О взрыве на станции Ачинск, забвении и белых генералах.
От героев былых времен не осталось порой имен.
Те, кто приняли смертный бой, стали просто землей и травой...
Рафаил Хозак.
Генерал-лейтенант Каппель возвращался из Ачинска на станцию, где скопилось огромное количество отступавших от Новониколаевска к Красноярску войск и беженцев. На путях стояло множество железнодорожных составов с самыми различными грузами, которые невозможно было эвакуировать. Не хватало паровозов, угля и машинистов, и движение по Транссибирской магистрали становилось невозможным – все пути на Восток были забиты эшелонами чехов.
Вчерашние союзники вели себя крайне нагло, захватив весь Транссиб и все станции, и пробивая себе дорогу во Владивосток, где их ожидали корабли Антанты. Ходили упорные слухи, что чешские легионеры бесцеремонно выбрасывают из теплушек на мороз раненых и больных солдат, измываются над беженцами, грабят население, и договариваются с большевиками и эсерами о беспрепятственном пропуске эшелонов с легионерами через всю Сибирь. Теперь они лишили паровозов Верховного правителя Сибири адмирала Колчака, и тот тоже застрял со своим конвоем, штабом и эшелоном золота где-то за Красноярском.
Чехи отказали предоставить паровоз и Каппелю, недавно назначенным командующим фронтом. Впрочем, фронта уже почти не было. И надавить на чехов невозможно – в Ачинске легионеров уже нет, последние их эшелоны уже покинули Красноярск, и где-то среди них застрял состав и самого адмирала, конвой которого уже лишился бронепоезда и большей части охраны.
В Красноярске мятеж. Генерал Зиневич, похоже, ждет Красную Армию, и город придется брать с боем. Это уже не первый мятеж, затеянный среди своих. В начале декабря 1919 года каппелевцы подавили восстание Барабинского полка под командованием полковника Ивакина, затеянное эсерами. Полная анархия, если учесть наличие по всей Сибири различных банд, одни из которых называют себя красными партизанами, другие просто не желают подчиняться любой власти, но часть из них настроены именно против Белого движения.
Очередной мятеж мог вспыхнуть и на станции Тайга, где братья Пепеляевы предъявили ультиматум Колчаку, требуя замены командующего, и обвиняя генерала Сахарова в развале фронта. Вместо него они предлагали назначить генерала Дитерихса, но у адмирала была уже другая кандидатура – генерал Каппель.
При поддержке чехов и опираясь на свежие войска своей Первой Сибирской армии, генерал Пепеляев вполне мог диктовать свои условия, и даже взять контроль над последним эшелоном с золотом, следовавшим вместе с адмиралом и его личным конвоем. Но этого не случилось. Эшелон адмирала проследовал дальше, а армия генерала Пепеляева была брошена на фронт, прикрывая отступление двух других армий к Красноярску.
Всего у Колчака было три армии, но войска Каппеля и генерала Войцеховского не удержались в районе Барнаула и Бийска в условиях полного разложения и смятения, бунтов и измен части командного состава, отсутствии связи и снабжение, и вынуждены были отступить. После потери Новониколаевска войска с непрерывными боями отступали вдоль железной дороги, испытывая огромные лишения в условиях 50-ти градусного мороза. Всего в армии Капеля, не считая разрозненных отрядов генерала Войцеховского и гарнизонов различных городов, оставалось около 30 тысяч надежных войск, примерно столько же было и у чехов. Если не считать других легионеров – сербов, поляков, венгров, и других бывших подданных развалившейся Австро-Венгрии, которые решили вступить в армию Франции и продолжать войну с Германией.
К тому времени Германия фактически уже почти вышла из войны, но возвращение легионеров кратчайшим путем на родину грозило им разгромом или гибелью на Балтийском море, вот и рвались чехи к Владивостоку, где их ожидали пароходы. Но вели они себя крайне агрессивно и жестко, не желая ввязываться в войну русских между собой, но удерживая весь Транссиб.
Каппель только что посетил телеграф Ачинска, откуда послал депешу чешскому генералу Сыровому, распорядившемуся отобрать у состава Колчака паровозы, вызвав его на дуэль. Владимир Оскарович зря надеялся на благородство вчерашнего союзника – его вызов просто остался без ответа. Сыровой спешил в Иркутск, где его ожидал французский генерал Жанен, и ломал голову, как откупиться от партизан станции Черемхово и эсеров Иркутска, чтобы они пропустили чешские эшелоны. Выход был только один – сдать адмирала вместе с золотом, но чехи тянули время, надеясь на другой исход. А 5-я Красная Армия шла по пятам разбитых армий Колчака, впереди был мятежный Красноярск, и Каппелю теперь надо было спешить к Иркутску.
Сейчас бои шли где-то в районе Мариинска, и вдоль Транссиба в сторону Красноярска продолжали откатываться отдельные колонны отступавших войск, застрявших теперь на станции Ачинск.
Мороз поджимал, хотя туман над холмами, окружающих Ачинск, уже почти разогнало, и сквозь белесое небо светило тусклое зимнее солнце. Генерал плотнее запахнул бекешу, и поторопил возчика, переключившись от предавшего адмирала чешского генерала Сырового, к насущным задачам. У него оставались преданные ему люди, и надо было, несмотря на морозы, спешить на выручку Верховного Правителя и золотого запаса бывшей Российской империи.
Мимо проносились реликтовые сосны, уцелевшие в этих местах ещё с ледникового периода, невысоких, но очень красивых, укутанных снегом и морозным инеем. Ачинск, как и многие другие города Сибири, остался в стороне от строящейся Транссибирской магистрали, и до станции было более шести верст. Кроме Томска, такая же участь постигла более мелкие поселения, вроде Боготола или Тулуна. Да и население Ачинска тогда едва превышало десять тысяч жителей, и его окружали заснеженные леса и поля, да река Чулым, несущая свои воды к Енисею, по потом резко свернувшая в сторону, и впадающая в Обь. Поэтому и относился этот городок издавна не к Енисейской, а к Томской губернии.
******
Смещенный с должности главнокомандующего тремя армиями Колчака генерал Сахаров прибыл из города на станцию Ачинск чуть раньше. Он особенно и не переживал по поводу того, что его лишили этой хлопотной должности. Дебаты на эту тему начались ещё на станции Тайга, когда в штабной вагон Колчака пожаловал генерал Пепеляев. У Пепеляева, самого молодого генерала Белого движения и фронтовика, была в Томске мощная поддержка в виде чешского гарнизона, собственных войск, входивших в состав армии адмирала в Сибири, и старший брат, занимавший теперь должность премьера правительства. Оба кричали и горячились, требуя назначить другого командующего фронтом, и ареста Сахарова, а охрану золота передать войскам Пепеляева или чехам.
Вопреки образу, созданному в современных фильмах, генерал Пепеляев вовсе не был сдержанным на эмоции красавчиком, казался много старше своих лет, грузным и мужиковатым. Он слыл в армии отъявленным авантюристом и смельчаком, а также был самым молодым генералом Белого движения. Его свежим войскам предстояли теперь тяжелые бои, но оба брата были настроены весьма оптимистично, не понимая, что зимняя баталия уже проиграна, и войскам предстоит отступать до Иркутска и дальше.
