Братья Александр и Николай Первые

Олег Алифанов
ПРЕДИСЛОВИЕ

На самом деле братьев Первых было трое: Александр, Константин и Николай. Все трое в разное время были императорами. Константину не повезло. Он оказался в середине. Ему сделали «коробочку».

Я покажу, как, а, главное, почему два брата устранили третьего. Но сама фигура Константина интересна лишь в незначительной степени – устранили, так устранили, не он первый, не он и последний, хотя он успел побыть К. Первым. Не слишком важны и обстоятельства устранения. Зато очень важны и интересны причины, стоящие за этим: как внешние, так и сгенерированные самими двумя крайними братьями.

Нередко (да почти всегда) общее время Первых делят на два: александровское и николаевское. Парадоксы начинаются сразу. Самый общий анализ даёт возгонку к единственной первопричине: судьбе Пушкина. Александр тёзку «посадил», а Николай мгновенно возвысил. Одновременно, Александр был реформатор, а Николай реакционер. Вот как.

Эта наше-всё-аберрация (подспудно) способствовала тому, что некоторые ключевые события эпохи правления Первых интерпретируются крайне неполно и противоречиво. А генеральной ошибкой является рассмотрение «эпох» Александра и Николая раздельно. На самом деле, николаевская политика это прямое продолжение дела Александра и, вероятно, при прямом (на ранней стадии) его участии.

Вот эти события-парадоксы. Ко всем пунктам надо добавлять слово «странный» или «неожиданный», его и добавляют; ещё любят слово «загадочный». Но можно показать, что при нормальной логике и одном-единственном допущении все странности исчезают.

• Поворот Александра – от либерализма к консерватизму
• Призыв – отстранение – возвращение Сперанского
• Русско-английский – русско-французский – русско-английский союзы
• Долгие войны с Турцией и Персией – молниеносные войны с Турцией и Персией
• Покровительство тайным обществам – гласный указ о запрете тайных обществ
• Антирусская – антианглийская доктрина Монро
• Греческое дело: за, против и снова – за
• Борьба с Константином о степени польской автономии
• Призыв Библейского Общества – роспуск Библейского Общества
• Смерть – или уход Александра от власти («легенда о Феодоре Козьмиче»)
• Путч – контрпутч 1825 («восстание декабристов»)
• Царь Николай – царь Константин – царь Николай
• Священный Союз: целостность монархий и право на самоопределение наций
• Кодификация законов Александром – и Николаем
• Турция – враг и Турция – союзник
• Реформа государственного администрирования Александра – и Николая

Объясняется это переменчивостью и влияемостью Александра. Всю жизнь, как дитя: то на него влиял Лагарп, то Сперанский, то Аракчеев/ Голицын/ Фотий/ Наполеон/ Меттерних/ Каслри/ Талейран... А слабый Александр всем поддавался и подыгрывал. Но как-то само собой «волею вещей» оказался в Париже, сам занял первенствующее положение в мире, а страну вывел на второе место на 40 лет, чего не было ни до – ни после.

Эпоха Александра на 80% совпадает с эпохой Наполеона.

Наполеон принял свою страну на втором месте, и, идя от победы к победе, оставил за пределами клуба великих держав. Александр, проведший жизнь в метаниях и военных поражениях поднял свою с пятого места на второе. Наполеон был первым человеком в мире, а закончил в ссылке, и место жительства ему определили другие. Александр стал на первое место и сам выбирал, когда и как ему с него сойти. И это не только в эпоху блестящих мундиров, но и великих «пиджаков». Как так? А так. «Волею вещей».

Вот эту «волю вещей» и разберём.

Начну с главного: с вывода, чтобы после перейти к предпосылкам и доказательствам. Этот вывод единственный увязывает имеющиеся факты, развязывая «странные» узлы. Итак. Через голову цесаревича Константина Александр договорился с Николаем о передаче ему власти. Это прямо нарушало закон о престолонаследии, но именно в такой форме было необходимо Александру для фиксации достигнутых результатов и освобождения Николая от всех неписанных обязательств, данных Александром и которые обязан был бы исполнить законный наследник престола (любой). Николай получал время на завершение реформы государственного управления. После «смерти» Александра был разыгран государственный переворот (отстранение Константина), развязавший Николаю руки, а Александр ещё некоторое время осуществлял кураторство своих проектов и помогал неопытному Николаю, которого слишком мало готовили к управлению государством в целом.

Всё это было необходимо Александру и Николаю для создания национального государства и национальной администрации. Одному это было не под силу – процесс слишком долгий, а Константин на роль продолжателя дела совершенно не годился – не про то человек. Процесс создания государства с новым типом управления не мог, конечно, встретить благожелательного отношения со стороны соперников. Для выигрыша времени и маскировки действительно важной реформы Александр использовал годы альянса с Англией и Священный Союз.

За всеми событиями стоит сначала скрытая, а потом явная борьба между Британией и Россией (а не борьба России с Францией). После низложения Франции с места мирового лидера, она откатилась в ряд примерно равных держав (сначала на 2-е, а после на 5 место), за Австрию и Пруссию. Россия к Венскому конгрессу вышла на твёрдое второе место (никогда до и никогда после) с большим отрывом от 3 и с ощутимым от 1. Лафа закончилась через 40 лет.

ЧУТЬ НАЗАД

В 1776 году французское королевство спровоцировало американский мятеж, поддержав сепаратистов флотом и армией (военных «советников») и добилось выгодного для себя Парижского мира (там было несколько договоров, например, редко упоминаемый договор между Британией и Францией). Дееспособный тогда ещё Георг III отправил на саммит к Бенджамину Франклину, изобретателю железного штыря, его друга, такого же учёного масона, изобретателя железного занавеса Гартли – оба всю жизнь играли с огнём. (Неудивительно, что следующий «ЖЗ» изобрёл Черчилль). Англичанин перед тем прославился поджогом королевской семьи, якобы он пригласил их в специальный дом и подпалил его, но изобретённые им перегородки спасли августейших особ (вероятно, легенда).

Французы ликовали недолго. Месть осуществилась во время ВФР, одной из причин которой британские историки остроумно стали называть финансовый кризис, якобы порождённый долгами от войны в Америке, что чушь, ибо долговой кризис сам по себе никогда не ведёт к революции. В деле революции вообще ничего само собой не бывает: необходимы персональные интересанты, например, герцоги Орлеанские. ВФР – это, на самом деле, череда перетекающих друг в друга переворотов, одним из которых был террористический. Кордельеры, якобинцы и т. п. – прямые агенты Британии, без стеснения финансировавшиеся с острова – французскую королевскую семью казнили. Такой английский юмор: подожгли – но не спасли («помни о Гартли!»)[1]

Конечно, убить монарха было недостаточно, следовало уничтожить интеллектуальный правящий слой, с чем террористы справились блестяще. Поняв, насколько эффективнее падение чужого государства, чем рост своего, Британия пожелала распространить опыт разрушения государственного механизма и на прочих конкурентов. Сама по себе Россия, конечно, никакой угрозы Англии ещё не представляла, а лишь только как союзник Франции. И вскоре при явной поддержке Англии был убит переметнувшийся к Франции Павел (из династии Первых). Операция прошла настолько успешно, что у всего мира возникло мнение, что наследник Александр в нём участвовал.

Казалось бы, метод найден (его нашли французы) и прекрасно себя показал. Он опирался на механизм масонских лож (то есть агентов влияния на средне-высокий уровень управления чужой страны). Для сепаратистов американской революции, например, в 1776 «Великий Восток Франции» вычленил специальную ложу «Девять сестёр», куда входили Бенджамин Франклин, Джон Пол Джонс и многие другие знаменитости, для понта – Вольтер. Впоследствии, в отсутствии конкуренции «Великого Востока» англичане метод модифицировали в сторону удешевления. Если французы хотя бы символически подчёркивали идею главенства высокой культуры (девять сестёр – это девять муз), то англичане в культуре как раз играли на понижение: культура вся была французской.

Но Александр этому методу влияния на собственных подданных воспротивился и изобрёл масштабное противоядие, реализованное им на пару с Николаем. Это – национальная администрация. Некоторые протоидеи ему, вероятно, подкинул Лагарп, так как в Швейцарии нечто похожее существовало, конечно, в масштабе на два порядка меньшем необходимого.

В России Екатерина в той или иной степени купировала английское влияние (его называли «французской заразой», но это не должно обескураживать: в этих делах всегда так) и, воспользовавшись падением Франции, усилила влияние России, но лишь в той степени, чтобы она стала рассматриваться всеми в числе одной из великих держав (с совещательным голосом). Первичное признание этого произошло во время неформального турне Екатерины и императора Иосифа II в недавно присоединённую Тавриду. Но, например, Пильницкая декларация обошлась без России. И Людовика XVIII комически долго уговаривали прислать Екатерине просьбу о его признании.

Никаким либералом и мегареформатором Александр не был. Ни одна крупная реформа, например, земельная, не была возможна из-за общего невысокого культурного уровня – всех сословий. Александр содержал «негласный комитет» в декоративных и декларативных целях. Даже само название Комитета было декоративным: «негласный», а все знали. Занимался он совершенно разнородной чепухой, уровень был юношеский. Он состоял из противоречивых персонажей, единых только в англомании («хотим, чтобы как у взрослых, то есть лордами в русский парламент»). Комитет был необходим молодому Александру для демонстрации возможности конституционализации России и пропаганды лично себя в различных группировках, откуда проистекали комитетчики. Это был вдобавок явный кивок в сторону Англии после ВФР, точнее, после спровоцированного и оплаченного Британией якобинского переворота. Александр говорил (как бы негласно, но так, чтобы до всех донеслось): вот завтра конституция, а потом, глядишь, парламент, а потом устану, совсем уйду – кто хочешь заходи, что хочешь бери. Но... надо только чуть подождать, вот, целый комитет работает. Развил такую бурную пропаганду либерализма, что ввёл в заблуждение не англичан даже – историков!

После прихода к власти он стал (обязан был стать) каждой бочке затычка. «Конституцию пишете? И я с вами!» «Богу молитесь? И я буду!» «Цареубийство готовите? И я Брут!» Разумеется, это было византийство (то есть типовое западное европейство, упакованное Лагарпом в обёртку мифического восточного), имитация, хождение галсами. На самом деле никто в России, включая Петра (из той же династии Первых) не был столь абсолютным правителем, как Александр. Часто приходится читать о монархах: «Некий №N сделал то-то» и при этом понимать, что высказывание о личном участии сильно преувеличено, правильнее читать: «при правлении такого-то было сделано...» Но в случае Александра можно смело говорить о его личной воле и личном же интересе: во-первых, чтобы не убили, во-вторых... достаточно «во-первых». Но во-вторых вскоре появилось: вывести свою державу в мировые лидеры. «При мне как при бабушке». Только на сей раз – на самом деле. Либеральный – но слегка, в бабушку. Отличие было одно, но принципиальное. У бабушки своё царство появилось с присоединением восточных, южных и западных земель, а до этого она была узурпаторшей земель чужих. Александр был царём законным. Разумеется, ограничители степеней свободы при этом никуда не деваются, и власть царя всегда ограничена цареубийством. Не случайно он вёл дела лично, особенно дела внешней политики. В числе главных дипломатов своего времени (Меттерних, Талейран) он не стоит только потому, что неудобно: царь. Россию на второе место – ценой минимально возможных в таких случаях жертв и потрясений – вывел лично. Попеременно используя им разгромленные, униженные и спасённые державы. Даже в Париж был внесён на плечах «союзников».

Помимо цареубийства ограничителем Александра было время: первые 15 лет человек действовал в условиях жёсткого цейтнота европейских метаний. Предпринимать стратегические проекты он практически не мог. Стратегия началась в Вене. С Венского Конгресса я бы с удовольствием ввёл для Александра титул «Большой А».

В начале его правления Россия находилась в двусмысленном положении: культурно французская (соотношение английского и французского у Пушкина 1:3), в торговле она была привязана к Британии (торговое сальдо с Францией было всегда отрицательным). Это порождало множество дипломатических комбинаций как со знаком плюс, так и минус. Внутри страны было то же самое: сильная английская партия экспортёров противостояла условной партии импортёров (Румянцев и пр.) Этот когнитивный диссонанс Александр разруливал вручную, зато научился сам выстраивать неразрешимые противоречия для других.

Не Александр, а Павел затеял Большую Игру, но, взявшись за дело слишком ретиво, быстро проиграл. Начал атаку по флангам (не только индийский поход, главное – Средиземноморье и – Мальта) и пропустил хук табакеркой. Александр перевёл бокс во французские шахматы, причём благодаря личному дипломатическому гению умел делать два хода за один противников. В обеспечение лишних ходов выдавал дипломатические же векселя, которые никогда не оплачивал. Примером является блестяще проведённое (и оконченное Николаем) «дело Греции».

Что касается Большой Игры, то агрессором выступала именно Россия, как страна более молодая и атакующая мир. Штука в том, что Англия сама была лишь немного старше и тоже ещё атаковала мир (если бы она была столь же старой, как и Рим, к которому она себя усиленно притягивает, то, скорее всего, её бы уже просто не было: с тех времён государств не сохранилось, не осталось и культур, разве что «Возрождённые», то есть привитые к сухому древу).

Никаких, конечно, всамделишных тайных обществ в России не было (их нигде не было, т. к. организовывались они сверху). Не случайно на ор недалёкого Фотия «в твоих университетах всё готово для революции» Голицын визжал: «что я могу поделать, царь сам того хотел!» Оба находились в когнитивном диссонансе и ничего не понимали. А понимать было нечего: Александр делал противоположные вещи умышленно: занять беготней всех – и революционеров и консерваторов – держи друзей близко, а врагов ещё ближе. И все видели в нём верного сподвижника: Фотий, Голицын, Аракчеев, Сперанский... Все тайные общества полностью контролировались Александром, более того, он сам их и создавал, утилизируя протестных дураков, сидевших на своих имениях только благодаря самодержавию и не понимавших, что пилят сук, на котором сидят (1917 год это показал, когда с сука титулованные суки и посыпались).

ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ЕВРОПЕ

Нужно ясно отдавать себе отчёт в том, что:
1. Александр получил власть посередине мировой войны.
2. Во время войны произошёл государственный переворот.
3. Россия воевала за свой интерес.
Эти тезисы, увы, нуждаются в разъяснении.

1. Стандартная модель крайне странно изображает войну 1792 – 1815. Её разбивают на две крупные части и множество мелких (коалиции, кампании). В многочисленных перерывах, вроде как, был мир. Делается это для того, чтобы скрыть единую мировую мегавойну с крайне несимпатичными целями и средствами. Отсюда и терминология, с разных сторон: «интервенция», «революционные войны», «узурпатор», «борьба за свободу Европы»... А это был критический момент – смена мировых лидеров. Государства, проигравшие тогда борьбу за лидерство и вице-лидерство, впоследствии, хотя и поднимались на короткое время ценой неимоверных усилий и рисков авантюристической политики, пали и вышли из игры.

Суть войны всех контрреволюционных и антинаполеоновских коалиций: борьба континентальных союзников за второе место после падения Франции с пьедестала в результате ВФР. Слабо понимается также регулирующая роль Англии в том, чтобы на втором месте не оказалось вообще никого (Каслри, например, добивался приращения Пруссии, дабы подровнять её силу к Франции, Австрии и России). Считается, что многочисленные войны вели недалёкие европейские монархи и генералы против гения «всё-в-одном» Наполеона – и четверо против одного (если считать по крупному, без курфюрстов и швеций) не могли одолеть его 15 лет (а до того ещё 8 лет без толку мяли Францию без Наполеона). Постоянно заявляется о неких противоречиях у союзников, при этом прямо не говорится о главном. На самом деле, в войнах, где жертва намечена, согласована и уже всем очевидна, происходит другое. После осознания стратегической победы над общими противниками в рамках основной войны ведётся псевдовойна внутри коалиции победителей – жёсткая игра на вышибание лишних, чтобы с ними не пришлось делиться результатами общей победы, при этом, желательно использовать будущего лишнего в качестве расходного материала. Совершенно то же самое происходило и в 1-й и во 2-й мировых войнах (это тоже единая война с перемирием).[2]  Наполеон же понимал это прекрасно, потому хладнокровно и точно действовал против «всего мира».

Не верно и утверждение, что вся Европа воевала против Франции. Если бы воевали все и сразу, то победили бы все и сразу. А что делать дальше? Как делить? Как не оказаться тем, кого будут делить после? Поэтому все воевали со всеми: политически удобно было иметь Францию в качестве эталонного спарринга, матчами с которым остальные меряются силой и влиянием. Участие в коалициях позволило России дотянуться до отдалённой Франции через множество границ. А сама война (не так важно, победил или нет) против мирового лидера уже повышает статус. (Павел так делал, отправляя Суворова в Италию и контингент в Голландию, рассчитывая на признание Англии – не признали; тогда направил контингент против Англии – вообще убили). Потому Александр такое большое значение придавал личным встречам с Наполеоном и старался не пропускать приглашений. Ведь с Наполеоном больше никто не мог встречаться на равных. Его спокойная встреча в Эрфурте, которой опасался даже ближний круг Александра (арестует!) говорит не о храбрости, а о ясном понимании сути дела. Тут отчётливо видна разность в осведомлённости между монархами и их даже ближайшими сподвижниками.

Почему русские вообще оказались в этих дурацких коалициях? Советские (они же – постсоветские) представляли дело ёмко: «немецкие цари, дураки и негодяи, посылали солдат проливать народную кровь в чужих землях за чужие интересы». На самом деле участие в коалициях (поначалу на вторых-третьих ролях) позволило России законно влезть в кучу-малу, где загонщики делили раненого зверя (Францию). Поначалу с перочинным ножиком отрезать ушко, – под конец Россия залезла на стол с ногами и, орудуя большим тесаком, сплёвывая Молдавию и Валахию, отпугивала прочих интересантов.

Попытка рисовать Россию агнцем во главе с императором-миролюбцем, стремящимся к системе коллективной безопасности, ничего кроме смеха вызвать не может. Это в век безудержной экспансии и жестокой драки на выбывание! Александр стремился вывести Россию наверх, спихнуть конкурентов и учредить такой послевоенный режим, чтобы его позиция не пошатнулась, и при этом безнаказанно дёргать (совместно с другими) за вымя мирового лидера Англию. Пять хищников могут сколько угодно рядиться в овечьи шкуры, но негоже историку поддаваться на пропаганду начала 19 века.

Александр и всё российское прогрессивное общество ратовали за войну. Россия, плетшаяся в хвосте великих держав, не имела шанса в мирном развитии догнать никого из опережавших её соперников и, в конце концов, была бы выдавлена из клуба с крайне неясным статусом в будущем. В культурном смысле Россия проигрывала не только любой из великих держав, но и многим аутсайдерам. Мировая война позволяла авторитарно и относительно безопасно для монарха мобилизовать внутренние ресурсы для ускоренного развития, прежде всего, культурного, чем Александр воспользовался блестяще.

2. Говорят: не государственный переворот, а дворцовый. Ну, расхожий такой мем, придумали и звонят: «век дворцовых переворотов», как раз ровно 100 лет. Это красиво, люди такие штуки любят. Но касательно 1801 не верно – в корне (относительно 1825 тоже не верно, но корень другой). Переворот был именно государственный, потому что сменилось оба вектора: внутренней и внешней политики. Похожий переворот произошёл в феврале 1917 – и страна рухнула. А в правление Александра – взлетела до небес. Уже одно это можно бы поставить ему в заслугу. Но – не ставят. Можно найти десяток аргументов, мол, сравнение некорректно потому что... и т. д... Но, ещё раз, если по-крупному: мировая война и заговор в XIX веке страна – вверх, а в XX – вниз. А ведь республиканские технологии в александровское время уже существовали – и крайне успешно применялись. И террор и гильотина и проч. – всё имелось. Двести-триста русских якобинцев настрогать и насовать пятаков, а потом всё забрать и оставить с носом – вопрос в стране чудаков технический.

Тут надо сделать отступление. Оно интересное, хотя никак не влияет на основную тему данного исследования.

Существует предположение, что Александр (как вариант, вместе с матерью) был замешан в государственном перевороте на самом серьёзном уровне, а не просто вовлечён в него вихрем событий и уведомлён о мягкой его форме. То есть узаконенный цесаревич будто бы состоял в числе главных организаторов и выгодоприобретателей. Это основывается, в основном, на утверждениях из окружения принца Евгения Вюртембергского, сначала устных, а после появившихся в мемуарах, в том числе, в комментариях к его запискам (сам 17-летний мемуарист об этом не писал). Воспоминания принца публиковались порциями лет 30, когда никого из участников уже не было на свете.

Предпосылки выстраивались так. Павел, уже восстановивший новым законом о престолонаследии «майорат», вдруг якобы переменил решение и принялся расчищать дорогу к престолу 13-летнему крысёнку, запланировав рассадить его старших кузенов А и К вместо тронов по крепостям. Параллельно упечь свою жену (счастливый брак, 10 детей, включая недавно сделанного порфирородного Михаила) в монастырь. При этом она, получается, активно протежировала принцу в ущерб родным детям и себе. Племянничка же по линии этой самой постригаемой в монахини супруги Павел вознамерился женить на своей любимой дочери Екатерине, в придачу усыновить зятя (при живых родителях) и назначить цесаревичем. Не беда, что новобрачным по 13 лет. История невероятная, бурлескная, но к Павлу легко прилипла: «волюнтаризм».

Некоторые во все в это верят. Основой веры являются исторические полотна «Иван Грозный убивает сына», «Пётр и Алексей», а также множество своих и заграничных случаев борьбы по линии Монарх – Наследник. Теоретически, спору нет, царь мог поменять царский закон про царей в любой момент, это объясняют даже не самодержавием, а самодурством. Между тем, сплетни окружавших трон людей (юный генерал-майор, разумеется, помалкивал) не объясняют одной принципиальной вещи: сам факт поспешных приготовлений 46-летнего полного сил и власти монарха. Допустим, родные кровиночки А и К ему не угодили, и он, положим, опасался их покушения на свою власть, но ведь оставались ещё невинные малыши Н и М (впрочем, «объясняют»: Павел-де вознамерился засадить в крепость ВСЮ свою семейку, кроме Екатерины, включая трёхлетнего Михаила). Что с того, что Н и М мало лет? Инфанту ЕВ тоже царствовать (да и жениться) рановато, и, если Павел не собирался помирать быстро, родные младшие сыновья успевали подрасти и выучиться на каких надо царей. Вообще, выбирай – не хочу. Не семья – реклама ЗОЖ.

То есть история недостоверная и с точки зрения правящего монарха вообще никак не мотивированная – «надоели все». Так кому, когда и зачем понадобилась спекуляция о приглашённой звезде, заграничном принце-консорте? Очевидно тем, кто после государственного переворота хотел очернить Александра, придумав ему «сверхмотив» (одним мотивом было не обойтись) и отвести подозрения от себя. Самому же подросшему принцу нетрудно было внушить такую версию о своём вероятном будущем (очевидно, своих собственных воспоминаний у него не могло быть – такие вещи не обсуждают с 13-летними подростками, а воспоминания о чужих воспоминаниях вполне). Такие слухи были крайне выгодны, в частности, англичанам, проявлявшим трогательную заботу об анти-павловско-французском перевороте. Англия – страна, вообще специализирующаяся на «черных легендах». А все эти манёвры как раз и начались после заключения франко-русского союза. Других интересантов в этом деле не просматривается. Наполеон крайне дорожил случившимся с Павлом альянсом.

Так что дело обстояло иначе. Никаких планов по описанному сценарию у Павла не было. Но слухи вокруг «дела» сформировали и продвигали. Организаторы этой сложной и явно инспирированной версии использовали принцип тяни-толкай, доказывая, что Александру не просто было нужно поскорее урвать корону, но и то, что он боялся оказаться в тюрьме: двойной мотив для совершения преступления. Остальная часть семейства его поддерживала в стиле «дедка за репку, бабка за дедку...» так как власть вообще могла уйти по касательной. Типа, Гольштейн-Готторпские повторят судьбу Брауншвейгских.

Мощную подпитку им дал визит самого принца в Россию в начале 1801, думается, его и организовали с этой целью. Он беззаботно отплясывал и волочился за ровесницами, не подозревая, что является катализатором убийственно ядовитой реакции (после аннигиляции Павла его в неизменном виде отправили домой). Александр на инспирацию не поддался. Он всего в жизни добился исключительно сложной дипломатией и вообще никогда не предпринимал резких шагов, предпочитая использовать движения противников. Максимум, чего от него удалось добиться – согласие на отречение Павла. И то – чудовищным давлением и угрозами вполне осязаемыми. Отказаться Александру было трудно, за ним маячил Константин. Заговорщикам это упрощало комбинацию: им требовалось согласие одного из двух. Александром могли и пожертвовать.

«Подвесить» нового царя на обвинении в хорошо мотивированном отцеубийстве открывало чакры (и кто после вспомнит, что у отца не было мотива провоцировать наследника). И дело не только в ключах к управляемости: англичане отводили глаза от своего конструирования переворота. Впрочем, виноват в формировании «железного» повода к своему устранению прежде всего сам Павел, своей действительной непредсказуемостью и двойными стандартами. Он, например, не любил, когда в гвардию зачисляют высокородных младенцев, дабы им с рождения шла выслуга лет, и вычистил из полков не одну сотню не явившихся к смотру детей. Но на принца это не распространялось, в 8 лет ему даровали полковника, и к 10 годам он, находясь «в отпуску» и ни разу не быв в России, «выслужил» генерала; Александр же, даже после всеевропейской победы генерала себе не присвоил. Правда, надо отдать должное и чутью Павла: командиром принц стал боевым, слыл одним из лучших в русской армии, его корпус первым вступил в Париж (по блату, конечно, дали, но, выходит, высочайший блат был). Александр не мешал его карьере, но недолюбливал – не за мнимое участие ребёнка в псевдоинтриге, а за то, что в эту байку верили: получалось, что само присутствие ни в чем не повинного и, в общем, ценного кадра ассоциировалось с преступлением императора. Александр избавился от него, как учил Лагарп: осыпав поцелуями, почестями и орденами. Николай, понимая основанную исключительно на психологии опалу, Евгения закономерно вернул. Всю жизнь, где бы ни находился, ЕВ преданно защищал интересы России.

Немного о «сумасбродстве» Павла (совсем немного, ибо о том существует целый пласт спекулятивной литературы). «Метания» Павла имеют ту же природу, что и «метания» Александра. Только Александр двигался галсами длинными и размашистыми, а Павел мелкими и резкими (Александр вступил на престол молодым, и просто имел достаточно времени). Они выглядят несколько суетливо (с ума он сошёл, что ли?) Тем не менее, генеральная логика и ясная цель были в действиях и того и другого; только Александр цели достиг, а Павел нет, отсюда и «неуд» самодура. Если бы не достиг, тоже стал бы у историков двоечником, а так простили, влепили «трояк»: непостоянный. А исследователю надо лишь выбрать правильную точку зрения. «Метания» по небу Венеры с Земли выглядят запутанно, а с точки зрения Солнца движение подчинено простому закону.

Вообще, надо понимать, что антипавловский переворот готовился, а не был спонтанным. Готовился он, прежде всего, как разлом между монархом и наследником (даже двумя, и даже между этими двумя). Павлу подавалась дозированная информация об Александре, Александру о Павле. Разлом ширился, но не сам, его расширяли. Недоверие посеяла «бабушка». Потом друзья сменили его подозрительностью, затем неприязнью, а под конец ненавистью. Исследователи же переворачивают всё с ног на голову: Александр опасался Павла, а тот его. Оно конечно, но заговорщики так устроили, чтобы оба начали бояться. Доказать цесаревичам желание отца посадить их в крепость было несложно. Крутили пальцем у виска: он сам живёт в крепости, спит – под караулом.

Вообще, к post mortem-воспоминаниям принца («Русский Архив» 1878, «Русская старина» 1894, «Русская быль» 1908) надо относиться настороженно, т. к. они изобилуют редактированием и ложными комментариями, интегрированными в подзаголовки, сноски и т. п. В них немало противоречий не просто между разными источниками (дата рождения плавает на 5 лет), даже в одной статье можно встретить редакторские вставки и правки, например, в «Русской старине» 1894 года подзаголовок даёт: «Пожалование меня на тринадцатилетнем возрасте в полковники русской службы» и далее в основном тексте: «Производство меня в генерал-майоры, последовавшее уже в 1798 г., и назначение шефом драгунского полка, окончательно сделали из меня мученика. Казалось бы, подобная мысль вовсе не должна была  прийти в  голову,  относительно  десятилетнего мальчугана,  но история свидетельствует о многих оригинальностях, в этом роде, со стороны императора Павла». Там же в предисловии указана дата рождения 1783 год.
Если такие сливки, то что тогда молоко?

3. Часто приходится слышать, что Россия воевала за английский интерес. Однако, заглянем на полвека назад, в Семилетнюю войну, которую, как говорят, Россия тоже вела за чужие интересы. Люди не понимают. До того шукали по окраинам, а в Семилетнюю войну Россия впервые попыталась вступить в большую европейскую политику. Но – на правах государства второго ранга. Попытка вступить в клуб держав первого ранга (великих держав) не удалась. Произошло это только в царствование Екатерины, после фактической аннексии Крыма. Произошло так: с пятого места в результате долгой, показательной – на суше и на море – успешной войны с Турцией Россия эту самую Турцию и выдавила, встав на её место. Расклад тогда был такой: Франция, Англия, Св. Рим. Империя, Пруссия, Россия. Авторизовал Россию император Св. Рим. Империи Иосиф II, которого специально для этой цели Екатерина пригласила прокатиться по бывшей Турции. Тот авторизовал, на условиях своего младшего партнёра – и то, инкогнито, т. к. иначе ехать в Россию было неприлично. Напомню, он сам был только третьим, обращаться же к первым двум Екатерина, конечно, не решилась.[3]  Франция и Англия такими мелочами не интересовались, у них шла большая игра. Пруссия, объективно слабее России, была авторизована в клубе Англией (в то время, державой №2) как раз в Семилетнюю войну, которая и велась Пруссией за вступление в клуб. Это произошло не просто так, а взамен Испании. Россию же включить в общество в ту «войну трёх баб» оказалось некому (некого больше было вытеснить), хотя Елизавета могла рассчитывать на поддержку союзной Франции. Но, где тогда Франция, а где Россия?

С самого момента взятия несчастного Берлина (а его на короткое время брали тогда дважды – австрийцы и русские) доносится плач о проклятом Петре III, профукавшем всемирно-историческую победу. Мол, уже тогда Россия могла бы... Но в Европе не так дела делались. В то время зафиксировать эту победу России никто бы не дал – не тот ранг. Так что перевернуть альянс было делом не таким уж недальновидным: Александр впоследствии это делал трижды. Екатерина II, пришедшая к власти, не стала отменять решение свергнутого мужа и войска из Восточной Пруссии окончательно вывела. Значит, понимала истинный расклад сил. А правильнее – объяснили.

Рассмотрим ситуацию 1805 – 1814 с точки зрения стратегических национальных интересов, как их понимали тогда только что сформировавшиеся или ещё формирующиеся национальные государства. Александр во что бы то ни стало решил опереться на мощного ситуативного партнёра, и сделал Англию своим союзником в деле подавления континентальных держав. Одновременно он  взял на себя роль посредника в отношениях держав с Англией. У него имелось два мощныхх козыря: крупная взаимовыгодная торговля и огромный потенциал в формировании армии. Остальные факторы: экономика, социальное развитие, культура, дипломатия были из рук вон. Просвещение (даже ещё проще: воспитание) находилось в зачатке: этим активно начала заниматься Екатерина, но масштаб отставания не позволял ликвидировать его за одно поколение. Главное – у него напрочь отсутствовала необходимая для прорыва национальная верхушка. Дабы хоть как-то уменьшить значение негативных факторов, дипломатию он замкнул целиком на себя, устранив из этой сферы ненадёжную аристократию. На протяжении десяти лет он разыгрывал английскую карту планомерно и жёстко, с какой-то удручающей последовательностью.

Ситуация эта напоминает крушение Испании с места мирового лидера в период предыдущей мировой войны, которая состоит из так называемой Тридцатилетней (1618 – 48), Франко-испанской (1635 – 59) и Англо-Испанской (1654 – 60) войн. Тогда сообща валили Испанию (помимо прочих дел), и она с первого места обрушилась на дно коробки великих держав (как можно видеть, процесс падения тоже был мучительным, с цепляниями), на мировом троне её сменила Франция, а вовремя подсуетившаяся Англия, пристегнувшись к новому чемпиону, вылезла на третью позицию (это, если считать сложно устроенный конгломерат Священной Римской Империи за одну штуку). Впрочем, распределение мест после Франции может вызывать дискуссии, но факт тот, что Англии до этого в большом клубе не было.

Тезис о войне за английский интерес, казалось бы, дипломатия Александра подтверждает просьбами о субсидиях и войсках, но разберёмся в стратегии. После разрушения французской государственной машины Англия свою задачу, в целом, выполнила. Она обменялась с Францией мировым лидерством. Теперь, имея темпы роста выше французских, Британия могла сконцентрироваться на мирном развитии и уйти в отрыв безо всякой войны. В сущности, реализацию этой стратегии мы и видим на протяжении эпохи противостояния Наполеону. При этом, продолжение разорительной войны континентальными конкурентами между собой давало приятный дополнительный бонус: падали все, а Англия росла – и за время войн всех коалиций выросла неимоверно (правда, параллельно вчетверо распух и долг). В сущности, за подпитку войны Англия и платила, но, в общем, совсем немного даже для своих континентальных контрагентов. Деньги она давала агрессорам, для выравнивания континентального баланса, т. к. отчаянно барахтавшаяся Франция выдавила из себя республику и гигантским напряжением оставшихся сил сохраняла себя на очевидном втором месте, пытаясь отчаянно выстроить взамен казнённой и разогнанной новую национальную аристократию – основу управления государства. При этом сами континентальные державы не желали упускать возможность добить надоевшую Францию и, раз уж появилась такая возможность, занять её вожделенное второе место (чему, как раз Англия противостояла). Атакующими были именно трое третьих: Россия, Австрия и Пруссия, а вовсе не Франция. Наполеон (и Франция до него) всё время находился в активной обороне и настойчиво искал мира (конечно, на своих условиях). Войны «коалиций» развязывал не он (а «кампании» он, конечно, после соответствующих провокаций). Большого интереса собственно Англии в том, чтобы место Франции заняла какая-либо третья сторона, разумеется, не было. В полном разгроме или катастрофическом поражении её Англия была совершенно не заинтересована. Хрупкие коалиции России, Австрии и Пруссии и нескоординированность военных операций демонстрируют, как каждая из стран пыталась стать лидером в разгроме Франции, чтобы поживиться её положением: второе место только одно.

Поначалу лидерство приняла на себя Австрия (Наполеон в Вене), затем Пруссия (он же в Берлине) и после – Россия (тот же в Москве). Так что Россия воевала вполне себе за свой интерес. То, что интерес России дополнительно усиливал позиции Англии – неизбежная плата за отрыв от остальных континентальных держав. То есть, Россия, обеспечив себе твёрдое и с большим преимуществом второе место, упрочила Англию на месте первом, но это была запланированная жертва Александра. Именно он и придумал пиар ход, что Россия-де воюет за английские интересы, но придумано это было исключительно для внешнего употребления: оказания давления на Англию. Глядите, как мы из кожи вон лезем – и всё ради вас (а сами мы в Европе не местные). Дополнительно Александр намекал, что такого верного союзника как он, персонально Александр, свергать не надо. На острове сначала пожимали плечами, полагая, что новенький царь недостаточно умён, мол, спасибо, конечно, не очень-то и нужно, но вот вам миллион за то, что хотя бы не гадите. Поняв, что в 1812 Наполеона заманили в ловушку, из которой ему не выбраться, Англия вообще в помощи России отказала. Для спасения Франции в войне (и продолжения этой самой войны) англичане сделать уже ничего не могли: события разворачивались стремительно, и Наполеон проиграл всё за несколько месяцев – остальное было делом техники. Остановить бурный поток деятельности возмужавшего Александра было невозможно. Англичане поняли, кого они вскормили, и дело выравнивания Франции взяли на себя на Венском конгрессе (сговор трёх держав). В принципе, им было выгодно деморализованное республиканское состояние Франции (как и любой другой страны), но противовес России был категорически необходим: поэтому Великобритания потребовала реставрации, и на трон – Людовика XVIII, лондонского резидента. (Людовик живал и в России, но никакого уважения при этом к ней не набрался – и это, в общем, справедливо).

Без национальной аристократии нечего было и думать претендовать на мировое лидерство. «Что нужно Лондону, то рано для Москвы». По счастью (счастье относительное, его готовили) свою национальную верхушку пустила под нож Франция. Австрия же и Пруссия, как и Россия, своих национальных элит не имели. Второе место освобождалось, но занять его без национальной администрации (не обязательно чисто аристократической, что доказывал Наполеон) можно было лишь временно, пока не вернётся Франция или не подрастут другие. Сам Наполеон создать национальную администрацию всё же не смог (просто не успел), путаясь в родственниках-королях, безродных маршалах и обезглавленных (фигурально) масонах. А Александр сделал мощный задел и технично отпасовал Николаю. Для этого и пришлось разыграть путч с отказом от данных обещаний и прекратить мусолить тему парламента и оппозиции до формирования национального управления. Оппозиция появилась в России планово, по-английски, при Николае. В отличие от екатерининских времён, она уже не была ни цирковой, ни придворной. Условно говоря, Радищев при Екатерине выглядел умалишённым, при Александре в самый раз, при Николае смотрелся бы снова сумасшедшим, только с другой стороны.

КАК АЛЕКСАНДР ДОШЁЛ ДО ЖИЗНИ ТАКОЙ

Александр родился наследником престола и монархом стал. Это было не просто. Не добравшись до трона он мог умереть, его могли свергнуть и посадить, или обойти в правах наследования: всё это в истории «династии Романовых» было. Имя ему было подобрано соответствующее, с намёком на Александра Македонского (можно, Невского, это Македонский-лайт). Имя прямо заявляло о продолжении резко экспансионистской линии Екатерины.[4]  Век этот вообще имел характер экстремально экспансионистский, причём с неизбежными лобовыми столкновениями великих держав. Поэтому все великие державы желали, чтобы их было меньше. Перед решающим рывком было важно, с какого места каждый из участников стартует в этой гонке. Уже третьему месту могло почти ничего не достаться. Первой готовить позицию в борьбе за мир начали Франция и Англия. Надо осознавать, что до этого из великих держав Россия напрямую в войне сталкивалась только с Турцией (5-е место с тенденцией к падению).

Лавирование Александра между отцом, отцеубийцами, бабкой и её фаворитами сделало его дипломатию тонкой, умной и проницательной. Он планомерно устранил отцеубийц, попутно завязав лично на себя (через Голицына) масонско-иезуитско-иллюминаткие концы (то есть иностранных агентов влияния). Характерно, что в русской историографии Александра считали выдающимся дипломатом, в советской и западной не считали дипломатом вообще: так, любитель. «Коллежский асессор».

К моменту начала царствования Александра расклад (в порядке совокупного влияния) был такой: Англия, Франция (поменялись местами после ВФР), затем трио примерно равных – Священная Римская Империя (Австрия), Россия, Пруссия, этим исчерпывался список великих держав. Потом шли Испания (плюс-минус Португалия), Турция, Римская курия... США и пр.

