Доча. Младшая. Любимая. Гордость еврейской семьи.
Английская школа с медалью. Иняз.
Статная. Спина прямая. Черноокая и черноволосая.
Красавица. Челябинск не для таких. Чистоплотная до абсурда.
Вышла за гобоиста из Ленинградского симфонического. Переехала. Коммуналка, комнатка, гастроли.
Вскоре музыкант узнал, где раки зимуют.
Дисциплина. Контроль. Проверки и осмотры. Скандалы и приказы. Гулкое молчание и показательные обиды.
Исчезла красавица.
Бежал. Со всех ног. Просто не вернулся с гастролей. Позвонил, попрощался. Комнату, правда, оставил. Порядочный.
Родители напряглись. Наскребли на кооператив, купили в Питере однушку, помогли обставить. Румынский гарнитур, польская кухня.
Устроилась в бюро "Спутник". Иностранцы, поездки, шмотки.
В Сочах познакомились.
Постарше, пониже ростом, зато Луиджи.
Миланец. Профессор. Семь языков. Интеллектуал. Левый социалист.
Влюбился как мальчишка. Сделал предложение.
Согласилась.
Челябинск загудел. Где это видано, поди, негров линчуют по пятницам.
Луиджи - не лыком шит.
Чтобы ускорить брак, поговорил с соратником. Тоже Луиджи. Только Лонго. Генеральный секретарь ихней компартии. Обещал помочь.
Надо сказать, помог.
Позвонил. Суслову. Михаиле Андреичу.
В два дня расписали, пожали руки, держа в зубах бумаги на выезд. Стала гражданкой Италии. И советское оставила.
Полетели открытки.
Милан, Рим, Венеция, Флоренция, Пиза, Верона. Дальше больше. Париж, Вена, Лондон, Нью-Йорк. Ванна с окном, французская косметика, квартира близ Санта-Мария-делле-Грацие, отпуск на Комо.
Семью засыпали вопросами, приходили смотреть открытки, щупать посылки. Восторгаться. Завидовать.
Казалось, большего счастья не бывает, ибо просто не может быть. Сбыча мечт. Самых смелых и дерзких. Космос. Журнал Америка во плоти.
Звоночек прозвучал через год.
- Мама, он не хочет манто!
Кое-как успокоили. Трижды бегали на межгород.
- Что ты, детка. В мантах только проститутки. Он-же любя.
Следующим испытанием стала работа.
Вежливо, но твердо Луиджи потребовал, работать.
Шок.
Только было решила, дело сделано. Быть женой - вот работа.
По-честному, круглый день оттирала полы, стены. Драила две кастрюльки. До истошного блеска. Потом, совсем в изнеможении, слушала музыку, читала газеты на ненавистном итальянском, а главное, нетерпеливо ждала мужа.
Больше говорить не с кем. И не столько говорить. Управлять. Контролировать. Скандалить. Выяснять отношения.
Ни соседок, ни подружек. Не с кем болтать, не кому хвастаться. Пустота, дырка.
Церемонные итальянцы совершенно не годились. Мужнины знакомые были гораздо состоятельней их. Статусней. Имели более престижный уровень знакомств. Вплоть до премьер-министров.
И никто не понимал по-русски. Ни словом, ни душой. Чужие. Совсем-совсем.
А тут работать.
Устроили преподавателем русского в католический университет. Итальянцам, на итальянском - русский. Каторга.
Хуже каторги. Четыре публичных часа в неделю. Семинары, контрольные, экзамены. Ученики, тесты, заседания кафедры.
С ее-то самомнением, и под прицел.
Дорогостоящие итальянцы надменно смотрели сквозь.
Для них, что Питер, что Челябинск. Глухая провинция.
И удивить нечем. Одета скромно, квартирка в аренде, виллы нет, капитала тоже. Манеры хуже губернаторских, и язык через пень-колоду.
Село Кулуево.
Громыхнуло. Со всех орудий.
Срыв. Полнейший. Один, другой, третий.
Внезапно объявилась. Невменяемая. Ошиблась самолетом. Вместо Москвы Париж. Правдами-неправдами переправили.
Здесь подхватили и прямиком в психушку. Под элетрошок. Трехмесячный сон. Реабилитация. Литий.
А что делать. Вместо дверей в окно ходила.
Подлечили, и слава богу. По-советски, за спасибо. Отправили обратно.
Новая родина ужаснулась. Кааааааак электричеством. Пятнадцатый век, карательная медицина.
Так и повелось. Раз в пару лет кризис. Больничка, профилактика.
И уволить никак.
Гуманные итальянцы болезни признают. В том числе, душевные. Правда, в универе сказали, необходима диссертация. Иначе, прощай. За профнепригодностью.
Снова закрутилась машинка.
Диссер. Срочно. По русской литературе.
Собрали семейный совет. Решили, братик напишет. Он умный, справится как-нибудь.
Братик, будучи юристом, пробовал сопротивляться. Куда ему против еврейской мамы. Той сразу скорую.
Все. Подписался. Под Лескова. Очарованный, блин, странник. Сон в руку. Три месяца. Отпуск, библиотека, кофе. Бессонница. Неистовый Виссарион.
Таки написал. Нашел фишку. Оказалось, Иван Северьяныч заливал. Травил байки. Походу. Выявил, описал, доказал. Перевели на итальянский.
Защитилась на ура. Авторитет. Теперь признанный. Зарплату в четыре раза.
В две тысячи пятом муж приказал.
Брат примчался успокаивать. Три месяца просидели глаза в глаза.
Приехал никакой.
А в шестом сам того. Скоропостижно, неожиданно.
Позвонили. Так мол и так. Преставился, вынос во вторник.
- Тыж понимаешь, не приеду, не вынесу, не смогу.
И не приехала.
Теперь уже насовсем.