Однако, сухопутный адмирал Колчак, сместив Сахарова, после некоторых дебатов и с согласия большинства старших офицеров, назначил новым главкомом генерала Каппеля. Хотя, некоторые источники утверждают, что он подписал приказ о его назначении почти неделей раньше. Тому предстояло оставаться на этом посту совсем недолго, и не разбирающиеся в событиях тех лет доморощенные историки и в наши дни валят многие зверства белогвардейских карателей на «каппелевцев», которые принимали участие в боевых действиях совсем в других местах.
После отъезда эшелона Колчака генерал Сахаров всё же был арестован, но начались бои, сам генерал Пепеляев заболел тифом и был эвакуирован в Нижнеудинск, а его брат-премьер, раскаявшись в мятеже против адмирала, догнал его состав, и даже впоследствии разделил с ним участь Верховного правителя Сибири в Иркутске. Сахарову удалось добраться до Ачинска, где он принял участие в формировании новых полков из разбитых отрядов, и подготовкой наступления на Красноярск. В случае падения этого города планировали удержать позиции на новом фронте, но Каппель уже рвался догнать эшелон адмирала и спасти армию от разгрома, как и золотой запас рухнувшей империи вместе с Колчаком и его штабом.
Отобедав в городе в приличной ресторации на Сенной улице, генерал Сахаров рассеянно ехал в пролетке по тому же сосновому лесу, отделявшему Ачинск от железнодорожной станции, и мечтал о том, чтобы чехи скорее освободили Транссиб для дальнейшего движения скопившихся на путях эшелонов. Впрочем, паровозов всё равно не хватало, и скопление эшелонов на станции Ачинск придется просто здесь бросить. Он зябко ежился, подняв воротник полушубка, а ноги укрыл полстью – даже днем было чертовски холодно, и морозы обещали быть ещё злее. В этих условиях воевать было сложно. Но ещё глупее было дожидаться на этой станции прихода Красной Армии. Саму станцию ещё можно удержать, но в город со стороны Хакасии войдут красные партизаны. И тогда армия окажется в окружении.
Генерал с тоской подумал об отрядах, махнувших на возможность отступления по Транссибирской магистрали, и пробиравшихся на Иркутск совсем иным путем – от Минусинска. Там тоже есть тракт, и не будь такие морозы, можно уйти через горы в Монголию. Там Азиатская дивизия барона Унгерна, а он подчиняется атаману Семёнову, создающего в Забайкалье оплот Белого движения в виде Дальневосточной Республики, охватывающей Приморье до самого Владивостока. Пойдут ли на это большевики, дав тем самым желанную передышку Белому движению для того, чтобы собрать отступающие сейчас войска в новую армию? Наверное, пойдут. Не то, чтобы большевики не хотели бы конфликтовать сейчас с японцами, а просто Красная Армия тоже выдохлась. И красным, и белым сейчас нужна передышка. Хотя бы до весны. Но в связи с мятежом в Красноярске 5-ая армия красных сейчас предпримет дальнейшее наступление.
Что будет дальше? По телеграфу передают, что у чешских легионеров проблемы под станцией Тулун – там красные партизаны-шахтеры из Черемхово грозятся взорвать мосты через реки, полностью парализовав движение по Транссибу. Ещё восточнее, за Иркутском, много тоннелей. Если атаман Семенов не держит их под контролем, возможны новые диверсии. В случае взрыва тоннелей возможна переправа через Байкал старым способом, испытанном ещё до начала Русско-Японской войны 1904-1905 года. Тогда в летнее время года железнодорожные составы перевозил паром – ледокол «Байкал». Это громадина и сейчас бы ходила по Байкалу, но осенью чехи сожгли его, когда их обстреляли с этого судна.
До начала эксплуатации ледокола Байкал, да и после, когда лёд на озере-море становился слишком толстым, рельсы просто укладывали на лёд. Но будет ли в этом необходимость? Красноярск всё равно не удержать, и план отступления предусматривал Иркутск, на худой конец – Верхнеудинск. На Иркутск красные, безусловно, пойдут до конца этой зимы – опираясь на поддержку черемховских партизан, и прочие банды, действующие в Якутии и под Иркутском. Генерал вздохнул, выпустив изо рта клуб пара, и похлопал рукавицами, чтобы согреть озябшие руки. Сколько ни гадай, взять с боем Красноярск – сейчас главная задача. Имея его за спиной в тылу, глупо открывать новую линию фронта. Войска ненадежны. Чем же всё это кончится? Крахом?
На станции Сахаров сразу пошел в свой вагон, расположенный рядом со штабным вагоном генерала Каппеля. Едва он поднялся в вагон, предвкушая согреться, грянул мощный взрыв. Он был такой силы, что вагон едва не перевернуло. Вначале вылетели все стекла. Взрывная волна ударила по ушам и вжала его в стену. И лишь потом раздался сам звук взрыва. Голову сдавило так, что барабанные перепонки едва не выдавило в височные кости. Шатаясь, весь осыпанный битым стеклом и какой-то трухой, генерал вывалился из вагона на перрон, и к его ногам откуда-то с неба звучно шмякнулась оторванная по самый пах лошадиная нога. Чёрное копыто лошади ещё дергалось. Потом генерала швырнуло в сторону новым взрывом, и на него посыпались ошметья человеческих тел. Вокруг всё трещало, ухало, вздрагивало, горело. Резко пахло жженым порохом и какой-то химией, падали обломки вагонов. Середина состава начисто исчезла. Вместе с личным конвоем главнокомандующего. Самое ужасное, что почти полностью исчезли ещё несколько составов. Обломки вагонов отбросило на сотни метров, и с неба продолжали падать куски дерева, металла и рваное месиво человеческих и лошадиных тел.
******
Зима 1919 года в Сибири выдалась морозной. С утра на железнодорожной станции Ачинск, отдаленной от города на несколько верст, морозный туман смешался с дымом печей, которые топили в вагонах. Колючий снег скрипел под ногами, и был чёрным от копоти паровозной сажи, угольной пыли и множества ног, обутых в сапоги, валенки и ботинки с обмотками.
Станция Ачинск действительно напоминала тогда Вавилон – здесь скопилось множество железнодорожных составов, и отдельно стоящих на запасных путях и в тупиках, давно отцепленных от паровозов вагонов-теплушек, в которых люди жили месяцами. К таким брошенным, но заселенным беженцами вагонам, даже приделали деревянные крылечки, и они стали похожи на вагоны путевых станций, которые подолгу раньше стояли где-нибудь на участке Транссибирской магистрали, ремонтируя пути и насыпь. Печи в вагонах топили постоянно, и главной проблемой дня было добыть дрова.
Об угле мечтать не приходилось – его не хватало даже паровозам. Но на данный момент не было и самих паровозов. Уголь и все лучшие железнодорожные составы, включая все локомотивы, давно захватили чешские легионеры, чьи эшелоны теперь растянулись на много верст по всему Транссибу до самого Владивостока. На этом участке опять возникла пробка, и воинские составы с бывшими союзниками уперлись в Красноярск, где творилось что-то непонятное, и очень похожее на военный переворот, устроенный в городе гарнизоном генерала Зиневича.
