===Инта Игрек.Час прощания
Никто не ожидал, что прощаться со староверами будет так больно. Со слезами на глазах, с последними пожеланиями и напутствиями, со словами «простите нас», на которые колонисты традиционно отвечали: «Идите с миром». Они не помнили зла.
«Бенетнаш» поднялась в чужое небо на магниэновых двигателях и делала традиционный прощальный облёт планеты, когда огромная волна вздыбила океан, в мгновенье ока похоронив под собой один континент и неумолимо приближаясь ко второму, гостеприимно принявшему переселенцев с Земли.
Когда внизу замелькали белые вспышки молний и рыжее лохматое пламя лесных пожаров, экипаж дружно потребовал посадить корабль. Но Андрей (тогда ещё Олег) воспротивился: эн-поле двое суток не позволит приблизиться к кораблю, волна придёт раньше.
Андрей понимал, что люди не станут ждать, в панике побегут к кораблю. И встретят мучительную смерть. Он знал, как убивает эн-поле, скручивая ещё живое тело немыслимыми узлами, сплющивая мышцы и кости и причиняя чудовищную боль. Он не мог этого допустить.
И молча наблюдал, как суммарная гравитационная сила восьми планет убивает Дионисию. Молнии впивались в громоотводы домов и стекали по ним, превращая стены в бесформенные лужицы расплавленного камня. Реки исходили паром, в который превратилась кипящая вода. Колонисты умоляли бога о спасении, но бог остался на земле и не мог их спасти. Взорвалась голубыми искрами, заполыхала трансформаторная подстанция. Вслед за ней занялись молодые деревца, бережно посаженные в тёплую землю, заботливо привязанные к колышкам. Поселенцы с немым ужасом взирали на синие ногастые молнии, которые неумолимо приближались. И наконец достигли домов.
Первым рванулся к переходному шлюзу навигатор. Кто-то подставил ему подножку, не придумав иного способа его остановить:
— Идиот! Магниэны включены, тебя ж размажет в газетный лист!
— Сам ты идиот! У нас же скафандры!
— Скафандров пятнадцать, а колонистов шестьсот пятьдесят.
— До посёлка восемьсот метров, добежать всё равно не успеем.…
— А-а-а-а… Они же там горят! Они горят!! А мы…
— Ма-аа-ма-а-аа!! — Это Гера Веденеев, самый молодой член экспедиции, кибербиолог. Это его биороботы возделали сады. Построили для людей надёжные и тёплые дома, способные пережить зиму, если вдруг на Дионисии изменится климат и наступит зима. Посадили на дальней границе посёлка лесок — настоящий, земной, с дубами, берёзами, ёлками, земляничными полянами и грибным мицелием, заботливо зарытым в мягкую землю. Это его руками сколочены скворечники. Вполне возможно, что на Дионисии водятся скворцы, а нет — так другие пернатые, которым понравится подарок землян…
Гера учил детей всему, что умел сам. Это последнее, что он может им дать. Он улетит, а они останутся здесь навсегда. Так пожелали их родители. Вот же чёрт… Не живётся им как всем.
Дети провожали Веденеева почти до корабля и долго обнимали, прощаясь, и кто-то сунул ему в карман пакетик земных карамелек. Бесценный подарок.
В окне иллюминатора Гера видел, как падали в алую траву объятые огнём лошади, и ему казалось, что он слышит их предсмертные крики. Фигурки детей и взрослых вспыхивали оранжевыми цветками и исчезали, дома растекались горячими лужами расплавленного керамзита, молодые саженцы сгорали как спички.
Парад планет обрушил на Дионисию свою мощь, наказывая изменницу, давшую приют чужакам. Инта Игрек оскалила зубы…
Мысль об отсутствии на обоих материках экзопланеты крупных животных посетила Балабанова слишком поздно. Если бы он подумал об этом раньше! Если бы на Земле об этом подумали! Выходит, со дня последнего Парада планет по часам Вселенной прошло совсем немного времени, если на Дионисии восстановились популяции только птиц и мелких грызунов. Млекопитающим требуется больше времени. А им его не дали. Так же как и людям. Вот почему здесь нет людей!
