Часть первая.
Выплеснулось ответом на репортаж замечательной моей творческой подруги Марины
Спасибо, Марина! Сподвигла порыться в закромах памяти. Ожило всё давно забытое старое в перелистывании архива. Буду в параллель с тобой выставлять находки нехитрые.
Невольно, но перед вами предстанет некая параллель во времени Стамбула сегодняшнего, о котором, так ярко делится впечатлениями Марина, и Стамбула моего, из моей флотско-пассажирской молодости Стамбула семидесятых, ещё не тронутого так фатально ветром безличия и усреднения душ, самобытности, уникальности черт разнообразия. Смотрю и понимаю, как всё изменилось там. И, как по мне, то это грустно. Оевропеился град великий.
Сохраню его в себе таким. Не мешайте, люди!...
Мой Стамбул другой. Сколько раз там был в круизных рейсах и не вспомню.
Кальяны, золотые ряды, кофе из турочек в песке с малюсенькими стаканчиками воды, похожими на бутон молодой розы... Голуби и торговцы солёными семечками в жестянках и кулёчках из газет, на площади Новой мечети, проулки, уставленные противнями восточных сладостей с рахат-лукумом и казинаками ста сортов, тысячи курительных трубок из пенки, бриара, фарфора, босфорские трамвайчики, увешанные по бортам рядами спасательных кругов, старики в фесках, играющие в нарды за кофием на скамеечках у домов, вездесущие мальчики, разносящие подносики с чаем и кофе тем старикам, минареты, увешанные старыми репродукторами и мелодичными криками муэдзинов...
Автобус с угощением зевак пёстрыми коробочками рахат-лукума разноцветного-разновкусного, шесть кубиков в каждом. Первая мысль, - домой, гостинец заморский. Фиг! Краснел, но стрескал, пока по мосту Босфорскому мчались. Глазел в окно, и как бы невзначай… Только одну… Ну, ещё одну и всё! Ну, ещё эту зелёненькую, наверняка с фисташками… Стыдно, Озернов! До сих пор…
Дворец султана с куском ржавой цепи, перекрывавшей Босфор от прохода вражеских судов, и экспозицией второго в мире по величине бриллианта. Пройти к нему можно было, только через строй-коридор свирепых турецких янычар-десантников, одетых в тёмный, волосатый войлочный «камуфляж», и с короткими автоматами в смуглых руках наперевес. Маршрут был втиснут в узкий лабиринт из мощных, блестящих трубчатых ограждений. Туристы гуськом внутри, десантники снаружи. И были выстроены все эти извивы в ковровом зале специально заковыристо.
И вели они к стойке с кубом прозрачным, в центре которого, на тёмно-синем, ближе к чёрному бархате лежал он, размером с яйцо индюшачье, играя в лучах специальной подсветки тысячей граней.
Пушки, ядра, роскошь Востока. Не расслабляться, комсомолец Озернов, больше гордости! Вражеские пушки, ядра! А мы бивали их, и если что!... Будет всем и Синоп, и Чесма, и Гангут в придачу. Добавим полосок на гюйс морской формы твоей курсантской, что сменил недавно на комбез механика., флот не опозорим.
Не знаю, Марина, сохранился ли сегодня незабываемый аромат восточного морского города-великана, удивительно сочетающий в себе запах моря, жаренной, свежей рыбы, кофе, фисташек, добрых табаков, сладких кальянов, вековой толщи ковров мечетей, камня стен крепостных, и ещё тысячи запахов векового колорита великого города-ворот моря Чёрного?
Попробуйте прочувствовать его в картинках моих, и не
Часть вторая.
Мусульманский Восток не живёт без музыки. Везде, где нет войны, она доносится отовсюду, из каждой лавки, кофейни, и ещё непонятно откуда. Смешиваясь, с часто висящими в воздухе мелодийными призывами муэдзинов на минаретах, она создаёт неповторимый магический, восточный колорит, так гармонирующий с гаммой ароматов настоящего кофе, кальянов, вкусно жареной рыбы и мяса, бойкой торговли, моря, и чего-то ещё неуловимо волшебного.