Пробка на Транссибе возникла не первый раз. Сейчас дальнейшее продвижение чехов и эшелона адмирала Колчака на Восток опять приостановилось. Чешское командование и генерал Жанен вели переговоры с партизанами станции Черемхово и эсерами Иркутска.
Чехи, как и немцы привыкшие воевать с неким комфортом, могли навеки остаться в Сибири. Жаль, что ни партизаны, ни эсеры Иркутска, тоже угрожавшие взорвать, но не мосты, а тоннели у Байкала, этого не сделали. Вряд ли сытые легионеры, вооруженные до зубов, смогли бы повторить Ледяной поход белых по Байкалу, и добраться хотя бы до Верхнеудинска в такие морозы. Золото и так бы никуда не исчезло. Слишком много его было. Но оно сыграло свою роль, и адмирал был предан.
Но в момент трагедии на станции Ачинск адмирал ещё сердито сидел в своем штабном вагоне, отвергнув притязания чешского командования взять под охрану вагоны с золотом. У него ещё оставалось до одной тысячи штыков, и Колчак не думал, что скоро его подчиненные начнут разбегаться. Оставшихся у него людей он отпустит сам, возможно, снабдив бриллиантами и золотом на дело Белого движения, и откажется от попытки бежать в Монголию через горы.
В самом конце декабря 1919 года отступающие вслед за Верховным Правителем Сибири белые армии оказались зажатыми с трёх сторон на этой станции Ачинск. Где-то позади под Мариинском ещё шли бои, и отступавшие откатывались на Восток от Томска и Барнаула, впереди Красноярска на путях застряли чешские эшелоны, мешая движению, Красноярск придется брать с боем, а с юга напирают банды партизан, называвших себя красными. Было ясно, что мешкать нельзя, и надо догонять адмирала, оставшегося без бронепоезда, с частью личного конвоя и с золотым запасом Российской империи среди чешско-польско-сербских эшелонов.
На станции с утра сновали туда-сюда люди в шинелях, тащили ящики и мешки, перегружая из одних вагонов в другие самое нужное при отступлении – продукты, оружие, боеприпасы, дрова, одеяла, печки - «буржуйки» и керосин в бидонах. Всё остальное решили бросить, а кое-что уничтожить. Кроме целых составов со снарядами и вагонов с порохом на станции под завязку были забиты склады-пакгаузы, содержимое которых решили сжечь или взорвать. Слышался людской гомон, отрывистые крики команды, ржание лошадей, между путями горело несколько костров, у которых грелись все желающие, и кто-то уже ломал на дрова пристройку к пакгаузу, где раньше лежали снаряды, а теперь валялся какой-то хлам, вроде ржавых вагонных рессор и колесных пар. Громко причитала какая-то баба, у которой в суматохе украли мешок с кругами мороженого молока, сновали розвальни и сани с поклажей, и на затоптанный снег сыпались катышки дымящегося конского навоза. Из города подвозили дрова и продукты, местные жители торговали между путями и у здания вокзала горячими пирогами, соленым салом, картошкой и сухарями, меняли продукты на крепкие австрийские башмаки, английские френчи с накладными карманами, хромовые сапоги и часы. Голод не голод, а с продуктами было туго, но в последнее время меновая торговля вновь оживилась.
Бумажные деньги не имели цены. Серебряные монеты придирчиво осматривали, а золотые червонцы опасливо прятали в загашники, и очень неохотно брали медь. Медной монеты и серебра в армейской казне хватало – Каппель, ещё будучи подполковником и командовавший объединенным отрядом сербов и добровольцев-офицеров, немало взял в банке Казани этого добра. Но торговаться местным жителям выгоднее было с беженцами, которые везли с собой самое ценное, и за теплую одежду и продукты могли отдать золотые сережки, столовое серебро или царские золотые пятерки и десятки.
Городок Ачинск, до которого от станции было рукой подать, наверное, никогда не испытывал такого наплыва беженцев и военных. Даже в Русско-Японскую войну, когда через город часто проезжали на Восток войска в таких же вагонах-теплушках, и везде открывались госпиталя для больных и раненых, холерные бараки и военные склады, такого столпотворения не было. В последние десятилетия, и особенно после строительства Транссибирской магистрали, город расцвел, многие старые деревянные дома были снесены, и богатые ачинские купцы настроили себе в центре города двухэтажные кирпичные особняки, благоустроили улицы, и щедро жертвовали на богоугодные заведения. Пригласили из Томска лучших каменщиков, и во всем старались подражать губернскому городу Томску, от которого сильно отставали по количеству населения и наличию архитектурных достопримечательностей.
Транссиб всё же прошел не через Томск, а близ Ачинска, что сильно отразилось на дальнейшей значимости губернского города, оставшегося в стороне, и обогатило ачинских промышленников и дельцов, ранее промышлявших извозом и доставкой товаров по реке Чулым. Ходили слухи, что купцы Ачинска просто дали взятку кому надо, чтобы железнодорожная магистраль прошла именно через их город, а не через Томск. Теперь добираться по своим делам стало ближе в Красноярск и Канск, а Томск оставался лишь административным центром.
Нельзя сказать, что городок был большим. В Сибири того времени города можно было пересчитать по пальцам. В Ачинске едва насчитывалось десять тысяч населения, и кроме благоустроенного центра окраины города походили на обычную сибирскую деревню. И всё же тут были Городская Дума и ратуша, Дом Общественного Собрания – будущий драмтеатр, где уже тогда ставили пьесы свои и заезжие с гастролями артисты, были соборы и синагога, католическая церковь, гимназия и училища, пристань на реке Чулым и крупная железнодорожная станция.
Ещё недавно по вечерам в кафе и городском саду города играла музыка, ходили длинноногие гимназистки и румяные купеческие дочки, заглядываясь на бравых офицеров и юнкеров, а дома чиновников и именитых купцов наперебой приглашали к себе на званые вечера полковников и знатных беженцев с Урала и из Центральной России. Потом это приелось. Военных слишком много, они утратили свой офицерский лоск, озлобились, и ругали Омское правительство Колчака, Антанту, большевиков, но больше всего бывших союзников – чешско-польско-сербских легионеров.
Чешский корпус давно практически захватил Транссиб, и крупные города, расположенные на магистрали. Будучи уже фактически войсками Франции, легионеры спешили к причалам Владивостока, чтобы обогнув экватор продолжить в Европе войну с Германией и Австрией за самостоятельность своих стран. На самом деле путь в Европу был куда короче через Балтийское море, которое якобы кишело германскими подводными лодками. С прекращением войны с Германией в России просто не знали теперь, что делать с бывшими военнопленными, которые сдавались целыми маршевыми ротами, не желая воевать за Габсбургов и кайзера.
В свою очередь, легионеры не приняли революцию. Только за то, что первым делом большевики выдвинули «Декрет о мире», а затем пошли на позорный сговор с Германией, заключив Брестский мир. Чехи и прочие легионеры, желавшие видеть свои страны независимыми, все эти сербы, поляки и венгры желали теперь воевать с Германией на стороне Франции. На Россию они взирали сейчас презрительно, как на страну дикарей, где царит полная анархия и существует несколько правительств, действующих часто не хуже их самих, как бандиты с большой дороги.
