- Женька? Ты? - крикнул кучерявый парень в золотистом стихаре невзрачному подростку, отиравшемуся у входа в храм.
-Что тут делаешь? Как оказался? - гордо спросил алтарник.
- В церковь заходил, - соврал Женька. Он просто болтался снаружи. В школе он узнал, что Юрка вроде, как верующий и работает в церкви. И заходить ему в церковь было незачем, для него все там было непонятно. Что-то пели старухи, попы размахивали этими на цепочках ... кадилами. Более привлекли ларьки, где продавали свечи, и бабки, ходившие с подносами, на которые сыпались деньги. Правда, одна мелочь. Для богатства было мало этих бабкиных копеек. Для Женьки было несложно пойти в церковь. Если родители были служащими и неверующими людьми, то бабка Нюра, умершая два года назад, ходила в церковь, и в детстве несколько раз таскала туда Женьку. Тогда это было ему совсем неинтересно: кто-то что пел. кто-то что-то говорил. Потом Нюра подвела его куда-то, для какого-то серьезного дела и очень важный, и гордый, но странно одетый человек велел ему раскрыть рот и дал что-то необычное. Сейчас же, когда он узнал, что Юрка из 10 класса будто бы там работает, захотелось проверить.
Действительно он заметил Юрку в красивой церковной одежде. Наверное, правда. Но не спросишь так просто десятиклассника. В лучшем случае скажет не твое дело, а то и стукнуть может. Женька ко всему прочему был хилым и плюгавым. Более всего Женьку волновало получает ли Юрка зарплату в церкви. Хотя какая там зарплата - кидают только мелочь. Женька в школе звезд с неба не хватал, почти по всем предметам не вылезал из троек. Особенно трудно давались математика и химия, да и писал он с ошибками. Если бы отец не пил, а мать не была бы озлобленной от жизни, то они огорчились бы от сознания того, что никакой предмет из школьной программы Женьку не интересует. А это значит, что нет у него будущего в советском обществе. Ему было интересно фарцевать, и самой большой радостью было для него надуть кого-нибудь из этих интеллигентиков, которые после школы неизменно шли в институт. По блату, конечно. Потом защищали диссертации и жили неплохо, разъезжали на машинах. А Женьке была предначертана армия и местный завод, затем водка и женитьба на какой-нибудь дуре. Так что ничего хорошего в жизни не предвиделось. Над учебниками тоже не хотелось сидеть целыми днями. А знаит придется стоять у станка от звонка до звонка.
- Видел какой у нас дьякон? Какой у него голосище! Как заорет лампочки гаснут, - заявил Юрка.
- Да, - сказал Женька, хотя ничего он и не видел. и более того не знал кто такой диакон. А ты тут чего, работаешь?
- Работаешь... Служу. О. Павел, настоятель, на праздник иногда подкидывает денег. На Пасху вон даже десятку дал. Юрка замолчал потому что вспомнил, что настоятель добавил: Я знаю твоя семья ведь нуждается.
- Вот это да. Я смотрю они все тут мелочь собирают, что тебе такой мелочью и дал? Нет?
- Мелочь. Потом всю эту мелочь сгребают вываливают на столы, и мы их считаем, монетки. А потом их меняют на крупные бумажки.
- И много получается?
-Хватает. Вон. у настоятеля машина и не только у него. У старосты и отца Ивана. Есть такой священник.
Вот, где можно жить, подумалось Женьки. А он-то знает, куда истратить деньги. Можно сигарет хороших купить или портвейну. Портвейном можно Машку из десятого угостить. Так-то она на Женьку не смотрит. А его так привлекает ее налившаяся грудь и короткая юбка, ради которой приходится иметь вечные с отсталой директрисой. И она вовсе не такая цаца, как эти недотроги интеллигентские дочки, такие тоже в их школе учатся. Он видел как ее лапал взрослый парень из соседнего дома. Она тоже знает, что один путь у нее на завод горбатиться. И еще слышал, что старшие парни говорят, что за полтинник она может многое позволить. Будто бы все уже пользовались. И Женьке так и представилось, как она расстегивает пальто на лестнице, и его руки шарят по бугоркам грудей. Он подумал и даже заныло тело. И ей было бы приятно, что бугорки пользуются спросом у такого парня, как Женька и приносят доход. Или рука его беспрепятственно лезет под юбку. Женьке стало даже плохо от такой сладостной картины. Он не дурак, и знает, как с толком потратить деньги.
