Вместо обычного утреннего приветствия начальник сразу взял быка за рога. Озабоченно поглядев на настенные часы в стиле «Ампир», подаренные ему какой-то конторой к очередному юбилею нашего учреждения, довольно аляповатые на мой тонкий взгляд, шеф глубокомысленно изрек, придав тембру и интонации своего голоса особую значимость:
- Поедешь в областной центр на семинар. Срочно! Сейчас звонили, и сообщили, чтобы наш представитель был обязательно. Мне некогда. На сборы тебе пять минут, и долго ты там не задержишься. Весь этот семинар займет от силы три-четыре часа. И сразу назад. Уже этим же вечером вернешься. Поездом.
- Тема семинара? – спросил я, догадываясь, что шефу очень не хочется тащиться по жаре в краевой центр на автомашине, и наивно полагая, что он предоставит мне хотя бы «УАЗ». До меня не сразу дошло слово «поездом». – Как поездом? Во сколько этот семинар? Завтра?
- Семинар сегодня в 14-00! – уточнил начальник, - Надо успеть. Полетишь самолетом. На билет деньги есть? Потом бухгалтерия вернет. Ничего особенного. Надо сидеть, молчать, и слушать. С умным видом. Получишь там кучу бумаг, новых приказов по министерству, свежие инструкции, кое-что по мелочи для лаборатории. Всего и делов!
Ну, да. А он тут будет сидеть в тиши кабинета, отмахиваясь от назойливых мух бумажками с гербовой печатью, курить, гонять чаи, подписывать акты подчиненных, и смотреть телевизор. Тяжелая у него работа, скажу я вам. Нервная.
Мы начали с того, что позвонили в аэропорт. Билетов на рейсы не оказалось. Граждане тогда предпочитали летать, а не терять время в поезде или междугороднем автобусе, а стоимость билетов была смешной. Кроме того, было лето, пора отпусков, и в советскую эпоху в отпуск ездили все, кому не лень. Туристическая путевка из Сибири на Черное море на двадцать четыре дня, с питанием и проживанием, стоила где-то 320-350 рублей, и это могли позволить себе очень многие. В пределах двухмесячной зарплаты среднего советского служащего. Было то самое время, когда советская эпоха уже заканчивалась, но в магазинах эра заваленных продуктами прилавков ещё не наступила. Деньги были все те же, с профилем Ильича, зарплаты тоже ещё совковые, и ничто не предвещало больших перемен.
- Билетов нет! – констатировал я, прикидывая, за сколько часов можно добраться до краевого центра на автомашине. – Придется ехать «УАЗом».
- Машины сегодня, как назло, все заняты! – отрезал шеф. – И потом, ты же знаешь, что талонов на бензин, которые мы получаем на месяц, едва хватает на две недели. Дальше приходится клянчить у промышленных предприятий и автоколонн города. Без Игорька нам тут не обойтись.
Речь шла об Игоре Анчутине, великом лодыре, но незаменимым в иных делах человеке. Это был ловкач, каких во времена всеобщего дефицита в советских учреждениях было немало, и вместе с тем, Игорь казался совершенно незаметной личностью. Он не был подпольным миллионером Корейко, но имел семью, малых деток, и вечно крутился, что-то доставая, перепродавая, совершая кратковременные поездки по краю и соседней области, физическим трудом себя особо не утруждал, ссылаясь на больное сердце, и являлся единственным обладателем в нашем учреждении автомашины «Жигули».
Личные авто тогда были далеко не у многих. Иные граждане имели деньги, но их просто не на что было тратить в этой стране, не имея связей. Они могли бы купить две «Волги» на свои честно заработанные деньги, скромно лежащие на сберкнижках, но просто не нуждались в автомашинах. Другие мечтали их приобрести, годами числились в каких-то очередях, но не могли без блата и взяток купить даже «Москвич» или тяжелый мотоцикл «Урал» с боковым прицепом. Легкие мотоциклы и мотороллеры были в ходу в сельской местности, и новинкой тех лет были грузовые мотороллеры «Муравей», слабо тянувшие в гору с грузом навоза или песка. В городах рассекать на мотоциклах было не очень престижно. Разве что в лес или на дачу. Очередь в учреждениях и на предприятиях была не только на автомашины, но больше на импортные женские сапоги, мебельные стенки, и ещё на кучу товаров, которые, в принципе, если иметь желание и средства, можно было достать и так. За мебельными стенками ездили на БАМ, а новую автомашину можно было купить втридорога у дельцов, как и финские и итальянские женские сапожки, вдвое переплатив за них фарцовщикам. Не столько все и нуждались в этом бытовом барахле, сколько было интересно достать что-то модное, необычное и дорогое.