И красные и белые пытались использовать легионеров, как единственную оставшуюся в России хорошо организованную военную силу, в своих интересах. Красные потеряли доверие легионеров, когда те предложили им разоружиться, а белые могли втянуть легионеров в чуждую для них Гражданскую войну. Волей-неволей чешские легионеры поддерживали Белое движение, жестоко подавляя восстания в Сибири и на Урале, но в своих целях, лишь бы вырваться из России. Захват Транссиба и красные и белые рассматривали, как мятеж, но были не в силах что-либо изменить. Оторвавшись от армий Колчака, и имея с собой адмирала и золото, легионеры ехали через всю Сибирь и Дальний Восток, повсюду оставляя по себе недобрую память.
******
В Ачинске чешских легионеров, конечно, уже не было. Но давно не стало и званых вечеров и прогулок с барышнями, бодрых военных духовых оркестров, и благотворительной помощи раненым в госпиталях, приспособленных из выделенных городом зданий. Наиболее богатые ачинские купцы, которые чуяли недобрые времена, очередные погромы и грабежи, надоели ожидание стабильности и наглые требования красных и белых, то и дело захватывающих власть в городе, о безвозмездном выделении денег, одежды, продуктов и лошадей, тоже покинули город. Но через Минусинск, минуя опасные участки и Транссиб. Лошадей и повозок у них хватало.
Купеческие дачи со стороны горы Белой, откуда каждый раз въезжали в Ачинск то красные, то белые войска, опустели и захирели. Часть дачных домов сгорела или была разграблена, и где-то рядом с дачами порой слышались винтовочные залпы – это кого-то расстреливали на обрывистом берегу Чулыма.
Наиболее предусмотрительные предприниматели, уже знавшие с 1918 года, что Советская Власть ничего хорошего им не сулит, уже давно выехала в Верхнеудинск, Читу, или перебралась в Харбин. При этом, учитывая опасность и непроходимость Транссиба, забитого отступавшими чехами, белогвардейцами, эсерами и анархистами всех мастей, дальновидные купцы и заводчики, знавшие тут все дороги, выбирались из Ачинска, Красноярска, Канска и Абакана зимним санным путем, минуя крупные железнодорожные станции. Кто не успел, томились в скором предчувствии перемен.
Ачинск замер в тревожном ожидании, и даже в канун нового 1920 года горожане праздника почти не ощущали. Стояли морозы, с юга окраины города донимали красные партизаны и какие-то иные повстанцы, с запада наступала Красная Армия, а впереди в Красноярске власть захватили эсеры, на сторону которых перешел гарнизон города. Скопившиеся на станции войска и беженцы ежедневно требовали дрова, уголь, продукты, фураж, и присутствие здесь такого скопления приезжих людей давно тяготило. Многие общественные здания были превращены в госпиталя для раненых и приюты, и в городе скопилось немало дезертиров и мародеров.
Откуда-то с Барнаула и областей, лежащих юго-западнее Мариинска кружным путем по дорогам пробирались на Восток беженцы, остатки разбитых белогвардейских частей и целые гарнизоны небольших городков. Вместе с ними хлынула с Урала, Волги и Западной Сибири целая волна мародеров, дезертиров, жулья, отпетых уголовников и прочий сброд, суливший грабежи и насилие без наличия твердой власти. В военное время разговор с такими кадрами был короткий, но сейчас отступающая Белая Армия сама превратилась в беспорядочно отступающий сброд. Доверие внушали лишь отдельные части, состоящие сплошь из казаков и офицеров.
Только то, что под Ачинском не теперь предвиделось больших сражений, и белые спешили оставить город, вселяло надежду, что все скопившиеся на станции военные и беженцы скоро схлынут отсюда. На Восток. И в город придут красные, от которых ничего хорошего не ждали. В течение этой войны город Ачинск несколько раз переходил из рук в руки, каждый раз это заканчивалось погромами, арестами, пожарами, требованиями выделить уголь, дрова, продукты и лошадей. Были и такие, что ждали Красную Армию с нетерпением, и с насмешками сочиняли частушки про Верховного правителя Сибири, чешских легионеров и Антанту. Наступали новые времена, и в победе Красной Армии уже никто не сомневался. Обыватели спорили о том, пойдут ли красные этой зимой до Иркутска и Верхнеудинска, или в Забайкалье белые отдохнут, соберутся с силами, и весной откроют новый фронт.
В морозный день 29 декабря 1919 года заснеженный город неожиданно потряс взрыв небывалой силы. Взрыв, прогремевший на Ачинском НПЗ спустя почти сто лет, показался бы жителям города детским хлопком по сравнению с тем, что произошел на станции накануне Нового Года в период скопления на железнодорожной станции эшелонов с войсками Колчака и беженцами. Никто и никогда не измерял его страшной силы в нынешнем тротиловом эквиваленте, но очевидцы писали, что куски лошадиных туш, человеческих тел, горящие доски от теплушек и винтовки тогда раскидало на несколько верст.
Вздрогнул, роняя с ветвей снег и старую хвою, сосновый лес, по которому к железнодорожной станции от Ачинска на протяжении нескольких верст тянулся вдоль реки Чулым тракт. При строительстве Транссибирской магистрали город вокруг станции быстро выросли склады, запасные пути, домики путейцев, казармы, бараки рабочих и целые улицы с огородами. Теперь всё это заволокло едким пороховым дымом с запахом сгоревшего тола, керосина и мазута. С неба на крыши домов и на огороды сыпались обломки вагонов, разорванных в клочья людей и лошадей, горящие доски, винтовки и на снег, ещё несколько минут назад девственно белый, а теперь покрытый черной угольной пылью и вмиг почерневший летели кровавые ошметки и горелые тряпки. Винтовки, летевшие с неба, были с примкнутыми штыками, и наискось втыкались в крыши домов, а телеграфные провода, там, где их не сорвало, провисли под тяжестью лошадиных трупов, закинутых туда силой взрыва.
У деревянного здания железнодорожного вокзала станции Ачинск начисто снесло крышу, а армейские арсеналы и склады, тянувшиеся вдоль путей, как корова языком слизнула. Полностью исчезли несколько железнодорожных составов, стоявших на основных и запасных путях, но это обнаружили значительно позже. В первые минуты всем, кто уцелел на станции, показалось, что взрыв не один, а последовала целая череда оглушительных взрывов, слившихся в канонаду. Следом раздался треск вспыхнувших пожаров, грохот падающих с неба обломков, крики паники, и всё затянуло полосой дыма.
В городе, куда обломки со станции не долетели, взрывной волной вышибло в домах стекла, и с крыш сорвало весь снег. Взвыли и попрятались в свои будки злющие псы в купеческих особняках и лавках, люди выскакивали на улицы и смотрели, как в стороне станции оседало в морозном небе огромное черное облако. Как будто вернулись библейские времена, и станцию Ачинск постигла участь Содома и Гоморры. Об атомных бомбах тогда и не слышали, а то бы наверняка решили, что на станции Ачинск прогремел ядерный взрыв.
