Принято считать, что порт и вообще места, где подготавливается и происходит торговля, никогда не спят. Враньё! Конечно же спят, только просыпаются очень рано, а некоторые так вообще спят по очереди. Дело тут не в том, что в морском деле и в торговле народ исключительной трудолюбивости работает – вовсе не так. Всё дело в покупателе, чтобы ему денег побольше и всё такое.
Неизвестно почему, может заколдовал кто, но уж очень вредный покупатель в своём большинстве попадается. Бывает стоит, товар в руках вертит и выпендривается, то ему не так и это не этак. Вроде бы и покупки, на копейку – купи и иди себе с миром не отвлекай серьезных людей, так нет, пока все нервы из купца не вытащит, не успокоится. А ещё хуже, когда знает же подлец, что у этого купца есть именно то, что ему надо, а лавка ещё закрыта, чуть ли не ночь ещё на дворе. Думаете он, покупатель тот, согласится подождать покуда купец проснётся и лавку откроет? Как бы не так! Он, сволочь этакая, покупатель этот, мимо пройдёт даже в дверь не постучит. Вот и приходится людям торговым и тем, кто их торговлю сопровождает и обеспечивает если и спать, то совсем по чуть–чуть или по очереди, а то и вообще не спать.
Наверняка уже спросили: к чему он муть эту развёз? А ни к чему! Это я вам так зубы заговариваю и глаза запорашиваю.
***
Неподалёку от пристаней, где торговые корабли и те, кто на них плавал и не плавал, там местечко очень хорошее есть – пляж с мелкой галькой. Место действительно хорошее, потому что безлюдное. А безлюдное оно потому, что в народе слухи ходят, мол, нечистое оно, то место. Если положим соберётся какой–либо человек искупаться в том месте или рыбку поудить, обязательно сгинет, к бабке не ходи. Правда никто, даже те бабки, не могли вспомнить, чтобы хоть кто–нибудь сгинул на том пляже, но мнение насчёт нечистоты его происхождения и существования в народе сохранялось и неустанно поддерживалось.
И вот в то самое время, когда люди морским и торговым наукам обученные ещё, или уже, не спали, на тот самый пляж, который нечистым считается, из моря вышли человек тридцать мужчин. Если бы в тот момент кого–то и угораздило посетить то место, он сразу бы определил, мужчины – сплошь воины, потому как все одеты в кольчуги и шлемы. Построившись в колонну по три человека они направились в сторону города. Шли хоть и казалось бы неспешным шагом, но на самом деле двигались весьма энергично и в скором времени оказались у городских ворот.
Вечно сонная стража, а в это время тем более, была в мгновение ока обезоружена, связана, и уложена чуть в сторонке. Стражники, кстати, не особо и сопротивлялись, если только так, для порядка. Вполне может быть они даже были благодарны неизвестно откуда появившимся воинам. Теперь им можно было без малейшего стыда за свою лень несусветную заниматься любимым и главным делом их жизни – спать и дремать. Единственное, что немного раздражало, так это связанные руки и ноги. Но никто из стражников не стал ни протестовать, ни буянить. Скорее всего они рассудили здраво и логически: дремать и одновременно изображать из себя охрану ворот стольного города гораздо сложнее и неприятнее, чем дремать со связанными руками. Оставив у ворот охрану из трех человек старший отряда дал команду и блестящие на утреннем солнце кольчугой воины прошли через ворота и углубились в город.
***
Хоть утро и было самым ранним, город уже не спал. В это время он скорее напоминал деревню, нежели чем город, тем более столичный. В сторону городских ворот, тех самых, по улицам шли коровы, телята, овцы и прочая живность в виде коз и поросят. Сразу было видно, каждой улице полагается свое стадо, а также свой пастух – этакий развеселый парняга, щелкающий кнутом, а когда надоедает щелкать и пугать скотину, играющий в рожок.
Воинский отряд благополучно разминулся с отправляющимися на близлежащие поля домашними животными и вышел на базарную площадь, она же рыночная. Если на улицах воинами мало кто интересовался, народ подумал: опять какое–то посольство нелегкая принесла, то на рынке обстановка была несколько другой.
