//чтоб быльём не поросло// Петренко . - / Моб 8 9822 551 98 35
Аннотация на книгу «ЧТОБЫ БЫЛЬЁМ НЕ ПОРОСЛО». Под обложкой этой книги не роман и не повесть, под её обложкой сборник рассказов. Рассказов, в которых нет блеска военных побед. В этих рассказах всё то, без чего не может быть всей правды о промчавшейся по нашей стране огненной колесницей ВОВ.. В них участь оставшихся в живых, но получивших увечья, защитников Родины. В них мытарства овдовевших солдатских жён. В них горькая, лишённая радостей детства, жизнь поколения людей имевших несчастье родиться в предвоенные годы. Жизнь тех, кого теперь называют детьми войны. Упаси Бог всякого от того, чтобы иметь такую маму. Маму, поставившую на своих детках чёрные метки, по которым старуха в чёрном капюшоне и с косой в руках находит их и лишает жизни, раньше сроков отпущенных им на жизнь природой.
ФЕДЬКА И ВАЛЬКА АНТИПОВЫ Фёдор Антипов умер не дожив до своего тридцатилетия два года.Результаты анатомического вскрытья объявили за поминальным столом. Толян Шавкин по этому поводу выдал своё заключение своё заключение: Федька, мол, умер от того, что отравился селитрой.
На вопрос, почему он так думает Толян ответил, что для того чтобы у свиней не было глистов он своим свиньям даёт древесный уголь. В прошлом году у него древесного угля не было, поэтому он на погрузочно-разгрузочной площадке набрал бурого. Бурый уголь свиньи пожирают с не меньшим аппетитом, чем древесный. Только на этот раз уголь оказался смешенным с селитрой. После такого угощения кабанчик перестал расти. Пришлось прирезать. Желудок у кабанчика, как и желудок Федьки, был чёрным. -Ты что же, хочешь сказать, что Фёдор в место сахара в чай селитру сыпал?-ехидно заметил зоотехник Иванов. --Ну тоды я не знаю,- не желая вступать в спор со специалистом ответил Толян,- Тоды его, наверно, война достала.- ни к селу, ни к городу ляпнул Толик. Этот манёвр Толяна отразился на лицах присутствующих сочувствующими улыбками.. Бухает, мол, Толян не просыхая - вот и забыл, когда та война и была-то. Однако слово, случайно сорвавшееся с языка Толяна, угодило прямо в точку. Именно война была виновницей ранней смерти Фёдора. Это по её вине всё моё поколение вступило во взрослую жизнь со множеством различных болячек.
Село, конечно, знало, что колоски пшеницы, пролежавшие зиму под снегом, собирать не следует - зерно в них к весне становится ядовитым и употреблять его в пищу опасно. Но Федька со своей сестрёнкой Валькой собирали и ели. Они весной и по прошлогодним картофельным плантациям бродили, искали в оттаявшей земле перемёрзшую за зиму картошку. А что им ещё оставалось делать! Голод ведь -не тётка. Они и по соседним сёлам пробовали с сумой ходить, только обнищавшее за войну население ни чем помочь им не могло - у него и свои-то дети жили впроголодь. Колхоз тоже не помогал. Если тётя Маруся - их мама - шла в правление колхоза просить подводу, чтобы дрова из леса привезти, ей говорили, что нынче свободных подвод нет - все заняты на колхозной работе. Однако всему селу было известно, что не дают потому, что помогать, семьям дезертиров, власти запретили. Отец Федьки и Вальки, дядя Егор, с фронта дезертировал. Его поймали и отправили в Воркуту. С Воркуты он бежал. Его снова нашли, где то в тамошних лесах. Таскаться по снегам, с обессилившим человеком не захотели, и пристрелили. Словом, дядя Егор Антипов погиб при попытке к бегству.
Валентина Егоровна дожила до седых волос. Замужем не была. Наши сельские доброхоты ей поспособствовали. От них Валентина Егоровна родила двоих деток. Приезжая в отпуск я забегал навестить Валентину (тётя Маруся моей бабушке Аксиньи приходилась родной племянницей). Сын Валентины от рождения был уродлив: позвоночник искривлён, левое плечо выше правого, шея не выдерживала тяжести головы, на лице застывшая гримаса обиженного ребёнка. Создавалось впечатление, что это трактор через него переехал. Хорошо, что он сам своего уродства не осознавал. После посещения своей кузины, от жалости к существу, с которым нас связывало какое-то родство, у меня текли слёзы.
Дочка , Верочка, оказалась ребёнком благополучным: и разумом, и внешностью была не хуже других невест села. Замуж вышла удачно. Родила, на радость Валентине, внучку Леночку-умницу и красавицу. Леночка окончила в Оренбургеинститут торговли. Но счастье Валентины Егоровны было недолгим – через две недели после получения диплома Леночка, не справившись с управлением автомобиля, погибла в автокатастрофе. На Леночке и закончился род Егора Тимофеевича Антипова. Похоже на то, что война, оставив нам свои чёрные метки , ещё и обязала нас передавать их, по наследству, нашим потомкам.
КАШАЧЬИ ВЫЖИРКИ
Я не знаю, что у меня в моём детстве было: коньков не было, лыж не было, санок не было, резиновые мячики я видел только во сне, велосипед даже и во сне не снился. Штанов и ватной телогрейки, видимо, тоже не было. Если бы они у меня были, то я не в окно смотрел бы на новобранцев, с песнями марширующих по улице, а бежал бы за ними вместе с другими мальчишками, за околицу села, где будущих бойцов красной армии учили драться с фашистами.
У бабушки Аксиньи была шубейка из овчинки. Шубейка, хоть и была мне ещё великовата, но не на столько, чтобы я не мог её использовать.
Мальчишки на улице играли в войнушку. Бабушка грела свои старые косточки на лежанке. Можно было в её шубейке принять участие в сражении.
От снежка, угодившего в меня, в бабкиной шубе образовалась дыра. Выпучился серым кустом клок овечьей шерсти. Мальчишкам это показалось забавным-- снаряды обеих противоборствующих армий полетели в мою сторону.
Бабушка, ощупав свою шубейку, (бабушка была слепая) пришла в ужас: " Я эту шубу тридцать лет носила и ещё бы носила, а ты, недоумок, за один раз превратил её в Тришкин кафтан!"-едва не плача укоряла меня Аксинья Ивановна. Бабушка свою шубейку больше не надевала, а я в ней смахивал на, давно не стриженного, барана. Бабушкина шуба, кроме как на подстилку для новорожденных ягнят, больше ни на что не годилась.
Когда-то моему дедушке Павлу, Гермоген Филатыч Лебедев, на которого дед батрачил свыше тридцати лет, перед своей смертью отрядил подворье. Подворье обнесено было стеной сложенной из каменных плит. Колхозу для строительства коровника потребовался стройматериал. Дедушка продал плитняк колхозу за 120 рублей. Мамка съездила в Сорочинск и привезла от туда кусок материи под названием "чёртова кожа" , Из той "чёртовой кожи" мать Мишки Данилова сшила мне штаны.. Отменные были штаны! Новые, густо-чёрного цвета и, главное звучащие.. Таких штанов не имел ни один мальчишка села Бурёнина.