17 июня 1801 Александр заключил с Великобританией конвенцию, восстанавливавшую все прежние договоры, но также он сохранил почти павловские отношения с Францией. При этом Александр всеми силами пытался сохранить нейтралитет, то есть сконцентрироваться на устранении внутренних врагов. С этой очевидной и обычной для дипломатии комбинации и начались все противоречивые дипломатические трюки Александра, впоследствии приведшие к крайним коллизиям и необходимости спрямить путь неискушённому (и не столь умному) Николаю посредством аннулирования чересчур сложных галсов.

Вообще, Негласный комитет был комитетом английским, это было продолжение якобинской (кордельерской) «руки Лондона» в отношении конкурентов. Интересно, что в александро-николаевские времена это понимали совершенно отчётливо, например, Корф пишет об этом в снисходительной манере, как о моде. Впоследствии, вместо того, чтобы быть развитой, тема эта у историков как-то исчезла. Ну, мало ли, мода на французское, мода на английское... А что такое мода на мысли в аристократических кругах? Это влияние на верхний слой управления. И как появляются моды? А появляются они под мощным влиянием пропаганды. Особенно быстро англомания вошла в моду в отсутствии конкуренции. Конкуренции не со стороны русского (ничего национального в России ещё не было), а – французского. Чем могла привлечь Англия модников? Секунду подумав (или неделю поразмыслив), поймём одно: да ничем. В сравнении с французским всем, бывшем ещё недавно. Просто в какой-то момент всё исчезло. А на безрыбье и рак рыба. Особенно для бесхребетной русской аристократии.

Предложил проект Комитета сын графа Священной Римской Империи Павел Строганов, примкнувший к якобинцам как некий нетитулованный Поль Очёр (по названию имения Строгановых в Пермской губернии, такой английский юмор). Ему подсунули опытную английскую шпионку Теруань де Мерикур («де» у неё фальшивое), которая его соблазнила и сделала одним из каналов, по которому питали террористов: поскольку гражданин Очёр был сказочно богат, это «не вызывало подозрений». Ситуативно Англия и Россия были союзниками, так как падение Франции России было выгодно – мир вступал в эпоху национальных государств, когда высшие аристократы и монархи не могли уже рассматривать себя только как феодальных правителей вне постоянных территорий и народов. Совместно с кадровым «сотрудником» русского посольства Петром Дубровским он выкрал и вывез в Россию несколько возов французских архивов, включая, например, эталонного Санкт-Петербургского Беду – книгу, удревняющую историю Англии. (Это второй по древности экземпляр истории Беды – первый, разумеется, в Англии. Важно, что «нашли» его во Франции, где он провалялся тоже в древнем Сен-Жерменском аббатстве сотни лет, таким образом, получилось, что в древней Франции прекрасно знали о ещё более древней Англии. Важно, что отправили его в нейтральный «с иголочки» Петербург, а не в заинтересованный римско-кельтско-друидический Лондон.)[5]  Екатерина, понимавшая случайность и временность совпадения англо-русских интересов, Очёра из Парижа отозвала – чтобы не наделал глупостей, но наказан он не был (ибо в России в то время даже императрица не знала, как в ситуации смены мирового лидера «сделать умно»). Его до поры прибрали в коробку, исправно выдавая, однако, положенные за выслугу чины – их он нагуливал на бумаге, живя в московском имении Братцево и продолжая состоять в офицерах (и шпионах). Другой Павел (из династии Первых, который плохо разбирался в мироустройстве из-за того, что передавать ему знания мать не хотела – передавала сразу внуку) произвёл тёзку в камергеры. У Александра шпион оформился в сенаторы, тайные советники и заместители министров двух министерств, в 1806 поехал в Лондон «сближать интересы» с новым правительством Гленвилла и Фокса. (Одновременно усиливавшийся Александр делал обычные для себя прямо противоположные ходы в рамках сохранения внутреннего баланса: отставил Чарторыйского и назначил Будберга в министры иностранных дел – должность при Александре номинальная, что подчёркивал чин ниже канцлерского; под Тильзитским договором нет его подписи, это объясняют тем, что он был противником договора, но на самом деле Александр всегда вёл внешнюю политику лично, не доверяя ничего и никому. Будберг конфликтовал со Строгановым за влияние в английских делах, шпион подал в отставку. Александр послал на переговоры в Париж ничего не значившего Убри, одновременно от англичан поехали дипломаты более матёрого ранга. Договор, парафированный Убри, Александр не ратифицировал.)

Вторым членом Комитета был Адам Чарторыйский. Польский сепаратист, подготовивший план переустройства Восточной Европы с отделением Польши (плюс прирезанной к ней т. наз. Литвы), впоследствии похожий план продвигал Константин. Александру он был нужен для демонстрации Англии скорого распада России. Реализация плана была Ч-му (а на самом деле Англии: «мы готовимся распустить империю; а, кстати, вы?») обещана, но, как всегда, Александр, воспользовавшись Тильзитским миром, к плану «охладел». На самом деле никогда и не собирался. Ч. был министром иностранных дел (то есть никем) около 2 лет. Когда Александр сблизился с вражеской Англией на личную дистанцию «обнять-целовать» (держи друзей близко, а врагов ещё ближе), Ч. получил отставку. Но ещё долго шпионил на Александра и Николая, усердно делая вид, что шпионит против (см. например, дело «Виксен»).

Николай Новосильцев. Прямой и явный британский агент. В 1805 участвовал в заключении союза с Великобританией. Планомерно доведён Александром до состояния международно презираемого краснорожего пьяницы, шута и позёра. Выставлен напоказ англичанам: не ваш?

Кочубей. Из запорожских самозванцев. В 1801 назначен Президентом Коллегии иностранных дел (то есть Никем, в реальности – никем). До того получил инициацию в Лондоне под руководством суперангломана Семена Воронцова, брата того, который заседал в Непременном Совете.

А-а, вот и Непременный Совет.

На другую руку Александр положил (11 апреля 1801 года – сразу же) Непременный Совет. Его он доверху набил отцеубийцами, фаворитами бабушки и англоманами, то есть опасными для себя персонами «гратиссимо». Его член, заговорщик Трощинский и был автором манифеста-слогана «при мне, как при бабушке». Иезуитское название[6] по отношению, например, к убийцам отца Платону и Валериану Зубовым выглядело полной капитуляцией. Однако Александр быстро извёл обоих, просто и открыто приставив к ним полицейских. Дурак Валериан Александру пожаловался, на что получил от «кроткого» ответ, мол, я слаб, меня никто не слушается, может, вы им сами приказать изволите? Вопрос даже ушёл на другую руку, в Негласный Комитет, который пришёл в ужас, как такое возможно в нашем государстве, но полицейские продолжали своё дело. Платон всё понял, сбежал за границу в конце 1801 и больше на заседаниях не появлялся. Валериан не понял, взялся ломать комедию (в духе, Платон мне друг, но истина дороже) с проектом о персидской торговле и тайном поиске торговых путей в Индостан (то есть, по сути, предложил Александру пойти по пути отца, повеситься). Проект дурака «недальновидный» Александр отправил снова на другую руку, в Комитет. В Совет Александр отправлял на рассмотрение самые кривоколенные, запутанные и незначительные дела империи. Так Александр день и ночь занимал деятельных негодяев. А зачем он перекидывал дела? («Слабый, сам не мог решить».) Просто хотел аннигилировать обе партии влиятельных врагов. Ну, уж если не их самих, то их делишки. Негодяи быстро сбегали. Впрочем... Валериан решил остаться. В результате странно и быстро помер от странного и быстрого внутреннего нарыва, его странно и быстро залечил какой-то лейб-француз. Платон не отсвечивал (Валериан мне брат, но жизнь дороже) и в статусе «нон-грата» прожил гораздо дольше.

Писалось, что целью Комитета было работать над реформой «безобразного здания государственной администрации». Но из состава двух органов ясно, что никакого преобразования государственного строя, никаких реформ и т. п. эти люди делать не были призваны. Задачей Совета была утилизация опасных подлецов на высоких синекурах, то есть «быть на глазах» у императора или валить куда подальше. Должность «советника» Трощинского звучала так: «Находящийся при Его Императорском Величестве у исправления возложенных на него по особой доверенности дел». А «комитетчика» Новосильцева так: «Находящийся при особо порученных от Его Императорского Величества делах». Найдите хоть одно отличие. Комитетчики (они все вместе и по очереди занимались иностранными делами на формально высших постах) призваны были находиться на глазах у англичан и докладывать, что дело разрушения государства идёт правильно и быстро, и с этой точки зрения лучше Александра на должность монарха-ликвидатора никого нет. Конкуренцию Александру составлял только Константин, но он не проявлял себя столь ретивым конституционалистом – Александр сразу предусмотрительно занял фланг «ультра-».

Заняв (завалив) шпионов и убийц Е. И. В. «делами», Александр получил возможность самостоятельно начать выстраивать высшую национальную администрацию. Комитет прикрыл через пару лет, комитетчиков позже, по одному. А в 1810 распустил и «вечных». Но уровень Совета резко понизился появлением аморфных министерств V1.0, которые и были столь поспешно и без плана введены Александром только для этого. То есть поступил, как всегда: повернул налево, потом направо – все попадали.

Что англичанину хорошо – французу смерть. В английском парламенте сидели лорды. В верхней палате старшие, в нижней младшие. Всё, как полагается. Культурно. За свой интерес. А во французском Конвенте – шпана да беспредельщики за чужой интерес отправляли друг друга на гильотину. Равенство. Вот такие разные парламенты. Тальен кинжалом машет, его жена голой пляшет. Свобода.

Александр изворачивался ужом, обещал, клялся, заключил с Англией союз, даже создал палату лордов – Госсовет, но конвента не ввёл. Сто лет спустя в России под давлением английского социал-демократического террора с Англией тоже был заключён союз, и – введён парламент, куда сразу конвенционально набились террористы, шпионы, масоны. Глава парламента царя арестовал, тот был из династии не Первых, а последних. Союзник Георг (опасаясь своего парламента) Николая не спас. Братство[7]

СЛАБЫЙ ЦАРЬ

Откуда взялось представление о слабом, мягком, либеральном, метущемся и даже трусоватом Александре тоже понятно – это представление восходит к злым эпиграммам Пушкина. «Правитель слабый и лукавый...», «Под Австерлицем он бежал, в двенадцатом году дрожал...», «Дней Александровых прекрасное начало...» ещё бытует мнение, что опытный лис Меттерних убедил нашу медузу стать твёрдой консервативной горгоной. Александр вертелся-вертелся, но сдался. Добило его якобы восстание подшефных ему семёновцев, о котором Меттерних узнал раньше Александра (дело было в Троппау, курьер, метросексуал Чаадаев прихорашиванием задержался в пути).

Семёновскому бунту придаётся большое значение, мол, Александр Меттерниху обещал, что у него не будет революций, а вон чего вышло, и Меттерних его попрекнул (протроллил). Де, Семёновский бунт окончательно повернул мировоззрение Александра к реакции (то есть революция произошла, но только в голове у Александра). Это всё, конечно, поздние домыслы, а было иначе. Семёновское выступление не посягало ни на монархию, ни на монарха. Это был единичный изолированный и мгновенно купированный протест против низкорангового командира – всё! Бунт, даже если и не был спровоцирован самим Александром, принёс ему немало дивидендов: он мог изобразить «о, ужас-ужас-ужас» и «отвлёкся» на внутренние дела, предоставив Австрии возглавить поход реакционеров на европейские свободы; таким образом, стравил немцев с англофранцузами, сам же изобразил свою сломленную волю, порабощённую Меттернихом. Нельзя не отметить, что силы парламентских монархий оказались равны абсолютистским пангерманским, Александр же «вдруг» оказался в выгодном положении решающего голоса, которое привыкла уже занимать Англия. Подвинул.

Ничего в политике Александра не поменялась: она, как была переполнена плановыми противоречиями, так и осталась. Истинная же природа бунта крайне проста. Дело в том, что армия состоит не только из писанных, но и неписанных правил, этот кодекс описывается ёмким религиозным словом, известным любому армейцу: «положено!» Это «положено» выделяет (возвышает) армейскую секту в глазах других (и секту внутри секты – гвардию, и секту внутри секты внутри секты – Семёновцев). Когда на эту систему покушаются, религиозный орден готов на любые жертвы ради сохранения статус-кво, тут надо подчеркнуть: любые. Такой же характер носили и волнения за год до этого – в Чугуевском военном поселении, когда казакам (сословная привилегированная секта) изменили социально-имущественный статус (это для того времени, как пол поменять принудительно).

Визит Чаадаева в Троппау тоже слишком мифологизирован. Никакого скандала с его опозданием не было. Александр имел 5 (пять) довольно независимых систем информирования, и полагать, что один-единственный Васильчиков (это шестой) послал одного-единственного курьера наивно. Большой А получил сведения о семёновцах раньше – и имел подготовиться. Чаадаев не спешил, потому что вёз не донесение, а частное мнение Васильчикова. На его карьере опоздание не сказалось, он подал в отставку через несколько месяцев по другим причинам, успев получить повышение.

Тут нельзя не сделать отступление о роли Австрии. Австрия – это осколок утратившей независимость в 1806 году Священной Римской Империи, феодального акционерного общества. Александр некоторое достоинство Австрии возвратил, Англия выплатила субсидии. Несмотря на утверждения о гениальности Меттерниха никакой самостоятельной политики Австрия вести не могла. Утверждения о том, что Меттерних умел Александра заставить выступать в пользу Австрии, основаны только на воспоминаниях самого Меттерниха. У Австрии перед Александром был крупный долг: на Венском конгрессе Англия сколотила коалицию с ней и Францией против России и Пруссии. Александр французскую копию пакта получил от Наполеона, показал её обескураженному Меттерниху. С тех пор ни о каком доверии (тем более «идти на поводу») не могло идти и речи; никакого доверия не было и раньше, а тут... Поэтому все заплачки о том, что Николай так рассчитывал на Австрию (после подавления революции 1848 года), а они взяли и предали, грубо притянуты за уши. Причины австрийского «предательства» кроются совершенно в другом (об этом позже).

Вообще «боязнью» и «слабостью» царей история перегружена. Александр был трусоват, от ужаса перед тайными обществами «умер», Николай трусил взять власть и отрёкся, Константин боялся, что убьют и успел отречься раньше Николая, тогда тому пришлось, трясясь, брать царство поневоле. Но на самом деле Александр был совершенно твёрд в своих главных целях: усилить Россию (никакого патриотизма – это просто была его личная страна) и ослабить всех остальных – и готов был платить репутацией переменчивого и неуверенного человека. Личной трусости не проявлял. Бежал с поля Аустерлица – да, а что он должен был сделать? Остаться? Четверть века спокойно гулял один и с женой по Дворцовой набережной и улицам всех своих и европейских городов, а нам рассказывают, что боялся заговорщиков из тайных обществ. Некоторые историки, впрочем, честно пишут, что он был хорошо осведомлён о деятельности таинников. Но сделать ещё одного шага и признать, что Александр и создал эти общества не особенно желают. А примеры перед глазами: константиновские ложи в Польше, «Филики Этерия» в Одессе, поддержка карбонариев. Не Александр, конечно, изобрёл региональный сепаратизм, но перевёл его в национально-освободительную идею он, развив до стадии всеевропейской головной боли. Имея в руках узду в виде Священного Союза монархов, он мог манипулировать не столько революционерами, сколько монархами[8].

В 1822 Чернышев принёс ему «Зелёную книгу». Генерал подозревал, что устав «Союза Благоденствия» списан с положений ордена иллюминатов. Бегло просмотрев первую часть, «слабый» царь меланхолично промямлил, что совпадений мало, и беспокоиться не о чем... Чего, собственно, беспокоиться о своём деле? А тут Чернышёв прибежал «прорубиться». Чернышёв, вероятно, тоже знал о том, кто и как общества создавал, но сделал вид, что не знает, а честно служит, нарыл компромат. Александра это показное незнание доверенного лица раздражило. И как мог, он продемонстрировал своё пренебрежение. Не уставом, а самим генералом.

А почему бы не посмотреть на всё с самой очевидной стороны: сам организовал, поощрял существовать для определённой цели. Когда цели достигли (путч Николая), всех развинтили (своих, конечно, оставили). А Александр хлопал в ладоши: к левой руке привязаны ниточки от бунтарей, к правой – полиции. По числу пальцев: висельников пять и полиций пять. И все при деле. Ниточки не в том смысле, что он жёстко управлял, а в том, что по их дёрганьям шли сигналы. Чернышёв был одним из каналов информации, первичная напрямую поступала из тайных обществ. А точнее, туда направлялась. Потому Александр почти не читал его доклада, его люди уставы «Союзов» писали. А почему писали с иллюминатов? А чтобы составить им конкуренцию, переманить адептов под свою крышу. Настоящих иллюминатов (иностранных) Александр на 100% контролировать не мог. И мало-помалу весь средний уровень перетёк под крыло «благодетелей»: это те, которые хлопают ушами, исполняют поручения и – платят по счетам.

Меттерних писал об Александре (то есть о себе, а фоном выступал глава царей): «Александр был человеком слова и легко подписывался под данными обязательствами, каково бы ни было потом направление его мыслей: он очень ловко старался избегать того, что могло толкнуть его не по намеченному пути, но так как мысль его принимала быстро форму системы и вечно меняла направление, то уважение к данному им слову его страшно стесняло, ставило его в неловкое и тягостное положение и вредило общественному делу».

По какой-то причине считается, что высказывания о монархах (Наполеоне, Александре и пр.) менее ранговых особ имеют вес. Их любят цитировать. Но по степени осведомлённости разница между ними как между клубным вратарём и хозяином команды. Канцлер или придворный – лишь один из множества игроков, монарх, даже не очень умный, перевешивает вдесятеро своей осведомлённостью. Не говоря о возможности инициативы. Я привожу (очень редко) мемуары не с целью подтвердить свои предположения, а с целью указать на ничтожность опоры на эти мемуары стандартной модели.

Меттерних ничего не понял по сути, но написал в целом верно. Просто точка созерцания канцлера находилось на уровне моря, а Александра на высокой горе. Мысль императора никогда не отклонялась от генеральной линии: себя на первое место, Россию на второе[9].  Все тактические движения, которые предпринимались внутри этой линии слабоинформированному (по сравнению с Александром) Меттерниху виделись противоположно направленными галсами, в то время как корабль Александра медленно плыл к намеченной цели. Александр имел роскошь – время, и мог позволить себе неспешное движение. Меттерних не мог: у него работа другая – суетиться, реагировать.

Заметить это движение можно с течением времени, но иногда нужно наблюдать довольно долго. Галс мог длиться годами и сам по себе оставлять иллюзию тренда, внутри которого историк может выделить и другие составные части движения. Поочерёдные союзы с Англией и Францией в результате привели Россию на второе место (оттолкнулся веслом от одних, прицепился на буксир к другим). Вот как описывает этот процесс тот же недалёкий канцлер: «...в 1805 году... он был либерален в самом широком значении этого слова. Он был ярым противником Наполеона, презирал в нём деспота и ненавидел завоевателя. В 1807 году произошла радикальная перемена в его взглядах, а в 1812 году опять наступила новая фаза». А по пути культурно «подрезал» Австрию (великий хитрец австрийского МИД даже не заметил) и Пруссию, не говоря о прочих. Объяснение на уровне Швеции и Турции – ветер переменился. Историки обожают выделять метания Александра между либералами и консерваторами. Между христианами общего толка и православными фундаменталистами. Вывод: Александр изменял взгляды. Такой характер. Женский. На самом деле Александр не изменял взглядов. Ему нужны были все направления, как кораблю нужны все румбы запада и востока, чтобы двигаться на юг. Меттерних и тут верно подметил (но не понял сути), что Александр «не доверяет своей армии, своим министрам, своим дворянам, своему народу». Верно подмечено, но репутация подмочена. Александр представляется подозрительным параноиком. С мелкого уровня наблюдателей-современников, преследующих свои приземистые цели, замкнутых узкими векторами, он таким и являлся. Но переменчивость Александра имела характер перекладывания парусов. Ветра Англии и Франции попутными не были, но Александр воспользовался ими, чтобы уплыть от преследователей, а потом резко взял в свою сторону. Учтём и то, что истинную свою цель Александр скрывал – ревностно. Подробнее о цели – отдельно. Что же до недоверия, то единственным национально ориентированным человеком в государстве был он сам. Кому же ещё доверять? Национальное государство, в котором можно доверять администрации, ему только предстояло создать. Почему можно доверять национальной администрации? Она не может в силу различных причин претендовать на верховную власть. Это свято соблюдалось до Николая II, несчастьем которого стало гигантское число расплодившихся потомков Николая Первого, он был вынужден уступать им многие государственные должности и целые направления, и эти-то люди ИМЕЛИ право претендовать на верховную власть. Осуществляли они свои права-претензии по-разному (эта тема выходит за рамки рассматриваемой) и – в конечном счёте осуществили известно как.

Относительно слабости Николая. В интересах Александра и самого Николая было поддерживать мнение о крайней непопулярности и невысоких способностях Николая. Это мнение укоренилось, в него всерьёз уверовали современники. Но почему-то в нужный момент слабому и ненавистному Николаю не только безропотно присягнули (ночью встали), но по первому приказу (первому приказу только что самопровозглашённого императора, по мнению многих, самозванца) выступили на его стороне против вооружённых мятежников. Это согласно стандартной модели. На самом деле Николай спокойно готовился к приёму царства, перенимал опыт и людей Александра и налаживал необходимые связи за границей. Милорадовичу он не мешал (и не мог) быть самым популярным в войсках, Милорадович милостиво позволял считать свою популярность популярностью своего патрона Константина (а с чего бы у Константина могла быть какая-то собственная популярность в Петербурге, где его вообще не видели?) Все главные деятели александровской эпохи впервые в истории России практически в полном составе спокойно перетекли к Николаю – и служили лучше прежнего.

АНГЛО-РУССКИЙ КОНТРДАНС

Чтобы понять, почему Александру понадобилось передать власть таким причудливым способом, посмотрим вкратце на александровскую хватку. Общий курс мы прояснили, теперь понятны все эти внешне противоречивые галсы («метания переменчивого Александра»).

Александру нужна была твёрдая и высокая позиция одного из мировых лидеров, чтобы под её (временным) прикрытием успеть создать администрацию нового типа. Тут придётся вскрыть маскировку трёхслойную. Цель истинная и совершенно секретная – создание государства под управлением национальной администрации нового типа. За такое могли не то что убить монарха – могли распустить монархию (в республику) и страну разобрать на запчасти. Так как управление – ключ к владению миром. Эту цель до поры прикрывала мощная дымовая завеса Священного Союза монархов. Которую тоже до поры прикрывал – любой ценой – русско-английский союз.

Крайне бедно объясняется, почему Александр отказался от нейтральной площадки России, которую она так выгодно занимала. (Ведь все вроде помнят, как выгодно выросла Америка на последующих войнах, где поначалу она была нейтральной.) Объясняют отказ какими-то нелепыми буржуазными и помещичьими отношениями, боязнью Александра (ох, уж эта вечная боязнь императоров!) английского заговора и пр. Всё это тоже, конечно, имело место, как частность. Но главное в другом: Россия находилась в хвосте великих держав и никакой нейтралитет с места её бы не сдвинул. На место лидера (а второе место – это тоже лидер) выходят только в результате крупной войны. США после 1МВ лидером не стали – воевали мало. Это при том, что более 50% мирового промышленного производства находились там, там же были и деньги, Америка держала всех за горло кредитами. Но чтобы выйти в лидеры, ей пришлось победить – на двух фронтах.

Поэтому Александр просто воспользовался моментом – очень выгодным, который мог больше не повториться. Крупных сил он задействовать не планировал. Этого не получилось, но по затратам лучше выступила только Англия.

Англию свергнуть с «царя горы» было, конечно, невозможно, но зацеловать можно было до стадии умопомрачения. Александр так ретиво взялся за дело, что напичкал свой ближайший аппарат англоманами и забросал кабинет Питта смиренными просьбами о помощи в деле борьбы против «общего» врага. Чтобы избавиться от назойливого союзника, англичане включили «ленд-лиз» и – о чудо! – высадили в Германии десант воевать не за свои интересы. Никогда никому не удавалось добиться от Британии того и другого сразу. «Слабому» Александру удалось. Деньги (около миллиона фунтов несколькими траншами) для бюджета Александра были некритичны (менее 10 млн руб.), десант 24 тыс. тоже (Александр обещал выставить 180 тыс., выставил около 100, но было ещё много австрийцев), зато авторитет его в глазах континентальных европейцев взлетел до небес. И пока англичане платили, курс рубля к фунту был стабилен.

Во время войны Третьей коалиции Александр долго паясничал в стиле «Поможите, люди добрые». В первую очередь он начал добиваться дипломатического лидерства на континенте, – это было проще всего, так как не требовало никаких ресурсов, кроме личных талантов. Он провёл труднейшие переговоры в Потсдаме и сколотил некий сложный псевдоальянс с Пруссией и Австрией (ничего кроме «псевдо-» не было и после). Косвенно Александр помог урегулировать и англо-австрийские разногласия (Австрия требовала чрезмерно больших субсидий). Альянс был совершенно бесполезным для войны против Наполеона (уже через 2 дня после подписания Потсдамской конвенции французы заняли Вену), но и Англии Александр показал свои возможности по сколачиванию коалиций, а коалиции бывают разные: сегодня против Франции, а завтра... (завтра скоро и наступило). Британцы всё поняли правильно и прислали ограниченный контингент в устье Эльбы (начало декабря 1805), не для войны, а для контроля за ситуацией, в первую очередь за Пруссией. Почему альянс был бесполезен тоже ясно: у членов континентальной коалиции были одинаковые задачи: подавить Францию и занять её место. Этот факт и определил дальнейшие события: поражение под Аустерлицем объясняют по-разному[10], в том числе, чисто тактическими промахами на поле битвы, но стратегически оно совершенно закономерно. Союзники не дали себе труда согласовать военные позиции и стали действовать разрозненно, чтобы в случае победы загрести жар в одиночку. Пруссия вообще отказалась воевать: в случае победы им бы ничего не светило. Настоящая военная коалиция трёх держав, да ещё и под эгидой какого-то залётного Александра Англию испугала; ей победа России, Австрии или той же Пруссии была совершенно не нужна, а продолжение войны продолжало ослаблять континент. Свою же собственную победу англичане одержали 21 октября в битве при Трафальгаре – и избавились от угрозы (совершенно гипотетической, но влиявшей на общественное мнение) вторжения Наполеона на остров. Обман Наполеона был направлен не на Англию, а на Австрию. Полагая «десантный» лагерь в Булони настоящим, австрийцы вступили в Баварию, Наполеон тут же «отказался» от десанта в Англию и моментально перебросил войска в Южную Германию. За день до победы на море англичан Мак сдался со всеми знамёнами и запасами. Чрезмерно раздутый советскими Тарле[11] пишет, что лишь немногие из австрийцев и русских поняли, что война уже проиграна. На самом деле австрийские и русские всё прекрасно понимали с самого начала и до самого конца, не понимали лишь советские. Игра держав была долговременная и носила характер борьбы внутри коалиции за последующие позиции в послевоенном мире. Война не могла окончиться скоро.

Итак, англичане не пошли воевать сами, и вряд ли случайно, что сильное александровское трио распалось вскоре после английского десанта. Ганноверцы и пруссаки остались безучастными, а Пруссия и вовсе вскоре заключила союз с Францией, при котором французы жертвовали (английским) Ганновером. Слишком мощную коалицию развалили. Англичане на короткое время сделали вид, что Пруссией недовольны.

Аустерлицкому сражению придают чрезмерно большое значение. «Под Австерлицем он бежал...» Мемуары Наполеона возводят эту удачную тактическую операцию до небес – буквально: «Солнце Аустерлица». Под/над Аустерлицем сияло два солнца: Наполеон и ещё одно. И т. д. Между тем, никакого стратегического значения оно не имело. Победа Наполеона не привела к миру с твёрдо установленными позициями, победа союзников тоже не привела бы к окончанию войны. Александр приехал в войска не командовать, не красоваться (типа, Македонский): Аустерлицем продолжалось его дипломатическое турне Потсдам – Веймар – Дрезден. Он держал руку на пульсе императора (ещё Св. Рим. Имп.) Франца для того, чтобы в случае победы начать обрабатывать его на дальнейшие действия и торговаться о доле России в мире после разгрома Франции (да и это должно было затянуться ещё на годы). Непосредственно никакой угрозы России это поражение не представляло. Оно дало передышку Франции, но лишь отодвигало в будущее агрессию континентальных держав в стиле «Карфаген должен-таки быть разрушен». Из меню «ужасный конец или ужас без конца» Наполеон заплатил за второе блюдо, им отравился, но впоследствии нахваливал, т. к. было вкусно, терпкий аромат миндаля и пр.

Исполнительный, умный, но не слишком проницательный изобретатель русского языка и пропагандист (только что сочинённой) русской истории Карамзин впоследствии негодовал, мол, Екатерина приучила Европу к русским победам. Это опасное заблуждение и привело, в сущности, к поражению Аустерлица. До Павла Россия не имела серьёзных дел с первоклассными европейскими армиями и только набиралась опыта. Все победы: Польша, Швеция, Пруссия, Турция, Пугачёв – это второй ранг. Походы же Суворова – это уже новая мировая война, но его локальные и, по сути, символические успехи вскружили много голов. С учётом фактора Наполеона Аустерлиц – это, по существу, первое серьёзное дело. Александр ещё мог искренно заблуждаться относительно военной мощи великих держав, но Кутузов или Барклай иллюзий не строили.

Александр умело использовал поражение для внутреннего укрепления, а Англии продемонстрировал крайнее недовольство тем, что английские и ганноверские войска не явились к Аустерлицу (ха-ха, такие они дураки, воевать за русские интересы!) Конечно, Александр понимал истинное положение дел и никаких иллюзий не строил, но получил очередной дипломатический повод для давления на Англию (вернее, ослабить английское дипломатическое давление на себя). В январе 1806 Александр позаботился о том, чтобы до Англии дошёл слух о его желании заключить с Францией мир. В практическом плане он не предпринял ничего, наблюдая за реакцией нового кабинета (Питт умер), которая последовала: Лондон предложил вести переговоры с Парижем одновременно и скоординированно, хотя и раздельно. В Англию отправился давний английский агент Поль Очёр – продемонстрировать своим присутствием полное влияние Лондона в Петербурге – более никакого действия от Строганова не требовалось. Одновременно Александр сделал один из своих любимых финтов и направил в Париж не себя, а совершенно никчёмного Убри. Ему были даны инструкции: хоть какой-нибудь мир на глазах англичан. Тот хоть какой-то мир и заключил. Англичане с переговоров удалились, а Александр договор не ратифицировал. Однако англичане успели почувствовать, что значит остаться в изоляции и пошли на ещё большие уступки России. Тем временем Александр снова обратился к Пруссии, т. к. Австрия по сути вышла из игры. Англия на сей раз Пруссию сдерживать не стала. Та совершила австрийский же набег: не соединившись с русскими войсками, объявила войну и через 2 недели была полностью разгромлена, Наполеон взял Берлин и Варшаву. Помучавшись, была разгромлена и русская армия (после Прейсиш-Эйлау – с небольшими потерями, т. к. Александр хотел войско сохранить, и боевые действия имитировал), теперь Наполеон стоял у границ России. Наконец, из Англии прибыли 60000 ружей (за 1 млн руб., но не факт, что Россия за них платила) и куча денег (1100 серебряных слитков), но Александр с удовольствием отказался их принять, отправил обратно через Пруссию, где серебро было реквизировано пруссаками. Александр без промедления и со злорадством в отношении Англии подписал Тильзитский мир и обязался прекратить с Англией торговлю. Это было весьма обременительно[12], но давало возможность Александру заглянуть на время за горизонт: во время саммита в Тильзите он смог почувствовать, каково это – быть вторым, имея третью державу. При этом гениальному дипломату даже поражение удалось обратить на пользу. Мир в Тильзите Александр подписывал с наслаждением, делая вид (перед англичанами), что его к этому вынудили – не столько Наполеон, сколько сами англичане. Новым союзом он, наконец, сбросил с себя английское ярмо (повесил на гвоздь до поры), душившее его с момента убийства отца и расшвырял остатки англоманов из своего окружения по дальним закоулкам. Мир, конечно, был временный, ведь Россия ещё не выполнила задачи единолично выйти на второе место, но Александр понимал, что следующий мир с Англией (которого, конечно, было не избежать, т. к. союз с Францией был понарошку) будет носить равноправный характер. Александра беспокоило некоторое внутреннее брожение: потери частных лиц от прекращения торговли с Англией были существенны, но их он рассчитывал до известной степени компенсировать из разных источников.

А пока почему бы не потрясти вчерашних союзников? Воспользовавшись поддержкой Франции после Тильзита, Россия вскоре отломила от Швеции Финляндию (вроде бы наказали за то, что Швеция не поддержала Россию войсками, пока они были союзниками). Франция вдобавок перестала оказывать помощь Турции (но делу мира не помогла). Но главное – Александру, наконец, удалось (впервые с начала царствования) избавиться от грубой и претенциозной опеки англичан, более того, выкрутившись, он сам получил возможность выкручивать Англии руки: десант не высадили (а в Южную Америку войска отправили), денег вовремя не дали, теперь оставайтесь одни, а я пошёл. Он дал понять, что Россия или заключит обманчивый мир или будет отступать под ударами узурпатора аж до Индии. О хорошей продуманности всей комбинации говорит мгновенный захват Финляндии, выходит, переворот альянсов готовили загодя. (Нет союзников – есть интересы.) Англия быстро потеряла Испанию. Не смогла взять Антверпен. Александр за год сумел набить себе цену в её глазах настолько, насколько ему не удалось этого за семь.

Наполеон, по сути, предложил на пару скинуть Англию с мирового престола. Но он имел огромную проблему в отношениях с Россией, и Англии это было известно. Наполеон предлагал следующий послевоенный расклад сил: 1 место – Франция, 2 – Россия, 3 – Англия. Но, во-первых, Александру не выгодно было просто поменять мирового лидера Англию на мирового лидера Францию; во-вторых, путей к такому раскладу Наполеон предложить не мог, и в лучшем случае получалось бы так: 1 – Франция, 2 – Англия, 3 – Россия. Стратегически, поражения Австрии и Пруссии были России на руку, теперь она, по сути, и без того вышла на третье место, с минимальным отрывом от второго. Тогда, в чем попс, камрад? Наполеон даже отчасти не мог компенсировать своим рынком потери России от ликвидации торговли с Англией: и контрабанда, о которой все знали, приобрела огромные размеры. Поэтому мир был непрочен (зыбкость его олицетворял плот, на котором качались императоры): раз уж воевать дальше, то России проще и дешевле было сковырнуть со второго места Францию.

Имелся и ещё один нюанс: лично Наполеон, само наличие которого в качестве главного монарха Европы Александра раздражало («такую личную неприязнь испытываю, что кушать не могу»). Если уж России не светило быть первым государством, то пусть будет вторым, но сам Александр мог и хотел быть только первым монархом, – а английский Георг III находился уже близко к стадии опеки над собой и на люди его не пускали.

России почти нечего было предложить Франции, почти вся номенклатура русского экспорта ориентировалась на рынок Англии и её колоний (Англия активно перепродавала русские товары дальше по миру), под эту торговлю выстраивалось и производство. Франции же тоже почти нечего было предложить России, кроме предметов роскоши, и даже сырье, в котором нуждалась Россия и которое она закупала в Англии, Франция не поставляла – самой было надо (например, свинец и некоторые другие металлы). Вдобавок, торговля не могла вестись по морю, а русский экспорт был громоздким и по-другому возить его не могли.

В 1809 году Австрия снова предприняла попытку взобраться на трон царя горы (континентальной) – и проиграла. Вообще, именно так называемая война пятой коалиции (там и коалиции-то не было) прекрасно демаскирует подлинную сущность наполеоновских войн: борьбу за второе место в послевоенном мире. (Название «Наполеоновские войны» – грубый подлог победителей. Свалили всю ответственность на ссыльнопоселенца, который с дальнего острова не мог оправдаться.) Победа над Наполеоном нужна была России, Австрии и Пруссии – единолично, делиться победой они не имели намерения. Александр же воевал (не воевал, конечно) на стороне Франции, а за имитацию получил приращение земель – Тарнопольский округ. В случае проблем с Австрией он помог бы Франции – и как законный союзник, и как интересант, чтобы Австрия чего доброго Францию не опрокинула. Историки считают, что Англия совершила ошибку, ей следовало бы помочь Австрии в её борьбе, вместо высадки в Бельгии. А зачем помогать Австрии? Чтобы война кончилась? Чтобы Франц занял место Наполеона? Ведь это только на словах Наполеона считали угрозой. На деле Наполеону англичане просто пристегнули «чёрную легенду», а люди до сих пор подпрыгивают: «агрессор», «узурпатор». Для Англии ЛЮБАЯ сильная континентальная держава №2 – угроза. Десант в 40000 человек высадился на континенте, «заболел болотной лихорадкой» и отбыл назад. Демонстрация мезальянса №5 прошла на ура. Австрия, сорри. Такой вот дюнкерк, прости Господи. Сделали всё возможное. Впрочем, не думаю, чтобы у императора Франца были иллюзии. Ведь, начиная кампанию, он от англичан хотел только денег – и получил 4 млн. Зачем ему союзник? Он в одиночку рассчитывал сорвать куш.

Впрочем, и тут дело кончилось свадьбой. Настоящей. У императоров так.
Потому что люди с понятиями. Думают о будущем.
А у историков иначе. Придумывают альянсы с порядковыми номерами. А это – сложный европейский контрданс. Где война – фигня. Главное – манёвр.

Вообще, ещё раз повторю, плач по поводу «странностей» Англии сам странен. В этой войне, как и в других, все друг друга используют в своих интересах. Так что Англия никому не помогала войсками – да, а с какой стати ей проливать кровь за других? Франция непосредственной угрозы Британии уже не представляла. А тот, кто мог занять её место – вполне мог стать опасным в условиях традиционно зыбких европейских альянсов. Так и пошла череда опасных пост-Бонапартов: Николай I, Наполеон III, Бисмарк б/н и т. д.

