КРЕСТ, СТРАДАНИЕ И УВЕРЕННОСТЬ
Карл Трумэн
Вступление
Сегодня для меня большая честь говорить здесь о богословии Реформации перед группой людей, которые любят Господа Иисуса Христа и служат Ему. Я считаю, что во время Реформации Евангелие было разъяснено и определено так, как раньше этого не было. Это не значит, что Евангелия вообще не было до того, как Лютер и его соратники вышли на сцену. Конечно, это не так. Но нечто важное из библейского послания было возвращено именно в Реформации, которая помогла оживить Церковь и которая в той мере, в которой она отражает сердце Божье, как явлено в сердце Библии, не может быть оставлена церковью без больших утрат в своей жизни и поклонении. Вот почему ваше собрание здесь, чтобы создать Центр исследований Реформации, имеет такую важность. Евангелическая церковь, которая игнорирует или унижает Реформацию - в конечном счете церковь, которой не хватает того, что дает ей большую часть ее исторической и богословской идентичности; кроме того, это церковь, которая лишает своих людей некоторых самых глубоких аспектов христианской жизни, которые вообще предлагает история Церкви. По этим причинам познание Реформации имеет жизненно важное значение. Именно с учетом этого я был рад возможности принять приглашение выступить сегодня вечером, особенно если учесть те уроки, которым события Реформации могут научить Церковь сегодня. И именно поэтому я выбрал сегодняшнюю тему «Крест, страдание и уверенность".
Я, конечно, остро осознаю тот факт, что я родом из страны, которая пользовалась религиозной свободой более 150 лет, а до этого социальное и политическое преследование, совершавшееся государственной Церковью Англии и часто игнорируемое в церковной Церкви, не сопоставимо с социально-политическими страданиями и экономическим угнетением христиан Румынии. Я надеюсь, однако, что с моей стороны не будет самонадеянной цель, которая станет ясна к концу этой работы: предложить утешение тем, кто подвергся преследованиям, но также сделать упрек церквам, таким как моя собственная которые, так сказать, жили в Сионе спокойно слишком долго. Я надеюсь, вы согласитесь, что великая вещь в понимании Лютером библейского послания - а на деле это самое замечательное в самом библейском послании: оно универсально применимо ко всем людям во всех местах в любое время. Для богатых и самодовольных это упрек, для бедных и нуждающихся, слова утешения и надежды. И никто не видел это более ясно или выражал это с большей библейской точностью, чем тот, о ком пойдет речь - сегодня вечером, Мартин Лютер, скромный немецкий монах, чьи сочинения и мысли сделали так много, чтобы сформировать Реформацию и по сути все протестантское христианство.
Мартин Лютер и Гейдельбергский диспут
В апреле 1518 года состоялось собрание капитула Ордена августинцев, состоявшееся в городе Гейдельберг дал молодому монаху Мартину Лютеру первый шанс публично изложить свою новую теологию, вызвавшую кризис в конце предыдущего года. Конечно, иронично, что вопросы, поднятые в документе, который вызвал этот кризис, в 95 тезисах против индульгенций, были далеко не радикальными и едва ли излагали богословие, которое могло бы ударить по самим основам папской доктрины. На самом деле ярость этого кризиса вытекала скорее не из его богословского радикализма, а из ущерба, который он наносил финансам Альберта Бранденбургского. Тем не менее, как показало время, все началось как попытка исправить практику, которую Лютер счел кощунственной, чтобы в течение нескольких лет потрясти все основы богословия той поры.
Первый выстрел в этой богословской битве был произведен Лютером за несколько месяцев, прежде чем он занялся вопросом индульгенций, когда он публично атаковал распространенный богословский метод средневековой церкви в своем "Диспуте против схоластики". Эта работа, критикуя использование Аристотеля в теологии, ударила гораздо сильнее и гораздо глубже по католическому богословию в интеллектуальном плане, чем что-либо в тезисах против индульгенций, и, если кто-то хочет датировать начало теологической Реформации, было бы неплохо найти его в этом более раннем споре Оглядываясь назад, мы можем увидеть многие из тем зрелой Реформации и богословия Лютера изложенными здесь в зачаточной, но тем не менее решающей форме.
