Diphtheria criminalibus.
Любой клиницист, врач-инфекционист или эпидемиолог подтвердит вам, что сейчас классическую дифтерию встретить трудно. Те времена, когда земские врачи самоотверженно погибали в сельской глубинке, заражаясь при отсасывании через трубку дифтерийных пленок, забивших горло ребенка, давно канули в прошлое. Век антибиотиков всё изменил, но новое тысячелетие преподнесло врачам сюрприз – бесконтрольная свободная продажа сильных антибиотиков, вспомните хотя бы тетрациклин, привела к появлению новых штаммов бактерий, устойчивых к этим лекарствам. Подобное явление наблюдалось и раньше, и поэтому курс лечения антибиотиками был коротким, медики начинали лечение с ударной дозы, а потом постепенно её снижали.
Клиническая картина инфекционных заболеваний тоже сильно изменилась. Появилось много бактерионосителей – людей, переболевших, порой почти незаметно, легкой формой опасного инфекционного заболевания. Народ сейчас продвинутый, съел что-то не то, получил диарею, но в поликлинику не спешит, лечится сам. Анализы он, естественно, не сдает, и очаг инфекции остается у него в организме. Такой носитель и заражает других. При этом сама форма заболевания у многих людей никак не соответствует клинической картине, описанной в учебниках и справочной литературе. Это, так называемая, стертая форма, чаще без ярко выраженных симптомов.
Классическая дифтерия – это боль в горле, особенно при глотании, затрудненное дыхание, и высокая температура, вызванная интоксикацией организма. Это детское инфекционное заболевание, передающееся воздушно-капельным путем, унесло немало жизней, и было бичом детских коллективов. До появления таких вакцин, как АКДС, АДС и АД. В эпоху развала СССР детские сады многих предприятий закрывались, появилась масса временных медицинских отводов, то есть прививки не делали из-за простуд и разных недомоганий, и впоследствии мы получили целое поколение не привитых молодых людей, и в армии парни начинали болеть детскими инфекциями, заразившись в казарме от носителей. В 90-е годы корь, коклюш, паротит (свинка) и коревая краснуха были в Российской Армии среди рядового и сержантского состава совсем не редкостью. Но я пишу не статью, а рассказ, и не о детях или солдатах, а о контингенте лиц, отбывающих сроки за свои преступления. Поэтому перехожу к самой сути повествования.
***
В середине 80-х действовали два строгих приказа Министерства здравоохранения по дифтерии, обязывающие медиков контролировать обязательную вакцинацию детей в организованных коллективах, и разработавшие целую систему мероприятий при заболеваниях дифтерией, дабы совсем искоренить в стране эту инфекцию. Результаты были налицо. Мало кто из детей тогда не посещал детский сад, разве что цыгане, а тем более школы. Существовал целый перечень вполне обычных заболеваний, при которых необходимо было обязательно отправлять пациента на лабораторное исследование. И терапевты с ларингологами вполне обоснованно гоняли на анализы больных с бронхитами, трахеитами, ларингитами, и прочими заболеваниями горла, чтобы исключить дифтерию, и знать, чем лечить. Мало того, не надеясь, что такой пациент сразу побежит, как ошпаренный, сдавать анализ, персонал поликлиник, ФАПов и прочих ЛПУ сам брал материал на анализ при обращении больного, и сам же отправлял пробирки в лабораторию.
Тут был один существенный недостаток. Не каждый человек при недомогании идет к врачу. Ещё чего! Это у нас некоторые пенсионерки обожают обивать пороги поликлиник, донимать докторов своими возрастными болячками, да ещё потом жаловаться на них и писать кляузы в различные инстанции. Мужское население страны, как правило, вообще не чешется, и к врачам ходят лишь тогда, когда от боли готовы лезть на стены. Правда, порой попадаются довольно мнительные личности, которые волнуются из-за каждого прыщика. Очень многие лечатся народными средствами – от чеснока до водки включительно, а ещё больше людей самостоятельно покупают себе лекарства в аптеках, полагая, что не боги горшки обжигают.
