Первый курс в Военно-медицинской академии начался с вводных лекций, на которых нас убеждали, что мы попали в особенное учебное заведение с вековой славной историей, подогревая нашу гордость первокурсников, будущих военных врачей; рассказывали о перспективах военной медицины, раззадоривая нас, стимулируя наше честолюбие и мотивируя на получение глубоких знаний в разных областях медицины. Не забывали профессора упомянуть и о возможности приобщения за время учёбы к высокой культуре славного города на Неве, так как в наше время считалось, что врачом может стать только разносторонне развитый человек.
Запомнилось выступление начальника кафедры нормальной анатомии полковника и доктора медицинских наук профессора Е.А. Дыскина. На кафедральную трибуну он взошёл, опираясь на трость. Содержание его интеллигентного напутствия во славу медицины было безупречно со всех сторон, он говорил о том, о чём мы думали и мечтали сами, но его речь портил тихий голос, который на верхних скамьях лекционного амфитеатра был почти не слышен и приходилось напрягать слух.
От содержания его речи только отвлекала сверкающая на груди Ефима Анатольевича звезда Героя Советского Союза. Я смотрел на неё и мысленно представлял: мою грудь украшает такая же звезда (за что я её получил, об этом я как-то не думал?!), как бы эта награда облегчила мне учёбу в академии. Легкомысленно мечтал: «Сдаю экзамен, а экзаменатор смотрит не на меня, а на звезду и выводит в моей зачётке отличную оценку».
После окончания лекции кто-то спросил, за что он получил звезду Героя, и начальник кафедры скромно ответил: «За подбитые под Москвой фашистские танки». Я тоже подошел к профессору, представился по-военному и тоже задал вопрос:
– А сколько вы, Ефим Анатольевич, в том бою, за который вы получили звезду Героя Советского Союза, танком уничтожили и почему решили после войны стать врачом?
– В том бою, слушатель Десиман, – по тому как начальник кафедры произнес мою фамилию, я понял, что профессор испытывает ко мне особенное расположение, – я, как вы понимаете, подбитых танков не считал, был тяжело ранен и контужен, а потом говорили, что наше орудие уничтожило не менее 7 танков. Я долго лечился в госпиталях и моим лечащим врачом был, – он назвал какую-то еврейскую фамилию, которую я не запомнил, – выпускник ВМА, и он посоветовал мне выбрать профессию врача, за что я ему весьма благодарен.
Прошло пять лет. Уже на шестом курсе я как-то разговорился со своим другом Колей Шалаевым. Он сообщил, что собирает материалы к биографиям профессоров Военно-медицинской академии. Речь зашла о профессоре Дыскине, и я вспомнил мои вопросы и ответы на них Ефима Анатольевича после окончания вводной лекции на кафедре нормальной анатомии на первом курсе.
– Дэс, я тоже с Дыскиным разговаривал, собирая о нём сведения для своей публикации, всё-таки не так много среди профессоров ВМА Героев Советского Союза, – вставил Коля, – но ты не можешь представить, что я выяснил, когда работал в архиве МО в Подольске.
Надо сказать, мой однокашник Николай Федорович Шалаев благодаря своему научному руководителю генералу-лейтенанту медицинской службы А.С. Георгиевскому и, заручившись его рекомендациями, имел доступ к разного рода архивным материалам.
– Я пытался найти наградной лист красноармейца Дыскина, но нашел только приказ о присвоении ему звания Героя в 1941 году за оборону Москвы на Волоколамском направлении. Я был полностью раздосадован. Хорошо я заполнил фамилию, упомянутого Ефимом Анатольевичем, пожалуй единственного очевидца его подвига, политрука Бочарова и стал искать информацию в архиве о политруке, полагая, что это мне поможет.
– И что же ты, Коля, нашёл?
– Здесь начинается самое интересное, – Шалаев порылся в одной из своих папок и вытащил лист со своими записями, вот читай.
Я взял его и прочёл вслух, надо сказать моё чтение прерывалось Колиными комментариями:
«Наградной лист к присвоению ордена «Красного Знамени». Старший политрук Бочаров Федор Хрисанфович, комиссар 694 артиллерийского полка противотанковой обороны 16 армии, 1910 г. рождения (в Красной Армии с 1927 г.), был ранен 18.11.1941 года».
– Обрати внимание, Дэс, политрук был ранен в том же самом бою, что и наш профессор Дыскин, тогда ещё красноармеец, только не указана, тяжесть этого ранения? И эта мелочь не могла меня не заинтересовать. Бой под Москвой в ноябре 1941 года был чрезвычайно тяжёлый, почти все артиллеристы-зенитчики, используемые против немецких танков, были убиты или тяжело ранены. Да и наш Ефим Анатольевич, как он рассказывал, после тяжелого ранения лечился более полгода в тыловых госпиталях.
– Наверное, и политрук Бочаров в этом аду получил тяжёлое ранение? – перебил я Шалаева.
