Новый взгляд на творческую личность Сулеймана Стальского
Великие мастера слова, кто плоть от плоти от своего народа, в пору зрелости преодолевают границы национального и становятся достоянием мира, всего человечества, как солнце, как воздух.
Сулейман Стальский – поэт от бога. Он всегда с нами, и всегда современен. Актуальность его творчества в органической связи со своим временем, а значит, и со Временем вообще. Даже если на земле исчезнут все пороки человека, общества, власти, и тогда мудрые жизненные, прозорливые стихи Сулеймана будут звучать к месту и ко времени.
От неграмотного сельского батрака Сулейман поднялся на уровень великого народного поэта, стал символом национального духа и характера лезгин. Нелегкая сиротская доля, полуголодное существование, каждодневный тяжелый труд не смогли сломить его дух и вселить в душу озлобленность, обиду на жизнь. Поэт до конца своих дней оставался человеком добрым и щедрым, скромным и по-детски открытым, чистым и даже наивным...
Самое сокровенное желание истинного поэта – быть услышанным своим народом. В этом смысле поэту повезло: именно благодаря народу – истинному ценителю и хранителю поэзии, его неопубликованные, «отбракованные» цензурой стихи дошли до нас. Сулейман Стальский – один из самых читаемых и любимых лезгинских, дагестанских поэтов. Его книги не залеживаются на полках магазинов.
Состояние сулеймановедения.
О жизни и творчестве Сулеймана Стальского написано сотни работ. Среди их авторов известные ученые, поэты, писатели, критики (А. Агаев, Ф. Вагабова, Г. Гаджибеков, Р. Гайдаров, Э. Капиев, Н. Капиева, Р. Кельбеханов, Г. Корабельников, А. Назаревич, Кам. Султанов и др.) Проделана огромная работа по сбору, редактированию, изданию, исследованию и пропаганде творчества Сулеймана Стальского. Неоценим подвижнический труд собирателей наследия поэта – А. Мамедова, М. Гаджиева, А. Гаджиева, М.-Г. Садыки, Р. Нагиева, С. Селимова, А. Шахмирзоева и др., благодаря которым сохранились десятки произведений поэта.
Среди исследователей С. Стальского существовало твердое мнение, что все сочиненное поэтом тут же издавалось. Но оказалось, это не так: большинство стихотворений Гомера ХХ века так и не увидело свет (а сборник полного корпуса его сочинений не издан и поныне). Поэзия Сулеймана все еще остается для нас айсбергом, самая величественная и весомая часть которого сокрыто от наших глаз. Поэтическое наследие его до конца еще не собрано.
Несмотря на кажущуюся ангажированность со стороны советской власти, Сулейман Стальский один из трагических личностей ХХ века, чье творчество оказалось искаженным и фальсифицированным идеологической цензурой. Сулейман не владел письменной грамотой, и его сочинения переписывались людьми с различным литературно-художественным вкусом и идейно-политическим пристрастием; вследствие этого в сочинения проникали разные ошибки и искажения.
Исследователи творчества Сулеймана Стальского замечали некоторое несоответствие тематики отдельных стихотворений истинному образу поэта, его жизненным принципам. В литературной критике возникали противоречивые мнения о личности и творчестве С. Стальского. Возникла необходимость более тщательного исследования творчества поэта с привлечением его творчества в полном объеме. Хотя потребность в таких исследованиях существовала давно, но опыта проведения полновесных текстологических исследований по творческому наследию мастеров слова, в том числе и Сулеймана Стальского (а его творчество испытало на себе наибольшее число искажений и фальсификаций!), в дагестанском литературоведении не было. Исследования по текстологической критике появились только в 90-е – 2000-е годы .
Советское литературоведение с его критерием оценки творчества с точки зрения соцреализма, с позиций классовости и партийности не могло дать всестороннего и объективного представления о качестве литературного процесса. В результате подобных идеологических требований в литературе наметились унифицированные подходы и стандарты. После крушения социалистической системы и ее идеологии появилась необходимость нового осмысления творческого наследия прошлых эпох в отрыве от идеологии.
В поэтическом наследии Сулеймана Стальского выявлены случаи переделок и изменений идеи стихотворений, факты подмены и сочинительства за автора, случаи изъятий и дополнений, искажений и фальсификаций отдельных строк, строф и целых текстов. Есть случаи отбраковки его лучших со¬чинений – сатирических апологов, идея которых не согласовывалась с социалистической идеологией: ее проводники правду принимали за дерзость, свободомыслие и критический взгляд – за враждебные нападки на советскую власть. В поэтическом наследии С. Стальского найдено около 60 неизвестных произведений (очевидно, эти сочинения и «отбраковывались» идеологической цензурой, предлагая поэту отказаться от них). В числе изданных произведений обнаружено более 30 чужих сочинений.
Для объективного восприятия и оценки личности и творчества Сулеймана Стальского, на наш взгляд, следует ознакомиться, по меньшей мере, со следующими источниками, это: 1). Неопубликованные стихотворения С. Стальского с подстрочными пе¬реводами в рукописном фонде ДНЦ РАН. 2). Капиева Н.В. «Жизнь, прожитая набело». Москва, 1969; ее же: «Скрещение дорог». Махачкала, 1990. 3). Корабельников Г.М. «Дорога к образу». М., 1979. 4). «Сулейман Стальский в критике и воспоминаниях». (Сборник статей). Махачкала, 1969. 5). Нагиев Ф.Р. Поэтическое наследие Сулеймана Стальского: проблемы текстологии. Махачкала, 2001.