Это когда-то в России были семейные врачи. Ходит такой доктор по своему участку, и периодически осматривает всех своих подопечных, здоровы ли они. Сейчас на крупных предприятиях, которых осталось не так уж много, проводят периодические медицинские осмотры. Но у нас количество промышленных предприятий продолжает уменьшаться, а в сфере торговли и услуг мало кто подлежит медицинским осмотрам. Наглые объявления о том, что кто-то может сделать за пару часов личную медицинскую книжку работникам общепита или торговли продовольственными товарами, а также лицам, занятым на объектах пищевой промышленности, говорят только о коррупции в этой среде. За пару часов анализы на кишечные инфекции не сделать, необходимо минимум трое суток.
Итак, была середина 80-х, и с дифтерией нас доставали только цыганята из поселка временно оседлых цыган, заселивших на окраине города сущие хибары, и промышлявшие перепродажей дефицита, вплоть до американских джинсов, пошитых в подпольных ателье Грузии и Армении. Немало времени у фельдшеров и молодых врачей отнимали вакцинации и ревакцинации, разные проверки детских коллективов на своевременность прививок в соответствии с календарем вакцинаций согласно возрасту, и составление списков временных медицинских отводов.
В течение года в нашем городе, где население едва превышало сто тысяч, регистрировалось три-четыре случая дифтерии. Каждый раз реакция всего медицинского персонала была такой, как будто речь шла, по меньшей мере, о чуме. Мчались автомашины «Скорой помощи», работники лабораторий на служебных «УАЗах», обследовались все родственники, соседи и сослуживцы заболевших, и потом всё это долго муссировалось в отчетах, на совещаниях, в приказах по области, и дело сводилось к тому, что все службы могли бы сработать и лучше.
А тут была даже не дифтерия, а выявили бессимптомного носителя дифтерии, сдававшего по какому-то поводу анализ в поликлинике. Кажется, женщина просто хотела устроиться куда-то санитаркой или техничкой. Женщина была не простая, а из спецконтингента, а проще – отбывала срок «на химии» в местной женской спецкомендатуре. То есть, уже реально отсидела свой срок на зоне, а теперь догуливала оставшиеся годы наказания на принудительных работах.
Попасть «на химию», если так можно выразиться, «мечтают» многие зеки. Хотя бы потому, что ты уже наполовину вольная птица. «Химию» могут присудить сразу, но чаще туда попадали отсидевшие энный срок в зоне строгого или общего режима. В порядке, очевидно, принудительной реабилитации и привыкания к нормальной жизни. Само понятие несколько устарело. Оно связано с тем, что многих зеков изначально, как каторжников в царское время, заставляли трудиться не только на лесоповале, великих стройках социализма, шахтах и рудниках, но и на предприятиях с вредными условиями труда. Впрочем, это при проклятом царизме были каторжные шахты и рудники, а в красильных цехах, производстве марганца, слюды и на других вредных работах, как раз, трудился вольный рабочий люд. Широкое распространение дешевого труда заключенных на вредном производстве страна получила во времена мрачного правления Сталина.
Постепенно, урановые рудники и химическое производство зекам стали менять на более обычный труд, вплоть до пошива в швейных цехах тапочек для больниц и рабочих рукавиц. По иронии судьбы, в нашем городе, как раз, было химическое производство. Гидролизные или биохимические заводов, гнавших из древесных опилок и щепы спирт, настроили в 50-е годы в Сибири немало. Гидролизный спирт широко употреблялся в стране для производства различных красителей, растворителей, в фармакологии, производстве пластмасс, и побочными продуктами таких заводов были нужные всем кормовые дрожжи, различные альдегиды, кислоты и щелочи. Как правило, на эти заводы шли излишки и отходы лесозаготовок и сплава, и их строили там, где были большие леспромхозы и деревоперерабатывающие заводы. Для питьевых целей в качестве спиртного напитка гидролизный спирт никак не годился из-за слишком большого содержания сивушных масел и метанола. Если его раньше кто-то и пил, то совсем уж забулдыжная братия, поскольку водка в магазинах была вполне дешевой.
Экологически чистыми эти заводы назвать было нельзя. Периодически такой завод, строенный изначально на окраине, но потом быстро заросший жилыми рабочими кварталами и разной прочей инфраструктурой, давал из своих котлов и труб выхлоп паров, полных формальдегидов, дрожжевых грибков и прочей органики, вызывая у малых детей и взрослых кашель и аллергии. В 80-е, после политики Горбачева, гидролизный спирт стали широко употреблять местные жители, и надо было видеть, как быстро они умирали. Год – три, и мозги с печенью превращаются в кашу.
