- Вот как ты думаешь, Юра, если в магазине продавщица продаст тебе пирожное, а в нём гвоздь, ты скажешь ей спасибо?
- А откуда гвоздь? В муке был?
- Нет, она сама туда сунула.
- Тогда какое уж тут спасибо. Тут не спасибо. Тут надо вернуться и сказать продавщице проникновенные слова.
- Проникновенные – это какие?
- Ну, такие… проникновенные. Они проникают в человека и неприятно царапают его совесть. У продавщиц совесть тоже есть… Даже у тех, что с гвоздями… Ну, бывает… Нет, точно есть. После этого продавщица извинится и попросит этот гвоздь назад.
- Чтобы подсунуть другому?
- Ну, это, смотря какие слова. Можно такое сказать, что на твоих глазах этот гвоздь она сама проглотит.
- Но ты же её спасёшь?
- Конечно, Настюлечка, спасу! Когда проглотит, я скажу, что пошутил.
- Юра, это плохая шутка.
- Я знаю. Больше не буду.
Этот диалог происходит на берегу небольшой реки. Известные читателю дедушка Юра и его внучка Настя опять, как и годом ранее, живут в пансионате «Бодрая Маркиза». Здесь хорошо, особенно, мамам: не надо готовить. А Насте хорошо, что не надо ходить на музыку. А дедушке хорошо, что всем остальным хорошо.
Разговор идет, как догадливый читатель уже понял, о рыбной ловле.
- А теперь представь, дедушка, себе рыбу. Она хватает хлебушек, а там крючок. Что она нам скажет?
- Да уж… Наверняка что-то проникновенное. Но понимаешь, удачно так в жизни сделано, что рыбы не разговаривают.
- Думаешь, ей приятно. Щекотно, да?
- Не знаю. Ты вроде бы резонно всё говоришь, но что же нам делать, если мы хотим эту рыбу поймать?
- Мы сделаем такую удочку, чтобы рыбы сами ловились.
- Представляю. И прыгали к нам в ведро. Кстати, где мы возьмем ведро?
- У тебя пакет в кармане. Я видела, Света положила в куртку. Сказала «на всякий случай».
- Пойдет. Если «на всякий случай», значит, гораздо больше ведра. Я Свету знаю.
Светой они называют одну из мам: маму мамы Насти, Настину бабушку, жену дедушки. Дома в номере осталась куча мам, аж две единицы - дедушка в них путается.
Настя подбирает с земли камышинку и прошлогодний обрывок лески. Леса пожелтела, видела на своем веку тут и дожди, и снега. Думала уж, кончилась её жизнь. Ан нет! Теперь вот, Насте пригодилась.
К кончику камышинки дедушка привязывает леску, после чего Настя ненадолго задумывается. Пока Настя думает, дедушка привязывает к леске сосновую шишку.
- Это что? – спрашивает Настя.
- Это будет поплавок.
- Такой колючий?
- Такой нормальный. Попробуй.
Настя берет в ручонку шишку, мнет её. Наконец улыбается.
- Правда, приятно. Пусть будет.
Она срывает какой-то луговой ярко-жёлтый цветок, который называет лютиком, и привязывает его вместо крючка.
- Удочка готова! – объявляет она радостно, и они идут к берегу.
На берегу сидят рыболовы. Это знакомые им по столовой пансионата два товарища. Ефим Натанович - лысоватый ученый каких-то там наук и Фёдор Петрович с курчавой рыжей шевелюрой – медицинский работник неизвестной направленности. Они сидят за соседним столом и всегда о чем-нибудь спорят. Дедушка сначала вслушивался, но различал только отдельные слова. Слова были всем известные и потому неинтересные – Сталин, Горбачёв, Гитлер…
Сейчас лица их соседей угрюмы и сосредоточенны. Клёва сегодня нет и, как видно, не предвидится.
