В книге известного питерского историка Е.В. Анисимова "Афродита на троне" приводится такое свидетельство воздействия исключительной красоты дочери Петра Великого, принцессы Елизаветы, на окружающее общество:
«Жена английского резидента леди Рондо описывает посещение китайским послом придворного бала: «Когда он начался, китайцев, вместе с переводчиком, ввели в залу; Ее величество* спросила первого из них (а их было трое), какую из присутствующих здесь дам он считает самой хорошенькой. Он сказал: “В звездную ночь трудно было бы сказать, какая звезда самая яркая”, – но, заметив, что она ожидает от него определенного ответа, поклонился принцессе Елизавете: среди такого множества прекрасных женщин он считает самой красивой ее, и если бы у нее не были такие большие глаза, никто не мог бы остаться в живых, увидев ее».
*Императрица Анна Иоанновна. (Е.Ш.).
Александр Сергеевич Пушкин должен был знать эту запись (хотя бы как исторический анекдот), чтобы написать в Седьмой главе своего «Онегина»:
LII.
У ночи много звезд прелестных,
Красавиц много на Москве.
Но ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую не смею
Тревожить лирою моею,
Как величавая луна,
Средь жен и дев блестит одна.
С какою гордостью небесной
Земли касается она!
Как негой грудь ее полна!
Как томен взор ее чудесный!..
Но полно, полно; перестань:
Ты заплатил безумству дань.
Кто эта прекрасная женщина? Если царица Елизавета Алексеевна, то она во время написания этой главы уже «почила в Бозе». Если её крестница - жена одесского генерал-губернатора Елизавета Ксаверьевна Воронцова (как считает исследователь С.Е. Шубин), - то она никогда не была как-то связана с Москвой. Так же, среди прототипов этой женщины называют московскую красавицу А.А. Римскую-Корсакову. Но неизвестно, какое «безумство» связывает Пушкина с этой московской барышней, вызвавшей у него, скорее всего лишь лёгкую влюблённость – как дань красоте…
И почему, описывая эту женщину, надо было буквально воспроизводить стихами речь китайского посла, предварявшую качественное отличие принцессы Елизаветы Петровны от всех её прекрасных подруг?.. Пока нам это не понятно.
Вообще, в «Евгении Онегине» как-то таинственно сквозит «дщерь Петрова». Вот в этих, например, стихах:
Он три часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.
Ведь что получается из этих строк? Что богиня Венера (Афродита) имела склонность носить мужские наряды и посещала в таком виде маскарады? Но ведь ничего подобного у античной богини не было, и быть не могло!
А вот в жизни царицы Елизаветы Петровны, прозванной «Афродитой», как раз всё это имелось - и ветреность, и пристрастие к мужским нарядам, подчёркивающим её прекрасную фигуру, и – любовь, унаследованная от батюшки, - к маскарадам! Именно она, «надев мужской наряд», ехала в маскарад. То есть, Евгений Онегин здесь подобен не античной богине (или она – ему), а – царице Елизавете Петровне. К чему такая аллюзия? Не знаем. Надо думать…
Иллюстрация: Луи Каравак. Елизавета Петровна в мужском платье. Взята из Интернета.