорчал родителей, хотя и выдающимися способностями не блистал – учился, работал, завел семью, навещал родителей и ездил отдыхать в отпуск, в основном на море в Таиланд или в Турцию, изредка в горы или в Карелию на байдарках.
Светлана, счастливо избежав серьезных утрат, тем не менее, после сорока жила, пожалуй, даже хуже матери. Богатые поклонники опять оказывались на редкость неприят-ными и грубыми, остальные были или откровенно ленивы и бедны, или глупы и сварливы. Геннадий, упомянутый ранее, одно время хорошо зарабатывал и казался неплохим мужем. Он успел привязаться к детям, и порой верилось, что все будет прекрасно. Однако жизнь в начале 21 века не способствовала благодушию, особенно при работе среди жадных и решительных конкурентов. В итоге дело пришлось срочно сворачивать, новая работа оказалась куда хуже, выпивки чаще и ссоры ожесточеннее; а далее все пошло как всегда (под откос). Где-то через полгода семья распалась болезненно и необратимо.
В «Электросплавах» все это время продолжались неурядицы, компанию окончательно подмял под себя «Норильский никель». Светлана Андреевна пробовала подработать на стороне, но народ там оказался на редкость поганым и она, плюнув на все, сбежала из этой конторы. Началась осень, времени было много, и Света часто моталась за город, успокаивая нервы. Как-то, попав под проливной дождь, едва добралась до Москвы. Воспаление легких принесло осложнения, тянувшиеся до мая. Работу, сложную и не очень доходную, удалось найти еще зимой, но в личной жизни особых успехов уже не было.
Впрочем, не совсем так. Именно той осенью появился на ее горизонте некто Сергей Игоревич Заславский, биолог, работавший в Минатоме. Он немного знал ее по «Электро-сплавам», где их лаборатория регулярно приобретала различную мелочевку. Но тогда был рядом Геннадий, да и сам Сергей, недавно разошедшийся с женой, не очень горел страс-тью к радикальным переменам. Теперь же все изменилось, и Заславский стремился ввести свою жизнь в спокойное семейное русло. Физиков, как и Светлана, он не любил, получал приличную зарплату и вроде бы был неплохим человеком.
Но сил на новый роман уже не было. А когда они появились, где-то к концу следующего лета, Сергей уже женился. На некоей Веронике, энергичной и миловидной, невысокого роста полноватой даме из Твери, после института, впрочем, безвылазно работавшей и жившей в столице. Мир, как всегда, оказался тесен и «прослойка тонка» – Вероника училась в аспирантуре в том же институте, что и ДС, только в лаборатории ЭПР у некоего «Матвеича»; Дмитрий немного помнил и ее, и обоих ее мужей. Когда НП рассказала ему о случившемся, и они разобрались, кто есть кто, ДС грустно вздохнул и подвел итог – «От этой не убежишь. Эх, жаль Светлану, так все нескладно вышло». С годами, конечно, все забылось и улеглось, но первое время было очень больно. Светлана часто всхлипывала по вечерам, свернувшись на своем роскошном ложе. Вспоминала ли она НП в такие минуты? Конечно, вспоминала, и теперь ей было очень стыдно за свои давние упреки и собственное бессилие. Все – таки ее мать в ситуации куда более грустной оклемалась гораздо быстрей, да и Зоя в те годы вела себя намного достойней, стараясь хоть чем-то помогать матери.
А вот дети Светланы оказались счастливее своих предков. Герман, упрямый и дотош-ный, стал хорошим знатоком масс-спектрометрии и оптики еще в институте, тогда же нашел себе и работу. Слыл знатным специалистом в своей сфере, одно время даже работал в Аргентине и Индии. Женился он рано, но удачно и никогда не жаловался на жену и двоих дочерей. Как, впрочем, и они на него. Анастасия, освоив (хотя и с огромным трудом) китайский и японский, затем на удивление быстро выучила еще и хинди, не говоря уж о всякой европейской ерунде. Долгие годы она работала в российском филиале знаменитой «Коники», впрочем, на весьма скромной должности. Как – то в одной из командировок познакомилась с инженером-норвежцем и быстренько окрутила его. Прав-да, брак вскоре распался, но при матери остался прелестный сын, который потом хорошо ужился со вторым мужем Анастасии и в карьере пошел по стопам матери.
Впрочем, более всех преуспела в жизни Валерия. Избрав бабушкину специальность, суетливая и легкомысленная, она сперва вызывала лишь насмешки и шуточки у препода-вателей и ассистентов. Но что-то такое в ней было, или появилось со временем, что за несколько лет сделало из смешливой и безалаберной девчонки прекрасного дантиста, далеко обогнавшего НП. В 30-х годах Валерия стала по существу личным врачом одного из влиятельных министров того времени, и в дальнейшем всю жизнь порхала в подобных сферах среди начальников и их родственников.
Мужа она себе нашла поздно и скорее по необходимости, но в итоге все сложилось почти хорошо. Единственный сын был очень похож на отца – тихий, незаметный, но в общем приятный парень. Внуки Зои, Светланы и Константина жили тоже неплохо, но это уже была другая эпоха и совсем другая страна (кстати, частично и стараниями ДС). Впрочем, семейные драмы и личные трагедии были всегда и везде, так что внукам НП и их потомкам, очевидно, просто слегка везло. Видно, невзгоды судьбы то же имеют свой предел, ибо все на свете конечно. Хотя... «Безгранична только людская глупость» – сказал как-то АБ своей супруге еще в Лондоне и потом не раз повторял. Почему – непонятно, уж ему-то в жизни балбесы и идиоты попадались куда реже, чем прочим нашим героям. Или он чувствовал свою судьбу, да и не только свою? Или предвидел крах режима, который дал ему многое и хорошо ли, плохо ли, олицетворял собой родную страну? Разве теперь узнаешь...
Приложения. АРХИВ Н.П. МЕЛЛЕР.
1. Стихотворения 1984 – 2001 гг.
2. «Эфемерное решение», пьеса.
3. «История одной цивилизации», роман.
4. Материалы и дополнения к роману.
Стихотворения разных лет
Раскинулось широко море
По деревням и городам.
Там, на неведомом просторе,
Царит ужасный тарарам.
Вот в синем небе над бульваром
Корабль по городу плывет.
На нём какао пьют с сахаром,
И ест арбузы бегемот.
Лишь в пристальном и ясном взоре
У пассажирок корабля
Печаль о недоступном море
Сквозит в «Уроках Октября».
И всё бы было очень мило,
Но только жадный бегемот
Сожрав арбузы, съел малину,
И с аппетитом водку пьёт.
Ветер чертит воду под ладьями,
День июньский солнечный и длинный.
Мы плывём всё дале и всё дале,
Берегов давно уже не видно.
Нам доплыть бы до Каяна – моря,
И увидеть шведский берег дальний.
Побродить в Стекольне и Упсале,
Закупить поболе доброй стали.
А потом на волю, эх на волю,
На родные Ладоги просторы.
Поменяем свейские товары
На меха и воск, на мёд таёжный,
А с прибытку дом кирпичный справим,
Там зимою отдохнём немножко.
А весна настанет – снова в море
Уплывём с родимыми ладьями,
Снова ветер и вода над нами
Будут на своём просторе вольны.
Жил Александр Иванов, известный пародист,
Пред ним писатель и поэт, всю жизнь дрожал как лист.
Он гром и молнии метал в их жалкие листы,
И как трухлявый пень металл, кромсал их на куски.
Но годы шли, и рос Союз писателей родных,
И каждый час, и каждый миг, рождался новый стих.
Сменил компьютер «Ремингтон», и новый Лексикон
Сам правил фразы и слова, со скоростью орла.
Ах, Александр Иванов, на улице темно!
Поэты все, сердечные, уж спят давным-давно.
Запомнить их фамилии – и то уж мудрено,
Объять же необъятное не сможешь всё равно!
Но он работал, словно вол, и год, и два, и три,
И много дряни размолол в пародии свои.
Но рос, как ком, Девятый вал обширных повестей,
Романов долгих без конца, бессмысленных статей.
И он не выдержал, не смог остановить тот вал,
В борьбе неравной изнемог, и как солдат упал.
Печальный миг и скорбный час, и торжество толпы –
Ей дела вовсе нет до тех, чьи замыслы чисты.
Ах, Александр Иванов, вся жизнь теперь темна!
Да это, в общем, и не жизнь, а так, одни слова.
Что смог, то сделал, а теперь – нет больше ничего,
Вернуться через эту дверь не смог, увы, никто.
Конечно скажут, что его запомнят навсегда,
Таких людей забыть нельзя, нигде и никогда.
Наверно так, но нам, увы, был близок человек,
А не гранитные столпы, во славу «Имярек».
Над серой равниной осенние тучи
И стылые реки подернулись льдом.
А где-то на юге Кортес и Веспуччи
Идут через горы под жарким дождём.
Уходят казаки в Сибирские дали –
Тайга да вершины безлюдных хребтов.
А где-то индейцы, не знавшие стали,
Возводят асьенды под стук топоров.
Такого еще никогда не бывало,
И не повторится в грядущие дни –
Как будто с планеты сошло покрывало,
Распались пределы старинной Земли.
Великой экспансии старой Европы
Весь мир покорился, но только тогда –
И через столетья тех лет череда
Казалась лишь тенью большого потопа.
А что же в дальнейшем? Всё снова вернётся
На круги своя, и сравняется мир,
Все страны подстроив под некий ранжир,
Достойный для места под Солнцем.
Бурятия есть горная страна,
Переходящая в снега и скалы.
На небесах ни дымки, ни тумана,
И край Земли прочерчен в ясной синеве.
В конечном счете, камень – дар небес,
Та пыль Галактики, основа мирозданья,
Древней и краше всякого преданья,
Что нам дана как неизбежный крест.
И здесь времён не прерывалась связь
С далёких дней, от первого кочевья,
От каменных рубил, от пряжи первой,
До наших дней идёт один рассказ.
И так порой полезна эта нить,
В обыденных делах, в житейском плане –
Где, кроме Кяхты, можно прикупить
Брют не Челябинский, а марочный «Абрау»,
В простом ларьке, в обычный будний день,
И пить его, опёршись о плетень,
Под ясным небом солнечного края?
Подражание классику
На жарком южном плоскогорье
В Восточном Средиземноморье
Цыгане «пестрою толпой»
То гонят скот на водопой,
Меняют что-то и крадут,
Гадают про напрасный труд
И суету в казенном доме.
Торгуют «древностями Трои»
Травой, духами «от кутюр»,
Помадой, шашлыком из кур,
И списками любовных чар,
Фальшивыми, как весь товар.
Увы, они на всех широтах
Всегда во всем себе верны.
И вещие, как будто, сны,
Придуманы аж до потопа.
Но дураков всегда полно,
Везде и всюду, и цыгане
Лишь полнят ёмкие карманы,
Как им судьбою суждено.
Сёстры Лисициан, Фелицы стройный стан,
В Летнем саду фонтан и над Невой туман.
Бронзовый конь в воде, дикий потоп в Октябре,
Где же спасение, где? Только в своей судьбе.
Но и судьба, увы, тоже не фунт халвы –
Видно для нас волхвы гадостями полны.
Кто же им, гадам, люб, кто неприятен и груб?
Как преуспеть в судьбе, в вечной глухой борьбе?
Чётких рецептов нет, к нам равнодушен свет,
И для природы все равно ничтожны в говне.
Так что дерзайте, друзья, время терять нельзя,
Вечных вопросов тьма пусть не застит нам глаза.
А чтобы жить счастливо, эрго, ту фак коров,
И будь здоров. Потом слетай-ка на Венеру,
Вернись под отчий кров, и наколи нам дров.
А в общем вы меня достали, до основанья, а затем,
Транслейтед бай Аманда Калверт –
Кто был ничем, тот станет всем.
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Как насмешка под жужжанье
Долгих дум веретена.
Ничего никто не знает,
И не хочет узнавать;
Между адом или раем
Даже лень им выбирать.
Да и мне порой, не скрою,
Наплевать на всё и вся;
Дремлют мысли мутным роем,
Сыплют снегом небеса.