На открывшемся после взрыва огромном пространстве лежали перевернутые и отброшенные вагоны, что-то ярко горело, и чёрный дым пополз в морозное небо, почерневшее от огромного количества пыли, копоти, хлопьев горелой ткани, бумаг и дыма пожаров. Мерзлые рельсы, вместе со шпалами, искореженные и кривые, местами загнуло вверх.
В здании вокзала станции несколько старших офицеров обсуждали полученные по телеграфу известия о наступлении частей 5-й армии красных и предательстве красноярского гарнизона, перешедшего на сторону эсеров. На что надеялись в Красноярске? Эсеры не имели реальной силы, и передача власти красным в случае дальнейшего отступления белых армий была неминуема. Теперь создание нового фронта под Красноярском против 5-й армии РККА потеряло свой смысл. Красноярск надо было брать с боем, пробивая себе пути к отступлению дальше – до Иркутска. После боев в лесах под Мариинском отступление белых армий фактически уже превратилось в паническое бегство. Отсутствовала дисциплина, процветали дезертирство, переход на сторону красных, мародерство, и наиболее боеспособными частями оставались войска генерала Каппеля.
Прочие армии, точнее – их остатки, давно утратили единоначалие, и генералы с атаманами давно стремились к самостоятельным действиям, что вносило хаос в управление войсками. Это было одной из самых главных причин поражения Белого движения в Сибири – на Урале и на Волге иные атаманы долго выжидали дальнейшего развития событий, вместо того, чтобы ударить вместе, и соединиться с армией генерала Деникина. Некоторые из командующих армией оставляли свой участок фронта без приказа, не согласовав свои действия со штабом главнокомандующего. В течение всего 1919 года армию Колчака преследовали острая нехватка боеприпасов и обмундирования, продуктов и прочего снабжения. Союзники охотно брали золото, захваченное белыми в Казани, но консервы, патроны, снаряды и автомобили с пулеметами, орудиями и обещанные аэропланы застряли где-то в дороге, по пути из Владивостока. Скорее всего, причиной этому были те же чешские эшелоны, растянувшиеся от Ачинска до Приморья.
Вернувшийся из города генерал Каппель взглянул на часы и поторопил остальных, энергично отдав приказ срочно закончить формирование полков, и отправку их к Красноярску, используя весь имеющийся гужевой транспорт для вывоза со станции боеприпасов. Следом не медля должны были отправиться все остальные, кто не желал остаться в тылу, и дезертировать. Плен казался немыслимым – из-за нехватки продовольствия красные просто расстреливали всех сдавшихся белогвардейцев, особо не щадя казаков и офицеров.
Станцию Ачинск необходимо оставить, не дожидаясь подхода остальных войск, по пятам которых идут красные части. Всё лишнее бросить или уничтожить. Необходимо стянуть ударную часть войск к Красноярску. Все допили свой чай, и заторопились к своим составам и вагонам. В здании вокзала все помещения были забиты беженцами, и лишь одно крыло удалось занять под медицинский пункт для раненых. Для вывоза раненых и больных уже сформировали два санитарных состава, но не было паровозов.
Беженцам предстояло покинуть станцию сразу после вывоза войск, но для них тоже позаботились собрать несколько эшелонов. Это было нетрудно – на путях скопились сотни вагонов из разных составов, от пульманов до теплушек. Не хватало лишь паровозов и угля. Всё намеревались добыть в мятежном Красноярске пока не подошли от Мариинска части 5-й Красной Армии.
Едва Каппель покинул здание вокзала и направился к своему вагону, как все смело силой страшного взрыва. В лицо генерал-лейтенанту ударило сеном, сорванным с возов, а вторым взрывом сбило с ног. Пробиваясь к путям через завалы и бегущих в панике людей, генерал что-то кричал, но в хаосе и треске пожара и грохоте рвущихся цистерн с горючим его никто не слышал. Под ноги попадались трупы и клочья тел, а сыпавшиеся с неба обломки продолжали усиливать панику. В стороне, сбив кучу повозок, лежала в снегу крыша вокзала, и отовсюду от путей, где местами рельсы и шпалы встали дыбом, бежали люди.
В городе, находящемся за несколько верст от станции на реке Чулым и его притоке Тептятка, в домах вылетели стекла из окон, и население тоже всполошилось. Обыватели смотрели в сторону станции, где рос столб дыма, и блистали языки пламени.
******
Наскоро проведенное расследование ничего не дало. Истинную причину взрыва так и не удалось установить. Версий причин трагедии было много. Ещё к полудню из двух вагонов одного состава начали перетаскивать в теплушки другого эшелона мешки с чёрным порохом. Мешки были дырявые, и на пути переноски возникла целая пороховая дорожка, которую топтали ногами, и один неосторожно брошенный окурок мог вызвать взрыв всего порохового запаса, детонацию вагонов с боевыми снарядами и составов с горючим.
В одном из составов находились морские якорные мины с мощной взрывчаткой, которые предполагалось бросить на станции за ненадобностью. Они находились в пути давно, и первоначально предназначались для Владивостока, где теперь засели японцы. Кто-нибудь из мародеров мог польститься на минный сахар, используемый в морских минах того времени для постановки на боевой взвод. Прессованный сахар медленно, но тает в морской воде, и боек мины встает в боевое положение. Однако для взрыва необходимо смять рожок мины, изготовленный из тонкого металла. Когда мина таким рожком бьётся о днище или борт корабля, мягкий металл рожка мнётся и внутри его ломается стеклянная ампула с кислотой, которая и приводит в действие детонатор. Мины могли иметь брикеты специального прессованного сахара, но сомнительно, чтобы их не обезвредили перед транспортировкой и не вывернули все рожки и взрыватели. В боевое положение мины ставят в морских арсеналах непосредственно перед погрузкой на суда, отправляющиеся минировать морской фарватер, либо уже на самом минном заградителе.
Диверсия красных? Но красные, в том числе и партизаны, отрицали свою причастность к взрыву даже спустя годы после трагедии.
Эта история осталась невыясненной, но менее известной, чем взрыв, скажем, линкора «Императрица Мария» 20 октября 1916 года, когда на корабле произошёл взрыв порохового погреба, и он затонул. Тогда погибло 225 человек, раненых моряков насчитали более сотни. Спасением моряков руководил лично адмирал Колчак, но комиссии по расследованию причин взрыва и тогда не удалось выяснить, была ли это диверсия вражеских агентов.
Генерал Каппель, учитывая, что взрыв мог быть организован красными, ожидал наступления частей Красной Армии или партизан, но бои под Мариинском ещё продолжались, никаких атак не последовало, и вызванным из города добровольческим отрядам и составленным из уцелевших солдат и казаков патрулей оставалось только тушить пожары, и подбирать павших.
Красная армия вошла в город только в начале января 1920 года.
Последствия ЧП были страшными. От взрыва погибло несколько сотен людей. В том числе конвой главнокомандующего. Штабс-капитан Дмитрий Решетников из Красноуфимского кавалерийского дивизиона, попавший на станцию через несколько часов после взрыва, насчитал тысячу погибших. Другие современники называли цифру в 1400 человек убитых. Многие пропали без вести. В том числе генерал-майор Голицын. Дезертировать такой человек, герой войны с Германией, никак не мог. Скорее всего, от него мало, что осталось, чтобы опознать.