Всеобщий бум на автомашины, ставшие вдруг сразу доступными, начался позже – после развала Союза. И то, скупали вначале старые «Жигули», с которыми месяцами потом возились в своих кооперативных гаражах, перебирая двигатель, в то время, как более ловкие люди уже брали себе иномарки. Тоже вначале сильно подержанные, но более престижные. Век совершенно новых и иных автомашин иностранного производства наступил в стране далеко не сразу, и сейчас не иметь свое авто даже не солидно. Однако есть ещё такие упрямцы, типа меня, которые считают, что двум третям автовладельцев свои авто совершенно не нужны, они убыточны, бьют по бюджету семьи, и их владельцы просто катаются, делая вид, что очень заняты важными делами. Нормальные люди в рабочее время не катаются. Только трутни, для которых автомашина – хобби. Вдобавок, более половины из автовладельцев в стране совершенно не умеют ездить, и поэтому постоянно нарываются на неприятности. Гораздо проще брать машину по мере надобности в аренду, а жить вблизи от работы. Права у меня есть, и давно, ездить умею хоть на чем, но автолюбителем я так не стал. Не мое это. В России эта болезнь на не слишком нужные авто и квартиры в многоэтажках когда-нибудь, да пройдет. Нормальный человек должен жить в своем доме, а не в панельной «хрущобе» или кирпичной многоэтажной коробке. Земли в стране пока хватает. А когда люди поймут, что иметь свою машину для того, чтобы ездить на работу просто глупо, особенно когда город невелик, то начнут гонять на велосипедах, ходить пешком, развивая свои атрофированные задницы и конечности, а авто брать по мере надобности в аренду. Как в старушке Европе, где давно это поняли, но где купить себе домик с одной клумбой, собачьей будкой и гаражом-мастерской стоит безумно дорого. Земли там мало.
Но вернемся к нашим баранам. Как-то мы с Игорем Анчутиным сидели в одной забегаловке с хорошей акустикой, и разными музыкальными инструментами по углам. Типа студии, где музыканты города часто репетировали и выпивали. Он виртуозно сыграл на пианино несколько музыкальных мелодий к песням из кинофильмов, и даже спел их своим приятным для слуха баритоном на иностранных языках. Слух у него был. Тогда я взял гитару и сбацал ему соло своей любимой «Под небом Парижа», а потом популярную ранее мелодию из кинофильма «Генералы песчаных карьеров». Он стал подпевать песню на слова советских вариантов песни в духе тех лет, что пела молодежь 70-х годов, подражая столичным бардам. А ведь мы оба были еще не старые, а вполне ещё молодые люди, которые отлично помнили эпоху того времени. Анчутин был чуть старше меня, и закончил тот же вуз. И тут я его срезал. Спел эту же песню с забайкальским прононсом на испанском языке, и пояснил, что речь в песне идет совсем не о любви оборванца из Рио-де-Жанейро к какой-то девчонке, а о рыбаке, ушедшем в море на своем плоту под парусом – жангаде, красочно описанном в одноименном романе еще Жюлем Верном. Рыбачка ждет его домой, и надеется, что злые ветра не унесут его плот в океан. А он тоже отвечает, что любит её, и обязательно вернется, да ещё и с уловом. А то наши певцы навыдумывали разные, там, варианты о любви и несчастной жизни малолетних преступников в богатой солнцем и ананасами нищей Бразилии. Анчутин проникся. Знания он уважал. И даже предложил что-нибудь достать мне из дефицитного барахла, модного и архи нужного всем в те времена.
Врач-лаборант Анчутин мог всё. Достать билеты на самолет для него тоже не было особой проблемой. Бойкий и шустрый, разносторонне развитый, он был бездарным врачом, за несколько лет поменявшим много отделов и отделений, но талантливым организатором, авантюристом и доставалой дефицита разного рода – от пищевых продуктов до фирменных джинсов «Wrangler» и финских женских сапог до камчатских крабов «Chatka» в банках и черной икры. Делец. Нужный в коллективе человек, несмотря ни на что. В праздники и на разных торжествах по любому поводу Анчутин был незаменим. Сыграет на гитаре и пианино или на рояле, споет, расскажет свежие анекдоты, произнесет хороший и к месту тост, организует массовые развлечения, и поможет сервировать столики. Как врач-лаборант, получал он совсем немного, но кроме халтуры на разном дефиците, подрабатывал ещё кое-где, тоже не особо утруждая себя постоянным присутствием на работе, но всё успевая. Дефицит был символом советской эпохи, а Анчутин имел полезные связи, блат и знакомства. С нужными людьми. Всех пилотов и командиров экипажей в местном аэропорту Анчутин знал лично. Как и работников местной милиции, всех начальников города, и представителей общественных организаций и прессы.
