http://proza.ru/2019/04/24/640
3.
Утро, завтрак, процедуры…
Уборщица и, по совместительству, санитарка – Евдокия Прыть толкнула дверь и бесцеремонно загремела ведром и прочим инвентарём: шваброй, тряпками, средствами для уборки помещений. Фамилия Прыть совсем не подходила к её грузной фигуре из-за внушительного размера груди, широких бёдер и полных ног, имеющих форму традиционно называемых «бутылочками». Но, как часто бывает, именно такие, не слишком привлекательные, особы обладают необъяснимым обаянием, свойственным экстравертам: её весёлый заводной нрав притягивал особой энергетикой. Остроумной она была невероятно: это выражалось в изобретении многочисленных словечек и высказываний с привкусом матерщинки. Начальство материться запрещало, а Куперман посоветовал, что «будет гораздо лучше, если просто петь какую-нибудь песню, чтобы в присутствии пациентов не слетало с языка что-нибудь пошленькое».
С тех пор в репертуаре Евдокии появилась и прочно засела песня «Миленький ты мой…». Она пела вполголоса, душевно, проживала каждую строку, как собственную любовную историю, но самое примечательное было в том, что Евдокия каждый раз придумывала новый вариант завершения строки: «там, в краю далёком, буду тебе женой,..сестрой», как по тексту, но потом шло самодеятельное – «снохой, тоской, весной, святой, звездой» и, наконец – «вдовой»
Закончив уборку, Евдокия проветривала комнату и, продолжая напевать, перемещалась со своим скарбом в соседнюю палату… А Кира Михайловна оставалась с навязчивой мыслью: тоже страстно хотелось подобрать подходящую рифму, но почему-то ничего поэтического на ум не приходило. С горечью думалось: «лучше бы уж она на песни Валерия Ободзинского перешла…»
Кира Михайловна придвинула коробку с пазлами и, не всматриваясь в картинку-фотографию, которую предстояло сложить, медленно погладила пальцами её глянцевую поверхность: так слабовидящий с помощью рельефно-точечного шрифта пытается представить рисунок изображения.
Она вывалила из коробки кусочки картона на стол. Любопытство росло. Разглядывая разноцветную груду, напрягла память: «что же с ними нужно делать… а, кажется отобрать сначала те, у которых есть срез по прямой линии – из них получится выложить рамку». Она обводила по контуру каждый пазл, чувствуя его плотность, изгиб и гладкую поверхность… «начну, пожалуй, с неба, – это самое сложное» – подумала она, отбирая пазлы с разными оттенками голубого.
Внезапно хрусткий, словно оскольчатый перелом, звук удара в стекло заставил её вздрогнуть от неожиданности. Голубь за окном панически вспархивал крыльями, мелко перебирал лапками, съезжая по наклонному жестяному подоконнику, издавая царапающие звуки, но, зацепившись, наконец, за какой-то маленький выступ на краю, постепенно успокоился и присмирел. Кира Михайловна подошла ближе, с недоверием разглядывая непрошенного гостя. Тот, почувствовав внимание, вдруг преобразился; игрушечные, как будто пришитые к мягкой ткани головы, стеклянные глазки высокомерно прикрылись веками наполовину; гладкое оперение обрисовало широкую грудку; всем своим видом он демонстрировал собственную значимость.
Глубокие бреши в толще серого слоя низкого неба, как будто пробитые кулаком, манили голубыми проёмами. Там, наверху, было светло и безопасно. Внизу по тротуару, обходя выбитые, перекошенные с зимы плитки, медленно шла повариха из соседнего корпуса; опираясь на палку, она опасалась ступить в сторону на грязную обочину.
Невидимые порывы ветра раскручивали пустую карусель.
продолжение следует