Солнце, наконец, добило последние чёрные сугробы. Градусник за окном безбожно врал, показывая все тридцать пять. Но если бы поместить его в тень, то он бы поимел совесть и показал реальные плюс семнадцать.
По случаю такого погожего дня, я сбежал из опостылевшей за зиму квартиры. Чтобы с книжкой в руках посидеть на лавочке в парке. Благо парк вот он, рядом, прямо через дорогу от дома. Вот только ещё он и через дорогу от продуктового магазина, который с восьми утра до одиннадцати вечера торгует спиртным.
В итоге уединение наше с Достоевским оказалось не долгим. По соседству устроились два потрёпанного вида джельтельмена. Один кудрявый с характерным мясистым носом, одетый в нейлоновую куртку, ещё помнящую перестройку Горбачёва, клетчатые штаны «а ля люберцы восьмидесятых» и сандали на босу ногу. Второй болезненно толстый, почти лысый, но с хвостиком давно не мытых волос на затылке. Пиджак на нём давно не застёгивался. Приличная когда-то серая футболка с экзотической надписью была сильно потёрта на внушительном животе. А вот где он разыскал джинсы такого неимоверного размера, я бы полюбопытствовал. Просто так, для информации. На ногах он имел совершенно разбитые кроссовки, купленные явно ещё при жизни Черкизовского рынка.
Между приятелями, разумеется, возникла бутылка дешёвой водки и два пластиковых стаканчика. (Надо же, не поскупились!)
Рассмотрев соседей и не найдя в них угрозы, мы с Достоевским вновь окунулись в мир азартной рулетки. Слушать, о чём беседуют собутыльники на соседней лавочке я абсолютно не планировал. Пока они не перешли на громкую связь и любопытную тему.
- Вы же Христа нашего распяли! – Услышал я голос толстого. – Ещё удивляетесь, чего это вас так не любят!
Кудрявый аккуратно пристроил рядом с бутылкой свой стаканчик, понюхал рукав куртки и возразил:
- Минуточку! Это был наш мальчик!
- Кто? – Удивился лысый.
- Иешуа!
- Кто?
- Христос, мать твою!
Толстяк взял паузу на обдумывание. Но время он даром терять не привык. Пока мозг переваривал явно неожиданное предположение о происхождении спасителя, руки действовали привычно. Разлив ещё по порции, он поднял свой стаканчик. Я успел удивиться, как нежно эти огромные пальцы удерживают легкоранимый одноразовый пластик.
- Давай, - сказал он самому себе, но выпили оба. – Ты мне ещё скажи, что Иисус был евреем, - с выдохом произнёс.
- Собственно за это я чуть раньше и говорил, - мягко произнёс кудрявый. – Наш мальчик. Мы его осудили, но не мы распяли! Римляне.
- Итальянцы, - согласно кивнул толстяк. – Мафия! Где мафия, там и деньги. Где деньги, там и вы!
- Я попрошу! – С некоторым вызовом заявил его оппонент. – А сколько невинных женщин вы сожгли, обвинив в колдовстве?
- Мы не жгли, - вновь разливая, заметил толстый. – Нашим попам можно жениться, это в Европе этот, как его… церебрал.
- Целибат, - подсказал собеседник, принимая свой стаканчик. – И дабы отторгнуть соблазн просто жгли всех красавиц.
- То-то на Западе ни одной красивой бабы, - согласно кивнул лысый. – Они теперь за бабами к нам ездят.
- В Израиле тоже красивые девушки, - гордо заявил кудрявый.
- Во, щас Людке твоей про это скажу, - как-то недобро усмехнулся толстяк. – Вот и настанет тебе «кошмар на улице вязов»! Будет там тебе и Израиль и Аргентина с Португалией!
На этом беседа оборвалась. Оба грустно посмотрели на опустевшую к этому моменту бутылку. Как это обычно водится, для полного консенсуса немного не хватило. Предчувствуя, что сейчас произойдёт, я сделал вид, что полностью погружён в книгу.
Собутыльники перевели взгляды с пустой тары друг на друга, а потом закономерно переместили их на меня. По умолчанию на переговоры уполномочили наиболее интеллигентного участника.
- Простите, - обратился ко мне кудрявый, - позволите ли на мгновение оторвать вас от общения с прекрасным и обратить внимание на двух страждущих вашей милости?
Я очень пожалел, что не включил в телефоне диктофон. Хоть я и не Людка, но понимаю, что отказать такому изысканному обращению практически не возможно. Заметив, что смог привлечь к себе мой взгляд, носатый продолжил:
- Не будите ли вы столь любезны, чтобы ссудить нам с другом сто шестьдесят три рубля тридцать копеек?
- От чего же не двести? – В тон ему спросил я.
- Нам лишнего не надо! – Гордо отрезал толстый.
Как вы думаете, мог ли после такого я им отказать?