Дедушка и Настя раскланиваются. Настя знает, что на рыбалке нельзя шуметь, иначе распугаешь рыбу. Поэтому дедушка с Настей разговаривают с рыбаками вполголоса.
- Вы разрешите нам тут постоять? – вежливо спрашивает Настя у рыболова слева, рыжего Фёдора Петровича.
- Да пожалуйста, - отвечает тот, - но только подальше.
- А почему подальше, если нам лучше тут? – вежливо интересуется Настя.
- Да потому, девочка, что данный детоненавистник уже прикормил это место своей секретной прикормкой, состав которой уже неделю не хочет выдать своему лучшему товарищу, – отвечает ей Ефим Натанович.
- Да, секретной, - сварливо говорит рыжий лысому. – И унесу свой секрет в могилу, а никому из вас, лысых жлобов, не скажу.
Дедушка машинально проверяет остатки своей былой шевелюры и задумывается, принимать ли «лысых жлобов» также на свой счет, то есть, разделить ли этих «жлобов» частично с Ефимом Натановичем, облегчив, так сказать, нагрузку на каждую лысину, или оставить весь груз учёному целиком. Он не успевает принять решение, так как Ефим Натанович, совершенно не обидевшись на реплику товарища, добродушно говорит:
- Становись, девочка, не обращай внимания. Речка – всеобщее народное достояние.
- Ура, Юра, нам разрешили тут постоять!
- Тихо ты, Настя, рыба же рядом!
- Юра, ты бери мою удочку, а я приготовлю пакет с водой.
- Я разрешал только девочке, - слабо протестует Фёдор Петрович.
- Да ты посмотри на их удочку, - успокаивает его Ефим Натанович. Оба рыболова хохочут.
- Ловите, ради бога, - разрешает рыжий. – Я не против. В нашей 32-й психбольнице и не такое увидишь.
Настя велит дедушке закинуть их удочку. Дедушка на старости лет делает неожиданное для себя открытие: их чудесный поплавок из сосновой шишки тонет, зато ярко-жёлтая приманка плавает на поверхности. Кто бы мог подумать?
Смешки рыболовов при всей их благодушности дедушку слегка нервируют, и внутренне он дает себе свирепые клятвы приехать на следующий год с нормальной удочкой и на глазах Насти выловить из этой реки всю рыбу.
Настю, впрочем, поведение удочки с тонущей шишкой никак не смущает. Она находится в том возрасте, когда такие открытия делаются десятками в день. Однако ввиду совершенной непригодности удочки к традиционной схеме ловли теперь дедушке вменяется произносить волшебное заклинание. Настя обещает, что должно помочь.
- Я только одно знаю, - говорит дедушка, - «ловись рыбка большая и маленькая».
- Нет, это плохое заклинание. Это все в нашем садике знают «…мёрзни, мёрзни, волчий хвост». Надо другое.
Она на секунду задумывается, потом подходит к дедушке и что-то шепчет ему на ухо.
Дедушка, с трёх раз выучив слова и потренировавшись, наконец забурчал:
- Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь. Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь!..
Оба рыболова, задвигали ушами и стали прислушиваться. По их улыбкам Настя догадывается, что её секретное заклинание разоблачено. Но у неё есть ещё один маленький секрет. Она что-то шепчет дедушке на ухо. После этой инструкции дедушка, ходивший в детстве в театральный кружок, растягивает по лицу улыбку и меняет интонацию. Теперь он выговаривает заветную фразу с таким же бережным выражением, с каким дарит иногда бабушке цветы.
- Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь. Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь!..
- Послушайте, - просит рыжий рыболов Фёдор Петрович плачущим голосом, - я работаю санитаром в психбольнице. Я могу только раз в месяц отдохнуть от своей работы, приехать сюда и посидеть здесь, подумать о жизни и послушать птичек с лягушечками. А вы принесли мой сумасшедший дом сюда на кончике своей камышинки. Не могли бы вы найти какое другое место?
- Не теряйте лица, коллега, это же ребёнок. Пусть ловят, - опять заступается лысый рыбак. - Мне моей жене будет что рассказать.
