Первая глава. Клим Ворошилов и присяга
…Сильный взрыв сотрясает землю с такой силой, что тело подбрасывает со дна канавы. Слух наполовину пропал, но временная «пелена» не спасает от дикого визга пикирующих бомбардировщиков. Леденящая кровь каждому фронтовику сирена – предвестница близкой смерти. Может сегодня тебе повезёт, но без потерь практически никогда не обходится, а значит - не повезёт твоему товарищу…
На выходе из пике сирена выключается, и каждый раз ты думаешь:
- Всё! Кончилось.- Но следующий пикирующий бомбардировщик с неубирающимися шасси - «лаптёжник», перевалившись через крыло, мчится к земле, воем вынимая душу из лежащих внизу солдат. Вой переходит в свист. Взрыв!
Пронесло, эта не моя! Сверху тело обдаёт не просто волна горячего спрессованного воздуха, а раскалённый жар, обжигающий кожу даже под х/б. Сперва мир заполняется пылью и вонью сгоревшей взрывчатки, потом звуком падающих на траву кусков земли.
Опять повезло! Летящая «грудка» родной земли не только покалечить может. Страх за товарищей на секунду пересиливает страх смерти, и я поднимаю голову, рискуя поймать шальной осколок.
- Твою….! КВ, танк, ставший живой легендой, превратился в огромный костёр. Хорошо хоть лейтенант-техник забился в придорожную канаву рядом с машиной: хотя не факт, что взрыв его не зацепил.
КВ – это не просто танк. Это боевая машина, аналогов которой у немцев нет в принципе. Броня, что лобовая, что бортовая, орудие калибра 76 мм, берущее броню любой немецкой машины на предельных дистанциях, 3 пулемёта, что ведут огонь и по фронту и с тыла! Говорят, что где-то в Литве один такой танк остановил немецкую танковую дивизию.
Враки наверное, но когда мы вышли к развилке дорог и обнаружили здесь стального богатыря, я подумал: «нам бы ещё роту пехоты… да что роту, взвод и здесь ни один враг не пройдёт!»
Мы, это взвод противотанковых 45-мм орудий, при двух пушках, под командой старшины-сверхсрочника и отделение артиллерийской разведки.
Три десятка красноармейцев должны на сутки перекрыть перекрёсток двух дорог и прикрыть пехотный полк от флангового удара.
Когда увидели танк, все обрадовались, но старшина остановил взвод и послал двоих разведчиков узнать что и как.
В теньке у танка дремал техник-лейтенант.
Старшине он рассказал, что у коробки передач вышел ресурс, танк двигаться не может. Снарядов ему оставили пять штук, чтоб, если что, подорвать машину. Он второй день ждёт ремонтников с коробкой, только скорей всего о танке просто забыли. В этой части лейтенант подозрительно начал шмыгать носом.
Какие ремонтники? Два дня назад, их забыли километрах в тридцати. Командир дивизии, которой придали роту тяжёлых танков, и слышать не хотел о проблемах с маслом, фильтрами, перегревом двигателей. За месяц беспрерывных перемещений он ухитрился без боёв растерять все танки, обвиняя во всём хорошо обученные слаженные экипажи. В этом месте у лейтенанта затряслась нижняя губа. Говорил он громко, совсем не заботясь, что его слышат солдаты.
- Ни одного выстрела! А свалит всё на меня с ребятами.
- Не о том думаешь парень, - лейтенант громкость убавил, но продолжал бормотать об экипажах, машинах, коробках, у которых ресурс 50 часов, что пехотное начальство, думает, что броненосный красавец как кобыла, неделями может скакать, только овса подсыпай, что его техника-лейтенанта ждёт трибунал и расстрел. Он, может, ещё долго бубнил, размазывая сопли и слёзы, копившиеся не один месяц позорного отступления.
Старшина вынул из кармана гимнастёрки деревянную гребёнку. Расчесал усы. Положил гребёнку назад, застегнул клапан, взял офицера за пояс и так тряхнул, что зубы лязгнули.