В отличии от городских улиц, на рынке всегда обязательно присутствуют люди, которые вроде бы и при деле, а на самом же деле, ничегошеньки не делают. Более того, ворон с галками, ртом, и то не ловят. Увидев воинский отряд, между рыночными бездельниками произошёл краткий обмен мнениями, который неминуемо передался, тем, кто делом занят. В результате рыночная публика побросала все свои дела и уставилась на воинов.
Оно и понятно, дело в том, что князь Иван, при всей своей премудрости, почему–то не озаботился созданием армии, а при князе Руслане её вообще не было. Вся армия Ивана Премудрого, называя вещи своими именами, представляла из себя двадцать человек разбойной наружности с Тимофеем во главе. Конечно же этот отряд ни своей амуницией, ни лицами на Тимофеевых молодцев похож не был. Значит чужие пожаловали, значит интересно, с чем пожаловали?
Один из самых бойких бездельников подбежал было к командиру отряда и не иначе дурачась, строго спросил: «Кто такие? По какому делу?» Командир отряда, мужчина чуть выше среднего роста с окладистой черной бородой не стал ничего говорить любопытствующему, лишь мельком взглянул на него. И у любопытствующего от командирского взгляда почему–то сразу исчезло всякое желание задавать какие–либо другие вопросы. Отряд как шёл, так и продолжал идти по направлению к княжескому терему. А рыночная общественность ещё немного пошумев успокоилась на том, что воинский отряд на разбойников вроде бы не похож, значит грабить не будут. Ну а если грабить не будут, тогда какого, спрашивается, на них обращать внимания? И без них дел полным–полно. И лишь древняя старушка неизвестно зачем и каким образом оказавшаяся в столь ранний час на рынке, глядя на воинов сказала:
– Черномор пожаловал. Он самый, Черноморушка. Я девчонкой ещё была, мне моя прабабка рассказывала. Сказывала, княжество наше Черномор со своими богатырями от бед и напастей всяких охраняет. Видать Иван этот, Премудрый, и есть беда с напастью, если сам Черномор пожаловал.
Но как это часто бывает, сказанное старушкой никто не услышал, да и не слушал, говорю же, некогда людям, все делом заняты.
***
А вот интересно, что было если бы отряд Черномора и Тимофеева ватага повстречались? Битва лютая случилась бы? Может быть и случилась, а может быть и нет. Только вот Тимофей во главе своих удальцов ещё как час тому назад покинул стольный град с тем, чтобы изловить Царицу. Изловит или нет – неизвестно, а вот то, что повезло им всем несказанно, это точно. Выходит не обманула душа Тимофея своего хозяина. А может то вовсе и не душа была, а чутье звериное, кто знает?
***
По княжескому терему как порыв ветра пронёсся. Сначала было зашумело что–то, даже голоса какие–то послышались, но очень скоро, да почти сразу же, всё стихло. Иван Премудрый не обратил на это какого–либо серьёзного внимания: опять дворня между собой грызётся, решил он.
Видать уж очень всё для него складывалось гладко и благополучно, потому что начиная с того самого разговора с Матрёной Марковной, как начал князь Иван Премудрый употреблять вино, так и продолжал. Нет, допьяна он не напивался и под лавкой не спал – князь всё–таки, но постоянно пребывал в весёлом и хмельном состоянии и настроении. А почему бы и нет, да и кто запретит? Дела идут лучше не придумаешь, а старше Ивана в княжестве никого нет и не ожидается.
Вот и сегодня, проснувшись как обычно на заре, Иван Премудрый, хоть и находился во вчерашнем хмелю, быстренько привел себя в порядок: умылся, оделся. Затем позвав Никиту, приказал подавать завтрак, а сам, покуда завтрак приготовят, налил себе ещё винца. Он уже осушил три кубка, а Никиты с завтраком всё не было: «Совсем разбаловался Никита, наказать надо… – только было подумал Иван Премудрый как...».
...как дверь распахнулась на всю свою ширину, на которую способна и в кабинет вошёл мужчина средних лет и среднего возраста, одетый в воинские доспехи. Иван в то время спиной к двери стоял и опять было подумал про обнаглевшего Никиту и о неминуемом для него наказании. Он даже обернулся с тем, чтобы отчитать на чём свет стоит нерадивого слугу, но слуги не было, другой человек был. От вида этого человека Иванов хмель, что вчерашний, что уже сегодняшний, оба, в мгновение ока куда–то делись, не иначе со страху попрятались.
