- Чего они вялые? Где они вялые? Да он тебя обгонит! – надрывалась толстая усатая тетка и пихала мне в лицо зеленого монстра. Младший уже устал и настойчиво дергает меня за штанину: – «Пап! Ну, давай брать уже!»
Нет, нас голыми руками не возьмешь. Лёгких путей не ищем! Идем дальше! Дело ведь серьезное.
А взяли у деда. Скромно так стоял у конца парапета, жилистый, заветренный весь, в замызганной тельняшке и молча, ждал своего покупателя. Рак свежий, прямо из речки. Я даже не торговался. Червонец. Полноценный червонец, обеспеченный золотом и кучей долларов, перекочевал в изрезанную сеткой руку. А взамен получили сотню крупных донских раков.
Рыбные ряды на ростовском старом базаре уникальны. Это конечно еще не Одесса, но уже и не Жмеринка! Горы серебристой тюльки и руки продавца в движении над этой кучей. Завораживает! Чем-то напоминает перемешивание костяшек домино. Гора идеально ровная, а руки не останавливаются, ворожат и вылавливают малёхонькие червоточинки. На крашенных в прошлом веке прилавках саблевидная, блестящая какой-то благородной патиной чехонь, янтарные подкопченные чебаки, ну и конечно таранка! Что может с ней сравниться? Только астраханская вобла. Из-под полы, только для своих приторговывают донской селедкой. А вяленый рыбец, один в один, с прозрачными спинками! Заверни его в сто газет, и он всё изгваздает жиром. Люблю его под картошку, с водкой. Но не с пивом. Слишком под пиво жирный! Не на наш вкус. В траве, как в засаде, хищно ощерившиеся пятнистые щуки из камышовых заводей. Наша соседка Раиса Иосифовна всегда угощала нас гефилте фиш из щуки. Это вещь скажу я! Но сегодня мы гордо проходим мимо, так как, ни денег, ни мужества, и тем более терпения на такое шикарное блюдо не хватает.
А вот огромная деревянная бочка громоздится на прилавке. Её за сто метров видно. Нет! Даже не бочка, а бочище! А сверху на крышке, как приклеенное - большое мочёное яблоко. Круглый год на этом месте торгуют мочеными яблоками. На этом пятачке, ближе к Буденновскому, по осени, да и зимой прохаживаются мощные тётки в фуфайках и пуховых платках. Помните таких? Нет? Вместо пулеметных лент перепоясаны вязанками сушеных грибов. И все продавщицы как на подбор! Может, из какой секты они или монастыря?
Базарный люд колоритный. Только портреты писать. У меня такое чувство, что многие здесь родились и здесь же умрут. Не выходя за территорию. Засмотрелись на старого азербайджанца. Он выкладывал пирамиду из яблок. Выберет из ящика краснобокое, рассмотрит со всех сторон, языком поцокает, и тряпкой натирает. Крутит и натирает до блеска. И только потом аккуратно его в пирамиду вкладывает. Красивой стороной ко мне – к покупателю. Всё - надо бежать. Дел еще невпроворот!
Последнее утро апреля, а жара уже накрыла город. Пыльный, понурый трамвай полз с надрывом. Шатаясь на поворотах и тяжело вздыхая на подъеме. Точь-в-точь, как старая лошадь старьевщика дяди Миши. Кобыла Соня оживала только на пару-тройку секунд, когда он своим поставленным голосом орал: «Тряпки! Тряпки! Тряпки давай!». Мы слышали его мощный рёв за три квартала и бежали в сарай, чтобы тайком стащить истлевшую тужурку или дедову шинель, и получить взамен заветную глиняную свистульку.
Я и сейчас верю, что если бы его повстречал Шаляпин – может и не позавидовал, может в трактир не свел, но целковый точно бы отвалил. А то и два!
Заезжий режиссер силами местной самодеятельности ставил в ДК оперу. И дяде Мише дали роль лакея. На сцене его никто не узнал. В парике, камзоле, да еще и белых чулочках. Музыка проиграла раз, потом еще раз. Уже было слышно, как из суфлерской не шептал, а в полный голос вопил режиссер. А он все стоял и стоял, как вкопанный – красный с дребезжащим графином на разносе. Потом сделал нерешительно шаг, второй и проорал ну явно не по тексту: «Тряпки! Тряпки! Тря-я-я-пки да-вай!»
Люстры звенели и пересмеивались, а народ сползал с кресел. Оцепенение сняло как рукой. Зал оживился. Проснулся директор содового завода, подскочил и стал хлопать, оглядываясь на зрителей и требуя поддержки. Короче, дядя Миша сполна получил свою порцию аплодисментов. А режиссер на «бис» так и не вышел и после премьеры незаметно уволился.
