(рассказ)
Любить нельзя заставить… «Тут всё решает ТИРЕ, где его поставить: «любить – нельзя заставить» или «любить нельзя – заставить». Для одних эта чёрточка – кредо (нельзя), а для других – хочу и заставлю. Подумать только, как по-разному мы проживаем жизнь», – думала Майя Ильинична Сохина, в последний раз выходя из краевой больницы, где отслужила почти пятьдесят лет ведущим доктором, хирургом.
«Последний обход, последние записи в карточках больных и последние … – всё последнее. Завтра – новая жизнь: без скальпеля, учёных советов, симпозиумов. А мне – к семидесяти…» – мыслила она, с горечью осознавая предстоящее пустое одиночество.
В первые же дни «пустоты» ей пришла в голову мысль – описать свой докторский путь. Для чего, для кого? Возможно, для только-только выходящих в бурный океан жизни – чтоб выбрали надёжный чёлн с крепкими вёслами, дабы достойно выстоять в «девятый вал». А может, для тех, кто ошибся в молодости и на склоне лет пожинает плоды гордой мечты. Кто знает для чего…
Только вот «девятый вал» к Майе Ильиничне пожаловал с её первым криком в роддоме, когда роженица, её мать, сделала последний вдох… Крик малышки звучал долго, отчаянно. будто она просила маму не покидать её, долгожданную кровинку. Увы…
Началась её тропка в жизнь с казённой кроватки в доме ребёнка, затем – детский дом, школа, которую она закончила с отличием, а таких выпускников направляли в вузы. Майя Сохина, успешно сдав вступительные экзамены, стала студенткой мединститута.
***
Выпускник военно-медицинской академии Илья Сохин второй год у операционного стола прифронтового госпиталя. Тишины тут нет: грохот дальнобойных орудий, вражеские авианалёты – и раненые, раненые… Усталый, он порой боялся не удержать в руке скальпель. Не хватало оборудования, врачей, медсестёр. Илья ждал хотя бы ещё одного хирурга. Уже две недели он один: в последнюю бомбёжку погибли двое его коллег и юная красавица-сестричка. И Сохин дождался…
Дождливой июньской ночью, рассекая фарами лесную тьму, буксуя меж деревьями, двигалась полуторка. Остановилась у главной палатки госпиталя.
– Хирург Алла Серпова и две медсестры прибыли в распоряжение госпиталя №… , –
по-военному чётко представилась молодая докторица главному врачу.
– Майор Сохин. Через два часа жду у операционного стола, – строго произнёс
хирург, не выказав прибывшим своей радости,
Точно через два часа начали извлекать «свежие» осколки из молодого бойца, того самого, что из винтовки угодил в «котелок с горючим» наглого «мессера». «Ас вспыхнул – и в землю носом, а я вот – на докторский стол, вздремнуть малость», – превозмогая боль, солдат пытался шутить перед операцией.
Сохин наблюдал за действиями нового доктора. Неспешные, но точные движения её рук говорили, что скальпель обрёл своего повелителя. Одна за другой звякали «железки», которые она, извлекая из мягких тканей бойца, опускала в металлический тазик.
Операция прошла как нельзя лучше. Только в ординаторской (если можно так назвать маленькую палатку для врачей) Илья окинул мужским взглядом Аллу и как бы между прочим сказал: « Поздравляю хирурга с первым успехом. Без замечаний».
– Не с первым. Весь последний год мы не столь сидели в аудиториях, сколь
оперировали. Раненые, раненые… потоком. А мы, голодные, набирались опыта, чтоб
выйти из вуза не слепыми котятами, а спасителями вот таких бойцов, какой
только что был на столе.
– Славно, коллега. Давай на «ты» – так проще, тем более что через час у нас
очередной на столе, – промолвил Сохин, заполняя карточку-историю бойца.
«Готова», – тихо ответила Алла и закрыла глаза, чтоб вздремнуть хотя бы несколько минут. Так советовал любимый профессор, если в полевых условиях, если и ночью, и днём неотложка(словом, война, фронт). Но тут же открыла глаза и непроизвольно рассмеялась, сказав вслух: «Соха и серп – орудия крестьянского труда. Встретились на колосовом поле…»
Илья глянул на бумагу-карточку бойца и прочитал только что им написанные фамилии – Сохин, Серпова. Улыбнулся, отметив для себя: она неплоха собой и умница.