Жизнь ли смерть ли, всё едино –
Перерезать эту нить
Может всякая скотина,
Словно свечку потушить.
Миг напрасный, штрих случайный,
Для чего ж ты нам дана?
Что б в отдел черезвычайный
Быть могла унесена?
Пусси-кет, Пусси-кет,
Укуси Балларет,
Он живёт в Австралии,
Вот какой каналья.
(Самый ранний стишок, ещё школьных лет)
В бесконечном бетоне гранитные камни,
И летят из-под танковых гусениц искры;
Заливает водой полотно автобана
Бранденбургский апрель, грязно-серый и мглистый.
Кто предскажет истории гибельный ход?
Все вернулось туда, где возникло когда-то,
Где по сельским дорогам пошли на восток
Бранденбургских и прусских курфюрстов солдаты.
И столетняя пыль виснет серым дождём,
И преданья столетий забыты за месяц.
Остаётся лишь моря Балтийского стон,
И немые кресты похоронных процессий.
Хмурый осенний день, снег засыпает лес,
Сели друзья на пень, время у них в обрез.
Вставить патроны в диск, перекусить слегка,
Снегом разбавить спирт, выпить за смерть врага…
Вспомнить Владивосток, каски надеть – и в бой,
Как прошлый мир далёк, фронт уже под Москвой.
Как на тайгу не похож этот невзрачный лесок,
Мы им покажем, что ж, дай-ка ещё глоток!
Пьяная матросня, на подмосковном снегу,
Матерно немцев кляня, грудью стоит за Москву.
Плохо, скажете вы, кто ж так усердно пьёт?
Но ведь не фунт халвы сквозь всю страну поход –
Мёрзлые поезда, хлеба дают в обрез,
Тёмные города, и подмосковный лес.
Главное, дрались они на подмосковном снегу
Лучше иных других, хоть и в метель, в пургу.
Сделали, что смогли, в тот несчастливый год,
Немцы понять не могли, кто их так сильно бьёт.
Но уже к Рождеству запомнили моряков,
Твёрдо, на всю войну, и без ненужных слов.
Арденны
Серые дни зимы – тусклое солнце да ветер;
То моросят дожди, то снегом накроет горы.
Скалы, холмы, поля, узких долин узоры,
И тишина - как будто все безмятежно на свете.
А по Европе война след проложила смерти,
В Лондонские кварталы падают стрелы ракет.
Гибнут в боях жестоких танки и эскадрильи,
Ширится с каждым мигом битвы кровавый след.
Здесь через горы тоже фронт пролегает где-то,
Только который месяц тихо на фронте том.
Горы, ущелья, скалы – всякой войне помеха.
Вот и течет, как будто, жизнь своим чередом.
Но вот и середина декабря,
Дожди развеял дым и грохот битвы,
Нехитрой смесью угля и селитры
Возвещены иные времена.
Промозглый снег мешается с дождем,
Туман скрывает пропасти и горы,
Но не меняя темп гремят моторы,
Ползут вперед сплетения колонн.
Там впереди Маасские мосты,
Узлы дорог Мезьера и Динана.
Стальных коробок черные кресты
Все ближе к серой кромке океана.
Как можно их напор остановить,
Изобрести ещё какие средства?
Они оставят тяжкое наследство,
Тем, кто захочет их умерить прыть.
Остались за плечами облака,
Зенитные разрывы под ногами –
Машины вдоль дороги, за холмами,
Легли в овал прицельного стекла.
В неровном гуле лопастей
Полет подранка;
Но бьет горох очередей
В изгибы танков.
Что будет с нами – только Бог
За то в ответе,
Но по извилинам дорог
Разносит ветер
Промозглый дым и гарь огня
Машин разбитых,
Холодных танков череда
Ушла в небытье.
Теперь им дальше не пройти
На берег моря –
Мосты разбиты, и пути
Дорог в разоре.
Всего лишь месяц с небольшим
В горах туманных
Висел клоками серый дым
Сплошным саваном.
Чем Солнце выше над землёй
Встаёт к полудню,
Тем тише рокот над страной
Войны приблудной.
Синеет море серое к весне,
Теплее стали вечные туманы.
Уже ушла война в другие страны
И горы вновь застыли в тишине.
Сеет осень дождём, горизонт закрывая туманом,
Паровозный котёл задымил мир сырыми дровами.
И наркомвоенмор по вагону шагает устало –
Взял Деникин Орёл, и до Тулы прошёл уж нимало.
А на фронте бардак, и резервы в глубинке застряли,
Неужели Москва будет взята с налёту врагами?
Он не знает ещё, что противник уже обескровлен,
И что встречный удар добровольцев сметёт безусловно,
Что Юденич застрял перед самой чертой Петрограда,
И колчаковский фронт на Тоболе не сдержит удара.
Но неделя пройдёт, и наркомвоенмор посвежевший
Возвратится в Москву, с кучей радостных с фронта известий;
И гражданской войны будет видно уже окончанье,
И походные сны отойдут уже в область преданья.
Он был знаменит и прожил на Земле много лет,
Порою в опале, но больше в почете и славе.
Но все мы не вечны – и умер однажды поэт,
Певец Государыни, веры и Русской державы.
Он видел ее торжество и прекрасный триумф
Царя Александра в Париже – чего ж еще надо?
Он умер счастливым «властителем мыслей и дум» -
Какая быть может поэту желанней награда?
А дальше «по тексту» - душа уже рвется вперед,
Чтоб «лебедью белой» покинуть усопшее тело.
И вот уж она достигает незримых высот,
И мира иного пред ней вырастают пределы.
Опустим подробности, лучше опишем как он
Увидел родную страну из небесного рая –
Вот нищие делят добычу за тёмным углом,
Кричат друг на друга, полушки из рук вырывая.
Вот три мужика, перепив, подрались в кабаке,
Трещат их тулупы и рвутся онучи гнилые,
А дюжий кабатчик их выкинул вон налегке,
Расквасив носы и изрядно заехав по вые.
Голодные села и вечная грязь городов
Унылый чиновник и пьяный помещик зимою,
Столичная роскошь на фоне убогих дворов,
Разбитых дорог перекрёстки залиты водою.
Солдаты в облезлых мундирах, голодны и злы,
Зачем-то копают поля и возводят сараи;
От Чёрного моря до серой холодной Невы
Повсюду в стране разоренье, от края до края.
Да нужно ль такое бессмертие бедной душе,
За славную жизнь страшна и нелепа награда!
И как это дико – рай может быть лишь на Земле,
А мера души – квинтэссенция вечного ада.
Интернациональная басня с акцентом
Подрались Азиза с Арама,
Друг другу по морде давал.
Азиза за горло хватала,
Арама от злобы визжал.
Арама, Арама, Арама,
Разбитое сердце мое…
Зачем ты полез в пилораму?
Держите, держите её!
Азиза устал, притомился,
Арама подумал – и вот
Тяжелой дубиной разжился,
Гоняет Азизу и бьет.
Азиза, Азиза, Азиза,
Разбитое сердце мое…
Зачем ты полез на карнизы?
Держите, держите её!
Так дрались они постоянно,
Остались без средств и без сил,
И мир этот наш окаянный
Уж в тягость обоим им был.
Потом, наконец, помирившись,
Страну разделили они.
Борьба стала сразу излишней,
Настали спокойные дни.
Но каждый прошедшее помнил
И вечно врага проклинал,
За взгляд нелюдимый и тёмный,
За злобы звериный оскал.
Однажды Азиза с Арама
Вдруг вместе явились в ООН.
Все ждали ужасную драму
С разрывом сердец и знамен.
Но цель оказалась иная,
Такой бы и Рейган был рад –
Они для родимого края
Решили нахапать деньжат.
А вместе ведь хапать сподручней,
И распри на время забыв,
Они заявилися кучей,
Сплочённый создав коллектив.
Мораль этой басни понятна –
Ведь вещи важнее идей;
Надстройка вторична, и ясно,
Что базис надстройки важней!
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег, на крутой.
И что же она видит?
Пионеры были из фанеры,
А вожатый вовсе из доски;
Пионеры вечно просят хлеба,
А вожатый просит колбасы.
Над границей тучи ходят хмуро,
Край суровый тишиной объят.
На высоком берегу Амура
Часовые Родины стоят.
И тыл у них отменно крепкий:
Пионеры нынче из фанеры,
А вожатый прямо из доски;
Пионеры жадно просят хлеба,
А вожатый только колбасы.
В Кейптаунском порту, с пробоиной в борту,
«Жанетта» поправляла такелаж;
Но прежде чем уйти в далёкие пути
На берег был отпущен экипаж.
Всякая экипировка, безусловно, дело важное!
Однажды пионеры нашли себе фанеры,
Вожатого слепили из доски;
На улице к обеду они собрали хлеба,
Вожатый же натырил колбасы.
Солнце в небе светит мудро,
Молодеет древний край.
От Байкала до Амура
Мы построим магистраль!
Кстати, о стройматериалах.
Пионеры из фанеры,
А вожатый из доски.
Пионеры просят хлеба,
А вожатый колбасы.
Разгромили атаманов,
Разогнали воевод,
И на Тихом океане
Свой закончили поход.
А проблемы остались:
Пионеры из фанеры,
А вожатый из доски,
Пионеры просят хлеба,
А вожатый колбасы.
И этих дней уже не смолкнет слава,
И не померкнет вовсе, никогда.
Мой дядя, право, самых честных правил,
И светит незнакомая звезда.
Последний день Помпеи, последняя весна,
У ручейка евреям явление Христа.
Вот крестный ход на Пасху и проповедь в селе,
Извозчик у коляски и завтрак на траве.
Утро в дремучем лесу, лезет медведь на сосну,
Вид на гору Сен-Виктуар, и на узбекский шумный базар.
Последний кабак у заставы, в нём много бесчестья и славы,
Сомнительной славы, бесспорно, как вала девятого волны.
Гуляют казаки по Бонну, как те трубачи Первой конной,
Что утром стрелецкою казни сквозь Альпы прошли без боязни.
На Госсовет пришли министры, а там арест пропагандиста;
Его, наверное, не ждали, в наручниках из серой стали.
На старом уральском заводе броженье в рабочем народе,
Подрались крестьяне, играючи в карты, забыв на мосту Бонапарта.
Так и проходит земная слава, поля блаженных – одна отрава,
Островом мёртвых кончится дело, лодка Харона будет пределом.
Здесь на вокзале в Шауляе
Узкоколейный паровоз
Стоит на скромном пьедестале,
Среди скамеек, урн и роз.
Он кажется большой игрушкой,
И в привокзальной суете
Порой стоят пивные кружки
На буферах и фонаре.
А было время, он составы
Возил по ближним городам,
Пусть тихим ходом, с грузом малым,
И по извилистым путям.
Но всё меняется на свете,
И постаревший ветеран,
Как память о минувшем веке,
Поставлен был на пьедестал.
Лиза, Лиза, Лизавета,
Ты такая профурсета,
Я люблю тебя за то,
Что ты съела кимоно.
Поэт советский Миша Дудин
Писал стихи.
Был путь его тернист и труден,
Стихи плохи.
Но все заменит труд упорный,
И вот успех –
Стихи известны лишь в уборной,
Поэт у всех.
Алкоголик Петя вермутом пропах,
И зимой, и летом ходит он в трусах.
Ходит без ботинок, в шерстяных носках,
С рыжею щетиной в русых волосах.
Пьёт он только вермут, иногда коньяк,
Ни во что не верит, даже в Ингосстрах,
Любит он калину и лесной орех,
Красную рябину и осенний снег.
Ест порой он розы, дарит нам цветы,
Предаётся грёзам посреди весны,
Летом в тихом сквере песенки поёт,
А зимою реки переходит вброд.
Он прошёл планету по лесной тропе,
Видел всё на свете на родной Земле,
И осел под старость в тихом городке
Где-то на Урале, на большой реке.
Последние версты российской земли –
На станции Себеж составы
Стоят, приготовясь на запад идти,
На Ригу, на Двинск, на Либаву.