С некоторой долей сомнения в успехе мероприятия, я поехал с нашим начальником и Анчутиным на служебной машине в аэропорт. Игорек был уверен в успехе, и спокоен, как штык. Нет, как удав. Ещё не пришло то время, когда Советский Союз совсем уж прекратил свое существование, и следом закрылись не только многие предприятия, но и аэропорты большинства небольших городов. В то время аэропорт ещё полностью обновил свой парк, и теперь вместо, привычных всем, «Яков» и «Аннушек» по местным авиалиниям летали небольшие легкие самолеты на 15 пассажиров. Чешского производства. Типа "L-410", более новые модели которых летают по малым авиалиниям и сейчас под названием "Turbolet". Никто тогда и подумать не мог, что «Аэрофлот» скоро накроется медным тазом, и даже краевой аэропорт захиреет и сменит не одного владельца. Между тем, СССР был единственной страной мира, где все комплектующие узлы самолетов производились внутри страны, и авиастроение было абсолютно независимым от курса доллара и прочих катаклизмов. Впрочем, так было не только с авиастроением, но и другими отраслями отечественной промышленности. Которые наши руководители страны отдали в частные руки, включая богатейшее МПС, вино и водочную монополию, и многое другое.
Эта страна, которую мы видим сейчас, разворовывается самым бессовестным образом, и больше всех воруют разные губернаторы и мэры городов, которым дают возможность награбить и смыться в Лондон. Страна нищих и богатых, партии воров и олигархов, полицейская страна, в которой количество полиции и национальной гвардии с разными силовыми структурами значительно превышает силы армии. Этакая хунта, в которой нет достойных людей, способных заменить президента. Одни воры. Чешские самолеты были лишь первой ласточкой развала всего. Краха большой и сильной страны. Другого слова не подберу.
В аэропорту, скромное двухэтажное здание которого, как водится, украшала вышка диспетчера, а в поле у взлетной полосы стоял десяток самолетов, мы с шефом скромно сидели в «УАЗе», пока Игорь бегал куда-то договариваться. Я думал, он задействует бронированные места, которые всегда имеются в кассах на всякий пожарный случай. Кто там тогда имел право на бронь на авиабилеты, перечислять долго. Факт, что энный процент билетов продавался жаждущим улететь в последний момент. Но оказалось, что времена уже изменились. Всё стало проще.
- Командир согласен взять тебя «зайцем» в хвостовой отсек! – сообщил вспотевший Анчутин. Был он уже полноват для своих лет, и быстро задыхался. – Давай к самолету, а то сейчас уже объявят посадку! Сунешь потом командиру двадцать рублей, когда прилетишь. Но уже после того, как пассажиры покинут салон самолета. Побежали скорее!
Вот тебе и авансовый отчет в бухгалтерию. Билета у меня не будет. Это пусть у шефа голова болит, как потом списать эти несчастные двадцать рублей. Мы промчались по полю прямо к трапу чешского самолета, на котором мне ещё не доводилось летать. «Трап» - слишком громко сказано. Самолет вблизи оказался совсем небольшим, низким, и в салон вели всего три низеньких ступени выдвижной алюминиевой лесенки. У входа дожидался экипаж – два пилота в форме гражданской авиации. Мужики ещё не старые и вполне добродушные.
- Давай в хвостовой отсек! – быстро сказал старший из них, по всей вероятности – командир экипажа, - И сиди тихо, пока не прилетим. Иначе нам нагорит. Я закрою тебя на ключ, сидеть там есть где, вполне нормально можешь устроиться. Только темно там, как у негра в одном месте…
С этими словами он почти втолкнул меня в низкое тесное помещение без иллюминатора, в котором я успел заметить что-то вроде длинного металлического ящика, прикрепленного к стенке торцом. Унитаз не унитаз, ящик для инструментов на случай непредвиденной посадки и мелкого ремонта. Вполне заменит мне табурет. Довольно длинный, как короткая скамья. Не успел я оглядеться, как дверца хвостового отсека захлопнулась, в замке чуть слышно лязгнул ключ, и я оказался в полной темноте. Вроде, как арестант в карцере.
Смотреть в этом хвостовом отсеке, явно предназначенном для багажа пассажиров, почты или мелких грузов, было не на что. Стоило протянуть руки, как они упирались в противоположную стенку. Распрямится в полный рост, здесь тоже не было никакой возможности, и оставалось только сидеть. Самолет был маленький и компактный. Чехи, они такие, экономят на всем.
Лететь, так лететь. Я закрыл глаза, и настроился на мирный сон. А что ещё прикажете делать в темном отсеке, где нет даже иллюминатора? Но тут опять щелкнул замок, и командир экипажа втолкнул ко мне ещё одного «зайца». Я успел лишь разглядеть на нем ту же форму летчика гражданской авиации, как он грузно шлепнулся задом рядом со мной на металлический ящик, заменивший нам сиденье, и дверца отсека опять захлопнулась. Всё опять погрузилось в полную тьму, как будто я сидел в металлической бочке с плотной крышкой. У трапа послышались, судя по женским интонациям и характерному шуму и шороху, голоса пассажиров рейса.
