ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта шестая книга в моем авторском перечне. И она получилась наиболее сложной в плане «идеи», которую мне хотелось выразить в художественной форме. Насколько эти старания удались, пусть решит тот, кто возьмется за ее прочтение.
Наверное, ко всему этому следует лишь добавить, исходя из своего литературного опыта – задуманный мной сюжет потребовал максимума внимательности к «нити» повествования, чтобы избежать излишней нравоучительности. Тем более, если я сам являюсь уж совсем не любителем подобного рода «наставнической» литературы.
Ну, а когда дописал последние строки, вдруг понял – может и ошибался, оценивая собственную категоричность. Но, в любом случае старался быть искренним. Поверьте, не кокетничаю.
1.
ИЗ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО И В МЕРУ ЛАКОНИЧНОГО…
Шаги по снегу,
Ими оставлен не более чем след,
И память его довольно коротка – до весны…
Дрожь твоих пальцев никак не унять,
Она словно трепет веток ивы,
Когда вдруг студеный ветер становится изменчив…
I.
Утро выдалось по-осеннему хмурым и промозглым. Ничего не поделаешь, на дворе уже вторая половина октября.
Хозяйка небольшого ломбарда и богато обставленной квартиры Анна Юрьевна Заболотная завтракает в одиночестве. Но как иначе, если давно разведена, единственный сын женился и уехал в другой город, а очередного любовника след простыл ровно с неделю. Да и возраст диктует свою несправедливость, говорящую о коротком бабьем веке.
В общем, сплошная сероватость ее заэкваториальной жизни. Хотя все вроде бы и при ней: тут и оставшаяся статность и миловидность, и неувядающий оптимизм, и, наконец, какая-никакая финансовая статусность.
Вяло поковыряв вилкой остывшую яичницу и пару раз глотнув кофе, засобиралась на работу. В душе же продолжают скрести кошки. Садится за руль красной «Ауди-ТТ» и, не прогрев двигатель, с места резко выжимает педаль «газа».
По обыкновению, в 9:50 сама снимает сигнализацию помещения под стильно оформленной вывеской «Скупка антиквариата и ювелирных изделий». За Анной в такой момент толпится немногочисленный штат конторы. Это три приемщицы и охранник. Внутри полумрак и чуть слышно тиканье настенных часов, которые висят над входом. Начало обычного Аниного рабочего дня.
Вот только почему-то разбита одна из витрин, и мелкие стекла от нее лежат на кафельном полу. И сразу у всех куча вопросов по этому поводу: по какой такой причине не сработала тревога на пульт, что украли, как смогли проникнуть сюда воры и т.д.? А у самой Заболотной аж похолодели руки, и первая неприятная мысль – явно навел кто-то из своих. И пусть сейчас здесь раздается возмущенный обмен мнениями относительно случившегося, она уверена – сговор тут есть.
Вызванная немедленно полиция приехала оперативно. Но служебная собака так и не взяла след, а найти еще какие-то отпечатки ночного присутствия не представилось возможным, поскольку неизвестными, похоже, сработано аккуратно.
Правда следует признать, ущерб от ограбления (выяснилось по регистрационному журналу) получился довольно невелик – всего-то и пропало семь скромных по цене ювелирных изделий на общую сумму около семидесяти тысяч рублей. Эта неумная странность налетчиков никак не укладывалась в голове владелицы ломбарда. Ведь нетронутым оказался остальной ассортимент и куда много, в массе своей, дороже! Украденное же было скрупулезно запротоколировано
оперативниками.
Что это за перечень вещей из простенького? Список их таков: наручные дамские часики отечественного производства в золотом корпусе, серебряная брошь-«паучок» с несколькими фианитами, обручальное кольцо маленького размера, женский перстень 585 пробы с совсем небольшим топазом, немассивная мужская печатка с выгравированными на ней чьими-то инициалами «И.А.», тонкая золотая цепочка и, отдельно, крестик православный из того же металла.
Вся данная мелочевка была принята, естественно, как «лом», не более. Причем, принесли их люди под разными фамилиями и даже не в один день.
Подобная избирательность унесенного из скупки, когда в той же витрине есть предметы намного ценнее, вызывает непонятки. А еще в маленьком кабинете Анны стоит несолидный сейфик, где хранится дневная выручка. Но обычная деревянная дверь в этот закуток осталась в ту ночь неоткрытой, хотя вор(ы), видимо, могли особо и не торопиться, раз разобрались с сигнализацией. Значит целью грабежа являлось то, что исчезло наутро.
И женщину-хозяйку, несмотря, в общем-то, на копеечные потери от этого происшествия, но сопровождаемое безрезультативностью следствия, все никак не отпускало ощущение некоторого присутствия мистики в случившемся. Это совсем не укладывалось в ее достаточно прагматичный ум. Кроме того, сильно засмущал и тот немаловажный факт – никто из семи бывших владельцев этих «изделий» пока так и не пришел выкупить свое обратно. Буквально никого. То есть прошли все оговоренные правилами сроки.
Пробежал почти месяц после нелогичного ограбления. И как-то сидя у себя вечером дома за бокалом виски (в последнее время полюбила данный напиток), ей вдруг захотелось лично встретиться со всеми этими людьми, чтобы возможно попытаться узнать нечто такое, могущее пролить свет на всю эту «лабуду». Такая «спираль» некой таинственности теперь все больше увлекает Анюту. Решено – с завтрашнего дня она начнет объезжать указанные в журнале приемки адреса прописки тех самых, кто окончательно, почему-то, ушел в «тень».
А в добавление к прочему, умножающее таковую загадочность, весь тот круг «отмеченных», без исключения, не проживал в городе, где находился ломбард. И этот факт только усилил желание Заболотной до конца разобраться в некоторых перипетиях подобного «клубка» странностей. А географией пунктов ее будущих посещений предстояло быть довольно широкой – от сотни с небольшим до полутора тысяч километров отсюда.
При всем том, следует обязательно досказать к основным причинам, подвинувших сейчас Анну к этому «круизу» – это обнаруженная ею, пусть и не сразу, полная и одновременно невероятная идентичность в датах рождения каждого из той «семерки», включая восьмой саму хозяйку скупки (только годы разнятся). Последнее совпадение особенно поражало и, однозначно, пугало. А ведь подобное сродни какому-то дикому наваждению! Да, еще нелишне наверное добавить – в списке всех этих адресов значились одни мужики.
В общем, быстро собралась и отправилась в частную командировку, никого не посвятив о цели своей поездки.
Первым, естественно, ею был выбран ближайший по расстоянию бывший хозяин, бывший хозяин украденной золотой цепочки, коим являлся некто Александр Аркадьевич Трошин, 1952 года рождения.
Ехать предстояло в районный центр с населением в девяносто тысяч и тупиковой железной дорогой. На утренней скользкой трассе машина чувствует себя уверенно. А Заболотная пока даже особенно и не догадывается, что так обыденно начинаются ее приключения. Хотя какой-то холодок неуверенности и сомнений, в правильности затеянного, все же посещает красиво уложенную голову дамы за рулем. Но раз она решила до конца разобраться со всем этим, значит этого будущего ей уж никак не миновать.
Данный заштатный городишко, куда сейчас мчит «Ауди», имел довольно запущенный вид, где градообразующими предприятиями являются крупный мясокомбинат и завод метизов, а из культурно-спортивных достопримечательностей следует отнести краеведческий музей, да ипподром дореволюционной постройки. А из Аниных расплывчатых воспоминаний про это захолустье остались некоторые подробности о давней и единственной школьной экскурсии сюда. И пока всю дорогу автодворники боролись с нудным дождем, женщина пыталась в уме выстроить возможный диалог с этим самым Трошиным, чтобы тот прямо с порога не послал ее подальше. И вот в середине пути, пребывая в круге подобных мыслей, вдруг дама наезжает на какого-то человека, который словно «черт из табакерки» выскочил на пустое и мокрое шоссе. А дальше все сразу померкло перед ней…
По предрассветному ноябрьскому небу ветер гнал клочковатые облака цвета асфальта…
А теперь попробуем перенестись в другую некую «параллельную» действительность этого персонажа. Допустив, что никакой аварии не случилось и Анна Юрьевна все-таки, без каких-либо осложнений, добирается до конечного пункта, куда и направлялась.
И тогда, при таком раскладе, она наконец попадает на главную площадь того райцентра, традиционно носящее название имени Ленина, в непосредственной близи припарковав свою машину. Был будний день и народу здесь почти никого. Только кружат остатки листвы, да еще сверху посыпалась мелкая ледяная «крупа», предвестница скорой зимы.
Кажется, на первый взгляд, тут мало, за тридцать с небольшим лет, что-либо изменилось – та же общегородская неухоженность и почти не видно новостроек. Другими словами: сплошная патриархальность российской глубинки, сохранившаяся с советских времен, а от 21 века, как и везде в провинции – обилие рекламных щитов, да одежда на людях теперь поярче.
Не выходя из автомобиля и слушая любимый «Bee Gees», Заболотная дожидается, когда с ней поравняется идущий навстречу благообразный старичок в брезентовой накидке с капюшоном, а в руках прикрытая крышкой плетеная корзина. Через слегка опущенное стекло она спрашивает его про улицу Февральскую, которая, почему-то, совсем не определилась в ее «навигаторе». Дед оказался приветливым и не в меру словоохотливым. И вместо того, чтобы сразу ответить на прямой вопрос, бодренько так заявил, наклонившись к ней и дыхнув в салон легким перегаром:
– Здравствуйте, милая барышня! Хочу предложить Вашему вниманию ряд собственных соображений. Извольте, пожалуйста, выслушать. Надеюсь, будет небезинтересно!
Голос этого случайного прохожего на удивление завораживает и даже заставляет женщину выйти из машины. Ради чего, непонятно.
– О чем же таком желаете поговорить со мной, уважаемый? – старается быть повежливее с ним.
А у него выцветшие глаза с этакой веселой хитринкой, и он как-то довольно по-панибратски хватает Анну за локоть. Подобное поведение местного жителя совсем не нравится ей, но что-то останавливает Заболотную от грубостей. Она лишь чуть отстраняется, смотря куда-то в сторону:
– Извините, конечно, но может все-таки сначала скажете, где Февральская?
И с аккуратно подстриженной чеховской бородкой ошарашивает ответом:
– А такой улицы у нас нет, и никогда не было, – и зашелся мелким смехом, - уж поверьте старожилу, – продолжает трясти его.
– Что Вы здесь нашли радостного? – раздражение накапливается.
– Особо ничего, если только Вас не величают Анной Юрьевной? – вместе с полувопросительным тоном с лица старикана исчезает и улыбчивость.
– Мы разве знакомы? – законно и с некоторым теперь испугом удивляется собеседница. При этом возникает желание срочно сесть за руль и рвануть отсюда куда подальше.
Но тут непонятный дедок, похоже предвидя порыв приехавшей, вдруг объявляет:
– А я ведь именно тот самый Александр Аркадьевич, ради которого Вы здесь и появились. Не так ли? – стальной прищур, и крепкая рука перехватывает ее движение к дверце «Ауди».
– Какая-то чертовщина! – еще подумалось ей, и сознание поплыло в туманную даль….
Пришла в себя, лишь когда услышала отдаленный голос того старого «гриба», кто назвался Трошиным. Кругом абсолютная темень и пахнет затхлой сыростью, а слова доносятся откуда-то сверху, словно она в подвале и лежит на чем-то мягком. Приподнявшись, шарит вокруг рукой – под ней матрац, воняющий плесенью. И главное, ничего вроде особо не болит, разве что немного подташнивает. Наконец нащупывает рядом с собой металлическую лестницу, круто ведущую к потолку. Анне еще четко представилось – это просто сон. Но все оказалось с точностью до наоборот, то есть самая настоящая явь…
Теперь к прерывистому бормотанию, якобы Александра Аркадьевича, присоединился некто, чей полузнакомый тембр сразу заглушил неразборчивую речь первого.
И конечно в голове ее заметался основной вопрос – каким образом попала сюда, и сколько сейчас времени (сумочка с мобильным осталась в машине)? Но как бы ей в данный момент не было страшно, на грани настоящего помешательства, она все же решает пока не обнаруживать себя, а попытаться самой разобраться во всех этих перипетиях, подслушав тех двоих.
Стараясь ничем не скрипеть, Заболотная осторожно разувается, бесшумно освобождается от плаща и поднимается на четыре ступеньки, чуть коснувшись головой люка. Разговор приблизился, правда не настолько, чтобы разобрать хотя бы отдельные фразы говорящих там, наверху. Вдруг все резко стихло, будто там наступила негласная команда замолчать. Так прошло с пару минут. Никто не выдал себя ни единым звуком.
От напряжения у Анны стало сводить судорогой ноги, и мигренью застучала в висках мысль – вот, наверное, и наступил мой конец?! И холодный пот потек по спине…
2.
ИЗ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО И В МЕРУ ЛАКОНИЧНОГО…
Мечта живет на небе,
И взгляд наш часто устремлен туда,
Но опусти глаза…
Солнце бликами отражается в воде,
А ты сейчас уже немощен,
Согласись же с таким противоречием…
II.
Женщина, по внешности лет 45, одиноко сидит в небольшом, почти пустом, зале ожидания какой-то пригородной железнодорожной станции. Одета дорого и даже изысканно для данной местности. Глаза устремлены в точку перед собой, ни на что особо не реагирует. Такая тяжелая неподвижность у нее где-то уже часа три, не меньше. На этакий ступор дамы обращает внимание уборщица, заметившая эту необычность:
– Вам плохо? Может врача вызвать? – аккуратно трогая за плечо.
Та вскидывает почти обезумевший взгляд на подошедшую к ней:
– Пожалуйста, отойдите от меня! Вы мне мешаете вспоминать, понятно.
Специалистка по швабре прямо-таки отпрянула от этой странной, зло проворчав:
– Да ради Бога. Вот и заботься потом о людях, – и обиженно пошаркала себе дальше, по ходу затирая пассажирскую осеннюю грязь на кафельном выщербленном полу.
Но, как только она отошла к входной двери, ведущей на платформу, с той, к кому минутой назад обращалась, случается типа припадка со всеми для этого медицинскими атрибутами: закатывание глаз, дергание конечностей и обильная пена изо рта…
«Скорую помощь» ждали довольно долго….
Совсем невзрачное и запущенное строение, являющееся районной психбольницей. Сюда помещена пациентка, которую привезли вчера с ближайшего железнодорожного полустанка.
Как констатировали врачи – состояние ее крайне тяжелое. Тут целый «букет» симптомов: от признаков маниакально-депрессивного психоза до возможной шизофрении и деменции. Плюсом – серьезная форма амнезии, поскольку совершенно ничего о себе не знает.
– При всем том у данной женщины ни одного личного документа не обнаружено. Лишь кошелек с незначительной суммой денег, единый проездной билет из достаточно далекого отсюда населенного пункта и брелок с инициалами некоего Корнилова Д.Т. Косметичка с бабскими приблудами тоже малоинформативна. Мобильник при ней отсутствовал. Эта безадресная загадочность в отношении к вновь прибывшей вряд ли смутила медиков – мало ли теперь таких по белому свету мается.
А сейчас она лежит в затрапезной палате, где еще обретаются четверо. Безучастно смотрит в потолок, не обращая внимания на больничную суету вокруг. И все мысли ее в диком напряге – память женщины ни на «йоту» не продуцирует собственное прошлое. Трудно передать весь тот ворох смятения и растерянности, которые происходят в сознании несчастной. Но приходится как-то мириться с данностью, и человек начинает потихоньку привыкать к этому ужасу. Такова, похоже, совсем несуразная очевидность.
Назначенный лечащий врач, явно недавний выпускник института, каждый день беседует с ней. Ведь помимо прописанных таблеток и инъекций, он, вдобавок (пока ему все в новинку), пытается понять для себя – что могло случиться с этой миловидной дамой, в результате чего ею была полностью потеряна память. Но за целую неделю ряд терапевтических усилий почти не помог. Возможно несколько улучшилось общее физическое состояние, а вот с персональной идентификацией пациентки практически ничего так и не продвинулось, поскольку все наводящие вопросы, задаваемые ей, наталкивались на «стену» нескрываемого раздражения, почти истеричного. А касаемо того самого Корнилова, чья фамилия указана на брелоке, тоже, как и детали ее личной биографии, прежде всего хотя бы свое имя, совсем ничего не выяснено.
Долгими бессонными ночами она все ворочается на кровати, противно скрипя панцирной сеткой в тишине палаты. Будто и дня не хватает, чтобы оценить глубину собственных проблем. И женщине остается только надеяться и уповать на Бога – мол, может с течением времени Господь и обратит на нее внимание. Ведь еще помнятся молитвы. Да и навыки чтения, письма и прочего жизненно-бытового ею совершенно не утрачены. И это добавляло некоторого оптимизма пациентке психушки. Но в остальном ее мозг пребывал в состоянии «чистого листа бумаги» – лишь хорошо сохранена определенная метафизичность мышления, не более.
Прошло дней десять, как здесь появилась эта безымянная дама. Конечно, больница сразу обратилась в местную полицию с заявлением, что у них с такой-то даты находится человек без документов и в полной амнезии. Но у людей в погонах, в итоге, совершенно никаких результатов о личности данного персонажа. Да и кому здесь выяснять подобные факты, когда никто особо не заинтересован в каких-то малейших усилиях по розыску родственников или хотя бы знакомых.
В общем, эта неприкаянная особа пока находится в статусе бомжа, и у кого-то, возможно, вызывает неподдельное чувство жалости.
Но вот по истечении почти месяца стационарного лечения в дверях приемного покоя нарисовался субъект мужского пола с портфелем, представившись неким Корниловым Дмитрием Терентьевичем. Он, оказывается, желает навестить некую Анну Заболотную, которая, якобы, по его мнению находится тут. Кто-то из персонала, догадавшись, что речь идет именно о той самой не помнящей о себе ничего, вмиг доложил о нем главврачу. А этот пожилой дядька, много повидавший на своем профессиональном веку, не сильно удивился неожиданному посетителю – значит женщине возможно повезло найти ниточку к своему прошлому, и ее исцеление вполне может состояться.
И тогда первое лицо данного медучреждения спешит навстречу назвавшемуся Корниловым. Диагональ вестибюля шагами мерил мужик лет эдак к пятидесяти, в котором легко усматривался внешний лоск. Вот они сдержанно здороваются и проходят в кабинет главного. Там гостю любезно предлагается кофе. Хозяин не торопится перейти к расспросам. Впрочем, и сидящий напротив тоже, почему-то, держит паузу, рассматривая нехитрую обстановку помещения.
Наконец затянувшееся обоюдное молчание, сопровождающееся лишь сервировкой стола, прерывается врачом:
– А скажите, пожалуйста, кем Вам приходится эта больная, кого Вы назвали Анной? И что с ней все-таки произошло? А еще попрошу предъявить документы, – в голосе обращающегося требовательное любопытство.
Тот, изобразив подобие улыбки, беспрекословно достает из внутреннего кармана аж два паспорта. Пролистав их и рассмотрев фотографии, медработник удивленно поднимает брови:
– Так она, получается, Ваша супруга?
– А отчего бы и нет, – взгляд собеседника ясен и даже наивен.
– Тогда давайте поподробней о ней. Я сейчас приглашу врача, который ее курирует. Думаю, ему интересно будет. Заодно доложит о проведенном курсе лечения и достигнутых результатах относительно здоровья госпожи, оказывается, Заболотной Анны Юрьевны.
– Ну, если конечно хотите, то извольте, – чувствуется, у него нет особой охоты распространяться на эту тему, вдобавок еще и слушать здесь кого-то. Он заерзал на стуле, а затем поперхнулся горячим кофе, когда по селектору вызывался тот самый наблюдающий за теперь рассекреченной пациенткой.
Но вот заходит, поздоровавшись, этот третий. И Корнилов, слегка вдруг начав заикаться, вынужден вкратце рассказать, как все случилось…
Его недлинное повествование о семейной беде вызвало у обоих эскулапов двойственное впечатление: с одной стороны – вроде и правду говорит, а с другой – где-то явно врет. Попытаемся изложить то, что наговорил муж той Анюты (так, по крайней мере, посетитель по-домашнему называл эту даму)…
Со слов того: жена пропала из дома, когда сам был в командировке. По возвращению обнаружил лишь короткую пространную записку от нее – мол, уезжаю, чтобы разыскать какое-то обручальное кольцо, которое ей просто, оказывается, жизненно необходимо. В общем, сплошные дурь и сумасшествие, по его мнению. А уж в каком направлении могла деться эта «беглянка» подсказала сделанная там же строчка: «… ищи меня, если захочешь, в соседней области» (тут Дмитрий Терентьевич по-хищному осклабился).
– Потому мои поиски и были так длинны по времени, – заключил он с глубоким вздохом, похожим на сожаление.
Главврач и его молодой коллега, не перебивая, выслушивают этого человека. Потом старший, прежде чем начать распространяться о диагнозах данной пациентки, все же спросил про брелок с гравировкой «Корнилов Д.Т.», найденный у нее, заодно, как бы мимоходом, поинтересовался – чем они оба по жизни занимаются, и состоит ли супружница на учете у психиатра.
И еще, наверное, здесь следует добавить одну деталь – мужчина, почему-то, совсем не проявлял никакого рвения побыстрее увидеть свою благоверную. Подобное поведение выглядело несколько неестественно.
А на заданные вопросы ответил довольно сухо, сделав при этом кислое лицо: про брелок он не в курсе, о своей деятельности лишь фраза – «вместе с женой держит ломбард», и, наконец, о ней самой – она никогда психическими расстройствами не страдала. Ну, а когда ему перечислили весь «букет» заболеваний Анны, реакция того была
такова:
– Я, кстати, давно подозревал ее в чем-то похожем. Поэтому интуиция и не подвела, раз пришел сюда к вам, – произнесено самоуверенным тоном.
– Тогда, думаю настало время пройти в палату. Может сейчас мы вдруг и увидим хотя бы какое-то возвращение памяти, – так, видимо, хозяин кабинета хочет поторопить возможную реанимацию правды. У него отчего-то возникла куча сомнений по поводу «откровений» этого «субъекта»…
Когда же все трое появились перед койкой Заболотной, скрипучая лежанка больной пустовала.
– Девчата, где ваша соседка? – с деланой суровостью опрашивает главный.
Подала голос самая пожилая бабка лет семидесяти, испуганно взирая на мужскую делегацию:
– Кажется, в туалет пошла, вот только давненько, – прозвучало будто ябедничает.
– Значит подождем. А величать ее теперь надо не иначе как Анной Юрьевной, – объявляется им на публику.
Особого отклика у обитателей палаты эта новость не вызвала. Разве что лежащая ближе к двери девушка с ярким макияжем, явно неуместном в больничных условиях, довольно зло высказала:
– А мы-то уж называем нашу «принцессу» Клавдией. Она нам, по крайней мере, так представилась, – и демонстративно отвернулась к стене.
На это, кто по паспорту именуется Корниловым, как-то вяло хмыкнул:
– Я смотрю, у вас тут совсем неплохо с юмором. Подобным образом можно и легко перепутать, например, эпиляцию с апелляцией или аналогию с антологией, – вроде как пошутил.
Но никто не отреагировал на его слова. Повисла пауза. Только молодой доктор зачем-то подошел к окну и что-то начал высматривать во дворе больницы. В этот самый момент в палату вбегает запыхавшаяся медсестра, которую пару минут назад послали разыскать ныне ставшую Заболотной.
– Марк Самуилович, – испуганно обращается она к главврачу, – а ее ведь нигде нет и еще вся кастелянская перевернута.
– Как такое могло случиться?! – багровеет тот, к кому обратились.
Среди пациенток раздался шепот удивления.
– По-моему наша больная прямо сейчас села в машину и была такова, – вдруг всем объявляет коллега Марка Самуиловича, указывая рукой на улицу.
Все ринулись посмотреть и увидели быстро удаляющуюся под кронами елей небольшую иномарку ярко-красного цвета.
– Конечно, не уверен в точности. В последний момент увидел, когда она садилась в авто, да и то со спины. И даже вроде как за руль. Сплошная загадка, по-другому и не скажешь, – продолжил он свою тираду.
– Что за чертовщина?! Как она изловчилась незаметно проникнуть в хозблок и забрать одежду. И откуда взялась эта дурацкая машина? Срочно кастеляншу ко мне и охранника, который сегодня на входе дежурит! – громко негодует глава психушки, при этом не сводя взгляда с Корнилова. А тот почему-то совершенно спокоен, лишь виновато заулыбался.
– «Ауди» похоже Анютина. Но, уезжая из дома, я сам закрывал гараж, и там стоял этот автомобиль. А мой джип, на котором я приехал – вон, припаркован, – кивает в сторону околобольничной территории.
Опять ошарашенное молчание. И только та вызывающе накрашенная девица, кто съязвила по поводу «принцессы», вдруг гомерически расхохоталась и забилась в припадочных конвульсиях. Тогда из коридора вынырнули два дюжих медбрата и враз умело спеленали ее и сделали какой-то укол. После чего безумная, секундами позже, впала в забытье. Остальные же пациентки почти безучастно наблюдают за всем этим.
Наконец, появляется ответственная за хранение личных вещей и верхней одежды больных. Из короткого сбивчивого рассказа тетки следовало, что недавно отлучившись буквально на минуту из своей подсобки, она, мол, как всегда заперла дверь. А вернувшись увидела – замок аккуратно вскрыт… Сторож-пенсионер тоже пожимает плечами – никто из постояльцев в ближайшее время не выходил за пределы психушки.
В общем, получалось нечто весьма непонятное и загадочное. Отчего, так неожиданно, эта амнезийная Анна решила проявить подобную прыть, тайно организовав собственный побег? Словно специально готовилась к нему, да еще в самый момент свидания с ней якобы «мужа». Такого рода вопрос сейчас задает себе Марк Самуилович. Наверное не он один. И о чем в этой ситуации думает тот, кто по паспорту считается Дмитрием Терентьевичем? Ведь по его виду сразу и не определишь – просто какое-то отсутствующее лицо, словно ничего не происходит. Будто сторонний наблюдатель среди поднявшегося переполоха.
– Погоню здесь, считаю, устраивать бессмысленно, – категоричен главврач.
– Вы правы. Пойдемте отсюда, я кое-что вынужден сообщить дополнительно, – старик доверительно берется Корниловым за локоть, – но это, поверьте уж, не для всех ушей, – последнее сказано совсем тихо.
Они возвращаются в кабинет главного, этажом ниже. Вслед им лишь недоуменные взгляды. Там хозяин, крайне заинтригованный необычным, даже для него, психиатра, поведением этого представительного мужчины, теперь предлагает гостю выпить с ним рюмку коньяка. Но тот вдруг сам из своего портфеля достает коробку конфет и бутылку чего-то, судя по этикетке экзотического, со словами:
– Уважаемый Марк Самуилович, все-таки не буду злоупотреблять Вашим хлебосольством, а давайте-ка лучше угостимся моим, если конечно не против.
– Пожалуй, не откажусь, – ныне сговорчив главврач, разумно посчитав, что их разговор за выпивкой будет более откровенным.
Пока разливалось, попытался было робко зайти лечащий куратор сбежавшей Анны. Но Дмитрий Терентьевич скорчил недовольную физиономию и молодой медик, увидев строгую отмашку шефа, тут же ретировался за дверь, у которой сразу защелкнулся замок изнутри.
– Ну, быть добру, – нескромно первым поднимает тост этот странный посетитель и лихо закладывает за кадык янтарную жидкость, вкусом напоминающую очень терпкий ром.
Подобная инициативность почему-то ничуть не покоробила старшего по возрасту, а ведь ранее он совсем не терпел особо активных и навязчивых. Тем не менее с этим человеком, сидящим сейчас напортив, у него как-то все несколько по-другому, если рассуждать относительно некой неосознанной и сиюминутной подчиненности.
В общем, выпили. Марк Самуилович, про себя, по достоинству оценил прекрасный «букет» напитка. Только вот немного голова закружилась, и перед глазами стали расплываться контуры предметов. Но этот неприятный эффект мигом прошел сразу после второго тоста, опять произнесенного разошедшимся Корниловым:
– Махнем-ка за то, чтобы наше сегодняшнее знакомство со временем переросло в настоящую дружбу.
А в ответ:
– Может, наконец, поговорим по-существу, – в голосе собеседника неожиданно засквозило раздражение.
– Думаю, теперь нам совсем не стоит куда-либо торопиться, – прозвучало почти повелительно.
От такого беспардонства главврач было внутренне возмутился, но лишь покорно пробормотал:
– Хорошо, пусть будет именно так.
И память его растворилась в каких-то незначительных фактах собственной жизни… При том он, сильно задыхаясь, словно бежит в одиночку марафонскую дистанцию, а далеко на горизонте, не приближаясь, маячит чей-то силуэт…
Пока же хозяин кабинета переживал полуанабиозное состояние, Дмитрий Терентьевич, продолжая сидеть, вдруг тихо стал «мурлыкать» припев приблатненной песенки, улыбаясь и фальшивя мотивом:
«У ней такая маленькая грудь,
А губы, губы алые как маки.
Уходит капитан в далекий путь
И любит девушку из Нагасаки».
3.
ИЗ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО И В МЕРУ ЛАКОНИЧНОГО…
Вот хмурится лицо твое,
И за окном сплошная непогода,
Но есть ли тут вина моя? Причина, впрочем, не во мне…
Никого нет рядом. Вечное одиночество,
И вдруг, чьи-то робкие шаги,
Что, изоляции моей наступает конец? Надолго ли?...
III.
Внезапно, резко и почти бесшумно, открылся металлический люк подвала. Яркий дневной свет хлынул вовнутрь мрака, ослепив Анну и заставив ее зажмуриться. В квадрате проема над ней молча склонились две головы. Когда она все же заставила себя открыть глаза, то лишь разглядела – это мужчины.
Тут протягивается рука одного из них:
– Поднимайтесь, дамочка, – и босая, сильным рывком, была вытащена на поверхность. Животный страх перед неизвестностью полностью парализовал волю бедной женщины, которая затравленно смотрит на эту пару и ничего не говорит, хотя хочется закричать. Но инстинкт самосохранения подсказывает другое – главное сейчас не подавать виду, что боится их.
Как Заболотная и догадалась, еще сидя внизу, один из этих оказался назвавшийся Трошиным (сдатчик украденной из ломбарда золотой цепочки), и, похоже, с чьей подачи Анна здесь. А вот второй ей совершенно не известен, правда голос его уж больно кого-то неуловимо напоминает.
– С Вами надеюсь все в порядке? – участливо спрашивает именно он, поднявший ее сюда, в помещение первого этажа. Ему лет тридцать, при этом хорошо физически сложен и нахальное выражение физиономии. В данную секунду, крайне шапочно знакомый нашей пленницы Александр Аркадьевич с нескрываемым любопытством смотрит на нее, словно впервые видит данную особу, которую сам же, видимо, и доставил каким-то образом в подвал.
И ситуация в некоторой степени начинает напоминать какой-то театр абсурда, где каждый актер сцены приглашен разными режиссерами. Поскольку каждый из них, включая напуганную Анну, «играет» по сугубо своим правилам, придуманным кем-то из невидимых миру «кукловодов».
– Почему я здесь и по какому праву меня заперли? – женщину бьет мелкая дрожь, но тон не жалостливый, а вполне возмущенный. От дикого напряжения подкашиваются ноги, правда в голове лишь крутится несуразица для сего момента, типа – … а парень-то этот симпатичный…; …прическа у меня, наверное, сплошная «антисимфония»… И как бы невзначай, даже с некоторым любопытством, взглянула на себя в настенное зеркало, что висело прямо перед ней – выглядит сейчас вроде неплохо, хоть и несколько помято, и без сапог.
Тут Трошин берет инициативу:
– Анна Юрьевна, присядьте, пожалуйста, и мы постараемся Вам все объяснить и не учинить проблем, – прямо сама галантность.
Тогда она осторожно усаживается на угол близстоящего стула и выжидательно смотрит на эту пару, приготовившись к самому худшему. Еще мимоходом обратив внимание на позорную «стрелу», которая предательски длинно проползла по левой колготке.
– Вы, конечно, немало удивитесь, но молодого человека зовут никак иначе, как Логинов Анатолий Владимирович, кто следующий в Вашем маршрутном листе. Он как раз и является бывшим владельцем дамских часов, тех, что украдены из ломбарда. Надеюсь, помните эту фамилию? – взгляд дедка, до сих пор одетого в ту же верхнюю брезентовую штуковину с капюшоном, обрел стальной блеск.
– Где я все-таки нахожусь?! Срочно верните меня на место, к моей машине! И отдайте личные вещи! – в голосе ее сейчас звучит истерия.
– Не вопрос, только помимо всего хочу заметить, уважаемая, теперь время для Вас имеет ход назад, – было тотчас вставлено этим Логиновым.
– Не поняла. По-моему, здесь начался всеобщий бред! – женщина словно сама обезумела.
– Анна Юрьевна, дорогая, можете нам не верить, но мы Вас спасаем, – снова встревает человек с чеховской бородкой.
– От чего или кого?
– Уверен, скоро узнаете, – ответил тот, заулыбавшись.
– Еще представьтесь моими ангелами, – вроде как сыронизировала она.