Блестящая лента стальной колеи
Петляя в холмах, сквозь туманы,
Уходит на запад, теряясь вдали,
В чужие балтийские страны.
Но так уже было, не очень давно,
В истории всё переменчиво…
И так не бывает, что что-то одно
Устроено в жизни навечно.
Тевтоны и шведы, и польская власть,
Чего только тут не бывало,
А что ещё будет, хоть раз, и не раз,
Нам нынче гадать не пристало!
Старинный детский стишок.
В народном комиссариате
Каких-то дел, больших и малых,
Порой ночами свет не гаснет,
Ни в кабинетах, ни в подвалах.
Они не сеют и не жнут,
И ничего не производят,
Не создают в домах уют
И не пекутся о народе.
У них задача поважней –
Они всегда стоят на страже
Законов, правил и идей,
Советских, и партийных даже.
И каждый день, и каждый час,
У них вовсю кипит работа,
Они заботятся о нас,
Без спроса, справки и отчёта.
Говорит мне маршал Мармон –
Разрядился твой телефон!
А я этого никак не пойму –
Заболтался, видно, с Даву.
Прискакал уже под вечер Мюрат,
И орет, что он ходил в зоосад.
Красота, орет, ну прям высший класс!
Оказалось, он там был в первый раз.
Ну и что же, говорю, из того?
Что узрел ты там, и кого?
Объяснить он толком так и не смог,
От натуги лишь слегка занемог.
Лишь открыли курвуазье –
Заявился хмурый Бертье,
Всех по койкам разогнал, а потом
Нас сморил давно обещанный сон.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой;
Перестал крестьянин бить баклуши
И готовит трактор к посевной.
Но над ним уж тучи ходят хмуро,
Край советский суетой объят –
От собеса до прокуратуры
Все приказы бешено строчат.
Он хотел всё сделать по-простому –
Враз вспахать, засеять, взборонить…
Но начальство жаждет по-иному,
Чтоб свои таланты применить.
И тогда, махнув на всё рукою,
Сел селянин во своём саду.
Самогон теперь течёт рекою,
И начальство послано в п…у.
Шел вечером по улице поддатый пешеход,
Ему попался в скверике поддатый бегемот;
Они распили в скверике бочоночек мерло,
И тут их окончательно куда-то повело.
Решили плыть в Бразилию, но лодки не нашли,
И в Ливерпульской гавани пропали корабли.
Всю ночь до Домодедова протопали пешком
Распив для согревания бочонок с коньяком.
А в дьюти-фри такой бардак – ни вин, ни коньяков,
Лишь приторное виски, да пиво всех сортов...
Пришлось уже в полете добавить полведра,
Что б руки не тряслися, не ныла голова.
И вот они в Бразилии, где много обезьян,
А в Рио-де-Жанейро прекрасный океан;
Там добрые мулаты, и белые штаны
На всяком гражданине отчетливо видны.
Их Бендер с Балагановым сводили в ресторан,
Там угостил их ромом бывалый капитан,
Но два бочёнка рома прошли как полведра,
И снова разболелась зачем-то голова.
Тогда Остап и Шура, поняв что дело швах,
Нашли цистерну спирта на запасных путях.
С тех пор герои наши, довольные вполне,
Проводят дни и ночи в приятном полусне.
Они на карнавале развеселили всех,
Их необычный номер имел большой успех!
Но что они играли, и даже сам сюжет,
Уже давно забыты за древностию лет
Послушай, гдэ же цирк, он был тут эти дни,
И ветер нэ успел с его сарвать афишу.
Но больше не гарят тэперь его огни,
Под куполом савсем его не слышно!
Он выступал три дня, имел бальшой успех,
Патом народ решил отпраздновать удачу,
Купили спирта тьму, хватило что б на всэх,
И бочку огурцов, на закусь всэм впридачу.
Спэрва всё шло путём, за праздничным сталом,
Потом народ пашёл гулять по всей округе,
И скоро этот цирк уже стаял ввэрх дном,
Как малэнький сугроб во время сильной вьюги.
На лэстнице факир орал про чью-то мать,
Упившись, как свинья, блевали акрабаты,
А комик Федя влез на грязную кравать,
И публику смэшил, глотая клочья ваты.
Гуляли сквозняки меж сломанных дверей,
Но дворник отомстил за вибитые зубы –
Он вызвал постовых и выгнал цыркачей,
Послав их далэко и очень грубо.
Куда идут слоны, ат злости вереща?
Вот тащит рэквизит опухший комик Федя.
И грязно матерясь, два толстых цыркача
Несут, как куль с дерьмом, паддатого медведя.
Нэ кормленных звэрей несётся дикий рёв,
Кто ищет анальгин, а кто бутылку пива.
Куда уехал цирк, и гдэ найдёт свой кров,
Что б выступить так громко и рэтиво?
Виктория
Дурацкое имя, как будто победа,
Курносая, полная, низкого роста,
Когда-то имела почти что полсвета
Под властью усердных министров.
Была королева упряма, сварлива,
Республика модной считалась доктриной,
Еще бы немного – лишилась престола.
Но миловал Бог, интересно, за что же?
Наверно, не все так в реальности просто,
Как в рамке портрета, в овале картины.
Какие-то жизни текущей приливы
Открыли резервы «карьерного роста».
Её бережливость, и скромность, и дети
Так явно и зримо любимые всеми,
И муж образцово-примерный – на свете
Не много таких образцовых семейств.
И долгой счастливой любви обаяние
Наверно, важнее изъянов характера,
И самым тяжелым за жизнь наказанием
Был траур по мужу, пол жизни проклятие.
Славный город Тамбов,
В нем так много садов,
Тихих улиц уютных, зеленых.
А в Котовске завод
День и ночь напролет
Для бойцов наших делает порох.
В тихом омуте вод
Цна неспешно течет
По поемным лесам и болотам.
А в полях молотьба –
Там созрели хлеба,
И над степью разносится грохот.
На вокзале два парня канючат деньжат,
Их из Ртищево выгнали бомжи.
Поездов там ведь больше, и дольше стоят,
Там орудовать надобно взрослым.
Впрочем, парни как видно, довольны судьбой,
Что не так, так в Мичуринск уедем!
Пассажиры копейки кидают гурьбой,
А порой и чего тяжелее.
На лесном берегу, где когда-то в раскольничьих скитах
Беспоповцы считали последние годы Земли –
Одинокий разъезд, серый домик дождями размытый,
Светофор перед стрелкой и пост блокировки вдали.
Речка тихо журчит, перекатов песчинки считая,
И летят поезда по упругим пролетам моста.
А вокруг от Оки до далекого Вятского края –
По болотам и гривам тайги бесконечной леса.
Здесь медвежьи берлоги, да норы барсучьи и лисьи
Встретишь чаще избы, или даже заимки глухой;
Зелень дикой тайги в белизне облаков поднебесья
Отражается миром огромной равнины лесной.
Однажды утром спортсменка Люба
Полезла прямо к вершине дуба,
Дул сильный ветер, трещали ветки,
И суетились внизу соседки.
Дуб был огромен, под облаками
Его макушка торчит как знамя,
Но Люба лезла к вершине смело,
И гнулись ветки под сильным телом.
Она добралась до середины,
Натёрла ноги, сорвала спину,
В развилку села, мол здесь подремлем,
Но сук сломался, упал на землю.
Сбежались люди под крону дуба,
Все утешают бедняжку Любу;
Но безутешны её рыданья,
И дуб трясётся до основанья.
Она пыталась, и не однажды,
Мечты заветной достичь отважно,
Пока вершины достичь старалась
бежали годы, настала старость.
Теперь старушка сидит под дубом,
И все забыли спортсменку Любу,
Промчались годы, иссякли силы,
А дуб всё так же царит над миром.
У глинобитного дувана
Стоит Али, племянник хана,
В глазах тоска, печальный взгляд…
На поле фитили горят.
Кургузые пушки, старинные ядра,
Хивинское войско умело и храбро,
Но солдата с берданкой не достанешь стрелой –
Этот бой будет гибельный бой.
И Али не хочет рисковать,
Долгой битвы зная завершенье,
Он молитву шепчет во спасенье,
Дабы просветил его Аллах.
Впрочем, всё и так уже понятно –
В русский лагерь шлёт Али гонца;
У того в халате два письма,
С подписью и ханскою печатью.
Мир и дружбу предлагает хан,
Для купцов и фабрикантов льготы,
Сюзереном будет белый царь,
А Хиве останется хоть что-то.
И война закончилась в те дни,
Толком, к счастью, даже не начавшись.
Старый хан по-прежнему при власти,
А советник у него Али.
Славный посёлок, Гусиноозёрск,
Всюду в округе лишь голые степи,
Летом жара, а зимой дикий ветер
Всё засыпает снегами окрест.
Долго я уголь на шахтах долбил,
Прожил полжизни в бараках и штреках,
Старый товарищ десятником был,
Он перевод сделал мне в эти степи.
Здесь на карьерах работа не та –
Нет ни кайла, ни саней, ни лопаты.
Сгинула в прошлое шахтная тьма
И не стоят за колючкой солдаты.
Вот экскаватор в карьере дымит,
С лязгом вагоны идут на погрузку,
Мы, разобрав электрический щит,
Чистим контакты напильником узким.
Славное озеро, дикий простор,
Тихий посёлок и ГРЭС за оградой,
Есть магазины, чайная, сельпо –
Много ли уркам для счастия надо?
Бессарабский дворянин, одетый камнем,
Сочиняет для потомков жизнь свою.
В подземелье тихо, сыро и прохладно,
Хоть за стенами и теплится июль.
Что ж сказать? Он ничего не сделал,
Хоть замыслил планов громадьё;
Сочинил удобный символ веры,
Но не смог увлечь им никого.
И теперь осталось лишь добавить
К прошлой жизни свежую канву,
Прописать мечтанья наяву,
И вздыхать о недоступной славе.
Эфемерное решение
Драматическая пьеса
Действующие лица:
Вавилониневий – римский сенатор.
Обергербариус – римский поет и историк.
Хламидион – греческий спортсмен.
Питерстоун – член палаты лордов.
Браунсмит – член палаты общин.
Лонгтри – английский журналист.
Блюмбумбум – шаманка с о-ва Фиджи.
Мейфлауер – продавщица мороженного из Дюнкерка.
Вавилониневий. А вы случайно не помните Браббу, офицера 16-го легиона? Когда их перевели в Британию, он горько жаловался на злую судьбу, что забросила его в малень-кую крепость Лондинум, на самой окраине империи, там и нормального вина не было. Местные варвары пили какую-то бурду, пивво или элли. А потом ничего, привык.
Обергербариус. Да, был такой чудак… он даже дослужился до центуриона, в конце кон-цов. А когда был по делам в Лютеции, на все деньги заказал местного вина, бочек 60 – 70. Едва нашли подходящий корабль, да и плыл он до Лондинума почти три месяца.
Хламидион. И что, вино не прокисло?
Обергербариус. Да нет, всё обошлось.
Вавилониневий. И что самое смешное, местные с тех пор полюбили галльское вино. Охо-тно пьют даже перебродившее, с пузырями и пеной, которое хранят в крепких бутылках с особыми пробками, закрученными проволокой.
Питерстоун. Да, занятная история. А вот мой коллега был в Риме, где-то осенью 49-го, когда город захватили австрияки. И прекрасные италийки со слезами на глазах целовали стремена венгерских улан. А бывало и ещё хуже…
Мейфлауер. Да мало ли что бывало на свете… вот в сороковом году ваши вояки бежали из моего города столь быстро, что шесть сотен танков даже поджечь не успели. А уж сколько снарядов, мин и патронов побросали на берегу – не счесть. И ничего, никто даже выговора не схлопотал. Даже опосля войны.
Лонгтри. Это вы про Дюнкерское чудо глаголете?
Мейфлауер. Ну да, про Данкерхский разгром. А насчёт чуда… распухло оно у Штирлица и долго болело после Данкерха. А ежели серьёзно, фюрер, как разумный человек, не собирался гробить свои танки в болоте. Кто ж мог подумать, что бульдожники шлюзы не откроют, плотины не взорвут, и всю амуницию бросят. Можно сказать, они всё же немцев обманули, как тот еврей контролёра – взял билет и не поехал.