Если диспут против схоластики положил начало публичному выражению действительно радикальной теологии, а тезисы против индульгенций почти случайно выпустили Лютера на национальную, если не на международную церковную арену, Гейдельбергский диспут объединил их. Лютер был в состоянии использовать общественную платформу, которая от известности из-за проблемы индульгенций привела его к публичному провозглашению радикального богословия, которое лежит в основе его атаки на схоластику. Эта возможность не была упущена, и то, что Лютер сделал здесь, означало не только предложение нового пути развития богословия, но совершенно новый способ понять, Кто такой Бог и как Он действует.
В то время как большинство Гейдельбергских тезисов занято конкретными нападками на средневековую теологию, сердце позиции Лютера содержится в тезисах 19, 20, 21 и 22, которые гласят:
• 19. Не заслуживает называться теологом тот человек, который рассматривает невидимую сторону Бога, как если бы она была абсолютно видимой и действительно имела место (Рим.1:20).
• 20. Тот заслуживает называться теологом, кто понимает видимые и явленные стороны Бога, рассматриваемые через страдания и крест.
• 21. Теолог Славы называет зло добром, а добро злом. Теолог Креста называет вещи так, как они есть.
• 22. Мудрость, которая видит невидимые стороны Бога в делах, как это воспринимает человек, полностью стирается, ослепляется и ожесточает
Значение этих тезисов, возможно, не самоочевидно, но если поставить их на фоне интеллектуального развития Лютера после 1513 г., последствия того, что он говорит, станут ясными. Духовная биография Лютера, конечно, хорошо известна, и поэтому я приведу лишь некоторые тезисы с этой точки зрения. Его проблемой, как молодого монаха, была проблема уверенности. Ученые часто резюмируют фразу «Где найти милостивого Бога?". Сам Лютер говорит нам, что он был научен средневековыми учителями понимать Божью праведность как объективный стандарт, которому он должен соответствовать, чтобы Бог был к нему благосклонен. Это привело его в отчаяние: чем больше он пытался быть праведным, тем менее праведным он чувствовал себя сам; его собственные попытки угодить Богу добрыми делами лишь привели его к более глубокому пониманию собственной греховности и недостойности стоять перед Богом. Прорыв произошел, когда он понял, что праведность Божия была не объективным стандартом, которому он должен был соответствовать, а даром Божиим, схваченным верой, благодаря которому верующий становится праведным по Божьей благодати, а не человеческим усилием. Со временем он пришел, чтобы отождествить это с праведностью Христа, которая вменяется, а не передается верующему, и, следовательно, реформационная доктрина об оправдании благодатью через веру была основана тогда, когда Церковь ничего не подозревала об этом.
Все это достаточно хорошо известно, но для полного понимания природы прорыва Лютера и, таким образом, чтобы увидеть важность ссылок на богословие креста в Гейдельбергском диспуте, мы должны копать глубже в богословие Лютера и спросить не просто, как изменилось его понимание спасения, но также - и это реальный вопрос в теологии Реформации Лютера - как изменилось его понимание Самого Бога. Когда мы смотрим на прорыв Лютера и Реформы в этом вопросе, становится ясно, что мы находим здесь не просто изменение в понимании того, как грешное человеческое существо может стоять перед праведным Богом, но изменение понимание того, Кем является Сам Бог.
Для молодого Лютера Бог был тем, кто имеет дело с человечеством таким способом, какого люди от Него ожидают. Следовательно, Божья праведность предполагается как объективный стандарт правды для людей, и она уделяет им то, чего они заслуживают. Таким образом, говорить о Божьей праведности для молодого Лютера в соответствии с его средневековой подготовки можно было так же, как о праведности человеческой. Божья праведность была, конечно, безгранично совершенна, но его можно было понимать абстрактно, как человеческая праведность. Таким образом, богословие создавалось на основе человеческого разума, погруженного в мышление Аристотеля, и он позволял определить богословские термины, которые затем были применены к Богу, хотя и с поправкой на бесконечность. Результатом, с богословской точки зрения, стал Бог, который вел себя вполне по-человечески, хотя и в бесконечно совершенной манере. Экзистенциально же результатом стал Бог, Чьи стандарты были всегда слишком высоки, чтобы грешный человек мог их удовлетворить, и все же не предлагавший измученной душе никакой помощи и не способный успокоить ее. Именно такое богословие имеет в виду Лютер, когда говорит о теологии славы в Гейдельбергском диспуте, то есть о мышлении, в котором человек уделят себе величайшую славу из возможных: он творит Бога по своему образу, а не наоборот. И это было противоположностью теологии креста, которую Лютер рассматривал как единственное истинное Богопознание.