Как не похвастать такой обновой! Прошел я в них по нашей улочке-соседи в окна повысовывались (кто это в наше время смог раздобыть кровельное железо и. не скрываясь, возёт по улице). Польщёный вниманием народа к моей персоне, я стал бегать из одного конца улицы в другой. Грохот штанов, гулким эхом отражаясь от обрывистых берегов нашей речки Каменки, бился в окна соседей. Куры и кошки, заслышав моё приближение, спешили укрыться в подворотнях. За то мальчишки смотрели на меня с завистью. С наступлением жаркого лета радовать меня мои штаны перестали. Разогревшись под лучами палящего солнца, касаясь моей кожи «чёртова кожа» причиняла мне нестерпимую боль.
Чтобы остудить штаны, не снимая их, я влез в речку. Напитавшись водой, «чёртова кожа» потеряла эластичность. Штаны перестали сгибаться. Снять их я не смог. Из своих замечательных штанов я выпрыгнул. Штаны остались стоять на берегу на негнущихся штанинах. Казалось,, будто меня пополам перерубили и нижнею часть тела в штанах оставили.
Под лучами осеннего солнца «чёртова кожа» создавала благостное тепло, а холодные капли моросящего дождя с неё скатывались. Осенью мне в моих штанах было комфортно. Но вот зимой!.. Если бы я в зимнею, сорокаградусную стынь, вышел на улицу совсем без штанов, то и тогда бы мороз, наверное, не так больно обжигал мои тощие ляжки.
В конце февраля я заболел. Температура тела зашкаливала за сорок градусов. За полтора десятка дней обессилил до предела-перевернуться со спины на бок не хватало силы. Фельдшерица тётя Тоня установила диагноз - крупозное воспаление лёгких и, сказав, что люди при температуре в сорок один градус умирают, велела готовиться. Бредил я постоянно.
Однажды, открыв глаза, увидел, сидящего в ногах у меня, моего дедушку Павла. Дедушка смотрел на меня и тихо плакал.
Из семнадцати детей, рождённых ему Аксиньей Ивановной, в живых оставалось только двое, но и эти на войне сгинули.. И вот теперь умирает его последняя радость, его внук Ванечка, единственный и последний наследник его фамилии. Умирает на его глазах, а он бессилен чем либо помочь ему.. Средств сбивать температуру не было. Я должен был умереть.
Но я не умер! Каким-то чудом выжил. Температура спала. Через неделю встал на ноги. Но ходить пришлось учиться заново - сначала в комнате, держась руками за стену, потом вышел во двор, а там и на улицу потянуло. Однако, без должного питания, силы ко мне возвращаться не хотели. Мишка Данилов идёт обычным неспешным шагом, а я (так мне тогда казалось) бегу изо всех сил, но догнать его не могу.
Моя двоюродная сестра Настя жила в Ташле . Работала в ресторане буфетчицей. Своим родителям она привезла гостинец-маленькую скибочку колбасы. Тётя Ефимия, сестра моей мамы, от той колбаски для меня отрезала граммов восемьдесят. Вот это было лакомство! Ни когда я, в своей последующей жизни, ничего подобного не ел.
Возможно, тот кусочек колбасы дал какой-то толчок моему организму, возможно наступившее лето вернуло силы, не могу сказать что, но к осени я уже был в состоянии ходить в школу.
Но, видно, судьба и в правду злодейка. К весне снова заболел. На этот раз уложила в постель, (под дедушкин тулуп) злая "лихоманка" .Трясла меня та злючка не менее чем полтора месяца. Ни каких средств борьбы с ней, кроме таблеток хинина, у нас не было. Таблетки же были невыносимо горькими. Я их, отвернувшись к стене, чтобы дедушка не видел, выплёвывал.
Наконец, дед вспомнил народное средство: приготовил снадобье из шишек хмеля; налил до краёв литровую кружку -на, пей! А сам сел напротив. Противно было вливать в себя, то горькое зелье, но дед сидит рядом. Пришлось выпить до донушка. Уже на следующее утро, я это ощущал явно, тело моё звенело весенним звоном.
Дедушка Павел из меня один недуг выгнал, но на меня свалилось новое несчастье- я оглох. Оглох напрочь. В сентябре в школу идти , а я- глух как пень. Мир вокруг меня жил, двигался, но безмолвие было полным.
В школе меня посадили за первую парту, напротив классной доски. Но толку от этого не было никакого. Вижу, учительница что-то говорит, открывает и закрывает рот. То левым, то правым ухом поворачиваюсь к доске , по- гусиному вытягиваю шею- глухо! Слух прорезался только к середине ноября.. Если бы в те времена была книга рекордов Гинеса, то моё имя внесли бы в нее непременно - в первый класс я ходил три года.
Наша соседка, тётя Ксеня Семиколен говорила моей матери: " Феня, не хожу в баню из-за того, что боюсь увидеть себя голой. Мослы уже через кожу лезут. Но и тётю Ксеню шокировала моя худоба. Эта острая на язык тётка дала мне прозвище "Кашачьи выжирки." Собак я не опасался. Они меня не трогали, видимо, не хотели пачкать зубы о дохлятину. Я был тощ и слабосилен-пацанам хотелось ущипнуть меня, дать подзатыльник. От дефицита веса в 17 кг. избавился только к 40ка годам.
СТЕПАН До войны Степан был жителем города Сорочинска. Во время боев на Орловско-Курской дуге его контузило. Как инвалида войны, его на содержание определили, почему-то, в колхоз им.. Валерия Павловича Чкалова, в наш колхоз.
. Ростом Степан метр с небольшой добавкой. Да и весил-то не намного больше суслика. Лишившись и психического здоровья, и физической силы, бывший акробат-любитель стал для одних обузой, для других забавой. Наши сельские хулиганы, подростки лет шестнадцати, забавы ради, поставят его вниз головой, скажут: «стоять Степан!», в сторонку отойдут,-потешаются. Так и торчит бедолага посреди улицы вверх ногами, пока кто-нибудь из взрослых прохожих не вернёт его в нормальное..положение.
Однако во время припадков бешенства сила в нём появлялась. Завалит, бывало, какую зазевавшуюся бабёнку наземь, приставит нож к горлу - зарежу так твою мать! Баба визжит, отбивается - бабе страшно , ножичек хоть и маленький, перочинный, а все-таки нож. Степан-то безумный - может и впрямь в горло воткнуть. Одним словом, женщины и дети боялись Степана больше, чем лешего жившего в ольховой роще.
Склоны увалов, меж которых располагалось село Бурёнино, покрыты супесчаной почвой. На таких почвах получаются отменные арбузы и дыни. Охранять бахчи всегда поручали деду Садовникову. Но детворы-то в сёлах в послевоенные годы было не меньше, чем мух в коровниках. И всем им сладенького хочется. Деду одному справиться с ними было не под силу. Зная дурную славу Степана , дед брал его в помощники. Когда Степан находился на бахче (а он был на бахче неотлучно), пацаны бахчу обходили стороной.
Дед мог из своего шалаша всё лето не вылезать.
К моей тете Ефимии из Ташлы приехал на лето внук, Колька Краснов. Кроме дедушки Павла, у меня был ещё дедушка Фёдор. Кольке дед Фёдор тоже приходился дедушкой, только двоюродным. Огород у него, а вернее у бабушки Матрены, был полон разных вкусностей: малина, клубника, смородина…самая сладкая морковка тоже была у нашего дедушки Федора. На моё предложение наведать деда Фёдора Колька согласился.
Дорогу мы почему-то выбрали ту, которая пролегала позади крайних изб села.
Получилось так, что по правую руку от нас - село, по левую - увал, на котором бахчи.