Браунсмит. А вы тогда были дома, в родном городе, и всё видели своими глазами? А сколь вам годиков тогда стукнуло?
Мейфлауер. Почти девять, жили мы на окраине, там где ваши окопы рыли в грязи. А в школу ходила возле порта, через весь город. Впрочем, он и посейчас невелик, а тогда тем паче. Так что всю епопею видела своими глазами во всех подробностях.
Блюмбумбум. А чего, ближе школы не было? Всё ж портовый город, мало ли что…
Мейфлауер. Были, но обычные, а та языковая, немецкий и аглицкий со второго класса. И конечно, возле порта, там живая практика у нас была кажный день.
Питерстоун. Понятненько… но всё же про операцию Динамо вы не совсем правы. Вот русские тоже отступали сперва черти куда, до самой Волги, и ничего. Говорят правда, что тут большую роль сыграли ошибки Сталина, но боюсь, сие не главное.
Вавилониневий. Ну да, не главное. Угробил полстраны, и удивлялся, что воевать некому.
Обергербариукс. Ну, ежели всю страну угробить, то ни шпионов, ни врагов не останется. Полное морально-политическое единство, снизу доверху.
Блюмбумбум. (напевает):
Чуть живой после встречи кремлёвской,
Он стоит, принимая парад;
Выпил вроде немного «Московской»,
Хванчкары два фужера подряд.
А теперь голова как чужая,
Видно старость не радость, увы...
Вишь как бодро они разъезжают
По брусчатке у древней стены.
Вон опять развелось генералов
Как собак, как нерезаных псов.
Видно, мало им было Гулага,
И бессчётных расстрельных листов.
Неужели без них невозможно
Обойтись на войне и в тылу?
Мне вот как-то, положим, несложно
Всей страной управлять одному.
Впрочем, штатские тоже не сахар –
Наркоматы, Советы, ЦК…
И у всех неплохая зарплата,
Разных замов у всех дофига.
И ведь все, и вояки, и шпаки,
Сволочной, скажем прямо, народ;
Всяк в душе ренегат и предатель,
Не троцкист, так бухаринский сброд.
Были, впрочем, и честные люди,
Пусть немного, десяток – другой.
Но и с ними проблемы, покуда
Нету новой породы людской.
Чем честней, тем глупей и глупее,
Самый честный – ну полный дурак…
В общем, гнать полстраны надо в шею,
На тот свет, иль хотя бы в Гулаг.
Вон как Жуков расселся на кляче,
Как хозяин глядит на солдат!
Нет, всё надо устроить иначе,
И скорее б закончить парад.
И попам уступили напрасно,
Всё равно победили б в войне.
Церкви, службы, кадила… ужасно!
Что бы Ленин сказал обо мне?
А народу лишь это и надо –
Слушать утром святой благовест;
Ведь не люди, а гнусные гады,
Продадут всё за маленький крест!
Что там медлит опять Рокосовский,
Крутит жопой в удобном седле,
Улыбается бабам московским,
Да гарцует на белом коне.
Наконец-то закончилось действо,
Поскорее бы все разошлись.
Всё же самое злое злодейство –
Это наша обычная жизнь.
Браунсмит. Но не будете же вы отрицать, что господин Сталин внёс большой вклад в победу стран антигитлеровской коалиции?!
Блюмбумбум. Ага, внёс… это как в том анекдоте – присвоить звание Героя Советского союза российскому императору Николаю второму Романову за создание в России револю-ционной ситуации.
Хламидион. Да ладно, опять вы про культ, да про террор. Вот расскажите лучше про Олимпийские игры, ваши, современные. Сильно ли они от наших древних отличаются, и чем конкретно? А то я читал какие-то заметки, но очень общие.
Обергербариус. Ну знаете… про них столько написано и рассказано, всё до тонкостей. Я вот тоже ни одной не видел, а знаю многое, да почти всё. Ну, программа, конечно, другая, на колесницах уже не гоняют, и кулачные бои не в моде.
Вавилониневий. Теперь сие называется бокс, по аглицки ящик. То бишь пропустил пару хороших ударов, и сыграл в ящик.
Хламидион. Забавно, однако. А я вот читал про одного прыгуна с шестом, который бил все рекорды, а просто так прыгал очень посредственно. А всё дело было в том, что когда он брал шест, то сразу видел впереди каких-то тараканов или клопов, которых надобно шестом давить. И чем дальше ударишь, тем раздавишь их больше. Вот он и старался, просто до исступления, и прыгал чёрти куда.
Лонгтри. А просто ногами их давить было нельзя?
Хламидион. Нельзя, не получалось никак. Да он просто так их и не видел. А взял шест – вот они, сволочи, прыгай дальше, дави больше. Так и был чемпионом до старости.
Мейфлауер. Прямо так и до старости? А потом что с ним было?
Хламидион. Да, представьте себе, он в пятьдесят с лишком прыгал лучше всех. Причём физически сие уже было страшно трудно, он после каждого прыжка отдыхал по часу, а то и более. Несколько раз чуть не помер от натуги, но ничего поделать не мог. Взял шест, посмотрел вперёд, и всё – совершенно непреодолимое желание бить, крошить эту гадость. А потом зрение ослабло, боли в голове начались, и в какой-то момент эти гады пропали. И всё – с шестом ли, без, на метр с трудом прыгал.
Обергербариус. Я тоже знавал одного бегуна, он по склонам, особенно извилистым и самым неровным, бегал быстрее, чем по дорожке. А ежели склон мокрый, или с колюч-ками и жёсткой травой, то тем более, там его никто догнать не мог. И тоже сие было связано с какими-то маниями или фобиями, но сам он ничего понять и объяснить не мог. Мол, вот так выходит, а почему – не знаю.
Вавилониневий. Да это вообще сложная штука. Ну, связь духовного и телесного. У меня был друг, жуткий лентяй, и во время учёбы в универе вечно имел хвосты. Ну и он само-внушением нагонял себе температуру до тридцати восьми, и горло краснело, и насморк вырисовывался. Один раз ему даже сессию продлили, аж на две недели. И всё это было фикцией, от врача выйдет, и через полчаса здоров, как бык.
Браунсмит. А где он обучался, и когда?
Вавилониневий. На химфаке Московского университета, в 1977 – 82 годах. Да он и в школьные годы подобное проделывал, но с меньшим успехом. А потом наловчился.
Блюмбумбум. Да жизнь ваще сложная штука, такое бывает… вот есть такой смешной диалог в рифму (напевает на два голоса):
Аделаида Пеньюар
Согрела в роще самовар.
Совсем не в роще, а в лесу,
И заплела свою косу.
Какая может быть коса,
Она облезла и лыса!
И в самоваре чая нет,
Там крепкий грог уже согрет.
И, кстати, этот самовар
Один бесстыднейший обман –
Хоть с самоварною трубой,
Но это лишь котёл простой.
И грог в нём варит старый хрыч,
По кличке дедушка Ильич,
Он бывший боцман, и герой,
Проплыл кругом весь шар земной.
Аделаидой Пеньюар
Его назвал один шаман,
Что б от полиции укрыть,
И кучу денег получить.
Мораль сей басни такова –
Обманом полны имена,
И встретив девушку в лесу,
Подёргай крепко за косу.
Обергербариус. В конце-то он вроде в монолог переходит… но всё равно здорово. И в общем и целом по делу.
Вавилониневий. А кстати, вы ещё обещали что-то на известный мотив исполнить… ну, знаменитый эстонец сию песню пел. Я люблю тебя жизнь, и так далее.
Блюмбумбум. Да-да, конечно… совсем забыла, пардон. Сейчас… ага вспомнила:
Эксгибиционизм –
Это наше любимое дело,
Строим мы коммунизм,
И шагаем раздетые смело.
Едут люди домой,
И базары закрылись под вечер,
Выходите со мной,
Раздевайтесь скорее при встрече!
Мы пройдём по стране,
Голым задом смущая народы,
Словно в призрачном сне,
Как невинные дети природы.
Коммунизм победит,
Это ясно любому на свете –
Так примите же вид
Подобающий юной планете!
Хламидион. Отлично батенька, прелестно! И такое сочетание необычное, сперва кажется как-то натянуто. А пораскинешь мозгами – нет, всё очень грамотно. Жизнь штука слож-ная, и от великого до смешного, как император сказал… да и в быту, в обычных делах порой такие аллюзии случаются. И жутко смешно, и порой грустно.
Обергербариус. Да, от Пук Пукыча до Срак Сракыча один шаг… можно и до сортира не добежать. Я вот как-то заскочил в парк, там раньше был вполне приличный нужник, и к тому же бесплатный. Глядь, а его уже закрыли, пришлось прыгать в кусты. А вокруг рынок, девахи персидскими шалями торгуют и оренбургскими платками, было очень стыдно. И ведь всё равно не шибко успел, кой чего из белья там и бросил, в кустиках, всё в… грязи. Даже руки толком не обтёр, хорошо вокзал был недалече – заплатил какие-то крохи и привёл себя в порядок. Не торопясь и со смаком.
Браунсмит. А где же это вы в Бетике или в Арморике откопали вокзал?
Обергербариус. Зачем же в Бетике, сие было гораздо позже, и совсем не там. То ли в Стоктоне, то ли в Дарлингтоне, уже забыл. Старость не радость.
Мейфлауер. Ох и дыра же сей Дарлингтон, прости господи. Прожила я там как-то месяц, чуть не сдохла, и с тех пор ноги моей там не будет. Хотя… есть и похуже места. Вот Чурапча к примеру, или посёлок имени Андреева А.А., в низовьях Аму-Дарьи. Впрочем, его наверняка давно уже переименовали. Не при Хрущеве, так при Рашидове.
Блюмбумбум. (напевает):
Мы бичи из Чурапчи, мы воруем кирпичи,
Доски, гвозди, керамзит, и меняем всё на спирт.
Лонгтри. А где это такое селение? И зачем там керамзит нужен?
Мейфлауер. Дома утеплять однако. Это всё же Якутия, хоть и очень приличное место. Летом не так жарко, как на центральной равнине, и зима терпимая. Хорошая вода, и её много, так что бичи в советское время любили оное местечко.
Хламидион. Ну, бичи где хошь проживут, им многого не надо. Хотя конечно, ищут где поспокойнее и потеплее. А впрочем, у них своя логика, хрен поймёшь порой.
Обергербариус. Это точно, у меня друг в начале 21-го века работал в одной конторе, недалеко от станции метро. Захотелось им летом пива испить, ну он и пошёл прямо в шлепанцах и в халате, благо тепло и идти близко. А там на автобусной остановке жил бич, рваный и грязный, так он ему сделал выговор, что так интеллигентные люди не ходят. А ты на себя посмотри – так я бич, мне положено. А другой лет десять ходил по инстанциям, требовал, дабы единица измерения информации называлась не бит, а бич. Мол бичи основные переносчики сведений, даже важнее, чем бабки у подъезда.
Вавилониневий. В советском НКПС когда-то один умник предложил назвать тонно-километр кагановичем, в честь своего наркома. Надо ведь как-то прославить именитого большевика, а тут важнейший показатель транспортной работы безымянный какой-то. Но Лазарь Моисеевич отказался напрочь. Мол, совсем глупо получится, ежели дорога имени Кагановича перевыполнит план на три тысячи кагановичей дров и на пятьсот кагановичей угля. Да и дорогу имени Дзержинского или Молотова такие показатели не украсят.
Мейфлауер. Да и ваще все эти термины по фамилиям как-то не очень. Вольты, амперы, омы… Так и представляешь себе, как вольты плетьми гонят амперов по проводам, а омы хватают их за ноги, сопротивление оказывают. Или гауссы порождают генрихов.
Блюмбумбум. Амперы и вольты ладно, а вот кратные единицы… Ну миллиампера ещё представить можно, этакая козявка в полтора – два миллиметра, а вот микроампер… Или мегаомы и гигаомы – даже если Ом был метр с кепкой росту, то мегаом уже что-то астро-номическое. А уж гиго и тера и представить страшно.