Тетка Галя сидела на лавочке и бурно обсуждала оперу. К ней прислушивались. Дальний родственник был министром культуры, и один раз она даже была у него в гостях. Болтала потом, что котлеты на второй день министры не едят, а собакам выбрасывают. И дали ей контрамарку в Большой театр, наверно чтобы дома не маячила и чужие котлеты не считала. Соседки молчали, и со специалистом по операм не спорили. А она жестко и как бы по делу критиковала постановку:
- У Люськи из второго цеха, голос как в жопе волос! Тонок и нечист! И туда же! Примадонна!
– А за что её взяли? – бесхитростно спросила самая молодая – невестка Фроловых.
- Знамо за что! – через шелупень гарбузных семечек процедила тетка Галя и загадочно обвела взглядом худсовет. Я не дождался конца заседания, тренькнул звонком и умчался на велике по своим пацанским делам.
А, нет! Это не я тренькнул, а наш трамвай увидел конечную остановку, вышел на финишную прямую, заголосил и рванул из последних сил.
Младшего в охапку и домой. Быстро таз. Тряпку мокрую. Спустили зверей в погреб, замерли и слушаем. Раки нас не видят и дружно перешёптываются. Ш-ш-ш! Темно и прохладно. Самая подходящая атмосфера для них.
- Туфли одевай новые! – приказывает Натаха.
- Ага! Аж два раза! Я в новых не пойду! Знаешь, что раньше слуги обувь и сапоги разнашивали? – пытаюсь перехватить инициативу.
Ей лень ругаться: «Ну и иди, как шаромыжник! Тоже ещё барин нашелся! Разнашивать ему!»
Первомайская демонстрация прошла нормально. Как всегда. Весело. С баяном и по сто грамм от начальника цеха. Профорг Аркаша ждал в условленном месте. Картинка радостного закидывания флагов и транспарантов в машину напоминала воинов освободителей швыряющих немецкие знамена и штандарты к подножию Мавзолея.
Правда, про это никому не рассказываю. Ибо крамола!
А Аркаша тем временем командует: - «Членов направо бросайте! Направо я сказал!» Это он без должного уважения и по наивности портреты членов Политбюро так обзывает! Ох, не слышит Михаил Андреевич – начальник первого отдела. Ох, не слышит! Досталось бы и мне и Аркаше!
- Степан Юрьевич! Ты с нами? Рубль давай! – ребята с участка по традиции отмечают Первомай в парке.
- Нет! – сопротивляюсь и для убедительности машу головой – к нам гости приходят.
- Ну как знаешь! – толпа уходит в сторону красного от кумача парка, а я бегу домой. К своим. К ракам.
Детвора инструкцию выполнила. Кастрюля на печке. Вода закипает.
Командую старшему: - Антон! Дуй за раками!
Так – на десять штук по ложке соли, считай десять. Десять морковок и десять луковиц. Лаврушку. Прошлогодний укроп. Кажется всё. Про перец забыл! Жалобный вой из ванной. Бежим. Наша кошка и Наташкина любимица Лорка, решила проверить, кто это шевелится в тазу. Вот один клешней ей в лапу и вцепился. Лорка задом к двери пятится и орёт как скаженная. Мы ржём. Натаха в крик – «Отцепляйте вашего рака!»
Пока она горе своё горькое успокаивала, мы раков еще раз проверили, под струей воды каждого вымыли, прикинувшихся дохлыми, оживили… и в кастрюлю. Пошёл. Пошёл запах по кухне. Время? Ух, ты! Два уже! Давай, Антон, на веранду снесем. Пусть остывают.
А к трем часам Ольга с Сашей подвалили. Торжественные и загадочные. Он сумку прёт – да нежно так, как великую ценность, как золотую маску Тутанхамона!
- Смотри, что урвал! – и достает зеленую бутылку - Импорт. Не халям-балям! «Золотой фазан». Чешское!
Я с уважением смотрю на райскую птичку на красном фоне из социалистического лагеря и предлагаю налить в ванную воду, чтобы охладить.
Саша искренне возмущается: - «Ты что хочешь, чтобы этикетки слезли? В холодильник грузи!»
Я вяло сопротивляюсь: – «А что без этикеток никак?»
Он поражен. Смотрит на меня, на бутылку, и печально констатирует: - «Вот ты деревня! Нет в тебе эстетики!»
Приходится соглашаться.