– Конечно нет. Это будет слишком лестно для нас, – парирует другой.
– Хорошо, что хотя бы так. Но сначала все же поясните мне, по всему похоже вашей пленнице, каким образом я оказалась здесь, и к чему весь этот немыслимый антураж? – почти осмелела Заболотная.
– Вот и наступил момент откровений и, возможно, истин, когда страх и здравый смысл – слова одного порядка, – несколько пафосен молодой.
– Ну, вещайте тогда, жду, – ответила им Анна, второй раз повернув голову к зеркалу. А в нем теперь ею увиделись большие настенные часы, у которых (о, ужас!) секундная стрелка дискретно двигалась в обратном направлении. И вот, резко развернувшись на крутящемся стуле, воочию убеждается – зрение ничуть не обмануло…
4.
ИЗ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО И В МЕРУ ЛАКОНИЧНОГО…
Зеркало и ребенок. Он смотрит в него,
Там разноцветье воздушных шаров,
Дай Бог вечность этой «картине»…
Сон красивой бабочкой сел на ресницы,
Она почти бесплотна и не улетает,
А значит скоро «осень»…
IV.
Марка Самуиловича, после спешного ухода Корнилова, нашли лежащим на кабинетной кушетке в бессознательном состоянии. А когда главврача психбольницы быстро с помощью нашатыря привели в чувство, то перед коллегами предстал совершенно другой человек. Во-первых, его поразила странная амнезия – перестал узнавать суетящихся сейчас вокруг людей. Вдобавок, ломит в висках и на данный момент ему кажется, что он – муж той самой Заболотной Анны, которая вот совсем недавно скрылась из клиники. Во-вторых, им вроде бы и понимается – у него начинается какая-то новая жизнь, где собственное прошлое – не более, чем убогая метафизика, как определенный способ мышления, рассматривающий все явления вне их взаимных связей и развития. Но это философское определение вряд ли в эту секунду пришло на ум старому Марку Самуиловичу.
И наконец, нынешний руководитель этого медучреждения не видит себя таковым и лишь озирается на всю обстановку. Невидящим взглядом смотрит на того молодого специалиста, кто конкретно отвечал за лечение Анны Юрьевны.
– Как Ваше самочувствие? – у того тревога в голосе.
Шеф же резко отпрянул от белого халата парня, который встревоженно склонился над ним.
– А-а-а! Это ты, тот кто издевался над моей супругой! – неадекватен, вдруг потерявший память.
– Извините, конечно, но что за ерунду Вы говорите? – естественным образом заупрямился ничего не понимающий его подчиненный.
В общем, у старика будто произошло внезапное переселение таинственной субстанции под условным названием «альтер эго». Только вот, что стало причиной подобной фантастической метаморфозы, случившейся сейчас с главврачом, пока остается загадкой…
– А где теперь тот самый Корнилов? Ведь после совместного короткого застолья в кабинете он по-тихому выскользнул оттуда, оставив Марка Самуиловича, мягко говоря, не в очень здоровом состоянии. Причем там на журнальном столике стояли лишь два чистых коньячных бокала и вскрытая конфетная упаковка, а вот принесенная гостем бутылка почему-то не наблюдалась…
И, если же на время отвлечься от творящегося сейчас в районной психиатрической лечебнице переполоха и обратить внимание на Дмитрия Терентьевича, то этот господин, в данный момент, каким-то неведомым способом оказывается нигде иначе, как в движущейся трехдверной машине Анны на заднем сиденье (?!). Она была за рулем и одна. Причем ее «Ауди» уже отъехала этак километров на пятьдесят. И, главное, джип Корнилова, при этом, преспокойно оставался у больницы. Такая удивительная телепортация отчего-то совсем не вызвала у дамы и грамма шока или страха, когда тот специально кашлянул, обнаружив себя. Не снижая скорости и даже не обернувшись, водитель просто взглянула в салонное зеркало – там увидела сначала глаза, а потом и широкую улыбку совсем незнакомого ей мужика. Разве что голос, после первой произнесенной им фразы, кого-то вдруг смутно напомнил, но не более того.
– Ну здравствуйте, дорогая Анна Юрьевна, которая отныне моя жена, – было сказано этим непонятным типом с холеным лицом и в неснятых бахилах.
– Откуда Вы знаете мое имя? Вообще-то в палате меня нарекли Клавдией. Смешно, не правда ли? Да и какая я Вам супруга, – ровная, почти бесстрастная, интонация и машина продолжает свое движение по практически пустой трассе М8.
Сам же Дмитрий Терентьевич, который пока так и не представился, только хмыкнул в ответ.
После чего:
– Может, хватит врать и пользоваться моей потерей памяти! – теперь уже послышалось неприкрытое недовольство сидящей за рулем.
– Успокойся, пожалуйста, и не культивируй свою исключительность, – вдруг перешел на фамильярное «тыканье» пассажир. И ведь что явилось крайне странным во всем том их коротком диалоге? Прежде всего ее стойкий неинтерес ко всему сейчас происходящему рядом с ней – кто этот проходимец и как он возник здесь?... Впрочем и дядька не особо торопится спросить, например, каким образом красная «Ауди» оказалась у клиники или почему сынтуичила организовать собственный спешный побег из психушки, именно когда там нарисовался данный
человек?
– Ладно, давай все же по делу. Попробую ввести тебя в курс некоторых вещей, – его тон становится не терпящим каких-либо возражений, а в зеркале заднего вида на мгновение отразился хищный оскал.
По неидеальному покрытию шоссе кружит декабрьская поземка, и белый далекий горизонт сливается с небом…
– Разворачивай машину, едем обратно, – это Корнилов вдруг командует Анне.
Та никак не реагирует, будто не слышит, продолжая вести автомобиль прямо. Тогда случается не очень предвиденное – на дорогу из кустов стремительно выбегает силуэт какой-то задрипанной собаки. Следует резкое, с визгом, торможение, после которого оба сильно ударились – дама о руль, а кто о спинку переднего кресла.
– И долго ли мы не будем подчиняться? – потирая ушибленный лоб, посетовал непрошенный попутчик.
«Анюта-Клава», чуть придя в себя, наконец обернулась к этому, более чем непонятному типу, со словами:
– Может все-таки, а я теперь требую, поясните мне, что за фантасмагория здесь устроена? – она еще полностью не потеряла ощущение действительности.
– Давай-ка, возвращайся к небезизвестному тебе Марку Самуиловичу, там и поговорим. Но будь готова – предстоит серьезнейший экзамен! А все подробности далее, по пути в больницу, – его взгляд становится слегка бешенным.
И Заболотная, как бы заинтригованная, уже беспрекословно меняет курс на противоположный. Но оба сейчас почему-то замолчали, словно отложили свой дальнейший невразумительный разговор до какого-то, видимо, часа «Х». Наверное тут следует отметить и то, что сама Анна с момента побега из психиатрички действовала по совершенно зомбическому наитию. А по поводу появления у нее в руках руля, аккуратного воровства собственной верхней одежды из хозблока больницы, и главное – эта полная внутренняя уверенность, куда ей теперь направиться – здесь царит полный объяснительный хаос. Явно, с некоторых пор, женщиной продолжают руководить некие внешние «силы» или чужой «разум». И другие варианты в этих наших рассуждениях вряд ли приемлемы.
Довольно быстро, правда уже в ранние сумерки, добрались до клиники, так ничего существенного и не сказав по дороге друг другу. Каждый ограничился лишь односложными отрывочными констатирующими фразами о погоде, про незадавленную, к счастью, псину и больше, пожалуй, ни о чем.
Автомобиль без подсказок паркуется у Корниловского джипа, а его хозяин, выйдя из «Ауди», галантно берет даму под ручку, и они, будто семейный дуэт, размеренным шагом идут к центральному входу.
В психушке их никто не встречает. По крайней мере до самого кабинета Марка Самуиловича не увидели никого из медперсонала или больных. Только везде горел свет и было ощущение, что все куда-то делись буквально с минуту назад по какой-то вынужденной причине. И такая пустота здания отзывалась гулкими шагами пришедших сюда. Но ни госпожу Заболотную, ни Дмитрия Терентьевича эта обстановка похоже совсем не смущает, раз они никак не реагируют на данную картину с отсутствием людей. А открыв дверь в мизерную приемную главврача, тоже никто не обнаружился. Правда из кабинета доносились чьи-то едва слышные стоны. Корнилов уверенно направился туда, но там оказалось заперто. Тогда он, отступив на пару шагов, с разбегу плечом ломает замок и, не заглядывая внутрь, кивком головы приглашает Анну пройти.
Там в смирительной рубашке на полу лежит бедный Марк Самуилович, который с закрытыми глазами издавал нечленораздельные страдательные звуки. Не обращая внимания на старика, находящегося сейчас в некоем полуобморочном состоянии, этот самый Дмитрий прерывает свое несколько торжественное молчание:
– А теперь, уважаемая Анна Юрьевна, я приступаю к вопросам.
– Но это, надеюсь, не является допросом? – вдруг начинает противиться женщина такому тону, не сводя взгляда с укутанного в успокоительную спецодежду тела.
– Не стоит беспокоиться, давай-ка лучше присядем, – и указывает на диван.
– Может в первую очередь надо помочь человеку? – говорит она, продолжая стоять.
– Хорошо, но как-нибудь потом. И только после нашего с тобой разговора, – последовал холодный ответ того, чей тембр голоса продолжал оставаться ей знакомым. Но пока никаких расспросов по этому поводу от нее не будет.
И вот они усаживаются рядом, а тот, кто у них в ногах, наконец-то притих – словно приготовился подслушивать, притворившись спящим. Причем, до сих пор на всем втором этаже царит полное безмолвие, а из коридора тянет невыветриваемым запахом чего-то прокисшего от больничной столовки.
– Скажи, пожалуйста. Тебе жалко этого старикана? – и указывает на Марка Самуиловича.
– Несомненно, а что все-таки с ним? Да и куда народ пропал? – в свою очередь спросила Заболотная, постепенно начиная понимать всю неестественность происходящего вокруг. Правда это осознание еще какое-то размытое, нечеткое, будто граница между реальностью и себе придуманным, чуть приблизившись, снова удаляется.
И тогда вместо ответа Дмитрий Терентьевич выуживает из коричневого портфеля, с которым так и не расставался (и откуда доставалась бутылка для главврача), маленький бархатный футляр под ювелирное изделие и передает Анне. Та с недоумением открывает крышку и видит женское обручальное колечко желтого металла.
– Мужчина (она пока ни разу не спросила его имени), Вы что ли делаете мне предложение?! – похоже на иронию, – сами же недавно уже определились моим мужем?
– Я знаю, ты не в курсе последних событий произошедших с тобой, поскольку память твоя почти с месяц не имеет обратного отсчета. А ведь именно на меня возложен контроль над нынешним «маршрутом» госпожи Заболотной, чтобы решить ее будущее, – здесь Корнилов интонационно как бы отстранился от главной героини.
– Чье же это задание и зачем? И назовитесь наконец, – женский пристальный взгляд вызывает у таинственного собеседника лишь кривую улыбку.
– Об этом несколько позже. А сейчас нам, дорогая, предстоит сложная дилемма – определить дальнейшую судьбу этого уважаемого человека, – и показывает на спеленатого.
Сделав многозначительную паузу, он начинает, подбирая слова, не слишком спешно, рассказывать о великом грехе, когда-то сотворенном Марком Самуиловичем…
Повествование его оказалось достаточно недолгим. Анна же только молча внимала, не прерывая беспристрастный голос Корнилова, словно нечаянно боясь спугнуть чужие откровения.
А в чем же они выражались?
Если отбросить некоторые несущественные подробности и прямую речь, то ею услышалось вот что…
Сколько- то лет назад, очень давно, у еврейского мальчика Марка был брат-близнец Гриша. Пацаны росли в меру правильными и, как им и положено, дружными. Окончив школу, вместе поступили на один факультет мединститута. И тут на втором курсе к ним из другого города переводится девушка, в которую тотчас оба влюбляются. Дальше история развивается по классическим канонам мужского соперничества за благосклонность дамы сердца. В общем, у них дошло до определенной «точки кипения» – это когда нормальные братские отношения вдруг превращаются в плохо скрываемую взаимонеприязнь, поскольку та девица активно флиртовала, крутя мозги тому и другому. Ну, а потом случилось преступление – Марик аккуратно и безнаказанно отравил Григория.
Как такое гадское дело могло сотвориться? На подобный вопрос у убийцы так и не нашлось тогда, даже для себя, сколь-нибудь вразумительного ответа. Да, конечно, его потом жестоко мучила совесть и по ночам к нему еще долгое время приходили страшные видения. Но он продолжал более менее полноценно жить, в отличии от его родного брата, лежавшего на кладбище под звездой Давида.
Теперь кратко о некоторых деталях того внезапного для многих ужаса.
Яд был адресно и незаметно подсыпан в водку, когда веселой студенческой группой они отмечали Новый год. Здесь юноша Марк действовал по какому-то бесовскому наитию, хотя заранее и продумал в общих чертах план, морально подготовившись к тому дню.
После же вскрытия патологоанатомы остановились на версии – острая сердечная недостаточность. А о причине этого, якобы случившегося недуга, особо никаких комментариев ни от кого не последовало. Касаемо чего-то другого возможного, приведшее к смерти Григория, никому и в голову не пришло не согласиться с мнением специалистов.
На тех похоронах и последующих за ними поминках Марк отлично изобразил свою безутешность. И все эти траурные дни та самая девушка находилась рядом с братом умершего, всячески оказывая ему поддержку, вроде как единственному, на сегодня, своему воздыхателю.
Но так оказалось, что не суждено, пусть уже и в отсутствии прямого конкурента, сбыться любовной мечте братоубийцы. Да, дело у них почти дошло до загса. Только вот перед самым походом будущих молодоженов туда, невеста, ничего не объяснив жениху, вдруг выскакивает замуж совсем за другого. Кто аж на целых пятнадцать лет старше ее и занимает перспективную должность в областном здравотделе.
В общем, похоже девица сделала тогда свой выбор в пользу чего-то более комфортного или все же почувствовала в ровеснике Марке скрытую дьяволиаду, а возможно и стала смутно догадываться о первопричине смерти Гриши.
Но как ни странно, этот поступок той, ради которой он сынициировал такую жуть по поводу родного брата, не вызвал у него почему-то особой личной трагедии. Видимо вся страсть влечения к данной особе женского пола как бы растворилась в том кошмарном преступлении, подготовленного и содеянного им. То есть, совершив убийство, у человека не осталось сил, чтобы даже пожинать плоды того собственного мерзкого коварства. И у студента Марика, получается, случился кризис – когда возлелеянный внутри себя оптимизм начинает медленно превращаться в жесточайшую депрессию, доводящую порой до амебной апатии. Потому-то в дальнейшем, эта сбежавшая почти из-под венца женщина, обозначилась, однозначно, зловеще-знаковой фигурой в его биографии. Потом с бывшей невестой он ни разу по жизни не пересекся, поскольку та, сыграв свадьбу, быстренько вслед за карьеристом-мужем перевелась в столичный мединститут. А у Марка Самуиловича в душе поселилась могильная пустота и безразличие ко всем этим фактам, окончательно разлучивших их судьбы.
Потерявший же свою самую сильную любовь и осознанно погубивший брата-близнеца, в итоге, после окончания вуза, уехал в отдаленную районную психиатрическую клинику, где и прослужил до сего времени, став главврачом.
Как ему существовалось после тех событий молодости? Если отбросить все его долгие (без малого сорок лет) изнурительные переживания, когда казалось, что вот еще совсем немного и он будет являться пациентом данного медучреждения, которое сейчас возглавляет. Но ничего такого с ним не произошло до настоящего момента, ведь в человеческой природе инстинкт самосохранения есть сильнейшая защита от сумасшествия и остальных реальных бед для здоровья. И это пока более менее работало, говоря про него. По крайней мере, Марк Самуилович сегодня проживал свои годы в некоем приграничном состоянии между вечным внутренним раскаянием и искуплением того великого греха нынешним праведным, по его мнению, собственным поведением по жизни. Но не какими-то религиозными покаяниями или бытовым аскетизмом, а как бы постоянным моделированием в голове «параллельного» земного бытия убиенного им брата. Последнее – вроде «игры», где Марк Самуилович часто представлял вместо себя Гришу и всячески старался соответствовать всему тому лучшему, чему наверняка мог бы соответствовать когда-то ближайший родственник. И хотя заведомо совершенно бесполезно экстраполировать характерные черты молодости кого-либо в старость, Марк Самуилович тут упорно следовал выдуманному им же самим принципу: все прекрасное и плохое в любом человеке – это только врожденное, а не приобретенное потом, с возрастом.
Исходя из всего этого, напоминающего больше эклектическую «мешанину» в сознании, у теперешнего главврача заштатной психушки выработался с течением времени определенный образчик земного бытия. Позволяющий многим окружающим, пусть и не вслух, «отметить» вроде того: «А этот мужчина – просто золото». Говоря иначе, к шестидесяти с лишним, убеленный сединами Марк Самуилович приобрел статус, в целом, положительного героя: и как профессионала в своем деле, и в собственной семье (в наличии – единственная супруга и аж трое дочерей с выводком внуков), и как бы в нем немало за эти годы сложилось замечательного в плане личности.
Вот о таком неоднозначном персонаже, который продолжал тихо лежать на полу с закрытыми глазами и в смирительной рубашке, Дмитрий Терентьевич и поведал Заболотной. Наконец он замолчал, и повисла достаточно длительная пауза.
– Я кажется догадалась, что Вы хотите от меня, – это уже она.
– Ну, а раз поняла (продолжает «тыкать» этот тип), давай попробуем теперь разобраться с ним, – и стильным ботинком, уже без бахил, касается плеча Марка Самуиловича.
Тот вздрагивает, словно проснувшись, и с неподдельным страхом начинает бессловесно взирать на тех, кто сейчас сидит на его же кабинетном диване. Просительный взгляд пожилого врача вызывает жалость.
– Итак, обозначаю тебе, Анна Юрьевна, основную задачу-вопрос: как с этим человеком следует поступить? Заклеймить или все-таки простить? После узнанного тобою, с моей подачи, про всю подноготную этого дядьки, ответь – следует ли старого «пня» строго наказать или дашь ему шанс определенной реабилитации?!
– А в чем, однако, может заключаться эта кара или какое-то помилование? И почему именно мне поручается подобное глупое судейство? – высказывается ею с некоторым раздражением и одновременно всем видом, моментально сгорбившись, являя покорность следовать указаниям Корнилова.
– Кольцо, которое ты сейчас держишь в руках – это «наш» символ такой философской категории, как «справедливость», – несколько замысловато отвечается им.
– Мне думается, у Вас, мужчина, просто бред, – Заболотная продолжает быть неуверенной в реальности происходящего.
– Нет, Аннушка, про себя конкретного объясню чуть погодя. А прежде я вынужден тебе почти приказать – сделать выбор между тем, чтобы дать Марку Самуиловичу покой и вернуть, таким образом, его в прошлый ритм жизни или же оставить в нынешнем положении сумасшедшего, как искупление того страшного греха за совершенное им братоубийство, – в голосе звучит явная настоятельность.
А от чьего имени Вы действуете, так до сих пор мне и не назвавшийся? – опять интересуется она, чтобы как можно подольше оттянуть навязанную ей эту очень странную ответственность – единолично попробовать порешать судьбу чужого человека.
– Сначала тебе все же придется дать ответ – что нам делать с ним? – опять кивает в сторону главврача, продолжающего недвижимо и бессловестно лежать на полу.
– Я наверное не смогу, да и не хочу участвовать во всем этом балагане. По крайней мере, Марк Самуилович мне ничего плохого не сотворил. И зачем тогда буду решать за кого-то? Даже и пытаться не стану, – и резко встала с дивана, чтобы выйти из кабинета.
– А еще заберите Ваше дурацкое кольцо, – протягивая футляр с ним.
Дмитрий Терентьевич вдруг широко заулыбался, и так снисходительно:
– Анна Юрьевна, стоит ли нам ссориться, подумай хорошенько. Уходя сейчас, ты поступаешь очень неправильно, поскольку при твоем уходе у нашего «подопечного» сразу возникнет безальтернативность. А если буквально – только смерть, – тут он аккуратно отводит ее руку.
И она, снова подчиняясь, оставляет у себя этот необычный «дар волхвов». Создается впечатление – мадам Заболотная окончательно потеряла волю к чему-либо, осталось лишь желание побыстрее закончить всю эту несусветнейшую бодягу. Помимо всего, не стоит забывать – ведь Анна, на сей момент, даже не владеет собственной памятью месячной давности. А без этого у нее нынешняя реальность превращена в некое подобие фантасмагории.
Тогда ей приходится вновь присесть и произнести единственную фразу, прозвучавшую усталым заклинанием:
– Ладно, буду покорной, видимо по-другому здесь никак нельзя.
И в данную секунду ей неожиданно почему-то вспомнилась притча, откуда-то уже из взрослых лет:
– Однажды ученики спросили учителя: что после смерти?
Тот, немного задумавшись, ответил: те, кто задает подобный вопрос, видимо не знают, что делать с этой «жизнью». А главное, перед ними всегда стоит мучительное размышление – все-таки есть ли «Она», как таковая, до твоей кончины?
Потом продолжила вслух:
– Но теперь хотя бы разъясните – кого же, однако, подразумевать под Вашим обезличенным словом «наш»? И при чем тут постоянно навязываемое мне кольцо, которое должно для меня ассоциироваться с какой-то «справедливостью»?
Корнилов внимательно посмотрел на собеседницу и так вкрадчиво произнес:
– Хорошо, давай перейдем к интересующему тебя.
И он начал рассказывать о своих тайнах, возможно раскрывающих всю эту завесу мистического, во многом из области запредельного… Правда после его недолгого повествования Заболотной стало ну уж совсем не по себе.
А сколько здесь оказалось нелживого – трудно судить. Но, как бы то ни было, те подробности не могли не навести на слушательницу парализующего страха. Поскольку из них следовало, что Анне Юрьевне якобы отведена роль некоего третейского судьи в ряде судьбоносных решений. Вот только кем ей делегировано нечто подобное? Тут и наворачивается все самое невероятное.
В общем, если по порядку.
Во-первых, Дмитрий Терентьевич все-таки назвался полным именем. И сразу же она вспомнила, откуда ей знаком этот голос (но об этом потом).
Во-вторых, заявил о какой-то неведомой организации, существующей под вывеской – «Живая энергия», в которую Корнилов входит в качестве одного из «кураторов-администраторов» (сам так обозначился).
В-третьих, на старый и неединождый Анин вопрос – почему именно ее выбрали участником, причем явно марионеточным, всего этого «спектакля с игрой теней»? В ходе его монолога на это отвечено следующим образом: мол, госпожа Заболотная попала в центр этих «событий» совершенно случайно – «методом объективной лотереи» (впрочем, последнее свое выражение оставил без каких-либо пояснений).
Ну, а далее определил цель затеянного «ими» (кто такие «они» – будет расшифрованно позже), как некоторый эксперимент по осмыслению оценок «человеческих пороков». Касаемо же той удивительной телепортации Корнилова в автомобиль Анны-Клавы, когда та удирала из клиники, то здесь никаких откровений еще не последовало. Хотя у нее желание спросить про этот «фокус» конечно имелось. Но пока сдержалась, чтобы ненароком не прервать говорящего. Поэтому, и относительно до сих пор молчаливо лежащего на полу связанного Марка Самуиловича, а также про вдруг обезлюдевшую психбольницу, не стала этими вопросами торопить события. А про обручальное кольцо лишь подтвердил – да, оно носит, в некотором роде, символический характер, и без наличия у нее данного ювелирного изделия здесь никак не обойтись.
И наконец, он итожит собственные рассуждения фразой о той миссии, которую им обоим вскоре предстоит выполнить – стать некими «посредниками» (его термин) между промыслом Божьим и той слепой фатальностью, присущей в жизни каждому из нас (примерно так сформулировал).
– Что мне надо предпринять, чтобы Вы все же оставили меня в покое? И кстати, то что я потеряла память – это чьих рук дело? – заговорила она, когда тот взял уж слишком длительную паузу.
– Повторюсь, нам в первую очередь надо определить дальнейшую судьбу Марка Самуиловича. А если про забытое тобою твое же прошлое – однозначно наша работа и ничья иная, – тон максимально утвердителен.
– То есть, Дмитрий Терентьевич, как теперь поняла, что за мной будет последнее слово по поводу будущего этого самого главврача. И подтверждаете непосредственное участие вашей сомнительной организации в причинах и проблемах, связанных с моей головой. Не так ли?! – вновь заводится Анна.
– Все правильно, только стоит наверное добавить: помимо этого старого еврея тебе, мадам Заболотная, предстоит порешать будущее еще двух типажей. Но, вначале давай, однако, сосредоточимся, после всего рассказанного о нем, на этом экземпляре, – пальцем указав на человека, продолжающего находиться в смиренном полузабытье.
От этих всех перспектив и признаний Корнилова женщине стало снова не по себе – за что ей выпала такая напасть?! Правда опять почему-то не посмела решительно прекратить продолжение чего-то близкого к галлюцинации, когда реальность причудливо перемешана с болезненным сном.
А в данный момент представитель «Живой энергии» внимательно наблюдает за реакцией собеседницы. Судя по всему у того нет сомнений в ее теперешней лояльности, поскольку его сытое лицо выражает этакое крайнее самодовольство.
– Напоминаю, сегодня у нас разыгрывается категория «справедливость», поэтому следует поступать, Анна Юрьевна, по совести. Ведь любая твоя ложь, пусть даже во мнимое спасение кого-то, приведет лишь к собственному грехопадению, – звучит почти наставнически.
– Понятно, а как все это будет выглядеть? Я имею ввиду саму «процедуру» такого придуманного Вами «действа», – теперь серьезно настраивается Заболотная, у которой совсем не вдруг случается отключка в ощущении некой нынешней действительности….
А на безымянный палец правой руки дамы уже надевалось то обручальное кольцо.
И тут ей привиделось следующее…
Она идет босая по какому-то ничем не ограниченному, заснеженному, нестерпимо белому, без единого пятна, полю. Причем, совершенно не ощущая никакого холода и ветра. И вот, не пройдя и пары десятков метров, перед глазами неожиданно, в свистящем метельном завихрении, возникает виселица, где в петле болтается Марк Самуилович с вывалившимся языком. Он в той же смирительной рубашке, со связанными за спиной длинными рукавами. Вид вполне себе мертвый, разве что ноги главврача конвульсивно и мелко подрагивают, словно жизнь в нем продолжает еще как-то теплиться.
Женщина к своему удивлению, ничуть не боясь, подходит к повешенному и начинает нервно выкрикивать, не отрывая взгляда от находящегося в воздухе тела:
– Здравствуйте (сказано уж явно не по обстановке), меня послали сюда, чтобы я сделала выбор – как с Вами дальше поступить? А на такое нет никаких сил, поскольку знаю – не вправе делать этого!
После этих слов, почти мольбы, резко стихает снежная круговерть, и небо просветляется. Вот только Марк Самуилович по-прежнему никак не реагирует ни на появление и речь Анны, ни на изменение погоды. Разве что чуть приоткрыл глаза, из-под век которых смотрит незрячесть. Теперь она падает на колени и обнимает обутые в летние сандалии ступни старого психиатра. Деревянная «Г» с перекладиной сильно заскрипела, а из ее горла вырвался протяжный звук, больше напоминающий волчий вой, в котором услышались звериная боль и безысходное отчаяние. Смысл данной нечленораздельности улавливается – похоже человек стоит перед чем-то неизбежным, отдаляющим его от Бога. А значит, сулящее вместо благости испытания. И именно последнее определяет всю нашу земную сущность – как мы умеем, все-таки, преодолевать то, что чужой волей ниспослано нам.
И сейчас в Анином затуманенном сознании замелькала детальность своего пребывания в районной психбольнице и плюсом рассказ Корнилова о том далеком кошмарном и ничем неоправданном преступлении молодого Марка, с его последующей, якобы, внешней благочестивостью. Словно эти две сюжетные линии рано или поздно обязательно должны были пересечься, и никак иначе. То есть снова возникает та пресловутая «чаша весов», на которых взвешено «добро и зло». Но работает ли здесь математика, где нельзя адекватно оценить «грех и искупление»? Кажется, такое просто невозможно никогда.
С подобными мыслями и наступило пробуждение Анны Юрьевны Заболотной…
Как бы очнувшись, увидела себя в том же сидячем положении на диване. По щекам текут слезы. В кабинете главврача никого. Сколько прошло времени с момента внезапного засыпания – ей неизвестно. Но кажется совсем немного.
И сразу обращает внимание, что у нее, по-замужнему, на пальце кольцо, которое никак не снимается. А пока возилась с ним, стараясь избавиться от такого «подарка», открылась дверь и на пороге возникает фигура Корнилова.
– Ну, Аннушка, понравился сон? Пора тебе уже принимать единоличное решение по поводу нашего дражайшего Марка Самуиловича, – сказано тоном, не терпящим какого-либо возражения.
– А куда он делся? – следует встречный вопрос, хотя у собеседницы совсем пропало желание интересоваться судьбой этого человека, особенно сейчас.
Но она опять, похоже, не сильно вольна поступить так, как, например, в эту секунду считает нужным – взять и, оттолкнув в сторону этого, кто стоит на ее пути, постараться все же сбежать, растворившись в ночи. А в итоге лишь покорно и соглашательски кивнула Дмитрию Терентьевичу, ожидающему ответа.
– Хорошо, я готова, – тихим и усталым голосом.
Тогда тот, подойдя поближе к заплаканной, заявляет:
– Вот и замечательно. Теперь хочу узнать твое окончательное слово.
И в голове у Заболотной вмиг сложился алгоритм последующих своих действий…
– Думаю, что Марк Самуилович виновен и вполне заслуживает самого сурового наказания за то, пусть и давнее, убийство родного брата, – прозвучало довольно казенно, словно речь судьи, зачитывающего приговор. Резко поднявшись с дивана, Анна выжидательно смотрит в белесоватые, будто ледяные, глаза Корнилова. И в данный момент она уже готова сказать ему – откуда ей, оказывается, так знаком его голос.
– А почему Вы, пожалуйста откройте тайну, представляетесь мужем и говорите в очень схожей манере именно с моим бывшим, чья внешность совсем другая? Может Вам удивительно, но я тут вдруг отчетливо вспомнила некоторое его конкретное участие в моей прошлой жизни. Зачем такая странная конспирация по этой персоне?! Кто же все-таки ты, господин хороший?! – дама наконец перестает быть в меру интеллигентной.
И в ее нутро проникает активное отторжение всей этой бредовой мистификации, хладнокровно «тасующей», как в колоде карты, людей по никому непонятному принципу.
– Конечно не являюсь твоим супругом. Считай, здесь угадала, пусть у тебя есть и немалые трудности с памятью (как бы ироничен). Но «наш» устав уже упомянутой мною конторы под названием «Живая энергия» неплохо позволяет мне пользоваться сознанием другого. И «мы» таким образом манипулируем им для достижения собственной цели. А она у «нас» одна – это попробовать когда-нибудь разобраться, где у индивидуума начинается и заканчивается совесть. И существует ли, вообще, четкая грань между следующими понятиями, характеризующими те или иные человеческие качества, а их «нами» определено ровно шесть: справедливость (где, с его же слов, неким символом служит то обручальное кольцо, которое сейчас на руке Анны) и непорядочность; добродетельность и зависть с гордыней; а еще простодушная наивность и изворотливая хитрость, – тут каждую свою фразу он почти чеканил, а последнее перечисление было произнесено просто в каком-то совсем несдерживаемом экстазе. Подобного воодушевления у этого типа, за все время недолгого знакомства с ней, Заболотной пока не наблюдалось. Вся эта длинная и довольно пафосная речь сопровождалась нервной жестикуляцией и театральным закатыванием глаз. Женщина даже заставила себя натянуто улыбнуться данному позерству, хотя на душе тягостно и погано.
– Дмитрий Терентьевич, а ты сам-то сильно веришь в свою сказку? – будто провоцирует она, пусть уже и в некоторой степени убедилась в паранормальности происходящего вокруг.
– Дослушай, прежде чем перебивать! – багровеет лицом, объявивший собственную персону «куратором-администратором» наверняка мифической организации.
– Так вот, я немного не досказал, – слегка успокаивается Корнилов, снова присев рядом и закинув ногу на ногу. И продолжил дальше вещать, но теперь ровным голосом…
И заключительная часть того монолога была достаточно короткой и не слишком конкретной, по крайней мере для Заболотной. Он только больше запутал ситуацию рассказав, что помимо ранее упомянутых им тех самых шести категориях «хорошего» и «плохого», которые, оказывается, являются основополагающими для «Живой энергии», существует и седьмая с названием – «Жизнь земная». Далее пытался впарить ей очередную порцию несуразицы своего, почти гипнотического, изложения – мол, после завершения здесь всего задуманного (кем?) относительно Аксельрода (фамилия неизвестно куда сгинувшего главврача), то им потом вдвоем предстоит отправиться к следующему персонажу и вручить ему другой ювелирный «библейский символ», а именно: «добродетельность», чтобы Анна снова и также по указанию Дмитрия Терентьевича определила бы будущность второго «подопытного» (тут кавычками выделена его прямая речь). И ко всему этому сказанному еще добавил некоторые подробности из предстоящего скоро: первое – память к ней, причем в полном объеме, вернется сразу после того, как они доберутся до «третьего», а она проделает с тем человеком ту же процедуру «выбора»; второе – и лишь тогда Корнилов, якобы, только готов раскрыть все остальные нюансы такого, совсем неоптимистичного приключения, свалившегося на ее голову; и наконец, он резюмирует:
– Ну, а в итоге нашего с тобой небольшого путешествия, ты придешь к довольно сложным и трудным выводам касаемо себя. Но это нам обязательно следует сделать, поскольку иной альтернативы для тебя нет и уж точно не будет.