Многие стихи Сулеймана Стальского (любовная и духовная лирика, политическая сатира и др.) утеряны. Как же можно объективно судить о творчестве поэта, у которого около 60 даже из сохранившихся стихотворений не опубликовано, а из 279 опубликованных: более 30 – чужие сочинения; 5 – обратные переводы с русских переводов; 9 стихов дается как продолжение других; почти все стихи любовной и около трети духовной лирики и сатирических апологов утеряны? А все изданное было подвергнуто жёсткой идеологической цензуре.
В силу этих причин, большая часть поэтического наследия Сулеймана Стальского оказалась вне литературного процесса и остается недоступной и для широкого читателя (в т.ч. и лезгинского), и для литературоведов.
Но величие Сулеймана Стальского в том и состоит, что даже сквозь пыльную завесу идеологических искажений, сквозь ложь и обман, предательство и доносительство, проходя через идеологический фильтр сложных эпох XIX и XX веков, не меркнут бриллианты его мудрых мыслей.
Оппозиция – художник и власть.
Дискуссий о месте и роли Сулеймана Стальского в дагестанской, да и в российской литературе было много; они не утихают и в наше время. При советской власти Стальскому ставили в вину его религиозность, хотя поэт не был фанатом от веры; указывали на его «политическую безграмотность», хотя своим крестьянским умом постигал то, что было недоступно иным просвещенным; вменяли ему «непонимание» сути социализма, хотя, судя по его стихам, идеи социализма и их претворение в жизнь Стальский постигал в сравнении с жизнью его села, его Кюры, его Дагестана и Кавказа, его России.
В постсоветский период обвинения в адрес Сулеймана Стальского меняются на прямо противоположные: теперь оказывается, что поэт был идеологическим рупором социализма; якобы воспевал все, даже и антигуманные, деяния большевиков; будто Сулейман не был добропорядочным мусульманином, а был во¬инствующим атеистом.
Но, как показало время, не правы оказались и те, и другие критики. Это показало Время и показывает высокая Поэзия Стальского. Беспочвенной осталась тенденция, делать из Сулеймана большего большевика, чем чувствовал он сам. Ведь, даже несмотря на уговоры, Сулейман не состоял в партии (ссылался то на свою неграмотность, то на «старость»). И не перестаешь удивляться тому, насколько был прозорлив и мудр этот крестьянский философ в своих искренних и смелых оценках действительности.
Следует подчеркнуть, что вся критика творчества и личности Сулеймана Стальского основывается на искаженные переводы, а не на подлинное творчество поэта. Подобным критикам в свое время давали отповедь А.Агаев, А. Назаревич, Кам. Султанов, Р. Гамзатов, Р. Кельбеханов и др.
Истоки творчества Сулеймана Стальского следует искать в духовной культуре его народа. Творчество поэта органически связано с фольклорными и песенными традициями, с национальным характером, национальным самосознанием народа. Несомненно, Сулейман, всю жизнь гнувший спину под тяжелым ярмом богачей в поисках куска хлеба, видел в революции избавителя от всех тягот и лишений, которые выпали на долю трудового люда: Для богачей – друзей своих – Держал ты нас в тисках тугих, Земля, заводы – все у них, А мы трудились за двоих! Умри, проклятый старый мир! (Перевод С.Ганиева)– расставался поэт со старым миром.
Восприятие революции и Советской власти Сулейманом все же происходило постепенно (это и естественно по причине большой консервативности и безграмотности крестьянства) где-то после 1925-1930-х годов (все его стихи, посвященные социалистическому и колхозному строительству, общественному труду и труженикам, созданы именно в этот период). Но разбираться в сложных задачах революции, в истинном предназначении Советской власти, как избавителя от рабского труда, он так и не смог до конца своей жизни. (Поэтому для понимания души поэта, его сомнений и переживаний, его истинной неподкупной поэзии навязанные ему сверху панегирические стихи, особенно года с 1935-го, непригодны).
На Чрезвычайном съезде народов Дагестана, состоявшемся 13 ноября 1920 года в Темир-Хан-Шуре, нарком по делам национальностей И.В. Сталин по поручению Советского Правительства огласил Декларацию об образовании Дагестанской Автономной Советской Республики. Но, вероятно, во избежание недовольства лезгин отчуждением своих земель в пользу соседней Азербайджанской республики, делегации от лезгин на съезд приглашены не были. Вот как на это откликнулся Сулейман: Гуржи наруд атана са, Килиг вуч фарман гъанат1а! – Некий грузин прибыл к нам, Гляньте, что за приказ принес! (Подстр. перевод).
Политические преследования.
