Когда у птицы сломано крыло. Глава 4

Валентина Карпова
          Собственно говоря, Лена могла бы сразу последовать за гостеприимным хозяином, поскольку ей не требовалось посещения ни в ванную комнату, ни в туалет, но она всё же воспользовалась пятиминутной возможностью остаться наедине со своими мыслями, хотя бы для того, чтобы решить, как отвечать на предполагаемые вопросы, а в том, что они непременно будут заданы, сомнений не было вовсе. И дело тут не столько в любопытстве хозяев, хотя и в нём тоже, а сколько в желании узнать хотя бы косвенно с кем свела судьба и с кем предстоит общаться пусть даже весьма непродолжительное время.

          Не совсем уже юная и достаточно опытная, Лена с лёгкостью смогла бы назвать непременные вопросы даже в порядке их очерёдности, и не слишком бы ошиблась, а потому ей просто необходимо было сходу «сочинить» о себе что-то такое, не слишком отличающееся от правды, но и вместе с тем, постараться избежать явно порочащих фактов биографии, которых хватало и даже с избытком. Зачем всем этим милым людям знать всю её подноготную, если уже завтра (и это – точно!) она навсегда исчезнет из их жизни, а уже на следующее утро и из памяти как самого Игоря, а уж его матушки и тем более! Аллу Викуловну зримо встревожило неожиданное появление незнакомки в той устоявшейся размеренности и предсказуемости течения дней, которая её устраивала по всем параметрам. Но как вежливый и опытный в жизненных перипетиях человек, она постаралась ни словом, ни жестом не показать вспыхнувшего недовольства и беспокойства где-то там, внутри души.
 
          Но Алла не учла одного: Лена, несмотря на кажущуюся молодость, тоже была далеко не наивна и уж точно не глупа, а потому она сразу же заметила всё выше перечисленное в посуровевшем взгляде хозяйки дома. В нём промелькнула и откровенная ревность, и сильное желание немедленно выставить за дверь дерзнувшую покуситься на того, кто безраздельно принадлежал ей все эти долгие, или, наоборот, слишком быстрые, почти сорок лет его жизни. Было во взгляде что-то ещё, не менее интересное, но, прикрыв глаза рукой, та умело закрыла доступ к своим мыслям и душе, понимая, что чуть было не выдала себя, и очень не желая столь лёгкого разоблачения. Осуждать её за это было нельзя, да Лена и не стала бы, хотя бы потому, что ни на минуту не собиралась продлевать случайное знакомство с её обожаемым мальчиком. Но человек предполагает, а Всевышний располагает… И только Ему ведомы входы и выходы из каверзных лабиринтов сплетения человеческих судеб, интриг и ситуаций, и мотивация поступков как хорошо обдуманных, так и вовсе спонтанных…

          Игорь поджидал её, расположившись на последней ступеньке лестницы:

          - Вот и славно! – проговорил он, поднимаясь – Анюта только что уведомила о том, что стол накрыт к ужину. Предупреждаю сразу: она – равноправный член семьи, а не прислуга!

          - А мне-то какое дело до этого? – резковато отозвалась Лена – Я здесь человек случайный и, поверь, умею держать себя в любом обществе.

          Не ожидавший столь эмоциональной реакции, Игорь не вдруг нашёлся с ответом и вместо него просто сделал приглашающий жест рукой в одну из комнат первого этажа, куда до этой минуты они не заходили.