Под восточную музыку хочется делать детей, ехать во главе каравана на верблюде, раскачиваясь вместе с мешками золотых монет в такт его ходьбе, философствовать о вечном, жевать горячую лепёшку, запивая её хладным вином, и между делом гадая, какие земли завоевать завтра, и что подарить второй любимой жене перед тем, как уйти от неё в опочивальню к третьей.
Восточная музыка завораживает, уносит в гаремы, чётки, величие, нарды, кинжалы, баранов на вертелах и пески. Похоже, в шестнадцатом рождении я был султаном. Феска мне и сейчас идёт. Чалму не пробовал, но думаю, будет сидеть, как влитая. Особенно, если над ней будет витать пара опахал, а перед ней, неистовствовать в танце живота пяток юных наложниц.
Встретив вот такую колоритную картину неподалёку от входа в мечеть Айя – София (фото в заголовке), комсомолец Озернов обалдел окончательно, будто накурился самого лукавого кальяна, в самой тайной кальянной. Под вековым деревом расположился турецкий бард, а может, и самый настоящий бедуин с флейтой. И был слышен, только её тихий мудрый звук, как будто не было вокруг многомиллионного Стамбула, и толп туристов в непосредственной близости. И был он отрешён от бренного мира, как и звуки, извлекаемые им из простого инструмента.
И поддался я магии увиденного, и потерял счёт времени. И, только возвращённый в него, кем-то из экипажа, - «цигель-цигель, ай лю-лю, «Михаил Светлов» (читай «Грузия»)», очнулся, фоткнул этот фрагмент другой галактики, кинул монет человеку, двинулся в мечеть.
Часть третья.
Стамбульский базар.
См. фото здесь
Моряк дальнего заплыва, кому, как не ему, таки знать, что такое базар. Оно понятно. Моряк-базар, базар-моряк. Не знаю, как там нынче, а у советских моряков было, только так. Кормились мы с базаров вещевых, они были основным источником заработка. Бултыхались морячки в море и базарах заморских, а их женщины в комиссионках и промрынках отечественных. И каждый мариман овладевал непростым искусством превращения своих скудных валютных зарплаток в хрустящее советское дензнаковое счастье. И очень скоро, велением жизненным, становился мастером сего странного искусства.
Тема достойная отдельного многотомного повествования, в котором можно собрать тысячи удивительных, смешных, детективных, контрабандных и, даже любовных историй.
Там же можно поведать и о припортовых рядах, кварталов маклацких лавок, заточенных сугубо под моряков, в основном советских. А, поскольку флот страны советской был непререкаемо громаден в мире, масштабы сией социо-коммерческой галактики впечатлял.
Отойду от дел инженерных, ударюсь напоследок жизни в литераторство, отпишусь и в ту сторону непременно. Пусть народ взгрустнёт и обхохочется!
А пока, коротенько, наброском.
Все базары понятно схожи, где бы не находились, чем бы на них не торговали. Но восточные, азиатские, китайские, африканские, индийские например, в моём разумении восприятии стоят очень отдельно. Как впрочем, и сам Восток, Азия, с их магической культурой, ещё не тронутые в те годы костлявой рукой глобалидиотизма, не обигмаченные цирквилизацией, не застеклённые прогрестрессом.
Многолетне видя и погружаясь в эту культуру, бесконечно сожалею от осознания самой возможности растворения со временем этих миров в общем знаменателе унифицированной стекло-бетонной серости Запада. Хотя, и наоборот не хотелось бы. Всё агрессивнее обе.
Для меня Восток, это, прежде всего и всегда Сказка. И не вижу причин не доверять своим таким чувствам. И сохраняю их в себе, и не стоит это трудов. И делюсь этим, при каждой возможности. Делиться Сказкой так приятно.
Стамбульский базар совсем недалеко от порта. Базары на Востоке везде жмутся к порту, к воде, к рыбе, к морякам, грузам, туристам. Оно понятно, моряки и туристы народ спешащий, стоянки судов коротки. Рыба не любит сухопутных дорог. Ей, если уж попалась в сеть, лучше сразу на огонь, свеженькой, чтоб не мучиться.
Как во всяком великом городе, стамбульский базар огромен. И за все мои многократные посещения, вряд ли я там наследил собой больше, чем на одной его четверти. При всём моём любопытстве, времени всегда не доставало. Но, хуже того, «романтичным» прогулкам окрест мешало ещё и присутствие рядом двух обязательных спутников из экипажа, нацеленных, сугубо на посещение определённых рядов с подходящим для коммерции товаром. Согласно «Правилам поведения советского моряка за границей», увольнение в загранпорту полагалось ходить, только в составе группы из трёх человек, один из которых, старшой, как правило из командного состава.