Смотря на весьма уверенный и самодовольный вид этого гражданина, у Заболотной не осталось ни малейших сомнений – ей явно стоит подчиниться, причем безоговорочно.
И вот, оба, не сговариваясь, синхронно встают с дивана и выходят за дверь кабинета. Причем мужчина опять проявляет галантность – берет даму под локоть. Похоже, его пошаговая цель вроде бы достигнута. Но так ли? Узнаем несколько позже.
А пока взглянем, что происходит с как бы другой Заболотной, которая вроде в здравой памяти, но в данный момент находится в некоем плену. И кажется, у не вполне адекватных людей…
5.
ИЗ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО И В МЕРУ ЛАКОНИЧНОГО…
Мне зачастую снится,
Где я, а рядом кто-то в темноте стоит,
И кажется, что так не дремлет моя совесть…
Порывистый ветер, что кружит забытую листву,
Как отголосок упрямой стихии,
И вряд ли ему стать моим соратником…
V.
Продолжая сидеть на стуле в состоянии полной прострации, в почти не заставленной мебелью комнате первого этажа незнакомого дома, Анна все не сводит глаз с настенных часов, имеющих здесь обратный ход. И у нее нет теперь даже мобильника, а всякие наручные хронометры не имела особой привычки носить.
– Это у вас, видимо, прикол такой, – указывает она на бегущую в противоположную сторону секундную стрелку.
– Ничего подобного. Мы же предупредили о таком невероятном казусе, который с сегодняшнего дня будет присутствовать, пока не пройдете с нами весь маршрут, определенный нашей организацией под названием, только не пугайтесь, «Мертвая энергия», – последовал ответ молодого человека, кого дедок Трошин представил, как Логинова, якобы бывшего владельца дамских часиков в золотом корпусе, когда-то сданных им в Анин ломбард.
– И что за «путь» вы мне сулите, и кем «он» там обозначен? – у Заболотной снова по всему телу забила крупная дрожь, но своим голосом старается не показать этого, чтобы никому из присутствующих не дать повода почувствовать ее животный страх.
Но этих странных типов вряд ли сильно беспокоят переживания пленницы, поскольку в данный момент оба, переглянувшись между собой, вдруг заулыбались.
– Я смотрю, вам от чего-то стало весело, господа хорошие? – как бы раздражается женщина, хотя ей сейчас, наверное, совсем не стоит проявлять какие-либо отрицательные эмоции в их адрес.
И тут, кому по виду немного за тридцать, и чья интонация Анне кого-то неуловимо напоминала, выдал тираду, разглядывая собственные ультрамодные ботинки:
– Мы все обязательно поясним. Но, сначала спросим – готова ли наша визави принять участие в своего рода «выборе» – чему отдать личное предпочтение? Суметь оправдать тот или иной неблаговидный поступок персоны, определенной «нами» (кивнул в сторону пожилого напарника), или, наоборот, прямо-таки линчевать совершившего подобное. Попробуйте быть честной с собой, – вся эта словесная длиннота произнесена тоном требовательного наставника, который не оставляет тебе других вариантов, кроме как согла-
ситься с ним.
А Заболотную же не покидало зыбкое ощущение, что здесь присутствует лишь дурной сон, причем длящийся очень долго. Но выйти из него, похоже, пока никак не получается, поскольку у нынешнего видения все по-настоящему – это когда чувство реалий, да еще некомфортных, явно превалируют над ее фантазиями.
– Не нагоняйте, пожалуйста, лишнего тумана, а лучше, если конечно можно, поконкретней о всех ваших пожеланиях. И однако, кто вы оба и кого представляете в упомянутой тут какой-то там «энергии»?! Да и почему устраиваете весь этот дешевый «перформанс»?! – так Анна разродилась восклицательными вопросами, чтобы хоть таким образом, по реакции этих двух, понять для себя – какова степень собственного сумасшествия, если все же она бодрствует.
И вот теперь даме будет суждено услышать от них почти невероятное, граничащее с разрушением в сознании любой объективности при восприятии внешнего мира…
– Тогда нам есть смысл пройти в соседнюю комнату, где и узнаете, Анна Юрьевна, все нужные Вам подробности, – отвечает тот, кто моложе, указывая на единственную входную дверь.
– В таком случае поднимите из подвала мои сапоги, и, наконец, верните личные вещи, – Заболотная меняет тональность. Ей, несмотря на всю абсурдность данной ситуации, по-женски симпатичен этот статный парень Анатолий и она хочет свой страх перед ними заменить подобием кокетливого каприза.
И кажется, Логинов вместе с возрастным Александром Аркадьевичем заметил эту перемену в ее настроении, раз Толик самодовольно ухмыльнулся, а Трошин вслух заметил:
– Похоже, настало время переходить на «ты», – и сам, кряхтя, полез, предварительно вытащив откуда-то карманный фонарик, в погреб, где еще совсем недавно запертой находилась Анна.
Там он пробыл недолго. Здесь наверху, в ожидании молчали. Вдруг из открытого люка раздается его вскрик. И оттуда быстро появляется голова, только сейчас почему-то в капюшоне. Лицо человека с «чеховской» бородкой выглядит прямо-таки ошарашенным:
– Ничего не понимаю! Тут на матраце лежит труп какой-то бабы! – и снова по ступенькам спускается вниз, командным голосом позвав за собой напарника. Тот мигом срывается с места, чуть не сбив приподнявшуюся было с крутящегося стула до смерти напуганную даму бальзаковских лет.
Боясь даже пошевелиться, Заболотная неожиданно для себя, пока вслушивалась в немногословное перешептывание этих двух, представила дикую нелепость – под полом сейчас находится именно она! Но вот в каком качестве – где, бредово выражаясь, «оригинал», а где «астральное тело»?! Эта внутренняя дилемма просто взрывает мозг и, теряя сознание, женщина медленно валится на бок…
Когда же те поднялись обратно, то увидели лежащую без чувств Анну.
– Здорово ты шуганул тетку своим розыгрышем, – это Анатолий старшему товарищу, склонившись над ней и прощупывая на ее тонком запястье пульс.
– Тут надо без вариантов, ведь данный объект, как заметил, начал уходить из-под нашего влияния. Она, видимо, устала быть дурой. А значит нам пора переходить на другую подсистему общения с этой мадам. Поскольку в противном случае мы потерпим, возможно, полное фиаско, – Трошин как бы категоричен и, чувствуется, зол.
– Тогда теперь как поступим? – вопрос Логинова.
– Пока не знаю. Но сейчас, в первую очередь, дай ей нашатыря, а потом снова попробуем запустить свою «шарманку», – здесь Александр Аркадьевич выступает вроде некоего руководителя «проекта», в котором бедной Анне Юрьевне отведена главная роль.
Она открывает глаза от резкого аммиачного запаха, замотав головой на подушке. Над собой видит мужественное лицо Анатолия. Тот сразу поспешил улыбнуться:
– Что такое с тобой случилось? Отчего вдруг Анюта у нас упала в обморок? – этакий заботливый тон.
Память же ее в данный момент стала обладать некоторой половинчатой избирательностью: во-первых узнан голос, а во-вторых – ею напрочь забыты все происшествия, связанные с вряд ли нужным поиском бывших владельцев украденного из ломбарда Заболотной, словно этого промежутка времени совсем и не было.
Увидев рядом наклонившегося к ней незнакомца, который со стопроцентным сходством дублирует манеру речи когда-то родного мужа, и с кем давно разведена, женщина испуганно закричала:
– Вы кто-о-о?! – и хлестко отвешивает ему довольно увесистую пощечину, рывком подальше отодвигаясь от физиономии чужака с покрасневшей скулой.
И эта комната, где она сейчас находится, тоже, пожалуй, неизвестна. В общем, кругом сплошная неразбериха в Аниных ощущениях. Ведь здесь уже совершенно невозможно понять – как выглядит подлинная реальность, а когда начинается фантомный мираж.
– Зря ты пугаешься. Тебе ничего не грозит. А я попытаюсь все объяснить. Только давай, спокойно выслушай меня. В противном случае мы так и не сможем до конца разобраться в твоей истории, – будто и не оскорбился.
– И кем Ваша рожа уполномочена куда-то вообще соваться! А про мое имя забудьте! – негодование и последующее за ним полное физическое онемение овладело языком той, чья фамилия ныне Заболотная.
Тогда он называет себя Анатолием Владимировичем Логиновым и разжимает кулак – на его широкой ладони золотые дамские часики без ремешка-браслета и невзрачная цепочка из того же металла, а еще – женский перстень, тоже, похоже, 585 пробы с крошечным топазом.
– Ладно, лучше ответь мне – твоей личности эти предметы знакомы? – и подсовывает их под нос отвернувшей лицо.
Та профессиональным глазом, пусть и мельком, взглянув на всю эту «ювелирку», попробовала несмело догадаться:
– Кажется из моего ломбарда, причем из перечня недавно украденного. Не так ли? – ее память как раз и остановилась на этом криминальном факте. А дальнейшие же события, произошедшие с Анной после того дня, полностью стерты по неизвестной причине.
– Все верно, мадам Заболотная, – с такими словами резко распахивается дверь и на пороге появляется другой незнакомец, который явно подслушивал.
Здесь читателю нетрудно сообразить, что это был Трошин, с возрастом глубоко за шестьдесят и аккуратной бородкой а-ля Антон Палыч. И снова в руках у него закрытая крышкой плетеная овальная корзина, а на нем брезентовая накидка с остроконечным капюшоном (прямо какой-то грибник!). Но как уже упоминалось чуть ранее, сейчас Анна Юрьевна никоим образом не узнает вошедшего. И этот неслучайный персонаж тоже имеет цель окончательно запутать сознание нашей героини. Удастся ли?
– Госпожа Заболотная, во-первых, здравствуй! Я есть и буду Александр Аркадьевич Трошин. Мы с моим коллегой тут оказались неспроста, а для того, чтобы рассказать три житейские истории. И после каждой, дорогуша, тебе предстоит принять непростое решение – можно ли было как-то предотвратить такое развитие событий или нет? – к удивлению, его фамильярная интонация действует на Анну несколько успокаивающе, хотя вся окружающая обстановка вряд ли отвечает чему-то нормальному или обыденному.
Вот тогда она начинает судорожно осматриваться. Сама пока привстала с какой-то тахты в своем домашнем халате, а чужое помещение, где они, представляет собой нечто, похжее на полуподвал цокольного этажа с небольшими двумя окнами, задернутыми шторами. Помимо единственного спального места и трех потертых кресел, здесь еще в углу находилось целое нагромождение странных никелированных конструкций разного размера, напоминающие детали старого циркового реквизита.
Что же касается этих мужиков, то у нее по поводу данного дуэта теперь, почему-то, нет особо никаких мыслей и даже естественного страха перед ними, словно женщина вдруг разом убедилась в собственной безопасности и неприкосновенности. Мало того, она увидела и сразу обратила внимание на настенные часы, чья секундная стрелка неумолимо кружила в обратную сторону. И первые слова после недолгой паузы, произнесенные ею:
– А тут время течет, как я поняла, назад? Не правда ли? (заметьте, спрашивает об этом, хотя уже в несколько иных условиях, второй раз у тех же).
– Да, угадано. Пусть это будет своего рода неким знаком нашей с тобой встречи, – взгляд оловянных глаз Трошина просто высверливает Заболотную, которой внезапно становится не по себе в плане адекватного ощущения настоящего.
Но вот мгновениями позже все ее боязненное любопытство и тотальное неверие, в происходящее сейчас вокруг, моментально куда-то улетучивается. А сама Анна теперь готова беспрекословно подчиниться этим людям и навязываемым ими правилам неведомой ей и такой загадочной «игры», где совершенно сторонний слушатель превращается в некоего «эксперта-аналитика» чужих проблем.
– Я согласна принять участие в том, к чему вы меня склоняете. Только, мужчины, пожалуйста, с одним непререкаемым и обязательным условием, – здесь Заболотная, замерев, выдыхает разом, внутренне содрогаясь от собственной смелости:
– Чтобы в ваших «рассказах-историях» не было моих родственников. Никого! – подневольная данными обстоятельствами женщина переходит почти на крик.
– Однозначно и без вопросов, – это уже встревает молодой Логинов, – близкие не будут упомянуты, гарантируем, – тут как бы инициатива разговора снова переходит к нему.
– Ну, если вроде мы решили чего нельзя касаться, то давайте, Анна Юрьевна, приступим к нашему непростому изложению. Но сначала всем нам, господа, стоит выпить, – и Трошин достает из своей корзинки какую-то бутылку и несколько тарелок (каждая обернута в непрозрачный полиэтилен), видимо с закуской. Вся принесенная снедь расставляется им на единственном в комнате журнальном столике.
Некоторая его суетливость вызвала даже некоторый сарказм со стороны напарника:
– Александр Аркадьевич, твое гостеприимство практически не знает границ.
Тот же в ответ, скосив глаза, лишь процедил:
– Не без этого, уважаемый Толик. Подходим к угощению, – и разливает, похоже, спиртное по одноразовым стаканчикам, вынутых из своего кармана «штормовки».
Тогда Логинов услужливо подает руку даме, помогая ей встать с импровизированного ложа. И Заболотная, сильно стесняясь собственного затрапезного вида (во фланелевом халате и чьих-то больничных тапочках), делает нерешительные шаги в направлении спешно подготовленного застолья. Все рассаживаются по дерматиновым креслам, которые под ними противно и хором заскрипели. Наверное, на правах старшего по возрасту Трошин торопится произнести тост, что-то из банально-философского:
– Желаю сказать, уж извините за откровенность, но любое испытание дается конкретному человеку как бы вопреки степени его праведности. Хотя оценку последнему дать невозможно никому, кроме Бога…, – дальше нам вряд ли есть какой-то смысл развивать идею данного пафосного ряда слов Александра Аркадьевича, поскольку в это самое время Анна, вполуха того слушая, неотрывно смотрит на Анатолия. А тот, кто своим голосом напоминает ей бывшего супруга, сейчас украдкой смахивает слезу. И непонятно, чем вызвана подобная мужская сентиментальность: то ли «проникновенной» речью товарища, а может тут присутствует совсем другая причина, более весомая? В итоге, по окончанию того пространного спича, каждый отхлебнул грамм по пятьдесят жидкости с конкретным запахом самогона.
– Какая, однако, гадость! – чуть поперхнулась их гостья, зажмурившись после большого глотка и нашаривая кружок колбасы с тарелки.
– Может все-таки приступите, наконец, к вашему обещанному повествованию, – у нее, от разом выпитого, снова проявляется дерзость.
И вот, в несильном-то адеквате после этой порции алкоголя, она в некоторой расслабляющей дремоте выслушивает первый рассказ Трошина, с редкими, поясняющими тот или иной эпизод, вставками Логинова…
Эта история, которая происходила пятнадцать лет назад, касалась карьеры одного, тогда еще молодого, парня. И сюжет о том, как однажды вытащив «счастливый билет» по поводу своей бизнес-перспективы, этот персонаж резво пошел по «головам», притом совершенно не обращая никакого внимания на реакцию окружающих. То есть, очередной раз миру явился человек без совести и чести. О таких, как правило категорично, судачат двояко: мол, молодец, знает чего хочет или диаметрально противоположное – он явно законченный подонок. И какой-то пресловутой середины здесь быть, якобы, не может. Правда оценивать каждого из нас, наверное, нельзя слишком однозначно – ведь существуют же и «серые» тона.
Примерно такими, почти назидательными, рассуждениями обозначился в подтексте своего негромкого повествования сам Александр Аркадьевич, прерываясь с Толиком лишь на очередное опрокидывание принесенного им в корзинке напитка, усердно разливаемый сейчас младшим коллегой. А если же посмотреть на Заболотную, то невзирая на одеревенелое состояние (ее словно парализовало в кресле), теперь все внимание слушательницы подключено к почти монологу от обладателя «чеховской» бородки.
Если же о содержании того повествования…
Тот человек, еще будучи старшеклассником, волею судьбы оказался в этом российском губернском городе, куда на постоянное место жительства переехал с родителями и сестренкой детсадовского возраста. А бежала их семья из Средней Азии, где они имели собственный дом в столице одной из республик бывшего СССР, поскольку в постсоветское время русских стали повсеместно выдавливать оттуда. И вот, когда уже над ними нависла угроза реальных нацпогромов, то этим людям спешно пришлось собрать свои манатки и документы, чтобы пересечь границу как мигрантам, оставив непроданным роскошный сад со стационарным бассейном и сам добротный коттедж. Но в итоге, по прошествии пары лет, эту недвижимость все же реализовали через посредников, правда, фактически, за валютный бесценок.
И поначалу жизнь для них в этой российской провинции, как и для многих аналогичных беженцев того времени, складывалось довольно трудно. Это касалось и нищего быта, и гражданского статуса, и общего резкого постперестроечного упадка благосостояния населения, сопровождающегося ранее небывалым разделением на богатых и бедных. Так прошло порядка десяти лет, пока Юрий (имя героя данного рассказа), закончив экономический вуз, и после долгого мыканья по должностям сродни категории бухгалтерского клерка, не встретил Его.
Здесь речь идет о персонаже, который, почему-то, разглядел в парне некую бизнес-небесталанность. В общем, максимально приблизил к себе и своим коммерческим делам эту «фигуру».
А кем же являлся на тот момент этот, кто в той ситуации стал почти благодетелем для Юрия? Звали человека Петром Андреевичем и был он тогда банкиром. И просто каким-то, на первый взгляд, случайным образом пути этих двух пересеклись. Якобы, по некоторым слухам, познакомились на предновогоднем корпоративе, традиционно устраиваемым областным центральным банком. Как туда просочился человек, не имеющий никакого официального отношения к данному, довольно консервативному сообществу, осталось невыясненным. Впрочем, так ли уж это и важно (тут ремарка Трошина). Наверное нет, хотя пригласительные и выдавались строго именные, по представлению руководства местных коммерческих банков.
Иначе говоря, звезды в тот вечер причудливо сложились для обоих, и с того дня они как бы даже подружились. По крайней мере, со стороны, такое увиделось.
– Кто здесь мог быть инициатором? Кажется никому объяснять и не надо, – снова дословное мнение Александра Аркадьевича.
Ясно одно, что во многом эти люди слишком разные: и по возрасту (14 лет), и по ментальности, а еще по их тогдашней статусности, определяемой финансовым и публичным положением. Но все приведенные выше личностные отличия подобного характера, конечно, не следует считать чем-то значимым при своем всегдашнем выстраивании Петром Андреевичем спонтанной вертикали – «начальник-подчиненный». Да и на примере с Юрием для него тоже нет ничего необычного в том, пусть и шапочном, знакомстве. Вот только никогда ранее Кропотов (фамилия хозяина банковского учреждения) не принимал таких скоропалительных кадровых решений. А ведь именно с того корпоратива малоизвестный Юра вышел с уже подписанным Петром Андреевичем заявлением о приеме к себе на работу этого «проныры», кстати сразу в качестве начальника кредитного департамента, причем без какого-либо испытательного срока и предварительного согласования со своей службой безопасности, что шло вразрез внутренним инструкциям.
Никто толком не знает настоящую причину всего этого, более чем странного, их панибратства, но на следующий день силуэт Юрия Латкина возник на пороге банка «Транскомкапитал». На эту тему потом, в окружении Кропотова, посудачили шепотом и много. И вот из наиболее популярных вариантов про стремительный карьерный скачок молодого «специалиста»:
– возможно он является родственником Петра Андреевича;
– между ними была оговорена какая-то нехилая услуга за «теплое» место;
– этот Латкин чем-то смог зашантажировать Председателя правления и т. д. подобных догадок.
Сам же рассказчик Трошин выводов здесь никаких не делает, а лишь как бы констатирует Анне Юрьевне (которая сейчас сидит в легком анабиозе) якобы чье-то стороннее виденье повествуемого им. И у Заболотной в данный момент сознание настроено словно на прочтение детектива какой-нибудь условной «Донцовой», где на фоне наивной беллетристики разгадка тайны скрыта за частым нарушением в деталях логического хода изложения.
Но если все-таки вернуться к тому продолжению, то история про Юру развивалась по классической сюжетной линии – «как пригрели змею на груди».
Не особо вникая в подробности тех почти пяти лет тесного сотрудничества Кропотова и Латкина, отследим лишь некоторую хронологию их дуэтных взаимоотношений, в итоге приведших к предполагаемому, пусть далеко и не всеми, финалу. А каковым он оказался? Узнаем, когда наконец дослушаем Александра Аркадьевича, который сейчас вместе с Логиновым вдруг начинают ходить вокруг кресла безмолвной Заболотной, будто они ворожат над ней. Она же только переводит взгляд с одного на другого, собираясь искренне верить, что эти двое ниспосланы ей неспроста, и Анне, возможно, предстоят немалые переживания в компании с ними. Правда в ее растрепанных мыслях еще теплится слабая надежда – это просто летаргический сон, не более. И есть огромное желание, чтобы подобный кошмар длился недолго.
Ну, а теперь вернемся к досказанному, в основном Трошиным, по поводу той пары «товарищей» из «Транскомкапитала», о которых речь шла выше…
В общем, этот карьерный «прыжок» Юрия из бизнес-небытия в кабинет управленца серьезной финансовой структуры явился своеобразным индикатором для каждого из персонажей того, уже выдуманного или нет, сюжета про банк.
Когда Кропотов кратко представил нового работника своему коллективу, тогда в этом внешне приятном парне трудно было распознать отъявленного подонка с неизменно застенчивой полуулыбкой.
И если пару лет после своего назначения человек особо никак не проявлял себя в плане честолюбивых намерений, то затем в его поведении стали все четче проступать черты чванливого высокомерия по отношению к подчиненным. При всем том, он всегда уважителен и даже несколько подобострастен, когда перед ним кто-то статусностью позначимей. Хотя тут ничего удивительного, наверное, нет и быть не может. «Таких людей, уважаемая Анна Юрьевна, среди нас предостаточно», – это проговорил Логинов, внимательно наблюдая за реакцией единственной здесь слушательницы. А она поняв, что от нее сейчас ждут каких-то слов, только поджала губы, так и не выразив личного мнения на этот счет.
Тогда мужчины загадочно переглянулись между собой и Трошин продолжил свое, почти тезисное, повествование о Кропотове и Латкине… Далее, из Юры, если конкретно о нем, получился неплохой банковский специалист и жесткий начальник, при котором объем активных операций «Транскомкапитала» вырос буквально в разы. Похоже, чутье Петра Андреевича на собственные кадры, с точки зрения рентабельности бизнеса, тут не подвело. А вот относительно иных качеств этого молодого и юркого, то со стороны работодателя произошла явная осечка, причем, как показало время, роковая для обоих.
Началу же первым сомнениям Кропотова в добропорядочности того самого Латкина положила негласная информация: якобы при выдаче одного крупного кредита им лично был получен солидный «откат». Данный, пусть и не доказанный, факт усугубился еще и тем, что, как потом оказалось, этот многомиллионный займ юрлица, проблуждав через ряд фирм, заключительным итогом пошел в уставник новообразованного местного банка. Но про последнее, тогда, Петр Андреевич даже не догадывался – это выявилось несколько позже. Когда во многом поднаторевший Юрец вдруг взял и уселся в кресло президента именно того финансового учреждения, куда и легли те деньги, кстати так и не вернувшиеся кредитору, поскольку тот заемщик «успешно» обанкротился.
Конечно затем случился грандиозный скандал. Ведь помимо всего клиентская база «Транскомкапитала» заметно поредела в связи с «бегством» этого ушлого субъекта, некогда совсем так неосторожно пригретого благодетелем по фамилии Кропотов. И тот подобного «кидалово», однозначно, стерпеть не мог…
Но если при подписании заявления об увольнении Латкина Петр Андреевич не сдержал эмоции, крепко дав тому по физиономии, то в дальнейшем он решил поступить с ним иначе, чтобы наказание за его предательство было посущественней и другим – в назидание. И теперь внешне затаился, как бы для всех остальных проглотив обиду, одновременно вынашивая, про себя, план мести этому «недомерку» (выражение Трошина).
А пока Кропотовым выжидалось, Юрий развил довольно бурную деятельность по подрыву основ бизнеса бывшего шефа. В чем это заключалось? Прежде всего в скрытной периодической фискальности во властные и налоговые органы по поводу конкретного лица, коим являлся Петр Андреевич. И здесь еще добавляется активное переманивание клиентуры, когда-то «потом и кровью» наработанную самим владельцем«Транскомкапитала». В общем, тот гадил, мягко говоря, по-крупному. Такое удручало, буквально доводя до бешенства, и параллельно подстегивало к окончательной реализации задуманного Кропотовым.
И вот время «Х» наступило (опять из дословного от Александра Аркадьевича).
А сейчас про те ответные действия…
Чтобы на корню, раз и навсегда, пресечь чью-то мерзость, особенно если человек потерял всяческий страх, есть главный радикальный способ – физическое устранение того лица – так рассуждал Кропотов. Но он, однако, прекрасно понимал – тень подозрения сразу же падет на него, как возможного заказчика. Поэтому довольно долго и тщательно выискивал удобный момент, хотя нетерпение побыстрее все завершить и было слишком огромным.
Для начала придумал сложный план под свою криминальную идею про убийство, а уж затем крайне осторожно, через третьи руки, вышел на иногороднего «исполнителя». Тип оказался, на первый взгляд, немного странноватым для этой «профессии», правда напрямую или по телефону сам Петр Андреевич, конечно, с ним никогда не общался. А необычность данного персонажа заключалась в том, что нанятый киллер входил в состав своей местной адвокатской лиги, причем специализирующейся только по «уголовке». «Наверное в жизни бывает и такое, то есть происходит некая девальвация понятийного мышления», – это прямая речь Трошина. Иначе говоря, этот факт несколько удивил главу «Транскомкапитала», но он положился на следующее собственное соображение: мол, да какая разница – лишь бы моя задача окончательно и бесповоротно была решена.
Здесь же конспирация Кропотова явилась выше всяких похвал: вся информация по реализации затеянного и передача аванса происходила односторонне – один знал буквально все про другого, а тот, как и до?лжно, однозначно ничего про хозяина тех денег.
Еще обязательно следует добавить, что помимо юридической практики кандидат на совершение непосредственного преступного деяния обладал одновременно и биатлонной, вплоть до уровня мастера спорта. А подобный симбиоз не оставлял вопросов у «плательщика».
И вот теперь о нескольких деталях…
Став, с некоторых пор, заядлым охотником, Латкин в очередной раз ранней зимой отправился на лося с многочисленной компанией. Туда же по команде сверху навострился и потенциальный убийца, который заранее внимательно осмотрел место той будущей западни на сохатого (просто в окружении этого Юрия находилось весьма «заинтересованное лицо», негласно работающее на его главного «оппонента»).
Со стороны может показаться – уж больно в плане конспирологии все наворочено здесь. Но Петр Андреевич хотел учесть каждую мелочь, чувствуя – это противостояние с Латкиным ничто иное как некий апофеоз при собственном определении грани между добром и злом, когда «эго» и «великий грех» столкнулись в непримиримой схватке. То есть, просто удушающее желание наказать, причем смертельно, перед ним виновного, постоянно подвергалось жесточайшему сомнению – кто, впрочем, дал ему, Кропотову, право максимально решать чью-то судьбу? Поэтому человек и мучился, вгоняя себя, порой, в самый настоящий ступор, все же продолжая думать о финальной части жизненного пути господина Юры Латкина. Непонятно, но хозяин «Транскомкапитала» даже перестал бояться возможного тюремного срока и обрушения карьеры, если вдруг вскроется данный «заказ», исходящий от него лично.
Проще говоря, так и оставаясь в определенной, холодящей душу, нерешительности, Петр Андреевич, однако, доводит свою месть до конца. А она, в итоге, технически выглядела следующим образом…
То место охоты представляло собой большую опушку леса, окруженную с трех сторон густыми зарослями, в которых на половине периметра и расположились порядка пяти «номеров». Остальные же участники дружно гнали лося на это открытое место. В общем, по всем правилам облавы на животное, заранее прикормленное егерем.
А киллеру, конечно через посредника, был представлен примерно следующий план: поскольку та публика обязательно останется ночевать в домике леснического хозяйства, то у него есть два возможных варианта развития – как-то суметь подстрелить Латкина во время охотничьей суеты (тут все решает снайперское мастерство) и, не оставив следов, скрыться, либо воспользоваться вечерней пьянкой той компании и попробовать сымитировать несчастный случай с летальным исходом, вплоть до версии самоубийства.
Другими словами – эти моменты отданы на усмотрение самого «исполнителя», но с непременным условием, чтобы любые подозрения, при будущем расследовании, коснулись разве что кого-нибудь из присутствующих там, и никак иначе. Задача, понятно, очень не из простых. Тем не менее «юрист-биатлонист», явно польстившись на обещанный серьезный гонорар, выказывает немалую самонадеянность в свой успех по поводу завтрашней «операции», там в лесу. По крайней мере такое впечатление сложилось у «переговорщика», уполномоченного Кропотовым.
– Ну, а в результате вышло уж совсем не по «заказчику». Похоже провидению суждено было стать иным, – тут уточнение, сделанное Трошиным.
Заболотная же с внимательным видом слушает его почти художественную речь с конкретизирующими добавками Логинова, лишь изредка реагируя кивком головы. И трудно понять, как она близко к сердцу принимает эту историю о дотоле неизвестных ей персонажах…
Вот вроде и наступает заключительная часть того рассказа. Причем все это время оба мужчины несильно отвлекались от выпивки, больше ни разу не предложив Анне Юрьевне составить им компанию, поскольку та сидела с каменным лицом, почти не смотря в их сторону.
А чем все закончилось в данном повествовании о неких Петре Андреевиче и Юрии?
Да, на той злополучной охоте Латкин все-таки погиб. Но при каких обстоятельствах? Здесь осталась куча вопросов. И как ни странно у всех: у следствия, у очевидцев и даже у самого «инициатора».
Прежде всего неоспоримым фактом тут являлось то, что убийство квалифицировали категорией «по неосторожности», где невольным виновником признали напарника по «номеру», который находился с ним в засаде. Тот оказался престарелым директором одного из филиалов тульского оружейного завода («…какова, однако, ирония судьбы, а!»). За этими скобками опять буквальность Александра Аркадьевича, то с акуратной бородкой-эспаньолкой, кому сейчас снова наливает молодой единомышленник, начиная вторую бутылку таинственного пойла, вытащенную из плетеной корзинки.
В общем, по словам свидетелей все произошло примерно так. Когда гонимый облавой лось выбежал из леса на чистое пространство, по нему дали пару-тройку выстрелов, пока тот не рухнул на снег. И люди из своих укрытий у кромки поляны поспешили к добыче. А у Латкина эта «точка» представляла собой неглубокий бруствер и он, опережая соседа, тоже рванул к уже недвижимо лежащей животине. Ну и как только встал на край этой ямы, то сразу получил пулю в левую ягодицу. Следственная экспертиза, в дальнейшем, показала, что стреляло ружье того самого старика – директора, нечаянно ударившись прикладом о заледеневший наст насиженного ими места.
А потом Юрий прошел с десяток шагов и упал. Ближайшая больница находилась в сорока километрах и парня довезли туда с огромной потерей крови, поскольку у него была перебита паховая артерия. В итоге, прожив после ранения 22 дня, Латкин «благополучно» скончался. Не помогли ни лучшие врачи области, ни срочно выписанный из Швейцарии, дефицитный тогда, аппарат искусственной вентиляции легких. Так или иначе, смерть настигла этого человека.
Если же говорить о владельце оружия убийства, то ему дали два года «условно». А вот тот киллер, с величайшей предосторожностью нанятый Кропотовым, бесследно исчез из поля зрения всех и вся – будто его никогда и не существовало. И вообще, появлялся данный тип на той охоте или нет – осталось для Петра Андреевича извечной загадкой. И несмотря на определенные усилия (просто из мистического любопытства), как-то обнаружить получившего аванс за несделанное, они ничем не увенчались (старые координаты того не отвечали) – словно то доверенное «лицо-посредник» преднамеренно обманул Кропотова и просто выдумал эту фигуру. Но «заказчик» на сто процентов уверен в том человеке, который нашел этого мутного «исполнителя» из далекого-далека, и значит претензий быть не могло.
– Впрочем, такой оборот событий порадовал банкира, ведь при таком раскладе все малейшие подозрения, как с возможно заинтересованного субъекта, с него практически снимались, – этими словами закончил свое повествование Трошин и устало откинулся на спинку кресла.
