Выездной суд

 
В деревне судили паренька восемнадцати лет, как зачинщика драки между сельскими ребятам и Златоустовской молодежью, находящейся в деревне в качестве помощников по уборке выращенного урожая в честь пятидесятилетия Октябрьской революции. Так уж было испокон заведено: днем, работая ухо в ухо, свои братались с чужими на силосных ямах, зернотоках и фермах. Как только начинало на улицах темнеть, размежевывались на своих и чужих, каждый боялся оторваться от "родной группы": одинаково (ред.)
быстро прижмут и наведут такого страха на чужака- мало не покажется. Главное, или поколеблют достоинство парня противоположным сообществом грубым матом или, еще хуже, за грудки возьмут.
На сцене клуба выставили огромный металлический стол, накрыли его бардовым кумачом. С краю стола, сзади которого занял свое место выездной судья, поставили пустой графин и граненый стакан. За столом уселись еще двое стариков, якобы- присяжные заседатели, один из которых- обвинитель, другой- защитник. Пока что все трое мусолили хорошо отточенные химические карандаши и что-то записывали ими в верхних частях чистых листов.
-Внимание! Тишина в зале.. Судья трижды постучал химическим карандашом по пустому графину В это время техничка Пелагея подошла к краю стола и взяла графин для дальнейшего его наполнения водой из бадьи. Она утопила графин в бадье, подождала немного и после десятка "бульков" вытащила, показав всему миру, что он заполнен до верху. И не то, чтобы аккуратно поставила графин перед судьей, а как-бы сунула под его картофельный нос, мол, на- упейся, ослиные уши. Дело в том, что Пелагея являлась матерью подсудимого. Она все бубнила: " Ишь, чего учинили? Все шишки- на Алешку. Нашли крайнего."
А обвиняемый Алешка сидел на самом краешке сцены впереди кумачового стола на стареньком скрипучем табурете. Он ни о чем не сожалел, был улыбчивым и красным под цвет кумачового фона, не от стыда, от жары в зале. Но, казалось, он гордился тем, что, наконец-то, очутился в центре внимания всей деревни. Даже на судью, который пересел с центрального места к самому краю стола меньше обращали внимания из-за надоевших насморка и кашля и постоянного вытирания не только носа, но и лба, щек и пролысин. Из за чего он был вымазан от химического карандаша соответствующим цветом. Выглядел больше чушкой, чем тупым ослом.
В зале шум не прекращался, поэтому Аким Григорьевич еще три раза ударил по графину химическим карандашом. И хотя звон от наполненного графина был более глухим, чем в первом случае, народ утихомирился.
— Слово предоставляется-, высморкавшись, произнес Аким Григорьевич,- бригадиру и обвинителю Самсону Петровичу.
— Это, как его...- столкнулся, наконец, с мертвой точки обвинитель. Занявший центральное место судьи, выглядел он смешно. Недавно ему жена сшила пиджак в полоску. Но полоски получились не вдоль пиджака, а поперек. Сзади-то они, может, нормально пролегли- не видать было. Но спереди... тут уж как лоскуты легли. Да еще сам Петрович был росточком- метр с кепкой. Из-за стола торчала волосатая голова. Когда он встал, чтобы произносить обвинение (в данном деле он числился обвинителем), ничего почти не поменялось- как торчала волосатая голова из-за кумачового стола, так и не поднялась выше.
--К нам приезжают отважные люди, чтобы помогать бороться за урожай, так необходимый стране, а тут такое происходит: ни словом сказать, ни пером описать. Из зала донеслась реплика: " Даже химическим карандашом бесполезно..."
--Прекратить! Отнесемся к этому делу серьезней. Лешке до двух лет лишения свободы светит, а вы- хиханьки да хаханьки. Тут Алексей со сцены крикнул:
--За что? Он первым начал.
--Ну, рассказывай, как дело началось, и кончилось тем, что сегодня все с "фарами" ходят.
 Я узнал, что Колька из Златоуста стал за Райкой- пигалицей ухлестывать. Сел на своего коня и погнал туда, где они целовались. Подъехал к гуляющим и сказал, чтобы они разбежались. Так он, Колька, на меня еще и заорал, мол, езжай туда , откуда приехал. Ну, я ему и врезал сверху по спине нагайкой. Он тут-же и убежал. На этом можно было бы и точку поставить, так нет- привел друга, стащили меня с коня, по морде надавали. И что, я должен был оставить это? Позвал на помощь своих пацанов, по пути пару штакетников вырвали. Пока собирал своих по деревне, те уже собраны были и оборону заняли.
--Так кто-же победил"
-Нашинские, конечно.
Что скажет защитник?
--Прошу простить моего негодяя,- вступился Иван Яковлевич.
--Кончать балаган надо,- кричали в зале: и свои, и чужие.
Сейчас, немного посовещаемся и вынесем вердикт,- сказал Аким Григорьевич.
Пелагея тем временем все ходила по сцене с ведром и шваброй и говорила заседателям: " Прекращайте балаган, мне некогда вас караулить. Скоро шефы с концертом приедут. Народ собрался уже.
Аким Григорьевич привычно постучал химическим карандашом по не отпитому нисколичко графину: "Внимание, выносится приговор. В зале притихли.- как зачинщику массовой драки, Алексею Малявкину предъявляется штраф в размере десяти рублей. Приговор обжалованию не подлежит.
--За что?- взвизгнул подсудимый. — все дрались, а с меня только десятка. Со всех надо... Но его слов никто не слышал. Внимание всех было обращено на прибывших артистов из Златоуста, которые заносили на сцену свою аппаратуру: микрофоны, колонки, а так-же ящики с голубями, которые потом окажутся в шляпе фокусника. (