Богословие креста - это именно то, что следует из названия: богословие, который принимает крест в качестве отправной точки. Вместо того, чтобы строить познание Бога на основе наших собственных рациональных ожиданий того, Кто такой Бог и как Он должен Себя вести, и вместо определения наших богословских терминов на основе человеческого разума и понимания, Лютер предлагает исходную точку для всего богословия, которая должна быть Божьим откровением о Себе на кресте. Только когда богослов смотрит туда, где Бог дал Себя увидеть, он на самом деле может понять, Кто такой Бог и что Он делает. Для Лютера это откровение происходит в высшей степени на Голгофском кресте. Таким все богословие должно быть сосредоточено и развито на основании того, что раскрывается именно там, и поэтому крест - это не только отправная точка для богословия, но то, что раскрывает и формирует его целиком.
Богословие Креста: переосмысление Бога
Согласно Лютеру, люди, как некогда греки, воспринимают идеи Павла о кресте как глупость. Крест является явным противоречием тому, что люди ожидают от Бога. Антропоморфный Бог, изобретаемый людьми, ведет себя как человек, только в превосходной степени. Его святость подобна святости праведных людей, только усиленной до бесконечности. Его сила подобна власти земного правителя, возведенной в бесконечную степень. Его мудрость подобна мудрости глубокого человеческого ума, тоже усиленной до бесконечности. Бог на кресте, однако, диаметрально противоположен таким вещам. Его сила проявляется через слабость в подчинении торжествующей силе и в беспомощной смерти; Его святость выражается в проклятии грешника, повешенного на дереве; Его мудрость явлена в полном безумии умирать такой страшной смертью, когда у Него есть возможность призвать легион ангелов, чтобы спасти Себя; и Его любовь - это не взаимная привязанность, но полное подчинение и самоотдача тем, кто Его ненавидит. Другими словами, Бог Креста является полной противоположностью во всех отношениях Богу славы, которого на самом деле представляют себе неверующие.
То, что мы имеем в богословии креста - это не просто модификация новейшего богословия, с которым Лютер не согласен, но его полное неприятие. Сами определения таких терминов, как святость, сила, мудрость и любовь, согласно Лютеру, оборачиваются своей противоположностью в свете креста на Голгофе. Сама грамматика и синтаксис богословия должны быть полностью преобразованы, и не будет преувеличением сказать, что Бог Креста и бог славы на самом деле два разных бога, не имеющие ничего общего. Один - явленный Бог Библии, другой - воображаемый идол, изобретенный человеческой гордостью. Прорыв реформы Лютера в этом вопросе, наносит удар не только по принятой теологической методологии той поры, но по самой сути человеческого понимания того, Кто такой Бог.