– А дальше, какова же судьба вашего главного героя? – будто очнувшись от собственных мыслей, вдруг тихо спросила Заболотная, которая до сего момента продолжала сидеть с отрешенным видом.
И тут уже заговорил один Логинов, сделав очередной глоток их неизвестного напитка.
– У Петра Андреевича пока все нормально – он жив и вполне себе процветает. И сейчас тебе, дорогая наша Анна Юрьевна (снова фамильярничает), самостоятельно предстоит решить – как следует оценить именно те его действия, направленные на убийство другого, и чего он, в конечном итоге, заслуживает? А еще плюсом будет уже ранее заданный вопрос: где состоялась основная и фатальная ошибка Кропотова в процессе эволюции тех личных взаимоотношений с однако погибшим Юрием Латкиным? – взгляд Толика требователен, а физиономия озарилась злорадной ухмылкой.
Бедная женщина начинает понимать, что вот и наступило ее время «собирать камни». При всем том она почти перестала бояться этих двух странных. Поскольку неожиданно для себя осознала – эта встреча с ними, больше похожая на пленение, ничто иное как некий обряд навязанного извне самоанализа, способного привести к пониманию чего-то крайне важного в ощущениях своего «Я». Только зачем? Здесь пока не сообразила…
И тогда Заболотная просит, чтобы ей тоже налили. После чего по-мужски, одним глотком, выпивает чуть ли не половину из пластмассового стаканчика, не дожидаясь остальную публику. Снова во рту противное послевкусие сивухи, поэтому рука машинально потянулась к маринованной овощной закуске. А пока на нее эта пара молча смотрит, в голове складывается довольно ясный алгоритм ответов.
Изложив их тезисно, без лишних женских эмоций и междометий, то получим примерное:
– мол, любой человек не имеет никакого права, если это не является вынужденной защитой своей или чьей-то жизни, лишать кого-то радостей земного существования (обычный религиозный гуманизм). А какую в данном случае кару должен понести банкир Кропотов? Тут Анной Юрьевной было как бы высказано двоякое мнение: с одной стороны – да, он дошел до великого греха и значит перед Богом, однозначно, виноват, но в то же время, та его крайность в решении судьбы другого – это результат сделанной немалой подлости именно тем Латкиным, доведшая Петра Андреевича до статуса «заказчика» смерти своего оппонента. И потому ей сейчас трудно поставить на «чашу весов здравого ума» (здесь слова этой дамы) – насколько в этом повинен Кропотов? Ведь из рассказанного следует, что недруг погиб, в общем-то, по нелепой случайности и отсутствовали прямые улики некой намеренности совершить преступление (вот и проявилась ее нерешительность);
– а относительно главного непонимания – почему хозяин «Транскомкапитала» вдруг взял, тогда, и так резко приблизил к своему бизнесу совсем незнакомого человека, который затем смог весьма «ярко» нагадить ему? Тут она достаточно безапелляционна, но замысловата в определении – «каждый из нас, независимо ни от чего, проходит через подобные предательства, а они сродни данному свыше испытанию, где и проверяется все самое лучшее и плохое. Поэтому вряд ли здесь стоит выверять меру ошибки того, кто был обманут другими».
Когда Заболотная, сделав глубокий выдох, вроде как завершила свой, никем не прерываемый, недолгий монолог, наступила пауза. Первым высказался Трошин, отставляя недопитый стаканчик:
– Анна Юрьевна, в принципе, твои ответы меня, наверное, удовлетворили. Но есть одно «но» – ты все же должна вынести собственный приговор-вердикт касаемо господина Кропотова – виноват ли он в гибели Латкина или нет?
– Ну как я могу сделать какой-то вывод, исходя из всех ваших этих возможных измышлений, если объективно не знаю ту ситуацию изнутри? А только от вас, со слов сторонних людей. И моя совесть сейчас, прямо-таки, в режиме «кульбитов» – пытается она как-то уйти от конкретного ответа, – и в чем уж такая необходимость именно в моей оценке этой истории? – в ее голосе опять зазвучал страх оказаться излишне категоричной.
Но перекрестные взгляды «подельников» продолжают оставаться выжидательными.
– Пожалуйста, отпустите меня. И, клянусь – ничего никому не скажу и конечно никуда не заявлю, обещаю! – произносится торжественным тоном, стараясь быть максимально убедительной перед ними.
– Еще раз повторюсь – ты, мадам, выбрана нами совсем не случайно. Поскольку являешься по отношению к нашей организации под названием «Мертвая энергия» никем иным, как тем самым поверенным лицом в разрешении насущных для нас проблем, касающихся прежде всего анализа таких извечных категорий, как «добро» и «зло».
Эта тирада молодого Логинова не произвела должного впечатления на Заболотную – у той так и не создалось ощущение собственной значимости в данном «треугольнике» присутствующих. Анну продолжала бить мелкая внутренняя дрожь и сильно задергалось веко.
– Подождите, а кого вы оба тут представляете, не поняла? – крайне удивлена она, ибо совершенно не помнит первую часть встречи, только в другом помещении, где ее заперли в подвале, а потом напугали лежащим там, якобы, женским трупом.
И вот Трошин начинает заново, уже более подробно, пусть и без лирических отступлений, рассказывать об их собственной статусности и целях, с которыми они присутствуют здесь…
Выслушала, не задавая вопросов. Женщину почему-то охватило полное безразличие ко всему вокруг, словно ей вдруг вкололи лошадиную дозу чего-то успокоительного.
Когда же Александр Аркадьевич закончил говорить, он протянул Анне золотую цепочку, ту что в перечне украденного из ломбарда, а позже показанная Логиновым.
– Теперь забирай эту «цацку», обозначающую для нашей «конторы» ничто иное как «изворотливая хитрость», и будем двигаться дальше, к следующей «категории-символу». Это я про те часики, которые сейчас в кармане у Анатолия, но про все подробности о них давай немного погодя, – здесь как бы интригует Трошин.
Заболотная просительно-вяло реагирует на его слова, не проявляя малейшего интереса к дальнейшему продолжению беседы о какой-то «Мертвой энергии»:
– Может, господа хорошие, закончим эти разговоры и вы, в итоге, сочтете нужным вернуть меня в реальность. Поверьте, совсем нет желания участвовать в этих ваших «культовых» мероприятиях. И мне вряд ли удастся в чем-то помочь вам, а всю эту «ювелирку» оставьте, пожалуйста, себе. Будем считать, что никакого отношения к ней не имею. Хорошо?
Тут она даже сделала попытку подняться с кресла, но ноги слабо слушались и пришлось обессиленно плюхнуться назад, снова оцепенев. Видимо так подействовало выпитое ею. И сразу Анна испуганно выдыхает:
– Неплохо же стреножили.
Тогда Александр Аркадьевич, победно улыбнувшись, лишь отметил вслух:
– Это не мы тому виной (наверное имея ввиду ее нынешнее состояние). Просто тебе придется выслушать от нас вторую историю и сделать выводы относительно поступка следующего главного героя, – а после неожиданно, через секунду, неприятно рассмеялся, запрокинув острый кадык.
Логинов в этот момент напряженно молчал, не сводя глаз с Заболотной, которая до побеления пальцев вцепилась в подлокотники…
6.
ИЗ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО И В МЕРУ ЛАКОНИЧНОГО…
Гроза за окном и следствием – капли дождя на стекле,
У каждого явления своя очевидность,
И она меня уже не сможет напугать…
В аквариуме яркая рыбка безмолвна,
С движениями бесцельными, но грациозными,
У кого же из нас сильней гипноз?...
VI.
А теперь следует вернуться к той самой Анне Юрьевне, сейчас являющейся спутницей некоего Корнилова, якобы «куратора-администратора» из явно придуманной им «Живой энергии».
В данный час они едут в машине Заболотной в тот городок, где по информации этого Дмитрия Терентьевича находится бывший владелец мужской золотой печатки с нанесенными инициалами «И.А.».
Вся эта странность всех услышанных от него новостей, для потерявшей память, выглядит на сегодня не более чем какое-то крайне тягостное продолжение собственного сумасшествия. Но она, однако, понимает, что у нее пока нет другого выхода, кроме как полностью довериться этому, будто приснившемуся ей человеку-фантому.
«Ауди» снова мчится той же дорогой, на которой некоторое время назад повернули обратно, в «психушку», к главврачу Марку Самуиловичу. На шоссе продолжало морозно вьюжить.
Свой джип Корнилов почему-то так и оставил во дворе клиники, а сам в данный момент расположился на переднем сиденье чужого авто. Разговоров в пути почти не вели. Анна же словно подчинилась воле провидения, а пассажир пока не снизошел до каких-либо дальнейших объяснений личной миссии и всей этой мистики. Ну, например: потеря ею памяти; внезапное исчезновение всего медперсонала из больницы, включая последующую пропажу Марка Самуиловича Аксельрода; та телепортация Дмитрия Терентьевича в автомобиль; наконец, его дикая фантазия по поводу неясных целей относительно себя и дамы Заболотной, которую он, зачем-то, представлял собственной супругой.
Правда Корнилов особо и не молчал – все пытался как-то несмешно шутить на семейную тематику, типа: «… в развале семьи следует винить не столько мужа, сколько свекровь» или «… люди задолбали со своими дурацкими советами – мол, муж и жена должны уметь прощать друг друга. А по мне, так Бог простит. Я же просто запомню» и тому подобное из этой серии. Анна рассеянно слушала всю эту белиберду и из вежливости улыбалась. А еще он указывал куда ей ехать, поскольку она ничего не знала о данном адресате. Лишь только про то, что ранний хозяин этого перстня, с лаконичной гравировкой «И.А.», давно ждет их обоих. Причем ее попутчик все же повторился – помни, на повестке дня на сей раз будет категория «доброжелательность», дополнительно почему-то переиначив ее в «благородство». «Да и какая разница», – подумалось тогда Заболотной о такой, возможно, оговорке по Фрейду. Ко всему прочему голодна, ведь со времени скудного завтрака, в той самой клинике для душевнобольных, ничего не ела, а на часах почти полночь. К тому же и денег нет.
Словно прочитав эту «мысль-желание» водителя, своевольный пассажир командует остановиться у придорожной круглосуточной шашлычной.
Там, за немногочисленными замызганными столиками никого, и в небольшом помещении наблюдается разве что местный работник. Мужику ближе к «полтиннику», с опухшим, похоже от пьянки, нерусским лицом. Ускоренным шагом подходит к ним, приветственно широко расставив руки.
– Ха, а вот и вы. Если честно, все с нетерпением посматривал в окно – когда же наконец приедете? – его хрипловатый голос не скрывает радость от этой, значит неслучайной, встречи.
Получается, Корнилов и данный тип как-то знакомы. Но Анну Юрьевну подобный факт почти не удивляет – она уже начинает привыкать ко всей явной фантасмагоричности своего положения.
А ее проводник в ответ ему солнечно заулыбался, показав безупречный ряд зубов:
– Ну, здравствуй, уважаемый Руслан, свет Камалович, – несколько ироничен Дмитрий, который Терентьевич.
Они по-дружески обнимаются, пока Заболотная стоит в сторонке и довольно безучастно следит за ними. Запах жареного мяса, доносящийся откуда-то из кухни-подсобки, заставляет судорожно сглатывать слюну.
– А ты, получается, та самая Анюта, – больше фамильярно утверждает, чем спрашивает этот не очень опрятный на вид мужик.
Дама лишь устало кивнула в ответ – мол, как вам всем будет угодно. Тут Корнилов начинает поторапливать встречающего их:
– Давай-ка, любезный, лучше накорми нас, а затем уж мы приступим ко всему остальному.
Что подразумевалось под последним? Пока ей не понятно. Да и ладно, это потом.
После такого приказания вошедшего сюда, персонаж, названный Русланом, сразу метнулся за дверь кухни мимо барной стойки, где выставлен нехитрый перечень алкоголя и других напитков. В «забегаловке» по-прежнему тишина, только слышна бессловесная суета ушедшего готовить поздний ужин. У Заболотной складывается ощущение, будто сейчас эта невзрачная кафешка полностью отрезана от внешнего мира, да и тут, внутри, они только втроем.
В ожидании присаживаются. Вот, минут через пять, он возвращается с огромным подносом, уставленным тарелками и с бутылкой чего-то. Закуской оказались отлично сделанный шашлык из баранины, какие-то кавказские гастрономические штучки и соусы. А три бокала Руслан Камалович наполнил, судя по этикетке, ромом желтоватого цвета. Анна пыталась было отказаться от выпивки, но хозяин заведения как бы обиженно пресек ее нежелание:
– Дорогая для меня гостья не смеет здесь уклоняться от предложения «наших» 50 грамм, поскольку без этого нам не начать беседу, – и подносит налитое им.
Корнилов соглашательски кивает, таким образом молча одобряя настойчивость того. И ей не остается ничего другого, как, без тоста, сделать пару мелких глотков в общем-то приятной на вкус тростниковой самогонки. Мужчины, в свою очередь, до дна. Потом, пока утоляла голод, они больше не разговаривали между собой. А бутылка была успешно допита уже без дамского участия, в течение недолгого и довольно лаконичного рассказа Дмитрия Терентьевича за столиком.
Роль же тут второго ограничилась лишь поддакиванием, или ничего не значащими фразами с легким акцентом.
А теперь о том, что услышала Заболотная уже после определенных полугипнотических внушений, сделанных Дмитрием Терентьевичем еще до приезда сюда…
P.S. Правда физическое состояние этой женщины, в плане ощущения реальности происходящего, вдруг вновь резко ухудшилось, когда Корнилов завершил свое повествование…
История, которую ровным голосом поведал холеный Дмитрий Терентьевич, оказалась довольно незамысловатой. Она про человека решившего уйти в монастырь, когда он вдруг осознал всю степень своего грехопадения.
Но где у нас та самая граница, когда мы совершаем радикальные поступки, в корне меняющие наш привычный уклад жизни? И всегда ли они продиктованы неожиданно обрушевшейся на тебя «добродетелью»? Примерно такими негласными намеками сопроводился весь тот, почти монолог, Корнилова.
Если же о подробностях….
Светское имя этого персонажа было Константин. Биография его вроде бы и обычная, но где-то местами удивляет. «Подобные «зигзаги» в судьбах людей встречаются часто, только разве что, и это вполне естественно, у каждого свой уникальный сюжет», – здесь опять банальная мысль рассказывающего.
Он, главный герой, воспитывался одной мамой, учительницей младших классов. В семье наличествовала еще старшая сестра, которая страдала аутизмом. Но тогда, в семидесятые, четко диагностировать эту болезнь вовсе не представлялось возможным, а значит как-то объяснить более чем странное поведение девочки.
Она постарше брата на четыре года. И пока оба они пребывали в детской поре, особых конфликтов между ними вроде и не происходило. Обычные, так себе, взаимные проказы, не более. И лишь иногда, когда у нее вдруг случались короткие припадки, Костя внутренне замирал от страха перед такой поведенческой неуправляемостью сестры, понимая своим еще подростковым умом – а ведь в Машке сейчас бродят какие-то «темные силы».
Со временем мальчик начал бредить навязчивой идеей – как самому попытаться ей помочь? Но это все, конечно, выглядело просто наивным и несерьезным, поскольку пацан придумал читать, не вслух, сочиненные им заклинания, больше похожие на неистовые языческие камлания, правда без ритуальной атрибутики. И он так старался предотвратить эти чередующиеся приступы патологии у несчастной сестренки, что порой ему очень мечталось быть на ее месте.
Если же говорить о годах учебы Марии в обычной средней школе, а затем в педвузе на историческом, то всегда, по обыкновению, замкнутая и отстраненная от окружающих. Но везде училась хорошо. А еще к своим восемнадцати вздумала стать настоящей красавицей, в которую влюблен весь немногочисленный юношеский состав института. Хотя, кажется, это мужское внимание ей совсем не интересно. И все по незнанию принимают Машин врожденный дефицит, относительно общения, за примитивную гордыню или, наоборот, за излишнюю девичью скромность. «А Костиной сестре просто не дано было чувствовать состояние другого, даже кого-то из ближайших родственников», – следует из пояснений Корнилова. Словом, эта девушка жила в своем мире, где мало внешне проявляются человеческие эмоции.
Но вот вдруг на четвертом курсе учебы у симпатичной студентки стал заметен растущий живот. Конечно мать и брат шокированы этим фактом, ведь ничто вроде не предвещало подобного скоропалительного развития событий такого рода. Тем не менее результат налицо, и главное – неизвестен отец будущего ребенка.
И тогда Константин самостоятельно решил попытаться откровенно поговорить с ней, окончательно переставшей реагировать на подобные вопросы домашних, так переживающих за нее. Правда и беседы младшего со старшей на тему – кто же ее избранник, и вообще, есть ли планы идти замуж, в итоге не получилось. Поскольку ему, как и ранее матери, было, даже не дослушав и с криком, категорически заявлено, что пусть не лезут не в свои дела. Хотя еще потом и истерично добавлено – рожать будет и малышу нужна только она. При этом большие глаза Марии, несмотря на эмоции, почти ничего не выражают – такова внешняя маска любого аутиста. То есть, его сестра и сейчас продолжала оставаться в собственной «ракушке» больного мироздания.
Иначе говоря, вырисовывался семейный позор, из-за чего их мамаша прямо-таки слегла на нервной почве, вплоть до клиники. Это пока твоя родная дочь угрюмо вынашивала плод порочного зачатия, тщательно скрывая второго участника тех сексуальных утех. Костя же тогда определил для себя – пускай Машка сама творит личную судьбу, а с него, пожалуй, хватит.
Вот и наступил день, когда он с цветами на крыльце роддома принимает пухлый сверток с племянником. Рядом стоит новоявленная бабушка. И вроде со стороны наблюдается некая идиллия про счастливых людей. Лишь молодая мама кажется безучастной ко всей этой радостной суете, теперь творящейся вокруг нее.
Парнишку своего она назвала довольно странно для того времени – Елисей. Причем именем, которое еще и однокоренное с их фамилией – Елисеевы, а в свидетельстве о рождении ребенка напротив графы «отец» наличествовал прочерк. На все эти Машины, ни с кем не обсуждаемые, решения, родня просто безнадежно махнула рукой – ей мол, наверное, видней.
И поначалу ее как-то заботил маленький сын. Хотя и не ушла в «академку», но почти всегда была при нем и ответственно кормила младенца грудью. Конечно, здесь очень помогала души не чаявшая во внуке бабка, по-сказочному звавшая его «мой королевич». А потом, где-то через полгода, в поведении Костиной сестры все резко поменялось. Да, к тому же пропало молоко.
Прежде всего, почему-то потеряла всякий интерес к няньканью с ребенком. Во-вторых, перестала ходить на лекции и в итоге впервые завалила сессию. Ну, и наконец апофеозом тех Марусиных, явно болезных, странностей стало дикое преступление – она сотворила страшное. «Для меня такое – просто кошмар!» – это как раз восклицание Корнилова, который до сего момента старался быть беспристрастным рассказчиком.
Если же продолжить….
Тот ужас случился после того как воскресным вечером к ним домой заявился неизвестный. Открыв дверь и увидев того, стоящего на пороге, Марии сделалось плохо – негромко вскрикнула и, теряя сознание, осела на пол. А из дальней комнаты тотчас раздался детский плач чем-то разбуженного Елисея. В прихожую дружно и испуганно выглянули Константин с матерью, услышав посторонний мужской голос и невнятные шорохи, раздававшиеся оттуда. Но только они кинулись поднимать лежащую без чувств, этот, похоже никем не званный, гость просто сбежал, разборчиво сказав единственное, правда в чей адрес не слишком понятно: «Скоро все у вас изменится!»
Сразу после данного, ошеломительного для всех домочадцев визита, Маша, чуть придя в себя, на расспросы родных слабо отмахнулась: «Не знаю, кто он такой и зачем приперся. Отстаньте сейчас от меня», – и, шаркая тапками, ушла в спальню к сыну.
Тогда, в тот самый день, ее младший брат отнес всю эту ситуацию, по поводу неожиданного прихода незнакомца, к некой случайности, как бы совпавшей с совсем нечастыми припадками сестры.
В общем, Костя постарался как-то успокоить маму, которая все металась между беспокойным внуком и не отвечающей ни на какие вопросы дочерью. Но на сердце Елисеевой-старшей, несмотря на привычность Машиного поведения, очень дурное предчувствие.
И вот, ночью младенец погибает у себя в кроватке. Бабушка под утро нашла тельце бездыханным – его личико было прикрыто диванной подушкой. Все остальные в доме безмятежно спали.
Тотчас квартира огласилась пронзительным воплем полным горя и безысходности, на который сбежались ее напуганные взрослые дети, каждый из своего угла. Ведь в последнее время маленький Елисей спал в одной комнате именно с ней. А Мария лишь изредка брала сынишку на руки, и то, разве что днем.
Стали тормошить ребенка, чтобы он, возможно, смог раздышаться, но все оказалось бесполезным. И только Мария в этой раскаленно-нервной обстановке как-то самоустранилась и стояла в сторонке, не участвуя ни в чем.
А когда стало понятно – мальчика уже никак не спасти, Константин с проклятьями накинулся на эту «заторможенную».
– Тварь, это же ты сделала! Отвечай, мразь! – слова комком застревают в горле.
Но та никак не реагирует на такие серьезные обвинения брата, лишь угрюмо молчит и смотрит исподлобья, словно совсем не осознает случившееся. Рядом их мать плачет навзрыд, крепко прижимая к себе мертвого внука…
Ну, а далее встала дилемма – как официально зафиксировать смерть младенца? Вызывать «скорую помощь» и сказать, что Елисей скончался прямо накануне их приезда (правда врачи могут здесь заподозрить неладное, по поводу естественной кончины грудного ребенка). Или выдать данность за несчастный случай, но каким образом?
Подобные мысли сразу душной волной охватили Костю, пока стал немного приходить в себя. А его распеленатый племянник с посиневшим личиком уже не жил, постепенно превращаясь в тлен.
И в итоге…
Просто, возможно, в этой трагической ситуации было принято наиболее адекватное решение – Константин берет трубку домашнего телефона и подрагивающей рукой набирает на диске «03».
Удивительно быстро прибывшие медики выслушали его сбивчивый рассказ о том как ребенок перестал дышать всего лишь где-то минут пять назад. Тогда молоденький врач с довольно непроницаемым видом констатирует летальный исход. На вопрос – хотят ли родственники знать, что за патология стала причиной смерти, бабушка смиренным голосом, уже без слез, заявила: «А зачем? Все равно ведь ничего не исправить. Бог дал, он и взял».
Все это время Маша безмолвствовала, неподвижно сидя на стуле, и ее сухие глаза, смотревшие в одну точку, не очень-то выражали материнскую скорбь. А эскулапа в белом халате похоже совсем не интересовали эти эмоциональные нюансы про хозяев.
В общем, тело мальчонки повезли в морг, чтобы оформить все бумаги. Ну, а далее – похороны Елисея в миниатюрном гробике и долгая угнетающая тишина в их доме. Там словно каждый, теперь, сам по себе. Да, Мария давно и безнадежно психически больна. Мать тоже, после всего, чуть тронулась умом – заговаривается и постоянно плачет. И Костя, на сегодня, вечно в своих тяжелых мыслях о несправедливом устройстве этого бренного мира. Вот примерная «атмосфера», царящая тогда в семействе Елисеевых.
И если рассуждать подробнее о том душевном смятении парня, нахлынувшем на него в связи с этой трагедией, то здесь все сложно.
Но каково однако же оно?
Он никак не может отделаться от ощущения какой-то собственной вины в произошедшем. И еще ему невозможно простить сестру-убийцу, которая до сих пор ничего и никому из домочадцев даже не объяснила по поводу ею совершенного. Сам конечно понимал – причиной тут во многом является болезнь, но и как-то подсознательно свалить все на ее аутизм тоже не получалось. Другими словами, в его душе, пусть и временно, поселился раздирающий мозг короткий вопрос – где же все-таки искать истину?
А вот их мама, буквально месяц спустя, вслед за внуком, скоропостижно скончалась во сне. То есть тихо ушла из жизни от тех проблем, устроенных дочерью. Просто не выдержало сердце.
Смерть матери оказалась крайне тяжелым испытанием для психики сына, которому постоянно стало мерещиться, что на этом череда невосполнимых потерь в их семье вряд ли закончилась. И плохое предчувствие его не обмануло…
Вторые, за такой недолгий срок, похороны близких людей совсем мало повлияли на поведение Маши. Она с маниакальной настойчивостью продолжала оставаться довольно спокойной и даже невозмутимой, словно текущие реалии не касались этой, однозначно несчастной женщины.
Теперь сестра с братом практически перестали разговаривать между собой. И все общение сводится лишь к самому необходимому, чтобы хоть как-то дальше находиться под одной крышей. Они правда пару-тройку раз схлестнулись на почве жестких упреков с его стороны, по поводу последних событий, мрачной тенью накрывших обоих. Но эти считанные диалоги, совершенно ничего в плане доверительности, не дали прежде всего Косте. Поскольку Мария так и не смогла признать свою вину относительно, пусть возможно и непредумышленной гибели собственного дитя; про родных мамашу и ребенка, похоже, вообще без особых сожалеющих воспоминаний, будто речь о чужих; а на вопрос – уж не отец ли маленького Елисея тот мужик-«предсказатель», неожиданно появившийся на пороге, когда она вдруг потеряла сознание? – ответа от нее так и не последовало – здесь только тихие слезы, да нервное подрагивание губ. И затем, как бы в противовес вполне справедливым полудогадкам младшего брата, эта девушка, страдающая аутизмом, непременно доводила себя до истерики, почти в приграничье припадка. Причем потом на несколько дней могильно замолчав.
Прошло около трех недель с момента ухода из жизни их матери. И все это время Маша пребывала в своем состоянии болезненной прострации, характеризующейся извечным дефицитом более менее правильного восприятия окружающего мира и здравой оценки своих действий. Помимо того, она окончательно забросила пединститут и целыми днями, валяясь в кровати, читала какую-то беллетристику из богатой домашней библиотеки, практически не выходя на улицу. А пока деньги на проживание тратились из маминых сбережений, как впрочем и на ее погребение, ведь Костина стипендия первокурсника мало что решала. Сам он, поневоле, вынужден теперь занять индифферентную позицию – просто уже понял – баста, сестренку нет никакого смысла в чем-то убеждать, а в большей степени выпытывать некие личные тайны явно напрасно и без толку…
В тот апрельский день, возвращаясь домой с лекций, Константин вдруг остро и неожиданно прочувствовал – надо срочно спешить, его ждет Мария. Судорожно открыв дверь своими ключами, парень врывается в квартиру. С порога окликает – в ответ зловещая тишина, которую нарушает лишь тиканье настенных часов, висящих в коридоре. Обнаружил сестру лежащей в воде одетой (ванная комната была не заперта). Оказалось, она вскрыла себе вены и, судя по вытекающей крови, совсем недавно. Громко охнул, увидев все это. Родной человек смотрит на него и так просительно, чуть слышно:
– Выйди, Костик, дай пожалуйста умереть.
И тут, вместо того, чтобы спасать ее, младший брат молча пятится назад. Часа через полтора, бездумно слоняясь по улицам, позвонил по «02» и в «скорую помощь». Обе службы тогда констатировали суицид.
После этих, уже третьих подряд, похорон он враз перестает учиться на химфаке местного университета и уходит в мужской монастырь послушником. Теперь, за теми стенами, Константин готов неистово замаливать свой грех, что намеренно смог допустить самоубийство бедной Маши…
Конечно, изложение Корниловым этой истории не являлось уж таким красочным, как здесь на бумаге представлено. Просто в данном варианте присутствует эмоциональное домысливание той самой и единственной слушательницы – нашей героини Анны Юрьевны Заболотной, чья память пока страдает серьезной амнезией по поводу своего же прошлого.
А когда Дмитрий Терентьевич вроде закончил этот рассказ о семье Елисеевых, то «шашлычник» Руслан, увидев ее вдруг теряющую сознание, сердито одернул:
– Даже и не вздумай падать в обморок!
От такого окрика она испуганно вздрогнула, но почему-то ей сразу стало немного легче – окружающие предметы и эти оба, сидящие напротив, вновь приобрели более менее четкие контуры.
– Хорошо, не буду, – неохотно соглашается Анна. Женщине сейчас, все-таки, хочется взять и полностью отключиться от нынешней действительности, происходящей здесь с нею.
– Тогда наверное мне следует спросить – какое отношение друг к другу имеет та рекламируемая Вами (зачем-то снова переходит на «Вы»), еще в дороге, но так и не показанная некая печатка с гравировкой и данная грустная история про этого Константина? – слегка осипшим голосом обращается она к Корнилову.
Тот, не отводя в сторону почти лучезарного взгляда, лишь криво ухмыльнулся и коротко ответил:
– Ну, и, – как бы подталкивает мадам Заболотную к продолжению.
И сразу после этих слов открывается дверь, и в кафешку, впустив холодный воздух с улицы, входит человек в рясе и черной шапочке, на груди небольшой, похоже серебряный, крест. Длинная с проседью борода, за спиной типа рюкзака и твердый шаг на пути к столику, где сидела троица. Никому не пожимая рук, здоровается:
– Благость вашему дому и всей честной компании, – обращается он к ним. Тон служителя церкви располагающе доброжелателен.
– А вот и сам, когда-то в миру Костя. Кстати, теперь монах Иннокентий, – представляет Анне эту, внешне весьма колоритную, личность Руслан, возможный «хозяин» корчмы.
На лице же Терентьича ноль эмоций – будто ожидал, и явно вместе с Камалычем, появление тут такого персонажа. Лишь откуда-то быстро достает ту пресловутую вещь, а именно мужской перстень, и хочет передать Заболотной, которая резко со стулом отодвигается подальше. Все молча смотрят на нее, каждый что-то выжидает. Наконец, обладатель монашеского сана, уже присев, вдруг заявляет:
– Господа миряне! Давайте перейдем к главному в нашей сегодняшней встрече, для чего и собрались. А это прежде всего выслушать выводы милой дамы относительно меня.
И Анна снова со страхом понимает – ей опять придется, как и в случае с психиатром Аксельродом, дать свою оценку чужой истории. А если конкретно, то видимо поведению того, кто ныне ближе к Богу, в эпизоде, когда он бросил родную сестру-аутиста, вскрывшую себе вены, умирать. Причем, в данной ситуации ей сейчас будет внимать главный участник тех, крайне печальных для него, событий.
Тогда она делает последнюю попытку как-то избежать подобной душевной экзекуции. И почти слезно умоляет этих троих, которые явно приготовились все вместе выслушать ее:
– Уважаемая компания, может вам вообще не стоит заставлять меня заниматься каким-то анализом с моей неразумной стороны? – голос женщины неподдельно дрожит, хотя внутренний бунт продолжает зреть.
Но на эту жалостливую просьбу Корнилов, на правах главного, отреагировал своеобразно и даже, отчасти, пафосно:
– Дорогой ты наш «эксперт», я возможно и готов освободить тебя от такого рода проблем, раз уж так очень не хочешь. Но все же пока лишь призываю – будь, однако, смиренной! А мой, якобы, шантаж считай просьбой, но от которой трудно отказаться.
И получалось, что одной рукой человек как бы отпускает, а вот другой держит крепко. Да так пребольно, аж мозг раскалывается у той, кому адресована эта иезуитская тирада.
– Ладно, – вроде соглашается Заболотная, сразу сникшая от такой безальтернативности, – но причем тут вся ваша антуражная ювелирка, навязываемая мне?
– Вот об этом мы поговорим немного погодя. А пока мы ждем твое итоговое суждение по поводу мной рассказанного тебе, еще до прихода сюда нашего «подопечного», – Дмитрий Терентьевич конечно имеет ввиду монаха, сидящего чуть поодаль и согласно кивнувшего лохматой головой на последнюю реплику.
Анна обвела всю здешнюю публику тревожным взглядом и вынесла с легким нервным придыханием свой достаточно короткий полувердикт:
– Никому из людей не позволено молча смотреть как другой убивает себя, даже если он и не родственник. Поскольку сам в этом случае, несомненно, становится соучастником в таком великом грехе… И наверное все же не зря, пусть и со слов (смотрит на Корнилова), Константин вынужден сменить мирскую жизнь на служение Богу… Правда слабо понимаю – какое это имеет отношение к категории «добродетельность», а уж тем более к «благородству» (намек на разговор в машине)… Но, исходя из всего услышанного, пожалуй сделаю сугубо субъективный вывод (тут имело место особо длинная и тягостная пауза) – этот господин (подразумевается конечно Костя, кто теперь Иннокентий) вполне может быть и виновен в той финальной трагедии с сестрой. Вот только думаю, не все здесь так однозначно. Ведь почему-то я всем вам понадобилась? – подобным образом высказывает она одновременно свою нерешительность судить кого-то и определенный сарказм от всей этой окружающей ее спектакльности.
И здесь встревает человек в рясе:
– Анна Юрьевна, не время сейчас ерничать. А лучше выносите побыстрее свой окончательный приговор, да и дело с концом, – вид у него совсем понурый, прямо пришибленный.
Заболотной до невозможности стало жалко этого священнослужителя.