- Хорошо, пусть ловят. Но пусть знают, что мне хочется надеть нашему новому соседу на голову свой подсак, - вздыхает Фёдор Петрович и шевелит большим сачком, лежащим у ног. – Тем более что в нем за всё утро так ничего и не появилось.
Настя снимает со своей головы бейсболку и надевает дедушке на голову.
- Всё, наша голова занята! Надевайте свой подсак себе.
Лицо санитара кривится, как будто он хотел заплакать, но сдержался в последний момент.
Какое-то время на берегу стоит тишина. Только лягушки и птички. Нет, лягушечки и птичечки – так волшебно и нежно всё вокруг. И ещё дедушкино счастливое бормотанье: «Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь. Я вкусненькая бабочка…»
Тут хочется заметить, что на самом деле счастливое бормотание дедушки не очень-то совпадало с его внутренним настроением. Однако чем не поступишься ради любимой внучки.
«Увидит кто с моей работы… - думает дедушка обреченно. – А ведь могут случайно… Если, не дай бог, Надежда Витальевна, моя секретарша… Или того хуже, тот жирный позавчерашний заказчик, из Газпрома… Эхма!...»
- Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь. Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь!..
Неожиданно у дедушки вздрагивает камышинка, он рефлекторно подсекает и вытаскивает неплохую уклейку, крепко ухватившуюся за цветок. Настя радостно визжит и ловко подставляет пакет с водой.
- Ох ты ж, мать моя женщина!.. – восклицает лысый, икает и роняет свою удочку в реку. Рыжий санитар крестится и глупо бормочет:
- Это что же… Чёрт знает, что!.. Это… На эту удочку?.. Но как это у вас…
- Вы сами видели, как, - небрежно говорит справившийся с ошеломлением дедушка. – Никакого секрета. Камыш, леска и цветок.
- И заклинание, - добавляет Настя.
- А вот заклинание секретное. Да, Настя? Можем обменять только на секрет прикормки, если вы расскажете его своему товарищу. И последнее, чуть не забыл: не плюйте на наживку - на цветок, в смысле.
Дедушка сматывает аккуратно Настину удочку, и они уходят с Настей по берегу, вниз по течению. Дедушка запланировал выпустить рыбку так, чтобы её не принесло течением вновь к рыбакам.
После их ухода на берегу царит долгое молчание. Лысый учёный каких-то наук вылавливает из реки свою удочку, освежает привычную наживку, но потом долго раздумывает – плевать или не плевать. Наконец, говорит рыжему товарищу:
- Вот расскажи мы кому – подумают, обычные рыбацкие байки. А ведь ничего удивительного в этом нет.
- Иди ты?
- Понимаете, коллега, это всего лишь вопрос этики. Вот вы, когда ловите, о чем думаете?
- Ну, чтобы поймать.
- Вот-вот, батенька. Получается, что вы гедонист.
- Это оскорбление или нестандартное приглашение выпить?
- В связи с тем, что я, увы, тоже гедонист, то получается, что приглашение. Гедонизм – один из разделов этики. Их много, этих этик. Нет, теперь из вашей фляжечки, товарищ, ваша очередь.
Рыбацкие фляжки сконструированы с предельной целесообразностью, наподобие военных. Колпачки их, если использовать в качестве рюмочек, вмещают ровно столько, чтобы содержимого хватило до конца дня. Товарищи церемонно чокаются:
- За этику! За гедонизм!
- За этику!
- Говоря лапидарно… - продолжает ученый, но товарищ его перебивают.
- Ты бы, Натаныч, попонятней и покороче.
- Лапидарно - это и есть короче. Мы с вами, Фёдор Петрович, гедонисты – эгоисты и любители удовольствий. Гедонистам неважно, какой ценой это удовольствие, пусть даже за счет других. Нам лишь бы поймать. А что сама рыба в этот момент чувствует, нам наплевать. Негодяи мы, вот что я вам скажу. Но сейчас не о нас, а о девочке. Дети рождаются с заложенной в себе экологической этикой. То есть, всё живое имеет право на жизнь. Кстати, её придумал ваш коллега, тоже психиатр – фамилии не помню, из немцев.