- Вас, товарищ лейтенант трибунал не расстреляет. Вас сегодня немцы убьют.
Двадцатилетний паренёк с двумя рубиновыми кубиками на петлицах отшатнулся и стал оглядываться, словно только сейчас увидел незнакомых солдат, две конные упряжки, тащившие передки и маленькие орудия.
А старшина уже свинчивал крышку алюминиевой фляжки:
- Умойтесь лейтенант. От воды парень окончательно пришёл в себя.
- Куда направляетесь, какая поставлена задача, могу ли чем помочь.
- Задача простая, оборонять развилку, где стоит Ваш танк. Если при появлении неприятеля хоть пару раз выстрелите, эта задача сильно упроститься.
- А чем подрывать тогда.
- Не волнуйтесь, пока танк не уничтожат, немцы вперёд не пойдут. Разведку германскую наблюдали?
- Часа три мотоциклисты вон до туда доехали, я пушкой шевельнул, они назад.
- Так… Что у Вас ценно-интересного внутри, кроме снарядов имеется?
- Пулемёт, двести патронов к нему, мой ППД с двумя дисками.
- Филатов, прими пулемёт.
Филатов это наш старшой, командир отделения разведвзвода. Как я понял, разведчиков, старшина, хочет, как боевое охранение использовать. Ну, правильно. Подползёт какой-нибудь одиночный Фриц или Ганс, перещёлкает расчёты как в тире.
Старшина увёл командиров орудий, Филатова и танкиста выбирать позиции для орудий, а мы, пользуясь моментом, завалились в траву отдыхать. Денёк выдался тёплый солнечный. Кузнечики стрекотали, как оглашенные, птицы резали синее небо на разных высотах. Порубать бы чего.
- Братцы кто знает как с едой у нас?
- Вроде на передки чего-то грузили. Сейчас схожу, узнаю… - И вдруг
- Воздух! - Почти сразу услышал звук моторов фашистских штурмовиков. Старшина бежал к нам и орал:
- Орудия в канаву и никшни. Лежать всем, как мертвяки.
Согнувшись, побежал по канаве подальше от орудий, выискивая место поглубже со стенками покруче. Нашёл промоину как раз мне по росту. Устроился в ней. Теперь даже если рванёт прямо в канаве, меня не должно задеть. Карабин положил затвором вниз. Сверху прикрыл противогазной сумкой, в которой лежала книжка Майн Рида и запасные обмотки, выменянные по случаю, на махорку. Расстегнул ремень. Жаль, поесть не удалось. Шинель, свёрнутую в кольцо-скатку пристроил возле головы. Вот и всё моё имущество, ещё нож довоенный охотничий в одном сапоге, ложка в другом. Котелок вот потерял, не то что потерял, утратил. Думал, заберу, да не вышло уже вернуться к тому месту. Так постигается солдатская наука. Планируешь через десять минут вернутся, а через минуту, мчишься совсем в другом направлении и по мнению твоего командира, нет ничего важнее в этот момент. Никто тебя не пожалеет, не посочувствует, а узнает командир, взыскание наложит. Наказание сейчас одно, вместо сна вне очереди сон других бойцов охранять. Не дай бог, дремануть- свои пришибут. Война – не тётка. Никто жизни во сне лишиться не хочет или в плен попасть.
Брехня, что немцы по ночам не воюют. Линейные войска, может и не воюют, а диверсанты, разведка, только по ночам и шустрят.
Теперь вот ходи по сторонам поглядывай. Может такая же раззява оставит, или хозяина котелок лишится…
Через пару минут не до котелка стало.
В голове пусто, ни одной мысли, только противный звон. Ощущение, что на тебя одели железное ведро и хорошенько так приложились молотком.
Ещё один удар и жуткий толок земли. Губы будто сами собой начинают нашёптывать обрывки молитв, услышанных от бабушки в детстве. Точно так, сами собой. Я же комсомолец, в Бога не верю! Только под бомбёжкой оно как-то забывается, что я комсомолец…
Хочется встать и бежать отсюда.