Питерстоун. Ну вы все не очень правы, такие названия – просто дань памяти великим учёным. А уж как там какие имена и фамилии звучат на разных языках, это вторично.
Хламидион. Представьте себе батенька, сие мы понимаем. Но всё же оный казус достоин обсуждения, особливо в юморном плане. Ведь всё вышесказанное очень смешно.
Питерстоун. Решительно не вижу ничего смешного.
Блюмбумбум. Ну вам лордам виднее… с высоты своего роста. Все смеются.
Обергербариус. Кстати, насчёт роста. Правда ли, что русский царь Пётр великий был за два метра в высоту, в то время таких людей вроде и не было.
Мейфлауер. Нет, заметно меньше, метр девяносто четыре, но тоже много. В те годы он просто гигантом казался. Я его видела в Голландии, когда царь на верфи в Заандаме практиковался. И ведь голландцы тоже люди не мелкие, но и они удивлялись.
Питерстоун. А мне он не показался гигантом, ну выше среднего, конечно, но и только.
Вавилониневий. Ну, не зря ирландцы говорят – все эти лорды дылды, да морды.
Лонгтри. Ну нашли кого цитировать… хоть бы люди были, а то ирландцы.
Хламидион. И за что вы их так не любите? Ирландская-то цивилизация подревнее аглиц-кой будет, ежели таковую от норманнов считать. А если посчитать по-иному, так её и ваще нет. Набор скандинавско-французско-немецких эмигрантов на кельтской основе. С добавкой романских стран, кои ничего положительного сим островитянам не привили.
Браунсмит. Да при чём здесь любовь, нелюбовь, мы их просто презираем, по фактам и строго документально. Причём молча и про себя. Ленивы, необразованны, даже свой язык забыли. И наш толком не освоили, лопочут чёрти что. Хрен поймёшь.
Обергербариус. Ну, забыть свой язык им ваши помогли. Сколько народу перевешали за семь веков, лишь за то, что ирландской грамоте соседей учили. А в итоге всё бестолку – как они бульдожников не любили, так и не любят. И в общем-то за дело.
Лонгтри. Почему это все иностранцы так любят ирландский вопрос? Вот англичанам он как-то пофигу, многие и не знают не ведают, где это такая Ирландия, и с чем её едят.
Блюмбумбум. Ну, в этом-то мы и не сомневаемся… и раньше всегда были в том уверены.
Питерстоун. Да бог с ней, с Ирландией, право, как будто других тем нету. Давайте лучше к Петру первому вернёмся. Куда более достойная тема, и интересная к тому же.
Мейфлауер. И всплыл Петрополь как тритон, залит мочою и говном. Над охлаждённым Петроградом засовы скинули со склада, и супротив кипучих вод, и стар и млад водяру пьёт. И не страшна стихия нам, пока мы шарим по складам. И во всю ночь безумец бед-ный скакал по лужам во всю прыть, за ним повсюду Всадник медный, кричал – верни казённый спирт! Вдова и дочь, его параша, что отдал он на днях вдове, плывут по волнам, громко плача, в слезах, в помоях и в дерьме. В трамвай вчера вошёл Евгений, за ним тащился злобный гений, он спёр перчатки, трость и шляпу, и наложил в карманы фрака.
Вавилониневий. Это немного похоже на ту пародию, что публиковалась после войны в журнале «Ленинград», по крайней мере последняя строфа. Тогда ещё Жданов в своём докладе из сей поэмы цитату привёл, как образец насмешки над советским строем.
Хламидион. Ну, там всё было очень прилично, без говна и дерьма, и вся вещь написана чисто онегинской строфой. А кстати, правда, что Пётр великий хотел уже тогда Констан-тинополь захапать, или сие англичане придумали, уже после Напеолеоновских войн?
Обергербариус. Ну, захапать-то может и раньше хотели, да руки были коротки. Только при Екатерине второй сия мечта получила реальное обоснование, да и то не очень проч-ное. А вот Александр, её внук, уже подошёл вплотную… если и не к стенам Царьграда, то к реальной возможности их перейти. Причём, кстати, без особых усилий.к реальной возможности их перейти. Надо было лишь Британию нейтрализовать, что он и пытался сделать. Основал Форт-Росс, в Польше создал мощный плацдарм, хотел Гавайские о-ва занять, не все конечно. но вот не успел… да и дурацкий Священный союз отвлекал много сил. Да и проблемы, что в рамках оного союза пришлось решать, очень мешали нормальному развитию. Ну сам дурак, однако.
Блюмбумбум. Надо было с Наполеоном до конца держать союз. Или, по крайней мере, сохранить за ним престол в 14 году. Или его сына посадить на трон.
Браунсмит. Да что вы, разве с этаким чудовищем можно было договориться? Ведь в последний год ему мир предлагали не раз, и на вполне приемлемых условиях.
Вавилониневий. Ну в Амьене, в 802 году, вы с ним прекрасно договорились, и почти все колонии вернули. А я вот слышал, что перед смертью маркиз Монталамбер предлагал пер-
вому консулу взамен старых вобановских крепостей, в то время уже никому не страшных, построить вдоль границ несколько больших укрепрайонов, в коих при нужде нашла бы опору целая армия. А между ними создать цепочку опорных пунктов, дабы стеснить противников в свободе манёвра. Ну и укрепить как следует Париж, и на всякий случай пару – тройку укрепрайонов создать на Луаре. Нант и Орлеан в первую очередь.
Хламидион. А какие конкретно места он предлагал укрепить? Ведь северная граница Франции для обороны почти непригодна, особенно к западу от Мааса.
Обергербариус. Вот там маркиз и хотел создать три обширных лагеря, Лилль, Мобеж и Мезьер. Далее вглубь страны предполагалось укрепить Амьен и Реймс, а на востоке Мец и Страссбур. И во вторую очередь – Бельфор, Нанси, Верден, Ла-Фер и Компьень. Вокруг столицы, кроме центральной ограды, соорудить 20 – 25 фортов, а на самых опасных направлениях ещё впереди них 10 – 12 фортов трёмя группами. А на юге создать два обширных лагеря в Лионе и в Тулузе, плюс Монтобан и Гренобль во вторую очередь.
Хламидион. И ещё линия Луары, неплохо… только ведь стоило бы сие бешенных денег. Ну, кое-где старые крепости можно было использовать в качестве ядра нового укреп-района, но не везде. Так что расходы были бы громадными, просто немерянными.
Вавилониневий. А что ж делать батенька, задаром и болячка, как говорится, не сядет. К тому же император собрал с покорённых народов столько денег, что хватило бы почти наверняка. Другое дело, что он до последнего стремился все проблемы решать только наступлением, превентивным ударом. А когда сил на такие удары уже не осталось, было уже поздно. Жаль, очень жаль, вы только представьте себе, как бы Веллингтон в 15 году елозил между Амьеном и Реймссом, даже ежели бы они с пруссаками не обосрались севернее. И был бы у него вместо Ватерлоо ватерклозет, прямо в седле.
Обергербариус. Да, равнина между Реймссом и Амьеном, и особенно сам Амьен – это важнейшая позиция на всём севере Франции. И сие подтверждалось не раз, особенно в 18-ом году, в августе. Есть даже про оное стих, вернее целая поэма, называется Баллада о великой войне. Всю её, конечно, не помню, а вот отрывок про 8 августа пожалуйста:
...Над протоками Соммы сгустился туман,
Но за домом Жюль-Верна шумят поезда,
Августовская ночь коротка и тепла,
И колонны спешат по разбитым полям.
На востоке еще незаметен рассвет,
И огромный собор еле виден во мгле,
Но разносится гул по разрытой земле,
И в затвор уже лег самый первый снаряд.
Четыре двадцать – и вот долгой войны поворот,
Трудной войны перелом все повернул вверх дном –
Где-то в чужих сердцах зреет подспудно страх,
Паника на фронтах, старых империй крах.
И восьмое число, сдвинув вехи судьбы,
Приближает конец этой долгой войны,
Окончание трудной, кровавой борьбы,
И военной эпохи венчает труды. …
Лонгтри. Да что вы, коалиция превосходила тогда французов во много раз, возвращаясь к временам Бонапарта. И по людям, и по артиллерии, и по финансам особенно. Англичане могли на войну сотню миллионов бросить. Подумаешь, сотня фортов по всем границам…
Мейфлауер. Да не по всем ваще, а в самых узловых точках, и не сотня а почти три.
Обергербариус. К тому же ведь император и от наступательных битв не отказался бы. С полевой армией маневрировал бы за линией крепостей, и бил те армии противников, что наиболее удачно подставлялись под удар. А с флангов орудовали бы партизаны, после Ис-пании Наполеон их очень зауважал. И через год – полтора союзники запросили бы мира.
Питерстоун. Да бог с ним, с императором, как будто при реставрации французам плохо жилось. Куда спокойней, чем при Наполеоне, да и вольготней – газет стало много, книг, и какие-то партии появились, союзы, общества. А эмигранты-ультра… их и было-то меньше четырёх тысяч, и сделать реально они ничего не смогли. Да и далеко не все пытались.
Хламидион. Зато они своей болтовнёй страшно нервировали крестьянство, да и буржуев тоже. Я вот помню случай, по моей специальности – одного атлета не допустили к соревнованиям по совершенно надуманному поводу. А причина была в том, что его отец был старым якобинцем, и сидя в эмиграции, писал что-то обидное про роялистов, причём лишь про самых крайних. И короля он в своих опусах не касался, и его родственников, даже самых правых. И в соседнем департаменте, где правил ещё наполеоновский префект, его приняли с распростёртыми объятиями. И он там четыре года побеждал почти на всех соревнованиях. А в родном городе и антерпренёры, и простые болельщики кусали локти. Да к тому же местный префект хотел за оного спортсмена выдать свою дочь, а тот на новом месте нашёл себе невесту куда красивее и разумнее, чем был зело доволен.
Вавилониневий. Да, эти дела вообще тонкая штука… вот как в песне поётся:
Саксаульная сойка, сексуальная Зойка,
В кроне дерева галки заигрались в скакалки.
Ну а Галка иная ходит с палкою злая –
Её парень с Нинелью повстречался под елью.
Дядя Валя Валюшку увидал на опушке,
Пригласил её в гости вместе с юною Фроськой.
Только Фроська стыдлива, хоть порядком игрива,
В общем, сладили дело, те, кто действовал смело.
Лонгтри. Самый смелый кто конкретно… из вышеперечисленных?
Обергербариус. Да любой, от сойки до Фроськи, что ж тут неясного. А галкин-то парень оказался слабоват, испугался хворостины. Да и мог бы уйти подальше со своею кралей, в лес хотя бы. Нечего у дороги сидеть, хоть и под ёлкой. В общем, жалкий оппортунист и лакейского вида прихвостень, как сказал бы Жан-Поль Марат. Да и Робеспьер тоже.
Блюмбумбум. (напевает):
Колы-бары-цианистов революции гнетут,
Колы-бары-цианистые в белу армию идут.
Браунсмит. Опять российская тематика…
Вавилониневий. А почему бы и нет… напевает:
Солнце в небе светит мудро,
Мы засрали древний край.
К нам пришла одна лахудра,
И рисует пастораль.
Блюмбумбум. Не, про лахудру есть получше куплет, даже целая частушка:
Она пришла, когда нам было трудно,
И я тебя считал простой лахудрой,
А ты вдруг оказалась иностранкой
Из прибалтийских зарубежных стран.
Туда Европа слала всем подарки,
И на туземцев лились фунты-марки,
И Вана-Таллин пили мы вальяжно,
Зайдя в какой-то старый ресторан.
Лонгтри. Ну вот опять русофилия, в стиле Путина и Захаровой. За что это, интересно, в России так бедных прибалтов не любят? Или сие просто знаменитая русская ксенофобия?
Мейфлауер. Не так, а слегка, за их фашистскую практику, когда треть населения лишили гражданских прав. Хотя нет, это не фашизм, до этого ни Гитлер, ни Сталин не доходили, сие уже полпотовский масштаб. И вовсе они не бедные, и при Союзе и позже, на всей необъятной постсоветской территории, прибалты жили богаче всех.