Войне 1812 года всё-таки постеснялись дать номер, типа, «... № коалиции». Вообще, нумерация коалиций лишь искусственно скрывает суть дела и, похоже, придумана не для упрощения исторического взгляда на единый и сложный процесс европейской перекройки, а для его маскировки. Главная же война названа и вовсе «кампанией». Хотя, это была, конечно, коалиция – в обратную сторону. Александр к нападению на Россию Наполеона грубо принудил. А сам на провокацию с аннексией Ольденбургского герцогства (родственник) в 1811 не поддался. На этой истории он ещё и нажился. Дело в том, что владельцев некоторых немецких земель Наполеон обвинил в нарушении режима блокады – и всё отобрал. Это была правда, и после аннексии остальные притихли. Александра за то, что он не вступился за родственника прозвали слабаком. Он же поступил хитрее и убил трёх зайцев. Принял в 1811 Положение о нейтральной торговле. Английские товары под нейтральными флагами хлынули в страну, из страны повезли залежавшееся сырье. Это раз. Из России английские товары повезли перепродавать по суше в Пруссию и далее. Это два. Сами немцы нарушать эмбарго остерегались, а Александр наоборот, хотел Наполеона на войну спровоцировать, при этом он зарабатывал два конца. Это три. И вишенка – теперь слабаком считали уже Наполеона. На словах же Александр яростно уверял его в приверженности к блокаде. (Например, такая была шутка: англичане в нужный момент вывешивали флаг своего прошлого и будущего врага США, а там поди отличи: суда похожи, люди тоже. Шутка же была в том, что США в 1807 наложили эмбарго на торговлю со всеми воюющими странами. Получалось, что закон своей страны нарушают как будто моряки США... А может, и впрямь это были американцы? В самом деле, кто их разберёт...)[13]

Как только Александр взял от союза с Францией максимум, он пошёл на явный разрыв. Цена очередной войны его не слишком пугала, ведь воевать он намеревался у себя дома. А что сделал за эти годы Александр с Англией? Всего-навсего приучил её к мысли, что Россия будет второй – и никуда они не денутся. Когда в 1812 Наполеона удалось заманить в глубинку и до Каслри дошла перспектива, он вообще отказал Александру в какой-либо помощи. Почему? Ведь Англия все годы стремилась во что бы то ни стало вернуть Россию в свою орбиту. А потому что стало ясно: Наполеону конец. Именно англичанам это стало очевидно больше, чем Наполеону и самому Александру. Дело было в доскональном знании событий на Пиренеях. Там грамотные действия не слишком напрягавшегося английского контингента и местных инсургентов мотали французов годами, побеждал Наполеон с огромным трудом – много раз – но не окончательно.

Попытки сближения с Россией, предпринятые Англией в 1811 имели целью не подрыв режима блокады (плевать на него, экономика Англии росла только несколько медленнее), а сколачивание новой антифранцузской «коалиции» в составе: 1 – Англия, 2 – Россия. Нужно было возобновить континентальную войну, в которой по максиму аннигилировать «заклятых друзей» со 2 и 3 места, низвести их до Австрии и Пруссии, при этом Пруссию чуть приподнять, чтобы шеренга ровнее смотрелась. Александр твёрдо решил избегать таких коалиций: пользы от Англии ожидалось мало, вреда больше (контролёр-ревизор-гарант с блокирующим пакетом). Он решил воевать в одиночку, но формально запросил помощь, то есть предлагал сколотить коалицию в составе: 1 – Россия, 2 – Англия, англичане закономерно отказались. Если победа, то она будет целиком его, и дальше сколачивать коалиции он будет под своим руководством. Если поражение... Что ж, два мира с Наполеоном он уже заключал, будет третий. Верить в то, что Александр был готов упереться в Камчатку, может только крайне наивный человек. Александр играл не ва-банк, но ясно сознавал, что без военного риска на позицию №2 выйти невозможно. В кругу таких же авантюристов он не выглядел изгоем. (Именно поэтому крайне нелепо, когда исследователи из всей шайки выделяют одного Наполеона.) А упускать редкий шанс, когда идёт всеобщая битва за полную перекройку мира он не хотел. (Интересно, что к этой партии подключились и США. Развязанная ими война против Британии, несмотря на поражение де-факто, всё же позволила им из третьеразрядной державы переместиться почти во второй ранг, где они закрепились в 1823, приравняв себя к Испании и Португалии.)

Уже перед самым вторжением Наполеона Россия всё ещё пыталась заключить мир с Турцией. Британия отчаянно тормозила процесс с одной стороны, Франция с другой. Обе использовали турецкий рычаг (точнее, тормоз) для торговли с Александром. Как всегда Александр бросился раздавать обещания верности на обе стороны, каких от него и не ждали. Использовал свой знаменитый приём: задушить в объятиях, зацеловать до смерти. Например, англичанам он предложил не просто мир, он щедрой рукой предложил ВЕСЬ МИР! Представил план идеальный, дабы продемонстрировать своё союзническое рвение (идеальный с точки зрения его полной утопичности). В случае вторжения Наполеона в Россию предполагалось отправить российские войска в Иллирийские провинции Франции, а после по морю, – по морю, где бы обосновались англичане – в Тироль и Швейцарию. Голарио, голарио! Дело англичан – дать оружие народам Балкан, щедро заплатить и... уговорить султана вступить с Россией – в союз (это вместо идущей войны). Дополнительно Александр просил устроить ему транзит в Грузию по долине реки Риони и проч. и проч.

Англичане отказались целоваться  по всем пунктам, кроме одного, который и был основным предметом торга. Александру класть было, конечно на Швейцарию, равно как и на Индию. Ему нужен был безотлагательный мир с Османской империей даже ценой уступок (потом все уступки Николай забрал обратно). Наполеон уже выдвигал войска к границе, австрийцы тоже. Уступки Александр готов был сделать только слабой Турции, но не сильной Англии (поди, потом, у ней отбери), которая стремилась влезть посередине гарантом мирного договора. Что такое гарант? Это не благородный парень, занявший обе свои руки руками забияк. Это полицейский с ключом от наручников, которые надел драчунам в момент рукопожатия. То есть Англия фиксировала бы продвижение России на юг. Но Александру никакой гарант не был нужен, связывать себе даже одну руку он не намеревался. В тот раз пришлось отдать туркам завоёванную Анапу, то есть часть побережья Чёрного моря, вывести войска из Молдавии и Валахии. Вах, как нехорошо. (Ситуация повторилась зеркальным блеском. В отместку Александр через пару лет предложил такую же роль России в деле примирения Британии и США. Американцы – согласились. Англичане отмахивались от Александра, как от чумного. И трюк его – повторили! Заключили поскорее Гентский мир с уступками американцам, лишь бы не мешали заниматься дележом мира по-крупному. А успехи были большие: сожгли Вашингтон и пр. Американские фанфароны потом под русские фанфары сделали вид, что свели вничью партию с великой – величайшей – державой.)

1812, ДАЛЕЕ ВЕЗДЕ

Кто-то говорит, что французы явились к нам во главе двунадесяти языков, а мы им задали жару – в ответ. И потому – справедливо: «они первые начали». Иногда делают оговорку: Александр Наполеона спровоцировал. Но вообще-то сами русские войска до того подбирались к границам Франции много лет. Историки мнутся, не могут объяснить заграничных движений русских армий всех времён. Об этом упоминается в стиле «освобождали народы Европы от французского и т. п. ига». Но для отношений государств в этом нет ничего постыдного или неловкого: великая держава имеет право. И переносить человеческую мораль на отношения стран просто нелепо. Утверждения о том, что Наполеон напал неожиданно, а Александр ахнул от такого вероломства, тоже не имеют оснований. Александр активно готовился к войне с 1810 года, а планомерно – с самого Тильзитского мира, как и Наполеон. Параллельно он увещевал Наполеона в верности, вместе с тем не терял позитивного контакта с Англией, война с которой получилась долгой и почти бескровной («бездымная война»). А вот война с Францией была плановой: матч за второе место. Проблема была – заманить французскую армию к себе в подходящее время, ибо играть на их поле было безнадёжно. Планы, разрабатывавшиеся с начала 1810 включали возможность и даже необходимость организованного отступления. Александру же приписывают целую речь перед послом Коленкуром об отступлении до Камчатки и войны обескураженных французов против климата (первая в истории угроза применения климатического оружия). На самом деле Александр провёл реформу армейского управления, хорошо подготовил и вооружил довольно значительную армию, создал опорные пункты снабжения по трём осям планового отступления; заключил мир с Турцией и союз со Швецией (за Бернадотом уже стояла Британия), договорился с Австрией и Пруссией, что те в полную силу воевать за Наполеона не станут, была принята программа по адаптации перебиравшихся в Россию прусских офицеров (Пруссия заключила союзный договор с Францией, множество военных ушло в отставку и перебралось в Россию), был создан Русско-Германский Легион и «Комитет по немецким делам».[14] Даже с Испанией был подписан неважный для России, но психологически неприятный для Франции союзный трактат (в местечке с претенциозным названием Великие Луки). Хитроумная дипломатия (обещать всем и всё – вещи взаимно несовместимые) Александра привела к тому, что все союзники Наполеона выразили ему свою поддержку, а в итоге каналы с Австрией и Пруссией оставались открытыми всю войну, никаких враждебных деяний, кроме самых необходимых Австрия и Пруссия не предприняли. Считается ошибкой («куда смотрело царское правительство?») продажа французам бывшей в свободном доступе новейшей столистовой карты. А почему ошибка? Специально и продали, чтобы глубже зашли, вот, даже карта есть, иди-не-хочу. Купятся – не купятся: Александр выигрывал в любом случае.

Всю весну Александр и Наполеон пытались заключить мир с Англией, каждая свой. Но Англия Наполеону отказала. Простой анализ показывает, почему. Даже в случае совместной победы над Россией главным бенефициаром её стал бы Наполеон. Положение Англии и Франции в таком случае быстро выравнивалось. Выгоднее было вступить в союз с Россией, получить обратно все торговые преференции, но не воевать, предоставляя возможность странам №№ 2 и 3 аннигилировать друг друга как можно полнее. Победа же Александра над Францией не была столь критична, даже обогнав остальные великие державы, Россия сохраняла внушительный отрыв от лидера и на большее претендовать не могла. А Франция могла. (Как средиземноморская и океаническая держава с круглогодичной навигацией). К тому же, она привыкла быть первой. Плюс новое общество. Плюс гражданская администрация. Плюс великая культура. Плюс-минус Наполеон.

Считается, что англо-русский договор, подписанный без предварительных условий после вторжения Наполеона в Россию, был неудачей Александра (до вторжения он, как всегда, выдвигал совершенно неприемлемые и крайне завышенные требования). Но Александру был нужен именно и только союзный договор, безо всяких обременений, прежде всего, по чисто политическим мотивам: ещё раз убедить вражеские Австрию и Пруссию не слишком усердствовать в войне. Договор, снимавший все дополнительные требования к Англии, снимал одновременно английские хотелки и к России, по мнению Александра, ставившие его в подчинённое положение. Все прочие требования («голландский долг», субсидии и пр.) были для него совершенно ничтожны в свете добытого суверенитета. Самые общие контуры договора хотя и были тактически неприятны (на полгода), но стратегически развязывали ему руки в отношении Великобритании после войны, не говоря уж об остальных державах. Он выдал «кредит отказов», который впоследствии востребовал в удобный для себя момент. Впрочем, неприязнь к новому главе МИД Каслри осталась. Каслри также был зол на Александра, зная, что тот оказывал давление на регента с просьбой назначить более удобную для себя фигуру (ненавидимого Каслри Каннинга или Уэллсли, брата будущего герцога Веллингтона). Разумеется, действия держав ни в коем случае нельзя объяснять личной обидой даже самых высоких лиц, это всегда довесок. А вдобавок Александр затыкал рот внутреннему проанглийскому лобби и гарантировал себе личную безопасность в условиях отступления, неизбежного и совершенно необходимого, но раздражающего ближний круг: мы теперь с вашими союзники, а где помощь?

Считается, что начало войны было для России неудачным, а Наполеон, как всегда, победил. А почему неудачным? Когда определилось направление главного удара, русские армии принялись двигаться точно по плану. По плану отступали и сдавали территорию, по плану разрушали стратегические объекты. По плану не отрывались от авангардов Великой армии, дабы заманивать её ещё глубже, по плану же демонстрировали готовность вот-вот дать главное сражение. Александр по плану от страха рвал на себе волосы (он был плешив). Французам давали понять, что все в панике, царь собирает манатки. Общество требует решительного боя, что уже русский Кутузов сменил нерусского Барклая, что вот-вот сейчас он приедет и по требованию бородатого купечества вступит в сражение... Потом в неделю Москву покинуло почти двести тысяч жителей – без давки и поножовщины. По плану вывезли военно-пожарную команду с пожарной техникой. Никакой неразберихи и случайностей не наблюдается. Эксцессы – были, это благодатный пятачок, на котором топчутся толпы ангажированных историков.

Однако... Кутузов не спешил (дед же старый), сражения всё не давали, вместо морозов включилось необычно жаркое лето, испарилась вода. Удар на Петербург был хладнокровно и умело отражён. Отступающие армии находились в полном порядке. Великая армия теряла от всех небоевых причин около тысячи человек ежедневно (в основном, болезни), и, ладно люди, но начался массовый падеж лошадей. Русская армия тоже несла потери, но легче их восполняла.

Всем крупным начальникам было очевидно, что всё идёт нормально с тенденцией к улучшению, и никакого сражения не требуется. Однако боевой дух армии закономерно падал. Полевые офицеры, видя всё это почти парадное великолепие и хладнокровное спокойствие командования, недоумевали, почему они отступают вместо того, чтобы дать бой. В хоре дураков солировал Багратион, бравый, но туповатый «камандыр» из «князей» востока, восполнявший унижение от побега красавицы-жены эротической перепиской с великой княжной и бессмысленными «шашками наголо». Но в преддверии Москвы вопрос переставал быть риторическим и перерастал в мысли о компетентности правительства и слабости государя. В итоге, совершенно ненужный, вредный и лишний бой пришлось дать, и потом унылой пропагандой выравнивать: играли хорошо, а сыграли в ящик.

Бородино – сражение уникальное. Иллюстрация фатума войны. Его исход ни на что не влиял. Все понимали, что Наполеон кампанию проиграет – вне зависимости от результата боя. Осознавал это и Наполеон. Самое ненужное сражение в истории вылилось в самое кровопролитное.

Версии о том, что Наполеон из Москвы мог уйти по южной дороге на Украину и там откормиться и пополниться под крылом союзной Австрии, после чего продолжить кампанию в 1813, совершенно ничтожны. Содержать бивак полумиллионной армии может богатая страна с населением миллионов в 25. Таких стран в Европе уже не было. Никаких новобранцев от Австрии в товарных количествах не предвиделось. На пару с Пруссией от них вытребовали около 50 тысяч плохо мотивированных солдат, а офицеры, так и вовсе получили ясную разнарядку договариваться с русскими при первой же возможности, и не допускать взаимного истребления.

Британия, имея выгоду не в победе одной из сторон, а в продолжении войны за пределами России хотела убедиться, что Александр будет воевать и дальше. Никакой помощи, кроме денежной, Англия не оказывала, но Александр вторично отказался принять уже доставленную послом Каткартом субсидию (пятьсот тысяч фунтов, что составляло менее 10% русского военного бюджета). Александр не хотел, чтобы за гроши у него появились какие-то дополнительные обязательства, в Англии ценность этой субсидии раздули бы до небес. Александр просил оружия и действительные отношения стран (чистый троллинг) можно понять из такого факта: в октябре, когда было уже не так критично, англичане прислали 50000 плохих и неисправных ружей (в Англии они всё равно ржавели), одновременно русские отправили в Англию три эскадры негодных кораблей с необученными и больными экипажами (в России всё равно им стоять во льдах). Ружья и корабли потом взаимно чинили или разбирали на запчасти. Англичане лечили и обучали экипажи, русские лили пули под нерусский калибр... Впрочем, кое-что с обеих сторон сгодилось и в дело, например, взаимные благодарности.[15]

Александр отклонял не все английские деньги. Когда дело касалось общественной значимости пожертвований и субсидий в пользу пострадавших жителей России, то, сколь бы малы они ни были и каков бы ни был их источник, средства принимались (несмотря на противодействие, например, канцлера Румянцева).

Напомню, что Британия в 1812 году вела уже войну с США (традиционный союзник Франции), крайне дорогостоящую из-за большого логистического плеча. Быстрой победы не получилось. Война длилась до самого конца 1814. В 1813 уже и в Британии отчётливо появились признаки финансового коллапса. Помимо этого английская сухопутная группировка продолжала операции в Испании, с переменным успехом. Плюс в самой Англии завелись какие-то чёртовы луддиты (до сих пор не известно, кто такие), и на подавление «пугачёвщины» пришлось отрядить войск поболее, чем торчало в Испании. За 10 лет долг Англии вырос до астрономической суммы почти в миллиард фунтов. У континентальных держав денег не было совсем. Именно поэтому стало ясно, что войне скоро придёт конец. Он был, по сути, запланирован на 1814 год, чтобы в 1815 начать расплачиваться по фантастическим займам. Один из них делался вообще от лица несуществующего государства Германия. Его осуществляли континентальные союзники при условии погашения Британией половины суммы (Россия – треть). Впервые за всю войну Англия собрала последние силы и выплатила субсидий в 11 млн фунтов – больше, чем за все предыдущие годы. Это впоследствии усилило представление о том, что Россия воевала за британские интересы (они же, как бы, платили за свои интересы). Но на тот год интересы в прекращении войны стали уже общими.[16] Игра подошла к концу, разорив всю Европу как целое и по отдельности. Несмотря на титанические усилия Англии в заключении единого четырёхстороннего договора, Александр до самого конца предпочитал иметь совокупность двусторонних пактов. В конце концов, объединившись на самом деле, союзники Францию разгромили в два счёта. Это технически могло произойти гораздо раньше, военной силы хватало с избытком. То, что этого не случилось, говорит о «противоречивых» (то есть абсолютно одинаковых, но других) целях внутри самой коалиции (историки употребляют слово «интриги», вокруг которых крутятся «куртизанки», но это не интриги, а расчёт)[17]. Припомнят, конечно, что Наполеон и в 1813 и в 1814 азартно громил отдельные корпуса и армии, но громил их он уже всё ближе и ближе к своей столице. Это объясняют плохим союзным командованием и нерешительностью. Но союзники планомерно выдавливали его к Парижу, ведя переговоры о мире на совершенно неприемлемых для Наполеона условиях, и по привычке никак – никак не желали объединять силы, перед решающими (внутрикоалиционными) переговорами ослабляя друг друга посредством «наполеоновских ударов». Каждый рассчитывал нанести решающий укол, но и без того Франция сражалась из последних сил и всерьёз, а союзники лениво и коварно играли – не победить было уже невозможно.

Коварнее всех оказался Александр. Он возглавил коалицию континентальных (ещё раз перевернувшихся) союзников а, заняв австрийцев и пруссаков второстепенными битвами под Парижем и выманив на них Наполеона, он своими войсками почти единолично занял столицу (Наполеон ахнул, союзники чуть не задохнулись). Все умывались кровью в поражениях от французского военного гения, он же упивался славой победителя. Для прикрытия крупнейшей военно-политической аферы придумали легенду с письмом Талейрана, который якобы и дал императору умный совет. Утверждается, что фальшивое письмо, написанное чёрти кем, умышленно корябалось французским штирлицем небрежно: почерк совсем не похож на министерский. Если бы тот стал отнекиваться, к письму Талейрана сочинили ещё легенду о перехвате лихими казаками личного письма Наполеона жене с точным указанием, куда, зачем и с какими силами он отправляется. И – ничего, поверили, и до сих пор верят... (то, что «поверили» тогда – объяснимо, люди хотели сохранить лицо, но сейчас-то...)

В итоге, Россия заняла вожделенное второе место – единоличная (неслыханная) победа один-на-один в 1812 и взятие столицы врага Александром была использована на 100%. Победа (не над Наполеоном, а внутри коалиции) была безоговорочной. В сущности, в Вене «Большому А» могла противостоять только «Большая А» – Англия.

Вообще, возвращение Наполеона в момент острейшего кризиса Венского конгресса (формально, вокруг вопроса о Польше, реально – быть или не быть Александру главой царей) каким-то чудом сыграло исключительно в пользу российского императора.[18] Разумеется, о сговоре трёх держав он знал, но сделал вид, что узнал только от Наполеона. Меттерниху он, по сути, задал простой вопрос, кто глава царей: я или он? Или, иначе: вам нужен глава царей или царь царей? Что бы Меттерних ни пожелал (в гробу видал я вас обоих), видеть царём царей Наполеона не желал Александр. Договор (экземпляр Людовика) полетел в печку. Так что усилия Наполеона были обречены с самого начала. Союзники снова сплотились, точнее, сплелись в змеиный клубок. Характерно, что Александр постарался избежать участия в битвах своих войск. Он не хотел терять ничего из популярности у французов.

Считается, что в Вене Александр получил меньше прочих победителей, с трудом одну только Польшу с Варшавой, то есть обузу на 100 лет. Даже это чуть было не вызвало новую войну. Но Александр получил гораздо больше, а в сущности – всё, за что воевал. Себя – на первом месте и при себе Россию на втором. Считается также, что Россия много потеряла – людей и материальных ценностей. Но это как считать. Все прочие континентальные игроки потеряли ещё больше, особенно, если считать в относительных цифрах («на душу населения») – и при этом Франция пала и в известной степени утратила независимость. Александр заполучил свою собственную политическую систему (Священный Союз), которой практически единолично руководил. А главное – начал ускоренно формировать идеологически и административно национальное государство. Во главе должна была стоять суверенная национальная администрация, построенная по внесословному принципу: из людей, 100% интересов которых находятся внутри страны. Тех, которые этого не захотели понять, постепенно отстраняли от власти. Всякие «тайные общества», «печально я гляжу на наше поколенье»: активисты старой, не национальной системы, оставшиеся не у дел и захотевшие прийти к власти через Константина – были устранены позже как «декабристы».

Часто приходится слышать, что победа России ничего не дала: страна продолжала быть отсталой, население бедным, а вся сила России оказалась сосредоточена в военной мощи. Но это если не считать выигрыша во времени для внутреннего переустройства государственной машины. То есть началось быстрое превращение государства из феодального в национальное. А это вообще был вопрос выживания на ближайшие сто лет. Страны, опоздавшие к процессу, были впоследствии разгромлены.

Обнулить посулы Наполеону Александр смог войной с ним. Часть взаимно противоречивых обязательств союзникам удалось пересмотреть в Вене. Но, чтобы не вызвать ещё одной войны, требовалось поддерживать состояние равновесия в выдаче обещаний, чего Александр делать не собирался. Амплитуда его «метаний» только выросла.

Тут, наконец, настало время объяснить, что такое Священный Союз, и для чего Александру он был нужен. «СС» – это инструмент торможения развития его членов. Всех, кроме возглавлявшей союз России (как сейчас ЕС тормозит всех, кроме Германии и ещё 2 – 3 привилегированных государств). В своей же стране Александр ускоренно выращивал элиту и администрацию национального государства. На момент создания «СС» то и другое находились в состоянии зародышей, первые лицеисты ещё только учились. «СС» – это инструмент консервирования старомонархических режимов в полуфеодальном состоянии и успокоения собственно монархов, попросту говоря, Александр 10 лет пудрил им мозги блаженной риторикой («мы маринуемся вместе со всеми»), а, когда в 1825 все вроде бы вздохнули с облегчением, то обнаружили ещё более упрямо твердящего мантры Николая. Тут получает ответ вопрос, зачем пригласили в Вену такую прорву монархов, вместо того, чтобы продиктовать им условия. Главное, конечно, было законсервировать в идиотской стадии 200+ государств германские земли – потенциального еврогиганта, вторая цель – удержать в ассортименте монархических консервов привыкшую первенствовать Францию от реванша – не военного, а в попытке создать государство нового (модернового) типа. Германским землям в Вене гарантировали статус независимых аутсайдеров. Микромонархи бросились целовать благодетелям ноги. Нация проиграла. Англия, Россия пристегнули бонус весом в полвека, Франция на 15 лет меньше. Именно поэтому деятельности «СС» до поры попустительствовала Англия. И перестала она попустительствовать, когда поняла суть этой дымовой завесы, за которой быстро набирал вес грозный колосс с машинным типом управления, против которого не было оружия.

Матёрого зверя Францию валили (с 1-го места на 5-е) 23 года всей Европой по очереди и вместе. Чтобы объяснить, почему так долго, придумали гений Наполеона... Всей варварской Европой культурного и, в общем, гуманного лидера. Если бы не свалили, это был бы, без сомнения, гораздо лучший мир. Но, в лучшем мире России, вероятно, не было бы.

ЯВНО О ТАЙНОМ

Вообще, теме тайных обществ придаётся чрезмерно большое значение. На деле, это была, в общем, рутина. В России столь много говорится о тайных обществах начала XIX века только из-за государственной легенды  о «декабристах», которые через полвека якобы расцвели обществами всяких террористов-социалистов. На деле между ними нет никакой связи, кроме приписанной.

Тем не менее, надо прояснить, чем они были, и какова была реальная угроза от них. Не опаснее других, всё же угроза от них была.

Нигде и никем достоверно не описан механизм происхождения в России александровских «тайных» обществ. Считается, что военные ложи организовывались спонтанно. Вернулись два офицера из Европы, поахали, как там славно, рассказали третьему. И пошло-поехало. Вот бы нам революцию а-ля франс. В итоге собралось несколько тысяч человек. Армия. А царь-дурак и не знал. А все знали. А он хлопал ушами, прямо не Благословенный, а какой-то Блаженный. А Константин подозревал и боялся: «Не желаю царствовать, задушат, как папашу». Такие вот малохольные цари: Александр (как бы Македонский) и Константин (с понтом, Великий). А Николай и Михаил вообще не цари: ничего-ничего не знали и полезли сдуру на рожон: «Самое странное, что нас в заварушке не убили». А кого боялись Н. и М.? В Петербурге ложа была крайне умеренной. Ещё более странно, кого опасался К., сам возглавлявший польских радикалов.

Меж тем, механизм создания екатерининских «тайных» обществ известен, там шныряют Шварцы, приезжающие из-за границы и туда же отбывающие. Ставившие дело Шотландского устава. Происхождения люди были самого неизвестного. То есть тщательно скрытого. Поняв, с кем она имеет дело на самом деле (Екатерина вообще хорошо разбиралась в настоящем устройстве мира), императрица общества запретила. Указ был негласным. Аналогично Екатерине рассматривал деятельность тайных обществ Иосиф II. Как только он убедился, что за масонами скрываются не просветители, а обыкновенные иностранные (там, в основном, французские) агенты влияния, исповедавшие банальный сепаратизм, он сразу подверг их запрету. Вот несколько фигур. Например, Карл Фридрих Бардт вступил в одну из лондонских лож в 1777, получил там «лицензию» на создание «Немецкого Союза», то есть перенёс деятельность в Германию уже в 1788. А получивший от «Союза» эстафетный мастерок Игнатий Фесслер был принят сначала в английскую ложу «Феникс» (1783), перешёл (1786) в английскую берлинскую ложу «Royal-York». Прибыл в Россию в длительную командировку уже во времена Александра. Или совсем хорошо известный Госснер. Христианин общего плана. Был католиком, перешёл в протестантизм, работал в православной России, возглавлял систему миссий в Индии, сотрудничая с англиканами, то есть, англичанами. «Экуменист». (Экуменистов придумали в Англии.) Голицын сразу по прибытию попытался перевербовать агента все по тому же принципу «врагов – ближе», предложив ему пост директора Библейского Общества.

Александра называли ангелом, агнцем, Благословенным и т. п. Так что логично поговорить о всяких тайных козлищах, наводнивших Россию в пору их расцвета, ещё при бабушке. Это были никто иные, как агенты влияния, замаскированные под разных христиан, филантропов, проповедников и искателей высшей истины, – шпионы, замаскированные под мелких шпионов. У них много имён: библейское общество, иезуиты, иллюминаты, мартинисты, масоны, розенкрейцеры и пр. и др. Со всеми, хочешь-не-хочешь, Александру нужно было как-то уживаться. Сущность всех обществ была понятна ещё Екатерине, но на её власть они не покушались и не могли. Тут на руку сыграло отставание России: все эти общества были изобретены против более продвинутых государственных машин. А если у вас всё деревянное, то ржавчина вам не страшна. У Екатерины было своё государственное окружение, её частно-собственническое, которое она подбирала и лелеяла (щедро подкупала). Иностранным государствам воздействовать на них через механизмы тайных обществ было крайне затруднительно. Впоследствии почти все они (по сути, личная гвардия) были сметены Первыми. Таким образом, самодержавие, в его чистом, рафинированном смысле, было защитным механизмом для государства. Кроме того, покушаться на единоличную власть конкретного монарха – это стрелять из пушки по воробьям (иногда надо, но тут справятся и официальные шпионы из МИДа). Тем не менее, бурно растущая и богатая Россия, не входившая ещё в клуб великих держав, представляла собой прекрасную кормовую базу. Ей отводили роль провинции, дойной коровой она и была. В принципе, тайные общества готовили задел на неизбежное скорое развитие государственной машины, которую и надо будет перенастроить или разрушить – а они уже тут как тут. Масонство было терпимо и даже уважаемо, но стоило Новикову подпасть под подозрение в связях с Брауншвейгским домом, как Екатерина лично приговорила его к крепости (а они приятельствовали). Интересно, что её государственная машина личной вины за ним не нашла и приговора не поняла. То есть следователь князь Прозоровский ржавчину увидел, и теоретическую вредность её распознал, но...

Разумеется, как любая искусственная структура, она недолго живёт, как завещано. Уже в середине XVIII века масоны превратились в довольно замкнутую касту и перестали быть простыми исполнителями верховной воли. Это стало похоже на МИДы, то есть официальные шпионские организации при дворах европейских монархов, влиявшие на самый ближний круг. Не секрет, что дипломаты разных стран представляли собой клуб «решал» с перекрёстными этническими, семейными и дружескими связями, нередко меняли службу при одном дворе на другой. У России с дипломатами вообще наблюдался дефицит, в корпус нанимали и французов и греков и итальянцев (а поляки и немцы – это свои). Именно потому Александр отстранил всех: ему приписывают сентенцию в адрес отставляемого канцлера о том, что он не назначает Румянцеву преемника, дабы стать министром самому. Учитывая то, что главные ложи возглавляли представители монаршей семьи, имевшие при благоприятных обстоятельствах права на престол, то очевидно, что вопрос о создании этих обстоятельств – это лишь вопрос времени. Попросту говоря, когда французский престол у вас в руках, то можно поработать против Англии, например, в пользу профранцузского Старого Претендента, а когда обстоятельства ухудшаются, то герцог Орлеанский Филипп (Эгалите), возглавлявший на пару с сыном Великий Восток, начинает осуществлять радикальную политику через, например, клуб Кордельеров. Самому Филиппу, как известно, не повезло, но его сын стал королём, а дочь при брате главным советником.

Англичане гордятся тем, что их ложа была первой в мире. Так-то оно так, но это была французская инспирация герцогов Орлеанских в пользу якобитов и Якова (Джеймса) Стюарта. Герцог был в то время регентом при Людовике XV, то есть царствовал по полной и мог позволить себе не бороться за власть внутри Франции. Не должно вводить в заблуждение, что Великую ложу Франции создал герцог Филипп Уортон, бывший великий мастер лондонской ложи. Филипп всегда действовал в пользу свергнутых Стюартов, опираясь на Священную Римскую Империю и Францию. В какой-то момент его разорили и выпихнули с острова с долгами и волчьим билетом. Интересно, что когда Людовик XVI отдалил Орлеанскую ветвь от привычной уже власти (и очень удобной, со вторых позиций), то Великая ложа была переформатирована Орлеанскими в Великий Восток, начавший бороться не только с Англией, но и за власть внутри Франции. Филипп Эгалите – один из главных организаторов ВФР, довольно долго вёл подкоп под Людовика, то вступая с ним в союз, то организуя целую разрозненную группу обеспеченных горожан в подобие политической армии. Он и создал новый класс, сформулировав их интересы и став их предводителем, а целый район Пале-Рояль, превращённый им в рассадник модных вещей, модного поведения и модных идей, вскоре взорвался политическими клубами, включая клуб Кордельеров, которые похоронили и его конкурента и его самого и Великий Восток. Ошибкой было распространить новую политическую культуру на горожан необеспеченных и не имевших культуры базовой. Те вступили в игру с того, что перевернули шулерам стол. Наполеон не повторил ошибки ни в России, ни во Франции, твёрдо зная, чем кончится: освобождённые Освободителя освободят от головы.

Запрет Екатериной тайных обществ был вызван недовольством её администрации в существовании параллельной элиты, имевшей собственную иерархию управления. Её доверенное лицо ещё с переворота (и даже раньше) Елагин  потерпел неудачу в деле объединения русских лож.

Павел не сумел взять под контроль все эти организации, став во главе лишь некоторых. При этом, его главенство имело номинальный характер, и доступа к системным программам он не получил, так же, как не получил контроля над «Великим Востоком Франции» номинально возглавивший его брат Наполеона Жозеф.

Александр взялся за дело со всей серьёзностью псевдореформатора. Но до окончания войны он не чувствовал в себе сил противостоять спруту. После войны руки дошли и до существ иного порядка разумения.

В рамках большой войны Александр пригласил в Россию (через английскую партию, рупором которой был Сперанский) Фесслера. Объяснялось это всё тем же тезисом «при мне, как при бабушке». Паре Сперанский – Фесслер назначено было стать вторым Елагиным. Они должны были объединить всех масонов под одной национальной крышей. Разумеется, английской, хотя декларировалась русская. Но у русских ничего национального ещё не было, а уж с масонов тем более невозможно было начинать. Тем не менее, видимость проникновения в свою державу очередного английского инструмента влияния Александр создал, что снижало градус напряжения в годы союза с Наполеоном и повышало контроль над заговорами. Сперанский через братьев отправлял правильные сигналы. Незадолго до отставки Сперанского отстранили и Фесслера. Потом он «по собственному желанию» уехал в Саратов. Двадцать лет спустя вернулся в Петербург другим человеком.

В 1817 голу Александр учредил целое министерство по делам тайных обществ. Для маскировки ему было придумано название в головоногом стиле, используемом самими обществами: «Министерство духовных дел и народного просвещения», так называемое, «сугубое министерство». («Сугубое» – значит двойное, «усугубить» – удвоить.) Этим говорилось буквально следующее: «Что ж, братья! Вы за духовное развитие? И мы – за духовное развитие! Вы за просвещение? Так и мы за просвещение! Только куда вам с государством тягаться. Спасибо за науку, но теперь мы как-нибудь без вас. Идите себе с миром...» Возглавил его друг юности А. Н. Голицын, человек очень близкий, очень недалёкий, до этого бывший обер-прокурором Синода (с 1803), с 1811 главой Департамента иностранных исповеданий. За время существования департамента и министерства под видом окультуривания оккультистов и иностранных исповеданий исполнительный атеист последовательно уработал всех – с методической упёртостью «общехристианина». Тех, кто выдержал конкуренцию с государством акцепцией прямых зарубежных субсидий (вернули то, что умыкнули раньше), Александр закрыл гласным указом в 1822 году. В 1824 году в целом вредное министерство было расформировано, т. к. ему стало нечего делать: для надзора над «родными» исповеданиями и сектантами хватало уже одного только Синода.

И где же это видано, чтобы какое-либо министерство когда-либо добровольно лишило себя работы? А вот тут взяло – и лишило. Так что, конечно, за деятельностью Голицына стоит во-первых, истребление, а уж во-вторых, развитие. Историки, как всегда, утверждают, что при дворе Александра победила партия Фотия – Аракчеева, то есть слабый царь, как обычно, поддался на глас и сменил галс. Советская историография этих персонажей не любила, придумала целый набор терминов: «мракобес», «аракчеевщина» и пр. Только где это видано, чтобы побеждала партия «тупой-ещё-тупее»? Так не бывает.

Сугубое министерство наследовало, как видно, структуре ещё более замечательной, но рангом как бы ниже (да как бы не так!) Департамент иностранных исповеданий – это широкие объятия-клещи с улыбкой-оскалом Голицына. Формально деп-т окормлял католические и протестантские приходы, но это так, семечки: поколениями сидевшие в России конфессии имели лояльное руководство и паству. Главное – в этот замаскированный благими словами капкан попадали засланные англичанами (в основном ими, но не только) разносортные новые, с иголочки «миссионеры», в основном, шотландского устава. Но у рачительного Александра всё шло в дело. Кадры-то присылались небесталанные. Образованные пропагандисты после короткой проверки на доверенных людях отправлялись проповедовать то, что им было дозволено. Это вызывало конфликты с местными протестантскими старожилами, что было дополнительным бонусом, так как негодяи начинали воевать друг с другом. Аналогичный конфликт проявился и с православными «старичками», зарвавшейся митрополичьей фрондой, разжиревшей только благодаря государству и не готовой ни к какой конкуренции. Все противостояния всех «пасторов» Голицыным и Александром тщательно раздувались и подпитывались, ослабляя лицемеров всех сортов (боровшихся за одну паству-кормушку), что относительно усиливало позиции строившейся национальной администрации. После Вены неимоверно усилившийся Александр принялся английские конюшни чистить. О том, что Голицын не играл самостоятельной роли, говорит его конфликт с Фотием. Архимандрит счастливо пережил фронду и не случайно вошёл в силу только тогда, когда идеи Александра избавиться от английской опеки обрели реальный военно-политический вес в континентальной Европе. Тогда его и выпустили на простор. А Александр... Ну что Александр... Слабый... Обработал местечковый мракобес Фотий безвольного главу царей.

На самом деле, Фотий – ещё один чиновник новой национальной администрации Александра. Один из немногих, кто открыто орал о влиянии Англии. При Николае вдруг перестал юродствовать и занялся обыкновенной рутинной работой, как, например, и Сперанский. Управление было выстроено, административные революции («метания переменчивого Александра») закончились, блистательные революционеры занялись каждый своим делом. Фотий монахами и монастырями, Сперанский составлением свода законов, Пушкин историографией. «Хорошисты» – не отличники, но «пятёрки» у них есть. Главное – без «троек».

Конечно, это только было обставлено Александром, как борьба групп – для внешнего наблюдателя, причём, демонстративно, издевательски, с английским юмором. Ведь точно так же всегда обставляли свой твёрдый и последовательный национальный курс англичане – как борьбу парламентских партий. Александр научился в Европе многому.  Такая тактика никого, разумеется, обмануть не могла, но внешние приличия соблюдались, и претензию предъявить было трудно. А Голицын, якобы уволенный, после сдачи министерства спокойно служил главой почтового департамента, то есть осуществлял перлюстрацию всей интересной корреспонденции, разумеется, в первую очередь, заграничной.  То есть он выкорчевал все независимые от верховной власти тайные общества и теперь тихо наблюдал, как бы они не проросли снова. А у царя вдобавок имелся альтернативный источник информации, помимо жандармов. Как один из столпов национальной администрации  (то есть администрации национального государства, построенного Александром и Николаем Первыми) Голицын плавно перетёк к Николаю, с сохранением поста до 1842.

Англичане, кстати, эффективности голицынского департамента завидовали: он сумел объединить разнородные и противоречивые структуры, оставив им единственно возможный просветительский вектор и зафиксировав все остальные щупальца. Позавидовали, изучили – и переняли. В 1844 появилась YMCA, а через сто лет ВСЦ. Создатель YMCA не титулом, но рангом будет повыше князя Голицына. Упокоен Джордж Уилльямс в Соборе Святого Павла. То есть уровень у него: Веллингтон, Нельсон...

Считается, что Голицын, в свой синодальный и министерский период был отражением своего патрона: слабовольным, духовно нестойким, религиозно недоразвитым. Он-де гонялся за всякими кудесниками и чего-то искал, а потом приходил к Александру, и они, ползая на коленках, надвое (т. е. сугубо) занимались мистическими практиками. На самом деле это был опытный, хитрый, матёрый царедворец, он строго следовал приказу: выявить, изучить, забрать всё ценное и уничтожить.