Две недели назад, возвращаясь с прополки, я, метров на 50 ниже бахчи, приметил арбузный кустик с двумя маленькими арбузятами. Теперь мне пришла в голову мысль посмотреть, на сколько те зародыши арбузов выросли. Колька был наших кровей-как и я считал, что «семь вёрст-не крюк», если можно увидеть что-то интересное. Только на этот раз совсем рядом с местом, где было интересно , находился не какой-то там Змей Гарыныч, а сам Степан!
Степана мы не видим. Мы видим его дубинку. Возвышаясь над белёсыми соцветиями ковылей, она перемещается(на фоне синего неба нам это хорошё видно) то вправо, Степана мы боимся, но наше любопытство сильнее страха.
От окраины села до бахчи кто-то весной проложил плугом борозду. Легли мы в ту борозду, ползём. Колька впереди - я следом. Мы не видим Степана, Степан не видит нас. Но по дороге с бахчи идут три женщины. Они нас видят хорошо.
Слышу, одна дурёха крикнула: «Степан, вон они!». Я поплотнее вжался в борозду, но вдруг, увидел голые Колькины пятки пролетающие надо мной. Хотел окликнуть Кольку, поднял голову. А Степан – вот он! В каких-нибудь десяти шагах.
Бежал я…! Ни камней, ни канав на своём пути не видел. Земли под собой не ощущал. Не ноги несли -- крылья страха уносили от неминуемой гибели. Степан настигнуть меня, десятилетнего мальца, не может, но и не отстаёт. Я слышу его мат и, вдруг вместе с матом, через мою голову летит шишкастая дубина Степана. Не на много успел я отбежать, пока он подбирал её.
«Стой, туды-т твою мать!»- орёт Степан и, едва не скользнув по моей макушке, снаряд Степана летит прямо под колени Кольки, Но Колька бегает быстрее, чем летает дубинка нашего преследователя..
Вот уже и крайняя изба-изба Дорошенковых. Около избы толпятся женщины. «Стой!»- кричит Степан и я, как заяц под гипнозом удава, замер на месте. Оглянуться я не успел – дубинка, ударом в плечо, свалила меня на землю.
Женщины рядом, но подойти бояться. Слышу их голоса:- «стой, Степан! Брось, Степан!» Только Степану они не указ. Дубина плясала по моему тощему телу, будто матрос отбивал чечётку на корабельной палубе. В плечо, в спину, в голову сыпались её удары. Боли я не чувствовал, визжал больше от страха.
Краем глаза вижу, приближается дед Алейников с длиной палкой. Его Степан послушался и ушёл на свою бахчу. Его там нашли подростки. Лежал Степан на бахче со ртом забитым пеной. С ним всегда так было, когда он нервничал.
Визжать я перестал сразу, как только Степан повернулся ко мне спиной. Стал думал: как явиться домой. Шишмаки были по всему моему телу. На темени сидела бульба, которую я не мог прикрыть ладошкой. Этот шишмак мать не заметить никак не могла. А заметив, могла ещё и от себя добавить.
Время было предвечернее, стадо коров возвращалось с пастбища. В стаде был свирепый бугай. Вот на него-то и надо свалить вину Степана, - нашел я выход из затруднения.
И, конечно же, стоило мне переступить порог, мать обронила внимание на моё состояние. Она спешила занять очередь на сепаратор. И никак не отреагировала на мои объяснения. Молоко \ сепарировали у Завражинвх, это на соседней улице.
Встреча с матерью прошла без болезненно. И я уже собирался блаженно отдаться во власть Морфею, на разостланном на полу тулупе, но тут с треском, чуть не слетев с петель, раскрылась дверь. В дверном проёме возникла моя мамаша. Не моя тихая заезжанная непосильной работой, затюканная колхозными бригадирами. мать Передо мной была тигрица готовая, за жизнь своего детёныша, сразиться хоть с самой смертью.
Оказывается, в очереди её спросили: дошёл ли я до дом. И в красках нарисовали картину моей экзекуции, Мамка ринулась спасать сыночка. Если бы ей по пути встретился Степан, она, в тот момент, из него рыболовный крючок сделала бы.
Но моя мамка была человеком быстро отходчивым - увидев меня в добром здравии, быстро успокоилась и вернулась в очередь на сепаратор.
По окончании войны в Москве объявился субъект назвавший себя Степаном Тупиковым, а нашего Степана своим,потерявшим рассудок , братом Юрием.
Через пару месяцев, тот московский, Степан приехал к нам в село и забрал нашего Степана в Москву на лечение. Только наш Степан до Москвы не доехал. Где-то под Куйбышевым\(Самарой) свалился с баржи и утонул в Волге.
Вначале мной овладело чувство удовлетворения - мой обидчик был наказан. Но через два-три дня мне стало Степана жалко. И я от всего сердца Степана простил. А простив Степана, я и сам испытал облегчение. Будто освободился от какого не нужного мне груза.
P.S. Мать братьев Тупиковых, спасая старшего сына от возмездия за дезертирство, его показания опровергать не стала.
МИШКА. Село Бурёнино своей северной окраиной жмётся к ольховой роще. Один из трёх её массивов входит в улицу Набережную. На той улице в двухстах метрах от массива в один и тот же час, крикнув своё первое «Уа!» мы с Мишкой Даниловым оповестили жителей Бурёнино о том, что их мир стал теперь и нашим миром; и что им теперь придётся благодатным воздухом ольхового леса делиться с нами.
Вскорости после нашего первого «Уа» началась война. Появился лозунг «Всё для фронта, всё для победы». Нам, кроме воздуха ольховой рощи да её крапивы ничего не оставалось.
Наши мамки за год обязаны были выработать минимум сто сорок трудодней. На те, сто сорок трудодней осенью получали от колхоза сто пятьдесят, максимум двести килограммов зерна. По подсчётам стариков, этого количества зерна на пропитание одного взрослого человека могло хватить только на десять месяцев.
Одному - на десять месяцев! А в наших семьях на одну работающую мать, приходилось по пять не трудоспособных. Выручала картошка. Этого продукта было у нас предостаточно. Чтобы экономить зерно, хлеб пекли из муки на половину смешенной с толчёной картошкой. Но, недаром же, говорят, что хлеб всему голова. Если нет хлеба то, чем бы ты брюхо не набил, всё равно будешь голодный. С первых дней войны в наши животики вселился какой-то изверг. Своими острыми когтями он царапал наши желудки. И только придавленный какой-либо снедью вроде щавеля, земляники или недозрелыми плодами степной вишни, на время засыпал.
На поиски подножного корма ходили мы с Мишкой вдвоём. И ни кого другого в обмен на Мишку я не взял бы. Мой приятель, в противоположность мне, прирождённому молчуну, никогда не умолкал. Его круглая голова всегда была полна невообразимых фонтазий, которые он, на протяжении всего дня, вливал мне в уши. Всех его историй вспомнить не возможно. Он и сам, наверное, сейчас сделать это не смог бы. Но, поднапрягшись, кое- что воскресить в своей памяти я попробую. Ну, хотя бы вот это: -Вань, ты не шибко испужаешься, если я тебе расскажу страшную-престрашную историю?- понизив голос до шёпота, спросил меня Мишка.. -Не испугаюсь. Мой дедушка ни чего не боится, и я не боюсь. Рассказывай! –Шли мы с Петькой по лесу (в рассказах Мишки всегда присутствовал какой-то не известный мне Петька) вдруг. Из куста как прыгнет на меня мышонок! Маленький такой, серенький, да как завизжит мне в ухо. -Ух, как страшно! Даже есть расхотелось. –Ты, Вань, дальше послушай. Схватил я его за шкирку и в сапог сунул. А голенище верёвкой перевязал, чтобы не вылез. Пущай, думаю в сапоге сидит, неча на людей бросаться. --Он что и сейчас в сапоге сидит? Чай задохнулся уже.!- посочувствовал я мышонку. –Нет, Вань. Ты знаешь,Вань, какие зубы у мышей острые! Были бы у меня такие, я бы берёзки грыз, и хлеба мне было бы не надо. А этот дурак сапог прогрыз, вылез через дыру, посмотрел на меня своими злючими глазами да как вцепится зубами в мою штанину. Упёрся ногами в песок и держит. Я и туда, и сюда, штанина трещит, а он держит, гад! —Не заливай, Мишка! Тот мышонок весит чуть больше таракана и ты его с места не мог сдвинуть!?. –А он, Вань, хвостом за берёзку зацепился, как бы я его вместе с берёзкой-то утащить смог?. Чтобы сбить Мишку с понталыку и не спорить дальше, я задал ему вопрос: - Мишка, ты сказки любишь? —Нет, Вань, я есть люблю!-Закрыл тему разговора Мишка.
