Черный квадрат и белый китаец повесть

                Впервые была опубликована в журнале "Преступление и наказание", позднее вышла отдельной книгой в издательстве "Эксмо". В 2019 году получила диплом Литературного конкурса МВД России  "Доброе слово".               
               

                Черный квадрат и «белый китаец»
   
                (остросюжетная  повесть)
             

                «… в нем (черном квадрате)…скроется тайна, а эта тайна так далека и глубока и бесконечна, что скорее достигнешь млечной дороги звезд небесных, нежели углубишься и обследуешь все извилины, находящиеся во мне…; и много людей-мудрецов подымают свои взоры на далекие звезды, смотрят в телескопы, желая приблизиться к ним, и в этот момент забывают, что они сами являются звездами, которые нужно исследовать…».    
                Казимир Малевич*
               


* К. Малевич – российский художник-авангардист (1878-1935), основоположник нового направления в живописи, названного им супрематизмом (от латинского слова  «супрема», означающего – высший).



                Часть  первая

                Корнев

     Андрей Корнев  любил  в поезде располагаться на верхней полке. Никому не мешаешь, лежишь себе, читаешь  или думаешь о чем-то своем под уютный стук колес. Он любил  состояние поездного кайфа – этот короткий период беззаботного существования, когда от тебя, собственно, ничего не зависит и ты полностью отдан на волю тех, кто должен заботиться о твоем удобстве в пути и  своевременном прибытии на место.
    Корнев повернулся спиной к стенке.  Сквозь узкие щели черного квадрата окна, закрытого  плотной шторой,  пробивались тонкие полоски предрассветных лучиков, и на соседней полке в таинственной мгле  виднелись  контуры стройного тела. В каком-то полуметре от Андрея под легкой простыней лежала молодая женщина. Простыня чуть приподнялась, и открылась обнаженная почти до бедра  женская нога.
     Еще одно удивительное свойство поездов:  незнакомые люди волею случая оказываются в обстановке почти интимной, едят, раздеваются и  спят в незнакомом окружении,  порой совершают действия, допустимые разве что между близкими.
   Андрей   почувствовал жаркое волнение. Он знал, что у женщины, лежащей напротив,  карие глаза и удивительно рыжие густые волосы, которые крупными кольцами обрамляли ее лицо. Когда Андрей вошел в купе, она сидела  у окна, и он ощутил на себе ее  внимательный,  даже, пожалуй, несколько заинтересованный взгляд. При знакомстве она назвалась Тамарой и протянула руку.  Корнев  с удовольствием пожал ее маленькую мягкую кисть и чуть задержал  в своей ладони. Потом женщина  мило с ним  кокетничала, и Корневу было приятно общаться с ней. Она была одинока и ехала в отпуск, и в ее глазах Андрей читал  невольный вопрос: не случится ли так, что  именно он окажется ее избранником на время отдыха и,  кто знает, может, на более длительный срок?
  Андрей усмехнулся, вспомнив своего коллегу – любителя поездных романтических знакомств. Тот  специально копил деньги и, отправляясь в отпуск, брал билеты только в «СВ».  Иногда ему везло – соседкой по купе оказывалась молодая женщина, тоже не чуждавшаяся авантюрных похождений. И тогда  по возвращении из отпуска знакомый, захлебываясь от восторга,  рассказывал об очередном любовном приключении.
   Живое очертание женского тела было настолько притягательным, что Корнев, хоть и понимал, что это не совсем прилично, все-таки не мог оторваться от его созерцания. Мы ведь любуемся женскими образами, к примеру, на картинах, фотографиях, размышлял он, словно оправдывая  свое повышенное внимание к женщине, сознавая в то же время, что ее стройная фигура  вызывает в нем  не только эстетические чувства.
   Тут женщина повернулась лицом к Андрею, и он увидел, что она тоже не спит.  Ее широко открытые глаза, матово блестя в рассветной полутьме, уставились на Корнева. Как-то чуть медленнее, чем надо было бы, она поправила сбившийся халатик, а затем убрала ногу под простыню.
  Некое золотистое сияние исходило от женщины,  оно окружило  Корнева и обволокло его  густой медовой патокой. У мужчины внезапно пересохло в горле.   Ему вдруг показалось, что сейчас в ее глазах появился  намек на нечто  сладостно-тревожное, праздничное, на возможность  зарождения между ними неких отношений, понятных только двоим.  И еще – как бы ожидание от него  решительного действия.
   В этот момент поезд   резко затормозил, и  женщина, без сомнения свалилась бы на пол, если бы Корнев, мгновенно  среагировав, не  подставил свою руку. Его ладонь уперлась в мягкое плечо женщины, поддержала ее и легко отодвинула от  края полки. Как бы невзначай рука мужчины  задержалась на ее плече. Тамара не шевельнулась. Он медленно, осязая бархатистость ее кожи, провел   наэлектризованными пальцами  сначала от  плеча до сгиба локтя женщины, а затем  до  запястья. Наконец, взял ладонь Тамары и слегка сжал в надежде ощутить ответное пожатие как знак одобрения его действий.  Однако ее пальцы остались безжизненными. Женщина вздохнула, потом взяла его руку, осторожно, но уверенно отвела  от себя и отвернулась к стенке.
   Корнев почувствовал, как кровь прильнула к его лицу. Ему стало стыдно. Он  понял, что попал в сети взбудораженного воображения, миража, вызванного, очевидно, неверным светом, идущим от черного оконного прямоугольника, и  замкнутым  пространством купе. Короче,  неверно оценил обстановку и получил по заслугам. А ведь не мальчик – почти  сорокалетний мужик.
   Женщина, не сказав ни слова,  продолжала  неподвижно лежать, словно окруженная черным ледяным вакуумом. Корнев откинулся на спину и, заложив руки за голову, подумал, что он  фактически ничего о ней не знает.  В дороге люди нередко делятся со случайными попутчиками рассказами о своей личной жизни, причем с такими  подробностями, что только диву даешься. Даже не зная, что за человек перед ними. Тамара  же очень мало говорила о себе, зато с удовольствием   слушала молодую семейную пару, очень симпатичную и словоохотливую, которая ехала в этом же купе и  сейчас спокойно спала внизу.
«Интересно, какими глазами она посмотрит на меня утром? –   размышлял Андрей, ворочаясь на узкой полке. – Возможно, сделает вид, будто ничего не было. А что, собственно, случилось? Мужчина, можно сказать, спас женщину от неприятности, а потом показал ей, что она ему нравится. Что тут особенного? Ладно, будем считать, что неудачно прикадрился, – он усмехнулся. – Да, что-то не везет ему в последнее время на любовном фронте…».      
   Так думал  Корнев, пока, наконец, не  заснул.

                *       *       *
    Утром Тамара холодно поздоровалась с ним и почти не разговаривала.  После завтрака Корнев с некоторой обидой   снова забрался на верхнюю полку и развернул газету. Ночное происшествие казалось теперь  далеким туманным сном, словно произошло  оно не  с ним, а с кем-то посторонним.  Однако смутное тревожное чувство все-таки копошилась на сердце.  Чтобы избавиться от него, он стал думать о предстоящей встрече с Сергеем Малышенко.
   Часа через три он обнимется с другом, которого не видел больше года.  И они  вместе начнут работать по важным делам, запланированным еще в Москве.  Корнев позвонил Сергею,  изложил суть предстоящей командировки, сказав, что подробности  разъяснит при встрече. Тот в ответ коротко сказал, что рад предстоящей встрече, и чуть подумав, добавил, что у него тоже имеется  интересная информация,  которую надо обсудить.    Таков уж был Малышенко:  сдержанный, чуть суховатый, но всегда надежный и очень работоспособный.
    То, что напарником  будет старый друг, чрезвычайно радовало Андрея Корнева.  Это было удобно – в доверительном плане и надежно – в конспиративном.  Двум обстоятельствам:   доверию к партнеру и конспирации  Андрей придавал самое большое значение. Невнимание к ним – основная причина    провалов многих операций.  А он прекрасно понимал, что масштабы его нынешнего задания отнюдь не ограничиваются только городом Ореховск,  куда он сейчас направлялся.
   Его размышления прервала оживленная беседа снизу. Сначала Корнев слушал вполуха. Но тема разговора оказалась настолько интересной  да и близкой ему, что он стал прислушиваться. Молодой человек, рассказывая, то и дело, словно за подтверждением обращался к своей цветущей супруге Оле. Глядя на эту счастливую пару, никогда не подумаешь, что  три года назад оба были законченными наркоманами, судьбы которых могли быть безвозвратно искалечены.
    – Поводом, чтобы впервые уколоться, – говорил парень, –  обычно является любопытство,  желание  показать себя не хуже других или не ударить перед друзьями лицом в грязь, наконец  – испытать неизвестные ощущения... Правда, Олюша?
  – А  вы что ощутили в самый первый раз? – заинтриговано спросила внимательно слушавшая Тамара.
– Я-то? –  парень на секунду задумался, но его  уже перебила супруга.
– Когда я приняла первую дозу, мне было очень плохо, –  заявила она. – Кружилась голова, тошнило.  Мне, кстати, предложил заняться этим мой благоверный. – Она кивнула головой в сторону мужа, причем в интонации ее не было ни раздражения, ни попытки обвинить его.
«Так обычно говорят люди, для которых самое ужасное уже позади, когда  они  все для себя уяснили, все точки  над i расставили, а проблему  свою, наконец, разрешили», – подумал про себя Андрей.   
Оля между тем продолжала:
– У Павла уже был кое-какой опыт в приеме наркотиков, и он мне сказал, что мы оба «полетим». И мы «улетели»: только я в сторону унитаза, так как меня рвало, как из фонтана, а мой супруг в это время «торчал», и ему было плевать на меня.  Второй раз я приняла дозу, как говорится, за компанию. Находились мы на какой-то вечеринке, потом все решили оторваться.  Тогда я воспарила, но приземление было ужасным, доминировало ощущение, что  вместо головы гудящий чугунный колокол,  все кости ломило. И у остальных было похожее состояние. «Лечились» снова дозой. А дальше понеслось, как в густом тумане…
– И долго  у вас такое продолжалось? – чуть слышно  спросила женщина. Как у многих,  далеких от наркомании нормальных людей, встреча с ее представителями, похоже, вызывало у нее повышенный интерес, смешанный  почти с мистическим ужасом.
– Нынче  у меня такое чувство, что тогда была одна сплошная ночь длиною более двух лет, – говорил Павел. –  Теряешь счет дням и несешься в темном тоннеле с бешеной скоростью. Окружающее просто перестает для тебя существовать. Весь твой смысл жизни в одном – уколоться. Очень быстро наступает момент, когда  очередная доза тебе нужна  отнюдь не для того, чтобы получить удовольствие, а чтобы  только нормально себя чувствовать.  Ибо ты уже в  липкой паутине, в страшном ожидании «ломки». А что это такое – описывать наркоману не  надо…
– Среди наркоманов популярны рассказы о  веселых днях, жизни в кайф, – подхватила Оля. – Но это – ложь! Теряется все: мораль, друзья, жизненные связи… О чем с ними  можно говорить? Да ни о чем, кроме иглы, дозы… Деградация неминуема.
– У меня был приятель, – продолжал Павел. – Ты, Олюша, его должна помнить. Так он, чтобы незаметно украсть героин отрастил себе длинный ноготь на мизинце. Незаметно проведет мизинцем по порошку, зачерпнет чуть-чуть…
– Это  Вовка Сакетов, – подтвердила Оля. – Он  умер от передозировки.
– Да, но  незадолго перед этим, обнаружив Вовкину хитрость, его жестоко избили.   Переломали все пальцы, а ноготь выдрали живьем. Законы в среде наркоманов волчьи. Наркомания – это, –  и тут Павел, оглядываясь по сторонам в поисках верного сравнения, бросил взгляд на квадратное вагонное окно, которое сейчас было ярко освещено солнечным светом,  –  черный квадрат, внутри  которого   в отчаянии мечешься до самого скончания века.  Так, Олюша?
– Или лабиринт, – подхватила она, – из которого только два выхода:  тюрьма или смерть.
– Как же вы выбрались из этого лабиринта? – качая головой,  тихо спросила Тамара.
– Сначала мы дошли до самого дна, – продолжал Павел по-прежнему ровным голосом. – У нас забрали ребенка. Мы продали в доме все, что можно, стали занимать деньги, а затем и воровать, только для того, чтобы достать сокровенную дозу. В итоге, я оказался в тюрьме.
– И вы так спокойно об этом говорите? – изумилась женщина.
    Павел и Ольга  посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Вам, наверное, это нелегко понять, – сказал Павел, – но когда возвращаешься из того мира, многое, нет – все в тебе меняется. Если ты  сумел пробить черную завесу, то   начинаешь понимать истинную ценность  жизни. Не подумайте, что это только высокие слова.  Я все это перенес на собственной шкуре. Нам с Олей сейчас просто нечего скрывать.  Там, за решеткой я впервые понял: чтобы начать новую жизнь, надо полностью очиститься, в первую очередь,   душой.   Я написал жене,  она ответила, и я увидел, что она думает точно так же. Мы поклялись  друг другу, что начнем все с чистого листа, в котором не будет места наркотикам.  Было трудно, очень. В колонии меня лечили,  а через два года условно досрочно освободили. Когда я приехал домой, Олюша, к счастью, тоже избавилась от наркотиков. Радости нашей не было предела…
– Среди наркоманов очень популярна жалость к  себе, –  заметила Оля. – А нужно совсем другое. Надо разозлиться на самое себя. Ведь я дважды лечилась. Врачи помогали мне выйти из состояния «ломки», ни разу не отказали в помощи. Однако после первого лечения у меня не хватило воли. И как-то в минуту  тоскливого одиночества, хотя Павел писал часто и поддерживал меня, я не выдержала и кольнулась. Потом еще раз. И все снова пошло по накатанной колее. Я корила медицину, которая не могла мне помочь. Ругала так называемых друзей,  готовых в любой момент предоставить дозу, которым, собственно, нужна была не ты, а твои деньги. Бранила Павла, за то, что посадил меня на иглу, а теперь находился далеко от меня. Пока не поняла, что все зависит  только от меня собой. И тогда злость  переполнила меня. Я решила: или сейчас, или, если не получится, тогда только один выход – смерть.  Я задумалась впервые о  самой себе, а не о том, где и как раздобыть дозу, чтобы расслабиться в очередной раз. Задумалась, без всякой жалости. И стали происходить в душе маленькие, но такие нужные перемены. Необходимо было в тот момент заполнить образовавшееся внутри меня пространство  важными и серьезными вещами. Я понятно говорю? – спросила она, обратившись к женщине. Та кивнула головой.
– Ко мне вернулись мои старые добрые друзья – книги, – продолжала Оля. – Правда,  пришлось  как бы заново учиться читать, настолько я от них отвыкла. Через некоторое время смогла устроиться   в поликлинику медсестрой,  ведь по профессии я – медик. Потом  вдруг увидела свою маму совсем другими глазами. Мою высохшую от постоянной тревоги за беспутную дочь, вечно с печальным взглядом маму. Раньше ее заботу и беспокойство я воспринимала как вмешательство в мою личную жизнь. Но теперь испытывала огромную вину перед ней. Это была победа: ко мне вернулись обычные человеческие чувства. И наконец, наступило время, когда мама возвратила мне нашего маленького сына, которого она забрала к себе, полагая, что его жизнь у нас находится под  угрозой. Теперь она сказала, что верит мне и может доверить  своего любимого внука. И я поняла окончательно, что возврата к прошлому нет.   Затем вернулся Павел…
– Увы, дальше многое оказалось не таким простым, хотя   самый трудный этап, вроде бы, уже был преодолен, – подхватил Павел. – Первые два месяца   мы с Олей упивались  упоительными ощущениями свободы, независимости и любви.  И, кто знает,   я  снова, может быть,  скатился в пропасть, если бы не моя жена…– Тут он с нежностью посмотрел на Олю. –  У меня пошли встречи со старыми дружками,  частые застолья, ставшие быстро привычными,  и все это едва не ввергло меня в новую пучину.  Но в один прекрасный момент я пришел домой пьяный, а дома  – ни жены, ни ребенка. Сначала  даже не понял, что она ушла, настолько был пьян. Потом нашел записку, где прочитал, что она расстается со мной навсегда…  Я вертел записку и чувствовал, что меня как будто  ударили по голове обухом. Но именно этого мне  в тот момент и не хватало – получить сильнейшую встряску. Потерять Олюшу  и сына было смерти подобной. И я сразу протрезвел. Всю ночь промучился, а на другой день  кинулся искать ее  по всему городу, нашел, но вернулась она ко мне только через два месяца, дав  как бы испытательный срок.    И вот уже три года живем…
– Душа в душу, – подхватила с улыбкой его жена и, приподнявшись, трижды стукнула по деревянному переплету окна.
– Да, – задумчиво произнесла Тамара, потрясенная  их рассказом. – Какое счастье, что все так хорошо кончилось.
– А вы, случайно, не знаете, что такое «белый китаец»? –  как бы невзначай  вдруг спросил со своей полки Андрей.
– «Белый китаец»? – переспросил удивленно Павел. – Несколько лет назад  был, вроде, такой наркотик. Но сам я его никогда не пробовал. Говорят, страшное, убойное зелье. Правда, потом он куда-то исчез. А почему вы спросили и откуда о нем знаете?
– Так, слышал как-то, – небрежно произнес Корнев. – Название чудное, вот и запомнилось.
– Но самого главного мы вам не рассказали, – в нетерпении перебила их разговор Оля. – Как-то  мы прочитали в газете «Казенный дом» – есть такое издание для осужденных   с не очень греющим душу названием – объявление о том, что одна московская косметическая фирма объявила конкурс на лучший рассказ «За жизнь без наркотиков».  Послали туда нашу историю  и, представляете, выиграли  приз. Целых пять тысяч долларов. И вот,  сейчас возвращаемся из Москвы…
– О! От души поздравляю вас, – воскликнула Тамара и спросила с улыбкой:  – Что же вы будете с призом делать?
     Молодые люди снова переглянулись.
– В ближайший отпуск поедем в Турцию, – деловито пояснила Оля. – Я очень люблю путешествовать.
– Не забудь, что нам надо еще приобрести  мебель, новый телевизор, компьютер, – добавил ее муж.
– Всему свое время, – рассудительно заключила Оля.
– Я очень за вас рада, –  растроганно сказала женщина.    
   Она  порылась в сумке, достав оттуда пластиковый пакет. Раскрыла его, и на стол высыпались    удивительные фигурки  зверюшек, каких-то странных, но очень забавных существ. Все они были сделаны из дерева,  ярко раскрашены     и покрыты лаком.
– Боже, какая прелесть! – воскликнула Оля, с интересом разглядывая игрушки. –  Что это такое?
– Ореховская миниатюра, – ответила Тамара. – Когда-то  известный народный промысел, а нынче почти забытый. К счастью, нашлись люди, которые решили возродить его. Кстати, скоро мы  будем проезжать город, где  изготавливают эти фигурки. Скажите, кто вы по знаку зодиака? – спросила она у ребят.
– Мы? – они переглянулись и рассмеялись, – оба – Близнецы. Поэтому все у нас одинаково: и мысли, и чувства, и поступки.
– Вот вам  талисман на память о нынешней встрече – сказала женщина и передала им чудесную фигурку. – Да сбережет он вас от всяких бед.
 
                *       *        *

      Незадолго до станции Тамара покинула купе и встала у окна. Андрей собрал свои вещи, попрощался с ребятами,  пожелав им счастливого будущего, и тоже вышел в  коридор.
– Позвольте принести вам свои извинения, – сказал он  своей попутчице. – Иногда, картина, которую рисуешь в своей голове, не совпадает с действительностью
   Тамара молчала, лишь в уголках ее глаз мелькнула еле заметная усмешка. Андрей  немного  помедлил и задал вопрос:
– Вы  бывали в Ореховске?
–  Зачем вам это знать?
– Просто еду   туда в командировку. Услышал из вашего разговора с ребятами  название города, вот и спросил.
– Нет, я в этом городе никогда не была, – сухо сказала Тамара.
   Андрей пожал плечами.   Он хотел было сгладить впечатление от  своего   ночного поступка. Но, похоже, не получилось, и в ее памяти он так и останется примитивным вагонным волокитой. Ну, нет, так нет. В конце концов, он  ни в чем не виноват.  Корнев взял сумку, коротко попрощался с Тамарой и направился к выходу. Уже  находясь на перроне,  бросил взгляд на  вагонное окно.  Женщина по-прежнему стояла в коридоре и внимательно смотрела на него.
  … Как ни странно, но Андрея Корнева  не встретили. Собственно, никто, кроме   Малышенко, его встречать и не должен был. Только Николай  знал, что Корнев приезжает этим поездом. Но всегда отличавшийся   пунктуальностью старый друг запаздывал, и это казалось необычным.  Андрей походил по  опустевшему перрону. Поезд, на котором он приехал, ушел, увезя  счастливых молодых людей и странную женщину. Корнев  перестал о ней думать, переключив мысли на предстоящие дела. Но где же Николай?
    Достав мобильник, Андрей позвонил на квартиру Малышенко. К телефону долго не подходили, Андрей хотел было уже отключить связь, когда, наконец, в трубке раздался тихий женский голос. Андрей сразу узнал жену Николая.
– Марина, это я, Андрей Корнев. Здравствуй. Я приехал. Ты не скажешь, где Николай?
   В трубке очень долго молчали. И уже сама эта тишина  показалась Корневу тревожной. Потом  он услышал звуки  еле сдерживаемых  рыданий, сквозь которые едва прорывался голос Марины.
      –  Андрей… Андрей… Николая убили….
 
                Малышенко
               
    Хоронили Николая Малышенко. Отыграла, как положено, траурная музыка, прозвучал российский гимн, отсалютовал почетный караул.  Друзья и коллеги Николая   поклялись на   могиле отыскать убийцу и подвергнуть его самому суровому наказанию. Андрей   Корнев тоже поклялся, только не вслух, а про себя.
    Он стоял позади всех, стараясь не попадать под объектив видеокамеры, которая снимала процедуру похорон. Иногда сквозь толпу мелькало бледное и осунувшееся  лицо Марины, жены Николая,  в  траурной оправе черного платка. С неземным выражением скорби в  глазах она походила сейчас на мадонну.
     Глядя на женщину, Андрей  начинал чувствовать всю глубину утраты как бы ее сердцем. Перед   этим чувством  все остальное  выцветает и меркнет.   Андрей, хотя и хорошо знал Марину, тем не менее,  удивлялся тому, с какой стойкостью она себя держала.  Молча  и отрешенно шла за  гробом, с признательностью выслушивала слова соболезнования, словно машинально делала  все, что полагалось, ее движения были точны и легки. Когда же гроб опустился в могилу, ни один звук не вырвался из ее уст. Лишь две   слезинки, сверкнувшие на солнце алмазами, скатились по щекам. Вся сила сдерживаемой женской боли проявилась в этих маленьких прозрачных каплях…
    Дважды Марина  встречалась взглядом с Андреем, но ни разу ни жестом, ни словом  не показала, что знакома с ним. Таков был их уговор.  Андрей  мучился от того, что не может  поддержать ее на правах старого друга Николая.
   Иное дело  Эдуард Солнцев. Он все время  был рядом с Мариной. Если надо, придерживал ее за локоть. Собственно он многое сделал, чтобы похороны прошли на высоком уровне. И хотя  Николаю, офицеру полиции, погибшему, как сказано в некрологе, при исполнении служебного долга, были оказаны  со стороны  местного  управления внутренних дел  полагающиеся  почести,  все это не шло ни в какое сравнение с тем, что предпринял Эдуард. Как-то так получилось, что организация похорон легла на него. И этот дорогой гроб, обитый красным бархатом, и  шикарный надгробный памятник,  и море венков и цветов, и снятый для поминок лучший ресторан – его рук дело.  Андрей был ему за это благодарен, сам он не имел такой возможности.
     Много народу пришло на кладбище: и те, кто знал Николая, и те, кто не был с ним лично знаком. Последних привлекла торжественность  похорон, а некоторые пришли поглазеть на них, как  на некое шоу.
     Размышляя об этом, Корнев  вспомнил, как с год назад он негласно  присутствовал  в одном дальневосточном городе  на похоронах убитого крупного мафиози. Он – сотрудник  управления  МВД получил тогда задание вести наблюдение за уголовными лидерами, прибывшими на церемонию. Их действительно  приехало со всей России  несколько десятков.  Пышность процедуры, помпезность, с которой она была обставлена, привлекли внимание всего города. Самые авторитетные преступники России со скорбными лицами несли гроб, заказанный в Германии, чуть ли не равный стоимости «Мерседеса» последней модели.  Гроб был перевит траурной лентой с надписью:  «Дорогому другу, погибшему за веру, правду и справедливость». Сотни машин, одна за другою, медленно двигались по центральной улице города,  сопровождая процессию. На кладбище был установлен трехметровый монумент – крест с распятым Христом, глядя на который, Корнев тогда подумал, что ничего более святотатственнее на свете, наверное, не бывает.   Вокруг памятника стоял   почетный караул  из местных бандитов, и каждый час из-под земли слышались звуки траурной музыки: в гроб  был  встроен компьютерный музыкальный аппарат.
    «Знай наших!» – таков был лейтмотив этого показного роскошного действа. «Вот кто настоящий хозяин на этой земле!» –  словно хотели продемонстрировать его организаторы.
     Однако истинную цель сборища  знали немногие.  Под предлогом похорон  своего коллеги «крестные  отцы» организовали очередную сходку или, как они  теперь стали называть подобные встречи – совет лидеров. И речь на нем шла не только о дележе наследства убитого мафиози и пересмотре зон влияния, но и о внесении изменений в так называемый «моральный кодекс» воров в законе.   
      В результате спецопераций многие из криминальных авторитетов тогда оказались за решеткой.
    Андрей грустно улыбнулся: понятно, почему он в той обстановке был нелегалом –  выполнял задание в среде  преступников, врагов. Но сейчас он находится на похоронах  друга, однако  вынужден снова скрывать свою личность, не имея возможность выражать публично  чувства. Что это? Особенности его профессии или таково время, в котором ему приходится жить и действовать? В таких случаях он отвечал себе кратко: так надо.
   Убит его лучший друг как раз накануне его прибытия сюда. Возможно, что кто-то таким образом предупреждает и его, Андрея. По опыту ему было  хорошо известно, что в темных делах криминала  случайностей не бывает.  Но кто, кроме убитого Николая Малышенко, мог знать,  с какой целью он приехал сюда?
    После похоронной церемонии Эдуард Солнцев бережно подвел Марину к  машине,  и они уехали. Вслед за ними тронулись к ресторану и  остальные. Николай, смешавшись с толпой, отправился туда же в одном их  автобусов…
               
                *       *        *
 
     Поминки всегда очень скорбное дело, особенно для тех, кого они касаются непосредственно. У Николая Малышенко не было уже в живых отца и матери,  но родители Марины присутствовали на поминках. Они сидели справа от нее, а слева находился Эдуард, который  взял на себя роль тамады. За ним  и был  первый  траурный тост. Его  слова, звучавшие  тихо,  проникновенно, как и полагалось на такого рода мероприятиях,   отчетливо доходили до самого края огромного зала. Сослуживцы и знакомые Николая с одинаково печальным выражением лица, стоя  выпили за  вечную память и упокой его души.
      Николая Малышенко любили друзья и уважали недруги, которых у него было немало за то, что, как это звучит ни банально, он  был честен  и неподкупен.  Сидя с краю длинного стола, Андрей Корнев  размышлял о том, что в наше  непростое время именно такие качества могут стать  причиной  неожиданной гибели.   Его не отпускала мысль, которая  муссировалась в местной прессе, а сейчас горячим шопотком  то и дело  проносилась в толпе присутствующих.  В который  уже раз  Андрей перебирал в уме   вчерашний разговор с Мариной Малышенко. Он состоялся на его временной  конспиративной  квартире, которую подготовили ему областные коллеги,  именуемой в их среде «кукушкиным гнездом» или просто  «кукушкой» – но названию лесной пташки, не имеющей собственного гнезда.   
      Еще один   парадокс нынешней ситуации:   близкие   друг к другу люди   должны  были встречаться тайно. 
     Марина  появилась  у него не в трауре, чтобы не привлекать излишнего внимания, в темное время суток. Город был не очень велик, и ее могли  увидеть. На всякий случай  она надела парик.  О встрече они договорились еще предварительно. Корнев   попросил, чтобы о его приезде она пока никому не говорила.
   Они сидели в маленькой комнате за столом, на котором стояли   чашки с остывшим чаем, и Марина нервно теребила очередную сигарету.  «Она снова начала курить», – машинально отметил про себя Корнев.  Молодая вдова рассказывала о своих   сомнениях.  Речь, естественно, шла о гибели Николая.
     – Я ни за что не поверю, что его убили из-за ревности, – тихо говорила     Марина. – У него не могло быть другой женщины, он мне не изменял.
       Андрей    знал, что любящие люди часто бывают слепыми, так как хотят верить, что любимый ими человек также безупречен в своем чувстве к ним, как и  сами они  по отношению к нему.  Не ведаешь – живешь спокойно. Но сейчас дело в другом.  Следствие,  начатое в связи со смертью Николая,  тоже, похоже, взяло крен в сторону   версии об убийстве именно на почве ревности.   Поэтому Андрей слушал Марину с особенным вниманием.
– Ты же знаешь Николая, – продолжала  Марина. – Хотя вы  редко виделись друг с другом, но он остался прежним. За всем этим кроется что-то другое. Что ты молчишь? Скажи что-нибудь.
– Марина, – мягко отвечал Андрей. – Дай мне время разобраться.
– Но ты тоже  не веришь, что его убили из-за ревности? – с каким-то отчаянием в голосе настаивала  она.
– Не верю, – сказал Андрей.
– У меня только одна надежда, на тебя, – почти молила Марина. – Раскрой эту тайну, помоги мне. В этом проклятом городе все погрязли во лжи и деньгах. Я никому не могу верить. Грязные слухи распускаются умышленно, в газете появилась статья, что у Николая была любовница, и что   убийца – ее сожитель. Я спросила у редактора, откуда у него такие сведения, он лишь ухмыляется, мол, мы не обязаны докладывать, где берем информацию. Зато материал, как он и сказал, убойный, привлечет много читателей, популярность газеты возрастет… Что творится, Андрей?
     Корнев ответил не сразу. Его появление в этом городе было связано с другими обстоятельствами. Эх, он даже не успел поговорить с другом о предстоящих  делах. Гибель Николая перевернула  все планы.  Теперь он вынужден   действовать самостоятельно, фактически на свой страх и риск, и  объем его работы здесь резко   увеличивается.
   Неожиданно погас свет. Андрей зажег две свечи и поставил подсвечник на стол. Лицо Марины едва освещалось, и она в окружении мягкого, живого света казалась Андрею в своей печали и тревоге такой  таинственно-трогательной, что сердце его сжалось  от жалости. Ему было больно сознавать, что она  переносит сейчас самые тяжкие в мире душевные страдания, связанные с потерей  близкого и любимого человека,  и еще  не меньшие  –  от того, что чернят  его имя. Нет, он этого не допустит.
     –  Я обязательно найду убийцу, – твердо пообещал Корнев. 
   …Когда-то в далекой юности он, как и Николай, был влюблен в Марину, добивался ее внимания. Но она предпочла друга, и  Корнев  уступил. Сделал он это по-юношески эффектно, пригласив Николая и Марину на вечеринку с шампанским,   где был необычайно весел и оживлен, а затем исполнил на гитаре популярную в прошлом  песню:
                … Ну, а случись, что друг влюблен,
                А я на его пути,
                Уйду с дороги – таков закон,
                Третий должен уйти.
   Закончив куплет, он  быстро встал и  ушел из квартиры, оставив  влюбленных одних. Он вообще уехал из города, позднее поступил  в Академию МВД и остался работать в столице. Николай же с молодой женой перебрался  в  город Ореховск,  где  проживали ее родители, и  поступил на службу  в уголовный розыск.
– И Эдик  обещал помочь, – сквозь слезы говорила Марина. – Он многое делает для меня.  Я ему так благодарна.
   Проводив Марину до двери, Андрей успокаивающе сжал ее плечи и поцеловал в щеку.
 
                Солнцев   

– Мне кажется, что похороны прошли идеально, –  сказал Эдуард Солнцев. – Как ты считаешь?
    Андрей кивнул головой, хотя  в его сознании не очень укладывалось, что  на поминках друга надо говорить о том, как «идеально» были  организованы его похороны. Но  усилия, предпринятые Эдиком, и  расходы,  взятые  им на себя,  давали ему такое право. Они  стояли на балконе ресторана, и со стороны не было ничего особенного в том, что два мужчины, присутствовавшие на похоронах, беседовали между собой.
     Когда-то их было трое – преданных  товарищей, студентов юридического института. Водой не разлить, друг за друга горой. Если кто-нибудь из посторонних пытался  внести малейший раскол в их отношения, просто  даже сказать об одном из них  нечто сомнительное,  то немедленно получал достойный отпор.  Из троих только Эдуард  после окончания  института  пошел  не в органы внутренних дел, а  выгодно женился  на столичной невесте и попал в адвокатуру.  Но затем  по какой-то причине развелся и покинул Москву. Андрей Корнев на несколько лет потерял его из виду, однако  из письма  Николая Малышенко как-то узнал, что Эдуард  обосновался в этом городке.  Увы,  их встреча произошла только  сейчас, после гибели Николая.
   – Ты почему сел где-то на задворках стола? –  недоумевал Эдуард. – А на похоронах  вообще спрятался в толпе? Ведь лучшего друга хороним.
      – К чему выпячиваться. Меня здесь никто не знает, – ответил  уклончиво Андрей. –  С Мариной я виделся накануне. Кстати, она тебе очень благодарна за помощь. 
   –  Марина хочет уехать отсюда, –   задумчиво сказал Эдуард. – Не только из-за смерти  Николая, но и из-за  этих нелепых слухов, которые заполонили город.
– А ты что думаешь по этому поводу? –  спросил Корнев.
– Марина тяжело переживает утрату мужа и все сейчас  воспринимает чрезвычайно обостренно. Пройдет немного времени,  боль  притупится, и  тогда она сможет рассуждать объективно. Я, конечно, пытаюсь всячески ее успокоить.
– А что говорят о смерти Николая?
– Разное. Главным образом то, что его убили из-за какой-то бабы. Только я не  очень верю в эту чепуху. Ты ведь знаешь Николая, он свою Марину ни на кого не променяет. А что касается баб…  Ну, все мы не без греха. Хотя Колька всегда был среди нас самый степенный. С другой стороны, странное какое-то убийство, старомодное. Сейчас топором никто не убивает… Когда столько  огнестрельного оружия по стране гуляет.  Проще и надежнее применить пистолет.
– Ты  откуда знаешь, что Николая убили топором? – удивился Корнев.
– Узнаю почерк  настоящего сыщика, – улыбнулся Эдуард. – Разговор разговором, а чуть что – сразу насторожился. Да об этом все говорят, разве в нашем городке что-нибудь скроешь. Нет,  хорошо все-таки, что ты приехал! Жаль, что повод только для этого слишком  печальный. Никак не могу поверить, что Николая нет. А он часто вспоминал тебя, говорил, надо бы собраться всем вместе. И вот, встретились...
– Ты здесь давно?
– Года два. Разве Николай тебе не рассказывал обо мне?
–  Говорил.
– Я отошел от юриспруденции, занялся творчеством. Понял, в чем моя стихия, так сказать. Живопись, художественная фотография и все такое прочее.   А ты надолго сюда или только на похороны прибыл?
   Внешне Эдуард  сильно изменился, отметил про себя Андрей. Он помнил   чуть чопорного, педантичного Солнцева в молодости, сначала зубрилу-студента, потом  преуспевающего адвоката, который  всегда ходил в отглаженном темном  костюме и  элегантном галстуке. Сегодня, несмотря на траурный день, он был одет  в дорогие джинсы и темно-коричневую замшевую куртку, под которой виднелась черная шелковая рубашка. Легкая небрежность в одежде,  седоватая аккуратная бородка и усы, красиво взлохмаченная шевелюра действительно делали его похожим на представителя творческой профессии.
– Побуду несколько дней, – уклончиво сказал  он. –  Есть у меня одна мыслишка.  Я ведь  на пенсию собрался,  вот  и подыскиваю себе местечко,  где  бы обосноваться. Может, здесь  присмотрю какой-нибудь домик,  глядишь, и осяду.
– Места тут неплохие, – задумчиво проговорил Эдуард. – Если захочешь, я тебе помогу в твоих поисках. Нет, это здорово, – повторил Эдик, увлекшись идеей, – снова будем вместе, как в молодости. Эх, жаль, что Коли с нами нет.  Значит так,  траурные дела отойдут, мы с тобой встречаемся, тогда обо всем  и поговорим.