Незаметно пытаюсь стащить из холодильника бутылку «Пшеничной». Номер не проходит - Натаха бдит.
- А ну поставь на место!
- Так по чуть-чуть же! Ради праздника. Аперитивчик.
- Я тебе дам аперитивчик! Марш в зал. И сидите, там пока не позовем.
Покорно уходим. Сашка рассказывает, как ему с большим трудом удалось отхватить это пиво.
Цепочка сложная, и я для приличия киваю, вконец запутавшись, почему Зоя Игоревна, которой он чинил унитаз, отправила его в галантерейный к своей подружке, а та передала его Семен Семеновичу из «Культтоваров». Правда, не понимаю, как этого жизнерадостного, красномордого бугая, можно передать…
Ура! Цепочка разорвалась! Зовут к столу!
Та-да-дам!
И понеслось. Молча. Хрям. Хрусь. Чав-чав.
Сашка не выдержал первым.
- Ну как тебе чешское? – и в глаза, вот же наградил господь характером, с явным превосходством смотрит.
- Горчит что-то!
Вот клянусь вам - не только Сашка, но и фазаны с этикетки с укоризной посмотрели.
Его аж затрясло: «Горчит ему! Ты вообще пил что-нибудь кроме разбадяженного жигулевского?
Он не спрашивает, он уже вердикт выносит. И не унимается: «Да ты посмотри! У него срок хранения шесть месяцев! Шесть! Поставь в кладовку и пей когда захочешь!»
После такого аргумента сникли не только наши раки, но и азербайджанские помидоры, которыми люблю заедать солененькие, слегка розоватые шейки.
Кстати, раки удались. Икряные. Чистятся легко. Дай Бог здоровья тому деду! Ольга уже панцирем, как ложкой, рассол из супницы хлебает. Сытая детвора от стола отвалилась. Их праздничная пепси быстро закончилась.
Пиво оказалось крепким. Прав Сашка – не чета нашему!
А тут он еще историю рассказал, про то, как знакомый повез начальство на природу, и старая казачка возле реки, в пустой казанок сыпанула соли, бросила туда укроп и высыпала раков. Он ей говорит – ты что мол, старая, совсем рехнулась? Они же сгорят! Усмехнулась, крышкой накрыла и молча, ушла. Не выдержал и через некоторое время под крышку глянул. А там – чудо! Раки сок пустили и побулькивают тихонько. Веришь, нет, говорит – его за уши от юшки оттянуть нельзя было. Даже коркой хлеба потом все вымазал.
Ну не знаю. Сашка такой, что и сбрехать может. А с другой стороны – чего ему врать?
Знатно посидели. Когда расходились, я уже хорошенький был. Всё на стременной настаивал.
Натаха угомонила – Иди уже в кровать, казак без лошади!
А утром подняла не свет ни заря. Злыдня! Глянул в зеркало, боже ж мой – глаза маленькие как у поросенка, губы пухлые и вывернутые как у Анжелы Дэвис. И голова болит зараза! А у супруги моей распрекрасной, ни грамма сочувствия - погнала виноград подвязывать. Голову кверху задерешь – в затылок кто кувалдой шарахает. Опустишь вниз – кастетом в висок долбит.
И следит же в окно. Только в тенёчке присяду, тут же в форточку кричит.
Солнце уже высоко над головой. Припекает. Сил нет! Ну, наконец-то! К столу позвала.
Пришел и обалдел. На столе три бутылки фазана стоят и раки в супнице из холодильника. Скатерть белую постелила, передник праздничный, помадой губы тронула.
- Садись уже, труженик!
Меня два раза уговаривать не надо. Пиво ледяное разлил по кружкам и тихонечко так отпиваю, чтобы удовольствие растянуть. А душа радуется! Пиво моё настроение понимает, пузыречки вверх пускает, пенится. Взял рака, а он за ночь рассолом напитался. Вкуснючий! Соленый! С укропным духом! Губы щиплет, а я их пивком охлаждаю.
- Увидела, что вы уже стекленеете, и бутылки на нижнюю полку переложила. Вам же ведро поставь – все вылакаете!
Ругай, ругай, ненаглядная моя! За этого сэкономленного фазанчика, да с раками – я тебе все прощу!
И птички веселей запели, и солнышко уже не пекло, а ласково поглаживало, а Натаха моя, так вообще королевна! В переднике праздничном, в..
- Подложи полотенце под локти. Изгваздаешь скатерть – прибью!
- Стелю, стелю.
Спасибо ей!
И правительству за настоящий праздник! За Первомай!
Вот знает оно, что трудящимся нужно!
Фото из интернета.