Нельзя. Кто бежит, погибает гарантированно, канава хоть и не окопчик, но всё же защищает. Конечно, бомба может попасть и сюда, тогда дело труба: один конец которой здесь, другой - в вечности… Разбегающихся испуганных бойцов, как косой, срезают осколки, ломает взрывной волной. Да и немецкие лётчики с кормовыми стрелками любят врезать пару очередей по потерявшимся людям…
И не только по военным. Твари!!!
Ненависть, рождающаяся к этим нелюдям, что топчут нашу землю, что с самолётов убивает женщин и детей, просто для забавы давит их гусеницами, ещё живых…
Эта ненависть мгновенно заполняет сознание и тушит страх. Горло перехватывает от ярости.
Не твёрдыми руками хватаю карабин, передёргиваю затвор. Готово. Звериный рык, родившийся где-то под сердцем, вырывается, наконец, наружу. Меня колотит от ярости, ищущей выход в действии.
Попасть в пикирующий бомбардировщик Ю-87, тем более, когда он часть боевой карусели и постоянно меняет высоту, из винтовки практически невозможно, но и попадёшь - невелико счастье, машина бронирована, ей мой винтовочный калибр не страшен. Но ярость мутит сознание похлеще страха, и я силюсь понять в какой момент лучше произвести выстрел. Уток и перепёлок на охоте бил, эта «птичка» покрупнее будет.
Вот, очередной «лаптёжник» заваливается в пике. Вой сирен на этот раз давит не столь страшно - зажатый в руках карабин предаёт какую-то уверенность. Вот капля-бомба отрывается от самолёта, и он меняет траекторию движения, показывая брюхо. В этот миг 87-й будто замирает в воздухе на долю секунды.
Мгновением раньше я почувствовал этот самый миг. Крепко уперев приклад в плечо, палец мягко лёг на спусковой крючок, а дыхание выровнялось – отцовская наука зря не пропала. Мягкий выдох и палец плавно тянет за спуск. Выстрел!
Точно знаю, что попал, шкурой чувствую но, как и ожидалось, самолёту это, что слону дробина. Зато мгновение назад бушевавшая ярость будто выплеснулась в этом выстреле, и я, успокоившись, вновь распластался на дне случайного укрытия.
Бомбёжка закончилась. Сколько она длилась: минуту, три, пять? Вот только пока дрожишь под бомбами, ожидая своего конца, эти минуты кажутся вечностью.
Германские асы, видимо, выполнили поставленную задачу – сожгли танк и хорошо пропахали окрестность возле перекрёстка. Дорога, по которой мы двигались в южном направлении, дорогой была только на карте. Заросшая травой тележная колея и вырытая вдоль дренажная канава, позволяла нам не сбиться с направления, а вот стервятники Геринга, её не разглядели и две маленькие пушки, спрятавшиеся на дне канавы, прикрытые высоченной травой и тенью, по счастливой случайности почти не пострадали.
Опыт первых боёв, показал, без окопов обороны не бывает. Воевать «малой кровью, на чужой земле» пока не получалось. Учиться, ломая «Боевые Уставы», приходилось на ходу и совсем немалой кровью. Мы мгновенно использовали воронки, закопав пушки в землю, по самый ствол, подготовили щели для себя и снарядов. Соединили воронки окопами, пусть не полного профиля, а по пояс, но какая-то линия обороны наметилась.
Хоть бомбили не нас, несколько бойцов пострадало. В том числе сержант Шкода: близкий разрыв бомбы присыпал его землёй, заживо похоронив наводчика первого орудия. После налёта сержанта откопали: живой, только наводчик из него пару дней, никакой.
- Твою дивизию!
Старшина Николенко виртуозно кроет немцев матом за потерю наводчика. Да и что сказать, наводчик - первое лицо после командира взвода, самый главный член расчёта. Теперь возможно, старшине самому придётся встать к панораме. Наводить и следить за общей «картинкой» боя не просто сложно, практически невозможно.