Богословие Креста глазами веры
Тем не менее, богословие креста не является чем-то открытым для всех. События креста не являются очевидными показателями того, что происходит там и кто раскрывается. По мнению рационального мужчины или женщины, висящая на кресте, не сильная, не святая (ибо проклят висящий на дереве) и не особенно мудрая. Истина о кресте, таким образом, глубоко скрыта под знаками внешнего поражения, скорби и страдания. Поэтому истинное богословие - и это очень важный момент с последствиями для христианского опыта, уверенности и поведения - истинное богословие, следовательно, не эмпирическая наука, открытая для рационального исследования. Нет, истинное откровение Божие в кресте скрыто под внешними, эмпирическими явлениями. Сокрытие, конечно, обычное явление богословия Лютера. В высшей степени это понятие используется для обозначения Воплощения: Божество Христа скрыто в Его человечности. Это также происходит в обсуждении Лютером Вечери Господней: присутствие Христа скрыто внутри и под элементами хлеба и вина. В обоих случаях эмпирический анализ не приведет никого к более глубокой истине. Если бы после смерти Христа Его тело можно было вскрыть, никакое Божество не было бы найдено внутри, и химический анализ хлеба и вина при причастии не покажет наличия в них ничего, кроме муки, дрожжей и виноградного сока. То же самое верно на кресте: Божественность Христа скрыта здесь, говоря по существу, более полно, чем в любой другой момент Его жизни; кроме того, цель Бога, то, что Он намерен достичь, скрыта от глаз разума под средствами, которые Он использует, чтобы достичь этого. Никто не может просто увидеть ни Божество Христа в Его человечности, ни победу Бога в поражении Христа иначе как глазами веры. На самом деле именно здесь вера вступает в свои права. Для Лютера на крест нельзя смотреть глазами разума, ибо предубеждения разума никогда не позволят признать, что Бог делает там то, что Он делает на самом деле. Вместо этого нужно смотреть на крест глазами веры. Вера, по самой своей сути, не предписывает, как Бог должен вести себя, а скорее смотрит, чтобы увидеть, как на самом деле ведет себя Бог. Другими словами, вера позволяет Богу быть Богом. Она не стремится приспособить Его к собственному понятию о том, Кем является Бог и что Он делает; она скорее признает, что Он есть Тот, Кто Он есть, и делает то, что Он делает.
Богословие Креста: подлинное дело Бога
Когда вера смотрит на крест и видит там Бога, сильного в Своей слабости, победившего в Своем поражении, святого через проклятие, он усваивает глубокий урок с последствиями далеко за пределами физического креста на Голгофе: то, что Бог совершает Свое дело иным образом. Это значит, что Бог достигает того, что Он намерен сделать, делая прямо противоположное тому, что мы ожидаем. На Голгофе Он побеждает грех, оказываясь побежденным злом; Он утверждает себя правителем над всеми, подчиняя себя силам земли; Он являет Свою мощь и мудрость, ведя себя (с человеческой точки зрения) как некто немощный и неумный. Таким образом, крест переопределяет не только то, Кем является Бог, но и то, как Он действует в Своем творении. Этот момент имеет первостепенное значение для богословия Лютера в целом. Крест становится парадигмой для поведения Бога, которое должно быть основным критерием, по которому следует судить о действиях Бога и человеческом опыте Бога. Кроме того, он также становится образцом христианского служения для верующих и их отношения к тем людям, с которыми они вступают в общение.
Мы рассмотрим эти вопросы ниже - и я уверен, что понимание Лютером учения Нового Завета о кресте содержит глубокие и важные уроки для Церкви сегодня. Что, однако, следует отметить с самого начала - так это то, как это революционное мышление о Боге разрешило непосредственную проблему Лютера о том, как найти Бога, Который был бы милостив к нему. Ответ прост: антропоморфный бог раннего Лютера просто не мог быть милостив - он потребовал, чтобы Лютер сделал себя праведным в порядке заслуживания благодати. В конце концов, это именно то, что нужно человеку, и разумно предположить, что Божьи стандарты не менее строгие. Но Бог, Который делает полную противоположность тому, что ожидается, может быть милостив; Он милостив, потому что Сам встал на место грешников и умер на кресте, чтобы Он мог свободно принять грешников без их праведности. Действительно - и как замечательно и неожиданно это должно быть для измученного Лютера - Он милостив к грешникам именно в их неправедности. Это учение выглядит глупым, но для Лютера учение о кресте - глупость для греков и мудрого мира и соблазн евреев и тех, кто уверен в своих силах и праведности, но для верующих это сила Божья для спасения.
Для Лютера принцип, что Бог достигает Своей реальной цели через противоположные средства, имеет более широкие результаты, чем только крест на Голгофе. В главном отношении крест, несомненно, крест был уникальным - это смерть Христа, через которую Бог совершил Свое действие на Голгофе как событие, отличное от любого другого. Таким образом, значение креста как спасительного деяния Божия во Христе не может быть воспроизведен кем-либо еще в любое другое время или в любом другом месте. Тем не менее, событие креста может - и действительно должно - повторяться ежедневно в жизни Церкви и отдельных людей. В качестве парадигмы того, как Бог имеет дело со Своим народом, чтобы достичь Своих целей, крест имеет постоянное и универсальное значение. Таким образом, когда верующий страдает в этой жизни, говорит Лютер, это потому что Бог достигает Своей конечной цели - приведения верующего к славе - совершая полную противоположность тому, что ожидает верующий. Таким образом, страдания, презрение и даже проклятие в глазах мира являются вещами, из которых должна состоять нормальная христианская жизнь.