Деятельность Голицына нередко рассматривается чуть ли не отдельно от Александра, ему приписывают чрезмерную веротерпимость, якобы он способствовал проникновению в Россию множества сектантско-протестантских течений. Голицын де, был охвачен идеей некоего универсального надконфессионального христианства. На самом деле вся эта чехарда является прямым отражением борьбы Александра с британским влиянием. Именно в Англии изобрели неопределённое христианство и продвигали его по всему миру под своей эгидой. Не обладая возможностями сразу дать пинка провокаторам и агентам, Александр повёл дело в своём стиле «реформ», «все флаги в гости к нам» и через Голицына зацеловал шпионов прямо у себя дома: объявил о крайней, даже маргинальной веротерпимости (сама Англия выдавливала своих сектантов в Америку). Голицын же был нужен для того, чтобы возглавить движение поверх иностранного управления. Он и повёл его, вернее, помчал, закусив удила, мистифицируя мистиков и шаманя в мистериях, от которых шарахались шарлатаны, окучившие оккультизмом пол-Европы; проводил молебствия полухристианского толка, изобретал издевательские обряды, – то есть вывернул наизнанку и ударными темпами довёл их дела до крайнего абсурда.

До поры своими союзниками, вернее, попутчиками, в борьбе за государственную церковь, Александр видел иезуитов, так как католическая церковь-государство бешено сопротивлялось государству островному. (Сопротивляется и по сей день: не входит во Всемирный Совет Церквей, управляемый из Лондона. В ВСЦ входит 350 церквей с 400-миллионной паствой, включая РПЦ). Покуда Англия была сильна, благодушие к «иностранным исповеданиям» использовалось Александром в торге, но, почувствовав силу после Венского конгресса, он приказал цирк закрыть. Чтобы гадов (морских) не оскорбить, первыми свернули лавку иезуитов, они тоже надоели изрядно, вместо борьбы с английскими сектантами принялись заниматься прозелитизмом, в чем немало преуспели. Впоследствии Николай всех скрытых католиков попросил проявиться явно и лишил их наследства: аккуратно выселил за пределы страны, имения отобрал или вынудил продать. Это надо понимать правильно, не как борьбу хорошего с лучшим, веры, филиокве... Государственная церковь – штука серьёзная, это не вера, здесь главное слово «государственный». Всё, противное российскому государству лишалось национального статуса, представители негосударственного приобретали статус антигосударственного. В рамках выстраивания национальной государственной администрации любые антигосударственные проявления были недопустимы. А главный элемент госрелигии – царь. Не случайно, его венчают по специальному мистическому чину.

В декабре 1812 года, на пике противоминных манёвров Александр согласился впустить к себе Библейское общество (Британское и Иностранное Б. О.), организацию заведомо подрывную и антигосударственную.  Создано это общество масонского типа было в 1804 как инструмент непрямого влияния на европейскую политику. Первой закономерно пала Ирландия (1806), но дальше продвижение шпионов замедлилось. Славный путь был такой: Финляндия (1812), Россия (1813), Дания (1814), Нидерланды (1815), Польша (1816), в том же году удалось просочиться и в США. Затем сдались Норвегия и Франция. Нетрудно заметить, что всё это страны и территории, в существенной степени зависевшие от Англии. Александр, сам давший обещание на покровительство обществу, распустить его не мог, и характерно, что оно было мгновенно закрыто пришедшим к власти Николаем («не знал» об обещаниях). Считается, что Николай тоже «поддался», а решение провели волшебники Шишков и Аракчеев (небоевой адмирал и небоевой генерал). На самом деле Николай доделывал то, что брату было неудобно докончить – общество пришло в Россию с благословения царя. Прочих, пришедших без благословения, грубо вытеснили раньше, остальных закрыли в 1822, перед Веронским конгрессом, где был поставлена жирная точка на деятельности проанглийских обществ в Европе. Чтобы продемонстрировать бешенство от вмешательства во внутренние дела в России, сожгли даже весь тираж Библии, переведённой Обществом на русский язык.

1820 год был началом кодификации национальной администрации. Первыми, как слабейшее звено с самой слабой международной поддержкой пали иезуиты. В 1822 под нож пустили остальных. В указе о запрете тайных обществ сказано:
«...3) Как ни свойственно чиновникам, в службе находящимся, обязывать себя какою-либо присягою, кроме той, которая законами определена: то поставить в обязанность и всем министерствам и другим начальствам, в обеих столицах находящимся, потребовать от чиновников, в ведомстве их служащих, чтоб они откровенно объявили, не принадлежат ли они к каким-либо масонским ложам или другим тайным обществам в империи или вне оной, и в каких именно.
4) От принадлежащих к оным взять особую подписку, что они впредь принадлежать уже к ним не будут; если же кто такового обязательства дать не пожелает, тот не должен остаться на службе.
5) Поставить в обязанность главноуправляющих в губерниях и гражданских губернаторов строго наблюдать: во-первых, чтоб нигде ни под каким предлогом не учреждалось никаких лож или тайных обществ; и во-вторых, чтоб все чиновники, кои к должностям будут определяемы, обязываемы были на основании статей 3-й и 4-й подписками, что они ни к каким ложам или тайным обществам не принадлежат и впредь принадлежать не будут; без каковых подписок они и к местам или в службу определяемы быть не могут».

Николай пустил по миру на только Библейское общество. Под предлогом чтения «декабристами» своим солдатам политинформаций вместо таблицы умножения, были фактически запрещены Общества взаимного обучения («белл-ланкастерские» школы, официально под эгидой квакерской организации «Британское и Иностранное Школьное Общество»).

Часто приходится читать, что после войны Александр стал настолько недоверчив, что пускал к себе для доклада только Аракчеева , то есть министры уже не могли свободно проникать напрямую. То же, якобы, касалось не только государственных служащих: круг личного общения императора был им «драматически» заужен. И тут же рассказывают, как некие квакерские миссионеры (англичанин – 1 штука, американец – 1 штука) молились с Александром во дворце. Он плакал. (Это не стыдно, от квакеров все плакали: они довели до слёз Петра I, а до того Оливера Кромвеля.) Считается, что после войны Александр вошёл в такой 10-летний период духовных исканий. Православные комментаторы, ищущие косвенных улик (их и вправду много) превращения монарха в монаха тут тоже плачут, так как непонятно, зачем царь колдовал с иноверцами, когда у него под боком блажил Фотий и стараются факт замолчать. Меж тем, всё становится понятно, если снять розовые очки.

Квакеры – часть британского истеблишмента; организация, созданная в довестфальский период с целью противодействия заразе так называемых «религиозных войн», то есть второй производной от регионального сепаратизма. Суть «религиозных войн» – это сепаратизм от сепаратистов: оказание давления на крупных землевладельцев другими землевладельцами и/или финансовыми группами с целью захвата на поздней стадии передела, когда война наёмников за деньги и долю иссякла неимением денег, долей и наёмников. Проиллюстрировать это легко и на примере Англии. Главный сепаратист – Генрих VIII отделился от власти Рима (придуман смехотворный предлог женитьбы и легенда о Синей Бороде) и стал абсолютным монархом в нормальный период абсолютизации всех передовых стран. Земли крупнейшего землевладельца – католической церкви были конфискованы. Наказать наглеца было некому. Генрих имел группу поддержки – прослойку новых землевладельцев, которым он по блату продал краденные земли. Поскольку никаких видимых прав у этого сословия не было, в дальнейшем это запустило целую череду переделов, названных Реформацией, Контрреформацией, Английской Революцией, Реставрацией и т. п. (Пока один шарил в карманах другого, к нему самому залезал третий.) Для атаки и обороны нужны были армии и деньги, которых не хватало категорически. Многочисленные «религиозные» группы (их в Англии насчитывалось несколько тысяч) по сути, и являлись такими локальными условно-бесплатными армиями, некоторые вели наступательные, а некоторые оборонительные действия. Оборонительные – не значит мирные. Эти армии удерживали украденное ранее. Лозунги сочинялись самые причудливые.

К игре подключали бравых простецов, мотивом для которых избрали тезис «враги неправильно верят». Борьба за передел получила подпитку и превратилась в череду войн, но шла не столько при помощи армий (уже не было ресурсов на крупные армии), сколько при помощи промывания мозгов населению желанных территорий, которые присоединялись к захватчикам добровольно и добровольно же громили собственные власти.

Секты-банды создавались сверху. Так называемое пуританство (разных пуритан сотни) – вещь крайне мутная и сильно затуманенная, для него пока не придуманы обобщающие характеристики. В принципе, это были аналоги итальянских брави, которым пытались и пытаются придумать более цивилизованную мотивацию. Из простых форм рождали сложные. Более продвинутое квакерство, например, создал один из членов Долгого Парламента. Рассказывают, как его жена сошлась в чистоте помыслов с неким менее родовитым, но талантливым проповедником-шарлатаном, разумеется, самоучкой, которому, разумеется, было откровение. На толковых декламаторов-пропагандистов имелся повышенный спрос. Выступления перед народом (народ их бил палками) и всякие диспуты – это в чистом виде промоушн, биржа-толкучка, аналог современных рэпперских бэтлов, где можно было удачно завербоваться в клуб с покровительством одной из влиятельных семей, нуждавшейся в отъёме чужого или защите отнятого. Так заметили и пресловутого Джорджа Фокса, почистили, придали респектабельности, поставили на правильные рельсы, наделили связями и принялись на все лады продвигать его группировку на территории, нуждавшиеся в защите.
 
В отличие от многочисленных наступательных групп, составлявших костяк тогдашних распропагандированных армий (квинтэссенция – Армия нового образца Кромвеля) и быстро сошедших на нет, квакеры занимались оборонительной деятельностью и были чем-то вроде милиции: снижали волну. На территориях распространения квакерства с их принципом пацифизма навербовать «пятую колонну» было затруднительно, поэтому они и стали столь успешными.

Их пацифизм сильно преувеличен. Внутри группировки (как все мафиози они филантропы и благотворители) шла война доносов, подстав и убийств. Фокс не снимал шляпы перед королём, но перед собой заставлял снимать шляпу и целовать руки (и ноги). Провинившихся сажал в тюрьму. От многочисленных отсидок его отмазывал создатель (не Создатель) и автор идеи квакерства.

Когда утихомирилось, и крупные сепаратисты победили мелких (а, бывало и наоборот и даже бывало, что Риму удавалось вернуть власть), негосударственные протестанты стали лишними, их принялись активно выдавливать в Америку и вообще, куда подальше, при этом, на довольно льготных условиях. Преследовали сразу две цели. Действительно, зачем нужны пацифисты стремительно растущей экспансионистской державе? Это плохой квакер. А хороший квакер – это эмигрант, агент влияния в других странах: если конкурент набит пацифистами, что же тут дурного?

Не пропустили квакеры и Россию. После войны с Наполеоном и под угрозой новой войны Александр пустил к себе и их. Пускал и слезу, но делал вид, что покровительствует. Те, в общем, и не квакнули под присмотром Голицына.

Думать, что Александр был каким-то мегаверующим, и это влияло на государственные дела для исследователя преступление. При всей его вере, вещи весьма внутренней и скрытой от посторонних глаз, он никогда не ставил её во главу угла в государственных делах. И путать веру и церковь не следует. Как для Петра и Екатерины, церковь была для Александра служебным инструментом его государства.

Совершенно ясно, как воспринимались масоны и проч. группировки в России: исключительно как агенты иностранных государств. А не как носители духовности, просвещения и египетских премудростей, не как шаманы в фартуках, бренчащие циркулями и мастерками и пудрящих мозги многоэтажными градусами и бредом о Соломоновом храме или Адонираме. А так: люди собирают кассу и часть её тратят на месте на подрыв государства. Параллельно доказывают мелочность своей подрывной деятельности («мы просвещаем, учим правильному христианству, подаём пример беззаветного служения обществу итэдэ»), а им в лоб: шпион, выйди вон.

ДОКТРИНА МОНРО - АЛЕКСАНДРА

Эту тему вообще обходят за версту. А зря.

Насколько многоэтажными были дипломатические конструкции Александра, видно лучше всего из этого дела. Почему лучше всего? А потому, что оно не замутнено военными действиями, всегда маскирующими пороховым дымом истинную, высокую дипломатию. Исследователям скучно: никто никуда не скачет, флеши не переходят по три раза из рук в руки. Сколько написано про бесполезную Бородинскую битву? А сколько про кульбиты Александра в Америке? Зато интересно людям в солдатики поиграть. А тут – всё письма какие-то, канцелярия... Но земелька переходит из рук в руки – именно так.

Из этого же дела видно, насколько переоценивается значение послания пятого президента США , часть которого именуется доктриной Монро. На самом деле, это маловажная декларация, каких бывает сотни, но приобрётшая сакральное значение в существенной степени благодаря дипломатии Александра. Она никогда не имела силы закона и никогда никем не соблюдалась. В какой-то момент раздражённые чрезмерной значимостью ординарной фетвы англичане заявили это открытым текстом.

Часто рассматриваемый отдельно от предшествующего и последующего кластера инициатив меморандум приобретает форму внезапного взбрыка дикого иноходца (заокеанской республики) из третьего ряда государств. Поскольку спустя 100+ лет республика вышла в мировые лидеры, историки дают самые причудливые интерпретации провидению гениальных отцов США. На самом деле спокойно пасшийся ещё в прериях конь был притащен на тихоокеанское побережье и искусно взнуздан Александром.

В общем, об этом легко догадаться из самого текста декларации (там всего строчек 30), но её научились цитировать так, чтобы за невнятными смыслами исчезали важные контексты. Антирусские смыслы появились там в результате «чёрного легендирования» отношений России и США в середине 20 века: якобы отношения издревле были плохими, и США с первых дней боролись с «русской угрозой». На самом деле отношения были идиллическими, в сущности, до конца 2МВ. В императорский период на небосводе вообще не было ни облачка.

К 1823 году зависимым на континентах Америки оставалось только Верхнее Перу (Боливия). Войну сепаратистов против Испании совершенно идеологизированно называют национально-освободительной, хотя в ней не было ничего освободительного и ещё меньше национального. Сами лидеры сепаратистов были европейски образованными (т. е. обработанными) масонами карбонарийного типа, протосоциалистами. Англичане в то время активно занимались республиканизацией мира. (Республика того времени – это государственный организм без головы, очень удобно.)

А события развивались так.

В 1812 США объявили войну Британии, с позором проиграли её (англичане сожгли Вашингтон, президент ударился в бега) и вернулись практически к довоенному положению. В США это всё считается победой, как в России считают победой Бородино, после которой сожгли Москву.

Во время войны американский мехопромышленник Астор под угрозой захвата продал Англии форт Астория в устье Колумбии. В те годы американцы не могли защитить тихоокеанское побережье, да и защищать, в сущности, было нечего. Но положение быстро менялось. После войны американцы форт отжали при помощи военного корабля, англичане ссылались на торговую сделку (корабля не нашлось под боком, пришлось шуршать бумагами), американцы – на независимый от США, частный статус форта.

В 1818 году была заключена англо-американская конвенция, проведшая границу по 49 параллели, но Орегон остался неразграниченным, став причиной множества конфликтов до 1846 (продолжившись делом о проливах до 1871). Англичане запретили американцам ловить рыбу в своих водах.

В 1820 в Испании произошла революция.
Возникла реальная угроза захвата Англией бывших испанских колоний.

И вот тут...
21 сентября 1821 года Александр издал явно провокационный указ: по сути, впервые в мире ввёл понятие исключительной экономической зоны в 100 миль и засунул руку Петербурга в западной Америке аж до 51 широты.

США опротестовали указ Александра. Адамс российскому посланнику барону Тейлю: «Мы будем оспаривать право России на любую территорию на этом континенте, так же как мы будем твёрдо исходить из принципа, что Американские континенты больше не являются объектами никакого нового колониального присутствия».

Вроде бы дали по лбу. Но дата... Сделано это было 23 июля 1823 года, спустя 2 года после указа. Почему молчали? Думали. Указ в части 51 параллели США напрямую вроде бы не затрагивал.

Ускорить процесс думания помог Александр на Веронском конгрессе 1822.

Конгресс принял решение поддержать интервенцию Франции в Испанию, Англия сыграла в особое мнение, но Веллингтон будто бы от себя лично и под большим секретом передал план действий для французов в Испании. Французы план знатока Испании использовали и монархию восстановили. Континентальное трио уполномочило Францию заявить о поддержке восстановления власти Испании над своими бывшими колониями в Америке. Политическим заявлением дело и кончилось. Франция – единственная держава, весьма морская и весьма колонизаторская, никому из трио Пруссия – Австрия – Россия лезть в Америку за их интерес не хотелось, но исходя из пресловутого поставленного на голову «баланса сил» Александр убедил союзников Франкоиспанию поддержать (Англия – первая, Франция-Испания – пятая-десятая). При этом, риски были минимальные: даже совместно Испания и Франция не имели достаточно сил для реколонизации полутора материков, следовательно, две отстающих державы не смогли бы усилиться до Австропруссии. Поддержка Франкоиспании была персонально для Александра инструментом главного торга – с Англией (ещё один вариант столь любимого им метода заступа на чужую территорию). Он готовился отступить на шаг и оставить Латинскую Америку  ничейной, если то же сделают и англичане. Торг удался.

Англия выступила формально против декларации Союза и заявила, что де-факто уже признает независимый латиноамериканский мир в интересах своей коммерции. Это было то, что надо. Но ещё не все. Угроза колонизации ЛА Англией уменьшилась, но не исчезла: де-факто – это всего лишь де-факто, в реальном мире, где даже де-юре идёт на подтирку, де-факто – ноль. Александр решил подключить американцев.

Указ Александра (1821) был призван обезопасить фактические владения России в Америке, но главное – вбить клин между Британией и США. Клин был не первый, а «ещё один»: территориальных разногласий в тех местах было хоть отбавляй. На первый взгляд, США и Британия почти объединились перед угрозой из Св. Союза, выразив протест, но ничего в дипломатии Александра не делалось просто так.  США разродились так называемой доктриной Монро. Считается, что на совместную декларацию американцев подбивала Британия, но американцы не струсили и выпустили резолюцию единолично, при этом не говорится, что резолюции были разными. Почему-то (иначе как гипнозом англофобии не объяснить) считается, что доктрина Монро была поражением Священного Союза и лично Александра, как его неформального главы – и успехом британской дипломатии, тогда как всё произошло с точностью до наоборот. Именно Александру (и, вдобавок, Пруссии и Австрии) крайне хотелось не усиливать никого из европейских конкурентов. США за конкурента не считались и использовались в качестве карты (во всех смыслах).

Все без исключения пункты доктрины Монро являются антибританскими (хотя впрямую указаны только второстепенные члены Св. Союза – Испания и Португалия, которым, как более-менее равным, сделаны прямые внушения) и прямо или косвенно выгодными России. После её провозглашения Англии пришлось сделать хорошую мину при плохой игре. Впоследствии Англия официально отказалась принимать во внимание положения президентского послания.

А почему доктрина Монро выглядит такой мягкой в отношении Британии, Франции и (особенно) России и довольно резкой и даже обличительной в отношении Испании и Португалии? Вовсе не потому, конечно, что американцы опасались более сильных стран. Просто к тому времени США только сделала заявку на перемещение во второй ряд держав (это произошло во время войны с Британией), даже уже встали и пошли между рядами, но в этом ряду ещё не закрепились. Уместно сказать, что именно дипломатия позволяет разобраться, кто где находится. Скажут, а как же война? Ведь война важнее! Америка объявила войну самой Англии, и в чем-то где-то как-то даже воевала на равных, а Гентский договор подтвердил, что страны остаются при своих, то есть как бы американцами достигнут паритет в войне с великой державой. Но «остаться при своих» означает буквально, что каждый остался на своём месте. Англичане пинком вышибли президента из дома и остались солидным мировым лидером, а американцы сожгли несколько десятков кораблей и остались заморским бузотёром с пиратскими наклонностями. «Республиканцы». Их отцов в Европе как раз доедали. В сущности, англичанам война была навязана, воевали они левой ногой, отмахиваясь как от мухи, всецело поглощённые европейскими делами. И то – деклассированным чудакам столицу сожгли. Это война.

Хорошо известно, что именно госсекретарь Джон Куинси Адамс (следующий после Монро президент) единолично продавил формулировки доктрины, в то время как все остальные «консультанты», включая двух бывших президентов, были за британскую формулировку и рекомендовали президенту Монро подчиниться двоюродному брату, апеллируя к крайней опасности интервенции Священного Союза (то есть люди настолько не понимали сути европейских игр, что...) Американцев обрабатывал как раз двоюродный брат нового министра иностранных дел Британии Стратфорд Каннинг , хорошо известный русским в качестве посредника при заключении Бухарестского мира (как мог замедлял дело, петлял, путал следы, настаивал на турецком варианте, потом помешал ратификации султаном секретных статей). И тем не менее, доктрина была выпущена как мы её знаем. А почему?

Джон К. Адамс был крайне лояльным России (и лично Александру) госсекретарём. Впервые он посетил Петербург ещё в 1781 году, в качестве переводчика. Он долго служил в Европе, был послом в Голландии, Пруссии, Англии и искусно парил в завихрениях европейской политики, в частности, был уверен в ничтожности шансов вторжения Священного Союза в Америку (три сухопутные державы плюс, возможно, Франция, поэтому «поддержка» Британии против Св. Союза ему виделась лишней). Но главное, он долго служил послом в Петербурге (1809 – 14, в том числе, во время критического 1812), Александр гулял с ним по набережным Невы и, разумеется, обстоятельно беседовал (Адамс был прекрасно образованным лингвистом и знал множество языков, включая русский, помогал Уэбстеру в составлении англо-русского словаря). В Британии, куда он отправился послом позже (1815 – 17) такого приёма он, конечно, не получил. В Петербурге осталась могила его дочери. Именно Александр привил ему идеи гиперэкспансиониста – против противников Александра: Британии, Франции, Испании. Адамс открыто говорил впоследствии о необходимости аннексии Канады и Мексики – вся Северная Америка должна была принадлежать США. Угрозы со стороны России он не видел, поэтому и доктрина Монро составлена в пользу Александра. Разумеется, за то немалое время, что прошло от декларации Александра до декларации Монро первый имел массу возможностей донести до Адамса и смысл своего указа и смысл решений Веронского конгресса.

Крайне важно, как был оформлен отказ США от совместного с Британией заявления. Посол США в Лондоне Ричард Раш в переговорах с настоящим Каннингом (министром) как бы от себя (это, конечно, не могло делаться без ведома Адамса, ума бы не хватило), предложил Британии ни много ни мало – признать независимость латиноамериканских республик де-юре, как сами США признали их за год до того. Это была очевидная провокация, и трудно отделаться от мысли, что это было окончанием длинного хода Александра: выторговать у Англии при помощи США неколонизацию Лат. Америки. Американцы, подозревая в достопамятном английском «де-факто» желание впоследствии самим реколонизировать Латинскую Америку попросили продолжить логику признания. Проверка на вшивость не прошла, Британия ответила отказом. Именно тогда и появилась независимая доктрина Монро (Адамса). В это время уже вовсю шли русско-американские консультации по заключению с США сепаратной конвенции (именно о ней говорится в доктрине).

Ещё раз: почему-то считается, что это дипломатическая победа Англии, а не Александра. Но это если лениться прочитать 30 строчек текста. А на самом деле всё совершенно наоборот. Начинается великая и ужасная доктрина так: «По предложению Российского императорского правительства, переданного через имеющего постоянную резиденцию в Вашингтоне посланника императора, посланнику Соединённых Штатов в Санкт-Петербурге даны все полномочия и инструкции касательно вступлении в дружественные переговоры о взаимных правах и интересах двух держав на северо-западном побережье нашего континента. Аналогичное предложение было внесено Его Императорским Величеством правительству Великобритании, которое также было  принято к рассмотрению. Этим дружеским шагом Правительство Соединённых Штатов желает продемонстрировать огромное значение, которое оно неизменно придавало дружбе императора, и стремление развивать наилучшее взаимопонимание с его правительством. В ходе переговоров, вызванных этим желанием, и в договорённостях, которые могут быть достигнуты, было сочтено целесообразным воспользоваться случаем для утверждения в качестве принципа, касающегося прав и интересов Соединённых Штатов, того положения, что американские континенты, добившиеся свободы и независимости и оберегающие их, отныне не должны рассматриваться как объект будущей колонизации со стороны любых европейских держав».

Посол России барон Тейль получил в ноябре, ещё до оглашения послания президента ноту госдепартамента (а это уже официальный документ), которую попросил смягчить. После нескольких правок (и уже после появления меморандума Монро) он обрёл желаемую окончательную версию документа, помеченную задним числом, как если бы она сразу была такой. По сути, это была уже «объяснительная записка» Адамса царю в том смысле, что США будут придерживаться нейтралитета до тех пор, пока европейцы будут делать то же в отношении Америк. Для русской дипломатии было важно получить конфиденциальное заверение, что американцы не поддержат переход бывших испанских колоний другой европейской стране (то есть Британии или Франции). Соответственно, Александр, успокоившись относительно возможности усиления Британии, тоже пошёл на уступку американцам и отступил на 3 градуса к северу. (Это ему ровным счётом ничего не стоило, так как южнее он залез просто так, на бумаге.)

Русско-американская конвенция 1824 «урегулировала» споры, заложив ещё одну мину под англичан – до 1846 года. Русские договорились не селиться южнее 54°40’, американцы – севернее (то есть, Александр по сути просто нагло сделал заступ на три градуса, потом ногу убрал, люди от радости запрыгали). При этом как бы предполагалось, что англичан с их Канадой нет вообще. Ещё в 1840-е американцы торговались с Британией о границе именно по этой широте, то есть грозили перекрыть доступ владычице морей к их любимому морю.

Британия могла кусать локти, но Александр переиграл неумелого Каннинга. Переиграл ещё до Веронского конгресса. Дело в том, что Каннинг был новичок. Он, конечно, занимался международными делами, но всех тонкостей не понимал. А до него львом Британской дипломатии восседал Каслри. У Каслри была одна беда – не та, что он был содомитом, а что он был им в Англии, где за это казнили попарно. Именно – вешали. И других наказаний не предусматривалось. (В Европе английские порядки выглядели дикостью: в Германии уже несколько лет, как содомитов перестали сжигать и гуманно казнили мечом, во Франции просто недосмерти избивали – и всё, в России игнорировали – дело частное.) Считается, что Каслри получил несколько черных меток, писем с угрозой разоблачения. Известно также, что Александр его ненавидел (почти как Байрон): Каслри отказал Александру, в частности, при вторжении Наполеона в 1812, отказывал и всегда потом. Накопленным итогом виконт психанул и зарезался перочинным ножом в горло (так считается) как раз перед Веронским конгрессом (а это уже точно). Вместо него туда поехал неизмеримо более лояльный Веллингтон, а Каннинга сделали главой МИД. Он вообще-то уже имел назначение генерал-губернатором Бенгалии, но освободилось местечко повыше, а к местечку он готов не был: Каслри никогда не доверял ему и не передавал серьёзной информации. В бытность Каслри военным министром Каннинг (то ли не понимал сути, то ли вёл игру – бокс на выбывание: оба были ровесники, оба из Ирландии) обвинял его в неспособности организовать ни одну военную экспедицию; дошло до дуэли, Каслри неуча проучил, из правительства выбыли оба. На Венском конгрессе Каслри сколотил коалицию с Австрией и Францией против России и Пруссии; Наполеон интригана сдал с потрохами-договорами; Меттерниха Александр простил, а вот Каслри, Каслри... Я ничего такого об Александре сказать не хочу (англичане сами мастера подсовывать кому надо переодетых проститутками агентов и организовывать 12 честных свидетелей-прихожан), но именно он создал политическую разведку, лично отбирал туда самых надёжных, очень умных и осведомлённых офицеров... Обнулением Каслри (который Каннингу ничего не передал по личному каналу) обнулилось множество устных обещаний Большого А...

Вишенкой англичанам дали конвенцию 1825 года. Опомниться не успели, как подписали разграничение вдоль берега на северо-западе Америки: сухопутной России досталась 1000 вёрст узкой прибрежной полосы, владычице морей – континент по ту сторону Берегового хребта без выхода к тихоокеанскому берегу. Всего около 10 миль шириной, а пользы сколько! Впоследствии оптом продали всё США – под угрозой, что продадут Британии.

Я, конечно, далёк от мысли, что все участники этих многоярусных сделок кроме Александра были непроходимо глупы, до такой степени, что игра всё время шла в одни ворота. Наоборот, подобное положение дел намекает на множество секретных подковёрных договорённостей, оставшихся за рамками бумаг – на честном слове. На царском слове. Ведь все важные переговоры Александр вёл лично. Без сомнения, он обещал взамен нечто важное, но эти обещания выполнять не хотел или не мог.

После урегулирования вопросов своего колониального владения на западе Сев. Америки Россия была заинтересована в поддержке (даже негласной) США в деле защиты этих владений от Англии. То есть в случае захвата Аляски, Британия сразу или позже столкнулась бы с действием этого принципа.

В чем суть игры Великого Комбинатора? Озабоченный англо-американским соглашением 1818 о границе (интересный пункт – обязательство возвращать беглых рабов), он решил отжать Англию от тихоокеанского побережья Америки. Он использовал зацепку: единственной неразграниченной территорией оставался Орегон. В качестве прямого агента он привлёк США, а чтобы заставить их обсуждать свою повестку, Александр последовательно использовал: Францию, как уполномоченного представителя «мировой угрозы», Австрию и Пруссию в качестве карточных болванов и Испанию, как едока, который уходит из-за стола последним и которому платить по счетам.

Чего добился Александр? Англию оттеснил от тихоокеанского побережья, она металась в орегонском кондоминиуме до 1846 года и потеряла виды на побережье севернее 51 градуса. Урегулировал свои границы в Америке, прирастил свои территории и указал на исключительные права в своей 100-мильной прибрежной зоне (впервые в мире, но на практике не использовал, так же как и американцы не пользовались своей декларацией). Не признавая де-юре латиноамериканцев, де-факто сделал так, что они остались независимы (наилучший для России вариант). Ликвидировал угрозу колониальной экспансии в Америку Франции, Англии и Испании (и прочих), а интересы самой России туда почти и не простирались. При этом умудрился не только не ухудшить, а улучшить отношения с 4-мя великими державами СССМ – своего Священного Союза монархов. Обезопасил от Англии свои американские владения американским принципом непередачи колоний от одной державы другой. Добавил изрядно капель в чашу терпения Англии и США. Подлил масла в огонь вражды между Англией и остальными великими державами (и Испанией). Что касается взаимоотношений с самой Англией, они не ухудшились, т. к. Англия получила гарантии того, что три континентальные державы Священного Союза не будут поддерживать на практике Францию и Испанию в их (ре)колонизации Америк.

Дело продолжил Николай. В ответ на дело «Виксен» 1836 о контрабанде причерноморским горцам оружия Россия начала финансирование канадского сепаратистского путча 1837 – 8. Пальмерстон предпочёл о «Виксен» забыть.

До 1928 года основной доктриной Канады было отражение военной агрессии США.
Вот так. Один. Всё один.

ГРЕЧЕСКИЙ ОТВЕТ: АЛЕКСАНДР ПО-МАКЕДОНСКИ

«Нечаянно пригретый славой». Получалось так, что от Александра ничего не зависело: «волею вещей мы оказалися в Париже...». Скопом победили Наполеона, гуртом освободили Грецию. «А русский царь главой царей». Все встали и вышли, а Александр случайно зашёл, присел в недоумении на краешек кресла; оказалось – трон. Ну, и т. д.

Вот как описывается причина написания эпиграммы «...теперь коллежский он асессор по части иностранных дел»:
«После смерти Каслри новый министр иностранных дел Дж. Каннинг в марте 1823 г. поразил европейские дворы, неожиданно признав гре¬ков воюющей стороной. Английские банки предоставили им помощь в размере 800 тыс. фунтов стерлингов. Британская дипломатия пред¬принимала сложные дипломатические манёвры не столько для того, чтобы обеспечить реальную помощь грекам, сколько для того, что¬бы связать России руки в этой международной проблеме.

В 1823—1824 гг. русское правительство продолжало добивать¬ся урегулирования греческого вопроса путём коллективных акций всех союзных держав. В 1824 г. оно сформулировало программу решения этого вопроса, связанную с предоставлением Греции час¬тичной автономии в составе Турции, что отразило определённое изменение позиции России и её стремление оказать грекам кон¬кретную политическую поддержку. Однако русская программа бы¬ла ещё довольно умеренной. Она предусматривала автоно¬мию Греции лишь на части её территории. Греки же стремились к полной независимости. В результате русские предложения были отвергнуты как греческой, так и турецкой сторонами.

В начале 1825 г. собралась Петербургская конференция, в которой участвовали Россия, Австрия, Пруссия, Англия и Франция. Она была последней попыткой российского правительства со¬гласовать действия держав. Программа российского правительства была враждебно встречена Австрией и Англией, прохладно — Фран¬цией и Пруссией. После того как Турция отвергла предложения о посредничестве от участников конференции, Александр в послед¬ние месяцы своей жизни принял решение действовать самостоя¬тельно в греческом вопросе. Началась концентрация русских войск на границах с Турцией.

Во второй половине 20-х годов центральное место в политике России занимала проблема взаимоотношений с Османской импе¬рией, особенно обострившаяся в связи с продолжавшимся грече¬ским восстанием. К моменту воцарения Николая I греческие патриоты оказались в тяжелейшем положении. Они терпели крупные поражения от турецких и пришедших к ним на помощь египетских войск. Одновременно безрезультатно закончилась Петербургская конференция европейских держав, работавшая с июня 1824 по ап¬рель 1825. Вена, Берлин и Париж уклонились от призыва Петер¬бурга осуществить вмешательство держав для стабилизации поло¬жения на Ближнем Востоке и спасения Греции».

Я нарочно запулил длинную цитату. Но кто-нибудь что-нибудь понял? По сути?
В таком духе всё обычно и «объясняется». Признали воюющей стороной. А зачем? Частичная автономия. А почему? (В принципе, историки имеют право вообще ничего не объяснять. Дали факты – и всё: дальше сами думайте. Ну, раз уж начали, то надо объяснять до конца.)

Вообще, «греческий вопрос» никакого самостоятельного значения не имел. Он рассматривался державами как часть более обширного «восточного вопроса», то есть, как делить шкуру Османской империи, Персии и Средней Азии. Александр исключением не был. Все крики о единоверцах могли иметь смысл только как инструмент давления, не столько на Порту, сколько на других музыкантов «концерта». Восточные христиане (православные, католики и пр.) раскармливались исключительно как агенты, позволяющие большим братьям концентрировать более-менее законное присутствие в Османской империи. Французы отхватили себе, например, маронитов, русские – православных. Турция огрызалась, понимая, что «коготок увяз», но сделать могла не многое и пыталась флейтировать между виртуозами больших барабанов. Интегрированные в истеблишмент Порты греки были мощным оружием борьбы за Восточное Средиземноморье, они прекрасно драгоманили и шпионили (впрочем, на всех), и менять это шило на мыло греков-революционеров было совсем не с руки. Революционеров было сто-пятьсот запутанных и запутавшихся партий, и выстроить в ключе исключительной лояльности их было невозможно. Отчасти их объединяла только идея независимости, но вот дальше... Великие державы всегда смотрели дальше. Русские финансировали сепаратистов из «Филики Этерия», обосновавшихся в вольном городе Одессе. У англичан имелся свой революционный рычаг. В данном случае, как и всегда, Александр забежал вперёд английского паровоза: «Вы за революцию? И мы за революцию. Вы за республику? И мы за республику. Вот и прототип – Республика Семи Островов». Англичане плевались, но деваться от включившего дуру профанатора было некуда – формально всё делалось по их плану.

Независимая или сильно автономная Греция была Александру ни к чему, но некоторая автономия под надзором и протекторатом России – максимум, что допускалось. Греки и Греция для России – это дверь на Восток, и дверь, которую можно было открывать с ноги – уплачено. Русское влияние лучше обеспечивали фанариоты и угнетаемые восточные патриархаты: они были понятны, имели иерархию и «паству». В случае получения независимости влияние России снижалось: она получала разболтанную разобщённую Грецию (это в лучшем случае), но вместо двери на Восток обретала кротовину в затхлую комнатку и кирпичную стену впереди. В норе не благоухала древняя Эллада и не цвёл Византийский золотой век, там орали и резали друг друга азиатизированные хамы, культура которых застряла в XVII веке. Все расходы на упорядочивание кланированных (от слова «клан») анархистов и террористов (это Греция того времени) перекладывались с Турции на Россию. Пропадало влияние на Порту: раз у греков есть своё государство, пусть нелояльные православные переселяются под его сень, прекращают провоцировать лояльных и троллить Турцию. Пропадал аргумент торга с державами: дальнейшее присутствие России в Османской империи теряло значительную долю легитимности. В конце концов, раз Иерусалимский патриарх живёт в Константинополе, почему все эти четверо не могут перебраться в Навплион? Они же все греки.

Александру такой расклад был не нужен. А нужен был такой: постепенно смыкать клещи от Армении (Карс потом брали дважды) и с Балкан – забрать всю Малую Азию. Не сразу, конечно. Не обязательно было даже включать земли в империю, на правах автономий, как Польшу или Финляндию. Достаточно было паллиативного статуса, тестируемого на Молдавии-Валахии. Восстание генерала русской службы и одессита Александра Ипсиланти провоцировалось Александром, ибо заставляло Англию кристаллизовать свою позицию, при этом Александр умело дистанцировался от сепаратистов. Отношение Александра ко всем этим революционерам (не важно, какого толка) видно из того, что, хотя восстание и было России выгодно, победа его была не нужна совершенно, поэтому никакой реальной помощи повстанцам не было: как инструмент давления на Турцию и Англию продолжение войны и череда гуманитарных катастроф (вырезали греки и турки друг друга целыми островами) была действеннее. Прикрывшись решением Конгресса в Лайбахе, Большой А оставил мятежников без официального попечения, параллельно развернув в Европе бешеную кампанию агитации в поддержку греков (древних), благо почва «античности» была хорошо удобрена английскими и прочими грандтуристами. Русские культурным десантом рыскали в поисках трудов Диодора Сицилийского и антологий Мелеагра, переводили Анакреона, готовя мировое общественное мнение к масштабной «Реставрации Греции». Реставрация планировалась взрослая, на уровне геополитическом, со всеми вытекающими последствиями, руководить современными азиатскими греками должны были люди культурного ранга не ниже 33. Но если лорд Элджин пёр фризы Парфенона из неоспоримо греческих Афин, то Дашков, Муравьев и Норов шарили, по самой что ни на есть азиатской Османской империи, внедряя мысль, что Турция – это, в сущности, (древняя) Греция, имеем право так думать, вот улики.

Иллюстративно, если не слишком вдаваться в подробности: само понятие Древней Греции тогда только вводилось в политико-исторический оборот. Многое требовало сочинения, и, соответствующего консенсуса великих держав. Французы, например, пользовавшие сирийских маронитов и стремившиеся влиять в Египте, озаботились пропагандой птолемеевой Греции. Тут удачно подвернулся Розеттский камень. Отсюда следовало, что греки в Египте сидели – и сидели железобетонно. Можно было развивать линию на отделение Египта от Османской империи (и де-факто отделили-таки, мятежный правитель его, Мухаммед Али, был этническим европейцем). Русским залезть по локоть в Африку, где прозябали единоверцы коптской церкви и Александрийской патриархии, мешал Константинополь, «проливы». Поэтому взяли в обработку малоазиатскую Турцию. Обоснование? Да греки там жили! Раскопки в ту пору были затруднительны и накладны, поэтому рыскали по нарративам. В поисках неизвестных Тита Ливия, Диодора, Мелеагра и Агафия Дашков пробрался даже в библиотеку сераля (но никого там не нашёл). Тут надо понимать, что тогда и определяли места жительства всем этим Мелеаграм, Агафиям, Анакреонам. Диодор вроде бы Сицилийский, а ссылается на Гекатея Милетского, Иеронима Кардийского, Дуриса, Клитарха, Ктесия... Куда же было поселять этих почтенных историков, чьи сочинения оказались почти полностью утраченными? На территорию тогдашней Турции. Анакреон, которого перевёл Норов, тоже жил в Малой Азии. Это, конечно, не розеттские эпиграфы, но тоже кое-что. (Путь Норова, ехавшего столбить Египет после заключения Россией союзного договора с Турцией, лежал через Триест. Европейские шутники поселили его в том самом номере того самого отеля, где был убит Винкельман, главный пропагандист «античности».)

