- В переводе с древнегреческого «Симпосий» - это собрание с вином и женщинами,- с лету заявил один из продвинутых соседей по номеру
Назавтра, в Звенигородском Пансионате Академии Наук СССР стартовал престижный международный симпозиум по физиологии растений.
- Много, очень много прекрасных дам понаехало,- цокая языком, не унимался другой возбужденный сосед, прибывший, как видно, с отрогов Кавказских гор.
- Весь день наблюдаю за прибывшими курочками,- продолжил он, вращая блестящими, темными как маслины, глазами
- Кстати, На Симпосий , что означает попойку или пиршество, женщины вообще не допускались. За исключением, конечно, гетер, игравших на кифарах, флейтах, исполнявших танцы и песнопения. Никто, кроме философствующих, туда проникнуть не мог,- не унимался заумный второй сосед
- Плутарх характеризовал Симпосии, как приятные времяпрепровождения за вином, завершавшиеся Дружбой. Особенно между великими учеными мужами и молоденькими нежными мальчиками,- усмехнулся я.
- Дружбой-дружбой! ,- недовольно прервал сосед,- А любовь? Представьте себе, например, что все научные работницы, приехавшие сейчас и выходящие из того красивого автобуса, это самые настоящие гетеры ?! Вот было бы здорово ! ,- ахая и цокая языком, возбужденно восклицал азартный спикер, так неравнодушный к слабому полу
- Кстати, вино, которое древние греки обязательно разводили водой, часто использовалось ими на Симпосиях не только для соблазнения , но и для настоящих мозговых штурмов. Оно применялось как прекрасное средство раскрепощения,- менторским тоном добавил более спокойный собрат по нашим скромным апартаментам
Вставив "свои пять копеек" в рассуждения соседей по номеру, я спешно отправился в знаменитую местную библиотеку.
Ее настоятельно рекомендовали многие из коллег, побывавших в этом удивительном местечке, окаймленном Москвой рекой, густым хвойным лесом и океаном свежего прозрачного воздуха.
Справедливо подозревая возможность обнаружить в районе читального храма наличие достойных и многочисленных конкурентов, я попытался запастись чтивом впрок, ещё задолго до ужина.
Перепрыгивая через одну, а то и две ступеньки сразу, я влетел в безлюдную залу, заполненную рядами книжных полок. С трудом замедлившись перед самым входом, я успел придать походке важную неспешность. Она больше подходила ученому мужу, коим меня, в неполные тридцать, уже почитали некоторые впечатлительные натуры.
- Первому посетителю этого заезда ,- доброжелательно улыбнувшись, промолвила молодящаяся женщина лет пятидесяти,- доступны все наши богатства, - слова были произнесены торжественно и с оттенком гордости от осознания особой исключительности.
- Здесь, молодой человек, хранятся даже некоторые оригинальные авторские рукописи, уцелевшие во всех репрессиях. Многие находятся в одном единственном экземпляре. Разгоряченный азартом охотника за сокровищами, я обратил внимание на эти слова не сразу.
Жадный взор заядлого книгочея тех славных времен тут же отметил гигантский отдел научной фантастики. Удивленно споткнулся об «Улитку на склоне» - Ведь всего пару лет назад, слышал от кого-то, что книга братьев Стругацких была спешно изъята из всех книгохранилищ заботливыми психотерапевтами в погонах.
- Как же все это удалось сохранить? Несмотря на постоянные проверки и чистки запрещенного чтива? Особый статус? Исключение для Академии Наук ? Видимо ученым, чтобы творилось легче, тогда выделялось чуть больше мяса, чуть больше дозволялось высказываний и небольших свобод.
Открыв небольшой старый томик Есенина, стоявший прямо на краю полки, я с удовольствием сфокусировался на знакомых строчках.
За горами, за желтыми долами
Протянулась тропа деревень.
Вижу лес и вечернее полымя,
И обвитый крапивой плетень.
Там с утра над церковными главами
Голубеет небесный песок,
И звенит придорожными травами
От озер ледяной ветерок.
Не за песни весны над равниною
Дорога мне зеленая ширь -
Полюбил я тоской журавлиною
На высокой горе монастырь...
Во всех творениях Сергея Есенина, изданных в советское время, стихотворение так и заканчивалось. Этими словами обрывалась и прекрасная песня, которую бренча на гитаре, я часто напевал в нашей небольшой Тираспольской квартирке.
- О, Эврика! Первое ОТКРЫТИЕ. Снова и снова доказательства эксклюзивности ученой братии проявились в полной мере. Вперившись взглядом в продолжение, которое своим неатеистическим содержанием, видимо и смутило стародавних послереволюционных цензоров, я жадно впитывал строки, невиданные мною доселе
........
Каждый вечер, как синь затуманится,
Как повиснет заря на мосту,
Ты идешь, моя бедная странница,
Поклониться любви и кресту.
Кроток дух монастырского жителя,
Жадно слушаешь ты ектенью,
Помолись перед ликом Спасителя
За погибшую душу мою...
Анна Сардановская - первая любимая девушка Сергея Есенина. Эти строки посвящены ей спустя четыре года после из первой встречи в Константиново.
В словах, написанных еще шестнадцатом году двадцатого века, удивительное предчувствие трагической судьбы этих молодых людей.
Действительно, Анна умерла во время родов в апреле двадцать первого, а Сергей Есенин , всего через четыре года - в декабре двадцать пятого.
В пансионате впечатлило многое - и потрясающее общение с великими учёными, и песни в исполнении Булата Окуджавы на самом излете симпозиума, и сын великого Гумилева, рассказавший о своём отце много интересного.
Поразил редкий, по тем временам, индивидуальный выбор меню. Все блюда выбирались по списку загодя, на весь следующий день. Присутствовали даже, невиданные прежде, экзотические фруктовые супы.
Но, больше всего, поражала библиотека, о хранителях и дарителях которой, слагались легенды. Думаю, что об этом, можно было снять не один фильм, написать не одно захватывающее повествование. Ведь за каждую сохранённую рукопись писателей, попавших под гонения, можно было поплатиться свободой, а то и самой жизнью.
С тех пор, в начале каждого года, когда в Академии Наук ещё , только-только, начинали вывешиваться списки грядущих симпозиумов во многих заманчивых уголках страны, я , в первую очередь, искал глазами именно тот, Звенигородский Пансионат.
Знал точно, что там на полках меня терпеливо и настойчиво ждут драгоценные осколки откровенности, неуничтожимые, как оказалось, никаким временем.