Женщина, заболевшая дифтерией, работала не «на химии». Некоторые её подруги по местной женской спецкомендатуре работали бетонщицами и штукатурами Но это было дело уже почти добровольное. «Химичкам» разрешались и легкие работы. Тем более, что попав «на химию» из колонии или зоны, тюрьмы и прочих мест лишения свободы, здоровья такие женщины уже не имели. Туберкулез – не самое страшное, что ждет в тюрьмах наших заключенных. На эту тему можно написать не один десяток диссертаций, но толку пока будет мало. А вот зарекаться от сумы и тюрьмы никак нельзя. Всякое бывает. И при самозащите бывают случаи, когда защищавшего свое здоровье, имущество и честь, человека сажают.
Сейчас такие спецкомендатуры называются ИУОТ – исправительные учреждения открытого типа. Прямо, едва ли не «ОАО». Я не силен в новейшей истории исправительных учреждений России, но тогда, вроде бы, не было ещё никаких ведомств, типа ФСИН – Федеральной службы исполнения наказаний, а был ГУИН – Главное управление исполнения наказаний Минюста, подчинявшийся МВД. И те, кто занимался содержанием и соблюдением порядка в спецкомендатурах, носили милицейскую форму. В мужской спецкомендатуре, находившейся в городе на другом берегу реки, содержались мужчины, в женской – женщины. И смотрели тут, естественно, за ними тоже женщины, но одетые в милицейскую форму. «Ментовки», как их называли. Да не обидятся на меня правоохранительные органы, но из песни слова не выкинешь, и служба в таких местах часто накладывает на характер и поведение человека определенный отпечаток.
Мужские общаги спецкомендатуры, обитатели которых занимались сортировкой леса на ЛДК, скоро прикрыли по неизвестной нам причине. Женская спецкомендатура, расположенная в двух двухэтажных корпусах, оставшихся ещё от «Краслага», продолжала существовать. За городом, там, где ещё не так давно стояли мрачные бараки обитателей «Краслага», со временем вырос новый микрорайон, где часто давали квартиры молодым специалистам, а за неширокой протокой-ериком начинались дачи. Молодые семьи быстро обрастали дачами и гаражными кооперативами, выстроенными рядом с новыми пятиэтажками, и понемногу ломали и разбирали на свои нужды старые кирпичные бараки «Краслага». Построены они были добротно, и кирпичи никак не хотели расцепляться друг с другом, крепко сваренные хорошим раствором. По слухам, тут сидел даже Исаак Бабель, и ему разрешали писать, вопреки общему мнению, что автора «Конармии» и рассказов о воровской Одессе расстреляли где-то на родине. «Краслаг» лишь изначально находился в этом городе, и позже был перенесен на малоизвестную станцию Решёты на границе Иркутской области и Красноярского края. Оттуда зеков шустро разбирали особые снабженцы, набиравшие бесплатных рабов для работ на рудниках, шахтах, лесоповале и даже используя их в некоторых колхозах.
Напротив этих, частично уже разобранных кирпичных бараков, и находилось несколько зданий женской спецкомендатуры. Функционировало из них уже всего два общежития. Решетки на окнах были обязательным атрибутом. Как и одна-две женщины в милицейской форме, сидевшие там вроде вахтеров и наблюдающих за порядком. По утрам жители микрорайона видели всего лишь с десяток, не больше, этих женщин-«химичек», терпеливо ожидающих на остановке автобус. Все остальные «химички» трудились где-то в другом месте, и рано утром их забирал не рейсовый, а служебный автобус.
Всё же «химия» - это не лишение свободы, а лишь её ограничение. Существовали, и наверное, ещё существуют, более крупные спецкомендатуры, куда зеки попадают сразу после решения суда на столько-то лет «химии» за мелкие преступления. В нашем случае, тут находились закоренелые преступницы, отбывшие срок в зоне строгого режима. Во всяком случае это – всегда трагедия, поскольку у многих женщин где-то оставались дети, а то и непутевые мужья.