Судьбы великих людей зачастую трагичны. Но судьба Сулеймана Стальского была трагической до рождения – отец выгнал мать на улицу, когда она была беременна. «Откуда мне быть счастливым, – говаривал поэт, – когда еще в утробе матери я ощущал свою сирость?» Сулейман родился в хлеву у дяди. Искажение коснулось даже года рождения поэта. Хотя 18 мая – дата, принятая весьма условно, правильный год рождения поэта, согласно данных в книге «посемейных записей» Ага-Стальского сельского общества Кюринского округа от 10 июня 1886 года. Там под номером 156 записано: Сулейман, сын Гасанбека, 14 лет находится в Дербенте. [ГАРД, с. 297]. Значит, Сулейман Стальский родился в 1872, а не в 1869 году.
Не менее трагично сложилась и поэтическая судьба Сулеймана. Хоть при жизни поэт достиг больших почестей – Народный поэт Дагестана, кавалер Ордена Ленина, член Даг.ЦИКа, Депутат Верховных Советов Дагестана и СССР, но добрая половина его стихов не печаталась никогда. Многие сочинения были отбракованы или уничтожены идеологической цензурой (дабы не скомпрометировать нужный для социалистической действительности идеологизированный образ народного певца). Лишь ничтожная часть стихов сохранилась в памяти народа и в сундуках благодарных почитателей его таланта.
Как вспоминает Г. Алекберов – завотделом печати и издательств Дагобкома ВКП(б), «до 33-34 годов некоторые работники, занимавшие руководящие посты, старались затирать Сулеймана, спекулируя на том, что он не получил специального образования, что он «не обладает политической эрудицией». Еще в 1928-29 гг. идеологические органы партийной печати ставили перед Сулейманом условие: если он не откажется от порочащих советскую власть стихов, то перед ним закроются двери всех издательств, и он останется без поддержки власти. Но поэт не мог отказаться от своих творений. Сохранилась продиктованная Сулейманом приписка к автобиографической справке от 9 января 1933 года, составленной по требованию об¬кома ВКП(б): «…А что каса¬ется моих стихов, большую часть из которых вы предлагаете мне забраковать, оставив меньшую часть, на то согласия моего не будет». (Перевод с лезгинского).
Любому, кто таит изъян, Всё это скажет Сулейман! Поэту, хоть он не султан, Рот не зажмёшь. Примерно так.
(На лбу написано, что он… Перевод Е.Чеканова).
Надо сказать, что именно политическая сатира – философско-сатирические апологи, от которых предлагалось поэту отказаться, были и остаются главной и значительной частью Сулеймановской поэзии. Из этого цикла, после тщательной идеологической правки, было опубликовано лишь несколько стихотворений.
Компании против Сулеймана Стальского инициировались и алчными муллами, и чиновниками-краснобаями, и богачами – новыми мурсалханами, и лжекоммунистами, – словом, всеми, кто узнавал себя в правдивом зеркале его поэзии. С одной стороны контрреволюционеры, кулаки и муллы обвиняли поэта в большевизме и атеизме, а с другой – сами большевики объявляли его политически неблагонадежным.
Лишь заступничество московской бригады поэтов за Сулеймана и избрание его по их ходатайству делегатом 1-го съезда советских писателей в 1934 году на время (увы, всего на 2-3 года!) спасло поэта от преследований.
Кстати, некоторые из дагестанского руководства выступали против отправки Сулеймана делегатом на писательский съезд (видимо, не могли простить поэту его отказ от «порочащих социализм», по их мнению, стихов). На встрече писателей с членами дагестанского правительства в Доме советского писателя в феврале 1935 года Петр Павленко вспоминал: «Когда мы в позапрошлом побывали у Сулеймана Стальского, надо сказать, мы привезли в Махач-Кала восторженное мнение о нем. И, когда мы говорили товарищам, что надо пригласить его на съезд, нас обвиняли в том, что мы показываем старый Дагестан, обвиняли в экзотике. Оказалось – мы были правы: Сулейман Стальский один из величайших поэтов Дагестана».
Несмотря на взлет после съезда писателей СССР, этот период до 37-года – времени смерти оказался самым трагичным для Сулеймана. Идеологические тиски настолько зажимали свободный дух поэта, что он не чувствовал творческой свободы. По-прежнему не печаталась его политическая и социальная сатира, духовные стихи, сочинения периода до и времени гражданской войны, стихи-разочарования последних лет жизни. Многое из наследия поэта впоследствии было безвозвратно утеряно, уничтожено идеологическими опекунами. Возможно, это делалось для сохранения сложившегося идеологизированного образа народного певца и удержания его, по выражению Э. Капиева, «в седле времени».
В условиях доносительства и всеобщего подозрения Стальский оставался верен своим жизненным принципам и клеймил позором стукачей и писак доносов:
Кабаньей внешней доброте
Не верь – чтоб не страдать всегда.
Шакал не смолкнет в темноте,
Он будет завывать всегда.
(«Кабаньей внешней доброте…». Перевод Е.Чеканова).
Нужно представить политическую обстановку в Дагестане 1917-1937 годов, чтобы понять бесстрашие и неподкупную честность Сулеймана. Ведь свои стихи поэт не записывал в потайную тетрадь и не шептал соседу на ухо, а читал среди людей. Как честил он родной Кюре, Дагестан, Кавказ, Россию!
Ответь, кого ты вечно ждёшь,
Как потаскуха, в зной и в дождь?
Свой «далалай» кому поёшь?