Андрей (тогда ещё Олег) включил аварийную блокировку люков, и никому не позволил покинуть корабль, а на просьбу выключить магниэны ответил нецензурной бранью. Пламя Инты Игрек поглотит «Бенетнаш», как только будет снята защита эн-поля. А колонистов уже не спасти.
Последнее, что видел Андрей — это океан, накрывший материк сапфирово-синей волной. С ним никто не разговаривал до возвращения на Землю. Как будто он был виноват, как будто мог что-то сделать. А он не мог допустить гибели экипажа и корабля. Ни при каких обстоятельствах. И помочь колонистам не мог.
«Бенетнаш», вернулась на Землю с сошедшим с ума экипажем. Сумасшествие заключалось в том, что они наотрез отказывались от полётов и все как один изъявили желание сменить профессию. Навигационный лист был тщательно стёрт, жёсткий диск не подлежал восстановлению, а спрашивать было не с кого: экипаж молчал, как в рот воды набрали.
Андрей не понимал, что с ним происходит: минуту назад он был на Эридане, под гибельным солнцем Инты Игрек, и не знал, кого винить в гибели колонистов. То ли их неуёмное стремление к самоопределению и открытую неприязнь к обществу. То ли Космическую Федерацию, разрешившую им покинуть Землю и таким способом избавившуюся от них. То ли религию, которая и в четвёртом тысячелетии была идеальным инструментом власти и величайшим заблуждением человечества, разделяя людей по способам ритуального поклонения мифическому существу, существовавшему лишь в человеческом сознании. Миф, убивший шестьсот пятьдесят человек. Фетиш, из-за которого Гера Веденеев навсегда остался в клинике «За транью», не вернулся в земную реальность из страшной реальности Инты Игрек.
А Олег Бабанин вернулся. Полгода мозг отдыхал, избавленный от воспоминаний. Этой передышки Андрею (теперь уже Андрею) хватило, чтобы справиться с собой и не сойти с ума. И вот теперь блокировка отхлынула, как океанский отлив, обнажая острые рифы памяти… Он вспомнил, как вёл звездолёт на ручном пилотировании, запершись в рубке управления наедине со своими мыслями. Наедине со смертью, которая была к нему немилосердна и не подарила небытие, которое казалось единственным выходом…
===Побочный эффект
Андрей начинал понимать Волокушина с его сумасшедшими идеями. С кораблём, в котором вместо анабиозного отсека бассейн, длинным эллипсом охватывающий помещение. В середине возвышался тропический остров – с зелёными пальмами из цветного металлостекла и светлым песком (настоящим), на котором так хорошо валяться под жарким «солнцем» и слушать крики чаек (настоящие, записанные на аудиотранслятор) и шум разбивающихся о берег волн. То есть, волн, понятное дело, не было, а шум был, и брызги были — прохладно-солёные. Настоящие.
Волокушин вовсе не был идиотически тупым в космоплавании, каким его пытались выставить уволенные члены совета директоров «Flying Star». Получив неограниченную власть над компанией, главврач клиники «За гранью» продолжил эксперименты над людьми, теперь уже в дальнем космосе. Об этом кричали заголовки газет, разливались соловьями журналисты, получившие от бывших директоров компании щедрое вознаграждение.
Волокушин газет не читал и чувствовал себя преотлично.
Он игнорировал теорию, открыто смеялся над методологией, не оставляя камня на камне от инструкций и правил, вдалбливаемых космошколой в головы будущих звездолётчиков. Доктор психологических наук и практикующий врач преследовал только одну цель: чтобы его пациенты (коими автоматически становились все вернувшиеся со звёзд) оставались «за гранью» как можно меньше времени. Иными словами, чтобы «побочный эффект» был минимальным.
Андрею вспомнилась клиника, с экзотическим чёрным песком пляжей, океанскими приливами и отливами, невозможно красивыми закатами и невозможной свободой, которую профессор предоставлял своим пациентам…
Волокушин не спрашивал у них письменного согласия на лечение, поскольку со звёзд его пациенты возвращались с деструктурированным сознанием, а на нет и спроса нет, любил повторять профессор в многочисленных интервью. Он говорил охотно, много и подробно, не раскрывая однако методики лечения. Впечатление, что профессор говорит ни о чём, то есть ездит по ушам, складывалось у журналистов не сразу, а когда понимали, что не получают никакой информации, им ничего не оставалось, как вежливо откланяться.