Но однажды, в своих фантазиях, Мишка совсем заврался. –А ты ведь, Вань, мой сынок. Бухнул неожиданную для меня новость Мишка. –Это я тебя родил, а ты думаешь, тётя Феня. -Э-э , Мишка!, тебе, наверно, солнце в башку ударило вот ты и несёшь чушь всякую. Я больше тебя, как бы я у тебя в животе поместился то? —Это я щас маленький, а тогда большой был. —Это как же? Был большой и вдруг маленьким стал? —А я, Вань, об асфальт стёрся. Заметив мой удивлённый взгляд, Мишка пожал плечами , показывая своё неудовольствие моим недоверием. Потом продолжил: --Если бы ты, Вань, когда- нибудь видел асфальт, ты, не удивлялся бы. Ты знал бы, Вань,, какой он шаршавый . Хуже чем точильный камень в кузнице у Проньки! Я стал догадываться—Мишка несёт чушь, чтобы верховодить в нашей компании на правах родителя, так как это делает его мать в их семье. Пыль с Мишкиных ушей надо было сбивать. —И где же ты, Миня, асфальт-то нашёл,-ехидно спросил я Мишку. —В Сороке,-попытался вывернутся мой самозваный родитель. —Мишка, не ври! В Сорочинске асфальта нет, Мне Витька Наседкин говорил, там пыль да песок на улицах. —Сечас нет, а тогда был, не сдавался Мишка —Куда же он делся, если был? –Стёрся!- зло ответил Мишка. - Как это?- начал теперь психовать я. —Мы, Вань,- смягчил тон приятель,- тёрлись-тёрлись друг о друшку и вот теперь я стал маленьким, а он совсем, в песок, стёрся. Я знал, Мишка в штаны напустит, а в споре не уступит. И я решил утихомирить его, надавив на жалость. --Мишка, помолчи, а!- сказал я,- у меня от твоей болтовни живот уж заболел. -А ты, Вань, разбежись и о ту вон берёзку животом стукнись. У тебя будет выкидыш и твой живот болеть перестанет. ---Ты-то откуда это знаешь? -удивился я познаниям друга. Стр11 -Моя мамка так делала, когда я у неё в животе был. -Почему же ты тогда живой? Стр 11 - Мамка только один раз о берёзку стукнулась, а нас двое было. Братик вывалился в воду и утонул, а я умный был, я за камышинку схватился, -продолжал вешать мне лапшу на уши Мишка. -Ну и дурак!- сказал я. -Почему, Вань, почему я дурак, Вань? -ни сколько не обидевшись, стал донимать мня Мишка. - Был бы умный, плавал бы теперь в прохладной воде голенький, а не парился бы сейчас здесь под солнышком. –Нет, Вань,- не заметив моей колкости, продолжал Мишка,-я, Вань, был не голый, я в рубашке родился. -Ну, ты даёшь, Миня! Так не бывает, чтобы в рубашке родиться. –Бывет, Вань. Мой дедушка Ефим тоже в рубашке родился. Потому и с войны живой вернулся-Бабушка говорит - счастливчик! -А ты, Мишка, тоже счастливый? -Угу, -промычал счастливорубашечник, -Вань, я есть хочу!. Мишка был всегда и во всём счастливый, только всегда голодный.
Когда из Мишкиной, разогретой солнцем головы, с того места, которое темечком называется, появлялся сизый дымок, мы шли на берег Грязнушки. Там, под сенью берёзок, наши мозги дымиться переставали, но Мишкино "Вань я есть хочу" будило во мне того изверга, царапавшего мой желудок. Я приходил в то состояние, когда говорят:"кишка кишке бьёт по башке" Однажды не выдержав мук я сказал Мишке : -Ладно, Мишка, вон трактор стоит, пойдём к нему, может нас по-быстрому домой довезут. --Вы, ребята, чего хотите? -спросил дяденька поднимаясь в кабину трактора. --Бури! –выпалил мой неугомонный друг Мишка. -Зачем вам буря!?- удивился тракторист. - Чтобы домой быстрее домчаться. Мы есть хочим,- опять Мишка высунулся вперёд меня. -Понял я вас, -сказал дяденька,- только мне в другую сторону. -Тогда твой трактор пусть совсем никогда не заведётся! -съязвил мой приятель. -А ну, брысь отсюда, шантрапа!- осерчал тракторист. -Шантрапа -у попа, а ты - крыса! -Это было уже хамство с Мишкиной стороны. –Вот я вас! Тракторист замахнулся большим гаечным ключом. Отскочив от злого дядьки на безопасное расстояние, я спросил Мишку:- стр 12 -Ты зачем дяденьку крысой назвал? Стр 12 -А чаво он брысь сказал? Я что, котёнок что ли!
Когда мы с Мишкой закончили третий класс, из города Уральска приехал Мишкин брат Алексей. -Нечего тебе в этой глуши делать,-сказал Мишке дядя Лёня, -Здесь ты оболтусом вырастишь. Поедешь со мной. В городе будешь учиться. Стр 12
В Бурёнино Мишка больше не появлялся. Был слух, что Мишка выучился на прораба и работает на стройках Уральска. Если это так, то я рад за Мишку. Тогда ему повезло- из всех наших сверстников только ему удалось выйти в люди.
НАШИ МАМЫ. - Весть об окончании войны принёс мне Витька Черемисин. Не дослушав Витьку, я помчался на поиски мамы. На её попечении была небольшая отара овец, ценной мериносовой породы. Овцы на опушке берёзового колка пощипывали, только что выбравшуюся на белый свет, травку. Мамка с тётей Шурой, беседуя о своей вдовьей судьбе, сидели на зелёной лужайке залитой весёлым светом майского солнца.
Сияя всеми веснушками от счастья, подлетел я к мамке. "Мамка, война закончилась! - выпалил новость. Вопреки моим ожиданиям, на лицах матери и тёти Шуры отблесков счастья не увидел.
Причину их апатии понял позже: знали они, что им их красавцев мужей победа не вернёт, а хозяева колхозной жизни, всякие дяди Вани и Григории Степановичи как «мурдовали» их, так и будут «мурдовать.»
В те годы каждый трудоспособный житель села обязан был в течении года выработать сто сорок трудодней. Тот, кто не укладывался в этот минимум, становился кандидатом на поездку в город Горький. И там, в дали от семьи, выбагривать из реки набухшие водой брёвна-- в течение года смывать с себя позорное звание "тунеядец."