- Ты кто? – дыхнул на меня вчерашним перегаром и свежачком сосед по ящику.
- Доктор! – с достоинством ответил я, - Лечу в областной центр на семинар!
- Понятно! – опять дыхнул он так, что зажги я спичку, в хвостовом отсеке вспыхнул бы пожар голубого пламени, - А я летчик! Лечу с семинара! Давай спать. Сейчас пассажиры зайдут, а потом так будет шумно, что друг друга не услышим. А орать тут нельзя!
Я не возражал. Пассажиры по одному протискивались в узкий и тесный салон самолета, и я ещё раз подивился хлипкой чешской конструкции этого аппарата. Когда очередной пассажир вставал на ступеньку трапа, самолет трясло, как будто туда забрался не средне статический человек весом в 70 килограммов, а целый слон. Он пробирался по проходу к своему креслу, и каждый его шаг отдавался качкой и вибрацией. А следом по трапу уже лез очередной пассажир, и какофония звуков, вибрации и качки в полной темноте очень впечатляла. Ничего подобного на родных отечественных самолетах, включая «Аннушки - кукурузники», где вместо сидений вдоль бортов стояли откидные скамейки, а зимой дико сквозило, я не замечал. Вот тебе и умельцы – чехи, имевшие ещё во время войны целый технический комплекс заводов «Шкода», оружейники, автомеханики и стеклодувы, исправно снабжавшие всю войну немцев своей техникой и оружием. С авиастроением у них явные нелады. На этой хлипкой посудине до областного центра мы, конечно, долетим. Машины новые. Но вот, надолго ли их хватит.
Между прочим, я был тогда, наверное, не совсем прав. Несмотря на кажущуюся хлипкую конструкцию, сильный шум, тряску и тесноту, чешские самолеты "L-410" прижились в нашей стране, и знатоки утверждают, что на местных малых линиях "Turbolet" способен летать в любую погоду.
Пилот, или кто он там, впритык сидящий рядом со мной, мирно посапывал. К этой братии, как и к морякам, я некогда испытывал симпатию, как к людям настоящих мужских профессий, полных романтики. Но, помотавшись в ранней молодости по Дальнему Востоку, убедился, что процент алкашей, бабников, неудачников, вечных холостяков и даже явных гомосексуалистов среди них достаточно высок. Последнее обстоятельство меня довольно обескуражило, но это так. Видно, издержки профессии, как и то обстоятельство, что в каждом порту или аэропорту у моряков и летчиков есть девушка. Да простят меня моряки и авиаторы, но всякой дряни и у них хватает. Сам был флотским, и насмотрелся на то, что среди людей героических профессий хватает и выпивох, и ярых бабников. Что касается того, что летчик был с бодуна, так без этого в нашей стране редко обходилась и обходится любая командировка. Организаторы семинара или совещания имеют статью расходов на разные, там, банкеты, раздачу слонов и премий, не забывая при этом себя, любимых, и если за общим столом кому-то не хватило, продолжение банкета и амурные дела имеют место затем уже не в зале ресторана, а в номерах отеля. Порой, до полного безобразия всех участников. Ну, не всех участников, но многих.Психология людей такова, что нужны не только работа, хлеб и зрелища, но порой и небольшой бордельеро.
Время шло, мне не дремалось, и в полной темноте я вспоминал свои прежние полеты. Летал я много. Студентом мне хватало стипендии слетать из Иркутска через Улан-Удэ на двух самолетах к себе на Байкал, и обратно. И довольно часто. Дальний Восток ознакомил меня с более крупными самолетами, настоящими лайнерами международного класса, но свои местные небольшие авиалинии были изучены до тонкостей. Полеты были простым повседневным делом, и редко когда отличались от других. Были среди них обычные, были веселые с компанией, водкой, омулем и горячей картошкой в «кукурузниках», были дни ожидания летной погоды во время транзитов в больших чужих городах, когда в здании аэропорта было негде присесть, или выспаться, и не помогали ни бронь, ни телеграмма о смерти близкого мне человека. Аэродромы имели многие отделенные населенные пункты и практически все районные центры. Даже если такой районный центр представляет собой лишь небольшой поселок или бурятский улус, расположенный вдали от железнодорожной магистрали и прочей цивилизации.
