С Робером Питиримовым мы познакомились, кажется, в 1960 году. Он назначен был врачом на ПЛ С-342 после академии. Я был командиром моторной группы на этой, недавно восстановленной мной ПЛ. Лодка только пришла в Ягельную с завода. Мне пришлось восстанавливать после столкновения её с танкером «Алазань». Погибло в 6-м отсеке 6 человек. Мы начинали вводить лодку в строй. К этому сроку в Ягельной уже была построена береговая казарма и я, прибыв из отпуска, обнаружил на своей койке сидящего лейтенанта. Не велик ростом, серебряные с зелёным просветом погоны, задорный чубчик.
– Ты чего сидишь на моей койке? – спросил я.
– Я не только сижу, но уже ночь спал на ней, – ответил лейтенант. Так мы встретились впервые.
Робер мало что знал об аварии. Но он понимал людей, переживших эту катастрофу, и работал как психолог, прежде всего. Я не сразу это уловил. Думал, что он просто рассказывает что-то, как анекдот. Но, вникнув в суть его болтовни, а болтун он был большой, я понял его намерения. Он незаметно, как-то со стороны, пытался снять стрессовое состояние у любого, с кем говорил. За его болтовнёй, причём непрерывной, крылись дальние мысли – воздействовать на психику человека. Это я тоже понял потом. По его хирургической, врачебной части, работы пока не было. Были все здоровы физически. Он смотрел на перспективу. Так, идя на камбуз, он всех заставлял идти широким «противогеморройным» (как он говорил) шагом. Заставлял даже старших носить как следует шапку (иначе быстро будешь лысый), беречь поясницу во время сквозняков. В общем, занимался мелочами, на наш взгляд. А ведь это было действительно необходимо делать. Его ненавязчивые советы приходилось слушать, и может быть потому мы и живы пока – кто знает.
Общаясь с ним далее, я больше его понимал. Он был бескорыстен до абсурда, не обижался ни на какие слова, он не срывался на крик, он выслушивал раздолбоны командира без слов и до конца. Но выводы делал свои. Скромность его я отношу к его «не графскому» происхождению, да не лёгкой жизни мальчика в послевоенное время. Не очень весело и смешно он прожил годы до поступления в академию. Раненый войной птенец из российской глубинки. Он был безотцовщина, отец погиб на фронте.
Ещё тогда в 60-х годах стал незаметно читать стихи – смешные и запоминающиеся. Я думал, что это стихи не его, а где-то он подхватил. Тогда выступал подпольно Окуджава, слегка прорывались барды. Но он потом показал мне «Вахтенный журнал», и я понял, что он пишет сам и довольно хорошо. Но эти стихи он оставил дома при разводе с первой женой Верой. Стихи были гораздо сильнее, чем вот те, которые вы видите здесь. Они написаны в последние годы жизни, после тяжелейшей травмы головы, после 50 сантиметровой металлической вставки вместо кости в черепушке. Да и черепушка-то была небольшой. Он был малого роста, причёску имел скромную – просто волосы зачёсывал на бок и стригся под польку. У него не было врагов, кроме командиров подводных лодок. По негласной традиции врач на лодке заведовал ещё получением и списанием продовольствия – очень скверная, сквалыжная работа со складскими хануриками. Он к такой работе был не готов. Не мог он управляться с большим количеством продуктов, получаемых на лодку, особенно с отчетностью. Его дурили на складах жучки-мичмана и он не умел выбить из них то, что ему не додавали. Вечные проблемы с мешкотарой, получением и сдачей продуктов. Даже как-то его надули на 4 кг. шоколада, были и проблемы с вином. Ну не приспособлен человек к такому труду. А его заставляли этим заниматься. Не скажу, что он медик был от Бога, но диагност был большой. Не раз он давал свой экзотический диагноз, который потом подтверждался. Так было и в академии – подтверждал однокашник Филипцев, так было и потом, когда он работал кожником Калининского района г. Ленинграда. В благодарность ему, за излечение экзотической болезни, пожилая тётя подарила ему оригинальную картину.
Дважды он был на грани исчезновения, ну просто на волоске от смерти и выжил.
Первый раз при спусках в аппарате ИДА на УТС. Не могу сказать почему, но он подышал из-под маски и получил кислородное голодание на глубине 10 метров. Но тут я его спас – вытащил сам, без признаков координации движения, и разорвав маску руками, быстренько привёл его в чувство. Он потом рассказывал, что видел в наркотическом сне. Промедлив минуту-другую, могло быть иначе.
Второй раз, уже без меня, зимой, возвращаясь домой, попал под машину, и это тот случай, когда его нашли прохожие и он попал в медакадемию благодаря своему однокашнику – я забыл его фамилию, звали Валерой. Там ему помогли и вставили ту самую металлическую пластинку, о которой я говорил выше. Он был демобилизован и еще несколько лет работал венерологом Калининского района Питера.
С семьёй у него тоже сложилось неважно. Первая жена Вера была интересная особа. Маленькая женщина, светловолосая, жила с мамой на Лиговке. Родила сына Евгения. После той «головоломной» операции получили они самостоятельную квартиру. Женька учился в медакадемии по классу космической медицины. И вот на 3-м уже курсе бросает академию и устраивается медбратом на неотложку. Он оказался наркоманом и, проработав несколько месяцев, погиб от передозировки. Тут и пошла катавасия с женой, и об этом он пишет в стихах. Не выдержав каких то упрёков Веры, он ей сказал:
– Не прекратишь – уйду прямо сейчас.