Англичане «повелись». Байрон и «общественное» мнение были использованы для комбинации, согласно которой предполагалось отпилить гнилой ломоть и кинуть его России, тем самым отрезав её вместе с ломтём от главного лакомого куска и путей проникновения на Восток (такова была, по всей видимости, устная договорённость лично с Александром). Своим внезапным признанием греков воюющей стороной вялотекущую реакцию они катализировали. Война постулировалась как бы равных: псевдо-страны Греции против настоящей Османской империи. Силы были неравны. Англичане помогали (как всегда, слабо) грекам, вынуждая русских тоже вступиться за «единоверцев», мол, вы так за них ходатайствовали, что вот вам шанс объединёнными силами греков освободить. И тут Александр сделал сильный ход: он пропустил ход. Из бегущего впереди паровоза пересел в последний вагон-салон и принялся наблюдать и готовить петербургскую конференцию. Грекам он не помог, и тем более не помог, что им помогала Англия.

В гробу видал Александр свободу бестолковых греков. Он сознавал, что к Элладе Греция отношения не имеет, а греки – это совсем другой народ, нежели древние афиняне или византийцы. Над национализмом сепаратистов откровенно потешались, внешне отличить грека от турка было невозможно, античные профили канули в Лету. Всё, что в греках было ценного, ограничивалось кондовым православием, за этот коготок Россия и тянула. Культура, подаренная Европе полумифическими эллинами, настоящим грекам была совершенно чужда. Греки сами только-только готовились культурно слиться с назначенными им предками. Революционеры-освободители переругались уже в самом начале восстания, единоверные союзники принялись друг друга отстреливать, едва перейдя Прут. Воевать за такую шушеру Александр не собирался ни при каких раскладах.

Изначально никакого национального мотива у греческих сепаратистов не было. Со стороны турецких властей присутствовал некоторый религиозный прессинг, явно недостаточный для масштабной войны. Понимая это, великие державы продвигали новинку: этно-культурные лозунги (эллинизм, нация): им их придумали англичане и русские. Александр вообще был мастером по части пробуждения на окраинах врагов национальных чувств этнических групп, ещё лучше, если можно было раздуть какую-нибудь сектантскую истерию. (У себя он развивал так называемых караимов/хазар, в пику польским евреям, эта наглая и эксцентричная методика была взята на вооружение многими великими державами. Тут акцент не на том, что развивал – так поступали многие, – а на том, что у себя, в оранжерее.)

Конференция была созвана для затягивания поиска решения, причём такого, чтобы его не принял никто: Александру хотелось сохранить выгодный статус-кво: все напрягаются, он рулит. Т. к. главы государств понимали, что Александру просто нужно сделать ответный ход в сторону Англии, они не приехали: от неутомимого Александра и его многоэтажных финтов за 20 лет утомились все. Александр сделал вид, что предлагает разнообразные компромиссы (конференция шла почти год). Из глав государств у себя дома Александр был один. Считается, что это его провал: он как бы встал в один ряд с неравноранговыми представителями. Но что мешало ему просто остаться во дворце, раз никого из равных ему не было? Значит, были веские причины вести какие-то главные переговоры лично.

И конечно они были. Александру необходимо было разрешить дурацкий греческий казус в удобном для себя противоречивом стиле и при этом оставить дверь на Восток открытой. Только личные встречи, где обещания даются не на бумаге, могли быть той причиной. На конференции он пообещал каждому своё, не заботясь о согласовании общей позиции. Кто из министров может потребовать подписи под словом царя?

Александру нужно было изобразить великую деятельность по примирению сторон – и он её изобразил. Ему нужно было, чтобы все отказались – он такие формулировки и выдвигал. Ему хотелось развязать руки – и он развязал. Но уже не себе. Преемнику.

Таким образом, Петербургская конференция – это политическое завещание Александра.

Но завещаний он составил несколько, и исполнить их одновременно законный наследник не смог бы.

Процитирую, как описывается развитие дел:
«С воцарением Николая I начались активные переговоры меж¬ду Россией и Великобританией. Они завершились подписанием Петербургского протокола в апреле 1826, по которому Греция должна была получить автономию, а её население — свободу тор-говли, защиту собственности и право выкупать землю у турецких владельцев. Протокол предусматривал возможность вооружённого выступления двух держав в пользу Греции, а также, что было особенно важно для России, возможность её "единоличного вмешатель-ства во внутренние дела Османской империи с целью защиты гре¬ков".

[То есть, Николай сразу, ещё до коронации освободился от наследия 1812 года. Великобритания, как ни крути, негласно выступала гарантом по Бухарестскому миру. О наличии некоего джентльменского соглашения поверх бумажной дипломатии говорит сам факт оговорки в Петербургском протоколе относительно того, что Россия имеет право вмешиваться... А до того, надо полагать, не имела. А это как? Получается, ждала позволения... или отмены некоторых недокументированных обязательств, взятых в критический для себя момент прямо перед вторжением Великой Армии. Британия с 1810 держала руку на пульсе русско-турецких (и  персидских) дел. Александр, вероятно, обещал не переступать в отношениях с Турцией некоторой «красной линии». Известно, что Англия, ещё находясь в состоянии войны с Россией, предложила свои услуги по урегулированию конфликта с Турцией и Персией. Это сделал посол в Константинополе Р. Эдер. Александр велел канцлеру Румянцеву контактировать с ним, одновременно предупредив и Наполеона, тогдашнего союзника (это был весьма кстати удобный вариант давления). Впоследствии, в 1812 Британия, в том числе, по просьбе России, продолжала толкаться в русско-турецком зазоре, выкраивая условия от обеих сторон. Так что, Николай воспользовался технологией брата, когда тот в начале своего правления сделал ряд шагов вроде бы навстречу Англии, а на самом деле просто вернул всё на исходные позиции, получив ряд уступок. Он мог сделать вид, что о «красных линиях» не знает и начинает новый тур вальса с Турцией с чистого листа. Осталась оговорка: «с целью защиты греков». Я уже писал, что Россия в начале 20-х вела бурную культурную деятельность, чтобы трактовать греков широко, туда попадали и древние эллины и византийцы. Параллельно шло следствие о так называемых «декабристах», и его можно было повернуть в любую сторону. Связи многих «заговорщиков» с Англией, слишком очевидные, можно было расследовать на разную глубину, а ведь это ещё польских поляков не трогали. Николай совершенно свободно мог манипулировать Англией в тот момент. Константиновский мятеж – это не шутка. Другое дело, что путч спровоцировали не проанглийские офицеры, а сам Николай, но ведь это как посмотреть, люди сознались, что готовили цареубийство (в принципе, конечно), а могли сознаться ещё больше. Ведь единственное, что действительно интересовало Николая на следствии – глубина связей армейской аристократии с иностранными государствами. Всё остальное было известно и так.]

... В результате в октябре 1826 г. была подписана Аккерманская русско-турецкая конвенция, обязавшая Турцию соблюдать политиче¬ские условия Бухарестского мирного договора 1812 г. — особые привилегии Дунайских княжеств и внутреннее самоуправление Сербии...

[То есть условия Бухарестского договора не соблюдались. А почему? Что мешало России (держава №2) после 1815 года, имея сильнейшую армию и первоклассную дипломатию, заставить Турцию (вне списка великих держав) их соблюдать?]

... В июле 1827 г. Россия, Англия и Франция заключили Лондонскую конвен¬цию. В ней вновь провозглашался принцип автономии Греции и предусматривалась возможность применения насильственных мер против Порты».

[То есть, Николай освободился от наследия 1825 года, той самой петербургской конференции. Окончательно завязав ситуацию в узел и заведши её в тупик (выигрывая время для проектирования двойного путча), Александр покинул престол. Николай сразу сделал вид, что никаких обещаний Александра не знает, но готов договариваться по писанным бумагам.]

Россия вошла в союз против Турции и Египта (это трактовалось, как большая уступка России Англии), союзники одержали победу в Наваринском сражении, что относительно ухудшило позиции Англии в Восточном Средиземноморье, вскоре президентом Греции стал ставленник России Иоанн Каподистрия, бывший прежде некоторое время со-министром иностранных дел с Нессельроде. Пока англичане решали вопрос, что с ним делать, чтобы заменить на своего короля (в конце концов, убили в 1831), Россия выстроила комбинацию с Турцией и Египтом. Сначала объявили Турции блиц-войну, вернули все уступки по мирному договору 1812 и заключили выгодный Адрианопольский мир (1829), а уже в 1833 году был подписан парадоксальный союзный договор с той же Турцией как бы против отложившегося Египта (вот они, двойные стандарты Александра в исполнении Николая: Греции независимость от Турции дали, а Египту нет), в Константинополь вошли три эскадры русского флота, напротив посольских дач был высажен 18-тысячный десант.

Таким образом, Александр аккуратно и образцово переиграл Англию, Николай на её плечах въехал в Средиземное море (получилось так, что англичане сами попросили!) отхватил Грецию, посадив туда (временно) своего президента, а дверь на Ближний Восток не просто не закрыл, а, наоборот, сломал стену.

Проблема в том, что открытые моря были бесполезны для слабой русской коммерции.
Сколько раз отрекался Константин

Вот как обычно описывается последовательность событий.

14 января 1822 г. Константин направляет Императору письмо с просьбой передать право престолонаследия брату Николаю. "Тому, кому оно принадлежит после меня", - не называя имён, пишет Константин. По свидетельствам самого цесаревича, письмо было написано по просьбе Александра I вследствие "изустных предложений" самого Константина – так готовилась юридическая почва для отречения. Ответным письмом (Константин именует его рескриптом) от 2 февраля 1822 г. Александр дозволяет Константину следовать его "непоколебимому решению". Казалось бы, вопрос исчерпан, и остаётся только довести принятое решение до всеобщего сведения. Однако Александр I повелевает Константину хранить рескрипт в тайне вплоть до кончины самого императора. Только 16 августа 1823 г. утверждается Манифест, возвещающий об отречении Константина, в котором, во-первых, обосновывается собственно право на отречение, а, во-вторых, наследником престола объявляется великий князь Николай Павлович. Но, вместо того чтобы опубликовать Манифест, Александр, не сообщая о его составлении ни Константину, ни Николаю, в условиях строжайшей секретности запечатывает четыре экземпляра Манифеста и повелевает хранить запечатанные пакеты в Московском Успенском Соборе, Синоде, Государственном совете и Сенате до своего востребования или до кончины.

Главный вопрос: если двое Первых всё знали, то почему держали это втайне от главного выгодоприобретателя?? По стандартной модели, карточным «болваном» становится Николай. При этом, прямо как в преферансном фольклоре, «болван» – выиграл.

Эта модель вдобавок не объясняет мотивов отречения Константина. Говорится о страхе покушения, о невозможности передать власть наследнику от брака с Грудзинской и пр. Первый аргумент нелеп:  К. сам фактически возглавлял действительно радикальную и головорезную польскую секцию тайного общества (хотя говорить о едином тайном обществе вообще нет оснований). И в 1830 они себя проявили во всей красе – куда там декоративным мятежникам с Сенатской. Второй аргумент совсем плох: самодержец мог попросту изменить закон о престолонаследии. Если уж на троне была совсем незаконная Екатерина (да обе, впрочем), то уж наследник законного императора мог быть узаконен простым рескриптом.

А кто такой Константин? Это – цесаревич, до взросления Николая и Михаила единственный, кто мог бы легитимно стать монархом, окажись Александр в затруднении (сошёл с ума, умер, убили, ушёл-забыл-вернуться). То есть с точки зрения Александра – главный конкурент и – враг, ничем к тому же ему не обязанный. И Александр априори имел основания его не любить и ему не доверять. В свете переворота, приведшего к власти его самого – особенно. Поэтому поначалу он держал его близко от себя, как и всех основных потенциальных заговорщиков, а, окрепнув и удалив их – удалил и брата. Его он отправил в Польшу, получившую после Венского конгресса особый статут.

Правда в том, что Константин имел тайный торг с Александром. Константин давно требовал приращения польских земель и автономии, в качестве предела – вассальной независимости. Александр много раз обещал, но откладывал, ссылаясь на разного рода препоны и даже опасности. В 1823 устная договорённость была, очевидно, достигнута. В обмен на письменную просьбу об отречении в пользу Н (К не знал, что А планирует вскоре «умереть»), который был сильно младше погодков А и К и по возрасту вполне мог вступить на царство после смерти А полным сил (К, если был бы жив, был бы, вероятно, староват). То есть К в результате махинации планировал получить от брата европейски крупное почти полноценное царство, вместо Константинопольского, к которому его готовили. Сделка казалась супервыгодной: призрачный трон империи в обмен на реальную власть (де-факто и так была) и место в ряду европейских монархов (де-факто не было). Терзали ли А муки совести по отношению к К? Нет, ведь он сам в пользу Н не просто отрекался – «умирал».

Версия, что Александр имел сговор с Николаем в обход Константина, вероятна более чем стандартная модель, согласно которой Александр имел сговор с Константином за спиной Николая. С точки зрения здравого смысла первая версия лучше: держать в неведении нужно не наследника престола, а того, кого престола безвозмездно лишают. В действительности, знали все трое, но Константин (вроде бы) не знал об осведомлённости Николая (хотя, вроде бы, догадывался). Не знал он только о сценарии необходимости государственного переворота или его недвусмысленной демонстрации. Вероятно, в последний момент догадался и об этом – и наотрез отказался ехать в Петербург, угрожая в случае, если Николай будет настаивать, вообще бежать в Европу. Он имел все основания полагать, что Николай его и в самом деле свергнет – в том числе и в Польше. Тогда и возникла мысль организовать выступление константиновцев. Ещё один «болван» был под рукой – ненавистный бонвиван Милорадович. Убедившись, что дело сделано, Николай за несколько часов до выступления войск совершает тихий «переворот» – принимает присягу себе, фактически ночью. О присяге, таким образом, почти никто знать не может, и громкий переворот выглядит настоящим. (На самом деле часть «декабристов» получила сведения о переприсяге, – но тем более их проконстантиновское выступление выглядело логичным.) При этом ситуация для внешнего наблюдателя запутывалась до предела, интерпретировать её стало возможным как угодно, что дало Николаю небывалую свободу манёвра, которую он впоследствии изящно использовал для формирования своей официальной исторической версии. И распутать её правильно невозможно, если не знать, что Александр свою смерть инсценировал, и власть оставил только когда убедился в дееспособности Николая.

В этой версии нет никаких натяжек. Приём власти после переворота – вещь стандартная, Александр сам получил свою так же, и идея передать свою власть с удобствами брату лежала на поверхности. Вкупе с всегдашним желанием Александра достойно оставить трон и пожить частной жизнью, такая форма преемства 1825 года наиболее мотивирована.

Николай же отказал брату К по всем пунктам («не знал» обещаний Александра), когда тот явился на коронацию в Москву спустя полгода. Сразу после торжеств Константин бросил: «я был на собственных похоронах» и ретировался в Варшаву. Ему приписывают пророчество «задушат, как отца». Вскоре он потерял и Варшаву – и вообще всё. Властью не торгуют.

ПЕРЕСМЕНОК

Вот типовой слепок Междуцарствия:

19 ноября 1825 г., находясь в Таганроге, Александр I умирает. Рапорты о кончине государя направляются в Санкт-Петербург и в Варшаву, где пребывает Константин. Лица, находившиеся с императором, ничего не зная о секретных пакетах, первыми присягают Константину. 25 ноября цесаревич получает сообщения из Таганрога и уже на следующий день отправляет письма на имя императора Николая Павловича и матери императрицы Марии Фёдоровны с подтверждением отречения от наследования престола. 27 ноября сообщения из Таганрога получают в Санкт-Петербурге. Государственный Совет собирается на чрезвычайное заседание, в котором вскрывается хранившийся в архиве Государственной канцелярии пакет с Манифестом от 16 августа 1823 г. В журнале чрезвычайного собрания приводятся такие свидетельства: "Член Государственного Совета Граф Милорадович объявил собранию, что Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Павлович торжественно отрёкся от права, предоставленного ему манифестом, и первый уже присягнул на подданство Государю Императору Константину Павловичу". Неосторожное словоупотребление свидетельствует о недостатке правил об отречении от престола: никто не уверен в том, кто и на каких основаниях может отрекаться. В действительности Николай не отрекался от права, предоставленного ему Манифестом: он не признавал юридическую силу Манифеста, а отречение Константина считал как "в своё время необъявленное и в закон не обращённое". Министр юстиции князь Д. И. Лобанов-Ростовский, выступавший против вскрытия пакета с Манифестом, выразил мысль Николая Павловича более ёмко: "Мёртвые воли не имеют". Отказавшись занять престол, Николай буквально вынудил членов Государственного Совета принести в придворной церкви присягу на верность императору Константину. В тот же день список с журнала чрезвычайного собрания Государственного Совета с описанием этих событий был направлен в Варшаву на имя императора Константина Павловича. 27 ноября присягу учинил и Правительствующий Сенат, повелев при этом обнародовать известие о смерти Александра I и повсеместно разослать текст присяги на верность подданства императору Константину. Рапорт Правительствующего Сената тоже был направлен в Варшаву. Россия присягает Константину...

Такое вот нагромождение. Ну, а дальше ещё хуже.

Обилие цитат выдаёт растерянность. Цитатами (а это просто частные мнения, записанное сильно постфактум, когда уже «все ясно») прикрывают отсутствие фактов и разрывы в логической цепочке, которая должна быть основана прежде всего прочего на жёсткой мотивации участников. Цитаты делегируют непонимание исследователя цитируемому.

События междуцарствия не имеют внятного и логичного объяснения и кажутся метаниями Константина, Николая и снующего между ними Михаила. Никто вроде бы твёрдо не хотел брать власть. Наоборот: играли в игру, кто твёрже откажется. Объяснение: боялись, оттого и уговаривали друг друга. Но так не бывает. Меж тем, понятно, что Николай ждал приезда Константина, чтобы совершить прямой и явный переворот, после чего замкнуть всю внутреннюю и европейскую политику на себя. Константин не повёлся, тогда Николай заменил личный визит «узурпатора» на открытое выступление в поддержку Константина (якобы замаскированное под мирную демонстрацию военных в поддержку конституции).

С присягой Константину у историков выходит большое затруднение: присягу ему дали, а он её вроде бы не принял. И? «Я ему пожал руку, а он мне нет». Непонятно, была ли присяга действительна в таком парадоксальном случае. Если же нет, чего тогда всполошились войска?

После смерти Александра Константин НЕ СОБИРАЛСЯ брать власть (в общем, всё было оговорено гласно и негласно), он отрёкся вторично, напомнив про александровское обещание относительно царства Польского. Это было ошибкой, так как вся комбинация затевалась как раз для того, чтобы александровские обещания аннулировать. Метания же Михаила имели целью Константина из Варшавы выманить. Но Константин ехать в Петербург наотрез отказался (а в Варшаве он дома, поди, возьми его за-рупь-за-двадцать). Тогда Николай устроил представление с переприсягой и спровоцировал выход войск на Сенатскую площадь. А с Польшей так потом и вышло: Николай наотрез отказал брату и демонстративно короновался в Варшаве в мае 1829 (единственный коронованный польский монарх из российских императоров!) Константин в бешенстве поднял теперь уже настоящий мятеж (или прямо потворствовал мятежникам) и вскоре был устранён (есть несколько версий этого процесса, о них позже) – перед своей женой и после главнокомандующего – своего протеже.

История с изготовлением константиновского рубля также полна временны;х и мотивационных несоответствий. Утверждается, что министр Канкрин по своей инициативе взялся срочно изготовить рубль, дабы «прорубиться» перед новым начальством, у которого были основания Канкрина ненавидеть (тот неоднократно посылал цесаревича куда подальше). По той же причине рубль был изготовлен персональным, портретным. При Александре же портретных монет не было, он считал это пошлым, как и памятники себе. Второе недоразумение – скорость, с которой были изготовлены рубли. Объясняется это наличием у медальера секретных помощников, иначе ему одному никак не успеть справиться. Оба эти объяснения никакого документального подтверждения не имеют, это лишь консенсусное мнение некоторых исследователей. Но изготовление монеты – это аргумент в пользу версии о договорном перевороте: Александр и Николай хотели доказать, что Константин был законным императором, так, что даже монета появилась. Теоретически изготовить клише и несколько экземпляров можно довольно быстро, штука в том, что на Петербургском монетном дворе в то время такой быстроты добиться не могли – некому было. Поэтому, скорее всего, штамп готовили заранее, а портретной монету сделали для того, чтобы не возникло сомнений, что Константин был законным императором – под портретом была соответствующая надпись. Ни клише, ни монету после не уничтожили, что странно, если бы Николай желал скрыть силовой характер своего прихода к власти. Стандартная модель описывает сохранность отчеканенных рублей самым отъявленным пятиэтажным конспирологическим образом – и ничего.

То, что судьба монеты впоследствии Николаем не выпячивалась, объясняется вторичностью этого доказательства по сравнению с подавлением константиновцев на Сенатской. Но когда рубль только планировали изготовить, у авторов переворота были сомнения, удастся ли им более явно продемонстрировать николаевский «путч», тогда монета вышла бы на первый план, вместе с первой присягой и пр. Впоследствии Николаю на монету стало банально наплевать, и нашли её в архиве минфина спустя десятки лет.

ДЕКАБРЬСКОЕ «ВОССТАНИЕ»

Государственной (по происхождению) эта легенда оставалась и в царское – и в советское время, оставшись в своей смысловой подаче той же самой, что совершенно нехарактерно для государственных легенд. Знак, конечно, ставился разный, но истина так и не прояснилась.

Советские и вовсе зацементировали декабристов в «декабризм», словно эти люди были особенным сословием, а, например, пушкинствующий шарлатан Лотман взял и третью производную, измыслив, целый трактат об особом, декабристском поведении в быту.

Постсоветские снова принялись менять знаки и придумывать не существовавшие атрибуты (декабристы – это террористы), сочинять, как скверно бы вышло, победи тогда восставшие. Некоторые попытались поменять конституционалистов на константиновцев. Это всё не верно.

Вообще, выступлению на Сенатской площади придаётся чрезмерно большое значение, меж тем, как это событие техническое, искусственное, театральное, и поэтому содержит множество сценических «подножек». При этом, поскольку никогда не бывает, как спланировано, в процессе произошли сбои, что дало дополнительный слой запутанности. А рассматривать его нужно понимая, что Николай спровоцировал его с целью демонстрации, – но демонстрации не столько мятежа константиновцев, сколько своего силового путча. То есть он хотел, чтобы все увидели, как он свергает законного царя. На площади это видно лучше, чем на бумаге. При этом у него имеется на руках документ о его собственной законности. Наличие которого можно было бы объяснить, например, подлогом. Если бы дело ограничилось переприсягой Сената и полков, то у иностранных наблюдателей чего доброго возникла бы иллюзия передачи власти, а не её захвата. С последующими требованиями по неформальным «кредитам», выданным Александру. Многое пошло не так. Главное – расстрел жителей, погибло около тысячи человек. Зато после никому не пришло в голову заявиться во дворец и потребовать исполнения старых «договорённостей»: человек родного брата сверг, не пощадил женщин и детей. Ясно, что «долгов» не вернёт. Да и не знает про них. (Так, конечно, никто не думал, комбинацию считали «на раз», но сделать ничего не могли.)

Получает объяснение нелепость с четырьмя александровскими письмами. А то как так: Александр (здоровый, как его собственный конь) пишет тайное завещание, в котором делает наследником престола Николая – а тот НЕ ЗНАЕТ, что править ему! Нелепость не объясняется историками – никак. А дело ясное. С одной стороны, есть бумага, то есть Николай легитимен (это для своих, доморощенных сенатских; а иностранцы имеют право думать, что подлог), с другой показывает: «наследник» что так, что эдак ничего не знал, к власти не готовился, обязательств не имеет.

Некоторым историком приходится доказывать, что Александр о тайных обществах – знал. И знал задолго до шервудов. Доказывать то, что является самоочевидным; в доказательствах как раз нуждается противная версия. А у Александра было – пять полиций. Они друг в друге путались. И на главпочтамте сидел друг Голицын. И Сперанский наводнил министерства своими семинаристами, кои докладывали лично ему, а он государю. Тут, даже если не сам их создавал, надо постараться, чтобы ничего не заметить.

Только в реальной жизни никто из аристократов не хотел делать революцию а-ля франс. Революция там была сложной, многослойной, перетекла в мировую войну, там косили все и всех, аристократию пустили под нож, её собственность с молотка. Революцию а-ля франс могли желать в России только иностранные шпионы. Связи с настоящими интересантами и раскрывало следствие Николая.

А аристократы хотели а-ля инглиш. Думали устроиться в палатах лордов, а остальное – ну, как-нибудь само. Только они не знали, что революция а-ля инглиш во всём остальном мире будет выглядеть а-ля франс. Впрочем, «а-ля франс» были ещё цветочки – из-за довольно высокого культурного уровня. Казнь короля – голосовали. Обсуждали возможность отсрочки...

В общем, так не бывает. А бывает так: когда нужно утилизировать умы (не очень умные, в основном, хандра и сплин), им заботливо создают клубы по интересам. В том числе клубы радикальные. Говорильни. Все – созданы сверху. Примеров таких клубов множество: Английский клуб в Москве (в Петербурге тоже был), «Арзамас», «Зелёная лампа»... ну и туда же «Союз Благоденствия», почему же нет? В нём выделили секту цареубийц. А почему нет? Все убийцы будут под приглядом. Удобно. Каховский вот, собирался убить Николая. А «убил» почему-то Милорадовича, врага Николая. Вот ведь как случается. Потом подмели и его, как, разумеется, фактического убийцу героя войны. А на самом деле, как цареубийцу (остальных четверых повешенных тоже обвинили в подготовке цареубийства, только как заказчиков, а Каховский исполнитель). Милорадович был хам, мот, грубый карьерист и закоренелый константиновец, К. продвинул его на пост генерал-губернатора Петербурга. Ему приписывают фразу, типа, у кого 60 тысяч штыков, тот и решает, кто царь. (Это верно, но кто решает тебя самого?) Он был богат, содержал гарем балерин Александринки, одна покончила с собой, когда он на неё наорал, лоббируя (во всех смыслах) другую. Но, если такой богатый, почему такой глупый?

Если следовать стандартной модели, действия генерал-губернатора в междуцарствие абсурдны. Сначала, опираясь на штыки, потребовал присяги Константину. А потом с не меньшей помпой – Николаю. А ведь предполагается, что о распоряжениях Александра и отречении Константина он не знал. Но, если Константин был законным цесаревичем, зачем требовать? К чему штыки? Боялся, что петербургский брат Николай отберёт власть у варшавского Константина? Это тот самый ненавидимый всеми Николай у обожаемого Константина? А стандартная модель это прямо и утверждает. На деле Милорадовича просто грубо подставили. «Апорт!» И он грубо (в прямом смысле – схамил) и с удовольствием подставился. Его было не жаль. Александр константиновского выкормыша терпеть не мог, но стискивал зубы в рамках торга с братом, Николай просто ненавидел. Там везде взаимность. Театр.

На самом деле историки прекрасно знают о тройной договорённости братьев, которые условились заранее, кому царствовать, и были обложены положенными документами. Но пишут об этом факультативно. Ведь если признать, что Николай – знал, то рушится вся стандартная модель «приягали – переприсягали», «потребовал – перепотребовал».

А кто же эти великие и ужасные александровские заговорщики, ниспровергатели, цареубийцы? Вывели войска и – стояли. Чего ждали? «Диктатор» не явился. Командующий московским полком (Якубович) заявил о головной боли и ушёл к Николаю. И т. д. Вот уж в самом деле не ужас, а ужас-ужас-ужас. В итоге ясно, что изначально ничего, кроме говорильни и не было. А со свободой слова (в закрытых помещениях) с екатерининских времён было всё в порядке. Она не просто это дозволяла – культивировала. Писала в журналы. Новиков ей прозрачно и грубо (в прямом смысле – хамил) отвечал. А она – ничего. Посадили Николая Ивановича не за слова, а за подозрение в попытке дела – связался с Брауншвейгским домом. Связался так, слегка, какой из него заговорщик? Но и намёка на дело (покушения на власть) хватило для приговора. То есть в России так: болтай, что хочешь, а делать не вздумай.

А чего ждали войска на Сенатской совершенно ясно. Им приказали просто выйти, как и офицерам. Выйти – и ждать. Ничего не делать. Стояли долго. Николаю нужно было, чтобы как можно больше людей, включая послов, зафиксировали «мятеж». Его, николаевский переворот. В переговоры с ними не вступали, это было лишнее, а то, чего доброго, разойдутся. Один поехал было уговаривать. Фамилия героя – да, Милорадович.

А кто, собственно, вышел? Исследователи путаются: больно уж разнородный материал. Трудно с ним работать, концепция не складывается. Уж больно разных взглядов народец. Единства в нём никакого не наблюдалось. Одни утверждают, что вышли константиновцы. Другие доказывают – конституционалисты. А на самом деле вышли и те и другие. Которые за «без царя» и которые «за другого царя». Потому что их собирали – «с миру по нитке». Собирали долго. Народу нужно было побольше, чтобы было кого показательно усмирять. И окружили-то их поскорее, чтобы не разошлись раньше времени.

Надо ли говорить, что перевороты и революции стоянием не делаются. Офицерам ли русской армии в век переворотов не знать, как делались перевороты! Да и сами они (кое-кто) вроде бы, готовились к более решительным действиям, вплоть до истребления всей августейшей семьи и ареста высших сановников; захвату учреждений (в самом деле, не стоять же солдатам все дни в каре на открытом воздухе зимой, пока идёт революция – надо бы захватить пару учреждений, хотя бы погреться). Но – ничего даже отдалённо напоминающего захват власти нет.

Среди «декабристов» было немало тех, кто не только не потерял в положении, но и продвинулся, даже после осуждения. Основатель «Союза Благоденствия» Александр Муравьев уже в 1828 был назначен городничим в Иркутске, в 1831 получил статского советника, дальше шёл по нарастающей. Лев Витгенштейн, например, гонял между Северным и Южным Обществами, был близким «соратником» Пестеля... Стал соратником Николая. Основатель двух тайных обществ Михаил Орлов совершенно избежал наказания. Компромат на Павла Киселёва, будущего главного николаевского министра и реформатора, был найден в бумагах Александра. Кто же были все эти счастливчики? Родственники высокопоставленных особ? (За них, рассказывают, заступились. Так все были родственники и за всех заступались!)  Стукачи? Можно сказать и так. Если не знать, что они – кадровики. Сами организовали таинников, набрали неблагонадёжных военных, отклассифицировали не спеша, по одиннадцати разрядам: этот висельник, тот случайный дурак... Провели чистку офицеров через военные ложи.

Вот, взять зиц-диктатора Трубецкого. Он о многом догадался, на провокацию не поддался, на площади не появлялся. Искали – не нашли. А нашли – отправили на каторгу. В данном случае били не по роже (кто вышел), а по паспорту (по спискам, выписанным Витгенштейнами) . А Шервуд... Ну, что Шервуд. Пропаганда сделала его суетливой витриной стукачества – типа, карьеры ради. Зачем выпячивать солидных подданных? Выбор англичанина был не случайным, это остроумный ответ Александра на английский юмор. В действительности, Шервуд был мелким соглядатаем (от английских лож) за делами русских английских лож. Никого он не сдавал (все были сданы сразу, в момент приёма). Но к нему пришли, крепко пожали руку, поблагодарили, напялили клоунский колпак «Верный». Вот он, смотрите, это англичанин всех вас сдал!  Дабы не затрагивать истинных котоводов. (За год до инициации Шервуда на Веронском конгрессе Александр выпихнул в центр «раскаявшегося» масона: «колись, идиот».) Формально было следствие, якобы декабристы сдавали подельников, якобы по их признаниям брали остальных. Но это чепуха. Брали не всех. Грибоедова, например, взяли-отдали. (На него дали показания «всего-то» четверо.) Но Николай убивал двух зайцев (даже пять) в соответствии с железной логикой Александра: получил повод по своему выбору удалить неблагонадёжных и отобрать благонадёжных для создания национальной администрации национального государства. Для следствия была избрана формула: не искать виновных, но дать каждому возможность оправдаться. А что это значило? Не искать, потому что все козлища и агнцы заранее отсеялись – сами. Да и по каким критериям искать, что ставить в вину? Поставить восстание на Сенатской – нельзя тронуть остальных, поставить в вину участие в тайном обществе – надо сажать вообще всех подряд. Значило это, что главный следователь Николай сам решает, кто оправдался, а кто нет. Списки, кто сумеет оправдаться, а кто нет, на 90% были изготовлены загодя, ещё Александром. То, что это именно так, говорит срок расследования по делу тайных обществ – всего полгода. Разве можно за полгода лично царю расследовать крупнейшее дело, будь оно в самом деле тайным? Аберрация опять-таки отсылает к магии Пушкина, его фразе, что, мол, все знали, кроме правительства. На самом деле, и это хорошо известно, Николая на следствии интересовали связи русских агентов с иностранными, точнее, не само наличие связей (это ясно), а понимание «декабристами» на кого они на самом деле работали. Если человек о ниточках не догадывался, репрессии не применялись или применялись в минимальной степени.

Утверждается, что «декабристы» выбрали момент междуцарствия как удачный для выступления. Но как-то долго и плохо выбирали. Пересменок длился долго, Михаил сновал между Питером и Варшавой, а «радикалы» все чего-то выжидали. Чего именно – не объясняется. Казалось бы – бери власть, пока она, ничейная, болтается, а оба брата её брезгливо отталкивают: «не бу-у». Сторонники версии выступления в поддержку Константина тоже проваливаются: если заговорщики хотели помешать сенаторам переприсягнуть Николаю, глупо выходить перегораживать дорогу, проще захватить здание Сената вместе с гоп-компанией или пуще того: прихлопнуть Николая. Да ведь, утверждают, так и хотели!

Странные люди. Заговор был, а уговора не было. Хотели поставить президентом Сперанского или Мордвинова, а их самих уведомить забыли, и оба кандидата потом заговорщиков судили. Чудеса.

Но это не значит, конечно, что заговорщики растерялись, это значит, что никакого всамделешнего заговора не было, провокаторы сработали чётко, в нужный момент саботировали восстание. (На самом деле, никакого восстания не было возможно в принципе, – что это за революционная организация из тысяч офицеров? Ну 50, ну 100. 200 – уже передавят друг друга.) О степени готовности говорит один факт. Восстание Черниговского полка началось с того, что несколько офицеров освободили Муравьева-Апостола. При этом командиру полка Гебелю нанесли аж 14 штыковых ранений... оказавшихся неопасными. От распоясавшейся офицерни полковника спас... солдатик (даже ФИО называют). Ещё говорят, что «декабристы» готовились царя убить, ВСЮ фамилию. Это как? С такими-то кадрами?? Ощущение клоунады от событий декабря 1825 не оставляет исследователя. Нормальный же историк поймёт, что как раз такие кадры – никчёмных никудышников – набирали именно сверху – чтобы дело развалилось само на любом уровне управления (если главные кукловоды вдруг окажутся в отъезде). И сравните-ка с 1801: люди пошли на дело – и дело сделали. Не 14 театральных тычков штычком. Забили царя ногами. Задушили. Проломили череп. То есть с гарантией. В собственном доме-крепости. Точка. Но это когда всерьёз. А когда театр, то суфлёр и провокатор Якубович (по «плану» он ни много ни мало должен был захватить Зимний дворец), перебежав к своему царю, снова идёт к «восставшим» и упрашивает постоять(!) ещё: «держитесь, вас отчаянно боятся». А как можно бояться горстку со всех сторон окружённых, дезориентированных и дезорганизованных солдат? Это суметь нужно.

Считается, например, что Волконский оговорил 22 человека, непричастных к тайному обществу. А в чем смысл Волконскому оговаривать? Его что, били? Ему что, назвать было некого? Нет, он сказал то, что знал, просто эти 22 человека не нужно было наказывать, Николай признал их оправдавшимися. Вообще, Николай, вслед за Александром радикальных решений не принимал: всё было взвешено и продумано. Когда после ревизии Магницкий насчитал в Казанском университете стопятьсот нарушений и подал бумагу с рекомендацией университет закрыть (секвестировать), Александр наложил резолюцию: «Зачем закрыть, лучше исправить». Ректором назначили умного Лобачевского. А ведь в докладе прямо говорилось о революционной ситуации. Дурака Магницкого потом самого секвестировали, как пособника англомана Сперанского.

Наказание большинству «декабристов» было умеренным, Николай понимал, что людей подставил он. Люди были не идеальными, и в принципе заслужили доброй порки, но сами на переворот не пошли бы. Да и не пошли.

Много сказано о том, что вменить им в вину юридически оказалось, в общем, нечего. Но мало говорится, что исторически – оказалось невозможно как-то содержательно определить это скопление разномастных заблудшихся людей. Якобинцы или жирондисты – это клубные ассоциации с общими взглядами и системой связей, а – декабристы? Не то что общей программы – у них даже общего врага не было, даже общей ненависти! Выходит, ничего их не объединяло, кроме рыхлости одного из месяцев года? (А в «термидорианцах» слышится не греческое летнее тепло, что верно по форме, а грозный латинский предел, что точнее по смыслу.) И, ладно бы, такую презрительную кличку дал официоз, так ведь у поклонников Сенатского стояния тоже не нашлось достойного имени. «Благодетели» – от названия «Союз Благоденствия»? Стыдно. Ну какие они благодетели... «Студенцы», по аналогии с термидорианцами? Глупо. Смахивает не то на студентов, не то на говядину. Такие вот ассоциации.

А сколько, кстати, всего было «декабристов»? Не подвергнутых суду, а – вообще?.. Вопрос.

ПОСТРОЕНИЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ АДМИНИСТРАЦИИ

Первый вопрос, который возникает у непредвзятого наблюдателя: а зачем вообще нужно национальное государство высшей аристократии, которая, по своей сути, является космополитичной? Ведь у монарха и его ближайшего круга национальности нет.

Проще всего ответить так, что это всё придумано для отвода глаз населения, чтобы было удобнее его использовать, например, заставлять бесплатно воевать, то есть, умирать.  Так часто и объясняют: дали народу национальную идею, что это – никто не знает, а в добровольцы записываются. (А то ещё говорят, что это само собой так получилось в процессе эволюции государства, где большую роль стал играть торгово-промышленный капитал, но механизм не раскрывается.) Но это ответ верный лишь отчасти. Ведь национальное государство несёт в себе для монархии значительные риски: собственно, национальное (а не религиозное) самосознание, республиканские идеи и пр. И это ясно заранее. Значит, главное в другом. Ненациональное государство выгоднее при развитии внутреннем и в период свободной экспансии, но имеет проблемы в последней, самой жёсткой стадии колонизации мира, когда приходится сталкиваться с другими расширяющимися империями. Именно тогда возникает необходимость в консолидации всех ресурсов, и национальное государство делает это эффективнее прочих. Иллюстрацией является постепенное поглощение государствами колонизационных компаний.