Больше всего я уважал летнаб. Не тех военных летчиков-наблюдателей, которые служат в армейской авиации, а тех мужиков, кто прошел войну и служил у моего отца в лесном хозяйстве на Байкале, бесстрашно прыгая на горящую тайгу с парашютами, или высаживаясь близ большого лесного пожара с вертолетов. Лесные пожарные, отряд которых называли «летнабом», умели пускать встречный пал, были взрывниками, рубили просеки, играючи владея топорами ещё до появления бензопил, месяцами жили в тайге, и умели беречь природу. Не чета ветеранам ВДВ, которые в жизни не прыгали на лес, и только умеют в свой праздник барахтаться в своих голубых беретах в городских фонтанах в пьяном виде. А современные МЧС с их техникой и оснащением – дети по сравнению с летнабовцами министерства лесного хозяйства образца 60-х и 70-х годов.
Как-то мы с дочкой летели из Улан-Удэ над Байкалом в Иркутск. Погода была ясной, и внизу из иллюминаторов отлично смотрелись голубая вода озера и горы. Тем более было странным то обстоятельство, что Иркутск нас не принял по причине плохих метеоусловий, и мы полетели обратно. Опять внизу мелькнула река Ангара, горы, и голубая синева Байкала. Моя маленькая дочь быстро сообразила, что что-то не так. Она оторвалась от иллюминатора и громко спросила меня:
- Почему мы обратно летим? Это всё я уже видела! Хватит кататься. Я хочу писать и к маме!
Видел я пару раз и последствия крушения пассажирских самолетов. Без уцелевших. Об этом тогда в прессе не писали, и в новостях не говорили. Много лет спустя объясняли причины крушений перегрузками, плохой работой и устаревшим оснащением наземной службы, погодой и прочими делами. В то время, когда надо было просто запретить рейс. И я помню ужас людей, в один момент потерявших всех своих близких, и никак не желающих поверить в их смерть. «Летайте самолетами Аэрофлота! Мечтайте на лету! А если вдруг нелетная погода, мечтайте в аэропорту!» Песня такая была. Типа рекламного ролика. В недавнем прошлом. Все куда-то спешили, торопились, попадали в туман, и падали в тайгу, создавая кучу проблем другим, и угробив своих пассажиров в расцвете лет. Падали, но летали.
МЧС тогда не было, спасателей собирали из кого придется. На поиски трупов погибших и этих самых «черных ящиков», очень нескладных, не черных, а ярко-оранжевых, кидали в тайгу на прочесывание местности чаще солдат местных гарнизонов. Вчерашних пацанов. А в больших городах Сибири с трупами пассажиров, которые в тайге находили иногда на сучьях деревьев, наколотых, как бабочки для гербария, в моргах заставляли работать тех же студентов-медиков. Типа, они медики, и надо привыкать. Картинка была ещё та. Если кто-то думает, что смерть человека, упавшего с большой высоты, выглядит просто, то смею вас разочаровать. И даже ужаснуть. Извините за подробности, но при ударе о землю с большой высоты у пассажиров, выпавших из салона самолета, вылетают все внутренности. У мужиков слетают штаны, и кишки вываливаются сизым пучком к ногам. У женщин тоже – через родовые пути. Картина маслом очень неприглядная, и в воздухе пахнет кровью, экскрементами, бойней и войной. Да, именно так пахнет война. А тут не война. Мирное время. Погодные условия не те. И надо потом быстро всех опознать, идентифицировать, собрать по кускам в ящики и мешки, достойно похоронить или отдать опознанных пассажиров родственникам, запротоколировать и передать ценные вещи погибших близким, а потом ещё, если нужно, заниматься эксгумацией, и выяснять все причины трагедии.
С этими мыслями я задремал, но скоро очнулся от тряски и грохота самолета, и поглядел на циферблат наручных часов. В то время, если помните, довольно многие носили советские часы «Электроника» на батарейке и с подсветкой. Для освещения циферблата достаточно было нажать на корпусе боковую кнопочку. Были ещё и часы «Командирские» - влагонепроницаемые, противоударные, и со светящимися цифрами, которые явно были нанесены на циферблат смесью радиоактивных веществ. Не та ерунда, которую я позже наблюдал в магазинах «Военторга» в армии – с танками, подводными лодками и всякими, там, изображениями самолетов и прочей армейской символики на циферблате, но уже без знака качества на задней крышке, без номера и прочих достоинств, включая такие качества, как водопроницаемость и противоударные свойства. Они даже не светились в темноте, и были просто наглой китайской подделкой. Это нация фальсификаторов под Европу, США, Турцию и Советский Союз, беззастенчиво присвоившая все наши и зарубежные бренды. Включая часы «Командирские».