                Корнев

   Утром Андрею позвонил по мобильному телефону  тот единственный человек из областного УВД, с которым он в качестве запасного варианта должен был поддерживать    оперативную  связь.   Кстати, одна из причин нахождения здесь  Корнева инкогнито,  вызвана была  тем, что кое-кто из  крупных городских начальников оказался тесно связанным с местным преступным миром, «крышевал», как сказали бы знатоки  специфического сленга…
   Сначала  собеседники нейтрально порассуждали о погоде, а потом  Андрей услышал от связника  нужную фразу:
– Надо бы поехать на рыбалку, говорят,  щука неплохо пошла.
  Это означало, что имеется важная  информация и необходимо увидеться. Встреча должна была состояться в   березовой роще возле  загородного озера, любимого места развлечений и   летнего отдыха горожан. Здесь же и было найдено несколько дней назад тело убитого Николая. 
    В ожидании связника Корнев прохаживался по тропинке.  В роще было уютно и весело, как всегда в солнечный майский денек.  Легкий ветерок играл  сам с собой в прятки среди  веток, покрытых свежей зеленью.  Во все голоса распевали  птицы.
«Если бы знать, о чем они щебечут,  – слушая птичий гомон,  подумал Корнев. –  Возможно, кто-то из этих пташек находился здесь в тот роковой момент.  Интересно, воспринимают ли птицы смерть человека, остается ли у них что-либо в памяти? Вот были бы бесценные свидетели. О чем   я думаю?  Что за чепуха в голову лезет? Совсем рехнулся», – тут же усмехнулся он.
    Андрей представил, как совсем недавно в такой же погожий день прогуливался здесь  Николай. У него  была назначена встреча со своим информатором. Николай, видимо, дошел до старого толстого дуба.  Солнечный поток, преломляясь в сотнях молодых листиков, образовывал над ним светлый купол. Находясь под очарованием прекрасного весеннего дня, прислушиваясь к дыханию теплого дня, Николай, наверное, здесь остановился.  И  вдруг на его голову сзади обрушился страшный удар. За этим старым дубом  и скрывался преступник.
«Успел ли Николай уловить движение за своей спиной, – снова подумал Андрей. – Мог и не слышать, к тому же  тарахтел трактор на поле  возле озера… Судя по положению тела, удар был внезапный,  и Николай не сумел на него среагировать».
   На тропинке появился  силуэт мужчины.  Андрей зашел за ствол дуба, чтобы не сразу показаться ему на глаза. Вдруг связник не один. И тут же отметил про себя: «Так же поступил в тот раз и убийца. До чего похожи методы работы тех, кто вынужден действовать в тени: будь то преступник или сыщик».
    Связник подошел ближе, встал возле дуба, спиной к нему.
«Точно, как Николай тогда», – снова подумал Корнев, выходя на тропинку.
– Здравствуйте,   Андрей    Петрович,  –    поздоровался   связник.
   Это был молодой оперуполномоченный уголовного розыска Евгений Сергеевич Соловьев. Сейчас он работал в следственно-оперативной группе по раскрытию убийства Малышенко, но впоследствии должен быть переведен в порядке повышения в Москву. Когда  ему предложили сотрудничать с Корневым,   Соловьев искренне   обрадовался:  ему доверили   весьма важное дело да еще в контакте с представителем из министерства. Однако радость его вскоре поубавилась, так как Корнев даже не объяснил, в чем заключается задание, лишь потребовав от него полную информацию о ходе расследования убийства Малышенко. 
– Рассказывай,  Евгений, какие новости?
   Женя дрогнул кадыком, проглатывая слюну. У него была нелепая привычка: от волнения он и дело он слюну сглатывал. Сначала это  раздражало Корнева,  так же как и то, что Соловьев, постоянно повторял «Что еще?», вставляя эту фразу к месту и не к месту.  Но парнем он был  толковым, и Андрей  скоро  перестал обращать внимание на эти его  маленькие странности.
– При обыске  в доме некоего Маркова, подозреваемого в убийстве, нашли топор со следами крови,  а также письмо на имя Малышенко. Дата  показывает, что оно написано за три дня до убийства. В письме Марков обвиняет Малышенко в том,   что будто бы тот воспользовался его отсутствием и склонил к сожительству его фактическую жену Быстрову Наталью. Что еще? За этим самым дубом обнаружены отпечатки следов от кроссовок Маркова.
–А пистолет? – раздраженно спросил Корнев.
– Какой пистолет? – недоуменно уставился на него  Евгений.
– Пистолет не обнаружили, который пропал у Малышенко после его убийства.
– Нет, не обнаружили, – растерянно проговорил Соловьев.
– Удивительно, –  с усмешкой покрутил головой Андрей. – Преступник оставил  после себя столько убийственных улик, а  пистолет куда-то дел. Тебе не кажется это странным?
– Что именно?
– Количество улик. Не  уголовное дело, а праздник души для следователя. Все тебе на тарелочке и преподнесено. Не проще ли было Маркову выбросить топор, ну, хотя бы в озеро, чем тащить обратно в дом. Такую улику-то. А письмо? Зачем оставлять его в доме, как  думаешь? Может,   кто-то нам специально подбрасывает наживочку в надежде,  что мы, как глупые карасики, ее  заглотим?
– Я так не считаю, Андрей Петрович, –  осторожно возразил Женя. – Топор был тщательно замыт, и только криминалистическая экспертиза показала, что имеются остатки крови. Что касается письма, то оно было обнаружено в печке, полусгоревшим, среди остывших углей. Лишь кое-что в нем удалось восстановить. Эксперт  дал заключение, что оно действительно написано Марковым.  Что еще? Налицо типичная  «бытовуха». Марков не профессиональный киллер, и логика у него дилетантская, поэтому он  так наследил.
– Кто этот Марков, черт возьми?
– Бывший наркоман, сидел за кражу и сбыт наркотиков, лечился в колонии. Вышел три недели назад. Говорят, что он, якобы, завязал с наркотой, но кто знает? От наркомании может излечиться только тот, кто  волю имеет. Марков к таким не относится, его характеризуют человеком слабовольным, легко поддающимся чужому влиянию. Что еще? Его  сожительница – Быстрова, тоже бывшая наркоманка.  Когда Марков сел, ей дали условный срок. С ней работал Николай  Малышенко, устроил ее на лечение, помог избавиться от наркомании. Затем она стала его информатором. Что еще?   Женщина она  красивая, блондинка с ярко-синими глазами.  Никогда не подумаешь, что ранее подзарабатывала проституцией и чуть ли не  бомжевала с Марковым. Чем только тот ее взял? Худой, невысокий…
– Черт возьми! – снова  выругался Корнев.
– Вы о чем? – недоумевал Соловьев. – Дело близится к развязке. Преступник известен, найти его, думаю, особого труда не составит. Он залег на дно, но в скором времени всплывет. Куда ему деваться?
– Да-да, возможно, ты прав, – рассеянно проговорил Корнев, раздумывая о чем-то своем…

                *         *          *

      На краю  города Ореховска, там, где  парк переходил в дикий подлесок, на  берегу местной речки, впадающей  в озеро, раскинулся  микрорайон, застроенный в основном пятиэтажками.  Ближайшая к нему автобусная остановка  так и называлась «Новый микрорайон», хотя  таковым он был лет пятьдесят назад. Сейчас дома сильно обвешали  и   в точности соответствовали тому, что  в народе метко именовалось   «хрущобами».  Переселяли сюда  в  свое время в  основном трудовой люд да пенсионеров.
    Они и были первыми завсегдатаями    пивного павильончика, открытого через дорогу  рядом с густой рощицей. Замусоленное местечко, окруженное с трех сторон деревьями, в тени которых так хорошо  смаковать пенистый напиток,  местный люд образно   называл «малой землей». Любая  коряга, ящик или пень   становились удобным временным пристанищем для  любителей пива. Земля вокруг была утоптана  тысячами ног, повсюду  валялись куски бумаги, рыбьи кости, остатки хлеба.
     По старой привычке  местные мужички предпочитали собираться  именно здесь, чтобы промочить горло и поделиться новостями. Ну, а жены приходили  к павильончику, чтобы разыскать своих мужей и угнать их домой.
   Затем «малую землю»  облюбовали так называемые маргинальные личности, которые, увы, есть в любом городе: пьяницы, наркоманы, бомжи и прочий малопривлекательный люд. Постепенно они стали полными ее хозяевами, проводя здесь  целые дни. В роще всегда можно спрятаться от посторонних глаз,  тут же они отсыпались,  ругались, порой дрались,  выясняя  друг с другом отношения.
    Жители  теперь с  опаской  стали обходить ранее популярное место. Время от времени полиция устраивала облавы,  маргинальные личности исчезали, потом снова появлялись, павильончик то закрывался, то вновь открывался, и жизнь «малой земли»  продолжала течь по своим законам.
    Сюда и направился Андрей Корнев,  предварительно порасспросив об этом злачном  местечке  Евгения Соловьева. Еще он попросил достать какую-нибудь одежку поплоще, чем вызвал удивленный взгляд Соловьева, но спрашивать тот ничего не стал, как лицо подчиненное: коли столичное начальство объяснять не желает, то ему виднее.  И теперь Корнев, одетый  в старые потрепанные джинсы и линялую футболку,  завихрив волосы,  сошел с автобусной остановки, направляясь к зачумленному павильончику. Такой «выход в народ» Андрей  любил осуществлять, будучи еще  «зеленым» опером и  работая непосредственно на «земле». И надо сказать, этот незамысловатый приемчик нередко оправдывал себя: когда Андрей вращался в гуще разношерстной публики и  случайных знакомых, то в ходе отвлеченных разговоров порой мелькала весьма ценная информация, которая  становилась кончиком  нити, с помощью которой потом разматывался клубочек какого-нибудь запутанного преступления.
    Живописный народ возле палатки  вел себя оживленно, но порой излишне нервно и агрессивно. Андрей взял  две кружки  дешевого пива, зашел за павильон, присел на деревянный ящик, достал  вяленую воблу, принялся ее чистить. Неторопливо глотая желтую влагу  местного производства, он с интересом слушал,  о чем беседовали два мужика с одинаково серыми лицами, по виду совсем забулдыги.  Они  уже приняли «четвертинку», заели ее  соленой килькой, глотая  неочищенной  вместе с головами, и теперь «лакировали» водку пивом.
– Мента  того  так  хватанули топором  по темечку, что он  сразу  копыта  и отбросил, – скороговоркой частил маленький вертлявый мужичок.
– Эт-то все мафия, –  глубокомысленно произнес его собутыльник, лысый  с белесыми навыкате глазами. – Она повсюду. 
– Не-а, – не согласился вертлявый. – Его Лешка-Колесо ухлопал.  Мне участковый сказал.
– Все равно мафия, – глядя перед собой, упрямо повторил напарник, медленно отхлебывая пиво.
– А может, и  мафия, –  согласился первый.
    И оба замолчали, размышляя о некоей таинственной и могущественной силе, именуемой  не совсем понятным словом «мафия», что действует в их городе и убивает людей. Потом вертлявый, у которого не осталось больше пива, принялся усиленно оглядываться по сторонам. Особенно часто он смотрел на полную кружку, стоящую перед  Корневым. Андрей позвал его жестом руки.
– Что, хочешь на троих сообразить? – спросил Корнев.
– Ха, – произнес вертлявый и застенчиво добавил. – Неплохо бы, только мы пустые. Может, угостишь?
– Нашли  лоха, – отозвался Корнев. –  Пить на холяву.
   Он смачно хлебнул  из своей кружки, подумал с минуту, потом нехотя достал деньги и велел вертлявому: 
– Ладно, иди купи  пару пива.
   Вертлявый обрадовано кинулся к павильончику. Спустя короткое время  новые знакомые  оживленно беседовали.
– Я тебя, точняк, не знаю, –  заверял  чернявый Корнева. – Я здесь всех знаю,  а тебя – нет.
– Правильно, –  согласился Андрей. – Я два дня как сюда прибыл,  у меня  брат там живет.
   И он  неопределенно махнул  рукой в сторону  «хрущоб». Затем как бы между прочим добавил:
– Только приехал в город, а тут похороны. Говорят, мента  какого-то убили?
– Замочили, – кивнул головой чернявый, и обрадованный тем, что появился новый слушатель, подробно рассказал, как, когда и где убили, а затем добавил: –  Я энтого Колесо, что его грохнул, хорошо знаю, мы с ним  почти соседи, он от меня через  дом живет.
– Фамилия  у него  странная – Колесо? –  недоумевал Андрей.
– Энто, не фамилия, а кликуха, – усмехнулся снисходильно лысый. – Ты, видать, срок не тянул, раз спрашиваешь?
– Нет, –  простодушно признался Корнев. –  А вы, по всему видать, ребята ушлые.
– Не тебе чета, –  пренебрежительно сказал лысый.
– Лешка сначала «колеса» глотал, – пояснил чернявый. – Потому и прозвище такое получил. А затем колоться начал.
– А за что он убил опера?
– Все враки, что из-за Наташки – марухи его… Хотя мент к ней точно ходил, – тараторил вертлявый. – Я ее спросил как-то, чегой-то к тебе он клеится, а она говорит с усмешкой: видать, я ему понравилась. Но тут же добавила: веришь, Ген, я люблю  одного Лешку и дождусь его. Мне никто не нужен,  окромя него.   Колесо, если и убил мента, то только за то, чтобы отомстить. Ведь энтот мент три года назад    отправил его  баланду  в зоне хлебать.
– Баки не заливай, – поморщился лысый. – Эта Наташка еще та давалка. За наркоту что хошь сделает.
–  Да не, –  запротестовал чернявый. – Она уж с год как завязала.
– Ну и зверь этот Колесо? – поразился  Андрей.
– Не-а,  он мухи не обидит. А после зоны вообще тихой стал, затюканный какой-то, слова из него не выжмешь.  Я у него спросил: Леня, ты сейчас колешься, а он мне  – нет, я энту гадость теперь на дух не переношу. Сам  удивляюсь, что на него нашло? – вертлявый растерянно развел руками. –  Может, моча в башку  ударила.
– Теперь, видно, снова посадят Колесо? – поделился соображением Корнев.
– Какой там. Он из дома сбежал вместе с Наташкой. Напужался. Хотя по секрету  скажу, – он наклонился к Андрею и, глядя на него доверительно-настороженным взглядом, снизил тон голоса почти  до шепота, –  по ночам кто-то в его доме шастает.  Точняк.  Я как-то со сна встал  водички испить, в окно глянул  – в его дворе ктой-то стоит и  тень чья-то движется. Я струхнул, но гляжу. Минут  через пять все исчезло. Вот я и думаю, кто ж там ходил. Может, Колесо?  Али призрак какой? Я этих призраков до смерти боюсь.
– Ну  ты,  фуфлыжник, – презрительно сказал лысый. – Бреши, да не зарывайся. Хлебало   захлопни.
–  Клянусь мамой, так и было, – горячился вертлявый. – Сам видел.
– Чего-то ты мне не нравишься, мужик, – вдруг  неожиданно сказал лысый Корневу, оглядывая его так, словно впервые увидел.
Белесые глаза его от выпитого «ерша» стали красными и злыми.
– Я вспомнил тебя. Ты, гад, в прошлом месяце у меня деньги брал на водку, сказал, сщас принесешь и заныкал.  Что, не помнишь, сволочь?  На этом самом месте я тебе  бабки дал. Теперь чужаком прикидываешься. Ну, гони монету …
   Вертлявый сначала оторопело глянул  на товарища, но тут же завопил:
– Е-мое, я думаю, где  видел энту морду.  Точняк, деньги зажилил.   Теперь  и я тебя  узнал.
   Андрею стало смешно. Собутыльники, только что пившие на дармовщину  его пиво, решили еще его и попотрошить. А вдруг получится взять на понт.
– Мужики, вы меня с кем-то спутали. Не был я здесь в прошлом месяце, – миролюбиво сказал он.
– Слышь, Гена, не хочет добром отдавать. Придется проучить. Ну, –  грозно сказал белесый. – Пойдем в лес, поговорим.
   Корнев  вздохнул, пожал плечами.
– Так вы на добро отвечаете. Давайте, хоть пиво допьем.
– Точняк, – охотно согласился вертлявый. – Зачем добру пропадать?
– Может, договоримся.  Будем считать, что  я с вами  за водку пивом  рассчитался, – предложил Андрей. – И с миром разойдемся.
– Ты чо, нас за дундуков держишь? Сравнил, два нет три пузыря водяры  за  две склянки пива. Сдрейфил? Гони  бабки.
Оба забулдыги угрожающе придвинулись к Корневу.
– Что за базар, работяги?

   Возле спорщиков внезапно появился молодой парень. По аккуратной одежде и манерам видно было, что он явно   не из местной шушеры.  Но держал  он себя так спокойно и уверенно, словно являлся здесь  подлинным хозяином.
– Ты кто такой? – оба  уставились на наглого парня, напрягая лица и пытаясь что-то сообразить.
– Про Коня, думаю, слыхали? – весомо сказал парень, холодно сощурив взгляд.
   Лысый и вертлявый   смешались, глаза у них забегали. Видно, упоминание о  «Коне» явилось для них весомым аргументом. Подошедший небрежно бросил:
     –   Так я его кореш.
– Он, –  льстиво сказал лысый, кивнув на Корнева. – Деньги у нас взял, а отдавать не хочет.
   Парень смерил Корнева презрительным взглядом.
– Этот, что ли? – сказал он. –  Ладно, я с ним сам разберусь. Но если заява не подтвердится и вы тюльку гоните, пеняйте на себя. 
– Да мы чо? –  заладили в один голос лысый и вертлявый. –  Он сам признал: мол, я вам пиво  нынче  ставлю, а вы мне мой прежний долг прощаете.
   И решив за благо больше  не испытывать судьбу, они подобру-поздорову быстро убрались. Корнев и парень отошли от павильончика, поглядели друг на друга и захохотали.
–  Однако ты, Женя, молодец. Так роль  сыграл, залюбуешься.
– Да и вы ничего. Я ведь думал, с Москвы  чинуша приехал, сейчас начнет проверки делать, недостатки вынюхивать, разносы устраивать. Нет, вы – свой. Что еще? Когда вы одежду попросили, я решил, к чему ему, дай погляжу. А вы для дела. Только зря вы мне  не сказали, что именно задумали. Нельзя у нас без прикрытия.
– Ну,  извини, коли так получилось, – миролюбиво сказал Корнев, пожимая руку своего спасителя. –   Кстати, Евгений, сегодня ночью у нас  может быть работа. Ты как?  Готов?
 
                *        *         *
 
      Несколько лет назад в Москве промышлял наркотиками некто Баев.   Он нашел  способных студентов  химического факультета одного из столичных ВУЗов и за хорошие деньги предложил им подработать. В чем заключалась работа? Умненькие ребята, не имевшие ученых званий и дипломов, в короткое время по выведенным ими самими формулам смогли в подпольной лаборатории синтезировать новое химическое вещество, являвшееся сильнодействующим наркотиком. По своим качествам этот наркотик в тысячи раз превосходил всем известный опий. И назывался  он «белым китайцем», возможно,  из-за светло-кофейного цвета. Преступная группа не успела окончательно развернуться, на ее след напали  и, в конце концов, обезвредили. А чтобы ее участники не могли общаться друг с другом, их отправили отбывать наказание в  колонии, расположенные в разных краях огромной России.
   Об этом  Андрей  вполголоса и рассказывал сейчас  Соловьеву,  решив, что  пора посвятить его в свою миссию. Помощник ему  нужен, а Соловьев, похоже, действительно парень честный и порядочный. Кроме того,  знает  местные криминальные порядки.
   Улочка на окраине города, на которой они очутились, как бы олицетворяла  два разных  мира, вынужденных отныне сосуществовать друг с другом. С одного ее  края тянулись видавшие виды старые, неприглядные  избушки с полуразвалившимися  оградами. Другая же  сторона улицы  была отдана на откуп  новым хозяевам жизни и теперь активно  застраивалась двух-трехэтажными особняками. Корнев и Соловьев сидели  на втором этаже  пустого недостроенного коттеджа  и пили кофе, наливая его из двухлитрового термоса, предусмотрительно захваченного Евгением.  Уж очень удобный был наблюдательный пункт: как раз напротив избушки пропавшего Маркова. Весь двор, слегка освещенный уличным фонарем, был перед ними как на ладони. Пока Корнев пил кофе, Соловьев наблюдал за домом.
– Понимаешь, Женя, мы тогда думали, что опасность пресекли в корне. Можно  сказать, мир спасли от серьезной угрозы. Ведь по своим  страшным последствиям новый наркотик не имел  себе аналогов. Увы.  Вдруг он снова всплыл. Сначала был арестован мелкий    продавец, а затем и курьер, перевозивший «белого китайца». И ниточка потянулась в  Ореховск, что  само по себе странно, ибо организаторы такого рода дел стараются обычно затеряться в крупном,  столичном  городе, где под рукой и обширный рынок сбыта.
– А где сейчас Баев? – задумчиво спросил Соловьев.
– Убит в колонии во время драки между осужденными.   Нет, похоже, появился новый хозяин и действует он  нагло, явно нестандартными методами.
– В чем   опасность нового наркотика?
– Из одного грамма синтезированного препарата «белого китайца» можно приготовить до двадцати тысяч доз наркотика. А каждая доза стоит, между прочим, полторы-две тысячи. Представь только, какие заманчивые перспективы открываются перед его производителем,  насколько он компактен  и удобен в перевозке. Не надо забираться за край света, чтобы раздобыть зелье, производство можно наладить где угодно. Но самое страшное даже  не в этом. После одного-двух приемов человек становится намертво «привязан» к наркотику, «убойная» сила его чудовищна, а малейшая передозировка приводит к смерти.
– Мы здесь такого наркотика не встречали, – с сомнением сказал Соловьев. – Если бы что-то подобное было, то  оно непременно всплыло.
– Обычными методами его не распознаешь. Поэтому вы его могли и не обнаружить. Даже в Москве специалисты не сразу определили формулу этого наркотика.
   Они помолчали, потом Корнев добавил:
– Нет, ты только подумай, студенты-молокососы  фактически совершили открытие в химическом синтезе. Когда мы показывали их разработки маститым докторам наук, те в изумлении только руками разводили. Эх, не оскудела еще российская земля  гениями! Если бы  не сомнительные личности,  а государство взяло ребят под свое крыло, какими бы открытиями они порадовали общество, как бы двинули вперед прогресс. А ныне, вместо того, чтобы заведовать научными кафедрами и лабораториями, они сидят в местах весьма далеких от науки.
– За дело и сидят, – заметил прагматичный Евгений. – Учились бы себе и учились.   Кто мешал?   Так нет, подавай им все и сразу. Кстати, все ли сидят? – снова  засомневался он. – Без  талантливого химика  подобное дело не раскрутишь?
– Смотришь в корень, –  похвалил его Андрей. –  Слушай дальше:   самый гениальный из студентов-химиков, который собственно и вывел формулу «белого китайца», после осуждения сначала лечился от наркомании в одном   из специальных лечебных учреждений в Тамбовской области. Затем его отправили отбывать наказание в колонию общего режима. Там он показал себя примерным мальчиком, получил условно-досрочное освобождение и… исчез. Домой,  к матери в Тверской край   не вернулся. Проверяли его по старым связям, дальним и близким родственникам – как сквозь землю провалился. Не исключено, что  именно он  сейчас и промышляет в вашем городе.
–  Как его фамилия?
– Зверев Александр Васильевич.
– Такого не знаю, – покачал головой Евгений. – А остальные химики?
– Остальные еще в зоне отдыхают.
– Может, кто-то еще додумался до рецепта «китайца»?
– Нет, – сказал Корнев. – Анализ показал, что нынешняя партия наркотика точь-в-точь совпадает с той, семилетней давности. Словно,  близнецы-братья...
– Тише, –   Евгений вдруг схватил Корнева за руку. – Смотрите сюда.
     То, что увидели оба сыщика, действительно представляло интерес. По двору, стараясь держаться в тени, к дверям дома осторожно пробиралась фигура человека. Вот, на секунду она мелькнула в отблеске фонарного света, и стало ясно, что это –худощавая  женщина, одетая в брюки и свитер. На голове у нее была маленькая кепка, не скрывавшая светлых волос. Повозившись с замком, женщина исчезла в дверном проеме. Андрей и Евгений переглянулись.
– Это  Наташка Быстрова. Надо сейчас же ее   брать, – прошептал Соловьев. – Иначе в темноте потеряем.
   Корнев, не отвечая,  стал пристально   вглядываться во что-то за  избушкой. Сначала он решил, что ему показалось, но через мгновенье  увидел, как две мужские фигуры, появившиеся из-за  стены, стремительно скользнули в дверь, куда перед этим вошла Быстрова.  В доме послышался сдавленный женский вскрик, затем все стихло, а спустя короткое время  двое мужчин снова появились во дворе, держа в руках длинный сверток, обернутый в простыню. Они быстро свернули  за угол дома и исчезли в темноте.
– Немедленно вниз, – скомандовал Корнев.
  Однако когда они выскочили на улицу, то услышали только  звук удалявшегося автомобиля.

                Зверев

    Вот уже сколько лет  ему снилось одно и то же:  великолепный  квадратный зал в готическом стиле, а  в нем  по внешнему кольцу огромного стола сидят в черных  мантиях и шапочках с кисточками благообразные  люди с умными лицами. Председатель этого блестящего собрания   держит в руках   украшенную вензелем красную папку и  зачитывает текст, затем  все встают, аплодируют и устремляют улыбающиеся лица ему навстречу. Он, Зверев, тоже в мантии, степенно идет  к председателю и из его рук получает диплом лауреата Нобелевской премии за выдающиеся открытия в области органической химии. А дальше – вспышки фотоаппаратов, телекамеры, нацеленные на него, руки  журналистов с диктофонами, тянущиеся к нему, и их вопросы:
– Господин  Зверев, как вы сами оцениваете ваши открытия?
– Это переворот в общественном сознании, – непринужденно  говорит он. – Теперь возможности нашего разума поистине безграничны.  Нет больше пределов человеческой памяти.  Мы можем  черпать из этой кладовой поистине бесценные сокровища знаний. Отныне человек действительно сравнялся с богом.
   Зверев Саша, по прозвищу «Химик», никогда не видел наяву процедуру присуждения Нобелевских премий. Но она почему-то именно так рисовалась ему во сне еще в школьные, а  впоследствии и в студенческие годы.  Такие сны  будоражили его, тешили   самолюбие, приятно подстегивали  тщеславие, и ему по молодости лет казалось, что дорога от них к действительности не такая уж и большая.
   Снились они   порой и сейчас…  Однако пробуждение после этих снов было ужасным. Он просыпался всегда в одно и то же время, незадолго перед рассветом, и старался по привычке отрешиться от той действительности, в которой теперь находился, от стойкого запаха большого скопления людей, спящих в комнате, их  храпа и сонного бормотания, порой переходящего в нервный бред или болезненные вскрикивания. Это был  короткий миг, когда он  мог быть предоставленным самому себе.  Он лежал в кровати, закрыв глаза, так как знал, что тусклый свет вечно горевшей лампочки в дальнем конце комнаты, где за столом, опустив голову на руки,  дремал дневальный, начнет  вовлекать его  в нынешнюю реальность, чего ему больше всего не хотелось. Он желал остаться в своих мечтах  еще хоть на  несколько минут.
   Иногда ему начинало казаться: все, что с ним случилось и  что происходит сейчас,  является ничем иным, как  кошмарным сном, а то, что ему снилось – и есть настоящая действительность.  Тогда он ужасался: неужели  наркотические видения не оставили его,  и последствия наркотиков, которые он уже не употреблял  много месяцев, еще цепко держат его в своих  острых когтях?
    Он встал с кровати и  пошел по длинной комнате мимо дневального, тут же поднявшего голову и   оторопело глядевшего на него.
– Мне на «танк» нужно, – сказал он.
   Дневальный, понимающе кивнув взлохмаченной  от сна головой, спросил:
– От шамовки что ли тебя  понесло?
– Ништяк, – успокаивающе махнул он рукой.
   Зверев прошел в уборную. Когда-то его коробило от уголовной лексики, а теперь он сам спокойно ее применяет. Здесь быстро привыкаешь к фене. Пожалуй, так забудешь русский язык и совсем дойдешь до ручки.  Нет, с завтрашнего дня он будет читать только классику. Он еще поборется, он возьмет свое.  Так думал он, стоя под  окном и вдыхая свежий воздух, идущий  через зарешеченное окно. Срок его наказания  когда-нибудь кончится, и он вернется домой. Ему не будет и двадцати шести лет, он еще молод,  можно многое   сделать.  А уж с его светлой головой, он не пропадет.
   Если бы он не ввязался тогда в  историю, то ныне наверняка бы уже защитил кандидатскую, а может,  чем черт не шутит,   и докторскую диссертацию. Однако очень интересное дело ему предложили, и оно совпадало в какой-то степени с его заветной мечтой.
   Химия со школьной парты являлась для него наукой наук. Кому-то формулы казались нудным материалом, который приходилось с ненавистью зубрить, но для него они были, все равно, что ноты для музыканта. Он видел в них симфонии и оратории.  До сих пор Зверев помнит восторг, охвативший его, когда на первых уроках химии он сумел из насыщенного раствора получить чудный кристалл изумрудного цвета, а затем вывести формулу, объясняющую это явление. 
    Вот тогда Саша понял, что химия позволяет проникать в природу вещей, что   все многообразие окружающего мира сводится к вполне ограниченному числу элементов.  Из них, понимая законы  взаимодействия, можно создать все, что угодно, а тот, кто владеет этими  законами, приобретает поистине неограниченную власть над всем. Со временем, думал Зверев, он сотворит уникальное вещество, с помощью которого, воздействуя на  мозг человека, можно  значительно увеличить    его    возможности, черпать из кладовой подсознания любую информацию.  И тогда произойдет коренная революция человеческого общества, вселенский триумф науки. И сделает это именно он  – Зверев Саша.
   Как  неоднократному победителю  всероссийских и международных олимпиад, способному молодому человеку после окончания средней школы предложили на выбор любой химический вуз страны  без всяких вступительных экзаменов. Он выбрал химический факультет МГУ. Его блестящий подъем по  гранитным скалам науки продолжался и здесь, пока  на третьем курсе  он не познакомился с наркотиками. 
    На самой обычной студенческой вечеринке  в общежитии молодые люди из любопытства, а еще больше – из-за ухарства перед девушками покурили  сигареты, набитые  анашой. Легкий кайф, который  тогда ощутил   Зверев,  особого впечатления на него не произвел. Но в последующем, когда дозы были увеличены и Саша от курения перешел к игле, ему стало чудиться, что он испытывает  состояние, которое граничит с тем, к чему он стремился в своих научных исканиях.
    Во время действия наркотика время и пространство стали  для него как бы доступными. В своих видениях он видел себя то на Марсе или вообще в другом созвездии,  то свободно парившим в синем небе,  то на дне океана.  Либо вдруг оказывался в эпохе неолита, среди пещерных людей, или в непонятном и занятном будущем… Химические формулы, плававшие над ним,  связывались в гармоничные системы и немедленно  превращались в самые разнообразные вещества. Ему казалось, будто он  коснулся  самых тайников мироздания.
      Но все исчезало, как только действие наркотиков прекращалось и  наступало состояние отрезвления. Отравленное сознание воспринимало действительность как  нечто ужасное, обычные удовольствия начинали казаться мелкими и незначительными,  даже наука переставала приносить радость, формулы выглядели мертвыми, а  организм требовал немедленного освобождения от  стальных лат, которые давили и корежили тело так, что от боли перехватывало дыхание и хотелось лезть на стену.
    Однажды сосед  Зверева по  комнате в общежитии  и его однокурсник – Куролесов высказал мысль, которая иногда приходила в голову и  самому Александру.  Куролесов без особых церемоний заявил, что появилась прекрасная возможность подзаработать, нужно  помочь одним людям создать синтетический наркотик, именуемый «белым китайцем». Эти люди оплатят расходы на препараты и реактивы, на создание лаборатории да еще дадут  хорошие «бабки» за услуги. Идея увлекла Зверева.  Теперь целыми вечерами    друзья занимались тем, что составляли формулы синтеза и разрабатывали технологию изготовления нового наркотика, который в миллионы раз будет сильнее всех, ныне известных. В подмосковном городе им была куплена заказчиком – неким Баевым – квартира, куда привезено необходимое оборудование для подпольной химической лаборатории. Через несколько месяцев студенты-химики получили первые  граммы наркотика. Баев был очень доволен и неплохо расплатился с юными дарованиями.
      Однако, когда дело, казалось, пошло в гору, и Зверев уже мечтал о том, как он скоро  приедет в родной город, где жила его мать, на новеньком «Мерседесе»,  обещанным ему Баевым качестве вознаграждения, случилась катастрофа. И  Саша Зверев, вместо  уютной кабины модной автомашины, очутился в весьма некомфортной камере  известной    Бутырки, ранее  пугавшей его лишь своим названием, а затем ставшей на долгие месяцы «родным» казенным домом.  Впоследствии был суд и шесть лет строгого режима с принудительным лечением от наркомании.               

                Корнев

    Когда Андрей «влезал» в новое дело, то ни   о чем другом уже и думать не мог. Такова  была особенность, не столько его  характера, сколько   качеств сыщицкой натуры,  приобретенных за многие годы напряженной работы. Требовалось постоянно   что-то сопоставлять, размышлять,  пытаясь понять запутанные действия и хитросплетения замыслов преступников, одним словом, быть  всегда начеку, чтобы не упустить контроля над ситуацией. В противном случае, можно запросто   проиграть, а  цена проигрыша часто равнялась цене жизни.
   Поэтому побыть в беззаботном  кругу друзей или просто в  уютном одиночестве, размышляя о чем-то приятном, не связанном со службой, приходилось  в основном в отпуске. В подобных случаях Андрей говорил себе: ничего, уйду на пенсию,   время будет  принадлежать только мне,  тогда все и наверстаю, прочитаю массу  интересных книг,  буду  посещать музеи, театры… Так он себя  успокаивал, хотя  прекрасно понимал, что без нынешних его дел, рискованных,  смертельно опасных, но именно в силу этого очень заманчивых для настоящего мужчины,   он просто не сможет существовать, ведь они –  смысл и цель его жизни.
   Но сейчас, проходя по улице, он вдруг увидел  афишу на круглой тумбе, извещавшую о выставке художника  Казимира Малевича. Он был поражен:  в таком далеком городе столь редкий художник? Да кто здесь знает о нем?  Корнев когда-то  видел картины Малевича, выставленные в Москве, и они  оставили  в нем  смутное, неоднозначное    воспоминание о себе. Он так до сих пор и не прояснил для себя настоящего   отношения к этому художнику. Андрей назвал бы свое восприятие так: любопытство, соединенное с недоумением от встречи с чем-то необычным, неординарным.  Глубже разобраться он не имел    возможности. Но интерес  к художнику остался, и сейчас, увидев его  выставку, заинтригованный, он решил воспользоваться моментом, чтобы  обновить, а может быть, и пополнить  свои впечатления.
   Впрочем, была еще одна причина особого внимания Андрея к этому мастеру. Непосредственный начальник Корнева, никогда не унывающий Георгий  Симонян  обычно так  наставлял своих починенных:
– Глянь сюда, ядрена вошь, – это было  любимое выражение начальника, – я тебе сейчас  наглядно покажу, как надо работать. 
И он рисовал на бумагу карандашом квадрат.
 –  Этот квадрат – дело, которое мы раскрываем. Все, что лежит за этим квадратом, нас не касается. Нас интересует только то, что внутри, и здесь мы должны знать  все, до самых, как говорит  известная телереклама, кончиков. Пока же квадрат для нас сплошное белое пятно. Но когда он из белого превратится в абсолютно черный, – тут он жирно заштриховывал квадрат, – и нам все в нем станет ясно, вот тогда мы  будем радоваться, есть шашлык и запивать его молодым вином. Понял, ядрена вошь?
   Этот симоняновский черный квадрат стал впоследствии для Корнева некой  путеводной звездой в работе. И когда он узнал о художнике,  который  для себя и других тоже открыл «Черный квадрат», превратив его в высшее достижение своего творчества,  то, естественно, не мог остаться к нему безразличным.
    Выставка помещалась в красивом бирюзового цвета здании второй половины ХУШ века, бывшем Путейном дворце Екатерины Великой, построенном Потемкиным накануне  путешествия царицы на юг. В советское время дворец заняли местный краеведческий музей и картинная галерея. Нынче их основательно потеснили коммерческие  фирмы и киоски, расположившиеся на первых этажах дворца, а  его ажурные окна  были закрыты размалеванными рекламными щитами.
   Народу на выставке было немного. Не то, что в Москве, где ажиотажный спрос на когда-то замалчиваемого, а затем вновь открытого художника, умело подогреваемый рекламой, создавал часовые очереди любопытных и интересующихся. Здесь вся выставка умещалась в двух небольших залах. Но самая знаменитая картина – «Черный квадрат» присутствовала, и сейчас вокруг нее толпилась небольшая группа  людей, среди которых Андрей увидел Эдуарда  Солнцева.
    Друзья обнялись, со дня похорон они встретились впервые. Эдуард, показывая на молодых людей, пояснил:
– Это – мои  ученики, коллеги,  мастера-художники.    Способные ребята.  Я у них как бы  за наставника. Постоянно приобщаю их к разным направлениям в искусстве, чтобы не теряли форму. Все новые выставки посещаем. А уж Малевича – сам бог велел. Ты, наверное, не знаешь, но лет сто назад он  жил в Ореховске, правда, недолго, месяца два. Поговаривают, что у него здесь случился даже какой-то роман с местной девицей. По одной из версий, именно  в нашем городе  у него окончательно созрела идея  «Черного квадрата» как высшего достижения  учения о супрематизме. В память об этом событии  сейчас и решили организовать в нашем городе его выставку. Знаешь, как сам Малевич охарактеризовал эту картину? «Прорыв в незнаемое!» Каково?
– Сильно, –  согласился Корнев.
– Парни, вы  пока здесь  сами походите, а я  с другом пообщаюсь, –  скомандовал Солнцев, обращаясь к молодым людям.
       Андрей и Эдуард, не торопясь, стали прохаживаться по залу.
– Как  у тебя дела? Присмотрел какой-нибудь домик? – спросил Солнцев.
– Пока нет.
– Давай в это воскресенье встретимся у меня. Марина  тоже придет. Там все и обсудим. У меня есть на примете  неплохой вариант.  А ты что, тоже интересуешься Малевичем?
– Так, зашел сюда случайно.
– И каково впечатление?
 Андрей неопределенно пожал плечами.
– Нет, брат, ты не скромничай. Малевича надо знать. Это гений. Он считал себя властителем умов, имел  массу последователей. Кстати, на аукционе в Лондоне одна из его картин ушла за восемьсот тысяч долларов.  А когда-то его просто смешивали с грязью, как часто у нас делали. Посмотри сюда.
Солнцев подвел   Андрея к картине «Уборка ржи».
      –  Видишь, крестьяне как будто  заняты привычным делом – уборкой  урожая. Но разве хлебные снопы они вяжут? Что выходит из их рук? Металлические трубы. Выращивали они живое растение, а получили в итоге мертвый металл. Разве это не символично? А сюда погляди.
    Эдуард показал рукой влево, где висела картина «Дровосек».
– Дерево ли он рубит? Нет, из-под топора вылетают блестящие стальные чурки.  Мир, окружающий человека,  беспощаден, безразличен и холоден, как металл.   Бездушие и зло настолько овладели людьми, что, сами того не ведая, они автоматически воспроизводят его. Как в таком мире жить  человеку?
  Корнев покачал головой, слушая Эдуарда.
– По-моему, твоя трактовка слишком печальна, – сказал он.
– Как и  жизнь художника. Ведь  он не признавал реалистическое искусство, пытался стать новатором в живописи. Он  хотел изменить привычные представления о мире.  И  истинно верил, что мир является таким, каким он его себе представлял. Измененное сознание – явный признак гениальной, творческой натуры. Или, – Солнцев немного помолчал и сказал вдруг с усмешкой – болезненного воображения. Изменить сознание, кстати, можно и с помощью наркотиков.
– Причем здесь наркотики? – удивился Корнев.
– Это я так, к слову.
– А что ты скажешь про «Черный квадрат»?
– Всем известно, –  снова усмехнулся  Солнцев,  – что черный цвет олицетворяет зло, силу тьмы.  Все жестокое любит действовать под покровом темноты…
– Или всевышнюю скорбь и сострадание, – заметил Корнев, вдруг вспомнив черные от боли глаза Марины и ее траурный платок. – Все зависит от точки зрения
   – Ты, пожалуй, прав, –  согласился Эдуард. – Так тоже можно трактовать.  Хотя художник считал, что его  «Черный квадрат» – это дорога в бездонный космос. И вообще, последнее слово в  живописи. Однако если все многообразие жизни и многоцветие мира можно уместить в обычном черном квадрате, значит, это – предел. Последняя черта. За которой ничего нет. И не будет.
     –  Эк-ка, куда тебя потянуло! –  воскликнул Андрей.
     – Это я так, – нервно засмеялся Солнцев. – Чисто философское толкование.
      – А может, «Черный квадрат» – это окно в нечто такое, что каждый понимает по-своему:  для кого-то это темная мгла, сплошная ночь, для другого – солнечный свет; земляничная поляна или непролазная топь, ласковая улыбка или звериный оскал, рай или ад… То, что  увидишь в «Черном квадрате», что найдешь и возьмешь, зависит только от тебя, – заметил стоящий рядом благообразный старичок, который внимательно прислушивался к разговору приятелей.
   – Интересная мысль, – воскликнул Солнцев. – Хотя, на мой взгляд, это все-таки окно в никуда… Извини, – тут же заторопился он,      –  к сожалению, я  должен уходить. До встречи в воскресенье в моем доме.  Там и отведем душу в дружеском застолье.
     Он подошел к своей группе, которая  оживленно спорила о какой-то картине. Спор быстро  утих, и все дружно направились к выходу.
«Контактен, эрудирован, раскован, увлекательный рассказчик, но самоуверен и любит рисоваться. Что еще?   Легко подмечает реакцию собеседника, и   немедленно  отвечает  на  нее. Правда, что-то его беспокоит»,  –   верный своей  привычке все анализировать, почти автоматически констатировал в уме   Андрей,  как бы подводя итог  только что состоявшейся беседе с Солнцевым.
Это  «хобби» – составлять мгновенные психологические портреты собеседника, началось у него еще со студенческой скамьи и впоследствии не раз  ему помогало. Осознав, что речь-то идет о старом друге, он  усмехнулся.
 