Когда мы сталкиваемся с необъяснимыми страданиями, Лютер утверждал, что верующий не должен проклинать Бога или допрашивать Его, ибо путь необъяснимых страданий и лишений - это путь Христа на крест, и поэтому верующие не должны ожидать, что их путь будет другим или более простым. Кроме того, если Бог достигает Своей надлежащей цели, работая с чуждыми средствами, то абсолютно необходимо, чтобы христианин страдал, потому что если он или она не страдают, они могут иметь лишь немного уверенности в том, что Бог на самом деле достигает Своей цели таким образом. Страдание для Лютера является отличительной чертой подлинного христианина; на самом деле, это суть христианской жизни. Вот почему он говорит, что можно стать богословом, не изучая и не наполняя голову знаниями, но став проклятым и брошенным в ад на земле. Это переживание Бога через Его отчужденное дело является критерием христианства, и благодаря этому опыту человек действительно познает Бога.
Последствия этой позиции для богословия Лютера, таким образом, выходят далеко за рамки собственно креста на Голгофе. Он говорит, что на вопросы о страданиях верующего и относительно уверенности верующего в спасении нельзя ответить, не имея в виду крест. В первом случае вопрос не в том, почему Бог допускает страдания, а в том, имеет ли верующий право ожидать жизненного опыта, который отличается от опыта Спасителя. Грубо говоря, если страдание было достаточно подходящим для Христа, оно является таковым и для христиан. Кроме того, этические последствия этого не следует игнорировать. Многие современные церкви пришли к сознательным выступлениям против того, что они характеризуют как индивидуалистический подход Лютера к спасению, который истолковывает проблему исключительно с точки зрения отношения верующего к Богу. Тот, кто хоть как-то читал самого Лютера, поймет, что такой портрет - это вымысел ученых, не желающих даже взглянуть посерьезнее на этот вымысел, чтобы выяснить, имеет ли их изображение какое-либо сходство с оригиналом. На самом деле, понимание Лютером креста совсем не индивидуально. Мы призваны страдать как раз потому, что Христос пострадал от нашего имени, и также поэтому мы должны отдать нашу жизнь для служения нашим собратьям, грешным мужчинам и женщинам. Богослов креста принимает страдания в свою судьбу - и признает, что это страдание часто будет ради других, многим из которых наплевать на это. Таков был путь Христа, и таково исповедание тех, кто следует за Ним.
Что касается второго вопроса, вопроса уверенности, богословие креста Лютера решает его не менее убедительно. На богословском уровне оно показывает, что Другой встал на наше место и умер за наш грех, и спасение было Его даром, основанным на объективной и односторонней работе Бога. На уровне же опыта, с акцентом на страдание как на сущность христианской жизни и на его место в Божьей цели, всегда достигаемой иными средствами, богословие креста указывает верующему, что эмпирический опыт не является подтверждением его статуса перед Богом. Для Лютера именно тогда, когда верующий страдает, преследуется бывшими соратниками, оставлен друзьями, переполнен грехом, он или она, как это ни парадоксально, скорее всего, будет стоять в правильном отношении к Богу. Это бывает, как сказал бы Лютер, когда мы чувствуем, что Бог полностью покинул нас, и когда у нас нет ничего, кроме Христа, за что можно цепляться, и тогда Бог во Христе, таким образом, находится ближе всего к нам.