Итак, я очнулся от дремоты, нажал кнопочку на корпусе, и прикинул, что мы уже подлетаем к областному центру. А там - на такси, успеть взять журнал или хорошую книгу, чтобы не скучать на семинаре, где можно не сидеть глупо в первых рядах, а скромно засесть в компании коллег из других городов на «Камчатке» в задних рядах зала. Как будто вернулись старые студенческие времена. На «Камчатке» некоторые командированные мужики тихо дремлют, прикрыв глаза очками, а другие даже тихонько употребляют. Многозначительно перемигиваясь с дамами, и отдавая предпочтение тем, кто не прочь к ним подсесть,тихо потрепаться о жизни и новостях шепотом, чтобы не мешать докладчику, и тоже употребить по случаю этого очередного семинара «фронтовые» сто грамм, а то и все триста.
Я опять задремал, хотя чешский самолет (я горд за нашу авиацию!) нещадно трясло, а оба его двигателя грохотали так, как будто я находился в шумном дробильном цехе горнодобывающего комбината. Ну, чехи, как вам далеко до наших Туполева, Яковлева, Антонова и неизвестных ещё тогда авиастроителей чисто военных НИИ - «шарашек», засекреченных КГБ. Этот летающий гроб и не думал снижаться. Грохоча своими моторами, он летел на неизвестной мне высоте, и в салоне сидело, кроме нас – двух несчастных «зайцев», ещё полтора десятка пассажиров и два пилота. Что у него за скорость такая? Ползет по небу, как черепаха! Как вошь по мокрому месту. Ну, и техника!
Эх, чехи, вы чехи! Я смолоду увлекался чешской историей и литературой. Такая подборка книг оказалась тогда в нашей школьной библиотеке далекого сибирского поселка, где не было тогда ни телевидения, ни, тем более, компьютеров, и новые советские фильмы кинопередвижка завозила раз в месяц. Карел Чапек, Ярослав Гашек, Карел Полачек, Святоплук Чех, Ян Гус и гуситские войны, Ян Жижка, Коперник, и Злата Прага с бравым солдатом Швейком. Но были и белочехи, предавшие адмирала Колчака, и нагло свистнувшие в Иркутске часть золотого запаса России, были заводы «Шкода», снабжавшие гитлеровцев техникой, оружием, и даже ураном для создания «оружия возмездия» в виде атомной бомбы. И был чехословацкий мятеж, когда наших парней-танкистов, те же чехи, с цветами встречавшие советские танки при освобождении Праги, забрасывали «коктейлями Молотова», и наши парни горели в танках, не имея приказа открыть огонь по толпе бушующих буржуа, жаждущих мнимой свободы и независимости. Как говаривал наш генерал Лебедь, как плохо, так мы им братья, как что, так враги.
Прошел ещё час. Я опять задремал, убаюканный мерным грохотом двигателей, и чудовищной вибрацией. По идее, тут должно было кидать, как при морской качке, но мне было по барабану. Смущала только непривычная темень. Воздушных ям, когда что-то проваливается из груди в самые, простите, интимные места, не наблюдалось. Через какое-то время я проснулся, бодро взглянул на часы, и сердце у меня тревожно екнуло. Мы летели уже столько времени, сколько хватило бы советскому пассажирскому самолету на пару таких полетов. Что за хрень?
Страшное подозрение вкралось в мою душу. Этот Анчуткин посадил меня не в тот самолет! Я лечу, черт знает куда, только не в краевой центр! В нашем аэропорту садится достаточно много небольших самолетов, выполняющих рейсы по маршрутам вплоть до Иркутска и Якутска, включая, наверное, Норильск и Игарку. По всем параметрам я должен уже мчаться на такси по Красноярску, дабы не опоздать на семинар. В разные, там, черные дыры, другие измерения, и прочую бредовую чушь я никогда не верил. Всё это мистика и фантастика. Но куда мы летим? И не у кого спросить в этой кромешной тьме. Разве что у этого летуна?
- Эй, друг! – я пошарил рукой в темноте чуть ниже собственного лица, и нащупал небритую щеку авиатора. – Куда мы летим? Разве не в краевой центр? Да, очнись, ты же профи!
Из-за шума моторов я кричал ему прямо в ухо, но этот товарищ почти не реагировал на мои вопросы. Только крепче навалился на меня, и голова его низко свесилась вниз. Тогда я прищемил ему двумя пальцами нос, и повторил свой вопрос.
- Чего шумишь? – вдруг ясно ответил он, подняв голову. – Летим в краевой центр. Куда же ещё? Хотя, что-то долго летим, бля! Пора бы уже пить пиво в кафешке аэропорта, и покурить!
- Вот именно! Ты на часы глянь! Мы летим уже столько времени, что я думаю, что твои коллеги рванули прямо в Чехию! Чтобы вернуть этим онемеченным братьям-славянам этот драндулет!