- Да уж, у немцев самые лучшие лекарства, - не к месту подтверждает санитар.
- Как там в их «заклинании» – «я бабочка, поймай меня и съешь!» То есть, девочка ДАРИТ рыбке удовольствие и ничего не требует взамен. Бесплатно! Вот смысл! Гедонизм шиворот-навыворот.
- А чего ж та поймалась? Рыбка-то?
- Ну, тут уже варианты. Например, она захотела повидать мир. У женщин это часто – страсть к путешествиям. Моя, например, сейчас в Турции.
- И ты, Натаныч, отпустил её? А вдруг, кто клюнет? Какой-нибудь турецкий гедонист польстится, так сказать, на цветок…
- По правилам этики 19 века я должен вас, Фёдор Петрович, сейчас вызвать на дуэль. Но, увы, по правилам экологической этики у вас тоже есть право на жизнь. Да и пистолетов дуэльных у меня нет.
- Извиняюсь. Кстати, это была не самка, а самец уклейки – я заметил.
- Тогда всё ясно. Уклей. Он хотел передать девочкин букет своей жене, молоденькой перламутровой уклейке. Ну, за романтику?
- За романтику.
Они чокаются и, не сразу выпив, некоторое время задумчиво разглядывают воду и неподвижные поплавки на ней.
- А в детстве я тоже на камышину ловил, - говорит Фёдор Петрович.
- А я вообще никогда не ловил. Это вы меня приучили. Задумчивое занятие. На рыбалке, бывает, такое в голову приходит… Я с вами, между прочим, за эти годы два учебника написал уже. Тут многое что может в голову прийти …
Внезапно обоим приходит в голову одна и та же мысль. Оба с подозрительностью смотрят друг на друга.
- Что-то здесь не клюёт, - говорит с показным безразличием учёный.
- Пойду и я поищу другое место, - так же нейтрально говорит санитар и вынимает удочку из воды.
- Куда же это вы, Фёдор Петрович, это я хотел в то место!
- Нет, вы хотели в другое место, сами сказали.
- Я не сказал, я только подумал.
- А я первый подумал.
- Ну, раз вы первый, то конечно, конечно. Только почему вы забираете с собой мою фляжечку?
- Разве? Это ваша? А почему тогда в ней ничего нет?
- Как нет? В ней должно было быть. Ещё вчера было…
- А я знаю, Фёдор Петрович, зачем вы хотите в другое место.
- А я знаю, что вы знаете, что я знаю, что… Тьфу!
Они разливают некую жидкость из фляжечки по колпачкам и остаются на старых местах.
Настя с дедушкой огибают заросли ивняка и опять выходят к воде. Солнце греет не по-весеннему жарко. Птицы вовсю соревнуются в пении, зазывными трелями привлекая к себе подруг. Блестящая трава на лугу шуршит снующими ящерицами. Наконец дедушка предлагает подходящий кусочек берега, где ближе всего можно подойти к кромке, не опасаясь замочить Настиных туфелек.
- Может, отнесем, покажем рыбку маме и Свете? – спрашивает Настя.
- А что мы им скажем? Что рыбку нам подарили рыбаки? Врать мамам нельзя.
- Скажем, что мы поймали.
- Не поверят. Особенно Света. Она точно знает, что все рыбаки врут.
- А зачем они врут?
- Так принято. Исстари. Рыбакам и охотникам разрешается.
- Когда я пойду осенью в школу, то всем скажу, что я рыбак.
- Не получится. Разрешается врать ПОСЛЕ того, как все признают, что ты рыбак. А ты хочешь сначала соврать, что ты рыбак, а потом уже врать про остальное.
