Работая в Минсельхозе России, мне пришлось однажды подрабатывать в Дзержинском райпищеторге. Этому способствовал Виктор Поляков, живший в одном со мной доме 184 по Проспекту Мира. Я жил в третьем подъезде, а он во втором. Мы иногда встречались, когда мы одновременно выходили из своих подъездов. Он был моложе меня лет на пять, и когда мне было пятнадцать лет, я его особо не примечал. Их было два брата, младший был ещё моложе. Но они меня и мою дворовую кампанию хорошо знали, и когда подросли, то органически влились в неё.
В то время Виктор работал в Дзержинском райпищеторге, развозя продукты по разным магазинам нашего района. Каждое утро из своего окна я видел, как он садился в грузовую (с крытым верхом) машину, которую ему позволили на его работе держать во внутреннем нашем дворе. Работой он был доволен, ведь до неё ему пришлось отсидеть несколько лет за хулиганство, но мир не без добрых людей.
Зная меня ещё со своих детских лет, относился ко мне, как к старшему хорошо, и, встречая меня на переднем дворе, он не переставал мне предлагать идти работать к нему экспедитором, говоря, что в деньгах не буду нуждаться.
Узнав, что мой оклад в Минсельхозе 150 рублей, стал жалеть меня, и продолжал звать к себе, говоря, что буду иметь во много раз больше. Я поблагодарил его, но вежливо отказался. Всё-таки работа у меня была интересной – я занимался внедрением противоэрозионных гидротехнических сооружений и террасированием горных склонов по всей России, и часто выезжал в творческие командировки.
Но однажды, не помню, по какой причине, у меня не было достаточно денег, чтобы купить что-нибудь стоящее к наступающему октябрьскому празднику. И, встретив вечером его выходящим из своего подъезда, я спросил, возможно ли немного подзаработать в его конторе в выходной день, на что он, не задумываясь, ответил: подходи к семи часам утра во дворе к моей машине, и не забудь взять с собой свой паспорт.
И вот мы едем вдвоём по Проспекту Мира, проезжаем Капельский переулок и потом сворачиваем направо, не переезжая трамвайные пути, недалеко от небольшой церквушки в место между улицами Гиляровского и Щепкина.
За высоким забором зелёного цвета, находилось такого же цвета деревянное одноэтажное здание и большой вместительный двор, куда мы и въехали.
В этом здании было много различных помещений и большущий капитальный подвал (потом мне удосужилось в нём побывать).
Виктор повёл меня в самую далёкую небольшую комнатку, где за большим письменным столом сидела женщина средних лет со следами былой красоты с озабоченным лицом, по правую руку от неё стоял высокий большой сейф. Виктор, поздоровавшись с ней, без лишних слов сказал: вот мой хороший знакомый, живём в одном доме, хочет немного поработать, и, попрощавшись со мной, вышел.
Она цепким взором осмотрела меня и коротко сказала: паспорт.
Быстро пролистав его, открыла сейф, и бросила его на одну из его полок.
В это же время она по телефону отдавала приказы, и отправляла по разным маршрутам грузовые машины. То и дело в комнату заходили разные люди, и, перекинувшись парой слов, выходили.
Немного подумав, она направила меня во внутренний двор к машине, назвав её номер, около неё уже был небольшого роста парень. Подошедший шофёр отправил нас внутрь своего грузового фургона и закрыл за нами дверь. Мы оказались почти в полной темноте, свет попадал внутрь лишь через боковое маленькое с решёткой оконце. Я пытался через него определить, куда мы едем, но скоро бросил это бесполезное занятие.
Вскоре машина остановилась, открылась дверь, и мы оказались среди железнодорожных путей неподалёку от большого 40-тонного вагона- пульмана, на какой-то железнодорожной грузовой станции.
Подошедшая к нам женщина, поздоровалась и, сняв пломбу, стала открывать массивные вагонные двери. Внутри он был по самый потолок заполнен картонными ящиками с болгарскими надписями.
Как оказалось, в них было болгарское десертное вино. Мой напарник ловко забрался в вагон, было видно, что ему это не впервой. Неловко, и не сразу, я последовал за ним. Тут же к открытым вагонным дверям подъехала задом машина, на которой мы приехали.