Увы, не знаешь ты, Кавказ. –
Такие слова в то время были небезопасны. И в последние годы своей жизни Сулейман не менял свою поэтическую позицию, свое понимание правды. Когда тема национально-освободительного движения горцев была объявлена идейно вредной, Сулейман слагает прекрасные стихи о Шамиле.
Трагедия Сулеймана Стальского в том, что к концу жизни он отчетливо и ясно понял, что многое из того, во что он искренне верил, оказалось иллюзией. Если же раньше источником всех бед, олицетворением всего зла был царизм, то кто же был виноват теперь? Беззаконие, безбожие, доносительство, ограничение свободы, показуха… Откуда же шло все это? Вопросы оставались без ответа. Ближе к пониманию души Сулеймана подошел Г. Корабельников, который отмечал, что «увлечение Стальского иллюзией свободы оказалось скоротечным…», что поэта «потрясает мысль, что он стал жертвой обмана, приняв смену исполнителей ролей и перемену декораций за новую пьесу».
Тяжело переносит Сулейман беззакония 30-годов и аресты близких ему людей (Г. Гаджибегова, А. Алкадарского, А. Вагабова, Н. Самурского…). Вернее, он не смог перенести эти беззакония, и сам становится их жертвой. Сулейман был внутренне подавлен и одинок. Тяжело больной поэт был вызван за 200 километров из села в Махачкалу, чтобы на ноябрьском праздничном митинге он прочитал изобличающие «врагов народа» Нажмутдина Самурского и Гаджибека Гаджибекова стихи. Но Сулейман прочитал совершенно другие стихи, чем вызвал гнев секретаря обкома ВКП(б) и руководства НКВД. Они отчитали старого и больного поэта и оставили одного под дождем на улице. Это стало трагическим потрясением для народного поэта и крахом его веры. Разбитого и обессиленного его привез в село молодой поэт Мемей Эфендиев.
По возвращении из Махачкалы Сулейман слег. Был замкнут и неразговорчив. По свидетельству близких, он сильно изменился, быстро постарел за эти дни, и 23 ноября Сулеймана не стало. Тело его привезли в Махачкалу. Гроб с телом поэта несли те же руководители, кто недавно его оскорбляли – Сорокин и Ломоносов. Палачи несли свою жертву.
Эта своеобразная политическая дуэль между поэтом и властью Дагестана (в лице его преследователей – первого секретаря Дагобкома ВКП(б) М. Сорокина и наркома внутренних дел В. Ломоносова) заканчивается смертью поэта, но не его поражением. Стальский уходит из жизни несломленным, не изменив своим жизненным принципам. Уходит полностью освобожденным от сомнений и иллюзий. Оставляет этот «начинающийся уже переворачиваться мир» и, возможно, этим избавляет себя от дальнейших репрессий.
Миф о неграмотности поэта и клеймо "ашуга".
Время требовало и выбирало людей, которые стали бы проводниками но¬вой идеи в жизнь. Таким проводником, певцом из гущи трудового народа, которого открыла и вознесла революция, хотели видеть и Сулеймана. Для этого был искусственно культивирован хрестоматийно-глянцевый образ Стальского. Для придания этому образу некоторой таинственности и экзотичности был придуман миф о «безграмотном ашуге», который якобы под чунгур воспевал новую жизнь. Идеологическая цензура тщательно отбирала стихи, отсеивая все, что могло «вредить» рафинированному образу «народного ашуга». Некоторые исследователи, не разбирающиеся в тонкостях национальной культуры, воспринимали напевную манеру чтения стихов народными поэтами (мазанами), в частности Сулейманом, за ашугское пение.
Хотя Сулейман письменной грамотой не владел, называть его безграмотным было бы несправедливо. Во все времена на Востоке существовало понятие устной грамотности, и это понятие всецело подходит также для Сулеймана. Поэт обладал феноменальной памятью – знал наизусть все свои стихи и предшествующую и современную ему лезгинскую поэзию и фольклор. Поэт читал тысячи строк стихов Етима Эмина, Кочхюр Саида, Низами Гянджеви и многих других восточных поэтов. Кстати, именно у Сулеймана Г. Гаджибеков, первый издатель поэтических сборников Е. Эмина и С. Стальского (Москва, 1927; 1928; 1931 гг.), записывал стихи Етима Эмина. Кроме лезгинского, Сулейман владел, персидским и тюркским языками.
Отзывы о Стальском.
«Поэт сам избирает предметы для своих песен, – толпа не имеет права управлять его вдохновением». А.Пушкин.
О поэзии Сулеймана Стальского отзывались и восторженно (М. Горький, Вл. Луговской, П. Павленко, Н. Тихонов, А. Агаев, Р. Гайдаров, Э. Капиев, Г. Корабельников, Р. Кельбеханов, С. Липкин, А. Назаревич, К.Д. Султанов…), и с явной недоброжелательностью (Ю. Борев, З. Казбекова, В. Солоухин...). Но многих, кто писал о Сулеймане, интересовали лишь экзотичность фигуры самобытного народного поэта, классовые корни и социальные мотивы его поэзии. При этом проблемы духовных исканий, разочарований и потрясений поэта, нравственно-этические истоки его поэзии, вопросы поэтики и текстологии произведений на предмет влияния на них идеологической цензуры оставались совершенно нетронутыми.