          Столовая представляла из себя утеплённый вид просторной веранды, имеющей выход как на кухню, так и в прихожую. Елену поразил внешний (или – внутренний) вид помещения, оформленный в виде вечно зелёного сада, причём, не ощущалось никакого избыточного перегруза, как это часто бывает, т.е. растений было именно столько и таких, чтобы взгляд наслаждался, а не пытался избавиться от переизбытка цвета. В центре комнаты стоял овальный стол, не раритет (уж в этом Лена научилась разбираться почти со 100% гарантией), но, судя по массивным фигурным ножкам, и не клеёная фанера. Стол был такого размера, что за ним с комфортом могло бы уместиться по крайней мере человек двенадцать. На белоснежной накрахмаленной скатерти, явно появившейся здесь по случаю приёма неожиданной гостьи, были расставлены приборы. Подбору посуды мог бы позавидовать даже какой-нибудь фешенебельный ресторан. Строгая чёрно-белая гамма исподволь заставляла выпрямить спину даже тех, кто и вовсе не имел в своём арсенале ни королевской осанки, ни утончённости аристократических манер…

          - Прошу-прошу! – поднялась навстречу вошедшим хозяйка дома, сидевшая до этого в, по всей вероятности, очень удобном кресле – Игорюш, ухаживай за своей гостьей! – обратилась она к сыну – А вы, Леночка, будьте как дома. Надеюсь, вы мне позволите, отбросив церемонии, обращаться к вам вот так запросто, по имени?

          - Как вам будет угодно! – улыбнулась Лена – Как вам будет угодно! Однако позвольте мне выразить своё удивление по поводу всего этого! – обвела рукой великолепно сервированный стол – Право, если это ради меня, то не стоило так беспокоиться, тем более, что я почти никогда не ужинаю в полном смысле этого слова…

          - Ну, что вы, дорогая! Разве же вам не известна поговорка: «Гость в дом – счастье в дом!»? И потом, ничего уж такого сверхъестественного на нашем столе вы не обнаружите – вполне себе обычный набор. Так что отбросьте все свои сомнения, забудьте про диеты хотя бы в этот чудесный вечер, и присаживайтесь, где посчитаете удобным для себя!

          Лена конечно же и сразу обратила внимание на то, что и Анна, повар, присутствовала тут же, подтверждая недавно сделанное Игорем предупреждение на её счёт. Как таковой ужин в её повседневности, можно сказать, либо отсутствовал вовсе, и тут она не лукавила, либо состоял из пары ложек какого-нибудь листового салата, приправленного лимонным соком, но сейчас она вдруг поняла, что, отказавшись разделить трапезу с этими людьми, нанесла бы тем самым глубочайшее оскорбление, обиду, которую они вряд ли бы забыли скоро, а этого делать не хотелось, да и не заслуживали они ничего подобного, во всяком случае, пока…

          - Фу… - спустя какое-то время произнесла гостья, и отодвинула от себя прибор за наполнением которого внимательно следил её сосед – Больше не смогу впихнуть в себя ни ложки… Невозможно даже вспомнить, когда я съедала такое количество пищи… да ещё и в ужин! Но, как я могла поступить иначе? Анна, вы настоящая искусительница. Ну, нельзя же так вкусно готовить! Странно, почему ваши домочадцы выглядят настолько изумительно и в форме? Они же должны были бы весить… ну, не знаю даже сколько… - сыпала она и сыпала комплиментами в адрес раскрасневшейся от похвалы поварихи – Однако, прошу прощения, если вдруг покажусь вам неблагодарной, но я пас, сдаюсь! – и поднялась со стула, чтобы выйти из-за стола.

           - Но, как же? – чуть растерянно проговорила Анна – А десерт?

           - Ой, да не приставай ты к человеку! – вместо Лены ответила Алла Викуловна – Тебе только поддайся, и вправду обкормишь всех до ожирения. А вы, Леночка, не обращайте внимание на причитания честолюбивой старухи. Наелись? Вот и слава Богу! Теперь можно и пообщаться, не правда ли? Ведь ни вы про нас, ни мы про вас так ничего и не знаем, хотя уже и хлеба-соли откушали, как говорится. Пойдёмте в гостиную, там нам будет гораздо удобнее. А ты – повернулась она к Анне – Как загрузишь посудомоечку, можешь тоже присоединиться к нам. Если пожелаешь, конечно! – и первой покинула столовую.