- Товарищ старшина, разрешите обратиться, рядовой Колобов, разведвзвод.
- Что тебе?!
- Товарищ старшина, я могу встать за наводчика. Мой отец – командир полка, научил меня многому, наводить сорокапятку умею.
Черты лица Прохоренко чуть разгладились, выражение из яростного стало задумчивым.
- Да, что-то слышал. Ну, попробуй, наведи на вон ту берёзу, видишь, стоит чуть в стороне от дороги.
- Вижу.
- Заряжающий.
- Я. Ефрейтор Сивков, - дюжий дядька сделал вид, что принимает стойку «Смирно».
- На глаз, расстояние до берёзы?
Сивков, который при потере наводчика, должен его заменить, навёл большой палец на берёзу. - 600 – 650 метров.
- Разведка.
- Не менее 730-750 метров.
Хитрая ухмылка сменилась удивлением. Я же мгновенно приник к орудию, споро вращая рукоятку углов прицеливания, между делом ухмыляясь, от того, для чего старшина посоветовал Сивкову использовать его пальцы, поодиночке и все вместе. Выставляя требуемый угол. Секунда на проверку шкал механизма углов местности. Нули выставлены, теперь наводка орудия. Приникаю к панораме, быстро вращая рукоятки подъёмного и поворотного механизмов. Пару-тройку секунд спустя центр перекрестья сетки прицела совпадает со стволом берёзы.
Мягко отстранив меня, старшина сам становится к панораме.
- Ты под какой снаряд выставлял угол прицеливания?
- Под бронебойный, по кольцевой шкале.
- Всё, ты наводчик. Сходи к Шкоде, возьми у него блокнот наводчика.
- Я его наизусть знаю, батя в любой момент мог спросить угол возвышения на такой-то дальности, при таком-то снаряде.
- Хорошо, командуй.
- Есть. Расчёт по номерам становись.
- Кто команды не понял? – старшина, враз ставшим скрипучим голосом, стеганул взглядом по переглядывающимся батарейцам.
Построились.
- Привести внешний вид в порядок. Даю минуту.
Старшина одобрительно крякнул и пошёл ко второму орудию.
Первым делом проверил снятые с передка снаряды. Пять шрапнельных и почему-то пять дымовых. Остальные, осколочные с разлётом осколков до семи метров. Страшная сила! Четверть снарядов бронебойные.
- Дымовые, подальше, чтоб не перепутать.
- Ребята, чего правда, пацан нами командовать будет?
Трое здоровенных артиллеристов, не один год прослуживших вместе, мрачно рассматривали меня с ног до головы.
Хоть я был и рослым пареньком, но всё – таки 16 летним подростком.
В своём умении стрелять, я не сомневался, а вот получиться ли, правильно управлять взрослыми дядьками, когда времени на «притирку» нет, это вопрос.
- Ефрейтор, сколько Вы в армии? Два года? Я в пять раз больше. Только это не важно. Я хочу убить как можно больше врагов и желательно остаться живым. Без вас это не получиться. А чего Вы хотите?
После короткого раздумывания, ефрейтор процедил,
- Ладно, сопля, командуй.
- Нижний щиток поднять, верхний откинуть. Снаряды приготовить к стрельбе.
Стрелять можно снарядами в консервационной смазке, но тогда жирная смазка сгорает в стволе и нарезы ствола забиваются, что быстро снижает точность и бронепробиваемость пушки. К тому же кто-то из расчёта может выронить скользкий снаряд и тогда его придётся тщательно очищать от налипшей земли и травы. Тратить время на это в бою, уменьшить свои шансы на выживание. Обошёл со всех сторон орудие:
- Вот тут на штык снимите, если доворот нужен будет, помешает.
- Да что там помешает, поднимем станину повыше и аля-улю,- заныл снарядный.
- Давай, без разговоров – Сивков хлопнул снарядного между лопаток.
- Сопля дело говорит. Может, себя поднять не сможешь. И чтоб снаряды…
Все конечно знали, как должны блестеть снаряды, просто проверочку мне устроили.