Скрытость весомой части творчества Стальского от общества способствовала тому, что в литературной критике стали появляться тенденциозные, безосновательные оценки творчеству С. Стальского. По искаженным, а зачастую и не принадлежащим поэту произведениям проводились (и проводятся) серьезные научные исследования, составляются словари языка поэзии, изучается поэтика произведений, делаются переводы на другие языки, даются исчерпывающие оценки творчеству и личности.
Но все это чрезвычайно далеко от подлинного образа поэта. Сулейман был человеком очень скромным и немногословным, добрым и открытым, в то же время знающим себе цену, чрезвычайно ранимым и обидчивым. Именно глубокое знание жизни и житейская мудрость всегда помогали ему избегать ошибок и тенденциозных выводов. Даже и в тех стихах, что были навязаны идеологическими «опекунами», поэт всегда оставался самим собой.
Неудивительно, что появлению негативных оценок поэтической личности С. Стальского способствовали и некоторые переводчики, слишком политизировавшие его поэзию. А в иных переводах, очевидно, для придания большей экзотичности и восточности, переводчики переносили поэзию Сулеймана с лезгинской, дагестанской почвы чуть ли не в Среднюю Азию или на Ближний Восток средних веков. В переводы вводились слащаво-подобострастные восточные восхваления и раболепные эпитеты, совершенно не присущие Сулейману. Подобные сочинения со странными, заискивающе длинными названиями впервые появились в русских переводах Эфенди Капиева («Живое двигая вперед», «Думы о родине», «Поэма о любимом друге и верном ленинце товарище Серго Орджоникидзе», «Принимая от товарища Калинина орден Ленина», «Светочу мира любимому Сталину» и др.)
В книге «Сталиниада» (1990, с.156) Ю.Б. Борев приводит услышанную от кого-то строфу: «О, Сталин, ты – падишах падишахов. Ты – султан султанов. Ты – царь царей. Ты – выше белого царя». Ну разумеется, среди посвящений Стальского историческим личностям таких строк нет. Видимо, это или чистый вымысел на уровне анекдота, или искаженная передача следующей строфы поэта: «Сталин – вождь, ты так (таким образом, манером, политикой) / Обустроил каждый уголок, / Что твоя, лев, спичка / Везде огонь зажгла». (Подстр. пер. См.: Сулейман, 1947, с. 154).
В сулеймановской строфе намек на пролетарский призыв к «пожару мировой революции». Сверхуслужливые и идеологически заряженные переводчики истолковывали мысли поэта, как им было угодно.
Приведенное четверостишие созвучно другому стихотворению, где говорится о большевистской политике:
Слёз врагу не покажет никогда,
Друзьям своим верна она всегда,
Даже на снегу не оставляет она следа –
Политика такая у нас. (Подстр. пер.).
Позже, когда я показал Юрию Борисовичу подлинники Сулеймана, он признал ошибочность оценки творчества поэта, основываясь только лишь на искаженные тексты и некачественные переводы. (Борев Ю. «Раскаяние по Сулейману» // «Настоящее время». – 29.04.2011).
Один из первых переводчиков Стальского С.И. Липкин в повести «Декада» (1990, с. 11 – 179) рисует экзотический, лубочный образ Мусаиба Кагарского, за которым автор подразумевает Сулеймана Стальского. При нашей встрече в марте 2001 года на подмосковной даче в Мичуринце я ознакомил Семена Израилевича с подстрочными переводами неизданных стихов Стальского. При своей супруге Инне Лиснянской он вспоминал интересные случаи из жизни Сулеймана, у которого около месяца жил во время перевода поэмы «Дагестан»; говорил о честности и бесстрашии поэта. Супруги были приятно удивлены неизвестными им стихами С. Стальского. «Сочинения Стальского – это летопись времени», – задумчиво произнес тогда Семен Израилевич.
Основываясь на искаженные и фальсифицированные переводы, 3. Казбекова дает Стальскому такую оценку: «Одним из наиболее ортодоксальных представителей новой культуры в Дагестане явился Сулейман Стальский – классический пример этнической и культурной деградации». (Казбекова, 1994, с.122).
Здесь, разумеется, налицо «классический пример» некомпетентности и безответственности исследователя по отношению к предмету исследования. Складывается впечатление, что З. Казбекова была заранее настроена на негативное к Стальскому отношение. Ею совершенно не владело желание понимать истинную суть поэзии Стальского: даже искаженное творчество поэта не дает основания говорить о его «этнической и культурной деградации». Ведь вождям посвящали стихи и Гамзат Цадаса, и Расул Гамзатов, и Горький, и Маяковский... В данном случае уместно высказывание Г.Гамзатова, что «нередко мы ищем совпадений там, где их нет. Ложная типология оборачивается фальсификацией самой идеи типологии». (Гамзатов // Сб. статей: Даг. литер-ра во взаимодействии… 1985, с. 144). И как нельзя здесь уместны слова М. Цветаевой: «Не вправе судить поэта тот, кто не читал каждой его строки». (Цветаева, 1991, с. 31).
Особенности поэзии Сулеймана Стальского. Политическая сатира.