В последующие дни окрестности железнодорожной станции Ачинск больше напоминали погост. Вавилон почти эшелонов исчез. Вдоль путей были сложены погибшие, штабеля оторванных взрывом рук и ног. Среди трупов, отброшенных поодаль, бродили мародеры, не брезговавшие снимать с человеческих останков драгоценности. Морозы продолжались, и на развороченной взрывами станции и путях горели костры, стояли патрули, а в небе летало множество воронья.
Ранние советские источники ссылались именно на случайность. Причинами взрыва указывали, как неосторожность при минировании складов, в некоторых из которых находилось до двухсот арестованных, отказавшихся от дальнейшей службы, и ожидавших суда военного трибунала, так и взрыв мифического вагона с динамитом, после чего загорелись цистерны с бензином и стали взрываться снаряды.
Чуть позже уже никто из жителей Ачинска и представителей вновь установленной в городе Советской власти не задавался вопросом, где были погребены погибшие люди. Хватало других забот, война продолжалась, хотя и ушла из города дальше, на Восток. Волнения в этих местах шла ещё долго, и нередко бывали случаи, когда новые власти своими действиями способствовали возникновению новых банд.
Некоторые из этих преступлений впоследствии приписали красному командиру и будущему детскому писателю Аркадию Голикову. Но Гайдар не принимал участия в приписываемых ему преступлениях, как писал Вл. Солоухин и те, кто в 90-е годы старался очернить его внука – Егора Гайдара. Получив назначение вовсе не на должность карательного отряда ЧОН, а на должность начальника Второго боевого участка Ачинско-Минусинского боевого района, Гайдар находился в Хакасии только с февраля по сентябрь 1922 года, уже после зверств большевиков в Шарыпово, на озерах Хакасии, в Минусинске и других городах Енисейской губернии. Вот самостийного атамана Соловьева, ратовавшего за полную независимость Хакасии от власти большевиков, Гайдар, вопреки сюжету известного фильма и книг о нем, так и не поймал. Атамана, как и Емельяна Пугачева и Степана Разина, предали свои.
******
Дальнейшие события Гражданской войны в Сибири более известны. Но только сейчас, спустя столетие, из опубликованных мемуаров эмигрантов и вскрытых архивов ОГПУ-КГБ становятся известны некоторые подробности, ранее тщательно скрывавшиеся.
1-ая Сибирская армия генерала Пепеляева целиком погибла на участке между Томском и Красноярском, прикрывая отход к Иркутску отрядов, оставшихся армий Войцеховского и Каппеля, сумевших прорваться к Красноярску, не уже не имевших возможности подавить бунт Зиневича, которого большевики, вместе с другими белыми офицерами , быстро расстреляли. В боях под Красноярском полегло немало участников Белого движения, но ещё больше было взято в плен. Кормить пленных было нечем, и множество их было уничтожено – расстреляно и порубано саблями, не прекращались казни и пытки над казаками и офицерами, и могилы их пока никому не известны.
Несколькими колоннами, специально рассредоточившись, белые обошли Красноярск, и по руслам замерзших рек двинулись на Иркутск. Колонна генерала Каппеля провезла в санях тело своего погибшего командующего от станции Тулун до Читы и Харбина. Очевидцы этих событий отмечают сплоченность и высокую дисциплину среди офицеров колонны Каппеля, хмуро идущих напрямик к Верхнеудинску и Чите. Часть их отстала ещё на реке Кан и на реке Агул, и все они погибли от морозов. Весной 1920 года реки выносили на льдинах трупы погибших из всех трех колонн белых, отступавших по замерзшим руслам рек Сибири, мимо жилых мест, и под Красноярском, где полегло немало бойцов Белого движения, тучами бродили по полям волки и летало воронье.
Во время крушения власти правительства Колчака в Сибири войска Каппеля остались единственными верными ему силами. Основу его сил составляли офицеры. После оставления Омска именно Владимиру Каппелю Колчак намеревался передать полномочия "Верховного Правителя. Каппель был одним из немногих в то время белых военачальников, сохранявших оптимистическое настроение и верность своему долгу.
В Чите, где весной 1920 года ещё находились чешские легионеры, произошел примечательный инцидент. В штабной вагон Сырового, как вспоминал есаул Котомкин, бывший в то время связным между атаманом Семеновым и чехами, и находившийся в штабе, вошел вестовой, прискакавший от офицеров-каппелевцев. Он доложил адъютанту Сырового капитану Скецелю, что у него пакет лично для чешского генерала.
Из пакета, когда Сыровой немедленно его вскрыл, посыпались серебряные монеты. Это были тридцать серебряников, которые офицеры и солдаты Ижевской и Воткинской дивизий послали генералу Яну Сыровому, как Иуде-предателю. За текстом шли подписи.
Минуя лед озера Байкал в марте 1920 года к Чите через Баргузин, тайгу, Романовский тракт и Яблоновый хребет, вышла последняя колонна отступавших войск Колчака – Барнаульского стрелкового полка с беженцами. Командиру этой колонны полковнику Камбалину повезло - он нашел в Чите свою семью, некоторое время жил в Харбине, эмигрировал в Америку, и прожил долгую жизнь, оставив нам мемуары.
Ещё одной колонне, возглавляемой двумя генералами, не повезло, они забрели к северу от Байкала, и нарвались на отряд Нестора Каландаришвили, анархиста-партизана, примкнувшего к большевикам, и рыскавшего по тайге в поисках отступавших белогвардейских отрядов. Тогда в Забайкалье и на Дальнем Востоке формировалось правительство ДВР, поддерживаемое японскими интервентами и атаманом Семеновым. Атаман засел в Чите, и ещё до отправки из Омска последнего эшелона с адмиралом и золотом, нагло захватил один из эшелонов с золотом на нужды казачества. Часть белых генералов в Харбине так и не признала Семенова преемником Колчака, и впоследствии создали свои военные формирования и союзы.
Правда, этих пленных, едва ли не последних до боев за Дальний Восток, красные не расстреляли, а отправили в первые лагеря для военнопленных, созданные в Сибири. Примечательно, что часть этих пленных сбежала в Монголию, но там не присоединились к Азиатской дивизии Унгерна, и образовали самостоятельный отряд.
Что касается золота, захваченного ещё подполковником Каппелем со своими офицерами-добровольцами и сербскими легионерами в Казани, и вывезенного в Омск, а затем в Иркутск, то оно было отправлено адмиралом в разное время в восьми (!!!) эшелонах, и пошло на нужды Белого движения. Часть этого золота действительно пропала на пути к Иркутску, но не бесследно, и в 70-е годы некий белоэмигрант Богданов отрыл часть спрятанных им слитков близ Иркутска, но был убит КГБ при попытке перейти турецкую границу. Место клада осталось неизвестным.
Золото до сих пор ищут, как ищут и сокровища генерала Унгерна фон Штернберга, щеголявшего на просторах Монголии в желтом буддийском халате, как ищут и мнимый клад атамана Семенова, отдавшего золото японцам, и клады многих других.
