Отчаяние гнало меня в самую глубь леса. Я лезла упрямо в хаос таёжного бурелома, как в чёрную дыру кротовой норы, движимая бессильным гневом и криком, застрявшем в пересохших лёгких. Ветки хлестали по лицу, цеплялись за руки, оставляя красные жгучие следы на коже, колючие кусты шипами прокалывали ноги. Но я, яростно сражаясь с ветками и кустами, шла напролом, прямо в противоположную сторону от полуденного солнца, строго на север, туда, откуда не возвращаются, в самую вечную мерзлоту, в холод, в ледяное забвение.
Стоит признаться, что про север я сделала чересчур громкое заявление. Ни льда, ни снега не было ещё и в помине. Летняя жара без особого сопротивления добиралась до самых высоких широт, озеленяя и мхи, и деревья. Если сейчас где-то и был снег, то только в самом настоящем приполярье, за тысячу километров впереди от меня. И всё же патетический северный смысл моего безумного рывка придавал мне движущую силу.
У меня не было за спиной рюкзака с едой и тёплой одеждой. Я была практически раздета. Шорты и футболка – не самая подходящая одежда для тайги. Но моя «нагота» лишь подстёгивала меня идти вперёд, не останавливаясь.
Я знала, что в тайге я легко могу стать добычей диких зверей. Но это меня не пугало. Я и сама себя ощущала зверем, тяжело раненым, больным зверем, дни которого сочтены. И закончить свою жизнь мне хотелось именно так, в зверином движении.
Ванны крови, разбитое тело, пена, стекающая с отравленного рта - меня не привлекал ни один из этих способов свести счёты с жизнью. Я решила раствориться в Природе. Быть съеденной зверями, мухами, стать частью перегноя, питающего лес? Нет! Идти и идти…Идти, двигаться вперёд к безумной мечте о кристальном севере, который навечно заморозит мою душу.
Слава Богу, ноги и руки у меня были целы, только вот лицо изуродовано необратимо. Зверское стало у меня лицо. Среди людей я теперь выглядела уродиной, а вот среди зверей могла бы сойти за свою, будь моё тело покрыто шерстью. Но волосяной растительности на моей коже не было, и она оказалась неприспособленной для леса, ноги и руки саднили, свежие царапины наливались кровью.
Я шла напролом, и ветки продолжали нещадно хлестать меня не только по телу, но и по изуродованному лицу. Боль от веток хоть немного, но заглушала внутреннюю боль моего тела.
Я шла вперёд, не останавливаясь, одержимая идеей пробить пространство реальности и уйти в долгожданное забвение.
На исходе первого пешего дня мой прямой путь был перегорожен горным массивом. Островерхие ели вытянулись в пиковый рост, прижимаясь к крутым горным склонам. Пришлось сворачивать, искать распадки, которые тоже неотвратимо поднимались вверх к тучам, беременным холодным дождём.
На одной из таких высот меня приняло в своё лоно горное озеро. Его ледяная вода просочилась в горящие каньоны моего исцарапанного тела и немного отрезвила меня. Но лишь немного…Озеро придало мне новой безумной силы. Теперь я готова была идти всю ночь. Шаг мой стал более медленным, но движение оставалось неотвратимым.
В какой-то момент ко мне пришло острое чувство голода, вспыхнуло резью в желудке. Тут же перед глазами встала земляника, рассыпалась пурпурно-сизыми каплями на высыхающей траве, покрытой сумрачной тенью горных стен. Я упала на лесной ковер, горстями цепляя траву, пропуская сквозь пальцы стебли, выуживая спасительные ягоды. Мелкие сочные шарики таяли во рту, не перебивая вкуса крови, просто дополняя его.
Ягоды придали мне сил идти дальше.