А кто в бригаде распределяет работы? Бригадир. То есть Иван Тимофеевич или Григорий Степанович. Будут у тебя к концу года те самые сто сорок тр. или нет, зависело от того на какую работу они тебя поставят. .
Правда, пошлют ли тебя в город Горький, было ещё на воде вилами писано. Рабочие руки колхозу самому были нужны. Имелась и более веская причина, делающая вдов покорными исполнительницами прихотей бригадиров .
У вдовушки малые детки в не натопленной избе стынут. У неё голодная коровушка мычит в хлеву. Чтобы привезти дрова из леса или сена с дальнего луга, вдове нужен транспорт.. К кому пойдёт она со своими заботами? К бригадиру! Потому как, всем гужевым транспортом и всей тягловой силой в колхозе распоряжаются бригадиры.
И вот проникнувшись заботами вдовы, её бригадир Иван Тимофеевич, говорит:" на этой неделе ни чем я тебе помочь не смогу. Надо ж дать!" Когда эта, бригадирова неделя, закончится, даже и председатель колхоза не знает. А у вдовы детишки в стылой избе зябнут.. За неделю они и заболеть от переохлаждения могут. И коровёнка, с голодухи, к концу недели на ноги вставать перестанет. Вот и решается жена погибшего на фронте воина: - раз уж надо дать, так придётся. И она говорит: -Ты, Ваня, нынче вечером к моей соседке Шуре приходи. Её свекровь нынче ночью моим детишкам сказки рассказывать будет.
А кто же не знает: где интим, там и беременность, где беременность, там и аборты. Аборты женщины делали друг другу сами. Других спецов, по энтим делам, не было. Сколько раз моя мамка из-за дяди Вани оказывалась на краю жизни! Чтобы мы не видели страданий нашей мамы, чтобы не слышали её воплей, тётя Ефимия забирала нашу страдающею мать к себе домой. Нам говорили, что у мамки сердце разболелось. Из-за мамкиной "сердечной" болезни мне приходилось сносить обиды со стороны родственников дяди Вани, терпеть поношения со стороны других моих сверстников.
Один бесшабашный парень, Пашка Абаимов, подбивал клинья к моей двоюродной сестре Нинке. Стремясь добиться моего расположения, Пашка подарил мне финку. У ножа была красивая рукоятка из цветного плексигласа. Но финку в кармане я носил не потому, чтобы перед ребятами хвастать. Я вынашивал план мести. Мало того что из-за дяди Вани страдала моя мама, этот, ненавистный мне дядька, при мне сказал как-то, что на войне только дураки умирают, а кто по -умнее домой живыми приходят.
Я знал, что с дядей Ваней мне не справиться. Поэтому, - так размышлял: «выберу момент, когда можно будет подойти к дяде Ване вплотную и суну финкой в живот. От боли он согнётся и тогда, через спину, всажу финку в его поганое сердце" А когда дядя Ваня будет подыхать, скажу : "Дураки умирают не только не войне, но и дома тоже!"
Через неделю Пашка догадался, что для пятнадцатилетнего пацана финка -плохой подарок. И финку у меня забрал.
Я что-то уже понимал и на свою мать не злился. А вот Колька Железнов обид прощал, только вымещел их на своей матери: постоянно хамил ей, а когда подрос, начал пить, потом в Жигулёвск уехал. Я рассказываю об этом не для того, чтобы бочку мёда загадить дёгтем: я холчу своим рассказом поднять наших мам на высшую ступень пьедестала славы; чтобы самым дальним потомкам нашим видна была жертвенность наших мам -- их прородительниц . Что бы не забывали, почему их род не прервался в годы великих потрясений выпавших на долю нашей Родины.
До начала пятидесятых годов сельское население не могло покинуть колхоз и выехать в город. В городах была паспортная система, а жителям села паспортов не выдавали. А без паспорта, кудаНо послевоенное лихолетье закончилось. Страна из разрухи вышла. Паспорта колхозникам стали выдавать, не спрашивая на то согласия у руководства колхозов. Сельская молодёжь в поисках лучшей жизни потянулась в промышленные районы страны.
В Сорочинске железнодорожный вокзал гудел, как пчелиный улей во время активного медосбора. Поезда, трогаясь с мест своего формирования, уже были забиты пассажирами. Люди ехали на крышах и в тамбурах вагонов.
Дяденька в красной фуражке (я тогда ещё не знал, что это дежурный по вокзалу), чтобы пройти к выходу на перрон, должен был перешагивать через тела людей распластанных на деревянном полу станционного помещения. Достать билет на пассажирский поезд не было никакой возможности.
Кроме пассажирских поездов, между Куйбышевым и Ташкентом, курсировал ещё и почтово-багажный, к которому было прицеплено три пассажирских вагона. Этому поезду народ почему-то присвоил имя Алексея Максимовича Горького. "Максим Горький" по пути следования кланялся каждому встречному столбу, у каждой встречной шпалы спрашивал разрешение на дальнейшее следование. Поэтому его вагоны редко когда видели транзитных пассажиров. Народ считал, что лучше двое суток бесплатно дышать свежим воздухом на крышах курьерского поезда, чем, за деньги, неделю париться в душных вагонах "Максима с Горького"
Пока я пять суток кантовался в Сорочинске, пристанционные клопы столько высосали с меня крови, что я стал бледным, как узник казамётов острова Иф.. И я решил: лучше долго ехать, чем долго кормить своей кровью клопов. "Максим Горький" был несказанно рад такому моему решению. -Я наживал синяки на жёсткой второй полке мерно покачивающегося вагона. За открытым окном медленно вращались выжженные солнцем степи Казахстана, проплывали телеграфные столбы, с сидящими на их верхушках большими степными птицами-беркутами.
Где-то в районе Казалинска, тоскливые степи сменились бескрайними водами вышедшей из берегов реки Сыр-Дарьи. Чугунка в те годы была одноколейной. "Максим Горький» подолгу стоял на полустанках, пропуская мимо себя как встречные, так и попутные поезда. За время стоянки я успевал вдоволь насладиться прохладой придорожных вод.
Дикие утки, уступая мне место подле насыпи, отплывали на три-четыре метра и, погрузив головы в воду, хватали широкими клювами, проплывавшую мимо них живность. Над гладкой водной поверхностью, будто поплавки рыболовных сетей, покачивались их серые гузки. А я , опустив свой любопытствующий нос в лоно сырдарьинских вод, наблюдал за стайками полупрозрачных , мельтешивших перед моими глазами, мальков рыбы.
Нынче путешествуя по железной дороге, мы начинаем ощущать движение только после того, как состав выкатиться за станционную стрелку. В прежние времена на то, чтобы плавно сдвинуть состав с места, у локомотива мощей не хватало. Поэтому машинист толкал вагоны в сторону обратную движению и, пока лязг буферов катился в хвост состава, резко бросал машину вперёд. Громкий мат пассажиров был следствием таких манёвров.
Обычно люди в пути, кто с помощью карт, кто с помощью бобов, стараются предугадать своё будущее. Мне гадать нужды не было, я и без гаданья знал, что жить буду у двоюродной сестры Насти, из Ташлы переехавшей в какой-то город Янгиюль и, вместе с её сыном Колькой, буду осваивать профессию фрезеровщика в цехах вагоноремонтного завода.. Поэтому я был безмятежен и бессонница меня в дороге не мучила.
На каком-то разъезде, при манёвре машиниста, я так треснулся головой о перегородку вагона, что морфей, прикайфонувший на моих ресницах, шарахнувшись, с перепугу, о противоположную перегородку вагона, вылетел в окно.