У Сулеймана Стальского очень богатый и образный язык. Это отмечают все исследователи его творчества. Хотя поэт умел легко импровизировать и, как говорится, «не лез за словом в карман», на шутки и остроты отвечал тут же, он долго и трудно работал над стихом, отшлифовывая и огранивая каждое слово. Не любил он «слов легковесных сор», избегал слабой и неуместной рифмы. Сулейман разговаривал поговорками, афоризмами, а иногда с легкой иронией, по-эзоповски скрывая свои мысли. Таков язык многих его стихов-посвящений, сатирических апологов. Судя по стихам, ему было мучительно больно и за малейшее отступление от этики поэта, от выстраданной и осознанной самим истины:
Ударом честного словца Чьи Сулейман разбил сердца?
И кто отныне без конца Поэта проклинать начнёт?
(«Свобода – не бесценный дар…». Перевод Е.Чеканова).
Сила Сулеймановского слова в том, что для поэта не было ни кумиров, ни идеалов, которых бы он не мог критиковать. Примером тому – известные стихи, посвященные Ленину, Сталину, Векелар Рамазану, родственнице Рукуе, муллам, судьям, старшинам, коммунистам, чиновникам… И в похвале, и в хуле поэт всегда искренен, не заносчив и не лицемерен.
В характере Сулеймана было удивительно гармоничное сочетание аскетичной скромности и высокого чувства собственного достоинства, душевной открытости и непримиримой, принципиальной твердости духа, когда дело касалось его стихов. В сулеймановском стихе присутствует неприкрытая, даже язвительная самоирония, что свидетельствует о его честности и душевной чистоте. У поэта было тонкое чутье к правде и справедливости, был непримирим к лести и словесной слащавости. Глубокий ум и феноменальная память, мудрость и жизненный опыт позволяли ему сопоставлять факты и разбираться в самых сложных жизненных ситуациях. Он был предан дружбе и подчеркнуто уважительно относился к людям, независимо от пола и возраста, от социального статуса и чина.
Для бичевания пороков общества и двуличия власти поэт находит особый вид аллегории – «сулеймановский намек», суть которого заключена в лезгинской поговорке: «Дай топором по дереву, дабы лес услышал». Персонифицируя разных животных, С. Стальский совершенствует обычную дидактическую басню, доводя ее до острого сатирико-политического памфлета – аполога.
Не верь в бессовестный обман,
Смотри, где явь, а где туман.
Поэт из Стала, Сулейман,
Всю правду рассказать готов.
(«Овцу худую крепкий пёс…». Перевод Е.Чеканова).
Именно в политических апологах кроется истинное отношение поэта к жизни и религии, к идеологии и власти. Судя по ним, последние (1936–1937) годы жизни становятся для поэта периодом душевного разочарования и концом его веры в иллюзию свободы.
Сулейман Стальский в переводах. Стальский и Капиев.
После оценки – «Гомер ХХ века», данной Максимом Горьким на I съезде Писателей СССР, Сулейман оказывается в центре всеобщего внимания. В село Ага-Стал к поэту начинается паломничество писателей, переводчиков, журналистов… Над ним устанавливается особое «шефство» партии и власти. И на этот период Сулейман оказывается в еще более тесных «тисках» идеологического надзора, что воспринимается поэтом крайне болезненно.
Идеологические установки времени требовали от поэта, чтобы не только одна капля, а вся кровь заговорила «по-большевистски». Советской власти нужны были свои агитаторы в каждом уголке огромной страны. К С. Стальскому были приставлены идеологические секретари, которые были обязаны отбирать «правильные» стихи для перевода на русский и другие языки.
Стихи Сулеймана Стальского невозможно адекватно переводить: настолько они оригинальны и самобытны. Речь Сулеймана глубоко афористична, богата идиомами, словами с многоуровневой семантикой и полисемией, фольклорными элементами, авторскими поговорками и неологизмами.
Существующие ныне переводы почти все грешат теми или иными недостатками, ибо переводчики стремились лепить некий экзотический образ народного певца. Певца, хоть и неграмотного, но информированного обо всем, что происходило в социалистическом строительстве. Певца, трибуна революции, преданного большевика-ленинца, этакого сладкоголосого панегирика, то и дело воспевающего прелести социалистического рая и его духовных вождей.
Иные переводчики так переусердствовали, что в их весьма вольных переводах поэт действительно выглядел лишь заурядным ашугом, поэтом-панегириком, воспевающим прелести социалистического рая и идейных пророков. Не зря говорил Сулейман, что переводчик – это «коварный пастух», который так и норовит в стадо твоих «чистых овец» подсунуть «свою свинью».
Естественно, не все изданные переводы равнозначны и адекватны подлинникам С.Стальского. Среди них можно выделить лишь некоторые удачные переводы Н.Ушакова, С.Липкина... Но, увы, и такие переводы большей частью имеют разного рода погрешности в силу искажения лезгинских текстов, наличия больших купюр и подмен в них. Словом, подавляющее большинство переводов, выполненных с искаженных, фальсифицированных стихотворений не отвечают духу поэзии Сулеймана. Поэтому все переводы прошлых лет нуждаются в текстологической проверке, в правках и дополнениях.
Чтобы понять место и значение Сулеймана в дагестанской поэзии, в повседневной общественной жизни, необходимо изучить весь исторический путь его поэзии, дошедший до нас сквозь временные и идеологические дебри. Правдивый разговор о творчестве и личности Сулеймана Стальского невозможен без изучения его полного, неискаженного идеологией творческого наследия. Многие стихи поэта не были изданы даже на лезгинском языке.