– Ты, что ли, Иваном будешь, который Премудрый? – спросил мужчина в кольчуге.
– Я. – только и смог ответить Иван, хотя на языке сидела фраза: «Кто звал? Почему без стука?».
Не иначе, как во спасение, первым делом Иван подумал, что это очередной посол с севера пожаловал. Они там все, поголовно, в кольчугах и в шлемах ходят и все грубые, да невоспитанные, но что–то или кто–то шепнул Ивану: «Не посол это, не посол. Про твою душу пожаловали. Готовься Иванушка ответ держать».
***
Незваный и нежданный гость в доспехах присел на лавку и посмотрел на Ивана. Перед ним был молодой парень, пусть и не красавец, но вполне симпатичный. Если говорить одним словом: среди девок желающие обязательно сыщутся. Нормальное лицо, даже не конопатое. Волнистые светлые волосы и вроде бы всё с этим парнем в порядке, если бы не глаза. Глаза у Ивана, назвавшего самого себя Премудрым, были, как бы это сказать: из другого мира, так что ли. Представьте картинку на которой поляна вся в цветах нарисована. Представили? А теперь представьте, что на картинке этой кто–то крысу пририсовал: мерзкую такую, каких на рынке полным–полно обитает. Приблизительно такая же гармония была и у Ивана между его лицом и глазами.
«А ведь не боится, прохвост. Думает: кто я такой и как бы половчее выкрутиться? – наблюдая за происходившей на лице Ивана палитрой чувств подумал Черномор».
Не надо удивляться, это на самом деле был Черномор, только не тот, женских прелестей любитель, а другой, брат его. Как и что в их семье получилось, и почему они такими разными были воспитаны и выросли, скорее всего не нашего, неволшебного ума дело, так что, принимаем и радуемся тому что есть.
А Иван в темпе галопа соображал: кто это такой может быть? Почему ввалился к нему без стуку и приглашения, и чем это для него может закончиться?
– Не старайся ты так. Ничем хорошим твои пакости для тебя не закончатся. – продолжая наблюдать за драматическим действом на лице Ивана сказал Черномор. – Зачем царевича Гвидона свободы лишил? Впрочем, можешь не говорить, знаю зачем.
Мысль, скакавшая в голове Ивана, как будто бы в стенку уперлась: «Надо срочно переговорить с Черномором. Он поможет». И, как это иногда бывает, не придумав какой–либо веской причины, так и сказал нежданному гостю:
– Извини, мне тут переговорить кое с кем надо. Я недолго.
– С кем это ты собрался разговаривать? – почти весело спросил Черномор.
– С Черномором. – неожиданно для самого себя ответил Иван.
– С Ванькой, что ли?! – засмеялся Черномор.
Хоть картина произошедшего была Черномору известна почитай до мелких подробностей: Золотая Рыбка проинструктировала, да и сам не из глухой деревни родом. Вот оно как оказывается.
– С каким Ванькой? – не поняв переспросил Иван.
– Маленький такой. Борода длинная. До женских ласк охочий. Он?!
– Да… – то ли прохрипел, то ли прошипел Иван и опустился на другую лавку, ноги отказали. – А ты, вы…, откуда его знаете?
– А чтобы это я брата своего родного не знал? – усмехнулся Черномор.
– Как брата?!
– Так брата. Брат он мне родный. Вот только непутёвым уродился, как по характеру, так и по поведению. Давай–ка, Иван Премудрый, – Черномор хмыкнул. – рассказывай, как оно всё началось и происходило, и чего на самом деле мой братец опять надумал учудить?
А это...? – глядя на этого Черномора Иван изобразил рукой в воздухе непонятной конструкции фигуру.
– Ростом непохожие? – спросил Черномор. – Так это он сам виноват. В роду нашем все мужики здоровые и статные, типа меня. Вот и Ванька, хм, даже зовут как тебя. Так вот, Ванька поначалу тоже вымахал будь здоров – красавец красавцем. А потом с нечистой снюхался, подличать начал. Вот и измельчал, весь в бороду ушел. – вздохнул Черномор. – И ты, если подличать не перестанешь, в пигмею превратишься. Знаешь кто такие пигмеи?