Браунсмит. Ну ведь страны Балтии сильно пострадали от сталинского тоталитаризма!
Обергербариус. Намедни вы его защищали, да и пострадали больше всех именно русские. Хохлам и то легче пришлось, всё же четверть их в Польше отсиделось, и в голод, и в большой террор. И поляки зря в своё время роптали, мол, с Катынью никак не разберутся. Там таких мест море, даже Бутовский полигон ещё не весь в порядок привели в те годы.
Питерстоун. Ну в Катыни всё же иностранцы сидели, могли бы как-то и поспешить.
Мейфлауер. Какие же это иностранцы? В 40 – 41 годах Польши не было, как самосто-ятельного государства. А немцам из генерал-губернаторства эти пленные были до фени.
Лонгтри. Ну хорошо… но ведь после войны было всё же и в Союзе некое улучшение. Вот про ВКП(б) острили, что мол расшифровывается оное слово как Второе крепостное право (большевиков), а вот про КПСС ничего подобного я не слыхал. То есть появилось хоть некое уважение к партии, а почему? Скорее всего, жить и правда стало лучше и веселее.
Хламидион. Ну тут вы ошибаетесь, я хоть и не спец, и культовую тему не очень люблю, но и то пару расшифровок знаю. Конец Пришёл Советскому Строю, Компания Подлецов, Сволочей и Стукачей, Конченая Партия Старых Сук, Какая Подлая, Сволочная Система и так далее. Думаю, специалисты ещё десяток вспомнят… да наверно, хватит и так.
Вавилониневий. Да уж, после тридцатого года и до конца Союза коммуняк в народе не жаловали. Ну не всех конечно, а номенклатуру, аппарат, чиновников. Были и истово верующие в грядущее торжество нового строя, но шибко мало. Всё же фанатичные люди предпочитали религии всех мастей, кому что ближе, или же диссиденство и самиздат, а то и наоборот, впадали в крайний национализм. Как в России, так и по окраинам.
Хламидион. Раз уж опять возникла русская тема… Вот была такая актриса, Валентина Серова, говорят, весьма лёгких мыслей, и мужей имела кучу. И якобы последний из них, К. Симонов, написал на её смерть эпитафию. Весьма вроде бы едкую, никто не помнит?
Обергербариус. Как же, было дело… канонический текст вряд ли есть, но вроде бы так:
Вот здесь лежит Серова Валентина,
Моя и многих верная жена;
Дай боже ей тут пребывать без сплина,
Ведь первый раз она лежит одна.
Блюмбумбум. Ага, но мне больше нравится краткий вариант… он и ярче как-то:
Здесь лежит Валентина Серова,
Моя и других жена, впервые одна.
И честно говоря, вряд ли оное Симонов сочинил. Он для таких строк был слишком мягок и добродушен, да и как-то блюл фамильную честь, елико возможно сие было тогда и там.
Хламидион. Пожалуй, вы правы, хотя и самого кроткого человека можно довести до чего угодно. И ведь теперь вряд ли узнаешь правду, никакие свидетельства не помогут, хоть и заверенные нотариально. Один сочинил, приписали другому, тот отнекивается, но так вяло, что все в сомнении. А тут третий, снедаемый завистью, намекает, что автор совсем иной, но те двое из ревности о том упорно молчат, и никогда не признаются, даже под пыткой. А можно придумать и похлеще, например, подстроенный плагиат, и т.п.
Мейфлауер. А кстати, наша героиня случаем не знала Симонова лично?
Вавилониневий. Наталья Меллер? Вряд ли, иначе все бы об том знали, и не один раз. Чего-чего, а скромностью уж она не страдала, даже в самых минимальных размерах.
Блюмбумбум. Пожалуй да, хотя что-то скрывала и она, очень редко и совсем интимное, личное. Вот кстати, есть у неё стишок, кстати, ещё не публиковавшийся, даже отрывок:
Я люблю этот край, эти низкие тёмные горы,
Зелень хмурой тайги, и разливы нежданные рек,
Этот призрачный свет, эту вечную влагу муссона,
И бесснежной зимы южным Солнцем залитый мороз.
Ясно что сие про Дальний Восток, и ведь описание очень точное, яркое и грамотное. Но ведь вроде бы НП восточнее Читы никогда не была. Неужели прочла, обдумала и воспри-няла, как своё собственное? Хотя при её воображении, больном просто, всё возможно.
Все молча кивают, соглашаясь с сим мнением.
Браунсмит. Однако мне эти строчки что-то напоминают, не плагиат ли они?
Обергербариус. По размеру и стилю сие похоже на Морской мятеж Пастернака, самое начало. Приедается всё, лишь тебе не дано примелькаться, дни проходят и годы, и сотни и тысячи лет и т.д. Боюсь, не совсем точно пересказал. И ещё какой-то сочинитель в начале 21 века писал в том же темпе – я опять вспоминаю Паланги невзрачные дюны, старый парк возле моря, застеленный жёсткой травой. И наверняка это не всё; а совпадение стиля, размера и ритма никак плагиатом назвать нельзя, при самом строгом подходе.
Хламидион. Ну да, иначе всю литературу, с века так двадцатого до нашей эры придётся считать плагиатом. Мне вот странно другое – она бывала и на Байкале, и в Иркутске, в Монголию как-то раз заехала, и в основном зимой. И там ей везде жутко понравилось. И вместо того, дабы поболе и поточнее оные места обрисовать, страшно живописные и очень интересные, НП начала что-то сочинять про Тихоокеанские берега. Странно.
Питерстоун. Может быть, ей там жизнь казалась проще и интересней?
Вавилониневий. Да что вы, батенька, летом проливной дождь, зимой морозный ветер, и снега почти нет, всё мёрзнет. От гениталий до корейских кедров. Правда вот, говорят в Японии сорняков нет давно, и огород там разводить сущее удовольствие. Но ведь всё же Японские о-ва и Приморский край две большие разницы, и не только географически, но и по климату. То есть конечно везде люди живут, и многим там нравится, но сие дело очень субъективное. Иным и Арктика нравится, почитайте-ка Фрейхена и Соломонсена. Арктик еар, отличная книга, и написана с неподдельной любовью к тем местам и тем людям. Я вот, к примеру, первый раз на Шпицберген ездил под влиянием этого опуса, и тоже был в восторге. А мой друг, образованный, энергичный и очень любознательный человек, сие прочёл, похвалил, и забыл через неделю. Ну в крайнем случае через месяц – другой.
Мейфлауер. К тому же НП была всё же городским жителем, и север не очень любила. Ей уже Петрозаводск показался слишком холодным и мокрым, а уж Приморье…
Лонгтри. Да, я тоже думаю, что это сугубо литературная реминисценция. Уж ежели она сочинила целый мир, и детально описала кучу стран и городов, то упомянуть Приморье в одном из стихов – просто дань моде. Чем, мол, мы хуже Арсеньева и Янковского.
Блюмбумбум. Это точно, чего только она не насочиняла. Вот ещё пример:
Хоум здрекотанс, лоум бребоданс,
Хельманеро дара компруданс.
Браунсмит. Она что же, и абстракционизмом занималась?
Блюмбумбум. Да нет это так, мимолётный каприз или минутная блажь. Единственный фрагмент из всего её богатого наследия. Она его даже в комп не занесла, оставила на клочке бумаги в деревне. Впрочем, там же валялся и тот кусок про Приморье, что мы обсуждали только что, и ещё какие-то записи, страниц на десять – двенадцать. Но там всё зашифровано, хрен поймёшь. Её последний друг полгода возился, да всё бестолку.
Обергербариус. Ну один-то фрагмент он всё же расшифровал, довольно легко и быстро. Это кусок той самой эпопеи про… разумных зверей. Почему-то в основной текст он не попал. Может по оплошности, или же показался слишком уж специальным… то есть мало кому интересным. Там очередная война описывается как бы отстраненно… ну, не совсем участниками. То есть мобилизовали бродячий театр, и его труппа ездит по фронту и тылу, веселит народ. Ну и вдохновляет бойцов по мере сил. Там много всяких бытовых момен-тов, артисты всё время какие-то отрывки вспоминают, цитируют всякую чушь.
Вавилониневий. Ах да, вспомнил, я же тоже сие читал. Мне вот понравилось, как они раз прибыли в какую-то армию с концертом, а их загнали на узел связи и заставили двое суток по очереди петь по радиотелефону строки и строфы из песен и частушек. Там наступление готовилось, и дабы отвлечь противника, начальство придумало такой фокус. Мол, всё это очень похоже на новый шифр, вот пусть и поломают голову. Их антерпренёр пытался улизнуть, мол, он был совсем безголосый, так пришлось ему читать стихи, притчи, басни и оратории. И так они трудились в поте лица, без сна и отдыха, пока в каждую дивизию не передали нужный объём информации. И таки сбили с толку противника.
Питерстоун. Но ведь оный шифр мог случайно совпасть с настоящими директивами?
Хламидион. Да что вы, батенька, сие совершенно нереально… вспомним старый пример. Сколько обезьян не стучало по клавишам, а ни одного сонета так и не вышло. Не то что Шекспира, а и ваще любого. А тут вероятность совпадения еще меньше.
Лонгтри. Но всё-таки такая вероятность была! Пусть ничтожная, но не нулевая.
Мейфлауер. Ну, тогда бы они прославились на всю вселенную… считай, что три войны выиграли зараз. Вот я тоже вспомнила одну частушку из сего фрагмента:
Авенида Центральная, обочина вокзальная,
Палатки и заборы, голодные трезоры.
Бормочут попрошайки, пьют пиво разгильдяйки,
Один мужик с гитарой для нас, пожалуй, пара.
Давай-ка сядем в угол, стоять уж больно туго,
И пива нам не надо, разбавим лимонаду.
Обергербариус. Во-во, спирт с лимонадом – это вещь! Особенно в военную пору, когда всё по карточкам. Чего только народ не пил, потом самим вспоминать было страшно.
Питерстоун. А они, видно, много мотались, раз придорожные впечатления вылились в частушку. Я-то думал, они больше сочиняли так сказать, по своей профессии.
Вавилониневий. И такое было, надо только вспомнить. А дорога конечно, всю войну мотались по всему фронту, иногда выступали в тылу. И естественно поездом, самолёты были нужны для других целей. Ну ближе к передовой на грузовиках, на попутках. У них и «боевые потери» были только при переездах, к счастью, погибло всего двое. Одна певица погибла при бомбёжке, причём глупо – она была в шикарной куртке, и хотела под вагон мешок засунуть дабы не измазать одёжку. И не успела… А другой, гитарист, попал под поезд в пьяном виде. Хотел перейти путь, упал, и зацепился за железяку, к коей крепились тросы жезловой сигнализации. А паровоз был шибко близко, затормозить не смог.
Блюмбумбум. Да, был такой момент, печальный… но в общем и целом, сию войну они пережили неплохо. А главное ведь, не надо было думать о репертуаре, искать новинки, бороться за зрителей. Работали много, и кормили плохо, так ведь вся страна так жила.
Обергербариус. Там ещё, в этом фрагменте, замечательный эпизод был, про один город. Сперва сие было заводское село, ну и купец, основатель фабрики, смеха ради назвал его Попкописькино. Ну место было глухое, никто на сию шалость внимания не обратил, а потом название прижилось, попало на карты, и уже не вызывало удивления. Но потом село разрослось, стало рабочим посёлком, а вскоре пришла пора и городом его сделать. Но вот тут уж столь странное название вызвало у губернских властей явное неприятие. Но и полностью его менять не хотелось, всё же исторический казус. В общем, долго и упорно думали, обсуждали и спорили, и порешили город назвать Переднезадовск.