- Вот школу закончу, пойду в армию, а потом в семинарию учиться на священника. О. Павел обещал характеристику дать. Правда и то не на завод же и не в институт с книжками бегать, и чертить целыми днями, как эти маменькины сыночки. Безбожники, вот и участь такая у них всю жизнь по своим НИИ горбатиться. В Бога надо верить
- Юра, а нельзя меня как-то там пристроить, я помогать могу.
- В Бога надо верить. Молитвы знать, "Отче наш". Знаешь "Отче наш"?
-- Не знаю. А что это такое?
-Да ты крещеный вообще то?
- Да, да. Бабка крестила.
- Как закончу школу, попробую за тебя словечко настоятелю замолвить. Постараюсь достать молитвы, чтобы выучил. Без молитв нельзя. Надо в церковь ходить. О. Павел всех подряд не берет, да и помалкивать надо, а то у него будут не приятности. Везде же атеисты и партийные. Никому!
Женька на все согласился, стал ходить в церковь, когда Юрка скажет . Через пару дней он сунул в школе бумажку с молитвой: - Вот учи.
И так Женька стал врастать в церковную жизнь Конечно, до денег и заветной машкиной груди было далеко. Но он, получив уверенность в жизни, прижал в подъезде Нинку, одноклассницу, дочь местного пьяницы. Ника побрыкалась немного для виду и смирилась, хоть и мелкая еще - грудь слабая, но приятно было ощущать ее покорность. Нинка хотела получить десять копеек за удовольствие, хотя ей и самой было приятно, что на нее обратили внимание. Заводские девки они такие - лишь бы денег им. А так ее прижимают только старшие парни с завода, после получки. А от них так несет портвейном. А Женька был трезв и ей было приятно ощущать, как дрожат его руки от неопытности, когда ощупывают запретные места, которые она ни секунду и не думала скрывать.
Женьку Нинка быстро перестала интересовать из-за своих слабых форм, и потому что скоро он стал врастать в религию. Да, и как говорится отработанный материал. Была мысль у Женьки разжиться портвейном заставить Нинку выпить в высотном доме между этажами, и когда она захмелеет, раздеть ее и проделать с ней то, что так красочно описывали взрослые парни. Он много наслушался от старших ребят со двора, но еще плоховато представлял, что и как нужно делать, но так хотел получить удовольствие, и главное авторитетно рассказывать во всех подробностях в кругу опытных и бывалых ребят. Но возникала опасность, что и друзья тоже захотят полакомится его пирогом. К тому же он теперь узнал, что это грех, и уж точно просто так этим заниматься не стоит. Так же он понял, что небольшие ручейки соединяются в большие реки, и что пятачки со временем превращаются в тысячи рублей. И как Нинка не крутилась вокруг него, стараясь оказаться наедине в подъезде, или пыталась пристроиться танцевать с Женькой на школьных вечерах, чтобы прижиматься к нему грудью, уже готовая предоставить ему все и безо всякого особого сопротивления и абсолютно бесплатно, Женьку все это не интересовало - он стал верующим.
Юрка отслужил в армии, поступил в семинарию, но не забыл своего ученика. Затем пришла его пора служить в армии. И два года в стройбате он учился отлынивать от службы и постигал благодатную силу стука. Дело опасное, но давало возможность выжить в этом суровом мире. И действительно, если начальство право, уже потому что оно начальство, почему бы всеми силами не работать на него? Впрочем, Женька никогда не занимался философскими размышлениями, малейшие мысли о правде сломали бы его. Он всегда был практиком и практиком очень талантливым. Сколько ненужных и вредных людей, стоявших на его пути он уничтожил! И сделал прекрасную карьеру!