В этот момент в палатку прямо-таки влетела медсестра, спешно доложила: «Доктор, майор Ивин в бреду упал с койки – открытый перелом локтевого сустава, кричит благим матом…»
«Вот тебе и час передышки», – подумал Илья и, вставая, строго глянул на Аллу. «Готова», – ответила она, на ходу накидывая на себя медицинский халат.
«Мало тебе, майор, сломанной ноги, так ещё и руку себе искалечил», – дружески ворчал Сохин, осматривая несчастного. – Рассказывай, что помнишь…»
Превозмогая боль, через слово вставляя «самый высокий этаж» русской лексики. Ивин изложил по-военному кратко:
«Наконец-то заснул. А там – атака! Лоб в лоб сходимся. Фриц с ухмылкой, могучий такой, штыком на меня метит. Мне – хана?! Да не бывать такому! Зря что ли я впереди своих солдат! Не помню как, но он перелетел через меня со своим штыком. А я в момент его полёта, видно, дал ему доброго пинка сапожищем в пах… Он взвыл, скрючившись, упал – и стих, надеюсь, навечно.
А за ним второй на меня, огромный, краснорожий такой… Помню, выбил у него из рук штык и вложил что есть сил свой кулак в его рожу… Он зашатался, застонал…упал. Кровь на моём рукаве, на кулаке…
… Проснулся, так сказать, вышел из боя вот с потерями: загипсованной ногой уложил первого фрица – теперь там адская боль, а второго, мордастого, так ударил, что – стенка койки выдержала, а из руки кости выглядывают…
Доктор, перепакуйте, пожалуйста, мою ногу и спрячьте кость, а то торчит…»
Хирурги так и поступили: «перепаковали», «сложил кости – упаковали». Ночью самолёт заберёт тяжёлых больных в тыловой госпиталь. Майор Ивин среди них: жить будет, а воевать – как решит комиссия.
Прифронтовой госпиталь жил своей сплошь «израненной жизнью». Илья как-то всерьёз стал присматриваться к Алле, собранной, ответственной (о таких говорят: человек со стержнем – на него можно положиться, когда, кажется, всему – конец). Однажды он увидел её навзрыд плачущей…
– Алла, что случилось? Говори, сейчас же !– требовательно произнёс Илья, впервые
назвав её по имени (доселе пользовался только двумя обращениями: коллега,
доктор).
– Погибла моя младшая сестричка Аня, пилот… летала два года «ночной»… Завтра же
подам рапорт в лётчики… гадам-фрицам не оставлю места на земле. За сожжённую
деревню, где сгинули наши отец и мать – за всё расквитаюсь…
– Алла, возьми себя в руки. Ты – доктор, достойно сражаешься с врагом здесь, тут
твоё место. Предлагаю тебе … стать моей женой, – трепетно произнёс Илья и,
волнуясь, ждал ответа.
С ответом доктор Серпова не спешила. Но случился налёт мессеров: к счастью, не было погибших, но ранены несколько человек из медперсонала. Среди них доктор Сохин… осколок угодил в правую кисть (руками он прикрывал голову). Как в сказке – чудом остался жив.
Оперировала его Алла и думала: «Наилучший момент сказать «ДА», как проснётся…». И сказала. Их армейский брак утвердил начмед, полковник Иванов, прибывший в госпиталь с проверкой.
Все войны рано или поздно кончаются. Вот и эта, треклятая, догорела в берлинских развалинах. Сохины прибыли в краевой центр и – вновь к операционному столу местного госпиталя. Да вот беда – сердце Ильи стало сдавать, Остановилось ночью, накануне родов жены… Через два дня не стало и её, Аллы. Лишь маленький живой комочек изредка покрикивал, будто звал маму…
«Отмаялась, бедная женщина», – тихо произнесла нянечка, шепча про себя, очевидно, молитву. – Давайте назовём кроху Майей. Майя Ильинична Сохина».
С таким именем девочка и вошла в суровый мир сиротства.
***
Студенческие годы заставили Майю не только грызть гранит наук, но и ночами мыть полы в аудиториях, чтоб хоть как-то приодеться и не голодать. А после третьего курса уже подрабатывала ночной медсестрой. Но главное – учёба шла как по маслу: за годы обучения в зачётку прописывались только трудовые «отлично».
Когда она впервые встала у хирургического стола и уверенно вела сложную операцию, профессор, наблюдая за её действиями, отметил про себя: «Какое
изящество в её руках, какая точность и так нужная в меру неторопливость…». А при анализе проведённой работы вдруг спросил:«Майя, не было ли в вашем роду хирургов?В твоих руках явно просматривается чей-то богатый опыт?»