– Знаю, – пробурчал Иван. – чай не зря в университории обучался.
– Ну и дурак! – усмехнулся Черномор.
– Это почему?!
– Да потому, что в университории этом обучался. В жизни, среди добрых людей надо обучаться, а не в этом, прости Господи…
***
А вы в такой ситуации, что сделали бы? Вот и Иван лучше ничего не придумал, как начал рассказывать всё, с самого начала и без утайки. Всё равно этот дознается, тогда только хуже будет, а так, глядишь, уцелеть получится, братья всё–таки.
Сами понимаете, читали, вот это всё Иван Черномору и начал пересказывать, ну то, что про него написано. Всё равно длинным рассказ получился, и, как показалось самому Ивану, грустным.
Ну а пока он рассказывал, дружина Черноморова, так сказать, прошлась по княжескому терему и прилегающих к нему строениям с целью наведения порядка. И ещё одна цель была – Матрёна Марковна. Её, голубушку, отыскали довольно–таки быстро, да и что её было искать, у любого дворового спроси, скажет. Так что, покуда Черномор был занят, жизнь Иванову выслушивал, заперли её в тех же самых покоях и караул приставили, для порядка.
Надо сказать, прислуга дворовая и придворные там всякие разные вели себя тихо, не буянили. То ли понимали, пришло им избавление от лютости и тиранства Иванова, хотя никаких особых лютостей и тиранств не было, то ли понимали, бесполезно возмущаться.
Единственные, кто разволновался, не иначе горячая северная кровь взыграла, послы северные за мечи похватались, но это скорее по привычке. Послам объяснили, что для них нет никакой нужды беспокоиться и уж тем более переживать. Что, мол, господа послы пусть и дальше пьют, едят и девок тискают. Час, для их посольской работы предопределённый, скоро настанет и они работу свою нелёгкую выполнят. А ещё лучше, пусть отправляются назад, в свои северные королевства. Туда, откуда приехали.
Так что никакого шума, скандала не было и дружина, хоть и внимательно наблюдая за вокруг происходящим, расположилась в тенёчке на отдых. Только расселись, вот ведь определила же как–то, к заместителю Черномора подошла тётка:
– Здрав будь Блестящий.
– Почему блестящий? удивился помощник.
– А потому что доспехи твои так на солнце блестят, что аж глазам больно. Ты смотри, девки у нас бедовые, ахнуть не успеешь, как на сеновале окажешься.
– Ну это вряд ли. – сказал помощник, а сам подумал: «Было бы неплохо, но не сейчас», а вслух сказал. – Меня Алексеем зовут. А тебя как звать–величать добрая женщина?
– Тёткой Анфисой народ кличет. Вот что, Алексей, слово мне надо тебе сказать, чтобы посторонние уши не услыхали.
– Ну что ж, если надо, так говори. Пойдём вон туда. – и показал на лавочку подле какого–то дома.
– Я так поняла, – присев на лавочку начала тётка Анфиса. – вы по Иванову, его Премудрую душу приехали?
– Правильно поняла. Алексей присел рядом. Не так что–то? Давай, тётка Анфиса, рассказывай.
Правды ради надо сказать, что на самом деле тётка Анфиса представляла из себя вполне симпатичную на лицо и очень привлекательную на фигуру и всё прочее женщину лет сорока пяти, ну может быть пятидесяти:
– Я тебе вот что скажу. – начала тётка Анфиса. – Видела послицу, что от царя Салтана приехала, вы под замок посадили…
– Ну посадили. – кивнул Алексей. – А что, не надо было?
– Да мне всё равно. Да вы её хоть вместо каши слопайте.
– Ну, тётка Анфиса, мы не кровожадные. Ладно, говори дело.
– Тут, акромя неё, ну и этих, которые как журавли ходят…
– Северные послы, что ли?
– Да, они. – тётка Анфиса затеребила край фартука, волноваться начала видать. – Тут ещё люди чужие имеются.
– Какие такие люди? А ну, рассказывай давай.
***
– Сама–то я рождением тутошняя. – издалека начала свой рассказ тётка Анфиса. – Родилась прямо тут. – тётка Анфиса кивнула куда–то в сторону всяких разных домов и домиков, сараев, да амбаров, которых, как известно, вокруг любого княжеского терема видимо–невидимо. Тут родилась, тут и помирать буду.