- Жаль. Я бы тогда соврала Арсению, что он хороший, и он перестал бы толкаться.
- А ты просто так ему скажи. Подбери проникновенные слова, чтобы ему дошло.
- Я уже сказала. Вове. А он сказал Арсению.
- Проникновенно сказал?
- Да. «Щас как дам!» - сказал.
- Проникновенно. Должно было помочь.
- Сначала помогло, а потом опять толкался. Вова ему по голове Никитой, и он перестал.
- А Никита что сказал?
- Юра, Никита - это котёнок.
- Настоящий?
- Ну да, как настоящий, только плюшевый.
Подивившись сложности детсадовских отношений, дедушка вспоминает, зачем они пришли на этот берег. Последний раз они любуются рыбкой. Та беспокойно плавает в пакете, посверкивая на солнце перламутровыми боками. Наверно, она видит людей, тревожно поглядывает на них увеличенными водой то левым глазом, то правым. Настя нежно погладила пакет рукой.
- Не бойся, мы тебя не тронем. Мы только полюбовались. Красивые у тебя глазки. И бочкА. И хвостик. Передавай там привет, расскажи, как тут.
Они аккуратно выплёскивают воду из пакета. Вместе с водой уходит и рыбка. Как в сказке – только хвостиком махнула. Настя помахала ей рукой.
- А всё-таки, скажи мне, Настя, почему у нас получилось с этой рыбкой?
- Не знаю. Сейчас придумаю. Мы хотели подарить ей цветочек, а она вылезла сказать нам спасибо.
- Понятно, - говорит дедушка грустно. Ввиду своего возраста он давно знает, что все женщины - феи, колдуньи, а то и ведьмы. Но ему грустно, что и его Настя уже становится женщиной, а значит, плавно переносится в тот же лагерь.
Впрочем, есть одна лукавая лазейка – называть таких Насть детьми-индиго. Дедушка вспоминает о ней, но подробностей не помнит.
«Почему индиго? Синие дети, что ли? Надо будет посмотреть в интернете. Может, синие тоже вполне нормальные дети, а это я старею», - думает дедушка.
Они трогаются к дому. Путь их проходит мимо рыбаков. Не обнаруживая себя, дедушка и Настя останавливаются посмотреть. Два товарища, рыжий и лысый, разморенные теплом и чем там ещё, сидят рядом и бормочут:
- Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь. Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь…
Настя с дедушкой радостно переглядываются.
- Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь. Я вкусненькая бабочка, поймай меня и съешь…
Рыжий санитар сплёвывает в реку и негромко говорит лысому ученому каких-то там наук:
- Попрошусь у заведующего в пациенты. Пусть проколет что-нибудь успокоительное…
- Возьмите тогда, пожалуйста, и меня в соседи. Нам, Фёдор Петрович, теперь не успокоительное, а, наверно, слабительное с мочегонным только может помочь. Чтобы всё нутро, включая мозги, сменить…
У рыжего клюёт. Он вытаскивает рыбку, показывает товарищу.
- Ух, ты, - говорит лысый, впрочем, без удивления, и тут же вытаскивает свою. Немного полюбовавшись уловом, они дружно выпускают рыбок обратно в реку.
– Всё-таки, согласись, Натаныч, в этом «гедонизме шиворот-навыворот» что-то есть.
- Никогда бы не подумал, что ловлю только для удовольствия от самого процесса. Раньше приходил с рыбалки с глупой мыслью: я – добытчик, кормилец... Атавизм, однако. Жена... Принесу три рыбки, а она как расхвалит, как расхвалит! Кот в радости…
- Смотри, только моей не расскажи про такую рыбалку, – просит рыжий.
- Само собой. Кто ж дома рассказывает, что бывает на рыбалке. Скажем, клёва не было.
Полюбовавшись картиной, Настя с дедушкой спешат к пансионату. Время уже к обеду.
Теперь у них есть совершенно правдивая рыбацкая история, будет что рассказать мамам.