Распорядок дня такой «спецкомендатуре» обычный. Подъем в шесть утра, переклички-проверки, шмотье тумбочек, отбой не позже двадцати трех ноль-ноль, и лекции о том, как надо вести себя, чтобы быть полезными обществу, вреде венерических заболеваний и случайных связей, ответственности за повторные преступления, что считается уже рецидивом и тянет на большой срок, и тому подобное. Персонал подобных «спецкомендатур» был, скорее всего, тот же, что и сейчас в ИУОТ – отряды охраны, режимники -надзиратели, опера, замполиты, и тому подобные должности. Были они и в этой женской «спецкомендатуре», но очень немного. Тоже, на мой взгляд, выглядевшие не лучшим образом – иные привыкли матюгаться через каждые два слова, другие с железными фиксами во рту, и какие-то приблатненные. С кем поведешься, того и наберешься. Впрочем с нами персонал разговаривал вполне доброжелательно, даже интеллигентно, а командовала им капитанша – рослая брюнетка удивительной красоты, имевшая обаятельную улыбку, по слухам – многодетная мать и жена одного из начальников ГОВД, которые в нашем городе менялись довольно часто. Короче, надзор за зечками был. Но, всё равно это не лагерный режим. Поэтому некоторые из женщин, изголодавшиеся по любви и ласке, находили себе в городе мужчин. Порой, таких же забулдыг, по которым тюрьма плачет.
«Химички» могли написать заявление, и покинуть свое общежитие часа на три, и даже имели право взять на время из спецчасти у дежурной свой паспорт, чтобы получить посылку или ценное письмо, зарплату, или справку с работы. То есть, вместо справок из мест лишения свободы, у них уже имелись паспорта. Сейчас за пребывание в общежитии ИУОТ надо платить, по крайней мере, за коммунальные услуги, то есть проживание, а также самостоятельно питаться. Это, само собой, подразумевает наличие кухни и кухонной посуды, как в обычном общежитии. Возможно, кое-где «химики» платят ещё и за стирку постельного белья в прачечных. Насколько я помню, в женской спецкомендатуре тоже не было столовой или буфета. Часть заработка «химички» за что-то отдавали, но остальные оставались при них, и штукатуры, маляры и каменщики женского рода ещё и неплохо зарабатывали. Этим «химия» тоже разительно отличается от колоний и лагерей.
С точки зрения служащих спецкомендатуры, осужденные продолжали отбывать здесь свой срок, но уже «на химии», и в более свободном режиме. Но за полусвободными женщинами нужен глаз, да глаз. Ещё расслабится и натворит дел. Поэтому лозунги и транспаранты типа «На свободу – с чистой совестью!», как и лекции замполита и приглашенных лекторов-юристов и адвокатов имели место быть. Одни попали сюда с зоны за хорошее поведение, другие – полностью отбыв срок строгого режима, а общий режим им заменили «химией». Таких женщин, чтобы сразу угодил в это место за мелкое преступление, как выяснилось впоследствии, тут не было. Поэтому особенно «рвать понты» желающих тут тоже не находилось. Если по пьяни кто и разбушуется, соседки по комнате живо утихомирят, иначе накажут всех.
Полусвободная жизнь пьянила, и обещала многое. У женщин появлялось желание выглядеть привлекательно, и в личных вещах начинали попадаться полузабытые помада, духи, и приличное женское белье с туфельками «на выход». Крикливых и властных зечек, пытавшихся и здесь учредить лагерные порядки, побаивались, но откровенно не любили. Зато курили поголовно все женщины, и доступность алкоголя многим вредила. Выпивали тайком по вечерам, перед сном. Не дай бог явиться пьяной в общежитие, или попасться в городе милицейскому патрулю.