Затем с некоторыми усилиями он поступил в семинарию, в которой уже учился Юрка, сумевший прицепиться иподиаконом к какому-то митрополиту благодаря природной сметливости. Учиться ему было тяжело. Там где можно было заучить, зазубрить - получалось. Но там, где преподаватель предлагал подумать - был сплошной облом. К счастью, тогда думать начинали только в академии, и семинарию Женька закончил довольно легко. Конечно, приходилось не только информировать начальство, но и стоять при дверях. Были такие люди в духовных школах, которые всегда учтиво открывали дверь инспектору. И он неизбежно отвечал про себя: "Какой смиренный студент! Из него выйдет хороший батюшка". Женьке приходилось выявлять опасных для дела семинаристов, чтобы церковь не получала вредных батюшек.
О продолжении богословской карьеры в отношении Женьки не помышлял даже самый оторванный от действительности фантазер. Но после окончания семинарии все пошло как по маслу: диаконство, священство. Низкие поклоны перед начальством. И чем они были ниже, тем успешнее двигалось дело у смиренного диакона, священника. Постепенно, под руководством Юрки, укрепившись на новом поприще, Женька стал расправлять грудь, тем более, что неожиданно свалившиеся на страну обстоятельства, требовали набирать больше воздуха в легкие.
Да, многие спросят: ведь, чтобы стать священником надо жениться (ну хотя бы чтобы сделать достойную карьеру) или стать монахом. В монахи Юрка не посоветовал. Хотя сам неожиданно стал монахом и потом епископом. Надо было жениться на ком-то. Но на ком-то Женька уже не мог. Невест было хоть отбавляй, ведь на регентском отделении в семинарии учились барышни. Но все они были страшны, гораздо страшнее Нинки и тем более Машки. Но некоторые из них были дочерями уважаемых протоиереев, приближенных к Самому. И Женьку нашел такую, любимую доченьку настоятеля собора. Ей было все равно за кого выйти замуж, потому что было ясно, что жениться на огромной массе, килограммов в 120, мог только герой. Женька решился, и детей у него не было. Это приобретенный уже опыт позволил списать на особое благочестие: "Мол, живем, как брат и сестра". Но Женька благодаря такому благочестивому и самоотверженному служению сделал еще один скачок: "Стал настоятелем неплохого московского храма". В жизни всегда надо чем-то жертвовать. Но через какое-то время Бог сделал настоятелю немаловажный подарок: умер папа-протоиерей. Сначала толстого батюшку. потерявшего бдительность, подсидел второй священник, одноклассник Женьки по семинарии. Грамотно настучал в патриархию, что папа много гребет, и обещал повысить показатели. Неожиданно приехала проверка, и нечестного папу тихонько сняли. Он дурак разнервничался и через месяц помер. Женушка же успела за пару лет изрядно надоесть Женьке. Лезла везде и всюду, и далеко не только на клирос. Желала все иметь многодетную семью, дура. Следила за Женькой, когда он уединялся попить чайку с певичками из хора - надо было найти малую отдушину. Надо сказать, Женька думал, что Бог его сохранил, когда отвел его от Нинки. Хотя все равно рукоположили бы - кто смотрит сегодня на каноны? "Негодяи двоеженцев рукополагают!" иногда восклицал сам Женька. Но это могло бы доставить много неприятностей, эта шлюха могла бы его потом шантажировать. Минута физической радости, а сколько проблем. Да и уединялся с певичками Женька больше, чтобы послушать слова восхищения из уст молодых девушек, надеющихся на хорошую зарплату и хорошие праздничные. Рисковать было опасно. К тому же вертелась рядом истеричка-жена. С нею он решил вопрос быстро и кардинально. У ее папаши-протоиерея было, конечно, много родственников, и просто женушку коленом под зад не выгонишь. Но заметил он, что один алтарничек, собирающийся в семинарию, слишком любезничает и смиряется перед его толстой матушкой - связей у алтарничка не было, надо было смиряться, особенно перед матушками. При случае он поговорил с этим юношей, рассказал о том, что матушка так переживает о смерти отца, и надо ее утешать, а у него нет времени - он так занят делами. Короче, "благословил" начинания молодого человека. Молодой человек был сметлив, как же иначе выживешь в этом мире. Через некоторое время наблюдения за парочкой он поймал ее во время нежной беседы, когда юноша держал матушку за ручки. Женька устроил жуткий скандал с криком, выгнал алтарничка со скандалом, но потом простил "покаявшегося" сообразительного юношу, и сделал все, чтобы обеспечить его карьеру - ведь церкви нужны