С этого момента, закипела, почти без перерыва, работа. Не успела отъехать эта машина, как тут же причалила следующая. Теперь, не приседая, мы хватали ящики и быстро несли их в открытые фургоны очередных машин. Когда у подъехавших фургонов был низкий полок (из-за своего высокого роста я не мог там выпрямиться во весь рост), мой невысокий напарник пошёл мне навстречу. Он, находясь внутри такого фургона, принимал от меня ящики с вином, которые я передавал ему из вагона.
Через некоторое время, у меня заныла спина, и я стал носить ящики, сначала с одной, потом с другой стороны тела, ставя их на свои бедра. А короткие передышки были лишь во время отъезда загруженной машины и причаливания очередной грузовой машины к нашему вагону. Это день был для меня по настоящему тяжёлым, но благодаря моему предыдущему трудовому опыту, я сумел достойно его отработать.
Мой напарник, по обличию татарин неопределённого возраста, понимающе относился к моим выкрутасам: я носил ящики, периодически прижимая их ко всем частям своего тела. Время для передыха не было совсем.
Машины подъезжали одна за другой, выстраиваясь в длинную очередь. Вероятно, появилось «второе дыхание», и говоря себе «надо Федя, надо», я продолжал снимать сверху одни ящики, и нагибаться за другими. Почти все шофера просили нас, чтобы мы им дали бутылку, другую, мол, никто не увидит, у вас их много.
При перевозке такого вида, бьющегося товара, предусматривался определённый процент боя, поэтому, под него всегда можно умыкнуть какую-то её часть. В нашем случае почти во всех картонных ящиках не было повреждённых, разбитых бутылок, а когда видели мокрые ящики, то раскрывали эти ящики, вынимали из них разбитые бутылки и выставляли в сторону, чтобы потом, подтвердить нормативный процент боя. Как это делала потом в конце нашей работы подошедшая товаровед.
Она брала эти бутылки и разбивала их друг о друга, так чтобы эти осколки были видны внизу у самого выгружаемого вагона.
Когда мы убрали весь оставшийся после выгрузки вина мусор (за это нам полагалось 5 рублей) к 4-м часам дня, она (негласно) позволила нам взять с собой по одной бутылке вина.
Приехав обратно на базу, я сразу отправился за своим паспортом и заработанными деньгами. Та же женщина, открыв свой массивный сейф, отдала мой паспорт, взяв его с одной из его средних полок, а из нижней его части взяла немного денег, отсчитала двадцать пять рублей, которые отдала мне, бросив остальные купюры обратно, захлопнула сейф,
Потом, вежливо сказала, что теперь я могу спуститься в их подвал, и, если, что понравиться, там купить. А так, по выходе с базы, могу отовариться в ближайшем продовольственном магазине, сказав, в каком именно.
Спустившись по крутой лестнице в подвал, я увидел сидевшую за небольшим столиком очень толстую женщину, и большое количество бочек с разными солениями и всевозможной рыбой. С трудом вставшая со стула женщина (я увидел, что ноги у неё до самых ступней опухшие) подвела меня к одной из бочек, где находилась, дефицитная тогда, нототения. Подумав, и сказав спасибо, я отказался, решив всё нужное мне купить в предстоящем магазине.
Помню, магазин этот находился на Трифоновской улице, туда мы с напарником пришли пешком. Пока мы шли, мы с ним немного познакомились. Я узнал, что живёт он в старом доме неподалёку от райпищеторга, и постоянно работает в нём, и рассказал, что только недавно вышел из больницы. Он подрядился ремонтировать крышу соседнего дома, и, будучи не привязанным, поскользнулся и упал с неё прямо на острия старинного забора, которые прошли сквозь него. Потом его аккуратно снимали с этого забора и быстро отправили в ближайшую больницу Склифосовского.
В магазинном складе продавцы уже знали о нашем у них появлении, и собрали нам на наши деньги примерный объём дефицитных продуктов (которых не было в открытой продаже). Вместе с нами на этом магазинном складе было несколько местных милиционеров.