Майя вздрогнула: она и вправду, склонившись над больным, ощущала, будто кто-то водит её рукой со скальпелем (да мало ли какая мысль может залететь в голову, когда стараешься изо всех сил). А сон, в котором … отец преподнёс ей ящик с хирургическими инструментами, сказав: «Теперь это твоё…».
Старый профессор молчаливо ждал ответа.
– Мои родители были фронтовые хирурги… Но я их не помню. На моё появление на
свет их не стало, умерли с разницей в два дня, – еле выговаривая слова, тихо
произнесла Майя.
– Да…окружающий нас мир полон загадок. А Сохина у нас, товарищи, уже доктор, –
обращаясь не столь к коллегам, сколь к Майе, сказал профессор. – Поздравляю.
После радости – неприятности… Вот и у Сохиной Майи тоже, да ещё и какие… Такие не забываются ни днём, ни ночью за всю жизнь.
« Полина, мой любимый Костя позвал меня замуж. Сразу после его выпускного вечера. Согласилась. Его оставляют в городе, в 7-й больнице. А у меня через два семестра выпуск. Всё решено», – по секрету обмолвилась Майя с подружкой-однокурсницей.
Но на выпускном Костя не появился. Как в воду канул. Майя недоумевала: что вдруг произошло. Она любила, ничего не требуя взамен. «Выяснять что-либо не стоит. Любить – нельзя заставить. Сиротство вовек в невзгодах – и я выдержу», – убеждала себя Майя.
Как-то в её комнату в общежитии зашёл бывший друг Кости и сказал, что Константин спонтанно женился на ресторанной официантке, а через полгода выяснилось: она скрыла от Кости трёхлетнего ребёнка, которого в деревне содержит бабушка.
Промелькнули восемь лет. Сохина – известный в городе хирург, одиночеством не удручена: всерьёз занята наукой.
Как-то воскресным утром в её квартире раздался звонок. Открыла. Перед ней предстал Константин, а рядом подросток, лет тринадцати. На диво себе она бессловесно, неспешным движением руки, позволила стоявшим войти. И как будто давно ожидая их, мягко произнесла: «Раздевайтесь, умывайтесь. Будем чай пить…». Чаепитие получилось в абсолютной тишине, только изредка нарушал тишину нечаянный звон чайной ложки о фарфор да мурлыканье белоснежного кота на диване.
Когда завтрак закончился, гости поблагодарили хозяйку, а подросток добавил: « Ваня я, Иван Константинович», почти по слогам произнеся отчество. Майя провела Ваню к телевизору и вернулась на кухню.
Разговор начал Константин: «Прости, если можешь. Не сможешь – не обижусь. Виноват только я. Как законченный кретин, бросился на красоту официантки. Думал, всё – навсегда. Большая квартира. Достойная зарплата хирурга. Усыновил её Ваню. Меня всё устраивало. Только она не хотела уходить с унизительного места работы, из ресторана. А два года назад исчезла бесследно. На прошлой неделе нашёл её в Турции. Дозвонился (но лучше, если б не искал). Сказала – как отрезала: «Не хочу тебя видеть. Ваньку можешь сдать в интернат…» Ваню никому не отдам, ей – тоже. Вот и всё. Любить – нельзя заставить».
«Надо же, произнёс те же слова «нельзя заставить». А чего это стоило мне… Как быть? – мысли одна за другой, требуя неотложного ответа, будоражили Майю.
Не ставя особых условий, она, нарочито спокойно, произнесла: «Ладно.. Попробуем вить гнездо без турций и услуг официанток, по-домашнему, но не оставляя науки».
Так и полетели годы. Сына они видели в будущем только врачом. А он, окончив школу, ушёл в … швейцары-вышибалы, в тот же ресторан, где обитала когда-то его кровная матушка. Вот уж поистине – верх взяли гены. Через год каким-то образом стал владельцем этого заведения.
Отец, понимая, откуда у швейцара деньги, не выдержал. Скончался от сердечного удара. Сын на похоронах не был. Зато явился на Девятый день и потребовал делить квартиру. Майя Ильинична безоговорочно уступила, боясь его…
***
«…Ни детей, ни внуков. Может, было бы всё иначе, будь я в далёкой молодости смелой. Присмотрелась бы к кому-то, да и «заставила его любить». Ведь я не была плоха… Нет, не то заложили во мне родители. Моё – это служить человеку. И я, кажется, послужила», – неспеша размышляла Майя Ильинична, гуляя в осеннем парке.
22.04.2019 г.