В своей политической сатире, к которой поэт обращался всю свою творческую жизнь, Сулейман создает потрясающе честные стихи, оголяющие всю бесчеловечность лжеидеологии, какой бы масти она ни была. Но большая часть стихов этого плана не только не была переведена на другие языки, но даже не были изданы на лезгинском. Идеологические секретари требовали и предоставляли для переводов лишь восхваляющие власть советов стихи.
Вопреки мифам о долгом и плодотворном сотрудничестве Э. Капиева и С. Стальского, у Капиева со Стальским были редкие и кратковременные встречи (известно всего 5-6 таких встреч). В подобных условиях говорить о какой-либо долгой со¬вместной работе не приходится. Возможно, поэтому и основным принципом, который выбрал для себя Э. Капиев при переводе С. Стальского, была формула В.А. Жуковского: «Переводчик в прозе – раб. Переводчик в стихах – соперник». «Ныне она стала почти банальностью, да и самый смысл ее оспорен. Но Капиев принимал ее за одну из исходных истин переводческого труда… Читая сегодня ранние переводы Эффенди из Стальского, видишь, какие пагубные следы оставила на них спешка, сколько в них безвкусицы, как они попросту подчас неумелы»,– писала Н. Капиева. Говоря о своем переводческом методе, Капиев подчеркивал, что его «вмешательство в творчество Сулеймана никогда не касалось формы его стихов, того самого, что в основном определяет колорит и оригинальность творчества поэта», а касалось, главным образом, «содержания».
Какие плоды приносили подобное вмешательство в содержание стихов Стальского можно заметить, сличив подстрочники оригиналов Стальского с переводами. Возможно, и Эфенди Капиев, чувствуя угрозу тревожного времени, в своих переводах подгоняет стих Стальского под идеологические требования времени.
Вот подстрочный перевод одной строфы стихотворения С. Стальского «Сыну»:
Счастливый век у отца,
Коль чадо его умным вырастет.
Исполняя любой наказ,
Коль во всем достойным станет.
А вот эта же строфа в переводе Э.Капиева:
Семью советскую любя,
С прекрасной справишься задачей.
Коль сын отважнее тебя,
Гордись отцовскою удачей.
Подобные метаморфозы происходили и с другими стихотворениями Стальского. Порою переводы настолько отличаются от своих лезгинских текстов, что они принимаются за новые стихи; их обратно переводят на лезгинский язык. Такие перепереводы (вторичные или обратные переводы) включаются в новые издания поэта, оказывая литературе и самому Сулейману медвежью услугу. Более того, продолжается бездумное включение в сборники поэта чужих (дубиальных) сочинений, искаженных и фальсифицированных стихотворений с купюрами. И это, несмотря на наличие полного корпуса текстологически выверенных и восстановленных стихотворений С.Стальского. В то же время от юбилея к юбилею редактора и издатели не включают в поэтические сборники Сулеймана Стальского около шестидесяти его неизданных стихов, возможно, продолжая следовать старым идеологизированным взглядам на творческую личность С. Стальского. Поэтому неудивительно, что были, есть и, возможно, будут кое-какие группки или отдельные лица, не воспринимающие или не понимающие поэзию Сулеймана Стальского.
Искажения в произведениях С. Стальского переходили и в переводы на другие языки. Поэтому, для правильного и полного понимания поэзии Сулеймана русскоязычным читателем, вопрос о принципах перевода его произведений на русский язык остается крайне важным и актуальным.
Здесь может возникнуть резонный вопрос: какова истинная ценность переводов той идеологической эпохи на сегодня? Какова разница между образом Стальского, навеянным этими переводами, и самим Сулейманом с его болью и его непонятостью? На этот вопрос отвечает сама поэзия Сулеймана, очищенная от вмешательства идеологической цензуры. На этот вопрос могут ответить новые адекватные подлинникам переводы Сулеймана Стальского, в частности, переводы Е.Ф.Чеканова, изложенные в настоящем издании.
Актуальность поэзии С. Стальского.
Заслуги Сулеймана Стальского перед лезгинской и дагестанской литературой огромны. О «Гомере ХХ века», классике дагестанской поэзии, орденоносце и члене Даг.ЦИКа, большом и самобытном поэте, написано много. Но все написанное о нем больше порождает вопросов, чем ответов. В наши дни поэзия Сулеймана Стальского не только не потеряла своей значимости, а, наоборот, осталась такой же свежей и актуальной, как и в его время. Ведь сегодня у нас больше оснований, чтобы объективно оценить: где поэт ошибался, а где был прозорлив.
Поэзия Сулеймана Стальского из лезгинского села Ага-Стал по своей сути интернациональна. Она была и остается для нас первой связующей нитью между двумя литературами: дагестанской и русской. Посмотрите, как близки музы поэтов, которых разделяет целый век, Гавриила Державина и Сулеймана Стальского: «Дух всюду сущий и единый, Кому нет места и причины, Кого никто постичь не мог, Кто все собою наполняет, Объемлет, зиждет, сохраняет, Кого мы называем: бог. (Г.Р.Державин).