сообразительные и смиренные люди, выше всего ставившие послушание. Алтарничек стал впоследствии достойным учеником Женьки. Посыпались вразумления от разных идиотов: помолиться, подумать и простить матушку. Своей матушке Женька сказал, что после того, что она сделала, он не может жить с ней больше, и в слезах бросился к владыке. Жену он тут же выгнал из квартиры, раструбив по родственникам о ее "прелюбодеянии". Через некоторое время последовал развод, и, наконец, полная свобода. Добрый Женька заботился о грешнице давал ей денег на первых порах. Теперь можно было бы без опаски развлекаться с послушными певичками на широком диване к кабинете, но Женька ради осторожности отказался от этого соблазнительного дела. Потому что всегда что-нибудь выплывет и нанесет удар по его положению. Изгнанные, отработанные певички будут ходить каяться по окрестным попам. Те конечно, ничего не скажут, но будут сплетничать. Лучше воздержаться. Женька был настоящим аскетом. В этот момент и приплыла Нинка в храм изношенная, испитая, за... Женька посмотрел на нее, на ее совсем опавшую грудь и еще более укрепился на аскетическом служении начальству. Сейчас совсем уже не было накого желания относительно ее, даже если бы кто миллион долларов предложил. Так проходят эти суетные страсти!
Женька знал, что он добрый человек, и приказал выдать Нинки в трапезной батон хлеба. Денег-то ей нельзя - все равно пропьет.
А Машку-то из нашей школы лет пять назад зарезал любовник, - почему-то сказала Нинка и навсегда исчезла с Женькиной дороги. А, Женька подумал: "Вот до чего доводит неправильная безбожная жизнь".
Не о бабах надо было думать, начиналась эпоха великой борьбы. Пришла перестройка. И чистенькие юноши учившиеся в своих институтах и университетах, уже понабравшиеся знаний, дипломов, устремились в церковь. Благо государственный запрет для них был снят, да и государство разорило своих служителей. И вот эти учившие марксизм и ленинизм, пошли в семинарии стали преподавателями, и потихоньку их начали рукополагать. Некоторые гуманитарии знали древние языки и смотрелись неплохо на фоне выпускников академий, выучивших только литургические термины. Ситуация стала складываться сложная. Престиж старого духовенства оказался под угрозой. Мало того что эти всезнайки стали учить, как нужно служить, извлекая наружу типиконы и книги и игнорируя многолетние традиции. Еще начал муссироваться вопрос о сотрудничестве не только с советской властью, но и с органами. А как тут было не сотрудничать? Без этого просто кое-кого не выпустили бы за границу. Старое, опытное духовенство стало сплачиваться вокруг владык. Были хорошие возможности для встреч: застолья после престольных праздников. Интеллигентиков туда не допускали, потому что им стало бы плохо не только от возлияний, но и от снедей, которых они в своих институтах не пробовали. Женька хорошо помнил, как один благочинный на пятом часу празднования сказал я бы этого В... из автомата расстрелял бы, дали бы мне волю. Сказал с чувством и всем поверилось, что именно так он бы и сделал. В... был самым опасным выскочкой, которого даже в условиях игнорирования церкви допускали на телевиденье. Речь у него лилась, как вода из крана, который второй месяц чинит сантехник из жэка. Удержать этот поток было невозможно никому, даже архиерею. Говорить он мог на нескольких языках и всюду совал нос со своими канонами. Всем стало ясно, что надо было что-то делать. Бог не оставил Женьку и его старших товарищей. В этот момент взбунтовался некий Петухов, священник, оторвавшийся от массы, начитавшийся западных книг и вводивший в богослужение разные протестантские новшества. Опытные батюшки, получившие гигантский опыт во время борьбы с советской властью, оказались на высоте положения и сейчас. Они обрушили всю мощь оружия массового поражения на Петухова, а вообразившие себя защитниками православия, некими ревнителями, интеллигентики оказались на задах. А после с ними, не имевшими опыта братского союза, стали разбираться по одному. Кого на чем-то поймали, кого-то как бы по недоразумению затерли, кого-то просто не рукоположили по надуманным причинам. Так прошла опасность. Женька не раз слышал как владыка говорил: "Устроили в нашей стране атеизм и революцию. Побили столько потомственного священства. А теперь на-те поверили они, прибежали в Церковь. А люди простые трудились на фабриках и заводах, спасли нашу Родину от безверья и врагов, и вот теперь снова им, прислужникам ленинским подчиняться?"
