О-о! Старая знакомая! Я держу в руках синюю плоскую пуговичку. От моей первой детской пижамы. Была она из синего в тонкую жёлтую полоску сатина. Фасончик этот частенько показывали на героях фильмов 50-годов прошлого века: штаны на резинке и куртка с отложным воротником.
Купили мне пижаму в уценённом магазине. В одном месте воротничок был погрызен мышью. Мама заштопала, постирала, и я спала в этом одеянии, пока не выросла из него.
Должно быть, покупка обошлась совсем дёшево, иначе спать бы мне в чем-нибудь перешитом и наставленном.
Но пижама сама по себе вряд ли запомнилась, если бы не магазин, в котором она была приобретена.
Не только товары, но и сам магазинчик, в котором их продавали, производил впечатление лавки старьевщика.
Это небольшое одноэтажное сооружение, похожее на барак, обитое почерневшими от времени досками, слепо смотрело парой вечно грязных, занавешенных чем-то выгоревшим окон.
Входная дверь была обита полуистлевшим войлоком, с торчащими из дыр клочьями не то мочала, не то ваты.
Запиралась она на большой висячий замок со стальной полосой, перепоясывавшей дверь по диагонали.
Крыльцо отзывалось на каждый шаг нещадным скрипом всех трех своих истертых ступеней .
Ему вторил жалобный голос светильника под ржавым колпаком, когда его качал ветер. Маленькая тусклая лампочка круглый год по вечерам неизменно чертила один и тот же жёлтый круг.
Магазинчик притулился за сараями, у самого заводского забора. Внутри он был так же мал и тесен, как и снаружи. Слева от входа высилась до потолка железная печь, некогда крашеная «серебрянкой». Зимой она непрестанно топилась, и через щелочки дверцы попыхивали красные отсветы огня.
Центральную часть помещения занимал массивный прилавок, весь заставленный коробками и заложенный тюками материй.
Полки позади тоже были забиты связками и стопками бракованного белья, чулок, и еще бог знает каких уцененных товаров.
Невообразимую тесноту, казалось, усугубляла фигура завмага и продавщицы в одном лице. Все в округе, в том числе и дети, за глаза звали её Аськой.
Этой женщине было прилично за сорок. Маленького роста, очень толстая, вечно одетая в стеганую душегрейку, с огромной пуховой шалью на плечах, она очень напоминала собой кубометр. Но не из-за Аськи мы частенько наведывались в эту, так сказать, торговую точку.
Как раз позади тётки была вывешена большая шкура рыжей лисы, с лапками, хвостом и остроносой мордочкой с зелеными бусинками вместо глаз. На пожелтелой бумажке химическим карандашом от руки было выведено: »200 руб.»
Мы не знали, было ли это дорого, или дёшево. Но ее всё равно никто не брал. Должно быть, шкурка была трачена молью.
А нам, сроду не бывавшим ни в каких зоопарках, лиса очень нравилась и казалась живой. Вот мы и забегали в магазин погреться да полюбоваться на неё.
Однажды ночью «уценённый» сгорел. Утром оставалась только груда обгорелых кирпичей и уже заметаемые снегом обугленные остатки досок .
Соседи шушукались, подозревая, что это Аська сама подожгла магазин, чтобы скрыть недостачу.
А нам до слёз было жалко лису.