К началу вечера день разродился грозовым дождём. Молнии неутомимо разрезали серое небо, громыхая далёкой канонадой. Но даже здесь, вдали от эпицентра грозы, потоки воды, льющиеся с небес, были плотными, тяжёлыми и практически непроходимыми. Пришлось сделать остановку. Я нашла подходящий шатёр раскидистой ели, чтобы переждать буйство водяной стихии. В соединении леса и ливня мне чудилось нечто плотоядное, они словно бы оба пожирали друг друга. В итоге лес победил, ливень иссяк, лучи закатного солнца начали рисовать на небе райские розовые перины из невесомых остатков облаков.
Я снова пошла вперёд. Вечерние сумерки тянулись неимоверно долго.
Чем дальше я шла, тем больше отрывалась от пуповины, связывающей меня с человечеством. Я теперь была и не человек и не зверь, а нечто среднее и практически безумное.
Короткая ночь настигла меня в пути. Тучи были выплаканы до донышка, и небо вонзило в меня мириады своих глаз-звёзд. Спать? Как это мелко и глупо – спать…Я продолжала свой ход на север. Миновав горный перевал, я опустилась в глубокую сырую долину. Мрак влажных высоких трав не остановил моего движения.
Только в рассветных сумерках мои ноги отказались мне подчиняться, и я упала в сладковатый холодный мох, который под тяжестью тела брызнул жёлтым соком болотных ягод.
Проснулась я уже самым поздним утром. Солнце пыталось растопить «парафиновый» слепок моего больного лица, опухшие ноги и руки чесались от укусов гнуса, вспыхивали красными волдырями.
Я нашла маленький ручей прозрачной слюдяной воды, струящийся по скользким камням, и легла в него, соорудив из своего тела позу распятия.
Пролежав так достаточно долго, я опять ощутила тягу движения. Вперёд, и только вперёд!
Странно, но после ночи в тайге, я казалась сама себе прекрасной. Моё бедное тело, пыталось хоть как-то предугадать желания воспалённого мозга. Оно напряглось в желании выжить любой ценой. И теперь борьба шла между ними - внутренняя борьба мозга и тела, смерти и жизни.
Солнце продолжало светить мне в спину, словно подталкивая меня своими лучами. И я шла, неутомимо печатая шаги.
В какой-то момент мои ноги запросили пощады. Растёртые в кровь мозоли доставляли мне жгучую боль. Тогда я сняла с ног кроссовки и решила идти босиком.
Пришли новые ощущения от земли. Она то колола мои ступни острыми камнями, то наоборот, ласкала их мягкой мёртвой хвоей, устилавшей горные склоны. Я шла, кое-где, опускаясь на четвереньки, цепляясь за камни четырьмя конечностями, чтобы подняться по склону или наоборот спуститься.
Вечером наитие вывело меня к началу довольно широкой и сухой долины. Здесь я опять рвала «когтями» зелень, перемешанную с земляникой, размазывая её вместе с кровью и слезами по лицу. Я выплакивала последние ненужные слёзы. Их не должно было быть во мне, но они конденсировались где-то в глубине, наполнялись солью и набухали на глазах болью и раздражением.
В этот раз ночь остановила моё движение. Долина подошла к концу и далее поднималась каменными волнами круто вверх. Часть этих островерхих скалистых волн была словно бы срезана исполинским ножом. Получилось нечто, напоминающее пеньки из камня. При этом пеньки были довольно внушительны в диаметре. Словно остовы реликтовых деревьев, они поднимались из земли так, что хвойный лес в сравнении с их размерами выглядел как заросли хвоща. «Хвощ» неукротимо цеплялся за камень, где-то даже забирался на самый верх.
Я тоже взобралась на одну из каменных площадок и из сухих сосновых веток соорудила что-то наподобие лежанки. Сверху для комфорта я бросила несколько свежесломанных мягких пахучих сосновых ветвей. Хвойная смола вызывала ассоциации с чем-то добрым и лечебным, и, лёжа в сосновой колыбели, я немного расслабилась. Впереди были нескончаемые километры тайги и ни одного населённого пункта. Ни одного человека!