…
Немцы показались из перелеска минут через 40. Пехотная колонна на марше, в районе около 200 человек, может чуть меньше. Навскидку – рота, причём даже не моторизованная. Мотоциклетной разведки тоже не было, хотя кто-то же навёл авиацию на танк? Значит, проезжали раньше, зафиксировали цель и уехали по своим делам. Мотоциклисты – глаза и уши немецкой разведки они востребованы на всех направлениях.
На секунду промелькнула мысль, что выполняем задачу пехоты. На развилке второстепенных полевых дорог можно оставить одну роту и та вполне задержит продвижение немецких гренадёров. Хотя по-хорошему её, конечно, стоило усилить хотя бы двумя орудиями. Может, так и задумано было, только пехоты почему-то не наблюдается. Может командир, которому была поставлена задача выделить роту, решил, что сильно жирно отправлять роту незнамо куда, а может. расхреначили её на марше. Не было пехоты, что веселья и уверенности нам не добавляло. Много мы навоюем, когда кончатся осколочные и шрапнельные снаряды.
Готов поспорить на что угодно: где-то сейчас наших бойцов давят немецкие танки. И давят только потому, что на танкоопасном направлении стрелковую роту оставили вообще без пушек…
Переигрывали нас пока «Гансы» с этими направлениями.
Гоню от себя бесполезные сейчас мысли. Не было значит ни роты, ни даже взвода для прикрытия этой развилки. Были только мы, «боги войны». И то, что с немецкой стороны показалась пехотная колонна, не означает, что танки здесь никогда не появятся.
- Заряжай осколочными! Наводчики, удаление 850 метров, центр колонны!
Первое орудие веер в хвост, второе в голову колонны.
Прикрытие: - Установить прицельные планки на триста метров, пулемётчики на четыреста.
- Фролов, понял? Лично проверь, пока есть время
- Взвод, залпом, – В животе заледенело. Боевыми снарядами я стрелял на полигоне отцовского полка раз пять. По наводке меня много времени гоняли, но по живым врагам, буду стрелять впервые.
- Огонь!
Два разрыва поднимают облако пыли и куски земли, перемешанных с человеческими конечностями в центре колонны. Чёткое накрытие! Из колонны в поле рванулась упряжка лошадей. Куда же это мы попали? Чего могли пехотинцы везти в сдвоенной упряжке, конечно 37 мм пушки.
Чуть подняв ствол, услышав лязг пушечного замка и крик заряжающего,
- Есть!
Поднимаю левую руку, показывая готовность. Большой палец правой руки, на кнопке спуска.
- Огонь! Опять сдвоенный взрыв в центре, если была там батарея, то теперь точно хана. С этими двумя первыми точными накрытиями пришла уверенность. Я чувствую орудие как винтовку или пистолет.
Хвост ещё на шоссе, им не видно, откуда стреляют вот туда и подкинем! Осколочная граната к сорокопятке весит чуть больше килограмма, разлёт осколков у неё до семи метров, но по скоплению людей работает очень эффективно.
- Заряжай! Огонь!
Третий и четвёртый, не дружные залпы уже по обочине накрывает разбегающуюся пехоту.
- Осколочными, беглый. Огонь!
Оба орудия расстреливают немецкую пехоту словно автоматы. Цепочка разрывов накрыла роту, уничтожая живую силу спешно разбегающегося противника. Эх, шрапнели у нас маловато, всю роту могли положить на дороге. Но чего нет, того нет.
А немцы молодцы, грамотно воюют! Не побежали, под огнём, не суетятся. Умело используют складки местности. Набили мы их конечно знатно, на дороге и по её обочинам осталось не меньше половины. Зато вторая половина неумолимо приближается короткими перебежками. Расстояние между солдатами значительное, так что потери их резко снизились.
Те, кто залегли, стреляют. Верхний щиток орудия подняли, Смысла скрываться уже не было. Расстояние для прицельного огня великовато, но пуля, она, как известно, дура, и изредка «дуры» гулко щёлкали по щитку, заставляя расчёт нервничать. На каждый злой щелчок, снарядный приседал и говорил
- Бля, чуть не попали.
