Встречи с Евгением Евтушенко VII (Эдуард Трескин) / Проза.ру

ВСТРЕЧИ С ЕВГЕНИЕМ ЕВТУШЕНКО – СЛУЧАЙНЫЕ И НЕСЛУЧАЙНЫЕ


            VII

         15 февраля 1982 года. День рождения Мусы Джалиля. А в театре оперы и балета имени поэта вчера закончился Первый Шаляпинский фестиваль. Ещё не Международный. И даже не Всесоюзный – только Республиканский. Слава фестиваля была впереди.
         В театре был выходной день, ну, а у меня – бенефис на сцене Казанского Дома актёра. По городу были расклеены афиши – и я, проходя мимо них по улицам, не без замирания сердца косился на своё имя под шапкой – «Заслуженный артист ТАССР».

         За несколько часов до начала концерта я решил зайти в Дом актёра – проверить, настроен ли рояль, много ли пригласительных билетов разослали и пригласили ли всех, кого необходимо позвать.
         Афиша о концерте вышла буквально за пару дней до него, и я опасался, что потенциальный зритель может её и не разглядеть в суете повседневных забот. Когда я впервые увидел мою первую персональную афишу в качестве солиста театра – показалось, что это история не про меня, а про кого-то другого с таким же именем. Но, тем не менее, я нашёл в себе силы пошутить с девочками-методистами актёрского дома.
         - Вот здесь бы внизу афиши добавить такое короткое примечание: «В вечере принимает участие поэт Евгений Евтушенко». И у входа собралась бы толпа желающих, а в зал и попасть-то было бы невозможно.
         - Не волнуйтесь, - отвечали мне. – Все приглашения посланы, публика и так будет.
         Но когда я сегодня вошёл к ним в кабинет с вопросом – всё ли в порядке – девушки были как-то странно смущены, какое-то замешательство и даже некоторая робость присутствовали на их лицах.
         - Только что приходил Евгений Александрович, просил продать ему два билета на бенефис его друга Трескина, - еле слышно сказала девушка Наташа.
         - Странно, - удивился я. – И зачем моему отчиму, Евгению Александровичу Макарову, два билета? Их с мамой и так пропустят.
         - Это другой Евгений Александрович, - извиняющимся голосом пропела девушка Женя. – Это Евтушенко. Вы нас разыграли – пригласили его и ничего не сказали. Он вошёл и сразу так и объявил: «Здравствуйте, я – Евтушенко». А мы ответили: «Мы догадались».

         Вначале я подумал, что это именно девушки меня разыгрывают, а потом вдруг понял, что всё – правда и удивляться тут нечему.

         Да, я знаю, знаю за собой такую особенность – брякнуть языком, словно невзначай, а оно потом так и выходит. Слишком много раз случалось, чтобы считать за простое совпадение. Вполне вероятно, что я очень сильно желал, чтобы Евтушенко оказался на моём бенефисе. И это желание выстроилось в цепочку событий, причинно-следственных связей, от меня не зависящих.

            Евтушенко захотел сделать подарок своей молодой жене-англичанке Джан, которая родила ему двух сыновей. Какой подарок в России может быть и дорогим, и памятным, и необходимым? Шуба, конечно. И он купил Джан норковую шубу в Великобритании – истратив аванс за новую книгу.
         А та самая знаменитая его шуба, сшитая в Казани и когда-то ошеломившая нас своей роскошью, уже поизносилась, мех потратился молью, да и фасон устарел.
Вот поэт снова и приехал в Казань, где в последний раз был почти год назад, когда читал в университете поэму «Мама и нейтронная бомба». Новую шубу он, как всегда, намеревался заказать на мехкомбинате. И жену привёз с собой – видно город наш ей понравился.
         А дальше – просто. Возле гостиницы, где он остановился, висела моя афиша. Евтушенко и зашёл в Дом актёра.
         Это был единственный случай, когда он просил билет на мой концерт. Обычно это я просил у него билеты на его выступления, или он сам приглашал меня, или же я – его.

         Но объяснение этому счастливому случаю я нашёл уже позже. А пока что – взволнованный и ошарашенный – я летел домой рассказать жене о немыслимом совпадении.
Собственно, совпадений было три – бенефис, приезд Евтушенко и день рождения Джалиля, о котором Евгений Александрович написал в своей поэме «Непрядва» так:

Я хотел бы сюда пригласить
            из Казани Джалиля –
нас непрядвинской
            алой от крови водой
            не разлили.
Куликовские ивы,
            оплачьте со мною татарина,
            друга, поэта…
моабитского брата
            погибшего здесь Пересвета.