Если бы Волокушин рассказал, что его пациенты после процедур катаются на допотопных цепочных каруселях, скатываются на «ватрушках» по километровому серпантину водяных горок, с удовольствием смотрят мультфильмы по сюжетам народных сказок и любовные мелодрамы, а по вечерам режутся в покер, потягивая ледяное пиво… Да ему бы просто не поверили.
Ещё он мог бы рассказать о запредельном дайвинге в Марианской впадине для любителей экстремального отдыха (впрочем, любой отдых был экстримом для космолётчиков, пятнадцать лет прожившим в казарменном режиме закрытой космошколы), о походах в пещеру эпохи неолита с инструктором-спелеологом, о командных играх-квестах…
Квесты имели у пациентов клиники бешеную популярность. Команда из трёх или четырёх человек погружалась в мир потрясающих антуражных декораций. Подземное метро, забытое людьми и триста лет живущее своей жизнью… Пещеры с со старыми алмазными выработками и штольнями, ведущими неизвестно куда, по которым ходили самодвижущиеся вагонетки… Таёжные дебри с оврагами и болотами, лешими, кикиморами, и прочей нечистью, справиться с которой можно было только вчетвером.
Вывозившуюся в болотной ряске, чудом выдравшуюся из лап лешего и изрядно проголодавшуюся команду на последнем этапе игры ждали призы: усыпанные спелой земляникой поляны и кишащие рыбой озёра. Привязанные к колышкам лодки ждали победителей, здесь же сушились на распялках рыболовные мелкоячеистые бредни и лежали сложенные горкой спиннинги и новенькие лопаты: червей космолётчики добывали сами.
Объевшаяся земляникой и навьюченная рюкзаками с рыбой, команда добиралась до главной цели – океанского пляжа с чёрным песком (вулканический туф), где отводила душу, заедая приключения сваренной в котелке ухой, и смеясь над пережитыми страхами.
После игры команда отчего-то не спешила расставаться, хотя пляж длиной в несколько километров позволял им это сделать. Космолётчики, вернувшиеся со звёзд интровертами и ни с кем не желающие общаться, испытывали смутное чувство, которое мешало им разойтись. Вечером «интроверты» собирались за столиком кафе и в сотый раз рассказывали о своих квест-приключениях, перебивая друг друга, обвиняя во вранье и возмущённо тыкая в бок локтями… Они становились такими лишь на какое-то время (в клинике оно называлось «время икс»). А потом расходились, пожимая плечами и удивляясь.
«Что на тебя нашло? Зачем тебе эти люди, эти глупые игры…» — возмущался разум. А нечто незнакомое, поселившееся в сознании, со смехом возражало: «Да иди ты лесом. Классно ведь получилось, маршрут прошли за полтора часа, все рекорды побили. Прикинь, у нас получилось!» — «Да что там прикидывать? Что у вас получилось-то? В детские игры играете, тратите попусту драгоценное время» — «Да заткнись ты. Не понимаешь, так сиди и молчи. А мы завтра в карстовые пещеры рванём, в том же составе, там, говорят, вагонетки разгоняются как сумасшедшие и на виражах мозги вышибает! Так что готовься» — невозмутимо парировало «нечто».
Разум замолкал и надолго задумывался… Может, попробовать? С ним никогда так не поступали, в смысле, не вышибали мозги. Так может, попробовать, как оно там, в вагонетке?
Сидя у самой воды, человек наблюдал, как солнце медленно опускается в океан и кажется, шипит, касаясь огненным краем прохладной воды. Человек улыбался своим мыслям, отчетливо понимая, что с ним творится что-то странное, словно их двое в одном теле, и этот второй нравится ему всё больше…
С каждым проведённым в клинике днём продолжительность «времени икс» увеличивалась. Браслет на руке, помимо оповещения владельца о начале прохождения лечебных процедур, записывал биотоки мозга и фиксировал эмоциональные изменения. Информация вносилась в медкарту, на основании которой корректировалось лечение. И химический состав крови изменялся, вырабатывая те самые эндорфины, гормоны радости, которые всё-таки существовали, и Волокушин об этом знал.
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2019/05/03/1742