Густая тишина и чистота дикого мироздания, наверное, казались сейчас моему мозгу чистейшим парным молоком. Он сбрасывал все фильтры вместе с настройками и жадно, бездумно пил новую, реальность.
А ведь люди своим присутствием засоряют эфир… Такой чистый идеально первозданный эфир. Не воздух, а, именно, эфир… Эфир? Может быть, точнее назвать «это» абсолютом?
Купол, провал, мрак, космос – эти слова закружились в моей голове, не претендуя на то, чтобы передать мощь, обрушенную на меня мирозданием . Вместе со звуками, запахами пришёл и панорамный обзор… Я слышала небо, и я осязала плоть земли… Здесь, в глубине тайги, мрак безлунной ночи давил на меня как пресс. С выдохом тяжесть пресса сменялась разрежением, практически полной безвоздушностью, отчего мне казалось, что лёгкие залипают внутри меня и рёбра со скрежетом трутся друг о друга.
Тяжесть вдоха, пригвождала к земле, а выдох уносил в рой сияющих светил, впрессованных в плоскость зрения. Эта плоскость раздражала невозможностью насладиться полнотой объёма выси.
Рукава Млечного пути, спроецированные на неё, казались лишь небрежной россыпью светящихся точек на чёрном холсте. А ведь я знала, что за ними бесконечность.
Зрение спорило со знанием. Ощущения боролись с чувствами.
В какой-то момент они взяли верх над чувствами. Я ощутила прямо-таки зверский голод.
Тело совершило мгновенный переход от бессилия к дикой жажде быть заполненным едой…Любой едой…Но лучше плотной, мягкой, углеводной…Я могла бы надкусить хвойную веточку выцедить сок из её иголок… Но мои изуродованные челюсти не могли справиться с твёрдой пищей. И никаких мягких плодов поблизости не было. Тело внутренне вопило, орало, требовало немедленного насыщения…Устав орать, оно отключилось, и вместе с его отключкой пришёл долгожданный объём от звёзд.
Небо обрело глубину внешнюю и внутреннюю. Звёзды приходили из внешней бесконечности, протыкали меня лучами и уходили во внутреннюю бесконечность моего тела.
Я лежала на каменной площадке, словно жертвоприношение невидимым богам, вонзающим в меня иглы космического света. Я не просила у них исцеления, я пыталась наполниться божественной беспредельностью, стать частью лучистой оси, пронзающей мир. Моё сознание незаметно растворилось в безмолвной космической феерии, и я ожидаемо провалилась в глубины снов.
Может быть, я рассчитывала на то, что с началом следующего дня придут изменения?
Но всплытие из сна не принесло мне ничего кроме разочарования.
Снова плоское небо с диском жалящего солнца, бесконечные изломы гор с парящими над ними ястребами. Внизу шевеление, жужжание, стрекот невидимых насекомых, пытающихся облепить моё измождённое тело… Я периодически останавливалась и нервно расчёсывала зудящую кожу, срывая кровососущих тварей. Комары, мошка, слепни, клещи – кто только не атаковал меня, всякой хищной дряни в тайге предостаточно. Вполне вероятно, что какой-то из клещей мог быть смертельно опасным, но ярость и злость перекрывали расчётливую и рассудочную часть моего ума.
Вперёд! Только вперёд…
На запястье моей руки ещё жили часы. Мне казалось, что я прошла очень далеко, но часы дразнились неподвижностью. Секундная стрелка прыгала исправно, как только я подносила часы к глазам, но когда я опускала руку, мне казалось, что она останавливается. Вместе с часами замирало и солнце. Оно издевательски висело в небе на одной и той же высоте, словно испытывая моё терпение.
Я шла вперёд, гонимая отчаянием. Боковым зрением я воспринимала некие тени, бегущие за мной… Когда же мне посчастливилось выйти к кустам дикой малины, тени исчезли. Малина оставила после себя сладкий привкус на нёбе и потёки красного сока на исцарапанных руках.