            Помня о дне рождения Джалиля, я заранее включил в программу романс Рустема Яхина из «Моабитской тетради» - «Песни мои».

         - Надо непременно спеть что-то на стихи Евтушенко, - сказала взволнованная и ошарашенная не меньше меня жена.
         Я разыскал ноты, приказал себе успокоиться и стал готовиться к концерту. Рубашка и брюки были отглажены, ботинки начищены до зеркальности. Я сложил ноты в портфель и взглянул на Галю, колдовавшую над макияжем. Она надела своё самое нарядное платье – длинное шведское платье, купленное по случаю в Паланге. Оно струилось разноцветным шёлком и напоминало палитру художника.
            - Пора, - сказал я.
            - Да-да, идём.

         Публики и в самом деле было немало. Я обговаривал в тесной гримёрке с концертмейстером Алевтиной Евгеньевной Миркиной программу, какие-то исполнительские детали, когда вбежала Галя и шёпотом крикнула:
            - Идёт!..

            …Евтушенко вошёл в комнатку – большой, как Вселенная. Джан была почти не видна за его спиной – только густая шапка её золотистых волос качнулась приветственно.
         Мы расцеловались с Женей, он представил Джан Миркиной, Гале и красавице Лие Загидуллиной – диктору телевидения, которая была ведущей концерта.
         Я встречался с Джан раньше – в Переделкино, и она показалась мне ещё более ослепительной, чем во время нашей первой встречи, когда я увидел Жениных младенцев-сыновей Сашу и Антошу.
         - Мы, к сожалению, уезжаем сегодня же поездом, поэтому не сможем быть до конца, - извинился Женя.
         - Как жалко, - сказал я. – У нас ещё и банкет будет после концерта. Может быть, останетесь? Самолётом завтра улетите.
         - Нет, не получится, - вздохнул Женя. – Завтра утром у меня рабочая встреча с киногруппой моего фильма «Детский сад». Хотя… - он понизил голос – представляю, как замечательно мы могли бы посидеть после твоего концерта в компании артистов и артисток.

         Я подарил ему программку спектакля «Севильский цирюльник» Большого театра – в прошлом году я пел там Фигаро.
         - Почему не пригласил? – спросил Женя несколько недовольным тоном.
         - Не смог дозвониться, - через силу соврал я.
         На самом деле, я струсил тогда – а вдруг спою так себе, и Жене не понравится! Спел я хорошо, но, увы, Жени в тот раз на спектакле не оказалось.
         Тогда я ещё не знал, что Евтушенко придёт на спектакль с моим участием только через четыре года – в Москве. И будет это «Фауст» - последняя постановка Нияза Курамшевича Даутова. Не будет уже в живых Маэстро. Да и на «Фауст» Женя придёт уже не с Джан, а с новой спутницей жизни Машей.
         Не знал я и того, что через полгода буду сниматься в Женином фильме в крохотной роли милиционера и напишу впоследствии об этом повесть «Как стать кинозвездой» и отрывки из неё войдут в собрание сочинений Евтушенко и будут рассыпаны по его книгам и книгам о нём…
         Но всё это будет впереди, а пока что я попросил поэта надписать книгу для моего учителя.
         - Ты знаешь ведь Нияза Даутова? – спросил я Женю. – Он сыграл роль Эдвина в знаменитом фильме «Сильва».
         - Кто же Даутова не знает? – удивился Евтушенко. – В конце войны мы смотрели этот фильм с ребятами много раз.
         Книга называлась «Талант есть чудо неслучайное».
Евтушенко раскрыл её и написал на титульном листе:
«Дорогому Ниязу Курамшевичу с давним поклонением».
         Потом Евтушенко пожелал мне успеха на французский манер:
         - Тринадцать раз говно! - чем вызвал изумление окружающих.
         И концерт вскоре начался.

         Не помню точно, что я там пел. Наверняка, и арию Дон Жуана, и каватину Фигаро, и романсы Чайковского и Рахманинова, и дуэт из «Травиаты» с Ларисой Башкировой.
         Евтушенко и Джан сидели в шестом ряду и внимательно слушали, обмениваясь изредка между собою короткими репликами во время аплодисментов. В руках у Джан были цветы – белые оранжерейные тюльпаны. Это Галя ей их подарила со словами:
         - Чтобы вам не было скучно!
         Время приближалось к часу, когда Евтушенко должен был покинуть зал.