– Ну, тётка Анфиса, – глядя на неё, усмехнулся Алексей. – ты что–то торопишься. Мне что–то там про сеновал говорила, так тебе самой оттуда слезать противопоказано.
У раскочегаренной печки хоть раз заслонку открывали? Во! Точь в точь таким же жаром пахнуло на Алексея от взгляда тётки Анфисы.
«Э, тётка. – Алексей чуть было не отшатнулся это этого самого жара. – Уж не себя ли ты имела ввиду, когда говорила про бедовых девок?»
– Глупости это и баловство. – тем не менее покраснев, ответила тётка Анфиса. – Да и некогда мне. Я про дело, а тебя всё на срамное тянет. Вот что значит молодость. Эх!
– Ладно. Тогда дело и говори. – строго сказал Алексей, а то и правда, разговор этот ещё неизвестно чем мог бы закончится, хоть и известно где.
– А я и говорю, это ты меня смущаешь. Слушай давай. Есть у нас тут двое чужаков: Емеля, парень ещё, молодой, на печке приехал и баба одна, Матрёнихой зовут.
– Как это на печке? – удивился Алексей. – А не врёшь?
– Я никогда не вру! – чуть ли не закричала тётка Анфиса. – Ты поди, у людей спроси, тебе каждый скажет. Я встаю, темно и ложусь, темно, а ты меня во вранье обвиняешь! Не хочешь слушать, не слушай! Я вот к твоему главному пойду и всё ему расскажу, и про тебя всё расскажу!
– Про меня–то что? – опешил Алексей.
– Тогда сиди, слушай, и не перебивай. – не иначе, установив своё старшинство в разговоре тётка Анфиса успокоилась и продолжила. – Емеля, ну что Емеля? Жрёт много, спит ещё больше, а так, обиды от него никакой нет. Как приехал он на печке–то своей, сказывал потом, мол князь на службу позвал, завёз печку ту вон в тот сарай, – тётка Анфиса показала рукой на какой-то сарай. – так в нём и живёт. Что он там делает никто не знает, а у нас знаешь какой народ? Хотя врёт Емеля, Тимофеевы ватажники его сопровождали и за ним доглядывали, значит не сам, не по своей воле. Да ещё бочку какую–то здоровенную привёз. Странная она какая–то эта бочка.
– Что за ватажники?
– Говорю же, не перебивай! Потом скажу.
Алексей кивнул, причём сделал это так, как будто то, о чём сейчас рассказывает тётка Анфиса ему давным–давно известно.
– Емеля он что, – продолжала тётка Анфиса. – он нажрётся, до сих пор удивляюсь как не лопнул, и в сараюху свою. Да, девку тут одну, Варьку, под себя затащил, вот тебе и весь Емеля.
– Ну и зачем ты мне всё это рассказываешь?
– А ты слушай, слушай. Я тебе лжи–неправды во век не скажу.
– Причём здесь тогда твой Емеля?
– Дался тебе этот Емеля! – сейчас от тётки Анфисы тоже исходил жар, как от той натопленной печки, только жар другого свойства. То был жар рассерженной женщины, которую не понимают. Якобы она битый час втолковывает, вталдыкивает, а этот сидит и ничегошеньки не понимает. – Я тебе про Матрёниху толкую, а ты, как чурбан стоеросовый. – продолжала кипеть тётка Анфиса.
– Ну так рассказывай, я слушаю. – даже дурак догадается, а Алексей дураком не был, что сейчас возражать тётке Анфисе бесполезно, даже опасно.
– Вот сиди и слушай. – верховодный статус тётки Анфисы был подтвержден и она продолжила. – Матрёниха эта, Аленой зовут…
– Тоже на печке приехала?
– Нет, эта пешком пришла. – Анфиса не заметила иронии Алексея.– Сама пришла. Бабы говорили, в городе князю, ну, Ивану нашему, Премудрому, под ноги его коня бросилась.
На этот раз Алексей слушал и не перебивал, и не потому, что вдруг понял, рассказ, тёткой Анфисой рассказываемый уж очень важный, а потому что она уже изрядно ему надоела своей манерой изложения, или как там, по правильному.