                *       *        * 

   Профессионал обычно сразу ощущает, есть за ним хвост или нет.  Вот и Андрей вскоре после приезда в Ореховск   почувствовал, что  его «ведут». Это не особенно его смутило. Сыщику  постоянно приходится за кем-то или чем-то следить. Либо  за ним кто-то наблюдает. В первом случае,   делаешь все, чтобы тебя как можно дольше  не раскрыли,  во втором, наоборот, важно вовремя заметить преследователя и принять соответствующие контрмеры.
  Но кто  за ним  решил побегать сейчас? То ли здесь   чье-то желание  пощекотать ему нервы, проверка, так сказать, на вшивость, то ли  его действительно начали подозревать и хотят узнать, куда он ходит, с кем встречается.
Корнев перебирал в уме возможные варианты. О его настоящей миссии знает только непосредственное начальство в Москве, оттуда утечки информации быть не могло. В этом городе он знаком с Мариной, но даже подозревать ее смешно. Эдуард Солнцев? Чепуха. Остается  оперуполномоченный  Соловьев. Он уже  раз засветился в слежке. Правда,  он  тогда пришел на помощь Андрею в его конфликте с местными пьянчугами. Но где гарантии, что он не продолжает следить за ним? Если  так, значит, ведет двойную игру. Хотя его рекомендовал человек, которому доверять можно. И все же…
   Корнев  чуть пожалел, что раскрыл перед ним кое-какие свои планы.    Даже эта ограниченная  информация  может насторожить противника.  О предательстве в своих рядах он знал не понаслышке.
     Андрей чувствовал, что нынешняя слежка не была  тотальной. Лишь в некоторые моменты интуиция ему подсказывала:  за ним сейчас следят.  Обычно, куда-то направляясь,  Корнев обязательно проверял, есть ли за ним  хвост. Это стало  для него таким  же естественным, как утренняя чистка зубов.
   Вот и сейчас Андрей, стиснутый  толпой внутри автобуса, ощутил на себе чей-то неуловимый взгляд. Но, как бы случайно   оборачиваясь, он так и не сумел определить его владельца. Корнев разозлился: долго еще неизвестный преследователь будет его доставать? На ближайшей остановке он выскочил из автобуса и быстро направился к  небольшому базару,  расположенному неподалеку.  Вслед за ним вышло несколько пассажиров.
   Возле табачного киоска Корнев остановился, обернулся в пол-оборота, доставая деньги, чтобы купить ненужные ему сигареты, поскольку давно не курил. Быстро оглядел людей, вышедших из автобуса. Все они, не обращая на него никакого внимания,  прошли мимо. Андрей не торопился.  Автобус ушел, и Корневу  открылся    на другой стороне дороги магазин, а возле него стоял какой-то человечек невысокого роста в брюках и свободной футболке и низко надвинутой на лоб бейсбольной шапочке. Слишком уж поспешно этот человечек отвернулся и направился  в магазин. Но этого мгновения было  Андрею достаточно, чтобы уяснить: он – тот самый, кто не дает ему покоя.
    Не торопясь, Корнев перешел дорогу и заскочил в магазин. Человечек стоял к нему спиной и делал вид, будто внимательно рассматривает витрину. Сергей подошел к нему почти вплотную и как бы невзначай прямо над его ухом произнес:
      – Какого же пивка нам купить, то ли «Балтику», то ли «Три толстяка»? Или вы предпочитаете «Баварское»?
    Маленький человечек обернулся, снял солнечные очки и оказался… хорошенькой женщиной с лукавыми глазами. Корнев на мгновение оторопел. Затем  удивленно спросил:
      – Это ты? Как ты здесь очутилась?
      – Что знаменитый Пинкертон, так и не сумел меня разоблачить. Я, между прочим, уже второй день за тобой наблюдаю,      – насмешливо сказала женщина.
      – Что ты здесь делаешь, Дарья? – сверлил ее  взглядом Корнев.
      – Работаю, собираю материал. Ты ведь не захотел взять меня  с собой. Поэтому я решила, что обойдусь без тебя.
      – Нет, это черт значит что такое! – в сердцах выругался Корнев, да так громко, что посетители и продавцы в магазине  стали обращать на него внимание.
    Хорошенькая женщина взяла растерявшегося сыщика под руку и, чуть подталкивая, вышла с ним на улицу. Она была весьма довольна произведенным   эффектом,  что  ясно отражалось на ее  лице.  С улыбкой победительницы она провела безропотно следовавшего за ней мужчину через базар к небольшому скверу, где оба сели на лавочку. Дарья вызволила из рук сыщика  сигаретную пачку, которую он  беспомощно вертел,   вытащила сигарету и чиркнула зажигалкой.
      – Ну, что, дорогой мой Андрюша. Теперь ты еще раз убедился, что я многое могу, – выдохнув дым и ласково  улыбаясь, проворковала  она.   
  Корневу ничего не осталось, как тяжело вздохнуть…
    
                Зверев

         Находясь в заключении,  Зверев быстро понял, что здесь самое главное   –  уметь постоять за себя, иначе    каждый, кому ни лень, будет  об тебя просто вытирать ноги.  Он нашел для себя линию поведения: ни с кем близко не сходиться, чтобы не попасть в чью-то личную зависимость, но и не шокировать местное общество своей нелюдимостью и презрительностью. Он видел, что и  слабых, и  тех, кто пытается выживать в гордом  одиночестве, здесь не любят. Первых  берут к себе в услужение, и те становятся «шестерками», гордецов пытаются сломать, правда, если не удается, то начинают уважать.  Зверев старался не примыкать ни к каким группировкам, уж тем более криминального толка, среди которых он не видел для себя достойных для общения лиц.  Он добросовестно исполнял все, что полагалось осужденному в колонии, работал, не нарушал дисциплину, в свободное время читал или занимался в спортзале  и старался не ссориться с окружением.
    Постоянное  проживание  и тесное общение друг с другом  сильных, как правило, в полном расцвете лет мужчин, лишенных на многие месяцы, а то и годы женского общества,   с  неизбежностью   формировало в их среде  своеобразные  отношения, и бороться с этим было бесполезно. Поэтому администрация колонии делала  до поры до времени вид, что такой проблемы  как бы не существует, и только, если имело место насилие над кем-то из осужденных, то принимались меры. Внутри же отрядов нередко возникали   не очень скрываемые гомосексуальные контакты,  отнюдь не по природной и врожденной, как нынче принято говорить, склонности, а в силу  особых условий существования, и это являлось  платой за вынужденное воздержание.
    Саша  был наделен привлекательным лицом с нежной кожей, и данное обстоятельство создавало ему дополнительные трудности. Время от времени  Зверев  становился объектом повышенного внимания со стороны  некоторых своих сотоварищей.  Он  сразу пресекал попытки сексуального домогательства и ставил  на место тех, кто их предпринимал, поскольку такие отношения никогда не вызывали у него восторга. Этого обычно оказывалось достаточным для того, чтобы  подобные любители быстро отставали от него.
   Но вот, после одного из этапов  появился в колонии   тридцатилетний тезка Зверева по  кличке Гусак. Он имел длинную шею, две судимости,  любил напыщенно выражаться и считал себя  пусть невеликим,  но авторитетом в воровской среде. И этот Гусак обратил благосклонный взгляд на миловидного парня, чья койка в общежитии по случайности оказалась рядом с его кроватью.
   Как-то вечером,  уже после отбоя  Гусак, криво улыбаясь,  сказал Звереву:
      – Живя в обществе, нельзя быть свободным от него. Это еще классики говорили. Если хочешь  находиться под надежной крышей и ничего не бояться, то сегодня ночью выйди в туалет. Мы с тобой  вдвоем  «поиграем на гитаре».
      – Пошел ты … знаешь куда,      –  в сердцах проговорил Зверев.
      – Зачем бузить,    –  с внешним  миролюбием сказал Гусак. – Я к тебе, можно сказать, всем  сердцем, а ты в душу плюешь. Нехорошо. В коллективе надо жить дружно. А жизнь – она штука непредсказуемая: сегодня личиком повернется, а завтра может и  очком.
      – Вот свою задницу  и подставляй.
      – Не зли меня…, – начал раздражаться Гусак, но тут дневальный крикнул:
      – Кто там захотел наряд вне очереди. Чтоб тишина была после отбоя.
      – Ты все-таки подумай,   – снова коварно улыбаясь, проговорил Гусак. – Я не люблю, когда мне перечат.
    Трения, возникшие  между Гусаком и Химиком, скоро стали предметом повышенного отрядного интереса.  Они вносили некоторое разнообразие в вялотекущую жизнь осужденных, между которыми  даже стали заключаться пари. Одни говорили, что Химик сдастся  в конце концов на волю Гусака, другие утверждали, что последний его насильно  «опарафинит».  Лишь немногие считали, что Зверев устоит. Но и в этом случае ему не поздоровится, ибо все  знали злобную и мстительную натуру Гусака.
   Итак, Саша Зверев оказался в  труднейшем положении.  Открыто заявить администрации о домогательствах Гусака, значит получить статус  стукача со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ничуть не лучше, если не хуже, было  и звание «петуха», являвшимся   одним из низших в кастовом реестре осужденных.   Саша понял: достойно выйти из положения он сможет только в том случае, если совершит поступок, который, без сомнения, вызовет уважение к нему со стороны большинства осужденных.
    Зверев работал  тогда в небольшом литейном цехе, в котором переплавляли черный металлолом, – был помощником вагранщика.
В небольшой шахтной печи бушевало сверкающее пламя. Наступило время  выпускать готовый металл.   Возле печи стояло несколько осужденных. Все в отряде знали, что Химик вызвал на соревнование Гусака, и с нетерпением ждали его исхода. Химик заявил, что голой рукой перерубит струю расплавленного металла, имевшего температуру тысяча двести градусов. То же самое должен  был сделать и Гусак, а если он откажется, то его авторитет  у заключенных  упадет ниже некуда.  Гусак понимал это и, стоя  сейчас среди осужденных,  хорохорился: мол, Химик, хочет взять всех на понт, а как до дела дойдет, то замандражирует.
   Открыли летку, и из печи в ковш полился ярко-белый ручей. Быстро подойдя к печи и отворотив лицо от нестерпимого жара, Саша поднял перед собой руку и торцом голой ладони стремительным движением перебил тугую струю плавки. Посыпались ослепительные искры. Ошеломленная группа осужденных в ужасе отпрянула в сторону.
     Зверев отошел в сторону и вытянул перед собой руку. Все принялись ее рассматривать: на тыльной стороне кисти кожа покраснела, но сама рука была цела и невредима.
– Теперь ты, – сказал он Гусаку, протягивай ему каску и защитные очки.
   Даже, несмотря на яркие  красные отблески, идущие от печи и играющие на лицах людей, видно было, как побледнел Гусак. Он сделал шаг, другой по направлению к печи и остановился в нерешительности.
– Смелее, Гусак, – засмеялись осужденные. – Обними покрепче теплую печку, представь, что это круглая, мягкая баба. Впендюрь ей от души. Ты ведь любишь этим заниматься. Или ты сдрейфил?
– Идите вы…,– сквозь зубы процедил Гусак,  прикрывая лицо и  медленно продвигаясь к печи.
   Струя уже не так быстро вытекала из вагранки, сделалась тоньше и приобрела желтоватый оттенок. Гусак отвел в сторону правую руку и наотмашь ударил ею по огненному ручейку.
В то же мгновенье раздался ужасающий вопль. Гусак, словно мячик, отскочил от печи, упал на бетонный пол и, поджимая под себя руки, принялся  перекатываться по полу с отчаянным визгом. Осужденные окружили его. Сильно и противно пахло сгоревшим мясом. Закатив глаза, Гусак потерял сознание. Его правая рука, наконец, открылась глазам склонившихся над ним людей. Они оцепенели. Кисти, почти до локтя, больше не существовало. Она сгорела и смешалась с металлом.
 
                *        *         *

     С тех пор Химика зауважали, о нем ходили в колонии легенды, а случай, происшедший  между ним и Гусаком, передавался из уст в уста каждому новому этапу. Теперь никто не смел   задеть Химика обидным словом или сомнительным предложением. Перед ним  заискивали, его одобрения искали. Сашу не выдали, когда администрация колонии пыталась выяснить, что случилось. Дело было представлено как несчастный случай. Гусак сначала лежал в   больнице, а затем его перевели в другую колонию.   
   Как-то  после ужина осужденные, перекуривая, сидели на лавочке небольшого пятачка, окруженного сеткой,  или медленно прохаживались перед входом в жилой корпус.   Некурящий Химик  задумчиво стоял возле забора.  Вдруг он услышал:
– Расскажи, герой,  как ты умудрился Гусака перехитрить?
   Саша оглянулся. Перед ним стоял один из  влиятельных людей в колонии – Лев. В сложной иерархии зоны тот являлся  как бы генералом, в отличии от Зверева – рядового. Хотя Лев и не походил на традиционных воров в законе, как правило, не очень грамотных, но зато мнящих из себя хранителями так называемых криминальных традиций и обычаев, тем не менее,  его слово много значило. Лев сильно выделялся среди остальной массы   осужденных,  и не только внешним,  всегда опрятным видом.  Он был образован, начитан. Благодаря этим своим качествам, а также хорошо подвешенному языку, он умел   разрешить любую спорную  ситуацию между осужденными, ладно и правильно делал разборки между ними, что весьма ценилось в зоне. При необходимости мог постоять за права осужденных перед администрацией. Доводы, которые  он приводил,  были  убедительными,   так что  начальству ничего не оставалось, как согласиться с ними. В свою очередь, когда  колонистское руководство желало довести до масс  какие-либо свои  претензии или уладить  возникший конфликтный вопрос, то лучшего посредника, чем Лев, им было не найти. Одним словом, его уважали обе стороны, что было не совсем типичным явлением в непростой истории взаимоотношений между заключенными и  их начальниками.
    Однако не только и,  пожалуй, не сколько  личные качества Льва способствовали  его особому положению в  зоне. В самом начале своего пребывания в колонии он весьма близко сошелся с настоящим  авторитетом,  которого все звали не иначе, как по имени-отчеству – Борисом Авдеевичем, одним из тех, кто  действительно  на воле правил  балом.   Мало кто смел ему перечить.   Борис Авдеевич Сосновский отнюдь не стремился к дешевой популярности, для него важно   не количество лиц, которые были у него на побегушках, а подлинные рычаги власти. Таких влиятельных, как он, было немного, но именно им фактически   принадлежала власть в обширной теневой сфере страны, давно ими поделенной. Случай, чей-то злой умысел, а может, некая тонкая игра привели его на некоторое время в колонию, где Лев стал его ближайшим помощником. И когда этот авторитет  вскоре ушел на волю, то как-то самим собой разумеющимся  явилось для остальных заключенных, что лидером стал Лев. И вот, сейчас этот влиятельнейший человек запросто обратился  с разговором к  салаге.
– Он в школьные годы, –  усмехнувшись, ответил Зверев, – плохо изучал химию.
– Ну-ка, расскажи подробнее, –  заинтересовался Лев.
   Они стояли  вдвоем.   Другие заключенные  топтались  на расстоянии не менее, чем в  четырех-пяти метрах от них. Между всеми  остальными и двумя собеседниками образовался своего рода вакуум, пространство, окруженное невидимой преградой,  перейти  которую не смел никто.   Таков был порядок.
– Тему металлургии проходят в  девятом классе средней школы, –  снова усмехнулся Зверев. – Каждый ученик знает, что при плавке в печи кроме металла образуются шлаки. Сначала вытекает чистый металл. Я бил рукой именно по нему. В момент удара вокруг руки из-за огромной температуры мгновенно образуется тонкий слой   оболочки из пара. Сквозь нее металл не успевает пройти, и рука остается невредимой. Другое дело – шлаковая смесь. Она   вытекает позднее. Ее нетрудно определить, она желтоватым цветом выделяется. Так  вот, раскаленная шлаковая смесь, в отличие от чистого металла, не отскакивает, а плотно обволакивает руку и моментально сжигает ее. Что и случилось с Гусаком.
   Лев  помолчал, потом сказал в раздумье.
– Да, с тобой надо держать ухо востро. Ты еще тот фрукт.
– Никакой я не фрукт, – обиделся Зверев. – Не люблю грязи и подлости. Гусак сам во всем виноват. Если бы он не…
– Я все знаю, – веско перебил его Лев. – Я знаю гораздо больше,  чем ты сам думаешь. И ты мне нравишься.   Баева помнишь?
– Какого Баева? –  удивленно спросил Зверев.
– Не строй из себя дурачка. Того самого Баева, из-за которого ты оказался здесь. Недавно  его убили в зоне под Екатеринбургом. Он встретил там своих старых дружков,  а у них к нему были кое-какие счеты.
– Зачем вы мне об этом говорите? –  спросил Зверев.
– Просто так, к слову, –  пожал плечами Лев и,  прекращая разговор, степенно удалился.
    Однако Зверев хорошо знал, что у Льва «просто так»  никогда ничего не бывает. Отныне он попал под его покровительство. Хотя  его положение в среде местной колонистской публики стало еще более прочным,  но  подобное покровительство означало и определенную зависимость. А этого Саша всячески старался избежать.

                Дарья
               
    После развода с женой, с которой Андрей прожил  сначала восемь лет счастливой, а потом  около года –  невыносимой жизни, у него возник некий, как  говорят психологи, комплекс неполноценности на любовном фронте.  Нет, отнюдь  не в сексуальном плане. После того, как рухнуло семейное здание, у него случались увлечения, даже довольно продолжительные, но как только наступал момент, когда  надо было определяться в дальнейших отношениях с женщиной, переводя их на  постоянную  основу, он отступал.
   Его нерешительность была вызвана, главным образом, сильным разочарованием, оставшимся у него в результате разгромленного чувства любви к  первой супруги.  Это был период серьезного надлома в нем самом.
  Андрей до мелочей помнил  тот роковой день, когда жена уехала  в очередной раз одна в отпуск,  и он неожиданно   обнаружил  спрятанный в глубине шкафа ее дневник, где она подробно описывала   свои любовные похождения. Он, находясь в каком-то  состоянии прострации,  отрешенно читал женин дневник, как будто тот к нему лично никакого отношения не имел. И словно сторонний наблюдатель констатировал, что внутри него мощно и неумолимо накапливается  все  сжигающее чувство боли вперемешку с  безответным вопросом  – почему?
   Через  день, когда она, радостная от беззаботного отдыха, позвонила ему, Корнев признался, что случайно нашел и прочитал  дневник. Он ожидал, что она тут же примчится к нему, разве сам он не так бы  поступил, видя, как рушится   семейное здание, но она вернулась только по окончании отпуска. Объяснение ее, сумбурное и витиеватое,  на самом деле оказалось простым и бесхитростным и сводилось к тому, что она по-прежнему любит его  и   ее временные  увлечения на стороне нисколько не влияют на ее чувство  к нему, поскольку секс и любовь в ее понимании – это разные вещи. Поэтому пусть он не тревожится, она не бросит его и  просит вернуть ей дневник, так как тот ей дорог.
  Андрей глядел на жену, словно видел впервые, и думал о том, сколько  времени продолжалась у нее такая двойная жизнь, протекавшая   прямо перед  его  носом и не  замечаемая им – знатоком людских характеров, их слабостей и недостатков. Увы,  то, что легко распознавалось у чужих людей, оказалось как бы за непроницаемой стеной в его личной жизни.
     Он слушал ее со смешанным чувством недоумения и  боли. И еще – испытывал острое желание. Такая уж  была у его жены натура – в ее поведении, в движениях, манере разговора всегда присутствовал элемент сексуальности. Она не делала это специально, просто какие-то флюиды  чувственности вечно витали вокруг нее,  любой мужчина немедленно их ощущал и тут же  попадал в плен ее физического обаяния.   
    К счастью, он довольно быстро понял, что разорванные половинки не склеишь, что вины-то его никакой нет, просто у его дражайшей половины   несколько иное представление о том, что он вкладывал в понятие любовь и семья, и через несколько месяцев они  мирно разошлись.
     Дарья Абросина вошла в его жизнь не сразу.  Журналистка одной из столичных газет, она как-то присутствовала в министерстве внутренних дел на брифинге, посвященном проблемам организованной преступности, а затем по телефону связалась с  ним, попросив растолковать какие-то неясности. Несмотря на внешнюю привлекательность, Даша, как женщина, не интересовала его. Она казалась ему слишком бесцеремонной, безапелляционность ее суждений раздражала его,  а независимость – пугала.
    Переворот в его отношении к Дарье произошел в ходе  важного совместного дела. Потребовалось  развенчать через прессу крупного преступного авторитета, который решил поучаствовать в выборах на должность главы одного из районов Подмосковья.  А допустить это было никак нельзя. Тогда Корнев  вспомнил о Даше и позвонил ей. Она предложила встретиться у нее дома, где  жила  с матерью в двухкомнатной квартире. Он пришел. Дарья, сидя за  столом, на котором стоял компьютер, машинально  пальцами перебирала кнопки на клавиатуре и  внимательно слушала Андрея. Когда тот закончил, она иронично заметила:
– Понятно. Полиция хочет слить компромат на уважаемого человека. По нашим данным,  у него самый высокий рейтинг в районе.
– Этот уважаемый человек  организовал убийство своего конкурента по бизнесу,  умудрился отмыть не менее миллиона долларов, полученных преступным путем.
– Почему тогда вы  его не привлечете к уголовной ответственности? –   удивленно воскликнула Дарья. – Нет, меня это всегда поражало: все знают, что такой-то человек –преступник,  об этом всюду прямо говорят, а он спокойно себе разгуливает на свободе, ездит за границу, выступает по телевидению.  Еще герой Володи Высоцкого – Жеглов  говорил: «Вор должен сидеть в тюрьме». Объясните мне простой российской гражданке: или вы бессильны бороться с преступностью, или ваши приемы и комбинации настолько хитроумны, что никто не может понять, боретесь вы с ней на самом деле или только делаете вид?   
– Вор прежний и вор нынешней – это две большие разницы, –стал терпеливо разъяснять Корнев. – Человек, которого вы называете уважаемым, увы, не сам убил своего конкурента, а когда отмывал деньги, ни одной своей подписи не оставил в документах. Формально он чист перед законом. Но мы-то знаем, что он преступник.
– Ну да,  компетентные органы, как обычно принято говорить, знают все, –  ядовито произнесла Дарья. –  Но мало что могут. Значит, преступник нынче пошел такой умный и хитрый, что мощная государственная машина не может с ним  справиться.  Кому легче от  вашего знания, если вы не в состоянии  наказать бандита.
– Как-нибудь я докажу вам, Даша, что вы не правы. А сейчас познакомьтесь, пожалуйста, с информацией, которую я принес, и возможно, ваше мнение об «уважаемом»  человеке изменится.
– Не называйте меня Дашей, я этого терпеть не могу.
– А как же? –  усмехнулся Корнев.
– Дарьей.
   Она внимательно прочитала несколько листков, которые ей передал Андрей, и лицо ее стало серьезным.
– Надеюсь, теперь вы понимаете, насколько важно, чтобы этот человек не встал у власти, –  сказал Корнев. –  Иначе район из более-менее  спокойного быстро превратится в зону активных наездов, разборок с убийствами и насилием. Масса людей станут заложниками этого преступника. Тех самых людей, которые   не ведают, что творят, выбирая себе  такого главу. Поэтому самое важное сейчас – не допустить его к власти, а потом, уверяю вас, мы его возьмем.  Человек, который сознательно встал на преступную тропинку, обязательно на чем-нибудь споткнется. Это неизбежно.
  Дарья долго молчала, потом сказала:
–  Я  подготовлю и опубликую этот материал.

                *      *      *
   В один из ближайших вечеров Дарья  в своей квартире представляла  ему готовую статью.  Корнев сидел на диване, наблюдая за юркими рыбками в большом аквариуме (аквариумистика была  одним из увлечений Дарьи). Сама же она устроилась на своем любимом месте: в крутящемся кресле за  компьютером. Неторопливо, с остановками Дарья читала текст, скорее, для себя, чем для него, внимательно вслушивалась в прочитанные фразы и  вытягивала при этом губы, как бы пробуя слова на вкус.  И, если ей что-то не нравилось, тут же вносила правки. Андрей быстро понял:  она в своем деле  –  настоящий профессионал,  и был рад, что не ошибся в ней.  Статья была сильная, забойная, как раз то, что  надо.
    Он видел ее профиль, и вдруг поймал себя на мысли, что ему нравится на нее смотреть. Хорошо, что она, увлеченная чтением, не замечала, как он на нее таращится. Он сам себе удивлялся: сколько раз  глядел на нее и никогда при этом не испытывал волнения. Потом, подумав,  решил, что виной всему –  ее поднятые вверх  к затылку волосы. Чистая линия шеи, которая плавно переходила в  женскую прическу, перехваченную лентой и открывавшую маленькие изящные уши, не оставляла его равнодушным.
  После обсуждения статьи они ужинали с шампанским, бутылку которого она достала из холодильника. Андрей спросил, где ее мать, и Дарья ответила, что та пошла на концерт, домой сегодня не придет, так как останется ночевать у подруги.  Корнев подумал, что бы могло  значить такое заявление, нет ли здесь некоего прозрачного намека с ее стороны, но не знал, радоваться этому или нет, поскольку   еще не был уверен в том, как ему следует поступить.
   Он     не без удовольствия отметил, что тонкий  еще слой внезапно возникшей симпатии к Дарье  полностью смыл волну  недавнего раздражения, которое он  ранее испытывал  при общении с ней. И что, вполне возможно, вот-вот наступит  тот  таинственный момент  их нежного движения друг к другу и  важных  взаимных открытий.   А дальше:  волнительное чувство предстоящего сближения,  радость оттого, что твои  импульсы услышаны и не остались без ответа, и, наконец,  восхитительная,  жгучая волна  первого объятия. Это  все   чудесно, но…   Что-то подобное у него уже случалось  с другими женщинами:  сначала возникало,  а потом проходило, оставляя после себя ощущение  какой-то  неполноты, неудовлетворенности…   
    Сейчас ему  очень хотелось, чтобы нарастающее чувство  к Дарье не закончилось также тривиально, как другие увлечения, и то, что  между ними произойдет в этот вечер –  а ему казалось, что так оно и  будет –  стало бы залогом  будущих прочных отношений.
    Но случилось все не так, как он предполагал.  После чая с лимоном Дарья, встав из-за стола, сказала, что ей надо еще поработать над статьей, которую она собирается сдать завтра в ближайший номер. Она произнесла это просто, без всякого кокетства, и Андрей, почувствовав легкое разочарование, понял, что ему придется уйти. В прихожей, провожая Корнева, Дарья по-дружески крепко пожала его руку,  и они расстались.
    Прошло  два месяца. Опыт взаимного творческого сотрудничества оперативника и журналистки был успешным. Подготовленный Дарьей материал сыграл свою роль, и кандидатура преступного авторитета была снята с выборов. Теперь по мере необходимости Андрей передавал Дарье ту или иную информацию, которую она использовала в своих статьях. Их отношения как бы  сами собой стали дружескими.
 Корнев никак не мог найти повода, чтобы проявить  инициативу и попытаться перевести отношения с Дарьей в более желательное для него русло. Их встречи носили обычно деловой характер, а на  отдельные попытки Андрея назначить ей свидание вечно спешащая Дарья отвечала уклончивым отказом, ссылаясь на  нехватку времени. Для   деятельного Корнева такая ситуация была необычной, досадной и тяготила его. Хотя он интуитивно чувствовал, что Дарья никогда не потерпит, чтобы кто-то навязывал ей свою волю,  и уж тем более в таком тонком деле, как любовь. 
   В тот вечер он пришел к Дарье, чтобы объявить, что уезжает в длительную командировку. Она, как обычно, сидела в углу комнаты за компьютером, набирая  очередной материал и, кажется, слушала его невнимательно. Потом спросила:
– Ты надолго уезжаешь?
– На месяц- полтора.
– И что у  тебя за дело?
– Пока я не могу тебе об этом сказать.
   Тут она  оторвалась от  компьютера, повернулась к нему на стуле и, пристально на него глядя, спросила:
– Послушай, Корнев, ты не раз  обещал  взять меня на какое-нибудь интересное мероприятие.  Почему  тебе не сделать это сейчас?
– Это невозможно, Дарья. Дело весьма серьезное.
– Я журналистка, Корнев. Хочу стать  настоящей писательницей. И  чтобы писать достоверно, мне важно самой все пощупать. Возьми меня.
– Нельзя. К тому же, это опасно.  Позднее, возможно, я тебе кое-что  расскажу, и ты получишь необходимую документацию.
– Даже в войну фронтовые журналисты совместно с бойцами участвовали в боевых действиях, рискуя, между прочим, жизнью. Вы же, так называемые правоохранители,  любите скрывать свою деятельность  под маской секретности, важности или опасности…
– Это так и есть, –  пожал плечами Андрей.
– Что есть? – рассердилась Дарья. – Почему ты не хочешь взять меня с собой? Боишься за меня? А может, за себя?
– Послушай, Дарья, –  терпеливо пытался объяснить ей Корнев. –  У тебя имеются свои журналистские приемы, секреты?  И у нас тоже. Есть, наконец, тайна следствия. Только судить о нашей работе почему-то  считает себя вправе  каждый...  И давай, наконец, закроем эту тему. Будет возможность, я возьму тебя на какую-нибудь операцию. Но не сейчас.
    Дарья повернулась к столу и обиженно, как ребенок, уткнулась в компьютер. Андрей, стоя за  спиной, с нежностью смотрел на ее затылок,   на старомодный черный бант с длинной ленточкой, которым она стянула  хвост волос, спадавший по ее спине, –  так, наверное, делали еще гимназистки в  начале прошлого века, – и вдруг, неожиданно для самого себя, обхватил ее плечи руками и прижался губами к  голове.  На секунду он ощутил податливость ее тела, мельком увидел на стекле монитора, как Дарья, замерев, прикрыла веками  глаза. Но затем  ее тело под его руками словно одеревенело. Дарья повела плечами, выворачиваясь из его объятий, встала с кресла. Глаза ее  сверкнули гневом  но, увидев  недоуменное и обиженное лицо Андрея, она  насмешливо сказала:
– У железного Шерлока Холмса, кажется, произошел  внезапный приступ чувственности. Лучшим лекарством в такой ситуации является ушат холодной воды. Принести?
   Ни слова не говоря,  Андрей резко повернулся и покинул квартиру. Он тогда расстался с Дарьей, как ему казалось,   навсегда.  Но зигзаги, которая делает жизнь, часто идут вразрез с людскими намерениями.  И вот Дарья  снова появилась перед ним  в далеком городке Ореховске...
– Ты должна немедленно отсюда уехать, –  сказал ей Корнев.
– Нет, –  медленно и упрямо покачала головой Дарья Абросина. – Я приехала  сюда по своей воле, и уеду,  когда захочу.
               
                Корнев

   Тело  Алексея Маркова было обнаружено в среду вечером.  А  уже через день  Корнев рассматривал фотографии и читал протоколы осмотра трупа и  места, где он был найден. Копии этих документов ему принес  Евгений Соловьев. Они сидели  за угловым столиком небольшого кафе, которое в это утреннее время суток почти пустовало, и  после завтрака пили  чай с лимоном.   
– Вот предварительное заключение экспертизы, – комментировал Соловьев. –  Предположительно, смерть наступила от передозировки наркотика. Что еще? Приезжал эксперт с областного УВД. Наш специалист не смог вначале определить наличие в организме наркотического вещества.
  Андрей взял бумагу.
– Триметилфентанил. «Белый китаец», так я и думал, –  произнес он.
– Так это и есть знаменитый и страшный  «белый китаец»? – воскликнул Евгений.
– Он самый, – подтвердил Корнев, внимательно разглядывая фотографии.
    Марков  лежал навзничь на каком-то  убогом топчане, обнаженная левая рука его была перетянута жгутом выше локтя, как обычно делают наркоманы. На  увеличенной фотографии были четко видны  на коже следы   уколов. Правая рука  свесилась с топчана и касалась пола. Неподалеку валялся шприц с иглой. Смерть, скорее всего, наступила почти сразу после  введения  дозы в организм.
– Где был найден труп?
– В дальнем покинутом хуторке, на опушке леса. Участковый объезжал  участок и  случайно обнаружил  тело.
– Сколько труп пролежал в сарае?
– По заключению медика, не больше суток. Даже по фотографии видно, что тело  хорошо сохранилось.
– Что ты об этом думаешь? – спросил Корнев.
– Я вам раньше говорил, что Марков со временем найдется. Бежать ему было некуда. Как видно, после убийства Малышенко он прятался в этой избушке. И, похоже, переборщил с наркотиком.  Что еще? Теперь, раз некого  привлекать к ответственности, дело об убийстве Малышенко  будет прекращено. Такого мнения придерживается и следователь Берцев.
   Андрей  в задумчивости перебирал бумаги. Потом еще раз внимательно   рассмотрел фотографии.
– Судя по масштабной линейке, Марков был невысокого роста, около 165 сантиметров. На вид, очень худой, с узкой грудью, явно не обладающий большой физической силой, –   заметил он.
– Так и есть, – подтвердил Соловьев.
– Не мог  ли   ты в следующий раз принести мне копию акта судебно-медицинской экспертизы  в отношении Малышенко Николая?
– Зачем вам?
– Хочу проверить кое-какие соображения.
– Хорошо, –  пожал плечами Евгений.
– И еще, не установлено, куда исчезла Быстрова  Наталья?
– Нет. После той ночи, когда ее  похитили неизвестные мужчины, она так и не появлялась. Словно сквозь землю провалилась.

                *        *        *

     На другое утро Корнев вместе с Дарьей Абросиной вышли на конечной остановке автобуса возле далекой деревни под названием Сальница-Слободка. Отсюда до хутора, где был обнаружен труп Маркова, оставалось  около трех километров. Соловьев подробно описал  маршрут, поэтому никого не спрашивая и не заходя в деревню, чтобы не привлекать излишнего внимания местных жителей, они сразу свернули на проселочную дорогу. Пройдя мимо  большого пруда, на  берегу которого разбрелось стадо коров, углубились в лиственный лес.  Потом долго шли полем, и Дарья  не уставала любоваться окружающими красотами.
– Такое ощущение, что мы попали в далекое прошлое, – восторженно говорила она. –  Нет тебе ни электрических проводов, ни заводских труб, ни других примет современности. Можно легко представить, что из-за того холма сейчас выплывут на могучих конях три богатыря, объезжающие русские земли дозором. Или по проселку запылит бричка Чичикова. И ты хотел лишить меня такого удовольствия!  Ты – жестокий человек, Корнев.
  Он сосредоточенно  думал о чем-то своем и не отвечал.
–  Куда мы все-таки идем, Корнев? –   спустя несколько минут спросила Дарья, которая  не в состоянии была долго молчать.
–  Так, прогуливаемся, –   ответил, таинственно улыбнувшись, Андрей.
   Когда Корнев понял, что Дарью выпроводить будет невозможно, то, примирившись с ее пребыванием в городе, решил, по возможности,  держать эту непредсказуемую женщину под своим контролем. Случай скоро представился. Дарья остановилась в городской гостинице, и  накануне вечером, позвонив ей, он предложил  совершить небольшую поездку в глубинку района. Она охотно  согласилась.
   Маленькая полуразвалившаяся избушка встретилась им на опушке елового леса. В отличие от светлой березовой рощи, которой они шли,  здесь было мрачно и сыро. Густые лапы елей почти не пропускали солнечный свет.   
–  Каким же нелюдимым бирюком надо быть, чтобы устраивать здесь жилье, –  заметила Дарья.
  Андрей, не реагируя на ее реплику,   оглядел двор и осторожно толкнул дверь в избушку. Скрипнув, дверь криво  повисла на одной петле. Они зашли в полутемную комнату. Корнев сразу увидел в углу   старый топчан, на котором недавно находился труп Маркова.
–  Какое все-таки мрачное место, –  тихим голосом повторила Дарья.
   Андрей, не торопясь, принялся осматривать, комнату. Видимо, осмотр был не безуспешен, потому что через некоторое время он принялся с довольным видом насвистывать.
–  Неужели, ты привел меня сюда только для того, чтобы показать эту развалюху? –   чуть капризно спросила Дарья.
–  Совсем недавно, дорогая моя Даша, здесь было совершено убийство, –   невозмутимо произнес Андрей.
   –  Что? –  ошеломленная внезапным известием Дарья изменилась в лице.  И не заметила даже, что Корнев назвал ее нелюбимым именем «Даша».  Она недоверчиво уставилась на него.
–  Не шути так, Корнев, – сказала она.
–  Ты хотела, чтобы я тебя взял на настоящее дело, –  пожал плечами Андрей. – Как видишь, я исполнил свое обещание.
–  И кого убили? За что? – приходя в себя, спросила Дарья.
–  Убили бывшего наркомана. Ввели ему запредельную дозу наркотика. Его уничтожили для того, чтобы никогда не было раскрыто другое убийство – моего коллеги и большого друга, –  сказал Корнев.
   Дарья глядела на Андрея широко распахнутыми глазами,  как будто впервые его увидела. Она, наконец, осознала:  его слова  – не шутки и не выдумки.
  Они медленно вышли из избушки.  Вдруг их внимание привлек звук  быстро приближающегося  автомобиля. Андрей схватил ничего не понявшую Дарью за руку и, что есть силы, бросился  в лес. Не обращая внимания на царапавшие еловые ветки, они упали на  густо покрытую хвоей землю. Ели – очень удобные деревья. Мягкие  лапы, свисающие почти до самой земли,  надежно скрывают постороннего, в то же время оставляя место для наблюдения.
   К избушке подъехала светлая «Нива», и из нее вылезли двое мужчин.  Они подошли к двери домика и стали о чем-то совещаться. Потом один из них вдруг направился прямо к тому месту, где прятались Корнев и Дарья.  Андрей, чуть приподнявшись и расстегнув пуговицы рубашки, достал из кобуры, спрятанной у него под мышкой, пистолет. Дарья с недоумением взглянула на него. Не доходя до деревьев метра три, мужчина остановился, расстегнул ширинку и стал мочиться в их сторону.
   Несмотря на предупреждение Корнева,  Дарья от такого зрелища едва не прыснула. Но сумела взять себя в руки.  Мужчина был, спортивен, выше среднего роста, похож на боксера  из-за короткой прически и кривого носа. На запястье левой руки была видна наколка, изображающая изящную  женскую фигуру с крыльями ангела и прижатой к груди арфой. Под рисунком  надпись: «Моя Муза со мной». Светлые навыкате глаза выказывали  огромное удовлетворение от  процесса обильного мочеиспускания.
–  Колян, чего возишься? Давай скорей. У нас мало времени, –крикнул, стоящий возле машины, второй  мужчина. Он открыл заднюю дверь и в ожидании напарника что-то рассматривал в багажнике.
   Тот, кого назвали Коляном, не торопясь, привел себя в порядок   и, бормоча что-то насчет  выпитого недавно  от души пива, направился к автомобилю. Оба мужчины вытащили из багажника завернутый в белую простыню  длинный сверток, причем, когда они несли его, край простыни разошелся и наружу  вдруг вывалилась человеческая рука, которая стала волочиться по земле.  Мужчины громко выругались, однако ничего поправлять не стали, затащив свой страшный груз в избушку.
   Дарья, когда рука вывалилась из свертка, испуганно вскрикнула, и Андрей, придерживая,  вынужден  был схватить ее за  плечи.  Она резко повернулась к нему:
– Там…, там…, человек, –   с трудом, сквозь побелевшие  губы, прошептала она. – Надо немедленно… туда.
   Корнев отрицательно замотал головой, прижимая Дарью к земле.
– Нельзя, –  шептал он ей в самое ухо. – Мы уже ничем не сможем помочь.
   Мужчины находились в комнате недолго.  Выйдя на улицу, они скомкали   простыню, в которой перед этим несли человека, и бросили ее в кабину. Затем, отряхнувшись и закурив,  сели в машину и уехали.
– Почему ты ничего не сделал?  – чуть не кричала Дарья, когда они вышли из ельника. – У тебя ведь был пистолет.
– Я не   мог ей ничем помочь, –  повторил Андрей, насупив брови. – Она  уже была мертвой.
– Почему? Кто она? –  недоуменно воскликнула  Дарья. – Ты знаешь, кто это?
–  Догадываюсь, – ответил Корнев.
    Он подошел к окну избушки и  осторожно заглянул внутрь. Дарья встала рядом с ним, широко распахнув тревожные глаза. На топчане с искаженными чертами лица лежала женщина, и длинные белые волосы  рассыпались по ее плечам и груди. Ее левая рука была перетянута жгутом. На полу валялся шприц.
   …В полном молчании, удрученные увиденной сценой,  Андрей и Дарья возвращались обратно.
– Извини, – наконец, сказал Корнев, когда они выбрались из еловой рощи на светлое и веселое поле. – Я  сам не ожидал, что так получится. Я хотел просто осмотреть избушку, а тут…
   Дарья, которая шла впереди него, вдруг остановилась.
–Ты чего? – удивленно спросил Корнев.
– Надо было  все-таки зайти в дом, – упрямо сказала она. –Может,  она еще  жива.
    Корнев покачал головой.
– Нет, –  снова повторил он, – здесь работали профессионалы. Они в таких случаях ошибок не делают. Они привезли ее уже мертвой. И нам с тобой  заходить  в избушку   нельзя. Скоро сюда приедет полиция.
– Но ты мог попытаться задержать их. Они ведь преступники.
   Он снова  отрицательно покачал головой.
   –  Но почему? – недоумевала Дарья. – Или я  совсем уже  ничегошеньки не понимаю? Ты – сотрудник,  на твоих глазах совершено преступление, ты знаешь, кто это сделал…, и ровным счетом ничего не предпринял. Или ты струсил?
    Корнев, когда требовалось что-то растолковать, не раскрывая сути дела, или  чтобы  объяснение стало доходчивым, обычно прибегал к сравнениям. Вот и сейчас, он попытался было найти  какую-нибудь подходящую аналогию, однако ничего не нашел  и сухо сказал:
– Если бы я их  задержал, то провалил  всю операцию, и главные виновники ушли. Те, кого мы   видели,  это рядовые исполнители,  так называемые «шестерки». Они   никуда не денутся. Тем более, мне известен номер их машины.
   Дарья  задумалась, потом  произнесла:
– А я ведь даже не заметила номера автомобиля. Так была взволнована.
   Неподалеку от деревни Корнев достал из кармана мобильный телефон и набрал номер  районного отделения полиции.
– Алло, дежурный?  – измененным голосом стал говорить Корнев. – Тут  в избушке я случайно обнаружил труп молодой женщины. Где? Да в лесу, в трех километрах  от деревни Сальница-Слободка.  Ну да, к северо-западу, где заброшенный хуторок.  Кто говорит? Случайный прохожий, грибник… Да не скажу я вам свою фамилию. Я еще жить хочу…
  Корнев отключил телефон и удовлетворенно сказал.
– Теперь информация быстро дойдет до адресата.
   Уже к вечеру  Андрей получил от Евгения Соловьева известие о том, что в лесной избушке  обнаружен труп Быстровой Натальи, которая так же, как и Марков, якобы погибла от передозировки наркотика.
 
                Зверев

    Резьба по дереву – это то, чем  Зверев  стал заниматься  в колонии. Каждое утро, после завтрака и развода на квадратном темном плацу, отряды строем выводили  из жилой в промышленную зону, и  там  они растекались по цехам и мастерским.  Работа  ценилась среди  осужденных. К ней стремились, и отказников  почти не было. Колония являлась  отражением того, что творилось в государстве, и работы на всех не хватало. Поэтому тот, кто ее имел,  ею дорожил. С работой быстрее бежало время. Она позволяла не ощущать себя изгоем. Благодаря ей можно было заработать кое-какие льготы на зоне, отложить деньги на ларек, но самое главное, получить условно-досрочное освобождение, или сокращенно – УДО.  А к этому стремился почти каждый осужденный. Кроме, конечно, самых отпетых, так называемых «отрицал». Но таких было немного, и  находились они на  специальном локальном участке, изолированно от общей массы.
    Саше Звереву, можно сказать, повезло: он теперь  устроился на самую творческую работу. Он быстро научился вырезать разные шкатулки и прочие занятные штучки,  которые колонистское руководство с удовольствием показывало более высокому начальству  и продавало в качестве сувениров через местный магазин населению. Такие вещички пользовались  неплохим спросом.
   Но сейчас работа у Химика не клеилась. Он запорол уже почти готовую шкатулку, ударив по дереву стамеской сильнее, чем полагалось. Бригадир наорал на него, и теперь с его заработка вычтут штраф за испорченное изделие. Но это не пугало Александра.  Сегодня под утро у него состоялся разговор со Львом,  и то, что тот сказал,  не давало ему покоя.
      Проснувшись незадолго до подъема,   Саша по привычке стоял возле  зарешеченного окна в туалете, когда  туда зашел  Лев. Он зажег сигарету,  повернулся к нему и улыбнулся.
– Будешь курить, Химик? – спросил  Лев.
– Вы же знаете, я не курю.
– А может, начал? Здесь  немного удовольствий.
– Когда попадаешь в нынешние условия, начинаешь  особенно ценить то,  чего   лишен, –  грустно усмехнулся Саша.
– И что же это? – удивился Лев.
– Меня интересуют не те удовольствия, о которых думаете вы.
– И что же тебя интересует? – настаивал Лев.
– Наука, – негромко и значительно сказал он, глядя прямо в глаза  Льва.
   Льва порой раздражала независимая манера этого юнца держать себя,  и   очень хотелось его проучить. Благо сделать это ему  было нетрудно.   Однако этот парень нужен ему.  Нет,  не сейчас. Этому парню отводилась особая роль в том деле, которое он  задумал.
   Еще до того как  его осудили, Лев  занимался разным бизнесом.   Последнее дело, на котором он  собственно и погорел, была  ремонт и продажа  автомашин.  Часть выручки шла у него с компаньоном так называемым «черным налом»,  то есть не фиксировалась в отчетных документах и, естественно, с нее не брались налоги.  Внезапная проверка выявила незамысловатые хитрости комбинаторов, и Лев   оказался  за колючей проволокой.
   Впрочем, жизнь здесь  не прошла для него впустую.     Одним из важнейших качеств, которое всегда ценил Лев,  было умение в любой ситуации найти для себя выгоду. Себя же он всегда считал нестандартно мыслящим человеком.  Встреча в исправительной колонии с Борисом Сосновским  и дальнейшая дружба с ним  оказалась для Льва судьбоносной.  Он  решил:  «Если  я не смог осуществить свою мечту  о достойной жизни в нормальном мире, то почему  мне не сделать это в мире криминальном».  Тем более, что резкой границы между этими мирами, в его понимании, никогда не было.
   Узнав, что в колонии отбывает наказание парень, который знает, как делать наркотик «белый китаец», Лев понял, что его час настал.
– Думаешь, после освобождения тебе позволят заниматься наукой? – насмешливо спросил он.
– Почему же нет? – не совсем уверенно сказал Александр.
– А то ты не знаешь, что у тебя теперь пожизненный волчий билет. И дальше лаборанта в каком-нибудь занюханном НИИ тебя не пустят. Уж я-то знаю, что говорю
– Но  ведь отбыв наказание,   я смою  совершенное преступление, очищусь перед обществом, – Зверев растерянно посмотрел на Льва.
– Колония не отмывает, колония ставит  на человеке клеймо. На всю оставшуюся жизнь, –  презрительно сказал Лев. –   Ты – наивняк. Водрузи огромный крест на своих мечтах.
   И,  бросив докуренную сигарету в унитаз,  он ушел  досыпать.
   Слова Льва не то, чтобы открыли  Саше Звереву какую-то новую правду. Где-то в глубине души эти мысли вертелись, копошились, словно осенние ночные тени,  но  он старался им не поддаваться,  всячески отгонял.  Главное,  быстрее бы закончилась нынешняя темная полоса, а там, когда он выйдет на волю, будет видно.
    Что такое воля не понимают те, кто не бывал за  решеткой. Для них свобода – это само собой разумеющееся состояние. Они не замечают и не ощущают ее истинной ценности и бездумно тратят, как попало, эту бесценную роскошь. А ее надо смаковать, цедить по капелькам, чтобы каждое отпущенное мгновение врезалось в сердце, оставляя в нем  яркую незабываемую отметину. Так же, как острая стамеска, которой он работал,    вгрызаясь в мягкое дерево, делает в ней  глубокую  и точную ямку.
     Так, думал Зверев.   Но если раньше мысль о свободе всегда была неразрывно связана с надеждой  на то, что, в конце концов,  все образуется и он найдет свое место в жизни, то теперь Лев жестко указал ему  на подлинное его положение и незавидную будущность.
   И у  Саши не было доводов, чтобы опровергнуть его слова.   