         Я вышел вперёд и сказал:
         - Дорогие друзья, сегодня здесь, в этом зале, случайно присутствует человек мне очень близкий и дорогой. Но он дорог не только мне – его стихи любят миллионы людей во всём мире. Это Евгений Александрович Евтушенко. И я хочу исполнить песню на его стихи.
         Зал разразился овацией. Евтушенко встал и поклонился зрителям.

Хотят ли русские войны,
Спросите вы у тишины
Над ширью пашен и полей –
И у берез и тополей…

Спросите вы у тех солдат,
Что под березами лежат,
И вам ответят их сыны,
Хотят ли русские войны.

         После песни он внезапно выхватил из рук Джан цветы и ринулся к сцене.
         В то же самое время Нина Алексеевна, сотрудница Дома актёра, снизу из зала протянула мне букет красных тюльпанов вперемешку с белыми гвоздиками. Евтушенко поднимался на сцену по ступенькам и увидел, что кто-то его опередил. Я пошёл к нему навстречу – мы обменялись цветами и расцеловались.
         Евтушенко обратился к зрителям и одновременно ко мне – я стоял сбоку и чуть сзади:
         - Прежде всего, мне хочется поправить Эдуарда – я здесь не случайно. Мы с ним дружим, примерно, лет 12, и я слежу за его творческим ростом. Мне кажется, что он очень вырос. По-моему, ария Алеко просто потрясающе была спета. Его отличает одно качество – это очень думающий, мыслящий человек, и вот в пении это проступает. Наверное, современный певец не может быть не мыслящим человеком, а, может быть, у настоящих певцов так и всегда было. Я желаю ему дальнейшего роста и большого счастья.
         Зрители зааплодировали, а Евтушенко попрощался, сошёл вниз, взял под руку Джан, и они ушли.

         Концерт продолжался как во сне. Всё время казалось, что Женя всё ещё присутствует в зале.
         Я спел романс Яхина на стихи Джалиля, сказав зрителям, что, возможно, Евтушенко появился на этом концерте ещё и потому, что сегодня день рождения поэта-героя.

Песни мои! Вы взошли в сердце моём.
Расцветайте в милых краях!
Сколько в вас силы и огня,
Столько прав вам жить без меня!

      Потом на сцену вышел мой университетский друг Борис Бронштейн и по обыкновению, отпустил шутку в мой адрес.
         В студенческие годы в нашей компании участников художественной самодеятельности было принято подтрунивать друг над другом – вполне беззлобно, впрочем.
Либо дарить неожиданные подарки на день рождения. Когда-то Боря принёс замаскированную хрустящим целлофаном двухпудовую гирю и с притворной лёгкостью преподнёс её мне. Потом вручил пилу и сказал:
         - Советую тебе распилить эту гирю. Возможно, она золотая. Помнишь Паниковского?

         Ну, а сегодня – поскольку вечер из вокального становился ещё и литературным – Борис прочитал свою пародию на стихи казанской поэтессы Ирины Беспалько «Баллада о хлебе». В её стихах рассказывалось о замечательном пекаре, выпекавшем такой вкусный хлеб, который заставлял даже пьяниц забывать о выпивке.
         Вот так пародист представил себе их поведение:

С утра в понедельник башка, словно гиря.
Поплелся я к булочной номер четыре.

С овчинку казалось мне серое небо...
С похмелья грамм двести бы белого хлеба.

У булочной, вижу, стоит дядя Жора,
Он в нашей округе известный обжора.

Семья от него постоянно страдает,
Поскольку зарплату он всю проедает.

А третьим примкнул к нам какой-то очкарик -
Из тех, кто не белый жует, а сухарик.

Мы взяли буханку, пошли в подворотню,
А там участковый! Чуть, было, не отнял!

Пошли мы в кафе, там табличка болтается:
"С собой приносить и съедать запрещается!"

Но мы под столом разломали краюху...
Я скушал и корочкой хлеба занюхал.

         После концерта был банкет в кафе Дома актёра, мы жалели, что Евтушенко нет рядом с нами, говорили о том, что он непременно рассказал бы всем что-то такое, от чего дух захватывает.
         К концу концерта в зале появился и молодой директор нашего театра Рауфаль Мухаметзянов. Он не застал Евтушенко на концерте. Их встреча состоится в театре не скоро – через двадцать восемь лет.
      Ну, а пока – молодой Рауфаль сидел за фортепиано в кафе, где проходил банкет, и лихо играл одну джазовую импровизацию за другой.

P.S. Статья о Евтушенко опубликована в журнале "Казань"