- Тут ты прав! – зевнул он. Да так, что было слышно в полной темноте, как хрустят от мощного зевка все его скулы и кадык. – Самолеты у них шумные! И хлипкие на вид. Ещё и валютой за них платим! Ты не ори, пассажиры и так, поди, в панике. Куда-нибудь, да прилетим. Дело житейское. Чего гадать, что, как и почему? Прилетим – разберемся! Везде жить можно. Не пропадем!
В выдержке летуну было не отказать. Олимпийское спокойствие. Хотя, впрочем, пьяному море по колена. По всем параметрам, прошло столько времени, что он уже должен быть трезв. Смысл происходящего дошел до него не сразу.
- Слушай, друг! – вдруг заорал он мне в ухо, - А куда мы летим? Почему так долго?
Заразившись его предыдущей реакцией, я мстительно ответил, прокричав ему под фуражку:
- Не знаю! Где-нибудь, да сядем! Главное, чтобы там пиво было!
- Это точно! – прохрипел он в ответ, и опять завел своё: - Давай спать! Нечего тут орать. Всё равно ничего узнать нельзя. Если у него полные баки, то на час-другой ещё хватит! Потом вынужденная посадка. На тайгу! Крр-р-ах! И будем жрать там одну бруснику, пока нас не подберут.
Успокоил. Некоторое время мы сидели молча, думая каждый о своем. Семинар в областном центре давно начался, судя по часам. А этот Бермудский треугольник и не думал заканчиваться благоприятным для нас исходом. Мы куда-то летели и летели, тарахтя моторами и содрогаясь всем паршивым чешским корпусом, готовым вытолкнуть все заклепки и разойтись по всем сварным швам. В неизвестность. В полной, блин, темноте.
Время от времени я поглядывал на часы. Если летим в Норильск, то должны уже быть там на месте. Если в Иркутск, то самолет маленький, и должен сесть на дозаправку и возможную смену пассажиров в городишке Тулун, где живут мои тесть и теща. Куда мы летим? Нет тут красивой стюардессы в короткой юбочке и с ногами до зубов, которая бы улыбалась, успокаивая всех пассажиров, и разносила бы нам на подносе или тележке прохладительные напитки, конфетки «Дюшес» и «Взлетная», кофе, и крохотные бутылочки коньяка. Это не лайнер, а так, фигня для местных авиалиний, рассчитанный на короткие полеты. Когда у него кончится горючее, наконец?
Потом я явственно ощутил разворот и снижение. Где-то садимся, бляха-муха! И то хлеб. Через несколько минут скорость упала, грохот моторов стал тише и глуше, потом они опять взревели, но уже на более малых оборотах, и мы запрыгали на шасси по каким-то кочкам, которые никак не могли быть асфальтированной взлетно-посадочной полосой, или хотя бы бетонкой. Двигатели взревели последний раз, самолетик подпрыгнул на очередной кочке, скрипнув всеми своими суставами, не предназначенными для полетов в Советском Союзе, то бишь, в России, и встал.
Наступила полная тишина. Потом самолет затрясся под тяжестью ног экипажа, вылезавшего из этой летающей этажерки, и с грохотом упал металлический трап в три ступеньки. Пассажиры заторопились к выходу, и в наступившей тишине нам слышались их возмущенные и недоуменные голоса, женский смех, плач детей, и какое-то чувство общего облегчения, проникающего в наш хвостовой отсек не аурой, исходящей от этих людей, а их голосами.
Опять наступила пауза тишины, потом в замочной скважине отсека повернулся ключ, и сам командир корабля, чтобы не мешать нам выйти, молча вылез к трапу задом. За его спиной я увидел идиллическую картинку сибирского пейзажа с молодым подлеском и тайгой на горизонте. А ещё кусочек зеленого поля с коротко скошенной недавно травой.
Это был какой-то очень занюханный аэродром, запасной, или небольшого районного значения. Нащупав в кармане два червонца, заготовленные для командира экипажа, согнувшись, я вылез из самолета, и узрел слегка виноватые лица пилотов и полную глушь вокруг. На присутствие некоей цивилизации указывал лишь небольшой домик местного аэродрома с полосатой кишкой на мачте над крышей, указывающей направление ветра, да будочки разных, там, анемометров, психрометров и гигрометров с барометрами, расставленные по полю. Вокруг ни души, ни одного самолета, ни одного человека, ни домов, и только удаляющаяся к домику аэродрома стайка пассажиров из пятнадцати душ.
Мухосранск какой-то. Не иначе. Тщетно я вглядывался в окружающий ландшафт, нечем не напоминающий комплекс зданий в Красноярске, где в настоящее время находится Автовокзал и микрорайон Взлётка. Ещё в советские времена аэровокзал в Красноярске, попавший в черту города, закрыли, и отгрохали далеко от жилых застроек города сразу два новых аэропорта – Емельяново и Черемшанку.