Я ослабевала. Большей частью я уже и не шла, а ползла, останавливаясь и замирая, словно вслушиваясь в то, что распластало меня тяжестью по поверхности этого планетарного шара. Там внутри него жарко горело ядро, а поверхность была покрыта тленом…Мёртвые люди, животные, растения – всё это создавало перегной, который увеличивал массу земли, засыпал города… Может быть, подо мной сейчас был древний город, в котором когда-то жили люди. И там внизу подо мной трупы… Везде, всюду трупы…Сама планета словно большое кладбище внутри которого жарко горит ядро. Оно пожирает весь этот трупный смрад и требует непрерывного насыщения.
Кажется, я потеряла сознание…
Меня привёл в чувство шершавый язык, влажным и липкой лентой прошедший по лицу. Я открыла глаза. Чёрные буравчики зрачков в жёлтой радужке встретились с моими зрачками. Близко посаженные, узкие, как и у всех волков глаза, ничего не выражали. Ни любопытства, ни злости, ни азарта хищника – ничего в них не было. Волк отвернулся от меня и медленно затрусил в глубину чащи.
Моё сердце забилось неровными толчками, застучало громко внутри головы, в висках. Я попробовала встать, но ноги подогнулись. Силы кончились. Я снова лежала на земле, но уже лицом вниз. Может быть, моё сознание отключилось в очередной раз. Я уже плохо контролировала происходящее. Реальность перемежалась с бредовыми видениями. И я медленно, но неотвратимо погружалась в глубину абсолютного безумия.
Тело продолжало сопротивляться распаду. Перед глазами назойливым видением встала чаша молока. Грубая чаша из неокрашенной обожжённой глины доверху наполненная душистым парным молоком. Я мечтала о ней, я вожделела её как самую высшую ценность.
Я бы лакала как зверь прохладную, густую, нектарную жидкость, как зверь, а, вернее, как зверёныш, как человеческий Маугли, жадно, взахлёб.
Жажда жизни побеждала во мне желание смерти? Неужели? Чем ближе смерть, тем сильнее жажда жизни? Я казалась сейчас себе самой не человеком, а неким природным дитём. Всё наносное людское знание вымывалось из головы, оставалось только то, что было в него заложено природой. Инстинкт самосохранения, чутьё, осязание, слух, обоняние – весь этот бутон изначальных чувств словно выпускал свои лепестки внутри меня, каждый – как парус, наполненный ветром.
Я была одна. И впереди и позади меня не было людей. Возвращение назад и путь вперёд несли в себе одинаковую бессмысленность.
Пришли мысли об оборотнях, о трансформации тела. Даже звериная морда лучше, чем моё изуродованное лицо. Если бы был хоть шанс трансформации, я бы использовала его на полную! Я бы растеклась свежими соками по новому телу. Пусть в нём будут четыре лапы и хвост, но зато и целая морда. Можно и не зверем, а птицей. Мне всё равно, лишь бы избавиться от увечья.
Здесь, в тайге, в полном одиночестве, я взывала к Богу, не ради помощи а ради того, чтобы хоть где-то треснул этот морок реальности, чтобы я могла увидеть Его. Даже простое, но верное знание того, что Он есть, дало бы мне невероятную силу.
Я ползла. Я падала в забвение, потом снова приходила в себя и снова падала в морок. С неба на меня стекали молочные водопады, я была царицей волков, и внутри меня пульсировало ядро земли.
К вечеру безумного третьего дня я доползла до белых ворот. Мой мозг равнодушно принял эти ворота за галлюцинацию. Видимо, он был прав. Ворота были сделаны не из камня и не из дерева, а из плотного тумана. Рука свободно проходила внутрь их, исчезая из моего поля зрения. Я несколько раз окунала её в ворота и вытаскивала обратно.
Когда фокусы с рукой меня утомили, я заползла в ворота целиком. Какая разница для изуродованного существа, где жить, в реальности или в видении?
продолжение в http://www.proza.ru/2019/04/23/1345