                Солнцев
 
    Эдуард  встретил гостей у  высоких металлических ворот.
– Это –  Дарья, – представил ему Корнев свою спутницу. Но поскольку Солнцев продолжал вопросительно смотреть на него, после небольшой паузы  неожиданно добавил: – Моя невеста.
   Дарья вскинула было на Андрея удивленные глаза, в иной ситуации немедленно последовала  бы ее возмущенная реакция. Но сейчас  она  мило  и многозначительно улыбнулась.
     –  Ого, – воскликнул Солнцев. – Поздравляю. Вкус у тебя, брат, отменный.
  И он с подчеркнутой предупредительностью поцеловал  Дарье руку. Они направились вглубь двора по широкой дорожке, покрытой разноцветной тротуарной плиткой.
    Дарья оправилась от потрясения, вызванного недавним походом в лес, и теперь выглядела  спокойной и уравновешенной. Идя за ней по дорожке, Андрей раздумывал, как она отнесется к тому, что он назвал ее невестой.  Конечно, не оставит эти слова без внимания и при случае выскажет все, что думает по данному поводу. Корнев давно понял, что она терпеть не может, чтобы за нее что-то решали.  Но сейчас она хорошо  ему подыграла. Молодчина!  Корнев усмехнулся: фраза о невесте выскочила  спонтанно, но раз это произошло, значит, так было  нужно.
    Огромный квадрат участка был окружен крепким кирпичным   забором. В глубине  стоял трехэтажный особняк  с остроконечными башенками наверху и флигелями по сторонам. Участок почти  сплошь был засеян нежной изумрудной травой.  И ни одного кустика или фруктового дерева. Лишь  сбоку от дома, там, где виднелась беседка, возвышалось несколько  берез и сосен.
–  Да ты стал настоящим латифундистом, –  с иронией заметил Корнев.
–  Сад выполнен  в  английском стиле. Не люблю заниматься  всякими там посадками, рассадами, прополками и тому подобными вещами, да и времени на это нет. Уважаю простор, чтоб глазу было где развернуться. Раньше, еще до Октябрьской революции, здесь находился дом, хозяин которого был поклонником авангардистского искусства и, говорят, именно у него как-то гостил  художник Малевич, когда проездом был в этом городе и читал  лекции о своем  новом искусстве.
   Возле дома их встретили Марина Малышенко и миловидная молодая женщина в изящном брючном костюме.
– Моя жена, –  сказал Солнцев гостям и, обратившись к супруге, спросил: – Катюша, где наше чадо?
– Заканчивает полдник, потом пойдет гулять.
– Я очень рада тебя видеть, –  Марина  обняла Андрея и поцеловала его  в щеку. – Ты куда-то пропал.
   Как похудела она за это время, подумал Корнев, а вслух сказал:
– Извини, некогда было, мотаюсь все время по делам.
– Андрей решил обосноваться  в наших краях и ищет подходящий дом, – пояснил Солнцев. –  А я ему уже подобрал нечто интересное.  Правда, сам он об этом  пока  не знает.
– Ну, на подобную роскошь, –  Корнев обвел руками вокруг себя, –  я никогда не потяну. Моей зарплаты за все годы службы   не хватит. Мне бы что-нибудь попроще. Небольшую хибару с садиком.
– Какие счеты могут быть между нами.  Неужели я не помогу старому  другу?
– И откуда только люди берут деньги на такую роскошь, – рассматривая дом, заметила практичная   Дарья.
– Я, кажется,  еще не рассказывал, чем  нынче занимаюсь, – воскликнул  Эдуард. –  Пойдемте в дом.
   Все поднялись на второй этаж и оказались в небольшой комнате, заставленной  стеллажами и шкафами. На них  стояли десятки ярко разукрашенных фигурок  людей, зверюшек, каких-то непонятных чудищ,   леших,  чертенят, домовых,   изображений знаков зодиака, талисманов… Чего тут только не было!
– В свое время в этой местности был  широко развит народный промысел, так называемая,  ореховская миниатюра, –  стал пояснять Эдуард. – Может, слышали? Местные умельцы вырезали  фигурки из  дерева, красили их, лакировали … Лет триста  этому промыслу. Чем он интересен? Заметьте, все поделки, даже чудовища,  получаются добрыми, веселыми.  Весь секрет  заключается в  технике резьбы и окраске. В наше время  промысел совсем захирел… Никому ничего не нужно стало. А я, как узнал об этом, подумал: нельзя, чтобы безвозвратно кануло  полезное доброе дело. Решил возродить промысел.   Сколько сел да деревень проехал, пока не нашел мастера, старичка одного. Открыл небольшое заведение. А старичок,  едва успев передать свои секреты,  взял да помер. Если б я  вовремя не отыскал его, погибла бы целая отрасль. Дедок последним из могикан оказался. Но теперь дело налажено, у меня   действует целая фабрика.  Заказы хорошие пошли,  иностранцы нашей  продукцией очень интересуются.
   Гости с увлечением рассматривали изящные изделия. Андрей Корнев сразу припомнил: точно такие  игрушки он видел у женщины,  ехавшей вместе с ним в одном купе поезда. Случайное совпадение? Возможно. Однако, по опыту, он прекрасно знал,  что за   случайными фактами  кроются порой самые неожиданные закономерности, и никогда ими не пренебрегал.
– В Москву ты тоже  оправляешь свои изделия? – спросил он Солнцева.
– Не только туда, но  и в другие города, – подтвердил тот. – Ты что, уже видел их где-то?
– Да, на какой-то выставке, –  задумчиво  ответил Андрей.
– Приятно, –  воскликнул Эдуард, – сознавать, что твои усилия не пропадают даром.  Кстати, у меня есть отличная  мысль, –   он поднял  вверх указательный палец. – Если хочешь, я  тебя к себе  возьму. Будешь  моей мастерской руководить. Мне нужен толковый организатор.
– Я подумаю, –  весело откликнулся Корнев. –  Хотя какой из меня предприниматель? Я  по образу мышления самый настоящий чиновник: мнительный, занудливый, во всем сомневающийся…
– Ладно прибедняться. Знаем мы вас, как вы  плохо в шашки играете. Нет, это здорово, –  повторил Эдуард, по привычке  увлекшись собственной идеей, –  снова будем вместе, как в молодости. Эх, жаль,  Николая с нами нет. Он   не раз мне говорил: интересное ты занятие нашел,  как службу закончу, к тебе подамся. Очень его  это дело занимало. Кстати, я и Марину приглашал к себе…
– Спасибо, Эдик,  за заботу, только я приняла решение уехать отсюда, –   сухо сказала Марина.
– Скажите,  а  что у вас здесь? – Дарья  стояла  у полки возле окна, внимательно разглядывая ее содержимое.
– О,  это весьма интересная и занятная штука! –  Эдуард направился к ней. – Прошу всех сюда подойти. То, что вы здесь видите, – он придал голосу  нотки торжественности, –  совсем новое направление в нашем промысле. Так называемая воровская субкультура. Нет, не удивляйтесь, в этой среде есть вещички очень  любопытные. Татуировка у представителей уголовного мира порой весьма даже художественная. Причем, как правило,  с большим значением. Вот я и решил создавать миниатюры  на основе уголовной тематики. К примеру, эта обнаженная женщина верхом на дельфине  и бутылкой в руке в блатной интерпретации означает  «свободно бегущая по волнам жизни» – стремление к воле и независимости;  крылатый лев с библией в лапах – символ человека, наделенного особой властью, умом, силой и могуществом; ковбой с девушкой, скачущий на коне, – вера в удачу… Кстати, эти фигурки пользуются исключительным спросом. Я, откровенно говоря, даже не ожидал.
– А что означает  вот эта бесподобная муза с арфой в руке и крылышками за спиной? Наверное, творчество, вдохновение, полет фантазии? – спросила  с невинным видом Дарья, вспомнив, что подобный образ  в виде наколки она видела на руке убийцы возле лесной избушки.
– Отнюдь нет, –  снисходительно улыбнулся Эдуард. – В изображениях подобного рода явный и скрытый смысл  не совпадают. Тайное  значение  понятно только посвященному. Муза с арфой  символизирует клятвенную обязанность хранить секреты, а нарушение клятвы  карается жестокой смертью.
– Ничего себе, – присвистнула Дарья. – Никогда бы не подумала. Такая очаровашка.
– Ничего особенного. Кстати, хочу заметить, что последователи Малевича тоже имели своеобразный тайный знак:   эмблему черного квадрата, которую они нашивали на рукава одежды, ставили ее вместо подписи  на письменных сообщениях… Извините, что я то и дело вспоминаю этого художника. Просто,   весьма неравнодушен к его творчеству.
– Послушай,  милый Эдуард, –  вмешалась его жена  Катерина. У нее был удивительно нежный мелодичный голос.  – Я, конечно, понимаю, что ты готов рассказывать о своих фигурках сутками, но гости проголодались, а обед уже стынет…

                *        *        *

    Обедали на свежем воздухе,  в  открытой беседке.  Отсюда открывался красивейший вид на озеро, которое раскинулось сразу  за домом. Первым тостом помянули погибшего Николая Малышенко. Андрей видел, что Марина очень хочет поговорить с ним, и за десертом, когда Дарья  занялась беседой с Солнцевым, встал из-за стола и прошел к озеру.
   Было  тихо и очень тепло и, как обычно в погожий летний денек все вокруг дышало гармонией. Жужжали мухи, шелестели стрекозы, тихо танцевали бабочки.  Уют природы навевал  спокойные, умиротворенные мысли. Вдруг на плечо Корнева упала муха, забила крыльями, засучила ногами и умерла.  Он взял ее в ладонь: у мухи  было откусано брюхо. Пока Андрей наслаждался природой, в воздухе над ним  произошел смертельный бой,  жертвой  которого  стала эта муха.
    Он подумал  о том, как обманчивы  бывают спокойствие и тишина. И что нередко жизнь наша только внешне кажется безмятежной. На самом деле в любую минуту мир и покой  готовы  взорваться от любой неожиданной, на первый взгляд, причины.
    Сзади раздались шаги, и к Андрею присоединилась Марина. Они медленно направились  на прогулку вдоль песчаного берега.
– Ты и в самом деле хочешь уехать? – спросил Андрей.
– Что  здесь делать? Невмоготу мне  оставаться в этом городе. Я уже родителей предупредила. Они  за  Колиной могилкой станут присматривать, а я изредка буду наведываться.
– И куда ты теперь, если не секрет?
– К сестре поеду, в Волгоград. А там посмотрим. Скажи, Андрюша, – Марина, как и в юности, продолжала называть его Андрюшей, –  что-нибудь удалось выяснить… о Коле?
– Да. Николая убил не Марков. 
– А кто?
– Извини, Марина, но пока я тебе этого сказать не могу. Не потому что не хочу, а пока сам не знаю. История чрезвычайно запутана и покрыта многими тайнами.
– Я вчера была у следователя. Он мне сказал, что Маркова нашли мертвым, тот, якобы, наркотиков перебрал. И теперь дело будет прекращено.
– Как прекратят, так и возобновят. Я тебе это обещаю.
 Марина вздохнула. Андрей подумал, что,  похоже, она  не очень ему верит. Но чем он может успокоить ее?
– У меня остался дневник Николая, – произнесла  отрешенным голосом Марина. –  Он вел его вплоть до последнего дня…
   У Андрея  даже перехватило дыхание. Вот это да! Такие сюрпризы судьба преподносит не часто.
– И где он сейчас? – быстро спросил он.
– Мне он  был очень дорог, как память, – продолжала тихим голосом Марина. –  Недавно я его перелистывала, там, в основном, служебные заметки, наблюдения, размышления…
– Где он? –  переспросил Корнев.
– Я хотела показать его тебе, но… позавчера вечером кто-то украл дневник.
– Что?  –  чуть не вскрикнул  Андрей.
– Кто-то, пока меня не было, залез в мою квартиру, рылся в шкафах, в столе… Я вернулась, хватилась, а дневника нет. Кроме него больше ничего не взяли.
– Кому ты еще говорила о дневнике?
– Никому. Только тебе сейчас.
    Андрей перевел дыхание. Попытался успокоиться. Черт возьми!  Нельзя, в конце концов, быть таким зашоренным идиотом  и  забыть, что речь идет о близких ему людях. Марина поняла его и, взяв  руку, слегка пожала.
– Извини, –  грустно улыбнулся Корнев. – Порой сыщик и просто человек  –  это две разные натуры. Скажи, дорогая Марина, ты не помнишь, что было в дневнике?
– Я просматривала его второпях, между строк, поэтому мало, что запомнила. Коля  рассуждал о том, что в нашем городе появилась какая-то глубоко законспирированная криминальная группа, писал о наркомании… Пожалуй, все, что  помню...   Там имелось еще что-то  более конкретное, какие-то примеры, но, извини, я находилась в таком состоянии, что мне   было не до того…
– Николай  упоминал фамилии, имена, а может, клички?
Марина задумалась:
– Он дважды называл в дневнике какого-то Льва.   Это я  запомнила.
– Спасибо тебе, Марина. Ты не представляешь, как  мне помогла. Только прошу, никому  о дневнике больше ни слова. Даже не упоминай о нем.
– И еще, – Марина вздохнула. – Я хочу, чтобы ты это знал. Николай очень переживал из-за того, что у него не складываются отношения с кем-то из  начальников. Нет, не просто переживал. По-моему, чего-то даже опасался.  Он однажды  сказал, что его могут в любой момент подставить, и самое страшное,  это могут сделать свои. Может, такие сведения тебе чем-то помогут.
   Андрей задумался. То, о чем сказала Марина, было не просто важной информацией.  Его и ранее посещала мысль о том, что в убийстве Николая  мог быть замешан кто-либо из предателей – работников управления. Теперь она получила косвенное подтверждение.  Корнев  знал, что подобные убийства,   если они подготовлены профессионалами, раскрываются чрезвычайно трудно.  В данном случае явно работал специалист высокого класса.  Марков и его гибель – ничто иное, как ложный след,  попытка увести от истины,  спрятать концы в воду.  Похоже, Николай нащупал какой-то серьезный нерв в организме местных преступников, перешел дорогу весьма важной птице, а может быть, и не одной, потому его и убрали
    Они вернулись к столу.
    – Любовались озером? – спросил у них с улыбкой Эдуард. – Оно, конечно,  сейчас красиво, но … Вечером я вам покажу нечто такое, что вы ахните.
 
                *       *        *
          Солнечный диск   коснулся кромки деревьев и стал медленно погружаться в гущу леса. Выцветшие днем краски  к вечеру засияли ярче, контуры деревьев,  домов,  лодок  стали резче, отчетливее. Матовая поверхность воды была словно кем-то искусно подсвечена.  Разговоры за столом невольно стихли, все оказались  зачарованными красотой картины, которую на их глазах рисовала природа. 
– Только в такие минуты отчетливо понимаешь, что такое  счастье, –  воскликнул Солнцев, глядя на переливающуюся радужными цветами воду.
– Счастье каждый понимает по-своему, – возразила ему  неугомонная Дарья.
– Ничего подобного, –  запротестовал Эдуард. – Счастье для всех одинаково.  Хотите, скажу, что это такое?
– Любопытно бы узнать, –  съехидничала Дарья. – А то мы, знаете,   в большом затруднении…
–  Счастье, –  не обращая внимания на   наскоки Дарьи, продолжал Солнцев, –  это когда  человеку, ну, скажем, как можно больше приятно.  Любовь –  это  чрезвычайно приятно, и все к ней стремятся. Богатство – приятно, его хотят все. Но когда не получается, то начинают ругать и богатых, и само богатство и  делать вид, что лично им  оно совсем  не нужно.  Власть – приятна,  даже если она маленькая, потому и ее все хотят. И тоже всегда ругают. Искусство, красота природы  –  это очень и очень приятно.  Здоровье…  Ну,  и так далее. Чем больше у человека таких приятностей в жизни, чем счастливее  он себя чувствует.  Разве нет?  Хотя пути к  счастью, способы его достижения у всех разные, и  лишь единицы его получают в полном объеме.
– Наркотики тоже, вроде, приятно, –  заметила насмешливо Дарья. – Только эта приятность оборачивается  в конце концов гибелью.
–  Андрей, – засмеялся Солнцев, – у твоей невесты язычок острее бритвы. Она любую,  даже самую прекрасную идею   доведет до абсурда.   
– В юности, Эдик, у нас было несколько иное понимание счастья, – заметил Андрей. – Помнишь,  когда мы кончали институт, то поклялись друг другу, что сделаем все возможное, чтобы  людям жилось хоть немного легче и лучше. Чтобы   меньше было преступности, с которой  мы решили бороться всю жизнь...
– Юность хороша тем, что живет в мире романтики и максимализма, –  снова многозначительно улыбнулся Эдуард. –Всех сделать счастливее – чудесный романтический  идеал, чрезвычайно популярный  в молодые годы. И, кстати, это тоже элемент счастья. Один из элементов. Он отнюдь не противоречит моему принципу. Ведь очень приятно до поры до времени чувствовать себя благодетелем всего человечества, борцом за его интересы…
– А что потом? – Дарья   без обычных своих приколов серьезно слушала Солнцева.
– В какой-то прекрасный момент, милая леди, начинаешь понимать, что ты  тоже один из тех людей, который чертовски нуждается в счастье. И что жизнь у тебя одна.  Поэтому, если у тебя появилась возможность  жить  лучше остальных, то почему  от этого надо отказываться.  Романтик, взрослея, становится прагматиком. И это неплохо. Пусть будет  счастливее   небольшой круг людей, а не все человечество,  но счастливее-то они будут  по-настоящему. Твоя жена, дети, к примеру…  Или, по вашему, лучше жить в постоянном мираже, в вечной иллюзии о всеобщем человеческом благоденствии.  Увы, еще ни один человек, ни один народ не добился этой цели. И никогда не добьется.  Разве я не прав?  Однако я преклоняюсь перед тобой, Андрей, что ты не забыл наши светлые мысли, наши идеалы, преклоняюсь перед дорогой мне памятью Николая. 
– И все же, Эдик, когда в метро я вижу попрошаек, на вокзалах копошатся десятки грязных бомжей, когда читаю  о тысячах людей, сидящих в лютые морозы в своих домах без света и тепла, мне никак не становится приятно…
  Эдуард внимательно поглядел на Андрея. Потом произнес:
     – Да-да, это, конечно, печально. Не будем спорить.  Ложкой  все равно не вычерпаешь моря, только надорвешься. – И обращаясь ко всем, добавил: –   Господа, теперь пойдемте со мной.
   Он повел всю группу  в дом, на последний, третий этаж. Там с таинственным видом подошел к зашторенному окну.
– Прошу минутку внимания.  А теперь глядите.
   Он  медленно, как занавес на сцене, раздвинул жалюзи. Перед зрителями открылась действительно великолепная панорама. Словно  яркая разноцветная вспышка  брызнула им в  глаза. В ней было все: наполовину скрывшееся в лесной чаще солнце,   бирюзовое небо, ярчайшая зелень листьев и травы,  голубая дымка вдали… Но преобладала в этой цветовой гамме краснота самых различных оттенков: от нежно розового до темно-бордового.  Краски сверкали, переливались на зеркальной поверхности озера, как будто   россыпи  тысяч драгоценных камней сплавились друг с другом.  Ощущение какой-то сказочности охватило всех. Такого обилия     тончайших цветовых нюансов они еще не видели.
– Вот откуда черпали вдохновение ореховские умельцы, здесь брали они  цвета для своих поделок, –  говорил Солнцев с воодушевлением. Он походил на шамана, который раскрывает диковинные чудеса перед  неискушенными жителями своего племени. – А теперь обратите внимание вон на тот участок неподалеку от островка, один из самых сейчас ярких. Посмотрите, что с ним произойдет через мгновение.
  По мере захода солнце краски  начинали тускнеть, бледнеть и только  небольшой участок, на который указал Эдуард, продолжал  еще гореть ярким огнем. И все отчетливее становилась  видна форма этого удивительного участка. Он все более выглядел как квадрат…
– Ну что, – торжествовал  Эдуард. – Не, правда ли, удивительно? Но глядите, глядите…
 Солнце спряталось,  краски стали исчезать. Квадрат  все темнел и темнел на фоне более светлого окружения, пока, наконец, не стал совсем черным.
– Вы видите? – почти кричал Эдуард. – Видите его?
  Всем казалось, что они присутствуют   на     чуде.    Квадрат      был заметен еще несколько минут, пока, наконец, не растворился, не исчез в  общей темноте.
– Что это было? – спросила изумленно Дарья.
– Сюрприз, а может, каприз природы, – ответил Эдуард. –  Этого феномена еще никто не разгадал.  Однако теперь вы  поняли?  Уяснили, каким образом  у Малевича появилась идея «Черного квадрата»?  Я уверен, он был здесь, когда приезжал в наш город, и на этом самом месте наблюдал квадрат на  озере.    Ведь вначале он создал обычную цветную квадратную композицию, в ней преобладали красные, желтые, синие элементы. Однако затем Малевич, увидев удивительный феномен на озере,  просто-напросто закрасил композицию, превратив ее в «Черный квадрат»,  как это сделала  только что  на наших глазах матушка-природа. Так черный цвет победил, затмил собой все другие цвета. Кстати, Малевич участвовал в постановке авангардного спектакля под названием «Победа над солнцем», в котором  в качестве декорации  тоже был черный квадрат, затмевающий солнечный диск. Художник говорил, что с ним тогда произошло «частичное затмение». Думаю, что нечто подобное случилось сейчас и со всеми нами.
–   Не частичное, – прошептала ошеломленная Дарья. – Я испытала самое настоящее потрясение. Теперь я понимаю, почему с таким волнением  стояла на выставке в Москве перед «Черным квадратом». Хотя, казалось, что в нем  особенного: квадрат, элементарная геометрическая фигура, далеко не самая сложная. Однако в этот квадрат Малевич вложил всю свою душу, наполнив его огромной внутренней энергией. Вот в чем дело?  Зрители   ощущали  энергию, идущую от квадрата, но большинство не понимало, в чем дело.  Я вам чрезвычайно благодарна, Эдуард, за сегодняшнее открытие.
–   Вы прекрасно поняли, нет, прочувствовали Малевича, –целуя ей руку, сказал Эдуард. – Андрей у тебя будет изумительная жена. Кстати, цена  «Черного квадрата»  нынче около миллиона долларов. А рисовал ее художник, едва не умерший впоследствии  от голода. И никто не хотел выставлять его картины…

                Зверев
               
    Скоро  Сашу Зверева за хорошее поведение и успехи в труде  перевели на так называемые облегченные условия содержания в колонии.  Он  очутился в другом общежитии, где осужденные жили не  по тридцать-сорок человек, а  только четверо в комнате. У них имелся даже отдельный телевизор. И одним из соседей Химика  по комнате оказался Лев.
Несмотря на то, что Лев  почти  не подчеркивал своего превосходства, и Химику  порой было лестно, что тот,  несмотря на почти  двойную разницу в возрасте, обращался с ним, как с равным,    вечерние разговоры смущали  Сашу. За время пребывания в колонии  Зверев близко  так  ни с кем   и не сошелся. Лев был один из тех, с кем он мог поговорить. Тот был умен и всегда внимательно его  выслушивал.
      Однако у Льва была определенная цель, и это чувствовал Химик. До поры до времени  Лев, как опытный картежник, тщательно скрывал свои козыри. Он постоянно бил по самому больному месту Зверева.
– Мечты об ученой карьере  теперь тебе, пожалуй, придется похоронить, – говорил Лев, угощая вечером Сашу чаем и бутербродами. –  А жаль! Ты действительно талантливая личность. Какого черта, ты только связался с этим Баевым? Я его знал в свое время. Он –  дурак дураком. Кроме  жадности к деньгам, ничего  у него нет.
– Мне тоже нужны были деньги, – оправдывался Зверев. – Помощи ждать было неоткуда, мать получала нищенскую пенсию. А на стипендию разве проживешь?
– Не проживешь, –  соглашался Лев. –  Но надо знать, как их доставать и с кем можно иметь дело. Сознайся,  ты даже не успел, как следует, попользоваться полученными от Баева деньгами?
– Не успел, – честно признался Зверев. – Нас быстро разоблачили. Но откуда вы  знаете?
– Знаю, – уклончиво  ответил Лев.
– Эх, если бы мне дали возможность, я    сделал бы такое, что  все  только ахнули, – невольно вырвалось у Зверева.
    Лев обладал одним   бесценным и коварным качеством. Когда  требовалось, он умел зародить у собеседника чувство доверия к себе,  окружить его  атмосферой заботливого внимания, чтобы  вызвать  на откровенность.
– Мне всегда больно  видеть, – сказал Лев, –  когда  молодые  способные люди по  нелепой случайности или из-за отсутствия средств не могли  реализоваться в жизни,  и  их талант пропадал. Ведь еще в Библии  сказано, что нельзя зарывать свой талант в землю.
– И что бы вы сделали, будь на моем месте? –   спросил Зверев.
– А я уже сделал, находясь на своем, – чуть небрежно заметил Лев. –  Еще до того, как по  нелепости попал сюда,   создал фонд содействия молодым дарованиям. Мы помогали таким, как ты талантливым, но безденежным студентам. 
– И многим помогли? – скептически спросил Саша.
– За год существования фонда, – со значением произнес Лев, –мы оказали содействие более ста студентам. Это  и единовременная материальная помощь, и именные стипендии,  призы за успехи в учебе и научных исследованиях.
– Неплохо, –  вздохнул Зверев. – Если бы  я знал раньше…
– Ты слишком поторопился связаться с Баевым. У нас был налажен контакт  со многими ведущими вузами страны, мы вели учет талантливых студентов. Ты тоже находился в поле нашего внимания. Более того,  было даже решение фонда о выделении тебе именной стипендии.
– Но почему я об этом ничего не знал? – изумился Саша.
– К сожалению, мы не успели тебя вовремя уведомить.  Связавшись с Баевым,  ты тогда  уже выбрал себе дорогу, которая привела тебя сюда, – сказал Лев и, чуть помолчав,  веско добавил: – Однако  решение фонда об оказании тебе помощи никто  не отменял.
– Что вы хотите этим сказать?
– То, что  сказал.  Более того, наш фонд пользуется авторитетом, имеет  влияние в системе образования, и его слово,  думаю, тоже кое-что значит.
– Неужели, вы могли бы помочь мне восстановиться в университете? – с надеждой спросил Саша.
 Лев  снова ответил не сразу, делая многозначительную паузу. Потом с некоторым пафосом произнес:
– Возможно,  мы поможем тебе восстановиться в МГУ. Более того, обеспечим тебя стипендией.
 … В другой вечер Лев как бы невзначай спросил:
– Скажи, готов ли ты продолжать научные изыскания?  Я ведь  знаю твою самую сокровенную мысль.
– Какую?
– Ты хочешь  получить вещество, которое преумножит возможности и способности  людей. Не так ли?
– Откуда вам это известно? – с изумлением уставился на него Зверев. О своей мечте он говорил только со своим соседом по общежитию Куролесовым, но тот сейчас отбывал наказание где-то в далекой Сибири.
– Думаю, –  словно не замечая его удивления, продолжал Лев, –   наш фонд сможет  помочь тебе  и в этом.  Создадим  лабораторию, закупим необходимую аппаратуру, оборудование, в общем, сделаем  все, что нужно. У тебя остались какие-нибудь записи о формулах, реактивах, чтобы было, с чего начинать?
– У меня все  здесь, – он постучал пальцем по голове. – В этой кладовой мои богатства хранятся надежнее, чем в сейфе.
  Зверев все еще никак не мог поверить в реальность того, о чем ему говорил Лев, и потому спросил:
– Скажите, а зачем вам все это надо? Какая вам от этого выгода?
  Лев вздохнул, грустно посмотрел на Зверева и  сказал:
– Странные люди. Почему они такие глупые? Откуда у них  вечное неверие в порядочность, благородство и чистые помыслы? Почему  человека, который хочет помочь просто из  элементарного милосердия или благородства,  сразу начинают подозревать в  корыстных целях, нечистых замыслах. Откуда в нас сидит эта грязь? Представь себе, молодой человек, что у меня болит сердце, когда я вижу, как  гибнет наша интеллигенция, как лучшие умы уезжают за границу,  истинные таланты гниют в тюрьмах. Что станет с Россией через несколько лет? Или тебя это не волнует? Скажи, много ли тебе помогло государство, когда ты учился? Зато быстро отправило тебя за решетку, как только ты захотел чуть-чуть подзаработать. И едва не исковеркало тебе всю жизнь. Вот почему, глядя на тебя, я испытываю сильную боль в душе. Теперь признайся: работа над «белым китайцем» наверняка была связана с   твоей заветной мечтой? Не верю, чтобы ты –  человек умный, идейный стал  заниматься производством наркотика только из-за денег?
– Да, –  изумился уже в который раз Зверев. Нет, этот человек поистине читает в его душе, как в книге. – Действительно, работу над «белым китайцем» я рассматривал как один из этапов к достижению цели по созданию универсального биохимического вещества.
– Что ж, с этого и начнем. Через три-четыре месяца, скорее всего, ты выйдешь отсюда по условно досрочному освобождению.  Что ты на меня смотришь, как  жеманная барышня в первую брачную ночь? Информация достоверная. Ты должен давно заметить, что я никогда не лгу. Срок моего пребывания здесь тоже скоро заканчивается. Сразу после выхода ты получишь две тысячи долларов, поедешь за границу, отдохнешь, развлечешься. А через месяц приступишь к интересной работе. Договорились?
   Саша Зверев, все еще не веря в услышанное, кивнул головой.  Однако напоследок спросил о том, что интересовало его  с того самого момента, как он познакомился со Львом:
– Скажите, а из-за чего вы оказались в исправительной колонии?
    Лев снова посмотрел на него грустными глазами:
    – Мое пребывание здесь – еще одно подтверждение того, что в России не ценят  истинно талантливых людей.

                Дарья

– Что за прелесть этот Эдуард, – не раз повторяла поздним вечером восхищенная Дарья. – Какая тонкая душа! Как он чувствует природу, искусство.
  Корнев и Дарья сидели в номере и пили шампанское, которое по дороге в  гостиницу  Андрей купил по просьбе  своей «невесты».  Она попросила, чтобы он не уходил: после  необычайного впечатления, полученного сегодня в усадьбе Солнцева, ей не хотелось оставаться одной. Корнев признался, что   Эдуард и его сегодня изрядно удивил.
–   Раньше, в студенческие годы он был  иным, – говорил Андрей. – Весь из себя педантичный,  запахнутый, как чемодан, наружу почти никаких эмоций. Из  нас троих он, пожалуй, был менее всего открыт и больше себе на уме.  Готовился к будущей великой карьере, очень верил, что достигнет  высот в науке или влиятельного положения на государственном поприще…
– Но зато сейчас какой   импозантный! – не унималась Дарья, и  Андрей даже почувствовал укол ревности. –   Расскажи мне о нем. Почему из юриста  он превратился в представителя свободной творческой профессии, коммерсанта и предпринимателя?
– Я потерял его из виду несколько лет назад.   Он сначала  жил в Москве. Хотя и в столице мы виделись с ним лишь  изредка, все дела не позволяли.  Помню, перед последней нашей встречей он позвонил мне,  а потом мы  сидели с ним  в каком-то кафе.  Он был очень  взволнованный, я бы даже сказал – издерганный, худой, все пил водку и мало закусывал. Сказал, что  разводится и ужасно переживает по этому поводу, что теперь ему придется уйти из адвокатуры, так как  то ли влиятельный  отец, то ли брат его бывшей жены затеяли против него  какие-то интриги… Затем он исчез из Москвы, и я долго о нем не слышал. И вот только здесь  встретился с ним вновь.
–   Сомнительно, чтобы  такой честолюбец, каким ты его охарактеризовал, покинул Москву из-за  банального развода с женой, –   деловито заметила Дарья, словно это и  не она    минуту назад восхищалась Эдуардом. – Настоящие карьеристы, если  они  к тому же  попали в Москву с периферии, будут за нее держаться руками, ногами и зубами. Ну да, –   переходя на свои обычные ехидные нотки, продолжила Дарья, –  он  добровольно лишил себя столицы, уехав в маленький провинциальный городок. А   квартиру  благородно оставил  бывшей жене. Какое, однако, великодушие со стороны человека, проповедующего гедонизм и живущего по принципу «приятности».
–  Зачем ты так, –  сказал Корнев. –  Ты ведь не знаешь, всех обстоятельств его взаимоотношений с бывшей женой, ее родителями...
–  А ты знаешь?
–  Я? –   удивился  Андрей. –  Тоже нет. Я даже никогда не видел его первой жены. Он ни разу не пригласил меня себе в гости. Но зато я неплохо знаю самого Эдуарда.  – И приподнимаясь со стула, добавил: –   Пожалуй, мне пора.
     Дарья  тоже встала и  лукаво взглянула на него.
–  Послушай, объясни мне, наконец, почему ты  представил меня Солнцеву как свою невесту?  Мог бы назвать подругой или, как нынче модно говорить,  «герлфрэндой». Постеснялся, что ли?
– А может быть, я хотел, чтобы ты стала моей невестой, – серьезно ответил Корнев,  глядя ей прямо в глаза.
– Но ведь я могу согласиться, – снова усмехнулась Дарья. – И  тогда ты со мной пропадешь…
    В ее ответном взгляде  было нечто такое, чего Андрей раньше никогда не наблюдал. Казалось, то безумное буйство красок, которое они совсем недавно видели на озере, перелилось в ее глаза,   теперь сияло в них и все нарастающим потоком   изливалось на него.  Дарья  подошла к  небольшому трюмо, стоящему у стены,   и,   смотря через квадрат  зеркала на Корнева, подняла обе руки и подобрала свои волосы, открыв шею. Это  движение, полное женского естества и одновременно легкого кокетства,  вызвало в нем, как и   тогда в Москве,   сильное волнение. Но он  опасался  опять несовпадения своего чувства и ее  ответной реакции и потому не решался сделать  следующий шаг.
   Дарья, не отрываясь,  искоса смотрела на Андрея, и он вдруг интуитивно ощутил, что препятствия ему на этот раз не будет,  что наступает, наконец,  тот главный момент  встречи и соединения женского и мужского начала. Момент, всегда непредсказуемый и покрытый ореолом таинственности, как и сама женская сущность.   
    Он сделал шаг к Дарье, обнял ее за плечи, увидев, что она снова, как в тот раз, прикрыла веками глаза,  вдохнул горьковатый запах духов, идущий от ее волос,  и с замиранием сердца ощутил, что ее податливое под его руками  тело  неудержимо  потянулось к нему. Ее лицо оказалось перед его лицом, и не было силы, которая в этот момент могла бы разъединить два  устремленных друг в друга взгляда,  неудержимо сближающиеся губы, ищущие  руки и наэлектризованные тела… 
  И случилось то, в чем Корневу  было отказано в Москве, а сейчас  преподнесено как неожиданный подарок, как долгожданная награда или высшая милость.  Они не успели даже добраться до постели, настолько был властен и мощен охвативший их порыв, и квадратное зеркало оказалось единственным  зрителем их восхитительного спектакля.   
     И снова, в который уже раз Андрей,  хотя и знал, что это бесполезно, старался не упустить ни одного мгновения  из начавшегося упоительного действа. Но  как всегда  данная «материя» ускользала от него. Загадочная природа любви была неуловима как космическая пыль  или звездный свет, неподвластна, как  время или бесконечность пространства.
 В самый высший миг, когда напряжение достигало запредельной силы, контроль неизбежно терялся,  сознание  плавилось, уступая место стремительно нарастающему взрыву…  И то, что он был в состоянии снова анализировать и констатировать – увы, являлось только  уже уходящим наслаждением.  Эта неуловимость была такой же, как  сама Дарья с ее непредсказуемостью и переменчивостью…
     Но каждый раз  словно происходил  новый «прорыв в незнаемое»,  через темноту к ярчайшему свету и обратно, – так он охарактеризовал  то, что   опять и опять повторялось в эту ночь у него с Дарьей,  не находя  ему более подходящего определения.       





                Конец первой части

















               


                Часть вторая



            
                «Мне пришло в голову, что если человечество нарисовало образ Божества по своему образу, то, может быть, Квадрат черный есть образ Бога как существа его совершенства в новом пути сегодняшнего начала». 
                Казимир Малевич




                Корнев
 
   Трое людей  с напряженным вниманием, стараясь не пропустить ни одного мгновения, смотрели в квадрат монитора, который напоминал окно в иной мир. Картинки в формате 3D выглядели, как живые. Словно в натуре, увидели они рощу на берегу озера и  тот самый огромный дуб, под которым три недели назад было найдено тело Малышенко. И сейчас на экране под деревом  на боку лежал человек, удивительно  похожий на него. Левая рука его  бессильно откинута в сторону, другая  держалась за голову, и сквозь пальцы этой руки  сочилась кровь и капала  на землю.
    Вдруг «мертвец» зашевелился, скрюченные пальцы его руки, лежавшей на земле,  распрямились, кровь странным образом потекла обратно в голову. Тело медленно и  неестественно оторвалось от земли и стало  подниматься;   согнутые, словно ватные ноги распрямились, а правая  рука,   сделав полукруг от головы вниз, залезла в карман брюк.   Другая рука в этот момент  опустилась  вдоль туловища.
– На самом деле тело падает, просто демонстрация идет в обратном порядке, – пояснил молодой человек, сидящий за компьютером.
    Голова  поднимавшегося человека неожиданно столкнулась с  обухом топора и,   словно слившись с ним, стала  толкать его ввысь. В какой-то миг мужчина с удивленной гримасой на лице совершил головой  резкое движение, как футболист, ударяющий мяч. Топор как бы  отскочил от его головы,  ушел наверх, и стала видна еще одна чья-то рука, сжимавшая  топорище.
   Затем на мониторе в полный рост появился  и сам владелец руки.  Он был высок, чуть выше Малышенко, и по виду физически крепче его. Мужчина находился  за дубом  и сжимал в правой руке топор. А  спиной к нему стоял ничего не подозревавший Николай…         
– Сейчас я восстановлю нормальную последовательность событий, –  сказал хозяин компьютера. – Вот,  «Малышенко» остановился, голова его слегка наклонена вперед,  в задумчивости он смотрит себе под ноги. Я специально делаю медленный показ. Глядите, из-за дуба появился мужской силуэт.  Хорошо видно движение руки с топором.  «Малышенко» его не замечает. Наконец,  и сам удар. Ну, а дальше вы все уже видели
     Андрей Корнев и Евгений Соловьев снова и снова склонялись над  компьютером. В какие-то моменты они просили остановить картинку, показать ее в обратном порядке, повернуть иначе изображение, стремясь уяснить в деталях движения убийцы и его жертвы.
– А теперь,  Василий, –  попросил Корнев  молодого человека, сидевшего за компьютером, – пусть  «убийцей» будет Марков.
   Василий сделал «мышкой»  несколько операций, и  на экране за деревом появился другой мужчина, напоминавший Маркова. Он  был худ, тщедушен,  невысокого роста. Компьютерный Марков стал  с усилием делать замах,  было  ясно видно, как ему  нелегко, и чтобы нанести удар нужной силы, он  взял топор обеими руками.  Но самое главное, в момент нанесения удара он вынужден был неестественно подпрыгнуть и перегнуться, иначе  из-за своего невысокого роста не смог бы  попасть обухом в теменную часть головы. Именно туда был нанесен смертельный удар Николаю Малышенко.
– Класс, – восхитился Соловьев. – Как будто все видишь наяву.
– Обычная виртуальная реальность, – снисходительно пояснил Василий. – Принцип «черного ящика»: что происходит внутри, мы не знаем, но видим конечный результат. Порой весьма неожиданный. Андрей  Петрович  предоставил мне набор первичных данных, я их обработал и заложил в компьютер.  Можно смоделировать любую  ситуацию.   Представляете, насколько доходчивей   может стать картина происшествия. Посмотрел на экран, и все стало ясно. Очень удобно  проверять истинность показаний свидетелей, обвиняемых… Думаю, за виртуальной реальностью громадное будущее в криминалистике.
–  «Черный ящик», «черный квадрат», прямо наваждение какое-то,  –  пробормотал  Корнев.
– Что вы сказали, Андрей Петрович? – спросил Василий.
– Ничего, это я так. Спасибо, друг, – сказал Корнев.  –   Я прекрасно знаю, что  о своем любимом детище ты готов рассуждать сутками.
И обратившись к Соловьеву, добавил:
  – Василий – мой давний приятель, прекрасный специалист, и я не знаю человека, который лучше него разбирается в компьютерных делах.  Только он мог блестяще справиться с такой задачей.  Едва увидев фотографию субтильного Маркова, я сразу вспомнил, что неподалеку, в соседнем городе, живет мой старый товарищ Василий, и никто кроме него нам не поможет. И ты теперь  увидел, что из этого получилось. Что скажешь?
– Убедительно, – отозвался Евгений Соловьев. – Получается, что Марков из-за своего роста,  физических данных не мог осуществить такой удар, какой был нанесен  Николаю Малышенко. Выходит, не он убил…
– Я в этом был уверен с самого начала,  а сейчас мы получили  и  объективное подтверждение этому.
– Но кто тогда убийца? –  спросил, волнуясь, Соловьев, играя кадыком и делая  по привычке глотательное движение.
– Еще раз  спасибо тебе, Василий. МВД России твои заслуги не забудет. Пусть лазерный диск с  этой важнейшей информацией пока останется у тебя. Поехали, Женя, у нас есть еще дела.
    Василий проводил посетителей до дверей. Они спустились  во двор и сели в  новенькую «Калину», принадлежавшую Соловьеву, на которой приехали сюда. Евгений вывел машину на улицу и стал выбираться на дорогу, которая вела из областного центра в Ореховск.