– Поселили её в людской – не велика барыня. – теперь весь пыл–жар, ну, от той, якобы печки, переместился в глаза тётки Анфисы. Электрическую сварку видели? Почти тоже самое. – Так она, стерва, сразу себе лучшее место прямо–таки отвоевала, такой скандал закатила, ужас! Правда, бабы потом слегка бока–то ей намяли, но молодец, жаловаться не побежала. И тоже…
– Что тоже? – Алексею окончательно и бесповоротно надоела эта тётка. – Тоже много ест?
– Да ну тебя! – обиделась, и прямо зашипела тётка Анфиса, как будто в печку ту воды плеснули, пар пошёл. – Я тебе дело говорю, а ты издеваешься! – вода сделала своё дело, жар исчез, один пар остался. – Целыми днями ничего не делает, к работе никакой не приставлена. Только и делает, что везде нос свой суёт: всё выспрашивает, а потом пересказывает, да так перевирает, что впору диву даваться. А к чему оно всё, тоже неведомо. И князь, уж коль она говорит, что на службу поступила, к себе не вызывает, приказов никаких ей не даёт. Странно? А ты говоришь… Там ещё есть, ну, грехи за ней, так, по мелочи.
– Какие такие грехи? А ну рассказывай давай.
– Понимаешь, – на этот раз тётка Анфиса взглянула на Алексея с какой-то едва понятной тоской. – мужиков наших начала смущать. А что? День–деньской делать ничего не делает, знамо, на срамное, да на сеновал потянет. А мужики, что мужики? Кобели, они и есть кобели, им только одно в этой жизни и надо. Вот она и старается.
– И что, многих, как ты говоришь, эта Алёна Матрёниха смутила?
Вот теперь всё стало на свои места, во всяком случае для Алексея. Молодец тётка Анфиса, сама всю эту интригу затеяла, загадку загадала, сама на неё и отгадку рассказала. Только откровенный дурак думает по другому. Не откровенный же или вообще, умный человек уверен, что во всех мирах и вселенных, которые только существуют нет более опасного и более готового на всё существа, чем женщина, когда на её пути встала другая женщина. Это когда та, которая встала, мужика увести пытается. Не верите? Или сами попробуйте встаньте, ну а те, кто не женщины, превратитесь в женщину и тоже попробуйте, встаньте, сами убедитесь. Только чур, я здесь не причём.
– Нет, немногих. Она только собирается, ну, многих…
А теперь так вообще, понятнее не бывает, видать на тётки Анфисы мужика эта самая Матрёниха глаз свой сеновальский положила, вот в шпионку и превратилась.
– Хорошо, тётка Анфиса. – насколько можно серьёзно сказал Алексей. – Разберёмся мы с этой Матрёнихой.
Пар, что от воды да на ясный огонь, моментально куда–то делся и в глазах тётки Анфисы загорелась искорка, готовая по–новой растопить ту самую печку, на всю растопить.
– Ты обещала про Тимофея какого–то рассказать.
– Ах да! – словно опомнилась тётка Анфиса.– Ну что могу сказать? Не знаю куда они подевались. Наверное, как про вас прознали, сбёгли куда–нибудь. Разбойники, что с них взять? Появились они аккурат дня через два как князь этот, Иван, у нас появился. Видать, одна шайка. Старшим у них, Тимофей – так себе, мелкий мужичонка. Вот только как взглянет, будто гвоздями тебя к стенке прибили, такой вот у него взгляд.
А так, ничего плохого сказать про них не могу. Вели себя тихо и спокойно, про какие–нибудь безобразия – ни–ни. Если что и было, то только если девка сама не прочь. Девок–то у нас на дворе, не пересчитаешь, поди, вон, посмотри, а в городе, так ещё больше будет. Насчёт хамства там какого–нибудь или ещё чего, тоже ни–ни – прямо князья–бояре какие–нибудь.
– Ну а с чего тогда ты решила что они разбойники? – больше для порядка, чем ради интереса, спросил Алексей.
– А ты на рожи ихние посмотри!
– Понятно. Ладно, спасибо тебе, тётка Анфиса, за разговор важный. Пошли, покажешь этих чужаков своих.