Эти идеи, конечно же, не были достоянием только реформации Лютера. Действительно, мысли Лютера по этому вопросу произвели глубокое впечатление на Жана Кальвина, великого французского реформатора Женевы, человека, чье богословие было разработано в условиях изгнания и всегда с учетом состояния тех, кто страдал на его родине. В небольшой книге "Против скандалов" (1550) Кальвин находит основной интеллектуальный, моральный и опытный скандал христианства в кресте и смерти Христа: "Когда Сын Божий и жизнь вечная принял нашу плоть и стал смертным человеком, Он обеспечил жизнь своей смертью, праведность своим осуждением, спасение проклятием, которое Он нес - Он сделал все, что так сильно расходится с общими взглядами на то, что чем умнее человек, тем быстрее он откажется от всего этого... Люди сильно обижены строгостью требований к себе, таких, как отвержение себя, распятие ветхого человека, презрение к миру и несение креста. Но даже сегодня сам опыт гораздо более суров, когда вера подвергается испытанию гонениями и другими трудностями" (12-13). В другом месте той же работы Кальвин указывает на тот факт, что Божья слава является наиболее действенно в те времена, когда Церковь наиболее придавлена гонениями, а затем поднята Божьей силой: "Чем больше Церковь сокрушена под крестом, тем яснее становится сила Бога поднять ее" (40). Действительно, Кальвин даже находит славу Церкви в ее страданиях, отражающих те страдания, которые являются славой Христа (47). В связи с этим такие страдания и гонения также служат для подчинения ветхого человека новому и, таким образом, составляют часть процесса христианского освящения (47). Во всем этом Кальвин далеко не повторяет размышлений Лютера. Оба они толковали Евангелие далеко не одинаково, но тем не менее оба видели через свое чтение Библии и опыт христианской жизни, что крест является центральным во всех аспектах христианства. Вся Реформация знаменует собой возвращение креста на центральное место, которое он всегда должен занимать в любом богословии, достойном христианского имени.
Озарение Павла
В начале этой статьи я сказал, что реформаторы полезны для нас сегодня, а на самом деле всегда, в той мере, в которой они позволяют нам видеть глубже и четче сердце библейского послания. Я убежден, что Лютер добился этого, когда он сформулировал свою теологию креста. То, что он сделал здесь, принесло в современную ему богословскую ситуацию то понимание Бога и Его действий, которое Павел развивает в 1 Кор.1. Там Павел противостоит ожиданию церкви, считавшей, что стиль руководства определяется стандартами окружающего мира. В отличие от этих мирских стандартов того, что составляет сильное лидерство, Павел выдвигает на первый план "юродство" и слабость Креста (1 1 Кор.1.20-25).
Таким образом, когда Лютер подчеркивает крест как центр христианской вести и как противоречие всем человеческим критериям в вопросе, Кто такой Бог и как Он должен себя вести, он делает чуть больше, чем вторит апостолу Павлу. Тем самым вернуть реформацию означает, что современная Церковь вернет послание о кресте, как его поняли Павел, Лютер и Кальвин. Современная евангельская проповедь сосредоточена - и это правильно - на Христе и Его смерти как замене грешников. Это вполне библейский подход и важнейший для проповеди Благой вести. Тем не менее, этот акцент на заместительном искуплении не должен исключать другие, не менее важные, аспекты понимания креста Павлом. В этих аспектах должны быть найдены некоторые из самых мощных уроков Креста на сегодняшний день.