С нижний полки до моего сознания стал доходить разговор двух женщин. --Эх, подружка, знала бы ты, как мне достались мои детки, обревелась бы! -Что и говорить! - послышался окающий голос другой женщины, - рОстить детей в те годы было всем не легко. –Знаю всем было трудно, но испытать то, через что прошла я, пришлось не многим. –Что ж такого особенного было в твоей жизни? Расскажи! _ --Рассказала бы, да уж вспоминать больно тошно и рассказывать стыдно. –А ты всё таки расскажи--легче станет. А на счет того, что стыдно-- так я скоро сойду и вряд ли мы когда ещё встретимся. Через минуту молчанья послышался глубокий вдох, потом сдавленный голос: --В войну приезжих в городе было, наверно, больше, чем нас, коренных ташкентцев. Пятница для всех жителей Узбекистана –день базарный. Чтобы пройти к прилавкам в этолт день, надо хорошее поработать локтями. --В В одинь из таких дней у меня срезали сумку с продуктами и продуктовыми карточками. Конешно, купить овощи или фрукты можно было и без карточек. Только без хлеба на одной капусте долго не протянешь. Соседка Катька, увидев моих детей, сказала:- -Пока ты получишь новые карточки, кормить тебе будет уже некова. -и дала совет:--Иди,-говорит,- на Бешагач, ты там, наверно, бывала и скульптуру девушки с веслом видела. И скамейку, окало той скульптуры, знаешь. Вот иди и садись на ту скамейку. К тебе подойдёт мужчина. Он тебе предложит помощь. Чай, не красна дева, сама знаешь за что.
Ближе к вечеру ко мне на скамейку подсел мужичонка пахнущий укропом и солёными огурцами. Сговорились мы с ним за три килограмма риса. Мужичок в энтом деле оказался человекам опытным, только больно уж слабым. Закончив процедуру скачек, мой наездник и говорит: -Теперь иди подмойся,- и втолкнул меня в дверь другой комнаты.
А сейчас, уважаемый читатель, я попрошу тебя: не торопись вешать на меня ярлык пошляка. Если ты склонен к ханжеству, то лучше эту мою повесть отложи в сторонку. Потому что дальше я буду говорить о том, что и мне слушать было противно. –
Влетев в комнату, я голая упала на пол. хорошо, что на полу был расстелен толстый ковёр. Поднимаясь с ковра, встала на четвереньки. Тут на меня сзади, с рыком, накинулась какая-то зверюга. И я почувствовала, что в меня входит что-то твёрдое, как капустная кочерыжка. Повернув голову, увидела огромную собачью морду, пасть полную белых зубов и красный язык, свешенный набок. Стоило мне шевельнуться -раздался грозный рык зверя. Хозяин крикнул:" Не дёргайся- порвёт!" Затылком я чувствовала горячее дыханье зверя, на маю голую спину стекала слюна псины, меня сковал страх. Я боялась шевельнуться.
Когда псина соскользнула с моей спины - я голая рванула в коридор. Меня тошнило, от меня пахло псиной. Мой благодетель подал мне моё платье и сказал, «возьми свой рис" Я хотела крикнуть: жри сам! Но говорить не могла. Обида и ярость душили меня.
В трамвае народу было не много. Я осталась стоять на задней площадке. Но пассажиры, казалось мне, чувствуют запах псины и с недовольством поглядывают в мою сторону.
Если бы не думка о детях, утопилась бы в Анхоре. Но мои детки голодали, и я снова села на ту скамейку.
В моей памяти возник образ дяди Вани, и я тогда очень пожалел, что не довёл свой замысел до конца. --------Когда мои детки подросли,- уже сквозь рыдания продолжала рассказчица,- сын Катьки открыл им тайну их благополучного существования. И мои дети стали меня презирать. Сначала отказались садиться со мной за один стол, потом и вовсе ушли из моего дома. Теперь я совсем одна и на прощение деток уже не надеюсь.
Когда рассказ попутчицы закончился "Максим Горький", уже стоял на полустанке с мягким, милым названием"Чили". Женщины пошли осматривать столы с выложенными на них фруктами и другой разнообразной снедью. Воспользовавшись их отсутствием, я перешёл в другой отсек вагона.
ВАЛЕНТИН--
Шестилетний мальчонка, по имени Валька, в одиночестве брёл по степной укатанной до чёрного блески дороге. Мимо него, обдавая вонючей гарью, проносились грузовики, громыхали какие-то железные машины, гудели в небе самолёты-всё двигалось в ту сторону, куда шёл Валька –в Караганду.
Караганда находится в казахстанской степи. Там сухой и жаркий климат. Там и летом случаются дни, когда от мелких камушков, гонимых ветром, можно получить ушибы. Пыль, как туман, заполняет город, люди ходят по улицам на ощупь. Поэтому Валька с мамкой на лето 1941года уехали на Украину к бабушке Кате.
Когда над бабушкиным селом стали летать чужие самолёты, мамка сказала: "От войны надо держаться подальше. Давай, Валёк, вернёмся к папке" Мамка что-то написала химическим карандашом в его сандаликах и сказала: «Теперь Валёк твои сандалики стали твоим документом, Если ты их потеряешь, то папка тебя ни когда не найдёт.Береги свои сандали и смотри чтобы надпись моя в них не стёрлась»
До железной дороги пришлось добираться пешком. Машин-то тогда было ещё совсем мало. Улица села, через которое они шли, была длинной. Около магазина мамка присела на скамеечку, чтобы Валькины босые ступни отдохнули. (Сандалики он теперь носил в руках) В это время над селом пролетели самолёты. Из самолётов посыпались, какие-то чурбашки. Падая, чурбашки визжали, а там, куда они падали, поднимался чёрный фонтан. Мамка встала со скамейки. В это время одна чурбашка упала не далеко от скамейки. Кто-то Вальку толкнул и он упал. Мать тоже упала. Валька с земли поднялся, а мать продолжала лежать. Пришли две тётеньки, послушали мамкину грудь, потрогали шею и сказали, что Валькину мамку убила бомба.
Потом подъехал грузовик, в котором сидели дяденьки с ружьями. Дяденьки что-то говорили, непонятное для Валки и, указывая пальцами на тётенек, смеялись. Из кабины вылез ещё один дяденька, спросил у тётенек, где сельсовет и где живёт председатель. Велел тётенькам сесть в кабинку и куда-то их увёз.
Тут я должен сделать не большое отступление, чтобы кое-что пояснить. С той поры, когда Валентин рассказал мне свою историю, прошло много времени, и я теперь всех его впечатлений передать слушателю не могу , поэтому в моём рассказе звучат только те его слова, которые я сумел запомнить.
Как он оказался за селом , Валентин не помнил. Хотелось пить и умыться, чтобы смыть со щёк грязные следы, оставленные высохшими слезами. Только ни какой воды в степи Валька не видел. --Куда это ты топаешь, малыш? - проговорил кто-то хриплым голосом над головой Вальки. Запрокинув голову, Валька увидел смуглого бородатого дяденьку. -Где твоя матка, зачем ты плакал? - продолжал участливо спрашивать Вальку дяденька, --Зачем пятки жжёшь, а обувку в руках носишь? Обрадованный тёплому человеческому голосу, Валентин с охотой рассказал дяденьке, куда он идёт и почему на дороге оказался один. оказался на этой дороге. Дяденька дал ему напиться смыл с лица следы слёз, - сказал: «Ну, давай теперь вместе будем искать твоего батьку.» Дяденька толкал впереди себя тележку, в которой сидел смуглый мальчик. Туда же дяденька посадил и Вальку.
