Я забивал крышку бабушкиного гроба в немом отупении. Шестого января восемьдесят второго в Тирасполе с утра падал снег. На большом угрюмом кладбИще он ещё больше усилился.
Там было серо, ветрено и неуютно. Небольшая группка близких родственников, сквозь навернувшиеся слёзы, переливалась каким-то жалким, размытым, дрожаще-плачущим пятном.
- Семьдесят два. Ещё не очень старая,- шептались вокруг. Несколько лет гетто. Потеря мужа, родителей. Много это лет или мало?
Лицо моей Ривки, которое только что навеки скрылось за грубым деревянным занавесом, до самого последнего мгновения оставалось таким же как всегда - добрым и беззаботным.
На нем, слегка припушив ресницы и брови, не тая, задержался с десяток крупных снежинок. Баба, даже в этом положении, совсем не хотела меня расстраивать. Да и за маму она переживала до самой последней минуты.
- Ривка, что ты водишь своего Милика за руку? Ему ведь уже целых пять лет! Смотри! Привыкнет и будет недоразвитым!
- Сама ты, Бася, недоразвитая! Мой Милику ещё твоих сто раз переплюнет! ,- Ривка начала нешуточно кипятиться.
- От некейва (сука,идиш)! А я ее ещё на шестнадцатый ряд посадила на индийском фильме. Шоб она на Радж Капура лучше пялилась! Пусть теперь на первом ряду посидит! ,- злилась бабушка.
- Сейчас до самого кинотеатра она будет возмущаться, подумалось мне. А может, и в самом деле, руку вытащить? Стыдно уже. Я ведь большой.
Попытался было освободить ладошку, но баба только крепче сжала ее,- Нам же хорошо вместе? Правда, Милику?
Тон ее был таким жалобным, что сам я только сильнее ухватился за любимую руку. Она была слегка грубоватой от постоянных огородных упражнений, стирок, готовок и переносок бесконечных вёдер с водой, но очень и очень доброй, любящей и надёжной.
Это была первая тяжелая потеря близкого человека. Ведь бабушка любила меня больше всех. Воспоминания о ней, почему-то, похожи на отдельные кадры фотосъемки.
Вот она держит меня годовалого на руках вместе с только народившейся двоюродной сестричкой Жанной.
С детства любил рассматривать именно эту карточку на фоне соседского одноэтажного домика Шуры и Феди Стоборовых.
Следующей запомнилась целая видеокартинка, когда Ривка застала нас с подружкой Райкой в начале августа 1958-го на стареньких детсадовских качелях. Мне в ту пору недавно исполнилось три.
- Тебе здесь нравится ?,- нерешительно спросила бабушка и заплакала.
- Конечно! Смотри, какие качели! Чего плакать? ,- бодро заверил я, не подозревая, что подписал себе приговор на целых четыре года детсадовской дисциплины. Аж до самой школы.
Затем, снова бабушкины слезы. Уже первого сентября шестьдесят второго, когда отправился в первый класс.
Запомнилось, как расправив плечи, она легко сдерживала огромную толпу ребятишек, рвавшуюся в сокирянский кинозал по воскресеньям. Ривка задорно покрикивала и отрывала бесконечные квитки билетиков на детский киносеанс.
Врезалось в память и то, как уже с трудом шаркая тапочками, она катала коляску с грудной дочкой Викой вокруг нашей тираспольской пятиэтажки в самом начале улицы 25 Октября.
И вот. Вот и все. Закончилась , как-то уж очень быстро завершилась, ее недолгая земная жизнь.
С тех пор пронеслось больше тридцати семи лет.
А наша Любовь, чувствую всей душой, совсем не закончилась. Даже не потускнела ни капельки.
Она, оказывается, вечная...