Про кота Григория. Ко дню Победы

Капустин2
               
                (Из записей Марка Неснова)

Звали кота Григорием.
Он был огромным, пушистым и сердитым.
Признавал он только своего хозяина Александра Петровича Егорова, нашего соседа из десятой квартиры, а вернее одной комнаты, чем наши квартиры и являлись.
Нашёл Егоров котёнка где-то в Польше и назвал Григорием в пику замполиту танкового батальона, Григория Васильевича Чигина, которого весь батальон ненавидел за вечные придирки.
После гибели замполита все вдруг вспомнили, что замполит был, в общем-то, неплохим мужиком, а если и докапывался, то, в основном, по делу.
Зато никогда не прятался в бою за спинами солдат, и после его гибели всё это гляделось несколько по - иному.

Всем было неловко, и данное коту имя приобрело другое, уважительное значение.
Егоров правдами и неправдами, после госпиталя, довёз кота аж из под Будапешта, и жили они вдвоём в нашем коридоре, потому что жена Егорова умерла ещё в эвакуации, а сын Генка был в суворовском училище, потому что отец вернулся с войны инвалидом.

Александр Петрович, по состоянию здоровья, работал недалеко от дома сторожем в автохозяйстве, а кот, на удивление всему двору, сопровождал хозяина на работу и с работы.

Во время обеда Григорий всегда сидел на столе и лапкой доставал из тарелки хозяина то, что ему нравилось.
Александра Петровича во дворе любили. Он почти не пил, относился ко всем по-доброму.
А когда было хорошее настроение, играл на гармошке и пел военные и довоенные песни.

А ещё он много рассказывал нам о войне, но всё у него было просто легко и весело.
А люди за всю войну ему попадались только хорошие.
И странно было, что в конце его рассказов, кто-то из этих весёлых и беззаботных людей вдруг погибал, а у самого Егорова на глазах появлялись слёзы.

Потом я много читал о войне и художественной и мемуарной литературы,
но эти произведения и по смыслу и по духу очень отличались от рассказов фронтовиков.

А ещё дядя Саша разрешал нам, детям погладить Григория и кот не возражал.
Такой привилегией пользовались только дети.
Со взрослыми кот не дружил и фамильярности не допускал.
    
А потом дядя Саша заболел и умер.
Комнату его отдали новым жильцам, но Григорий  у них не остался, а
 устроился жить на подоконнике окна в коридоре.
Он почти ничего не ел. Иногда его видели у сторожки автохозяйства.
Наверное, он надеялся встретить там Егорова, но чуда не происходило.

Очень быстро кот стал худеть, его шерсть начала сваливаться, а расчёсывать себя он никому не позволял.

А потом случилось наводнение.
От проливных дождей наш двор затопило. Отец успел прорубить в потолке
 дыру и вытолкнул нас с братом на чердак, а сам свалился в воду, которая подняла шкаф лежащий на спинках кровати.
Всю ночь родители по колено в воде простояли на спинках кровати, потому что вода достигала высоты человеческого роста.
Мы же носились с другими детьми по чердаку, где собралось немало народу, и для нас это был незабываемый праздник.

Никто из людей не пострадал. Но Григория нигде не было видно.
Кто-то говорил, что сначала он сидел на верху полотна открытой двери, а потом его потеряли из виду.

Прошло много лет.
В то время сплошным потоком пошла советская мемуарная военная литература.
Читать её было невозможно из-за сплошной идеологической риторики.

Однажды мы с отцом разбирали его военные фотографии и обнаружили
 на одной из них нашего соседа Егорова Александра Петровича  в форме возле танка с гармошкой, на которой сидел маленький чёрный котёнок.
На обратной стороне ничего не было написано.

Я взял ручку и немного подумав, написал:

Нам без зазренья лгут мемуаристы,
У них в душе и памяти провал.
Мне правда – слово бывшего танкиста,
КОТОРЫЙ МИР ДЛЯ НАС ЗАВОЕВАЛ!

А отец дописал: Светлая память тебе, русский солдат!