– Ну отчего все на ней должно сходиться? Что за дурацкая миссия выпала?! Откуда такая напасть, за какие мне заслуги? – и снова эти вопросы тяжеленным грузом в голове, в которой еще продолжает свирепствовать неслабая амнезия.
И тогда Корнилов убедительным тоном, подняв стакан недопитого им алкоголя, как бы произносит вступительный тост:
– Предлагаю всем налить, а потом мы с Русланом Камаловичем все же подведем итог нашей совместной встречи.
Шашлычник сразу засуетился, откупоривая новую бутылку. Никто не отказался. Правда в результате случается непредвиденное, по крайней мере для Анны – лишь чуть пригубив, монах с хрипом, медленно, закатив глаза, сползает со стула.
– Вот теперь и этот не дождался твоего решения по поводу своей дальнейшей судьбы, – обращается Дмитрий Терентьевич к даме, видимо имея ввиду недавнее бесследное исчезновение Марка Самуиловича.
Прозвучало с неким даже злорадством про человека, который в данный момент распластался на грязном полу, конвульсивно дергая конечностями, будто он под током.
Заболотную с новой силой, от произошедшего с Константином, охватил леденящий ужас.
– Его что – отравили? – с трудом размыкает она рот, глядя неотрывно как умирает тот, кто несомненно желал бы жить. А еще с животным страхом собралась ждать собственную быструю кончину, поскольку посчитала – в выпитое ею сейчас тоже подмешан яд.
Но ничего подобного, к счастью, не наступило, словно у нее, как и у Корнилова с Русланом, наличествует определенный «командный» иммунитет. Ведь у всех троих буквально никаких последствий, хотя разом и замахнули больше, да и разливалась бутылка на глазах у публики.
– Ты наверное думаешь – это именно мы сделали с ним. Клянусь мамой, нэт! – усиливая акцент, кивком указывает на уже бездыханное тело Камалыч, доселе почти безмолвный.
На эти слова вдруг громко рассмеялся Дмитрий Терентьевич:
– Ха, анекдот получается! А про твою сущность скажу, нерусский: в некоторых моментах на тебя можно положиться, а когда-то просто положить, – довольно уничижителен в своем личном предпочтении вроде главный здесь всему и вся.
Анну буквально заколбасило от всего этого. Как ей ощущать себя, когда вокруг творится совершенно несусветная бессмыслица? И каким-то задним умом понимает – ответа тут не существует, и он вряд ли найдется.
А потом, почему-то самодовольным, Корниловым было произнесено следующее, пока в ногах остывал священник:
– Считаю, пришло время продвигаться далее в наших коллизиях. А значит поговорим о той ювелирной символике, которой ты так озадачена, – обращается он к героине, чьи глаза на мокром месте и полнейший мрак в душе.
И оставив без всякого внимания ее эмоциональное состояние, этаким приказным порядком заявляет напарнику:
– Давай-ка срочно убери куда-нибудь тело. А я начну обсуждение – по какой причине монах не смог, или не захотел, дотерпеть до заключительного слова Анны Юрьевны? – последнее сказано с почти веселой интонацией.
И пока услужливый Руслан тянул за ноги, между столами, в кухню-подсобку окончательно покинувшего мир, Дмитрий Терентьевич не замедлил приступить к рассуждениям про случившееся сейчас и некую сакральную связь с этим той золотой печатки с каллиграфической гравировкой из двух букв. С его слов выходило, что и обручальное кольцо, так и оставшееся на безымянном пальце Заболотной, и данный мужской перстень, который он снова вынул из внутреннего кармана пиджака, являются в каком-то роде предметами сугубо индивидуальной характеристики для врача Аксельрода и, теперь уже скончавшегося, монаха Иннокентия. Они – как бы «проводники» (обозначения самого Корнилова) между «Живой энергией» и каждым из них в отдельности. Ну, а касаемо конечной цели всех подобных фантасмагорий, происходящих перед глазами Анны, то о ней будет сообщено несколько позже – «когда мы с тобой вместе завершим свой маршрут» (опять выражение говорящего). Относительно же таинственной пропажи старика Марка Самуиловича и внезапной смерти некогда Константина, тут было высказано примерно следующее – мол, эти люди оказались не вполне себе готовы к таким «экзаменам» с нашей стороны (видимо имел ввиду ту самую «контору», где он, якобы, вроде «куратора-администратора»).
В общем, особо разъясняющих здесь, в его недлинном монологе, подробностей совсем негусто. Разве что еще добавил: «И.А. – есть инициалы имени «Иннокентий» и фамилии «Аксельрод»(!). Это странная, явно притянутая за уши, трактовка, по поводу героев двух разных историй, заставила Заболотную незаметно вздрогнуть. Сама же она продолжала оставаться молчаливой и словно прикованной к стулу.
Наконец из подсобного помещения кафе, куда минут пятнадцать назад отволокли мертвеца, выходит, тяжело дыша, тот, кто именуется Русланом Камаловичем. Видимо далеко тащил.
– Отнес гостя до лесополосы, Дмитрий Терентьевич. Снегом присыпал, – смешно коверкая гласные, докладывает шашлычник.
– Ладно, пусть так, – как-то совсем легко принимается факт довольно халатного сокрытия трупа от посторонних глаз.
– А ведь нам тогда, наверное, пора ехать дальше, – вдруг несколько удивляет настойчивой тональностью ранее малоинициативный напарник.
– Анна Юрьевна, уверен, следует прислушаться к воле народа, и нам надо конечно ускориться в сборах, – но голос Корнилова не выдает хоть какой-то внутренней озабоченности или тревоги.
Тем не менее он начинает негромко распоряжаться, чтобы всем поскорее покинуть место их сегодняшнего ужина и смерти священнослужителя. Заболотная сейчас сама понимает – отсюда надо бежать. А то не ровен час попасть лично ей в официальные свидетели, похоже сотворившегося здесь криминала (ее амнезия по поводу автобиографии совсем не мешает этой женщине предугадывать возможные неприятности, как и обладать, например, приемами автовождения или многими другими бытовыми навыками).
Вот они, одевшись, втроем выходят в метельную ночь. И опять Анна задается немаловажным для себя вопросом – почему (и это считай хорошо!) за все время их нахождения в кафе, туда, кроме несчастного «Кости-Кеши», никто не заглянул – ни из обслуги, ни простые посетители? И такая странность «человеческого вакуума» ничем тут не объясняется, поскольку вдоль трассы проносится, пусть и немногочисленный, транспорт с зажженными фарами. Да и столь неожиданное появление монаха в шашлычной можно, пожалуй, приравнять к «чудесному» десанту с неба. Но измученной последними событиями, ей совсем не хочется о чем-либо спрашивать у этих двух. И в уставшем от треволнений мозгу продолжают тесниться лишь хмурые мысли о своем ближайшем будущем.
А теперь вся честная компания усаживается в одиноко стоящую, с шапкой снега на крыше, «Ауди». За рулем снова Заболотная, сзади, раскорячившись, разместился нацмен Руслан. И тогда Дмитрий Терентьевич указывает вправо, когда выезжали на шоссе:
– Уважаемая, нам туда!
Но, отъехав буквально с километр, за их спинами вдруг раздается мощный хлопок. В зеркале заднего вида вздрогнувшая от испуга Анна увидела ярко вспыхнувшую огнем кафешку. И пламя, вырвавшееся из окон, резко осветило окрестности вокруг.
– Продолжаем наше движение, – был по-командирски спокоен Корнилов.
Никто и не посмел возражать ему…
7.
ИЗ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО И В МЕРУ ЛАКОНИЧНОГО…
Опускаю руки в ручей,
Холодные струи воды бегут сквозь пальцы,
Так и время беспощадно в своем течение…
Одинокая дюна на гладкой равнине песка,
Она впечатляет собственной громадой,
Но есть у нее изъян – скоро ветер все сравняет с горизонтом…
VII.
А в это самое время другую Анну Юрьевну, которая в данный момент находится в окружении явных авантюристов (они же Трошин и Логинов) из какой-то мифической «Мертвой энергии», выводят из того полуподвала, где эти люди ей поведали печальную историю о мстительном банкире Кропотове и подлеце Латкине.
Самочувствие Заболотной сейчас заметно улучшилось, после того как Александр Аркадьевич в том помещении проделал над ее головой шаманские пассы. И чтобы растерянную и полностью обескураженную Анну сподвигнуть на дальнейшее общение – сотрудничество с этой парой представителей чего-то дьявольского, она, кажется, подверглась с их стороны некой запредельной психологической атаке. Подобный вывод засел у нее глубоко, как бы на интуитивном уровне, и практически вряд ли мог являться утвердительным для себя самой. И в ощущениях реальности происходящего у женщины теперь сумбур и раздрай – будто сознание работает вхолостую, отвечая больше за двигательные рефлексы и примитивную физиологию. Словно наступила смерть, но ей хотелось думать, что все же не навсегда.
А перед выходом на воздух Логинов провел Заболотную, облаченную в откуда-то знакомый халат и казенные больничные тапки, в соседнюю комнатку. Там Анатолий открывает единственный, стоящий из мебели, шкаф и кивает на висящие там вешалки:
– Тебе следует переодеться. На улице уже зима, а нам надо уезжать. Остальное расскажем по дороге, – говорит голосом, которому, почему-то, не желается перечить. И прикрыл за собой дверь.
И хотя теперь в памяти ее зияет существенный провал (она полностью забыла пережитый временной интервал – от момента выезда из дома до обнаружения себя, очнувшейся здесь, на чьей-то тахте в цокольном этаже явно нежилого помещения), Анна сразу узнала свои вещи. Тут и сумка, и обувь с верхней одеждой, а в кармане утепленного плаща родной мобильник, правда разряженный.
Потом они втроем выходят из здания, представляющее собой небольшой особняк в полтора этажа. Напротив совершенно безлюдная городская площадь, горят лишь ночные уличные фонари и свет в россыпи одиноких окон, да с десяток припорошенных снегом машин сгрудились на импровизированной стоянке. Увидев среди них собственное авто, Заболотная почти не удивилась – похоже, амнезия, в каких-то последних событиях произошедших с ней, не слишком сильно повлияла на трезвость оценки окружающей эту мадам, сейчас, реальности.
– Получается, что я сюда сама приехала? – был первым вопрос после длительного молчания, пока шли от крыльца к красной «Ауди» за впереди идущим Трошиным.
– Тебе и этот населенный пункт, однозначно, знаком, – с загадочной полуулыбкой оборачивается к ней Александр Аркадьевич.
И она, кажется, начинает, пусть еще размыто, вспоминать причину и момент своего прибытия в данный городишко. Перед ее глазами пробежали, словно ослепляющими фотовспышками, некоторые эпизоды, наверное все-таки, вчерашнего дня. Но тотчас сдержалась от каких-либо высказываний на сей счет, чтобы до поры до времени играть роль той, которая теперь несколько не в себе.
– Мы едем обратно – в твой ломбард. Там и закончим все наши разговоры, – безапелляционно заявляет обладатель чеховской бородки. С собой у него опять та корзинка, прикрытая крышкой. И Анне вдруг привиделось – этот человек наверняка родился с уже пожилым лицом.
– Очень хочу надеяться, что в итоге и расстанемся, – разом выдыхается сокровенное желание Заболотной побыстрее завершить всю эту фантасмагорию.
Тут никто ей прямо не ответил, и лишь молодой Логинов вручает ключи от машины со словами:
– Давайте сперва попробуем доехать, а уж потом решим.
От подобной загадочности, граничащей со скрытой угрозой, женщину сразу окатила дрожь. Но, ничуть не сопротивляясь, садится за руль, и тогда, взвизгнув шинами со старта, «Ауди» с этими двумя навязчивыми попутчиками направляется в сторону Аниного дома…
И вот сейчас под колесами знакомая трасса, ведущая в родной город Заболотной. А пока на серьезной скорости преодолевалась сотня с небольшим километров с выключенным в салоне радио, Трошин не стал откладывать в долгий ящик продолжение беседы начатой еще в том, как бы реквизитном полуподвале.
Он только сначала вскользь добавил (а может повторил), касаясь своего предыдущего рассказа о «несчастном» случае на лосиной охоте, что продемонстрированная Анне золотая цепочка, украденная из ее же ломбарда, является сакральным атрибутом для их конторы под названием «Мертвая энергия».
После этого Александр Аркадьевич взял театральную паузу и сказал следующее, словно заклинание:
– А теперь, Анна Юрьевна, готовься выслушать вторую историю, где определенным символизмом будет присутствовать ничто иное как ювелирное изделие в виде дамских часов в золотом корпусе. Кстати, из твоей же скупки, – информативно было заключено им.
Хозяйка машины кинула взгляд на него, сидящего справа, и лишь спросила:
– И какая же нынче придана «категория» новой истории? – помня точно, предыдущая имела условную вывеску – «изворотливая хитрость».
– «Обман самого себя», – из-за спины последовал лаконичный ответ – это уже от Толика Логинова.
– Тогда я снова вся во внимании, господа, – ее покорный тон слабо скрывает нечаянную иронию. Но оба пассажира как бы не замечают такого смешанного настроения их «подопытной».
Ну а к самому изложению обещанного нового, однозначно драматичного, и являющегося очередным «тестом» для Заболотной, Трошин приступил почти незамедлительно, будто зачитывал сценарий к какому-то документальному фильму…
А речь сейчас зашла о некоем бизнесмене, который получил немалый срок за финансово-политическую деятельность.
Если же подробнее обо всем этом, то давайте придерживаться сюжетной линии, хотя бы в главном…
К своему коммерческому успеху Леонид (имя данного героя) шел, как и многие, довольно долго и извилисто, поскольку практически начинал с нуля, то есть без особых денег, связей и даже сколь-нибудь команды.
Будучи по духу одиночкой, он и выбрал на заре кооперативного движения сугубо индивидуальное предпринимательство – стал устанавливать самодельную автосигнализацию продвинутым владельцам «восьмерок» и «девяток» или, начинающих тогда появляться в СССР, зачастую из пятых рук, подержанных «иномарок».
В общем, та деятельность шла ни шатко ни валко, что и сподвигнуло в скором времени этого Крюкмана (такова его фамилия) задуматься о кардинальной смене вектора относительно дальнейшего зарабатывания. И вот после некоторых сомнений человек решил заняться валютными операциями, к тому периоду почти официально разрешенные. Прибыль делалась на сравнительной курсовой разнице обменных пунктов столицы и провинции, а ее абсолютная величина зависела от объема сделки. На этом поприще, даже с учетом кредитных денег, дела сложились много удачней. Но всему приходит конец, и наступившая в середине 90-х жесткая централизация филиальной банковской сети свела на нет рентабельность такой челночной перепродажи валюты.
Правда теперь у него есть довольно серьезные «бабки», которыми Леня вкладывается в торговлю на товарной бирже. А тут в течение года, до наступления «черного вторника», были как и значительные потери, так и существенные всплески доходности. Ну, а в итоге, на поверку образовался практически финансовый «ноль». И еще хорошо, что Крюкман свернул эту деятельность буквально за неделю до наступления дефолта. Видимо какая-то скрытая еврейская интуиция отвела от куда большей беды, сохранив основные пассивы для претворения своих будущих бизнес-идей.
В дальнейшем же ему «везло» по-всякому – здесь и не всегда выгодное акционерство в ряде небольших предприятий (от кондитерской фабрики до швейного производства), и участие в управлении некоторых инвестиционных структур. А апофеозом карьеры Леонида стал местный банк, где он в начале двухтысячных занял должность председателя правления.
И вот тут к человеку, у кого одна из любимых поговорок являлась – «завтра начинается аж позавчера», и по сути, во многом, сделавший себя сам и уже немало испытавший в эпоху российского раннего капитализма, судьба окончательно поворачивается задницей…
Если говорить о том кредитном учреждении, то в масштабах страны оно входило в конец второй рейтинговой сотни, когда Крюкман сел в руководящее кресло. Через пару лет, в результате затеянной им кардинальной перестройки, банк сумел подняться на несколько десятков позиций. И тогда еще достаточно молодой Леонид Иосифович почувствовал собственную уверенность и силы двигаться в политику, о чем он давно, правда только в мыслях, мечтал. Сейчас же наш герой понял – настало самое время попробовать себя на этой стезе.
Но путь его во власть вполне ожидаемо оказался роковым, поскольку законы бизнеса, изученные на личном опыте, и правила политических игр как бы отличаются. Прежде всего, каждая область деятельности требует определенной ментальности, чтобы как раз именно в ней быть наиболее успешным. (Все эти подобного рода выводы-размышления, с неким философским налетом и пафосными паузами, сделаны Трошиным по ходу своего рассказа).
В продолжении же того, внешне неэмоционального, повествования (кстати, до сих пор молчавшая Заболотная еще подумала – а ведь уже второй раз у этого Александра Аркадьевича история про банкира) было услышано примерно следующее…
Итак, первым делом Крюкман решил попробовать себя в депутатстве городского масштаба. Как раз подоспели очередные выборы в местную думу. И для начала надо создать команду способную продвинуть его кандидатуру, пусть пока и на не слишком высокую ступень политического «олимпа». Причем денег и необходимых связей у Лени к тому времени саккумулировалось предостаточно, чтобы замахнуться и на более серьезный уровень. Но ему посоветовали быть, однако, последовательным в своих амбициях, поскольку выскочек, не имеющих должного опыта публичности, электорат не особо-то и любит.
Та предвыборная компания прошла для него практически на «ура». Среди четырех конкурентов хотя бы близко равных не оказалось. Отсюда у данного героя возникла стойкая уверенность, что дальше будет ненамного труднее. И это, вдруг появившееся самомнение, сыграло в дальнейшем с ним злую шутку. А ведь так хотелось примерить на себя одеяние слуги народа, у которого, якобы, зарабатываемый «хлеб» совсем не из легких. Здесь, конечно, есть доля определенной иронии, так как Крюкман не настолько наивен в оценке выбранного им курса в направлении собственного будущего.
Ну, а вот следующий уровень «карьерного лифта» лучше бы остался для Леонида Иосифовича без каких-либо попыток подъема наверх. Этой целью стала должность мэра. А тогда, проработав в депутатском статусе около трех лет, его интерес к рычагам госвласти заметно подрос. Да и чего греха таить, все последующие планы теперь являются почти наполеоновскими, даже в тех предвыборных снах он уже переживает свой, еще пока несостоявшийся, триумф.
Но как оказалось, зарегистрировавшись в качестве кандидата на этот пост, ему пришлось столкнуться с никак непредвиденным. А оно заключалось в том, что участие во втором туре обернулось, для пока не особо искушенного в подковерных политиграх Крюкмана, крахом всех надежд и перспектив. Тут немало факторов сыграло против Лени: это и национальность; и определенная наивность – мол, с такими деньгами в провинции решаемо многое; и наверное главное недопонимание и стратегическое упущение про все эти «ставки», которые делаются в Москве. Ведь выборы главы любого областного центра являются во многом столичной прерогативой, и никак иначе. Другими словами, он, уже сидя в местном сизо, с горечью осознал личную принципиальную ошибку, когда вдруг надумал кардинально поменять курс собственного карьерного роста. Причем данный поворот в профессиональной занятости этого человека вряд ли был продиктован какой-то из ряда вон меркантильностью, поскольку с финансами у него на тот момент не наблюдалось сколь-нибудь фатальных проблем.
А теперь о конкретике тех событий.
В общем, в следующий тур вышли Леонид, будучи новым лицом на том политическом небосклоне, и старая фигура – нынешний глава города. Между ними дистанция огромного размера – у одного в руках сосредоточен немалый административный ресурс и опыт интриг бомондного «закулисья», тогда как у другого в жизненном багаже присутствуют лишь сравнительная молодость, не всегда оправданная дерзость в поступках и некоторый приобретенный бизнес-вес.
И вот они, наконец, встретились на финишной прямой, где победитель сможет занять, вновь или впервые, кресло градоначальника. Впереди, до данного титульного провозглашения, еще полторы недели и соцопросы показывают, что Крюкман, пусть процентов и на пять, но все же опережает своего конкурента. То есть, создалась довольно неожиданная угроза для записного фаворита, коим являлся тот, кто шел уже на третий срок и который до сих пор излучал уверенность в положительном для себя результате…
Сейчас, сидя на переднем пассажирском, Трошин говорит без длинных пауз, словно пономарь, заученно читающий молитву. И если по смыслу не быть скрупулезно дословным, то затем рассказано примерно следующее…
А далее этого, более молодого, кандидата в мэры, дня за четыре до наступления избирательного воскресенья, берут прямо в его банке на получении им крупной взятки.
Вывод же самого Александра Аркадьевича по этому поводу был таков: здесь, мол, конечно имело место откровенная подстава, и инициатором или ее кукловодом однозначно являлся, еще пока всемогущий, единственный оставшийся соперник Леонида на тех выборах. И все это проделано по классическим канонам шельмования.
Просто к Крюкману ближе к вечеру заглянул давнишний клиент банка, которого он хорошо знал. На тот момент этот тип неожиданно сильно задолжал по выданной ему ипотеке. Вот видимо и нашел причину, чтобы дойти до председателя правления с целью что-то пояснить про накопившиеся за полгода невыплаты. Так по крайней мере, сначала, расценил его возникновение в своей приемной Леонид Иосифович, поскольку сам вчера запросил у кредитного отдела список злостных должников. Но приход данного заемщика оказался обусловлен совсем другим, а именно задуманной не им провокацией. Причем в преддверии, когда перед Крюкманом вдруг реально замаячила перспектива занять мэрский трон.
…Секретарша по внутренней связи объявила, что к нему рвется такой-то. И хотя сейчас как бы не очень до него (проводил заседание предвыборного штаба), банкир все-таки просит того немного подождать, пока он закончит (для себя почему-то решил – надо встретиться с ним, пусть и в сегодняшнем временном цейтноте). Наконец, из кабинета весь народ убыл, и тогда приглашается тот, ожидающий в приемной.
Обычный индивидуальный предприниматель лет сорока пяти, кавказец. Занимается чем-то вроде подрядного дорожного строительства в небольших объемах. Имеет в штате два-три десятка сезонных рабочих, как правило из гастарбайтеров, и довольно скудный парк техники. Но при всем том, несмотря на не отличающийся особой стабильностью подобный бизнес, у этого человека была отменная кредитная история. И потому таких клиентов нельзя не ценить. Отсюда у Крюкмана и есть необходимость лично узнать обстоятельства нынешней задержки по возврату денег, взятых на покупку квартиры.
Рукопожатно здороваются и даже приветливо предлагается кофе. Но гость спешно отказывается, сославшись на то, что сейчас совершенно нет времени и он спешит. А глаза у самого бегают и осипший голос слегка предательски дрожит. Подобное поведение наверное объяснимо – просто мужик попал в неприятную ситуацию и теперь вот вынужден иметь виноватый вид побитой собаки.
С собой у него какой-то сверток, формой напоминающей кирпич. И вдруг этот посетитель, так и не присев, подходит к окну и кого-то кивком как бы приветствует, явно того кто находится на улице. Хозяин же кабинета несколько удивлен этой конспиративностью, но промолчал, проявляя терпение к пока невнятному визиту должника. И только когда тот второй раз подал некий сигнал внешнему миру, его таинственные знаки были прерваны словами:
– Может все-таки ближе к делу, уважаемый? Что там такого интересного оказалось за стеклом? – прозвучало раздраженной иронией со стороны Крюкмана.
На эту реплику странный тип реагирует резким разворотом к Леониду:
– Извинитэ, отвлекся, – на горбоносой физиономии клиента неожиданно промелькнула полуухмылка.
– А это меня попросили передать Вам. Посмотритэ, – проявляется еще больший акцент, и он буквально впихивает в ладони банкира увесистый сверток, обернутый в плотную бумагу.
Нехороший холодок предчувствия пробежал по спине Лени, поскольку сразу здесь заподозрил подвох. Но все же машинально стал разворачивать врученное ему. Там, под резинками, с десяток пачек стодолларовых купюр. И тут он зачем-то, проявляя глупую неосторожность, вынимает одну из них, туго перетянутую.
– Я что-то не понял!? – в голосе Крюкмана растерянность и ощущение чего-то непоправимого.
В этот самый момент в его кабинет врываются вооруженные люди в черной форме и балаклавах. Обоих кладут лицами на пол.
Итогово, инкриминировали Леониду Иосифовичу вымогательство при получении взятки в особо крупных размерах, то есть статью 290 УК РФ в части 6 пункта б. Да еще суд ко всему этому присовокупил следующую «веселую» формулировку: мол, эти самые деньги предназначались, конечно неофициально, лично для Крюкмана, поскольку тот, очень настойчиво, предлагал за определенную мзду начать в серьезных объемах кредитовать, на особо льготных условиях (вплоть до невозврата), того ипотечного должника. И это стало, похоже, самым отягчающим обстоятельством – так, по крайней мере, прозвучало в речи прокурора. Хотя подобный домысел был явно взят из срежиссированных показаний, однозначно завербованного «взяткодателя». Под чьим же высоким кураторством находился этот человек тогда? – вопрос уж точно выглядит риторическим.
И довольно логичным результатом той политконкуренции явилось: один получил семь лет строгого режима, ну а второй триумфально пошел на третий срок в должности градоначальника.
Здесь Трошин вроде бы и закончил свой рассказ о неких превратностях судьбы конкретного персонажа. И снова нюансовая детальность в его повествовании, словно он сам оказался участником тех событий, ничуть не удивила Заболотную. А на шоссе предрассветно замаячила стела с гербом и названием ее родного города…
– Куда теперь нам следовать? – подчиненным тоном спрашивает Анна Юрьевна своих пассажиров, когда они въехали в окраинный микрорайон новостроек. Хотя и знает о конечном пункте.
– Говорили же, что в твой ломбард. Там возможно и завершим нашу «совместность», – это сказал молчавший почти всю дорогу Логинов.
И Александр Аркадьевич покровительственно кивает такому предположению младшего партнера, а еще добавляет некоторую загадочность, уже от себя:
– Не всегда «вечер» знает, что завтра наступит «утро».
– Ну а почему именно там? – она как бы мимо ушей пропускает последнюю фразу. Заболотной почему-то совсем не хочется возвращаться туда, словно в том месте ей следует ожидать чего-то особо апокалиптического. Но и сопротивляться их указаниям у нее нет никаких сил, ведь мозг сейчас скован лишь одним желанием – безоговорочно подчиняться этим двум.
Утренние улицы пока малолюдны и без автомобильных пробок. И «Ауди» довольно быстро подкатила к скромной вывеске «Скупка антиквариата и ювелирных изделий».
– Только у меня нет с собой ключей от ломбарда, а сотрудники подойдут лишь к десяти, – будто вспомнилось и чуть ли не радостно сообщается Анной, останавливая машину.
– Зато у нас они есть, – и с суровым видом Трошин откуда-то достает их связку, – так что идем вместе открывать, – по-хозяйски заявляет он.
И вот уже отключается охранная сигнализация, и они, минуя зал, проходят в ее тесный кабинетик, не включая нигде свет. Со стороны кажется, судя по соглашательскому и гробовому молчанию данной «троицы», эти люди в каком-то странном сговоре, а сами мужики здесь явно не впервые.
Очутившись в собственной конторе, Заболотная, как ни удивительно, почувствовала, вопреки своим прежним ожиданиям, некоторое спокойствие. Но надолго ли? Поскольку, помимо всего непонятного из творящегося вокруг, ей сейчас (тут дама уверена) предстоит отвечать на всякую дурь по поводу последнего рассказа Александра Аркадьевича про те мэрские коллизии, якобы произошедшие в так и неназванном им городе.
Это подтвердилось на деле. Трошин, пусть и в зашторенной темноте, сразу удобно разместившись в кресле во главе стола, начал с того, что спросил:
– Анна Юрьевна, мы хотим и готовы услышать, наконец, твое мнение относительно Крюкмана. То есть, сможешь ли дать оценку – в чем состояла главная ошибка этого Леонида Иосифовича, которая и привела его к данному финалу? И много ли тут можно найти событийных закономерностей, позволяющих нам всем порой реже разочаровываться в чем-то глобальном? – и нажал кнопку настольной лампы.
Заболотная увидела его ощерившееся лицо. От этого недоброго оскала стало как-то не по себе. Да еще за спиной стоял Логинов, горячо дыша ей в шею. И она снова впадает в почти коматозное состояние, когда слабеют пульс и сознание, а к горлу волнами начинает подкатывать тошнота.
– Вы опять заставляете меня отвечать на какие-то совсем пространные вопросы. Я то здесь при чем, господа хорошие? – дама обессиленно опускается на, быстро и услужливо подставленный Анатолием, рядом стоящий стул.
– И все же продолжу настаивать на незамедлительности твоих выводов, поскольку, повторюсь, это для нас, «Мертвой энергии», является крайне важным, – Александр Аркадьевич будто и не слышит страдательный упрек владелицы ломбарда. Взгляд из-под нависших бровей человека с бородкой а-ля Чехов пристальный и тяжелый. Ей хочется не смотреть в эти зрачки, но получается у нее плохо. А в них – холодное спокойствие вместе с суровой вопросительностью некоего искусителя.
– Хорошо, тогда буду перед вами краткой, – Анна уже поняла свою обреченность на всю эту мистификацию, творящуюся сейчас вокруг.
И вот она, собравшись с духом, вдруг переходит на истеричный монолог:
– Суки, однако, вы негладкие! Ненавижу, но и не боюсь вас с вашим бредом, а я же просто сплю! При всем том, вами разбужены мои вечные страхи по жизни! И откуда только взялась такая напасть на мою голову?! Скажите, наконец, если конечно сумеете!
Ею еще сразу подумалось – зачем все эти эмоции, когда, похоже, говорю в пустоту? После чего сознание несчастной поплыло – как-будто сфокусированная картинка перед ней стала меняться на скопление размазанных черных пятен на красном фоне…
Трошин и Логинов, осторожно пересадив в кресло обморочное тело женщины, не спеша покидают кабинет Заболотной. Молча идут до самого выхода на холод. Там опять завьюжило. Теми же ключами закрывается дверь и со знанием дела (это про код) ставится сигнализация. Потом они садятся в ее же «Ауди» и Александр Аркадьевич заводит машину. До начала работы ломбарда оставался где-то час. И хотя утреннего народа на улице заметно прибавилось, никто не обратил никакого внимания на эту мужскую пару. Возможно среди случайных прохожих просто не оказалось тех, кому знаком этот яркий трехдверный седан, за руль которого сейчас сел совсем другой водитель, а не привычно паркующаяся здесь автоледи.
Когда Анна очнулась от острой головной боли, в помещении стояла кладбищенская тишина, и лишь настенные часы внятно тикали. На ее столе одиноко горела лампа, включенная еще Трошиным. С трудом разжав одеревеневшие ладони, она обнаружила в каждой по предмету, которые по словам этих двух, куда-то исчезнувших, являются, якобы, некими символами для явно придуманной ими «Мертвой энергии»: тонкая нательная золотая цепочка и изящный циферблат без ремешка в корпусе из того же благородного металла. Затравленно озираясь, взгляд дамы останавливается на противоположной стене, где в полутьме висят офисные часы. Они показывали без пяти десять. А их секундная стрелка, как и в том городке откуда только что вернулась, пульсирующе двигалась вспять. Ей это сразу вспомнилось, поскольку находясь в том «плену» уже видела подобную «аномалию» аж целых два раза. Потом робко посмотрела на когда-то украденные из ломбарда женские ручные – там время такое же и оно, несомненно, бежит в обратку. Данная и безнадежная одинаковость приводит Заболотную в полнейший ступор.
И тут за плотно прикрытой кабинетной дверью послышались чьи-то негромкие шаги…
8.
ИЗ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО И В МЕРУ ЛАКОНИЧНОГО…
Щенок у ног моих, слегка поскуливает во сне,
Наверное снится что-то тревожное,
Так и явь моя, когда-то была полна впечатлений…
Бесстайная птица на фоне заката,
Спиралью планируя, стремится к земле,
Таков ее полет, как некий символ диалектики….
VIII.
Оказывается, другая Анна Юрьевна со своими спутниками, а это были Корнилов и шашлычник Руслан, поехали в сторону больших городских огней. Правда сейчас память женщины молчит. И даже стоящая на въезде стела с названием населенного пункта, ничего не уточняет для нее. Поэтому она почти никак не реагировала на выбранный Дмитрием Терентьевичем маршрут. Лишь когда добрались до окружной дороги стала спрашивать – куда дальше? Других особых разговоров между ними не происходило, будто все остальные вопросы у обеих сторон давно исчерпаны.
Вот, наконец, красная «Ауди-ТТ» останавливается у неброской таблички «Скупка антиквариата и ювелирных изделий». (Заметим – та же самая машина, включая госномера, но только с другими пассажирами, стояла здесь всего лишь какой-то час назад).
– Почему мы все-таки приехали именно сюда? – вдруг решила поинтересоваться Заболотная, выключая зажигание.
– Придется чуть потерпеть, мадам, – с заднего сиденья противно проверещал бывший работник или хозяин (а может все совсем не так) той, сгоревшей сегодня, придорожной кафешки.