Браунсмит. А что, в этом городе те артисты тоже выступали? Почти что в заднице…
Блюмбумбум. Ну куда их посылали, там и работали, как миленькие. Они сами по сему поводу долго острили, и не только про задницу. Там ещё был смешной случай, в поезде шёл наряд, а они как раз ехали в сей городок. Причём остальные пассажиры, в основном там были выздоровевшие после госпиталей офицеры и унтера, двигались дальше, и сего славного названия никто не знал. И вот патрульный спрашивает, куда едем, ему отвечают – в Переднезадовск. Ну, город такой есть, по-старому Попкописькино. А билеты были открытые, на два месяца, без всяких дат и названий, командирован, мол, по заданию нач-штаба фронта. Хорошо лейтенант, начальник патруля, имел с собой карту, там нужный город нашёлся. Причём пассажирская станция была Переднезадовск-пасс, а грузовая ещё осталась Попкописькино-тов. А на окраине был полустанок Попкописькино – II южное, патрульные долго смеялись над местной топографией. Потом угостили артистов салом домашним, отменным, а те налили им самогона, тоже хорошей выделки. Подарок одного комдива, ему одна сценка шибко понравилась. Так что в итоге всё обошлось.
Хламидион. Даже и пообедали на халяву, молодцы. А ещё был забавный случай, когда они выступали на пороховом заводе, и народ устроил небольшой фейерверк – вокруг сцены насыпали кучки бракованного пороха, которые облили какими-то растворами, дабы огоньки были цветные. А одна горка не хотела сперва гореть, а потом как жахнет… никто не пострадал, но все на сцене были измазаны сажей. Но наши артисты концерт не пре-рвали, утёрлись, кто чем смог, и продолжали работать. Наверно, то было самое успешное выступление, правда, потом пришлось кучу бумаг писать, всех на допросы таскали. Видно начальство боялось, не диверсия ли сие. Но постепенно убедили все соответствующие инстанции, что это просто несчастный случай, да ещё и мелкий, и всё обошлось. но вот времени и нервов на оное разбирательство ушло изрядно.
Вавилониневий. Ну что же делать, хорошо обошлось без потерь… Одна певица, кстати, была родом из старинного города, на самом севере страны, в дельте большой реки. А там тоже была куча военных заводов, вот они по блату там полтора месяца выступали, ещё и тридцать литров чистого спирта получили, как северный паёк. И вот там один наставник из офицерской школы, маленький и толстый, стал к оной певице приставать. Я мол, тебя помню с детства, давай поженимся, хватит, мол, по стране мотаться. Пришлось барышне подговорить ихнего трубача, дабы он изображал пылкую любовь, благо мужик был высок, здоров и весьма симпатичен. Но наставник оказался упрямым, один раз чуть до драки не дошло, но постепенно дело уладили. Трубач для правдоподобия даже хвалебный стих сочинил, причём приукрасил изрядно и дамочку, и её родной город. Назвал его северной столицей, хоть там никогда столицы не было, и т.д и т.п. Да вот, кстати, оный стишок:
Изморось над городом, как туман клубится,
Парапет обшарпанный, серая вода.
Сырость грациозная Северной столицы –
На земле и в небе вечная вода.
Летом над дворцами свет полярной ночи,
И вода в каналах белая, как ртуть.
С моря набегают грозовые тучи,
Носит ветер в небе водяную муть.
Осень, снова осень, все несимметрично –
Пролетает лето, тащится зима…
Надо быть веселой, очень ироничной,
Чтобы так расслабиться на сырых камнях.
Но коль ты такая, твой родимый город
Скоро будет нашим, дай-то Бог навек.
Мы поделим вместе счастье, страсть и горе,
И оставим общий в этой жизни след.
Лонгтри. Забавно… а по описанию это ведь Санкт-Петербург. Ну почти, с поправками.
Обергербариус. Ну, почти не считается. В Питере и полярного дня нет, и грозы редки, да и летом вполне тепло, и даже, я бы сказал, сухо. И столицей он был долго, да и потом был вторым городом страны. А тут хоть и большой город, но явно второго десятка, ну может быть, большой порт. А кстати, из наших артистов потом никто туда не вернулся?
Мейфлауер. Да нет, ведь после войны они почти четыре года торчали в столице, писали прошения и жалобы. Их родной город оказался на оккупированной территории, жилья не было, и театр напрочь разрушен. Они хоть и были бродячей труппой, но какая-то база всё же была нужна. И вот, пока на родине всё не восстановили, пришлось им ютиться в перво-престольной, в деревянном домишке на окраине, с сортиром во дворе. Правда печка была, и под лестницей, в прихожей, был кран с чистой водой. А вот лестница была старая, развалюха, и подниматься к себе на второй этаж было сложно. А уж на чердак-то лазили только при острой необходимости. Они ещё для прокорма завели двух поросят, а те порой убегали из загородки, ловили их потом по всей квартире. Их соседка по квартире работала на текстильной фабрике, воровала там тюль, обмотав вокруг тела, а продавать боялась – её раз уже поймали, посадили на полтора года. И вот наши артистки возили сей тюль в горо-док, самый дальний от столицы, куда ещё ходили электрички от вокзала, что был рядом с их жилищем. Там на рынке, в сортире тюль разматывали, складывали аккуратными стопками и продавали по дешёвке. действовали осторожно и никто не попался, слава Богу. Ну и жрали что придётся, на том же рынке перед закрытием скупали остатки. Кота завели, ибо мышей была тьма, а он их живо подъел. Любил спать в печке, дом был жутко холодный, и пару раз в последний момент выскакивал, чуть шкуру не подпалил. Дрова собирали по пустырям, всякий хлам, горел он плохо, больше дымил. Зато золы было мно-го, они сажали у стены небольшой огород – морковку, свеклу, репу, и укроп с петрушкой, и урожаи были хорошие. Кстати, и в сортир по малому делу старались не ходить, собирали всё в ведро и на огород. Потом сочинили даже стих про столичную жизнь, на мой непросвещённый взгляд вроде неплохой:
Спит Барсик в печке на тёплой золе,
Мыши поедены в доме давно.
Ветер метелью метёт на дворе,
Парни выносят на грядку говно.
Дарья припёрла полпуда тряпья,
Снова в вагоне трястись поутру.
Чавкает жадно в загоне свинья –
Ей навалили гнилую крупу.
Вот задымили поленья в печи,
Хлопает ржавый колун по бревну.
Пьют во дворе самогонку бичи,
Грязно ругаясь на снег и пургу.
Браунсмит. А что, говно тоже было в ведре, или же выгребную яму чистили? А какую-то работу им удалось в столице найти, или перебивались случайными заработками?
Блюмбумбум. Сперва по-разному, а потом на ведро, чего ж добро терять. В углу, в тени, они сделали компостную кучу, там за полгода всё перепревало. А работа была, они с концертами выступали по окрестным городам и сёлам. В столице-то своих хватало, а вот трястить два – три часа в жёстком вагоне или в кузове грузовика желающих было совсем немного. Но и платили там меньше, чем в первопрестольной, часто натурой. Хорошо если давали муку, мясо или сало, товар ёмкий, а вот дрова или картошку таскать было тяжело. Да и вообще после войны расценки снизили, раньше-то они числились как бы на фронте. И ещё у них ещё потолок два раза падал, сперва на кухне, а потом в комнате. Доски были гнилые, не выдержали. На кухне легко статус-кво восстановили, там торф, насыпанный сверху на перекрытие в качестве теплоизоляции, почти не просыпался, да и доски упали не все. Подбили их какими-то обрезками, укрепили по краям бруском, отломанным от сортира, и всё. А вот в комнате было похуже – там сосед навалил на чердаке дров, дурак, хоть и знал что перекрытие ветхое. Немного и принёс, но сырых и тяжёлых. Вот потолок и рухнул почти весь, два дня чинили, ещё за гвозди и шурупы отдали денег прилично. Да ещё сосед ругался, что дров стало много меньше, грозился в полицию пожаловаться, в суд подать. Наши артисты и правда, за труды прихватили пяток поленьев, но самых мелких, да и доказать сие было очень трудно. К тому же на двери чердака висело официальное предупреждение жилконторы, что вход туда воспрещён, помещение, мол, в аварийном состоянии, так что неизвестно, кого и за что судить надо. Но нервов потратили изрядно. Но вот пережили тем не менее сии годы, вернулись домой, и продолжали работать.
Питерстоун. А пожаров у них не было, всё же печка в деревянном доме, и вообще?
Обергербариус. Да нет, особо не было. Из печки иногда угли вываливались, но на полу перед дверцей лежал толстый лист железа, и всё обошлось. Раз керосинка вспыхнула, её один актёр залил ворованным керосином, а он оказался хуже некуда. Хорошо хоть налили его немного, и саму керосинку поставили перед печкой, как раз на железо. И погасили до-вольно быстро. А вот проводка дымилась не раз, иногда горела по-настоящему – провода были старые, тонкие, а изоляция дырявая. Однажды у электроплитки лопнула керамика, в которой спираль лежала, рубильник сработал, а было раннее утро, в темноте едва нашли что к чему. Пару раз лампочки перегорали так, что цоколь оставался в патроне, потом по часу его выковыривали. Но в общем, к электропричудам все были готовы, и большого ущерба от них не было. К тому же наши герои постоянно таскали, меняли или подбирали где только можно провода, розетки, выключатели, вилки и прочие электромелочи, благо купить их тогда по разумной цене было нереально. Так что самые худые места постоянно чинились, а порой и по метру, по два проводки меняли за раз. Вот так.
Мейфлауер. Да кстати, ведь однажды их чуть в тюрягу не забрали. Один капитан из четвёртого отдела генштаба (военная контрразведка) обвинил всю труппу в злостной клевете на родную армию. Ну там, как всегда и везде, были трусы, которые всеми сред-ствами стремились в тыл, были интенданты-казнокрады, да и прямые предатели. Были и бестолковые полководцы, родственники или друзья высокого начальства, ну и те, которых наоборот, затирали по службе. По зависти ли, злобе, или из-за острого языка или плохого характера. Ну и плохое снабжение иных частей, бракованные винтовки и прочие мелочи. Не сказать, что оных безобразий было много, скорее даже меньше, чем в среднеста-тистической армии, и наши артисты иногда посмеивались над оными курьёзами. Тоже не очень часто и вполне безобидно, но вот кому-то сие не понравилось. Помощник энтого следователя, вообще подпоручик какой-то, даже обвинил их в оскорблении президента и республики в целом. Мол, в войну президент был верховным командующим (кстати, чисто номинально, и никто сие не отрицал, включая и самого президента), и всякое оскорбление армии есть и оскорбление командующего. Ну а насчёт республики сочинил и вовсе что-то непонятное. К счастью, оные обвинения никто не воспринял всерьёз, и их в обвинительный акт не включили. Да и вообще начальство того капитана интереса к делу не проявило, и через пару месяцев его передали в жандармское отделение, то есть в граж-данскую контрразведку. Ну а там своих хлопот полон рот был, и куда более серьёзных. Ну и через полгода дело закрыли, за отсутствием состава преступления. Но в первое время, где-то месяца три – четыре, пришлось нашим театралам побегать на допросы, эспертизы и очные ставки, хотя допрашивали их вполне корректно и без всякого давления. Да и время на сии процедуры уходило немного, так что ритм жизни не шибко нарушился. Но сперва, конечно, поволновались изрядно, да и потом были всякие мелкие осложнения.
Хламидион. Вот ещё вспомнилось… стихотворение нашей героини. Слегка абстрактное, и в общем-то для неё нетипичное… по-моему оно тоже из того отрывка:
Между марсом и юпитером ходит Ванька с чёрным Питером,
Пообедав на таблоиде, собирают астероиды.
Натаскали из Госфонда варикапов с варикондами,
Им нужны диоды Шоттки, но их не было в слободке.
Жрать пора, бычок проснулся, пёрнул так, что сбился с курса
Наш корабль боевой, между Волгой и Окой.
Помогал потом корове шпроты есть на Рижском взморье,
А когда домой вернулся, активистом стал у Трульстра.
Собирался госсовет, пожирал чужой обед,
Съел и кашу, и омлет, пил стаканами кларет.
Только Кази-Магомет, знать за древностию лет,
Отказался пить кларет, сам сварил себе обед.