                *        *         *
                –  Любопытная,  однако, получается картина, –  говорил в кабине автомобиля Корнев, держа в руке лист  бумаги с какими-то графиками и цифрами. – Вот сведения  о преступности в Ореховске за последние годы.  Еще пару лет назад все было более-менее нормально. Совершались, конечно, кражи, грабежи, «хулиганка». Но, как говорится, преступность не выходила за обычные рамки. Убийства,  в основном, на бытовой почве: два мужичка напились, один другому  башку  проломил и все  такое прочее. Как в любом провинциальном  городе, без особых отклонений.  Однако в последний год произошел  странный взрыв:  пошли вверх убийства, причем отнюдь  не «бытовуха», а явно заказного толка. Пропорции резко сдвинулись. Что сие означает?
         Соловьев, не отрываясь от дороги, слушал Корнева с большим интересом. Он уже в который раз убеждался, как ему  повезло, что он согласился работать с Корневым. Тот был, действительно, профессионал высокого полета, и молодой оперативник Евгений понимал:  ему  есть чему поучиться.   Хотя   и были определенные трудности, ведь  надо было сохранять   в секрете  их «тандем»,  не дай бог, узнает начальство.  А оно  и так косилось на него – куда, мол, ты, Соловьев, порой  пропадаешь. Парадокс: полиция от полиции прячется.
–  Прямо, мафия какая-то, –   пробормотал Евгений.
–  Терпеть не могу этого слова, –   поморщился Корнев. – Оно ничего не поясняет, а наоборот, все затушевывает. Скажут, –   «мафия» и разводят в беспомощности руками, мол, ничего с ней не поделаешь. Итак, –    Андрей снова взял деловой тон, –   нам предстоит выяснить, что нового появилось  некоторое время назад в городе и кто за этим стоит? Скажи, Евгений, ты  лично не замечал   что-нибудь   необычное,  что удивило бы тебя, заставило задуматься?
–  Незадолго до вашего приезда, –  после некоторого раздумья произнес  Евгений, – нам удалось раскрыть серию квартирных краж и грабежей. Не знаю, имеет ли это отношение к вашим вопросам, но  очень уж странными были преступления. Четверо грабителей переодевались в женские одежды, надевали парики, причем каждый раз  новые, и заходили в квартиры под каким-либо  предлогом. Связывали хозяев и брали все, что хотели. Что еще? Найти их  долго не удавалось, так как потерпевшие давали  разные приметы, не за что было уцепиться. Попались они случайно. Кто-то позвонил в полицию и сказал, что преступники вечером будут   обмывать в ресторане очередную удачу. Там их и накрыли. В  квартирах нашли столько женской  одежды, париков и косметики, что хватило бы  целому театру. Мы еще с коллегами шутили, неужели, «голубые» в кражи ударились. Но они оказались  нормальными, обыкновенными мужиками.
– Очень интересно, – оживился Корнев. – А как они сами это объясняли?
– Ничего особенного, говорили, для маскировки.
– Кто придумал такой спектакль с переодеванием?
– Говорили, что сами. Но оперативные данные свидетельствовали, что за ними  кто-то стоял. Причем,  явно не здешний, а залетная птица.
– Не нашли того,  кто  сдал их?
– Звонок был анонимный. Установить инициатора так и не удалось. Сами преступники были в большом недоумении: вроде все предусмотрели, однако накрылись…  Возможно,  их сдал кто-либо из конкурирующей  «фирмы».
– Так. Какие еще  «явления» у вас произошли?
– Сильно пошла в рост наркомания.  Ну, вы это знаете. Городская администрация даже решила открыть еще один наркологический диспансер…  Да, несколько месяцев назад были убиты два местных  криминальных авторитета. Раньше они сосуществовали между собой более-менее мирно. Иногда, правда, ссорились,  устраивали разборки, выясняли отношения, но до взаимных убийств дело не доходило. А тут одна смерть за другой.  Что еще?   Были  убийства коммерсантов. До  сих пор они не раскрыты. Я подробностей не знаю,  меня к работе над этими убийствами не привлекали. Взял их под собственный  контроль заместитель начальника УВД по оперативной деятельности. Но работа, по-моему, ведется больше для видимости. Ведь, как у нас порой бывает: если преступление заказное, то и руки уже заранее опускаются,  –  все равно, мол, не раскроешь…
– Так, – констатировал Корнев. – Расскажи теперь подробнее про Коня, на которого ты ссылался, когда на «малой земле» спасал меня от пьянчужек.
– Конь, – усмехнулся Соловьев, покрутив головой, – в свое время   был сильной личностью в местных уголовных кругах. Подлинная его фамилия – Конев  Александр Петрович. Настоящий вор в законе, а  не скороспелый «апельсин», как  многие нынешние. Его короновали в зоне, после третьей ходки с соблюдением ритуала.  Но, в последнее время он, похоже,  сильно приуныл… Кто-то очень влиятельный его мощно подвинул, подмял под себя. Да, вы абсолютно, правы,  в городе действительно что-то происходит.
– Помнишь, я тебя просил разузнать о принадлежности белой «Нивы», которую видел в лесу…
  Соловьев достал из  внутреннего кармана пиджака записную книжку, и,  неудобно  листая  ее  правой рукой, так как другой управлял машиной,  нашел, наконец, нужную запись.
– Машина оформлена на Громина Николая Петровича, ранее судимого за грабеж. Имеет кличку «Колян». Живет в нашем городе, адрес известен. Но в последнее время дома не появляется.  Кстати, раньше был связан с Конем, потом отошел от него. А что он натворил, нельзя узнать?
– Можно, –  пожал плечами Корнев. – По всей видимости, он причастен к убийству Маркова и  Быстровой. Его видели в той самой лесной избушке, где нашли их трупы.
– Кто видел? – быстро спросил Соловьев.
– Этого я тебе пока сказать не могу, – покачал головой Корнев. –  Сам понимаешь, очень желательно  бы его найти. Кстати, тебе не ведомо, кто такой Лев?
– Лев…, Лев…,– повторил Евгений, напрягая память. – Нет, Андрей Петрович,  о  таком  я не слышал.
– Имя это  или кличка, пока сам того не ведаю. Но, если что-либо узнаешь о  человеке, именуемом  себя Львом,  тут же сообщи мне. И вот что еще. Думаю, тебе  это надо знать:  погибший Николай Малышенко, по всей вероятности,  проник в какие-то  сокровенные  тайники  криминального  мира и за это поплатился. Поэтому,  не прошу, а требую, как начальник: никаких самостоятельных решений без согласования со мной. Обещаешь?
  Лицо Евгения выразило сначала недоумение, потом озабоченность.    
– Обещаю, –  наконец, сказал он.
   Они молча проехали несколько километров. Соловьев о чем-то размышлял, потом  вдруг затормозил и остановил машину. Корнев удивленно посмотрел на него.
– Андрей Петрович, –  чуть торжественно сказал Соловьев. – Может, мои слова покажутся вам смешными, наивными, но я очень благодарен, что судьба связала меня с вами. И вы тоже должны знать,  что на меня можете  всегда положиться.
– Я  это знаю, –  рассмеялся Корнев. – Иначе не стал бы с тобой откровенничать.  Хороший  ты парень, Евгений. Теперь слушай задание   на ближайшее время. Подумай, как лучше организовать мою встречу с Конем.
– Да вы что, Андрей Петровичем? Он же настоящий вор в законе. Для него, по уголовным меркам,   «западло» вступать в переговоры с ментами.
– Неужели ты думаешь, что мне это неизвестно? Но,  судя по твоим словам, его  сильно, можно сказать, кровно обидели. Чуть ли не опустили до какой-то там «шестерки». Он подчинился силе, но наверняка в душе оскорблен и лелеет планы мести.  А раз он сейчас не в силе и  его авторитет падает, то, естественно, заинтересован в том, чтобы как-то его поднять. Все это можно  использовать. Поразмышляй на такую тему: некто ищет контакта с Конем, чтобы пожаловаться ему на притеснения со стороны чужаков, и хочет получить его покровительства и совета. Это, так сказать,  тебе вводная, а детали  продумай сам. Так же, как и подходы к Коню.  Потом  вместе твои соображения и обсудим.
               
                Зверев
      
    У  Саши Зверева  жизнь  после освобождения сложилась  не совсем  не так, как он   предполагал. Нет, вначале Зверев действительно получил две тысячи долларов и  туристическую путевку  в Египет, ему поразительно быстро выдали заграничный паспорт. Как в сказке:  еще каких-то десять дней назад он, как последний изгой,  ходил строем по плацу, ел безвкусную баланду, убирал и чистил сортиры, и вдруг сидит в комфортабельном «Боинге», и очаровательная стюардесса  заботливо ухаживает за ним, принося то напитки, то закуски.  Целых три недели Саша блаженствовал. Золотые песчаные пляжи и теплое море с удивительно прозрачной водой, круиз на шикарном теплоходе  – все это пролетело,  как   сон. И пора, пора было приниматься за работу.
   Зверев прекрасно понимал, что   нужно было от него Льву, и очень не хотел этим заниматься.  Он боялся снова попасть за решетку, зная, что наказание будет более жестоким, чем в первый раз. Но еще сильнее он опасался Льва, понимая, что тому уничтожить его не составит  никакого труда. И  не находил возможности, чтобы отказаться.
    По возвращении из-за границы его встретили на аэродроме двое неизвестных мужчин. Они посадили Сашу в автомашину, сказав, что отвезут на встречу со Львом. Машина выехала из города, очень долго петляла по проселкам и лесным дорогам. Поздно вечером они  остановились возле избушки в глухом лесу. Звереву велели выходить.
   В избушке, внутри довольно уютной, было три комнаты. Кухня, спальня и еще одна комната, приспособленная под лабораторию.
– Здесь ты пока будешь жить и работать, – криво улыбаясь, сказал один из мужчин, сопровождавших Зверева. – А чтобы тебе  не было скучно, я составлю тебе компанию.
– А где Лев? – спросил недоуменно Саша.  Он не допустит, чтобы им командовали эти два дебила.
– Лев встретится с тобой, как только представится возможность. Сейчас он очень занят. Проводит научный симпозиум.
 И он грубо захохотал.
– Значит так, – сказал второй мужчина, обращаясь к Саше. – Завтра посмотришь, что еще нужно из материалов и приборов, составишь список. Чтоб к обеду все было готово. Послезавтра приступишь к работе. Тебе привезут напарника, обучишь его всему, что знаешь сам. Вопросы есть?
– Скажите Льву, что я хочу с ним поговорить, – сжав губы от негодования, сказал Зверев.  Он им докажет, что пешкой здесь быть не собирается. – Пока Лев не встретится со мной, никаких дел не будет.
   Мужчина пожал плечами и уехал.      Зверев  в тот вечер не стал ужинать, у него не было аппетита, а  сразу улегся спать. Но долго не мог уснуть.  Он слышал, как его  «бульдог»,  так он охарактеризовал мужчину, оставшегося его охранять,  возился с ужином на кухне, потом смотрел телевизор. Где-то под утро, тяжело передвигая ноги, приперся в спальню и улегся на соседнюю кровать. И тут же раздался его могучий храп  – здоровый сон безмятежного человека.
   На другое утро  снова прибыла   машина, и сидевший за рулем мужчина велел Звереву ехать с ним. Опять они  колесили по бесконечным перелескам и полям.  Саша давно уже потерял представление, где находится.
    Потом был какой-то двор, огороженный высоким забором,  а внутри него – деревянный дом. В нем, как выяснилось, помещалась баня с  небольшим бассейном.   Сашу  передали другому мужчине, который привел его в дом, и  велел ждать в комнате. Здесь стоял длинный стол с самоваром и чашками, вдоль него  –  деревянные скамейки, а в углу на тумбочке телевизор. Ждал Саша недолго. Дверь отворилась, и появился Лев, одетый совсем не по-банному, – в прекрасном костюме и модном галстуке.  Он сделал радостное лицо, быстро подошел к  поднявшемуся ему навстречу  Звереву и обнял его.
– Очень рад тебя видеть, – сказал Лев,  чуть отстраняя от себя парня и рассматривая его. – Выглядишь ты прекрасно, сразу видно,  что отдохнул. Не то, что в зоне, где был доходягой.  Понравилась поездка? Отныне так красиво будешь жить  всегда. –   И добавил:  – Однако  теперь надо приниматься за работу.
    Саша хотел было к нему обратиться по имени-отчеству, но вдруг вспомнил, что  он  этого не знает. Не станешь ведь   его  называть по колонистской кличке.
– Извините, как вас зовут? По-нормальному…
– Лев Борисович, –  усмехнулся тот.
– Лев Борисович, –  взволнованно сказал Зверев, – если  помните, мы с вами раньше говорили о моей научной деятельности. Вы обещали помочь.
– Я все, дорогой мой, помню. И еще не было случая, чтобы не выполнил обещание.  Начнем мы с «белого китайца»,  потом уже все остальное. Как и договаривались.
– А учеба?
– Обязательно, на следующий год. Сейчас уже поздно, всюду занятия  в разгаре. Сам понимаешь, никто в начале зимы не станет   рассматривать вопрос о приеме на учебе. Поэтому не будем терять время и займемся делом.  Я решил, что лучшего места для  научной работы, чем этот дом в лесу,  куда тебя привезли вчера, не найти.  Спокойное, уединенное место, никто   не мешает,  чудная природа вокруг. Лес, птички поют, свежий воздух. Все необходимое тебе будет доставлено. Что еще надо для  углубленных научных размышлений, успешного созидательного процесса? Твори – не хочу.  Любой из городских ученых позавидует тем условиям, что мы создали тебе. Для начала станешь получать  пятьсот баксов в месяц.    По субботам  тебе будет банька, девочки, если пожелаешь…  Думаю, ты одобришь мой выбор. Или  чем-то недоволен?
    Зверев пожал плечами.
– Не хочу, чтобы перед моим носом вертелись эти «гориллы». И,  тем более, спали в одной комнате со мной, – наконец, заявил он.
   Лев расхохотался.
– Ладно, я распоряжусь. Кроме того, дадим тебе  толкового помощника, которого ты  обучишь  своему мастерству. Глядишь, в недалеком будущем обзаведешься собственной школой, у тебя будут последователи. Представь себе только – школа академика Зверева.  Звучит, а?
  Саша  не отвечал.
– Если что-то не так, ты  сразу скажи, – пристально глядя на него,  сказал   Лев. – Тебя никто тут силой не держит. Однако не забывай, что тогда в зоне мы  с тобой  задумали  общее дело, и теперь повязаны одной веревочкой. Я со своей стороны делаю все, что обещал. С расчетом, конечно, на твою взаимность. А то ведь могу подумать, что ты непорядочный человек... Ты же не хочешь, чтобы я так подумал? Кстати, твоя поездка за границу обошлась мне в десять тысяч долларов.  Так что  должок тоже придется  вернуть...
   У Зверева  было  чем возразить, но, взглянув в холодные глаза Льва, устремленные на него, он промолчал.
   Лев  проводил его до дверей  и, оставшись один, задумался. После освобождения он, пользуясь своим особым положением у Сосновского и его поистине неисчерпаемым кошельком, принялся налаживать новое дело.  Понимая, что в столице, где криминальный рынок давно  поделен, ему  пробиться будет невозможно, Лев, желавший полной самостоятельности, остановился на сравнительно небольшом городе Ореховске.
  Сюда Лев пришел не с пустыми руками. Благодаря влиянию того же Сосновского, он быстро «разобрался» с местными теневыми лидерами. А те, кто  остался, скоро присягнули на верность новому хозяину. И этот парень  никуда не денется, будет служить ему, как миленький.

                Марина

   Только что Корнев попрощался с Мариной Малышенко, которая все-таки покинула город. На вокзале, улучив момент, когда провожавшие ее родители  отошли за вещами, она  грустно сказала Корневу:
– Вот, Андрюша, мы и расстаемся. На этот раз надолго, если не навсегда.
– Ничего подобного, –  запротестовал Корнев. – Разве я тебя  оставлю? Как только приедешь на место, дай знать.  Я тебя обязательно разыщу.
  Марина помотала головой.
– Нет, Андрей. У меня начинается новый этап в жизни. Все, что связано с Николаем, для меня очень близко и… тяжело.  Мне его никто не заменит. Коля остался  здесь,  и я буду время от времени сюда возвращаться… А у тебя  своя жизнь. Дарья – прекрасная девушка, хотя и слегка взбалмошная. Присмотри за ней, а то она может невзначай наделать глупостей.  Здесь неосторожных шагов не прощают. И еще, Андрей, – Марина сделала пауза и тяжело вздохнула, –  мне кажется, что кто-то  внимательно к тебе приглядывается.
– Почему ты так решила?
– На последнем допросе следователь очень интересовался тобой. Спрашивал, кто ты, откуда и зачем сюда прибыл…
– Ну а ты?
– Я сказала, что ты давний приятель Николая, приехал на  его похороны, вроде бы собираешься на пенсию и подыскиваешь себе подходящее местечко, где бы обосноваться после увольнения со службы…
– Правильно сказала, –  одобрил Андрей и добавил, желая успокоить Марину: –   Скорее всего, за словами следователя  ничего не скрывается. Самые обычные вопросы. Для уяснения ситуации, так сказать.
– Может  и так, – пожала плечами Марина. – Только я никому уже не верю. А позавчера ночью был странный звонок, напугавший меня. Сначала долго в трубке молчали, затем кто-то захохотал и грубо сказал:  «С этим мы покончили, скоро и до второго очередь дойдет».
– Один был  такой звонок? – отметив про себя серьезность информации, спросил Корнев.
– Да.  Больше  никто   не звонил.
  Оба немного помолчали.
– Правильно, что ты уезжаешь, – сказал, на прощание, Андрей, мучаясь от  того, что вынужден говорить банальности. – Вдали от  Ореховска, в иной обстановке ты  постепенно успокоишься. А там, глядишь, и все еще может наладиться…Жизнь ведь не стоит на месте.
– Спасибо, милый Андрюша, – ответила Марина и снова вздохнула. – Такие вот дела…  Последняя и единственная моя просьба – разыщи, пожалуйста, убийц Коли. И будь,  очень умоляю, осторожен.
      И она обняла и поцеловала Андрея в щеку.

                Дарья
   
   Андрей Корнев   получил  срочный вызов прибыть в Москву к начальству.  И,  направляясь сейчас к дому,  усиленно раздумывал, как  убедить Дарью в том, что она обязательно должна  поехать вместе с ним.
   С тех пор, как Дарья стала невестой Андрея, она съехала с гостиницы и переселилась к нему. И оказалась неплохой хозяйкой.  Каждый раз, когда вечерами Андрей приходил в их временную крохотную квартирку, он удивлялся маленьким переменам, которые случались в ней.  Дарья то и дело  придумывала  что-нибудь новенькое,  делавшее необжитое холостяцкое жилье  более  уютным.  У  нее был особый дар: из пустяковых, казалось бы, вещиц,   типа  пучков травы, веток,  щепок, сосновых шишек и  всего такого прочего,   творить неожиданные и изящные конструкции, которые она называла «моя икебана».
     Корнев приходил домой, еще  не совсем  веря в то, что теперь у него  появилась семья. И когда отворял дверь,  давно забытое  теплое чувство от мысли, что  есть   близкий человек, который с нетерпением ждет тебя, омывало его душу. За ужином они обычно обсуждали прошедший день, и Андрей с удивлением наблюдал перемену в Дарье:  она, как будто, стала  меньше интересоваться его делами, как журналистка, для которой важна лишь информация. В ее словах и поступках появилось больше заботы о нем самом, и  Корневу   от этого было чрезвычайно  приятно.
  Затем в их квартире поселился Кузя. Маленькая дворовая собачонка быстро стала  общей любимицей из-за своего веселого и смышленого характера. Нашли   они ее случайно.
     Каждое утро Корнев и Дарья делали пробежку по старому городскому парку. Парк этот – местная достопримечательность. Когда-то до революции он был частью богатой  усадьбы, и с того времени сохранились в его живописных частях  белые, ныне полуразвалившиеся ротонды, где прежде гости    чинно отдыхали и любовались окрестностями. В более поздние времена там и сям поставили  скульптуры героев нового времени: спортсменов с веслами, пионеров с горнами, колхозниц со снопами, которые нынче  тоже выглядели   сильно потрепанными.
     А в самом центре, заботясь о благе и удобствах посетителей, местные  руководители много лет назад построили из кирпича массивный общественный туалет. К нему из разных точек парка вело  множество посыпанных гравием дорожек, словно лучики, тянувшиеся к солнцу. Из-за отсутствия денег на ремонт  крыша туалета однажды обрушилась, и его закрыли, а окна  и двери заколотили досками. Но поскольку  другого подобного заведения в парке не было, то посетители, озабоченные  природной надобностью,  доски  быстро разломали, и  заведение с красными буквами «М» и «Ж», видимыми издалека,  стало зиять  темными квадратами провалов. Каждый раз, пробегая мимо, Дарья  морщила  нос и говорила:
– Когда же у властей дойдут до него руки.
На что Андрей, усмехаясь, отвечал:
– Какая власть хочет марать руки в говне?
   Как-то, когда они делали очередную пробежку, за ними увязалась собачка. Она помчалась рядом,  весело виляя хвостом, скаля зубы и  всем своим видом показывая, что интереснее занятия, чем бежать вместе с ними, у нее нет. Если они замедляли  ход или, наоборот, увеличивали скорость, она делала то же самое, но ни разу их не обогнала и не отстала. В дальнем конце парка Андрей и Дарья остановились и, по привычке, принялись делать зарядку. Собачка  села неподалеку и стала внимательно глядеть на них, наклонив набок голову и   высунув язык.
    Андрей любил наблюдать, как Дарья выполняет упражнения. Одно из них особенно приводило его в восторг. Дарья поднимала руки  перед собой и  немного вверх. Затем, слегка расставляя ноги и чуть наклонив корпус вперед, принималась  делать  вращения. Она обладала узкой талией и широкими бедрами,  взаимное движение этих частей тела  было таким гибким,   словно в месте их соединения находился хорошо смазанный шарнир. Дарья ритмично покачивала бедрами то в одну, то в другую сторону,  и  Корневу казалось: они живут отдельной, самостоятельной жизнью. Глядя  с волнением на нее и  ощущая сухость во рту, Андрей  думал, что еще ни одна женщина не была ему так желанна, как Дарья.
   Собачка тоже внимательно наблюдала за  гимнастическими упражнениями, однако в ее взгляде было одно  лишь  терпеливое ожидание.  И как только два симпатичных ей человека, которых она заметила еще несколько дней назад, закончили свою зарядку, собака легла на брюхо и, поскуливая, подползла к ним.  Затем  перевернулась на спину и засучила ногами с выражением высшей покорности.   И  этим окончательно покорила Дарью. Она с мольбой посмотрела на жениха, и тому ничего не оставалось, как в знак согласия, кивнуть головой… Отныне, как только Андрей вставлял ключ в замок, звонкий лай Кузьки извещал о его прибытии домой.
  Этим вечером Дарья встретила Корнева вся в  слезах.
– Что случилось? –  встревожено спросил  Андрей.
– Кузя погиб, – с трудом сдерживая рыдания, произнесла Дарья. –  Его… Его повесили…
– Что? – воскликнул  Корнев. – Как это произошло?
– Я пошла в магазин, –  рассказывала Дарья, –  а Кузька увязался за мной. В магазине купила продукты, вышла на улицу, а его нет. Покричала, но он не появился. Я заволновалась, однако подумала, может,  он сам домой пошел.  Прихожу,  его нет  ни во дворе, ни в подъезде. Сижу дома в недоумении. Вдруг вбегает соседка с  расширенными от ужаса глазами и, заикаясь, говорит: «Иди, посмотри, что делается». Я пошла на лестничную площадку и остолбенела:  к отопительной батарее была привязана веревка, а в петле висел задушенный Кузька. Такая жестокость.  – Дарья всхлипнула. – Кому и зачем это понадобилось? Совсем безобидная  была собачка.
   Слушая Дарью, Андрей тер ладонью лоб. Ситуация была ему вполне понятной. Обычные хулиганы не стали бы действовать столь демонстративно.  Его действительно предупреждают. Кто-то пробуют  его на прочность, причем, как  это принято, у таких личностей –  коварным и подлым методом.   Вот и Марина утром говорила, что за его действиями  внимательно наблюдают. Смерть Кузи – еще одно подтверждение этому. Да, Дарью  надо во что бы то ни стало  отсюда отправить.
– Дарья, – мягко сказал Корнев, –  Кузю, конечно, жалко. Но что теперь поделаешь? Обещаю, как только найду хулигана, то  точно  оборву ему ноги. Кстати, –  как бы невзначай продолжил Андрей, – завтра мы с тобой уезжаем. Меня  срочно вызывают  в Москву. 
  Дарья ответила не сразу. Удрученная гибелью Кузи, она лишь спустя минуту уяснила смысл слов Андрея.
– Я не поеду, –  наконец  тихо, но твердо ответила  она.
– Почему? 
– Я  здесь не решила еще многие  вопросы, не собрала нужный материал.
    –  Опять ты за свое, – чуть не закричал Корнев. Но Дарья, не обращая на него внимания,  вдруг сказала:
–  На улице я  услышала о  каком-то новом наркотике, именуемом «белым китайцем». Говорят,  он  появился в Ореховске. Ты, случайно, ничего об этом не знаешь?
  Андрей растерялся: что ей  ответить?  Ложь она ему не простит, но ведь и правду  сказать  нельзя. Поэтому  дипломатично произнес:
– И я слышал о  нем. Но какое он имеет для тебя значение?
– Хочу написать острый, актуальный материал о наркомании. Что это за наркотик?
– Очень опасное  вещество,  производимое химическим путем.   Несколько лет назад преступную группу, которая занималась его изготовлением, удалось обезвредить.
– А сейчас?
– Что сейчас?
– Он снова появился?
– Возможно, –  осторожно сказал Андрей.
– Послушай,  Корнев. – Дарья упрямо тряхнула головой. –  Мы с тобой  вместе живем   уже несколько дней. Ты куда-то постоянно  уходишь… Но я так и не пойму, чем ты  здесь занимаешься. Тебя тоже интересует «белый китаец»?
– Нет, ты послушай меня, – рассердился Корнев. –  Мы с тобой решили, что у каждого из нас есть  свои дела. И не будем больше эту тему обсуждать.
Дарья надулась и отвернулась. Андрей тут же пожалел, что погорячился.
– Я  тебя понимаю, –  смягченным тоном произнес он. – Ты живешь информацией, это твой хлеб, твоя профессия. Но пойми и ты  меня…
– Если тебе надо, то уезжай, –  пожала плечами Дарья. –  А я останусь.  Свяжусь с местным УВД, постараюсь оттуда получить нужные сведения. Кроме того, мне интересно знать, в какой стадии находится дело об убийстве женщины,  свидетелями которой мы с тобой случайно стали. Ты мне об этом  тоже ничего не рассказываешь…
  Корнев чуть не застонал.  Сколько стоят амбиции любимой женщины?  Много. Но не такую же цену! Если она  осуществит задуманное, то  произойдет не только полный провал всей операции.  Под  прямую угрозу ставится и ее собственная жизнь. Как ей все объяснить? Он взял ее за руки, усадил на диван, а сам сел  напротив.
– Выслушай меня хорошенько и сделай самые серьезные выводы. Да, именно в этом городе кто-то занимается изготовлением «белого китайца». Действует целая преступная группа. Очень жестокая и циничная. Члены этой группировки убили  женщину, которую мы с тобой видели в сарае, а также  Маркова и  Николая Малышенко. Я думаю, что и сегодняшняя гибель Кузи не случайна. Здесь опасно находится. Поэтому я очень хочу, чтобы ты отсюда уехала.
  Однако реакция Дарьи оказалось не такой, на какую рассчитывал Корнев. Она удовлетворенно заблестели глазами и  сказала:
– Наконец  я услышала  от тебя хоть какую-то правду. Почему ты не мог мне об этом сказать сразу? Что здесь такого? Или  ты мне не доверяешь? Неужели я сразу побегу и на весь свет раззвоню, о чем ты мне говоришь. Дура я, что ли, совсем. Или в полиции все такие снобы? Только вы и знаете, как надо распоряжаться информацией…
    Она обняла Андрея за шею, потерлась о его щеку.
– Дорогой  мой,  Корнев, – ласково говорила Дарья. – Не дуйся на меня. Просто иногда ты бываешь очень озабоченный своими делами и такой отстраненный.  Меня это страшит.  А я хочу, чтобы ты был совсем мой. Чтобы делился  своими проблемами, а я бы тебя успокаивала. Раз я твоя будущая жена, то, значит, и самый близкий для тебя человек. Ты долго был одиноким волком и еще не привык к этой мысли. Ничего, потихоньку привыкнешь.   Езжай  спокойно в свою Москву, а я  останусь здесь. Обещаю:  никаких инициатив без твоего согласия проявлять не стану. Общаться буду с одним Эдиком Солнцевым, а разговаривать с ним – только о Малевиче и ореховских миниатюрах. Кстати,  на эту тему  тоже  можно  подготовить интересный материал.

                Зверев

      С последнего разговора Саши Зверева  со Львом прошло несколько недель. Постепенно Саша сумел заново организовать производство «белого китайца». Целыми днями он колдовал над   пробирками, колбами, спиртовками, производя реакции, и  через каждые двое-трое суток у него забирал  готовый порошок один из «горилл». Так  Зверев   мысленно именовал   своих телохранителей, навечно, казалось, приставленных к нему.
    Не все шло гладко. Пока не налажена была технология, каждую изготовленную партию требовалось опробовать. Первые испытания прошли успешно. «Гориллы» привозили  оборванных, зачумленных наркоманов, которых они непонятно где отыскивали, всегда с завязанными глазами, чтобы те не могли определить, какой дорогой и  куда их везут. Эти  опустившиеся личности  были  безумно рады «вмазаться» на халяву. Их не страшило, какой именно раствор им вливают в вену, лишь бы поскорее получить заветную дозу и очередную порцию кайфа. Они и понятия не имели, что стали подопытными  кроликами.   
– Хорошая, мощная волна идет, – удовлетворенно говорили они, усердно сжимая и разжимая кулак, когда  им вводили иглу и просили  поделиться впечатлениями.
   За одним из «горилл», охранявших Сашу, так и приклеилась кличка «Бульдог», а второго звали Коляном. Оба они были молчаливыми, что, в общем, радовало Зверева, особо не испытывавшего желания с ними разговаривать. Потому что, когда они открывали рот, то более-менее приличные слова, которые они  произносили, делясь, к примеру,  впечатлением о том, как вчера проводили  время,   были такими: «ну, и клевая телка мне попалась». А наибольшее удовольствие,  которое они испытывали, у них передавалось фразой:  «ух,  накайфовался  вчера от души».
   К  Звереву,  после того, как он удостоился аудиенции самого Льва, они перестали относиться с пренебрежением. Бульдог с    кривой улыбкой,  означавшей у него в одной ситуации  высшую степень  угрозы,  а в другой  –  милости и одобрения,  даже однажды сказал:
– Ты, видать, не простой парень. Лев мало кого допускает до собственной персоны и   позволяет лично видеть себя. 
  «Гориллы» считали Льва страшно  сильным  и богатым, настоящим боссом, перед которым    до самых печенок трепетали.
   Общался Зверев в основном со своим напарником, молодым способным пареньком по имени Леша. Это был уже второй его помощник. Первого пришлось три недели убрать, так как   он быстро превратился в законченного наркомана  и уже не в состоянии был помогать в работе. Этот, вроде, пока держался, но Зверев сильно подозревал, что и Леша тайком колется. Сам    Зверев  наркотики не употреблял, хотя порой искушение было  сильным.
   Он почти не покидал лесной избушки. Да и куда он мог уйти, без денег,  не зная местности, из этого дикого леса, в котором  долгими зимними ночами выли волки.  Настроение у него было паршивое. Однажды   Бульдог сказал:
– Лев велел передать, что доволен результатами твоей работой, и что  ты частично расплатился с долгом.
  Зверев воспринял эти слова с  безразличием. Лев теперь общался с ним исключительно через посредника. Саша однажды посчитал, что ему потребуется около года, чтобы полностью вернуть долг, и   попросил Бульдога организовать новую  встречу со Львом. Он  решил, что после того, как наладил производство «белого китайца»,  имеет право на большую сумму вознаграждения. Но во встрече ему было отказано. Правда, Бульдог заявил, что доля Зверева  увеличена до шестисот баксов. Никаких наличных денег Саша не получал,  ибо, по словам его телохранителей, вся сумма поступает на  какой-то счет,  якобы, открытый на его имя.
    Иногда   в выходные дни Саша уезжал  в сауну. Отвозили его  с прежними предосторожностями по  запутанным лесным дорогам. В баню нередко доставляли девиц легкого поведения, и тогда всю ночь продолжалась  безудержная пьяная оргия,  после которой Зверев был еще более молчаливым и сумрачным. Как-то через одну из девиц он попытался передать письмо для матери. Но на другой день Бульдог с кривой усмешкой показал ему  это послание и пояснил, что  за такие «шалости» Лев велел оштрафовать его на тысячу долларов. Все письма  Химик должен отдавать ему,  а он  сам  будет их отправлять. 
   Скоро  второй напарник  также не выдержал и стал открыто  колоться, превратившись в безвольную тряпку, и его тоже пришлось выпроводить из избушки.
– Придется тебе пока     поработать без помощника, – сказал Бульдог Саше. –   Трудно  найти  подходящего парня. Одни салабоны.
    Зверев никак на такое заявление не отреагировал. Он подумал, что его хозяева теперь должны с него сдувать пылинки. И беречь, как зеницу ока, свою курицу, несущую золотые яйца.

                Корнев

      Андрею пришлось уехать в Москву одному.  Он прибыл  туда утренним поездом, и столичная площадь у знаменитых трех вокзалов  встретила его  суматошным гомоном, шумной и вечно  спешащей куда-то толпой, массой  крикливых торговок, вокзальных пьяниц  и бомжей. Корнев, так и не  успев  привыкнуть  к  неторопливому ритму провинциального Ореховска, сразу   окунулся в знакомый  бурлящий  мир столицы и прямо с вокзала    направился в   управление.
–  Ну, как там наш  «квадрат»? –  после  короткого  приветствия с ходу спросил его   начальник Симонян, сидя за столом в своем кабинете. Корнев, который в последние дни столько наслышался о  черном квадрате, не сразу даже понял, о чем именно идет речь.
–  Ты чего, ядрена вошь, смотришь как  некое известное животное на новые ворота? – удивился Симонян. – Нашел, кто делает «белого китайца»?
–  Еще нет, –  пожал плечами Андрей. Он давно привык к внешней грубоватости  начальника, и не реагировал на нее, зная, что она   у Симоняна   своего рода защитная реакция. За нею кроются  его  вечная тревога о  нескончаемых делах отдела, каждое из которых все равно, что лезвие бритвы, да за сотрудников,  постоянно  находящихся на этом острие. 
– Еще нет, – передразнил его начальник. – Ядрена вошь. Пока ты  его ищешь, как ветер в поле,  этот наркотик уже разлетелся по всей России. Глянь-ка, что у меня есть.
   Георгий Александрович вытащил из ящика стола какую-то фигурку.  Едва  взглянув на нее, Корнев  сделал удивленное лицо.
– Откуда она у вас? – спросил он.
– Что? Знакомая игрушка? – уставил на него свои небольшие, но очень острые глазки Симонян.
– Похоже, что да, –  усмехнулся Корнев.
– Серьезно? – начальник даже привстал, выпростав из-за стола  весьма внушительное пузо. В молодости он был  строен и худ, как все оперативники, которым много приходиться бегать. Но нынче  взяли свое возраст и кабинетный режим руководящей работы.  –  Видел? Где? У кого?
– Когда я направлялся в командировку в Ореховск, то точно такой талисман, изображающий  знак зодиака «Близнецы», на моих глазах был подарен  в купе двум молодоженам.  Ранее они употребляли наркотики, а потом  с ними завязали, –  отчеканил он. –  И в купе  много об этом говорили
–  Вот это да, ядрена вошь! –  воскликнул темпераментный Симонян и принялся стремительно ходить по кабинету, переваливая пузо вправо и влево и потирая руки. – Иногда и на нашей  улице бывают маленькие, но очень приятные сюрпризы. Я думал, что  тебя обрадую, но видно, радость наша будет  взаимной.
  Ничего не понимавший Корнев с изумлением глядел на мечущегося от одной стены до другой начальника.
–  За всю мою жизнь я повидал немало, –   быстро говорил он, –  но таких попаданий, пожалуй, еще не встречал.  Твои молодожены как раз и прислали нам свой  подарочек, этаких милых «близняшек». А внутри них что, ты думаешь, было? – Он сделал многозначительную паузу. – Хе-хе-хе. Самый настоящий «белый китаец».
    Теперь  Корнев, словно от пружины, вскочил со стула и тоже  принялся в волнении  мерить шагами комнату. Некоторое время они так и  ходили кругами, один за другим, пока, наконец, не угомонились и снова не уселись на свои места.
– Почему вы решили, что  молодожены, приславшие фигурку, – те самые, с кем я встретился в купе? –  спросил Корнев.
– Потому что  они очень обстоятельно описали, когда, как и с кем ехали в поезде. Ребята нормальные, правильные. –  Слово «нормальные» было высшей похвалой в устах Симоняна. – Потом прочитаешь их протокол допроса. Кстати, там и о тебе кое-что есть. Ты вызвал у них подозрение, поскольку заинтересовался  «белым китайцем». Они дали  твои подробненькие  приметы, кстати, весьма точные. Я  когда читал их показания, подумал, уж очень знакомая фигура вырисовывается. От народа, коллега, никуда не скроешься.
  Андрей усмехнулся. Хорошо еще, что они не заметили его ночных «похождений». Глядишь, и это выплыло бы наружу.
Тут его вдруг осенило: ведь талисман-то подарила им та самая женщина – Тамара. А игрушки делались на фабрике Эдуарда Солнцева. Он даже похолодел от внезапно пришедшей мысли. Что бы все это значило?  Какая здесь связь? Да, есть над чем задуматься.
– Как они обнаружили в фигурке наркотик? – спросил  он.
– Случайно. Молодой муж забивал гвоздь и нечаянно уронил молоток. Тот задел фигурку, стоящую на столе, она упала,   треснула, и из нее посыпался порошок. Хорошо,  ребята ушлые оказались, сразу сообразили, что дело тут нечисто. Обратились в полицию, там проверили, установили, что требовалось, а потом направили  порошок и фигурку к нам. Мы ведь ориентировку дали по  стране:  сообщать обо всех  подозрительных фактиках.  Ну как? Стоящую информацию я тебе подбросил, ядрена вошь?
 – Уж точно такую, которая наводит на большие размышления, –  сказал Корнев.
–  Вот и размышляй. А завтра придешь ко мне и расскажешь, что делать собираешься. И хорошенько подумай насчет   той женщины, которая ехала с вами в поезде и подарила ребятам эту фигурку. Судя по описанию, очень красивая дамочка. – И Симонян хитро уставился на Корнева. –   Теперь  докладывай, что  тебе в Ореховске удалось наскрести.
– Я вам обо всем  подробно сообщал в спецдонесениях. О гибели Николая  Малышенко,  смерти  бывших наркоманов,  ну,  и  так далее. Других новостей у меня пока нет. После вашей сегодняшней информации, возможно, кое-что появится. Однако меня не покидает мысль,  что кто-то все время   играет с нами на опережение. Пытается навязать  свои правила. Подкидывает  крапленые, выгодные ему карты, но сам остается в  глубокой тени. И пока делает свои ходы без ошибок.
– Ну-ну,  – внимательно выслушал его Симонян. – И что?
– Этого  умного игрока надо чем-то раззадорить, вынудить его выйти из тени… Я уже вам говорил, что нынешний «белый китаец» по своим качествам соответствует тому, что  лет семь  назад  производил некто  по фамилии Зверев. Однако установить место его нынешнего пребывания  пока не удалось.
– Читал твой  рапорт о Звереве.  Почему  думаешь, что  именно  он  причастен  к нынешнему наркотику?
– К примеру, водка, изготовленная на заводе «Кристалл», и водка, произведенная другим  предприятием, очень сильно  отличаются друг от друга, хотя  могут иметь одно и то же название.  Кристалловского производства с другой не спутаешь. Так и здесь. Порошки абсолютно идентичны. Надо проверить, где отбывал наказание Зверев, с кем  близко общался в колонии…
– Так, – сказал  Симонян, делая пометку в блокноте. – Что еще?
 – До сих пор не установлено, кто из работников «ореховской» полиции  мог быть связан с преступниками. Уверен, без такой крыши они бы долго не продержались…
 – Скоро установим, –  сощурил глаза Симонян. – Думаешь, ты один такой умный. Уже начали делать проверочку. Через разные каналы запущена  установочная информация. Посмотрим, через кого именно она вылезет наружу.
– Остальные детали я продумаю самостоятельно, у меня появились кое-какие соображения.
– Может, тебе  ребят  дать? Что ты там один ковыряешься, – предложил Симонян.
– Пока не надо. Им сейчас в Ореховске делать нечего.  Я сообщу, когда мне понадобится помощь.
– Ну-ну. И помни о  нашем «квадрате». Пока он далек еще до нужного нам цвета.
– А вы знаете, Георгий Александрович, – засмеялся Корнев, –   что в Ореховске находился  художник Малевич и, якобы, там  он  решил создать свой знаменитый «Черный квадрат». Не правда ли, весьма символично…
– Малевич, говоришь? – пробурчал Симонян, но тут же, словно речь шла о давно известной ему личности,  оживленно добавил: – Да ты что! То-то я думаю, почему этот черный квадрат мне все время покоя не дает.
   И Симонян опять стал  что-то  быстро чиркать в своем блокноте. Скосив взгляд, Корнев прочитал: «Срочно узнать, кто такой Малевич,  и про его «черный квадрат», и  усмехнулся.