«Аллаха сведущим пером Никто другой писать не сможет. Весь даже род людской умом Узреть его, объять не сможет. Вне времени он и незрим, К советам не привык чужим. Тот, кто советуется с ним, Его глагол слыхать не сможет». (С.Сулейман).
Стальский очень любил Пушкина. Между ними существуют какие-то мистические связи. Оба родились в мае: Пушкин – 26-го, Стальский – 18-го. Гармонично и в унисон пророческим словам Пушкина «слух обо мне пройдет по всей Руси великой, И назовет меня всяк сущий в ней язык» звучат и сулеймановские строки о Пушкине: «Узрев сочинений горы книг, К стихам любовью твоим проник, И образ гения вдруг возник Пред глазами, великий Пушкин». (Пушкин. Подстр.пер.)
Удивительно похожи и смерти этих двух гениев, рожденных в мае. Пушкин пал на дуэли в 1837 году. А ровно через 100 лет вследствие идеологической дуэли уходит из жизни Сулейман. И, как говорится в одном анекдоте, приписываемому Сталину, «если бы товарищ Пушкин жил не в ХIХ – м, а в ХХ – м веке, он все равно бы умер в 37 году». Очень похожие две трагические судьбы. История действительно циклически повторяется...
Для нас, сегодняшнего поколения, поэзия Сулеймана Стальского сим-волизирует интернационализм и дружбу народов Дагестана, Кавказа, всей Рос¬сии. День рождения поэта 18 мая давно стал Днем Поэзии в Дагестане. В этот день родной аул поэта Ага-Стал действительно превращается в «Поэтическую Мекку» (фраза Эфенди Капиева), куда съезжаются любители поэзии.
Сулейман был и остается первым признанным поэтом Дагестана, «командиром всех поэтов», как о нем говорил его современник Гамзат Цадаса. Дружба с выдающимися личностями Дагестана, огромное человеколюбие и интернационализм делают его образ близким сердцу каждого дагестанца.
А какие имена в русской литературе были связаны с творческой судьбой Гомера XX века! Максим Горький («Да хранит тебя твой народ!»); Борис Пастернак («Узнав из газет о состоянии вашего здоровья, я был взволнован»); Михаил Шолохов («склоняю голову над прахом талантливого поэта, выразителя народных дум»); Петр Павленко (Сулейман всю жизнь пробыл человеком, не знающим грамоты, и, однако, назвать его неграмотным было бы как-то совершенно не верно»); Владимир Луговской («Стих Сулеймана был умным, красивым, прозрачным...»); Николай Тихонов («Так много видел этот человек того, что должно было сломить его, но он не только не сломился, а поднялся над всеми бедствиями своей жизни...»); Андрей Безыменский («Это воистину народный поэт, один из великих талантов страны…»); С.Липкин («Бесспорно то, что до Сулеймана еще ничего не говорил о Дагестане – с такой широтой мысли, с такой художественной страстностью, с таким поэтическим жаром»)…
Сулейман – особая поэтическая вершина в лезгинской и дагестанской литературе. Его поэзия – плодоносящая ветвь на могучем Древе Лезгинской Поэзии, корнями связанная с тысячелетней богатейшей историей и культурой лезгин. Сулейман не возник на пустом месте, а являлся продолжением творческой мысли лезгин, творивших в разные эпохи. Если поэзия Етима Эмина – вершина любовной лирики, то творчество Сулеймана Стальского воспринимается как вершина мудрости лезгинской поэзии.
И сегодня на Кавказе (да и во всем постсоветском пространстве) происходят процессы, которые напоминают времена гражданской войны и годы становления советской власти. Наша судьба, судьбы всех народов России сегодня напрямую зависит от судьбы самой России. И как же сегодня не вспомнить слова великого провидца Сулеймана Стальского, обращенные к Дагестану, к Кавказу, к России:
«Шумит базар на все лады, Народ стоит толпой, Кавказ! Нам всем не миновать беды, – Что сделали с тобой, Кавказ? / С одним поплачет, заведет С другими ссору в свой черед. Меняя мужа каждый год, Стал ветреной женой, Кавказ!» (Кавказ. Перевод Н.Ушакова).
Кавказ, кого ты наплодил?
Ты каждый год брюхатым был
И множество щенков родил…
Ты сукой мне казаться стал!
(«Иди ты к чёрту, подлый мир». Перевод Е.Чеканова).
«Россия, мне откликнись ты! Ты – жернов, но вращенья нет! Топтать твой сад хотят скоты, У них стыда, смущенья нет!»
(Россия. Перевод С.Липкина).
Сегодня возвращение наследия Стальского в нашу культуру происходит на основе нового понимания его творчества, с учетом найденных и опубликованных в последние годы неизвестных стихотворений поэта.
В предлагаемой вашему вниманию книге, в прекрасных переводах Евгения Чеканова в полный голос звучат стихи одного из ярчайших поэтов ХХ столетия Сулеймана Стальского.
Мир дураков тому виной,
Что Сулейман лежит больной.
Ведь он на глупость шёл войной,
Война нужна ли, не узнав.
(Не узнав – II. Перевод Е.Чеканова).
Воистину наследие великих мастеров неподвластно времени. В этом еще раз убеждаешься, прочитывая мудрые и вещие стихи Сулеймана.
Фейзудин Нагиев,
доктор филологических наук