На это, разгневанная Вера, ответила:
– Ну и кати.
Он тут же и ушел со своим портфелем и больше не вернулся к ней, несмотря на её извинения, уговоры и мольбы вернуться. Он не взял запасных носков, он оставил свои книги и тетрадь стихов. Где эта тетрадь мне неизвестно.
Уйдя от Веры, он женился на женщине из торговли Апраксина двора, познакомившись случайно в электричке. Потом развёлся и женился на своей сотруднице, где работал. Лена, новая жена, была тоже не из удачливых. Она дитя блокады Ленинграда. С её сыном произошло примерно то же, что и с Женькой. Они остались одни, хотя у Лены есть родственники. Сумели выбраться из коммуналки и получили самостоятельную квартиру, но вот недолго радовались. Они с трудом успели прописаться в ней, как пришла его очередь уйти навсегда. В 2008 году я приехал в Питер отметить 50 лет нашего выпуска и, конечно, остановился у них – другого варианта они не допускали, хотя гостиница была заказана. В конце октября 2008 мы с женой возвращались через Курск в Одессу, т.е. пробыли долго в пути. Созвонились несколько позже, и Лена рассказала картинку гибели Робера. После нашего отъезда он читал черновик моих стихов (тоже балуюсь) и в общем одобрял моё творчество. Однажды встал и сказал – пошел я в баню. И пошел принять душ. Что произошло мне не известно, но Робер потерял сознание и дальнейшие примочки уже не помогли. Робера не стало. Конечно, с большими трудами похоронила Лена мужа, уже тоже не совсем здоровая женщина, и осталась одна в новой квартире.
Он был большой оптимист и неприхотлив в быту. Всегда был в настроении. На С-342 мы переходили из Гремихи в Кронштадт. Переход длинный по ББК и красивый. Стояла ранняя осень и нас поражало буйство красок Карелии и больших озёр. Чем мы занимались на переходе? Да играли в шахматы и в кашу. Когда вышли из дока в Неве, я был должен ему около 500 кружек пива. Это был всего разбаланс по счетам. Сколько раз мы сыграли в эту кашу? Расплачивались потом ежедневно. Он был назначен в Кронштадт, я вернулся на Север – и наши пути на время разошлись.
Вот что я, после нашей последней встречи, записал в дневнике:
15/11/08
Плохой день. Сегодня узнал, что умер друг по Северному флоту и Питеру Роберт Александрович Питиримов. Дружили около 50 лет. Славный парень нелегкой судьбы. Раненый войной птенец, потерявший там отца и выросший на северной территории России. Время не выбирают. Он прожил в детстве, в самом детстве, такие тяжелые времена, когда не хватало еды, одежды и всего прочего. Достиг того, что поступил в Медакадемию, без «бутылки», чьей-то помощи, сам. А конкурсы туда всегда были велики. Успешно окончил ее и много лет прослужил, и со мной в том числе, на подводных лодках. Там он перенес страшную травму, правда, на берегу. В пурге, возвращаясь домой, был сбит машиной. Его нашли случайно через несколько часов в снегу, на морозе и отправили в госпиталь, а потом в Медакадемию. Его спасли его друзья-медики. У него более 20 лет череп зашит металлической пластинкой размером более 50 кв. см. Выжил и жил как прежде, не потеряв рассудка, жизнелюбия и юмора. Но это его было третье рождение. Несколько раньше, еще на ПЛ С-342, он получил кислородное голодание, был на грани. Я его лично тогда спас по долгу службы. Я руководил спусками под воду.
Был бессеребренным дерматологом Калининского округа Питера десятки лет, уже на пенсии. Был отличным диагностом в самых разных болячках и заразах. Был терпелив до крайности. Но если терпенье лопалось, то он враз, безвозвратно, менял свою жизнь. И это в его жизни было. Он свои переживания таил в себе, прикидываясь этаким балагуром. На самом деле он мучительно думал о своей жизни и окружающих его людей. Он мог отдать последнее, и не вспоминать об этом. Его можно было легко обмануть. Он обманывался, зная об этом. Был неприхотлив до аскетизма. И вот недавно, 8 ноября 2008 , високосного, года его не стало. Мне его будет не хватать и долго, сколько проживу, буду помнить об этом замечательном человеке. Выпускался Робер в 1960 г. его однокашник Миша Трофимов живёт тоже в Одессе, и мы, часто встречаясь. вспоминаем Робера.
• Виделись мы с Робером в средине октября этого (2008) года. Я взял тетрадку его стихов, чтоб прочитать его душу, а писал он раньше хорошо. Записал его голос на фотоаппарат. И вот теперь все, да осталась пара фотографий. Жена его Лена Кораблёва живет теперь одна на 7 этаже своей новой квартиры. Он же прожил там всего несколько месяцев.
• И ещё один штрих к характеру Робера: занимаясь кожными болячками уже в Питере, он стал злоупотреблять спиртным. Назревал скандал. Лена поставила условия – или – или? Роббер резко бросил это грязное дело и при последней встрече на мой вопрос сказал:
– Да бросил я это дело совсем. Несколько лет назад. Да и жалеть не жалею, да это и не так трудно. Надо себя осознать в этом мире и только. Никаких напитков не употребляю уже и на торжествах пью только «швепс».
Думаю, что не все способны на такое. Вот таким человеком был мой флотский друг Роберт Александрович Питиримов.