***
Мы примчались в женскую спецкомендатуру на "УАЗе" рано утром, пока её обитатели не ушли на работу. Конечно, заранее, оповестили об этом персонал. Красивая капитанша деловито встретила нас у входа, и предоставила полный список своих подопечных. Впрочем, со списками мы сверялись позже. Мы торопились, женщины тоже. Поэтому никакого обследования контактных не было, это дело участкового врача-инфекциониста, а скорее всего – даже врача краевого СЭО МВД, если таковой и существует. Мы просто взяли у всех «химичек» обычный материал для лабораторного исследования на дифтерию. Из носа и носоглотки, или из зева. Это элементарно, Ватсон. Просто берешь палочку, обернутую ваткой, и заготовленную заранее лаборантками, нежно проводишь ей в носоглотке, второй – в ноздрях, и пихаешь эти палочки в пробирку с жидкой средой в виде раствора консерванта, пробирку в штатив. Штативы надо срочно доставить в лабораторию, где лаборанты посадят мазки на питательные среды в чашки Петри, и будут заботливо выращивать чистые колонии в термостатах. Дело не быстрое. Выросшие колонии проверяют специальными идентификаторами на наличие характерных для возбудителей дифтерии токсинов, различают по серотипам и штаммам, сравнивают под микроскопом и специальными специфичными препаратами с музейными образцами бактерий дифтерии, пока не будут окончательно убеждены, что это именно возбудители страшной дифтерии, а не безобидная микрофлора, обитающая у нас в организме и повсеместно встречающаяся в природе.
Врач при отборе проб, собственно, и не нужен. Разве что, в качестве старшего группы. Набившие себе руки на отборе проб лаборантки и фельдшера быстро записывают фамилию и возраст, берут анализ, нумеруют пробирки, и всё идет, как по маслу. Я, чтобы, всё же быть полезным, взялся составлять список обследуемых женщин – «химичек». Некоторые фамилии меня смутили.
- Киса! – с вызовом глядя на молодого доктора говорила очередная женщина, тоже вполне ещё молодая, с подкрашенными губами и ресницами, - Алевтина Семеновна Киса, 1960 года рождения!
- Киса, это что, кличка? – недоуменно спрашивал я, разглядывая пачку папирос «Беломорканал», торчащую у неё из кармана рабочей блузы, - Мне нужна фамилия, а не лагерное погоняло! Вы такая же "Киса", как я Кот Базилио!
- Клянусь мамой, моя фамилия Киса! – тут же отвечала она, - Не верите, гляньте в список!
И точно – Киса. Имечко, прямо, как у предводителя дворянства Ипполита Матвеевича. Следом подошла другая, с темным пушком усов над верхней губой, носом картошкой, и неопределенного пола.
- Баня! – сказала она громким басом, - Нина Ивановна Баня собственной персоной! Мама родила меня аж ещё в 56-м! Пиши, начальник, не сомневайся!
Киса, Баня… Я опять полез в список. И, не удержавшись, изрек:
- Фамилии у вас – как клички! Может, всё же, псевдонимы? Что-то я у обычных людей таких фамилий в таком количестве не встречал! За что сидели, мадам?
Это уже было нарушением инструкций, и не совсем лояльно – спрашивать по какой статье, или за что сидела данная женщина. Но я был молод, и меня разбирало любопытство. А красивая капитанша вышла, чтобы не мешать нам в тесном кабинете, лаборантка и два фельдшера были заняты, и нас никто не слышал.
- Мужа убила! – просто ответила женщина по фамилии Баня, - И было, за что! Киса – тоже за убийство мужа. Мы такие! И уже свое отсидели. Мы исправились!
Позже капитанша подтвердила, что большинство её подопечных отбывали срок за особо тяжкие преступления, главным образом – за убийство. Дело не в этом. Лабораторное исследование дало ноль результатов. Полный ноль. Никаких возбудителей дифтерии, но никакой и нормальной микрофлоры, которая обычно гнездится у человека в носу и носоглотке, и при обычных условиях никакой патологии не вызывает. Такого просто не могло быть.
- Они что, в стерильных условиях там живут? В этой своей спецкомендатуре? – негодованию заведующей эпидемиологическим отделом Галины Ивановны не было предела, - Можно подумать, вы брали материал в боксе приличного хирургического отделения! Не со стен же и хирургических инструментов, стерилизованных и замоченных в растворе хлорамина, вы брали эти несчастные смывы! Тут что-то не так! Что я сообщу в СЭС края? Повторить!
И на другой день бригада спозаранку выехала обследовать «химичек» заново. Там нисколько не удивились. Наверное, думали, что наша лаборатория настолько же слабая, как и в СЭО МВД. История повторилась. Лаборантки клялись, что все делали, как обычно, и в пробирках у них не дезинфицирующие средства, а жидкая питательная среда. Но ничего не высеяли. Хоть бы одну банальную кишечную палочку. Стерильность зечек всех ставила в полное недоумение.