Много пишут о «золоте Колчака» в прессе и в наши дни, абсолютно не учитывая, что в озере Байкал его быть не может, поскольку в годы Гражданской войны в месте обнаружения батискафами «Мир» ржавых осей от вагонов, железной дороги уже не было. Игнорируют и факт, что куда больше золота пропало при возвращении золота обратно из Иркутска в Казань. Тогда власть во многих городах принадлежала не только большевикам, но и эсерам, анархистам, меньшевикам, и каждый стремился урвать часть золота России на свои нужды.
Судьба генерала Пепеляева тоже достаточно известна. В то время, как его армия погибала в боях на участке между Томском и Красноярском, сам Пепеляев избежал расстрела, поскольку свалился в тифу, и был эвакуирован вначале на станцию Нижнеудинск, затем в Читу. Уцелела только казна армии Пепеляева, эвакуированная с небольшим отрядом офицеров, отступавших по льду Енисея, и влившихся в колонну полковника Камбалина, командовавшего Барнаульским стрелковым полком, и организовавшим беспримерный переход до Читы.
Имена братьев Пепеляевых, трое из которых были довольно известны в Томске и чрезвычайно активны в годы революции и Гражданской войны в России, были преданы забвению. Только в наше время о них стали писать, и даже сняли фильм. По воспоминаниям участников расстрела в Иркутске, премьер правительства Колчака Виктор Пепеляев вовсе не вел себя жалко в момент гибели, и вместе с адмиралом достойно встретил смерть. Кстати, тело адмирала весной нашли на берегу реки Ангара местные жители, и его опознали представители ЧК, но место его захоронения неизвестно.
Виктор Пепеляев, старший из шести братьев Пепеляевых, политик, бывший активный член Государственной Думы, был одним из тех, кто выбирал кандидатуру Колчака на должность военного диктатора в Сибири. Вторым был генерал Алексеев, формировавший Добровольческую армию в Екатеринодаре ещё в то время, когда адмирал Колчак плыл из Японии в Сингапур, и собирался предложить свои услуги военного офицера Франции. Но генерал Алексеев умер 8 октября, и другой кандидатуры на роль военного диктатора не нашлось.
Едва начались поражения армии Колчака, как братья Пепеляевы затеяли интриги, намереваясь устроить что-то вроде переворота и передачи власти в другие руки. Сделать это братья так и не решились, хотя на станции Тайга возле Томска такой момент у них был.
Измен тогда и так хватало. Помимо измены гарнизона генерала Зиневича в Красноярске, против "каппелевцев" выступили весьма многочисленные банды под руководством Рогова и Новоселова, залившие кровью Кузнецк и Щегловск. Эти били и белых и красных, по принципу «Буржуй – руби, комиссар – тоже руби!» Позже красные пытались их большевизировать, но после поражения Колчака расформировали и частично уничтожили.
Едва только состав адмирала Колчака с золотом покинул Новониколаевск, как неизвестные банды устроили столкновение двух составов, и атаковали эшелон Верховного Правителя. В тот момент охрана золота еще была внушительной, и кроме бронепоезда имелись платформы с пулеметами. Эшелон Правителя легко отстояли, но несколько вагонов в результате крушения сильно пострадали, и золото на скорую руку грузили из опрокинутых вагонов, куда придется.
Уже тогда последний и самый крупный эшелон с золотом не был таким, каким он вышел из Казани. Вагонов, опломбированных и со знаками Красного Креста, поскольку «золотой эшелон» был закамуфлирован под санитарный поезд, поубавилось. Золото грузили и в другие вагоны, поскольку первоначально Колчак имел два состава – с золотом и охраной, и второй – с личным конвоем, штабным вагоном, пассажирами и офицерами. На станции Тайга эшелоны вновь переформировали. Отсюда и расхождения в количестве вагонов в «золотом эшелоне».
Ошибка премьера Пепеляева, да и не его одного, заключалась в том, что он надеялся на военный опыт Колчака и помощь Антанты, которая с помощью золота должна была обеспечить снабжение всех трех армий Верховного Правителя аэропланами, оружием, боеприпасами, и всем необходимым, чтобы совершить молниеносный бросок до Москвы. На долгую позиционную войну никто не рассчитывал. Но Антанта подвела – составы с продовольствием, обмундированием и оружием застревали ещё во Владивостоке, задерживались, и до войск доходили крохи.
«Психические атаки», показанные в кинофильме «Чапаев», где под именем «каппелевцев» показали белогвардейских офицеров совершенно другой армии, имели место быть совсем не из-за небрежного отношения белых офицеров к смерти. У них просто не хватало патронов. Войска генерала Пепеляева и многие новые части, сформированные в тылу, не во что было одеть и обуть, не хватало продовольствия и боеприпасов.
Наконец, следует помнить, что Белая Армия, по сравнению с Красной Армией, была совсем немногочисленной, а на стороне Белого движения в боях принимала участие лишь треть офицерского корпуса бывшей России. Остальные, как и множество казаков, предпочитали выждать и отсидеться в тылу, о чем впоследствии горько жалели. Много бывших царских офицеров и генералов служили в Красной Армии. Это они руководили штабами и продумывали военные операции и моменты наступления, а не начдивы, вроде Чапаева и комбрига Котовского, не говоря уже о вахмистре Буденном и Михаиле Фрунзе. Тухачевский – да, хотя и Фрунзе и другие красные командармы действительно обладали огромными организаторскими способностями.
Поэтому даже не стоит спорить о причинах поражения Белого движения. Время было упущено ещё в Петрограде, и до того, как Троцкий начал свои жесткие меры по формированию Красной Армии, и расстреливал каждого десятого, отступавшего от городов Волги.
Анатолий Пепеляев, оказавшись в Харбине, повторил безрассудный поступок генерала Унгерна, двинувшего свою Азиатскую дивизию на Верхнеудинск против отборных частей Красной Армии. Барона взяли в самой Монголии, которую, как и богдыхана, он освободил от китайских интервентов, судили и расстреляли в Новониколаевске. Заодно установили Советскую власть и в Монголии, наскоро создав монгольскую компартию и правительство во главе с никому неизвестным красным пулеметчиком Сухэ, сразу получившим приставку к имени - Батор, что означает Богатырь, народный герой. Генерал Пепеляев, поддавшись на уговоры японцев, высадился с вооруженным отрядом аж на берегах Охотского моря во время мятежа в Якутии. Окруженный войсками Красной Армии, он сдался, но дали ему всего десять лет тюрьмы. Он благополучно отсидел их, и даже жил почти свободно, подозревая, что его оставили в живых только затем, чтобы выявить связи с Белым движением в Харбине. Тогда только и говорили, что о шпионах, в том числе и японских. Расстреляли Анатолия Пепеляева только в 1937 году во время всеобщей чистки. Примерно тогда же погиб и третий из братьев – талантливый военный врач.
******
Вернемся к взрыву в Ачинске в конце декабря 1919 года. Там о нем со временем совершенно забыли.