Лонгтри. Это скорее пародия… на авангардистов-шестидесятников. Ну, вроде Всеволода Некрасова… или В. Сосноры и А. Ерёменко. Впрочем, сие только догадки, точно сказать не могу. Не специалист. Но звучит неплохо, даже как-то забавно.
Вавилониневий. А вот её же, неоконченный, правда, отрывок, уже точно про Питер:
На болотистой низине полноводная протока –
Меньше сотни вёрст длины.
Здесь от Ладоги до моря – кровь людская, боль и горе,
Разлились они широко, как дорога вглубь страны.
На костях построить город – невеликая задача,
Море крови посложнее за столетие пролить.
Но ещё труднее чем-то, как-то где-то токи жизни
За каких-то два столетья в русло новое ввести.
А ведь были тыщилетья, когда Ладога до моря
Вытекала по карельским, каменистым берегам.
Там озёра и пороги, водопады и стремнины,
И извилистое русло всласть петляло по холмам.
Но огромная ложбина переполнилась водою,
Воды Ладоги закрыли и пески и чащи леса, и торфяники болот;
А Карельский перешеек поднимался выше моря
Под напором стылой магмы древних каменных пород.
И настало то мгновенье, когда выше Красных Сосен,
Море пресное пробило себе к Западу проход.
По болотистой низине, расширяясь с каждым годом,
Воды Ладоги стремились в мировой круговорот.
И чухонец древний видел, как огромная протока,
Себе русло проложила между Тосною и Мгой;
И остались выше Пеллы каменистые пороги,
Там где Ладога прорвала Фенноскандии хребет.
Море древнее остыло по протокам и болотам,
Только два тысячелетья длилась долгая борьба –
Воды Ладоги застыли, устаканилась протока,
И вошла, как говорится, постепенно в берега.
Заросли с годами лесом приозёрные пески,
Города возникли в шхерах, среди дюн и диких скал,
Расчищали люди пашни, в горнах плавили металл,
Деревеньки и погосты расселялись вдоль реки.
А вода текла всё так же,
Необъятными озёрами,
Собираясь перед морем
На порогах у Отрадного.
Как жемчужины по стали
Волны Ладоги бежали,
От Карельских скал и сосен
До Путиловских песков –
Мимо Олонецких пашен,
Валаамских стен и башен,
Мимо россыпей валунных
И наносных островов. А вот ещё пародия на Вертинского… глупо, но смешно:
Ваши пальцы пахнут ладаном,
Вирусы живут в носу;
Отдавай мне всё, что надобно,
А не то заразой обоссу.
Питерстоун. Однако, мы увлеклись. Давайте-ка вернёмся к нашей классике… хотя бы к Наполеону Карловичу, как его прозвали бы по-русски. Вот есть мнение, что генерал Моро был куда талантливее Бонапарта, не говоря уж о Л. Гоше. Да и Пишегрю с Бернадоттом были не шибко хуже, только им честолюбия не хватило. Как и Макдональду.
Обергербариус. Ну да, вот особенно Пишегрю, коего задушили в тюрьме, совершенно не спросясь о евойном честолюбии. Бернадотт, кстати, из оной компании оказался самым умным. Направил шведов на нужную стезю, помирился с Россией, приобрёл походя, хоть и не полностью, Норвегию, и сам стал королём в итоге. Ну а Моро… гениальный был, конечно, человек, но как-то всегда действовал нерешительно и бестолково. И в итоге остался при разбитом корыте… в виде собственных ног. Кстати (обращаясь к Хламиди- ону), хоть вы политику и не любите, но стих про Моро помнить должны. Вот и спойте.
Хламидион. Ну, раз общественность требует… половину забыл. Ага, вот, вспомнил:
Гогенлинден, Гогенлинден, вечный памятник Моро,
Осень сгладила вершины низкопробным серебром.
Мы идём с картавым гидом, из Одессы эмигрант,
Он давно разжился видом на работу в тех краях.
Лес да лес по всей равнине, как здесь можно воевать,
Ведь завязнет в этой тине даже лёгонькая рать.
Но им виднее было, где бить друг другу рыло,
И как там всё приспело, уже не наше дело.
Теперь одна отрада – под шорох листопада
Искать грибы по лесу, полня свои туесы.
Лонгтри. Опять русская… ну то есть одесская тема. Так ведь хрен редьки не слаще.
Мейфлауер. Ну, есть мнение что одесситы по всему свету преобладают, хоть в Москве, или в Париже, хоть в Нью-Йорке или в Мельбурне. Вот стишок есть про детей Арбата, это скорее всего по ассоциации с каким-то романом. И явно… ну почти, про одесситов:
Старые дети Арбата
Стали весьма бородаты,
С явной такой сединой.
Стали они толстоваты,
Были и есть небогаты
В нашей отчизне родной.
Любят прошедшее вспомнить,
Оттепель, годы и войны,
Ругань Хрущёва в манеже,
И Волголага безбрежье.
Критике вечно подвержены
Суслов, Подгорный и Брежнев.
Многие тихо смеются,
Слушая их выступления,
Их говорливые жесты и лица
Могут порой вызывать осуждение.
Но в общем-то люди полезные,
В общем-то милые, славные,
Что-то не так – ну и ладно,
Есть ли вокруг них безгрешные?
Вавилониневий. Да ну, какие тут одесситы, просто милый стишок про стариков, слиш-ком говорливых и непоседливых, но в общем… приятных. А насчёт хрена и редьки.. это кому как. Хотя… Одесса хронологически всё же больше была в России, чем в Хохляндии. Ну, по гамбургскому счёту, ежели позволительно так говорить в нашем случае.
Браунсмит. По моему глубокому убеждению, совершенно непозволительно.
Блюмбумбум. А по-моему, только так и можно, особенно когда имеешь дело с хохлами. Да собственно, нет и не было такой нации, украинской. Ну есть Полтава и Киев, так сказать, нормативные, образцовые малороссы, а к востоку и югу от них совсем другой народ. Хоть в Геническе, хоть в Мариуполе, не говоря уж об Луганске с Рубежным, это некая особая нация, хохлятско-кацапская. А западенцы и вовсе отдельная песня, дефен-зива по ним плачет. И как бы они не кичились своей историей, она всё же более польская, чем украинская. Ну а Карпаты и Ужгород просто русины, они ближе к Брянску и Смоле-нску, даже к Полоцку и Вильнюсу, чем к истинно малороссийским землям. Вот такие пироги. Впрочем, и правда хватит, как будто нет иных тем, кроме СССР и его пасынков.
Хламидион. Только один вопрос, к слову. Вот Пушкин пишет про Татьяну как о степной музе, а какая ж там степь? Деревня, где скучал Евгений, была среди лесов, рек и ручьёв окрест полно, да и озёра встречались. Это скорее Валдай или Псковские места… да и в Москву они въехали через Тверскую заставу, мимо Петровского замка.
Питерстоун. Но ведь ехали семь дней, как-то от Твери многовато. Даже от Волочка.
Обергербариус. Ехали же не из самой Твери, а губерния большая, а шоссе только одно. А по просёлку на своих клячах пятьдесят вёрст в день самое оно, а уж от псковских мест и подале будет. Особенно по дороге, а не по прямой. Вот Андреаполь, город такой на Валдае, вроде бы и недалеко, а до белокаменной более четырёхсот кэмэ по тракту. А насчёт степи, так Пушкину после Молдавии и Крыма и Москва казалась диким севером. И не только ему, писали же его современники про невские тундры, и не один раз. Ну а степь и тундру тогда различали мало, мол, глушь, безлюдье и дикий простор и там и тут.
Вавилониневий. Питерским сочинителям, наверное, даже льстило, что они в тундре прозябают, а пишут не хуже италийцев или там сыновей туманного Альбиона.
Хламидион. Кстати, об Альбионе. Говорят, что там католиков ещё в начале 19 века сажали в кутузку только за их верования. Ну, пусть только за верность Папе римскому.
Питерстоун. Клевета, сущая клевета! При поступлении на государственную службу тогда приносили присягу на Библии, которая была англиканского толка, если можно так выра-зиться. Ну а кому такой порядок не нравился, тот не мог, естественно, занимать никаких должностей, официальных или общественных. А в частной жизни никто ничего от католиков не требовал, верь во что хочешь, и поклоняйся своему Папе с утра до вечера. А вот в Канаде, к примеру, и таких ограничений не было, там всю жизнь католики были полноправными членами общества. А в Ирландии почти все католики, и ничего.
Обергербариус. Вот именно, что ничего. Никаких прав не имели до 829 года, да и потом платили десятину англиканской церкви, которую все ирландцы дружно ненавидели. Ну а в Канаде попробовали бы они католиков хоть как-то уздрючить, так и вылетели бы вон. И так Квебек завоевали с огромным трудом, и совсем не сразу, так что выбирать особо не приходилось. И кстати, в Англии и Уэльсе процент католиков с начала двадцатого века непрерывно растёт. Надоели консервативным англичанам всякие гомеки и педики, коии в протестантских храмах дискотеки устраивают, вот они и уходят в лоно Римской церкви.
Хламидион. Да, сие всё верно, но меня вот удивляет другое. Казалось бы, в веке этак двадцать втором, ну третьем от Рождества Христова, хотя бы в индустриально до того раз-витых странах, абсолютное большинство народа должно стать… ну не атеистами, а хотя бы уж совершенно индиферентными к вере людьми. А на самом деле половина, а то и больше, населения исправно в церкви ходит, и многие вполне искренне. Странно мне это!
Вавилониневий. Странно конечно, но не очень. Многие, мне кажется, сим подходом просто показывают свою независимость от общественных догм. Вот и мы – знаем ведь прекрасно, что никакого Бога, в традиционном плане, нет, так, некая мировая идея или же размазанное по природе высшее духовное начало. И тем не менее болтаем о сим предмете часто и регулярно… этак раз в неделю, не реже. Хотя что такое для нас неделя или год?
Браунсмит. Ну ведь кто-то же создал нас в таком виде… нечто вроде души, или хотя бы каких-то сведений об оной? Ну в конце концов, в виде сгустков некой информации?
Обергербариус. Да почему ж батенька кто-то, а не что-то? Давно уж судачат, что вроде как информация не исчезает, и не берётся ниоткуда, просто так. Вот мы и есть эти порции информации, оставшейся от реальной жизни. А чтоб общаться вот так между собой, много энергии не надобно, её в рассеянном виде во Вселенной пруд пруди. Тут ошивался когда-то некий Халилай-Ган, потом переплыл куда-то, вроде к «физикам», так вот он доказывал, что энергии реликтового излучения в космосе вполне хватит, дабы вот так наши душонки ворошить. И нет тут ничего сверхъестественного.
Питерстоун. Нет, как хотите, а я без идеи Бога не могу. Неуютно и противно жить без высоких идей, без принципов христианской морали… пусть даже и в таком виде.
Лонгтри. А мне вот и без Бога неплохо. Опять же десятину платить не надо, попам там всяким. Тоже мне, христианскую мораль вспомнили, она лишь для бедных надобна.
Питерстоун. Приспособленец и оппортунист, пошляк! Мне стыдно, что земля Британии родила когда-то подобную личность. Хоть и давно было оное, но стыд и срам!
Лонгтри. А мне стыдно, что в нашем парламенте когда-то восседали подобные болтуны, тупые и неповоротливые. И впрямь дылды да морды, прости господи раба грешного.
Браунсмит. Да что вы господа, опомнитесь! Нашли место, где оскорблять друг друга.
Мейфлауер. Нет-нет, сей позор можно смыть только дуэлью! К барьеру, граждане!
Вавилониневий. Интересно, чем и как вы будете мутузить друг друга… а впрочем, хоть какое развлечение. Так что давайте к барьеру, господа! Ну вот, так всегда – делают вид, что ничего не произошло. Ща после крайнего утомления изобразят глубокий сон, пока мы не забудем про их драку. Хоть бы для смеху изобразили хоть раз что-то стоящее. Козлы!
Хламидион. Обосрались от страха, если можно так сказать… фигурально и в переносном смысле. Кстати, пора и нам передохнуть от вечной болтовни. Чао бамбино, до встречи!
Конец пьесы.