Заряжающий Сивков:
- Чё, скачешь, Петруха. Свою пулю всё равно не услышишь.
- Вот бля, чуть не попали, – опять припал на колено артиллерист.
На позиции появился старшина.
– Добре, хлопцы, добре!
Шрапнель осталась? Гарно. Давай разведка, по левому флангу, чтоб не обошли нас.
Над правым флангом раскрылся сизый шарик шрапнельного разрыва.
Затем второй. Грамотно. Третий. Ещё более сдвинут в глубину. Расчёт левого орудия прорядил правый фланг.
- Шрапнельным, заряжай!
Пять снарядов, начинённых пулями, взрываются на высоте 50 метров. От таких не спрячешься.
От кислого запаха сгоревшего пороха становится тяжело дышать. Ветер переменный, то сдувает пороховые газы, то даёт им заполнить воронку, тогда в горле начинает першить, а глаза наполняются слезами. Команды старшины вновь раздаются сквозь «пелену»: конечно выстрел сорокопятки не сравнить с грохотом стокилограммовых бомб, но уши закладывает неслабо.
По щитку орудия гулко забарабанила пулемётная очередь. Пристрелялся, гад! Пули ударили прямо напротив меня. Такими темпами пушка останется без панорамы, а расчёт без наводчика.
Короткая очередь снова «нащупывает» мою сорокапятку. Вскрикнул раненый в ногу подносчик. Э-э, так дело не пойдёт!
Приникнув к панораме, лихорадочно кручу рукоятки поворотного и подъёмного механизмов, силясь поймать в прицел столь удачливых пулемётчиков. Но у немцев по МГ в каждом отделении, и пулемётчики не дураки, сделав две-три короткие очереди, они быстро меняют позицию. Засечь противника на этот раз не выходит.
Меняю тактику: намечаю на местности хороший такой бугорок, за которым можно надёжно укрыться, перевожу прицел чуть левее. Жду.
Очередное отделение бросается вперёд и ожидаемо спешит к отмеченному мною укрытию.
Выстрел.
Осколочная граната взрывается в середине жидкой цепочки врагов. Залегают всё, но как минимум трое, поломанными куклами падают на землю. Удачно попал!
Ответ не заставляет себя долго ждать, но видимо на этот раз у фрицев сдали нервы: вместо короткой ударили длинной очередью, а большое расстояние рассеяло пули, вспоровшие землю пятью метрами левее. Я же засёк истерично бьющийся на дуле МГ всполох огня.
Пара мгновений мне требуется, чтоб вытащить из головы нужные углы прицела. Орудие уже заряжено. Выстрел!
Немцы как раз вскочили, чтобы поменять позицию. Поздно. Осколочная граната разметала расчёт.
Заработали и наши пулемёты, где-то справа скупо басил ППД танкиста.
- Старшина! Давай дымовыми ударим по левому флангу на всю глубину, вроде мы завесой прикрываем чью-то контратаку, только сперва пару ракет туда дай, чтоб поверили.
Старшина сразу просёк и кинулся к левому орудию.
- Дымовым, заряжай!
В сторону левого фланга полетели одна за другой три красные ракеты
- Выстрел!
- Нет отката!
Такое бывает, когда пороха в снаряде меньше нормы, а заряд лёгкий. С кадровыми хорошо, объяснять не нужно. Сивков уже вставляет ломик. Наваливаемся вдвоём, отжимаем замок в крайнее положение. Он открывается, вылетает дымящаяся гильза. Левый фланг на всю глубину мы основательно задымили, и немцы залегли, а потом стали перегруппировываться для обороны с фланга. Однако один взвод продолжил продвигаться в нашу сторону. Выпустив последние осколочные, значительно убавив прыть гренадёров, дал команду готовить орудие к отходу, пора бы делать ноги.
- Филатов! – старшина руководит эвакуацией орудия и раненых членов расчётов.