Для западных церквей здесь есть глубокий урок. Если Церковь делает все, чтобы не страдать от преследования, надо обязательно спросить себя, почему это так. Это может быть иметь вполне достойные причины - то, что происходит в те моменты истории, когда Бог действует особым образом. Тем не менее, библейское учение о Кресте, видимо, указывает, что такие легкие времена, как личные, так и общие, должны быть скорее исключением, чем правилом. Причиной легкости, скорее всего, будет что сама церковь утратила свое отличительное преимущество как то, что должно строить ее жизнь на кресте со всеми сопутствующими ему скорбями. На самом деле в западном христианском мире есть все признаки этого. Упор на методы управления как путь для строительства церкви ведет к тому, что все большее внимание в семинарском образовании уделяется организаторским навыкам, а не богословию и личной преданности. Акцент в массовой церковной культуре на обращение знаменитостей не видит склонность Бога к бедному и презираемому в этом мире, а представление христианства как ответа на весь комплекс личных проблем, от самооценки до потери веса - это не истина о примирении грешного человека с праведным Богом. Возможно, такое лишенное креста христианство достигает зенита - точнее, глубины падения - в проповеди здоровья, богатства и счастья теми, кто продвигает доктрины процветания, столь популярные в определенных кругах. Для таких групп кресту, как понимают Павел, Лютер и Кальвин, нет места. То, что Бог совершает Свое дело через страдание, победу через поражение, жизнь через смерть, по сути звучит глупо и оскорбительно для таких людей, и это позиция, которая точно указывает, что собой представляют подобные движения. И я боюсь за Церковь, ибо на Западе многие из нас покупают доктрину процветания, не понимая этого. Мы наслаждаемся всеми удобствами и приходим в ярость даже при небольшом дискомфорте или неудачных обстоятельствах. Тем не менее, это отношение само по себе является фундаментальным отказом от самых глубоких уроков креста Христова, относящихся к образу жизни, который христианин может ожидать как часть нормального христианского странствия. Крест просто несовместим с методами и ожиданиями богатого общества, ориентированного на потребителя. Западу необходимо переосмыслить свою церковную жизнь не с точки зрения теории управления, техники и удовлетворения предполагаемых потребностей своих членов, но с точки зрения креста. Такое переосмысление неизбежно влечет за собой некоторые трудные вопросы, касающиеся нашего статуса. Церковь в таких местах, как Великобритания, если терпима, то почти полностью игнорируется, предмет не столько насмешки, сколько полного безразличия большинства людей. Если она поместит крест в центр своего свидетельства, несомненно, этот интеллектуальный и, возможно, даже более того, моральный поступок должен будет спровоцировать реакцию. Павел не говорит, что крест может быть личным делом. Он может быть и будет оскорбительным для тех, кто не верят. Там, где к кресту безразличны, нет креста Христова.
Но тогда я надеюсь, что это открытие креста в Реформации, хотя оно в явный упрек церкви на Западе, все же окажется источником силы и утешения тем, кто находится в таких местах, как Румыния, где страдания совсем не чужды Церкви. Страдание - это знак креста и знак крестного христианства. Те, кто страдает от преследования, имеют право видеть в их страданиях знак того, что Бог работает в них и осуществляет Свою цель через Свою отчужденную работу, как Он сделал это со Своим Сыном. Я говорю это, осознавая, что сам никогда не страдал всерьез за свою веру. На самом деле ко мне применимы те же обвинения, которые я высказал в отношении церквей Запада. Но Валаамова ослица сказала правду, хотя она всего лишь ослица. и урок креста, как подчеркивают Павел, Лютер и Кальвин, не зависит от того, кто его преподаст. Это тоже дает утешение. Лютер показал, что когда христиане страдают за свою веру физически или психологически, они не должны основывать свою уверенность в Божьей благосклонности на внешних обстоятельствах, ибо они слишком часто противоречат истинному положению дел. Они скорее основывают свою уверенность и радость на том, что Христос совершил для них на кресте и в Своем воскресении, и видят в своих внешних скорбях верный признак того, что они были призваны жить и нести свой крест почти так же, как его нес Сам Христос.
Наконец, послание креста, как его понял Лютер, крайне необходимо сегодня в Европе потому, что это самое важное послание для христиан в ситуациях конфликта и ненависти. Путь Христа и христиан не может быть насилием и бунтом, но самоотдачей и самопожертвованием, в том числе ради тех, кто ненавидит, презирает и преследует. Это весть, которую Лютер видит в кресте и и которая, я считаю, имеет большое значение и актуальность в настоящее время, когда Европа вновь становится ареной этнических конфликтов и ненависти, которые часто требуют определенной религиозной идеологии как своей основы. Для Лютера христианин - это прежде всего человек креста, не серб или босняк, не ирландец или британец, и этот крест действенно удаляет этнические границы как основу для конфликта или ненависти. Христианин - это тот, кто должен стремиться следовать по стопам Учителя и отдавать себя, в том числе тем, кто ненавидит или проклинает. Это знак истинного ученичества, и это далеко не приводит к индивидуалистическому пиетизму, в котором многие винят богословие Лютера. Это является средством проявления Божьей славы и спасительной силы Евангелия, которое по-прежнему будет глупостью для эллинов, но силой Божьей для тех, кто спасается.
Перевод (С) Inquisitor Eisenhorn