Время – без нескольких минут десять утра. И судя по вывешенному расписанию этой конторы, скоро она должна уже открыться. Но на электронных часах в салоне машины все четыре цифры неожиданно, громко пискнув, скакнули назад. На это обратил внимание Корнилов, который довольно загадочно сказал, указывая на данный сбой в хронометраже:
– Господа, а теперь будем наблюдать начало обратного хода чего-то. По крайней мере, сомнений на этот счет у меня остается довольно маловато, ведь забвенье тоже имеет память, – в его тоне услышалось даже некоторое огорчение.
Саму же Анну, с момента ее появления в районной психбольнице соседней области, ориентация во времени особо не беспокоила. Видимо, из-за постигшей женщину нешуточной амнезии, ею был потерян всяческий интерес к бесспорно важнейшей для каждого из нас координате жизни.
Потому и отреагировала на слова того, кто голосом уж очень напоминал Заболотной бывшего мужа, с ненапускным безразличием:
– И что здесь странного? Просто случился какой-то скачок в цепи напряжения, не более, – проявляет она некоторое подобие знаний в таком вопросе. А далее, однако, спросила:
– Про какой все-таки «разворот» тут сейчас сказано?
– Скоро сама узнаешь. Все следуем за мной, – по-хозяйски распоряжается тот, кто Дмитрий Терентьевич, первым выходя из автомобиля.
Главное, никого из людей у дверей ломбарда, все немногие прохожие идут мимо скупки. Да и похожих на сотрудников этого заведения, спешащих туда к началу рабочего дня, вроде пока не наблюдается.
Корнилов галантно берет под локоть Анну и они поднимаются по ступенькам крыльца, позади их сопровождает Руслан Камалович. Вход оказался открытым (а ведь некто Трошин его совсем недавно закрывал и причем включил сигнализацию) и везде темнота, поскольку тут окна в небольшом зале с опущенными жалюзи. И только снизу дверного проема, в коридорчике напротив, полоска света.
Вся эта обстановка не вызывает у Заболотной совершенно никаких, даже ассоциативных, воспоминаний о чем-либо. Но липкий страх с новой силой окутывает ее итак издерганное сознание. Она хочет развернуться и уйти отсюда, правда ноги не слушаются, а в спину легонько подталкивает шашлычник, от которого еще продолжает пахнуть дымной кухней.
Сделав поднятой рукой знак, чтобы никто ни слова, предводитель этой тройки в полной тишине, стараясь не производить ни малейшего шума и осторожно ступая, подкрался к той таинственной двери. Приложил ухо – оттуда ни звука. Тогда он резким движением открывает ее, заслонив собой обзор.
– Я так и знал, что примерно подобное увижу! – было громко и восклицательно произнесено им.
Потом обернулся и сказал, уже более спокойным голосом:
– Ну, Анна Юрьевна, приглашаю тебя поинтересоваться нечто удивительным, – как бы интригует тот, кто сам, наряду с этим Русланом, является, похоже, продуктом чей-то неслабой мистификации.
А из того помещения, куда заглянул, вдруг раздается короткий женский вскрик. И, стоявшая в десяти шагах позади Корнилова, Заболотная тотчас попыталась ринуться вон из ломбарда, но путь ей перегородил его напарник.
– Даже и не вздумай убегать, дорогая. Может там нужна наша помощь? Так сейчас нельзя поступать – почти без акцента и зловеще зашипел в адрес Анны этот невразумительный тип. Затем он силой потащил упирающуюся даму к Дмитрию Терентьевичу, так и не переступившему порог кабинета.
И какая же там пред ними предстала картина? Она и вправду оказалась шокирующей. Первым делом это то, что в кресле за небольшим совещательным столом сидела крайне испуганная женщина – внешне точная копия никого иной, как Заболотной Анны Юрьевны! В сегментном освещении настольной лампы отчетливо видно ее лицо, искаженное неподдельным страхом, явно возникшим при появлении перед ней этих незнакомых людей. А когда среди них вдруг усмотрела собственное зеркальное отражение, то тут вообще, глаза той, кого застали врасплох, округлились от ужаса.
В свою очередь, у стоявшей сейчас в дверях, и представляющей полное визуальное тождество другой, чуть ли не помутилось сознание. Не рухнула лишь только благодаря тому, что успела обеими руками ухватиться за плечи Корнилова. Сильно закружилась голова и случился спазм желудка, от которого онемели все внутренности.
А почти за полгода до всех этих событий…
9.
ИЗ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО И В МЕРУ ЛАКОНИЧНОГО…
Смотрю на муравейник,
Тут правят свои законы бытия,
Где нет совсем толпы, а «разум» там един…
Бездумно брожу по утреннему лесу,
Ботинки в росе,
И пропадает желание выходить к людям…
IX.
На дворе экватор ныне жаркого лета. Анна Юрьевна Заболотная за рулем своей изящной «Ауди» едет на работу. А это куда?
Она уже как пять лет является владелицей ломбарда средненького масштаба. Данный бизнес ее давно налажен и не особо хлопотен. Но во всем аккуратная деловая женщина никогда не позволяет себе опаздывать к ежедневному открытию конторы. К тому же с некоторых пор она завела привычку лично снимать охранную сигнализацию. Почему-то решила, что этот утренний ритуал помогает ей находиться в каком-то правильном тонусе.
Вот только сегодня у дверей с вывеской «Скупка антиквариата и ювелирных изделий» даму неожиданно поджидал бывший благоверный, причем с довольно кривоватой ухмылкой «потерпевшего» на сытой и мятой от постоянных выпивок роже.
Величают его Владислав и пошел четвертый год как они официально разошлись. За все это время старались практически не общаться, поскольку развод дался обоим тяжело, и потом уже никому не хотелось ворошить семейное прошлое. Разве что наличие у них взрослого сына еще как-то способствовало редким родительским диалогам.
А тут вдруг без всякого предупреждения появляется именно тот, на кого у Анны с некоторых пор выработалась стойкая «аллергия». К тому же, сейчас, женив собственного отпрыска, эти когда-то близкие люди совсем, аж с зимы, перестали даже перезваниваться. Но и помимо всего – великовозрастный Владик недавно обручился с некой молоденькой пассией. В общем, никаких особо поводов, чтобы теперь им тем более видеться. Похоже не случайно и не просто так он приперся сюда, хоть и без звонка – сразу подумалось отставной жене.
– Привет, каким таким ветром тебя занесло в наши «палестины»? – Заболотная старается быть любопытной в меру, подойдя к нему с деланной улыбкой.
– Есть смысл поговорить, – в ответ не поздоровавшись, хмурит брови Владислав. Вид его если не озабоченный, то вполне сердитый.
– Неужели жизнь «молодожена» пошла под откос? – все же не удержалась от тихой язвительности Анна.
– Давай без твоей этой дурацкой иронии. Ладно? – кажется начинает нервничать тот, чуть уводя ее в сторону от крыльца, где в ожидании столпились немногочисленные работники ломбарда, во все глаза смотревшие на эту встречу бывших.
– Хорошо, но сперва я пойду и сниму сигнализацию, а то людей задерживаю, – заявляется уже примирительным тоном, – и потом проходи ко мне в кабинет, там и расскажешь о причине своего желания вдруг побеседовать со мной, видимо о чем-то «высоком», – она опять не может обойтись без колкостей в его адрес.
Но сегодняшний визитер, на удивление, не стал реагировать на последние слова, а просто молча поплелся за ней вслед.
И вот что тогда поведал, правда несколько растерянным голосом, этот человек, уже давно ею нелюбимый….
Оказывается, накануне ночью ему приснилось нечто фантасмагоричное («впрочем как и многое в наших снах» – примечание Автора). А если не дать здесь волю излишним эмоциональным подробностям крайне сбивчивого монолога Владислава, то он, якобы, увидел Анино скорое будущее. И теперь, наутро, посчитал себя обязанным (ого!) предупредить ее о том, чего следует избегать в дальнейшем, чтобы не случились те неприятности, которые, возможно, предначертаны этим его впечатлительным сновидением. Уж больно бывший супруг уверовал в собственную правдивость – так, по крайней мере, могло показаться со стороны.
Сама же Заболотная выслушала всю эту довольно затянувшуюся белиберду не перебивая. Она почти абстрагировалась от сути рассказанного им. А больше следила за его суетливостью и все невслух удивлялась – как угораздило в свое время безбашенно, пусть тогда еще и совсем молоденькой, восхищаться данным «чмом» и главное, в итоге, родить от него такого замечательного сына Сережу?
А если, однако, постараться вникнуть в содержание этого выступления Владика, нервно расхаживающего вокруг стола, то оно являло собой нечто среднее между странными пророчествами относительно ее судьбы и уже подготовленными «рецептами», что ей следует предпринять на сей счет, дабы, не дай Бог, не свершилось самое плохое, мол, прежде всего для Анны.
В общем, этот долбанный «оракул» только рассмешил ту, которая ему была когда-то родней. И тогда она резко на полуслове обрывает:
– Кажется хватит! Можешь не продолжать! Твои глупости, сказанные сегодня, я не желаю воспринимать сколь-нибудь всерьез!
Эти рубленные фразы сразу притормозили, не на шутку разошедшегося в своих фантазиях, мужика. Он наконец присел на краешек кабинетного стула и, выдержав многозначительную паузу, произнес следующее, смотря прямо ей в глаза, которое прозвучало неким зловещим заклинанием:
– Анечка, дорогая, умоляю прислушаться ко мне! А в противном случае ждут тебя кошмары!
На такую тираду хозяйка ломбарда в ответ лишь раздраженно усмехнулась:
– Господин Заболотный, ты стал прямым пациентом психиатра. И я, кстати, совсем не удивлена. Надо лечиться, поторопись, – всем своим видом показывая, что никакого разговора с ним больше не будет. Еще, правда, добавив:
– Все же не пойму цель нашей встречи. Чего ты хотел добиться? Зачем развел всю эту бодягу? Считай, очередной раз разочаровал. Ну и передавай, конечно, мой привет своей молодой супружнице, – последнее было произнесено ею с плохо скрываемой издевкой.
Владислав кажется понял – зря пришел сюда. И тогда он, явно до предела сейчас взвинченный, медленно встает и направляется к двери. Вот на пороге оборачивается и так с горечью в голосе:
– Наверное права – не стоило мне здесь появляться. Но все же знай – я ниспослан тебе самим провидением, а не какой-то клоунадой моего сознания!
– Давай-ка обойдемся без твоего гнилого пафоса! – только и успела выкрикнуть Анна ему в спину…
О чем, все же, словно в сомнамбулическом экстазе, говорилось им в тот день в ее кабинете?
Весь монолог Заболотного можно уместить, если излагать довольно схематично, в несколько каких-то псевдобиблейских наставлений. Прежде всего, ничего конкретного касаемо дальнейшей судьбы Анны. От него только прозвучал как бы некий свод запретов, который ей ни в коем случае нельзя нарушать, чтобы не накликать на себя грядущих бед. В чем же они эти правила-табу заключались?
Во-первых, речь зашла о шести историях – все они будут вскоре, однозначно, услышаны ею. Правда так и не названо никаких имен, дат и обстоятельств связанных с ними. Но было сказано, что каждый из этих, так пока и не раскрытых им, сюжетов возможно имеет самое прямое отношение к прошлым или будущим Аниным прегрешениям. А значит являются для нее своего рода определенными «знаками-предостережениями» (тут термин выбранный Владиславом). Во-вторых, отец их общего сына Сергея категорично обозначил то, чего бывшей жене делать сейчас ни в коем случае нельзя. И к таким ее крайне нежелательным действиям он отнес следующее: Заболотной теперь, якобы, совсем не стоит заниматься каким-либо ростовщическим бизнесом (видимо намек на ломбард); даже в мыслях никогда не допускать суицидального настроения (с какого вдруг перепуга?!); а еще ей особо «непозволительно» (так и выразился) считать себя полным двойником кого-то из живых (вот здесь просто напустил сплошной «туман»!); и плюсом самое странное заявление, сделанное им тогда в кабинете – если все эти его «заповеди» будут соблюдены, то Анне, в дальнейшем, «прибудет несомненное счастье» (опять, как бы пророческие слова недоумка Владика – и тут сугубо ее мнение). Да, и про какой-то обратный ход времени заикнулся было, который ей скоро предстоит пережить (ну и бред, однако, несет!).
Заболотная, конечно, сколь-нибудь всерьез воспринимать такие тирады воспаленного сознания и не собиралась. Поскольку слишком хорошо знала психопатическую натуру этого субъекта и потому отнеслась к данному визиту бывшего не более чем как к какому-то злому подвоху человека с глубокого похмелья (тяжелый сивушный запах, правда смешанный с хорошим парфюмом, не оставлял другого варианта).
В общем, тот их недолгий разговор тэт-а-тэт практически не произвел должного впечатления на хозяйку кабинета, какого, похоже, все же ожидал сам инициатор встречи. И проводив насмешливым взглядом незваного гостя за порог, она тогда почти сразу выкинула из головы всю переживательную часть совсем непонятной ей беседы. А попыталась для себя как-то проанализировать нынешнее психологическое состояние только что ушедшего от нее персонажа. Но ничего из каких-либо, более или менее, дельных объяснений этому его стремительному набегу на ум не приходило. И вот госпожа Заболотная, с минуту порассуждав, уже в одиночестве, о бренности бытия и прочего женско-философского, выходит в зал приемки. И удивительным образом напрочь забывает все перипетии этого вынужденного диалога с Владиславом, по поводу рассказанного им своего сегодняшнего «вещего» (а может и вправду) сна…
10.
ИЗ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО И В МЕРУ ЛАКОНИЧНОГО…
Седой полумесяц глядит серебром на реку,
А легкий бриз лишь добавляет тишины,
Потери всегда главенствуют…
Когда спадет зной и жаркий день сменится прохладой,
Я настежь распахну окно,
За ним происходит какая-то жизнь…
X.
А теперь снова перенесемся во времени обратно, на начало декабря того года, когда вдруг, в помещении ломбарда, встретились обе, якобы, Анны Юрьевны Заболотные.
Наверное стоит уже задаться вопросом – кто же каждая из этих женщин? И вразумительного ответа пока не предвидится, поскольку с данной интригой много неясного. Ведь фантасмагория порой шагает вместе с событиями самого житейского или обыденного характера. А тут, судя по всему, развивается именно такой сюжет, где не сразу возможно разделить чей-то вымысел от автобиографичности и тривиальный реализм от дичайшего сюрра…
И вот сейчас эти две дамы сидят напротив друг друга в комнатке-кабинете, и включенная настольная лампа освещает их горизонтально вытянутые вперед руки. Они одни, а за открытой дверью царят полнейшая тишина и мрак, из людей – больше никого. А в расшторенных окнах обозначилась зимняя ночь.
Те две пары мужчин из разных «энергий», кто еще недавно были рядом с ними, куда-то испарились, словно негласно сговорившись между собой. Но в сию секунду со стороны кажется, что теткам-двойникам совсем не до внимания к подобного рода фактам. Позы обеих будто заморожены, а взгляды пусты и как бы обращены внутрь себя. И каждая из них на тот момент обременена переживательным грузом собственных историй последнего времени. Давайте для простоты будем называть одну из них Клавдией (именно ту, которая лежала когда-то в районной психбольнице и так была наречена соседками по палате).
Причем к этой картине «восковых фигур» следует добавить ряд немаловажных деталей. О них обязательно, думается, стоит сказать. В первую очередь, в центре стола кучкой собрана та самая, похоже, ювелирка, украденная из этого же ломбарда. Далее, секундная стрелка настенных часов продолжала упорно отсчитывать возвратный ход, показывая сейчас половину второго, и уж явно не дня. Ну и конечно, довольно стойкое ощущение некоего «стороннего наблюдателя», что помимо этих двух особ в помещении, незримо, присутствует еще кто-то. Но одновременно, «ему» также это может просто и показаться. Поскольку любой, оказавшийся тут и сейчас, попадает под гнет определенного личностного «раздвоения» сознания, где мало места визуальной объективности. То есть, вроде как начинают наличествовать все признаки клинической шизофрении.
Теперь давайте отложим эти не вполне досужие рассуждения, а лучше проследим за развитием дальнейших событий…
Сколько же все-таки времени прошло с момента начала этого дуэльного, между Анютой и у кого псевдоним «Клава», молчаливого, глаза в глаза, противостояния? – трудно сказать. И почему они вдруг были оставлены своими спутниками? – тоже непонятно.
Наконец их тишину одиночества прерывает громкое хлопанье железной двери и шум чьих-то голосов, доносящихся у входа в скупку. Кажется это возвращается та самая пресловутая «четверка», чье появление в жизни обеих Заболотных накликало массу мистического, а значит испытаний, ниспосланных от кого-то свыше.
Считайте угадано. Вот только почему на сей раз все вместе? Видимо еще предстоит узнать. А пока вся эта честная гоп-компания толпой буквально вваливается в кабинет, где дамы-копии продолжают быть недвижимыми при своем угнетающем беззвучии. Причем настроение у вновь прибывших сюда достаточно приподнятое, судя по их восклицательным репликам, типа: «…а ведь здорово мы все разыграли!». В общем вели себя словно старые знакомые, что конечно крайне странно, если исходить хотя бы из той «полярности» в названии вывесок тех мифических сект, которые они попарно, якобы, представляют. Но не будем уж сильно зацикливаться на этом вопросе, а лишь постараемся дальше вникнуть во всю подобную неразбериху с персонажами…
А сейчас эти четверо чинно рассаживаются, сдвигая к столу стулья в тесной кубатуре помещения, где только директорское кресло оказалось незанятым присутствующими здесь. И кому-то извне даже может показаться – мир вокруг, для данной публики, потерял всякую реальность и как бы бытовую осязаемость. Ведь их поведение на протяжении всего нашего повествования свидетельствует во многом о явной инородной ментальности, если сравнивать с нами, простыми смертными.
И вот, картина на сию минуту такая – по обе стороны от каждой женщины сидят Корнилов с Русланом, а прямо напротив них разместились Трошин и Логинов. Конечно один мужской тандем рядом с Клавдией (она пока без отчества), тогда как другой с Анной Юрьевной. Все это с довольно мрачной торжественностью, будто встретились переговорные делегации, чтобы тут обсудить нечто для всех особо важное.
– Теперь, кстати, пришло время нам дорассказать этим замечательным дамам еще две припасенные нами истории. Но уже, как мне понимается, именно в данном собравшемся составе, и никак иначе, – это видимо на правах старшего по возрасту, первым заговорил Трошин Александр Аркадьевич.
Весь мужской коллектив дружно и согласно кивнул в ответ. И лишь близнецовые Заболотные продолжали находиться в застывших позах, чем-то напоминая смотрящих друг на друга придворцовых «сфинксов-львов», не слышащих и не ощущающих того, что происходит вокруг.
И тогда Логинов, а вслед за ним Руслан, кладут, почти синхронно, на стол, к той кучке украденного из ломбарда, по мелкому предмету. А просто ими добавлен практически остаток из пропавшего когда-то отсюда с витрины, где хозяйкой являлась какая-то одна из этих, слегка «омертвевших» сейчас, женских особ. То есть из вновь представленных: брошь с фианитами и бабский перстенек, увенчанный мелким топазом.
После возникшей недолгой паузы говорить начал Корнилов. Голос его, несколько интонационно напоминающий тембр Владислава Заболотного, почти ровный, хотя и выдает некоторую нервозность…
А первый сюжет оказался не слишком-то и замысловатым. Самый обычный в нашу эпоху всевозможных скандальных телешоу.
Изложенным Дмитрием Терентьевичем, практически монологом, стало то, как мать еще в роддоме отказалась от собственного ребенка.
Причем, по ходу своего рассказа им показан выбранный «символ» – это серебряная брошка-«паук», точечно усеянная стекляшками. И с серьезным выражением на холеном лице словесно обозначил своего рода девиз данной истории – «простодушная наивность». Подобная заумная трактовка теперь, почему-то, не вызывает у обеих, ныне кабинетных, слушательниц каких-либо реакций – они по-прежнему молчаливы и сидят столбняком, будто пластмассовые манекены. Вот только их выдают глаза – им уготована внимательность.
Ну, а пока, если поподробней, о судьбе брошенного той мамашей дитя…
Здесь все как по лекалу дурного сна, где переплетено всякое, что может сделать реальную оценку, лично тобой прожитого, совсем никчемной.
Итак, незамужняя девушка возраста восемнадцати лет рожает девочек-близнецов. С юным папой своих детей, который представлял собой ее ровесника и доармейского лоботряса из ПТУ, больше нет никаких отношений. Поскольку тот, узнав о внезапной беременности подруги, сначала трусливо стал скрываться от нее, а потом просто дождался осеннего призыва, затерявшись на три флотских года в тихоокеанских просторах. Да и сама легкомысленная девица по имени Наташа не особо уж и стала переживать о возможном прочерке в графе «отец», гордо сочтя сей факт уж явно не позорным для себя.
И в середине января 73-го она почти без видимых серьезных страданий и усилий успешно разрешается вполне здоровой двойней.
Тут еще следует добавить – эта Наталья воспитывалась только одной родной бабушкой по папиной линии. Ведь родители девушки трудились геологами и пятнадцать лет назад неизвестным образом, вместе со всей экспедицией, навсегда сгинули в таймырской тундре. И следы их исчезновения, а также причины случившейся трагедии были, к сожалению, не найдены и не оглашены компетентными органами. Иными словами, практически никаких объяснений близким и родным.
Такое примерно положение вещей для девочки, вмиг оставшейся круглой сиротой, существовало по поводу расследования тех давних событий.
Эти, почти в тезисной манере, Корниловские рассуждения про некую Наташу, даже с незначительной конкретикой, например, про даты или географическую точку таинственной гибели геологической партии, пока, похоже, не очень-то заинтересовали теток, которые продолжают молчаливо внимать в этой камерно-кабинетной обстановке. Остальные участники данного собрания в ночном ломбарде также сидят с постными непроницаемыми физиономиями. И лишь неславянское лицо Руслана время от времени выражает какое-то недовольство. А может ему просто не нравится занудная обстоятельность своего коллеги по «Живой энергии» или нечто другое, что заставляет его в течение всего монолога главного рассказчика несколько раз почему-то прервать говорящего. Причем в тех самых местах, когда Дмитрий Терентьевич вдруг, по ходу своего изложения отвлекался на пространные определения философского типа: «… а ведь катарсис есть ничто иное как нравственное очищение в результате душевного потрясения…», или еще из более заумного: «… современной эзотерикой является совокупность знаний недоступных тем людям, кто несведущ в мистических учениях…». В общем, иногда Корнилова уводило в сторону от простой речи к сложным трактовкам. Вот тогда Руслан Камалович слабо пытался вставить собственные междометия и предупредительные покашливания в «строку». Но его старший компаньон не обращал совершенно никакого внимания на все эти потуги. Другая же пара мужиков (Трошин и Логинов), назвавшие себя «кураторами-администраторами» из неведомой «Мертвой энергии», сидела тихо с отрешенным видом, будто их сейчас ничего не касается.
А если продолжим слушать Дмитрия Терентьевича, отбросив в сторону словесные «кружева» повествующего, то узнаем следующее…
Где-то на третий день после родов та Наташа, еще находясь в больнице, вдруг заявляет во всеуслышание – она хочет забрать с собой только одного ребенка, а другая близняшка ей, мол, совсем ни к чему. Безусловно, такое дикое решение молоденькой мамаши шокировало буквально всех. Почему именно в эту юную «безмозглость» уместился подобный грех антиматеринства? И вряд ли кто даст ответ тому.
Никакие уговоры врачей, соседок по палате и даже бабушки, которая надолго, в итоге, слегла на нервной почве, не смогли хоть как-то переубедить Наталью не поступать так. Но та была непреклонна и подписала отказ.
Чуть позже она все же обмолвилась немного пришедшей в себя бабке, что якобы тогда, в первую ночь после родов, ее совершенно неожиданно охватил безотчетный страх и явился «голос», сказавший примерное: «… с одним из младенцев ей придется тотчас расстаться, если хочет, чтобы выжили оба. Таково тебе предписание свыше. И здесь нельзя перечить, а то и самой не поздоровится…».
Впервые услышав это внучкино откровение, старушка лишь зло отреагировала на явно воспаленный бред Наташи:
– Смотри-ка, а теперь, оказывается, «сном-наваждением» можно оправдать свой любой ****ский поступок, о котором ты потом всю жизнь будешь жалеть! – и, громко хлопнув дверью, закрылась у себя в комнате, оставив их одних, кормящую мать с двухмесячной Анечкой.
Но продолжим дальше…
Вторую девочку, брошенную на государственное попечение, нарекли уже в доме малютки. И дали какое-то уж совсем для того времени крестьянско-старообрядческое имя – Клава. Да и фамилию вручили самую обыденную – Сидорова. Касаемо же отчества, то тут, ненароком, оно у близняшек совпало – обе стали Юрьевны. Если Анна получила его (по суровому настоянию прабабки) в честь пропавшего деда-геолога, то другая, кто по факту оказалась сиротой при живых родителях, от приемного отца.
Клавдию счастливо удочерили в три года, а где-то в восемь новые «родственники», не дожидаясь длинных языков «доброжелателей», решили разом объяснить девочке ее появление у них в бездетной семье. Первоклассница, к удивлению, восприняла эту новость со взрослым спокойствием, словно о чем-то таком давно догадывалась. Она только сразу подытожила, вроде бы для себя: «… хорошо, так тому и быть…», – и продолжила в одиночестве увлеченно заниматься какой-то настольной игрой. (Примечание: вся эта бытовая детализация, здесь и в дальнейшем, имеет скорее художественный вымысел, чтобы придать довольно сухому изложению Корнилова некоторую литературную живость). А еще почему-то ей не удосужились поменять приютскую фамилию.
Как же сложилась дальнейшая судьба каждой из них?
Если говорить о социальных и жизненных перипетиях близнецов, то отличий в них обнаружилось вполне предостаточно. Поскольку жили и воспитывались Аня и Клава в совершенно разных условиях. Одна – в окружении всепоглощающей семейной любви и заботы, а в это время другая – между постоянным психологическим прессом своей вечно недовольной чем-то мамаши и бесконечными бабушкиными наставлениями, которые были почти всегда с религиозным подтекстом, что бесконечно угнетало маленькую Анну. Ко всему прочему, проживали девчонки в соседних городах, разделенных совсем незначительным расстоянием. И самое главное здесь – никто из сестриц даже и не догадывался о существовании где-то такого близкого ей по крови человека. Касаемо Клавдии, то ее приемные родители просто и сами не знали об этом факте, так как по правилам удочерения никто не вправе сообщать тайну рождения ребенка, кого берут в чужую семью. А по поводу Анюты, тут тоже все достаточно просто объясняется – молодая мама сразу же запретила себе любое воспоминание о втором своем дитя. Ну а родная бабка скоропостижно скончалась, когда правнучке только исполнилось семь лет. И значит, при теперь полном отсутствии кого-либо из посвященных в «это», Наталья, наверное, могла быть и спокойна за сохранность строгой конфиденциальности по поводу сотворенного ею великого греха.
В общем, каждая из наших героинь прожила свои почти 45 лет во многом, кроме конечно внешности, разнясь, начиная с характеров и заканчивая даже, что вряд ли удивительно, уровнем интеллекта. «И если же нам перейти к сравнительному, то сейчас есть смысл кратко пробежаться по биографиям близняшек», – так Дмитрий Терентьевич итожит рассказанное им всей этой странной публике, тесно сидящей сегодняшней ночью в кабинете хозяйки ломбарда.
Вот, например, Анна – в школу всегда ходила с большой неохотой, да и училась крайне средне. Тем не менее смогла без должного блата с первого раза поступить на экономический факультет местного университета. На четвертом курсе вышла замуж за одногруппника Владика Заболотного, который долго ухаживал за ней в качестве влюбленного «хвоста». Похоже, этому потенциальному «подкаблучнику» нравились только стервозные девицы, коим ярким представителем с младых ногтей, несомненно, являлась данная особа. Через полтора года у них родился чудесный мальчик Сережа. И со стороны многим казалось – в этой молодой семье все близко к идеалу. Правда теща по имени Наталья вряд ли разделяла подобное мнение.
Анина мать почему-то сразу не приняла зятя. Хотя тот с самого первого дня знакомства с будущей родственницей всячески старался понравиться ей, что еще больше раздражало эту своенравную женщину. Говоря иначе, особого контакта между ними никогда и в дальнейшем не наблюдалось.
Начало совместной жизни четы Заболотных пришлось на закат 90-х, когда их поколение строило свою карьерную перспективу в переходных условиях от дремучего бизнес-беспредела до установления в стране некой видимости цивилизованной коммерции. Как бы то ни было, но Анюта вместе с мужем сумела худо-бедно вписаться в те суровые реалии.
Перепробовали они немало: тут и работа рядовыми экономистами в сидящих на картотеках госструктурах, и разнокалиберная по должностям бизнес-деятельность, и, наконец, апофеозом всей этой суеты за выживание стала долгожданная организация ими собственного ломбарда. Только вот все юридические права на него она оформила на себя. Такая ее безапелляционная напористость в вопросе лишения супруга хоть какой-нибудь официальной доли участия в данном общем предприятии не могла не обидеть простоватого, и в чем-то порой наивного, Владислава. Анна же будто и не замечала это его настроение, а лишь как-то, когда уже открыли скупку, словно невзначай заметила за завтраком, несколько примирительным тоном:
– А я ведь, Владик, считай, хочу просто тебя оградить от новых забот и тревог, поскольку уверена – здесь нам, двоим, будет тесновато. Займись лучше сейчас чем-нибудь другим, например попробуй создать нечто альтернативное моему (!) ломбарду.
Подобное услышать ему от родной жены было, конечно, невмоготу. С чего бы вдруг у благоверной, с которой вроде никогда, до сих пор, не возникало особых проблем в плане совместного зарабатывания, случился этакий непонятный «заскок единоначальствования»? И пусть в семейно-бытовых моментах и воспитании сына он больше подчиненный (ну так изначально поставил себя), но тут как бы совсем другой коленкор – ведь сообща же задумали начать свое дело. Да и именно про скупку ювелирки и антиквариата идея являлась сугубо его, даже не говоря о том, что все стартовые кредиты сегодня висят на нем. А еще теперь эти жесткие ее слова: видите ли, «мой ломбард» и, ко всему прочему, она завела речь фактически об отказе участвовать вместе с ним в этом бизнесе. Нет, Владиславу трудно стерпеть нынешнюю свою данность, озвученную супругой, и в итоге он впервые поднял на нее руку. Почему тогда не сдержался? В тот момент объяснить себе вряд ли смог бы. Но вмиг сильно испугавшись того своего поступка, тотчас стал горячо вымаливать прощение. Правда все было напрасно – Анна явно спровоцировала такую развязку и сполна воспользовалась ею, подав на развод.
Кого здесь следует винить? Однако у Корнилова нет четкого ответа. Сейчас в выводах Дмитрия Терентьевича присутствуют одни допущения и предположения. Но если суммировать сказанное им по этому поводу, то тут сплошная многофакторность: характер этого «размазни» Владика; плюсом сюда – сама себе на уме деятельная, и наверное давно уже не любящая жена; а еще вполне возможен некий сговор между матерью-«кукушкой» Натальей и дочерью, который, якобы, обусловлен извечным неприязненным отношением тещи к зятю. В общем, причин такого резкого разворота от семейных уз до плохо скрытого предательства можно выявить несколько. Но определить главную – сложно, поскольку одна способна легко накладываться на другую. И это с учетом, что Корнилов совсем ничего не проговорил о том – имели ли место, хотя бы у кого-то из них, пока они были вместе, измены, имея ввиду, конечно, физическую составляющую этого понятия.
А в целом дальнейшие события развивались так. Владислав, крайне тяжело переживающий разрыв с Анной, повел себя достаточно благородно. Он съехал на съемную квартиру с одним чемоданом, даже не претендуя хоть на какую-то часть совместно нажитого имущества. Правда, справедливости ради, его теперь бывшая где-то через год купила ему двухкомнатную квартиру и досрочно сама погасила те кредиты, взятые им частным порядком на период стартапа, когда-то сообща с ней затеянного ломбарда. А с уже взрослым сыном Сергеем, тогда донельзя удивленному скоропалительным родительским разводом, у отца сохранился более менее родственный контакт. Несмотря на то, что тот пару лет спустя женившись, переехал в другой город. В основном они перезванивались или изредка единственный наследник навещал папашу, когда парню случалось гостить у матери. Но их общение сильно пошло на убыль после того как Владислав решил пригласить сына и сноху на собственную свадьбу.
Во-первых, отпрыск по телефону, пусть и вежливо, решительно отказался от участия, сославшись на личную занятость в назначенный день. А далее, он позже посмел сказать за водкой, пристально смотря уже мутноватыми глазами на своего батю, будучи с ним наедине дома у того:
– Пап, а ведь ты, думаю, полнейший глупец, раз не понял тот мамин фортель! Она же таким образом пыталась оградить тебя от какой-то, возможно, трагедии!
После этих слов старшему по возрасту и гипертонику со стажем становится по-настоящему худо. Пришлось даже вызывать «скорую». И вот с этого момента от былого взаимопонимания между ними практически ничего и не осталось.