– Коноводы уже стегали кнутами лошадей вытаскивающих прицепленные передки и пушки.
- Филатов, твою дивизию.
- Где Филатов?
- Здеся я, малость оглох.
- Прикрой отход, разведка. Продержись десять минут, хоть пять, не дайте фрицам поднять головы.
- Товарищ старшина, - это Гривцов, – мало нас, не отобьёмся!
- Есть задержать противника на десять минут! – Это Фролов ставит точку в глупой и ненужной сейчас перепалке.
Старшина прав, отход батареи нужно прикрыть, а кому это сделать, как не нам?
- Малой. (Не сопля!) - Снарядный, так и не узнал, как его зовут, пытался схватить меня за ремень карабина - Ты ж наш наводчик, давай с расчётом!
Увернулся:
- Я у разведчиков на довольствии подъедаюсь. Забыл, что ли?
- Тогда держи – две винтовочные обоймы в его здоровенной ладони смотрелись как игрушечные.
- Ты, это… Не высовывайся зря.
Несколько десятков минут на краю, сближают лучше десятка лет прожитых рядом.
- Двигай, уже, - голос почему-то осёкся, скорее, выдохнул, чем произнёс, ныряя в узкий неглубокий окопчик, заработал ногами и локтями
Теперь от своей бывшей позиции подальше нужно отползти. Уж больно хорошо гады пристрелялись
- Стёпа, Гривцов. Нормально всё, отобьёмся. Их не больше трёх на одного. Нормальное соотношение в оборонительном бою. Главное не суетиться, стреляем по самым резвым, желательно выбить унтеров, если такие ещё есть (бегают с автоматами). Пулемётов у них тоже много быть не может, максимум один остался. Если обозначиться, заткнуть его – и, считай, задача выполнена. Давай браток, выдюжим!
Товарищ по несчастью лишь криво усмехнулся. Его можно понять, Гревцов боец возрастной, семейный. Ему есть что терять и жизнь свою он ценит.
Ну, так и мне умирать не хочется. Увы, всё просто только на словах. На деле атакующих нас немцев уцелело поменьше взвода, но побольше отделения. И выдавить прикрытие из нескольких одиноких стрелков им особого труда не составит. Дегтярь слева замолчал. Возможно, просто патроны кончились…
По спине будто проходит холодная волна, руки начинают предательски дрожать. Страх забирается в самое нутро, ломая волю. Сердце бешено колотиться; до рези в глазах вглядываюсь в поле - мы остановили фрицев за 200 метров до позиций. Где они?
Пытаюсь разжечь в себе ту ярость, что сотрясала меня во время налёта, что заставила меня, невзирая на смертельную опасность, высунуться из окопа и стрелять.
Фрицы показались метрах в ста пятидесяти – неплохо они проползли! Рывок вперёд, залегли, снова рывок, но уже в другом месте. Прицелиться просто не успеваю, первый выстрел уходит в пустоту.
Враг стреляет в ответ зло, но не так часто как раньше .
Отрывисто зарычал германский пулемёт. В окопах, что остались на месте второго орудия, раздался и тут же оборвался крик боли.
Степан стреляет быстро и часто, громко матерясь. Да он расстреливает обойму за обоймой! Сейчас патроны кончатся, и побежит гусь, долг выполнил!
А как же:- «Клянусь до последнего дыхания быть преданным… своей Советской Родине»? «Клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни»? Где это, Стёпа? Неужто не понимаешь. Если их здесь и сейчас не приземлить, то они дойдут до твоего родного села? Думаешь, не тронут они твоей жены? Думаешь, сохранят жизнь старикам родителям, чей сын воюет в Красной Армии и состоит в комсомоле?
Злость снова рождается в моей душе. Злость на взрослого Степана, на других бегунков, что ставит свою жизнь выше воинского долга, злость на собственную трусость, злость на немцев. Твари, вы на х..ра сюда припёрлись? Не сиделось вас в своей чистенькой Германии?! Что вам здесь, мёдом намазано? Ни хрена! Вы здесь твари кровью захлебнётесь!