– Сначала и я так думал, – продолжил свой рассказ Коля, – не могло быть так: вокруг рвутся снаряды, а политрука ничего не берет, словно он заколдован коммунистической партией. Я посмотрел нагрудные листы на этого комиссара: в 1943 году написано, что он был 18.11.1941 года легко ранен и контужен (?!); а в 1945 году сообщалось, что он вообще за время войны ни ранений, ни контузий не имел (?!). Представляешь, Дэс, все убиты, тяжело ранены, а политрук, непонятно, толи легко ранен, толи вообще вышел из боя с синяками и царапинами. А теперь читай дальше, дальше ещё интереснее. И я продолжил чтение Колиной выписки:
«Краткое, конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг политрука Бочарова. В дни Великой Отечественной войны работая комиссаром показал себя как (?!) смелого, инициативного, политработника умеющего организовывать массы и руководить в условиях боевой обстановки».
Шалаев прервал моё чтение словами:
– Это не я косноязычен, так написано в наградном листе, но не это самое главное, ты обрати внимание на высокопарный стиль изложения, чувствуется рука политработника: всякие там «комиссары, политработники, массы» и т.д.
Я продолжил читать: «Полк под руководством командира и комиссара не раз громил фашистские полчища нанося огромные потери в живой силе и технике».
– Интересно где это полк «не раз громил фашистские полчища (?!) нанося огромные потери (?!) в живой силе и технике» в 1941 году, находясь под Москвой обеспечивая противовоздушную оборону? И вообще мы в этом году только отступали, – комментировал моё чтение Шалаев.
Я же продолжал читать Колины выписки:
«В тяжёлых боях на подступах к Москве комиссар Бочаров показал всему личному составу полка пример мужества и отваги с оголтелым врагом. 18.11.41 года, когда немецкие танки прорвали передовой край линии нашей обороны и вклинялись в боевой порядок войск, комиссар Бочаров будучи на огневых позициях непосредственно (?!) руководил боем, появляясь на самых ответственных и опасных участках».
– Появлялся и, видимо, вовремя исчезал, поэтому ни одной царапины! – поморщился Коля и сообщил. – Профессор Дыскин мне рассказывал, что ещё за день до танковой атаки немцы артиллерийским и минометным огнем вывели из строя три из четырех орудий его батареи, а бойцы были или убиты, или тяжело ранены и оставалось только одна зенитка, на которой он оказался наводчиком, – и от себя Шалаев добавил. – Вот так бестолково была организована оборона и защищены орудия и личный состав, – затем Коля обратился ко мне. – Цитируй дальше.
И я продолжил:
«Расчет красноармейца наводчика Дыскина, на которого падала вся тяжесть боя видя у своего орудия боевого комиссара не дрогнул, отражая атаку за атакой врага, уничтожив в этом бою 7 танков противника».
– Представляешь, Дэс, что пишут! Если бы рядом с Дыскиным не было старшего политрука он непременно «дрогнул бы»! Вот она квинтэссенция подвига политработника! То есть Дыскин под убийственным огнем противника, оставшись один, остальные из расчёта орудия убиты или тяжело ранены, да и сам Ефим Анатольевич нашпигован осколками с перебитой ногой, а политрук без царапины или легко ранен, якобы руководит боем, смотрит, чтобы Дыскин не дрогнул. Да … любому комиссару за это надо орден давать! – с иронией произнес Шалаев.
Далее Коля взяв у меня выписку из наградного листа старшего политрука Бочарова стал читать сам, продолжая комментировать текст: «Только за два дня боев на рубеже Горки-Свирманово полком было уничтожено 17 танков и до роты противника».
– И это тоже безусловно заслуга комиссара полка. Он везде успевает и везде контролирует, чтобы никто в полку «не дрогнул».
«Военным Советом армии из состава полка представлено к правительственной награде 27 человек, в том числе наводчик Дыскин представлен к званию Героя Советского Союза».
– Спасибо Бочарову про Дыскина не забыл, представил к награде единственного свидетеля его Бочарова «героических действий» «против фашистских полчищ», правда посмертно, так как был уверен единственный свидетель красноармеец Дыскин – мертв. Сам же «легко раненный» старший политрук после этого боя привинтил к своему кителю орден «Красной Знамени», – закончил свой рассказ Николай Федорович Шалаев и подумав сказал. – Сам понимаешь, Дэс, этот материал в своих научных публикациях я использовать никак не могу, так что забирай этот мой листок себе на память, может когда-нибудь через много лет прочтешь его и вспомнишь меня и наш разговор.
Слова моего однокашника оказались пророческими, и перебирая бумаги случайно наткнулся на записи Шалаева и вспомнил не только его, но первую вводную лекцию на кафедре нормальной анатомии и нашего учителя хромого фронтовика генерал-майора медицинской службы, доктора медицинских наук, профессора, Героя Советского Союза, русского еврея и скромного человека Ефима Анатольевича Дыскина.
*фото взяты из интернета.