                Тамара
 
    Найти фирму, в которой работала Тамара, особого труда Корневу не составило.  Будучи в купе поезда она мельком об этом упомянула. Андрей запомнил и сейчас похвалил себя за такую предусмотрительность. Наведя некоторые справки, он,  спустя  двадцать минут, держал в руке бумагу, в которой значился  адрес фирмы  «Аэлита».
       Мысль о том, что Тамару надо  срочно разыскать, завертелась у него в голове, как только он покинул кабинет Симоняна. И уже во второй половине дня, заскочив   на короткое время в собственную квартиру, чтобы, как  мысленно сказал сам себе Андрей,   в ней «отметиться» и переодеться, он заходил в подъезд дома неподалеку от метро «Баррикадная».
   Поднявшись на второй этаж,  Корнев очутился в большой комнате.  Она была пустой.  То есть, в ней возле окон находились столы  с какими-то бумагами, но никто за ними не сидел. Зато около столов громоздились два стеклянных шкафа, а в них Корнев увидел то, что его интересовало. Он открыл один из них и стал рассматривать  стоявшие там фигурки.
– Значит, вы  к тому же еще и вор, –  услышал он сзади себя  насмешливый женский голос и оглянулся. Возле двери стояла  Тамара в дорогом костюме. Он так безупречно  сидел на ней, что Корнев подумал: ей, пожалуй, вполне бы подошла роль  фотомодели, изображающей современную  элегантную  деловую женщину.
– Нельзя без надзора оставлять материальные ценности, – назидательно  сказал он.
Тамара показала ему на крошечную видеокамеру, которая висела за ее спиной над дверью.
– Как только вы вошли сюда, за вами   безотрывно наблюдали, –  сказала она. – Но поскольку вы стали вести себя весьма подозрительно, я решила вмешаться и, чтобы предотвратить возможную кражу, зашла в комнату.
– Выходит, я вам обязан тем, что остался  сейчас на свободе, – усмехнулся Корнев. – Иначе сейчас сюда вбежала  бы служба охраны, и  меня арестовали.
– И не только сейчас. Как-то я предупредила уже одну ошибку с вашей стороны. Или вы  забыли об этом?
  Да, ей палец в рот не глади, отметил про себя Андрей. И еще она, кажется, любит сама  задавать  тон в разговоре. Что ж, окажем ей такую милость. Он смущенно улыбнулся.
– Кажется, я  извинился перед вами за допущенную тогда бестактность, –  развел он руками.
– И считаете, что таким путем смыли нанесенное оскорбление?
– Скажите, чем мне его смыть? – воскликнул  Корнев. – Или  мне теперь  на всю жизнь оставаться в ваших глазах неудачником- волокитой?
– Однако,  думаю, вы явились сюда вовсе не для того, чтобы сообщить  мне об этом, – сказала Тамара.
– Но почему? –  возразил он. – Может, мне действительно захотелось вас увидеть.
  Она подошла к одному  из столов, села сама, пригласила сделать то же самое Андрея и сказала:
– Итак, я  вас слушаю. Зачем я вам понадобилась?
     Андрей задумался. Начинать в лоб разговор о том, ради чего он, собственно, сюда пришел, было нельзя. Но, понадеявшись на импровизацию,  он не подготовил подходящих вариантов поведения. И ничего лучшего в его голову теперь не пришло, как попробовать тактику, которую он порой не без пользы применял.  Разговор как бы ни о чем, все вокруг да около,  ничего конкретного, этакое валяние дурака. Игриво-деловой тон  с элементами флирта,  с намеками и полунамеками, но глядишь, в  словесном затуманенном потоке  мелькнут одна-две дельные мысли. Оглянувшись на шкаф, он заметил:
– Какие, однако, прекрасные фигурки! Я еще в вагоне подумал,  что  такая женщина, как вы, не может заниматься заурядными делами. Сразу видно, что у  красивой леди творческая и  интересная работа.
  Тамара, не отрывая от него  внимательного взгляда, пожала плечами:
– Работа как работа.
– Неужели  вы недовольны ей? Ни за что не поверю.  Мне всегда импонировали люди, которые умеют красиво устраивать свою жизнь.  Я никогда  не соглашался с известной поговоркой, что не место красит человека, а человек – место. Это в корне неверно.  Вы  не замечали, что от того, где именно трудится человек, зависит состояние его души.  К примеру, женщины, которые работают в художественных галереях, музеях,  все такие спокойные, добрые, полные загадочной значимости. Они  гораздо мудрее тех, кто просто приходит посмотреть на картины, скульптуры. Почему? Да потому, что постоянно находятся в окружении красоты, под воздействием положительной энергетики, идущей от произведений искусств. А возьмите женщин – продавщиц продовольственных магазинов или рынков… Это же небо и земля. А  вы, должно быть,  по натуре очень добрая, задушевная. Разве я не прав?
  Андрей чувствовал, что вся его многословная  тирада, сочиненная с ходу, нисколько не тронула Тамару. Она выслушала его спокойно, правда с некоторым удивлением.  Увы, выбранный им прием не сработал:  его старание бесследно рассеялось, как вода исчезает в песке.
– Неужели все эти фигурки поступают с ореховской фабрики? –   переменив тон, спросил  он деловито.
– К чему этот вопрос?
– Может быть, хочу стать вашим партнером. Вот и думаю, не заключить ли  контракт на покупку  ореховских сувениров.
   Тамара покачала головой.
– Вы не похожи на бизнесмена. Если вы были в Ореховске, то  могли бы договориться о поставках непосредственно на фабрике. Это обошлось бы вам дешевле. Мы являемся дистрибьютером и берем за свои услуги проценты, а они повышают цену.
–  С вами невозможно договориться. Это вы не деловой человек. Вам предлагают сделку, а вы отказываетесь от нее, –   сказал Корнев.
   Тамара молчала. Да,  эту даму раскрутить на откровенность нелегко. Железная леди.  Наконец, она сказала:
    – Прежде, чем заводить  деловой разговор, воспитанные люди все-таки представляются.
    –  Однако имя мое вы  уже знаете, – возразил Корнев.
– Этого недостаточно. Вы пришли на мою фирму по какому-то делу, значит, я должна знать, с кем имею честь говорить.
«Ну, погоди», –  со злорадством подумал  Корнев и вытащил  служебное удостоверение.
Возможные последствия этого  довольно странного поступка  были ему самому еще неясны. Но он чувствовал, что, поступая так,  не должен ошибиться. Тамара  осмотрела удостоверение и, не меняя спокойного выражения лица, вернула обратно.
– Ну  вот, –  сказала она. –  Теперь, по крайней мере, ясно, с кем я беседую. Однако чем, как говорится, обязана?
    И вдруг она засмеялась. Нет, скоро смех ее перешел в такой хохот,  что, боясь размазать  тушь на ресницах, она старалась не моргать глазами.   Теперь уже Андрей с недоумением таращился на нее. Наконец Тамара успокоилась, достала из ящика стола зеркальце, внимательно оглядела себя, что-то поправила возле глаз кончиком платка. Только  после этого произнесла:
– Извините.  Я представила  себе картину,  будто   все-таки переспала с вами в тот раз в поезде, а  сейчас вы пришли меня арестовывать. Я подумала, что вы  в таком случае должны  бы сейчас чувствовать? Разве это не смешно? Вариант первый. Вы соблазнили понравившуюся вам женщину, и вдруг оказалось, что она преступница. Какой  удар для вас, не правда ли? Вас, наверное, должны терзать страшные муки совести.  И страх по поводу того, а вдруг ваш неприглядный поступок вылезет  наружу.
Вариант второй. Если  в поезде вы уже следили за мной и подозревали в чем-то, то значит,  домогаясь меня,  пытались использовать свое служебное положение. Тогда это низко и недостойно мужчины. Во всяком случае, вам ничего другого не остается, как попытаться от меня избавиться или шантажировать. А мне надо будет как-то защищаться.
– Совсем не так, –  криво усмехнулся Андрей.
   И тут он пожалел о том, что пришел сюда без предварительной подготовки. Думал, в неформальной обстановке быстрее наладить нужный контакт. Понадеялся на то, что  случайное знакомство и инцидент в поезде можно будет как-то использовать. Кажется, наломал дров. Ситуация никак не укладывалась в нужное   русло и явно ускользала от него.   
     «Может, следовало  поступить по-другому, – проносилось в его голове. – К примеру,  вызвать Тамару на официальный допрос или установить негласное наблюдение за ее фирмой  и, как только придет из Ореховска очередная партия фигурок, сделать обыск».
     А если  обыск ничего  бы не дал? 
    То, что   ореховские миниатюры применялись для пересылки наркотиков, теперь факт  установленный. И, возможно, посредником являлась фирма, которой руководила Тамара.
Однако  тут имелось одно  важное обстоятельство, на которое  он сразу обратил внимание, как только услышал  от Симоняна о «белом китайце», найденном в талисмане.  Если бы Тамара знала о том, что в фигурке находится наркотик, то разве стала бы дарить ее молодоженам? 
     Значит,  не была осведомлена. Тамару, возможно, использовали, как говорится, в темную,  переправляя через нее, но  без ее ведома, наркотики клиентам.
Именно данное обстоятельство и заставило Корнева принять неординарное решение:  пойти  на прямой с ней контакт  и, чем черт не шутит, попробовать ее привлечь на свою сторону в предстоящих боях с главным противником. Увы, ничего из этого, кажется, не получится.
    Теперь надо срочно  выпутываться. Он  должен  придумать достоверный  предлог, зачем   сюда явился. Только тогда, не вызывая особых подозрений,  сможет как то оправдать в ее глазах свой сегодняшний визит.  Женщина она ушлая, ее на мякине не проведешь.
     Но ничего нужного, как назло, в голову не приходило, и он смиренно повторил то, о чем твердил ей в начале беседы:
–  Все совсем не так, как вы говорите. Просто вы, действительно, мне очень   понравились в поезде. И я  надеялся на взаимность. И хотел снова увидеть вас. Но, кажется, опять ошибся и весьма сожалею о своем безрассудном поступке.
–  А сейчас?
–  Что сейчас?
–  Сейчас я по-прежнему вам нравлюсь?
–  Очень, –   выдохнул он.
– В таком случае, приглашаю вас сегодня вечером в ресторан, –   неожиданно заявила Тамара.
   Корнев обалдело поглядел на нее. Какие сюрпризы еще последуют  от  этой    женщины?

                *         *         *

   Тамара и Корнев уединились в  небольшом  уютном ресторане с болгарской кухней и национальным интерьером, расположенном в тихой московской улочке.   Они сидели в дальнем полутемном углу, куда приглушенно долетали звуки музыки.   Андрей  никак не мог вспомнить, когда последний раз он посещал  ресторан:  развлечения такого рода были ему и не по душе, и не по карману. Вот и сейчас, взяв  меню и прочитав его, он  понял, что имеющейся у него наличности хватит разве что на скромный ужин. Однако Тамара   взяла меню у него из рук.
– Кажется,  инициатива приглашения исходила от меня,  –  с улыбкой произнесла она.
– Никогда еще  такого не было, чтобы за меня платила женщина, –   запротестовал он. 
– В наше время  особого значения  не имеет, кто за кого платит.  Свои истинные качества мужчина может проявить в иной обстановке.
    Тамара сделала заказ.  Им принесли  нежную болгарскую брынзу, салат из перца и баклажанов,   а на горячее  –   утку, фаршированную яблоками и грецкими орехами. Еще была заказана бутылка ракии. Андрей спросил, может, лучше вино? Но Тамара отрицательно помотала головой.
Корнев не мог не отметить, что  в безупречном оливкового цвета брючном костюме Тамара выглядела ослепительно. Ее густые рыжие волосы на этот раз были забраны вверх, а шею украшала изящная золотая цепочка с небольшим кулоном. В ходе ужина  после двух рюмок  чуть разрумянившаяся Тамара, блестя глазами, предложила тост:
–  Итак,  на правах хозяйки поднимаю бокал за настоящего мужчину, –  сказала она.
  И завораживающе глядя на Корнева,  легко выпила крепкий напиток.
– А я пью за прекрасную женщину, – в тон ей   произнес Андрей.
 Она поблагодарила его очаровательной улыбкой.
– Мы с вами заговорили о том, каким именно должен быть настоящий мужчина, – снова сказала Тамара. – Могу сказать, что, к сожалению, представители так называемого сильного пола,  окружающие ныне деловую женщину, весьма далеки от ее  идеала.
– Вам, наверное, просто не повезло, и вы не встретили такого мужчину.  Вы были замужем?
– Увы, да. Но лучше быть одной, чем женой слабовольного мужа.
–  А что вы вкладываете в понятие «настоящий мужчина»? – заинтересовался  Корнев.
– То же, что и любая другая женщина: она должна чувствовать  себя за ним как за каменной стеной.
– Мне кажется, вы в этом не нуждаетесь, –  заметил  с некоторой долей иронии  Андрей.
– Почему вы так решили?
– Вы, на мой взгляд, слишком сильная женщина. Вам совсем не нужна опека. Она  явно будет вас тяготить.
– Женщине,  занимающейся бизнесом, действительно приходится быть волевой, самостоятельной. Увы, это  профессиональные издержки.  Но в остальном, уверяю вас, ей очень хочется оставаться самой обычной женщиной: слабой, чуть капризной и самое главное – любимой и любящей.
– Зачем вы сейчас  это мне  говорите?
– А вы не догадываетесь? Ай-ай-ай, –  она лукаво погрозила ему пальцем. – Какой, однако, нехороший мальчик. Сначала он пытался меня соблазнить в купе и получил отпор.  А сейчас, когда  женщина, можно сказать, решила  изменить  свое поведение и  исправиться, он делает непонимающее лицо.
Андрей улыбнулся.
– Неужели мне дают понять, что я, наконец, прощен?
– Многое будет зависеть от дальнейшего поведения мужчины, – многозначительно произнесла Тамара. – А сейчас дама желает танцевать и ждет приглашение от кавалера.
     Во время танца Тамара прижалась к нему и, казалось, вся ушла в чувственную музыку. Андрей вдыхал тонкий аромат ее духов и размышлял о том, где  находится граница в той игре, в которую он   так неожиданно сегодня  втянулся. Куда  выведет его эта игра? И кто с кем, наконец, играет?
      Жаркие губы  Тамары вдруг оказались возле его уха,  и  ее тихий вкрадчивый голос произнес:
– Господин Пинкертон  кажется в недоумении? Пребывает в некоторой растерянности? Смелее, ведь вы о чем-то хотели меня расспросить.  Действуйте. Используйте ситуацию, когда женщина становится мягкой, как воск.
Андрей  молчал. Что она опять задумала? Что ей надо?
– Хотите, я вам  помогу? –  не меняя очаровывающих интонаций в голосе,   продолжала Тамара. – Сама скажу, что вас интересует?  «Белый китаец», не правда ли?
   Как ни старался Корнев держать себя в руках, но то, что он  сейчас   услышал, заставило его  чуть вздрогнуть. И это, конечно,  сразу  заметила Тамара.
– Разве я не права? –  лукаво спросила она.
– С чего вы это взяли? – стараясь быть непринужденным, пробормотал Андрей.
   Тамара, не прекращая танца, отстранилась от него, и  он мог теперь видеть ее  карие глаза. Впервые подумал он о том, что такой цвет глаз превосходно подходит для того, чтобы скрывать за ними свои мысли.  За ними ничего не разглядишь. Однако сейчас в зрачках Тамары словно были спрятаны острые кинжалы.
– Догадаться было нетрудно.  Когда мужчина в купе поезда как бы случайно спрашивает про наркотик, именуемый «белый китайцем», а впоследствии выясняется, что он еще вдобавок сотрудник полиции, то становится  более-менее ясным его профессиональный  интерес.  Только меня удивляет:  причем здесь я?
   Корнев  снова подумал, что  в который уже раз за сегодняшний день он очутился на весьма неустойчивой поверхности, с которой вот-вот свалится,  и, приложив усилие, сделал на лице самую добродушную улыбку,  на какую только был способен.
– Милая Тамара, –  шутливым тоном произнес он, –  в вас явно гибнет замечательный сыщик. Из двух совершенно случайных фактов вы сделали удивительный вывод, произвольно соединив их вместе. Честное слово, до такого не мог бы даже додуматься основатель дедуктивного метода знаменитый Шерлок Холмс.
   Тамара засмеялась,  кокетливо закинув голову и   открывая очаровательную шею.  Острые кинжалы в ее глазах исчез,  и  теперь в них появились мягкие, уютные кошечки.
– Женская логика никогда не поддается разумному объяснению, –  с самым кротким видом произнесла она. – Женщина сначала  совершит какой-то поступок или скажет что-нибудь, а потом сама удивляется, зачем она это сделала. Кстати,   вам Ореховск  понравился? –  меняя тему разговора, спросила она.
– Типичный провинциальный городок, –  пожал плечами Андрей.
– Но вы, кажется, там задержались на довольно продолжительное время?
– С чего вы взяли? –  снова спросил Корнев, не замечая, что повторяется.
– Мне так показалось. Когда вы сегодня, как танк, ворвались в помещение моей фирмы, я подумала, что вы только-только с дороги. Неужели  так соскучились по мне, что сразу ринулись меня разыскивать?
– По-моему, вы издеваетесь надо мной.
– Я издеваюсь! – возмутилась Тамара. – Разве, извините за вульгарное слово, я кадрилась  к вам? Или, может быть, я вас нынче преследую?  Просто,  пытаюсь понять, что вы хотите от меня на самом деле. Ваши неуклюжие попытки показать, будто я вам понравилась, нисколько меня не убеждают.
– Однако  мы стоим с вами посередине зала, – заметил миролюбиво Корнев. – Танец уже давно кончился.
– Ах, да, – спохватилась Тамара. – С вами у меня совсем закрутилась голова. Но вот, опять началась музыка. Давайте танцевать.
     Они потанцевали еще пару минут, а  потом она вдруг сказала:
– Нет, вы  окончательно испортили мне настроение. А я так надеялась на этот вечер. Все, заканчиваем веселье. Я хочу домой.
  Из ресторана они возвращались на такси и почти всю дорогу молчали. Возле одного из домов на Садовом кольце Тамара велела остановить машину.
– Вы меня  разочаровали, Андрей. Так  сильно, что я даже не приглашаю вас в гости. И, пожалуйста, больше мне не звоните, –  с оскорбленным видом заявила она, выбираясь из кабины…
   «Истеричка, – думал Андрей, пока машины везла его в Бабушкинский район, где находилась его квартира. – Самая обычная  закомплексованная дамочка. Только с большими амбициями. У нее не сложилась личная жизнь,   вот  она и бесится. Отсюда   стремительные  перепады ее настроения»
И он облегченно вздохнул оттого, что закончился этот суматошный день. Все время его не покидало чувство, что он ступал по весьма скользкой почве.

                Зверев

     Саша  смирился с присутствием Бульдога в доме.  Тот чаще, чем Колян,  оставался с ним  на ночевку,  и Зверев получал от него кое-какую интересную информацию. Вечерами Бульдог напивался пива, ложился на кровать и  становился  разговорчивым. Он считал Зверева почти своим, раз тот удостоился аудиенции  самого Льва.
      Оказывается, ни  Бульдог, ни его напарник Колян со  Львом напрямую не общались. Распоряжения от его имени  передавал  им старший группы, которому они   подчинялись и докладывали обо всем, что происходило в лесной избушке. 
Хотя Лев  и считался очень крутым: едва  появившись в городе,   одним движением пальца сумел задвинуть местного авторитета – Коня, однако он не являлся последней ступенькой в преступной иерархической лестнице. Над ним стояла еще какая-то более влиятельная «шишка», но на такую высоту Бульдог даже заглядывать не осмеливался.
– У моего прямого шефа, имя которого я тебе назвать не имею права, в подчинении шесть-семь бойцов. Но я не самый рядовой, вроде, как сержант, – с гордостью рассказывал Бульдог. – Раньше я с Конем корешовал,  но тот оказался  слабаком. Мы сейчас самые крутые, и весь город – во, где держим, – тут  он поднял мощный кулак.
– А что  у тебя за татуировка? – спросил Саша, разглядывая изображение музы с арфой на запястье руки Бульдога.
– Это,– многозначительно произнес тот, – тебе пока знать не полагается. Когда  пройдешь обряд посвящения, тогда узнаешь.
   Однако Бульдогу, видимо, очень хотелось показать, что он не простая «шестерка», а приобщен, так сказать, к некоторым секретам, имеет кое-какой  вес и значение.  Поэтому, набычившись от важности, поделился некоторыми сокровенными знаниями.
– Все равно ты скоро станешь своим, думаю, тебе можно доверять. Только никому ни слова о том, что от меня узнал. Иначе тебе – каюк. Все, кто вступает  в наш союз, – Бульдог понизил голос почти до предела, словно в этой глуши кто-то мог их услышать, –  дают клятву на верность. Ритуал посвящения обычно происходит в этой избушке.  Тут, –  Бульдог бросил многозначительный взгляд на Зверева, –  каждому  новому члену наносится  на руку этот знак. Он клянется хранить тайну общества, а в случае ее нарушения подлежит смерти. Шеф говорил, что у нас должна быть точно такая организация, как в Америке. Он  как-то даже называл ее,   –  сморщил лоб и  потер в напряжении тщательно выбритый затылок  Бульдог. –  Коза,  кажется.
 –  «Коза ностра», –  уточнил Зверев, –   что в переводе означает «Наше дело».
 – Во-во, –  обрадовано подхватил Бульдог. – И ты, оказывается, знаешь. Шеф говорит, что скоро мы победим на местных выборах и возьмем в городе настоящую власть.
– Однако, – заявил авторитетно Саша, когда-то  читавший об этом преступном формировании, – члену организации под страхом смерти не только запрещалось рассказывать о ней, но и даже в разговорах между собой упоминать ее название.
   Обычно Бульдог краснел только в том случае, если выпивал не менее десятка  бутылок  пива. Но сейчас, когда до него вдруг дошел смысл  слов, сказанных Сашей, у него налились бордовым цветом не только лицо, но и вся  голова.   А глаза стали еще более блеклыми от внезапно охватившего его   страха.
– Но ты не выдашь меня? –  заискивающе сказал он. – Мы, ведь, с тобой  корешки,  друзья.
– Не бойся, не выдам, –  успокоил его Зверев. – Только скажи, какого черта тебе все это надо?
– А я больше ничем другим заниматься не могу, –простодушно признался Бульдог. – К учебе в школе был неспособен, найти стоящую работу в нашем занюханном городке невозможно. Я денег поднакоплю,   может, свое дело открою. А если мы власть в городе возьмем, то получу хорошую  руководящую должность. Тогда и завяжу с этой «Козой».
– Не завяжешь, –  усмехнулся Зверев. – Из «Коза ностры» добровольно никогда  не уходят.
   Когда  Саша услышал от  Бульдога о некоей таинственной организации, то сначала чуть не расхохотался: сказанное  казалось ему какой-то нелепой игрой. Когда-то Саша и его друзья порой любили развлекаться тем, что  в воображение своем представляли себя   членами  неких тайных  обществ, рыцарями без страха и упрека, сочиняли уставы, давали друг другу обеты верности. Но это  было в далеком детстве. А тут взрослые люди – и  обряд посвящения, клятвы, таинственные знаки… Однако вскоре  убедился, что все обстоит гораздо серьезнее.
   Однажды, это было уже накануне лета, в избушку привезли тщедушного худого мужика. У него были испуганные глаза и дрожащие руки.  Когда  ему впервые  закатали рукав рубашки, чтобы ввести наркотик,  Зверев обратил внимание, что на коже у мужика нет следов от прежних уколов, как обычно бывает у наркоманов. Он спросил об этом  у Коляна, доставившего мужика, на что тот  буркнул: не твое, мол,  дело.  У мужика дергался от страха подбородок, он попытался  отдернуть руку, когда ему поднесли шприц, но   Колян крепко держал его,  а  другой «горилла» в этот момент ввел в вену  иглу.
     Зверев синтезировал очередную партию наркотика, и для ее испытания снова привезли того самого мужика. «Горилла», не торопясь, набрал в шприц прозрачный раствор. Мужик с горячечным блеском  в глазах, нетерпеливо переминаясь, наблюдал за его манипуляциями и с готовностью протянул свою руку.  Всего за несколько  дней он окончательно  пристрастился к наркотику, хорошо «подсел», как говорят в таких случаях, и теперь  уже не мог без него обходиться.
     «Горилла» сделал мужику укол.  На миг на его лице  возникла гримаса удовольствия. Но вдруг   в глазах мелькнули недоумение и ужас,  лицо страшно перекосилось, на губах появилась пена, по телу прошла судорога, и мужик умер. Зверев похолодел  от ужасного зрелища. Он  ничего не понимал и перевел взгляд на «гориллу». Тот усмехнулся:
– Ну что, Химик. Прокололся ты. Фуфло, видно,  гонишь.
   И, ни слова больше не сказав,  оба «гориллы» завернули в простыню труп мужика и   куда-то увезли.
    Через несколько дней привезли молодую женщину с белыми длинными волосами, очень худую, с вялыми движениями и опустошенным взглядом, устремленным  куда-то в себя. Типичный взгляд наркоманки. Лицо ее чуть оживилось лишь тогда, когда она увидела шприц. Но, получилось то же самое, что и с мужиком.  После введения раствора блаженная улыбка на ее лице  почти сразу сменилось смертельной  гримасой, тело страшно изогнулось в дугу, дернулось раз, другой и замерло. «Гориллы» снова завернули труп в простыню, отнесли в машину и уехали. 
     Сбитый с толку  Зверев не понимал, что происходит. Он еще раз проверил все расчеты и ход химических операций, однако не    нашел ошибки. За качество продукции он ручался. Если только термин «качество» применим к страшному зелью, которое он изготавливал. 
Через несколько дней Бульдог передал ему  благодарность от Льва и  сказал, что ему выделены премиальные. И тогда Саша Зверев  догадался, что мужчине и женщине заведомо ввели смертельную дозу наркотика. Его продукция явилась идеальным средством для  сведения  счетов, устранения ненужных людей легким, доступным, не вызывающим подозрений способом.       
      Эта мысль ужаснула Зверева.  Итак, он оказался не только свидетелем, но и  непосредственным участником ужасных преступлений. Более того,  сам создал страшное орудие.   Зверева поразило, насколько хладнокровно были совершены на его глазах преступления, словно перед убийцами находились не люди, а комары. Он был так потрясен, что потребовал срочной встречи со Львом.
   Но в этом ему  было отказано. Ему заявили, что Лев находится в длительной командировке.

                Корнев

    Андрей возвращался в Ореховск. В этот раз он ехал  не поездом, а на  автомобиле. Настроение у него было отвратительное.  Он получил крепкую  взбучку от Симоняна за то, что  без согласования с ним отправился на «свидание»  к Тамаре Сосновской.
– Ты сорвал нам всю операцию, –  исходил гневом Симонян,  и его выпуклые глаза, казалось, сейчас выскочат из орбит. – Ты раскрылся перед ней  и показал все наши карты. Я  бы  еще понял, если бы такое совершил   юнец, неопытный оперативник, но ты – с твоим двадцатилетнем стажем, ядрена вошь…
  Корнев  в глубине души сознавал справедливость упреков начальства и не находил доводов для оправдания.  Бес попутал, – обычно  говорят в таких случаях.
– Что теперь прикажешь делать, – не унимался Симонян. – Фигурантка, которую мы собирались брать в активную разработку, теперь умоет руки и спрячет все концы в воду. За такие дела тебя надо отдавать под суд. Нет, ты скажи, какого дьявола ты поперся к ней?
–  Я подумал, что она, возможно, непричастна к производству наркотиков, – попытался объяснить Корнев. – Ее могли использовать «в темную». Я предполагал привлечь ее к сотрудничеству.
– «Возможно, непричастна», ядрена вошь, – ядовито передразнил его Симонян. – А если причастна? Тогда что? Кстати, ты знаешь, кто такая – эта Тамара Сосновская? Ее отец  хорошо нахапал, занимаясь разными махинациями, потом удрал за границу. В Россию возвращаться боится, так как знает, что его здесь ждет неминуемый арест и суд. Ну, а яблоко от яблони недалеко падает, сам  понимаешь…
   Андрей переминался с ноги на ноги, ожидая, пока   изольется   начальственный гнев. Угрозы судом он не боялся, зная, что Симонян своих подчиненных обычно не подставляет, а совершенные ими ошибки предпочитает исправлять в собственном коллективе.  Наконец, Симонян слегка остыл, и Корнев, делая виноватое лицо, предложил:
– Мне кажется, Георгий Александрович, можно  попытаться использовать возникшую ситуацию…
– Каким образом, – бросил на него пристальный взгляд Симонян.
– Оставим  Сосновскую на время в покое, сделав вид, что она нас  совсем не интересует. Пусть  успокоится, решит, что от нее отстали. Кстати, вела она себя как профессиональная актриса, поэтому легко поверит, что ей удалось обвести нас, простаков, вокруг пальца.  Сами  пока займемся негласным наблюдением за ней. Но основной упор перенесем на Ореховск.
   Симонян откинулся на  спинку кресла, раздумывая над словами Корнева.
– Действуй, –  наконец сказал он.
   И теперь Корнев, почти автоматически управляя машиной, размышлял о том, как ему следует приступить к отработке ореховской фабрики.  Тяжелее всего была мысль о том, что Эдуард Солнцев  мог быть причастен к производству наркотика.
    Перед самым  въездом в Ореховск Корневу  повстречалось городское кладбище с небольшой церковью. В который раз он  удивился этой странной «визитной карточке»: город открывался со стороны дороги не какими-нибудь приятными достопримечательностями, а такой скорбной картиной. Но поскольку с незапамятных времен здесь находился погост, то  местные власти посчитали, что он имеет   историческую ценность. Блестящий крест    недавно отремонтированной церкви   был виден издали. На этом кладбище  был захоронен  Николай Малышенко. Андрей  решил свернуть с трассы, чтобы навестить могилу друга.
   Долго  стоял  он  перед могильной оградой, глядя на  изображение Малышенко на мраморном обелиске и, казалось, мысленно беседовал с ним. Словно светлой памятью  друга  проверял собственные мысли. В этом  молчаливом разговоре Корнев как бы искал одобрения своим поступкам и спрашивал совета.
    Железной перчаткой сжимала сердце мысль о Солнцеве. Трудно было примириться с  мыслью о том, что давний друг мог оказаться преступником.   
   Подозрение – страшная штука. Сколько не пытался Корнев думать о том, что пока никаких доказательств вины Солнцева нет, но яд подозрительности уже делал свое дело. Поступки и слова Эдуарда, ранее казавшиеся невинными, вдруг приобретали иной смысл. Корнев решил, что многое в поведение Эдуарда   требует  теперь тщательного объяснения.
   Вдруг еще одна мысль пронзила его, да такая, что он поежился, словно от холода, хотя на улице стояла жаркая погода. Он подумал: возможно, он движется по тому же пути, что и погибший Малышенко,  и что Николая  тоже посещали  аналогичные мысли  о Солнцеве.  И  не исключено, что Николай незадолго до своей смерти имел с Эдуардом разговор на эту тему. А раз так, то…
Неужели  Солнцев мог быть причастен к смерти Малышенко? Корнев  пристально вглядывался в   мраморное лицо Николая, как будто хотел получить ответ на ужасную догадку.
    Сбоку послышался шорох, затем – еле сдерживаемые  женские рыдания. Эти звуки отвлекли Андрей от мрачных размышлений. Он оглянулся. Неподалеку  находилась женщина средних лет, голову которой окутывала черная шаль. Сгорбившись, стояла она  возле соседней могилы,  и плечи ее сотрясались.
   Андрей перевел взгляд на небольшой  гранитный памятник перед нею. Он был  черный, почти квадратной формы. К блестящей его поверхности была прикреплена фотография, а с нее на мир глядело веселое мальчишеское лицо. А под фотографией на плите вырезана гвоздика, переломленная посередине, со склоненной головкой. Спустя несколько минут женщина  присела на деревянную скамейку возле могилки. Из-под черной материи выбилась совершенно седая прядь волос.
– Я никогда этого себе не прощу, –  произнесла она сдавленным голосом,  ни к кому, собственно, не обращаясь.
   Заметив, что  Корнев смотрит на нее,  женщина сказала:
– Здесь лежит мой сын. И я виновата в его смерти. Я его убила.   
Платком она промокнула глаза, на которые снова навернулись слезы, и, видя удивление на лице Корнева, пояснила. 
– Если бы три месяца назад кто-нибудь мне сказал, что такое случится…,–   не договорив, она  бессильно махнула рукой. Собравшись с силами, продолжила. –  У меня был прекрасный сын, заботливый и внимательный. Я его растила одна, без отца. И вдруг все переменилось. Я ощутила перемену в его поведении, он стал отчужденным, холодным. Я видела, что он что-то скрывает от меня, но не могла понять причину. На все мои вопросы, он отвечал: «Ничего, все нормально» или грубостью:  «Отстань, я уже взрослый, не твое дело». Я не находила себе места, пока однажды поздно вечером не зашла в его комнату. Он спал, раскинувшись на постели, а на его руках я обнаружила следы от уколов. Тогда я поняла, что мой сын стал наркоманом...  Я была в таком отчаянии, что не знала, как поступить. Я кричала на него, называла его самыми последними словами. Он  все больше замыкался  в себе, надолго уходил из дома.  И вот, однажды  с несчастным видом  он подошел ко мне,   впервые за многие недели я  увидела его таким, и сказал: «Мама, скажи, что мне делать? Трясина  все сильнее засасывает меня, и я не могу из нее выбраться». А я, старая дура, вместо того, чтобы  попытаться помочь ему,  найти выход из тупика,  может,  это был  тот единственный  и последний шанс, который мог спасти его, язвительно сказала: «Ты уже взрослый мужик, если  не знаешь, что делать, тогда вешайся…» Через три дня он повесился.
    Женщина  надолго замолчала, уйдя в себя.
                –    Сколько ему было лет? – спросил Корнев.
– Семнадцать. Моего сына хоронили в одно время с вашим товарищем. Говорят, он был полицейским, боролся против наркоманов и был из-за этого убит. А мой сын, лежащий теперь рядом с ним,  –   наркоман. Не правда ли, – женщина грустно усмехнулась, –  поучительное соседство.
    Она вздохнула и встала со скамейки.
–  Я прихожу сюда каждый день, и буду приходить до тех пор, пока Бог не возьмет меня к моему сыну. Поскорее бы это случилось. Мне теперь жизнь ни к чему.  Ужасная черная дыра засосала моего сына. Но если, дай бог, я встречусь с тем, кто привил моему сыну эту  заразу, клянусь,   задушу его собственными руками.
    Андрей видел, как переменилось лицо несчастной матери, каким нестерпимым огнем  ненависти загорелись ее глаза. «Черная дыра» –все непонятное, страшное, трагическое  окрашивается людьми в черный цвет, подумал Корнев.
       И если  в его душе раньше была  какая-то нерешительность, то теперь она исчезли окончательно. Он снова был готов к бою.

                *         *         *
               
– Видишь, я в полном порядке, –  такими словами встретила Андрея в маленькой квартирке  Дарья, повиснув на его шее.  – Со мной ничего не случилось.  Я,  как дисциплинированная девочка, ни с кем не общалась, работала над статьей об  ореховской игрушке и  «Черном квадрате». Эти две темы очень хорошо сочетаются друг с другом. Так и вижу перед собой такую картину:  Малевич наблюдает закат на озере, любуется чудными красками, и вдруг на  поверхности появляется черный квадрат. Художник, который  вначале считал, что цвет должен преобладать над всеми свойствами живописи, вдруг  увидел, как   краски рухнули под натиском черного.  Кстати, я еще раз побыла на  озере…
    Они переместились на кухню, где Дарья  стала угощать его свои фирменными варениками со сметаной.  При готовке она совсем не добавляла в творог сахар, и любящему сладкое Андрею такой вкус сначала показался непривычным, но потом ничего – понравилось. Дарья сидела напротив Корнева и с удовольствием наблюдала, как он уплетает вареники, макая их в густую сметану.
– Ты  была там одна? –  спросил  Андрей.
– Нет, с Эдуардом. Он, когда узнал, что ты уехал в Москву, пригласил меня в гости, чтобы я не скучала.
– И о чем вы с ним  разговаривали? – как ни старался Андрей, однако на его лице, видимо, что-то промелькнуло, так как Дарья засмеялась, поняв его тревогу по-своему.
 – Уж, не ревнует меня мой будущий грозный муж. Он очень интересный собеседник. Мы с ним рассуждали на самые разные темы.  В том  числе и о тебе.
– Обо мне?
– Ну да. Мне интересно было узнать, что ты собой представлял   в молодости, и Солнцев подробно  рассказывал, какими вы были весьма легкомысленными людьми. Еще он показал мне свою фабрику.
–   И что?
–  Ничего особенного. Несколько комнат, где работают десятка четыре человек. Я удивилась тому, что игрушки внутри, оказываются, полые, как матрешки,  а снаружи  выглядят так, словно сделаны из цельного куска дерева.
– Ты сказала – полые? – переспросил Корнев.
– Да, а что? – удивилась Дарья.
– Так, – пожал плечами Андрей.
   Последние два дня Дарья много времени провела  в одиночестве и  слишком долго молчала, что являлось для нее  большим испытанием.  Поэтому  сейчас все новости из нее вылетали, как из пулемета, без передышки.
– Эдуард очень переживает гибель вашего общего друга Малышенко, –  говорила она. –  Спрашивал, нет ли  каких- нибудь  новостей  по дела о его убийстве. Он почему-то считает, что раз ты работаешь в полиции, то должен все знать. Я ему ответила, что ты здесь  никакими делами не занимаешься, просто проводишь отпуск. Я правильно сказала? Ты ведь запретил мне обсуждать свои дела.
– Совершенно верно, – задумчиво, как даже отчужденно ответил Андрей. – Ты молодец, все правильно сделала.
        В его голове нарисовалась четкая картина:   на фабрике Солнцева действует подпольная лаборатория по производству наркотиков, фигурки – идеальное средство для их транспортировки. Кому придет в голову, что внутри они полые? Таким способом их можно переправлять куда угодно, в том числе и за границу.
Без «первого лица»  на фабрике наладить всю эту сложную цепочку невозможно. Становится ясным и то, почему Корневу все время  казалось, что за ним кто-то наблюдает.  Естественно, Солнцеву  было весьма интересно  знать,  с какой целью прибыл  сюда сотрудник министерства внутренних дел. Вряд его удовлетворили объяснения о каком-то  там домике, который   Андрей, якобы, решил приобрести вдалеке от Москвы.
        Еще одна неприятная мысль не давала покоя Корневу.  Возможно, ему придется готовить рапорт начальству о своих «особых» взаимоотношениях  с Солнцевым.  Иначе возникнут подозрения в его пристрастности и необъективности расследования. А это означает стопроцентную вероятность  отстранения от нынешнего дела и, возможно, даже служебную проверку.   Однако он дал слово Марине Малышенко, что обязательно разыщет убийцу Николая. Если его отстранят,  и он отсюда уедет, то   сделать это будет  уже невозможно.
   Что  предпринять?  Он начал чувствовать себя, как шахматист в цейтноте.  У него осталось совсем мало времени.  «Посмотрим, – думал он, – как будут разворачиваться события в ближайшее время».  В том, что стремительное  развитие их вот-вот начнется, он  не сомневался. 
      Эх,  Эдуард, Эдуард…  Надо же такому случиться!  За короткий срок Корнев потерял двух друзей.
 
                *          *          * 
 
    Машина стояла на обочине дороги  в тени дерева.  Андрей сидел в ее кабине, а  напротив находилось трехэтажное здание городского управления внутренних дел. Корнев уже с полчаса наблюдал за его подъездом, через который то и дело сновали люди в форме и без нее.  Он знал, что  вот-вот должно произойти нечто очень важное, и  терпеливо ждал. И, наконец, дождался.
  Недалеко от входа в здание остановился большой черный автомобиль,  за ним еще один. Несколько мужчин в гражданских костюмах,  очень деловитые и сосредоточенные, быстро исчезли в дверях. Корнев в волнении потер лицо, как будто сам участвовал в операции. Он понимал: сейчас наступает  один из самых ответственных моментов в оперативной разработке, который именуется «реализацией». Если все пройдет успешно, то преступник будет схвачен за руку. Но знал он и том, что порой из-за какой-нибудь мелочи,  незначительной накладки  дело может быть сорвано, и тогда огромная подготовительная работа  пойдет насмарку. И потому нервничал довольно сильно.
   Но фортуна на сей раз была за него. Не прошло и пятнадцати минут, как двери  снова широко распахнулись,  и  стали выходить мужчины, которые приехали на черных автомобилях. Сначала вышел один и остановился недалеко от двери, внимательно и незаметно поглядывая по сторонам. Потом другой – тот застыл возле первой машины. Наконец,  появились трое.   
  Полицейский, стоящий на посту возле двери, встал было по стойке «смирно» и поднял правую, отдавая честь тому, кто шел посередине. Но лицо его вдруг выразило крайнюю  степень изумления, и рука сама собой опустилась. Он растерянно смотрел вслед удаляющейся троице.
   Те быстро направились к автомобилю. Но шли они как-то странно, в одну шеренгу, как будто срослись друг с другом. Андрей знал:  идущий в центре скован наручниками с  мужчинами, находившимися  с боку от него. Не очень внимательный посторонний наблюдатель  этого может  и не заметить.
Странное трио  уселось в кабину на заднее сиденье, остальные люди спешно попрыгали в другую машину, и оба автомобиля быстро исчезли.
  Корнев с облегчением вздохнул. Дело  было сделано, предатель взят, и самое главное – с поличным.  Он попался на взятке.  А являлся им ни кто иной, как заместитель начальника УВД по оперативной работе.  Именно он  вступил в связь с местными преступниками, сообщал  им о намечаемых  против них мероприятиях и покрывал совершенные ими преступления.
   Еще в Москве Симонян уведомил Корнева, что на днях может начаться операция по его разоблачению,  и они долго обсуждали, стоит  ли ее проводить сейчас или лучше немного подождать. Потом пришли к выводу, что, оставив преступников без «крыши», скорее заставят их сделать  неверные шаги.   
   Симонян строго  наказал Корневу,  чтобы тот ни в коем случае в  операции не участвовал. Андрей обещал, но, единственно,  попросил, чтобы его предупредили о том, в какой именно день она будет  осуществляться. Ему  это было важно  для корректировки своих планов. Теперь он испытывал чувство огромного удовлетворения. Нанесен первый и очень чувствительный удар по врагу, один из той серии, которую еще предстоит осуществить.
    Однако, что  в свою очередь предпримет противник? Ждать осталось недолго.