- Вот это женщины сидят «на химии» в нашем городе! – с чувством говорили в отделе, - Таких хоть в пробирную палату, в операционную или перевязочную, не говоря уже о предприятиях пищевой промышленности и детских садиках! Стерильны, как… Как бывает стерилен переболевший в детстве "свинкой" мужик!
Появилась версия, что зечки трудятся на таком вредном производстве, что какая-нибудь, там, радиация или мышьяк начисто убивают всех бактерий. Версия никуда не годилась, поскольку та же «химичка» Баня работала штукатуром-маляром. Да и вообще, за ночь в общаге «химички» настолько тесно общались в своих комнатах, что не только кишечная палочка, но и прочая условно-патогенная микрофлора у них должна быть. Хоть тресни.
Опытная Галина Ивановна сразу доперла, в чем тут дело. Сняв очки, она хищно прищурилась:
- Общаются по вечерам, говоришь? И эта штукатур Баня имеет такой вид, будто с бодуна? Ну, конечно, же? Как я сразу не догадалась? Они по вечерам все пьют! Днем нельзя, засекут, а вечером они общаются, обмениваются новостями, и квасят! Тут не только из носоглотки, а из прямой кишки никаких бактерий не высеять! Всё стерильно! Всё проспиртовано!
И так далее, и тому подобное. Просто, раньше Галине Ивановне с таким массовым явлением встречаться не приходилось. Ещё не так давно «химичек» в городе было много, работали они обособленно от других жителей города, и занимались там разборкой случаев инфекционных заболеваний всё же работники СЭО МВД края. Они совсем обнищали последнее время, и не имеют приличной лаборатории. Позже, когда зечки стали трудиться на предприятиях города, нам просто пришлось поневоле принять участие в обследовании совершенно не нашего контингента. Дабы не было случаев дифтерии.
Между тем, пока мы возились, жертвой дифтерии стала ещё одна женщина. Никакого типичного бронхита или ларингита у нее не было. Давно запущенный заглоточный абсцесс, нагноение, выход токсина в кровь. Даже когда её госпитализировали, и вскрыли гнойник, спасти её не удалось – токсины дифтерии дают осложнение на сердце. Заснул такой больной, и не проснулся. Диагноз – дифтерия. Она запросто может гнездиться в таких, вот, абсцессах. Это было уже ЧП, полностью портившее всем медикам годовую отчетность.
Заведующая противоэпидемическим отделом не поленилась, и помчалась в спецкомндатуру лично сама. Чтобы вдвоем с красивой капитаншей навести там порядок. «Химичек», как обычных дошкольниц, посадили на карантин, запретили все увольнительные, выход в город, и отпускали только в магазин за продуктами, которые дежурные тщательно проверяли. Посторонних в женское общежитие не пускали, в помещениях запахло крепким раствором хлорки, вода в бачках была только кипяченой, а все коврики и половички выкинули на мороз.
Третье обследование тоже не выявило ничего, кроме слабых следов обычной микрофлоры. Можно было подумать, что в карантине, сидя практически взаперти, «химички» ухитрялись употреблять, если не спиртное, то что-то тоже стерилизующее и дезинфицирующее. Но что? Не раствор же хлорамина? Что за хрень такая с этими химичками, если вышколенный Галиной Андреевной персонал в лице нескольких врачей и двух десятков фельдшеров и лаборантов не может найти хоть одного паршивого бактерионосителя? Точнее, бактерионосительницу?
Заболела дифтерией ещё одна «химичка». Уже у себя в комнате спецкомендатуры, находясь на карантине. Выявлена она была при ежедневном медицинском осмотре врачом-инфекционистом, и очень вовремя. Нам бы уже давно намылили шею за эти три случая дифтерии, испортившие все статистические показатели инфекционной заболеваемости по краю, и прислали бы не одну комиссию, разбираться, в чем тут дело. Положение спасал лишь тот факт, что контингент был не наш. Не наш, и всё тут. Пусть руководство Минздрава трясет медиков МВД!