Клянусь…
- Ребята, заткнём пулемётчика!
До последнего дыхания…
Вот он тварь, бьётся огнём, безнаказанный. Думаешь, задавил, головы не поднимем? А я из соседнего окопчика тебя достану.
Быть преданным…
Совмещаю линию прорези прицела с мушкой под пляшущую на дуле машингевера точку огня. Сегодня это уже было. Только в прошлый раз я стрелял из пушки.
Из соседнего окопа редко стучит одинокий винтовочный выстрел.
Своей Советской Родине…
Выдох, плавно тяну спусковой крючок.
Пулемёт на секунду замолкает, но тут же вновь открывает огонь.
Клянусь защищать…
Передёргиваю затвор. Прицеливаюсь ещё тщательней. Расчёт меня пока не обнаружил. Немцы ровными строчками режут землю поверх каждого бруствера. Стёпа уже замолчал. Ранен? Спрятался?
Её мужественно, умело…
Уцелевшая травинка, упрямо тянулась вверх. Попав, между прикладом и щекой норовила прорости через мой глаз. Пришлось осторожно пригладить её, снова прицелился.
Выстрел.
Есть! Вижу, как скорчился на земле первый номер. Второй спешно оттолкнул тело камрада, приник к пулемёту. Но неосторожно поднял голову слишком высоко.
Выстрел.
Отчётливо слышу лязг удара пули о металлическую каску. Готов!
- Спасибо, травинка.
- С достоинством и честью…
Слова присяги, что врезались в память, для меня сейчас сродни молитве. Бабушка как-то говорила, что молитва от сердца всегда слышима Господом, что она успокаивает, помогает собраться.
Я её не особо слушал, да и не могло быть по иному в семье красного командира. Но сейчас слова клятвы воина, произносимые уже вслух, придают мне сил. Может быть, по своему, это тоже молитва?
Короткая перебежка, перекат. Занимаю позицию ещё левее.
Подтверждаются мои худшие опасения. Пока нас давил пулемёт, оставшиеся немцы постарались максимально обойти нас с фланга и выйти в тыл, отрезая путь к отступлению. И им это уже почти удалось.
Не щадя своей крови…
А чужую щадить тем более не стоит. Опасность с моего фланга они не разглядели, ведущий своих «зольдат» унтер поднялся в полный рост. Через мгновение сердцевина его туловища совместилась с центром прицела.
Выстрел.
Унтер валится на спину, но буквально в 30 метрах от меня вскакивает немец с гранатой в руках. Повинуюсь руке, вверх, назад, затвор выбрасывает стреляную гильзу. Вперёд, вниз, новый патрон становиться на своё место. Не успею повернуть карабин.
Выстрел.
Немец выпускает гранату из разом ослабевшей руки. Молодец Стёпа, выручил, справился всё-таки со своим страхом!
И самой жизни…
Но вот жизнь нам пока ещё пригодится. Пулемёт подавлен, без него остатки немецкой роты не страшны отступающей батарее. Но и наш пулемёт перестал стрелять. Мы сделали всё, что смогли.
- Братцы, тикаем!
…
Чудом мы сумели вырваться. Я, Стёпа, Филатов, раненый в плечо танкист – все кто уцелел, прикрывая батарею. Тела погибших бойцов пришлось оставить, но документы забрали с собой. Теперь они не без вести пропавшие, и семьи, по крайней мере, получит пенсию. Прихватили и пулемёт без снаряжённых дисков.
Немцы стреляли нам в спину, но мы дали такую тягу, куда там спринтерам на соревнованиях! Наверняка можно было установить мировой рекорд! А выручил нас Филатов. Именно он удержал свой фланг от фрицев, так что в итоге мы бежали в его сторону. А там высокая трава, канава и небольшой овражек. Наша земля, родная, не- ужто не укроет, не оборонит?! К вечеру уже догнали батарейцев. Ещё один день войны прожит и не в позоре...