Это произошло в клинике инфекционных болезней. Тема практического занятия была «Острые кишечные инфекции». Наша группа, оказавшись в процедурной в ожидании преподавателя, собралась у окна. Вид из него на пожелтевшие листья поздней осени, разгоняемые ветром, вековые деревья, завораживал. Свинцовое небо не предвещало ничего хорошего, да и настроение в этот день у всех было не ахти какое. Накануне на курсе проводилось очередное никому не нужное массовое мероприятие и к занятию никто готов не был.
Наконец появился кафедральный полковник медицинской службы с больным и объявил:
– Проведём больному ректороманоскопию и выясним есть ли у него патология нисходящего отдела толстого кишечника.
Кто-то из умников нашей группы добавил.
– Сигмы.
– Правильно, – отреагировал преподаватель, подняв кверху указательный палец. Этот жест можно было расценить двояко: «нечего добавлять к тому, что я уже сказал», а в сочетании со словом «правильно», – «хотя иногда это простительно». Все поняли: от преподавателя сегодня, в этот осенний день ничего хорошего ожидать не придётся, и лица в группе стали сумрачнее неба за окном.
Посреди процедурной стоял просмотровый стол и больной, мужчина средних лет, сняв штаны и неестественно смущённо улыбаясь, занял на нём коленно-локтевое положение, лицом по направлению к окну. Группа вместе с полковником медицинской службы сгрудилась у того места больного, на котором он недавно сидел.
Преподаватель, приподняв пожелтевшую от постоянных стерилизаций простыню со стоящего рядом столика, взял в руки нечто, похожее на никелированную трубу и сказал:
– Ну, кто хочет попробовать? – и, не дожидаясь ответа, передал никелированную трубу стоящему рядом в резиновых перчатках нашему замкомвзводу Папайченко.
– Инструмент надо вводить аккуратно, нежно и плавно, – показывал преподаватель, контролируя руки нашего старшего сержанта.
Все с ещё более серьёзными лицами сгрудились около пациента, который в этом случае должен был выполнять роль второго плана, роль молчаливого статиста, хоть он и напоминал о себе негромкими короткими нечленораздельными звуками «у, ой, ууу»
Папайченко перестал вводить трубу вглубь тела больного, нагнулся к окуляру и молча стал что-то высматривать.
– Ну, что вы видите? – строго спросил преподаватель. Папайченко безмолвствовал. Все забыли о больном и смотрели только на старшего сержанта и полковника. Общее молчание угнетало.
– Но скажите хоть что-нибудь, что вы видите?! – ещё более серьёзно и властно повторил руководитель занятия. Напряжение нарастало.
Неожиданно, смотрящий в окно больной, задушевно произнёс.
– Листики падают.
Клиника никогда не слышала такого дружного и громкого хохота, непроизвольно расслабившихся от напряжения слушателей. Заулыбался и полковник медицинской службы. Всем показалось, что осеннее солнце выглянуло из-за туч и наполнило светом помещение, осветив всех в процедурной.
Не смеялись только больной и старший сержант Папайченко, так как они продолжали составлять в этот момент неразделимое единое целое.