А почему, и какой же провиденческой тайной вдруг стала обладать Анна, чтобы довести всю эту их семейную ситуацию до полнейшего абсурда? И лежа на диване в ожидании врача, отец Сергея зло высказал тогда ему:
– Знаешь ли, мне теперь уже совершенно не интересно обсуждать что-либо касающееся твоей матери. Особенно удивительно слышать про ее, якобы, благородство, да еще базирующееся на явно тобой придуманном – она, мол, обладает даром некоего экстрасенса. Просто бред несешь! Зачем только? И тут буду утверждать лишь одно – у нее в голове запала какая-то кнопка из «клавиатуры разума»! – обиженно отвернувшись лицом к стенке.
Сын же, сидя у его ног, недоуменно пожал плечами и процедил:
– Можешь конечно не верить, но говорю сейчас правду. А ты уж сам решай.
Дальше они оба торжественно молчали, пока не приехала бригада «скорой помощи». Убедившись, что с папашей после укола вроде все нормально, Сергей, прощаясь вялым рукопожатием с ним у дверей, совсем поникшим голосом заявил:
– Ладно, давай забудем эту тему. Считай, этого разговора у нас не было. Прости, если не прав. Пока.
Владислав, не убирая ладонь, на такую смену настроения своего взрослого чада отреагировал довольно таинственно, но безапелляционным голосом:
– Ну вот, дорогой мой Серега, каждый из нас стал заложником разного с тобой представления об этой женщине и данный факт совершенно естественен. Но все-таки будь реалистом, чтобы потом тебе не пришлось сожалеть о многом.
– О чем ты? – чуть сделав паузу и отводя в сторону взгляд, спросил сын.
– Позже, наверное, сам догадаешься, – здесь отец как бы уходит от прямого ответа, – всему свое время, – опять ничего конкретного.
Потом перед ним аккуратно захлопнулась дверь…
Примерно так закончилась та их совсем недолгая встреча, после которой Заболотный-младший окончательно перестал появляться у старшего, ограничившись теперь лишь редкими телефонными разговорами о самочувствии и погоде, причем о молодой жене Владислава речь при этом никогда не заводилась.
– И до сего дня уровень общения этих родных между собой людей остается прежним, то есть дистанционно-настороженным, – так заканчивает свой рассказ Дмитрий Терентьевич Корнилов, тот кто и начал разговор про историю сестер-близнецов.
Правда затем он еще добавил, словно эта его информация что-то прояснит для других, сейчас сидящих с ним рядом. А была она вот какого плана…
Если кратко, то им тогда были упомянуты только два момента, возможно дополняющих описание того периода (уже без Анны) жизни Владислава. Прежде всего отмечено – этот человек стал увлекаться, до частых запоев, алкоголем. А во-вторых, как бы в ответ на издевку своей бывшей по поводу совета заняться чем-либо «альтернативным» ее (!), заметьте, бизнесу, то, когда-то в прошлом, муж вдруг взял и надумал организовать кредитную конторку по микрофинансированию физлиц. И получается, будто он ненароком все же прислушался к той внезапной Анютиной идее.
И вот вроде Корнилов завершает это повествование, практически монолог, об одной из близняшек.
– А теперь хочу передать слово господину Трошину. Пусть дальше за меня продолжит, – прозвучало от него чуть ли не приказом от ведущего собрание.
Но к этому довольно суровому тону все присутствующие из мужчин отнеслись как к чему-то ожидаемому, словно данный сценарий нахождения здесь, в кабинете, им уже известен. Разве что обе женщины, именуемые тут Сидоровой Клавдией и Анной Заболотной, оставаясь до сих пор в недвижимом положении, нервно и синхронно вздрогнули на стульях, будто через них пропустили небольшой электрический разряд. Да еще доселе молчавший Логинов попытался вставить бодрым голосом свои «пять копеек».
– То есть, наш уважаемый Александр Аркадьевич должен сейчас взять и рассказать нам о даме, которую к тому же опекают именно эти из «Живой энергии», – и парень с кривой ухмылкой кивает в сторону лощеного Дмитрия Терентьевича и на замызганного Руслана, шашлычных дел мастера.
– Толя, погоди-ка морщить лоб, – вальяжно и властно оборвал его старший товарищ, – я безусловно готов согласиться на предложение уважаемого оппонента (имея ввиду Корнилова), где совершенно нет ничего из ряда вон, и это для меня совсем не трудно. Пусть каждая из них послушает меня. Думаю, им обеим будет небезинтересно, – заключил он.
О чем же тогда поведал той ночной публике Трошин, владелец ровно подстриженной чеховской бородки?
А прежде чем начать говорить Александр Аркадьевич выуживает из блестящей кучки, лежащей на столе, золотой перстенек с небольшим топазом. И держа на ладони этот довольно, с точки зрения ювелирного ремесла, скромный предмет, человек прямо-таки торжественным голосом объявляет, обведя всех каким-то невидящим взглядом:
– Данная штуковина, предупреждаю, символически предполагает такую категорию как – «зависть и гордыня обыкновенные». Надеюсь, что кроме сегодняшнего молчаливого женского дуэта, остальные в курсе всего этого? – и вопрошающе покрутил лобастой седой головой.
И здесь никто не стал возражать, видимо просто было особо и некому.
Ну и кем же, на поверку, оказалась Сидорова Клавдия, если исходить из того, что будет сейчас рассказано о ней Трошиным?
В общем, в отличии от собственной сестры-близнеца она совсем не обладала той жизненной хваткой, которой в избытке имелась у Анны. И подобное вполне объяснимо, поскольку их среды воспитания существенно разнились между собой. У одной, где рядом родная кровь, сплошная неразбериха в отношениях матери и дочери. Тогда как у другой имеют место почти тепличные условия. Это когда вдруг начинаешь сравнивать атмосферу семейственности вокруг каждой из них.
Так вот Клава, учась в школе все годы практически на «отлично», решила, однако, поступать у себя в городке, где есть единственный вуз – филиал столичного пединститута, на совсем непрестижное библиотечное отделение с мизерным туда конкурсом. И там она, аналогично, как и ее единоутробный «двойник», находит своего суженого и именно на четвертом курсе выходит замуж.
Кого же из себя представлял тот самый избранник студентки Сидоровой? Да просто «натуральное говно!» (личное выражение Александра Аркадьевича). И здесь следует его дополнительное жесткое пояснение по этому поводу:
– Он – настоящий придурок с раздутым самомнением, да еще обладающий идиотскими взглядами на многие вещи, – сердито заключает Трошин, правда уже несколько спокойным тоном.
На эти слова, непонятного и нерасшифрованного негодования в адрес Клавиного мужа, она сама никак не отреагировала, а продолжала, наряду с сидящей напротив сестрой, выглядеть этаким истуканом. И почему данный критик из «Мертвой энергии» так ополчился на этого, явно второстепенного персонажа, которого при рождении нарекли Михаилом. Просто кажется, будто ему сейчас более интересно заострить внимание как раз на нем, а не на главной героине собственного рассказа. Значит у Трошина, определенно, есть какой-то давний «зуб» на него.
И что же услышано дальше? А он так построил свое повествование, чтобы можно было сделать сравнительные выводы относительно этих, уже 45-летних, дам-близняшек. Правда Александр Аркадьевич потом, лишь довольно сжато, почти тезисно, проговорил о дальнейшей судьбе Клавдии. Где его, как бы нараспев, изложение даже скорее напоминало некую притчу.
И если следовать тем откровениям этого человека, то нами узнается следующее…
Оказалось, помимо немалых различий в жизненных перипетиях и коллизиях двух родных сестер, у них есть и такие совпадения, которые не могут не поражать стороннее воображение. Например: у каждой в наличии сыновья с абсолютно одинаковой отметкой даты их появления на свет в свидетельствах о рождении; к тому же эти парни еще и тезки; ну а самое поразительное в данных тождественностях – у обоих отцы носят фамилию Заболотный (!). Только вот Клавдия осталась Сидоровой, она почему-то тогда в ЗАГСе проявила непонятную упертость, хотя в дальнейшем, практически, всегда слепо и беспрекословно подчинялась решениям своего «властного» мужа (последнее определение заменило тут Трошинское нецензурное).
Вдобавок ко всему присутствовали и другие аналогии при сопоставительном рассмотрении семейных передряг обеих женщин. Какие? Продолжаем слушать рассказчика Александра Аркадьевича, который вообще перешел на какую-то нездоровую хрипотцу, словно у него неожиданно случился спазм горла. Все сидящие вокруг, кроме сестер, сразу шумно засуетились из-за возникшей аномалии с голосом у этого благообразного вида пенсионера. Но тот лишь резко взмахнул правой рукой и вмиг народ затих, подчиняясь этому начальственному жесту.
– Стоп! Всем приказываю замолчать! – как-то уж больно надрывен он.
Никто и не посмел ослушаться. А Клавдия с Анной вдруг синхронно и согласно кивнули, снова быстро перейдя в состояние некоего странного анабиоза.
Трошин из под седых бровей обегает мрачным взглядом всю компанию и совсем не восклицательно заключает:
– А ну-ка, давайте поспокойнее, господа. Попробую все-таки досказать, не более, – и прокашлявшись в кулак, в дальнейшем старался не терять нить личного повествования, предварительно сделав пару глотков воды из офисного стакана, услужливо поданный Логиновым Толей.
Из его последующего, теперь не очень гладкого речевого изложения про судьбу Сидоровой, стало вырисовываться нечто такое, что возможно и позволяет сделать кое-какие выводы относительно всей этой загадочности на примере почти астральной «параллельности» мистического в жизни обеих сестер. Попробуем же разобраться. Но сначала дождемся окончания того самого монолога Александра Аркадьевича. И вот чего весьма небезинтересного им было доведено до ушей тех, кто сейчас пребывает не в курсе.
А дорассказал он вдруг как бы свои размышления по данному поводу… В чем состояла их скрытая суть?
Во-первых, главным объяснением у него, правда без должной аргументации, тех удивительных совпадений в датах рождения, именах и фамилиях у сыновей Анны и Клавдии, являлось лишь одно – это, мол, вроде некоторых «реперных засечек», преподносимых каждому из нас в качестве определенного вопроса – насколько мы все подвержены такого рода точечным попаданиям? А какую роль здесь играют родственные связи? Основополагающую или все же нет? Трошин пока оставил без ответа.
Зато этот обладатель чеховской бородки закончил историей про то, как сложилась семейная жизнь той самой Сидоровой…
А она, оказывается, почти повторяет сюжет и, разве что с точностью до наоборот, причины возникновения основных разногласий между Анной Заболотной и ее тогдашним мужем Владиславом. Где теперь явным «антигероем», со слов Александра Аркадьевича, выступил супруг Клавдии – Михаил. Если же чуть подробнее, то схематично все выглядело примерно так…
Познакомилась эта пара в пединституте, в котором оба учились. Молодой человек на биологическом факультете, а девушка Клава с параллельного потока постигала тонкости библиотечного дела, причем числились «вечерниками». За год до окончания вуза они поженились. В общем, все довольно обыденно для студенческих лет каждого из нас.
– Не буду много распространяться об их взаимных чувствах, лишь пожалуй продублирую: простоватая и покладистая натура с симпатичной внешностью вышла замуж за редкого самодура и «павлина», беспрестанно распускающего «хвост», что позволяет мне отнести этот брак к союзу между «чудовищем и красавицей»! – опять зачем-то сердится Трошин.
А далее он пытается развить логику этого своего резкого высказывания. В чем же она заключалась? Давайте узнаем…
Его последующее короткое «изложение-резюме» возможно кому-то позволит сделать некоторые выводы. А сейчас конкретика от данного рассказчика здесь будет такова….
Тот небольшой провинциальный городок, где Клава жила и училась, мало чем знаменит. Из особых примет: построенный, аж до революции, ипподром, да еще наличествует тупиковое ответвление железнодорожной магистрали, протянутой от столицы.
И вот именно в ближайшем леске от того районного центра совсем недавно нашли труп Клавиного Михаила. На нем с десяток колотых ран, нанесенных беспорядочно и явно в состоянии сильного аффекта. Кто же преступник?
Тот довольно тихий населенный пункт испытал тогда настоящий переполох. Ведь убит никто иной как глава администрации города по фамилии Заболотный.
Поднято буквально все и вся на «уши», включая срочный приезд нескольких московских людей из следственного комитета. Эти служаки в течение месяца скрупулезно выясняли детали случившегося. Но подтянутые к этому громкому расследованию сыскные службы продвинулись тогда ненамного. Было лишь установлено, что тело сюда привезли уже мертвым, а момент исчезновения человека совпал с днем его ухода в мир иной. Ну и плюсом еще – мол, орудием убийства являлся трехгранный клинок и совсем никаких следов волочения или другого способа доставки «жмурика» (термин Трошина) в этот заросший овражек, в который, похоже случайно, забрел одиноко слонявшийся по лесу местный грибник. Причем труп лежал как бы на виду, не зарытый и даже не прикрытый ветками.
В круг же подозреваемых, помимо тех, кто как-то связан по службе, включая личного водителя, конечно попала и жена. О какой-то случайности данного преступления или просто бытового ограбления, закончившегося смертельным исходом, не могло быть и речи. Правда одновременно прорабатывалась версия и о маньяке.
А почему в этой «обойме» вдруг оказалась супруга? Да потому, что выявилось немало странного на то время в ее поведении. Прежде всего, она всячески умалчивала сам факт неожиданного исчезновения Михаила из дома, сообщив только через сутки заволновавшейся было секретарше – он, якобы, сейчас немного приболел и пока просьба его не беспокоить, а мобильный телефон ею отключен.
Понятно, что вроде все сразу и успокоилось, поскольку Клавдия категорически всем запретила навещать, пусть и по самым неотложным делам, мужа. Это касалось и родственников и всех остальных, кто проявлял излишнее любопытство по поводу здоровья первого лица городской администрации. А где в этом участвовали врачи с их амбулаторным лечением или, наконец, с возможной госпитализацией? Четкого ответа от супруги так и не последовало – присутствовали сплошные, уже вдовьи, слезы, сомнамбулическое непонимание логичных вопросов следователей и однозначное обвинение в этой трагедии какого-то незнакомого мужчины средних лет, который на третий день болезни, придя к ним в квартиру, с порога заявил ей следующее:
– Клавдия Юрьевна, я наделен особыми полномочиями, чтобы сию минуту забрать отсюда Вашего благоверного и вскоре обещаю обязательно вернуть.
А чем таким все-таки заболел тот муж? Опять ничего конкретного из тех ее крайне страдательных объяснений – было похоже, мол, на сильное ОРЗ, но может и бронхит. В общем, про диагноз одна путаница. Относительно же, как бы, главного инициатора того ухода из дома и последующей за этим пятидневной пропажей, а в итоге обнаружения мертвого исколотого Михаила в лесу, то описание ею внешности этого потенциального, возможно, преступника совсем ничего не дало следствию. И конечно вызывает удивление совершенно слабая аргументация со стороны жены по поводу, прямо-таки, своего зомбированного поведения, когда она вдруг будто перестала совершенно осознавать всю реальность происходящего.
Что же тогда, с ее слов, случилось после открытия Клавдией двери на звонок неизвестного гостя? Звучало, по-свидетельски, примерно так: он вошел и приказным тоном высказал желание, чтобы глава семейства вышел к нему; затем мужчины о чем-то поговорили в подъезде, после чего хмурый Михаил спешно одевается, лишь бросив: «Скоро буду, возникли срочные дела. Приеду, обязательно расскажу», – садится к тому в джип, и они, буквально срываясь с места, куда-то уезжают.
Далее женщина смогла только добавить следующее представителям данного официального расследования – в тот момент она находилась словно под неким парализующим гипнозом, не давшим ей должным образом вмешаться в эту ситуацию, с целью хоть как-то воспрепятствовать такой беспрекословной подчиненности супруга, еще лежащего с высокой температурой.
А на вытекающий отсюда вполне законный вопрос: почему же определенное время спустя, если все было так, Клавдии Юрьевне бы взять и забить во все колокола по поводу его невозвращения? Но ведь лишь по прошествии четвертых суток дама обратилась, наконец, в полицию, фактически скрывая от всех это, более чем странное, исчезновение первого чиновника райцентра. Кроме того, куда делся мобильник Заболотного? И в курсе ли этих событий пребывал их женатый отпрыск Сергей, который сейчас со своей семьей проживает в другом городе, областном центре, за сто тридцать километров отсюда? Здесь Клавдия опять проявляла внутреннюю неуверенность и зачастую переходила на какую-то, однако, словесную сумятицу, типа – «… извините, но не все детали помню, … тогда плохо, наверное, соображала …» или « … лучше спросите у моего сына …», и тому подобное из области совсем уж невнятных ответов.
В общем, составленный ею «фоторобот» анфаса того внезапного «пришельца» и полная растерянность в собственных воспоминаниях, да еще с совокупностью явно искусственной забывчивости, привел следствие, практически, к нулевому результату. Разве что первым подозреваемым в этом убийстве довольно оправданно обозначилась именно супруга погибшего. И это сложилось в главную версию разбирающихся органов и вызвало немалые заговорщические пересуды у местных обывателей. Помимо всего для многих, особенно из ближнего круга, не являлись каким-то уж секретом слухи о бытовом деспотизме Михаила. Подобный факт также играет не в пользу вдовы, поскольку наверняка мог послужить основной мотивацией, чтобы совершить зверское убийство собственного мужа.
Но, как бы то ни было, на поверку что-либо существенное предъявить Сидоровой (так и не взявшей себе фамилию Заболотная) просто не хватило улик против нее. Поэтому и до суда дело не дошло, а все ограничилось только некой профанацией активного, но не во всем объективного расследования….
Таким вот образом, рассказчик, он же старик Трошин, подводит условную черту под этой историей. И он сейчас медленно оглядывает, внимательно всматриваясь в лица, сидящих рядом. У каждого, кроме сказочно окаменевших сестер-близнецов, свое мистическое выражение физиономии. И рожи эти следует описать…
Взять, например, Корнилова. Расслабленная поза и вид вполне скучающий, будто потерял интерес ко всему творящемуся здесь.
Его же нерусский напарник из «Живой энергии», наоборот, весь в напряжении, явно был увлечен данным повествованием Александра Аркадьевича. У Руслана Камаловича даже небритая челюсть слегка отвисла.
А теперь посмотрим на самого молодого (это Логинов). Похоже, можно сделать, пусть весьма и неоднозначный, вывод, что такой человек единственный, кто знает, чем закончится весь этот шабаш памяти с Анной и Клавдией, устроенный неизвестно кем и, главное, зачем.
И тут невольно задаешься вопросом – что, однако, объединяет эту загадочную четверку мужиков? Какие высшие силы руководят их согласованными действиями? Да и вообще, насколько они, собравшиеся ночью у одиноко включенной настольной лампы в директорском кабинете ломбарда, являются реальными людьми, причем с настоящей плотью и кровью?
Сам же Трошин в сей момент выглядит довольно уставшим и каким-то отрешенным, словно из него вдруг вынули зарядное устройство, отвечающее за запас внешних эмоций. Глаза полузакрыты, руки безвольно повисли, а седая голова запрокинута, как у спящего. Но вот он, спустя минуту собственной летаргии, пока эти трое заговорщически о чем-то перешептывались между собой, резко встает и так громко, почти срываясь в крик:
– На сегодня хватит заседать! Давайте оставим наших женщин одних. Думаю, им есть, что обсудить и без нас! Настало их время поговорить наедине! – и первым выходит за дверь.
За ним дружно при полном молчании потянулись остальные, как бы «соратники-специалисты» по мистификациям, в которые сейчас ввергнуты обе дамы. Наконец, в кабинете никого, кроме Анны и Клавдии. Тишина здесь стоит абсолютная, и две женщины пока продолжают пребывать в полной недвижимости. Лишь живые взгляды, направленные друг на друга, выдают в них серьезную переживательность и даже синхронное отчаянье по поводу происходящего. Когда же они начнут какой-никакой диалог? Ведь до сих пор между ними не случилось словесного контакта.
Но вот прошло совсем немного времени и эти уже сильно взрослые близняшки вдруг разом встрепенулись и та, носившая фамилию – Заболотная, заговорила первой, ровным голосом, будто это обыденная встреча неких соседок по лестничной площадке:
– Здравствуй, сестренка. Ну и как тебе весь нынешний дурацкий спектакль, устроенный этими мудаками (явно имелась ввиду «четверка» недавно покинувших ломбард)?
– Ничего не понимаю, – в свою очередь и несколько безадресно откликается Клавдия с крайне испуганным лицом.
А теперь им ничто не мешает все же полновесно пообщаться между собой…
11.
ИЗ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО И В МЕРУ ЛАКОНИЧНОГО…
Этот детский рисунок, где солнце и дом,
Наполнен счастьем и восторгом,
А ведь он накарябан мной. Как все же странно…
Многое сейчас вразнобой, и даже мысли,
Будто брызги скалистого водопада,
Падающего ступенями…
XI.
Где-то посередине пути той ноябрьской дороги, когда Анна Юрьевна Заболотная поехала на своей «Ауди ТТ» в городок проживания некоего Трошина, случилось страшное. Ее ярко красная машина на высокой скорости сбила человека, который неожиданно выскочил из ближних кустов на пустое предрассветное шоссе. И наверное невозможно было предотвратить этот наезд, поскольку все произошло буквально в секунду, а сидящая за рулем несколько рассеяна от собственных мыслей и убаюканная пасмурным однообразием за лобовым стеклом.
А если бы кто-то явился здесь сторонним очевидцем данной трагедии, то ему могло показаться, что жертва, кстати оказавшаяся женщиной, специально бросилась под колеса. И ждала она именно это авто. Короче говоря, имел место суицид, но с явным выбором псевдовиновника.
Теперь же о втором последствии этого столкновения. После того как выбежавшая из придорожного кювета перелетела через крышу, «Ауди» стало заносить при резком торможении на скользком асфальте к «отбойнику». В результате машину, по-каскадерски, пару раз переворачивает в воздухе и еще довольно новенькое изделие немецкого автопрома сразу превращается в груду искореженного металла, врезавшись боком в огромную сосну. А потом, видимо из-за детонации, бабахнул бензобак. Но до взрыва, озарившего утреннюю туманную мглу, Анне удалось, каким-то просто чудом, выбраться из салона и отползти на безопасное расстояние.
Тут же поостанавливался весь немногочисленный проезжающий транспорт, а затем подоспела полиция со «скорой помощью». Сейчас физическое состояние мадам Заболотной близко к совсем беспомощному. Нет кровоподтеков, но очень сильно жжет и пульсирует болью внутри, а еще сплошное плавающее сознание, когда в голове калейдоскопически меняется ощущение грани между сиюминутной реальностью и картинками собственной смерти. В итоге, ее везут в реанимацию, где ей суждено впасть в трехдневную кому…
А что же происходило там, на шоссе, пока хозяйку сгоревшей «Ауди» мчали с сиреной в больницу того самого райцентра, куда сегодня и направлялась, чтобы попробовать разыскать господина Трошина. Это по поводу недавней ерундовой кражи из своего ломбарда. И цель данной поездки была – попытаться самой ответить на вопросы, мучившие ее с некоторых пор.
А на месте аварии гаишниками и врачами обнаруживаются определенные странности-совпадения. Во-первых, лицо погибшей являло собой точную копию той, которую увезли, правда макияжем несколько отличалось. У одной – нечто клоунское, по своей яркой размалеванности, тогда как у другой – более скромный, но сделан гораздо профессиональней. Кто же из них «ху»? Смеем догадаться – распластанная теперь на дороге в неестественной позе – это именно та, с цирковым гримом. Ну и во-вторых, что особенно поразило следователей, у обеих в карманах одежды найдены совершенно идентичные по содержанию анонимные записки, написанные одним и тем же округлым почерком. А короткий загадочный текст их был таков: «Скоро случится ваша встреча, тогда все и разрешится».
В общем, пока Анна пребывает в режиме бессознательного коллапса, просто не у кого спросить про всю эту творящуюся мистику. Ведь никаких документов, удостоверяющих личность, ни при ком из женщин не оказалось. У Заболотной, как и сумка например, они могли остаться в машине, а вот у осмысленно бросившейся под колеса, в дополнение к той таинственной и продублированной кем-то бумажке, прибавился лишь кошелек с ничтожной суммой денег и в нем одинокая визитка мэра близлежащего городка и к чьему-то удивлению носящий фамилию Заболотный.
Но правоохранительным органам все же быстро удалось идентифицировать каждую из пострадавших. Сбитую насмерть опознали как жену того самого градоначальника, а та, которая сейчас находится в реанимации, определилась по госномерам ее авто.
И если поподробнее об этих двух особах, то узнаем следующее…
Владелица «Ауди» – это и вправду описываемая нами Заболотная Анна Юрьевна, проживающая в областной столице и являющаяся директором именно той скупки антиквариата и ювелирных изделий, где с месяц назад произошло ночное ограбление. Остальные детали по ней, думается, не так существенны здесь.
Касаемо же увезенной в морг, то тут поболе вопросов относительно некоторых фактов. Прежде всего – почему супруга, а с недавних пор вдова Клавдия Юрьевна Сидорова, возникла на этом пустом шоссе в такой утренний час? Далее, экспертиза показала, что в крови погибшей не обнаружено никаких следов наркотиков или алкоголя и возможно речь идет о самоубийстве, причем больше похожее на подготовленное. Впрочем и анализы наехавшего водителя не резюмировали какой-то криминал. Еще конечно прокуратуру повергло, пусть и по-своему, в шок та стопроцентная внешняя схожесть этих женщин, словно случайно оказавшихся в одних и тех же пространственно-временных координатах того трагического столкновения.
Иначе говоря, все самые изощренные рассуждения по данному поводу вряд ли смогут объяснить причинно-следственную связь этого финального для обеих дам кошмара. И как тогда нам поступить? Давайте, все-таки попробуем заглянуть за изнаночную «кулису» каждой из них…
Только вот сейчас одну будут хоронить, а другая в сей момент прикована к больничной койке в полурастительной активности и видит сны, которые смотрятся будто документальное кино в 3D-изображении.
Каковы же эти ее сегодняшние видения, когда человек в глубокой коме? Постараемся, тем не менее, нечто узнать и возможно разобраться во всей такой конспирологии.
Какие, однако, фантазии посещали тогда Анну, пока пластом лежала с закрытыми глазами, вся подключенная к медаппаратам?
А она будто продолжает свой путь на машине. Туда, где исходя из паспортного адреса прописки, взятого ею из ломбардного журнала приемки, возможно обретается некто Александр Аркадьевич Трошин 1952 года рождения. И с ней по дороге не случается совершенно никакой автоаварии.
Далее Заболотная без всяких приключений добирается до того районного центра, а там, прямо-таки совсем как-то неожиданно, этот субъект сам ее находит на главной площади городка. Он был в брезентовой накидке с капюшоном и плетеной корзинкой в руках. А еще его довольно благообразную внешность дополняла аккуратная чеховская бородка.
Ну а потом все происходит по уже ранее описанному сценарию: недолгое пленение в подвале; знакомство с напарником Трошина – Логиновым; странный обратный ход настенных часов; затем скрытая телепортация в другое помещение с цокольным этажом; их совместный отъезд обратно, откуда приехала и т. д. по тексту. То есть со всеми последующими Аниными переживаниями и историями, поведанными этим загадочным и не в меру навязчивым мужским дуэтом из какой-то полумифической «Мертвой энергии».
Это сновидение, в основном про себя как таковую, длилось до того момента появления втроем у входа ее же собственного ломбарда и короткого разговора в директорском кабинете. И вот она там вдруг теряет сознание, а после тяжелого забытья в памяти лишь остается, что секундные стрелки на украденных дамских золотых часах, лежащих тогда перед ней на столе, и вторых, висящих напротив, уверенно обегали циферблат справа налево. Здесь «картинка» обрывается на том месте, когда за дверью раздаются чьи-то, едва слышимые, шаги.
И этот, отчасти бестолковый, сюжет сменяется следующим, даже куда более безалаберным. Где на авансцену воспаленного сна Заболотной в реанимации, выходит другой главный женский персонаж, именуемый некоей Клавдией. Причем с лицом близнеца, полностью повторяющий облик самой, находящейся сейчас в коме. И тут, конечно, совсем все иначе.
Это, как бы, пошла следующая серия какого-то уж крайне невразумительного фильма…
Ей, сквозь пелену внутреннего созерцания себя, представилось, будто с сего момента она вдруг чудесным образом встроилась в сознание именно этой Клавы, которая с фамилией Сидорова. И теперь Анне надо «пережить» иные видения. Только в этот раз не за себя лично, а расположившись в чужой внешней оболочке, пусть и при наличии очень возможной генной идентичности между ними.
Что же такое бедной женщине еще могло присниться? Если исходить из логики повествования, то все оказалось вполне ожидаемым. Тут ее память, в данный момент почти принадлежащая потустороннему миру, начинает свой «разбег» с эпизода на незнакомой пригородной железнодорожной станции, когда, после случившегося там с ней типа припадка, она была увезена в ближайшую районную психушку.
А дальше мозг Анны-Клавдии продуцирует всю последующую хронологию событий. Правда лишь до мгновения приезда в компании с Корниловым и шашлычником Русланом («Живая энергия») к, якобы, ей незнакомой вывеске – «Скупка антиквариата и ювелирных изделий». После чего сон, теперь вроде как другой близняшки, приобрел совершенно бессистемный характер, какой зачастую бывает у уснувшего пьяного человека.
Но если все-таки попытаться, вкратце, сделать некоторый сравнительный анализ того ее летаргического «винегрета» первой и второй его части, то получим примерно следующее…
И тут и там фигурировали персонажи-антиподы; далее, постоянно муссировался вопрос – где та грань «добра» и «зла»?; обе заметили – часы могут иметь обратный ход; во многом присутствует схожий предметный антураж (например: красный автомобиль «Ауди», украденная ювелирка, сам ломбард, и тот факт, что почти каждое из этих пропавших изделий, кроме нательного крестика, являются некими символами той или иной истории, рассказанной нашим героиням представителями каких-то непонятных сект с «перпендикулярными» по своему смыслу названиями).
Правда и существенные расхождения в рассматриваемых «параллелях» тоже наличествуют. Прежде всего, у обеих были разные маршруты, пока обе не оказались у дверей скупки, где в итоге и встретились. Затем, все услышанное ими тогда от сопровождающих их лиц, ни разу не дублировалось, если сопоставлять ту Заболотную с ее «двойником» Сидоровой.
Но, наверное главное здесь несколько иное. Это то, что в том больном сновидении Анны Юрьевны совсем почему-то не узрелась та финальная часть, когда они вшестером сидели ночью за столом в директорском помещении ломбарда. Где чем-то зомбированные Анна и Клавдия узнали про себя: мол, кто сами дамы и откуда; их семейное положение; кем сегодня являются и приходятся по отношению друг к другу. В общем, особо главное, хоть как-то проливающее свет на биографию каждой, просто странным образом не вошло в подкорку головы, тогда лежащей в коме мадам Заболотной. Единственное, отмеченное памятью, если рассуждать как бы от лица обеих женщин, стали лишь те две ювелирные штучки (брошка с фианитами и перстенек с мелким топазом), которые позже (уже в кабинете) добавились к остальным, ранее им предъявленным, четырем украшениям. Причем, и первая серия того сна (где Анна видит себя), и вторая (тут она играет роль за Клавдию) заканчиваются одним и тем же кадром – все шесть, разом украденные из скупки Заболотной, предметов нанизаны на какую-то невидимую нить и висят под офисными часами, у которых секундная стрелка движется справа налево…
На четвертые сутки к Анне Заболотной, наконец, возвращается сознание. Открыла глаза, сильно давило виски. Не поднимая головы с подушки, попыталась оглядеться – одноместная больничная палата в виде узкого пенала с довольно обшарпанными стенами, за единственным окном хмурый день, пара прозрачных трубок протянутых к ней и капельница, стоящая рядом. Вот примерная обстановка сейчас вокруг этой, вдруг очнувшейся.
Она решает подать голос. Он оказался слабым и не очень членораздельным, что-то вроде испуганного полухрипа. Но никто не отозвался, похоже не слышат. И ею сразу овладевает безотчетный страх перед этим, прямо-таки звенящим здесь одиночеством. События же и причины приведшие ее сюда если и помнятся, то как-то фрагментарно, словно цветные картинки во вспышках стробоскопа: внезапный наезд на «нечто», резкий разворот автомобиля, затем удар страшной силы и в итоге суетливые врачи в машине «скорой помощи», а потом полный провал реальности. Зато весь тот сон, привидевшийся этой женщине после аварии, пока была в коме, запечатлелся буквально во всех деталях.
Местами забинтованная Анна, превозмогая боль во всем теле, с осторожностью садится на кровать. Голова еще больше закружилась и тошнота волной подкатила к горлу. А в мозгу крутится лишь одна, теперь уже неотступная мысль-вопрос: в каком мире сегодня, однако, я нахожусь? И судорога немоты с новой силой овладевает ею. Помимо всего она вдруг перестала чувствовать ноги, ставшие вмиг совершенно холодными, почти ледяными. И от такой очередной напасти Заболотная совсем запаниковала, интуитивно ощутив приближение своего краха.
