(Некоторые аспекты химии: подход к материалу вообще и к жизни в частности. 1 курс и далее по жизни).
В 1973 году от Кисы мы слышали историю сдачи Борманом (прозвище одного из наших однокурсников) экзамена по неорганической химии. На этом экзамене, как вы помните, коньком были окислительно-восстановительные реакции, и самым сложным считалось – их уравнение.
Кому удавалось укротить этого «конька» тот, образно говоря и несмотря на тавтологию, оказывался на коне, а те, кому это не удавалось, оказывались на земле в пыли, повергнутые в прах. На первом курсе порядки были жестокие, конкурентные. Как уверяло нас наше начальство, нас взяли с запасом и предполагался отсев. Об этом знали все. Знал об этом и Марк Борман и готовил химию чрезвычайно усердно, как умел это делать только он один.
Когда на экзамене очередь дошла до него, он быстро, не делая ни на чём акцентов, очень близко к тексту, ответил на вопросы билета, не добавив от себя ни единого слова, всё по учебнику. Что можно сказать? – прекрасный ответ не гуманитария, но естественника – ничего лишнего. Когда же экзаменатор решил проверить знания Марком принципа установления коэффициентов в окислительно-восстановительных реакциях, тут его ожидал сюрприз, к которому доцент явно не был готов.
Борман, на глазах удивленного преподавателя, стал писал на доске химические реакции сразу с коэффициентами, даже не пытаясь их предварительно уравнять рекомендованным учебником способом. После написанной десятой химической реакции изумлённый преподаватель выскочил в соседнее помещение.
Киса уверял всех, что «преподу», который всю свою деятельность на кафедре руководствовался логикой, а то, что происходило ни в какие логические каноны не укладывалось, стало плохо от увиденного. А Маркуша Борман невозмутимо так и остался стоять у доски с мелом в руке в готовности продолжить. Было явно видно, со слов Кисы, что он не понимает, что происходит.
Затем доцент, возвратился с коллегой, видимо он считал, что ему никто не поверит, и нашёл свидетеля. Они уже вместе стали экзаменовать оседлавшего своего конька Марка Петровича, но не на того напоролись. Он как из пулемёта строчил сразу с коэффициентами все предлагаемые ему окислительно-восстановительные реакции. Вот она – всепобеждающая сила зубрёжки! Вот она феноменальная механическая память! Вот он курсовой иррациональный уникум!
Киса не сообщил, что получил Борман на этом экзамене, но не оценить оригинальность его ответа доцент, по-видимому, так и не смог. Было видно даже невооружённым глазом, что слушатель старается. Впрочем, наш однокашник этого и не скрывал, его любимым выражением в подобных сложных ситуациях был ответ: «Я учил». И ещё никому в академии не удавалась этого опровергнуть. Хотя между «учил» и «понял» дистанция огромного размера.
Во время сессии при подготовке к экзаменам Борман изгонялся в фойе казармы-общежития, так как в комнате, с его способом подготовки, смириться никто не мог. Из фойе было слышно, как он бубнил. Глаза его, то опускались к учебнику, то поднимались к потолку, и всё это сопровождалось проговариванием заучиваемого вслух. Я сам это видел и слышал, зрелище, надо сказать необычное, и напоминало какое-то шаманство, ибо Марк, по виду со стороны, впадал в своеобразное исступление, в какой-то первобытный транс, никого не замечал вокруг, и был полностью сосредоточен на материале учебника. Честно говоря, я завидовал его способности к колоссальной концентрации внимания. Мне довести себя до такого состояния никогда не удавалось, хоть я и неоднократно пытался.
Кроме того, волевые качества Марка Петровича справедливо ставились в пример молодежи нашего курса. Вставал он раньше всех и бегал по меньшей мере километров десять. И это было впечатляющие зрелище – маленького роста, около 165 см, в резиновых кедах 45 размера, он доводил себя буквально до седьмого пота. Каждое утро и вечером! Носки не успевали просохнуть!
К слову сказать, с ним мог сравниться разве только стайер из нашего 2-го взвода – лейтенант Логашев, который систематическими пробежками довёл себя до того, что всех изумлял своим редким пульсом и на удивление чрезвычайно стройной фигурой. Мне кажется, что он и стоять спокойно не мог, постоянно находился в движении, такое впечатление у меня от него осталось – постоянно движущийся флуктуирующий объект. И промелькнул он в памяти за шесть лет обучения только на старте и на финише.
Сам я по своей натуре спринтер, мне легче рвануть на коротком расстоянии, чем заставлять себя мучиться на длинной дистанции. Поэтому такие как Борман всегда вызывали во мне любопытство из-за непонимания, как это они делают.
Снова вспомнился Киса и его строки из мюзикла «Капустин Яр»: «Маркуша Борман преодолевал сирийско-гваделупскую границу приставным шагом». И вот что удивительно, уже забыт способ решения окислительно-восстановительных реакций, а эта нелепая фраза, помнится. Судя по всему, она родилась в голове у Кисы под воздействием частых пробежек этого маленького гиганта на значительные расстояния.
После окончания академии Марк Петрович, как и я, был направлен в Ракетные войска. По прошествии почти 5 лет мне с большим трудом удалось вырваться в интернатуру при Одинцовском Центральном клиническом госпитале РВСН на курс психиатрии. Там я встретил нашего стайера. Я был несказанно удивлен, что он тоже приехал получать первичную специализацию. Мне казалось, что Борман уже давно трудится в госпитале.
И тогда я услышал о нём следующее. Надо отдать должное Марку, у него была замечательная черта характера: если он чего-то хотел, он добивался этого с таким упорством, с такой стеничностью, что, как бы это поделикатнее сказать, буквально срывал резьбу, то есть во всех случаях использовался один тот же механистический подход: бить и бить в одну точку, крутить и крутить до упора и требуемого эффекта и даже с избыточным запасом.
Прослужив в части два-три года, он стал готовить почву для своего перевода в госпиталь, для этого начинать надо было с интернатуры, и он через своих друзей стал давить на все кнопки, и сигналы с разных сторон стали поступать к начальнику медицинской службы РВСН генерал-майору Сосламбеку Бекировичу Гатагову.
Сначала рекомендации в отношении старшего лейтенанта медицинской службы Бормана воспринимались более чем благосклонно, и казалось, ещё немного и наш стайер ограничится спринтом, опередив всех нас, его однокурсников. Но с чувством меры у Марка Петровича, видимо, были проблемы, и, когда уже начальник тыла Ракетных войск стал непрозрачно намекать генерал-майору медицинской службы Гатагову, дескать есть у вас в одной из частей такой замечательный талантливый врач старший лейтенант Борман, а вы его до сих пор на учёбу отправить не можете, резьба была сорвана.
Не выдержав, Сосламбек Бекирович вспылил, так как слышал эту запоминающуюся фамилию на протяжении короткого срока слишком часто и, так как был человеком с кавказским темпераментом, заявил: «Пока я руковожу медслужбой Ракетных войск этот старший лейтенант на учёбу не поедет!»
Так мой сокурсник оказался на том же цикле интернатуры, что и я, только спустя почти пять лет после окончания академии. К слову сказать, с нами в этот год учился и Миша Байченко и тоже по специализации «психиатрия».