От этого графина осталась только пробка из толстого прозрачного стекла с золотыми полосками. Если пробку поворачивать, то полоски золота причудливо переплетаются и уходят в таинственную бесконечность. В глубины стекла.
Графина давно уже нет. Эта пробка больше ни к чему не подходит. Из того, что было, она осталась одна.
А было так.
Мама уехала из нашего маленького города в большой, когда мне было два года. Я осталась с бабушкой и дедушкой. Меня любили и баловали. У меня был дом и сад, были куклы и книги.
И было очень много тишины.
Пожилые люди любят тишину.
Мама приезжала два, а иногда и три раза в год. Это было самое большое счастье, когда она открывала дверь.
Она заполняла всё, она была во всем. Её голос, её запах, шелест её одежды, её глаза, устремлённые на меня.
А потом она уезжала, и я терялась в опустевшем пространстве, без её тепла, её запаха, её особенных ласковых слов. В этой пустоте больше не было ориентиров. И никто не мог мне помочь. Мне нужна была только мама.
В большом тихом доме я искала утерянное ощущение маминого присутствия. И я нашла маячки, чей свет говорил мне о ней. Они были в доме, и значит, мама тоже. И я.
Один маячок был репродукцией Мадонны Литта в бронзовой рамке, что висела над бабушкиной кроватью. Я была убеждена, что это мама оставила свой портрет для меня, и меня, маленькую, она держит на руках. Конечно же, она специально прикрепила напротив моего дивана это окошечко, из которого с любовью смотрит на меня. Да, она там с младенцем, но малыш это ведь я, и оттуда свет.
Вторым маячком был стеклянный графин с золотыми полосками. Мне не приходило в голову анализировать, каким образом он связан с образом мамы. Я просто подходила к серванту и смотрела на него. Его золотые полоски указывали путь.
Тоненькая золотая мамина цепочка.
Тайна и глубина стекла.
Тайна отсутствия мамы, глубина мира.
Его молчание. Его тишина.