Экспансия до XVIII в. происходила как проект, финансировавшийся в полном объёме. Небольшая группа головорезов на счёт монарха или акционерного общества (с участием монарха) отправлялась завоёвывать простые в военном отношении земли. Непосредственные завоеватели получали в случае успеха долю от разового или систематического грабежа, работорговли. По границам расширявшейся  России, например, селились казаки – сухопутно-речные пираты со специфическими правами и обязанностями, превратившиеся с течением времени в привилегированное сословие (а поначалу казачили во все стороны). Первыми их приручили (относительно, конечно) поляки, посадив на зарплату и приклеив лозунг «враг верит в неправильного Бога». При конфликтах внутри Европы использовались небольшие контингенты наёмников с коротким периодом полураспада – на тех же условиях: подённая оплата или доля. Когда денег и добычи стало не хватать, для резни призвали простецов, вооружённых чем попало и хорошо продуманным лозунгом «враг неправильно верит в Бога». На короткое время революционное «чья вера, того и земля» спасло ситуацию, но война превратилась в непрерывную, что совершенно истощило силы. В 1648 правила игры были переписаны, религиозное оружие массового поражения было признано неконвенциональным и запрещено (контрреволюция «чья земля, того и вера»). Крупным державам для войны между собой сначала на континенте, а потом в колониях понадобились профессиональные и хорошо организованные силы, финансировать которые стало на прежних условиях невозможно: денег не было, а доли каждому не дашь.

У Екатерины было государство, но не было национального государства, и это предохраняло её от множества неприятностей. При этом она запретила тайные общества, но сделала это тоже тайно, негласно, известив только сами общества и высший круг остального общества, прочие же в этом не участвовали. Беда в том, что отсутствие национального государства при наличии таковых в мире делает власть неконкурентоспособной и неустойчивой в целом, для управления необходим постоянный «ручной режим», а элита, как корпорация владельцев страны, имеющих право, не формируется (царская милость, опалы...) Личная гвардия, в силу своей естественной малочисленности (гвардии не может быть много) не в состоянии контролировать госуправление ниже определённой глубины, и глубина эта недостаточна для развития страны в условиях столкновений с другими великими державами при гиперэкспансии. Условно говоря, не присваивают национальное достояние только верхние уровни – оно и без того принадлежит им. Кроме того, эта гвардия не заинтересована в культурном развитии, её интерес не простирается выше сохранения собственного статуса.

Русская национальная администрация сконструирована Александром как мощный противовес инструментам, порождённым Францией и Англией для взаимной борьбы – масонству. (А против александровского детища заиграло новое английское изобретение – социальные движения.) Масонство появилось в начале XVIII века как группы влияния друг на друга государств нового типа – национальных государств, которые получили юридическую основу Вестфальским миром, но националов было мало (можно объявить республику, но где взять республиканцев, или, по-русски: колхозы построены, присылайте колхозников). Первыми крупными национальными государствами стали Франция и Англия. Национальной осью стала аристократия и часть духовенства (типа Ришелье, который был одним из авторов концепта), которой придумали и насадили национальную культуру (во Франции это эпоха Людовика XIV). Другой национальной оси из-за общей неразвитости остального общества в то время быть не могло, но впоследствии к элите прилипла часть третьего сословия, принявшая правила новой игры, за само участие в которой уже предполагался бонус. Масоны были сконфигурированы сверху под новый уровень влияния – зарождавшуюся и получавшую рычаги власти через парламенты среднюю национальную аристократию, то есть младшие дворянские ветви и новую финансовую и промышленную олигархию, благосостояние которой в существенной степени зависело от торговой и колонизационной экспансии. Эту новую часть общества, получавшую должности и бизнес склонить к прямому сотрудничеству с иностранным государством было невозможно, поскольку свои выгоды они получали изнутри, а перекупать их было дорого. Но было подмечено, что захватническая идеология большого хапка (включавшая войны, работорговлю, геноцид и ссудный процент) предполагает беззастенчивый атеизм, поэтому для них была сочинена мистико-просветительская абракадабра, под которую пиратов незаметно для них ловили в хорошо организованные развесистые сети.

В России национальная элита на основе аристократии и духовенства была в XIX веке уже невозможна – бо;льшая часть её подпала под влияние французского, английского и римского клубов, их можно было только нейтрализовать, но бывших братьев не бывает. Именно поэтому Александра так раздражал процесс «национализации масонов», то есть мимикрия под национальные цели тех, кто был задуман как раз против любой чужой национальной идеи. Справедливости ради, надо сказать, что в России национализироваться стали масоны французские, обезглавленные у себя на родине. Запреты, подписки и высылки, а также прямой разгром наиболее радикальной части («декабристы»)  привели к тому, что Россия вышла из состояния внутренней угрозы, но для внешней экспансии со столкновениями этого было недостаточно: администрация должна уметь подавлять действия других держав не у себя дома, а на ничейных землях (в идеале, и у них дома).

Национальная администрация Александра перешла к Николаю практически в полном составе. В мире сам переход был редкостью, а в полном составе, да так, чтобы не на год-два, а навсегда верхушка не переходила нигде. Весь верхний уровень был выстроен году к 20-му, Николаю впоследствии оставалось достроить уровни средний и низовой, с чем он блестяще справился. Начали со Сперанского.

Конечно, какие-то фигуры менялись, передвигались и отставлялись, но это было в рамках системы. Чехарды, массовых опал, фаворитизма и резни больше не было никогда. Уровень средний, профессиональный, мог вообще не опасаться смены монархов, что породило положительную обратную связь – уверенность в аппарате и верховной власти. Для среднего и низового уровня были сочинены ясные правила, позволявшие двигаться наверх, независимо от начального сословия: образование, выслуга лет, нормальное исполнение служебных обязанностей. Для любителей подвига изобрели регулярные подвиги, например «кавказский асессор». Кавказские войны шли долго...

Александр опасался, что, как только главный надзиратель Европы – Англия – поймёт, что её дипломатическое и масонское влияние в России не работает, а страна управляется профессиональным персоналом, устойчивым к известным вирусам, она постарается организовать против России войну, подобную антинаполеоновским коалициям. (И подобно будущей Крымской). Спасительного Наполеона, как это было в 1815, не находилось, и решать проблему пришлось бы в одиночку. Никаких надежд по поводу Франции и Австрии не было, те были заинтересованы в падении России пуще Британии.

Перед решающим действием (передачей власти Николаю) Александр исполнил в очередной раз успешный фокус: пошёл на обострение. Отказал по делу Греции, запретил тайные общества, полез в Америку. Николай чуть отступил, снова стал в фарватер Англии, использовал союз с ней в Греции, но с пути реформ не свернул. Парламента не ввёл.

В начале 1840-х во Франции вышла книга маркиза Де Кюстина, немедленно ставшая бестселлером: «Россия в 1839 году». Там приводится такая история. Маркиз путешествовал в Нижний Новгород, куда его сопровождал фельдъегерь, в котором Кюстин подозревал шпиона. «Шпион» был невысокого уровня и путешествовал на месте рядом с кучером. В Нижнем француз захотел приватно поговорить с местным купцом (по-французски). Далее, не грех процитировать, опуская кое-что несущественное.

«Садясь в эту коляску вместе с купцом, любезно вызвавшимся меня проводить, и с его братом, я велел фельдъегерю следовать за мною. Тот, не колеблясь, не спрашивая позволения, решительно вскочил в экипаж и с поразительною самоуверенностью уселся рядом с братом г-на ***... Опасаясь, что ехать бок о бок с курьером будет зазорно для моих любезных провожатых, я счёл своим долгом ссадить этого человека и очень мягко предложил ему залезть на передок, рядом с кучером.
— Не буду я этого делать, — отвечал мне фельдъегерь с невозмутимым хладнокровием.
— Почему вы не слушаетесь? — спросил я ещё спокойнее, зная, что, общаясь с этою полувосточною нацией, следует для поддержания своего авторитета никому не уступать в бесстрастии.
Мы разговаривали по-немецки.
— Мне это было бы неприлично, — ответил мне русский всё тем же тоном.
— Что значит неприлично? — спросил я. — Разве это не то место, которое вы занимали с самого нашего отъезда из Москвы?
— Да, сударь, это моё место в дороге, на прогулке же я должен сидеть внутри. Я ведь ношу мундир.
Мундир его, описанный мною в другом месте, — просто-напросто одежда почтового рассыльного.
— Я, сударь, ношу мундир, у меня есть чин; я не лакей, я слуга императора.
— Мне мало дела до того, кто вы такой; да я и не говорил, что вы лакей.
— Я бы так выглядел, если б сел на это место во время прогулки по городу. Я служу уже не первый год, в награду за примерное поведение мне обещают дворянство; и я хочу получить его, у меня есть своё честолюбие.
Меня ужаснуло такое смешение наших старинных аристократических понятий с новейшим тщеславием, которое недоверчивый деспот внушает болезненно завистливым простолюдинам. Передо мною был образец погони за отличиями в самом худшем её виде, когда выслуживающийся напускает на себя вид уже выслужившегося.
Мгновение помолчав, я заговорил вновь:
— Одобряю вашу гордость, если она обоснована; но, будучи мало сведущ в обычаях вашей страны, я хочу, прежде чем дозволить вам сесть в коляску, сообщить о вашем притязании господину губернатору. Я намерен спрашивать с вас не более того, что вы обязаны, согласно полученным вами приказам; коль скоро появилось сомнение, то на сегодня освобождаю вас от службы; я поеду без вас.
Мне самому был смешон тот внушительный тон, каким я говорил; но я полагал, что такая напускная важность необходима, чтоб оградить себя от неожиданностей до конца поездки. Нет такого комизма, который бы не извинялся условиями и неизбежными последствиями деспотизма.
Этот человек, притязающий на дворянство и тщательно блюдущий дорожный этикет, при всей гордости своей обходится мне в триста франков жалованья ежемесячно; при последних моих словах он покраснел и, не ответив ни слова, вылез, наконец, из коляски, в которой до тех пор столь непочтительно восседал; молча вернулся он в дом. Не премину вкратце рассказать губернатору о вышеизложенном разговоре.
...
Этот мой курьер, не желающий более выполнять свою работу, поскольку уже предвкушает чаемые им дворянские привилегии, — прекомичный образец той породы людей, какую я описал выше и какой не встретишь нигде, кроме России. Хотел бы я описать вам его тонкую талию, ухоженное платье — ухоженное не затем, чтобы иметь лучший вид, но в качестве знака, показывающего, что человек достиг почтенного положения в обществе; выражение его лица — хитрое, жёсткое, сухое и низменное, которому ещё предстоит сделаться надменным; наконец, весь характер этого глупца, живущего в стране, где глупость отнюдь небезобидна, как у нас, ибо в России она всегда пробьёт себе путь, если только призовёт на помощь угодливость; однако этот малый ускользает от всякого описания, как уж ускользает от взгляда... Меня этот человек пугает, словно некое чудовище; он порождение двух политических сил, внешне совершенно противоположных, но на деле во многом близких и в сочетании своём особенно ужасных, — деспотизма и революции!! Я не решаюсь заглядывать в его глаза мутно-голубого цвета с белобрысыми, почти бесцветными ресницами; не могу видеть его лица, загорелого на солнце и потемневшего от кипящей в душе постоянно сдерживаемой злобы; не могу видеть его бледных поджатых губ, не могу слушать его жеманную и вместе отрывистую речь, чья интонация прямо противоречит смыслу сказанного, — всякий раз мне думается, что это приставленный ко мне шпион-провожатый, с которым считается даже сам нижегородский губернатор; при мысли этой мне хочется взять почтовых лошадей и бежать прочь из России, не останавливаясь до самой границы. Могущественный нижегородский губернатор не осмелился принудить самолюбивого курьера сесть на передок моей коляски; в ответ на жалобу мою этот важный и могущественный чиновник, представляющий здесь верховную власть, лишь посоветовал мне быть терпеливым!! Так кто же обладает силою в подобном государстве?»

Мелкий чиновник, пылящий с кучером, твёрдо знает свои обязанности – и права, и эта ясная прямолинейность бесит либерального дворянина маркиза, приехавшего из монархической республики. Курьер, которого Кюстин честит шпионом, разумеется, не шпион, иначе постарался бы подслушать секреты, а не удалиться с независимым видом. Губернатор Бутурлин, высший аристократ, богач и обладатель одного из главных чинов не внимает незаконной просьбе француза, который везде и всюду ратует за закон, но только не в случае, когда дело касается его самого. Простой курьер хорошо образован, знает по меньшей мере два иностранных языка и дорожит честью своего состояния – уж какое оно у него есть, что вызывает у маркиза сначала оторопь, а после и страх. Этот страх рождён непониманием, в какой среде он очутился, а очутился он в состоянии России после административной революции, проведённой деспотизмом власти.

Маркиз не понял, что так работает мировая новинка: национальная администрация нового национального государства. Зато это хорошо поняли умные и влиятельные читатели его книги. Национальная административная революция испугала всех, против неё бессильны были ложи и МИД. Пока разрабатывалось и тестировалось противоядие (социалистические движения), провели контрудар. В 1853 году Россия столкнулась с европейской стеной, похожей на ту, с которой столкнулась Франция после ВФР. Союзников не осталось и остаться не могло – быстро растущая, модернизирующаяся, образовывающая все слои населения и избавляющаяся от социальных предрассудков Россия представляла собой гигантскую угрозу старому мировому порядку самим своим новым внутренним устройством. После 1856 Россия была выдворена со второго места и никогда более на него не возвращалась.

Однако новое государство уже существовало.

В Вене победитель Александр имел страну в числе лидеров великих держав – страну первого ранга, но при государстве второго класса. Александр пожертвовал фигурой (собой) для сохранения позиции.

Наследник проигравшего Николая Александр II получил упавшую на третье место страну второго ранга, но при этом – первоклассное государство. Произошёл размен позиции на инициативу. Он и его наследники в полной мере использовали эту инициативу для дальнейших реформ и экспансии.

Можно привести несколько иллюстраций, как работала администрация на разных стадиях её развития.

Первая обкатка произошла во время войны с Турцией 1828 – 29, когда вместе с военными по занятым землям двигалась бета-версия гражданской администрации. Отчасти, это была калька с наполеоновской египетской команды: в её состав входили этнографы, археографы, картографы, океанографы, художники (все специалисты – двойного назначения). В конечном счёте, после подписания Адрианопольского мира чиновники уселись в Константинополе, и русское посольство, битком набитое администраторами всех уровней, по сути, заменило собой Диван. Все внутренние и внешние вопросы поверженной Турции решались там, говорили, что на время город превратился в третью, южную столицу России. Достаточно заметить, что количество языков, родных для сотрудников миссии насчитывалось двадцать два. Постоянно сталкивавшиеся с этими роботами европейские дипломаты даже плохо понимали, с чем имеют дело. Поняли в 1833.

Эту успешную технологию переняли в длительном процессе присоединения Средней Азии, куда, помимо чиновников немедленно устремлялись коммерсанты. Не более, чем через два года все английские поставки заменялись русскими, даже, если страной происхождения товара была Англия.

Персию разделили на сферы влияния в 1907. К тому времени механизм был так отработан, что его не замечали. Штука в том, что раздел сфер влияния – это английский метод, и англичане владели им с детства. Такой технологии у русских не имелось, с какого конца за это браться не знали. Поэтому пока англичане изгалялись, осуществляя трёхэтажные финты (сочиняли конституцию и парламент, провоцировали бунты и ставили малолетнего наследника при своём регенте) русские хлопали ушами, а потом плюнули и за год уработали свой Северный Иран в Воронежскую губернию. «Открой личико, Гюльчатай».

Не всем, конечно, эти примеры покажутся достаточными, но подобраны они не случайно. Во всех случаях до царя и высших должностных лиц было далеко – физически. Из Константинополя фельдъегерю две недели пути. А всё делалось – уже тогда – машинным способом. Конвейер.

Но всё же, дело было сделано. И национальное государство создано в полной силе. Александр прекрасно понимал истинную причину войны против Наполеона (сам воевал): Наполеон создавал государство нового типа и тоже – с новым типом администрирования. Против него не было бы противоядия. Но не успел – не дали. Сам Александр был в числе не давших. И сознавал, что так поступят и с его домом, как только осознают угрозу. Но на выращивание национальной элиты нужно время: выскочками национальную элиту не напихаешь. И одного поколения властителя для этого недостаточно. Переворот в обход Константина был необходим для того, чтобы у Николая было достаточно времени закончить начатое и не дать повода подвергнуться внешней скоординированной атаке. Трагедия была в том, что сам Александр закончить дела не мог: ему и без того в Вене чуть не объявили войну. Ценой колоссальных усилий и манипулирования ему удавалось удерживать ситуацию условно-стабильной. Абсолютный кризис наступил в Восточном вопросе.

Ну и процитирую Набокова-отца, одного из февралят. Путчисту можно доверять, так как восторженный дурак писал совершенно о другом и проболтался, не понимая сути дела. «...ещё в 1905 году, на первом, после 17 октября, съезде земских и городских деятелей был поставлен вопрос о коренном обновлении всей местной администрации (главным образом, конечно, губернаторов), причём выставлялось соображение, что от слуг абсолютизма нельзя ожидать ни готовности, ни умения служить новому строю, – что они будут... проявлять к нему то отношение, которое на современном революционном жаргоне получило название "саботажа". Я тогда выступал против этого предположения. Я указывал, что едва ли в нашем распоряжении имеется достаточное количество подготовленных идейных работников, способных немедленно впрячься в сложную государственную машину, – с другой же стороны, шутливо напоминая известное изречение Кукольника "прикажет государь, могу быть акушером", я доказывал, что от местных администраторов (в их большинстве, конечно) не приходится ожидать той стойкости убеждений и глубины приверженности старым началам, того упорства, которые устояли бы против властного mot d'ordre'a, данного сверху... Главным основанием неприемлемости старых администраторов выставлялась не их техническая неподготовленность (много ли у нас вообще технически подготовленных людей?), а их внутреннее отношение, их настроение... Я хотел сказать – и думаю теперь, – что огромное большинство бюрократии нисколько не заражено стремлением быть plus royaliste gue le roi {более роялистом, чем король (фр.).} – оно охотно бы признало fait accompli {свершившийся факт (фр.).}, подчинилось бы новому порядку и никаким "саботажем" не стало бы заниматься...  Временное правительство поступило, как известно, иначе. Одним из первых и одним из самых неудачных его актов была знаменитая телеграмма кн. Львова от 5 марта, отправленная всем председателям губернских земских управ: "...Временное правительство признало необходимым устранить губернатора и вице-губернатора от исполнения обязанностей", причём управление губернией временно возлагалось на председателя губернской управы в качестве губернского комиссара Временного правительства».

То есть так: была у национального государства лояльная национальная бюрократия. Но слишком качественно люди работали. Революционеры и шпионы первым делом пустили под нож вековую систему управления. Комиссары-то, они, вон откуда... Нет, не из февраля 1917. Они из революции типа «а ля франс». Вопрос, кем и зачем она делалась, совершенно отпадает. Как говорится, всё с вами ясно, камрады.

Интересно, что в годы, когда Россия укрепляла национальную бюрократию, в Америке шёл обратный процесс. Ввёл его радикально авторитарный демократ Джексон, систему «ротации» федеральных чиновников назвали «дележом добычи». (С тех самых пор в демократиях чистки называли ротацией, словечко крутится в лексиконе и сегодня.) Принцип укоренился до самого конца XIX века, когда систему национальной администрации переняли США. Россия утратила свою систему в эпоху 1905 – 17 под внешними ударами (объявленными внутренними) и не имеет её по сей день.

ПРИЁМ ВЛАСТИ

Эпоха Александра на 80% совпадает с эпохой Наполеона.

Наполеон принял свою страну на втором месте, и, идя от победы к победе, оставил за пределами клуба великих держав . Александр, проведший жизнь в метаниях и военных поражениях поднял свою с пятого места на второе. Наполеон был первым человеком в мире, а закончил в ссылке, и ПМЖ ему определили другие. Александр стал на первое место и сам выбирал, когда и как ему с него сойти. Как так? А так. «Волею вещей».

Это не просто движение по горизонтальной очереди. Это вертикаль: вверх-вниз. Падать проще, чем карабкаться. При том уровне развития России (прежде всего социальном и культурном) она никак не должна была занять совершенно неподобающее ей место вице-чемпиона.

При этом, Наполеон считается выдающейся личностью, величайшим государственным и гениальным военным деятелем. О нём написано полмиллиона книг.

Александр изображается бледной тенью французского исполина.

Однако Наполеон почти всегда находился в положении реагирующего и обороняющегося, а Александр в позиции делающего выбор и атакующего.

Но считается, что это не Александр победил, а Наполеон уступил.

Неимением лучшего, главным своим достижением Наполеон предложил считать Гражданский Кодекс. Почему так предложил считать он сам – ясно: ведь мировую войну он проиграл, а больше-то ничего особенного и нет. То есть, если рейтинг состоит из Пушкина, Булгарина и Окрейца, то, отлучись куда-нибудь Пушкин, солнцем литературного аустерлица засияет Булгарин. Но двести лет под сомнамбулический гипноз лузера пишет историю успеха сонм лунатиков.

Главное достижение Александра – он создал национальное государство и изобрёл национальную администрацию, создал фору Николаю для завершения дела.

Не признавать в Александре величайшего человека своего времени (да и одного из величайших во всей истории) можно только находясь в замороченном состоянии.

Такое отношение к двум лидерам нельзя объяснить ничем, кроме морока битв. Историки, в основном, мужчины, ничего тяжелее сисек в руках не державшие, по сей день мыслят танчиками и пушечками.

Сдержанные, умные победители Веллингтон и Кутузов всегда будут стоять ниже Бонапарта.

Историки умудрились затерять Александра даже в двух соснах Екатерины и его младшего брата Николая. Александр II – в рейтинге историков выше: реформатор, Освободитель. Напомню один штришок. Екатерина, как бы Великая, отчаянно ждала письма от Людовика XVIII с просьбой о признании, чтобы немедленно его признать. По поводу, где же затерялось письмо Людовика, существует целая переписка! А это, между прочим, 1795 год. Екатерина уже всё сделала. Жить ей осталось – год. Она – (вроде бы) всеми (вроде бы) признанная глава одной из крупнейших империй мира. А кто такой Людовик? Да никто. Самозванец без страны. Поспешивший объявить 10-летнего племянника убитым . По поводу его главенства в доме Бурбонов не было уверенности даже в среде эмигрантов. Людовик распространил бумаги о своём приёме королевства (на бумаге) среди всех европейских дворов. Никто его признать не поспешил. А Екатерина – поспешила (как бы равная, если не старшая), да вот казус: письма-просьбы от Людовика всё не было. Не надо, выходит, ему было никакого признания русского двора. Это могло означать только одно: Бурбоны её за равную не считают. И Россия не равна Франции. Была ли екатерининская Россия в числе великих держав? С точки зрения Людовика XVIII – нет. А, между тем, Людовик впоследствии два срока отсидел в русской Митаве. Павел пригласил его – и выгнал. А потом позвал Александр. Так они брат брата и пинали. Людовик в 1814 не предложил Александру кресла, указав на стул. И вот что интересно. Будучи никем, он напялил на действующую императрицу России шутовской колпак. А получив всамделишное королевство, оказался в колпаке сам. Ох, уж эти короли...

Думаю, эта история продемонстрировала императрице истинное положение её личных, государственных и международных дел. И сжила её со свету до срока.

Никак нельзя сказать, что России просто позволили стать второй, проглядели, недооценили. Не опасались, потому что не верили и вот – свершилось чудо. Отнюдь. Борьба в кругу более развитых стран под строгим оком Англии была жёсткая, и в кратком описании мировой войны, данном в одной из частей этого исследования, это наглядно показано.

Не окажись против наполеоновской Франции столь умного, хитрого и изворотливого противника, дальнейшее противостояние по линии Франция – Англия было бы неизбежно.

Не стоит жалеть, что Россия недолго хозяйничала на своём (на самом деле – чужом) втором месте, надо признать, это место было получено только благодаря прыжку выше головы Большого А. Но то, что страна закрепилась в пятёрке мировых лидеров – это само по себе великое достижение.

Произошла и личная передача власти: от Наполеона к Александру.

Все своё царствование Александр прекрасно понимал слабости своей державы. Никакие быстрые реформы в ней были невозможны. Чтобы осуществить реформы, нужно сначала воспитать не народ даже – реформаторов. Поэтому он бурными темпами занимался просветительскими проектами, и даже в ущерб национальной безопасности использовал тайные общества, ложи и полусектантские группировки. Широкая реформа образования началась уже в 1803. В его царствие было основано 4 университета (а был 1),  3 лицея, огромное количество гражданских школ, реорганизованы духовные училища. Николай продолжил дело созданием инженерно-технической системы образования. Весь бурный расцвет русской (взяли взаймы у Франции, вернули вдвое) культуры начался в александровское время. В александрониколаевский период интеллектуалы перестали использоваться в качестве кунсткамерной диковинки, обязанной быть при европейском дворе, они оказывали прямое влияние на европеизацию всех слоёв населения, начиная с наследников престола. Если воспитателем самого Александра был откопанный в Швейцарии республиканец и атеист Лагарп  (человек крайне идеологизированный, ограниченный и распропагандированный, преподававший цесаревичу основы европейской дипломатии и политики: двуличие и лицемерие, после окрещёнными византийщиной), то после в числе преподавателей мы встречаем Жуковского, Сперанского, Достоевского, Соловьёва, Ключевского...

Николай продолжил выстраивать новый и невиданный доселе управленческий механизм – национальную администрацию. То есть государственных чиновников, не зависимых от правящего монарха, работающих не на текущее начальство, а на страну. Он начал интегрироваться в него сам, как только Александр уведомил его о смене вех. И его преемник Александр II унаследует уже сформированный национальный государственный аппарат – мощную отлаженную машину. Сам он унаследовал верхнюю часть этого аппарата.

Уход от власти Александра был продуманным. Сторонники и противники версии тождества Александра и старца Феодора Козьмича  рассматривают только психологические аспекты способности Александра отстраниться от власти: его религиозность, любовь к частной жизни, презрение к славе и почестям и т. п. Это, конечно, важно. Но никто ни разу не рассмотрел необходимость исчезновения Александра с политического горизонта Европы. Крайне скупо говорится и о том, что Александр делал 10 лет до объявления в Сибири. Практически не говорится и о другом важном мотиве: человек во власти достиг – ВСЕГО.

Ещё до Венского конгресса внимательным игрокам стало совершенно ясно, что Александр стремительно возводит государство нового типа, которое должно было администрироваться новейшей генерацией чиновников, уже проходящих обучение и недавно закончивших его. Но если бы только речь шла об администрации, это было бы ещё полбеды. Штука в том, что Александр смотрел шире: он строил ВСЮ национальную элиту, из которой можно было вылепить чиновника, учёного или поэта. Чтобы ясно понимать: лицеи, например, только для этого и создавались. Взять ещё подростка с несформировавшимися взглядами и системой ценностей и воспитать его в духе нового национального государства. Это, а вовсе не образование, которое можно было получить и другими способами, было главным. Потому лицеисты и жили на полуказарменном положении, потому первый (главный) лицей и торчал под боком у царя, осуществлявшего личный надзор за будущими... не только государственными идеологами и министрами, а новой национальной (интеллектуальной) элитой: издателями, писателями, публицистами и... мечтой Александра – национальной оппозицией .  Пушкин, Дельвиг или Салтыков (или Гоголь) были не исключением из правила, это и было правило. (Потому юный Пушкин и попал в новый высший национальный клуб «Арзамас»: таких целенаправленно искали и культивировали, предоставляли протекцию, т. е. защиту.) Вторая задача лицеев – дать максимально широкое образование (там не было разделения на факультеты), которое могло позволить широко мыслящим выпускникам действовать на любых верхних этажах администрации и государственного строительства, а также трансформировать французскую высокую культуру в русскую. Университеты же (в них поступали более зрелые юнцы, с правильным национальным воспитанием которых уже опоздали, хотя, при Московском существовал подфак: Университетский Пансион ) давали возможность заполнять средние уровни управления, люди, окончившие их, могли не отличаться гиперлояльностью и даже не понимать сути и задач национального государства, в таком случае их ждала карьера уровня полковника/ коллежского советника, часто преподавательская, литературная или учёная деятельность. Отсутствие образования отныне практически закрывало карьерные двери.

Для важных нацменьшинств имелись отдельные воспитательно-культурные кластеры. В случае немцев это были Рижский лицей (ещё с 1733 г.) и Дерптский Университет, а для поляков завели Кременецкий лицей и Виленский университет. Как и следовало ожидать, немцы легко воспитывались в лояльных России подданных и быстро интегрировались в новое государство, занимая верхние культурно-административные этажи национальной иерархии. Процесс проходил до такой степени гладко, что нужда в агитации за новую родину попросту отпала, и лицей стал ординарной гимназией с 1804 г. Поляки (с подачи Александра) использовали свои центры тоже для строительства новой национальной элиты, только – польского государства. Т. к. польского государства (с подачи Александра же) не сложилось, кластер упразднили. Тут важно отметить, что труднее всех воспитывать в духе национального государства было русских (татарских и т. п.) отчасти из-за того, что их приходилось перевоспитывать после недавней придуманной екатерининскими миллерами (её как раз лакировал Карамзин) реликтовой боярско-дворянской вольницы, «древних рюриков» и прочей дребедени. Александр боролся с этим жёстко. При нем-то, конечно, как при бабушке, но обязательную 12-летнюю службу дворян (не достигших офицерского чина) ввёл: чего-то в ответ пикнули – и замолчали: мировая война идёт, господа, всеобщая мобилизация. Проблема в том, что для экспансии екатерининская версия истории «на все 4 стороны» была так же необходима, как и александровское национальное государство. Некоторая часть готовившейся новой элиты от когнитивного диссонанса «поплыла», и в русло вернулись не все.

Пушкин, например, долго не мог влезть в мейнстрим и всё взбрыкивал про подписи 4-х пушкиных под актом избрания Романовых. Интеллектуалу было непонятно, почему от него требуют раздвоиться. Похоже, самому умному человеку в России все разъяснил лично Николай (надо уметь, душечка, смотреть сразу на две стороны, будьте, как наш орёл) при коронационной встрече в Москве (где короновали обоих). После чего поэт симбиотически встроился в систему и стал нашим всем. При этом, не перестав быть «их» – древней аристократии, равного с царями рода... Кто такой Пушкин, Александру было понятно, в общем, сразу. Воспитанием (лицей для будущей национальной элиты), манерами (мот, бретёр, картёжник, волокита), легендарным происхождением (высший род при Рюриках, голосовавших за Романова плюс король Африки), связями в высших кругах – он напоминал лучших представителей культурной элиты Европы. Оба брата Первых, понимая, с кем имеют дело, опекали его, как могли, окружая людьми более-менее вменяемыми, и то, что Пушкин прожил такую долгую жизнь, заслуга, прежде всего, монаршья. Александру неловко было, конечно, самому идти на уступки хамоватому тёзке, но Николай быстро возвёл поэта в придворные и государственные чиновники, что Пушкина обижало: но не фактом службы, а недостаточностью ранга. Нет сомнений, что проживи Пушкин дольше, быть бы ему и членом Государственного Совета (удачной параллельной биографией можно считать Мериме). Пушкин брыкался и службу пытался оставить, Николаю же новая национальная администрация без главного национального литератора казалась неполной; после короткой размолвки, Пушкин остался. На первых порах родовитость администраторов была весьма желательна, но лет через 20 положение изменилось. История эта лучше многих других иллюстрирует ясность и последовательность александровского плана.

Польская тема – это не Польша, а тема: игра Александра «в долгую» – и игра против Англии. Все эти сеймы, особые статуты, конституции и пр. – это такие вежливые кивки в сторону Лондона. Мол, сейчас опробуем на прогрессивной и культурной Польше, потом высочайше желаем даровать и России. Полякам обещали всё более и более широкую автономию с намёком на практически полную, под личной царской унией, независимость. Для этой цели разгуливалась и польская образованщина, её заботливо курировал «друг» юности. Обрётши силу, от польского проекта отказались. Поляки (вместе с Константином, Чарторыйским и проч.) обиделись и учинили войну. Николай войну выиграл и положил конец игре в бирюльки. Выиграл грамотно, по-александровски, не столько в боях, сколько признанием мировой общественности, разменяв с Англией на отсоединение Бельгии, а с Францией на присоединение Алжира. Главный французский русофоб Орас Себастьяни докладывал в парламенте: «Порядок царит в Варшаве».

Ещё одна польша – это Финляндия. Финляндия – часть Швеции, это страны английского ареала под исконно немецким управлением. После резкого падения Османской империи за её сателлита шла борьба между Францией и Англией. Россия, как главный погромщик турецкого вассала (да и хозяина), требовала свою долю. Наполеон посадил в Швецию Бернадота, англичане его перекупили, но ситуация оставалась нестабильной, Александр в сложной игре против англо-французов этим воспользовался и переперекупил ещё часть от перекупленной части и – часть Швеции прикарманил (Наполеону сказал, что крадёт у Англии, Англии намекнул, что тащит у Франции). Чтобы англичане не слишком горевали, даровал Финляндии «принципы». Созвал местных переперекупленных немцев в сейм – проголосовали – ура-ура – и навсегда разошлись хозяйничать. Хозяйничали хорошо.

Вообще, что Польша, что Финляндия получили прописку в Российской империи с согласия Англии. Но на условиях троянских коней. Британия сумела настоять на некоторых особых статьях, то есть, прежде всего, парламентаризме. Александру пришлось смириться с давлением союзника и эскадрон на постой определить. Англичане надеялись при помощи парламентов этих автономий расшатать «устои» метрополии. Не вышло. Против польских экзерсисов файервол существовал давно («помни о Гартли»), финнам же (хотя, каким, к черту, финнам? – немцам) парламента не полагалось. Кстати, все многочисленные привилегии (не платить, не служить) с самого начала были придуманы только чтобы подсластить пилюлю: сейм-то запланировали распустить ещё до первого созыва (#караулустал).

А лицеи... Выпускники остальных лицеев (это вершина пирамиды – их было немного) впоследствии и составили национальную элиту. Снизу её подпирал мощный средний университетский слой. Сам интеллектуал, Александр создал механизмы, позволявшие интеллекту быстро обгонять родовитость и стартовые сословные pole-positions.

ПЕРЕДАЧА ВЛАСТИ

На первом этапе царствование Николая со всей александровской администрацией больших подозрений у внешних наблюдателей не вызвало. Аргумент был простой: Николай к власти не готовился, совершил законно-незаконный переворот; своей команды (в отличие от проанглийской польской команды Константина) не имел, так что был вынужден довольствоваться теми, кто достался в наследство. Потом пошли войны – и снова менять лошадей вроде бы не время. Но к началу 30-х уже только дурак не понимал: что-то неладно в русском царстве. Но понять, что именно, было не так просто. Уводя матерых гончих от гнезда, Николай встал насмерть за идеи Священного Союза (в гробу он его видал). Пока развинчивали СС и докапывались до мины, утекло время. Николай усиленно пропагандировал себя в качестве «реакционера» Европы. Тогда перечитали Шекспира. Вспомнили, что Гамлет сумасшедшим только прикидывался.

Тем временем Николай ударными темпами национализировал администрацию – до низовых уровней. Никаким реакционером он, конечно, не был. Он был по натуре прогрессист технократического толка с соответствующим образованием и интересами. Ничего не смысливший в высокой культуре, он её не пестовал, но окружал коконом нейтральной заботы, сознавая, что это зреет мощнейший инструмент выведения новой нации из дремучего состояния, что необходимо для дальнейшего экспансионистского прорыва; он лично составил устав цензуры, ограничив её произвол.

Роль культуры в то время понимали гораздо лучше, чем теперь. Обычно культурное развитие шло поэтапно: сначала распространялась высокая культура в среде аристократии, потом её трансформировали в национальную и спускали вниз. Задача России чрезвычайно упрощалась тем, что нужно было повышать её практически с нуля. Причём культуру сразу конструировали для всех слоёв населения и сразу – национальную. Николай, например, понимая роль бумаг недостаточной, занимался цензурой лично. Показательно его отношение к Гоголю, особенно в свете традиционной историографии, где Николай рисуется чёрными красками, а Гоголь белыми.

В 19 лет Гоголь приезжает из своей тмутаракани в Петербург, где из него мгновенно вышибли немецкую провинциальность, едва не оформившуюся подражанием третьесортному сочинителю. Он быстро входит в круг Жуковского – главного конструктора новой русской национальной культуры (главного после Первых, конечно). Его произведения появляются в изданиях Свиньина и Дельвига. Он представлен Пушкину, как представителю культурного истеблишмента. В 25 лет безобразно образованный неуч занимает место адъюнкта по кафедре истории Петербургского университета. Его начинает финансировать сам Николай. «Попёрло!» За что такое счастье?

Гоголь закончил Нежинский лицей, что было определённым знаком качества. Даже Царскосельский, на виду у монархов, образование давал весьма неровное, малороссийский же аналог – ещё хуже. Нужны лицеи были прежде всего – для воспитания новой национальной элиты с отрочества. С этой задачей справлялись и на периферии. Выпускниками не разбрасывались, правильно воспитанных молодых людей не хватало. Гоголю дорога была открыта не столько по протекциям (куда ж без них, конечно), сколько по бумагам. Талантливого националиста закономерно взял под крыло сам император. Именно Николай задавал уровень госзаказа, ставя на высокую культуру. Он лично направлял Гоголя от местечковых жаргонизмов к изысканному слогу, полагая, что просторечные ругательства понижают планку.

Дельвиг тоже лицеист, только рангом выше, и тут всё понятно без лишних слов. Относительно же Свиньина, окончившего в долицейскую эпоху Благородный пансион при Московском Университете можно говорить как о националисте-самоучке, со всеми признаками комического перебора: у человека на руках 25, а он просит сдать ещё. Но в то время критерии национализма не имели стандартов, поэтому у всех передовых наций (национализм был передовой технологией и имел высшую пробу государственного, даже имперского, а не фальшивого этнического ) можно встретить исторические перегибы с пустопорожними шекспирами и кулибинщиной. При этом Свиньин не только писал о кулибиных, но и был кулибиным сам. Выпускников пансиона часто определяли в архив Коллегии иностранных дел, там можно было ничего не делать. Но человек этой обычной синекурой не воспользовался, а сделал карьеру на поприще одного из первых национальных администраторов. Интересным эпизодом является его пребывание в Америке, откуда он в 1813 привёз генерала Моро и где издал мимоходом свою собственную первую книгу. Входил в славную когорту Жуковского.


Внимательные игроки долго следили за успехами александрониколаевского дела, и в 1833 многим стало понятно, что следующая мировая война будет вестись против России. Её непросто было сформатировать, заняло это 20 лет. Не случайно у России в 1853 году не нашлось союзников. То, что война получилась «мировая-лайт» есть прямая заслуга Николая, сумевшего редуцировать агрессию в максимально возможной степени, загнать её по углам империи и там пригасить. Революция даже головы не подняла. Падение России на 3-е место было чувствительным, но справедливым – культурный уровень и общее влияние страны до второго явно недотягивали.