В этом было немало истины. В лагерях, разбросанных по необъятным таежным просторам Сибири, статистика инфекционных заболеваний была своя. Отчетность тоже. И, скорее всего, не соответствующая действительности. Недаром говорят, что «Есть ложь, есть наглая ложь, и есть статистика!» Нигде так не скрывают заболеваемость, как в МВД и армии. Знакомые коллеги, попавшие в областные СЭО МВД, чаще после армии, рассказывали, что в тюрьмах в камерах, рассчитанных на шесть человек, могут находиться тридцать зеков. Поэтому, в таких условиях бороться с туберкулезом почти бесполезно. Кроме туберкулеза свирепствуют стрептодермия и ещё куча разных неприятных факторов и явлений. Нет приличной лабораторной базы, нет условия содержания осужденных и подследственных в условиях, которые требуют соответствующие правила, нет антибиотиков, не хватает дезинфицирующих средств, диагностикумов, питательных сред, и вообще ничего не хватает.
Много позже мне приходилось встречаться с врачами общества «Врачи без границ». Это иностранные медики, пожелавшие трудиться в наших лагерях ради облегчения участи осужденных и снижения инфекционной заболеваемости. Эта международная организация финансируется совсем из других источников, и должно быть, имеет больше возможностей. Но даже добровольцы общества «Врачи без границ» не в силах снизить в лагерях России заболеваемость туберкулезом. Сидит у нас, по некоторым данным, почти один миллион. Это много для страны с таким населением. Тут нужны кардинальные меры.
В спецкомендатуре, как раз, перенаселения не наблюдалось. По той простой причине, что женскую спецкомекндатуру, как недавно, мужскую, со временем тоже должны закрыть. И новый контингент сюда попадал уже редко. Перенаселение других спецкомендатур, колоний, камер и лагерей явно может иметь место и в наше время, поскольку многие возвращаются из мест лишения свободы уже с туберкулезом. Тут играют роль ещё недоедание и переохлаждения, а изолировать больных от здоровых зеков ФСИН вряд ли в состоянии. Только если в СИЗО…
«Химичек» подвела случайность. Как-то поздно зимним вечером, когда женщины чинно сидели на карантине в своих комнатах, с противоположной стороны здания тихо подошли местные гонцы. Типа друзья, или подруги наших «химичек», снабжавшие их спиртным. Водка и очищенный гидролизный спирт, который был чрезвычайно дешев. Среди потребляющих его в качестве спиртного напитка были даже любители, утверждавшие, что очищенный мутняк – это почти ректификат. Схема доставки была простой, как три советских рубля. Из зарешеченного окна второго этажа вниз тихо спускали обычную бельевую веревку, и таскали бутылки в комнату по одной. Каждую ночь. Много и не надо. Быстро выпили, покурили, и спать. Проспиртованные глотки наутро были стерильными, а вот выхлоп не наблюдался – «химички» умели отбивать запах перегара.
В этот раз бельевая веревка оказалась занята трусиками и кальсонами с колготками – со скуки зечки в карантине устроили большую стирку. Кто-то догадался использовать вместо веревки обычную рыболовную леску. На беду, внизу торопились, боялись быть застуканными, и рассудили отправить весь спирт сразу, прицепив к леске приличный пакет бутылок. Вес немалый. Они рассуждали, что такой пакет, конечно, через решетку не протащить, но никто не мешает жаждущим выпить «химичкам» высунуть в решетку руку, и брать из пакета по одному «пузырю». Не учли того, что леска разрежет руку. Когда пострадавшая, вся в крови, всё же загрузила в комнату по одной все бутылки, остальные её товарки впопыхах при виде крови и возможности разбить стеклотару, если та свалится со второго этажа, устроили такой шум и переполох, что снизу прибежала дежурная в погонах. После этого случая обследование контактных прошло, как по маслу. Без заморочек. Были выявлены ещё два-три носителя (цы), санированы, проверены ещё раз, и отпущены восвояси. Вспышка дифтерии в спецкомендатуре, а именно так это впоследствии прозвучало, была ликвидирована.
Когда я, год спустя, рассказывал в командировке этот случай главному эпидемиологу края, была тогда такая должность в здравотделе края, тот сначала смеялся, и качал головой, но потом крепко обругал СЭО МВД, и задумчиво сказал:
- Да, это не классическая дифтерия, classicam diphtheriam! Не банальная дифтерия, diphtheria vulgare! Это даже не атипичная пневмония, atypical diphtheria! Это какая-то криминальная дифтерия! Diphtheria criminalibus!