Когда сам дорос до старшого, стало легче.
Как не присесть на корточки или постоять у колоритной парочки, играющих в нарды на базарной улице, под развешенным на плечиках товаром, турецких мужичков, попивающих чай и кофе из миниатюрных чашечек или стеклянных стаканчиков. Как не попробовать понаблюдать за ними ненавязчиво, перекинуться парой приветствий, фраз… Нереально, когда чуть поодаль стоят двое твоих одногруппников, нервно мусолят глазами часы и крутят пальцем у виска на каждой пятой минуте.
Как не завязать обстоятельный разговор с чеканщиком, торговцем кальянами, курительными трубками на русско-английско-тарабарском, полужестовом языке… Невозможно по той же причине. Промолчат, но не поймут. Фиг ли! Это ж трубки, не дублёнки, мохер, гипюр!!! Хорошо, если поблизости на прилавках есть такое. Тогда отвлекутся от тебя на время в делах своих ко’ммерских.
Эх, как ловко обегают тебя и бесконечный поток людей эти мальчишки-разносчики чая и воды, с почти десятком хрупких стекляшек, фарфорочек на круглом подносике, и с белой полотняной салфеткой, перекинутой через худой рукавчик! Как удаётся им не опрокинуть, не уронить, выписывая такие пируэты и па через голову?!
Хочешь золота? Много, разного, почти настоящего и настоящего с бирочками сертификатными, которые рисуют на соседней улице? На! Вот они золотые ряды, пещерки Али-Бабы. От лотков, точно таких же, с которых торгуют меховыми трусами, до застеклённых пещерок в коридорах с каменными сводами. Сим-Сим, откройся! Здесь всё солидней, но так же восточно двусмысленно, как и везде.
Фальшь перемешана в металле и продавцах, с редко узнаваемыми настоящими драгоценностями.
Базар клокочет
Глаза разбегаются, не собрать. Не успеваешь удивиться одним, тут же не успеваешь другим. Всё живое, экзотичное, яркое, просится в руки, на плечи, в сумку, в рот.
Что это, там между нагромождений висящих, чуть не в небе штанов и дублёнок, разложенных по бокам груд одежды и кож? Странный просвет, калитка,… и что-то за её решёткой? Пошли, глянем? Нет? Ладно, я быстро, далеко не отходите! Одногруппники отстали.
Путь преграждает пожилой турок. Нельзя! Уговорил на глянуть. В гуще базара островок дворика, пустынность которого на фоне базарной всеатомности вызывает восторженность, оторопь и молитвенность. Турок чуть говорит по-нашенски, родственники в Азербайджане. Это семейное кладбище. Многосотлетнее. Пока досточтимый аксакал отвлёкся на что-то, сфоткал тайком, нечестивец.
Ничто не случайно. Зачем разглядел это невероятие в таком месте, зачем небеса именно мне его показали?! С годами дошло. Наглядное подтверждение возможности сосуществования хаоса жизни с вечным покоем. Их полную взаимосвязь и проистекание одного из другого. Можно нагромоздить сюда кучу философий, и наверное, извлечь из них премудрости горсть.
Как студент третьего курса заочного судомеха ОИИМФ-а, не растерялся, извлёк, и она очень пригодилась в разумении философской категории единства и борьбы противоположностей из курса диалектического материализма, экзамен по которому был не за горами.
Торговцы… От юнца до старца, и ни одной женщины из них. Не Европа, чай! Торговля на Востоке дело святое, прости наш Господь! К ней женщину не подпустят. Нигде на Востоке, да и в Африке, где был, не встречал на базарах женщин торговок. Как это мудро! Не должна восточная женщина общаться с кем ни попадя. Другими талантами должна быть богата, другим сосредоточена. Не всякому позволено с ней заговорить, а уговаривать, только мужа должна, угождать, только ему.