Плач о том, что Россия проиграла Крымскую войну, есть результат грубой аберрации, порождённой только реакцией самого Николая. В мировой войне результат был показан более чем достойный – никто никогда лучше не выступал, и причина такого качественного отпора в том числе в успешной реформе управления национального государства. Николай, конечно, имел основания быть разочарованным, но надо понимать его личную точку отсчёта. Брат поднял Россию с 5-го на 2-е, он сам стремился утвердить её ещё выше. Брат без союзников вымел из России нашествие, а он – не сумел (хотя, как посмотреть, равна ли Москва Севастополю, более похоже, что Севастополь = Смоленск). Поэтому отступление на шаг лично ему казалось провалом общего дела и глубоко личной ответственностью (особенно стыдно было, что подумает брат). Однако он один такой. А вот почему его точки зрения придерживаются прочие (внешние) наблюдатели, вообще не понимающие сути дела – это и есть та самая аберрация.

Вообще вдвойне бессмысленно нести околёсицу о технической и организационной отсталости России («парусный флот», «ружья кирпичом не чистят», «воруют»...) Никакой отсталости не было. Бежали не впереди, но быстрее всех. Чтобы не обогнали, Россию решено было несколько придушить. И это естественно. Тут обижаться не стоит. Это такая игра. Или играй сам и тогда будь готов к «обидам» или убирай с карты мира задницу: играть будут тобой.

Утверждать, что Николай рассчитывал на помощь Австрии, которой он помог в 1848 году, совершенно нет оснований. Напомню, принципиальное решение против России было принято в 1833 или около того, и Николай прекрасно понимал, на что он идёт, подписывая с Турцией союзный договор.  Помощь 1848 года воспринималась в Австрии как отдача старых (в том числе, александровских) долгов, а не аванс. Николай об этом знал, но делал вид, что не понимает и хотел выиграть время. Выиграл, кстати, 5 лет. За что Австрии тоже спасибо, иначе война началась бы раньше и на худших условиях. 1848 год в Австрии – это попытка Англии надавить на Австрию и заставить её вступить в антироссийский альянс. Для той же цели закрыли глаза на императорство Наполеона III, которого изначально продвигали не для этого (зачем Англии нужен ещё один император Наполеон?!) То же самое англичане планировали (несколько небрежно, ибо надо было лишь указать) в 1813 году с попыткой переворота в Тироле и на австрийском троне, но тогда за Австрию вступиться было некому, и Франц подписался под шестой коалицией, не желая испытывать судьбу и терпение Англии. А революция в Австрии, несмотря на «помощь» России, удалась: там был учреждён парламент и введена конституция.

Чтобы было ещё понятнее, Франции та война была куда нужнее. Франция почувствовала в себе силы снова стать второй, и она ей ненадолго стала. Англия явилась для неё союзником ситуативным. Никакого явного интереса поменять Россию на Францию у первой державы мира не было, но немного придавить Россию было полезно. Придавить локально, в Восточном Средиземноморье. В Англии понимали, что время упущено, российское национальное государство создано, и администрация работает, так что теперь придётся вести Большую Игру по всей Азии. Поэтому после победы союзную, но чересчур вознёсшуюся Францию быстро сдали на расправу Пруссии.

[Представим себе на один абзац, что в то время случилась бы война против всех, скажем, мирового лидера, Англии (против Франции было, и чем кончилось, помним). Ну, допустим, сложился бы союз России, Франции, США и, например, Испании... Долго ли могла противостоять передовая держава (с парламентом, паровым флотом, нарезными ружьями без кирпичей и телеграфом) такому альянсу при угрожающем нейтралитете Пруссии и Австрии? Скажут: в Лондоне высадиться бы не смогли. Не смогли бы. Но ведь и в Петербурге не смогли в Крымскую. А где-нибудь в Монреале? Каков был бы итог гипотетической Парижской конференции?]

Вообще трудно не отметить, что до объявления в Сибири Феодора Козьмича правление Николая было успешным, Англию обыгрывали повсеместно. Последним, похоже, прямым заветом Александра было дело «Виксен», на которое последовал достойный ответ по симметричной поддержке канадских сепаратистов. Но слабый и неуверенный (в сравнении с братом) дипломат, Николай не смог благополучно разрешить конфликт к 1853. Напомню, что Александр сумел в 1812 заключить мир с Турцией, и добиться от тогдашних  прямых союзников Наполеона Австрии и Пруссии практического неучастия в войне против России более крайней необходимости продемонстрировать лояльность Наполеону. К 1853 году Николай не смог добиться в лучших международных условиях (нейтралитета) гарантированного невступления Австрии и Пруссии в войну, что потребовало содержать на западной границе значительный контингент войск.

Есть подозрение, что Николай пересидел на троне (возможно, оба Николая). Александр погасил множество «восточных» конфликтов самим своим уходом, но Николай уйти добровольно не решился, допускаю, зря (правда, есть версия, что он попросту покончил с собой, но не такой уход я имею в виду, т. к. самоубийство не снимало с наследника дурных плодов наследства). Это было бы похоже на цирк, но почему бы нет, во избежание-то большой и явно неприятной войны? [Возможно, уйти помешал факт, что до него ушли добровольно два брата из Первых: Александр и Константин. Три – это уже неприлично, что подумали бы люди: три царя в Сибири? Это, разумеется, не более чем версия. Относительно сибириады Константина есть соответствующая полусентиментальная литература. Возможно, тут поработала калька с уходом (мнимой смертью) Александра и почти одновременно его жены (Вера Молчальница). Константин как-то поспешно умер от холеры, почти сразу за ним последовала его жена, княгиня Лович («устала жить»). Это – наивная и не до конца разработанная версия, но не упомянуть её нельзя. Другая версия, на мой взгляд, ещё менее вероятная, говорит об устранении четы Константина Николаем в отместку за польское восстание и немыслимые претензии на польский престол, то есть, за его польский сепаратизм. (Задушили, как отца и свалили на холеру в стиле «холера тебе в бок».) Тут основным аргументом является подозрительное спасение Константина: «пришли убить, а слуга закрыл перед убийцами дверь», получается, что покушение было инсценировкой, а значит... Можно долго обсуждать все эти спекуляции, это темы занимательные, но не имеют прямого отношения к настоящему исследованию.]

В какой момент произошла реальная передача власти от Александра Николаю вопрос спорный. Но консультировал брата опытный дипломатический зубр ещё лет 10, в пользу этого говорит лихо закрученная череда внешнеполитических акселей вполне в духе Александра, вопрос лишь в том, какова была степень его неформального влияния.

Но удобство мнимого переворота Николай использовал на 100%. Он почти мгновенно разрубил несколько узлов, дав ответы на Восточный вопрос (Греческий, Персидский и Турецкий) и на вопрос западный (Польша).

БОРЬБА ЗА НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНУЮ БОРЬБУ

Не будет большим преувеличением сказать, что национально-освободительную борьбу придумал Александр, а развил Николай. Николай же говорил, что правительство в России – единственный европеец. Добавлю, первыми национальными патриотами и были братья А и Н.

Скажут, что спекуляции на этой ниве были и раньше, приведут много примеров (спекулятивного, разумеется, свойства). Однако если оставить в покое борьбу галлов (иудеев, греков, бриттов) против римлян, шотландцев против англичан, а также не вылезать на поле Куликово, то выяснится, что до конца XVIII века надлежащего массового национального самосознания не существовало отсутствием национальных же государств и соответствующей пропаганды, а «родиться само» это не могло: национализм вещь сложная и синтетическая, суть и смысл национального государства философы и идеологи не могут объяснить до сих пор (то есть, могут, но это будет грубо). Только с начала XVIII века и только узкая элита (и только в Англии и Франции) под влиянием агитации и под угрозой репрессий, проистекавших с самого верхнего уровня, могла похвастаться осознанием некоторой национальной общности в рамках определённой страны. В России зачатки национализма уже были к концу века XVIII, но бить Наполеона в Европе ходили ещё под лозунгом борьбы с «антихристом», так было надёжнее. Защитить Россию призывали по-французски.

Идея национального государства зародились в Тридцатилетней войне. Принцип «чья земля – того и вера», утверждённый Вестфальским миром, часто цитируется, но плохо понимается. А суть в том, что для сепаратизма использовались религиозные мотивы, простые в пропаганде и влияющие прямо на высший уровень мотивации в обход логики. Так называемая Реформация – это, прежде всего, попытки одних объявить независимость (подпав под влияние других) под лозунгами некоей «правильной веры». Мы верим неправильно – о, ужас! Не секрет, что самой влиятельной международной организацией была Римская католическая церковь. Для подавления её влияния и отсечения целых территорий от её ареала придумывались разнообразные «правильные веры». Затрат был минимум: организовывали небольшую секту, давали шпионам (часто обманутым и не понимавшим сути дела) в руки несколько тезисов – и вперёд. Спустя 10 – 15 лет уже вовсю шла бесплатная резня. В России этот этап сепаратизма известен в истории как «ересь жидовствующих» – крайне (и умышленно) запутанная история «двух проповедников с Запада», у которых вдруг открылось огромное количество адептов во всех социальных группах.

Вестфальская система («хватит дурить голову нашему простонародью, и мы перестанем дурить вашему») породила зачатки национальных государств, а территориальный принцип стал доминировать над «международными организациями». Но националистами были, по сути, только владетельные князья. Ради владения землёй монархи стали сами при острой нужде менять веру, а не посылать толпы черни с рогатинами («Париж стоит мессы»).

Естественно, что именно между двумя главными странами и начались эксперименты. Французы и англичане активно использовали разные племена индейцев и индийцев для союзов и контрсоюзов, но всё же это ещё не была именно нац-ос борьба. Инспирация была организована в других плоскостях («отняли землю», «не те боги»...) Редуцированную форму этой борьбы – региональный сепаратизм – изобрели значительно раньше (украинский сепаратизм – это, например, продукт польской инспирации конца XVII века), но скатерку национализма подложить под него смогли только в XIX веке. В глобальном порядке сепаратизм образцово отработали французы, учинив отделение 13 колоний (а остальные 15 сохранили верность короне, и около 100000 наиболее образованных и успешных жителей уехали из 13 в 15). В качестве коробки передач использовались хорошо натренированные масоны. Неимением лучшего (религиозного, национального) придумали даже специфический политико-финансовый лозунг: «нет налогам без представительства». Некоторые (решительное меньшинство) на это охотно повелись, видя личную выгоду от бунта (не платить королю, а распоряжаться этим гешефтом самим – все верховные путчисты составляли местный истеблишмент). Интересно, что в то время (и ещё много позже) представительства не было и в самой метрополии: её не имели крупнейшие промышленные города, делавшие кассу – и ничего. В Палате Общин были во всей красе представлены младшие отпрыски аристократических родов; места свои они, как правило, покупали через систему «гнилых местечек» и «карманных округов», и это считалось делом аристократически достойным. Убедившись на собственной шкуре в эффективности французской технологии, её массово начали практиковать англичане в отношении испанских колоний в Америках. Обезглавленная Наполеоном Испания представляла собой гигантскую инерционную заморскую тушу, которую Англия решила прикарманить.

Привод использовался всё тот же, масонский, благо своих масонов у Англии хватало, и не менее успешная, чем американская, французская революция подтвердила квалификацию этого метода влияния. Вот, пунктирно несколько фигур великой латиноамериканской революции.

Главный герой Симон Боливар (он ла-гуайрский баск, то есть сепаратист по рождению) прошёл посвящение в масонство в Кадисе, с 1807 года он состоял в Шотландском уставе. В 1824 году в Перу он учредил ложу «Порядок и Свобода» № 2.

Второй по известности, Сан-Мартин в 1812 году выразил несогласие со ст. 1 «Кадисской конституции», где декларировалась «общность испанцев обоих полушарий» (то есть стал открытым сепаратистом), и через Великобританию вернулся на родину, где уже началась Майская революция (против Испании). Вместе с Карлосом М. Альвеаром он создал в Лондоне на базе основанной венесуэльским генералом Франсиско Мирандой ложи патриотическое общество «Ложа рыцарей рационализма» (позже известное как «Ложа Лаутаро» – по имени вождя индейцев-мапуче).

Бернардо О’Хиггинс учился в Испании и Великобритании. В Лондоне поддерживал связь с Франсиско Мирандой, оказавшим влияние на формирование его политических взглядов (был завербован в ложу). В 1802 году вернулся на родину. В 1811 году стал членом Национального конгресса, тогда же вошёл в революционную правительственную хунту Х. М. Карреры.

Все концы сходятся к Миранде. Кто таков?

Он – потомок так называемых гуанчей  с Канарских островов (то есть тоже сепаратист по рождению). Используя масонские связи ездил по всей Европе и представлялся ко всем дворам в поисках опоры.  В 1786 – 1787, например,  посетил Россию, где добился от русского правительства субсидий и дипломатической поддержки. Интерес Екатерины было связан с планировавшейся экспансией на Тихоокеанское побережье Америки, где уже сидела Испания. Идею впоследствии не потянули, но Миранде на всякий случай был пожалован чин полковника русской службы.

В 1790 году он пытался в Лондоне продать будущие торговые преференции в обмен на поддержку восстания, но плохо понимал европейские расклады. Тогда как раз начиналась мировая война (против Франции), англичане готовились к ней, и Испания необходима была, как союзник. Испания сама предоставила Британии преференции, заключив в том же году торговый договор. Миранде повезло, что его не казнили во Франции, куда он отправился служить в надежде на будущую поддержку этой страны, но и Франция думала о своей главной войне. Так он путешествовал от одного европейского двора к другому, но почти все восстания Испания подавила к 1812 году. Миранда оказался в тюрьме и не дожил до иностранной (английской) интернациональной помощи совсем недолго. По окончании мировой войны руки у мировых держав дошли и до Испании.

В своей пропаганде латиноамериканские сепаратисты пытались использовать отсутствовавший напрочь национализм доколумбова населения континента, но сами себе не верили. А метания (шпиона) Миранды по Европе доказывают, сколь мал был вес национального (латиноамериканского) в деле борьбы за независимость от Испании. Люди просто хотели повторить путь США и распоряжаться королевским налогом самим. Для этого годится любой старший партнёр, власть которого была бы хотя бы несколько меньшей испанской. Но лидеры сепаратистов просчитались. В итоге они подпали под власть более сильных государств (Британии и США), которые до сих пор рвут латиноамериканский мир на части. Чехарда переворотов, путчей и кризисов приобрела перманентный характер, и так будет, пока они не приползут с покаянием к своей культурной (гораздо более культурной родине). Для Британии и США мир ЛА совершенно чужой, а чужих не жалко.

А вот небольшая иллюстрация про интербригады XIX века. Напомню, к 1816 власть роялистов была восстановлена почти повсюду.

В 1818 году Томас Кохрейн (граф Дандональд) принял приглашение чилийского президента Бернардо О’Хиггинса занять пост командующего чилийским флотом. В августе на бриге Rose вместе с женой леди Кэтрин и двумя детьми он отправляется в Вальпараисо. Проходя мимо острова Святой Елены, команданте пытался увидеться с Наполеоном, чтобы предложить ему пост императора Южной Америки. На берег его не пустила охрана. Позднее из Чили он тайно посылал на остров своего эмиссара, но к этому времени Наполеон уже был смертельно болен.

28 ноября 1818 года Кохрейн прибыл в Чили, где поднял вице-адмиральский флаг на 50-пушечном фрегате Higgins (в честь Бернардо). Кохрейн привёл разнородный флот в боеспособное состояние и одержал ряд побед.

Перейдя на службу в перуанский флот, чегевара организовал его столь же превосходным образом и очистил от испанцев всю южную часть Тихого океана.

Возникшие трения между ним и правительствами Чили и Перу заставили его оставить службу, но в это время началась война за отделение Бразилии, и 23 марта 1823 года Кохрейн возглавил флот этой страны. Действуя столь же успешно, он совершенно очистил от португальского флота бразильское побережье, за что бразильским императором Педру I был возведён в титул маркиза Мараньяо и награждён орденом Южного Креста.

Дальше была Греция, где Кохрейн благополучно сдал дело пророссийских греков в пользу проанглийских, за что был выгнан из страны президентом Каподистрией. В Греции ему (совместно с Чёрчем) блестяще удалось провалить то, что спустя полгода не удалось Эдварду Кодрингтону в Наваринском сражении, где англичанам нужна была ничья без битвы, но совместно с союзниками они одержали победу, ухудшившую положение Британии в Восточном Средиземноморье (относительно русских).

Вернувшись домой, он официально получил звание контр-адмирала, которым фактически являлся уже много лет.

Россия в лице Александра подключилась к теме национального освобождения сразу на более высоком уровне. При этом Англию и Францию Александр взаимно не трогал, зато работал против Австрии и Турции. Национальная аргументация ещё только разрабатывалась и использовалась для агитации в высших и средних классах, поэтому её всегда старались подкрепить религиозными фетвами.

За лидерство в этом высокоманипулируемом сегменте началась ожесточённая борьба с Англией. У Российской империи имелся бонус: она была построена на принципе унитаризма (эмансипация этносов по конфессиональному признаку), то есть территории и народы присоединялись на общих основаниях (иногда, лучших), местные элиты получали статус элит общеимперских, так что по поводу многочисленных грузинских князей ходили анекдоты. Использовать национальные аргументы в России было сложнее: элиты национальных окраин плохо понимали, чего им ловить в мутной воде сепаратизма, если и так всё хорошо, точнее, лучше, чем было бы отдельно. Русские же успешно использовали австрийские и турецкие болевые точки, однако, добраться до окраин Британской Империи было сложнее (но добрались и туда).

Поначалу борьба с Англией была не взаимной, а параллельной и велась обеими державами за влияние на более слабые части многонациональных империй. Начало Большой Игре положил Александр.

Британцы тоже испытывали проблемы с оказанием влияния на национальные окраины Российской империи. Практически речь шла о традиционных поляках, а также народах Кавказа и евреях (польских). Но только к Кавказу было возможно добраться по морю. При этом, воздействовать на цивилизованную Грузию тоже сразу не получилось, структурированные элиты не были заинтересованы в нарушении статус-кво, зато так называемые «горцы», слишком мелкоплеменные, чтобы их лидеры могли причислиться к имперским элитам с трудом, но подверглись влиянию учителей. Вовсю шла контрабандная торговля и поставки оружия, вплоть до пушек. Дело кончилось скандалом с судном «Виксен» (поставка горцам по морю вооружения для борьбы в old-style духе «неверные», «газават»), на которое Россия ответила поддержкой канадских сепаратистов (с территории США и в паре с американцами). Пальмерстон, грозивший войной, заткнулся так быстро, что газеты не успели отреагировать, и по инерции ещё продолжали чёрный пиар. А что случилось? Впервые был применён исключительно националистический принцип. Именно его успех так испугал британский кабинет. Вот эту акцию, где религией и прочей старомодной дребеденью уже совсем не пахло, можно считать началом настоящей национально-освободительной борьбы. Надо сказать, поддержка России и США была довольно игрушечной, но каков мог быть тигр, если таков надувной котёнок.

ИТОГИ

По глади моря плывёт корабль, часто меняя курс. Если не знать силы ветров, не сверяться с картой течений, не иметь лоции с указанием рифов и мелей и не понимать механизма управления парусником, то по его петлям можно сделать вывод о сумасбродстве капитана и профнепригодности команды. Ещё можно будет говорить о низком качестве самого корабля и его оснастки. Примерно таков взгляд на царствование Александра.

История – сложный поток событий. Является ошибкой смотреть на свершившееся событие и объяснять его чьей-то волей или планом. Обычно, событие – это результат сложной интерференции планов и воль.

Наполеон двигался прямо – и к цели не пришёл. Александр перемещался длинным путём и достиг всего, что планировал – на сто процентов. Действия Наполеона рассматривать просто: сказал – сделал, – великий человек. А потом – не сделал, и отнесло его к острову Святой Елены. Действия Александра нужно рассматривать в совокупности с николаевским правлением – более короткие отрезки не отразят сути его дел.

В русском «фольклоре» есть целая тема Иванушки-дурачка. Дурачок оказывается в конце не только при царстве и лавэ, но и с общенациональной поддержкой. А остальные куда-то деваются. Учитывая, что древнейшим фольклорам от силы лет триста, а русскому и того меньше, можно предполагать, кто был главным прототипом любимого персонажа.
Приложение.

Михаил Сперанский не является темой настоящего исследования, и не может считаться в числе главных действующих лиц, но события александрониколаевской эпохи можно хорошо проиллюстрировать, рассматривая его биографию, сильно искажённую с умыслом и от непонимания.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ЭСПЕРАНТО СПЕРАНСКОГО

I. Люди духовные...

Сперанский похож на муравья: две половинки и перехват. Буйная карьера сменилась опалой, а после не менее впечатляющим ростом. В теснине осиной талии застряло множество биографов.

Прихотливая политическая судьба объясняется интригами придворных партизан. Мол, ему завидовали, он был не аристократ, слишком высоко вознёсся, любил Наполеона, посягал на дворянские привилегии и т. д. В общем, причину отставки Сперанского ищут в его деятельности, меж тем, как она иной природы. Вся деятельность имитатора (до второго пришествия) – это интенсивная гребля в лодке, подвешенной над палубой. В момент очередного оверштага его шлюпка просто свалилась с корабля. Спустя годы, когда галс изменился, её подобрали как имущество: может сгодиться. И сгодился, конечно. Администратором Сперанский был талантливым, но мыслил, как вперёдсмотрящий. Сперанскому приписывается высказывание, о половинчатости и незавершённости дел Александра. Говорил он так или нет – не важно, но действовал он прямолинейно, ему казалось, что маяк, который у него прямо по курсу – заветная гавань («сегодня конституция, завтра парламент, послезавтра – кто хочешь заходи, что хочешь бери»); потому он и мог понравиться Наполеону, так же не глазевшему по сторонам.  Действительно, ни один из проектов реформ не был реализован в сколь-нибудь законченном виде. Сперанского это обескураживало. А Александра нет. Никакого окончания реформ не требовалось. Зато требовался процесс. Муравейник – это, в сущности, куча мусора.

По части Сперанского дело складывается какое-то мутное. Биографы ищут ответа на неправильный вопрос, который формулируют так. «Вроде бы, великий реформатор, умница, как муравей трудился по 19 часов в день, головокружительная карьера... а уволили в два счета».

Ответа на этот вопрос нет. Потому что людям не понятно, что же такого сказал Александр Сперанскому в их последнюю встречу. А вот если бы они услышали, то сразу бы всё поняли. На самом деле, ничего бы не поняли. Потому что и сам Сперанский, кажется, ничего не понял.

А правильный вопрос другой. «Вроде, великий реформатор, умница, работал по 19 часов в день, головокружительная карьера... а результат – ноль».

Не поленимся пробежаться по списку «реформ» Сперанского.

Министерская реформа. Началась в 1802 (начинал не он) и тянулась много лет, породив так необходимую Александру на первых порах суматоху и неразбериху, в которых молодой император чувствовал себя рыбой в воде. Вместо коллегиальности введено единоначалие, но при этом, коллегиальность осталась, вот так. Для 5 и 8 классных чинов введён образовательный ценз. Это важно. Но это всё.

Крестьянская реформа. В 1803 принят закон о вольных хлебопашцах. Он затронул менее 2% населения. Это важно. Но это всё.

Реформа государственного устройства. За девять месяцев был рождён проект – ни много ни мало – полного переустройства государства. Его постигла судьба прочих проектов. Выжил только Государственный совет. Это важно. Особенно важно: понимать, что Госсовет – это русская палата лордов. Теперь – всё.

Составление свода законов. Русский Франкенштейн лепил этого гомункулуса около 4 лет (фактически время ушло перевод и редактирование толстой французской книги), он имел подобие французского, но со множеством искусственных, нерабочих в России норм; его утвердил Непременный совет (помним, это прото-палата-лордов, контора, куда направлялось разное барахло, чтобы занять врагов), но русский кодекс так лабораторным трупом и остался.

Финансовая реформа. Было установлено бюджетное планирование. Но главное – введён прогрессивный подоходный налог на дворянские имения с максимальной ставкой 10%. Это, в общем, была калька с английского налога. Дворяне зароптали, но налог заплатили. Дело в том, что дворяне роптали уже пять лет на невыгодный союз с Наполеоном против Англии. Ну, вот им и сказали: хотите, будем снова с Англией. Ну, господа, тогда будьте добры и вы – платить, как в Англии. Уклонистов было менее 30%. Однако с точки зрения бюджетного дефицита реформа провалилась. Провал связывают с войной, но это повезло с оправданием. Да и налог тоже не прижился, его отменили в 1819 (с чего бы это иметь у себя английский налог?)

Из удачного в деятельности Сперанского: организация Царскосельского лицея и реформа придворных чинов. Сам Сперанский целей лицея не понимал. Он полагал, что там будут делать чиновников. Будучи чиновником, он считал, что государство должно состоять из образованных чиновников разного ранга, включая чиновников-крестьян. А лицеи нужны были для воспитания национальной элиты.

В итоге, из всех реформ можно занести в актив только свечной сбор, косвенно шедший на улучшение образования в семинариях. И на том спасибо. Сперанский (то есть Александр), понимавший значение интеллекта, сумел утвердить в различных сферах государственного и церковного управления образовательный ценз. Это было продолжение политики Екатерины по интеллектуализации общества, прежде всего, дремучих и грубых дворян (до Екатерины дворянское воспитание мало чем не отличалось от дворового).

До такой степени ничего нет, что Сперанскому приписывались совершенно анекдотические подвиги Геракла. Якобы сумасбродный Павел захотел иметь коммерческий устав, запер в Гатчине 40 (сорок) купцов плюс Сперанского. Отменно потчевал, но за две недели обязал написать хауптверк. Бородатые разбойники сникли. А хитрый Алибаба вертелся промеж них и обрастал коммерческой смекалкой. И за неделю – всё и написал! Да. Это бы хорошо, но историки тот устав 200 лет ищут – найти не могут.

В общем, коту под хвост было отправлено 15 лет работы, а чудак вкалывал за конторкой по 19 часов – и всерьёз, без шуток (а как это, кстати, возможно, по 19-то часов?) Гора родила мышь. Что Александру и требовалось.

Самого Сперанского можно охарактеризовать как человека безусловно умного, но узко мыслящего. Своей роли до 1812 года он совершенно не понимал. А это – зиц-председатель. Фунт ведь тоже был умным, но мыслил секторально: «сидел при Александре Втором Освободителе, при Александре Третьем Миротворце...» Но наш Фунт (который при Александре Первом Благословенном) думал, что он председатель. Когда узнал, что он зиц-, его чуть кондратий не хватил. Вкусил и он, почём фунт лиха.

Он не понимал целей Александра и его сложного пути. Полагая свою деятельность не понарошку, а всерьёз, он был дико удивлён, когда Александр решил цирк прикрыть в духе «я тебя породил...» В реальном государственном управлении чин и сан редко отражают действительное положение вещей. А Сперанского вдобавок было не жаль. Мало того, что мутного происхождения (бастард, вероятно), так ещё и поставлен был на кассу проанглийской партией: Самборский, Трощинский, Кочубей...

Можно сказать, ерунда, совпадение, ну мало ли. Но оказывается, в проанглийской партии Сперанский состоял – с детства! Так, по крайней мере, пишут его биографы. В дате своего рождения он сам путался, молодость насквозь туманна. Якобы он из низов. Но это как посмотреть.

Он – официальный сын потомственного священника, подчёркивается, что тот был небогат. Священник – это уже не низы. Вообще-то, это – привилегированное сословие. В России, вроде бы второе (во Франции, например, однозначно первое). Но тут опять-таки, как посмотреть. В любом сословии есть свои верхи и своё дно. Сравнивать деревенского батюшку с титулованным придворным аристократом глупо, но так же глупо сравнивать малопоместного Добчинского с правящим архиереем.

Думается, что «худородность» Сперанского имеет возгонку к первооснове всех его биографий – труду Корфа, который называется «Жизнь графа Сперанского»; читая его, надо делать поправку на чрезмерную комплиментарность по отношению к аристократии. Сам Корф был крайне озабочен своим курляндским баронством и сумел-таки счастливо добыть себе желанный русский титул, как бы сравнявшись со своим знаменитым начальником. Модест Корф был однокашником Пушкина по первому выпуску и имел прозвище «дьячок Мордан», то есть, «кусака». Вероятно, потому ему духовные звания и казались недостаточно приличными. Он подчёркивал, что Сперанский никогда своим происхождением не брезговал, а, скорее, гордился. А чем тут брезговать? Как-никак, сын благочинного с прозвищем «надёжный» – не злоязыкий дьякон.

Благочинный, то есть, смотрящий за церковным округом (у него было 40 сёл), кем и был номинальный отец Михаила, лицо в иерархии довольно значительное, оно требует и образования и ума и энергии, а, зачастую, протекции, – и не только в среде церковной. В частности, отец Сперанского служил в Черкутинском округе, что в 40 вёрстах от Владимира, в вотчине Салтыкова, одного из приближённых Екатерины, и такая близость к власти могла сыграть как в плюс, так и в минус. Сыграла в плюс. Так как у отца Сперанского образования не было, можно сделать предположение о протекции. Вопрос, за что, оставим пока открытым.

Биографы Сперанского пишут, что мальчиком он был хилым и вообще чудом выжил в младенчестве. И те же самые люди утверждают о высочайшей работоспособности и подвижности Михаила уже с юности, вдобавок он обладал прекрасным голосом и пел в хоре, да и прожил он 67 лет – не Мафусаил, конечно, но вот, например, говорят, что здоровый и ухоженный как его собственный конь Александр Первый дожил до 48. Семинарские однокашники вспоминали, что в играх он был резв и клал на лопатки прочих прото-попов.

А далее все биографии спотыкаются. Пишут, что судьба мальчика была решена уже в раннем детстве, шести лет от роду. Семью благочинного посетили сам гофмейстер Павла Николай Салтыков и протоиерей Андрей Самборский. Пишут, что Самборскому субтильный карапуз до того полюбился, он носил его на руках и звал в Петербург. Но не пишут, с чего бы.

А дальше – провал. Казалось бы, приехали двое видных дядек, потетёшкали мальчишку, тут бы и развить тему, но биографы как в рот воды набрали. Талдычат только: «исторический саммит», «колоссальный прорыв»... Но из дальнейшего ясно одно – взяли на карандаш. За что такое счастье? Да понравились смышлёные глаза. В шесть лет ведь насквозь видно, кто будет отцом русской демократии и особой, приближённой к императору.

Через год-два, впрочем, отрока отправляют во Владимирскую семинарию, где он получает, наконец, фамилию. Гипотез о настоящей фамилии множество, Корф упоминает: Уткин, Надеждин, Грамотин. Встречается вариант – Васильев (отец отца был Василием). Но, разумеется, фамилии не было никакой. Сперанский (русский вариант Надеждин) – семинаристская фамилия, наподобие Амфитеатрова. В семинариях их выдумывали, часто родные братья выходили вон с разными фамилиями. За успех или провинность фамилию могли сменить.

Семинарии после екатерининской реформы, утроившей их финансирование, давали прекрасное и широкое образование, там изучали серьёзно математику, физику, географию, языки и даже немного богословия. По естественным наукам проводили лабораторные занятия. Это были привилегированные учебные заведения, где с 1780 года учеников запретили пороть (до того посмотреть на это было городским развлечением) и даже оскорблять вербально. За лучших учеников семинарии держались: основная проблема была нехватка преподавателей, так что не все семинарии могли поначалу укомплектовать учителями последние курсы. Лучшие ученики, в числе которых был Сперанский, сами преподавали. Сперанский вёл несколько предметов, например физмат. Оказаться зачисленным в семинарию было непросто, тут, конечно, помогла сильная рука покровителей.

Возникает вопрос, каково же настоящее происхождение ММС. Это всегда было загадкой. На отца своего и деда он не похож. Отец описывается как исполинского роста толстяк, прозванный Омётом, то есть стог (сена), дед же был толст, но приземист с прозвищем Чан. У Корфа со ссылкой на Шницлера упоминается версия, что Сперанский – китайчонок (см. портреты). Вот тебе и «Чан». Я придерживаюсь другой версии.

Сперанского толкали с раннего детства и до поры, пока он не прибился к императору Александру (а до того он чалился к Павлу). Что же это за люди, которые после первой же встречи осыпали мальца благодеяниями и не оставляли и после? Кое о ком кое-что известно. Упоминавшиеся Самборский и Салтыков оба сопровождали Павла в заграничном турне в бытность его наследником престола. Впрочем, Салтыков – человек известный. В частности, известен он тем, что благодеяний, требовавших хоть каких-то усилий, не делал. А тут... А вот телеграфная справка на Самборского.
Протоиерей и одновременно крупный землевладелец, что не типично. 15 лет служил в Лондоне, архиангломан (или, «протоангломан»). Стучал на русских лондонских резидентов, был приставлен к Павлу во время его заграничного путешествия, у себя на малой родине считался шпионом. Был духовником (или «духовником») Павла, Александра и прочих вел. кн. Теоретик агрономии. Вёл своё хозяйство, как учили в Англии. Разорился. Долги postmortem оплатило государство. Сам был женат на англичанке, познакомил Сперанского с другой англичанкой, на которой тот женился. Сын – невозвращенец.

С Самборским совсем не всё ясно. Опять-таки, фамилия. Самбор – городок подо Львовом. А Самборский родился под Сумами. Где Львов и где Сумы. По меркам нынешней Украины – два противоположных конца и две большие разницы: этнические, религиозные, а в то время и государственные. Когда в роду появилась эта фамилия, тоже не понятно. Вероятнее всего, и Андрей Самборский – первый носитель фамилии, придуманной кем-то в семинарии. Самбор (Себебор, Самбар, то есть, сам себе барин) означает «избранный из особенных». Вот только каких особенных и кем избранный? Известно, что на русских священников он походить не желал, сам себе барином жил и дальше. Ходил в цивильном, до синевы брился, в Бога не верил (это сплетни, конечно). Верил в английские сады. В том числе, детские. Всю жизнь окормлял царских детей, а его английские друзья – королевских. Александру Павловну уехал окормлять в Вену. Когда она умерла, он остался. В конце жизни получал от венгерского палатина изрядную пенсию, а за что?

Скорее всего, корни Самборского из-подо Львова. Львов в то время – это австрийская провинция Галиция и Лодомерия, с исторически сильным венгерским влиянием. Тут всё и сходится, например факт, что «свои», сумские дворяне Самборского на дух не переносили, считали засланным, чужаком. Изюмские же земли ему пристегнули во времена поздние.

Самборский – вероятный биологический отец Сперанского. Не должно смущать, что он в это время был в Англии. Его деятельность в тот период очень туманна, известно, что он несколько раз приезжал в Россию и уезжал обратно.

Впрочем, таких вероятных отцов несколько. Мог быть и Салтыков – и держал всю жизнь в тайне: жена у него была безумно строгая. Очень, очень похоже, что ММ бастард. В принципе, это норма того времени. Причём, отец (тот, который «Омёт») у него точно подставной, а вот мать может быть как родной, так и приёмной. Во втором случае получается, что ММ в младенчестве отдан был на пригляд в «надёжную» семью. За это Омёт удовольствовался благочинием (не по чину, вспомним, он не получал образования), а ММ получал всю жизнь протекцию, об истинной природе которой мог и не знать. Сам ММ обрёл вполне в духе английского юмора «семейную» фамилию. Впрочем, полагаю, Сперанский о чём-то догадывался. Мемуаров он не оставил – это в эпоху, когда мемуары писали – все. Лгать не хотелось, а объяснять себя – занятие неблаговидное. Полагаю, природа аристократического презрения к Сперанскому именно в этом, а отнюдь не в его служебной и государственной деятельности. Положение незаконнорождённого крайне унизительно в кругу законных и горько описано Пьером Безуховым: «Sans nom, sans fortune».

И тогда получает объяснение и странный визит к шестилетнему мальчику (утверждается, что Самборский посещал семью юного ММ неоднократно), и его отличие от других детей (слабый) и продвинутая семинария и дальнейшая поддержка Самборского и – кого-то ещё. Самборский мог быть всего лишь надёжным посредником в пикантном деле. И это наиболее вероятная версия. Отношения с родителями уже у маленького Михаила были прохладные. Он охотнее стремился после каникул в семинарию, чем наоборот, при прощании не мог выдавить и слезы. Это приписывают любви к знаниям.

Как одного из самых наглых представителей английской партии, Александр отставил Самборского и велел жить на «родине», но с «украинец» оттуда сбежал. Чего-то не приняло местное дворянство, полагали соглядатаем. После доносов-лакримозо Александр эсквайра в Петербург вернул, мстительно выделив Самборскому квартиру в островном Михайловском замке, где тот мог совершенно свободно жить и встречаться со своими любимыми островитянами. Можно бы подумать, что Самборский в 1807 уехал на юг, не выдержав давления намёков. На самом деле с разрывом отношений после Тильзита из России отбыли многие англичане, кое-где образовался вакуум влияния, и с 1809 Самборский приглядывает за Крымом, докладывает об обстановке, подыскивает кадры. С возвращением англичан в Россию в 1812, возвращается в Петербург и Самборский.

В Лондоне он был русским агентом-резидентом под прикрытием сана, но с какого-то момента мог работать на две стороны – это весьма и весьма распространённая практика в тогдашней Европе. Во всяком случае, преемником себе он воспитал некоего Якова Смирнова, который после разрывов дипломатических отношений оставался в Лондоне в качестве священника посольской церкви, но не только. От него в Петербург поступало немало сведений чувствительного характера: там и политика и, так сказать, персональные данные. Самборский отыскал хлопчика в Харькове, и попросил русифицировать «настоящую» фамилию Линицкий, обуславливая это тем, что к малороссам отношение предвзятое (а сам-то кем был?) Это, конечно, шутка-перевёртыш. Никакой фамилии у него не было. Её Яков тоже получил семинаристскую, Смирнов. Её по традиции перевели на латынь, как и Сперанского (на Украине было сильно польское влияние и латинские корни помогали карьере, русские же мешали). А потом просто перевернули обратно. Дело молодое (я о фамилиях). Сперанский тоже легко мог стать Надеждиным.

Такие вот дела духовные.

II. ...и люди светские.

Сперанский всеми силами старался выйти из своего сословия. Биографы утверждают, что ему стало там тесно, как только он вошёл в ум. А я полагаю, он просто хотел к своим, биологическим аристократическим корням. Зов крови.

Но, по всей видимости, его настоящий отец этого не хотел. И Самборский на отчаянную мольбу ММ перевести его в Московский Университет (это означало фактический выход из духовных) ответил переводом его в Главную Петербургскую семинарию на казённый кошт. Почему же? И ещё. Всё время подчёркивается, что в семинарии Сперанский жил чистенько, но бедненько. То есть, как все. Почему?

Сперанского его покровитель готовил к архиерейству. А это означало монашество. А это означало безбрачие. А это означало отсутствие наследников-конкурентов. Монах и сам не может претендовать на долю собственности в ущерб совсем родным детям. А архиерейство Сперанскому было обещано твёрдо митрополитом Гавриилом. И поверить в то, что человеку на третьем десятке прочат епископа лишь за ум и надёжность может только очень наивный и доверчивый биограф. ММС страстно старался избегнуть нелепой участи. Виноват он, что пристроили его к церковным?