          - Ну, что бы я делала без твоих ценных указаний, диктаторша? – проворчала ей в спину подруга. На что та немедленно отозвалась:

          - Пропала бы давно!

          Лена понимала, что серьёзно относиться к подтруниванию двух этих её нечаянных знакомых, конечно же, не следует. Тут не могло быть даже речи о какой-то неприязни или присутствия субординации. Пожилые женщины так давно находились рядом, что просто проросли друг в дружку, переплелись общими переживаниями и радостями, словно корнями.

          В гостиной, как и во всём доме, всё было продумано до мелочей ради удобства здесь живущих. Огромное, в пол, окно смотрело в сад и имело выход на открытую веранду. Мягкая мебель, обтянутая натуральной кожей цвета шоколада, высоченные стеллажи с книгами и сувенирами, и опять же цветы – в горшочках, кашпо и даже в огромных деревянных бочках. В одной из которых вольготно раскинула свои перистые ветви-листья пальма, а в другой рос давно уже забытый, но как оказалось не всеми, фикус, любимец многих хозяек в двадцатом веке, жирные, гладкие листья которого блестели так, что казались чуть ли не искусственными, вырезанными из яшмы или малахита каким-нибудь Данилой-мастером, героем сказов Бажова.

          Оглядевшись более внимательно, Лена заметила фортепиано за низко опустившимися листьями пальмы:

          - Инструмент? У вас кто-то играет? – спросила она подходя к нему и, приподняв крышку, пробежала по клавишам тонкими пальцами изящной руки, отметив про себя его прекрасное звучание.

          - Да, представьте себе! Мы любим иногда с Игорёшей помузицировать в четыре руки! – отозвалась хозяйка дома, усаживаясь в кресло, расположенное таким образом, чтобы сидящему в нём было удобно видеть всё, что происходит в комнате -  Иначе зачем бы ему тут быть? А вы, я вижу, тоже?

          - В некотором роде… Я, видите ли, в своё время весьма успешно окончила музыкальную школу и мне даже прочили карьеру в мире музыки, правда, несколько в другом жанре. Впрочем, тогда это было модно… Вы позволите? – спросила она, присаживаясь на круглый табурет. А потом, чуть привстав, объявила: «Армен Хачатурян. «Подражание народному» - и комната наполнилась чёткой, размеренной мелодией, в речитативе речи которой каждый мог услышать что-то своё, любимое и сокровенное. Елена играла увлечённо-уверенно… но окончания пьесы зрители ждать не стали:

          - Ну, этак-то и мы умеем! – услышала она узнаваемую фразу Промокашки из фильма «Место встречи изменить нельзя», весьма похоже спародированную Игорем.

          - Но тогда – что? - подыграла ему она – Неужто «Мурку»? – и вдруг, словно решившись на что-то, заиграла, а потом и запела свой любимый романс: «В том саду, где мы с вами встретились, ваш любимый куст хризантем расцвёл…» Чуть откинувшись назад, освобождая диафрагму, Лена пела с явным наслаждением даже не столько для тех, кто, затаив дыхание, слушал сейчас её восхитительное контральто, сколько для себя самой. Она словно рассказывала о чём-то, вкладывая в слова известного произведения совершенно иной смысл, словно выплёскивала наружу боль и горечь невосполнимых утрат и нанесённых ей кем-то обид, скорбь по чему-то такому, о чём, кроме неё самой, никто в огромном мире не мог даже подозревать. Это было настолько мощно и красиво, но и вместе с тем опустошающе, что она в конце концов не выдержала всплеска собственных эмоций и, уронив голову на скрещённые руки, горько разрыдалась.

          - Лена!  - сразу же подскочил к ней Игорь – Что на этот раз? Почему опять слёзы?

          - Опять?! – удивлённо переспросила Алла, но он только отмахнулся от её вопроса рукой, призывая помолчать, не вмешиваться, а потом легко, словно маленькую девочку, поднял рыдающую гостью, и понёс наверх, в комнату, предназначенную ей для пребывания в их доме.