Еще один год подаренной жизни - 9

Ирина Беспалова
                Еще один год подаренной жизни - 9

     Удивительная у меня жизнь началась, но: оказывается, не только можно внезапно умереть, но и внезапно воскреснуть.
     Три дня я молола языком впустую, три дня страдала и умирала, а сегодня все, кто, казалось, уже похоронил, вернулись и воскликнули "Жива!"
     Вчера было горше всего: мне в гости вечером через русскую лавку, а это в наилучшем пятьсот крон, мне до прихода Владика нужно заработать ему и Филиппу по тех же пятьсот, и желательно бы Даде пятьсот, что он, рыжий, что ли. Это две тысячи крон, а у меня касса тысячу крон, что грубо означает плюс четыреста. Ну, хорошо, в русской лавке можно обойтись четырестами кронами, а что делать с Владиком и Филиппом? Надо идти и снимать тысячу крон со счета, на котором осталось всего две, когда я в четверг, перед праздниками, получила семь и сняла пять. Три тысячи за склад ( ну, три триста), и две тысячи крон Наташе на третий зуб. Лучше писать "Зуб -Третий".  Я уже встала и пошла. А идти за угол, (у нас тут все за углом), а потом еще спускаться на эскалаторе два этажа к автомату, ноги не шли, и тут две итальянки. Подступили и загалдели. Заставляли держать на вытянутых руках сразу по два холста, бросали холсты в папку с акварелями, вырывали друг у друга одну работу, в общем, выстирали, выжали и повесили, но все-таки заплатили полторы тысячи за маленький холстик.
     Я выдала Владику и Филиппу по пятьсот крон, достала от того и другого по поцелую, и похромала в русскую лавку. Там за три пачки вареников, три банки сметаны "Теща", и один кулич заплатила четыреста семьдесят крон, правда, я еще купила два куска хозяйственного мыла, Владик просил, (он по моему примеру носки и трусы хозяйственным мылом стирает вручную, дремучесть дремучая). До святого семейства добралась еле живая, и всю дорогу удивлялась: почему я так быстро уставать стала?!
     Увидела Даду - все как рукой сняло. Он на мне прыгал, бегал и кувыркался, пока родители варили вареники и накрывали на стол. Мне кажется, что я его даже подбрасывала к потолку. Или он меня.
     Потом Давид его взял на руки и мы прошли в кухню, где на столе стоял  только кулич и большое блюдо с крашенными яйцами. Пять красных, три синих, и по два - желтых и зеленых. Дада уставился на них целыми глазами и потянулся к красному.
     - Точно весь в меня, - развеселилась я.
     Наташа расставляла тарелки, а Дада внимательно наблюдал. Он заметил, что приборов было поставлено четыре, и его прибор был таким же, как все остальные, только на специальном столике его высокого стула, приставленного к столу, как и все остальные стулья. Он с удовольствием в него уселся и проследил, как папа на середину стола ставит миску с дымящимися варениками, а мама - три пиалы со сметаной к трем приборам, исключая его собственный.
      - Рано тебе еще со сметаной, - говорит ему Наташа, - ты сначала с маслом распробуй.
     И режет пять вареников, положенных в Дадину тарелку, каждый на три части.  Первым он обжегся. Бегали за холодным чаем. Второй и третий распробовал, и так наворачивал, что оба родителя с двух сторон не успевали подавать. Четвертый ему показался уже холодным. Не надо было все пять сразу резать. Побежали разогревать в микроволновке. Я говорю:
     - Достаточно со дна миски достать пару штук, они еще теплые.
     Пока доставали, пока резали, пока кормили,  дитя само нашло бутылочку с чаем и отвергло шестой вареник.
     - Да я сама всего десять съела, - сказала я, - они ж, как у моей гром-бабы,  величиной с лапоть!
     - А мне нравится, - сказал Давид, - картошки много, и она вкусная!
     В общем, до кулича дело не дошло. Я взяла из блюда два красных яйца, и отправилась восвояси. Сначала я, конечно же, зацеловала осовевшего Даду до дыр. Ему пора купаться и спать, и мне, в самый раз.
    
      Утром - последний шанс - влетела на таг сразу же за Значком, прилепленной. У него такого же формата, как у меня, холсты за пятьсот  крон, а у меня за полторы. У него такого же формата, как у меня, миниатюры за пятьдесят крон, а у меня за двести.
      Вот сижу и умираю. Значок умудряется три миниатюры за сто крон продать. И три холста в одни руки за тысячу. То, что у меня за шестьсот, у него за триста пятьдесят. Я думаю, что когда буду умирать, моими последними словами будут числа.

     Тут подходят два китайских хлопца - один в белом и белолиц -круглолиц, а другой в черном и узкие - тонкие черты лица, это они ко мне три дня ходили, слушали, как я молола языком впустую, тут, безо всяких разговоров, один выбрал два гранда - холодный Тынский  и теплый Пражский град, а другой золотую панораму на нашу сторону со всеми храмами, гранд,  и маленький серебряный Карлов мост. Без лишнего звука заплатили восемь тысяч. Четыре триста автору, и мне три семьсот, Господи Иисусе Христе, воистинну воскресе!!!