А тут, Озернов какой-то, с вопросами, желаниями, улыбками идиотскими полезет. Кинжал, смерть, шашлык, секир башка! Нравится мне такой подход. Правильный он, мудрый. Здесь опять моё султанство инкарнационное взыгрывает. Муж, - Господин, кормилец, защитник. Жена… - друг, мать, товарищ, и брат! Точка.
Восточные торговцы талантливы. Это вам не поляки, из маклацких лавок припортовых, коих в те времена по всему миру до Австралии была раскидано тьма. Фальшиво лебезливые, при том, затаённо-презрительные, паталогически жадные торгаши. Не знаю почему, но их по свету больше всех остальных этим просышляло.
Чувствуете разницу, торговец и торгаш? Восточный торговец, это почти всегда талант. Тоже обкрутит, обведёт, втюхает, запутает, но как! Красиво, с эмоцией, обращением пять к раз к Аллаху глазами к небу, с длинными тирадами уровня молитвы, с любящими глазами и клятвами в вечной преданности всему твоему роду. Пестня!
Но, увидев в покупателе ум, понимание, юмор, хватку, открытость, расположится к нему до слёз, почти не наигранных, уважением внутренним, и поимеет его не больно, соблюдя и свой интерес, и его не разорив.
Восточный, стамбульский торговец, - психолог, полиглот (большинство сносно общается на русском и ещё трёх языках в объёме нужных торговле фраз). Он весельчак, калькулятор, немного бандит, и часто философ. Совладай с таким. Только дружить! Семьями…
И, когда часто заходили круизами в Стамбул, завёл я себе несколько таких дружбанов, которые, завидев меня задалёко, криками радости и приветствий ставили пол базара на уши. И все эти пол базара радовались вместе с ними, выражая радость улыбками и приветственными жестами.
Что радость покупки, в сравнении с радостью стольких турецких людей к тебе и твоему кошельку! Пролетарии всех стран соединяйтесь!
На том базаре резко обостряется работа всех пяти органов чувств, а главное, воображение. На ум идут слова Магриб, Алладин, Коран, лампа, сокровища, суры, динар, пещера, янычар. И все они смешиваются в один кальянный дурман, волшебно заполняя сознание, и вытесняя из него последние решения последнего партсъезда и офицерского собрания экипажа.
Про глаза я уже говорил. Руки тебе не подчиняются, хватают всё подряд, щупают, подносят к носу, который сам занят перевариванием восточных ароматов кож и кофе. Уши шевелятся в разнобой в попытках услышать всё сразу, - музыку, гомон базара, самое выгодное предложение.
Руки не понимают простой вещи. Если они взяли что-нибудь с прилавка, и даже сразу положили обратно, - всё! Ни они, ни остальное тело себе не принадлежат. На него мгновенно заявляет права собственности владелец прилавка. Если тело пытается сменить диспозицию, уйдя к другому прилавку, это практически невозможно. Новый владелец тела загораживает своим тщедушным путь к отступлению, падает в ноги, машет своими руками, как гусар, отгоняющий саблей дождь.
Попробуй уйти не купив. Принятие отвергающих поз, категоричность занятия твоего рта горячим, хрустящим колечком с сезамом, означающим невозможность продолжения разговора, положения не спасают. Только, позорное европейское бегство, с подставлением спины, под летящее вдогонку, - «Вах, не джигит!» или чего-то ещё, слава Богу, совсем не понятного.
Это весело, интересно. Тот базар завораживает сочетанием современного бытия с многовековым укладом и мудростью, в которые ты никогда не проникнешь, которые никогда не постигнешь, как не старайся. И, только потому, что ты из другого мира. Мира борща, снега, берёз, других молитв, обетов, куполов, другого Солнца, других корней и рассветов.
И когда наступает час возвращаться в свой мир, всё дальше отходя от этой Сказки восточной, наплывает лёгкая грусть расставания с ней, её ароматом, пением рабынь, звоном чеканки, волшебством табаков и живой, откровенной еды, таинством восточной души. Хочется унести с собой кусочек этого пёстрого лоскутного одеяла. Чтобы там, в своём мире суровых зим и технологий, укрываться им иногда, доставая его из кладовок памяти мариманской.
Последний штрих Моего Стамбула.
В памяти ещё много чего турецкого о Мерсине, Кемере, но надо успеть за жизнь ещё и о других памятных местах по всему свету рассказать. Их есть у меня.