Мальчишку звали Стёпкой. От Стёпки Валька узнал, что дяденьку зовут дядя Рома и что дядя Рома его отец. Дядя Рома катил тележку, а Валька и Стёпка спали. На другой день их тележку обступила шумная толпа дяденек и тётенек. Стёпка сказал, что это цыгане - его родственники --Ты тоже теперь будешь цыганом, - сказал Стёпка.
В сёла, где были немцы, цыгане не заходили. Ночевали в скирдах соломы. Холодными ночами жгли костры. Чтобы не мёрзнуть, устраивали вокруг них свои цыганские танцы. Тётя Лиля- сестра Стёпки- заставляла брата- и Вальку тоже- скакать вокруг огня. Она же учила их тому, что надо говорить людям, чтобы те давали картошки или яйца. У Вальки ни чего из тёплой одежды не было. Тётя Лиля раздобыла где-то для него старый ватник. Ватник был великоват, но зато в него можно было укутаться с головой, а поджав ноги прятать от холода пятки.
Четыре года ходил с цыганами Валентин. Мамка во сне снилась ему редко, зато не проходило ни одной ночи, чтобы не приснился отец.
На каком-то железнодорожном разъезде дядя Рома сказал: - --Сынок, цыгана нам из тебя всё равно не сделать - уж больно ты сивыйКараганда находится гдето за Волгой. Мы туда не ходим. Ты теперь совсем большой стал Ищи теперь своего батьку без нас. И, свесив свою кудлатую голову, ушёл.
Вскоре на разъезд прибыл товарный состав, в котором ехали солдаты. Договориться с солдатами Валентину было не трудно- тётя Лиля научила его многому.
В солдатской теплушке Валька пел для солдат песни, танцевал цыганские танцы, солдаты кормили его тушёнкой. В Соль-Илецке сказали , что дальше они ему не попутчики. В Караганду ехать надо по другой ветке. На перроне станции дежурил милиционер. Солдаты попросили милиционера , чтобы тот посадил Вальку на поезд следующий до Караганды. Но милиционеры решили определить Вальку в детский дом.
Детские дома, в послевоенные годы, были переполнены детьми оставшимися без родителей. но продуктами питания снабжались плохо, Даже в цыганском таборе Вальке жилось сытнее. Если у других ребят не было места, где бы они могли найти себе пристанище, то у Валентина отец был, и было неистребимое желание с ним встретиться. Поэтому, дождавшись весны, из приюта он ушёл.
Милиция ещё несколько раз снимала его с крыш вагонов и помещала в приюты. Но во всех детских домах с питанием было - хуже не придумаешь.
Ребята старших возрастов делали набеги на картофельные плантации колхозов. Всю добычу отдавали детям младших возрастных групп. Дождавшись благоприятных условий Валентин, пускался в бега. Так, в место Караганды, он оказался в Чимкенте.
В этом городе бродяжья жизнь Валентина закончилась. На городском рынке его опознала тётя Зина-родная сестра его матери.. Узнала она Валентина потому, что он обличием был "вылитый её сестра Варвара" Тётя Зина сказала, что в Караганду ехать не надо. Его папки там теперь нет. Он потерял продуктовую карточку. Без той карточки получить продукты питания было не возможно. Поэтому его отец умер от голода.
Тётя Зина работала на швейной фабрике. Своих детей у неё не было. И она племянника оставила жить у себя. Потом пристроила на свою фабрику учеником мастера по ремонту швейных машин и настояла на том, чтобы ходил в «Вечернею школу рабочей молодёжи».
К тому времени, как тётя Зина умерла, Валентин стал квалифицированным наладчиком швейных машин и закончил семь классов общеобразовательной школы.
После похорон тёти Зины, снова потянуло в странствия. До Ташкента добраться решил давно испытанным способом-в пустом товарном вагоне. В вагоне, под перестук колёс, заснул. . Проснулся на пятьдесят километров южнее Ташкента. На станции Алмазар.
Алмазар в переводе на русский означает - яблочное место, а точнее-"место, где очень много яблок» Через Алмазар, кроме железной дороги, проходил Большой узбекский тракт-автомагистраль связующая Ташкент с городом Термез . Самым южным городом Узбекистана.
Проезжая по этому тракту, путник в течении получаса находился среди благоухающих садов. На протяжении двух десятков километров вдыхал ароматы садов. Из дворов алмазарцев веяло запахом ябок. Через ограду дворов свешивались янтарные гроздья винограда, золотились персики, наполняя воздух тёплым запахом солнца.
Впервые увидев такое изобилие фруктов , Валентин подумал, что это место райское и живут здесь небожители. В этом «райском» месте решил он остаться навсегда. Но как тут обосноваться, вопрос для него был трудно решаемым. Ни трактором управлять, ни за скотом ухаживать он не умел. Одним словом, ни земледельцем, ни животноводом быть не мог - не умел. А швейного производства в Алмазаре не было.
Ожидая электричку, я сидел на скамейке, под карагачом, бросавшим густую тень на перрон вокзала. На скамейку, рядом со мной, присел человек. По его удручённому виду я понял: у парня что-то в жизни неладно. Мне самому приходилось попадать в затруднительные положения, поэтому инициатором разговора стал я.
Я работал в хозяйстве, которому принадлежали те самые чудесные сады. Работал в должности начальника электросилового хозяйства и насосных станций, Взять электриком человека, не имеющего подготовки для работ в электроустановках, я не мог. Но я нуждался в машинистах насосных станций. «Если мужик освоил ремонт швейных машин,-подумал я,-то уж водяные-то насосы освоит без труда.» - С Валентином мы условились: до первой получки он будет жить в моей семья, а там переберётся в помещение насосной станции. Насосная станция, куда я вселил Валентин, располагалась на берегу канала "Каракульдюк"-между оградой животноводческой базы и не большим селением животноводов.
На молочно-товарной ферме работала дояркой Люба - не замужняя молодая женщина. Люба, возвращаясь с дойки, заносила Валентину крынку парного молока. Через месяц общения забрала Валентина на свою жилплощадь.
Вскоре совхоз построил, для обеспечения животноводства питьевой водой, артезианскую скважину. Рядом со скважиной выстроили двухквартирный дом, для операторов артскважины.
Валентин дал согласие обслуживать одновременно и насосную, и артскважину. Дом отдали в полное распоряжение молодой семье. 18
Обширную территорию санитарной зоны вокруг скважины семья могла использовать как приусадебный участок. Чем семья и воспользовалась: развели скот, засеяли кормовыми и огородными культурами. Не маловажное значение для них имел и расположенный через дорогу яблоневый сад.
Одним словом жизнь моего подопечного сложилась удачно. Мы Валентином тоже были более чем довольны. Если раньше на то, чтобы поднять из скважины для ремонта насос, а затем снова опустить его , уходило два рабочих дня, то теперь бригада ремонтников руководимая Валентином справлялась со всем объёмом работ за 10-12 часов. С приходом Валентина у меня развязались руки. Я получил возможность заниматься основными моими обязанастями-организацией безопасной и безаварийной работы электроустановок, повышением энерговооружённости предприятия .
Люба родила Валентину двух деток. Аннушка, моя крестница, выросла и превратившись в красавицу, удачно вышла за алмазарского парня. Однако с Ванькой у нас вышла накладка. Ванька сдружился со скотниками, выучился у них водить трактор, обслуживающий нужды животноводства. Скотники приучили его курить и виртуозно крыть матом непослушных бурёнок. (Скотники не были пьющими, поэтому и Ванька остался непьющим). Сообразительный пацан, кроме того, чему научился у скотников, ничему другому учиться не хотел. После третьего класса, в школу ходить перестал. Нас он слушал, но поступал по-своему. Трактор да коровы стали его увлечением. .