                Конь

    Андрей и Дарья уже  лежали в постели, когда поздно вечером зазвонил телефон.
– Андрей Петрович, –  услышал Корнев голос Соловьева. – Простите за поздний звонок, однако до утра ждать нельзя. Завтра  мы должны встретиться с Конем.
– Как тебе удалось с ним договориться? –   воскликнул Корнев.
– При встрече, Андрей Петрович, расскажу все подробности. Сейчас просто некогда.
  И он отключил связь. Дарья вопросительно посмотрела на Андрея.
– Извини, но мы не сможем пойти на выставку, как договаривались. У меня срочное дело, – сказал он.
  Дарья вздохнула и ответила:
– Ладно, схожу одна. Ты разрешишь мне взять твою машину?
– Конечно.
      … На другое утро  Корнев трясся по зыбкой сельской дороге вместе Соловьевым, и тот рассказывал ему  о том, как  договаривался с  вором в законе Коневым.
– У меня есть агент, который   когда-то  вместе  с  ним промышлял  кражами, а потом «завязал». Я попросил его выйти на  Коня, узнать, каково  его положение, чем он занимается.   Тот   отошел от  активных дел, уехал из города, одним словом, залег на дно. Вот уже с месяц   проживает один  в деревне, в бывшем доме своей матери.  Что еще? Мой агент пару дней назад съездил к нему. Конь обрадовался встрече, они  посидели за  столом,  вспоминали за бутылкой  прошлое.  Потом мой помощник пожаловался, что «работать» стало трудно: все заняли «пришлые».  Чуть что,  сдают полиции или просто уничтожают. На это Конь  сначала ответил, мол, обожди немного, он скоро соберет  своих и    нанесет удар наглым «апельсинам». Однако после второй бутылки с грустью признался, что  за «пришлыми» стоят большие люди, и ему посоветовали с ними не связываться, если он еще хочет пожить.  И Конь решил  пока уйти в подполье, а там будет видно. Тогда мой агент ему и говорит: а если, мол, найдутся  другие влиятельные люди, которым  тоже не нравятся «пришлые», то, может, стоит объединиться вместе. Глядишь, толк  будет. Конь заинтересовался, но сказал, что надо сначала посмотреть…
– Так, – задумался  Корнев. –  И  что из этого следует?    Как ты себе представляешь встречу? Кого  мы должны  там изображать?
–  Как кого? –  с хитроватым видом переспросил Соловьев. – Да хоть самих себя.  Впрочем, вы можете, если хотите, представиться крупным бизнесменом из столицы. Решили, мол, освоить новый рынок, вложить деньги  ну, хотя бы в строительство коттеджей в нашем городе. Но опасаетесь наезда со стороны местной шоблы и, как полагается, желаете заручиться поддержкой  влиятельного лица, коим является здесь, как всем известно, Конь…
– Останови машину, – приказал Андрей. – Немедленно.
   Соловьев затормозил и, опустив на колени руки, удивленно уставился на Корнева.
– Ты  что?  В казаки-разбойники  решил поиграть?  Детский садик устроил. Такие мероприятия надо заранее готовить, – сердился Корнев, вспомнив  свою неудачную попытку импровизации с Тамарой Сосновской. –  Все до мелочей  надо продумать, взвесить.  Систему страховки предусмотреть.  Малейший прокол, и  все полетит к черту. Тоже мне комбинацию придумал!  Авантюра это,  и больше ничего. Поворачивай, едем немедленно домой.
      Однако  Евгений,  выслушав гневную тираду Корнева, спокойно сказал:
–  Совсем не ожидал, что вы  так будет реагировать, Андрей Петрович. Послушайте, что я скажу.  Во-первых, я навел справки: вы были правы, когда говорили, что Конь сейчас готов схватиться за любую соломинку, чтобы взять реванш за поражение в  борьбе с новыми авторитетами, попытаться восстановить свой престиж  и снова подняться  наверх.  Во-вторых,  не случайно Конь  прячется в деревне. Хоть он и хорохорится, но, по последним данным, его жизнь под угрозой. Нынешние  криминальные «хозяева» города хотят его убрать. Повздорил он с ними очень серьезно. И не исключено, что  завтра или послезавтра он вообще исчезнет из нашей области. Поэтому на подготовку у нас времени совсем  нет. Кто знает, как  сложатся обстоятельства через день, два,  неделю. Вы сами говорили,  что надо всегда  использовать благоприятную  конъюнктуру. В-третьих, помните, я вам говорил о квартирных грабежах, что совершали воры с переодеванием в женские одежды. Тогда подозрение в первую очередь пало на Коня. Один молодой опер из УВД его двое суток держал  за решеткой. Но доказательств никаких не было, и я как старший группы велел выпустить Коня.  Он этого не забыл. Так вот, вчера я с ним встречался, и он  даже как  будто обрадовался мне.  Я  ему сказал, что с ним хочет познакомиться один человек из Москвы. Он согласился. Наконец, в четвертых,  мы   вступаем в контакт с ним ради  важнейшей цели…
– Ладно, не надо меня агитировать за родную власть, – махнув рукой, примирительно сказал Корнев.  – Далеко ли до твоего Коня?
– Нет, еще километров десять.
    Вскоре машина остановилась перед прочными воротами, на которых висела табличка «Злая собака». От ворот в обе стороны шел   высокий забор из штакетника, сияющий свежей  желтой краской.
– Этот Конь, похоже, хозяйственный мужик, – заметил Корнев.
 Соловьев вышел из машины и ударил по воротам кулаком. Тут же изнутри  зазвенела цепь, и послышался яростный собачий лай.
– Кто там? – раздался со двора грубый голос.
– Это я, Соловьев, –  произнес  Евгений.
– Цыц, – скомандовал голос собаке, и лай   утих.
     Несколько раз щелкнули засовы. «Вот уж, действительно, мой дом –  моя крепость», – подумал Андрей.
      Ворота чуть приоткрылись, и из-под нависших бровей на приехавших людей угрюмо смотрел кряжистый мужик с красным  лицом. У него были треугольные  настороженно торчащие уши и вытянутая голова,  действительно напоминавшая  лошадиную морду.
     Хозяин не повел гостей в дом. Он велел им сесть на скамейку в беседку, и попросил чуть обождать, так как  должен доколоть дрова. После чего они поговорят. Корнев усмехнулся: на улице жара, канун лета, а тут на тебе – рубка дров. Предусмотрительный мужик. Раз он дрова колет, то никуда, конечно, бежать не собирается. Тут Андрей Соловьев, похоже, чуть хитрил, когда уговаривал его ехать к Коню.
       Конев делал свое дело невозмутимо. Видно было, что   силой он обладал недюжинной.    Он наносил колуном   точный удар, и огромные, еле-еле в обхват чурбаны  тут же с треском разваливались, отлетая в разные стороны на несколько метров.
– Ну, и силища у вас, –  заметил Корнев. – Бревна  колете, словно черепки.
– Мощью бог не обидел, – степенно согласился мужик. – Только на что намекаешь, гражданин начальник?
– Ни на что, –  пожал плечами Андрей. – Любуюсь красивой работой.
   Корнев оглядел двор: во всем чувствовалась  мужицкая основательность.  Большая в три ряда поленница занимала немалую часть двора.  Прочное, грубоватое, подстать хозяину, крыльцо вело в бревенчатый, просторный, но без всяких украшений дом. С обеих его сторон  прилепились добротные  пристройки, а возле них за решетчатым ограждением деловито копошились куры.
    Конев, расколов чурбаки,  с удовольствием облился водой из колонки, стоящей тут же во дворе, и тщательно вытерся. Затем пошел в одну из пристроек, скоро вернулся оттуда с запотевшей банкой домашнего кваса. Разлив   квас  по кружкам, подвинул  две из них гостям, а свою, не торопясь, выпил и удовлетворенно крякнул. Затем,  положив перед собой на стол широкие, как лопаты руки, уставился  на гостей в ожидании  разговора. На нижней фаланге безымянного пальца  четко выделялась перстневая татуировка в виде туза крестовой масти.
    Глядя на него,  Корнев  недоумевал: как  получилось, что за спиной у этого   на вид типичного     крестьянского мужика   четыре ходки в зону общим сроком  в двадцать лет, не один десяток  квартирных краж, которые были его главной криминальной  «специальностью». Еще, правда, были два разбоя. При этом слыл он  в своих кругах профессионалом высокого класса. Не было таких замков и запоров, которые были ему неподвластны. Эх, ему бы земельку пахать, хозяйство крестьянское вести, – вот, видно, в чем было его призвание, а не по тюрьмам рассиживать. Но судьбы человеческие, как и пути  господни, порой неисповедимы. 
– Об  чем беседовать будем? –  наконец, спросил Конь.
– Дом  и двор у вас справные, –  похвалил его Корнев. – Неужели один такое хозяйство держите?
– Люблю, чтоб все было прочно,  –  молвил в ответ Конь. Похвала постороннего пришлась ему по вкусу. – В делах должна быть основательность, иначе не дело это, а пустышка.
– А хозяйка где? – спросил опять Андрей, хотя знал, что ворам в законе по  статусу не положено иметь семью. – В такой усадьбе да без женской руки…
– Хозяйки нетути, – со значением произнес Конь. –  Бобер я  – так в нашей деревне бобылей зовут.
  Конь посмотрел на Соловьева, словно вопрошая его, что за человека ты привел  и чего он хочет.  Интересуется какими-то пустяками.  Евгений молчал.
– Александр Петрович, –  снова заговорил Корнев. – Мы к вам ведь не просто так пришли. Соловьева Евгения Сергеевича вы знаете. Не буду   скрывать и  себя: я тоже сотрудник полиции, работаю в Москве. Думаю, вы понимаете, что не по пустякам я сюда из столицы приехал. Знаю, что вам по статуту не положено   вступать в контакт с  нами. Вы можете сейчас  прямо  сказать, что не станете с нами разговаривать, и мы  без всякой обиды уйдем. Но  в данный момент вы – не преступник, а я – не опер, который хочет вас  за решетку засадить. И «раскалывать»   вас, как вы сейчас чурбаки,  по поводу прошлых  дел я не собираюсь.
   Прервав свою вступительную речь,  Андрей Корнев пододвинул хозяину  кружку и попросил:
– Налейте-ка еще кваску. Очень он у вас ядреный.
  Конев наполнил кружку и, держа наклонно банку, вопросительно взглянул на Соловьева – не хочет ли  он? Евгений кивнул.
– Так  вот, я и говорю? Дело весьма серьезное.  Выслушайте меня внимательно.  Еще несколько лет назад люди вашего сана были в почете. Но нынче пришли другие времена.  А с ними и иные люди. Благодаря огромным деньгам они вербуют себе сторонников и отбирают у таких, как вы, власть. И  вы – истинный, коронованный вор  вынуждены теперь прятаться от них в этой далекой деревне. А почему?
–  Что вы хотите? – глухо сказал Конев. Он внимательно слушал Андрея, и  у него все сильнее багровела могучая шея. Казалось, еще секунда и вся его огромная кипящая энергия выплеснется наружу. И тогда никому не поздоровится. «Нет, это не крестьянин, –  подумал невольно Корнев. – Под горячую руку ему лучше не попадаться. Сломает и глазом не моргнет». 
    – Что вы хотите? – переспросил  Конев, сощурив взгляд. – Чтобы я ссучился?  К ментам  на поклон пошел. Ни в жисть, век мне свободы не видать.
   – Ты все-таки послушай, –  вмешался Соловьев. –   К тебе как к человеку обращаются. За советом, можно сказать, пришли. Не ты к ментам с поклоном, а менты – к тебе…
     – Вот  что  хочу  довести до тебя, Александр Петрович, – терпеливо продолжал Корнев, не обращая внимания на его вспышку и переходя на «ты». – Ты этого, может, и не знаешь. Не так давно состоялся сходка ряда  авторитетов. Секретная была встреча. На ней, главным образом,  были молодые лидеры, так называемые «апельсины». Что там решалось? Главное для новых авторитетов – жить отнюдь  не по  привычным  и установленным понятиям и обычаям.  Им плевать на   имеющиеся  традиции, на все то, что тебе дорого. Беспредельщики они,  одним словом. И тебе это известно, не хуже моего. Эти люди давно не  соблюдают  старых правил, таких как  не жениться, не работать, не иметь роскоши, не заниматься предпринимательством, не вступать в связи с правоохранительными органами  и прочее. Наоборот,  они усиленно вкладывают средства в любые выгодные дела, окружают себя дорогими вещами, заводят семьи, чтобы было  на кого оставить накопленные богатства, устанавливают связи с государственными структурами, так как  стремятся  укрепиться любой ценой… Но это еще не все. Вас, хранителей прежних традиций, они ни во грош не ставят. Считают, что ваше время давно прошло.   А чтобы вы даже заикнуться не могли, решили  накинуть  на вас узду, под себя подмять.  Если не пожелаете плясать под их дудку, то  будете просто отстреляны, как куропатки. Эти беспредельщики жестко наводят нужный им порядок.  Я думаю,  ты это уже почувствовал. Ты для них – лишний. Так что, если  хорошенько пораскинешь мозгами, и не будешь впадать в амбицию, то быстро    убедишься, что я прав.
   Конев внимательно слушал, потом долго думал, шевеля пальцами рук, которые держал на столе,  наконец, сказал:
– Не знаю, как тебя величать по имени-отчеству…
– Меня зовут Андреем Петровичем.
– Вот что я скажу, Андрей Петрович. Ты приехал ко мне, уважение проявил.  Дуру не гонишь, а рассуждаешь дельно. Это я ценю. И то, что сказал мне сейчас – истинно… Для меня наши традиции – святое дело, и марать их я никому не позволю.  Говори, что интересует.
– Ты Льва знаешь?
– Лично встречаться не приходилось. Но от него был ко мне посланец. Лев требовал, чтоб я его власть признал, приказы его исполнял. Я отказался.
– Откуда он прибыл? Где  сидел?
– Говорят, из Москвы. А сидел он, по моим данным, в колонии в Саратовской области. Статья у него  была плевая, не воровская. За уклонение от уплаты налогов и незаконное предпринимательство. Мужик он хитрый, ненадежный, крутизна у него показная. Мне мои люди доносили. Но имеет крепкого пахана. На этом вся его власть и держится.
– Кого именно?
– Этого я  не  знаю. Только крутой тот пахан. Слов на ветер не бросает.
– Где Лев в городе обитает?
– Он бывает  в Ореховске наездами, останавливается у кого-то из своих. Где именно, мне не ведомо.
– Ты про «белого китайца» слышал?
– Слухом земля полнится. Лев им занимается, но держит все дело   под своим контролем и большим секретом. Никого лишнего не подпускает.
– Что знаешь об убийстве  оперуполномоченного Малышенко?
– Из команды Льва его убили.  А спихнули все на наркомана Маркова. Лев – мастер на всякие спектакли. Это ведь он организовал кражи с переодеванием в бабьи одежды, деньги ему в то время очень нужны были. Это еще до «белого китайца»  было.
  Тут Конь обратился к Соловьеву.
 – Ты помнишь, как меня из-за этого чуть не замели. Однако не по мне  всякие такие штучки с переодеванием. Комедии устраивали, людям на смех. Я привык работать по старинке, но честно, без маскарада. Потом, когда Льву они чем-то не подфартили, он всю команду сдал  в ментовку. У него  в местной полиции пахан есть. Я специально узнавал.
    Корнев и Соловьев переглянулись между собой.
– Ну, спасибо тебе, Александр Петрович, – поднимаясь, сказал Андрей. – Не боишься, что Лев тебя отыщет здесь?
– Не боюсь, –   усмехнулся Конь.   – У меня сторожа верные.
  Две овчарки, которые бегали по вольеру, устроенному вдоль всего забора, словно поняв, что речь  идет о них,  дружно залаяли.
– Цыц, –  грозно скомандовал им хозяин.
    Поднимаясь, чтобы уходить, Корнев как будто только сейчас  об этом вспомнил, вдруг спросил Коня:
– А где сейчас Колян пребывает, не знаешь? Что-то дома он совсем не ночует.
   Конь посуровел лицом и угрюмо сказал:
– Даже если бы  и знал, все равно  не сказал. С Коляном у меня свои счеты. Тебя это не касается.
  Когда  гости уже сели в машину, Конь, глядя в сторону, как бы между прочим промолвил:
– Ежели  про «Черный квадрат» что услышите, то знайте – это  дело рук Льва.
               
                Корнев
 
– Как  думаете, что означает фраза Коня про «Черный квадрат»? – спросил по дороге Евгений у Корнева.
– Черт его знает! – воскликнул тот. – Сам  пока не могу понять.  Единственное скажу: за этим кроется что-то очень важное. Конь не стал бы бросаться пустышками.
– Здорово вы его Коляном  подкрутили, – усмехнулся Соловьев. – Он даже в лице переменился.
– Ты ведь сам рассказывал, что тот переметнулся от него ко Льву. Однако я не позавидую этому Коляну, если он случайно встретится с Конем…
   Корнев был доволен сегодняшней поездкой. Почти все, что он предполагал, подтвердилось. Конечно, Конь многое недоговаривал. Андрей не поверил, будто Конь не знает про «пахана», который покровительствует Льву.  Однако удалось выяснить самое главное: теперь появилась серьезная зацепка, которая поможет вытащить, наконец, этого таинственного Льва  из подполья на свет. Стало известно, где именно он отбывал наказание. Значит, скоро  Корнев будет знать о нем все, что необходимо. Сегодня же он направит запрос в Москву.
    Он  с удовлетворением  отметил, что, кажется, нащупал главный узел криминального  механизма, запущенного Львом и его компанией.  И  теперь основное – не сделать какого-нибудь неосторожного шага, чтобы вся сложнейшая работа не пропала прахом и механизм не рассыпался.
– Андрей Петрович, откуда вы узнали про сходку  преступных авторитетов? – снова спросил Соловьев. – И то, что на ней решалось?
 – Вечная история, – отозвался Корнев. – Постоянная вражда между новыми бандитами, рвущимися к власти в криминальном мире и требующими передела сфер влияния в свою пользу, и теми авторитетами, кто ее уже достиг и стремится любой ценой удержать. Она была всегда и, наверное, еще долго будет продолжаться. Время от времени они собираются вместе, что-то решают, порой  добиваются временного перемирия. Но подрастает очередное поколение, новая волна хочет получить свой кусок,    и все начинается сначала… Борьба, в которой никогда не будет ни  победы, ни  победителя. Отголоски этой борьбы  мы   и наблюдаем в Ореховске. Здесь появились  Лев и иже с ним, которые  действуют твердой и жестокой рукой. Коня  сейчас прижали, но скоро он, возможно, соберется с мощью,  и криминальная война здесь может грянуть с удвоенной силой. Вот  этого мы с тобой не должны допустить.
  Уже на дальних подступах к городу оба сыщика увидели, что на дорогах появились усиленные наряды полиции. Скоро   их машину остановил патруль ГИБДД. Они протянули инспектору удостоверения,  тот внимательно осмотрев их, вернул обратно  и, козырнув, разрешил ехать дальше.
– Что случилось? – спросил у инспектора Корнев.
– Из музея в Ореховске похищена какая-то очень важная картина под названием «Черный квадрат». По тревоге подняли всю полицию, объявлена операция «Перехват».
  Корнев присвистнул, а Соловьев изумленно  воскликнул:
– Ничего себе.
– Говорят, из Москвы ее привезли, поэтому и шуму много. Не пойму только, что в ней ценного, – доверительно поделился мнением  дорожный инспектор. –  Нам ее приметы дали. Я таких квадратов могу десятками нарисовать.
– Ну,  друг,  этот квадрат не чета твоим.   Он всем квадратам квадрат, – назидательно сказал Корнев и велел Соловьеву  как можно быстрее двигаться к городу.
– Понял теперь, почему Конь на прощание упомянул о «Черном квадрате»? –  спросил  он по дороге Соловьева.
  Тот, не отрываясь от трассы, так как мчался  с бешеной скоростью, кивнул головой:
– Дал наводку на Льва. Похоже, решил все-таки сдать конкурента со всеми потрохами. Только как он узнал?
– Видно,  у него есть свои люди в стане врага. Верна поговорка, что два паука в одной клетке никогда не уживаются. Один другого когда-нибудь съест с потрохами. 
  По дороге  машину еще несколько раз останавливали полицейские наряды.    В городе Соловьев высадил Андрея возле дома, где  тот проживал, а сам немедленно помчался в УВД. Там его, конечно, уже разыскивали.  Подходя к подъезду,  Корнев увидел свою машину, стоящую во дворе, и радостно подумал, что сейчас  встретит Дарью и обнимет ее…

                *        *        *
               
   После  непродолжительного и тревожного забытья Андрей, почувствовав,  что сердце его  словно обожгло кипятком,  окончательно проснулся.  Он лежал на диване одетым. Часы показывали около двух часов ночи.  Дарьи не было.
Когда он вернулся вчера домой  после поездки в деревню и не застал  ее, то сначала подумал: возможно, она ушла в магазин и вот-вот вернется. Но проходил час за часом, наступил вечер, а Дарья не появлялась. Он  вспомнил, что она собиралась пойти на выставку Малевича, которая сегодня последний раз  экспонировалась в городе.  Какая к черту выставка, если украдена  главная ее картина! Похищение «Черного квадрата» и исчезновение Дарьи  –   эти два   обстоятельства странным образом  оказались переплетенными  друг  с другом.
   Поздно ночью он впал в короткое забытье, в котором смешалось все: образ  бывшего друга –  Эдуарда Солнцева,   вчерашнего  Коня, своим поведением, напоминавшего сжатую пружину,   любимой Дарьи и солнечного озера, на котором мерцал загадочный черный квадрат… По нему, словно  муравьи, бегали маленькие вопросики, которые хитро улыбались, как бы издеваясь: мол, ни за что не поймаешь нас.  Посередине квадрата появился самый большой вопрос, который стал расти и видоизменяться, пока  неожиданно не превратился в  Дарью. Она пыталась что-то крикнуть, но Корнев,  так ничего и не услышал. Квадрат  вдруг стал бледнеть и совсем исчез с поверхности озера, а вместе с ним пропала и Дарья…
   Неоднократно Андрей стремился дозвониться до  Евгения Соловьева, но тот не отзывался: то ли отключил телефон, то ли находился где-нибудь далеко. Пожалуй, впервые в жизни он оказался в   ситуации, когда   обстоятельства совершенно не зависели от него, и он  не находил возможности, чтобы  как-то на них повлиять.   Однако положение  бездеятельного ожидания было для него невыносимым. Хотелось немедленно куда-то бежать,   что-то делать.  Он решительно  поднялся с дивана,   взял  брошенные на столе ключи от машины и вышел из дома…
   Спустя некоторое время он остановил автомобиль возле  железных ворот,  выбрался из кабины и нажал на калитке кнопку домофона.    Он ожидал несколько минут, которые ему показались вечностью, пока не услышал сонный голос Эдуарда Солнцева:
– Кто там?
  Как ни странно, этот голос слегка успокоил его. Он  совсем бы не удивился, если  вдруг оказалось, что Солнцев тоже исчез. В таком состоянии он находился,  зыбком, как трясина.
– Это я  –  Корнев.
  Послышался короткий зуммер, затем щелкнул  замок, и  Андрей толкнул дверь во двор. Он  быстро прошел по освещенной низенькими фонариками дорожке, и около входа в дом его встретил Солнцев  в накинутом на плечи халате.
– Эдуард, мне надо срочно с тобой поговорить, – сказал он.             
Тон голоса и вид Корнева были такими  необычными, из ряда вон выходящими, что растерявшийся Эдуард удивленно захлопал глазами. Однако  тут же спохватился:
– Давай поднимемся  в мой рабочий кабинет.
  Они очутились в знакомой уже комнате, заставленной всевозможными фигурками, и сели в  кресла, стоящие     возле  стены.
– Может, выпьешь что-нибудь? – спросил Солнцев. – Ты ужасно выглядишь.
  Андрей кивнул головой. Эдуард подошел к бару, достал бутылку коньяка, разлил его по рюмкам. Корнев   выпил рюмку и   сразу налил вторую, которую  тоже немедленно осушил.
–  Что произошло? –  спросил внимательно наблюдавший за ним  Солнцев.
  После коньяка Андрей почувствовал себя лучше и смог немного привести мысли в порядок.
–  Пропала Дарья, – сказал он.
– Как пропала? –  удивился Солнцев.
– Не знаю. Не пришла ночевать. Знакомых у нее здесь  нет.  Кроме тебя.
– Но у меня ее тоже  нет, –  развел руками Эдуард. – В спальне спит моя жена, в детской – ребенок. Больше никого. Клянусь. Куда она могла подеваться?
– Не знаю, –  повторил Андрей.  –  Я  пришел домой вчера вечером, ее уже не было.
  «Зачем  только я приехал к нему? –  вдруг подумал Корнев. – Ведь не думал, в самом деле, что у него могла быть Дарья. Нет, нельзя  так раскисать».
    Он  энергично потер ладонями виски:  это всегда помогало ему стряхнуть усталость и  снять апатию. Солнцев молча наблюдал за ним.
– Ты  слышал, что  похитили  картину «Черный квадрат»?
–  Да ты что! –  изумился Эдуард.
– Дарья как раз собиралась  вчера посетить выставку Малевича...
      Эдуард как-то странно посмотрел на Корнева, но ничего не сказал.
– Ты сам был вчера  на выставке? – снова спросил Корнев.
– Нет, – покачал головой Солнцев и добавил: – Не пойму только, на что  похититель надеется? Картина слишком известная, чтобы попытаться сбыть ее.  Несмотря на видимую простоту, подделать ее  невозможно. В свое время был, проведен подробнейший химический анализ красок и материи, на которой она написана. На обратной стороне холста рукой Малевича написано:  «квадрат № 1, К. Малевич, 1913» и его подпись. Хотя фактически картина была написана в 1915 году. Однако Малевич считал началом супрематизма 1913 год и многие свои  произведения, созданные гораздо позже, датировал этим  временем…
– Зачем ты мне  это говоришь? – спросил  Корнев, рассеянно    слушавший  его.
– Так, –  пожал плечами Солнцев. –  Думал, а вдруг эта информация  как-то  поможет при поиске картины.
– Я не занимаюсь ее розыском, –  глухо сказал Корнев.
   Паузы в разговоре между обоими собеседниками становились все продолжительнее, и Корнев решил, что сейчас уйдет. И уже поднимаясь со стула, он вдруг  спросил:
– Послушай, Эдуард.  Все хотел узнать у тебя, почему ты развелся с первой женой?
  Солнцев, который принялся снова разливать коньяк по рюмкам,  замер и удивленно поднял на него глаза.
– Не пролей, – с еле заметной усмешкой сказал Андрей. –Напиток дорогой.
– Она была слишком сильной для меня женщиной, –наконец произнес Эдуард, ставя бутылку на журнальный столик. – С ней перестаешь чувствовать  себя мужчиной. Не в сексуальном, конечно, смысле, а как личность. В общем, ты меня понимаешь…
– Где сейчас твоя  бывшая жена?
– В Москве,  руководит какой-то фирмой.
– Случайно, не Тамарой Сосновской ее зовут?
   Задав этот вопрос,  Корнев, впрочем,  не надеялся на утвердительный ответ. Просто при определении «сильная женщина» у него почему-то возник образ Тамары.
– А ты откуда ее знаешь? –  недоуменно  спросил Эдуард.
   «Неужели она?  – Корневу  едва удалось скрыть свое изумление. Боль, связанная с исчезновением Дарьи, даже  чуть отошла на второй план. «Тамара – бывшая жена Солнцева,  ныне хозяйка  московской фирмы. Ее прежний супруг изготавливает фигурки, в которых перевозится страшный наркотик. Вот так открытие!  Семейный подряд,  да и только», –  все это   молнией пронеслось в голове Корнева.   
– Боже мой? – закатил в отчаянии  глаза Солнцев. – Я так не хотел, чтобы это стало  кому-то известно.  Думал: раз судьбе угодно было  возложить на мои плечи  тяжкий  крест, то увы – такова моя планида, и  я   безропотно понесу на себе сию  ношу.
– Что ты там бормочешь? – Корнев,  не отрываясь, смотрел на Солнцева. Несмотря на страшную усталость,  он вдруг ощутил привычный азарт охотника, предвкушавшего скорую добычу.
– Раз ты узнал о моем секрете, то  я все расскажу, – вздохнул Эдуард. –  Когда я  познакомился с Тамарой, она мне показалась сначала   нежной, хрупкой девушкой,  легкой, как былинка. В общем,  этакий безотказный тип женщины, с которой любой мужчина начинает чувствовать себя сильным и  немедленно хочет стать для нее надеждой и опорой. Приманка  действует безотказно.  Но когда ты схватил ее, начинаешь понимать, что сам попался,  как живец на крючок. Эта женщина, – он задумался, подбирая нужное сравнение, – проглатывает тебя целиком вместе с костями. Настоящая акула. Я так был рад, когда смог вырваться из ее зубастой пасти.
– Однако не совсем.  Мне известно, что  продажа твоих фигурок осуществляется через ее фирму. Разве не так?
– Ты и это знаешь? – совсем  поникшим голосом проговорил Солнцев. – Увы, Тамара не из тех женщин, которая спокойно отпускает  жертву из своего загона  на волю. В качестве компенсации за  благосклонность она ничего не признает, кроме полного себе подчинения. И должна убеждаться в этом снова и снова. Все эти побрякушки, – Солнцев провел рукой вокруг себя, – отнюдь не мое  собственное дело. Да,  формально я числюсь хозяином предприятия, но фактически оно принадлежит моей бывшей жене, и в любой момент я могу вылететь отсюда, как муха.
     Корнев поднялся с кресла и подошел к одной из полок с фигурками. Взял одну из них   и стал вертеть ее в руке, внимательно рассматривая, как будто видел впервые.
– И давно ты с  Сосновской  таким  вот образом сотрудничаешь? –  спросил он.
– Около двух лет. С момента основания фирмы.
– Так, –  задумался Корнев. Потом, постучав пальцем по фигурке, недоверчиво покачал головой:
– Неужели эти фигурки принесли тебе столько денег, что их хватило на  шикарный дом,  обстановку, тот образ жизни, что ты ведешь?
  Эдуард невольно потупил взгляд и, заикаясь, ответил:
– Не совсем так.
– Ну-ну, –  подтолкнул его Андрей.
– Мне дала деньги Тамара, – тихо проговорил  Солнцев. –  Взаймы. Я ей понемногу возвращаю долг. Если не верну, то дом и усадьба отойдут к ней. Но зачем тебе об этом надо знать? Это мои личные дела, и я сам как-нибудь с ними разберусь.
– Неужели? – усмехнулся Корнев, чувствуя, что еще чуть-чуть и у него от напряжения начнет дергаться правая щека. – Понимаю, полученные бабки  надо усиленно отрабатывать.
– Что ты имеешь в виду? –   Эдуард удивленно уставился на него.
 Корнев, не отвечая, как бы случайно сильно надавил на фигурку, и она сломалась.
– Зачем ты это сделал? – воскликнул Эдуард.
– Извини, нечаянно. Однако, надо же, внутри – пустота.  А посмотришь снаружи, то подумаешь, что  фигурка словно из одного куска дерева выточена.
– Такова технология. Еще наши предки  так делали. По преданию, эти фигурки специально использовались для передачи разных секретных посланий, к примеру, любовных, шпионских… Даже к царскому двору в этих целях  поставлялись. Говорят,   в них переправлялся яд для неугодных людей.
–  Однако и сейчас в них тоже можно кое-что доставлять, –  Корнев прямо посмотрел в глаза Солнцеву. – Не так ли?
– Не знаю, –  пожал плечами тот. – Я как-то не думал об этом. Просто, когда разрабатывали технологию их изготовления, решили, что нельзя отходить от традиций. Хотя, как ты правильно заметил, гораздо проще было бы делать фигурки из цельного куска.
  Корнев снова усиленно потер ладонью виски: как он однако устал. Ему  сейчас обязательно надо остаться наедине с собой и многое обдумать. Иначе он   может сорваться и снова наломать дров.
– Пожалуй, я пойду, –  сказал он.
– Оставайся у меня ночевать? – предложил Солнцев, но голос его звучал неуверенно.  Андрей отрицательно покачал головой.
– Дарья рассказывала, что ты ей демонстрировал свою фабрику, – сказал он на прощание. –  Может, и мне как-нибудь покажешь?
– Конечно,  –  засуетился Эдуард, а затем  поспешно добавил:  –  Если узнаю что-нибудь о Дарье, то обязательно сообщу.
   Он проводил  Корнева до  выхода, а когда за ним закрылись ворота и послышался шум отъезжающей машины,  то облегченно вздохнул.

                *       *       *               

   Возвратившись от Солнцева,  Андрей  спать этой ночью так и  не ложился.  Время от времени он набирал привычный номер телефона, но Евгений Соловьев не откликался.   Сидя с отрешенным видом  на диване в своей временной квартире, Корнев пытался осмыслить  информацию,  столь стремительно нахлынувшую на него в  последние часы, но мысли  ломались,  перескакивали одна на другую, не связывались в логическую нить, и это еще больше раздражало его.   
   Под самое утро, уже отчаявшись отыскать Соловьева, Андрей механически набрал номер, и вдруг, после долгих равнодушных гудков, трубка  коротко сказала:
–  Соловьев.
– Евгений, это Корнев, – чуть не закричал в трубку Андрей. – Ты слышишь меня.  Вчера вечером пропала Дарья.
   Томительное молчание в трубке прервалось усталым голосом Евгения:
– Сейчас я буду у вас.
    Отключив аппарат, Корнев с облегчением вздохнул. По приезде Соловьева, возможно, появится, если не ясность, то  хоть какая-то наметка для дальнейших действий.  Он признался  себе, что сегодня провел, пожалуй, самую кошмарную ночь в своей жизни.
   …Евгений внимательно выслушал Андрея. Ему в эти суматошные сутки также почти не удалось поспать, и он выглядел бледным и осунувшимся.
         Весь  предшествующий вечер  Евгений провел в музее, допрашивая его сотрудников. Ему удалось получить достаточно полные приметы лиц, которые вчера находились на выставке.  В последний день  посетителей было немного,  и среди них музейные работники хорошо запомнили молодую женщину, явно не местную, которая очень долго стояла возле  «Черного квадрата».  Как теперь выяснилось,  это и была невеста Корнева – Дарья.
– Обычные посетители редко задерживаются около данной картины, – рассказала смотрительница зала. – Квадрат есть квадрат, что на него глядеть. Для обывателя  картина особого интереса не представляет. Но молодая женщина так долго стояла перед ней, что мы даже забеспокоились. Ведь нас неоднократно инструктировали, чтобы мы не теряли бдительности. Помимо воров, попадаются маньяки, которые хотят испортить  шедевр, облить его кислотой, поджечь, порезать… Сколько таких случаев уже бывало. Однако женщина спокойно стояла  перед картиной и потом  ушла.
   Дальше след Дарьи терялся. Никто не видел, куда она делась, после того, как покинула музей. Сразу после закрытия выставки, отключили сигнализацию, картины стали снимать со стен и упаковывать. Этой ночью их должны были   отправить в Москву. Картины сложили в  дальней комнатке с зарешеченными окнами, а снаружи опечатанный вход в нее  охранял сотрудник местной  службы безопасности. Около двадцати часов  служитель музея, проходя мимо комнатки,  увидел, что двери ее распахнуты. Рядом лежал убитый  охранник. Из комнаты была похищена  одна-единственная картина  –  «Черный квадрат».
   Об этом Соловьев, в свою очередь, рассказал сейчас Корневу. У Андрея сжалось сердце. Ситуация не только не прояснилась, но стала еще запутанней. Оба сыщика долго сидели, погрузившись в  тревожные размышления.
   Вдруг раздался  мелодичный телефонный звонок. Андрей немедленно схватил трубку.
– Завтра ты получишь труп своей чувихи, –  послышался низкий мужской голос. – Если немедленно не уберешься из этого города.
– Каковы ваши условия? Что вы хотите? – крикнул было Корнев, но в ответ услышал только короткие гудки.
– Дарья  похищена, –  поникшим голосом сказал Андрей и, стиснув зубы, прикрыл глаза ладонью.
– Я понял, – Евгений усиленно потер  лоб. Неожиданно взгляд его просветлел. От волнения он сделал привычное глотательное движение. – Вспомните, Андрей  Петрович, таинственную фразу Коня: если что услышите про «черный квадрат», то знайте – это дело рук Льва. Пока это для  нас единственная ниточка.
   Как ни странно, но после этих слов Корнева   словно подменили. Он вдруг  вскочил со стула. Вот она зацепка, как он мог забыть о ней?  С удивлением наблюдал Соловьев неожиданную метаморфозу:  из  вялого, апатичного и как-то сразу постаревшего человека, его шеф  снова превратился в энергичного бойца, решительного мужчину.
    Андрей быстро набрал  номер Симоняна. В трубке  долго никто не отвечал. Корнев взглянул на часы: черт возьми, еще  совсем рано. Наконец  послышался  голос:
– Полковник Симонян слушает, –  Корнев отметил, что даже дома его начальник, по привычке, отвечает по-уставному.
– Георгий Александрович, здравствуйте. Корнев говорит. Извините, что тревожу вас дома.  Требуется срочная помощь.
– Здорово, Корнев. Докладывай.
– Необходимы срочные обыски на фабрике Солнцева и  на московской фирме Сосновской. Сверхсрочные. Также очень важно установить все, что можно,  о Льве. По моим данным,  он отбывал наказание в колонии в Саратовской области за незаконное предпринимательство.  И еще, –  Корнев немного помолчал и выдохнул в трубку, –  Сосновскую  надо немедленно задержать.
– Понял. Сейчас  отдам распоряжение, чтобы тебе в областном УВД выделили людей. Значит, ты решил начать игру в открытую. Надеюсь, все хорошо продумал…  Что касается Льва, то о нем мы уже кое-что знаем:  Лев Борисович Коржавин, ближайший сподвижник Сосновского, любовник и компаньон его дочери, той самой Тамары. Вместе крутят большие черные дела. Обыск на фирме мы, конечно, сделаем, но, скорее всего, он ничего не даст. Она уже успела спрятать концы. Но, –   Симонян сделал многозначительную паузу, –  на таможне мы задержали партию   товара, которую Сосновская пыталась отправить за границу. Во многих фигурках обнаружили весьма интересный порошок.
–  «Белый китаец»? – воскликнул Корнев.
– Он самый. Увы, саму Сосновскую ребята упустили. Ходили, ходили за ней, и вдруг она исчезла. Как сквозь землю провалилась. Где  сейчас обитает,  нам  неизвестно. Может, в ваши края подалась?
– Пока не знаю, Георгий Александрович, но буду иметь в виду вашу информацию.
– Сообщаю тебе еще одно важное известие.  Думаю, оно порадует тебя:  постановление о прекращении дела по убийству Николая Малышенко  отменено.
– Это, действительно хорошая весть. Я уверен, что гибель Николая  была связана с «белым китайцем»…
– Я тоже так считаю. Что у тебя    еще?
– Из местного музея похищена картина Малевича «Черный квадрат». Ведется активный розыск похитителя. По некоторым сведениям, к краже может иметь отношение Лев.
– Вот как? – присвистнул Симонов. – Весьма интересно. Неужели, Лев с любовницей собрались удрать за границу? Практика показывает, что  похищенные картины, как правило, стараются переправить за кордон. Похоже, дочка с будущим мужем решили податься на встречу с дорогим папашей,  который   не так давно покинул неуютную для него Россию. А в качестве подарка любящая дочь заготовила папочке эффектный подарок. Узнаю натуру старого авантюриста Сосновского: ему важно, чтобы вокруг его имени всегда был какой-нибудь шум.
– Но  Тамара Сосновская и Лев Коржавин могут надолго уйти в подполье, пережидая пока не  утихнет буря, вызванная кражей картины. И уже потом попытаться вывезти картину.
– Вполне возможно, –  согласился Симонян. – Но  могут  использовать эффект внезапности, ориентируясь на несогласованность действий  органов правопорядка. Второе, мне кажется, больше в их характере. У тебя все?
   И, почувствовав нерешительность в молчании Корнева,  Симонян добавил:
– Говори, что  еще случилось?
– Пропала моя невеста… Ее взяли в заложницы.  Одновременно с кражей картины…
   В телефоне послышалось тихое и весьма характерное покряхтывание  –   верный признак симоняновского большого размышления. Наконец, в трубке послышалось:
– Очень вероятно, что пропажа твоей невесты и все остальное, о чем мы  сейчас говорили – звенья  одной и той же цепи. Если  так, то Лев и Сосновская должны находиться в Ореховске. Ищи их там.  Они пошли ва-банк.
               