И тут с мерзким скрипом открывается дверь. Но на пороге не кто-то из медперсонала, а ее бывший супруг Владислав собственного «разлива». Вот сейчас очень по-настоящему Анна обрадовалась появлению этого, когда-то давно ей опостылевшего, типа. Ну а тот смотрит на нее несчастную, морщит лоб и так зловеще произносит во многом двусмысленную фразу:
– Здравствуй. Надеюсь, теперь ты вполне убедилась в справедливости моих предупреждений при нашей последней встрече? Помнишь, наверное? Быть бы тебе «умной», когда сподобишься соглашаться с «дураками».
На его плечи накинут белый халат, а в руках бумажный пакет доверху набитый разными фруктами. Понятно, что это для нее. Только все же ей немного странно – почему именно он первым зашел в палату, а никто другой? Но в данный момент такое секундное рассуждение лишь промелькнуло у Заболотной, растворившись в радостной эмоции при виде этой живой души, пусть даже и в образе «вчерашнего» мужа. Тем не менее явное осязание личной кончины, у чуть было оклемавшейся женщины, продолжает нарастать аж до холодного пота.
– Тебе совсем плохо? – сочувственно меняется в лице Владислав, подходя к кровати.
Та растерянно молчала. Тогда он присел рядом и приобнял ее. И Анна сразу тихо заплакала, роняя слезы в задрожавшие ладони.
– Перестань, я ведь здесь оказался для того, чтобы нам теперь всегда находиться вместе, и никак иначе, – сейчас его голос выдает волнение. И несколько мандаринок бесшумно покатились по линолеуму.
Но наша героиня будто и не слышит эти слова. Она впала в состояние какого-то полутранса, обессиленно откинувшись головой на подушку, закатив глаза.
– Кто Вы такой и как попали сюда?! – это в палату вдруг ворвалась сердитая медработница предпенсионного возраста.
– Лучше побыстрее помогите больной, а потом я все, пожалуй, и объясню! – срывается на восклицательность скрытно проникший за эту дверь.
В итоге его грубо отталкивают и начинают искать пульс у лежащей навзничь, похоже уже без сознания. Потом эта тетка, приблизив лицо, внимательно всматривается в зрачки пациентки. Судя по всему, жизнь покинула тело, что и подтвердила врачиха, безапелляционно заявив, обращаясь к неизвестному ей мужчине:
– Все, отмучилась бедняжка.
И стоявший позади Владислав словно окаменел, а принесенный им пакет выпадает из рук. По-видимому, эта новость стала для него, который так безнадежно подавлен и обескуражен, однозначно скорбной.
А затем сбежались люди из медперсонала и окончательно оттеснили посетителя в коридор. Там он встретил своего Сережу, спешащего к матери. Ведь именно сын по телефону сегодня сообщил ему об автоаварии, случившейся три дня назад, поскольку первым узнал об этом (почему-то местная полиция не слишком усердствовала в плане оперативности по розыску родных Анны Юрьевны). Как бы то ни было, но бывший супруг все же удостоился узреть ее еще живой, а вот отпрыск опоздал буквально минутами. Такая несправедливость легко объяснялась – просто парень ехал из далекого города, где теперь проживает его молодая семья.
Наскоро обнявшись, отец сообщает печальную весть. И тогда Сергей отвернулся к стене и так тихо произнес, чтобы не быть услышанным другими:
– Пап, хочу спросить, а ты не винишь себя ни в чем? – в голосе слезы.
– Не тот момент, к сожалению, тобою выбран для обсуждения этой темы! – ожидаемо заводится старший Заболотный, с тоской оглядываясь вокруг.
Но вот из палаты вывозят Анну, полностью прикрытую простыней. И оба родственника бросаются к каталке….
К вечеру того дня, когда были соблюдены все формальности, Сергею разрешили забрать тело матери. Касаемо же Владислава, то все его попытки просто вместе с ним поучаствовать в этих крайне невеселых хлопотах, почему-то натолкнулись на довольно жесткий отпор со стороны сына. Тот, пряча глаза, на предложение отца по поводу помощи в чем-либо,
односложно ответил:
– Да я тут сам со всем справлюсь, а ты уж лучше поезжай к себе домой…, – прозвучало примерно так, невзирая на всю явную переживательность его папаши.
Старший конечно был обижен подобным непониманием и этой «черствостью» своего чада, но виду не подал. А только сказал, осознав всю тщетность наладить хоть какой-то контакт с Сергеем:
– Ты возможно и прав. Мне наверное пора. Согласен.
И еще добавил, прощаясь, какую-то пафосную банальность:
– Любой человек не может жить чужой судьбой, поскольку у каждого из нас есть некая особенность – это уникальность в самом факте рождения и, как ни странно, собственной смерти, – а затем закончил почти сакраментальной фразой:
– Впрочем, в морге мало кому нравится.
Сын в ответ промолчал. Лишь недовольно повел бровями. А когда отец уже сидел за рулем, последовал мобильный звонок:
– Батя, извини, если что. Про похороны мамы сообщу тебе отдельно. Давай, не сердись. Хор? – а дальше следуют короткие гудки.
У Владислава чуть потеплело на душе. И существенно прибавлена скорость автомобиля, и громче зазвучало радио в салоне.
Домой приехал, когда стемнело. Молодая жена встретила с порога бабской язвительностью:
– Ну как там себя чувствует твоя «вечная любовь»? – на ее лице разместилась кривоватая улыбка.
И ему вдруг впервые захотелось ударить ее. Но сдержался, ограничившись кратким: «Умерла», – и не сняв ботинки прошел в квартиру, оставляя на паркете грязные следы.
А потом он стал медленно напиваться, закрывшись в своей маленькой спальне-кабинете. В тот вечер супруга даже не пыталась как-то еще проявиться, видимо боясь, что может нарваться на возможную грубость. Ей хватило ума и такта сегодня лишний раз не тревожить мужа. И она быстренько сгинула, с ночевкой, к какой-то подруге, сообщив ему об этом обиженным тоном по телефону уже с улицы. Владислав же только хмыкнул в ответ.
Оставшись один, теперь в полной тишине, человек пустился в воспоминания о совместно прожитых с Анной лет в браке….
И сейчас у него в голове роится некоторое раздвоение во вполне уже нетрезвых рассуждениях о погибшей. Каковы же они?
Да вроде тут ничего и особенного. Здесь все было вперемешку: и то чувство шальной влюбленности в свои молодые годы; не во всем тогдашняя, на первых порах, семейная бытовая устроенность; те, не всегда ровные отношения с давно покойной тещей Натальей Юрьевной; конечно сын Сергей, с его сохранившимся до сих пор юношески-максималистским характером; и обязательно – тот переломный момент, когда Анна, по совершенно неизвестным мужу мотивам, вдруг взяла и спровоцировала развод с ним после случившегося, явно несправедливого, полного документального переоформления на нее того злосчастного ломбарда. А еще он с немалой горечью осознает, что на сегодняшний день бизнесмен Заболотный довольно неуспешен, то есть почти закончился, приближаясь таким образом к уже неминуемому финансовому банкротству. И похоже, как оказалось, бывшая супруга явилась для Владислава неким «антиоберегом» в той прошлой жизни. Теперь это крайне остро ощущается им.
Но над всеми этими мыслями, за рюмкой водки, давлела главная, применительно к нему, касающаяся того самого удивительного сна, о котором он с полгода назад решился рассказать, правда без особых подробностей, Анне, сразу с утра приехав к ней на работу. А ведь тогда она просто посмеялась над ним, словно умалишенным, и фактически выставила за порог.
И сейчас, спустя выпитые почти пол-литра, его будто торкнуло изнутри, поскольку стала складываться определенная картинка из «пазлов». А этому, прежде всего, поспособствовала узнанная про аварию одна важная деталь. Ее ему бегло поведал сын, когда сегодня звонил, сообщая о своей, лежавшей в больнице, матери. А речь была вот о чем: помимо пострадавшей, той, кто находился за рулем, на дороге в результате наезда погибла женщина (об этом, мол, Сергея вскользь проинформировал следователь, тоже по телефону). В тот момент Владислав совсем никак не отреагировал на такое. И только почему-то теперь нутром понял – именно та, попавшая под колеса «Ауди», может быть ключевой фигурой в данных, пусть и не вполне логичных по сути, умопостроениях. Но в итоге, уже будучи сильно пьяным, заснул прямо в кресле, отложив эти размышления до скорого наступления похмелья…
Будем надеяться, что с интуицией здесь у Заболотного все окажется в порядке. Поскольку с трудом продрав глаза, он, несмотря на свое поганое состояние, проснулся с твердым убеждением – лишь ему одному суждено разгадать всю эту трагическую мистику. И ведь такая его уверенность в этом зиждется, прежде всего, на тех откровениях свыше, которые во сне посетили Владислава нынешним летом. Вот как раз тогда, буквально с утра, свои тезисы-«предупреждения» по поводу приснившегося той ночью, бывший муж и хотел донести до Анны, но не был ею услышан.
А если про главное, окончательно укрепившее Заболотного в этой, во многом самонадеянной мысли о собственной исключительности в разгадке подобного «ребуса» последних событий, то им стало сегодняшнее, правда не слишком трезвое, сновидение. И оно запечатлелось до мельчайших подробностей…
В принципе, это тревожное его забытье, в плане привидевшихся сюжетных коллизий, практически оказалось полным «слепком» того сна полугодовой давности, так тогда испугавшего Владислава. Но, что более всего сейчас поразило этого человека, еще даже не вставшего с кресла? Он кинул взгляд на свои наручные часы – там секундная стрелка теперь строго и неумолимо описывала обратный круг.
Подобное совпадение, и во сне и наяву, доводит бедного Заболотного до состояния типа экстаза, только вот с примесью огромного и неизбывного страха перед действительностью. У него случилось как бы очень странное раздвоение личности и трудно, почти невозможно, определить, где заканчивается реальность и с какого момента с ней возникают проблемы, когда сознание вдруг начинает судорожно искать заблудившееся твое «Я». Но тут не ты главный герой в этой «схватке» с «альтер эго», а кто-то совсем иной. Хотя это уже выводы не столько данного персонажа, сколько, наверное, Автора.
В общем, то подслеповатое декабрьское утро оказалось для Владислава вроде определенного «водораздела» времени между пониманием про себя чего-то крайне важного и суетностью, пусть и во многом оправданной, прожитых им лет.
И вот он похмеляется ста граммами, идет в душ, потом выпивает чашку крепкого кофе с обязательной сигаретой, и неожиданно присаживается за письменный стол. Берет ручку и чистый лист бумаги – ему невтерпеж приступить к какому-то изложению. И пусть даже предполагается несусветный бред, но именно сейчас у него возникла такая острая необходимость в этой пока безадресной эпистолярности. Теперь есть только зудящее желание с кем-то поделиться своими фантазиями на тему: «откровения, приснившиеся мне, и как с ними поступить»…
12.
ИЗ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО И В МЕРУ ЛАКОНИЧНОГО…
Ледокол на реке,
Бело-голубые льдины плывут архипелагами,
Так стремительно наступает весна,
Всегда меняя возраст календаря и нашу летопись…
Слякотный октябрь принес промозглый ветер,
Под ногами асфальтные лужи и грязь,
И неразборчивое уныние прочно селится у нас в головах…
XII.
Получилось нечто вроде эссе, написанное красивым убористым почерком. Причем практически без помарок и зачеркиваний, словно ему размеренно, по буквам, диктовал кто-то. И по истечению часа, с чувством некоего удовлетворения, Заболотный устало откинулся на спинку стула. Еще раз глазами пробежался по тексту – там кажется все верно. По крайней мере так видится Владиславу.
Попробуем же подсмотреть туда. И тогда немало удивительного можно будет прочитать в этом трехстраничном послании, правда вот неизвестно кому…
Прежде всего, здесь он попытался как-то объяснить причину гибели Анны. А по его мнению смерть бывшей жены явилась итогом несоблюдения ею тех, сделанных им тогда летом в ломбарде, категоричных предостережений – чего совершать ей теперь не рекомендуется. Они, если помнится, укладывались в три пространных пункта: нельзя заниматься ростовщичеством в любом виде; никак непозволительно считать себя «двойником» кого-то; и, наконец, ни в коем случае не допускать даже малейшего суицидального намека в собственном настроении.
И еще в том их разговоре от Заболотного прозвучали некие, якобы, пророчества – это то, что Анне вскоре предстоит услышать шесть «разношерстных» историй (тут без какой-либо сюжетной конкретики и авторства) и вдобавок увидеть обратный ход времени (тоже без ситуационных подробностей об этом).
А далее на бумаге Владислав как бы раскрывает «первородность» тех персонажей, явившихся ему в том самом июльском сне, и которыми затем была окружена хозяйка вывески «Скупка антиквариата и ювелирных изделий». Откуда следует, что уже на момент своего приезда к ней тем рабочим утром, много чего знал про возможное ближайшее будущее этой, некогда любимой им, женщины.
По поводу же той «четверки» мужиков и «двойника» Анны Юрьевны (это речь о Клавдии). Так вот, касаемо всех этих непонятных личностей, нынешняя ночная галлюцинация, причем повторившаяся у Заболотного спустя почти полгода, значительно конкретизировала их роли во всем этом «шабаше». Поскольку на сей раз второе «кино» было длиннее и информативнее, если рассуждать в сравнительном плане, конечно имея ввиду то первое его «пророческое» сновидение, случившееся летом.
И теперь, пытаясь аналитически объединить эти два своих полукоматозных ночных «откровения», он письменно излагает собственную версию произошедшего с Заболотной, в той «параллельной» реальности последних событий.
Заглянем в те три листка, что имеют единый заголовок: «Мои страхи».
А там примерно такое…
Мол, некто Трошин Александр Аркадьевич, 1952 г.р. и обладатель чеховской бородки – это своего рода прообраз того самого Григория, которого когда-то, из-за девушки, отравил брат-близнец Марк Аксельрод, в будущем главврач районной психбольницы. Куда потом попала потерявшая память другая Анна, оказавшаяся в итоге Сидоровой Клавдией.
А его соратник по «Мертвой энергии», красавец тридцати лет Анатолий Владимирович Логинов – никто иной, как Константин Елисеев, он же монах Иннокентий, внезапно умерший по неизвестной причине в придорожном кафе. Еще напомним: этот человек, принявший сан, являлся основным героем рассказа про родную сестру-самоубийцу Марию, страдающую аутизмом, и ее сына-младенца, случайно или нет придушенного подушкой. И причем здесь следует добавить одну деталь, вспоминая гравировку «И.А.» на той золотой печатке, таинственно исчезнувшей из ломбарда, и где «И» означает, якобы, имя – Иннокентий, а «А» – это фамилия Аксельрод.
Затем, также вкратце, была рассмотрена персона Дмитрия Терентьевича Корнилова. По разумению Владислава, как автора строк, этот тип является неким «трафаретом» банкира Кропотова Петра Андреевича. Чья репутация чуть не пострадала по причине «несчастного» случая, произошедшего с Юрием Латкиным на лосиной охоте. Где в данной трагической истории про двух этих антиподов осталась главная недосказанность – кто виноват?
Ну и наконец, в написанном сейчас, последнему фигуранту из того мужского «квартета», то есть Руслану Камаловичу, был придан статус того безымянного и нерусского псевдовзяточника-автодорожника, который подвел под «монастырь» Леонида Иосифовича Крюкмана, когда тот рвался из «кресла» успешного финансиста на мэрский «трон».
А вот относительно дамы по имени Клавдия Юрьевна Сидорова у Заболотного не оказалось сколь-нибудь четкого определения ее роли во всей этой мистике.
Тут он, судя по сделанным им выводам, склонен считать эту женщину никаким не близнецом Анны, а своего рода «вторым началом» (дословно) кого-то совсем другого. И обязательно ли здесь наличие между «ними» хоть какой-то внешней схожести или кровного родства?
В таких, примерно, общих чертах описывалась «изюминка» каждого из участников тех (летнего и ныне декабрьского) снов Владислава. От них веяло чудовищной для него безысходностью. Видимо из-за одинакового мрачного финала, в этих предсказательных, во многом, «объятий» Морфея.
Кто-то может еще спросить: «А что за нелепый антураж по поводу украденной из ломбарда ювелирки, когда отдельное изделие обозначает какую-то нравственную категорию с философским подтекстом? И ответа особо нет, поскольку для самого Заболотного в данном вопросе сплошные невнятности. И вдобавок ко всему у него возникает наиглавнейшее недоумение – почему именно он стал вроде «ретрансляционного приемника» всей подобной фантасмагории? Но опять на ум не приходит ничего путного.
При всем том Владислав теперь почему-то уверен, что сегодняшний его сон полностью повторяет все те видения Анны, пока она пребывала в коме. Такая мысль-догадка и подвигнула этого субъекта, сейчас «эффективно» борющегося с похмельным синдромом путем периодического наливания себе, взяться за письменное оформление своих, может и не слишком осторожных, фантазий.
А помимо всего, Заболотный здесь свято верит в правдивость сюжетов, рассказанных четверкой адептов из тех самых «… энергий». Вот только про биографию Сидоровой Клавдии, ему кажется, они специально много чего исказили.
В общем, как бы то ни было, первоначальный утренний хаос в голове от ночных впечатлений постепенно превратился на бумаге в некую теорию «параллельности разного мироощущения» одним и тем же человеком.
Это вроде того, когда отдельно взятый индивидуум, сам того не подозревая, одновременно способен проживать сразу две судьбы. Причем подобная «раздвоенность» присуща далеко не каждому, а лишь тому, кто внутренне готов верить в такую дикую версию. И это, возможно, дает ему определенный шанс познать собственную вечность. Такие примерно выводы были сделаны уже довольно нетрезвым Владиславом в том его излагательном жанре аккуратным почерком на листах формата А4.
А если про тот обратный ход часовых стрелок, сначала подсмотренных во сне и затем обнаруженный им на своих наручных «Rado», то тут Заболотный никак для себя не объяснил эту «аномалию». Просто еще более уверился в том, что он теперь находится в самом эпицентре чего-то сверхмистического, почти на грани собственного помешательства. Здесь даже алкоголь не сильно помогает, хотя сиюминутное состояние богато унылой значительностью, но мысли остаются вразнос. Ведь как только закончил свою писанину и бегло перечитал ее, то, с некоторой опаской снова взглянув на циферблат этих швейцарских, не обнаружил никакого сбоя в естественном течении времени (!). Поскольку в данный момент, двадцать минут десятого утра показывал и старый будильник, стоящий в углу на этажерке, причем с правильно отсчитываемыми, слева направо, секундами.
Нынешняя же молодая жена пока так и не вернулась домой. Но этот маломасштабный факт совсем не беспокоит Владислава, которого окончательно развезло, а на душе стало крайне тошно от наступившей полной дезориентации в окружающих сейчас этого человека реалиях…
И тут раздается пронзительный настойчивый входной звонок. От такой звуковой бесцеремонности хозяин квартиры аж вздрогнул. Но, тяжело поднявшись с кресла и негромко матерясь, пошел узнать, кого могло принести в столь для него неурочный час. И это явно не супруга, так как у нее имеются собственные ключи.
– Кто там? – спрашивает он, вперившись в «глазок».
А обзор прикрыт чем-то, и с той стороны пока молчание.
– Ну, и? – раздраженному Владиславу крайне не по нутру эти полудетские шутки.
Но оттуда опять без ответа. Тогда ему, тихо отперев замок, приходится резко распахивать дверь, с треском ударив незванного гостя. Да так похоже сильно, что тот громоздко упал на заплеванный подъездный пол. Им оказался незнакомый, заросший седой щетиной, мужчина, примерно ровесник Заболотному. А одет вроде изысканно, даже с некоторым молодежным щегольством для своего почти почтенного возраста.
И здесь Владислав вдруг понял – данный товарищ приперся сюда отнюдь неспроста, а как бы в контексте всего лишь полчаса назад им изложенного, на целых трех листах пространного трактата.
Кем мог быть сегодняшний пришелец? Попробуем все-таки догадаться. Но быстро вставший на ноги человек представился сам, слегка хриплым голосом: «Здравствуйте, я – Михаил», – а взгляд бегающих глаз веселый, будто шутит, и довольно неприятная ухмылка на лице, кого-то до боли напоминающая.
– Не имею чести знать такого. И дальше что? – у открывшего дверь почему-то пропало всякое желание продолжать контактировать с этим, нагловатого вида, типом.
– Может, все же, разрешите войти, господин Заболотный? – его тон ничуть не просителен, а даже весьма напорист.
Владислав стоит в некоторой заинтригованной нерешительности – впускать этого «непонятного» или послать куда подальше? Но любопытство, замешанное на возможно полузнакомом облике, причем знающего фамилию хозяина квартиры, и таком бесцеремонном поведении персонажа, возникшего из ниоткуда, перевесило иные контрдоводы, чтобы отказать ему в минимальном гостеприимстве.
– Ладно, заходи, только разувайся, – по-пьяному «тыкает» он назвавшемуся Михаилом, и пропускает в прихожую.
Тот покорно снимает шикарные ботинки, вешает шарф и светло-серое пальто из «альпака» и, оставшись в каком-то концертном пиджаке усыпанном люриксом, ждет дальнейшего приглашения, видимо к какому-то таинственному разговору. Идут на кухню, где на столе неубранные остатки сегодняшнего холостяцкого завтрака. Присели. Владислав предлагает выпить. И в секунду, не дожидаясь согласия «неизвестного», несет из кабинета недопитое им, после чего ставит на стол какую-то мясную нарезку из холодильника и пару больших граненых рюмок. Молча начинает разливать, но тут этот, эстрадно одетый, вдруг раскатисто рассмеялся, задрав голову.
– А что, у нас есть повод для некоего веселья? – снова раздражается проживающий здесь.
Тогда, никем не прошенный гость вновь становится серьезным и первым, не сказав ни слова, одним глотком опрокидывает в себя водку. Потом, чуть сморщившись, спешно закусывает кружком колбасы, а затем произносит весьма загадочную фразу:
– Вот кажется и пришло время, уважаемый, разобраться нам во всем, – прозвучало почти угрожающе. Но его открытый взгляд выражает лишь полнейшую кроткость, смотря на совершенно подрастерявшегося Заболотного.
И как-то совсем неожиданно Владислав, так и не пригубив из своей стограммовой емкости, коротким концентрированным ударом в лицо с грохотом роняет с табурета этого, достаточно нахального, Михаила. Теперь тот лежит без движения с полуприкрытыми глазами, а из разбитого рта обильно сочится кровь, аж пузырится, пачкая белую рубашку.
– Уж не убил ли ненароком мужика? – с испугом тут же подумалось напавшему, массируя при этом онемевший кулак.
Но нет, с тем вроде бы все в порядке. По крайней мере видно как очнулся, со стоном пытаясь приподняться, опираясь на локоть. Заболотный с облегчением выдыхает и помогает обмякшему телу снова усесться за стол. И даже подал ему кухонное полотенце смоченное холодной водой. А пока побитый, отвернувшись, молча промакивал вмиг распухшее лицо, у Владислава еще раз промелькнула забавная мысль – что этот тип странным образом чем-то, почти неуловимо, внешне похож на него самого. Да, у того щетина, доходящая почти до глаз, многое скрывает, и весовые категории у них явно разные, включая рост, и облысение наличествует только у одного, тогда как другой (это про гостя) сидит с всклокоченной шевелюрой.
– В общем-то извини, друг. Наверное зря сорвался. Может ты и вправду хочешь рассказать нечто сногсшибательное, касающееся именно меня? А я тут вдруг взял и «прессанул» тебя, не дослушав, – было произнесено вполне примирительным тоном.
Поскольку ударивший, слегка протрезвев, остро стал осознавать всю фантастичность происходящего сейчас между ними сюжета. Потому-то свою агрессию быстро сменил на некое подобие дипломатичности.
Ну а когда этот Миша, брезгливо отбросив окровавленное полотенце, слегка пришел в себя, то первой его членораздельной фразой была почти панибратской: «Давай-ка, налей мне снова». Владислав здесь беспрекословен, исполняя «просьбу-приказ».
И вот они уже в паре, пусть и не чокаясь и без тоста, синхронно поднимают рюмки. Видно, как из-за водки сильно жжет разбитые губы, но «гость» мелкими глотками, будто специально, растягивает процесс. Потом эти люди в аналогичной манере пропустили еще по одной и следующей. Почувствовав, что обоюдное молчание затянулось, хозяин стола решил все же прервать эту смысловую паузу, пока окончательно сам не успел изрядно «набраться»:
– Человек, п…пора уже т…тебе объяснить цель своего визита с…сюда, – появилось даже легкое пьяное заикание.
Названный не по имени, а явно в несколько издевательском тоне, теперь неотрывно смотрит в окно и, не переводя взгляда, осевшим голосом произносит тираду-откровение:
– Моя фамилия, кстати, тоже Заболотный, и я своего рода твой «антипод» (термин-то какой подобрал!), со всеми вытекающими отсюда выводами. Которые ты сегодня письменно сделал на бумаге, лежащей сейчас в другой комнате. Не правда ли?
У Владислава от услышанного резко перехватило дыхание и больно запульсировало в висках, а рука, зачем-то, машинально потянулась к замагниченному рядом на стенке набору кухонных ножей. Но Михаил уловил это движение и, крепко перехватив его запястье, как-то уж очень спокойно предупредил:
– Думаю, все же не стоит доводить до такого. Ведь однажды уже случилась попытка убить меня. Причем инициированная именно тобой, господин хороший.
И тот прямо-таки скульптурно застыл на месте, вмиг протрезвев до состояния, если бы вдруг принял ледяной душ.
– По-моему, кто-то из нас сходит с ума, – только и смог почти прошептать персонаж, кого вдруг обвинили в том, чего он точно никогда не замысливал и не делал.
На эти слова его незванный товарищ, который теперь, якобы, является однофамильцем, отреагировал своеобразным бредом:
– Мы в своей жизни встречаемся лишь с теми, кто с момента нашего рождения существует у нас в подсознании.
А затем этот тип, дружески похлопав по плечу сидящего в крайнем недоумении Владислава, изрек, криво растягивая в подобие улыбки безобразно вспухшие губы:
– Попробуем однако, невзирая ни на что, разобраться во всем вместе. Соглашайся, другого подобного случая, однозначно, больше нам не представится. Уж поверь мне, – и добавил очередную несуразицу:
– Вот и встретились муза с шизой.
После такого, почти заклинательного, оппонент не мог не кивнуть утвердительно. Тогда Михаил сам разлил остатки по хозяйским объемным рюмкам и пафосным голосом произнес нечто, больше похожее на тост:
– Считаю, есть смысл нам вдвоем снова выпить. Только вот не молча, а с великой благодарностью за дарование нам Всевышним тех откровений, согласно которым мы с тобой являемся, в какой-то степени, родственниками. Ты сегодня убедишься в этом, – окончательная фраза прозвучала почти угрожающе.
И хотя Владислава последнее из сказанного сильно напрягает, он все же дружно с ним замахнул эту клятую водку. Поскольку дальнейшая интрига их странного знакомства стала еще больше завораживать его, и ему сейчас почему-то желается как можно дольше продолжать этот дуэтный «банкет». Вот поэтому встал и полез в буфет, чтобы достать другую бутылку. А за спиной неожиданно вновь раздается громкий смех Михаила. Даже обернулся – что за резкая смена настроения? Но гость сразу же поторопился пояснить свою несдержанность:
– Это у меня нервное, извини.
– А есть причина переживать? – как бы ироничен тот, кто опять разливает спиртное.
И так и не дождавшись ответа, сам, со всей категоричностью, приступает к допросу таинственного визави. Но предварительно оба, на сей раз без слов, выпили, закусив тещиными маринованными огурцами из банки.
Пока Михаил аппетитно дохрустывал, Владислав закурил и перво-наперво спросил:
– Ну, давай, начинай излагать все по порядку. А то до сих пор твои, экстрасенс, чудные разговоры здесь – не более чем сплошные намеки на дешевую загадочность, и плюсом уж совсем нелепое обвинение в моем желании убить тебя. Это-то с какого вдруг перепуга?! – было им сформулировано с нарастающим в голосе мрачным нетерпением.
Но у того, судя по всему, где-то «перещелкнуло» и он совсем не торопится продолжать беседу, а тем более вести монолог. Теперь все его внимание внезапно переключилось на поиск чего-то в собственных карманах. Наконец, Михаил из внутренних «недр» своего конферансного пиджака вынимает православный нательный крестик, который отливает золотом, и без цепочки.
– Неужели тот самый седьмой предмет, украденный из ломбарда моей бывшей?! – тут Владик явно притворно удивляется, начиная догадываться о чем-то. Ведь сегодняшний сон ему запомнился хорошо, а там эта вещь вообще не фигурировала, в отличие от других шести пропавших ювелирных изделий.
– Да, угадано. И именно этот «атрибут-символ» является центральным, поскольку означает в нашей истории ничто иное, как «Жизнь земная», – кажется данный человек уже вполне готов окончательно раскрыть тайну своего визита сюда.
То довольно неэмоциональное повествование «гостя» оказалось недолгим и во многом совпало с сюжетом тех двух ночных видений Владислава (того июльского и приснившееся часами назад). Которые сейчас, этим утром за столом в спальне-кабинете, приобрели некую письменную форму. И каким-то чудесным образом об этих трех страницах Михаил вдруг оказался в курсе, как впрочем и о многом другом, о чем он знать просто не мог. Но его теперешний рассказ на кухне не дает даже усомниться, что эта персона, назвавшаяся однофамильцем Заболотного, и вправду слишком мистична. И поэтому Владика, в течение всего монолога этого «залетного», не покидало ощущение, будто он попал в какое-то «зазеркалье», где реальность заменена на нечто суррогатное между действительностью и дикой неправдоподобностью происходящего здесь, в квартире. И пусть окружающая обстановка вроде бы для него сегодня самая обычная: тут все знакомые ему предметы и вещи, находится на собственной жилплощади и потребляет свою же водку, только вот теперь в компании полумифического, но вполне осязаемого типа. И этот последний факт присутствия Михаила за столом превращает всю картину в подобие чего-то уж очень абстрактного.
Если же все-таки нам вернуться к сути и некоторым подробностям того словесного «бенефиса» человека в концертном прикиде, то как бы примерно…
Во-первых, бегло начал с себя: откуда, мол, сам, вкратце про прошлую семейную жизнь и карьеру. И затем уже заговорил о случившемся недавно с ним, а потом и с его супругой – Клавдией Юрьевной Сидоровой. Вот тут-то Владислав и услышал, что в этой истории он никто иной как истинный «убийца» (!) этого, сидящего и выпивающего сейчас с ним. И далее, неким образом, якобы даже непосредственно спровоцировавшего гибель той женщины, которая бросилась под колеса красной «Ауди», принадлежавшей Анне Юрьевне Заболотной – владелице ломбарда и пребывавшей когда-то в браке как раз с Владиславом.
Здесь рассказчик вроде бы никого и не обвиняет, и без особых претензий к кому-либо, а лишь философски резюмирует, совсем по-хозяйски теперь наливая очередную рюмку обоим:
– … Но не стоит, пожалуй, оценивать эти мои определения относительно тебя – будто я упрекаю или тем более осуждаю. Поскольку знаю точно – все это, в моем глубоком понимании, есть результат нашей взаимной с тобой трансформации «эго» одного в «альтер эго», собственно, другого. А еще добавлю – осознание такой данности пришло ко мне, когда ты, незнакомец, появился на пороге моего дома, и мы, буквально только поздоровавшись, сразу сели в твою машину. Тогдашнее мое физическое состояние следовало бы, наверное, охарактеризовать как внезапно наступившая апатия или, фактически, полное безразличие ко всему окружающему внешнему миру. Ну, а затем, без единого слова, ты меня и убил, завезя в ближайшую лесопосадку, причем каким-то диковинным ножом. И я даже ничуть не сопротивлялся! – и большим глотком выпил до дна.
После такой, явно сумасшедшей тирады Михаила, Владислав не мог не сыронизировать:
– И как же сегодня «мертвый» пришел к довольно «живому»?
Тот некрасивым ртом ухмыльнулся, одарив спросившего тяжелым взглядом:
– Просто так не объяснишь, сам теряюсь. Но реальность такова – видеть и разговаривать со мной, который перед своей смертью был мэром соседнего с тобой городка, теперь доступно лишь тебе одному. А вся остальная Вселенная способна созерцать разве что мои пышно погребенные останки на местном кладбище, и не более.
От этого, прямо-таки загробного пафоса, его собеседнику совсем уж поплохело и он теряет сознание, грузно шлепнувшись на кафель, успев прохрипеть:
– Словно кто-то на сердце наступил. Дышать трудно….
Михаил привстает с табурета и склоняется над неподвижно лежащим на спине хозяином квартиры. Неожиданно за окном мощно пошел декабрьский ледяной дождь, громко и дробно стуча по стеклу.
– А сейчас приступаем к «аннигиляции», – тон бодрствующего максимально спокоен.
И вот сразу вдруг установилось звенящее безмолвие…
ЭПИЛОГ
Одно из примечаний Автора:
Аннигиляция – это реакция превращения частицы и античастицы при их столкновении в какие-либо иные частицы, отличные от исходных (пример: электрон + позитрон = 2 или 3 фотона).
2017 – 2019 г.г.