В Театральном переулке, в старом двухэтажном доме с деревянными лестницами нам дали комнату. Она и была когда-то широким переходом лестницы с окном на повороте. Часть этого перехода перекрыли стеной с дверью, и получилась комнатка с низким потолком. Бывшие жильцы её, очевидно, эвакуировались и должны были вернуться, потому что соседи встретили нас с мамой недружелюбно, полагая, что мы незаконно заняли чужую жилплощадь. Они с нами не здоровались и демонстративно отворачивались, встречаясь на лестнице или во дворе. Они не знали, что мы здесь поселились временно, и уедем, как только закончится война и определится место службы нашего папы Димы.
Мама была занята на работе почти весь день, поэтому "хозяйство" в нашем новом доме в основном вела я. У нас был денежный аттестат на одну тысячу рублей от отца с фронта и мамина зарплата. Я все эти деньги разделяла на количество дней в месяце, и каждый день тратила только эту сумму, иначе до конца месяца мы не дотягивали. Сама ездила на рынок за продуктами. В основном покупала овощи и зелень, один раз в неделю --полкило мяса, фрукты, а если что-то удавалось сэкономить,-- иногда в коммерческом магазине-- сто граммов конфет или сладкий сырок. Я сама научилась готовить еду. Но иногда бывало дневную, а то и двухдневную сумму приходилось тратить на ремонт примуса, или обуви. Часть денег откладывали на покупку на барахолке обуви, одежды (я, как назло, росла). Бедой были чулки, которые нещадно рвались. Ещё нужно было покупать мыло, зубной порошок, керосин, нитки. Маме на работе подсказали, что на привокзальном рынке продукты бывают дешевле. Там хозяйки продавали то, что сами вырастили на огородах, а на центральном рынке
орудовали перекупщики. От одной из поездок на вокзал у нас на всю жизнь осталось очень тяжкое воспоминание. Мы с мамой тогда купили яйца и вышли на привокзальную площадь к остановке троллейбуса. Наше внимание привлекла собравшаяся неподалеку толпа. И не столько сама толпа, сколько что-то такое, невероятное, что там происходило. Мы подошли. В центре толпы человек десять матросов с автоматами за плечами расправлялись с парнем, укравшим у одного из них кошелёк. Люди вокруг стояли и смотрели как матросы, подхватив за руки и за ноги, подбрасывали высоко над головами подростка лет пятнадцати, и он плашмя падал на асфальт. Парнишка уже не кричал, слышно было лишь как шлёпалось об асфальт тело и какое-то невнятное "о-ох!", вырывающееся из окровавленного рта. Мама ринулась к матросам.
--Что вы делаете!--кричала она,--Вы же люди, не звери!
--Уйди, женщина! Не лезь, если не хочешь, чтобы и тебе досталось!-- дюжий матрос крепко взял маму за локоть и оттолкнул в сторону. Мама смотрела на людей вокруг:
--А где же милиция, военный патруль?
Кто-то сказал, что был пожилой милиционер, сам не решился вмешаться, побежал за патрулём да вот что-то долго их нет. Кое-кто в толпе осуждающе смотрел на маму. Слышалось: "Моряки на фронт едут. Их с Дальнего Востока в Крым перебрасывают, за нас с вами умирать, а этот шпана нашёл у кого красть! Так ему и надо, пусть другим неповадно будет!"
-=-_Да ведь убьют мальчишку, а его наверняка какой-то взрослый ворюга заставил,--простонала мама.
Старик, стоявший рядом, сказал:
--С матросами лучше не связываться. Их даже военные патрули обходят.. Опасаются, что друг друга перестреляют. Народ горячий, отчаянный. А парень не жилец. Всё у него отбито.
Мы не могли оставаться смотреть на этот самосуд, уехали домой. И меня, и маму потрясло это чудовищное зрелище, самое ужасное во всём этом была бесчеловечная звериная злоба с одной стороны и равнодушие людей с другой. Всё же война ожесточила, очерствила души. Никто не знает, может быть парнишка остался сиротой. Прибрали его к рукам местные ворюги. А отец его так же воюет, как эти моряки. В Харькове после оккупации много сирот осталось. Как необходимо было именно в это жестокое время что-то, напоминающее людям о том, что в мире не только убивают, что в жизни есть доброта, любовь, сострадание, красота, радость. И этим что-то тогда было кино, театры, хорошие, душевные песни.
. Недалеко от нашего дома находился Дом Советской Армии, я ходила туда на дневные сеансы кино. В последний год войны в Союзе стали показывать зарубежные кинофильмы, производства Великобритании, американские--Голливудские. "Тётушка Чарлея", "Сто мужчин и одна девушка", "Джордж из Динки -джаза", "Серенада Солнечной долины", "Сестра его дворецкого"--мюзикл с участием Дины Дурбин. Шёл трофейный немецкий фильм "Девушка его мечты" с Марикой Рокк, правда, вырезанный во многих местах.
Однажды привезли американский фильм "Великий Карузо" с Марио Ланца в главной роли. Это было моё первое приобщение к оперному искусству. Домой я шла, не обращая внимания на сильный ливень, под впечатлением от этой музыки, от этого пения. Я влюбилась в оперу, в пылающие страстью глаза Марио Ланца, в его голос. Промокла вся, испортила, шагая по лужам, мои новые замшевые туфельки, купленные мне в комиссионке, и всю ночь бредила этой музыкой, этими голосами и этими глазами.
Во время войны труппа Харьковского театра оперы и балета тоже была в эвакуации, сначала в Чите, а затем вместе с Киевской оперой--в Иркутске. В 1944 году театру было присвоено имя известного украинского композитора Н.В. Лысенко. Шла война, Харьков только освободили во второй раз от оккупации, но
знаменательно, что в этой разрухе начали в первую очередь восстанавливать здание театра Оперы и балета.
И вот наступил день, когда закончился ремонт, и оперным спектаклем "Царская невеста" Римского-Корсакова театр открыл свой первый в военное время сезон в родном городе. На этот спектакль были приглашены строители, реставрировавшие здание. Жена одного из них, коллега мамы, предложила ей два пригласительных билета, присланных администрацией театра их семье.
Никогда не забуду этот вечер. Весь город говорил, что после реставрации театр стал лучше, чем был до войны.
Чарующая, погружающая в атмосферу исконно русской старины музыка Римского- Корсакова, пение и игра замечательных актёров, их голоса, декорации, сам театр-- всё захватило. Я заболела оперой и на следующий спектакль, оперу Джакомо Пуччини "Тоска", пошла уже одна. Когда после окончания спектакля загорелся свет в зрительном зале, мне пришлось прятать лицо, мокрое от слёз.
Театр оперы и балета, с его великим, вдохновенным искусством, стал для меня самым прекрасным воспоминанием этого трудного времени. Я влюбилась в оперу.