Ближайшим нашим соседом было хлопководческое хозяйство- колхоз имени Будённого. Председателем этого колхоза был Иван Трифонович Саулькин- может быть не самый хитрый, но самый мудрый руководитель из всех руководителей нашего района. Скажу наперёд, Саулькин превратил «пьяный колхоз» (так до него называли это хозв/яйство) в передовое хлопководческое хозяйство Узбекистана и получил звание Героя социалистического труда. Желающие трудиться в колхозе имени Будённого стояли в очереди.
Наш Иван, едва достигнув совершеннолетия, решил жениться. Иван Трафимович проведав, что Ванька выбрал себе в невесты одну из красавиц его колхоза, решил, что Ванька ему нужен больше, чем совхозу Алмазар. Свадьба отшумела за счёт колхоза имени Будённого. В качестве свадебного подарка молодожёны получили в собственность дом из жилого фонда колхоза.
Теперь Валентину можно было бы жить да радоваться. . Но годы бродяжьей жизни ему, видимо, не прошли даром. Старуха с косой нашла его и, в самом расцвете сил, лишила жизни (Официальная версия смерти моего друга Валентина-рак желудка). Вслед за ним ушла и Люба. Наступило последнее десятилетье 20го века. Получив независимость, Узбекистан встал на путь капиталистического развитья. Хозяйство с годовыми доходами в несколько миллионов, развалили. Герой соц.труда Саулькин уехал в Сибирь. Я выехал на свою родину - в Оренбург. Как теперь сложилась судьба Ивана Валентиновича, не ведаю. Надеюсь, что свою чёрную метку Валентин сыну в наследство не оставил.
БЫЛ ЛИ ВАНЯ СЛАБАКОМ.
Что есть город Ташкент, знают все, но не всем известно, что рядом с Ташкентом протекает речка с именем похожим на звуки издаваемые воробышками- Чирчик. Воды Чирчика, скатываясь с хребтов Памира, бегут-торопятся к реке Сыр-Дарье. Левый берег Чирчика низкий, поросший тугайным лесом. Жарким летом снега в горах интенсивно таят. Русло Чирчика не может вместить в свои берега изобилие вод. Если смотреть с высокого правого берега, то левого не увидишь; увидишь лишь верхушки тугайных зарослей, чернеющих над зеркальной поверхностью воды, да скрывающиеся за синей дымкой, заснеженные вершины Памира. На правом берегу Чирчика находится селение Резинка. Поселение получило такое название потому, что его обитатели когда-то выращивали каучук- сырьё для производства резины.
После схода половодья тугаи наполняются голосами птиц (чирикают воробьи, воркют голуби, щебечут синицы ). Жители Резинки ночами слушают песни соловьёв и плач шакалов. Лисицы и рыжие корсаки тоже рыскали в под кронами низкорослого леса. В русле Чирчика и в его заводях кишели разнообразные породы речных рыб. Улицы посёлка каучуководов кишели человеческой молодью. В гуще этой людской поросли рос и набирался сил паренёк с исконно русским именем Ванюшка-Ванька Потапов. Ванька в речке удил рыбу, в тугаях гонял лис и шакалов, ночами лазил по чужим садам, участвовал в набегах на виноградники соседнего колхоза, и пил самодельное вино. Одним словом, Ванька рос шкодливым романтиком.
В 1941 году началась Великая Отечественная война. Ваня был рослым и крепок телом. Это помогло ему скрыть свой возраст и уйти на войну- защищать Москву. Однако климат в Подмосковье, не такой как в Ташкенте. На морозе под 40 градусов зябко. Ване захотелось погреться под жарким узбекским солнцем, захотелось к маме. А как!? Только через госпиталь. Ну, Ваня взял да и прострелил себе руку повыше локтевого сустава. После госпиталя- военно-полевой суд. Учитывая возраст Вани, расстрел заменили штрафбатом. Командование штрафного батальона в штурмовую роту его не послало. Мужал Ваня заряжающим гвардейского минамёта «Катюша»
Моя двоюродная сестра Клава в конце 1947 года, оставив колхоз имени Валерия Чкалова, уехала в Среднею Азию. Там и встретила она самострела Ваню.
В те годы многие уезжали из колхоза, но кто-то и приезжал. Приехал и моряк черноморец, участник боёв на Малой земле Александр Юрченко. Александр имел ранения и тяжёлую контузию. Но это быть приличным работником колхоза ему не мешало. Геройский краснофлотец женился на Завяловой Фросе . Она и увезла его (в том же 1947году) в Ташкент.
Перемена климата дурно повлияла на психику Саши. Фрося повезла Сашу в Москву на лечение. По пути заехала навестить своих родителей.
На Александре теперь не было ни ватной телогрейки, ни кирзовых сапог, ни валенок. Теперь на нём была чёрная флотскея шенель, , сияющие чёрным лаком штеблеты. Ни дать ни взять командир какого-- нибудь торпедного катера!. Не хватало кортика, зато на груди болтался карманный фонарик. И в руках была железная трость.
Был канун праздника Великой Октбрьской революции. Торжественное собрание в колхозном клубе, после него –танцы. Александр пригласил на танец Аню- жену Чапрасова Михаила. Позволил себе лишнего. Аня стала визжать и биться в руках Саши. Михаил вмешался. Исполосовав ножом телогрейку Михаила, саша пошёл по залу и стал бить трастью стёкла керосиновых ламп, освещавших зал. Ни молодые ребята, ни мужики увешенные медалями, ни кто не решился утихомирить буяна, хотя видели, что нож у него был сапожный.
Получилось так, что одновременно с Сашей приехали и Клава с Иваном, привезли с собой груши, виноград и рис. По случаю праздника тётя Ефимия напекла пирогов. Пришёл проведать своих бывших земляков и Саша. Накрыли стол. Саше угощение не понравилось, хлестнул по тарелкам тростью, стал требовать плова. Семён Самойлович, отец Клавы, вышел во двор, позвать сына Тихона. Когда они вошли в комнату, Саша уже лежал на полу со связанными руками. Ни геройский вид Саши, ни молва о его неукротимости, ни его трость Ивана не испугали.
Прожив в Узбекистане 15 лет, семья Потаповых переехала в Оренбург. У них был сын Володя. Когда Володе исполнилось 17 лет, как будто бы , случайно друзья его убили. Потеря одного единственного сына, как сказали бы теперь, сбила родителей с катушек. Оба стали пить. Заливали своё горе так, что Насте, старшей сестре Клавы, приходилось принимать крутые меры.
На 79 году жизни Клава умерла. Иван Сергеевич осиротел. В целом мире у него ни кого из близких ему людей не было. Моя дочь Галина взяла его под свою опеку. Иван Сергеевич на продолжении семидесяти лет курил самые злые , зато дешёвые, табаки, находился в добровольном рабстве у « зелёного змия» . Много ли найдётся людей способных победить свои многолетние привычки? Иван Сергеевичь смог. С куривом и пьянством завязал в один день. Не пил и не курил в продолжении 12лет. Умер на 92ом году жизни.
Иван Сергеевич не смог выстоять против московских морозов, всю свою жизнь был под каблуком у Клавы, был порабощён алкоголем, но назвать его слабаком у меня как-то не получается.