                Солнцев

    После ухода Корнева  Эдуард долго стоял один на  темном берегу озера. Затем, словно опомнившись,  быстрыми шагами  вернулся в дом, но скоро появился вновь, переодевшись в светлый костюм.  А спустя несколько минут  уже мчался  по  автостраде в автомобиле на бешеной скорости.
   Солнцев обожал эти ночные поездки. С некоторых пор они стали любимым его развлечением. Трасса пустынна,  сидишь себе в уютном кресле и небрежно нажимаешь на акселератор. Мотор гудит ровно и тихо, – гони так, как твоя душа пожелает.
     И хотя Солнцев понимал: малейшее неосторожное движение с его стороны – и машина, перевернувшись, может оказаться  в кювете, а сам он – там, откуда уже никогда возвращаются,  это нисколько не пугало его.    Наоборот, ему безумно нравилось состояние повышенного риска,  приятно было ощущать себя лихим, смелым  водителем.   Бешеная скорость добавляла в кровь адреналин,   возникало почти беспредельное чувство уверенности в себе.  Хоть на короткое время он забывал о тревожных мыслях, которые все сильнее одолевали  его.
  Сегодняшний приход Корнева  не просто взволновал его.  Странное совпадение, но аналогичная беседа у него состоялась несколько недель назад с Малышенко Николаем. Совсем незадолго до его трагической кончины.
  В тот поздний вечер Николай, появившись у него в доме, был  суров и угрюм.  Малышенко стал рассказывать Солнцеву о странном  наркотике, который  он назвал  «белым китайцем».  А затем поинтересовался, не знает ли Эдуард,  кто такой Лев и какое  отношение тот имеет к фабрике.
     Эдуард тогда  сказал неправду. Он ответил, что Лев, якобы, представляет фирму, с которой фабрика  сотрудничает в целях реализации продукции, хотя  фактически тот вместе с бывшей женой Солнцева полностью контролировали фабрику. Эдуард  подозревал, что на предприятии  творится что-то нечистое,  однако вникать ему в это дело  совсем не хотелось.
      Через два дня  Николай был убит.  Узнав об этом, Эдуард долго не находил себе место. Он  сразу понял, кто мог  совершить такое страшное преступление, но страх за свою жизнь и благополучие семьи  заставил его молчать. Он постарался сделать все возможное, чтобы  загладить чувство вины перед  женой Николая – Мариной.  Но разве можно деньгами  успокоить  совесть?
   А теперь второй его друг  оказался в похожей ситуации. Солнцев давно догадался, что отнюдь не покупка домика  заставила Корнева приехать в Ореховск.  Сегодня Андрей дал ясно понять, что его интересует.  И Солнцев понимал, что   на той тропке, по которой     ступал нынче Корнев,  его ждет неминуемая смерть.
   Эдуард увеличил скорость машины. Чуть правее, там, где был восток, начинала светиться узкая предрассветная полоска. Зарождался новый день, но как разительно  он отличался от предыдущих суток. Сейчас Солнцеву надо было принять ответственное решение.  Опять наступил важнейший этап в его жизни,  тот самый момент истины,   который, пожалуй,  определяет   настоящую  цену человека и  всю его  дальнейшую судьбу. Не раз в  прошлом  в ситуациях выбора Солнцев следовал пути, который он называл высшей целесообразностью. Однако, если посмотреть правде в глаза и сказать проще,  –  тому, что ему было  выгодно в данный  период.
   Конечно, он в своей жизни совершил много ошибок.  А   началось все с того дня, когда он познакомился с Тамарой Сосновской. Ее отец оказался  не просто крупным бизнесменом,  а воротилой теневого рынка. Солнцева взяли в эту семью, и он  был безмерно этому рад. Как же? Безродный провинциальный юнец  сразу после окончания института  вдруг оказался в столице,  заполучил красивую жену и прекрасную квартиру, был устроен в лучшую адвокатскую  контору.
    Затем последовала мутная полоса каких-то сомнительный сделок и  темных операций, который совершал его тесть и которые Солнцев должен был юридически затушевывать и тщательно прикрывать. Как-то  ему не удалось это  сделать, и Сосновский на некоторое время угодил за решетку. Отношение к Солнцеву в  семье  резко переменилось.
   Однажды  Эдуарду стало известно, что   жена Тамара в течение многих лет совместной жизни   чудесно ему изменяла. И тогда он решил порвать с ней.
   Эдуард бросил Москву, долго скитался по стране, пока не осел в Ореховске. Но бывшая жена   нашла его здесь.  Когда  она узнала, что Солнцев намеревается заняться ореховской миниатюрой, ему  было предложено тесное сотрудничество. Причем предложение последовало в  такой ясной и  однозначной форме, что у него не оставалось никаких сомнений в том, какие меры последуют, если он  вдруг вздумает отказаться. То, что у Тамары слова с делами не расходятся,  ему было хорошо известно. 
     Так  он снова  оказался накрепко связанным со своей бывшей женой  и ее новым  циничным  любовником – Львом.
  Но  теперь на карту поставлена жизнь   настоящего друга. Последнего из его друзей.
  Да, размышлял Солнцев,  в этот раз он сделает  решительный шаг и завтра обязательно поговорит с Андреем. Он предупредит его об опасности, которая угрожает ему. Он знает, кто мог похитить Дарью, и  скажет  об этом Корневу.
   Еще он обязательно объяснится со своей первой супругой, которая  позавчера неожиданно появилась в Ореховске. Да, Эдуард порвет наконец с прошлым и начнет новую жизнь.  От этих мыслей Солнцев почувствовал облегчение на душе. 
  Трасса  резко пошла в гору.   Солнцев сильнее нажал на педаль «газа», с удовольствием ощущая, с какой легкостью его быстроходная, послушная  «малышка», так ласково он называл свой автомобиль, преодолевает  крутой подъем.  «Белый «китаец» – «черный квадрат»… «Белый «китаец» – «черный квадрат»…, –ритмично выводил мощный мотор странную мелодию.
   Но что это? Из-за ближайшего горба дороги  неожиданно появился  силуэт грузовика, водитель которого как будто позабыл  элементарные правила дорожного движения. Грузовик    с огромной скоростью  мчался по встречной полосе прямо на машину Эдуарда. Полосы  света, по две с каждой стороны, словно магниты,  накрепко сцепившись друг с другом, стремительно суживали пространство между двумя автомобилями и как бы неумолимо притягивали их друг к другу. Перед глазами Солнцева замелькали  слепящие блики.  С отчаянной решимостью он бросил  свою «малышку» резко вправо и,  что было сил,  надавил на  педаль тормоза…
   …Ярчайшая вспышка, которая мелькнула перед Эдуардом,   сменилась ровным безмятежным  светом, охватившим его со всех сторон. Затем он увидел длинную воронку, куда  его стало стремительно затягивать. Неведомая сила  долго и мягко тащила его по  узкой спирали. Когда воронка   закончилась, то перед Эдуардом открылся огромный черный квадрат, который  полностью  накрыл его, как покрывалом.
      Солнцев  ощутил необычайное тепло, и его охватило   невиданное ранее чувство  свободы и радости. Все  тревоги исчезли бесследно, и он с необъяснимым  удовольствием слился с черным квадратом,  совсем растворился в нем…

                Зверев

       Саша Зверев все  чаще в последнее время вспоминал одного своего сокурсника, любившего повторять: спотыкаешься и падаешь только один раз, дальше –  стремительно катишься. Куда? Конечно, в пропасть. Она, похоже, для Зверева становилась ближе и ближе.
     Уже давно не беспокоили его сны о нобелевской премии, совсем перестали волновать мечты о научной карьере. Куда они пропали?    Странно, но там, в зоне,  была хоть какая-то надежда, и она грела, помогала держаться. Теперь ничего нет. Даже эмоции у Зверева и те, словно, вымерли. Сплошная пустота внутри.  Полное безразличие к своей судьбе, к будущему, которого, как он уже понял, нет и, скорее всего, не будет...
   До коликов в почках  осточертели Саше разговоры с «гориллами». Те  в последнее время тоже стали  очень раздражительными.  Чуть что – взрывались и матерились. Нисколько уже не стесняясь Зверева, обсуждали они  свои дела.  Именно с их слов Зверев узнал  о том, каким образом было совершено убийство сотрудника полиции.  И как удачно они спрятали концы в воду, подставив двух наркоманов, которых тоже затем убили.  Хвалили Льва, который придумал такую  хитроумную комбинацию, и утверждали, что с ним не пропадут. Но в их словах не ощущалось уже  прежней уверенности. 
  Если раньше Бульдог и  Колян  ночевали в лесном домике поочередно, то теперь  нередко   на  ночь   оставались вдвоем: до самого рассвета пили водку и пиво, играли в карты или домино.  Однажды Зверев услышал их осторожную беседу, в которой они  высказывали опасение, будто Лев может их «кинуть», что   неоднократно делал   с другими.
     Однажды  вечером  к избушке подъехала  машина, из кабины которой «гориллы» вывели женщину с завязанными глазами. Хмурый Колян привел ее в комнату к Звереву и коротко бросил:
– Она будет спать в твоей комнате на  кровати, а ты перебирайся на диван в углу.
  Зверев хотел было возмутиться, но Колян  посмотрел на него таким свирепым взглядом, что Саша счел благоразумным воздержаться от протеста.  Колян  усадил женщину  на кровать, нацепил на ее правую руку обруч наручника с длинной цепочкой, а другой – закрепил за спинку кровати.
– Пусть погостит  здесь немного, – пробормотал он,  сурово добавив. – Но учти, чтобы ничего такого  с ней не устраивать. Велено  покуда аккуратно с ней обходиться.
  Когда с женщины сняли повязку, Саша увидел, что она молода и красива. Живые глаза ее остановились на Звереве, и в них он не заметил особого страха.
–  Так, –  протянула она, –  значит, меня похитили. Вот как! И что собираются со мной делать? Требовать выкуп? Интересно, в какую цену меня оценили?
  Зверев пожал плечами, а потом сказал:
–  Однако вы не похожи на наркоманку.
– Причем здесь это? –  спросила женщина, оглядываясь вокруг. –  Или я попала в притон для наркоманов?
–  Почти. Вы оказались там, где  делают наркотики.
–  Здесь делают наркотики? –  удивилась женщина. – Вот как.  Уж не «белый ли китаец»?
– Он самый, –  подтвердил Зверев.
 Женщина присвистнула.
–  И чем  я обязана такой честью? –  пробормотала  она. –  Никакого отношения к «белому китайцу», вроде бы,  не имею.
– Как вас похитили? – спросил в свою очередь Саша.
   Его все больше интересовала эта женщина. Зачем она тут? Неужели ее тоже хотят использовать в качестве подопытного кролика?
– А вы не похожи на этих…, – женщина на мгновение задумалась, подбирая нужное слово.
–  Горилл, – подсказал Корнев.
– Точно, «горилл», –  воскликнула женщина. – А что вы здесь делаете?
–Я главный производитель «белого китайца».
– Ничего себе, – протянула нараспев женщина. – Никогда бы не подумала. У вас такое интеллигентное лицо.
– Я нахожусь примерно в таком  же положении узника, что и вы…
– Однако у вас нет этого, – и она потрясла рукой с наручниками, позвякивая цепью.
– Меня здесь держит цепь покрепче, – грустно сказал  Зверев. – Все-таки, как  вас похитили?
– Утром  я пошла в местную галерею на выставку Малевича. После осмотра картин выбралась на улицу. Вдруг возле меня остановилась машина, их нее выскочили двое, как вы сказали, «горилл», и я даже не успела глазом моргнуть, как оказалась в кабине. Еще секунда, и  мне залепили скотчем рот и завязали глаза. Все произошло в какие-то мгновения. По-моему, никто из посторонних так ничего и не успел сообразить. Оказывается, похитить среди бела дня человека проще простого. Был человек и исчез.
– Как вас зовут?
– Дарья.
Она снова оглянулась вокруг.
– Мы что, будем вместе с вами спать в этой комнате? – удивленно произнесла  она. – Но… как я смогу совершать свой туалет?
– Колян! – позвал Зверев. – Подойти сюда!
– Колян? – с ужасом переспросила Дарья, сразу припомнив страшную картину, увиденную вместе с Андреем Корневым не так давно в еловой чаще. – Теперь я, кажется, кое-что начинаю понимать.
– Что  надо? – грубым голосом спросил вошедший в комнату.  Зверев кивнул в сторону женщины.
– Интересно, как я смогу пользоваться туалетом, будучи прикованной наручниками, – с вызовом произнесла она.
  Колян ухмыльнулся:
– Делай под себя.
  Однако вышел из комнаты и через некоторое время принес ведро, которое поставил рядом с ее кроватью.
– А этот, – с усмешкой кивнул Колян на Зверева,  – будет отворачиваться  или выходить из комнаты. Он у нас воспитанный.
  Саша вдруг стремительно вскочил со своего места и с криком «сволочь» бросился на Коляна. Тот, не ожидая нападения, вначале покачнулся, но затем резким ответным ударом отбросил Зверева от себя. Тут же подбежал к нему, схватил широкой  ладонью за его лицо и грубо сжал. Да так сильно, что, казалось, сейчас выдавит глаза.
– Я  из тебя  шмасть сделаю, – злобно сказал он. – По полу размажу, интеллигент хренов.
   Он оттолкнул Зверева от себя. Саша ударился затылком о стену.   Колян направился к выходу и, уже стоя возле двери, приказал:
– Через день отсюда уезжаем. Собери  свои мензурки, стекляшки разные и упакуй их. Будем менять квартиру.
– Страшный человек, –  тихо сказала  ошеломленная  Дарья, когда Колян покинул комнату. –   Вам не больно?
– Ничего, пройдет, –  ответил Зверев, потирая ушибленный затылок. – Вы его знаете?
– Приходилось  случайно встречаться, –  сказала Дарья.
   Странный молодой человек не то, чтобы вызывал у нее какие-то симпатии. Раз он находится здесь, то и сам, конечно, не без греха. Однако в его облике она читала какую-то надломленность, даже безысходность, в нем сохранилось что-то человеческое в отличие от доставивших ее сюда двух громил. Еще она видела, что он искренне обрадовался ее неожиданному появлению в этой  далекой избушке. Впрочем, Зверев и сам не скрывал этого.
– Вы даже не представляете, –  не раз   повторял он, –насколько я рад возможности общения с вами. Мне казалось, что я и разговаривать по-настоящему  разучился. Уже несколько месяцев меня окружают сплошные  «гориллы».
– Как вы попали  в этот дикий край? –  тихо спросила она.
  Зверев вкратце рассказал свою историю.
– Ничего себе, –  снова протянула Дарья. – И вы даже не попытались отсюда бежать?
– Куда? Они все равно поймают…
– Вы  не знаете, далеко ли до Ореховска? – спросила Дарья.
– Не знаю. Они любят  специально запутывать маршрут, чтобы не узнали дорогу.
– Меня везли сюда около трех с половиной часов. Значит, Ореховск   не так уж и далеко, –  задумчиво произнесла Дарья. –  Как вы думаете, а зачем я им все-таки понадобилась?
– Меня они в свои цели не посвящают, –  пожал плечами Зверев.
  Он не хотел пугать Дарью  возможным страшным поворотом в ее судьбе, однако добавил:
– Но  ожидать от них можно все, что угодно…

                Лев 
         
   Лев не любил топорную работу. Любое дело должно быть сделано с фантазией и изяществом, повторял он. «Красивая работа» – это было высшей похвалой Льва. Сам он всегда действовал продуманно и изобретательно.
   Именно он создал  обряд посвящения с тайными знаками и сложной иерархией. Он знал, чем больше таинственности и  дыма  будет напущено,   чем  круче  он себя покажет перед остальными, тем  эффективнее  станет  его влияние на  «шавок» –  так он называл  всех, кто стоял ниже его, тем легче будет их дурить и использовать в своих целях.
  Именно он через посредника установил связи с влиятельным лицом из местной полиции, и между ними завязались особые  отношения к обоюдной выгоде. Жаль, что тот провалился,  и его на днях взяли.  Но это не так страшно, лично Лев с ним не общался,  а издержки в его работе, как и везде, неизбежны.
   Это Лев, по совету своей любовницы, придумал хитроумные квартирные кражи с переодеванием.  Сыщики с ног сбились, газеты трезвонили во все колокола, но никто ничего не мог поделать. Потом, когда спектакль Льву надоел, он сдал «актеров» со всеми их  потрохами. И полиции хорошо, она себе очки заработала, и ему неплохо. Он избавился от лишнего балласта.
   По предложению той же любовницы  он организовал комбинацию с убийством местного сотрудника Малышенко, который слишком близко к ним подобрался.  Чета несчастных наркоманов оказалась как нельзя кстати. Операция была осуществлена блестяще.
  Какая все-таки у него превосходная любовница: умная, тонкая, сильная, хитрющая, как бестия. Лев любил такой тип  женщин, с ней постоянно чувствуешь себя в форме.   А это для настоящего мужчины – главное. Поехать бы с ней за границу, «оторваться»  там на всю катушку. Но пока  надо  быть на месте, присматривать за делами.  Вот-вот они завершат еще одно  мероприятие чрезвычайной важности, о котором  заговорят все... Потом можно будет и отдохнуть.
    Лев внимательно наблюдал за действиями приезжего  подполковника из Москвы – Андрея Корнева. Умный опер, осторожный, но ему Льва не перехитрить. Потому что Лев всегда играет по своим правилам – на опережение.
    Корнев полагает, что о его миссии здесь никто  не знает. Ошибается. С самого начала он в городе был под плотным колпаком.  Лев усмехнулся: недаром у него грозное имя. Лев всегда прыгает первым, и наносит противнику решающий удар. Любовница   московского опера теперь находится в руках Льва.  Этому   Корневу город  Ореховск долго будет сниться, как в страшном сне. Дачу, якобы, захотел здесь купить. Что же будет ему  дачка…
   Лев подъехал к избушке в глубине леса. На шум машины   вышел  Колян, а за ним выскочил второй  охранник. Оба сделали радостные лица при виде шефа. Лев кивнул им и коротко спросил:
– Она здесь?
    Колян ответил утвердительно. Лев вошел в дом.  В комнате он холодно поздоровался с Александром.  Ему постоянно доносили о  настроении   Зверева, и оно не нравилось Льву. 
    Он  давно уже подумывал о том, чтобы  избавиться от  Химика, но подходящего преемника так и не удалось найти.  Попытки подготовить учеников оказались неудачными: оба кандидата  быстро превратились в наркоманов. Можно было бы, конечно, самого Зверева посадить на иглу, ведь в прошлом он был  наркоманом. Он тогда  стал бы, как шелковый, но  кто тогда будет работать? И все же этим вопросом придется заняться в ближайшие дни.
    Вовремя менять и тусовать кадры, избавляясь от  отработанного материала, был один из принципов Льва. Тогда не надо опасаться, что кто-то из команды, заматерев, начнет точить зубы на шефа.    Пока же следует изредка поглаживать Зверева,  не забывая, однако, показывать ему дистанцию и истинное его место.
– Александр,  выйди отсюда, мне надо с ней поговорить, –  небрежно сказал ему Лев и показал кивком головы в сторону женщины, которая, сидя на кровати, настороженно следила за ним.
    Зверев исподлобья  бросил взгляд на Льва и вышел из комнаты. «Опасен, – подумал  о нем Лев,  моментально уловив неприязнь в его глазах. – Пора, пора  с ним заканчивать».
    Оба  охранника сидели за столом и  азартно играли в карты, не обращая на   Зверева никакого внимания. Он постоял  пару минут рядом с ними, потом безразличным голосом сказал, что хочет прогуляться. Оказавшись на улице, он свернул за угол и  осторожно подкрался  к окну комнаты, где находились Лев и Дарья. Несмотря на раннее утро, из-за душной погоды  окно было распахнуто…
   
                Тамара
   
    Она испугалась не на шутку, когда   утром ворота  раскрылись, и во двор въехала полицейская машина, из которой выбрались два человека в форме. Тамара наблюдала за ними из окна комнаты на третьем этаже. Оба полицейских вошли в дом. Тамара,  подойдя к двери, раскрыла ее,  тихонько вышла в коридор и встала возле перил лестницы.
   Она слышала, как сотрудники  спросили у  горничной, дома ли хозяйка дома. Потом послышался нежный голос  самой Катерины Солнцевой. Она всегда так разговаривала, тихая, мягкая женщина. Наверное, именно такая жена  лучше всего и подходит Эдуарду.  Похоже, он действительно с ней счастлив. Хотя эта мягкость, женственность или, по словам Тамары – «сюсюкание», сильно ее раздражали.
   Катерина поздоровалась с сотрудниками полиции и пригласила их в гостиную.  Дверь за собой она плотно прикрыла, и Тамара, как ни напрягала слух, ничего не слышала. Она опасалась обнаружить себя и потому оставалась на своем этаже, раздумывая о том, что будет делать, если сотрудники поднимутся сюда.
    Вдруг внизу началась какая-то суматоха. В гостиную вбежала горничная, затем  через короткое время с озабоченным бледным лицом выскочила обратно. Вскоре она пролетела снова, держа в руках медицинскую аптечку. Наконец, появились оба полицейских, которые пошли к выходу. Через окно Тамара видела, как они направились к своей машине и уехали. У нее отлегло от сердца. Значит, они очутились здесь совсем по другому поводу.
    Она спустилась вниз и открыла дверь гостиной. На диване лежала Катерина, а вокруг нее хлопотала горничная.
– Что случилось? – спросила Тамара.
– Катерина Филипповна в обмороке, – тихо произнесла горничная, протирая салфеткой виски хозяйки.  Затем, подойдя к Тамаре почти вплотную, прошептала:
– Сегодня ночью  в автомобильной катастрофе разбился  Эдуард Сергеевич.
– Что? – всегда отличавшаяся железной выдержкой Тамара  вдруг почувствовала, что у нее что-то внутри оборвалось. – Как это произошло?
– Полицейские сказали, что он не справился с управлением, выскочил с трассы на огромной скорости, машину несколько раз перевернуло и расплющило, как консервную банку. 
  Тамара вернулась в свою комнату. Плохой знак, очень плохой. Надо срочно  отсюда выбираться.  Она взяла мобильник и попробовала дозвониться до Льва. Он не отвечал. Ладно, Тамара уедет без него.
   Возможно, свяжется с ним  позднее. А может, нет. Его время, пожалуй,  тоже прошло. Собрав  свои вещи, она спустилась вниз, сказала горничной, что  срочно должна   удалиться по делам. После чего села в машину и уехала.
               
                Корнев
 
    Соловьев  тихо посапывал на диване, а Андрей, несмотря на бессонную ночь, спать не ложился.    Порой  состояние  бездеятельного ожидания становилось настолько невыносимым,  что Корневу приходилось стискивать зубы и  сжимать волю в кулак.  Сейчас ни в коем случае нельзя распускаться. 
   Чтобы отвлечься от тревожных чувств, Корнев стал анализировать свой разговор с Солнцевым.  Пожалуй, он не совершил никаких серьезных ошибок. Наоборот, его ночной визит к Солнцеву из-за чрезвычайности ситуации – пропажи Даши выглядел  вполне естественно. В трудную минуту он как бы обратился за советом и поддержкой к другу.
   Азбука сыщицкой работы гласит: надо постоянно выяснять и анализировать  так называемые улики поведения. Памятуя об этом, Корнев задавал Солнцеву не прямые, а косвенные вопросы, в которые завуалировал интересующую его  информацию. И по реакции собеседника  делал выводы.
   На этом принципе, собственно,  построена  работа  так называемого «детектора лжи» или,  по-научному –  полиграфа. Солнцев явно неадекватно среагировал на вопрос по поводу фигурок. Если бы  знал о том, что они фактически используются для перевозки наркотиков, то его реакция  должна быть несколько иной. А раз так, то, возможно, Солнцев действительно не был осведомлен об этом. 
     Корнев почувствовал, что часть давившей в последнее время тяжести чуть отпустила его.  Предположение  о  непричастности Солнцева к «белому китайцу» может быть вполне реальным, хотя данную версию еще надо   неоднократно проверять.   Эдуард, конечно, запутался, но если он окажется невиновным, то у него есть шанс выпутаться из опасных сетей.
   Потом он стал думать о Дарье. Звонок неизвестного  мог означать только одно. С ним хотят поговорить о каких-то условиях.  И еще  – то, что Дарья  жива, а это – самое главное.
    Какие могут быть условия ее освобождения? Если Дарья находится у Льва, то разговор, конечно, пойдет не о  денежном выкупе. Скорее всего,  будет торговля, и условием сделки станет требование о том, чтобы Льва и его сообщников оставили в покое, дали им возможность продолжать черные дела или куда-нибудь уехать.
   Однако похитителем может явиться и кто-то другой.  В таком случае будут предъявлены иные условия,   в том числе, о деньгах. Значит, надо отработать различные варианты  ответного поведения, в зависимости от той или иной ситуации.
   Главное – ввязаться в разговор, а там  Корнев что-нибудь придумает. Для него острота ситуации всегда являлась своеобразным стимулятором,  его натренированный ум  в состоянии предельного напряжения часто подсказывал наиболее благоприятный выход.  Сейчас же   на кон поставлена жизнь Дарьи.
    Он вздохнул. В каких условиях она сейчас находится, как с ней обращаются? По опыту Андрей знал, что пока преступники торгуются, то стараются своих  жертв не трогать. Но иногда, чтобы устрашить родственников и заставить их быстрее раскошелиться,  злодеи не стесняются в средствах и методах.      
      Неожиданно раздался телефонный звонок, который надеждой и тревогой пронзил его сердце. Но это звонили из областного УВД для корректировки совместных действий.  Корнев  велел оперативной группе немедленно прибыть в Ореховск. Он посмотрел на часы – через час они будут здесь. Потом перевел взгляд на спящего Соловьева. Ладно, еще немного пусть поспит. Корнев сел на стул и прикрыл глаза.
    Послышался шум подъехавшего автомобиля.  Очевидно, приехала оперативная группа, подумал  Корнев. Так  быстро?
      Спустя несколько минут дверь распахнулась, и в комнате перед  Андреем  вдруг предстала… Дарья. Собственной персоной, живая и невредимая. Только бледная и очень осунувшаяся.
     Соловьев немедленно проснулся и смотрел на нее с дивана широко раскрытыми глазами. Как на некое чудо, нежданно-негаданно свалившееся сюда. Да и сам Корнев остолбенело стоял посередине комнаты.
  Опомнившись, он бросился ей навстречу и крепко прижал к себе, словно желая убедиться в  том, что это не мистика, не призрак, а действительно – его  живая Дарья. Потом взял любимую на руки  и, постоянно целуя в лицо, поднес  к креслу, осторожно сел в него сам, а ее усадил на свои колени. Как ребенка! Не было сейчас силы, которая могла бы сейчас оторвать его от Дарьи. Каждая клеточка его тела,  освобождаясь от копившегося в течение долгих часов смертельного напряжения,   запела легко  и  звонко…

                Дарья

       В течение получаса,  после омлета с ветчиной, который ей сделал расторопный  Соловьев, Дарья,  уютно устроившись в кресле с чашкой кофе,  рассказывала о своих приключениях.
      …Как только Лев вошел в комнату и велел Саше Звереву удалиться, Дарья, едва взглянув на него, поняла, что  такой человек  шутить не любит. Холодные голубые глаза пристально уставились на Дарью, и  она ясно почувствовала, что жизнь ее зависит от того, какое решение примет этот человек.  Он, молча, разглядывал ее несколько минут, потом, усмехнувшись, спросил:
– Итак, любительница «Черного квадрата», чем же он вас так привлек, позвольте спросить?
– В нем  сосредоточена мудрость бытия.
– Вот как? – удивленно поднял бровь Коржавин. – И в чем, по-вашему,  так называемая мудрость бытия?
– Она – в гармонии. Природа, бытие изначально гармоничны, но люди по недомыслию умудряются вечно нарушать установленный порядок. И посему каждому воздается по его делам.   Гармоничнее квадрата фигуры нет. Все его стороны при любых обстоятельствах остаются  равными и пропорциональными.
– Я могу наглядно доказать, что вы не правы, – усмехнувшись, сказал Лев. – Прямо сейчас  прикажу убить вас, и мне ничего за это не будет. Никакие пропорции  не нарушатся, жизнь все равно будет течь своим чередом, независимо от того, есть вы или нет.
   Дарья молчала.
– Вас, наверное, интересует, почему  вы были похищены? – снова спросил Лев.
   Дарья подняла на него глаза и с вызовом сказала:
– А вы знаете, не особенно. И так понятно, что когда человека похищают, то или хотят получить за него выкуп, или будут выторговывать себе какие-то иные условия.
– Вы – неглупая женщина, –  сказал Коржавин. – Только строптивая очень. Жаль вас убивать, но сделать сговорчивее, поласковее, пожалуй, придется.
– Это как же?
– Есть у нас весьма надежные способы, – снова он усмехнулся. – Один-два укола, и  вы станете нежнее шелка.
Дарья побледнела.
– Вы не сделаете этого.
– Сделаю, дорогуша моя.  «Белый китаец»  –  надежное средство. Вы навсегда станете его самой заядлой поклонницей. «Белый китаец» отныне будет для вас милее вашего гармоничного  квадрата. И я думаю, ваш любовник – Корнев, который решил  вступить с нами в противоборство, скоро будет от отчаяния рвать на себе волосы. Но ведь мы благородно и не раз предупреждали его: не лезь ни в свое дело.  Однако он упрямый человек – добрых намеков не понимает. Придется сделать ему больно.
– Так это вы Кузю повесили? 
– Мы, дорогая моя, мы. И когда вы хватанете «белого китайца», клянусь вам, ваша точка зрения на «черный квадрат» кардинально изменится.  Вам плевать будет на все жизненные проблемы, на эти проклятые вопросы бытия, на которые никто никогда все равно не получит ответа. Жизнь в удовольствии – разве это плохо?
– От кого-то я уже слышала нечто подобное...
– От кого же? – поинтересовался Коржавин.
– Не помню, – небрежно сказала Дарья. – Только вы не боитесь, что, беря на себя  роль вершителя судеб людей, вы  вступаете на путь, вам не предназначенный…
– Хватит, –  резко сказал Лев. – Мне надоели ваши отвлеченные сентенции. Химик, иди сюда, ты мне нужен.
     Пару минут спустя в комнате появился Саша Зверев. Он  остановился возле двери.
– Набери хорошую порцию «белого китайца» и всади ей.
    Молча выслушав приказание, Зверев направился в свою лабораторию. Когда он появился вновь,  то держал в руке  иглой вверх большой шприц.
– Ну вот, –  удовлетворенно сказал Лев, наклоняясь над Дарьей и глядя ей прямо в глаза. – Сейчас вы получите маленькое, но истинное удовольствие. А я люблю, когда человеку приятно. Кстати, хочу вас уведомить, что  картина «Черный квадрат» находится теперь в надежном месте. Ах да, я вспомнил, что вы, кажется, журналистка. Как человеку творческому, вам, конечно, хочется испытать жизнь во всех ее проявлениях. Проведем небольшой экспери…
   Последнюю  фразу Коржавин недоговорил. На его голову вдруг обрушился сильный удар, и  моментально обмякнув, он мешком свалился на пол. За ним с бледным лицом и топором в правой руке стоял Саша Зверев.  Тут же, опомнившись, наклонился над Коржавиным и  энергично ввел ему в руку иглу.
– Теперь он, наконец,  сам получит удовольствие, которое так любил доставлять другим, – пробормотал Саша.
    В это время раздался звонок мобильного телефона, который доносился из  футлярчика, высевшего на поясе Льва. Зверев снова наклонился над телом и вытащил мобильник.
– Мне срочно нужен Лев Борисович, –  послышался в трубке женский голос.
– Он ненадолго вышел, –  сдавленным голосом произнес Саша.
– А кто это?
– Охранник.
– Передайте Льву, что звонила Тамара. Я покидаю дом Эдуарда и свяжусь с ним позже.
   Аппарат отключился. Саша отбросил его в сторону и подскочил к Дарье, передавая ей ключ от наручников, который он вытащил из кармана Льва.
– Прыгай  через окно. Садись в красный «Вольво», это машина Льва…
– А ты?
– Я следом за тобой. Только возьму с собой записи, чтобы больше никто никогда не додумался до рецепта «белого китайца».
  Дарья выскочила на улицу и без помех добралась до машины. Она села  за руль. Ключ от зажигания был на месте. В нетерпении она стала дожидаться появления Саши.
    Вдруг до ее слуха донеслись громкие голоса, перешедшие в грубую брань. Дарья поняла: «гориллы» обнаружили тело шефа. Она  завела мотор и включила скорость, чтобы  немедленно, как только Саша  окажется в кабине, рвануть в путь. Послышался сдавленный голос Зверева:
– Дарья, немедленно уезжай…
  Затем раздались два выстрела, и все стихло. Из избушки выскочили «гориллы». Дарья  надавила на педаль газа…
    Мужчины  молчали, переваривая рассказ Дарьи. Потом  Корнев вскочил со своего стула. Он вдруг вспомнил, что ночью, когда приходил к Эдуарду Солнцеву, видел во дворе незнакомую машину.   В ту ночь, будучи в отчаянном состоянии, он не обратил на нее никакого внимания.
– Евгений, –  обратился он к Соловьеву, –  я должен немедленно  быть в доме Солнцева. Сейчас приедет группа сотрудников, часть их направь в подпольную лабораторию, Дарья расскажет, как туда ехать. Нескольких человек –  сразу ко мне. А сам, прошу тебя, побудь пока с Дарьей. Ей надо отдохнуть
 Он подошел к Дарье и поцеловал ее в щеку.
– Извини,  мне  надо срочно отъехать.
    Она молча кивнула. Он бросился на улицу, вскочил в свой автомобиль и помчался к дому Солнцева.
     У ворот  он увидел, как со двора выехала белая «Тойота», за рулем которой сидела Тамара Сосновская. Машина,  развернувшись и быстро набирая скорость, помчалась по дороге, ведущей из города.
 
                Тамара
      
   Лицо Тамары  перекосилось от боли. От неминуемой гибели ее спас привязной ремень. Но  ноги  оказались накрепко зажатыми в  груде изломанного металла, в которую превратилась передняя часть машины. На большой скорости, не вписавшись в поворот, Тамара врезалась  в дерево.
   Страшная боль  не просто ломала ноги. Нестерпимое пламя  бушевало в ее голове, жгло все тело. Тамара поняла, что умрет от потери крови или болевого шока. Она только на мгновение потеряла сознание, в самый момент удара. Теперь до самой смерти  будет мучиться и цепенеть от боли.  Ужас. Она закрыла глаза: неужели та  цыганка  оказалась правой?
 …Много лет назад,  молодые Тамара и Эдуард Солнцев, только-только поженившись, проводили медовый месяц  в городе Сочи. Как-то  днем, когда они прогуливались по парку Ривьера,  к ним подошла пожилая цыганка и предложила погадать. Ради шутки они согласились. Цыганка   не обещала им, как обычно, вечного счастья и изгнания порчи, вымогая деньги.  Глядя внимательно в глаза то одному, то другой, она сказала, что брак их будет несчастливым, и что умрут они от одной и той же причины, причем один за другим.  И еще: им надо опасаться черной масти.
     Эдуард тогда посмеялся  и тут же забыл о предсказаниях цыганки. Однако Тамара запомнила.  Что-то во взгляде гадалки ей показалось необычайным, странным.
     Предсказания по поводу развода сбылись довольно быстро. Но вот, кажется, оправдался и другой прогноз. Черная масть! Неужели цыганка имела в виду «Черный квадрат»? Какое все-таки роковое стечение обстоятельств.
     …С трудом открылась правая передняя дверь машины, и в кабину заглянула голова мужчины. Тамара сразу узнала его. Это был Андрей  Корнев. Перестав сдерживать себя, она застонала.
   Андрей наклонился над ней. Ужасное зрелище предстало перед ним. Ноги, зажатые между кусков искореженного металла, были   залиты   кровью. Корнев понял, что вытащить  ее из кабины без посторонней помощи и специальных средств будет невозможно. 
– Достаньте там, – едва  шевеля губами, произнесла  Тамара, – в сумке.
   Он порылся в ее сумочке, увидел там  шприц-тюбик с какой-то прозрачной жидкостью.
– Это лекарство, – прошептала Тамара,   –  промедол.  Введите.
   Андрей сделал ей инъекцию промедола. Тамара откинулась на высокую спинку сидения, с облегчением ощущая, как  нестерпимая боль понемногу отпускает ее. 
   Андрей  достал мобильник и  набрал номер.
– Говорит подполковник Корнев. Я нахожусь на 55-м километре загородного шоссе. Прошу немедленно послать сюда оперативную группу. Еще требуется срочная медицинская помощь,  а также специалисты-спасатели. Здесь случилась автомобильная авария, женщина  оказалась зажатой в кабине.
 Он  убрал телефон и, повернувшись к Тамаре, спросил:
– Как ваше самочувствие?
– Какое может быть самочувствие у человека, который остался без ног, –  сказала  она.
– Потерпите немного, скоро прибудет помощь.
– Мне все равно.
– Вот как?
– К чему жизнь  безногой  калеки? Влачить жалкое существование, цепляться за кусочки жизни я не хочу.
– Нет, –   сказал Корнев. – Вы не умрете.
– Умру, –  спокойно сказала Тамара. – Я это чувствую. От потери крови.
– Я вам этого не дам.
   Андрей вытащил из дорожной аптечки пакет бинта. Распаковав его, он  снова наклонился над ее ногами.    Молча  наложил бинт  и крепко стянул жгутом ноги  женщины выше колен.
–  Вот так, –  удовлетворенно сказал Корнев. – Вы не умрете. Кстати, куда вы спрятали «Черный квадрат»?
Тамара сделала сначала недоуменное лицо, но потом вздохнула и после некоторого раздумья ответила:
–  Он находится за спинкой заднего дивана. Под сиденьем есть специальная кнопка.
   Андрей  распахнул  дверцу заднего салона. Найдя потайную кнопку, слегка нажал на  нее. Затем откинул на себя диван  – там оказалась аккуратная ниша, а в  ней лежал цилиндрический футляр, в которой студенты обычно носят чертежи. Он открыл его. В футляре находился свернутый в трубку холст. Развернув,  Корнев увидел знаменитую картину.
– На что вы только надеялись, похитив картину?  –спросил он.
– Если бы все случилось, как я задумала, то совсем скоро   находилась бы в кабине самолета…
– Который должен был доставить вас к папаше. Не так ли?
– Да, –  задумчиво произнесла она. – Мой отец – единственный из мужчин, который понимал меня до конца.
– Еще бы, –   усмехнулся Корнев. –  Ведь он создал вас по образу и подобию своему.
– Не в этом дело. Впрочем, вы все равно ничего не поймете.
  Корнев взял сумочку Тамары и стал рассматривать ее содержимое.
– Не кажется ли вам, что данное занятие недостойно мужчины, –  заметила насмешливо  Тамара.
– Госпожа Сосновская, вы подозреваетесь в совершении тяжких преступлений. Я веду в отношении вас следствие и действую в соответствии с законом. В настоящее время провожу осмотр ваших личных вещей.
– Боже, какая официальность.
– Может быть, вы скажете, почему в вашей сумочке находится паспорт с вашей фотографией, но с чужой фамилией? И билет на самолет оформлен на чужую фамилию…
– Раз я стала подозреваемой, то без адвоката  на ваши вопросы отвечать не буду, –  небрежно сказала Сосновская.
– Ваше право. Но на один вопрос мне  все-таки очень бы хотелось получить  ответ. Он уже долгое время не дает мне покоя. Как получилось, что вы, такая предусмотрительная  дама, передали ребятам в поезде фигурку с наркотиком?
Тамара задумалась и со вздохом сказала:
– Это была  моя самая большая и единственная ошибка. Я расчувствовалась от их душещипательной истории и по случайности подарила  не ту фигурку. Вывод – никогда не надо поддаваться эмоциям.
– Сморю я на вас, Тамара Борисовна,  и у меня складывается впечатление, что вы все время что-то доказываете себя. Зачем вам понадобился «Черный квадрат»? Для продажи? Вы и так богаты. Или вам не дает покоя слава Герострата?
 Тамара молчала. Корнев вздохнул.
– Еще одно, чего я никак не могу понять. Вы, без сомнения, умная  женщина. Однако почему вы  полезли в криминал? Поразительно,  как легко  многие переступают порог преступности. Словно выпивают стакан воды. И образованные вроде люди, умные, а совсем без тормозов. Вот и вы: сколько сил потратили, рисковали здоровьем, судьбой, жизнью, наконец… Эту бы энергию, как говорится, да в мирных целях. Зачем вам это нужно было?
– Зачем? –  сказала Тамара. – Хорошо, я скажу. Хотя уверена в том, что  мои слова вы посчитаете странными,  даже кощунственными. У вас ведь  самая обычная мужская логика. Мужчина  всегда считал, что  последнее слово  остается за ним.  Именно он  должен властвовать и решать…  И  в этом  заключается его самое глубокое  заблуждение. А я   хочу доказать обратное.  Женщина может быть первой даже  в той сфере, где  хозяином  вроде бы всегда считался только мужчина. И если она захочет, то  создаст мир еще более ужасным и еще более изощренным, чем он есть на самом деле.  И в этом мире вам, мужчинам,  ох как не поздоровится.  Хотя, – Тамара вздохнула, – повторяю, вы  наверняка  так ничего и не поняли. И, как всегда, быстренько нашли виновного. Для вас неприемлемо, что женщина от природы может быть сильнее и умнее вас. Только  она не хочет этого показывать, щадя ваше самолюбие.
– Странный однако вы выбрали способ для самоутверждения. Меня всегда удивляло, что любой преступник свои темные дела, как правило, обставляет высокими словами, а себя  пытается оправдать  любыми способами.
– Даже сейчас вы находитесь в  своем обычном заблуждении, –  грустно сказала Тамара.
– Смотрю на вас и думаю, откуда только берутся такие…,–  он долго подбирал подходящее определение и, наконец, произнес, –  монстры.
  Она, уже почти не чувствуя  боли, рассмеялась:
– И это говорит человек, который не так давно стремился соблазнить меня, считая    неотразимой женщиной.
– Я тогда не знал вашего  настоящего лица.
– А вы поглядите. Оно у меня нисколько не изменилось.
  Как ни странно,  на ее лице не было ни единой царапины,  а  бледность не только не портило его, а наоборот делало таинственно красивым.
– Каково? Правда, жаль, что такое  классическое модельное лицо, скоро  может исчезнуть навсегда и потеряться в вечности… Но я всегда относилась к жизни по-философски. Ничего не поделаешь,  раз мой прекрасный корабль  попал в шторм и разбился.
– Разве может быть ветер попутным для корабля, который не знает, куда плывет…–  тихо произнес Корнев.
    Издали послышались пронзительные звуки сирен, и спустя несколько мгновений, визжа тормозами, возле искалеченной машины остановились  несколько автомобилей. Полицейские и врачи деловито принялись за  свою обычную работу.  Андрей увидел приближавшегося к нему Соловьева.
– Одна группа сотрудников поехала к лесной избушке. Там  уже задержаны  оба бандита. Другая проводит обыски в доме Солнцева и на его  фабрике, –  доложил Соловьев. И, помедлив,  добавил: –  Сам Солнцев погиб в автомобильной катастрофе.
    Корнев зябко повел плечами, словно его коснулся порыв ледяного ветра. Мелькнула мысль об удивительном совпадении ситуаций:  бывшие муж и жена почти одновременно оказались  жертвами автомобильной катастрофы.
          – Как Дарья? –  задал он давно вертевшийся на его языке вопрос.
– Она в порядке. Мирно почивает в квартире.
– Ничего подобного, –  вдруг услышал  Корнев  за спиной  знакомый, родной голос. –  Разве настоящий журналист может спать, когда здесь вершатся такие, прямо скажем, эпохальные дела.  Спасение и возвращение  знаменитого «Черного квадрата»...
  Оба мужчины  повернулись и удивленно уставились на Дарью, которая, не теряя времени, быстро фотографировала   место происшествия  и то, как идут спасательные работы.
– Как ты здесь очутилась? –  спросил Корнев.
– Приехала на красном «Вольво». Евгений ни за что не хотел брать меня  с собой, сказав, что мне надо обязательно отдохнуть и что это зрелище не для слабонервных девушек.  Но, похоже, он плохо знает настоящих  женщин.
  Соловьев   с виноватым лицом перевел взгляд на Корнева. Тому ничего не оставалось,  кроме как  безнадежно развести в сторону руки…
 
                Конец