Ты куда нас привез? – вяло спросил я командира экипажа, догадавшись, что в этом случае мне ему платить не придется. – Как это место называется?
Он ответил. Оказалось, всё не так страшно. Это был действительно захудалый районный центр к северу от моего города. Некий Абан. Совхоз имени товарища Ленина, или имени Октябрьской революции. Это не важно. Ничего против колхозов и совхозов тех лет не имею, кроме как сталинских времен, когда колхозники были теми же крепостными, только советскими. Теперь многие из них жили совсем неплохо, им разрешили держать своих коров, но все равно давили налогами, и именно поэтому молодежь стремилась удрать в города. Тем более теперь колхозники получали за свой труд не трудодни, выраженные в галочках в ведомостях и выдаче за работу энных килограммов круп, зерна и фуража, а реальные деньги, и имели паспорта. Некоторые даже имели ордена и свои личные машины, и сельскохозяйственная техника в лице комбайнов, сенокосилок и тракторов далеко ушла вперед. И всё равно, на месте глав государства, я бы в ноги поклонился этим людям, которые столько лет снабжали страну хлебом и мясом. В Кремле сидят сущие идиоты, угробившие уклад целой страны, сделавшие ставку на огромные стройки, электрификацию и индустрию, и угробившие, по сути дела, всё сельское хозяйство. Вплоть до того, что зерно и муку покупаем в Канаде, а раньше кормили всю Европу. Этот райцентр тогда был ещё неплох. Сейчас о нем и не слышно. Пал жертвой перестройки, налоговой службы и полного торжества продажных чинов.
Пришел из поселка небольшой автобус, и все молча доехали до автостанции райцентра. Не долетели, всего и делов, как выразился бы мой шеф. Погоде не прикажешь. Красноярск нас не принял, и самолет полетел обратно. Там тоже не приняли. По метеоусловиям. Так и летали, пока не вышло горючее, и не разрешили посадку в этом райцентре, чуть севернее которого отбывал когда то ссылку товарищ Дзержинский. Железный Феликс Эдмундович, памятник которому на Лубянке чуть позже грубо стащили с пьедестала, ухватив главного чекиста стальным тросом за бронзовую шею. Ломать - не строить. Теперь на месте Железного Феликса лежит валун, доставленный с Соловецких островов, где находился первый в стране советский концлагерь"для уголовников и политических - "СЛОН". Соловецкий лагерь особого назначения с его, мрачно известной, Секирной горой и крепко пострадавшим при большевиках старинным монастырем.
Ехать всем пассажирам, вылетевшим из моего города, пришлось туда же, откуда мы и вылетели. Автобусом. Это было не так далеко от нашего города , и когда мы вернулись, было ещё вполне рабочее время. Летний день долог. Вовсю светило солнышко, и что-то это совсем не напоминало непогоду, туман и прочие напасти, по поводу которых могли запретить посадку.
Можно было спокойно уехать с автовокзала нашего города домой, поужинать, смыть пыль и пот дальних дорог, и лечь спать. Подумаешь, не попал на семинар! Стечение непредвиденных обстоятельств, сэр. Форс-мажор. Но мне хотелось увидеть изумленную физию моего начальника, который видел, как взлетел мой самолет. Ведь по его расчетам, вернуться я мог только поездом поздно вечером. В районном центре, где я почти час ждал автобус, идущий в мой город, я выпил со скуки пару кружек пива, и теперь жаждал быть не дома, а с невозмутимым видом появиться у себя на работе.
Игорь Анчутин, конечно же, уже непременно куда-нибудь слинял, сославшись на неотложные причины. Но шеф, служащий в учреждении на полторы ставки, обычно торчит на работе почти до девятнадцати часов вечера. И я вылез из нашего городского автобуса, идущего от автовокзала к моему дому, у нашей конторы.
Шеф сделал изумленные глаза и искренне удивился: - Ты уже здесь? Когда успел? Назад тоже шиканул самолетом? – Тут он узрел мои пустые руки, не отягощенные пачкой новых инструкций и папками приказов, и растерянно спросил: - Я же сам видел, вместе с Игорем, что ты улетел? Ты на семинаре то был?
- Никогда не доверяй авиации! – мстительно ответил я, - Самый ненадежный вид транспорта! Могли, ведь нас, и ещё дальше закинуть – туда, где товарищ Сталин, остро нуждаясь в ссылке, ставил в тундре капканы на песцов. Надо заранее предупреждать о всяких, там, семинарах, чтобы потом, сэр, не мчаться, как на пожар. Подумаешь, семинар! Сейчас успеем ещё позвонить в областной центр, объяснить им ситуацию с непогодой, а потом пошлем Игорька в командировку в краевой центр за этими приказами и инструкциями. Только рад будет такой клевой командировке. Привезет нам ещё чего полезного. Всего и делов.