Прошло много лет. В Ачинске при добыче песка на горе Белая, которую местные татары называли Илек, обнаружили групповое захоронение штатских людей вместе с вещами и прочим домашним скарбом, включая даже подушки. Пресса поспешила объявить это злодеянием колчаковцев, истреблявших мирное население и беженцев. Как оно там было на самом деле, данных в архивах не сохранилось. Гора Илек в годы Гражданской войны в России была местом, где находились купеческие дачи, и шла дорога в город через реку Чулым, по которой в город раньше вступали, то красные, то белые. Здесь даже имелись кладбище и часовня, но в советское время не сохранилось ничего. Должно быть, всё сгорело ещё в годы Гражданской войны. И кто были эти люди, погибшие от тифа и «испанки» беженцы, или расстрелянные семьи белых офицеров, а то и наоборот – коммунистов, теперь судить трудно.
Строительство развитого социализма в стране было в самом разгаре, и при возведении за городом здания аэропорта и взлетной полосы в земле обнаружили братские могилы тех, кто был расстрелян органами НКВД в 1937 году. Дальше – больше. Ещё несколько захоронений погибших в окаянные 1937-38 годы нашли в районе Южной промышленной зоны и АПОСИ. Во всех случаях власти, опираясь на указания местных органов КГБ, решили не тревожить прах невинно убитых, и братские могилы закатали под асфальт.
О взрыве на станции Ачинск в канун Нового, 1920 года, никто долго не вспоминал. После самой разрушительной Второй мировой войны, когда десятки тысяч красноармейцев так и остались лежать непогребенными на местах боев, как-то отошли в историю и многие братские могилы павших за Советскую Власть в Гражданскую войну. Где уж тут вспоминать о братских могилах белогвардейцев, особенно колчаковцев, которых советская пропаганда обвиняла в чудовищных зверствах на территории Сибири.
Поэтому, в Ачинске никто и не задавался вопросом – куда, собственно, дели трупы погибших в декабре 1919 года белогвардейцев и беженцев. Погибли, туда им и дорога. Сохранились лишь данные, что после взрыва погибших долго собирали на перроне в зловещие штабеля, и чаще это были уже лишь обрывки человеческих тел. В 50-градусные морозы и в момент всеобщего отступления остатков трех армий к Красноярску, быстро похоронить почти полторы тысячи погибших людей в то время, было делом нелегким. Разве что взорвать какой-нибудь ров или откос, чтобы разом засыпать сотни тел.
И всё же, благодаря продолжавшимся в темпе планам социалистического строительства, братскую могилу белогвардейцев и беженцев обнаружили. В то время советская пресса писала о том, что близ Ленинграда случайно нашли гробы с останками пяти человек, и предположительно, это были казненные декабристы. Те самые, профили которых украшали альманах Герцена и Огарева «Полярная звезда». Пока в Ленинграде спорили, Пестель или не Пестель покоится в форме полковника в простом полусгнившем гробу, в Ачинске особо голову не ломали, а вызвали на стройку местного археолога.
Археолог мог бы стать весьма известным в узких кругах, но ранее был осужденным, и отсидел срок в лагерях. Однако он был весьма осведомленным и активным исследователем, и в местном краеведческом музее пользовался уважением и слыл знатоком.
Услышав о находке массового захоронения в районе станции Ачинск-1, он тут же прибыл на место, спустился в котлован, и приступил к осмотру. Ему не пришлось долго ломать голову. В 1919 году на месте будущих новых корпусов железнодорожной больницы находился холерный барак.
Такие бараки имелись в те годы, начиная с периода Русско-Японской войны, во многих городах и на крупных станциях Сибири. Вместе с тифозными, снятыми с поездов, там хоронили умерших от гриппа «испанка», и всех прочих, умерших на станции Ачинск. Для этого у холерного барака был вырыт ров, в котором уже находилась братская могила умерших в ту зиму, и едва присыпанных мерзлым песком. Она стала и местом массового захоронения погибших при взрыве.
Власти отреагировали, как и раньше, и строительство железнодорожной больницы на станции Ачинск продолжили, отгрохав не только сам корпус стационара с поликлиникой, но и здания кожно-венерологического отделения, пищеблока и вспомогательного корпуса со складами и гаражами. Рядом воздвигли спортивно-оздоровительный корпус «Локомотив» с бассейном. Тела погибших так и остались в бывшем рву, и были преданы забвению.
Шло время. Давно развалился Советский Союз и кануло в Лету Министерство путей сообщения, закрыли железнодорожную больницу на станции Ачинск, оставив только отделенческую поликлинику «ОАО РЖД». Время от времени о взрыве на станции Ачинск в далеком 1919 году писали местные газеты, как об историческом факте и невыясненных причинах массовой гибели людей, выдвигая разные гипотезы. Но до настоящего времени никому нет дела до того, где находятся братские могилы.
Останки генерала Владимира Каппеля, проделавшие путь от теплушки у станции Тулун до Читы, а затем до Харбина, всё же нашли, и после долгих мытарств перезахоронили в Донском монастыре. Его уважали и красные, но ещё раньше туда же перенесли прах более известного генерала Деникина, автора правдивых описаний Гражданской войны в России. Только у него автор прочел о том, насколько свирепой была эпидемия гриппа «испанка» в те годы. Её жертвами стали не только Инесса Арманд и Яков Свердлов, как официально считается, а диагностика тогда хромала на обе ноги, и люди могли погибнуть и от других эпидемий. Генерал писал о том, как на безвестную станцию на Украине прибывали целые мертвые эшелоны с трупами погибших красноармейцев. Нечто подобное творилось и в Сибири, где попадались на путях и в тупиках эшелоны замерзших, умерших от ран, тифа и той же «испанки». Где их могилы? Число погибших от инфекций всегда во много раз превышало число убитых на всех войнах, которые были в истории человечества.
В Интернете порой мелькают сообщения о том, что родственники генерала Василия Голицына считают его пропавшим без вести во время Гражданской войны, между тем, как тело героя Германской войны почти сто лет покоится на территории нынешней поликлиники «ОАО РЖД» на станции Ачинск. Вместе с ним, предположительно, похоронен и известный штурман Альбанов – герой Арктики, случайно застрявший на станции Ачинск, где оказались тогда многие беженцы и просто случайные пассажиры, а эшелоны стояли без паровозов, угля и машинистов.
Альбанов занимался тогда созданием речной флотилии в пользу красных, был мобилизован белыми, и попал в самую неразбериху всеобщего отступления и смятения. О нем, в отличие от белого генерала В. Голицына, написано немало книг, статей и сняты фильмы. Но могила его неизвестна. Возможно, от его тела тоже мало, что осталось при взрыве.
Впрочем, неважно, что среди погибших от взрыва известно лишь несколько имен. Важно то, что их давно необходимо перезахоронить с почестями, отпеть по ним панихиду, и увековечить место гибели хотя бы мемориальной доской. А то у нас в стране сейчас массовая мода на памятники «Чижику-пыжику» и бродяге, который «Байкал переехал», а на фасаде нынешнего здания станции Ачинск-1 имеется только мемориальная доска о пребывании здесь дедушки Ленина во время его известной ссылки в село Шушенское.
Хитер был будущий вождь пролетариата. Ссылали-то его в глушь Иркутской губернии. Но, сказавшись больным, молодой Ульянов попросился в Сибирскую Швейцарию, где и климат мягче, и население богаче живет. Женился там, написал несколько книг, купил дом, охотился и рыбачил, получая деньги от проклятого царизма на содержание, и от матушки из Симбирска. Рай, а не ссылка. Впрочем, это уже из другой оперы.