Конечно, Женька не очень-то верил, что пьяницы с завода, где всю жизнь проработал и пропил его отец, во что-то верили и что-то спасали, но этих очкариков, которым все легко доставалось в жизни он люто ненавидел. Женька, попав в стаю, стал расти и умножаться. Пришло и вожделенное богатство. Пришлось держать охранников, которые берегли не только имущество, но и самого Женьку, над которым могли бы расправиться разоблаченные казнокрады, лицемеры и маловеры, которых он сплавил из Церкви немало. Старались ловить только очкариков, но потом выяснилось, что есть много священников нормальных, потомственных, но потерявших понимание церкви. Сколько он таких выявил с сотоварищами, он вспомнить уже не мог. Уже давно обветшал крестик на могиле Петухова, уже сослали в область третьим священников под присмотр В... Но откуда-то они появлялись, эти уже не очкарики, а попы непонимающие, что главное в церкви послушание. Все чего-то пытались добиться, чего-то улучшить. Наверное, в семинариях и академиях слишком многому стали учить. А если каждый по своим талантам все будет улучшать, то и распадется церковное тело. И лучше отсечь такой член, подвергающий опасности все тело, чем подвергнуть опасности организм. Вот от главы, патриарха, идет сигнал, через нервную систему, которую составляют, думал Женька, мы секретари и помощники и командует руками ногами. Чем быстрее проходит сигнал, чем легче достигает он цели - тем сильнее и ловчее тело. А если рука начинает думать то, что она сможет сделать. Нет, не надо отсекать руку, надо убить вредные клетки уже вначале, в зародыше, как только они появились. И это задача, его Женьки, выявить и уничтожить. И чтобы быть в этой системе, организме Женька готов на все. Плоховато он учился в школе, едва тянул по всем предметам. Но вот пришло время, и он понял зачем надо учиться. Пришел сигнал всем учиться, всем кончить академии, всем стать магистрами и стал Женька каким-то образом, сам того не осознав, магистром. Потому что послушание. Тяжело ему было с его-то детством. Где на животе пришлось ползти, где стоять дураком, но он был нужным человеком, и поэтому система позволила ему все выполнить, и вот недавно он стал магистром. Пришлось диссертацию заставить писать одного очкарика, написавшего какой-то труд без благословения и за это запрещенного. Обещал, что снимет с него запрет, хотя знал, что не снимут запрет. Он и расстарался за обещание. Кое-как выучил доклад, на что-то ответил, что-то сказал невпопад, но системе-то он нужен, системе понравилось, и стал он магистром. И вот сейчас едет читать первую лекцию семинаристам, в новосозданной семинарии. Вот он подошел к двери храма кивнул дежурившим охранникам. А куда денешься, очкарики и прочие ведь отомстить могут - приходится держать охрану. Взгляд его упал на икону Божией Матери, которая вдруг осветилась ярким светом, и свет этот вошел в Женьку, сердце его защемило. Он понял, что нужно что-то сделать, но надо было ехать в семинарию.
Вот вышел он из машины прошел гулкими коридорами в аудиторию. Как один вскочили семинаристы. Вот пропели "Царю Небесный..." Вот повернулся к семинаристам магистр богословия и сказал: "Братия.." Вернее хотел сказать, вместо этого вышел какой-то слабый и пошлый смешок. И он вдруг понял, что дальше он не может говорить. Губы перебирают, а звуки если есть, то он их не слышит. Что-то загорелось сердце. и не стало протоиерея Евгения Смешкова. Хотя зачем уж теперь ему фамилия. Достаточно теперь Евгения...