Но это всё так, отступление, в конце концов, не так уж важно, чьим сыном был Сперанский. Жуковский или Андерсен тоже бастарды, но любим мы их не за это. Это всего лишь иллюстрация того, что в его жизни и мотивах мало что понятно.

Далее события сгущались от хорошего к лучшему. Сперанский попал под кураторство князя Куракина, на сей раз павловского приближённого. История тут тоже довольно тёмная. Якобы князь искал домашнего секретаря, и ему посоветовали толкового семинариста – то ли приятель Сперанского, уже служивший у князя, то ли митрополит Гавриил. То и другое – вряд ли. Приятель-курсист не стал бы плодить себе конкурентов, а митрополиту Сперанский был нужен в качестве очень недорогого преподавателя сразу нескольких предметов – реально ММС затыкал кучу дыр и за троих пахал на кафедрах. Да и молодых людей породственнее не было что ли на примете у митрополита? С какой радости пристраивать именно Сперанского? Он и без того его принял и содержал лучше всех.

Впрочем, и снова – это не важно. Это иллюстрация того, как Сперанский вышел в секретари. Вышел – и пошёл. Поступив в самом начале 1797 официально на государственную службу в чине титулярного советника (уже немало – армейский капитан), он зашелестел чинами, как страницами. Какой бы ни был ум, всё же его недостаточно, чтобы менее чем в три года взбежать по административной лестнице на четыре пролёта до чина, в одном шаге от генеральского. Сперанскому нет и 28. Утверждается, что ему благодетельствовал Куракин, но за что такое счастье? Просто так ничего не бывает. Да и Куракина с треском выгнали, а возгонка ММС продолжалось: статского советника он получил при Беклешове. Но биографы только пожимают плечами: помнивший добро Сперанский возненавидел своего главного благодетеля и впоследствии наотрез отказывался даже от общения. Почему?

Обольянинов, сменивший Беклешова, уволил всех сколько-нибудь значимых чиновников ведомства, кроме Сперанского. Корф пишет, что ММС угодил ему, надев на первую встречу изысканный французский костюм. Но эта причина видится явно недостаточной. ММС имел какой-то более серьёзный аргумент, нежели жабо, манжеты, завитки и пудра, а уж пудрить мозги при первом знакомстве было и вовсе невозможно. Во всяком случае, ещё одним покровителем Сперанского становится Ростопчин, спустя годы горько раскаявшийся в том.

Калейдоскоп покровителей ММС может запутать кого угодно: всё это люди разные. Относительно того, как ММС приобрёл покровительство Ростопчина, которому ни ум, ни умения Сперанскому были вовсе не нужны, Корф пишет прямо: не знаю.

Однако никакой загадки тут нет.

В 1790 Самборский пристроил к жене Шувалова гувернанткой дочку своего англо-швейцарского друга Планта. (В это время Сперанский переводится в Адександро-невскую семинарию.) Это семейство состояло из двух братьев и четырёх сестёр. Вот что на голубом глазу пишет Корф. «Один брат, женатый на итальянке Паллавичини, жил частным человеком; другой был инспектором Британского музея, и написал историю Швейцарии... Из четырёх сестёр старшая, после замужества, переселилась в Америку, вторая была надзирательницей при английских принцессах, дочерях короля Георга III, третья находилась помощницей при второй...» Это семья профессиональных шпионов. Швейцарии историю придумали. Англия, Италия, Швейцария, Америка и, наконец, Россия. Четвёртая сестра, войдя в доверие к вдове Шуваловой, сопровождала её в европейском путешествии, откуда статс-дама привезла двух баденских принцесс, одна из которых, Елизавета, стала женой Александра I. Что хочешь, то и думай. Пока сёстры заботились о европейских принцессах, дети шпионки находились на попечении няни; то есть «гувернантка» сама держала гувернантку (держала, но, как утверждают, не содержала: няня их воспитывала на свой счёт; как говорится, удивительное рядом). Сперанский всю жизнь вынужден был содержать больного идиотизмом сына этой шуваловской компаньонки по кастингу принцесс, кстати, своей тёщи. Кто-то верит в совпадения. Ну-ну... Сперанский и женился на одной из шпионкиных дочек, в 1798, после годичного знакомства, когда ту «няня» привезла-таки в Россию. Обстоятельства знакомства Сперанского с будущей женой не оставляют сомнений в умышленности происходившего. Пять-минут-назад-семинарист попал, как тогда говорили, в случай. Случка случилась в 1797, за обедом у Самборского, где напротив места Сперанского случайно оказался свободный стул. Шестнадцатилетняя красотка Стивенс туда и приземлилась.

Загадка в другом.

По какой-то загадочной причине никто из биографов не догадался поставить в прямое соответствие усиление английского влияния в России с личной жизнью Сперанского и его карьерным взлётом. А связь – прямая. Сам Сперанский всяк случай уповал на Провидение. Если так, то воистину Бог – англичанин.

Ничего странного тут нет. Когда французы споткнулись об революцию, им стало не до остального мира, но свято место пусто не бывает. Места французских агентов быстро заняли агенты английские, государства впервые в своей истории вышедшего на первую позицию в мире. Британия активно принялась вербовать (перевербовывать оставшуюся без французской опеки) аристократию, в том числе и в России, стране, не имевшей национального государства и, соответственно, национальной аристократии. Помимо слишком явных, требовались действия более скрытные. Сперанский и не догадывался, что английская партия бешеными темпами взращивают его «в тёмную». А когда догадался? А никогда. Ему Александр это объяснил на трогательной прощальной аудиенции в 1812 (после неё все плакали). Сперанский после двухчасового камингаута выполз оттуда как рак, красный и задом наперёд. Именно поэтому от того таинственного разговора и не осталось воспоминаний, хотя, казалось бы, спустя лет двадцать и уже после ухода Александра (он ушёл как жена Сперанского, по-английски) можно было рассказать... Но ММС предпочёл отмолчаться: негоже срамить репутацию самого умного человека империи. Умного, а обвели вокруг пальца. Учёного, а водили за нос. Стыдно как-то.

Круг общения ММС в павловское время состоял сплошь из англоманов и англичан. Первые были сильно выше него рангом, вторые тоже, хотя он ошибочно полагал, что они не так сильно выше как первые. Но это как посмотреть. Вот некий купец Кремер. Простой купец. Но жена его была на короткой ноге с императором Александром. Или пастор Питт. Простой пастор. А его жена лекарствовала у жены императора Александра. У той, которую привезла её подруга Стивенс, тёща Сперанского. Опекали чету – лезвия не просунешь. А что же Сперанский? А ничего!

С восшествием Александра Сперанский попал секретарём к Трощинскому, а это уже чисто английская партия. Трощинский затолкнул его уже непосредственно к Александру – статс-секретарём. С лодки тонущего казачка Сперанский перепрыгнул к шедшему на всех парах Кочубею.

Двадцати девяти лет Сперанский становится действительным статским советником, что равно генералу. Это, конечно, не рекорд. Его новый покровитель Виктор Кочубей имел на два чина выше, будучи двумя годами моложе, но с ним как раз всё понятно, он был в родстве с канцлером Безбородко. Сравнительно с ними Сперанский никто.

Так владельцем Сперанского, человека как бы из ниоткуда, сделался Александр. Ему был нужен исполнительный и умный чиновник, под вывеской которого он мог бы без угроз для собственной Е. И. В. репутации апробировать свои идеи. Главный узел – имитация подготовки генеральных реформ. В идеале исполнитель не должен был догадываться о подставном характере дела. Но в идеале же и царственный хозяин не должен был догадываться о подставном характере исполнителя. Но Александр, конечно, всё знал, но вида не подал – он и без того был окружён представителями английской партии: и в делах государственных, и в частном кругу (за исключением, пожалуй, матери – вдовствующей императрицы). Чтобы разработки, вбрасываемые от лица Сперанского, выглядели увесистее, титула и чина было недостаточно, Александр придумал человеку – легенду.

Впрочем, на доклады к монарху ММС не пускали до 1806, к этому моменту Александр разогнал всех явных англоманов, включая их главу Новосильцева, и осторожный Кочубей предпочёл заболеть. Да и Сперанский к тому времени нагулял веса. Кочубея вынудили подать в отставку годом позже.

Александр уровень Сперанского понимал чётко. По какой-то загадочной причине на это никогда не обращают внимания биографы. А уровень Сперанского – секретарь (он вообще всегда был секретарём). Такую должность – Государственный секретарь – ему Александр и изобрёл. Никакой сущностной деятельности от него не требовалось, да и не было это возможно в условиях абсолютизма. Нужно было выиграть время: бойко петь Англии всё ту же песню от лица Александра: сегодня конституция, завтра парламент, послезавтра уйду. Сперанский и пел. Для этого в период отсутствия официальных дипломатических каналов ему даже рекомендовали вызвать в Петербург Фесслера, поручить ему создать ложу и вступить туда. Сам он, конечно, такой глупости бы не сделал. Братьям он докладывал, какими темпами страна движется к революции. Понимая опасность затеи, он предложил Александру на базе (английской) «Полярной звезды» создать суперложу наподобие Елагинской, подчинить ей все русские ложи и возглавить их для вящей безопасности государства. Александр махнул рукой (во всех смыслах). Дело не в том, что Сперанский был теоретик и ничего не умел делать, кроме как сочинять бумаги. Ему было ясно, что никакого национального масонства в России быть не может, но в рамках торга с хозяевами русских лож предпочёл до поры не обострять отношений.

О масонстве Сперанского и его начальников пишут часто, подозревают, что Сперанского инициировал Куракин ещё в начале восхождения ММС. Но это совершенно не важно, и не заслуживает подробного исследования. Масонство вторично по отношению к более мощным атрибутам национального государства и является его придатком, не более. Оно могло впечатлить людей менее умных, чем ММС и вовлечь их в круг чужеземных интересов, но на самого Сперанского эта белиберда не могла повлиять никак. Он проскочил этот уровень сектантской обработки – сразу.

Но в 1812 Александру игра в поддавки надоела. Удаление Сперанского стало необходимо. И сам ММ тут совершенно ни при чём: никаких ошибок он не совершал, но его ничто не могло спасти от демонстративной отставки. Вообще, отставок, почётных или не очень, было много, и никого это не смущало. Отставлялись и потом возвращались «друзья»-комитетчики, всякие непременщики, фельдмаршалы и т. д. И лишь отставка Сперанского выглядит странно. А Александр перед решающим этапом мировой войны демонстрировал, что отныне действовать будет безо всяких посредников.

Сперанский не был поклонником Наполеона, а заимствования им норм из нового французского гражданского кодекса – просто попытка пойти путём наименьшего сопротивления: времени на составление законов было мало, и он взял удобный готовый свод; думается, взял бы английский, но в тамошнем «своде» поди разберись, да и есть ли он? Вообще, нужно понимать, что слух о франкофильстве имеет источником того же Александра, как и всей легенды Сперанского – «предательство», равно как и «гениальность» секретаря позволяли императору держаться в тени. Талантливый карьерист даже карьеру делал не сам: его планомерно возвышал Александр в своих интересах, а за что? За качественный недосягаемый бюрократизм и чёткое исполнение расплывчатых приказов? Нет, за надёжную «крышу». Сперанский ничего и никогда не делал против мнения патрона (а у него за карьеру их переменилось множество) и, похоже, вообще не имел собственных убеждений; все его знаменитые проекты – всего лишь культурное изложение мыслей монарха, но под удар подставлялся он, а не Александр. Сперанский, вероятно, был убеждён в том, что тайные мысли монарха суть его желания и побуждения, и стоит только придать мыслям стройную законченность, как сразу они обретут силу повеления (а у автора, наконец, появится история успеха). Но конвертировать мысли в намерения Александр не собирался и легко клал под сукно все проекты господина оформителя. Напомню, что из всех английских преобразований в стране завели палату лордов, секретарём которой (а не спикером) Сперанский и стал. Магия «генсеков» играла с советскими историками злую шутку, им казалось, что и Сперанский – чуть ли не второй (а неофициально и первый!) человек, двигавший государством.

Итак, Сперанский не был поклонником Наполеона, ему эту роль приписал Александр, чтобы иметь благовидный предлог для удаления главного ставленника английской команды. Решив окончить первый этап игры, Александр удалил главного и символического англомана из своего окружения. Англичанам дипломатично указали на мнимое франкофильство Сперанского, так что формально придраться было не к чему. Англичане, конечно, всё понимали. Понимал ли это Сперанский? Никаких  антигосударственных поступков не совершал, о проектах реформ английского образца его просил сам государь... но генезис не спрячешь.

Всю верхнюю английскую команду Александр отфутболил ещё раньше. Трощинского спровадили в отставку в 1806, вынудили уйти в 1807 Кочубея, Очёр навсегда отправился в армию в 1808, Чарторыйский уехал из Петербурга в 1810, за год до того сосланный в Вену Новосильцев вообще от горя запил по-чёрному. И – ничего. Когда лихолетье миновало, многих из барахтавшихся без дела выловили и снова отправили служить, отряхнув от лондонских иллюзий, они тоже вошли в первый призыв национальной администрации (как и писавший о них Корф). Совершенно то же уготовано было Сперанскому – и это совершеннейшая закономерность. При этом об остальных друзьях юности Александра (а это глава Непременного Совета и члены Негласного Комитета, самые близкие из приближённых) обычно не говорится ни с каким трагическим пафосом, типа, «опала великих реформаторов». Так, разве, «прожектёры, искатели мест...»

Параллельно совершенно гипотетическим преобразованиям младореформаторов Александр вёл реформу свою: он строил национальное государство. Из всех мегапроектов он целенаправленно выбирал только те части, которые были необходимы его зародышу. Взглянем на проекты Сперанского ещё раз. Они все из разряда: колхоз построен, высылайте колхозников.

Министерская реформа – ни что иное, как неудачная попытка Александра кавалерийским наскоком начать строить национальное государство сверху. Коллегии должны были отмереть постепенно сами. В министерства набрали кандидатов в национальную управленческую гвардию, но быстро выяснилось, что люди вообще не понимают, чего от них хотят. Тогда Александр затею бросил в стиле пусть идёт, как идёт и перевёл спекуляцию в инвестицию. Через 10 лет более-менее созрели не столько министерства, сколько их министры и аппарат.

Закон о вольных хлебопашцах – это тестирование, сколько вообще в России европейских людей, способных воспринять цели Александра по построению государства нового типа, если азиатов не бить палками. Оказалось мало.

Прибавилось граждан, в том числе, благодаря другим проектам Сперанского, целенаправленно отсеянных Александром от гигантской кучи плевел: дела просвещения и образования, в первую голову – голов, во вторую – народа. Лицеи должны были воспитывать с детства новую национальную элиту нового государства, университеты и семинарии – образовывать офицеров, чиновников, церковных и общественных деятелей – в гражданском и, в основном, секулярном духе – то есть граждан. Образовательный ценз на ключевые чины забивал гвоздь в крышку феодального гроба: он гарантировал, что в дворяне личные и потомственные не пройдут национально дезориентированные люди и давал национально ориентированным простор для роста через образование (оно было, разумеется, национально ориентированным).

Из сперанского свода французских законов а-ля рюс не пошло в дело ничего, т. к. гражданский кодекс был рассчитан хоть на каких-нибудь граждан. Их и во Франции-то было мало, но там их выращивали в крови и поносе 15 лет, так что Россия обрела свой свод (того же Сперанского V2.0) лет через четверть века, когда малой кровью граждан прибавилось.

Государственный совет – это единственное, что было воплощено из проекта реформы всего государственного устройства. На всё государственное переустройство не хватало «граждан». Кое-как по сусекам набрали только верхний слой – и то, приходилось время от времени лордов чистить. В Госсовете заседали чуть более граждане, чем в старом Сенате – и то хлеб. В полноценный национальный орган власти Госсовет вырос уже к концу войны. А первых 35 русских пэров согнали в течение полусуток – по повесткам, в новогоднюю ночь: «не рассуждать», «явка обязательна». Явились.

Нельзя сказать, что кроме Александра никто не видел верного движения. Известен жестокий спор длиною в годы между Карамзиным и Сперанским – битва шла не на шутку, с использованием тяжёлых орудий в виде записок и докладов. Карамзин, как и Александр, считал дело воспитания граждан и создания самого гражданского общества превыше создания скорлупы институтов. Но именно Сперанский сделал всё возможное, чтобы не дать ему занять должность министра просвещения.

Прав в этом споре, конечно, Карамзин. Автомобиль невозможно доверить кучеру, вообще, чем совершеннее механизм, тем более образованным должен быть человек. Это мнение не умозрительное. Начинания Сперанского, из тех немногих, что были воплощены, крайне плохо шли без достойных управляющих. Те же немногие (лицей, например) что удались, целиком обязаны успехом не бумажным фантазиям, а удачным кадрам, практикам на своём месте.

Применительно к словесности, Сперанский пытался написать устав школ по программе «русская литература» с окладами жалования учителей и форменными фуражками – не имея ни русских писателей, ни их читателей: потом назначим тех и этих. В отличие от него Карамзин не менее серьёзно применял французские кальки, но использовал этот принцип значительно гармоничнее. Он сосредоточил свою деятельность не на абстракциях, а на эстетических потребностях текущего момента развивающейся русской цивилизации и готовности образованного слоя принять реформу. Он усовершенствовал язык, упрощая его и изобретая сами принципы его развития не менее фундаментально, чем Сперанский пытался изобрести свои. Карамзин в промышленных масштабах вводил правила, слова и стиль, изменил сам образ речи, и всё это принялось цвести на ухоженной екатерининским просвещением почве. Именно карамзинский язык обеспечил будущность первоклассной русской литературы, ставшей классической.

Не менее впечатляющая, его реформа оказалась своевременной, прошла легко и имела абсолютный успех. По сути, мы живём в языковой эпохе Карамзина, с небольшими изменениями, говорим и пишем на языке, который придумал он.

Сперанский, кстати, живым языком Карамзина почти не пользовался. Изобретши высокоумственный семинаристский канцелярит, почитал его совершенным.

Но эсперанто – язык мёртвый.

Сперанский родился духовным, а стал светским, не оставил по себе ничего. Александр родился светским и ушёл в затвор. Оставил всё. Такие дела.

ПРИМЕЧАНИЯ

  [1]О ВФР говорится, как о гражданской войне на фоне войны внешней. На самом деле, это одна война, в существенном смысле, калька «американской революции», со множеством одних и тех же лиц. О прямом участии Британии в ВФР говорится всегда вскользь, так же, как и прямом участии Франции в Американской революции. По сути же, ВФР – это завершение столетней (с перерывами) англо-французской войны за мировое лидерство, шедшей весь XVIII век. Эта тема будет не раз подробнее отражаться в книге.
  [2]Это выходит за рамки книги, поэтому пусть будет за рамками. Гений Александра становится очевиден, стоит только понять, как он растолкал всех конкурентов и сумел заставить считаться со своей страной мирового лидера Англию, которая вообще в войне не особенно участвовала – получила своё раньше. То есть он выиграл не только войну главную, с Наполеоном, но и самую главную – против добрых самаритян Пруссии, Австрии и, в существенной степени, Англии, которой не удалось добиться второй цели – уравнять претендентов на дальних подступах к себе. При этом заставил воевать Пруссию/Австрию. В 1МВ сердечные союзники Россию из числа победителей просто вышибли пинком, во 2МВ, в общем, тоже, и только ценой гигантских жертв и сверхусилий СССР удалось поучаствовать в разделе мира, примерно на равных правах с «сопротивлявшейся» Францией, но безо всякой пользы для послевоенной жизни народа-победителя.
  [3]Статус Бурбонов вообще был очень высок – выше не было. Людовик, XVIII, в принципе, никто, не встал в присутствии Александра. Тот хмыкнул: «будто не я ему, а он мне трон подарил» (вероятно, миф). В своё время англичане, чьи монархи были рангом (и даже, бывало, двумя рангами) ниже, как в басне «Лиса и виноград», придумали себе «конституцию», чтобы сделать вид, что им их Парламент встречаться с прочими монархами не велит. На самом деле, Бурбоны с большинством из них не стали бы общаться. Пётр I тоже, конечно, не смог встретиться с Людовиком XIV, только с регентом Людовика XV, когда их ранги сблизились. А с "английским" Вильгельмом запросто. Даже и с императором СРИ (Габсбурги – конкуренты Бурбонов), тут, правда, с натугой, в статусе союзника по большой (Великой) войне с Турцией.
  [4]Екатерине, как незаконной императрице, было важно, пока она была законной регентшей, существенно расширить границы для собственной устойчивости: выглядеть не узурпаторшей территории старой Московии, а законной правительницей страны, где старая территория меньше новой, то есть её собственной. Не просто перераспределить ресурсы от старой «коренной» аристократии в пользу фаворитов, а основать полтораста городов, посадив туда собственных сподвижников.
  [5]Для чего нужна история национальному государству, Александр прекрасно понимал, но к историкам относился, максимум... вежливо. Карамзин, пытавшийся безуспешно выстроить логически выверенный поток истории в своём хауптверке, однажды возжелал изложить это кратенько и поучительно самому монарху («Записка о древней и новой России»). Царь читать не стал. Он хорошо знал мироустройство и не строил иллюзий относительно бабушкиных сказок, сочинённых для оправдания экспансии на все четыре стороны. Получилось, что чудак, подносивший ему свои сочинения, пытался на их основе учить истинного автора этой галиматьи. «Это для вас придумано, Карамзин, не для меня». Бояна он, впрочем, наградил.
  [6]«Непременный» значит неизменный. У Александра всё так: «негласный», а все знали, «непременный», а всех переменили.
  [7]Георг переменил фамилию, основал дом Виндзоров, в честь какого-то дома. Объясняли так: в 1917 году стало опасно, мы ж немцы, как бы чего не вышло. Очень страшно было. На самом деле было так: Георга уговаривали Николая с семьёй спасти (уговаривали многие монархические родственники всей Европы). Переименованием Георг сказал громко: так боюсь, что не могу спасти, а то английские патриоты убьют всех. А тихо, но внятно прошипел: отрекаюсь от вас, шваль, и от вашего рода и от ваших фамилий. Будете у меня в ногах ползать. Хочу – спасу, а хочу – не пощажу двоюродного брата сгноить в Сибири. «Бей своих, чтоб чужие боялись».
  [8]Поздний Пушкин (лучше поздно, чем никогда) уяснил сложную суть Александра: «Недаром лик сей двуязычен./Таков и был сей властелин:/К противочувствиям привычен...» (1829) Но Пушкин был очень умным. Николай назвал его самым умным человеком в России. Можно смеяться, мол, сам-то Николай умным не был. Да. Но Николай был самым осведомлённым.
  [9]Это линия, а не цель. Даже линию он не афишировал, цель же скрывал тщательно, маскировал, совершал подлоги до конца дней. Это выражалось в том впечатлении, которое он порождал: «всё сам, всё сам». Меттерних смеялся: он сам у себя министр. Но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Некогда великую державу тролля Меттерниха через 100 лет всю накрыли австрийским флагом. А Россия... Не та, конечно, что при монархе – живёт. Был Александр Второй, был Третий... Но где ж сыскать второго Александра Первого? – даже половину найти трудно. Сто лет у власти какие-то сотые доли.
  [10]Забавно, как историки пытаются выкрутиться, объясняя аустерлицкий швах. Используют даже рассогласование календарей: у русских был юлианский, вот они и опаздывали вечно к рандеву... Никакого рассогласования календарей у хитрых и умных европейских правителей быть не могло, потому что не могло быть никогда. В принципе. Там не то что 12 дней упустить – в 12 минут голову отвинтят.
  [11]Главный недостаток историко-художественных текстов Тарле – отсутствие стройной системы мотивации, она меняется от случая к случаю, в соответствии с поворотом событий. При том, что историк может вообще о мотивах не беспокоиться: случилось, как случилось, а почему не знаю; художник же, напротив, обязан иметь ясный сквозной мотив, как основу сюжета.
  [12]Не финансово: потери госбюджета России составили около 5 – 6%, Англии ещё меньше, но политически: разорялись цепочки собственных производителей-экспортёров; некоторые товары было трудно заменить: англичане начали производить эрзац-пеньку из овечьей шерсти, русские по нехватке свинца – чугунные пули. Надежда на то, что другие собственные производители заместят экспорт и от протекционизма все выиграют, не оправдалась ни в одной из стран.
  [13]В любом случае, известно, что американская посредническая торговля за время континентальной блокады сильно выросла. Для прикрытия широко использовался также флаг Тенерифе.
  [14]Он имел невысокую военную, но значительную политическую ценность. Его с помпой продали Англии, которая его и финансировала.
  [15]Кораблей было: 19 кронштадтских + 8 архангельских + 4 сенявинских, с ними Александр вернул двух английских адмиралов, находившихся у него на службе, корабли поступили в распоряжение Британского адмиралтейства, часть их англичане просили оставить их у себя до конца войны (т. к. они затратили деньги и время, чтобы привести в порядок матчасть и экипаж).
  [16]Некоторое время особую нейтральную роль пыталась играть Австрия. Англичане, не мудрствуя лукаво, организовали против Франца – дворцовый переворот. Он был состряпан без особой тщательности, но Франц, раскрыв заговор, понял, что лучше ему не кочевряжиться и встал в общие ряды. Не вполне ясно, насколько участвовал в заговоре эрцгерцог Иоганн (по дальнейшей карьере не скажешь), но тень на него отбросить смогли. Заговорщики собирались (или якобы собирались) поднять восстание в Тироле одновременно против Наполеона и собственного правительства. Роль Британии (высокопоставленного шпиона, пойманного с поличным, звали Кинг) была известна и Австрии и России (у России был свой высокопоставленный агент Штакельберг).
  [17]Куртизанок культивируют для внедрения нужной информации противнику или союзнику. Вообще, шпионы куртизанского типа не крадут информацию, через них осуществляется её впихивание. Именно поэтому докладам таких зорге не верят. Скорее, наоборот. Если куртизан сообщил о дате начала войны – отбрось её. Дата 23 июня вычисляется методами объективного контроля. Все шпионы хорошо известны. Редкие шумные разоблачения связаны исключительно с борьбой внутри контрразведки и выше. Сам полевой шпион на 90% любитель халявы и пороков: пьянство, девочки-мальчики... Ауру мегамозга ему пришивает государство, чтобы скрыть истинные каналы (истеблишмент) и войну внутри союзов. Но ус всё время отклеивается.
  [18]Очень хочется думать, что бегство Наполеона с Эльбы было Александром и осуществлено – никто кроме него в нём не был заинтересован. Вспомним, что он настоял на ссылке Наполеона неподалёку от родных краёв, англичане, например, сразу хотели отправить его куда подальше.
  [19]В советской историографии поменяли только знак с минуса на плюс, сама легенда осталась и даже укрепилась. То же происходит с мифом о Распутине. То же с Шекспиром.
  [20]Филипп, тесно связанный с английским истеблишментом, включая принца Уэльского, был первичным организатором ВФР, голосовал за казнь короля. Его сын оказался замешан в предательстве Дюмурье. Отца за сына казнили. Сын эмигрировал, долго жил в Англии, где за заслуги ему выплачивали пенсию в 60000 франков. Другим пенсионером в Лондоне стал сам Дюмурье (25000, чай, не принц). Роль Дюмурье – модерировать т. наз. Войну первой коалиции со стороны Франции. Модератором со стороны союзников был английский провокатор Карл Брауншвейгский. Суть их деятельности была, как и в последующих коалициях: не дать победить ни одной из сторон, продолжать выгодную Англии войну без конца.
  [21]Он был коронован дурацким оксюморонным колпаком «Великий Мастер провинциальной великой ложи». Типа, «прима императорского балета в Елабуге». Великий из Великой был параллельно директором Императорских театров России. Вряд ли это случайность. Сын Екатерины законный царь Павел увлекался театром и масонством, таким образом, получал над собой единый контрольный центр. Но надо учесть и то, что Екатерина обладала здоровым чувством юмора и таким «сугубым» магистром-министом троллила его цирк. В честь Елагина назван остров в Питере. Там тоже театр – Парк Культуры.
  [22]Посещая Англию в 1814, валял дурака в духе «как бы мне завести оппозицию». Совсем не русофоба лидера оппозиции вигов Чарльза Грея от юродства перекашивало.
  [23]Насколько важен этот пост, говорит деятельность Бенджамина Франклина, масона, союзника Франции, организатора сепаратистского переворота в Америке. До переворота он как раз занимал аналогичную должность в колониях (1737 – 53 в Пенсильвании, 1753 – 74 всех колоний). «Кто владеет информацией...» А если сомнения в важности этого поста остались, добавлю, что в России его занимал граф Пётр Пален.
  [24]Отношение Александра к мистикам было самое презрительное. Раз мистик Крюденер при нём вошёл в транс и оттуда попросил денег.
  [25]А перед войной только Сперанского... Биографы сотворили из них антагонистов. (Статью о Сперанском см. в приложении.) Об Аракчееве можно сказать просто: это Сперанский наоборот. С – теоретик, А – практик. Ум без рук дополнял руки без ума. После войны Большому А уже не имело смысла скрываться за своим псевдонимом. Он выступал от своего имени, а дополнением себе оставил рукастого Аракчеева. Но Сперанскому в истории повезло, его-де торговал Наполеон (утка-шутка), а Аракчеев – это навеки «ус оторвал». А был ли тот ус-то? Больше особенно нечего предъявить. Обращаются к оценкам крайнего, ультрафиолетового англомана Саблукова, мало жившего в России; оценки у него соответствующие, крайние: «обезьяна в мундире». (Так ведь и Пушкина обезьяной звали.) Всю жизнь волшебником воплощал идеи монарха. Стал одним из первых национальных администраторов. Само слово «нация» было в его лексиконе. Перед войной выстроил артиллерию по образцу лучшей в мире французской, наладил снабжение и медицину, строил настолько образцовые поселения, что обогнал культурный уровень поселян на сто лет, а биографов на двести.
  [26]Тогда писали САСШ, вроде, так точнее. Традиция русских переводов довольно причудлива и не кодифицирована. «Английский» писали как «аглинский», слово «штаты» не переводят, как и слово «лейборист» (трудовик), при этом линейку королей Джеймсов окрестили Яковами, юзают этих Яшек и по сей день. Интуитивно понятные западному сознанию Джеймстаун или Луизиана требуют расшифровки.
  [27]Термин более позднего времени, придуман французами для продвижения себя в Америке на гребне культурной волны – от былого величия больше ничего у сёрферов не осталось.
  [28]Пальмерстон пытался всучить его Николаю в качестве посла Британии. Николай категорически отказался принять провокатора в качестве друга. Возник скандал, уровни посольств были понижены до секретарей. Пальмерстон просил царя принять Каннинга хотя бы с тем только, чтобы после он тут же отбыл из России. Николай пообещал Каннингу орден, лишь бы тот никогда вовсе не приезжал в Петербург. Каннинг отбыл на службу в Мадрид в статусе посла в России. Впоследствии как посол в Турции (1848 – 58) приложил много усилий для разжигания Крымской войны.
  [29]Гиперэкспансионист и англофоб, соратник Линкольна госсекретарь Уильям Сьюард считал себя наследником Адамса и продвигал его идеи о присоединении Канады и Мексики (столица США – Мехико). Именно через него Александр II устроил продажу Аляски.
  [30]Люди были не простые. Д. Дашков стал министром юстиции, А. Норов – министром просвещения, А. Муравьев вторым человеком в Синоде – брат генерала Н. М-Карского, готовившего проникновение в Среднюю Азию, изучавшего Туркмению и Хиву, дважды бравшего Карс и выдвинувшего ультиматум Мухаммеду Али в Александрии в 1833. Все они были в составе сформированной Александром национальной администрации, все перетекли за пазуху Николаю, у которого (слу)жили долго и счастливо.
  [31]Ситуация до боли напоминает Варшавское восстание 1944.
  [32]За Витгенштейна якобы заступился Пётр Волконский, он в Витгенштейна вроде как был влюблён. Отказать ему Николай никак не мог, Волконский был посвящён в тайну «смерти» Александра, находился в Таганроге, вёз гроб и т. п. За Михаила Орлова вроде как поклялся вечной верностью брат Алексей – и ему тоже Николай «уступил». Н. Н. Муравьев, говорят, просил за Муравьева, – Николай и того «простил»...
  [33]В 1844 Шервуда посадили на 7 лет – за ложный донос. Это говорит о том, что его доносы были некачественными и в 1825 ориентировались не на них. То есть человек захотел подпрыгнуть выше назначенной ему (и очень высокой для перевербованного шпиона) планки, снять шутовской колпак. Но в качестве торчащего пугала он был полезен, а кому нужно пугало, разгуливающее по городу?
  [34]Польских радикалов не тронули в 1826, но подавили после Польского восстания 1830.
  [35]Удары были внешние, но били туда, где рвалось легче. Уже Александр III стал отходить от принципа в построении верхнего уровня администрации, согласно которому переворота следует ждать из самого ближнего круга, Николай же Второй вообще дал сомкнуть вокруг себя великокняжеские клещи. Верхний уровень управления был нарушен. Когда под Думой проломился нижний, средний разбежался. Это произошло далеко не сразу. До начала XX в. из 12 министров отца Николай заменил всего лишь пятерых, (ещё трое убыли по естественным причинам).
  [36]Статус великой державы условно-досрочно Франции в Вене вернули. Причём, вернули не государства, а люди. Таким образом, Франция стала единственной в истории великой державой, признанной не другими державами, а людьми, главами великих держав. А то, получалось как-то неловко: сидят четверо в Вене, делят пятого. При этом, говорят на его языке, едят его еду, одеваются по его моде, ходят в его театры, пляшут его танцы, читают его книги, рассуждают о его философии, используют его дипломатию. Всё это как бы подспудно... Ну, и в этой книге пусть будет в сноске.
  [37]Справедливости ради нельзя не отметить, что в некоторых монархических кругах именно инфант Людовик XVII считался незаконным. А брат XVI-го видел себя легитимным королём сразу после его казни. Были подозрения, что XVII-й родился от связи Марии-Антуанетты со шведским дворянином.
  [38]Он был больший локковец, чем сам Локк, который прославился дефиницией: все люди равны перед законом, кроме католиков и атеистов.
  [39]Я не рассматриваю аргументов pro и contra этой версии – на эту тему существует обширная литература.
  [40]То есть национально ориентированной: на постепенные преобразования в родной стране, и воспитание через культуру, а не на цареубийство. Оппозиция – это не азиатские головорезы Пестель и Каховский, а лицеисты Гоголь и генерал Салтыков (Щедрин). Гоголь представлял франко-итальянский стиль, Салтыков – нахрапистый памфлетичный английский. Выбирай – не хочу.
  [41]Он был устроен раньше лицея и без идеологии, статус его был весьма высок, но характерно, что в 1826 руководство отправили учиться лицейским порядкам воспитания. Не вышло, статус понизили до гимназии.
  [42]Напомню, союзные договоры крайне редко бывают взаимовыгодными, обычно это результат давления. Обычно союз даёт возможность более сильному ещё более глубоко и легально подчинять слабейшего. Бывают исключения и хвосту иногда удаётся повилять собакой. Таков был временами англо-русский союз при Большом А, таков союз Британии и США после 2МВ.
  [43]Как и основатель Уругвая Хосе Артигас.
  [44]Встреча с Наполеоном в Эрфурте – легенда, как и предложение отдать за Сперанского королевство. Автор легенды – Булгарин (рыба-прилипала Сперанского), но первоисточником мог быть Александр, именно ему этот миф был выгоден. Сперанский не отрицал, этот слух возвышал его. Но никогда сам не рассказывал.
  [45]С её смертью тоже не всё ясно. Не болела – и вдруг внезапно померла, оставив младенца. Сперанский места себе не находил, но у гроба не рыдал, куда-то убегал. Якобы раз в день возвращался, целовал покойницу и снова убегал (мемуары об этом мутны, источник их единичен и имеет все признаки подставной фактуры). На похоронах не присутствовал. Вообще, прогулял несколько недель службы (это в самый пик роста карьеры), бросил не пойми на кого младенца-дочь... В письме другу нет ни слова о смерти жены и странная фраза, что поедет её искать. Это как? Куда поедет? Может, и искал все эти недели? А, может, как человека на рельсы поставили, он поехал – и она уехала? Да и дочь ли она этой той главной шпионессе Стивенс? Та её ведь не воспитывала, а после женитьбы Сперанского с ними не жила, уехала сразу по делам в Вену (работа такая – сегодня здесь – завтра там). А после «смерти» «дочери» вернулась и со Сперанским и «внучкой» проживала долго. Характер имела несносный. Не любила их. Чужие люди. Дочка Сперанского (если она вообще его биологическая дочь) ей уж совсем никто. Но – работа такая...
  [46]«Под камнем сим лежит граф Виктор Кочубей / Что в жизни доброго он сделал для людей? / Не знаю – чорт меня убей...»
  [спец]У Сперанского 1 января был день рождения. Ему исполнилось 37.

БИБЛИОГРАФИЯ И ОТНОШЕНИЕ К НЕЙ

Вообще, библиографические ссылки мешают читать. Поэтому в этой книге их нет.

Академическая эта манера начала зарождаться как стандарт в конце XVIII века и продолжает по какой-то нелепой причине сохраняется в гиперинформационном веке гиперссылок.

Не секрет, что до конца XX века основная деятельность исследователя-гуманитария состояла в поиске источников и выборке крупиц информации в этих ценных анналах. Думаю, это отнимало 90 – 95% времени. Библиотечный день был такой же нормой, как выходной. Ссылки невероятно упрощали задачу читателю-исследователю, примерно втрое-вчетверо, т. к. требовалось все равно отправляться в библиотеку или архив, оформлять документы, ждать выдачи материалов и т. п. Однако, работали с ними в действительности, несколько человек, остальные простые пользователи тиража спотыкались при чтении, всякий раз подвергаясь внушению мнимой солидности. Таким образом, библиография – это элемент правил хорошего тона: «Как дела?» Ответ «Нормально!» берётся на веру, мало кто уточняет, какие они, эти чужие дела, и как они там. Однако сегодня, когда поиск сведений облегчён до секунд, подобная традиция сродни архаичному требованию при встрече снять латную перчатку и шлем.

С одной стороны, почему бы нет, с другой – всё легко поддаётся проверке машинным способом.

Зачастую приходится сталкиваться с текстами, вполне новыми, где ссылки даются чуть ли ни к каждому предложению. Они приобрели характер брони с шипами, за которой прячется мягкотелый гуманитарный зверёк. Особенно часто ими прикрывается недостаток идей, наихудшим примером является ссылка на воспоминания, дневники и прочие вторичные источники, ещё более наихудшим – умозаключения, сделанные предшественниками.

Затруднения в коммуникациях, языковые барьеры и традиция скрывать свои контакты (даже при жизни) также делала библиографию необходимой. В наше время, когда существует возможность связаться с автором почти мгновенно и получить разъяснения, притом, сделать это на любом языке, в библиографиях совершенно нет смысла.

Впрочем, если автор рассчитывает на бессмертие своего труда в момент созидания монумента, ему имеет смысл задуматься о столь же монументальной библиографии.

Для своих читателей я оставляю адрес электронной почты. Не возражаю, при соблюдении некоторых этических норм и против ведения диалога и в общественном пространстве на любой предложенной площадке.

С уважением,

Olegalifanov2008@mail.ru